(из цикла «Госпожа Журавлёва»)
В летнее воскресенье, в канун Петрова поста, Любовь Петровна приняла ряд серьёзных решений.
1) Полдня посвятить собственной внешности, освежить маникюр и причёску
2) Немного выпить
3) С завтрашнего дня начать усиленно поститься и заставить себя сбросить минимум четыре килограмма.
Претворять свой замысел Любовь Петровна начинает по порядку – с салона «Женский каприз». Здесь у неё имеются знакомая парикмахерша Ирка и десятипроцентная скидка по выходным.
Ирка не подвела. Вдохновенно поколдовав над роскошной шевелюрой блондинки Журавлёвой, она построила ей классный асимметричный начёс, спустила на левую щёку несколько косых хулиганских прядей и заявила, что это стилистическое чудо называется рок-фанк.
Рок-фанк Любови Петровне понравился. Падающая на пол-лица чёлка делает её похожей на певицу кабаре начала сороковых годов. Взгляд из-под лёгкой завесы стал таинственным и заманчивым, словно из-под наброшенной вуали. Ещё два часа Любовь Петровна тратит на парафинотерапию и миндалевидный маникюр цвета бежевый нюд. Настаёт очередь второго пункта плана. Перекусив в кафе, Журавлёва употребляет три рюмочки коньяка и отправляется за продуктами, необходимыми на первые дни поста.
Процесс закупки еды привлекает Любовь Петровну гораздо больше чем грядущая диета. Служенье шопингу не терпит суеты. Обойдя все магазины на окрестных улицах, женщина садится в маршрутку и едет в центр. Но за пару остановок до центра вдруг вылезает у гипермаркета «Копилка». Это то, что надо.
В маршрутке всю дорогу играло радио и к Любови Петровне намертво привязалась услышанная дурацкая песенка с двусмысленными словосочетаниями:
- По двору ходила, ольху я ломала.
Ольху я, ольху я, ольху я ломала!
- Ольху я ломала… - госпожа Журавлёва важно плывёт через дорогу к гипермаркету. Хулиганская чёлка почти закрывает ей один глаз, зато другой смотрит весело и нагло.
Выпитый коньяк приятно греет желудок и поднимает настроение. Любовь Петровна думает, что сегодня в самый раз провернуть в магазине небольшую «реквизицию». По-русски говоря – свистнуть что-нибудь для души. «Реквизиции» Любовь Петровна позволяет себе редко и никогда не повторяет их в одной и той же торговой точке. В интернете она читала, будто сетевые магазины заранее включают в цену товара убытки от воровства, а посему исповедует принцип справедливости – «пять товаров купи, один укради». Крадёт она всегда по мелочи, не от бедности, а ради куража. Выносит мимо кассы шампуни, колготки, конфеты или недорогой алкоголь.
- Доху я купила, блоху я ловила! Блоху я, блоху я, блоху я ловила… - тряхнув чёлкой, госпожа Журавлёва облизывает накрашенные абрикосовые губы и делает шаг в автоматические двери гипермаркета.
Она решила, что «реквизиция» бутылочки коньяка в качестве продолжения банкета её вполне устроит.
***
За день мимо Глеба Дьяченко, охранника гипермаркета «Копилка», протекает поток из десяти тысяч покупателей. В пятницу этот уровень растёт до двадцати тысяч, по воскресеньям падает до шести-семи. Несколько лет в патрульно-постовой службе милиции не прошли даром. Отставной ППС-ник Глеб научился на глаз делить серую массу потребителей на три категории - «бичи», «фраера» и «нормальные».
К «бичам» относятся пенсионеры, торчки, алкаши и чёрные работяги. Выручки с таких ноль, зато вони не оберёшься. Пенсионеры в нафталиновых пальтишках воняют аптекой и застарелым недержанием мочи. Алкаши пахнут рвотой и разлагающейся печенью. Работяги – солидолом и канализацией.
«Нормальные» - люди как люди, средненький законопослушный планктон. Грузят тележки стандартным ворохом фаст-фуда и отваливают. Хлопот охране они не доставляют, если, конечно, не тащат с собой обдолбанных детей-подростков.
Третья каста - «фраера» - Глеба натурально бесит. «Фраера» нелогичны и непредсказуемы. Пытаются пробиться в зал с комнатными собачками в комбинезонах, качают права и кидают понты, на персонал смотрят брезгливо, иногда могут забыть на кассе сотню-другую сдачи, но иногда закатывают вселенский скандал из-за двух копеек. В случае инцидента доморощенные яппи снимают на мобилу всё подряд, грозят неприятностями, инспекторскими проверками и знакомыми бандитами.
Серьёзной опасности «фраера» в себе не несут, но сильно портят нервы кассирам и расшатывают моральный дух коллектива.
Смотреть на покупательское быдло надоедает до тошноты. Развлечением охранникам служат только женщины. Натренированный взгляд Дьяченко в первую очередь выхватывает из многоликого потока голые колени, юбки, каблуки. Фигуры, волосы, косметику. Женский пол Глеб мысленно классифицирует по атласу животного мира – в зависимости от поведения, возраста и сексуальной привлекательности. Наиболее часто встречаются мартышки, тягловые лошадки, жабы, бегемоты, стрекозы и львицы. Куда реже попадаются кошечки. И уж совсем редко – лани.
Школьницы в бантиках и гигантских ранцах в расчёт не принимаются, старухи в почтенном возрасте г@вна мамонта – тоже. А вот прочих представительниц прекрасного пола Глеб Дьяченко моментально отфильтровывает и вносит в тот или иной раздел воображаемого атласа.
С утра в гипермаркет врываются затурканные «яжматери», таскавшие своих ненаглядных выродков на приём к педиатру. Глеб записывает их в куры-наседки. Молодые бабы скупают детские каши, молочные смеси, памперсы и прочую дрянь. Капризные выродки скулят и роняют с полок товар, если дотягиваются. Сиськи «яжмамочек» разработаны и раздуты постоянным сцеживанием, фальцет визгливый, маникюр плохой, взгляд - ошалевший.
Перед обедом «Копилку» заполоняют одышливые домохозяйки, преждевременно себя запустившие. Тягловый скот. Некоторые ещё вполне пригодны для невзыскательного полового сношения. Домохозяйки набивают тележки обильной акционной жратвой: крупы, зелень, сметана, макароны. Глеб знает, что под маркой акции мерчендайзеры валят просрочку, а этикетки с датой выпуска переклеены. Здесь гипермаркет не изобрёл ничего нового. Домохозяйки дуры, причём дуры экономные.
После занятий в торговые ряды внедряются косяки драноджинсовых студенток, чтобы затариться быстрой лапшой, дешёвым пивасом, презервативами и тонкими бабскими сигаретами. Студентки делятся на два подвида – цапли и мартышки. На кассе звучит одна и та же песня:
- Сигареты? Ваш паспорт можно?
- Ой, в общаге забыла! А студенческий билет подойдёт?
- Пас-порт!
- Ну вот же, в билете написано, что я третьекурсница!
- Покажите паспорт или оставляйте товар.
- Маздай, ну вы тупые! Девочки, кто слетает до общаги?
Студентки красноглазы от учёбы, беспорядочного траханья и компьютеров, сухие как бамбуковые щепки, с телефонной гарнитурой в обезьяньих ушках. Даже стоя рядом они общаются между собой посредством чата в «Фейсбуке». Поколение оцифрованных идиоток, презрительно думает Глеб.
Во второй половине дня в гипермаркет заскакивают скупые на эмоции, энергичные фитоняшки – любительницы рассылать жопоселфи из спортзалов. Спортивные дивы-стрекозы ностальгически косятся на кондитерский отдел, но пробивают молочно-протеиновые коктейли, пресные зерновые мюсли и обезжиренные йогурты.
Визиты стрекоз охранниками молчаливо одобряются. Нехватку интеллекта спортсменки компенсируют смазливостью: волевые скулы, атлетически прокачанные ляжки, круглые упругие зады и обтягивающие лосины.
Вечером трясти семейной мошной сюда ползут утомлённые супружеские пары. Выбирают бюджетные полуфабрикаты, стиральный порошок, апельсины и тортики на растительных маслах. В супружеских парах попадаются весьма приятные женские особи, с недурными ногами и причёсками. К сожалению, все «замужки» перманентно унылые жабы, без искорки и намёка на шарм.
Позже всех на сон грядущий по залу начинают шнырять разбитные львицы-содержанки, спешно стряпающие ужин для любовника, который вот-вот явится. Глеб уважает этот сорт женщин за отменный товарный вид. Ночные содержанки свежевымыты, носят шикарные кожи, тугие джинсы и высокие ботфорты. Блистают драгоценными цацками и респектабельным парфюмом. Как правило, львицы расплачиваются банковскими картами, игнорируя «лоховские» акции. Они красиво живут на чужие бабки. Уносят в порочных клювиках качественные стейки, крабы и дорогую минералку, дабы вкусно насытить постельно-денежного покровителя.
***
Загадочная полная и накрашенная блондинка приходит в «Копилку» в третьем часу дня. Из разряда «нормальных», но с претензией на «фраершу». Не львица, но и не паршивая овца. Глеб сразу её засекает, поскольку не заметить белогривую даму невозможно. Стоит воскресенье, дневной наплыв покупателей спал, по гипермаркету болтается от силы человек двести. Лицо фигуристой Любови Петровны Дьяченко рассмотрел не сразу. В гипермаркете перед ним промелькнули миллионы женских лиц. Азартных, расслабленных, болтающих, замкнутых, жующих. Случались и симпатичные мордочки. Симпатичные ноги встречаются гораздо реже. Поэтому сначала Глеб уставился на ноги полной блондинки.
Означенные ноги оказываются округлы и замечательны, со всеми предусмотренными природой изгибами, выпуклостями и наполнениями. Прекрасно выточенные лодыжки, дерзкие крупные икры, овальные колени. Коньячные колготки цвета «тропико» струятся и мерцают, словно по бёдрам блондинки стекает горячий эспрессо. В поверхности капрона интимно преломляется свет, отражаются кубики кафеля, гаснут и зажигаются созвездия. Конец июня выдался дождливым, Журавлёва гуляет в чёрных полусапожках на своенравном каблуке. Каблучки ритмично отбивают дробь по клинкерной плитке.
Глеб с детства тяготеет к габаритным женщинам. Он поднимает глаза на обладательницу коньячно-кофейных ног, поворачивающую вглубь магазина. Могучие телеса Любови Петровны крепко облегает горчичный пуловер. На спине финишной ленточкой выделяется застёжка лифчика. Вокруг выреза декольте прыгают декоративные мохнатые кисточки.
Груди не прыгают, зато тяжело вздрагивают в такт ходьбе и качанию бёдер. Фантастические груди! Лифчик женщины потрескивает от нагрузки. Ему выпала ответственная миссия – дамский бюст походит размером на двух задорных поросят, уложенных в садовый гамак.
«Конские буфера. А жопулька-то!... - думает Глеб. – Бомболюк, а не жопулька! Захочешь - не промахнёшься».
Как всякий уважающий себя мужик Дьяченко ценит облипающие дамские одеяния. Обтянутость форм белокурой пышки возведена в абсолют. Скрипящая кожаная юбчонка плотно обливает седалище тучной красавицы. Она оставляет колени блондинки открытыми, сзади полощется пикантный разрез, в нём посвистывают капроном упругие помидорные ляжки. На ягодицах проступает ксерокопический отпечаток трусиков, обширная женская попа напоминает угольно-чёрный айсберг, на который села летучая мышь. Женщина помахивает проволочной корзиной. Ягодицы плавно вальсируют под юбкой, трусики играют, крылья мыши то резко взмывают, то заламываются книзу.
Глебу нравится, что блондинка не стыдится своей авторитетной задницы и обтянутого нижнего белья. Она будто говорит: «да, вот такая я непосредственная! Мне было лень искать стринги, к тому же они под вечер натирают попу. Ну и любуйтесь теми трусами, что надеты».
Машинально Глеб следует за яркой дамой с крупными икрами и грудями-поросятами, держась на значительном расстоянии за другими покупателями. Чем-то она напомнила ему бывшую гражданскую жену Ангелину.
Высокая асимметричная причёска блондинки пахнет модной парикмахерской. За нею стелется шлейф сладковатого фиксирующего мусса, ароматного имбиря, красного пиона и волшебных персидских специй. Духи и мусс определённо достойные, недешёвые. А ещё у Глеба сложилось впечатление, что полульвица на своенравных каблучках - малость выпивши. Слишком широко машет корзинкой, как бы чего не сбила.
Не один Дьяченко обратил внимание на белокурую очаровашку. Активно защёлкали языками небритые восточные парни, держа в охапках пиво. От ларя с сосисками подаёт голос бородатый задохлик в дымчатых очках. Каркнул почему-то по-английски:
- О, бьютифу-у-ул! – то ли выделывается, то ли вправду иностранец.
Глеб и без комментариев очкастого дрища понимает, что айсбергоподобная дама – стопроцентная бьютифул. Его «бывшая» Ангелина тоже обладала солидным телосложением, но эта гостья намного, намного симпатичнее. Про себя охранник дал ей лет тридцать пять. Шагнув к полке с овощами, блондинка перебирает огурцы и пекинскую капусту. Обручального кольца на правой руке не наблюдается.
Остановившись поодаль, охранник пожирает глазами грудь в горчичном пуловере и ляжки в тропических коньячных колготках. Стесняться ему нечего. Он магазинный страж на своей территории и имеет право следить за любым посетителем «Копилки». В том числе за поддатой блондинкой, задница которой смахивает на самолётный бомболюк. Ему за это зарплату платят.
Потом Дьяченко оборачивается на напарника Вадика Копылова. Вадик пасётся на линейке в прикассовой зоне. Там жужжит подающая лента, утомлённо пиликает сканер, и какая-то жаба из покупателей недовольно трындит на кассиршу Смирнову. По ходу, аппарат у Смирновой опять глючит и не пробивает «акционку» должным образом. Со скидочными и весовыми группами товаров у кассиров всегда геморрой.
Но скандала пока нет. Вадим бдит, хотя охранник из него никудышный. Копылов выше Глеба на полголовы и моложе на семь лет. Он носит очки, а на досуге предпочитает сидеть в смартфоне вместо того, чтобы любоваться фитоняшками в лосинах. Ну и дурак ты, Вадик. По сравнению с Копыловым Глеб считает себя тёртым бойцом. В юности он занимался дзюдо, оттрубил в армии, водил такси, служил в патрульной милиции. Единственное, чего он боится – прямых ударов в лицо, потому что на передних зубах у него стоят керамические виниры. На настоящие протезы денег пока нет.
Третьего охранника, уфимца Рашида Кильдыева, Глеб не увидел. Наверное, тот ушёл в обход по малому кругу через сектор моющих средств и хозтоваров.
Глеб подаёт Вадику незаметный сигнал, что означает: «Пасу клиента! Возможно, в зале крыса».
Простодушный Копылов ответно моргает – информация принята. Старшим в смене считается Глеб. Его не любят, но уважают за милицейский опыт и чутьё. Молодняк сейчас вовсю практикует шоплифтинг – мелкие кражонки из универсальных магазинов, - и вся «Копилка» знает, что экс-патрульный Дьяченко за версту чует воришек. С начала года он переловил их с поличным одиннадцать штук.
Теперь Глеб чувствует боль в левом виске, и жадно пялится на пышный зад «бьютифул» через обзорное зеркало в конце торгового ряда.
На шее и пальчиках роковой толстушки в мини-юбке висит кое-какое золотишко. Гордая посадка головы, самоуверенный рот, близорукие синие глаза. Коренной горожанин, Глеб с первых секунд раскусывает, что полульвица в кожаном мини - уроженка сельской местности. Несколько лет живёт в городе, уже пообтёрлась и приборзела, но осталась верна ярким нарядам и базарной привычке всё щупать и пробовать.
Горчично-коньячная «бьютифул» мельком изучает лоток с побитыми узбекскими помидорами, переходит к лотку с турецкими, ловко отсортировывает из кучи наиболее спелые томаты. Косится на цену, вздыхает. Турецкие на десятку дороже. Бережливая дама, хозяйственная. Однозначно не содержанка богатого женатика. Каждое зёрнышко как рентгеном просветит, ей некондицию не впаришь.
Качнув попой в трусиках и угольной коже, красавица плывёт к стеллажу с соусами. Вприщур ищет майонез со скидкой. Очков не носит, хотя явно в них нуждается. Наверняка не выходит из дома без пачки дисконтных карт. Периферийщица, скупердяйка, зато тело роскошное, с искоркой. На лицо очень хорошенькая. Глубокие серебристые тени, брови подведены на манер египетской царицы. Пухлые щёки очерчены контуром тёплых летних тонов.
***
Ради смеха Глеб решает навскидку определить её профессию. Не домохозяйка – это точно. Пользуется законным выходным, вышла в свет за хавчиком, чтобы завтра после работы крюк не делать. Кольца на безымянном нет. Не замужем? Разведена? Мать-одиночка? Живёт в гражданском браке?
Дьяченко бесстрастно анализирует факты. Сумка у дамы – универсал. Годится как для женских мелочей, так и для переноски тяжестей. При входе в «Копилку» висит объявление с просьбой оставлять ручную кладь в ячейках хранения, но женщины его успешно игнорируют. И Глеб знает, что не имеет права запретить им проходить в зал с сумками. У охранников гипермаркета очень мало полномочий.
Судя по тому, как тщательно женщина отбирает овощи, она готовит не для себя одной, но сама тоже любит с чувством поесть. Такие убойные прелести на йогуртах не нагуляешь. Неглупая, деловая, расчётливая. Не домашняя клуша и не содержанка. Зрение, вероятно, испортила на долгой бумажной работе. Грузный зад насижен в офисном кресле.
Любовь Петровна слегка приседает, потянувшись за чем-то на нижней полке. Кожаная юбка звенит от напряжения, на ягодицах чётче проступают крылья-трусики. Рот Глеба переполняется слюной. Он почти физически ощущает, насколько плотно облегают капроновые колготки блондинку с хулиганской чёлкой. Толстоватые ноги кажутся отлитыми из стеклопластика коньячного оттенка.
А под юбкой у неё, разумеется, очень тесно, гладко и жарко…
Кем она может быть? Моложава. Красива. Сексуальна. Слишком вызывающа для школьной училки, слишком независима для трамвайного кондуктора, слишком жизнерадостна для серенького конторского клерка… Гм…
Версия с подгулявшей банковской служащей заманчива, однако Глеб её отметает. Ношение драгоценностей среди банковского персонала не поощряется. Обилие золота не нравится клиентскому быдлу в окошке, а кроме того провоцирует налётчиков.
Больничная медсестра? Вряд ли. В стильных сапожках и мини-юбке, сквозь которую просвечивают трусики – летучая мышь? Большинство медсестёр помешано на брюках. Им не до демонстрации колготок и ножек, надо бегать утки выносить.
Когда Любовь Петровна движется в соседнюю секцию, Глеб приходит к выводу, что термоядерная капроново-кожаная блондинка - либо экономист среднего звена, либо регистраторша из поликлиники. Служба не сахар, зато чистенькая и всегда на людях. Надо соответствовать и ослеплять. Наряд, причёска, макияж, нахальный взор. Всё сходится. Впрочем, возможно, она всё-таки банковский кассир.
***
Дьяченко мог бы гордиться интуицией экс-ППСника. Он почти угадал род занятий бухгалтерши Любови Журавлёвой - сидячая офисная работа с цифрами. Правда, на данный момент Любовь Петровна работает не в банке, а бухгалтером-кассиром управляющей компании «Заботушка». И сегодня она предприняла судьбоносный шаг. Госпожа Журавлёва во всеоружии встречает Петров пост, чтобы к середине июля согнать со своей аппетитной «жопульки» минимум четыре кило.
«Уху я варила, сваху я кормила. Сваху я, сваху я, сваху я кормила!... Итак, питание в Петров пост. Понедельник – злаки, фрукты, овощи, - Любовь Петровна копается в лотках и твердит про себя продуктовую мантру вперемешку с дурацкой песенкой. – Вторник – разрешена рыба и красное вино. Уху я варила, сваху я кормила… Возьму кагор и морского окуня? Интересно, а пюре на молоке на гарнир можно? Во! Консервированные шампиньоны по акции. Сюда их!»
Журавлёва перемещается чуть дальше. Какой-то подросток в бейсболке с надписью «Red bull» отвесил губу и зачарованно смотрит ей в вырез пуловера с декоративными кисточками. Любовь Петровна гордо вскидывает подбородок. В проволочную корзинку летят новые покупки.
«Соевый творог. Яблоки для компота. «Сверху я упала, рубаху я порвала. Рубаху я, рубаху я, рубаху я порвала»… Тьфу, заело меня! Виноград. Перловка. Пшено. Как бы чего не забыть? Среда – сыроядение. Значит, ещё пару помидорок? Нет, лучше четыре. Ой, балда, постное масло чуть не пропустила. С жёлтым ценником вроде стояло какое-то? Класс! На двенадцать рублей скидочка».
По опыту прошлых постов Любовь Петровна подозревает, что надолго её рвения и благочестия не хватит. Капуста, кашки, салатики… Уже завтра к вечеру все физические желания бухгалтера Журавлёвой уступят место одному-единственному желанию: сытно поесть! Габаритное женское тело закидает мозг сигналами SOS, оно будет корчиться в голодных спазмах, злостно капризничать и требовать нормальной человеческой пищи вместо сушёных веточек и обезжиренных суррогатов.
А дочь Ленка, конечно, будет ехидничать, а девчонки на работе примутся демонстративно объедаться при ней пончиками и «Чокопаями». Весь мир ополчится на Любовь Петровну. К середине недели её измученное тело само вскочит среди ночи, нажарит сковородку брызжущих жиром эскалопов, обольёт их майонезом и запихает в рот половину сдобного батона с шоколадной пастой. Хоть к постели себя привязывай. Но пока её распирает энтузиазм, а намерение – три недели не жрать, не жрать, не жрать! – остаётся чистым и твёрдым как алмаз.
Вынув платочек, Любовь Петровна обмахивает мокрый лоб. Кондиционеры в зале «Копилки» гудят на всю мощность, зато на улице после недавнего дождя гнусно и душно от висящих автомобильных выхлопов. Женские ляжки под юбкой ноют от тугих колготок цвета «тропико». Ежедневная прокладка промокла почти насквозь, словно кто-то плеснул между ног Любови Петровне стакан свёкольной патоки. Утягивающая резинка вискозных трусиков мусолит и мучит напряжённое лоно. Идти со стиснутыми, отяжелевшими гениталиями неудобно, однако приходится терпеть.
Недовольно посасывая абрикосовую губу, Журавлёва цокает к отделу бакалеи – мимо внимательного охранника Дьяченко с борцовской стрижкой и поломанной искривлённой переносицей.
***
Учтиво пропустив «бьютифул», замечтавшийся Глеб встряхивается и неспешной походкой скользит в другой ряд. На задницу белокурой полульвицы пялиться, конечно, обалденно, но в зале работают видеокамеры. Согласно трудовому договору каждые пятнадцать минут охранники «Копилки» должны делать малый круг по залу, каждые сорок пять минут – большой круг, иначе у дежурного администратора возникнут вопросы.
По пути Дьяченко поправляет на стеллаже банки с кофе – разворачивает их ярлычками наружу. Выравнивает раздёрганные пачки со спагетти, чтобы между ними не было пустот. За это ему не платят, однако Глеб любит порядок.
Сдобная «бьютифул» в кожаном мини осталась где-то позади. Глебу понравилась её полнота – не рыхлая и болезненная, а упругая и свежая. Такая полнота возникает не от депрессии и эндокринных расстройств, скорее – от хорошего аппетита и природного женского здоровья. Даже если снять с блондинки облегающие юбочки и колготки, у неё ничего не отвиснет. В спортивной униформе дамочка легко сошла бы за сочную, упитанную фитоняшу. Полульвица-полустрекоза.
Глеб представляет себе горчично-коньячную леди в маслянисто-чёрных лосинах и сплошном цветастом купальнике. Верхом на тренажёре, с раздвинутыми ногами и полуобнажёнными грудями-поросятами… Видение оказывается до того соблазнительным, что охранник чуть не налетает на стойку с кукурузными чипсами.
***
Его бывшая Ангелина была массивнее этой «бьютифул» килограммов на восемь и гораздо неуклюжее, но стоило ей влезть в блестящие лосины или надеть пояс с чёрными чулками, Глеб сразу вибрировал от возбуждения. А если мясистая подруга под доброе настроение разрешала заковать себя в наручники, его восторгу не было предела.
Познакомились они, когда Дьяченко таксовал на дряхлой «девятке» и хронически страдал от безденежья. Контролёрша газовой службы Ангелина Шаманова оказалась не лишена юмора. Вечером на вызове она села к нему в такси - внушительная дама с папочкой, в поношенном красном пуховике. От неё пахло вином и кожаными сапогами. Глеб же со своим переломанным в молодости носом выглядел сущим бандитом.
Заказчица в красном пуховике улыбнулась кривоносому водителю в зеркало заднего вида, приподняла шерстяную юбку, слегка раздвинула колени и сказала:
- Шеф, ты слышал? На той неделе таксист в районе Никулинки оглушил кастетом и изнасиловал шестидесятилетнюю пассажирку. Колись, не твоих рук дело?
Дьяченко отрицательно покачал головой и тронулся.
- Предупреждаю на берегу: мне тридцать два и бить меня кастетом не надо, - с комичной серьёзностью заявила Ангелина. – Я всегда за разумные компромиссы.
Через полчаса Глеб лежал в постели у неё на Тимирязевской.
Собственно, Ангелина и помогла ему устроиться в патрульно-постовую службу милиции. Её дядя сидел в тыловой службе областного полка ППС. В патрульно-постовом полку Глеб почувствовал себя как рыба в воде. На его стороне были форма, закон «О милиции» и право применять спецсредства. Последнее открытие привело его в состояние, близкое к экстазу. Принятый стажёром на испытательный срок, Дьяченко украдкой принёс со смены наручники и показал подруге.
Понятливая Ангелина (она требовала называть себя Энни) потрогала стальные клешни, что-то прикинула и заблаговременно сходила в туалет. Потом подставила под наручники запястья, коротко спросила:
- Это не опасно?
«Это» оказалось не опасно. С Энни Глеб перестал смущаться своих тайных наклонностей, да и какие они тайные? Он прекрасно знал, что лёгкий садомазохизм и доминирование – самая распространённая сексуальная практика в мире. Каждая четвёртая пара хотя бы единожды пробовала связать партнёру конечности и посмотреть, что из этого получится. Не зря объём продаж цепей, ремней и «костюмов жертвы» в европейских и американских секс-шопах уступает только спросу на порнографические журналы и фаллоимитаторы.
Ещё через день осмелевший Глеб купил в строительном магазине набор стальных крепежей и ввернул в углы деревянной кровати кольца, куда можно было продевать верёвки для рук и ног. Энни подёргала за крепежи и снова кратко спросила:
- Зверёныш, ты ведь не отрежешь мне сиськи, пока я буду связана? Пусть ещё повисят.
И легла в модернизированную постель. Пять лет совместной жизни Глеб и Ангелина были практически счастливы. По ночам покорная Ангелина колыхалась под ним распятой как огромная медуза в чёрных чулках и мрачно бормотала:
- Я ещё в такси поняла, что в Никулинке поймали не того бомбилу. Маньяк остался на свободе. Признавайся: зачем ты бил кастетом шестидесятилетнюю старуху?
***
С сумкой на плече и корзиной в руке Любовь Петровна ступает под своды секции алкогольных напитков. Кроме неё здесь бродит всего несколько человек. Середина воскресенья, народные пятнично-субботние загулы кончились. Две семейных пары обсуждают достоинства аперитивов. Мужчина в сером костюме рассматривает на свет бутылку «Вилла бланка». Потрёпанный упырь в отвисшем камуфляже трясущейся рукой снимает с полки грошовый «мерзавчик» водки.
Как всегда бывает при «реквизиции», в груди у Любови Петровны приятно ёкает, затем кровь учащённо тукает в районе ключичной артерии. Под пуловером в ложбинке позвоночника материализуется капля холодного пота. С неожиданной остротой Любовь Петровна ощущает, что трусики в форме летучей мыши собрались во влажный жгут и чудовищно жмут ей в промежности. Журавлёва идёт вдоль стеллажей, её крепкие бёдра трутся друг об друга под тесной юбкой, а тропические колготки шелестят словно летний дождь в траве. Круглые плечи под пуловером вздрагивают от несуществующего сквозняка. Игра в «реквизицию» всегда вводит Любовь Петровну в состояние сексуального транса. Напоминает постельную увертюру с умелым, крайне искушённым любовником, которого она, к сожалению, не имеет.
Из шеренги разнокалиберных напитков Любовь Петровна выбирает бутылку «Сердце Арагви» двенадцатилетней выдержки. Этот коньяк не относится к самым дорогим сортам и на горлышке нет «антикражной» нашлёпки. Набрав в грудь воздуха, женщина с независимым видом опускает стеклянную ёмкость – не в корзину, а в сумочку. Дело сделано.
Соски под бюстгалтером эрегировали и окрепли, даже застёжка лифчика на спине как будто стала туже. Любовь Петровна элегантно оправляет горчичный пуловер, неуловимым движением мягко меняет положение грудей в чашечках. Успокоенная отсутствием «антикражной» нашлёпки, она не придала значения белой этикетке с ложным штрихкодом на боку бутылки. Ей невдомёк, что технический прогресс шагнул вперёд и в «Копилке» применяются радиочастотные маячки.
У госпожи Журавлёвой выработана своя тактика поведения. После «реквизиции» никогда не следует сломя голову бросаться на кассу. Надо ещё немножко погулять по гипермаркету и убедиться, что всё тихо. Продефилировав в хлебный отдел, она берёт упаковку сушек и диетическую сайку с льняным семенем.
Описав по залу малый круг, Глеб Дьяченко останавливается у кассового терминала. Взмыленная Смирнова возится за стойкой. Глеб вполголоса произносит свою любимую шутку:
- Девушка, я ср@ть хочу.
- Пакетик нужен? – на автомате отозывается Смирнова.
Дьяченко с Копыловым хохочут. Кассирша поднимает на них голову.
– Ой, тьфу на тебя! Уйдите, Глеб Васильевич. Я сегодня вся в нервах. Опять программа глючит.
Передвинувшись к другому потоку, Дьяченко видит идущую к кассам знойную «бьютифул» в горчичном пуловере с кисточками. Сверкая коленями, блондинка тащит проволочную корзинку с помидорами, яблоками, пшеном и сушками. Сумка-универсал качается чуть выше бедра в кожаной мини-юбке.
Показалось Глебу или сумка выглядит чуть тяжелее, чем была при входе в магазин?
«Бьютифул» перекладывает покупки из корзины на подающую ленту, но из сумки ничего не достаёт. Вплотную к её упругой упитанной «жопульке» пристраивается камуфлированный упырь с чекушкой североосетинской водки.
- Ну-ну! На меня ещё залезь! – рыкает назад царственная госпожа Журавлёва, и упырь огорчённо отходит на безопасную дистанцию.
Программа у Смирновой опять зависла. «Атол» упорно не пробивает Любови Петровне уценённое постное масло.
- Позиция триста пятьдесят восемь… - бубнит кассирша. – Шестьдесят восемь девяносто.
- Не надо! Там жёлтый ценник был, - возмущается экономная Любовь Петровна. – Минус двенадцать рублей! И яблоки по сорок пять!
- Позиция сто-одиннадцать-два… Он мне ваши яблоки по сорок семь выдаёт! – нервничает Смирнова, путаясь в клавишах и постоянно попадая на «Сброс».
- То есть я тебя обманываю? Пойдём, пойдём, я пальцем покажу! – неистовствует белокурая полульвица, потряхивая конской грудью в обрамлении кисточек. – Сорок пять! Я взвешивала на контрольных. Полтора килограмма, итого вышло шестьдесят девять рублей. Я считать пока не разучилась.
- Никто никого не обманывает, - убито защищается Смирнова. – Это аппарат такой! Опять ошибку прайса пишет. Акцию наклеили, а ссылку в регистр не поставили.
С грехом пополам Журавлёвой отбивают чек, она фыркает и сгребает покупки с наклонного металлического лотка. Поворачивается всем своим крейсерским корпусом и натыкается на пристальный взгляд уже знакомого охранника с борцовской стрижкой и поломанной искривлённой переносицей.
- Девушка, вы ничего не забыли? – спрашивает он.
- Нет! – взъерошивается айсбергоподобная Любовь Петровна. - Дайте пройти! Я опаздываю.
Глеб молча пропускает женщину. Раздосадованная Любовь Петровна, обвешанная пакетами, ступает ногой за противокражную рамку.
- Динь-дилилинь! – заявляет рамка. Сработала тайная метка на бутылочке «Сердце Арагви».
«А ведь я угадал, что в зале крыса!» - удовлетворённо думает Глеб.
***
Народ в очереди увлечённо подаётся вперёд. Одним прыжком догнав миниюбочную «бьютифул», Глеб перегораживает выход.
- Девушка, извините! Можно вашу сумочку?
Пальцем он уже манит медлительного напарника Копылова. По инструкции досмотр вещей покупателя полагается делать вдвоём.
Вспыхнув, Любовь Петровна крепче зажимает сумку подмышкой, ощущая как горлышко предательской бутылки впивается ей в бок. Предыдущие «реквизиции» проходили у неё без сучка без задоринки, поэтому наивная госпожа Журавлёва толком не задумывалась, что станет делать при «палеве».
Задним числом она поймёт, какого дурака сваляла. При включении противокражной тревоги надо всего-то быстро «вспомнить» о случайно взятом коньяке, извиниться и предъявить его на кассу для оплаты. Грамотные шоплифтеры так и поступают. На «рассеянных» симпатичных дам при деньгах в сетевых магазинах смотрят сквозь пальцы. Там не любят только явных психов и наркоманов. Велика важность – поддельный коньяк! Это вам не Дрезденский зелёный бриллиант.
Но Журавлёва слегка пьяна и зла на идиотку Смирнову за инцидент на кассе. А ещё трусики немилосердно натёрли ей взопревший пах, и под пуловером после парикмахерской надоедливо зудят упавшие мелкие волоски, и очень хочется поскорее вернуться домой.
И Любовь Петровна делает самое глупое, что можно сделать: она грубо отталкивает кривоносого охранника на груду тележек и цокает каблучками к выходу, прижимая к сердцу злосчастную сумку.
Разумеется, далеко уйти неповоротливой даме на высоких каблуках не дают. Буквально через два метра Глеб и Вадим настигают сексуальную правонарушительницу, сдавливают с двух сторон, хватают за руки.
- Девушка, предъявите сумку к досмотру или мы применим силу! – говорит Любови Петровне долговязый охранник Вадим.
Журавлёва отворачивается от него, но с другой стороны её блокирует Дьяченко с кривой переносицей. Неожиданно для себя Любовь Петровна вырывается и закатывает Глебу пощёчину.
Захлопав глазами, Глеб открывает рот. Изо рта у него сыплются зубы, точнее, их имитация. Керамические пластинки для «голливудской улыбки».
Женщина опешивает от изумления, а потом обидно хохочет. Вид у кривоносого охранника с борцовской стрижкой, теряющего виниры, действительно дурацкий. Это окончательно губит Журавлёву. Разъярённый Глеб выплёвывает ещё две пластинки и кричит:
- Копылов, работаем! Сопротивление при задержании!
Он ловко загибает руку строптивой «бьютифул» на излом. Пакеты с овощами летят на пол. Следом падает сумка-универсал, брякнув «Сердцем Арагви», которого Любови Петровне сегодня не суждено отведать.
Торопясь отомстить за унижение начальника, Вадим вцепляется в другую руку Любови Петровны. Скрутить крупную расхитительницу коньяка в коньячных колготках не так-то просто. Госпожа Журавлёва извивается, лягается и старается угадать острыми каблуками по голеням охранников. Троица вертится волчком, цепляясь за распахнутые дверки ячеек для хранения ручной клади.
«Блоху я, блоху я, блоху я ловила!...» - совершенно не к месту мелькает в мозгу Любови Петровны. Ей жутко мешают полусапожки на каблуке и узкая скрипучая мини-юбка. Чёлка певицы сороковых годов надоедливо лезет в глаза, и это также не повышает боевых способностей раздобревшей «шоплифтерши».
- Отпустите, выродки болотные! Что у вас за магазин? – вырез горчичного пуловера отчётливо трещит на откормленном многопудовом бюсте. – Куда лапаешь, беззубый? Вас всех уволят! Я в суд пойду! Руки больно! А-а-а!!!..
Вадик и Глеб значительно уступают девяностокилограммовой мегере в весе, зато лучше подготовлены к самообороне. Спустя полминуты охранники торжественно заламывают ей за спину полуобнажённые руки c изысканным миндалевидным маникюром бежевый нюд. Заканчивая выполнять болевой приём, Дьяченко достаёт из-под форменной куртки сложенные наручники «БОС». Они сами выскальзывают ему в ладонь из чехла.
Последний раз Глеб надевал наручники на женщину очень давно, наверное, это была безотказная сожительница Энни-Ангелина. Но опыт, как известно, не пропьёшь. Поймав серповидной половинкой браслета заломленную кисть беглянки, Дьяченко смыкает кольцо, нажимает, слышит щелчок фиксатора, быстро подсекает вторым браслетом другую руку кричащей полульвицы. Нажатие. Щелчок. Готово. Пленница упакована.
Воронёные челюсти намертво впиваются Любови Петровне в запястья, она визжит и мотает асимметричным «рок-фанком». Наручники «БОС» Глеб купил себе сам. Вместо цепочки кандальные устройства соединяются тремя жёсткими серьгами, поэтому в нерабочем состоянии компактно складываются «книжкой». Застёгнутые по всем правилам «БОСы» гораздо труднее снять, чем стандартные конвойные. Их конструкция жёстко ограничивает арестанту свободу и удерживает кисти рук в одной плоскости.
- Ой, мамочки родненькие! – пищит похитительница, когда охранники, действуя её руками как рычагом, воздевают их кверху за спиной.
Поневоле Любовь Петровна скрючивается пополам, почти коснувшись коленей грудями. Глеб и Вадим клещами подхватывают её под локти и влекут в служебную комнату в глубине гипермаркета.
Встречная покупательская масса с любопытством взирает, как парни в чёрной униформе конвоируют орущую согнутую женщину в обтягивающей мини-юбке и красивых полусапожках. Вывернутые женские руки в наручниках торчат вертикально вверх между спинами охранников. Любовь Петровна истошно вопит и тормозит ногами, царапая каблуками розовую плитку. Вымытые в салоне непослушные волосы упали ей на разгорячённое лицо, опутали ресницы и губы, липкие от слюны и абрикосовой помады. Обширный бюст практически выпал из низкого выреза горчичного пуловера. Декоративные кисточки мотаются в унисон как рождественские колокольчики.
Женщина чувствует, что кожаная юбка задралась сзади, заползла на поясницу, обнажив ягодицы в капроне «тропико», разделённые посередине «летучей мышью» трусиков. Группа молодёжи возле прилавка с мороженым гогочет, щёлкает камерами мобильных телефонов, ловя в кадр роскошную задницу пленницы, похожую на самолётный бомболюк. Вне себя от злости Любовь Петровна вновь пытается вырваться.
- Падлы! Садисты!... Кто-нибудь, позвоните в милицию? Скажите: тут человека мучают! – рычит она без особой надежды. – Видосики снимаете? Смешно вам? Расстегните наручники, люди вы или нет?
Никто не набирает заветные цифры 02. Судя по всему, свидетелей, особенно мужскую часть, куда больше интересует вид её спелых прелестей, втиснутых в юбочку и колготки.
Дьяченко и Копылов с усилием впихивают сексуальную арестантку в служебную комнату отдыха, где стоят стол, два кресла и кожаная кушетка. Они едва не застревают в дверном проёме: масштабный зад Любовь Петровны занимает его почти целиком. За ними закрывается дверь, на этом пантомима «держи вора!» завершается.
Постояв у кассы «Копилки», публика расходится по своим делам. О побоище напоминают только разбросанные пакеты и искусственные зубы охранника Дьяченко.
- Копылов, принеси с кассы вещи девушки, - распоряжается Глеб. – Она же их оплатила. Да, и сумку с вещдоком не забудь.
Глеб пытается говорить не разжимая губ. Без виниров его подгнивший рот являет печальное зрелище. Проклятая блондинка со своей оплеухой!
- И зубы у начальника собери, недоносок! - кричит из наручников Любовь Петровна.
С усмешкой покосившись на виновницу торжества, Вадим плетётся в зал.
Глеб прикрывает дверь. Арестованная белогривая «девушка» сидит на хлипком стуле у батареи – с непристойно раскоряченными ногами. От Любови Петровны пахнет так, как может пахнуть только от возбуждённой и свирепой тридцатипятилетней женщины, обильно вспотевшей во время драки.
- Доху я купила, блоху я ловила! Блоху я, блоху я, блоху я ловила! – поддатая и растрёпанная, она неуклюже ёрзает, груди-поросята грузно перекатываются в лифчике. – Чо вылупился? Поймали блоху, герои с дыркой? Ногу мне зачем задрали? У меня же трусы видно!
Угольно-кожаная юбочка Журавлёвой действительно задралась дальше некуда. Памятуя свой опыт обращения с нарушителями в ППС, Глеб закинул левую ногу Любови Петровны на батарею и пристегнул лодыжку наручниками Копылова, а правую ногу подвесил на ремне внизу к перемычке стула. Теперь она касается пола только мыском сапога и служить пленнице опорой не может.
Скованная Любовь Петровна тяжело дышит, отдувает с голубых глаз хулиганскую чёлку и исподлобья взирает то на Дьяченко, то на свои разбросанные колени. Между шикарных коньячных ляжек светится ниточка вискозных белоснежных трусиков. Трусики почти теряются на фоне царственных бёдер и походят на маленькую канцелярскую скрепку, соединившую два военных цеппелина, наполненных блау-газом.
Пластиковый стул подозрительно похрустывает под тушей вороватой «бьютифул». Любовь Петровна боится пошевелиться и думает, что основательно встряла. Жёсткие наручники «БОС» с тремя серьгами вместо цепочки удерживают её руки за спиной строго в заданном положении. Арестантка чувствует, как железные кольца медленно натирают ей гороховидные косточки запястий. Задранная на батарею левая нога и подвешенная правая не позволяют Журавлёвой ни встать, ни повернуться на сиденье. На шею бежит пот. Под пуловером спину щекочут мелкие волоски, попавшие за шиворот в парикмахерской.
Копылов приносит с кассы журавлёвские пакеты с помидорами и крупами, водружает на стол сумку-универсал с украденным коньяком. Вручает Глебу горсть собранных с пола виниров.
Сполоснув протезы под краном, Дьяченко вставляет их перед зеркалом. В зеркале отражается пленница с распятыми тропическими ляжками, под переливчатыми колготками играют облитые жиром мышцы.
Ещё в зале, пока охранники надевали Журавлёвой наручники, у Глеба возникла дикая эрекция, и он понимает, что шанс упускать нельзя. Сейчас Дьяченко ощущает себя полубогом. Уму непостижимо! Стоило ему запасть в зале на смачную «бьютифул», как через двадцать минут она попадается на мелкой краже и сидит перед ним в наручниках с раздвинутыми ногами. Вот и не верь в судьбу после этого!
Вадик проводит досмотр. Пошарив в сумке, он вынимает злополучную бутылку с «Сердцем Арагви», роется ещё, но больше ничего предосудительного не находит. Пачка тампонов, косметичка, мобильник, записная книжка, россыпь визиток и дисконтных карт. Чего-то подобного Глеб и ожидал. Айсбергоподобная блондинка оказалась не профессионалом, а ситуативной мелкой воришкой. Среди дам бальзаковского возраста магазинные «реквизиции» - явление нередкое. После тридцати бабы разочаровываются в сексе. Они хотят острых чувств и адреналина. Оргазм у них наступает, когда они проносят мимо кассы неоплаченную шоколадку.
- Поздравляю! – говорит Дьяченко сопящей полульвице, сидящей в непристойной позе. – Вы знаете, что совершили уголовно наказуемое деяние?
Говорит он шепеляво, поскольку как раз прилаживает винир к сгнившему верхнему резцу. Вадик у стола вопросительно поднимает бровь, но молчит. Он понял план старшего по смене. Драчливую «полульвицу», конечно, надлежит припугнуть, поэтому насчёт «уголовного деяния» Глеб открыто блефует. Пузырь не ахти какого коньяка от силы тянет на «административку» как мелкое хищение - статья семь-двадцать семь. Максимум – до пятнадцати суток ареста. Но если Глеб в зале верно определил профессию кожано-капроновой полульвицы в потных вискозных трусиках, - если она не юрист, а экономист или медсестра регистратуры, то вряд ли что-то смыслит в тонкостях законодательства.
Расчёт оправдывается. Любовь Петровна даже не догадывается, что её разводят как малолетку.
- Тогда я… я требую адвоката! – высокомерно сообщает блондинка в наручниках и надувает абрикосовые губы.
Глеб хочет рассмеяться, но вспоминает про свеженаклеенные виниры. Теперь он убеждён, что арестантка – не юрист. Простая клуша из «середнячков», только до неприличия красивая и соблазнительная.
- Согласно УПК участие защитника предусмотрено с момента привлечения лица в качестве обвиняемого, - разъясняет он, хотя это тоже полная чушь. – Либо с момента возбуждения уголовного дела. Ни того, ни другого пока не сделано.
- А я даже не вынесла коньяк из магазина! – находится Любовь Петровна. – Отпускайте меня, живо!
- Преступное действие считается законченным с момента выхода за рамку, - как ни странно, здесь Глеб не врёт. - Ну что? Вызываем наряд полиции?
Любовь Петровна совсем не желает ехать в полицейское отделение. В зале она взывала к правоохранительным органам, но чисто рефлекторно - от бешенства, боли и растерянности. Ничего хорошего от людей в погонах Журавлёва не ждёт.
Благодаря скандальному характеру и пьяным дебошам к тридцати пяти годам она уже неоднократно ночевала в «обезьянниках». Несколько раз из-за слишком коротких юбок и ярких колготок патрули принимали её за ночную бабочку и волокли «устанавливать личность». Даже удивительно, как госпожа Журавлёва ни разу не попалась Глебу Дьяченко, тянувшему лямку в патрульно-постовом полку! Позже скандальную Любовь Петровну арестовывали за драку в баре, запирали в комнату для административных задержанных и по недосмотру какого-то чиновного раздолбая мариновали в наручниках почти полсуток.
Некоторые приключения госпожи Журавлёвой могут смело претендовать на премию Дарвина. Чего стоил случай, когда она по пьянке потеряла ключи от дома и … полезла по лоджиям к себе на третий этаж. Для упитанной дамы, которая весит не меньше чем поддон с кирпичами, это был воистину смертельный номер.
Впоследствии Любовь Петровна сама не верила, что ринулась штурмовать отвесную стену в туфлях и микроскопической юбке безо всякой страховки. И вроде бы ещё голосила на весь двор «Мохнатый шмель на душистый хмель, цапля серая в камыши». Сколько она в тот день выпила?
Увидев за окном висящую и поющую леди, кто-то из бдительных бабушек с перепугу вызвал наряд. Любовь Петровна пыталась объяснить приехавшей вневедомственной охране, будто лезет в собственную квартиру, но парни в бронежилетах не стали долго рассуждать. Нетрезвую альпинистку в мини-юбке оторвали от балконной решётки за руки и за ноги, скрутили, увезли и держали в милицейской клетке, пока за верхолазкой-мамочкой не явилась дочь и недоразумение не разрешилось.
По весне Журавлёва устроила погром на корпоративе. Девчонки-коллеги в отместку связали Любовь Петровну скотчем, заклеили рот и сдали приехавшим ментам. В отделении женщину затолкали в общую камеру к ошалелым наркоманкам. Наркоманки оказались дерзкими и предприимчивыми. Вчетвером они повалили «приличную» арестантку на бетонный пол, отняли золотые кольца и серёжки. В ответ на протесты Любови Петровны соплюхи пообещали содрать с неё трусики, разложить на шконке и изнасиловать завалявшимся у кого-то толстым маркером. Бедная Журавлёва битый час стояла по струнке в углу милицейского «трюма», прижимаясь лопатками к рельефной штукатурке, и ожидала от сокамерниц любой подлянки, пока её наконец-то не выпустили.
И сегодня, в канун Петрова поста – опять двадцать пять. Дубовые охранники «Копилки» поймали Любовь Петровну на примитивной «реквизиции». Почему она, балда, не осмотрела меченую бутылку повнимательней?
- Я в комиссию по правам человека напишу! – заявляет Журавлёва Глебу. – Я в газету нажалуюсь! Где это видано? За какой-то несчастный флакон коньяка руки бабе повыкрутили, причёску испортили, да ещё под подол смотрят!
Для наглядности она дёргает растянутыми тропическими ляжками, но результата не добивается. Ноги зафиксированы прочно. Ухмыльнувшись, старший охранник вдруг переходит на «ты».
– Комиссия? Да в «Копилке» двести свидетелей покажут, что ты первой ударила меня по лицу. А ещё есть видеофиксация в зале и факт срабатывания антикражной системы. Повторяю для непонятливых: ты совершила кра-жу!
Журавлёвой хочется выть от боли и бессилия. Хуже всего дело обстоит в паху. Белые вискозные трусики перекосились и больно сдавили Любови Петровне самый нежный участок тела под колготками. Интимные губы среагировали на внешний раздражитель в полном соответствии с законами женской природы – они раскрылись и увеличились в размерах. Возник замкнутый круг. Чем туже трусики давят в промежности – тем сильнее Журавлёва злится и возбуждается. А чем сильнее она возбуждается – тем туже трусики давят в промежности. В глубине нижнего белья всё стало сырым, мерзким и страшно чешется.
- Такие «экстремалочки» с бутылкой в сумочке к концу месяца дают нам полтора процента убытка от оборота, - слышит Любовь Петровна. – Это очень много. Непростительно много - даже для крупной торговой сети! Это критический показатель, верно, Копылов? С шоплифтингом нужно бороться всеми методами, или ты не согласна?
Пленница с вывернутыми локтями ёрзает ещё немного. Сопротивляться бесполезно. Наручники «БОС» на руках и на левой ноге не оставляют аппетитной «реквизиторше» ни малейшей надежды на побег.
- Может, как-нибудь … порешать? – сдаётся она, криво улыбаясь из-под лихой белой чёлки.
Отлично! Клиентка дозрела.
- Я всегда за разумные компромиссы, - поощрительно отзывается Глеб. Точь-в-точь как когда-то в такси ему сказала Энни-Ангелина Шаманова. – Будут ли конкретные предложения? Знаешь, у нас в гипермаркете существует понятие «добровольный взнос и деятельное раскаяние»… Ты следишь за моей мыслью?
- Мммм… - сахарно тянет полульвица в наручниках. – Да, я слежу за мыслью! Что бы вам такое добровольно внести?... Смогу ли я чем-то заинтересовать двух неординарных и сильных мужчин?
Консенсус налицо. Дьяченко с сумасшедшей скоростью перебирает в уме доступные варианты «добровольного взноса». Если Вадик Копылов его прикроет, то пленницу можно эвакуировать через служебный вход под видом отправки в полицию. Усадить в свою «Ниву» и затеряться во дворах. В идеале хотелось бы затащить «бьютифул» в хату к надёжному человеку, где есть кровать или диван. Растянуть её на постели верёвками прямо в блестящих колготках цвета «тропико» и наглядно показать современные методы борьбы с шоплифтингом. Вздуть, помучить, сурово наказать. Устроить белокурой жрице «вписку», «прописку», «лошадиную пиписку» - да что хотите.
Одна незадача – надёжной хаты на примете у Глеба нет. Придётся работать в машине. Впрочем, неподалёку от «Копилки» есть безлюдный заросший парк. Если поставить «доброволицу» к деревцу, пристегнуть наручниками и вставить ей кляп…
- Полагаю, нам придётся выйти из магазина и проехаться, - заключает Глеб. Из злого и неподкупного следователя он превратился в ласкового адвоката всех обиженных и угнетённых белогривых красоток. – Вадим Николаевич, отстегни даме ногу от батареи.
Женщина на стуле усмехается, но в её голубых глазах таится явный испуг. С той же сумасшедшей скоростью, что и Глеб, Любовь Петровна тоже отщёлкивает в своём бухгалтерском уме доступные варианты.
«Лишь бы сняли с меня наручники, а во второй раз живой я им не дамся! Попрошусь в туалет или сошлюсь на месячные. Или в машине им сблевнуть? Или сказать, что понос одолел?... Ох, держись, Любовь Петровна! Вот и выпила сегодня халявного коньячку!»
***
- Глеб Васильевич, выйдем на минутку? – внезапно говорит Копылов.
Дьяченко виновато подмигивает арестантке – дескать, технические нюансы! Охранники выходят, прислушиваются. В зале вроде порядок.
- Чего тебе? – буркает Глеб.
Вадим сверкает очками.
- Вы что, серьёзно собрались… с ней? А если она пойдёт и заявит? Это же уголовная ответственность!
- Не учи отца, щенок! – огрызается Глеб. – Дуй-ка лучше в зал, а то на кассе один Кильдыев остался. И если Жерех меня спросит, то я разбираюсь с задержанной. Вопросы есть?
Мария Сергеевна Жерех сегодня дежурный администратор «Копилки» и именно Глеб как старший менеджер по безопасности должен был бы доложить ей об инциденте. Составить внутренний протокол, акт изъятия сокрытого товара, подготовить служебную записку и взять объяснительную с лица, совершившего хищение.
- Сверху я упала, рубаху я порвала.
Рубаху я, рубаху я, рубаху я порвала! – горланит из комнаты неугомонная «бьютифул». Любови Петровне тоскливо и больно сидеть у батареи с задранной ляжкой и отвратительными перспективами.
«Мать её! – думает Глеб. – Сорвёт мне всю музыку. Придётся забивать ей кляп прямо сейчас».
- Глеб Васильевич? – негромко говорит напарник. – Извините за нескромный вопрос - за что вас уволили из органов?
- Пошёл ты на … кассу! – Дьяченко раздражённо толкает Копылова в спину. – Стой! Сначала найди Жерех и скажи, что я беру объяснение с гражданки, совершившей хищение. Остальное доложу сам, скоро. Брысь!
Весь кипя, Глеб возвращается к пленнице. Любовь Петровна сидит в прежней беспомощной позе. Да и куда она денется? Руки скручены, левая нога прикована к батарее, правая подвешена под стулом и скребёт мыском сапожка по истоптанному ковровому покрытию.
Дьяченко обегает взглядом раскинутые ноги «бьютифул». Всё - как он любит. Прекрасно выточенные лодыжки, дерзкие крупные икры, овальные колени. Коньячные колготки цвета «тропико» струятся и мерцают, словно по бёдрам блондинки стекает горячий эспрессо. Толстоватые ляжки кажутся отлитыми из стеклопластика. Вискозные белоснежные трусики маленькой канцелярской скрепкой соединяют массивные бёдра, похожие на два стотысячекубовых военных цеппелина. Белокурая фрау наверняка тоже возбуждена наручниками и тесными трусами. Вон как тяжело дышит. Если ткнуть ей пальцем в пах, то на стул ручьём потечёт интимный женский сок, как из лопнувшего яблока.
Даже не потечёт, а выстрелит. Как из ружья. Напарник Копылов – перестраховщик и тормоз. В кои-то веки они заарканили потрясающую пышку, а он боится неприятностей. Пусть сидит в своём смартфоне, олигофрен оцифрованный.
Спасибо бывшей любовнице, Глеб знает, что он сделает с Любовью Петровной в запущенном парке. Приснопамятная сожительница Ангелина при всех своих достоинствах не умела правильно заниматься оральным сексом и категорически отвергала анальный. Поэтому в период месячных Энни ложилась в постель в эластичных волейбольных шортиках, плотно облегающих ляжки.
Лайкра была неправдоподобно гладкой. Ангелина напоминала надувного слонёнка, втиснутого в резиновую хирургическую перчатку. Глеб садился сверху и тёрся о жирные скользкие бёдра подруги, пока не доходил до финала. В антологии сексуальных извращений такая имитация полового акта называется фроттажем. Дьяченко сам не заметил как приохотился к сексу со связанной партнёршей в лайкровой одежде. Это стало его излюбленным фетишем. Даже Ангелина стала ворчать, что Глеб чересчур увлекается её волейбольными шортиками. А как же полноценный контакт?
Вспоминать дальнейшее было грустно. Пышногрудая Энни без колебаний бросила Глеба в тот же день, когда его уволили из милиции. Точнее, когда узнала – ЗА ЧТО её любовника уволили из милиции. Официально Дьяченко был чист, но, видимо, до Ангелины что-то донеслось по нелегальным каналам. С тех пор ему заказан путь на Тимирязевскую.
Потому что патрульно-постовая служба тоже оказалась не без греха. По укоренившейся традиции торгаши на местном рынке каждый вторник расплачивались с ними девочками «за крышу». Вторники были прикольными, но служивые парни избегали оставлять свои следы в проститутках. Коллеги уповали на презервативы. Глеб был осторожнее. Он выбирал проститутку потолще и в лайкровых колготках, связывал по рукам и ногам и от души забавлялся фроттажем. Ему в кайф, а шлюха и без оргазма обойдётся. Главное – безопасно и никаких биологических улик. Только колготки потом снять и вышвырнуть на всякий пожарный.
В итоге на «сборе вторничной дани» попался не умный Глеб, а глупый сержант Эдик, изнасиловавший свою рыночную девочку слишком грубо. Девка с разрывами попала в больницу, Эдик надолго сел, а остальной наряд помели пинком под зад – из полка и из милиции. Дескать, не уследили за коллегой. История, что и говорить, была некрасивой. Глебу ещё повезло, что его «ушли» не по отрицательным мотивам, не испоганили послужной список. Помог и подмазал тот же дядя Ангелины. Славный мужик, хоть и редкостный жулик.
Колготки у «бьютифул» с хулиганской чёлкой великолепные. В поверхности капрона преломляется свет и отражается его, Глеба, алчное лицо с деформированным носом. Если Глеб поглубже вдохнёт запах, идущий у пленницы из-под юбки, вылижет ей колготки, снимет штаны и немного поводит своим органом по гладкому капрону, то забрызжет эту шлюху с ног до головы. Забрызжет и конские буфера жопастой «бьютифул», и лицо с серебристыми тенями. И брови египетской царицы, и пухлые щёки в контуре тёплых летних тонов.
Шутка. С ног до головы не надо. Он просто опустошит себя на женские ляжки, а потом отберёт и уничтожит мокрые колготки. Факта изнасилования не будет. Не будет и биоматериала, который можно предъявить на экспертизу при заявлении в полицию. Да, это квалифицируется как насильственные действия сексуального характера, но в прошлый раз у Глеба прокатило. Только нездоровым ветерком подуло.
- Значит, так, Энни… - начинает Глеб.
- Я не Энни! – оскорбляется раскляченная на стуле нарушительница. – Меня зовут Блюмштейн Нора Витольдовна. В сумке лежит визитка, я могу показать, если снимешь наручники.
Любовь Петровна смутно помнит, что среди прочего барахла и бумажек носит с собой визитку некой Норы Витольдовны Блюмштейн. Что это за мадам и почему она дала ей свою визитную карточку, Журавлёва понятия не имеет. Может, стилистка или юрисконсульт с предыдущего места работы? Как бы то ни было, звучные имя-отчество Норы Витольдовны ей ужасно нравятся.
- Мне по барабану, хоть Блюмштейн, хоть Ферштейн! – отрывисто говорит Дьяченко. – Слушай меня сюда…
Договорить он не успевает - дверь комнаты приоткрывается.
- Глеб Васильевич? – раздаётся басок третьего охранника Рашида Кильдыева. – Дежурная администратор интересуется, как движется процедура оформления задержанной?
Дьяченко мысленно стонет. Рашида, конечно, подослал Копылов. Чёртов чистоплюй Вадик, похоже, решил поиграть в ревнителя нравственности.
- Передай Жерех, что мы работаем! Будьте добры десять минут меня не дёргать! Копылов пока за старшего. И глядите в оба за алкогольным сектором, чтоб ещё чего оттуда не помыли.
- Ещё как работаем! – неожиданно выпаливает полульвица в сторону дверей. И тут же верещит тенором: - Блоху я ловила, уху я варила! Уху я, уху я, уху я варила! Оп-па! Ха-ха-ха!
В коридоре повисает гробовое молчание. Кильдыев впал в прострацию и удаляется. Глеб в сердцах отвешивает голосящей блондинке оплеуху. Голова Журавлёвой откидывается набок вместе с хулиганской чёлкой.
- Э, «бьютифул»? Ты вообще адекватная?
Его форменные брюки грозят вот-вот взорваться от напряжения. Блин, как же он, Глеб, мечтает оседлать эту сочную бабу в тонких колготках и жёстких кандалах!
- Зачем дерёшься, начальник? – пленница морщится от плюхи и тугих наручников. – Браслеты надели, да ещё по морде бьёте?
Дьяченко досчитывает про себя до десяти, прежде чем ответить.
- Ты же вроде как сама предложила договориться? Я забываю про коньяк и не сдаю тебя в отдел, а ты делаешь маленький ответный жест? Обещаю – больно не будет. Будет только хорошо. И мы расходимся добрыми друзьями.
Любовь Петровна затравленно трётся горящей щекой о вывернутое плечо. Персонал «Копилки» считает экс-ППСника Глеба хмырём и занудой. Бывшая подружка Ангелина называла его зверёнышем и садюлей. Но дураком Глеб не был никогда. Портрет Любови Петровны он составил безошибочно. Госпожа Журавлёва – не львица и не «фраерша», а простая деревенская барышня, в активе у которой нет ничего кроме сдобной задницы.
Да, она обожает будить в мужиках животные рефлексы, носить обтягивающие платья и обтягивающее бельё. Но знаете ли, одно дело - сверкать коленками в трамвае, и совершенно другое – сидеть в неудобных наручниках с раздвинутыми ляжками перед угрюмым чуваком с накладными зубами и глазами скрытого извращенца.
Она видит и слышит, как Глеб ноздрями втягивает её сексуально-косметические запахи. Слышит, как нервно он хрустит пальцами, изучает полуголую грудь в треснувшем пуловере, обрамлённую мохнатыми декоративными кисточками, облизывается на её бёдра в коньячных колготках цвета «тропико». Пожалуй, капроново-кожаной Любови Петровне пора всерьёз опасаться за свою честь и здоровье.
Кривоносому охраннику надоедает ждать и он цапает её за жирное овальное колено. На лице у него проступает такая похоть, что Журавлёвой становится страшно.
- Слушай внимательно, девочка, - Дьяченко не говорит, а диктует условия. - Сейчас я освобожу тебе ноги и выведу из магазина. Ты идёшь в наручниках и молчишь как рыба. Мы садимся в мою машину…
- Ты же некрасивый! – вдруг капризно перебивает коньячно-тропическая «бьютифул». – И беззубый Рэмбо вдобавок! Не хочу! Я передумала! Сроду бл#дью не была и не буду.
«На фиг, Любовь Петровна! Пусть тебя в милицию заберут, чем с этим психом наедине!»
Глеб отшатывается от неё с налитыми кровью глазами.
- Издеваешься, корова? В отказ пошла?
- Просто не хочу! – арестантка упрямо прячет кукольное лицо под чёлкой. – Сам козёл!
- Ладно, вольному воля! – сочувственно хмыкнув, Глеб отпускает жирное колено и вынимает телефон. - Я вызываю опергруппу. Учти, ребята у меня в отделе сплошь знакомые. Шепну им кое-что. Тебе грузинский коньячок боком выйдет! И за козла ответишь.
- А я лучше с ними на пятнадцать суток поеду, оформляйте! - блондинка зло смеётся, показывая ослепительные золотые коронки. – Всё равно завтра Петров пост, пусть мне в камере жрать много не дают! Заодно скину килограммов пять.
Распалённый похотью Дьяченко окончательно теряет самообладание. Схватив скованную женщину за горло, он упирается своим угловатым коленом ей между ног. Пах блондинки сырой как мох в утреннем лесу. Материя чёрных брюк начинает восхитительно намокать.
- Ты! Ты!... – хрипит Глеб. – Ты не пять, а сорок пять килограммов скинешь, поняла? Через прямую кишку! Сначала я тебя трахну, потом у моих кентов в отделе на толпу пойдёшь! Посмотрим, что останется!
***
- Глеб Васильевич, вы здесь? – в кабинет стремительно входит рослая дама с ястребиным профилем и в жёлтом брючном костюме. На плоской груди висит бейдж, извещающий, что даму зовут Мария Сергеевна Жерех, дежурный администратор зала. - Почему задержка? Почему Копылов мне сообщает… Ай, что вы делаете?!
Дьяченко медленно отпускает горло Журавлёвой и отходит к столу, качаясь как контуженный сапёр.
- Работаем, - глухо говорит он.
За жёлтой брючной Марией маячат Копылов и Кильдыев. Жерех видит на стуле измятую полную блондинку с прикованной к батарее ногой и бледнеет от гнева. Выхватив откуда-то из воздуха айфон, она включает запись и тараторит:
- Говорит Мария Жерех, администратор торгового центра «Копилка». Двадцать третьего июня в пятнадцать часов двадцать одну минуту в комнате охраны мной обнаружена женщина в наручниках, которую держал за горло старший охранник смены Глеб Васильевич Дьяченко…
Она поворачивается к напарникам Глеба.
– Вы двое - свидетели. Э-э… Со мной так же находились охранники гипермаркета Рашид Кильдыев и Вадим Копылов. По предварительным данным, женщина уличена в попытке хищения винно-коньячного изделия из помещения торгового зала… Я правильно излагаю, Вадим Николаевич?
Вадим кивает и Дьяченко награждает его убийственным взглядом.
Дама в брючном костюме водит пальчиком по экрану, фотографирует распятую на стуле Любовь Петровну, переключает какие-то функции.
- Уважаемый Глеб Васильевич, вы временно отстранены служебных обязанностей и через тридцать минут я жду от вас рапорт с изложением произошедшего, - она резко поворачивается к пленнице. - Теперь вы, девушка. Поясните, пожалуйста, на диктофон: как развивались события? Что с вами делали сотрудники охраны?
- Я просто за коньяк забыла заплатить! – счастливо ябедничает спасительнице Любовь Петровна. – Вот вышибло из головы и всё! На кассе у них сидит совершенно некомпетентная дура, которая дважды два сложить не умеет! И я банально забыла про коньяк, представляете?
- Банальную драку она на кассе устроила, – вставляет раздавленный и сдувшийся Глеб, трогая языком виниры на гнилых зубах. – Копылов, ты же мне помогал! Что помалкиваешь, сука?
- А я беременна - и нервная на этой почве! – вдруг радостно объявляет Журавлёва. – Да, я беременна! Срок три месяца!
Мария Жерех жмурится от ужаса.
- У вас двенадцать недель? Кретины! Вы что натворили? Беременную женщину - в наручники? Снимите немедленно! Дьяченко, не забудьте указать в рапорте факт незаконного применения спецсредств к беременной покупательнице!
- Откуда мы знали? – робко бормочет Копылов, расстёгивая «БОСы» на припухших запястьях «бьютифул» в горчичном пуловере. – На ней же не написано…
Сочувственным взором администраторша окидывает ладную фигуру Журавлёвой, и Любовь Петровна радуется своей аппетитной полноте. Благодаря сочным формам разоблачить её невинную ложь о беременности невозможно.
«И я ещё худеть в пост собиралась! – ликует белокурая полульвица, расправляя угольно-чёрную юбку с летучей мышью трусиков и торопливо разминая запястья. – Теперь – ни за что! Да я вообще сегодня обожрусь! Сала с чесноком, вареников с картошкой! Ура! Свобода! Эх, сваха уху ела, приговаривала: наверху я, наверху я, наверху я ехала!...»
- Но коньяк… коньяк вы, милая, всё-таки зря! – скорбно и назидательно молвит Мария Жерех, убирая айфон.
- Я заплачу! Заплачу ведь! – Любовь Петровна кидается рыться в сумке в поисках кредитной карты. – Господи, девятьсот пятьдесят рублей! Ерунда-то какая!
«На этот раз ты выкрутилась, Любаша! – думает она, потроша кошелёк. – Но чует моё сердце, с «реквизициями» пора заканчивать. Сегодня был последний раз! А то вот так и придушат в наручниках. Или изнасилуют. Или то и другое в комплекте».
- Об этой бутылке даже речи не идёт. Мы оставляем вам её в подарок, - поясняет Мария. – И я готова принести извинения за непрофессионализм нашей охраны. Мне стыдно, это ужасный негатив для имиджа предприятия. Но!... Алкоголь в своём интересном положении вы употребляете совершенно напрасно. Извините, душечка, от вас несёт перегаром.
Ах да! Журавлёва моментально вспоминает три стопки коньяка, выпитые перед походом в «Копилку», век бы сюда не заглядывать.
- Виновата, больше не буду! – она покаянно прижимает опухшие руки к груди, увешанной кисточками и похожей на двух задорных поросят, уложенных в садовый гамак. – А этот ваш коньяк я … для мужа! Да, честное слово, для мужа брала! Пусть порадуется за нашего маленького.
Играя роль жертвы, она бережно гладит внушительный живот.
«Ха, что я несу? Сама не знаю. У меня ни мужа, ни беременности. Но поди проверь! Почему я сразу не догадалась шум поднять? Хотя меня этот кривоносый маньяк до того запугал…. Брррр! Сверлит и сверлит глазёнками».
- И эта ваша юбка с колготками… почему вы их носите? Они же ужасно тугие! – продолжает Мария Сергеевна, наблюдая, как плотно скрипящая кожаная юбчонка обливает седалище тучной красавицы, а на ягодицах проступает ксерокопический отпечаток трусиков – словно на угольно-чёрный айсберг приземлилась летучая мышь. – Какой кошмар! Вы мешаете нормальному развитию плода!
- Уже бегу домой и переодеваюсь в халат! – Любовь Петровна поспешно сгребает пакеты с ненужными ей постными яствами. – Это я на выход принарядилась, мы же с вами женщины, мы же понимаем?…
Она благоразумно умалчивает о том, что в её гардеробе нет и не было просторной одежды. Только платья в облипку, юбки в обтяжку и колготки – тугие до онемения бедренных мышц. Другой одежды прекрасная госпожа Журавлёва принципиально не носит.
- Я отвезу вас домой на машине, у меня «БМВ», - великодушно сообщает рослая и добрая Мария Жерех. – Ещё раз от лица гипермаркета «Копилка» извините меня за произошедшее безобразие... Кстати, как вас зовут?
- Нора Витольдовна… Херштейн! – неожиданно подсказывает Глеб, сидя за столом перед чистым листом бумаги.
От мёртвого голоса старшего охранника кровь стынет в жилах. Но коньячно-капроновая «бьютифул» бесстрашно показывает ему язык.
- Меня зовут Любовь Петровна, а вы – Мария Сергеевна, правильно?
- О да. Отдайте Копылову ваши сумки и пойдём. У вас уже есть дети?
- Есть! Есть старшая дочка Леночка, - щебечет Любовь Петровна, которая сама почти уверовала, что носит под сердцем второго ребёнка. – Знаете, Леночка у меня такая умница, такая прелесть!...
- И как вы думаете назвать братика Леночки? Или сестричку? – Жерех пропускает красивую и грузную Журавлёву в коридор.
Задержавшись на пороге, Любовь Петровна одаривает Дьяченко прощальной улыбкой. Глеб сумрачно вздыхает. Похоже, его сегодня уволят. Но эта «бьютифул» всё-таки и вправду - чертовски сексуальная гадина.
- Ну уж… Глебом точно не назову, - говорит Любовь Петровна. – Скорее Вадиком.