Пути перехода в мир иной неисповедимы… но случаются и промежуточные остановки. Одна из них - кардиологическое отделение больницы. Такое есть даже в северном сибирском городке, где, по всеобщему народному поверью, живут люди здоровее медведей, загребающие лапой из нефтяной реки бесчисленную добычу. Заглянем…
На лестничных клетках сильно пахнет паленым табаком. Больные дымят, как паровозы. В коридоре, на стенах салатного цвета, - картины юных художников. Много мягкой мебели и живой зелени. В холле раздается глас телевизора. От процедурного кабинета веет тошнотворными запахами лекарств.
Лечебный процесс похож на производственный. На больничной койке лежат человеческие заготовки. Их протыкают иглами, добавляют присадки в виде таблеток, прессуют физиопроцедурами и контролируют качество. Как и на производстве, брак случается, но больные стараются об этом не думать, а врачи не беспокоятся. Реанимация рядом, да и до морга недалеко…
«Болтливость сродни желудочному расстройству – изменилась среда, и понесло…», - прочитала санитарка в самом начале тетрадки, найденной ею под кроватью недавно выписавшегося больного. На обложке было жирно выведено: «Сергей». «Имя, – рассудила она. – Пациент, скорее всего, не вернется. Ну-ка, что он тут настрочил?..»
***
День первый
«Принимая форму тела, подо мною койка пела…»
В пятикоечной палате было еще трое: Николай, Анатолий и Тимофеич. У каждого на тумбочке своя книжка «Вор в законе».
Первый диалог между Николаем и Анатолием, скорбный смысл которого я постиг очень быстро:
- Давай отдохнем?
- А что ночью будешь делать?
- Под уколами заснем.
Через некоторое время и я стал таким.
Рядом лежал пенсионер и бывший донор Тимофеич. В его вены вливалась светлая жидкость из двух здоровенных бутылей. Он сделал вывод:
- Ухаживай за землей, и та даст урожай. За человеком присматривай, и он будет жить, как положено.
Зашла санитарка и, глядя на меня, произнесла:
- Что-то и молодые нынче болеют.
- Раньше начнешь, раньше кончишь, – пошутил я.
- Да не дай бог. Вот у меня муж в двадцать девять лет умер. Оставил на меня двоих детей, – ответила она и ушла.
Мне уже почти тридцать три. Я задумался о том, что вступил в возраст, когда умирают…
Спящие проснулись. Николай посмотрел на Тимофеича:
- Вот твои банки закончатся, и сыграем в «тысячу».
Тимофеич приоткрыл шире краник своей капельницы и вскоре был свободен. В центре палаты мужики установили столик и эмоционально зашлепали картами, сдабривая игру крепкими выражениями.
Зашла уборщица и всех выгнала, предварительно заставив уложить стулья на кровати. В отделении пол драят дважды в день так, что он блестит, как лысина.
- А ну-ка, Николай, дай-ка мне мужика, – степенно проговорил Анатолий.
Мужиком оказались сигареты с соответствующим названием. Сколько этих «Мужи-ков» искурилось в кардиологии - не сосчитать.
Анатолий и Николай сдружились. У них, прибывших на Крайний Север семнадцать лет назад, много общего. Они взяли сигареты и вышли.
Вот и моя первая капельница. В вену с легким холодком втекает лекарство. Рука по-степенно немеет. С надеждой смотрю на уровень жидкости в бутыли. Когда же она кончится? Кстати, здесь же, на этаже, «откапывается» после очередной пьянки сам главный врач городской больницы. Приятно и спокойно лежать в такой компании.
Первый обед.
- Котлеты из красной рыбы, вкусные! – прокричала на весь коридор повариха.
Они действительно вкусные, но многие мужики рыбную котлету восприняли, как личное оскорбление. Видимо, устали они от рыбных дней социализма.
Из окон видны манящие силуэты городских пятиэтажек. Гардероб закрывается в два часа дня. Бывалые больные прячут одежду в палате, надеясь на самоволку.
Объявлен карантин по гриппу. В четыре часа дня закрылись двери для посетителей. Вечером близкие, разделенные стеклом двери, кричали…
***
День второй
«Кажется, что уж тебя-то природа пощадит. Болеют и страдают другие. Но при-ходит время, когда понимаешь, что и ты из их числа...»
Николай прочитал статью про известного в городе Начальника и заговорил:
- Знал я его. Седой – между собой звали. Любил выпить. Зимой на аварии на нефтепромыслы неизменно приезжал с сумкой, полной водки, колбасы и хлеба. Бригада замерз-нет, он ее к машине отзывает: «Ребята, выпейте, закусите». А бывало: звонит пьяный на куст *(*небольшой цех под открытым небом средь тайги, куда выходят устья нескольких нефтяных скважин) часов в двенадцать ночи, и давай ругаться. Мы телефонную трубку положим на стол и ждем, когда успокоится. Слышим, замолчал. Поднимаем трубку, говорим: «Хорошо, исправимся», - и до свидания. Да, чего только не было.
Зимой подъезжаю к тридцатому кусту. Смотрю: скважина горит, рядом подъемник, а вокруг ни души. Я за рацию. Вызываю пожарных. Никто не отзывается. Вызываю руководство. Тишина.
Я выматерился в эфир и закричал: «Скважина горит!!!» Рация мгновенно ожила, а из соседнего вагончика народ стал выбегать кто в чем был. Спали, оказывается. Схватили лопаты - и давай огонь снегом забрасывать. Снег тут же таял, а по воде горящая нефть в стороны поползла и достигла задних колес подъемника.
Попросил у ребят трос. Дернул. Подъемник даже с места не сдвинулся. Тогда я его объехал, и на таран, а потом опять на трос. Спас машину - оттащил от огня. За это миллион рублей премии получил. Но до деноминации.
- А помнишь, как возле «Стартовой», - продолжил рассказ Анатолий, - бурили скважину и попали в газовый колокол. Давлением газа из-под земли выбросило весь инструмент, да с такой силой, что сорвало верхнюю половину буровой вышки, а верхового, как говорили тогда, забросило метров на четыреста в сторону. Благо, снег тогда глубокий был – живой он остался.
Газ рвался из трехкилометровой глубины с громоподобным ревом. Как от реактивного самолета, только гораздо мощнее. За пять километров разговор заглушало. За километр не подпускали машины, чтобы газ не рванул от систем зажигания. Были обесточены все близлежащие объекты. А на ликвидацию аварии вызвали самую известную в СССР профессуру. Их штаб расположился рядом с местом катастрофы. Я туда телефонный кабель тянул.
***
День третий
«Велика Россия, да уезжать некуда...»
Работяги с ностальгией вспоминают советское прошлое. Тогда, в отличие от нынешнего времени, на Севере многие зарабатывали большие деньги, под тысячу рублей в месяц. Уезжая всей семьей на Украину, Николай едва успевал половину отпускных истратить. А как любил его приезды здоровущий сосед! Завидит, так кричит на весь двор:
- О, Микола! Водочки попьем!
Но произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. Об опасности радиации никто особо не предупреждал. По радио сообщали, что после улицы достаточно хорошо помыться с хозяйственным мылом. Вот и мылись. Здоровущий сосед быстро умер от рака. Николай вовремя успел забрать семью. Да вот только квартиру на Крайнем Севе-ре не приобрел. Так и живет в деревянном бараке. И по этому поводу тоже история есть:
- Я работал в строительном управлении и был председателем профкома. Погиб бульдозерист. Оставил жену с тремя детьми мал мала меньше. А тогда много квартир в пятиэтажках давали, и я тоже получил. Тут в профком приходит эта вдова вместе с детьми и спрашивает, что ей делать. Жили они в «бочке»* (*это такой северный вариант временно-го жилья: по виду большая бочка, а внутри комнаты), и надеяться не на что. Разорвал я свой ордер и переписал квартиру на них. По сей день, как встречаюсь на улице с той женщиной, так она - в слезы и «спасибо» говорит...
Николай остался жить в старом доме. Там как-то две ванны провалились сквозь пол второго этажа и упали на первый. Да и в его туалете сквозь щели видно, чем соседи снизу страдают. Николай, усаживаясь на унитаз, который еле на трубах держится, каждый раз беспокоится, как бы не полететь. Так что можно понять его неприязнь к тем, кто сумел вовремя урвать.
- Ох, в те времена, когда нефть на легковые автомобили меняли, кто-то и обогатился! Был у нас начальник транспортного управления, так он машинами обеспечил всех своих родственников. Ведь как было: часть автомобилей распределяло между работниками высшее начальство, а часть – для награждения передовиков и перспективных работников - выдавалась в распоряжение руководителей среднего звена. Вот они и делили...
А беспроцентные квартирные ссуды?! Ведь многие, кто был поближе к начальству, их получили и квартиры купили. Инфляция долги списала. Вот придет он потом к кассе, возьмет зарплату, отсчитает от нее небольшую часть денег и кассиру отдаст. Говорит: «Вот та ссуда, что я брал». Мне такая не досталась.
- А я в очереди первый так и остался, – подхватил разговор Анатолий. – Знал бы, что так все обернется, не поехал бы на Север.
Простым людям работа на Севере, кроме болезней, ничего не принесла. Разговор на них и переместился. Николай:
- У меня сильное сужение сосуда. Нужны деньги на операцию – 75 тысяч. С нашей медицинской страховой компании толку никакого. Хорошо хоть, что половину обещало оплатить руководство нефтяников, а вторую половину – администрация города. А если не получится?
- За такую сумму год надо работать, – отозвался Анатолий.
- Я за этот год загнусь. Ссуду бы беспроцентную взял. Да кто ее даст?
- А как ты сюда попал? – включился в разговор Тимофеич.
- С работы возвратился, и после ужина возникла сильная боль за грудиной. Крутит, не отпускает. Я к жене, благо она у меня медработник. Вколола баралгин. Прошло. Но при-мерно через час пришлось «скорую» вызывать. Приехали пьяные в стельку. Жена загородила меня. «Не пущу к мужу, - говорит. - Давайте лекарства, я сама все сделаю, а если нет, то вашему руководству сообщу!» Врачи не стали возражать. Но через час-два боль вернулась. Грудина заныла, как хворый зуб. Пришлось опять звонить в «скорую». Меня - в хирургическое отделение. Ночь. Заспанный хирург осмотрел, сказал: «Это не мой больной» - и ушел. Меня - в приемник. Я там загибаюсь, а медики как-то странно поглядывают. Тут до меня дошло: принимают за наркомана, которого ломка трясет. На мое счастье заве-дующая кардиологией пришла. Она мне: «Возьмитесь руками за косяк и повисите на нем». Я повис. Она: «Как себя чувствуете?» Я: «Боль вроде поутихла». Она: «Быстро но-силки сюда - и ко мне в отделение». Вот уже больше двух месяцев здесь...
Больные страсть как любят излагать истории о своих болезнях. В этом жанре они Шекспиры.
***
День четвертый
«Мы выходим из небытия и через несколько десятков лет возвращаемся обратно. И этот уникальный момент времени тратим на пустяки…»
Тимофеич готовился к выписке. Он сидел на кровати и перебирал красочные бумажки:
- Разыгрывать дома буду. Двадцать второго марта мне пятьдесят пять исполняется. Вот друзья лотерейные билеты и подарили. Может, выигрыш ко дню рождения выпадет.
- Сколько у тебя пенсия? – поинтересовался Николай.
- Две сто семьдесят пять.
- А что не подработаешь?
- В этом дурдоме работать? Да иди оно....
Отозвался Анатолий:
- Мужики, кто мандарины будет?
Тимофеич:
- Да они ж с голубиное яйцо.
Николай:
- Между прочим, у голубей мясо очень вкусное. Я их пробовал, когда на «земле»* (* на Крайнем Севере нет земли, есть только песок) строителем работал. Чую, духом аппетитным потянуло. Пошел по запаху. Оказывается, наш сварщик целое ведро этой птицы наварил.
Анатолий, доедая второй мандарин:
- А у нас в селе целая история с курами произошла. Ночью колхозный сторож проснулся от треска и кудахтанья. Быстрее в курятник с ружьем наперевес. Забегает, а там переполох: куры мечутся, пух снежной пургой летает, через дыру в соломенной крыше полная луна сияет. И вроде как человек в углу мечется. Сторож быстрее курок взвел и только палить приготовился, как из угла голос донесся: «Не стреляй. Я десантник. У нас тут учения. Я случайно на твою крышу приземлился». И вовремя же сказал он. А так сто-рож подстрелил бы солдатика, и автомат бы не помог.
Николай:
- Ох нас в армии и гоняли! Суворовцы командирами были. Строгие, мать их. Не дай бог, найдут на плацу или в казарме окурок. Так ночь, полночь - поднимали по тревоге всех. Четыре солдатика брали за углы плащ-палатку. В центр плащ-палатки клали найденный окурок. Остальные выстраивались сзади. И так, соблюдая порядок, бегом километров …надцать. Потом рыли яму, стандартную – похоронную. Офицер бросал окурок туда. Яму зарывали и отпевали покойный бычок, исполняя гимн Советского Союза…
Вечером мужики открыли свой холодильник, в палатах таковые имеются, и чего там только не было: и мяско нарезкой, и сальце… И, попивая горячий чаек, ударили холестерином по сосудам, чтобы было что капельницами вымывать.
***
День пятый
«Не отпугивай своих ангелов плохими поступками или плохими мыслями...»
Тимофеич выписался. У нас новенький – Игорь. Как многие, в кардиологию попал не в первый раз. Пришел со своим телевизором. Сразу видно – человек бывалый. Во время обхода врач ему рекомендует:
- Вам бы похудеть.
- Я и так килограммов на десять похудел.
- Надо еще.
- Так ветром по улицам носить будет.
- На меня посмотрите. В любую ветреную погоду хожу. Брошу в карман пятнадцать копеек, и не сдувает.
Врач у нас стройная и, как оказалось, с юмором.
Сегодня четверг и молельный день. На сердечном этаже ожидался батюшка, тот, что ведет службу в православной церкви, красивейшем здании города. Поднялась легкая суета. Телевизор выключили, прервав просмотр сериала. В фойе возник столик со скатеркой. Появился поп с чемоданчиком, напоминающим дипломат.
Из дипломата на столик перенеслись иконка-книжка, библия и свечка. Батюшка надел крест, золотистую церковную накидку, встал лицом к иконке и запел молитвы. Позади него встало несколько верующих. Больничное фойе преобразилось, появилось ощущение чего-то великого. Что ж, это как раз к месту. В кардиологии, куда некоторые попали, взглянув в глаза смерти, самое время подумать...