ОСКОЛОК ПЕРВЫЙ
Отмечали мы однажды тридцать пятый день рождения нашего коллеги Лёхи Синицина, благоухающим весенним днём после трудной ночной смены, в одичавшем за последние годы парке. Мы - бригада фабричных электриков не часто вот так собирались вместе после работы, всё не до того нам было.фабрика то работала, то стояла, зарплату задерживали,но сегодня в мае 1998 года настроение у нас хорошее, к концу ночной смены пришла кассир Наденька и мы получили деньги, заработанные нами за два последних месяца.
На пеньке покрытым куском старой, пожелтевшей от времени газеты с большим портретом лысого негодяя с тёмной кляксой у лба, покоилась скромная закуска в виде нарезанной тоненькими колечками варёной колбасы, столь же скромно приготовленного солёного огурца и большого ломтя хлеба. И всё это великолепие походной "поляны" венчала скромная пластиковая бутыль ёмкостью в один литр с напитком под абвиатурой КВН, для нынешнего непосвящённого читателя расшифровываю: "коньяк выгнанный ночью",- то бишь самогон. Для пятерых взрослых здоровых мужиков почти трезвенников, только по праздникам усугубляющих некоторое количество сорокаградусной жидкости, литр правильно выгнанного самогона - сущий пустяк. Конечно, мы не первые обитатели столь уютного местечка. По обе стороны импровизированного стола кто-то заботливой рукой устроил брёвнышки без коры и сучьев, на них мы и расположились. Раннее майское утро радовало нас пением птиц и отсутствием милиционеров, кои старательно и неподкупно выписывали солидные штрафы за распитие спиртных напитков "в общественном месте". Я ,как наверное и всякий другой мало пьющий русич, люблю расслабиться в кругу товарищей не за выпивку хмельного, а за разговор.
Бригада наша состояла из людей не шибко образованных, но интересных и весьма начитанных. За плечами каждого из нас было уже не мало прожитых лет и, как люди много повидавшие городов и весей родной страны, мы могли долго рассказывать друг другу о всяких интересных событиях в которых участвовали сами, или оказывались свидетелями разных удивительных приключений.
Поговорили мы, после первой порции выпитого, о работе, немного поспорили, немного поругались на начальство , ну как русскому человеку без этого. Наш добровольный тамада, Володя Иванов, налил в одноразовые стаканчики ещё грамм по семьдесят. Выпили, закусили, маленько помолчали. Тут начал разговор Лавр Иванович, бригадир: " Вот ты хвалился как-то, что объехал все союзные республики, -обратился он к сидевшему напротив Лёхе Синицину. Лёха худой, нескладный, но с весьма приятным лицом на коем блестели черные глаза с изящно изогнутыми красивой дугой бровями теперь мужик тридцати пяти лет, появился в нашей бригаде недавно.
- Всё СССР объехал,- подтвердил Синицин.
- Ну вот ты приезжал, допустим, в Таджикистан и что?
- У меня три специальности в руках: токарь, электрик, шофёр. Везде я работал и жил. Поживу с полгода или год и еду дальше.
- А какой в том твой интерес?- спросил Лавр Иванович.
- Личного интереса никакого. Просто любопытно мне было видеть и узнавать, как живёт народ в разных землях советских.
- Тогда скажи мне,- полюбопытствовал бригадир, - в какой советской республике жизнь тогда являлась самой благополучной, богатой?
Тут задумался простой мужик Лёха, работяга и странник он ответил неспешно, обдумывая каждое слово:
- Где народ лучше живёт не знаю, только верно скажу одно: беднее чем в России люди ни в одной союзной республике тогда при социализме не жили.
- Точно подхватил слова Синицина Володя Иванов,- невеликий ростом широкой кости телом и с самым добродушным лицом,- Моя тётка из Саратова, ездила в казахский Талдыкорган к дальним родственникам.Купила там холодильник "Саратов" и выслала его багажом домой, в Саратов. А в России, чтоб приобрести холодильник, нужно в очередь записываться и ждать, когда та очередь подойдёт; через год или два.
- А мой брат,- вдруг заговорил всегда молчаливый Василий Родионов, мужик худой, длинный, с начинающей лысеть головой,- ездил в Армению к армейскому другу и счастливо приобрёл там там мотоцикл "Урал", а у них в Челябинске можно таким мотоциклом обзавестись большими неправдами и переплачивать при этом раза в три. - - Чему удивляться,- опять взял слово бригадир,- наш комбинат выпускал миллион метров ткани в сутки, а по всей России с шестидесятых годов безобразный дефицит хоть сатина, хоть ситца, бязи, вельвета и прочих других хлопчатобумажных материй.
Выпили по третьей и задумались мужики не весело, мрачно. Закусывали и никакие звуки человечьих слов не беспокоили благостного весеннего пространства. Лишь суетливые воробьи радостным гвалтом радовались теплу, солнышку, весне.
- Вредительство! - вдруг взъярился Синицин, придушенно-громким голосом. В России всего много, всё есть. Дефицит искусственный. Большие начальники хотят усталый от постоянных очередей народ продать в рабство америкосам вместе со страной.
- Точно,- согласился молчун Родионов. - у нас в посёлке, где родители мои проживают, огромный молочный завод работал. Производил сгущёнку и сливочное масло разных сортов. В восемьдесят седьмом году году затоварился завод маслом. Все холодильники забил и даже в рефрижераторы масло загрузили. Звонит директор в область: "заберите масло", а оттуда отвечают: " У нас нет сбыта и все холодильники загружены сливочным маслом под завязку". Опять спрашивает наш директор:
"В магазинах нет масла. Почему не пускаем продукт оптом, в розницу?" Отвечают областные чиновники коротко и ясно:" Отгружать масло в торговые сети розницей и оптом запрещает министерство".
- Нас по талонам кормили непонятным бутербродным маслом. От него у малышей животы болят, а на сковородке эта скользкая масса,расплавившись превращается в белую вонючую жидкость которая шипит и стреляет, того и гляди взорвётся,- с печальной злостью произнёс многодетный семейный человек Лавр Иванович.
-Верите,- опять заговорил Синицин,- первая союзная республика, с которой начались мои скитания, был Азербайджан. И сразу, куда я направил свои стопы в Баку, стал гастроном. Удивлению моему предела не было. Там всякой еды было полно и даже гречка разных сортов свободно лежала на прилавках. Колбасы всех наименований, сливочные масла "Костромское" , "Вологодское" солёное, не солёное, какое хочешь. Сначала думал я, что это в столице республики такое хорошее обеспечение, но побывал я в других местах Азербайджана и везде видел изобилие... Тогда в моём родном Новосибирске даже макароны выдавали по талонам. Объездил я все республики СССР, мужики, и везде видел одну и ту же картину изобилия во всём - одежде, косметике, бытовой технике, жратве.
- Сколько волка не корми, он всё в лес смотрит,- мрачно заметил Родионов Василий.
- Ты не прав, Вася, где бы я не был везде простые люди волками не были и относились ко мне, русскому парню, хорошо. Только прибалты смотрели исподлобья, волками. Сейчас наши народы делят новодельные ханы, баи, князья и бояре с партбилетами за пазухой и предательством в башке.
ОСКОЛОК ВТОРОЙ.
Любит русский человек поднять стаканы хмельного в дружеской компании, но не за градусы, а за разговор...
Забыли выпивку, не притрагивались более к закуске, разговор тянулся своим чередом:
-Ну её к ляду политику. От неё мозги пухнут и ни пить ни есть не хочется - взял слово после продолжительного безмолвия бригадир Лавр Иванович.- Расскажи ты нам лучше, Алексей, отчего ты по стране странствовать начал?
-Не от радости понесло меня из родного города. Работал я токарем на заводе. Хорошо зарабатывал. Я на заводе до армии, после ремеслухи, немного успел поработать, и после армии продолжил трудиться на том же предприятии. Я служил в стройбате и демобилизовался с ещё двумя профессиями: шофёра и электрика. Мне в скитаниях все эти специальности пригодились, но сильнее всего мне нравится работа токаря...
- Тебя бугор спросил не о твоих профессиях, - перебил рассказчика Володя Иванов,- а спросил он почему ты бродягой заделался. От ментов или, бандитов ты бегаешь спрошу ещё я.
- Бегаю я,- как ты говоришь,- от себя, от горького разочарования в своей первой и единственной любви.
В разных странах, на разных континентах, в разные времена, с тех пор, как человек стал человеком любовь между мужчиной и женщиной всегда занимала значительное место в его мыслях и чаяниях.
...- Она такая вся совершенная, изящная, чем-то похожая на актрису Быстрицкую, только ещё красивее. Всегда смотрела на меня своими зелёными глазами влюблённо, ласково. Я просто балдел, когда видел её рядом с собой и каждая минута без неё казалась мне каторгой.
- Ты загнул насчёт глаз,- перебил рассказчика самый умный из нас Володя Иванов,- зелёных глаз у людей не бывает, а только у кошек.
- Не мешай человеку говорить,-рассердился Ларион Иванович, - у наших русских женщин всякие глаза есть и зелёных полным-полно.
- Два года скучал я за ней очень, - продолжал Алексей,- письма ей отправлял каждый день и от неё получал весточки часто.
Так долго тянулось время службы, а когда вышел приказ министра обороны о демобилизации моего года призыва, то ,казалось, только вчера надел я солдатскую гимнастёрку. Из всего нашего стройбатовского взвода - моя Александра,и у сержанта Болдырева девчонки верными оказались, а у остальных дембелей подруги разлуки не выдержали.
В службе я не был привередлив и куда мне приказывали идти, туда я и шёл, что нужно было выполнять, то и выполнял. Благодаря моему нежеланию косить от всяких солдатских трудностей, я демобилизовался из армии ещё с двумя приобретёнными в её рядах специальностями шофёра и электрика. Вообще мне усвоение разных рабочих профессий даются легко. В Североморске на судостроительном заводе знал я мужичка одного, у которого в руках было семь рабочих специальностей с ним инженеры не считали зазорным советоваться по разным техническим задачам.
Тётка моя родная, пока я служил, захворала сильно и померла. Матушка моя, житель деревенский, приехала к ней, ухаживала долго, а как скончалась сестрица её, то и похоронила и поминки справила, всё как полагается, честь по чести совершила и уехала назад в деревню. Квартиру свою кооперативную, однокомнатную, тётя Маша мне завещала. В той квартире и жил я с Александрой после женитьбы. Хорошо жили. Любили друг друга страстно. Медовый месяц у нас длился не по календарю - долго и долго. Я был счастлив безграничной любовью моей любимой молодой жены. Счастливее меня не было человека на всём белом свете.
Так в безумствах любви прошёл год,но меня, иногда стало смущать её нежелание родить ребёнка. Я хорошо зарабатывал, но она говорила что можно зарабатывать больше, как муж её подруги Лильки, который каждый месяц отдаёт своей жене денег в два раза больше чем я ей,Александре. Я пытался доказать ей, что в Союзе даже профессора о таких деньгах мечтают, но она мне не верила, а верила подруге. Значительно позже, когда начались мои скитания, В Алма-Ате, получил я письмо от приятеля моего Бориса. В письме, среди прочих новостей, Борис сообщил мне, что муж Лилии оказался крутым карточным шулером и бравые ребята подрезали его в тамбуре скорого поезда и теперь он, калека без кистей обеих рук находится на попечении бранчливой в миг обнищавшей супруги Лилии. Александра тоже прислала мне письмо. Каялась. Просила прощения, звала вернуться.
- Так вы из-за денег разбежались что ли? - спросил Лавр Иванович.
Нет конечно. Окончательно разделила нас болезнь моей мамы. Когда мама заболела, я каждую неделю мотался к ней на электричке, жалел, ухаживал, но ей становилось всё хуже и я понял, что оставлять её одну, на попечении сердобольных соседок не хорошо, плохо. Решил забрать её к себе. Александра сказала тогда: "Или я, или твоя мама". Несколько дней и ночей не спал я, мучился, в конце концов сказал ей:"Мама". После этого решительного моего слова она обожгла меня чёрными лучами своих сухих от ненависти и презрения глаз и ушла неистовая, злая. Не даром, мужики, в народе говорят, что от любви до ненависти один шаг.
Матушка моя хворала долго. Все дни её болезни я ухаживал за ней с сыновьей преданностью и любовью, а она, бедная, всё расстраивалась, что ушла от меня Сашка.
Полгода болела она болезнью неизлечимой. Отправил я её в последний путь, помянул с родными и близкими, как следует, по христиански, да и отправился скитаться по белому свету.
- А что тебя в наш Камышин занесло,- заинтересовался Иванов.
- Просто. Развернул я карту России, посмотрел в неё и задал себе вопрос: "Где я ещё не был? Волгу я великую русскую реку не видел. Сел в Москве на поезд и сюда прикатил два года назад.
- Неужели ты, мужик серьезный, здоровый, за все годы своих скитаний не имел приключений с женщинами?- заинтересовался Иванов.
- В Североморске, когда переживания мои от предательства Александры притупились, познакомился я с женщиной в переполненном городском автобусе. В час пик толпа её так прижала на задней площадке к стенке, что дышать она не могла, побледнела, на лице ужас. Я протиснулся к ней, упёрся руками в поручни, отжал толпу. Вздохнула она, лицо её порозовело, "Благодарю" прошептала. Так за несколько лет впервые появилась у меня подруга.
- Опять красивая, на какую- нибудь артистку похожа,- слегка съехидничал Вася Родионов.
- Нет, совсем не красавица,- улыбнулся Алексей,- просто симпатичная, маленькая, живая, смешливая. Очень она мне нравилась.Встречались мы по выходным. Морозы стояли по тридцать, сорок градусов. Мы встретившись, сразу шли в какую либо кафешку, но чаще она меня к себе приглашала. Я не мог её пригласить в мою холостяцкую берлогу из одной комнаты в старинном деревянном бараке, где моей частой гостьей была мышка Машка. Для неё за печкой стояло блюдечко, куда я клал кусочки хлеба или рыбы. Если я забывал про неё, она забиралась на лавку, что стояла у стены с ведром воды и кастрюлею с разными съестными припасами в ней, становилась на задние лапки, и смотрела оттуда на меня обиженно своими бусинками чёрных глаз.
Наши отношения со Светланой, так звали мою девушку, прервались неожиданно, горько. Зима подходила к концу, солнце всходило над горизонтом, морозы ослабели и даже на крышах домов появились сосульки. В стенах её квартиры теперь мы встречались редко, а всё больше гуляли по тихим заснеженным улицам. Однажды во время одной такой прогулки она с грустью в голосе сказала мне:
- Мы не скоро с тобой увидимся.
- Почему?- удивился я.
- Объясню позже, через два месяца, когда встретимся.
Прощались. Она плакала, я вытирал слёзы с её нежного лица, а на душе кошки скребли, ничего я не понимал. Почему через два месяца? На мои вопросы она не отвечала, а только целовала меня мокрыми от слёз губами.
Прошло два месяца. На условленном месте у памятника Героям - Североморцам она не появлялась. Я ей звонил, она не отвечала. Настал день, когда на другом конце провода ответил густой бас нетрезвого мужчины. Мучимый ревностью помчался я к ней домой. Вот она квартира 46. Жму на звонок.
Дверь открывает незнакомая женщина с приветливым миловидным лицом.
- Светлану Конейкову позовите!- рявкнул я очень не вежливо.
Женщина смотрела на меня с тихой жалостью.
- Вы ... Алексей?- спросила она голосом, похожим на ЕЁ голос.
- Да,- ответил я без интонации, предчувствуя беду.
- Я её мама. Света умерла месяц назад. Во время операции остановилось её сердце. Мне она о тебе говорила. Оставила твой телефон и адрес... Я потеряла бумажку с твоим телефоном и адресом. Извини. Такое горе. Женщина заплакала, а я держался изо всех сил, чтоб не свалиться к её ногам.
Через неделю я летел опять на юг в жаркую, страну, чтоб палящими лучами солнца выжечь мучительную душевную рану. Не выжег. Сколько лет прошло, а я всё страдаю от одной мысли:"Почему, когда мы прощались я не сказал, что люблю её". Ведь она ждала от меня этих слов, а я их не произнёс. Возможно если бы она знала, что я люблю, то легче жила в последние минуты...
Тишина повисла в пространстве. Даже суетливых воробьёв не слышно.
-Помянем,- прошептал Иванов потрясенно.
Выпили не чокаясь.
ОСКОЛОК ТРЕТИЙ
Закусывали правильный самогон вяло и как-то устало. Пора расходиться по домам. День зачинался не по- весеннему тёплый, а по- летнему жаркий. Бригадир, Лавр Иванович, уходить не спешил,сидел в глубокой задумчивости. Работяги смотрели на него выжидательно: "Что скажет он, самый пожилой и уважаемый среди них человек". И дождались, заговорил Лавр Иванович:
-Что значим мы без женщины... Она всех нас родила в великих муках, а как мы часто говорим о женщине пренебрежительно-неуважительно,а то и совсем скверно, и не понимаем тогда, что ангелы - хранители наши плачут горькими слезами от наших подлых слов и чем чаще мы такие слова произносим, тем труднее им нас оберегать от всяких бед и несчастий.
- Иваныч,- удивился Володька Иванов, - ты чё говоришь? Какие такие ангелы? сроду я их не видел, ангелов.
- И я не видел и никто их не видел, их только маленькие дети видят, но они есть.
И зовут их также как и нас. Вот твоего ангела зовут Володей, а моего Лавром и, возможно, они сейчас дружески беседуют и делятся опытом спасения нас, грешников. Вот ты, Володя, подумай хорошо и вспомни какой нибудь удивительный случай своего спасения.
Иванов с просветвленно- задумчивым лицом, после не долгой паузы заговорил:
- Помню я всю жизнь, как ещё пацанёнком на речке в занесённую снегом прорубь провалился, перепугался страшно я тогда, до беспамятства, а очнулся - стою я на берегу весь мокрый и без шапки, шапка в воде осталась.
- Так вот,-опять заговорил бригадир, почти каждый человек может найти в своей судьбе один, или даже несколько случаев чудесного спасения. Спасают нас ангелы- хранители, которых мы не видели и никогда не увидим...
- Ладно, Иваныч, принимаю и верю, - согласился Иванов,- но ты отвлёкся, ты о женщинах начал рассуждать.
- Рассуждения, Володя, часто случаются нудными и скучными. Я лучше расскажу вам об одном случае из моей жизни. В молодости мне, лихому и бездумному оболтусу нравилась жизнь непоседливая, бродяжья. Скитался по городам и весям России. Если Алексея погнала в странствования обида, разочарование в первой любви, то у меня никаких разочарований не было,а перебирался я с места на место из любознательности и ещё очень нравились мне пути - дороги. Не любил я самолёты, на поездах, пароходах, попутных машинах путешествовал и наблюдал, любовался я природой разных широт родной России. А задержался я на Урале. Очень понравились мне там люди и природа. Горы, сопки покрытые густыми лесными чащами, реки, большие и малые полные разных видов рыб, ручьи с чистейшей ключевой водой, изобилие ягодных и грибных мест. Я прошёл весь Урал с юга до севера и остановился в посёлке Уть на берегу Печоры. Народ там живёт охотой, рыбалкой, и ещё зарабатывает тамошний народ тем, что устраивается проводниками к геологам и самым бойким туристам. Среди туристов встречаются ребята весьма обеспеченные идут они не одни, с ними спутники, друзья,прислуги. На проводниках они не экономят. Ведут богатеньких столичных буратино местные мужики к берегам озёр иль рек, где новые нерусские разбивают палатки и начинают безумную пьянку, а челядь ловит им в щедрых уральских водах семгу, хариуса, а здешний человек, проводник, со знанием дела варит уху и вялит рыбку. Позабавившись местными достопримечательностями, разбавленными пьянкой и ухой "золотые" шалопаи возвращаются в посёлок, и, сунув проводнику стодолларовую бумажку, рассаживаются в крутые внедорожники и валят пацаны в объятия своих, сумевших ухватить жирный приватизационный кусок, родителей ...
Устроился я в поселковую больницу кочегаром-оператором котельной и по совместительству электриком. Летом особенно свободного времени много, хаживал я по живописным окрестностям посёлка, иногда рыбачил, а чаще шагал по забытым от безлюдья тропам ради любования суровой северной природой.
Однажды, только я вернулся из тайги, как забегает в мою служебную комнатёнку, куда меня поселило медицинское начальство, тётя Тася, старшая медсестра родильного отделения:
- Лавруша,- кричит она,- в больнице свет погас, а роженица на столе!
Быстро собрался я, сообразил прихватить с собой электрический фонарь и следом за медичкой побежал к больнице. Больница состояла из одного трёх этажного корпуса. В нём находились и терапевтическое, и хирургическое, родильное, травматологическое отделения. В застойные годы там собирались добывать сланцевую руду шахтным способом и посёлок должен был разрастись до масштабов города, но начальство вдруг передумало, и от заманчивых проектов осталась только эта больничка, айболиты которой лечат народ со всех окрестных деревень и посёлков. Я позвонил районному энергетику, он сообщил, что авария на подстанции и весь посёлок остался без света, высоковольтники работают, но авария серьёзная и скоро подачи электроэнергии в посёлок ждать не приходится. Уже сумерки, ночь на севере наступает быстро, буквально за минуты. Роженица на столе. Медики меня обступили. Ждут. "Свет дадут не скоро"- Говорю им я. "Что делать...что делать,- ужасается тётя Тася,- роженица на столе,- скоро совсем стемнеет. "Надо спросить у завхоза керосиновую лампу,- говорит медсестра Лидочка,- вдруг найдёт..." И тут у меня растерянного вспыхивает мысль: "Фонарь. У меня фонарь." Я его включаю, поднимаю над головой, кричу:"Пойдёмте рожать!" После мы все хохотали, когда вспоминали это "пойдёмте рожать", но это после, а тогда не до смеха было. Быстренько всунули меня девчата в белый халат, марлевую повязку на нос и... - в родильный зал.
Я видел, товарищи мои, как рождается человек! Видел я, как рвётся живая женская плоть, как мучительно кричит, стонет роженица. фонарь дрожит в моих руках, доктор ругает меня, фонарь забирает из моих рук Лидочка, она, опытная, лучше меня понимает куда надо направлять луч света и руки у неё не дрожат. Про меня забывают и я никуда не ухожу, а словно зачарованный страхом и жалостью к истерзанной родами женщине, смотрю на младенца в руках акушерки, слышу его тонкий крик, вижу счастливую материнскую улыбку от которой у меня совсем неожиданно наворачиваются слёзы. Вот после того случая я совсем по другому смотрю на женщин, не смогу объяснить словами, но по другому, по доброму, с уважением и жалостью.
Тогда впервые я задумался о себе. Что я за человек. Пустой человек. Мне тридцать лет, а я порхаю по жизни легкомысленным пацаном. Семьи нет. Детей нет. Приходит понимание что счастливым мужчиной и отцом меня сможет сделать только любящая женщина. Надо жениться. Впервые начал я присматриваться к девушкам с серьёзным интересом. Заметил, что медсестра Лидочка относится ко мне с симпатией. Стал к ней присматриваться и удивился тому, что раньше не замечал какая она красавица, всё при ней и миловидность лица и фигура ... В общем поженились мы и приехали сюда на мою малую Родину. На Севере я кое- чем разжился и успел на Западном посёлке, до этой долбаной деноминации дом купить.
Дом, нежилой, пришлось капитально ремонтировать. Теперь я в нём живу счастливо.
- Любишь жену?- спросил любознательный Иванов.
- А как же! настоящий мужик жену свою всегда любит и жалеет.Она мне каждый год по мальчонку рожает. Я нынче счастливый человек- у меня есть семья.
ОСКОЛОК ЧЕТВЁРТЫЙ.
Неожиданно, задумчиво заговорил молчун Василий Родионов: " Мои пути-дороги пересеклись однажды с парнем лет тридцати...
Стучат вагонные колёса. За окнами зимний Урал. Красота необыкновенная. Вагон полупустой. Минул Новый 1987 Год . Народ отпраздновал и теперь вернулся к привычной обыденной жизни, никуда не ехал, работал, а после трудового дня спешил к телевизору смотреть "Прожектор перестройки". Вагон полупустой. Я один в купе. Мне не скучно. Читаю, смотрю в окно за которым проносятся удивительные уральские пейзажи. Многие часы мчится поезд без остановки от станции к станции. В лапоточках прошёл когда-то русский мужик по дикому бездорожью Урала, Сибири за лучшей долей своей крестьянской судьбы на новых свободных землях. В суровых условиях дикой природы он терял жён и детей, но упрямо шёл вперёд, на берегах озёр и рек останавливался, строил дома и церкви, сеял рожь,ячмень, капусту, врастал в землю которая становилась для них родной.И тот путь на который он, мужик русский, тратил недели поезд проносит меня за день.
По несчастному случаю с моим братом я отстал от своей бригады, которая пять дней назад отправилась авиарейсом в Барнаул монтировать автоматические линии на моторном заводе.
Я числился на рабочем месте и бригадир, с согласия бригады, ставил мне в рабочем журнале "восьмёрки".
Брат пошёл на поправку, самолёт оказался мне не по карману и я поспешил на поезд , чтобы разделить с товарищами нелёгкий труд.
На станции "Курган" у меня появился сосед. Он вошёл в купе шумно, с громкими комментариями о сибирской погоде и суровом её климате. Мужик, как я раньше сказал, лет тридцати, широкий в плечах, среднего роста, с самым обыкновенным русским лицом,- добродушным и курносым.
-Зря вы обижаетесь на суровую погоду,- возразил я ему,- говорят все, что здешний климат нынче стал на много мягче, чем был.
- Не знаю, каким климат тутошний был раньше, но сегодня я пока со стойбища геологов добирался до города, чуть уши не отморозил.
Познакомились. Он назвался Арсением.
Разговорились мы не шуточно,серьёзно и оказалось что мы земляки, только он из Михайловки, а я из Камышина всё той же Волгоградской области. Поговорили мы обо всём понемногу, - о женщинах (совсем чуть - чуть) о работе (мало) и о политике. Горбачёва он ругнул нецензурно, я с ним стал спорить, ведь после умственно отсталого Брежнева, Горбачёв казался мне, как и многим тогда, воплощением мудрости и преданности Родине.. Лениво поспорили и замолчали. За окном вагона сумеречно стемнело, под потолком тускло зажглись светильники. Я взглянул на него и поразился; на его лице увидел столько невыразимой грусти, тоски, что невольно жалко мне его стало:
- Ты чё, Арсений пригорюнился,- сказал я ему,- забудь все печали. Ты молодой, здоровый. У тебя всё хорошее ещё впереди...
Попутчик взглянул на меня благодарно и произнёс совсем неожиданно:
- Давай выпьем.
Никогда не выпиваю я в дороге. Правило у меня такое. Я ему сказал: " Извини, Арсений, я никогда и ни с кем не выпиваю в дороге. Такое железное у меня правило."
- На сегодня забудь своё "железное" правило,- тихим жалостливым голосом говорил он,- у меня сегодня день рождения и он смотрел на меня грустно - выжидательно.
- Ладно,- согласился я, - за твой день рождения согласен отступить от правила.
Как-то незаметно, за разговорами, водка кончилась и мы сидели в сумерках молча. Мы люди бывалые, много скитавшиеся по просторам нашей необъятной Родины, понимали друг друга и без слов.
В потолке ярко вспыхнул светильник. Арсений вздрогнул, посмотрел на меня своими печальными глазами.
- Каждый год в свой день рождения,- заговорил Арсений,- становится маленько не по себе.
- Почему? Странно. Всякий человек радуется дню рождения.
- У меня два дня рождения, а не один, как у всех людей. Второй раз я родился жарким летним днём три года назад. Тогда занесла меня судьба с геологической партией в глубокий таёжный поселок, куда можно "только самолётом долететь". Посёлок не маленький; районный центр всех оленеводческих колхозов, совхозов и бригад. Оттуда в областной центр летали ежедневно два самолёта АН-2п и АН14 пчёлка. Один самолёт вылетал в десять утра, а второй в час дня. Аэродром находился недалеко от посёлка, почти на его окраине. И там же небольшая бревенчатая изба с билетной кассой и начальником всего аэродромного хозяйства. Билеты на самолёты продавали только день в день; никаких предварительных продаж не существовало. "Вам повезло,- сказала мне кассир,- осталось одно место". Я счастливый. В городе у меня подружка появилась и я ей сообщил, что скоро увидимся. Прилечу к ней и вместе мы отправимся на юг,- отпуск у меня длинный. До отлёта ещё целых сорок минут. Я вышел на поле. Жара в тот год стояла несусветная. Вечная мерзлота плавилась, гектары тайги и тундры превращались в болото. Ещё только занимается день, а солнце палит нещадно. За годы работы на Севере я отвык от такой жары. В бревенчатой избушке администрации аэродрома прохладнее. Когда я там появился, то увидел, кроме прежних пассажиров женщину и девушку. Девушка безутешно, но беззвучно плакала и от того её горе ещё чувствительнее тронуло меня. Женщина девушку утешала, жалела. Я спросил: "Почему девочка плачет?"
- Дочка опаздывает в город на вступительные экзамены в институт. - Ответила женщина мне,- пока мы добирались сюда из нашего села мест на утренний самолет не осталось. Мы взяли билет на второй рейс, но на экзамен она всё равно не успеет.
Ты знаешь какие красивые девочки родятся в смешанных семьях, там где один из родителей коренной житель, а второй русский, белорус или хохол - не важно. У этой девушки мама, видно, русская, значит папа эвенк, чукча или другой коренной житель этих суровых мест. Девочка была очень красива. Представь себе; голубые с азиатски раскосинкой глаза, аккуратный с по русски легко вздёрнутый носик и чуть-чуть скуластое лицо с изумительно нежной белой кожей, тонкие чёрные брови и огненно рыжие волнистые,как у мамы, волосы перетянутые на затылке немудрёной, какой-то самодельной заколкой. Она успокоилась, плакать перестала, но в выразительных глазах её светилась такая невыразимая печаль-обречённость, что душа моя свернулась в комочек от жалости к ней. Сейчас в ней умирала её мечта. Я сострадал ей и думал:" Какая мне разница когда я улечу в город, сейчас или позже на три часа. Правда, горела тайга и часовой рейс мог и не состояться. Утренний полёт пока, по этой причине не отменён, но что станет с рейсом полуденным - неизвестно. А что мне терять? Отпуск у меня длиннющий, сегодня не уличу так завтра, может после завтра крылатая машина прилетит за мной. Какая мне разница? Никакой! С этой мыслью я подошёл к девушке. "Возьмите ,- сказал я,
протягивая ей свой билет,- и летите в город утренним рейсом". Как она обрадовалась! Она кинулась мне на шею и расцеловала всю мою задубелую от морозов и холодных ветров физиономию. Конечно я не ожидал такой бурной реакции благодарной красавицы. Когда самолёт с ней на борту улетел, я долго чувствовал
прикосновение её нежных губ на своём лице. И к моему крайнему удивлению от пылких чувств к моей городской подружке почти ничего не осталось и образ её побледнел, потускнел, а в глазах моих вспыхивал и исчезал портрет той девушки. "Я найду тебя,- мысленно говорил я ей,- я найду..."
Через три часа поднялся в небо самолёт точно по расписанию, в тринадцать часов по местному времени. Я ничего не видел и не замечал вокруг. Хмурый начальник аэродрома, потерянный вид пилота, и то, что несколько пассажиров отказались лететь не смутило меня. Только в аэропорту города я случайно услышал из уст двух работников разговор:"Все погибли?" "Все,- отвечал молодому грузчику пожилой дядька,-все. Никого живых не нашли". Я будто очнулся от сна. Стал расспрашивать у людей. Со мной никто не хотел разговаривать и только одна сердобольная старушка поведала мне, что самолёт, который летел из посёлка Гудой попал в полосу густого дыма от таёжного пожара, сбился с курса и врезался в сопку недалеко от города. Такая весть стала для меня ударом от которого я не могу оправиться до сих пор.
Всё представляю, как проклинает меня её мама, за то, что я отдал ей свой билет на погибель её дочери. А что я? Живу пустоцветом- ни жены, ни детей. Скитаюсь по белу свету с геологическими партиями,
работаю, устаю, а душевного покоя не знаю. Всё мерещится мне во сне та девушка, радостная, благодарная.
Просыпаюсь я в холодном поту и тоска на меня наваливается несусветная. Что делать, как жить не знаю я.
- Ты перестань мучиться и корить себя,- говорю ему,- раз так случилось, значит так на роду её то написано. Не ты так кто-нибудь другой отдал бы ей свой билет, а возможно по какой либо другой причине,но она оказалась бы в злополучном самолёте. Так ей на роду написано потому что. Лучше сходи в церковь, свечку поставь за упокой её души и перестанет она тогда приходить к тебе во сне.
У меня бабушка мудрая. Она многое мне из жизни объясняет. Будь она здесь, точно такой тебе совет дала бы. Поверь.
Сон свалил нас одновременно.
Проснулся я поздно. Попутчик уже сошёл в Новосибирске, а меня прицепной вагон везёт в Барнаул.
Мне жаль, что мы не попрощались, но на столике я увидел записку написанной крупными буквами: "СПАСИБО".
Опять мы молчали и каждый из нас по своему чувствовал и осмысливал эту грустную историю.
- Пора расходиться,- заговорил Лавр Иванович.
- Нужно идти по домам, - поддержал бригадира Владимир Иванов. Сейчас у ментов развод кончился и помчатся они на своих луноходах выпивших работяг ловить.
Иванов умный, всё знает.
- А я ещё хотел рассказать занимательный случай, - говорю я
- Леонид, поздно уже. Мы знаем, что рассказчик ты порядочный, но поздно уже. Следующий раз соберёмся на досуге и мы тебе первому дадим слово,- твёрдо произнёс бригадир.
Через полторы недели фабрику хозяева обанкротили. В цехах наступила мёртвая тишина. Осколки жизни, что не убивают, но подчас больно ранят, разметали нас по разным сторонам разной России и мы, Бригада, никогда больше не встретились и занимательный случай, что я хотел тогда, майским утром 1998 года рассказать, уже выветрился из моей памяти...
2018Год.