Тушёнка показалась невкусной, что было странно. Я машинально доел её, высматривая на банке производителя и дату изготовлении. С этим было всё нормально - и ГОСТ, и соответствующая цена. Но прежний советский вкус отсутствовал.
Видимо, дело было в настроении. Я уныло сгрыз один сухарь, запил его простой водой прямо из рядом стоявшего на табуретке ведра, запоздало понимая, что совершаю глупость. Угрожающим холодом мне сдавило горло, но я упорно продолжал глотать леденящую жидкость, пытаясь залить ею вдруг возникший неприятный внутренний жар.
Комната наполнилась желанным теплом, но меня продолжало знобить. Я скинул свои походные ботинки, замокревшие от непредвиденного попадания ногами в невидимую на тёмном дворе лужу. Тупо сокрушаясь, что это следовало сделать раньше, я пристроил их сушиться ближе к печке, а сам вытянулся на диванчике, перекинув ноги через стул к раскалившейся печной дверке, чуть ли не упираясь в неё стылыми ступнями в протёртых сырых носках. Мелькнула было искрой в голове мысль снять их и бросить в печку, но тут же и загасла. Тянуться к ним и менять удобное положение тела не давала вдруг навалившаяся равнодушная леность.
Думать ни о чём не хотелось. "Утро вечера мудренее!" - решил я и забылся, напоследок прокручивая в памяти лик незабвенной Арсинои, которая успела дважды оглянуться, прежде чем была задвинута сильной рукой отца в увозящий её автомобиль.
Будто наяву, ярко и правдоподобно, очнулся я лежащим на раскалённой от южного солнца широкой ступени храма богини охоты и плодородия Артемиды, а по латыни - Дианы, силуэт которого мне был близко знаком по иллюстрациям в учебниках истории, и не только. Всё-таки Седьмое чудо света, изображения которого были и на марках, и в проспектах, и где только не было... А надо мною склонилась не менее знакомая Людмила, она же Арсиноя, такая же радостная и счастливая, как тогда, - на берегу озера, когда я увидел её впервые.
- Ты чего тут разлёгся - как на пляже в Анталии?!
Глаза её смеялись.
- А разве это не Анталия? - задал я ей проверочный вопрос, тоже тихо радуясь и боясь проснуться. - Ты же туроператор. Напрягись и сообрази!
Она, как обычно после моих вопросов, задумалась, наклонив набок и отведя голову в сторону, а я, конечно, залюбовался ею: волосы юной царевны, как и положено средиземноморской женщине античных времён, были собраны на затылке в пучок, а на висках висели завитые локоны - как у тех молодых сестёр-цыганок, которых мы подвезли в недавнем прошлом на свадьбу в Чудово.
- Да. Действительно. Развалины Эфеса на берегу Турции. Только от храма осталась всего лишь одна колонна... Это, ведь, дело рук Герострата?
- Нет. После Герострата храм восстановили в самом лучшем виде, ещё более роскошном. Это уже потом... в другую эпоху... и другие деятели растащили мрамор на свои культовые сооружения.
- Кто посмел?
- Сначала христиане, потом мусульмане... А затем и возмущённая природа приложила свои руки - доконала землетрясением.
- Жалко! - она оглянулась на величественное сооружение из белого камня. - Такую красоту не сохранили...
- Лучше себя пожалей. Тебя скоро придут убивать.
- Кто?! - опять возмутилась малоискушённая в древней истории девушка.
- Антоний со своими людьми.
- Антоний не посмеет. Мне жизнь даровал сам Цезарь, а он его боготворит как верный соратник и наследник в политике. Ведь так?
- Так. Только унаследовал он не только власть. В настоящее время он боготворит Клеопатру...
Арсиноя знакомо сморщила нос в неудовольтвии, став вновь, как и прежде, забавной и милой. Меня потянуло к ней, чтобы обнять и прижать, но я неловко покачнулся, поднимаясь на ноги, и выронил из кармана свой газовый пистолет, который покатился вниз, звонко подпрыгивая и крутясь. Когда я его уловил уже на плитах окружающей храм отмостки, прямо на меня на полном ходу наскочили два всадника в пурпурных накидках и с такими же красными по цвету пушистыми гребнями на сверкающих шлемах.
В одном из них я сразу узнал Ричарда Бартона с характерной страдательной глубиной во взгляде, свойственной людям, долго пьющим от неизбывного горя. Против ожидания, он проворно, как опытный кавалерист, спрыгнул со своего вороного коня и отдал поводья мне. То же самое сделал и его спутник.
- Подержи-ка, раб! - сказал второй. - Или ты вольноотпущенный?
- Вольно... - хотел было я согласиться, но они меня уже не слушали, гремя доспехами и решительной поступью поднимаясь по ступеням наверх - в сторону стоящей под белыми колоннами в белой тунике встревоженной Арсиное. В этот момент она была похожа на застывшую в ожидании косулю - такая же изящная и необыкновенно прекрасная. Я на расстоянии почувствовал выразительность её испуганных чёрных глаз и дико заорал:
- Эй! Господа хорошие! А ну-ка, посмотрите на меня!
Они оглянулись, и я дважды выстрелил, не выпуская из левой руки поводья. Прицеливаться особой нужды не было. Великие и благородные рухнули как мешки с пионерским металлоломом, и уже шлем Антония, слетевший с его главы, подскакивая и крутясь, прикатился к моим плебейским ногам в протёртых до дыр носках.
Я поднял его, надел на свой обскобленный, как у египтянина, череп, и вдруг ощутил внезапно пришедшую абсолютную уверенность в своих силах и могуществе - будто это я стал самым значимым человеком в Римской империи.
- Спускайся вниз, чего смотришь! - громко и повелительно крикнул я продолжавшей стоять в робкой оцепенелости опальной принцессе из рода Птолемеев, одновременно скидывая с себя свои одежды. Древние римляне и греки пренебрежительно относились к мужчинам в штанах, принимая их за простолюдинов и варваров. Хорошо, под верхней одеждой в качестве нательного белья у меня оказались спортивные трусы и майка в виде клубной форма футболиста когда-то народной команды "Спартак" - известные красно-белые цвета.
- Будем революцию делать, - пошутил я, напяливая на себя снятые доспехи поверженного триумвира. - Новое восстание Спартака!
Подошедшая Арсиноя согласно кивнула, помогая мне застегнуть пояс с мечом и накидывая на плечи красный атлас.
- Вообще-то, я болею за "Зенит"... И за "Арарат"... для ради папы, - сказала зачем-то она, повязывая мне концы накидки на шее, как это делала когда-то наша вожатая, принимая в пионеры.
- Я тоже в своё время болел за "Пахтакор" и киевское "Динамо". Но сейчас это не актуально...
Пока я переодевался, поводья лошадей висели вольно отпущенными. Однако умные животные были смирны и покойны, как изваяния. Я погладил их поочерёдно по крепким упругим шеям.
- Смотри, какие хорошие кони! Видно, что вышколенные...
- Они приходят в себя! - прервала меня девушка в белом. - Дай-ка я в них пальну!
- Не стоит тратить заряды. Они нам ещё пригодятся... Садись-ка лучше на лошадь!
Я помог ей вскочить на рыжую кобылку и сам взобрался на вороного коня. Последний сразу заплясал подо мною и воинственно заржал. А его привставший хозяин только хлопал глазами в искреннем недоумении.
- Эй! Мальчиши-малыши! - закричал я, вздыбливая коня и ликуя. - Вам бы всё мальчишам в войнушки играть да людей убивать. Шли бы лучше в храм отмаливать грехи. Передайте Клеопатре, чтобы она бросила свои козни. До добра они её не доведут... Пока-пока! Не поминайте лихом!
И мы пустили своих лошадей вскачь. Я отметил с удивлением и удовольствием, что они подкованы, а сёдла под нами кавалерийские, наши отечественные, как в Первой Конной Будённого. Но всё это, конечно, были мелочи по сравнению с другими несообразностями. Я нисколько не сомневался, что это сон, но отключаться от него не хотел. Настолько он был интересен и необычен!..