— А что, если мой самолёт разобьётся?
— Ммм… А по лицу ты получить не хочешь?
— Но ведь есть такая вероятность! Помнишь про фатализм? Если мир — лишь один большой театр…
— Слушай. Раз уж мы решили, что мы фаталисты, значит нам суждено встретиться в любом случае. И такие мелочи, как авиакатастрофа, не станут для нас преградой. Будет глупо, если эти смешные обстоятельства помешают нам встретиться… Понимаешь?
— Понимаю… И если всё идёт к встрече…
— То ничего такого точно не случится. Да.
— Мы встретимся. Безусловно.
— Безусловно.
***
«Безусловно.»
В четырёхсотый раз я перечитал этот отрывок диалога, затем прижал экран телефона к груди и отдался нахлынувшим чувствам. Восторг, трепет, предвкушение. Счастье. Всё это мощными гейзерами, один за другим, прорывало серую почву депрессии и общей усталости, и цветные, переливающиеся перламутром волны света заполняли мою душу. Скоро всё будет хорошо.
Зазвенел четвёртый будильник, напоминающий о том, что через двадцать минут нужно будет вызывать такси. Я лихорадочно пробежался по документам и билету, перепроверил все вещи. Всё на месте.
Еду в такси, не в силах сдержать волнения. О чём-то болтаю с водителем – грузным мужчиной армянской национальности – но не слышу ни его, ни себя. Кажется, весь мир стал стремительно и неконтролируемо разматываться, будто бы упавший с моста клубок нитей. В мыслях плещется каша, осталось только лишь волнение и стремление к событию, которого я ждал четыре долгих месяца.
Регистрация, сдача багажа, прочие процедуры. Всё проходит чрезвычайно быстро, и вот я уже стою перед статной махиной аэробуса, заслоняющей собой три четверти небосвода. Застарелая боязнь перелётов было запускает в меня когти, но железный гигант вызывает безграничное к себе доверие, и она отступает. Всё идёт так, как и должно.
Взбираюсь по трапу, приветствую стюарда и стюардессу, добираюсь до своего места. У окна. Кремового цвета салон на ближайшие два часа станет моим уютным коконом, который бережно доставит меня до места, где я должен быть. Он постепенно наполняется, пассажиры мирно беседуют друг с другом. С минуты на минуту мы должны взлететь.
Веки закрываются сами собой, дрёма окутывает меня. Засыпаю…
…
Меня выдёргивают из сна одновременно три вещи: грубая тряска, крики и мягкий удар по макушке. Присматриваюсь: кислородная маска.
Хор из криков, плача и дикого воя мгновенно и болезненно бьёт меня по шее. Мерзкий ком из ужаса, страха, паники и террора вмиг всасывает в себя все мои чувства, застряв в горле.
Заплаканная стюардесса надрывно пытается призвать пассажиров к спокойствию. Её слова дублирует заранее записанная дорожка о зоне турбулентности. Ничего из этого не слышно – люди вопят, их крики скачут по загустевшей атмосфере, как агонизирующие кузнечики на сковороде. Ругань, всхлипы, молитвы – всё это концентрированно настолько, что привычный ход настоящего разбился на осколки, кадры, моменты, разрозненные, рваные.
Я повернулся к иллюминатору. Из дыры на месте одной из турбин ревело и клубилось ярко-оранжевое пламя. Край крыла был грубо оборван. Через две секунды кусок крыла оторвался и улетел в пропасть, распавшись, как печенье в чае.
Горизонт завален. Мы падаем. Это конец.
Самолёт истошно гудел, ревел, молился и плакал, а в голове осталась одна-единственная мысль, ясная и жуткая. Я, такой необычный и уникальный, умру в считанные минуты. Меня просто не будет.
И чёрт бы с ним, меня не будет рядом с тобой!
Несправедливость и горечь, вспыхнув, объяли всё вокруг, и вдруг не стало ни ревущего шума самолёта, ни оглушительного стука сердца, ничего. Кремовый расплылся в ослепительно-белый, а все шумы заменились тихим, как от медицинских приборов, писком.
Это так глупо…
***
«Безусловно.»
Писк постепенно затухает, будто кто-то выкручивает влево тумблер громкости. Белый свет понемногу блекнет, пока не ограничивается прямоугольником телефонного экрана с открытым до колик знакомым диалогом. Привычные очертания моей конуры, работающий где-то в глубине квартиры телевизор не оставляют сомнений в том, что только что пережитого кошмара на самом деле не было.
…или всё же был?
Я лежу, уперевшись размытым и невидящим взглядом в экран, пытаясь заглянуть куда-то между строк, между букв, между пикселей, между микроскопическими кристаллами пикселей и между молекулами и фотонами кристаллов. Катастрофа была, и была реалистичной – я бы однозначно не смог продумать в таких деталях и её саму, и своё поведение в ней…
…или всё же смог бы?
Да, наверное, я попросту задремал и уснул. Мне приснился сон, который отразил мои стремления, опасения и заветный страх – что нечто, от меня не зависящее, помешает нам встретиться. Только и всего. Это ведь очевидно. Мозг большой затейник в таких вопросах, как введение себя в заблуждение и усложнение себе жизни – это всем известно. Да, пожалуй так и было.
…или всё же нет?
В мои размышления резко вторгся звук дребезжания и ощущение вибрации – будильник. Только я встрепенулся и отключил его, как вибрация, не успев утихнуть, принесла с собой ещё один сюрприз.
Звонил отец. Дело в том, что по телефону мы с ним говорили два раза в жизни – первый раз, когда я впервые напился и звонил ему из отделения, а второй раз, когда умерла мама. Он признает лишь живое общение, поэтому по телефону звонит только в случае крайней необходимости.
По мере его рассказа температура проступающего на моей спине пота падала, как кувалда с обрыва.
Он говорил, что началось восстание. Изначально мирный митинг неглавенствующей партии на центральной площади вдруг ощетинился шипастыми битами и коктейлями Молотова, застопорил уличное движение и громогласно объявил о свержении власти. Всех несогласных, полицейских и прохожих — убивали на месте. Митингующих было чересчур много, и они прорвались сквозь кольцо полиции вокруг площади, распространяя хаос и разрушения по улицам города.
Движение было перекрыто. Магазины грабились и громились революционерами. Автомобили разбивались в металлолом. Здания закидывались самодельной взрывчаткой. Связи между инфраструктурами были остановлены.
Отец говорил, что он скоро будет дома. И чтобы я ни при каких обстоятельствах никуда не выходил. Началась война.
В подтверждение его слов уши вдруг заложило от протяжного, леденящего душу гудка воздушной тревоги. Каждый раз при учебной тревоге от этого звука становилось жутко и страшно – теперь же он нёс за собой реальную угрозу.
Отец вскоре прибыл, влетев в квартиру пулей и закрыв дверь на все замки. Мы переглянулись. Думаю, он в моём взгляде прочитал в точности то же, что и я в его.
Никакого перелёта не будет.
…
Страх и трепет. Они стали единственными чувствами для нас на долгие дни вынужденной блокады. Снаружи гремели и свистели звуки автоматных очередей, взрывы гранат, крики и вопли солдат, а мы сидели с отцом, зашторив окна, пытаясь переждать этот ужас. Несколько раз к нам стучались, один раз даже пытались выломать дверь – благо, железная, не была к этому расположена. Естественно, мы не открывали никому — это могли быть и соседи.
Питались консервами. Отмечали прошедший день, рисуя чёрточку на стене. Четыре дня – четыре чёрточки, чёрточка пятого дня их перечёркивает.
Интернета не было. Света – тоже. Благо подачу воды не отключили.
Боязнь за своё выживание контузила меня, плотно укрыв от меня мою прошлую жизнь. В которой я был живой и радостный. В которой стремился к тебе.
Всё это казалось таким далёким… И невыносимо близка была война – вот здесь, прямо за занавешенным окном.
…
Судя по чёрточкам, прошло около четырёх недель, пока мы не заметили, что шумы снаружи перестали быть враждебными и стали походить на доконфликтные звуки города. С опаской и осторожностью мы начали понемногу выбираться из своего безопасного форпоста.
Как оказалось, бунт был подавлен ещё неделю назад, и город постепенно оправлялся от его последствий. Люди помогали рабочим ремонтировать здания и кабеля, отвозить трупы ополченцев в крематорий и обезвреживать мины и давшие сбой снаряды.
Инфраструктура медленно, но верно восстанавливалась после потрясения.
Свет и интернет появились через два дня. Во мне словно кто-то переключил рубильник: я снова стал живым.
И осознал, как же скучал по тебе всё это время.
Наше воссоединение по сети уткнуло бы в землю носом всякую драму. Ещё бы, ты ведь наверняка слышала новости о восстании в моей стране, а я не выходил на связь целый месяц…
Но что-то было не так. Как бы горячи ни были твои слёзы и громки возгласы радости, каким бы теплом и уютом, как раньше, не веяло от нашего общения, появился целый месяц в твоей жизни, в котором я попросту отсутствовал. Ты изменилась за этот месяц – и изменилась без меня.
Родник медленно стремился к иссушению, зазор изо дня в день становился шире, темнее и глубже.
В конце концов мы стали друг другу чужими людьми.
…
Природа умеет заполнять пустые места – на твоё место пришли новые люди, драмы, ситуации, чувства, решения, клятвы и прочие жизненные перипетии. Реальность играла мной так же, как дети играют с воздушным шариком, ударами гоняя его по классу. Глава за главой, так и писалась повесть моей жизни.
Ты же стала лишь одной из множества глав, погребённой в далёком прошлом.
…
Середина ноября, ночь, сорокалетний я иду домой к жене и двум дочкам.
Из-за скользкой дороги микроавтобус не справляется с тормозами – и меня сбивает, как конус на уроках вождения. Яркий белый свет фар заполняет собой угасающее сознание, а звуки мороси, ругани водителя, проезжающих мимо автомобилей складываются в один слабый писк. Как от медицинских приборов.
Эта повесть завершилась весьма тривиально.
***
«Безусловно».
Это и есть жизнь после смерти… стоп, что? Выглядит знакомо… Неужто это моя комната в квартире отца? Сейчас я должен поговорить с богом, а потом с дьяволом, и мою бессмертную душу распределят куда полагается по масти – это так работает?
Я заметил, что ноющая не первый месяц спина перестала напоминать о себе – как и мигрень, как и суставы в локтях и коленях. Я по привычке потянулся к переносице, чтобы поправить очки, но, оказывается, картина мира была чёткой безо всякого вооружения. Истончившиеся и побледневшие кисти рук держали допотопной модели телефон с открытым диалогом из далёкого прошлого. Когда-то это казалось таким важным…
Это немыслимо.
Я вскочил с кровати и принялся ходить по квартире. Четырежды я заглядывал в кабинет отца. Четырежды я лихорадочно перебирал ящики в своей комнате. Четырежды я включал и выключал телевизор на кухне – от чего-то не показывающий ничего, кроме помех. И четырежды на меня испуганно и недоверчиво бросал взгляд я из далёкой юности – из зеркала.
Сомнений не было – это реальность. Каким-то чудом я вернулся на двадцать лет назад после смерти. Интересно, как так вышло? Зачем? Возможно, это затем, чтобы я всё же не заключил ту сделку на алюминий. Или поступил в академию искусств, а не на инженера лёгкой промышленности.
Или для чего-то другого? Может…
Ход мысли прервал телефонный звонок. Приятный металлический голос девушки-бота сообщал о том, что моё такси прибыло. Такси… Ах, да. До аэропорта. Я ведь тогда собирался отлетать. Вот и чемодан, и билет на нём.
Прежде, чем выйти, я попытался связаться с отцом — но до него было не дозвониться. Как и до любого номера из списка контактов. Интернет также отсутствовал. Странно…
Я оставил отцу записку и поспешил выйти из квартиры, закрыв её на ключ. Надеюсь, отец взял с собой ключи. Под конец жизни он был таким рассеянным… Стоп, я же сейчас в далёком прошлом, и мой отец ещё не старик. Значит, нечего беспокоиться.
Я вышел из подъезда, тёмно-синий автомобиль такси терпеливо дожидался меня в нескольких метрах. Погрузил чемодан в багажник, сам сел на заднем сидении, так как не люблю нарушать личное пространство водителя, сообщил пункт назначения – и мы поехали.
Ехали мы в полной тишине. Радио не играло, на мою просьбу что-то поставить водитель не откликнулся. Он вообще игнорировал всякие мои попытки завязать диалог – не ответил, когда я его поприветствовал, молчал, когда я задавал вопрос о чём-то будничном. Зеркало заднего вида отсутствовало, и я не мог видеть его лица. Только грузный силуэт с шофёрской кепкой на голове.
Лёгкая тень подозрения скользнула по моим мыслям, но, впрочем, я был слишком увлечён радостью от своего воскрешения, чтобы ей поддаться. Я снова жив, мне дали второй шанс – это ведь замечательно!
Чем глубже я погружался в эту радость, тем дальше мне казалась вся моя жизнь за непрошедшие двадцать лет. Моя семья, триумфы и горести, все неразрешимые и в конце концов разрешённые проблемы и ситуации, все двадцать лет – таяли, как иглу на фундаменте из фольги в знойный день. Чем слабее и призрачнее становилась моя жизнь, тем шире, выше, глубже, сильнее и могущественнее, как титан, расправляющий плечи после глубокого сна, становилось моё стремление.
Стремление к тебе. Вот что когда-либо имело хоть какое-то значение.
Я заметил вторую странность – ни один автомобиль не ехал нам навстречу, не шёл нам на обгон и не давал обогнать себя. Напротив, на обочине то и дело попадались фургоны, седаны, кабриолеты, мигающие в аварийном режиме. На соответствующий вопрос водитель снова не дал ответ.
Как-то неестественно…
Наконец, мы доехали до аэропорта. Водитель протянул мне руку для оплаты своего труда, так и не повернувшись ко мне – как и за всё время движения. Стоило мне захлопнуть дверцу багажника, вытащив из него чемодан, как он тут же тронулся с места и уехал по тому же маршруту, по которому мы прибыли.
Через однородное серое полотно нигде не проглядывалось размытое пятно солнца. Небо было единой серой массой, давящей, как большой палец ребёнка-садиста давит незадачливую букашку. Это давление запустило в меня тревогу…
…которая усилилась, стоило мне приблизиться к аэропорту. Парковка пустовала. Заевший шлагбаум поднимался и тут же опускался. Ветер, завывая, гонял туда-сюда шелестящие пакеты и смятые бумаги.
Но самое главное – в поле зрения не было ни души. Ни одного человека. Ни скучающих охранников, ни суетливых семеек, ни взбудораженных и заплаканных пар. Словно кто-то забыл загрузить людей в этой компьютерной симуляции.
Светлых предвкушения и радости как не бывало, им на смену пришли токсичные тревога и страх перед необъяснимым. Здание аэровокзала выглядело так, словно бы его нажали на паузу. Отнюдь не заброшенным, но в нём определённо было что-то не так.
Разрастающаяся паника заставляла сердце биться, как синицу в силках. Нечто внутри всё отчетливее вещало, что мне нужно бежать отсюда, а не наоборот идти внутрь.
Но я их не слушал. Мне нужно было лететь.
Помещение внутри аэровокзала казалось бесконечно большим и просторным – из-за полного, как и снаружи, отсутствия людей. Экраны, показывающие расписание полётов, крутили одну и ту же красную светодиодную полоску из точек. Все кофейные автоматы и сидения в поле видимости были опрокинуты, а ветер и здесь шелестел пакетами и смятыми бумажными стаканчиками.
И тишина. Гробовая тишина. Звук колёс моего чемодана был единственным звуком, резким эхом отражающимся от стен и крыши аэровокзала.
С каждой секундой моё ощущение реальности улетучивалось, как пар с глинтвейна. Слишком ненатуральна была обстановка вокруг. Но я по-прежнему осознавал своё дыхание, мог видеть линии на своих ладонях, чувствовал боль от щипков, видел время на экране телефона – всё же, это была реальность.
Хоть с ней определённо было что-то не так.
Вдруг я заметил чей-то силуэт у окна регистрации. Неужели! Может, он сможет объяснить мне, что здесь происходит?
Я поспешил к нему, на ходу выкрикивая:
— Эй! Мужчина! Женщина! Я здесь! Что здесь происходит?!
Силуэт не шелохнулся. Внутренний голос вопил и извивался, но я по-прежнему шёл к нему, волоча за собой чемодан.
— Вы меня слышите?
Я очутился в паре метров от него. Силуэт был одет в пальто до колен, чёрные брюки и берцы с толстой подошвой. На мои возгласы и оклики он никак не реагировал, стоя ко мне спиной.
Я подошёл к нему ближе…
…прям как тот водитель…
Тронул его за плечо…
…в точности как водитель…
Силуэт резко изогнулся, присел и развернулся ко мне. Это был худощавый мужчина средних лет, вот только…
Вместо лица у него был гладкий участок кожи.
Одновременно с этим фанерная заслонка перед коридором к посадочной площадке поднялась, и из него высыпали сотни, нет, тысячи подобных ему фигур. У всех напрочь отсутствовало лицо.
И все бежали на меня.
Мужчина у стойки резко схватил меня за рукав куртки. Я пискнул и молнией вырвался из неё, выпрыгнув из куртки и свалив на пол свой чемодан.
Бежать.
Кровь загустела в жилах, став концентрированным сгустком страха. Ужас грыз меня, обволакивая меня сладковатой жижей.
Я бежал как никогда в жизни. За мной по пятам следовали все эти существа, и эхо моих шагов умножалось в сотню раз их топотом. Я обернулся через левое плечо – сотни безликих бежали, протягивая ко мне свои руки. Некоторые из них опустились на четвереньки, некоторые запрыгнули другим на плечи.
Бежать.
Адреналин стучал у меня в ушах отбойными молотками, я отчаянно хватал воздух заплетающимся языком. Воздуха не хватало, в боку неистово кололо – но останавливаться нельзя. Иначе они заберут.
Я выбежал в поле, окружающее аэропорт. Пожухлая бледно-жёлтая трава практически сливалась с безнадёжно серым массивом неба. Небесную серость тонкой линией разрезал лишь самолёт, за которым тянулся бледный реактивный след. Множественный топот сзади меня сменился леденящим шелестом, заполняющим всё сознание.
Бежать.
Нога вдруг запнулась за ногу, и я обвалился, приземлившись на плечо. Это конец.
Моё тело переворачивают с живота на спину. Я вижу четверых безликих, протягивающих к лицу свои длинные пальцы. Они впиваются своими ногтями в моё лицо, растягивая его во все стороны.
И всё абсолютно беззвучно.
Вдруг прямо в центре моего поля зрения оказался вылетевший самолёт. Он взрывается, издав всезаглушающий хлопок, яркая вспышка от взрыва мгновенно проносится по воздуху, увлекая за собой ударную волну. Мои мучители отступают, меня подбрасывает в воздух из-за ударной волны.
Вспышка поглощает всё вокруг, оставляя от мира лишь белый свет. Гром и хлопок нивелируются до тихого писка.
***
«Безусловно».
Моя комната, телефон в руках, до боли знакомый диалог. Всё снова хорошо.
Мысль, зародившаяся в такси, раздувается и взрывается в моей голове тысячей ярких фейерверков. Всё стало на свои места, картина сложилась.
Я должен лететь к тебе.
Звенит будильник, и я, схватив чемодан с билетом, стремглав вылетаю из квартиры.
Как только я делаю шаг в сторону дожидающейся меня машины такси, чемодан выскальзывает из моих рук, повисая в воздухе и поднимаясь ввысь. Делаю второй шаг – автомобиль отрывается от земли. Уже хочу сделать третий шаг – но отрываюсь от земли сам.
Я лечу навстречу небу, будто бы притягиваемый невидимым магнитом. Холодный утренний воздух обволакивает меня, я замечаю, что тысячи предметов и людей вокруг меня так же летят наверх.
Словно кто-то внезапно отключил гравитацию.
Я поднимаюсь всё выше и выше – выше уровня квадрокоптера, выше уровня птичьего полёта, выше верхней точки самолётного перелёта. Земля внизу лоснится пёстрыми лоскутами, которые становятся всё меньше и меньше…
Прозрачный разреженный воздух постепенно сменяется абсолютной космической чернотой. Я повисаю в невесомости, как в тёплом молоке.
Вот только воздуха-то нет.
Я задыхаюсь, мой организм разрывается от собственного кровяного давления. Поворачиваю голову в сторону солнца – эта гигантская сфера расширилась в десятки раз, источая ярчайшие плети световой энергии. Далёкие светила кажутся мельчайшими точками в сравнении с этим гигантом, покрасневшим и раздувшимся.
В один момент он коллапсирует, поглощая собой планеты, обозримый мне кусочек вселенной, ткань пространства вокруг себя. Белая энергия застилает собой всё вокруг. Знакомый тихий писк.
***
«Безусловно».
Я пинком открываю дверь подъезда, но не успеваю сделать и шага. Моя нога проваливается в воздух, начиная распадаться на мельчайшие частицы, тут же уносимые прочь задорным утренним ветерком. Я вижу, как рассыпаются мои ладони, руки, моё тело.
Последнее, что я вижу и слышу – ослепительный белый свет и медицинский писк.
***
«Безусловно».
Планету наводнила раса гигантских сверчков, в считанные недели уничтожившая большую часть человечества и оккупировавшая все месторождения. Люди, объединившись, ушли в подземелье, из которого ведут партизанскую войну с пришельцами и разрабатывают новые технологии, чтобы вернуть себе господство над землёй.
Я, глава сопротивления, стою в тронном зале верховного улья насекомых. Их исполинская королева шипит и дёргается, на меня надвигается отряд из двадцати отборных воинов королевы.
В руках я держу плазменную взрывчатку, способную уничтожать материю, создавая локальную чёрную дыру. Это прототип, крайне нестабильный и, возможно, способный уничтожить и нашу планету вместе с насекомыми. Ставки слишком высоки.
Я улыбаюсь и сдавливаю в пальцах стеклянный предохранитель. Устройство коллапсирует, обдав всё вокруг белым светом и мягким тихим писком. Все полтора года набегов, рейдов, штурмов и ежеминутного страха за своё выживание я думал лишь об одном.
***
…
…
…
***
«Безусловно».
Будильник. Такси. Аэропорт. Самолёт. Приёмный зал. Объятия. Твои.
То, что должно случиться, случится во что бы то ни стало. И даже боги с их бесконечным лабиринтом параллельных вселенных не в силах этому помешать.