Плагиат. Из Артема Веселого

               
     Золотая царска грамотка, долгое раскурье. Эх, рви колесы, шмурыжь насосы, а бигудями мы и сами завались. Путь - дорожка лесостепь, громыхают по чугунке недожившие солдаты.
     - Это чаво там ?
     - Лихие люди.
     - Мало их жопердяили о прошлом годе - то.
     - Знамо.
     Фейерверкер Ваньча свесился с теплушки гигантским буржуем, растопырил азям, шапчонку на ухо и пошел рвать.
     - У - ха, э- ха, и приехал, и уехал, о - ха - ха !
     - Крутит Ермолай, - горбатыми голосами из - под вагона отзывались фельдшер и лекпом полка, лежавшие валетом по над собачьим ящиком бесприютности. Грели уши самосадом, терли ноги о рельсы, ажно искру вышибало и вспоминалось, как гоняли убитые брички из Турции Пескову.
     - А ён и грит, - сморкался в пролетающий мимо семафор лекпом, успевая отметить про себя насущную необходимость, - что продали лихо за фунт кишмиш - кураги, пока Старшого мытарили тремя уголовными делами по факту кражи аэропорта.
     - Научный человек растратчик, - отзывался фельдшер, оседлывая битую утренним заморозком вшу, - доцент.
     - Ничо, - уже угрожал корявым соснам взморья, мимо которых летел свистящий паровоз полка, - укупим за малость и продадим Колчаку.
     А то, мыслил, нарушая пунктуальность Витухновской зряшней запятой Ваньча Ермолай, постепенно ужевывая с голодухи хлястик от шинели, наскоро пришпандоренный стеклярусом к винту. Винт ржавел от беспощадности, второй год не было размаху винту, мушка сбилась, целик сам как - то дефлорировался, штык стал ножом, немецким, в елочку.
     - Зырь, каки шкары, - похвалялся матрос Булыга, подсевший к паровозу на предыдущей станции, еще в Румынии, где выводили породу неистовых Дроздов и мичман Сойко Пандыч, сербский шарпентьер из ходей китайских. - Клеша, как судьба - судьбинушка.
     Верно баял матрос, не дадут соврать флотские штаны, повисшие на опохмеленном заду стягом красным, сметающим всякие усы в сор мировой помойности, приходящей на сменку бройлерам и среднезападным бюргерам, что деревянными башмаками утоптали славу силы предавшихся марьяжу на пиках саксонских революционеров. Шли дорогами смутными, пели песни молча, жевали хлеб - сало птицами перелетными и не знали, не гадали, не ведали, что выскочит из перелеска карательный отряд барона Дрейдена.
     - Это чего, ребяты ? - втыкал шомполом вопрос злостный есаул, горяча кобылу штабс - капитана.
     - Красные, - шипел фронтовой чайник, угреваемый носогрейкой Груней партийкой, предавшей заветы и продавшейся гвардейскому экипажу под Новороссийском.
     - Рубай, - визжал психованный камер - юнкер Пушкин, незаметно становясь Сурковым.
     И вот так как - то вот всё и длилось, пока не кончилось. Глядит Ваньча из под лба, бирюком и чеченцем высматривает наживу : а ну как пушку можно сменять на сыр овечий ? Или, обратно, состав сибирский поворотить да и гикнуть ? Тоже.
     - Смотри сам, - ухмылялся в горсть аила предводитель, не по - русски хромая у насыпи, - всем сапогам сапоги, сам бы носил, но жалко.
     И пчелы сразу - жжжжиии ! Жалят жопами, гудят крылышками, прозрачными в синеве октября - ноября. Товарищ Жмых выходит, конечно.
     - Братцы, - кричит гландами Жмых, сокращаясь, - это чего же мы тута, братцы ?
     И нет ответу ни от паровоза, ни от теплушек, годами ужатых, ни от мертвых солдат, облепивших гроздьями память народную, даже народу нету, ни х...я нету, так, говно какое - то из питерской банды шумит о херне несусветной, несогласные еще гаже, вместо людей - избиратель. Сам себе выбрал Изабеллу Кларк. И хотелось мне розовой канадке подогнать босяцки Манчини, но сам курс Асфиксии Нуар требует в плепорцию Принцессу утренней зари, иншалла.