Философия научного атеизма

Ник Пичугин
Памфлет

    Это вопрос просвещения. Когда знакомишься с одной религией, она кажется откровением; когда изучил несколько – это паноптикум предрассудков. Позитивное наследие всех религий в том, что никто не обладает монополией на окончательную истину; а кто претендует, тот еретик – и нет другого еретика. Не думаю, что такое наблюдение может оскорбить чувства верующих, но щадить пастырей у меня нет никаких оснований. Пути Господни неисповедимы по определению, и возглашать их с амвона есть гордыня и ересь; суетная мирская слабость, которая подлежит оценке сугубо человеческой и мирской. Любая проповедь («рассчитана на невежество») – любая проповедь, говорю я, есть личное мнение батюшки, освященное только авторитетом клира.
    Религиозные догмы – это то самое прошлое, которое держит нас за волосы, те самые идологемы, которые охраняет и пестует любая система власти, даже самая атеистическая. И не секрет, что центральной из этих догм является слепая вера авторитетам. Лицемерно отделив церковь от государства, система власти поручила ей ответственный участок работы – нулевой цикл народнохозяйственного выращивания овец господских. Которые забывают креститься, когда включают телевизор.
    Самых талантливых и дерзких из проповедников обычно называют «пророками» – за то, что они прорицают слово Господне, услышанное ими «в душе». Но нет, пожалуй, ни одной религии, в которой Пророк не сказал бы: «Бог в тебе – ему и верь». «Предпосылка, недоступная ни для какой критики» ощущается человеком непосредственно в бессознательных глубинах разума и только оттуда – очеловеченная его заблуждениями и комплексами – рождается на свет. Другого источника нет; любой другой источник – подлог. Задолго до Канта пророки услышали в себе этот голос – запредельное основание всех человеческих идей – и возгласили о том миру. Каждый – по своему разумению, по своему времени, по-своему, по-человечески. Но времена изменились, позитивная наука оспаривает монополию церкви на «феномен совести» – и если бы не отчаянное сопротивление идологических работников (не только церковных), давно бы сделала этот «медицинский факт» предметом лабораторных исследований.
    Да есть она, есть, эта самая «абсолютная истина», есть. Вон она – разделяет небо и землю. Только это не точка зрения, а направление движения. Видимые оком горизонты познания недостижимы не только потому, что абсолютную истину может возгласить только Абсолют; но еще и потому, что понять ее может только Абсолют. Но и это не главное. Линия горизонта по своей природе совсем не то, что видится нашему оку, не граница познания, а граница нашего сегодняшнего разума.  Она отделяет то, что мы можем вообразить прямо сейчас, от того, что недоступно нашему пониманию. Как говорил П.Д. Успенский: «Непознанное не похоже ни на что из того, что мы можем о нем предположить». А мы понимаем эту «горизонтальную истину» совершенно инфантильно, и пророки не исключение. «Увидеть и не понять – это все равно, что придумать». Потому-то наука и называет религии «выдумками». Проблема понимания, однако…

    Самое деструктивное в науке – это претензия на универсальность. Она проповедует сомнение. Когда мы говорим: «авторитет науки», – на каком слове мы ставим ударение – на первом или втором? Когда обыватель порицает науку за то, что она не может объяснить все на свете, что причиной тому – ее бессилие или его пресмыкание перед авторитетами? Что для науки его критика, и критика вообще, и что для науки авторитет?.. Не думаю, что все читающие авторы сайта меня поймут, но я скажу как есть. Врежу правду. Истинно говорю вам: авторитетом в науке пользуется тот, чьи идеи и аргументы заслужили критику коллег. Это штатный режим работы в науке; коллективная форма интеллектуального творчества.
    Принцип, на который опирается доктрина научного атеизма, так и называется: «критический принцип». Согласно все тому же Канту: утверждение только тогда истинно, когда указаны границы его применимости. Этот принцип действует сколько существует наука; собственно, он ее и создал. Кант только сформулировал его – но и Кант уже не мальчик. Новые времена добавили доктрине ограниченного знания деталей, – скорее, уже просто иллюстраций, чем аргументов или доказательств, которые избыточны. Согласно принципу неопределенности (в гносеологии), знание тем точнее, чем уже область его применения, – отсюда и отделение техники от науки. и разделение их по специальностям… Как известно, «истина» и «ложь» –  стали математическими величинами еще со времен Джорджа Буля. но это было только начало. Счастлив доложить просвещенному читателю, что теперь – после Гилберта, Винера и Шеннона – философия обзавелась каким-никаким матаппаратом – попробуйте теперь поспорить. И, в частности, «критический принцип» есть прямое следствие теоремы Гёделя о неполноте. Скажите теперь, что «Кант устарел» – математики вас засмеют.
    Между прочим, Кант был глубоко верующим человеком – так же, как и Хайям… а кто тогда не был? Думаете, Галилей и Коперник были безбожниками? Но сомнения освятили их веру, ограничив ее так же, как ограничили знание, чтобы привести их к согласию. Это и есть «ассонанс знания и понимания». Мракобесие – это не вера в Господа, а идолопоклонство перед кумирами. Кто разговаривает с богом, в переводчике не нуждается.

    Переступая через пустые слова проповеди, очень точно свой научный атеизм выразил Лаплас, говоря о боге: «Я не нуждаюсь в этой гипотезе»… А я нуждаюсь – и это ничуть не препятствует моему атеизму. Просто у меня такая модель. Только без литургии и мессы, это баловство… или, как сейчас говорят, «спам». Поэтому я предпочитаю говорить вслед за Кантом: «вещь в себе», или «дао» – по Лао Цзы. Но если читателю так понятнее – пожалуйста. Ради бога.
    Я нуждаюсь в Боге, если вы помните, как в источнике информации; чтобы было кому задавать вопросы. Почему Он молчит? Зачем нужны Ему посредники и их мирские книги – и нужны ли? Молчание в ответ. Так когда-то в детстве меня учили математике – молчанием. Дескать, это простые вещи, сам разберешься, Ватсон. Действительно, это элементарно: многие знания умножают сомнения – так говорят и ученые, и теологи (достаточно авторитетная ссылка?) Каждый истинный знаток (например, Бог) решает для себя «проблему Ключника» – все решает, и решает: «Как ответить, не солгав?» Как иронично заметил Федор Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь».    
    Но тот же Ключник говорил: «Мы отвечаем. Надо только понимать, что это ответ». Однако, проблема… «Вот чем мы больны – тоской по пониманию.» Но если я понимаю хоть что-нибудь, то Он во мне не молчит – и, значит, Он не Абсолют. Ибо абсолютное знание рождает абсолютные сомнения.

    Почему Лао Цзы не захотел быть пророком? и только ограничился записями в лабораторном дневнике о своих наблюдениях «феномена совести»: «Дао нельзя выразить словом. Что можно выразить словом, не есть истинное дао», – ну, и так далее… Почему? Потому, что граница между землей и небом – это зрительная иллюзия, Ватсон. Научный атеизм – это философия интеллектуальной свободы, вот почему. Тот, кто провозглашает универсальную и окончательную истину, ставит себя за пределы не только науки, но культуры вообще. Объясняя человеку толпы «все на свете», проповедники воруют у него волшебную тайну бытия; замыкают его разум в темницу собственного обскурантизма.
    Я не о религии говорю – что сегодня религия! С самого начала и все время я говорю о мракобесии, о новых, мутировавших, неузнаваемых формах интеллектуального рабства. Что значит и чего стоит наука, когда средневековые бесы выходят из мрака, чтобы проповедовать нам абсолютно бесчеловечные истины? Когда самодостаточная власть до предела отрабатывает софизм Эватла – и цивилизация устремляется к «асимптотической свободе» без всяких культурных ограничений? Согласно «критическому принципу», ограничения, все-таки, имеются, и предел есть. При его достижении именно наука, обращая означенный софизм, ставит на место, к ноге свою беглую тень – любым способом, иногда очень болезненным. На то она и наука.

2019

Источники скрытых цитат:

Лао Цзы. «Дао дэ цзин»
Матфей. «Евангелие»
З. Фрейд. «Будущее одной иллюзии»
И. Ильф и Е. Петров. «Золотой теленок»
С. Лукьяненко. «Спектр»
А. и Б. Стругацкие. «Улитка на склоне»
Я. Ильясов. «Башня молчания»