О, нашей молодости споры,
О, эти взбалмошные сборы,
О, эти наши вечера!
О, наше комнатное пекло,
На чайных блюдцах горки пепла,
И пива пузырьки и пена,
И баклажанная икра!
Е.Евтушенко
(Признаюсь, что Е.Евтушенко я здесь немного подправил, совсем немного: вместо «сидра» поставил «пива», поскольку сидра у нас в помине не было, а пиво мы пили с удовольствием и дома у друзей, и в пивной парка Тельмана. Баклажанная икра была самой популярной закуской на пространстве всего СССР)
В 1951 году я окончил ташкентскую школу №50. У меня золотая медаль, дающая право поступления в любой вуз без экзаменов. Если захочу учиться в Ленинграде или Москве, в университете или каком-то другом престижном столичном вузе, придется пройти собеседование, но меня это не беспокоило, Как показало дальнейшее, не без оснований - из нашего класса несколько ребят поступили в Московский университет и МВТУ им Баумана.
Я же решил остаться в Ташкенте. Здесь были мои любимые горы, друзья, Наташа училась на географическом факультете САГУ, да и мои родители предпочитали, чтобы я оставался с ними. Они, особенно отец, хотели, чтобы я стал агрономом. Для отца смысл всей жизни был в его работе. В 17 лет, после революции он вступает в сельскохозяйственную коммуну " Мехнат (Труд)" и становится ее председателем, потом учится и в 1925 году кончает сельскохозяйственный факультет Средне-Азиатского госуниверситета. Университет был организован вскоре после Октябрьской революции, преподавали в нем ученые, приехавшие из Петербурга и Москвы.
Отец работал сначала на плодово-ягодной станции имени Р.Шредера, руководившего ею в то время, потом на овощной станции в Куйлюке под Ташкентом, преподавал в сельскохозяйственном институте, образовавшемся из факультета САГУ. После войны он защитил докторскую диссертацию "Культура картофеля в Узбекистане". Заведовал кафедрой овощеводства, был деканом плодоовощного факультета.
Дома он был постоянно занят, праздным я его никогда не видел. Телевизор он смотрел очень редко, в основном, информационные программы, но газеты читал основательно. Чаще всего дома его можно было видеть за столом, заваленным книгами и рукописями, готовящимся к лекции, пишущим учебник или статью в журнал, проверяющим работы аспирантов и студентов. Когда я, будучи уже взрослым, ночевал у родителей, просыпаясь утром, видел отца уже за столом работающим.
Нередко он помогал маме - мыл посуду, вместе с ней готовил обед. Они любили принимать гостей, как правило, сослуживцев. Если кто-то приезжал со мной из экспедиции, отец быстро находил с ним общий язык, расспрашивал о жизни и производил на всех неизменно хорошее впечатление.
Мать была плодоводом, преподавала в том же институте. Помню название ее кандидатской диссертации " Влияние подвоя на привой". Не знаю, как уж подвой влиял на привой, возможно, это была дань господствовавшей тогда "лысенковщине", хотя мои родители, как я понимал из их разговоров с гостями, коллегами, были критично настроены к этому явлению. Очень высоко ценил отец С. Вавилова, погибшего в лагерях, но узнал я об этом после войны, с началом "оттепели".
Отец, желая, чтобы я пошел по его стопам, никогда не давил на меня, ограничиваясь советами. Мне же хотелось, чтобы моя работа была не только связана с изучением природы, но и с путешествиями. Сначала я хотел поступить на биологический факультет университета и стать зоологом, но, в конце концов, остановился на профессии геолога.
Мой брат, кончавший горный факультет по специальности " Геофизические методы поисков и разведки", был доволен своим выбором, доказывал, что в разведке полезных ископаемых будущее за геофизическими методами, рассказывал разные интересные истории об институте, производственной практике, преподавателях
. Я решил поступать на горный факультет на ту же специальность. Позже, работая на производстве, я понял, что мне все же следовало стать геологом, а не геофизиком. В институте я с удовольствием слушал лекции по геологическим дисциплинам, а после его окончания старался заниматься не теоретическими аспектами геофизических методов, не аппаратурой, а геологической расшифровкой материалов, полученных в результате геофизических исследований. Это тоже важно, особенно на производстве, и кое-чего в этом деле я достиг.
И вот я один из 26 студентов группы 10-51-Гр Горного факультета Средне-Азиатского политехнического института. В основном, это ребята, но среди нас и семь девушек. В национальной группе 11-51-Гр студентов в два раза меньше, и лекции они пока слушают на узбекском языке, На первых двух курсах нам читали лекции, в основном, по таким общим для разных специальностей предметам как общая геология, геодезия, начертательная геометрия, основы марксизма-ленинизма, поэтому часть лекционных занятий проводилась в больших аудиториях для всего "потока", то есть для всех специальностей курса: геофизиков, геологов, гидрогеологов и "технарей" (специалистов по методике и технике разведки).
Методика преподавания разительно отличалась от школьной и сразу пришлась мне по душе. Над студентом не висит тягостная необходимость ежедневно готовить домашние задания и ждать вызова к доске. Я и теперь относился к учебе со всей серьезностью, но мог планировать свое время так, как мне хотелось, а главное, не чувствовал постоянного напряжения от необходимости всегда быть готовым к ответу.
Изучавшиеся предметы и преподаватели были очень разными, и мое отношение к ним тоже разнилось. Нравились мне геодезия, которую читал Ростковский, общая геология, преподававшаяся профессором Васильковским. Ростковский читал лекции очень живо, оснащая свою речь шуточками, присловьями и поговорками. Кончая диктовать фразу, он говорил, например: "Точка - попова дочка."
Во время контрольных работ он прохаживался между рядами, приглядываясь, кто, что делает, потом стремительно наклонялся к списывавшему со шпаргалки студенту, выхватывал листок со "шпорами" или учебник и, не говоря ни слова, шествовал дальше. Обескураженный студент тоскливо смотрел ему вслед.
Васильковский читал лекции негромко, размеренно, и многие на его лекциях дремали или занимались своими делами, но тот, кто следил за мыслью лектора, был вознагражден. Внимательный слушатель был увлечен интригой, если можно так сказать, разбираемой научной проблемы, покорен логичностью освещения развертываемой лектором картины природных явлений.
Высшая математика, понятия бесконечности, предела усваивались с трудом, но я понимал важность изучаемой науки и занимался ею основательно, тем более, что вели ее неплохие преподаватели Данович и Лощинин.
А вот основы марксизма-ленинизма, диалектический материализм, несмотря на утверждения преподавателей о том, что марксистская философия - это основа всего, казались мне абсолютно ненужными. Все преподаватели общественных дисциплин почему-то оказывались, как на подбор, ограниченными догматиками и слабыми лекторами. Общее отношение к этим дисциплинам колебалось от равнодушного у большинства до критического, полупрезрительного у отдельных студентов, как правило, бывших фронтовиков.
Исключение составлял доцент Чечелев, читавший политэкономию. Мы уважали умного, ироничного преподавателя, умевшего заинтересовать своими лекциями. Что касается меня, то я, запрограммированный на освоение всего, что нам преподавалось, да еще с отличной оценкой, писал рефераты по трудам классиков марксизма-ленинизма, пытался читать "Капитал", Маркса, «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина, хотя душа моя ко всему этому не лежала.
По-прежнему, не ладилось у меня с химией, хотя на преподавателя нелюбовь к предмету сваливать уже нельзя было. По химии и по черчению у меня в зачетках не было обычных пятерок. Позже химию я пересдал, а по черчению так и осталась у меня четверка, но диплом с отличием по окончании института мне выдали.
В год поступления в институт в стране были введены звания и форма для гражданских лиц некоторых ведомств, в том числе, для горняков и геологов. Звучало очень солидно -"Горный инженер 1 ранга, 2 ранга". После инженера шел, кажется, " Горный советник"...Форму ввели и для студентов горного факультета, но носить ее почему-то было необязательно, видимо, мало кто верил в долговременность этого мероприятия. Кое-кто в нашей группе, главным образом, девушки сшили себе форму с квадратными контр-погонами, я же ограничился ношением форменной фуражки.
Постепенно мы узнавали друг друга, завязались дружеские отношения. У меня был старый друг еще со школы Ренат Каипов, который тоже подал заявление на ту же специальность. Появились и новые приятели: Толик Янковский, Ника Оранский. Группа подобралась, на редкость, дружная. Особенно сдружили нас выезды на хлопок и на учебную практику.