Написано в соавторстве с Русланом Китаевым.
Все совпадения с персонажами вымышлены и не имеют отношения к реальности. Авторы ни в коей мере не имеют ничего против ни одной национальности в мире. Рассказ создан на стереотипах и предвзятом отношении к некоторым народностям, что авторами резко осуждается и не приемлется. Зло не имеет национальности.
Бабушка умерла. Мне было немножечко грустно. Хотя, я ждал уже долгих 10 лет, когда эта старая карга отдаст богу душу. Она особо не любила мою мать - считала ее приживалкой и охотницей за московской пропиской, когда та выходила замуж за моего отца. Но потом бабуленция смилостивилась и приняла невестку, попутно уча жить и подавляя своей несгибаемой волей. Вот уже почти 3 года она была парализована, за ней ухаживала приходящая медсестра. Бабушка изводила ее дебильными просьбами и приказаниями. Все были рады ее смерти, включая ее единственного и любимого сыночка - моего папеньку, который навещал мамашу свою раз в год на ее день рождения, попутно моля господа, чтобы он смилостивился над этой несчастной женщиной и дал ей сдохнуть с миром. Бабушка испортила жизнь многим в своем окружении, пару раз доводя деда до предынфарктного состояния, папеньку моего до бегства из дома... и только меня она по каким-то неведомым причинам любила. Я не был особенно ни одарен, ни талантлив, ни особенно ласков. Она тискала меня все детство, приговаривая, : «Вот умру я, квартира достанется тебе и больше никому. Как-то в разговоре я понял, что напоминаю ей ее покойного брата, который умер еще в нежном возрасте. Но не в этом суть. Я получал у своей обожаемой бабули деньги на содержание, на мои многочисленные долги, стоило только прийти и елейным голоском пропеть, что жизнь несправедлива и что родители жадные твари, которые не понимают свое дитятко. Бабушка велась. Но были и свои минусы. За все эти привилегии я был вынужден каждое второе воскресенье месяца сидеть возле нее и услаждать ее старческий слух рассказами о моем примерном поведении. От нее несло старостью и полусгнившей плотью. После подобных посиделок она велела низко склониться перед ней и лобызала меня беззубым ртом, обдавая дикой вонью. Я выдохнул, когда раздался телефонный звонок, который сообщил мне о ее безвременной кончине. Старуху еще с молодости терзали причуды. Не хотелось ей, видите ли, гнить в земле по православным обычаям, и, начитавшийсь эзотерической литературы, бабка решила, что от нее должен остаться прах, который будет с любовью развеян над Индийским океаном ее горячо любимым внучком. Мне пришлось согласиться ( на что не пойдешь ради квартиры в центре). Но старуха была хитрее, чем я думал. Не знаю каким образом и когда она успела без моего ведома, но в нотариально оформленном завещании, которое было, естественно, оформлено на меня, она четко указать, что единственным условием, при котором я получу квартиру, будет, то, что я ее кремирую, поеду в Индию и развею ее прах над океаном. Я был вынужден согласиться. Кремация состоялась под притворный плач родственников и друзей семьи. Забрав не слишком дорогую урну с прахом, я по плану должен был полететь в Индию первым же рейсом. Билет был уже куплен (таки я хороший внук), но по стечению обстоятельств, имя которому виски, я пропустил это важное мероприятие. Ну не лишаться же квартиры из-за бабкиной блажи, в конце концов! Денег на другой билет мне папенька естественно не даст. Что остается? Затаиться на пару дней, сделать вид, что слетал и избавиться от праха. Для этого действа я подошел в туалет ( он же толчек, он же сортир) в бабушкиной же квартире, в которую я успешно перебрался на следующий день после кремации. Прах был благополучно смыт в унитаз ( я даже перекрестился на всякий случай... все же родным человеком была) и затаился на пару-тройку дней, создавая видимость, что меня нет в стране. Запаса еды и питья ( в том числе нежно мною любимого виски) как раз должно было хватить на этот срок.
Ночь первая.
Рыба, мать ее! Я почувствовал, когда ел, что она странно пахнет, но не придал этому значения. Долбанная вакуумная упаковка с перебитым сроком годности! Будь прокляты все эти козлы, которые стараются втюхать несвежий товар!
Живот дико закрутило и стало мутить... я едва успел соскочить с кровати, чтобы добежать до туалета. Разразился страшный понос, громыхающий как Иерихонская труба, угрожая сокрушить стены Иерусалима. Потоки полужидкого говна не прекращались и меня стала бить мелкая дрожь от боли в животе и, вдруг, кто-то совсем рядом, скрипучим голосом произнес: «Дима! За что!? Как ты можешь!? Зайченышь ты мой!» Я вскочил с унитаза. В голове пульсировала только одна мысль, : зайченышем меня называла только покойная бабка. Ужас подкатывал к горлу. Где- то часы пробили полночь. Во заглючило... не надо было пить на ночь, белка прискакала откуда не ждали. Подуспокоился и сел на унитаз, попутно хватая туалетную бумагу. Показалось. Я выдохнул. Видимо, все -таки перенервничал жутко из-за этой истории всей, я все же не железный. Живот уже бил мелкими схватками, поток дерьма видимо подходил к концу, когда я снова услышал это : «Испражняешься на бабушку, зайченыш! Почему? За что? Я же просила!» Меня снова подбросило с унитаза. Я попытался убежать, но запутался в собственных трусах, ноги заскользили, я понял, что падаю, цепляясь за воздух, помню, к чему-то приложился головой... далее тишина и темнота - я потерял сознание.
День. Я очнулся в туалете на кафеле, полуголый и вонючий, пытаясь сообразить, что все-таки произошло. Едва дополз до ванной и принял душ, смывший нечистоты. Что произошло ночью, я не мог понять. В туалет было невозможно зайти и , превозмогая рвотный рефлекс, я все же его вычистил. Надеюсь, что соседи не слышали ночного грохота. День прошел как обычно, голова побаливала в месте удара, но я обезболил ее Джеком. Вечер обещал быть томным, за просмотром спокойного немецкого кино про любовь. Накал сюжета нарастал, кровь приливала к... лицу, по лбу стали скатываться капли пота, рука уставала, как вдруг снова этот голос: "Что ты делаешь, Дима! В моей квартире! Как ты можешь!". Я подскочил и заорал во весь голос.
«Не твоей квартире, а нашей! Я за нее на заводе усю жизнь горбатился» - раздался в моей голове голос дедушки, который героически погиб в сугробе в начале 90-х, возвращаясь пьяным домой. «Нашей? Ах ты старый распутник и алкаш!» - бодро ответила бабушка (опять в моей голове!)…Голоса набирали силу, в то время как мое мужское достоинство силу теряло в обратной геометрической прогрессии. « и, вообще, не трожь унучка, он мужчиной пытается стать, вот помню на фронте, мы и не такое творили…немец передышку сделал, а мы в лесополосу и давай там…» - воодушевленный рассказ деда был прерван тихим, но очень опасным голосом бабули – : «творец ты наш, я помню, что ты творил после завода с Люськой из соседнего общежития! Думал, что я те это забуду!»… В голове голос бабули вновь был прерван дедулей. Голос у героического дедушки напоминал крик кролика, который из последних сил отбивается от крокодила. «Какая Люся? Я говорил, что не х..слушать баб у подъезда…наговорили на меня! Я ж те клялся! Ты ж мне поверила!». Свара в голове стала невыносимой, голоса стали сливаться в непонятный шум, и я вновь радостно потерял сознание…
Очнулся я уже вечером, когда солнце медленно ползло к закату, освещая комнату оранжевым сиянием. В голове была пустота умалишенного человека. Полнейший сюр последних часов действовал одурманивающее. В животе противно заурчало… Надо что-то поесть. Я стал мыслить логически.. Галлюцинации бывают в результате отравления… не в рыбе дело, а в виски… Мой нежно любимый Джек подвел меня. Я мысленно проклял всех этих гадов производителей, которые подсовывают рядовому честному гражданину контрафактный алкоголь. Пить сегодня не буду, хотя начинала накатывать неприятная головная боль. Что делать-то? Книги… у бабки была обширная библиотека, как и положено всем советским гражданам. Когда книги дорого стоили, они покупались «потому что»… Читались редко, но становились непременной гордостью каждой советской рабочей семьи. Бабка с дедом в лучшие свои годы всегда показывали свою библиотеку гостям, горделиво намекая на свою значимость и интеллигентность. Здесь можно было найти все вплоть от Шекспира до Брежнева, подпольного Солженицына и Булгакова. Я взял томик «Мастера и Маргариты» и стал перелистывать, ища знакомые фрагменты в нелюбимой мною всегда книге. Последние события в моей голове можно было отнести к разряду мистики, поэтому мой выбор и пал на булгаковскую бесовщинку. Издание было старым и достаточно потрепанным. Помнится, это была единственная книжка, зачитанная моей бабкой до дыр… Солнце уже уползло за линию горизонта и в комнате образовалась неприятный и давящий полумрак. Я отложил книгу, чтобы включить бра. То, что я увидел далее, заставило меня похолодеть. Обернувшись вновь к книге, обнаружил, что листы переворачиваются сами собой и раздается тихий старушечий смех, а также цитирование слов Воланда. В полумраке медленно стал проявляться силуэт сгорбившейся старушенции, смачно перелистывающей страницы, смачивая палец слюной. «Ба-бу-шка»…Размытый силуэт медленно поднял голову…Но я же трезв! Как могут быть галлюцинации? На меня смотрели злые глаза моей бабки, заполненные всей яростью ада.
Раздавшийся звук был похож на вопль гиены, которая голодала несколько дней и не смогла найти достойную для желудка падаль в пустыне…Глаза, вместе с яростью ада, испугано хлопнув, испарились в сумраке. Я помотал головой, но тут вопль повторился…Бросив в сторону книгу классика, открытого для публики в разнузданные 80-е годы отцами перестройки, я двинулся к двери, виляя и задевая бабулькин интерьер. Примкнув к дверному глазку, я увидел фундаментальный вислый нос, в лучших традициях агитплакатов гитлеровской Германии, призывавших не проходить мимо жидовской угрозы.
«Кто там?» - Вяло спросил я, надеясь, что ответа не будет…. но ответ не заставил себя ждать: «Димочка, душа моя, это я, Семен Абрамович! Не могли бы Ви на минуточку открыть мне этот железный занавес, неумно называемый дверью, шобы старый нотариус, друг и сосед Вашей замечательной прародительницы, мог сказать Вам буквально важные вещи? Я не задержу Вас долго, но не обещаю, шо не расстрою…»
Я вспомнил, что Семен Абрамыч был юристом или, как он говорил, «я просто помогаю людям за бесплатно»…Именно он помог моей бабуленции составить завещание, и его «за бесплатно» обошлось бабуле в сумму маленького пенсионного фонда небольшой деревеньки, пенсионеров так на триста…Я знал, что старый еврей не отстанет, он был не просто хитрожоп, но и безумно упрям, особенно когда чуял прибыль, своим фундаментальным носом…Отказывать было бесполезно и я, вздохнув, стал открывать дверь.
За дверью стоял далеко немолодой человек, с кудрявыми седоватыми, как снега Эвереста, волосами, и конечно носом, который, напоминал про многотысячную историю древнего народа. Я не мог свести глаз с носа, который был как указующий перст и раздражитель для любого русского человека, живущего в коммуналке и, выпивши, ворчащего про «жидов поганых»… «Димочка, а почему Ви таки здесь? Ви должны по условиям соглашения развеивать прах Вашей бабушки над недрами этих шлимазлов…ой пардон, над волнами Индийского океана….а Вы пребываете в квартирке?» Я вяло пытался отбиваться – :«Ну, Семен Абрамович, я только вернулся…пепел развеян и я хотел бы отдохнуть, если Вы позволите…» - «Ой, молодой человек, обманывать старого человека - это плохо, а обманывать старого еврея – это еще и нелепо и глупо…Я живу под Вами и стояк мне вчера сообщил, шо кто-то активно пользовался ванной, а скорее всего и клозетом…Мне жалко за Ваш кишечник и надеюсь, шо он пребывает в гармонии с телом хозяина, но позволю себе заявить…Ви проявили неаккуратность, несоблюдение договора, о чем мне вчера сообщила ваша бабушка, явившись мне ночью в полном неглиже…Я мог бы простить Вам эту маленькую оплошность, но умершая подруга ночью в моей спальне – это перебор…Я стал опять читать Тору, чего ,как еврей советского происхождения, я не мог себе позволить уже много лет…» Нос Семена Абрамовича раздулся, ноздри превратились в орудийные жерла, которые напирали на меня. Я растерялся. «Таки вот я продолжаю, молодой человек, Клавдия Владленовна была крайне активной при даже такой парализованной жизни, таки она продолжает активничать еще и после смерти. Я, как обычно, попытался съесть кусочек контрафактного для любого иудея сала, но ваша бабушка отбила у меня последнее желание есть некошерную пищу». Он напирал на меня, как фараон на Моисея в его лучшие годы, угрожая уничтожить взглядом своим моих первенцев и проклясть звездой Давида до седьмого колена. Я чувствовал себя как Штирлиц, который был близок к провалу. Но на кону стояла бабкина квартира, отступать было некуда. «Уважаемый Семен Абрамович, я понятия не имею какие звуки вы изволили слышать. Я вернулся аккурат час назад. Перелет был длинным, индусы беспардонны, в конце концов они просто обчистили меня как липку!» Старый нотариус, опустив очки на нос, пристально посмотрел на меня маленькими пронзительными черными глазками… «Ви таки понимаете всю ответственность возложенной на вас задачи? На кону бессмертная душа вашей бабушки и моей дражайшей подруги Клавдии Владленовны. Я сейчас оставлю вас в покое, но обязательно спрошу с вас обратные билеты из Индии» Разговор перестал быть томным, и из потешного маленького еврея, Семен Абрамович вдруг превратился в подозрительного НКВдэшника, что натолкнуло меня на жуткие мысли о прошлом старого натариуса.
Плеснув себе в бокал зарубежного пойла, я устроился на диване и стал размышлять о своих печальных перспективах. На кону стояла московская квартира, но в голову ничего не лезло, кроме какой-то дурацкой фразы про Москву и что отступать некуда. Нить моих размышлений была прервана покашливанием и голосом героического дедушки. «кх кх…ну Семка всегда был то еще живоглот..расколол он тебя до жопы, как говаривал маршал Буденный…хоть и жидовская рожа, но дело знает….» Я пытался закрыть уши и абстрагироваться, но голос деда набирал обороты. «Хотя, внук, не сдавайся, негоже, чтобы советский…тьфу, забыл про перестройку, русский человек под жида прогибался…Семка хитрожоп, а ты прояви крестьянскую смекалку, еще поборемся». Речь деда прервалась подозрительными звуками – бульканием и яростными, как 41-й год, глотками… Глотки были прерваны визгливым голосом бабули – :«Нет, вы посмотрите на него, опять водку жрет! Даже горбатого могила исправит, но не тебя, старый пердун!» - «Я бы попросил», – вяло отбивался дед, но голос бабки набирал обороты, как сирена противовоздушной обороны – «Вместо того, чтобы пожурить внука, он тут ему советы дурацкие дает и водку хлещет!» Сирена вдруг резко поменяла направление удара – :«А ты унук! Не стыдно!? Бабушка тебя просила, а ты обманул! Еще и хорошего человека обманул! Семен Абрамыч за дело всей душой радел, бумажки составлял! А ты что?»
Я тихо завыл, раскачиваясь и держа голову двумя руками, а потом уже привычно потерял сознание…
Очнулся я под утро…. Голова гудела как пивной котел… После душа стало легче, голоса более не давали о себе знать, и я радостно стал уплетать яичницу. В голове зрел план «Как избавиться от старого жида». Билеты можно подделать, у друга есть принтер цветной и старая рожа разницы не почувствует. А потом наследство, продажа квартирки и безбедная жизнь на Гоа. Буду я еще горбатится, как дурак в офисе. Выкусите. Ха. Я чувствовал себя если не богом, то шейхом уж точно. От радужных перспектив захватывало дух, настроение стало приподнято боевым…боевым…
«И, как один, умрем в борьбе за это!...» тут до меня стало доходить, что в голове звучит непримиримо фальшивый дуэт двух голосов, знакомых до боли…Песня резко оборвалась и я радостно выдохнул..Но тут раздался бодрый голос любимой бабули: «Поехали!» и старческий рык героического деда затянул «Наш паровоз вперед летит…» Вскоре к мощному реву деда присоединился непримиримый к нотам фальцет бабули с нотками старческой хрипотцы…Я взвыл и стал медленно раскачиваться в такт песне. Перед глазами стали расплываться красные круги и я впал в состояние транса..
Эпилог.
Дико хохотавшего Диму санитары силой вывели на улицу и посадили в скорую. Его повезли в клинику, где он проведет лучшие годы своей жизни, вдали от бабушкиной «трешки» в центре Москвы. По дороге Дима бодро распевал фронтовые песни, вплетая туда нотки индийских мантр,завывал и плакал. В это же время, плавно открылась дверь в квартиру бабушки, куда просочился Семен Абрамович. Мурча под нос песню «без двадцати восемь», представитель богоизбранного народа мягко передвигался по квартире, собирая камеры и аудиоаппаратуру. Черный и пушистый хвост Семена Абрамовича раскачивался в такт песни, а маленькие рожки на голове победоносно блестели. Лицо стало еле заметно меняться, куда-то исчез длинный нос, глаза приобрели вертикальные зрачки. Семен Абрамович с кошачьей нежностью покосился на все еще лежащую на диване потрепанную книгу, которая никогда не сгорит.
Новый день в мегаполисе набирал свои обороты, люди спешили на работу, нагнетались пробки. Столица, в этот день, обрела очередного больного и очередного собственника недвижимости в центре, что являлось несбыточной мечтой многих граждан нашей необъятной родины. И здесь, мой уважаемый читатель, не пойми нас превратно. Под мечтой россиян мы подразумеваем второе, нежели а не первое.