Отлично сознаю, как не вяжется этот заголовок со светлым и для многих, видимо, величественным обликом профессора, академика, почётного члена научных сообществ и вообще уважаемого в учёном мире человека, каким был герой этих воспоминаний -- известный в мировой науке психолог Владимир Петрович Зинченко… И, конечно же, ни к какому воровству, ни к крупному, ни к самому мельчайшему, он никогда не был причастен. Однако для меня навсегда связан с героем нашумевшего британского художественного фильма 40-х годов по сюжетам «1001 ночи». Продюсер фильма подарил его во время войны советским людям в благодарность за их выдающиеся победы над войсками гитлеровской коалиции, и к весне 1944 года он появился на экранах СССР с субтитрами на русском языке.
Как раз в апреле 1944-го наша семья вернулась в Харьков из эвакуации. Мы привезли в эшелоне опасно заболевшего отца, он лежал пластом, не в силах повернуться в постели, весь в пролежнях, но врачи в разрушенном городе помочь не могли. Мать была вынуждена отвезти его в Москву. где выдающийся хирург Л.И.Дунаевский, кузен знаменитого композитора, сумел виртуозной онкологической операцией вернуть больному здоровье. Но в отсутствие родителей я, 13-летний подросток, был предоставлен сам себе: старшая сестра работала в госпитале и сдавала вступительные экзамены в университет, у жившей рядом тетушки, слабой здоровьем, были свои дети – младше меня…
Но именно вместе с ними ей удалось устроить и меня в пионерский лагерь профсоюза работников высшей школы и научных учреждений. Это был лагерь дневного типа, размещался на территории УФТИ – того, где впервые в СССР в 1932 году было расщеплено атомное ядро. Утром, сев в трамвай и проехав несколько остановок, я окунался в доброжелательную и, что было тогда непривычно, сытую обстановку весёлого, игручего детского коллектива. Это были дети интеллигенции – как правило, хорошо воспитанные, не склонные к конфликтам, распущенности, грубостям.
Административные и лабораторные корпуса института утопали в зелени, народу в институте работало не много, и отдыхающим детям были отданы практически все садовые дорожки, поляны и спортплощадки. На одной из них, баскетбольной, мальчишки играли в футбол. В одной из команд не хватало игрока, позвали меня, и я азартно включился в игру. В команде были мальчики разного роста и возраста, мне удалось с ходу повести мяч и вбить его в ворота, обозначенные, вместо штанг, двумя чьими-то курточками или майками, – не вбить, а внести его вместе с карапузом вратарём, ей-богу, размером чуть побольше мяча…
Впоследствии мои футбольные успехи развития не имели, за непроворство я был разжалован в вечные защитники, а нападающим и в этом, и в следующем году (тётя Тамара снова разжилась путёвками) стал ловкий и быстроногий Юра Божко… В одном с нами отряде оказался и мой одноклссник (я успел ещё в апреле поступить в школу) Витя Конторович.
Ещё во время той, первой, игры в футбол я услышал, как кто-то зовёт кого-то странным нерусским именем:
– Абу! А-а-а- бу-у-у!!!
Тот, кого звали, откликнулся не сразу. Но всё же на зов явился: из-за поворота дорожки, обсаженной по сторонам рядами кустов жёлтой акации, показался плотный, смуглый подросток в брюках и белой майке, с густой шевелюрой растрёпанных чёрных волос, большеглазый и толстогубый, и, хорошо помню, с раскрытой книжкой в руке. (Так он мне и помнится, тогдашний: вечно с книжкой!). Его явно оторвали от чтения, и он, очевидно, поэтому недовольный, спросил у позвавшего:
– Ну, чего тебе?
Так мне запомнилась первая встреча с Владиком Зинченко. Целый месяц мы виделись ежедневно с утра до вечера, строем ходили по дорожкам институтского сада, распевая тогдашние популярные песни – запевалой был, как правило, начальник штаба нашего пионерского отряда – всё тот же боевой футбольный форвард Юра Божко: он начинал, мы подхватывали:
Боевая славушка не умерла – жива,
Эх! – травушка-муравушка, зелёная трава!
Сад, в котором располагался тогдашний УФТИ (Украинский физико-технический институт), был, думаю, северной частью «Техноложки», как сокращённо называют издавна в городе живописный зеленый массив, насаженный на всём протяжении Журавлёвских склонов, где расположены с 1885 года корпуса Харьковского технологического института, известного ныне как Политехнический университет…
Кто-то из детей, видно, уже посмотрел как раз тогда вышедший в прокат на экраны нашего города британский фильм «Багдадский вор». Стараниями злого волшебника Джафара добрый король Ахмад попадает в тюрьму, где знакомится с отбывающим там наказание мелким воришкой Абу (роль которого исполнил индийский актёр Сабу Дастаджир. Не стану здесь пересказывать весь головокружительный сюжет фильма-сказки – важно, что дети, успевшие посмотреть фильм, обнаружили внешнее сходство этого ловкого и смелого удальца «Абу-Сабу» с нашим увальнем Владиком, и те, кто его помнит, пусть попробуют возразить, что такого сходства вовсе нет! В России и на Украине не часто встретишь такие смуглые лица, столь полные губы, большие чёрные глаза и курчавую шапку волос…
Во время войны учебный год (по крайней мере, в классах с 5-го и старше) начинался не 1 сентября, а на месяц позже. В октябре 1944 года я встретил в своей 131-й мужской школе не только одноклассника Витю Конторовича, но и Юру Божко (он, однако, учился классом младше нас с Витей), и Владика Зинченко (этот, наоборот, был классом старше). Хотя мы, все четверо, родились в 1931 году.
С Владиком мы никогда не были связаны близкой дружбой. Но, встречаясь, всегда друг с другом приветливо здоровались, он мне был приятен, и я чувствовал его приязнь ко мне.
Однажды, выйдя из дому (по какой-то причине я в тот день не был в школе: должно быть, болел?), вдруг носом к носу с ним столкнулся. Он почему-то опасливо оглянулся вокруг и почти прошептал:
– Я со-кра-ща-ю-ю-ю…
Индийский актёр Сабу Дастаджир в роли «Абу – мелкого воришки» из художественного кинофильма «Багдадский вор» (Великобритания, 1940). Фото из Интернета.
Мне навсегда запомнился его заговорщицкий тон и смущённое звучание голоса. «Сокращать» (уроки) означало, на ученическом сленге в Харькове тех лет, их прогуливать. Я и сам позже (особенно в 9-м классе) стал записным «сократчиком» (увы, не Сократом!) и даже получил за это «тройку» по поведению за 3-ю четверть учебного года. Но это – несколькими годами позже. А тогда Владик был, думается, не старше седьмого класса… Теперь, учитывая его академические успехи в дальнейшем и весьма удачную научную карьеру, трудно, должно быть, моему рассказу поверить, однако за что бы мне возводить на него напраслину?
Вот, собственно, и все мои скудные воспоминания о В.П. Зинченко школьных лет, а позже мы никогда не встречались. И всё-таки я согласился написать о нём воспоминания. Почему? На моё положительное решение повлияли почти мистические соображения. Вот одно из них.
В конце моего студенчества (оно было далеко не стандартным: в 1950-м, как раз во время сдачи мною вступительных экзаменов в педагогический институт, МГ Б арестовало наших с сестрою родителей – сразу же «успокою» читателей : это было под занавес сталинских репрессий, и им обоим удалось дожить до реабилитации, но по 5 – 6 лет в «особлагах» (лагерях особо строго режима для шпионов, диверсантов и террористов) обоим пришлось отбыть (а потом уж и не оправиться от лишений и потрясений: реабилитированный отец почти сразу заболел и слёг в параличе, а ещё через полтора года умер, мать протянула несколько подольше, но и она уже была «не жилец»… ) Пока они томились в лагерях, я работал и учился на вечернем отделении, учился хорошо, благодаря чему всё той же тётушке легче было, используя старые вузовские связи, помочь мне на последнем курсе перевестись на дневное отделение. А там я встретил свою судьбу – и перед окончанием вуза женился. В пединститутах военных кафедр не было, и едва лишь мы приступили « по распределению» к работе учителями в сельской школе, как меня призвали на солдатскую службу.
Вернувшись (как раз после реабилитации родителей и первого инсульта у отца) , стал однажды рассматривать школьные фото жены и её подруг, как вдруг на одном из групповых снимков вижу, рядом с нею и девочками из её школы, несколько знакомых мне мальчиков из школы нашей, но классом старше меня. Среди них и характерное лицо «Абу» – Владика Зинченко.
Жена мне объяснила: девочки все на один-два класса старше её, но она как секретарь комитета комсомола школы со всеми с ними была знакома. А девочки эти , вместе с мальчиками из нашей мужской школы, посещали кружок по углублённому изучению марксизма-ленинизма. И эти старшие девочки её звали к ним присоединиться. Но она испугалась и отказалась, так как речь шла о кружке не официальном, не формальном, самодеятельном.
Как же так? – могут спросить меня, особенно те из читателей, кто не жил в те времена: - Ведь речь шла о марксистско-ленинском образовании, а не, скажем, о подпольной религиозной секте?!
Охотно объясню. В ходе кровавой почти четырёх летней для СССР войны с гитлеризмом, финал которой проходил уже по ту сторону западных рубежей страны, сотни тысяч советских воинов впервые оказались в странах Европы. Сплошь - странах капитализма. И вдруг убедились: жизнь там, без колхозов, совхозов, при господстве частного капитала и вне всякого социалистического соревнования и стахановского движения, была и остаётся гораздо качественнее, сытнее, богаче и лучше, чем при социалистическом строе и советской власти.
В старших классах советской школы изучали конституцию страны, политграмоту, историю, географию, вполне доступны были произведения классиков марксизма-ленинизма. И вот читает старшеклассник труд Ленина «Государство и революция», написанный как раз в канун «Великого Октября», а там, чёрным по белому, ленинская максима: «в социалистическом государстве заработная плата ЛЮБОГО чиновника не должна быть выше заработной платы квалифицированного рабочего». Десятиклассник отрывает взор от ленинского текста и вспоминает, как живут чванливые советские чиновники: гораздо лучше, нежели сталевары, инструментальщики, даже шахтёры! Посылают этого старшеклассника на сельскохозяйственные работы в колхоз-совхоз – он там видит такую беспросветную нищету, при тяжелейшей работе, такую ничтожную оплату трудодня или (в совхозах) копеечную зарплату, что начинает задумываться: а так ли, как обещано и предписано Лениным, мы живём?
И в первые послевоенные годы по всей стране стали возникать неофициальные (а можно сказать, и нелегальные) кружки по изучению «истинного марксизма-ленинизма», потому что предполагалось по умолчанию: официально преподаваемый истинным быть не может.
Так возник в Москве «Союз борьбы за дело революции» - юношей и девушек, по существу, ещё школьников или первокурсников ВУЗов, членов этой организации, схватили и осудили: троих юношей – к высшей мере (и РАССТРЕЛЯЛИ!), других (в том числе и нежных, юных девчушек) – приговорили к 25-тилетним и минимум 10-летним лагерным срокам! (Подробнее – по ссылке: http://proza.ru/2016/06/15/1109 )
Известна судьба воронежского поэта Анатолия Жигулина, много лет пробывшего в сталинских лагерях Колымы, челябинского школьника Саши Полякова (впоследствии по отчиму получившего фамилию Воронель, – он за расклеивание антисталинских (!) листовок, ещё учась в школе, попал в колонию для несовершеннолетних… Чудом удалось близким его оттуда извлечь, в Харькове он, наш ровесник, окончил физико-математический факультет, позже успешно работал в советской науке, но, став еврейским диссидентом, был по существу спешно «органами» выдавлен из СССР в Израиль, где успешно продолжил научную и публицистическую деятельность. От друзей по физмату ему ещё в юности стало известно о харьковских подпольных марксистских кружках послевоенного времени, и в своей мемуарной статье «Alma mater»…
Впрочем, прежде чем её цитировать, придётся объяснить кое-что, не имеющее прямого отношения к В.П.Зинченко, чтобы потом стало ясно то, что, видимо, имеет к нему как раз прямое отношение. В одной из глав моей «Мужской школы» (глава иронически названа «Заговор перфектистов») рассказано о литературной игре подростков нескольких харьковских школ 1948 – 49 гг., в которой мне довелось принять участие. Она заключалась в иллюзорном создании играющими фантастического образа «литературной организации перфектистов» (не путать с перфекционистами!). Перфектизм - якобы идейный антипод футуризма. Лозунг перфектистов – «Назад – к Гомеру!», они якобы объединены в Литературное Общество Перфектирстов – ЛОП. Противники ЛОПов – Анти-ЛОПы, все же отальные – Осто-ЛОПы. Этим явно мальчишеским озорством всерьёз заинтересовались невосприимчивые к юмору харьковские эмгебисты, приняв и нас за некую политическую фронду… Они взяли подростков в оперативную разработку. И если бы не принятые моими друзьями меры предосторожности, то не исключено, что «дело» имело бы продолжение…
Теперь цитирую фрагмент статьи В.Воронеля (опубликованной, в частности, на сайте Евг. Берковича):
«ЛОП ("Литературное Общество Перфектистов") и АНТИ-ЛОП, соперничавшие молодежные литературные кружки, уже прекратили свое мнимое существование, но разветвленная сеть подпольных студенческих тайных групп все еще упорно продолжала изучать марксизм в тщетной надежде вскрыть теоретическую ошибку, роковым образом превратившую прежде бесклассовое общество в сословную тиранию...
До сего дня непонятно: сотня студентов в течение десятка лет была вовлечена в это гибельное предприятие, несколько сотен были в курсе дела, а в ГБ до самого конца 60-х продолжали выяснять что-то про никогда не существовавший ЛОП и тайных читателей "Доктора Живаго"! Так и не нашлось стукача во всем городе? И это в годы, когда тысячи молодых людей из других городов отправились в Сибирь за несравненно меньшую степень нелояльности. Что-то все-таки особенное было в Харькове!»
Вот в одном из таких кружков, по-видимому, состоял и Владик Зинченко.Почему я так думаю? Потому что жена мне рассказала, что именно в тот день, когда сделана фотография, подруги и звали её идти на занятие подпольного марксистско-ленинского кружка вместе с этими ребятами. Несколько одноклассников Владика Зинченко или почти одноклассников (учившихся в той же параллели), по моим сведениям, живы ещё и находятся в США, с одним я переписываюсь – попробую уточнить! А сейчас посмотрите на вот эту фотографию, которая включена в иллюстрации к «Мужской школе» - оттуда же и текстовка:
-
НА СНИМКЕ - группа мальчиков (на год старше нашего выпуска) из 131-й и девочек-старшеклассниц 17-й школы. Все они - активисты пионерской и комсомольской работы, а некоторые состояли в полуконспиративных (да-да!) кружках по изучению "истинного", "не искажённого" марксизма-ленинизма. Подобные кружки в других городах стали объектами репрессий со стороны органов МГБ, но в Харькове дело счастливо сошло участникам с рук...
Слева направо - в верхнем ряду: 1. Марик Бланк (он упомянут в главе "Есть ли Бог?"), 2. Лина Гарбер (впоследствии научный сотрудник института монокристаллов), 3. Владик Зинченко (впоследствии один из крупнейших учёных страны в области психологии), 4. (не помню), 5. Инна Фрейдина (1932 – 2014),ставшая в 1954 г. моей женой – мы прожили вместе 60 лет!, 6.Стасик Духин. В нижнем ряду: 1. Люда Попова (впоследствии популярная актриса Харьковского театра украинской драмы им. Т.Шевченко), 2(не помню), 3. Яна Зеленская (стала врачом), 4. (не помню),5. Инна Правдина.
Фото и текст – из главы 5-й – «Такова партийная жизнь!» – моей мемуарной повести «Мужская школа» - книги 3-й[http://proza.ru/avtor/felixr&book=2#2] мемуарного цикла «Повторение пройденного» в 16 –ти частях со «Вступлением» и «Эпилогом» (на бумажном носителе не издана.)
---------------------------
К мистическим, или случайным, отношу и неожиданные встречи с родителями Владика. Это произошло в Харькове в конце 50-х –середине 60-х годов.
С профессором психологии Пётром Ивановичем Зинченко я знаком не был, тем более вряд ли и он как-то меня вычленял из других слушателей его спецкурса о психологических основах памяти. Но я с восторгом выслушал весь этот спецкурс, который он читал в середине 60-х годов и, стало быть, за несколько лет до своей кончины (1969). Читал на социологическом факультете Харьковского вечернего университета марксизма-ленинизма.
С некоторых пор (я в своих воспоминаниях отношу это время к началу послесталинских судорожных попыток партийно-советского руководства реформировать страну, всё более увязавшую в хозяйственных, финансовых и общественно-культурных трудностях) начались попытки новшеств, или возвращения к отдельным, якобы ошибочно (на деле же – по злостному невежеству) забракованным, способам оптимизации экономики, методов управления, целых областей знания, в какой-то момент незаслуженно отвергнутым. То вдруг воскресает забытая с 20-х годов аббревиатура НОТ (научная организация труда). То милостивое разрешение на пропаганду некоторых американских методов управления получает экономист Терещенко – кажется, возвращенец-эмигрант из США. То наш харьковский профессор Либерман поднят на щит партийной прессой за его статью «План. Прибыль. Премия».
Либерман был то ли научным руководителем, то ли официальным оппонентом на защите диссертации моего двоюродного брата, который мне рассказывал, что иногда возил профессора нВ своей машине за город, чтобы вдали от «всеслышащих ушей» послушать умного и опытного экономиста. Тот жаловался на невозможность в условиях связанного по рукам и ногам советского общества осуществить необходимые для его экономического оздороваления меры…
Одним из очередных предсмертных увлечений «совецкой» власти незадолго до того, как она испустила дух, было помешательство на социологических обследованиях, которые она долго ранее отвергала, считая буржуазными бреднями. Такие неожиданные метания служили продлению жизни отдельных нерентабельных учебных заведений, особенно же всяческих «сетей» повышения квалификации, идейно-политического, культурного и всяческого иного уровня. Например, становилось всё труднее загонять людей в вечерние университеты марксизма-ленинизма. Не забуду, какое счастье светилось на лице моего знакомого инженера-контруктора Яши Деуля, когда он шёл в партком завода, неся в руках справку о том, что жена родила двойню: справка дала ему возможность освободиться от обязанности посещать вечерний университет марксизма…
У меня такой справки не было, и мне пришлось этот университет заканчивать ТРИЖДЫ: в первый раз – по общему факультету – двухгодичный курс; во второй – по факультету экономики (двух- или трёхгодичный) и, наконец, факультет социологии (всего лишь год занятий).
Неожиданно учёба третьего раза меня захватила и увлекла. И, в частности, лекциями проф.П.И Зинченко
Во-первых, меня поразило внешнее сходство отца и сына: Пётр Иванович был так же смугл и большеглаз, столь же похож скорее на араба или индуса, чем на украинца… Но, главное, лекции он читал увлечённо, как будто рассказывая остросюжетную повесть. Он как бы стремился заинтриговать слушателей своим рассказом, делился неравнодушием к изучаемому материалу. Память, память… Увы, я не так помню, ЧТО он нам рассказывал, сколько то, КАК он это делал! О феноменах памяти рассказывал как о детективных приключениях!
Лишь теперь, обратившись, по просьбе педагога С.Ю.Курганова,сына моего школьного одноклассника, к своим воспоминания о В.П.Зинченко и его семье, - кое-что о ней прочёл – и впервые узнал, что на фронте Пётр Иванович был сапёром. То есть как раз тогда, когда мы с Владиком – «Абу» познакомились, его отец на фронте (а ведь война ещё полыхала! – там, где жизнью рискуют все, был занят особенно рисковой работой, о которой не зря говорят: сапёр ошибается лишь раз… Эта «мелочь» весомо и красноречиво дополнила в моём представлении образ старшего Зинченко, да и всей семьи. Вот две фразы из его биографии: «Во время войны с 1941 по 1945 годы Зинченко находился в действующей армии. От рядового он дослужился до командира взвода саперов и заместителя командира роты» Не слабо?!. .
Думаю, несколько раньше и совершенно неожиданно я познакомился с мамой Владика – Верой Давидовной. Мне известно было со школьных лет, что Владик живёт где то в Барачном переулке. Это то же, что и переулок Покровского, потом названный «улицей Культуры», - та харьковская дорога с домами по обе стороны, которая ведёт с Сумской на Шатиловку, пересекая улицу Тринклера и далее за Сумской рынок… Именно там стоит известный исторический дом «Слово», связанный с «половиной украинской литературы». В нескольких домах сразу за рынком жила интеллигенция вузовская, университетская. Вот в одном из них я иногда бывал у друзей моей сестры – меня там охотно привечали и тогда, когда сидели в лагерях наши родители, и не во всех семьях их друзей нам были рады. А вот у заведующей кабинетом западной литературы филологического факультета Веры Алексеевны Пычко и её мужа – одногруппника сестры Иосифа Гольденберга меня гостеприимно принимали всегда. С сыном Веры Алексеевны от первого брака – «Димсом», как его называли в семье, =хотя он не Вадим и не Дмитрий, а тоже, как и Влалик, - Владимир), - художником, дизайнером и литератором, автором замечательной книжки «Параллельно яру» (так расположена улица Культуры, где стоит дом, о котором пишу), я до сих пор переписываюсь. ..
Как-то раз, вечером… Впрочем, тут как раз- уместно будет привести цитату из самого начала Вступления к обширному своду моих записок:
«ВСТУПЛЕНИЕ
Ю. Милославскому
*
Всю свою жизнь я писал за других.
В наш седьмой класс явилась толстая, добрая тётя из педагогического института. Она предложила подросткам откровенно ответить на вопросы анкеты: как мы относимся к школе, к учителям, директору, завучу, друг ко другу. Тайна исповеди гарантировалась.
В те времена (1945 – 1946 учебный год) такие опросы были редкостью. Я увлёкся. Отбросив приготовление к урокам, просидел несколько часов и написал целый трактат.
Прошли годы. Как-то был в гостях. К хозяевам дома забежала на минуту соседка в халате и шлёпанцах. В ходе возникшего разговора выяснилось: это мама моего школьного приятеля (ныне известного в стране психолога профессора В. Зинченко, жена теперь уже покойного Зинченко-отца, тоже профессора-психолога, да, видимо и сама – психологиня, кандидат наук. Узнав, что я знаком с её сыном, спросила, как моя фамилия. Услышав ответ – ахнула:
- Боже мой! Вы - тот самый Рахлин?! Да ведь на вас построена центральная глава моей диссертации!
Оказалось, это она приносила ту анкету. Мой искренний мальчишеский бред послужил Зинченко-маме для каких-то серьёзных научных выводов, составивших, как она выразилась, «не просто сердцевину, но изюминку» её труда.»
Случай, когда моё «писательство» оказалось полезным кому-то кроме меня, но мне самому никаких преференций, ни даже заработка, не принесло, оказался чуть ли не единственным из далее в том «Втуплении» рассказанных, о коих у меня нет ни малейших оснований сожалеть. Далее описаны были эпизоды, когда мои журналистские услуги использовались бессовестным начальством как эксплуатация умственного труда, вплоть до присвоения гонорара… Но описанный пример – совершенно иного рода: просто я послужил одним из респондентов при создании научного исследования. И мне приятно, что исследователь – мама моего доброго товарища. Ну, не мистика ли?!
-------------------------
Мне осталось рассказать ещё об одном эпизоде, по-моему, ярко отразившем прекрасные человеческие черты характера уже не ВЛАДИКА. а Владимира Петровича, – зрелого специалиста и очень славного друга, хранившего добрую память о друзьях детства и юности и готового их поддержать, если нужно.
Надеюсь читатель запомнил имя Юры Божко – начальника штаба пионерского отряда в пионерлагере УФТИ, нашего запевалу и яростного футбольного форварда. Юра окончил школу с золотой медалью, после успешной учёбы в строительном институте стал архтектором, женился на красивой девушке, поступил на работу, а вскоре … тяжко заболел. Его поразила так называемая болезнь Бехтерева - анкилозирующий спондилоартрит - заболевание позвоночника и суставов, приведшее его очень скоро к тяжёлейшей инвалидности. Юра жил вместе со старенькой мамой, молодая жена, родив в этом браке дочь, ушла, забрав ребёнка, к другому, сумев убедить девочку, что этот «другой» и есть её истинный отец.
Огромной поддержкой для Юры стали помощь и забота одноклассников,, классного руководителя – учительницы математики Надежды Михайловны Дорогой-Ратнер. На каждый тогдашний праздник - в том числе Первомай и «Октябрьские», неизменно группа бывших школьников в течение десятилетий собиралась у него в квартире. Внимание друзей (в том числе выпукскников и преподавателей института, плюс несгибаемая воля и выдержка самого Юры, позволили ему найти пути моральной побелы над болезнью. Конечно, стоять у чертёжзной доски он не мог, но занялся архитектурной эстетикой, теорией дизайна и стал одним из ведущих в этом деле на Украине. Он был принят на должность доцента в Харьковский художественно-промышленный институт, руководство которого, учтя состояние его здоровья, дало возможность ему вычитывать лекции в течение четырёх часов подряд в неделю. Передвигаться он мог с относительным комфортом в автомобиле лишь одной определённой конструкции – такая машина была в распоряжении руководителя одного из строительно- проектных институтов, и в течение многих лет не было ни одного случая, когда бы этот руководитель и подчиненый ему водитель подвели и не доставили преподавателя вовремя на лекции и обратно домой.
Далее – отрывок из последней главы моей мемуарной повести –вся глава рассказывает о жизненном подвиге Юрия Божко и носит название «Победитель»::
«Лекционная и преподавательская работа явилась, однако, не единственным видом деятельности доцента Божко в институте – значительное время он стал уделять научному руководству студенческими дипломными проектами. Наконец, продолжил, уже в рамках институтской деятельности, свою научную работу: написал и издал книгу «Архитектоника и комбинаторика промышленных форм»», вышедшую в издательстве Харьковского госуниверситета. Мне было приятно помочь другу в литературном редактировании и корректуре этого труда. Гораздо более важную и квалифицированную помощь оказали ему другие общие друзья по пионерскому лагерю: профессор, доктор физико-математических наук Виктор Конторович консультировал по математическим проблемам, в их приложении к архитектурной эстетике, Владимир Зинченко - профессор и доктор психологии, ставший в этой области знаменитым, оновоположник в своей стране инженерной пихологии и эргоноики, прислал рецензию на рукопись Юриной работы, прокомментировав её с позиций своей науки... Наверняка были и другие консультанты и помощники, имён которых просто не знаю»
(Мне хочется сказать здесь тёплые слова благодарности советской школе, обществу, которое нас воспитало и, конечно, семьям, нашим родителям, бабушкам-дедушкам, тётушкам-дядюшкам, – домашним . Много и за дело бранили «советскую» власть, государство, общественность за криводушие, двойные стандарты, многочисленные отступления от собственных, ежедневно проповедуемых моральных принципов. Всё это было. Но было и другое: нам, хотя бы декларативно, прививали высокие идеалы дружества, верности, самоотверженности. Без этого разве могли бы войти в традицию на десятилетия праздничные посиделки Юриного класса у постели больного товарища, многочисленные случаи индивидуальной и совершенно бескорыстной помощи ему в самых разных, ежедневно возникавших проблемах жизни глубокого инвалида, коротавшего дни со старушкой мамой, в последние годы совершенно беспомощной?!»
За годы моей жизни в Израиле (с 1990) мне дважды (в 1995 и 2001) удалось посетить город, в котором я прожил бОльшую часть своей жизни – и оба раза, конечно, проведывал /Юру, каждый раз заново восхищаясь его беспримерным мужеством и неизменными успехами в творческой работе. Вот кратчайшая оценка итогов его работы, сформулированная журналисткой Валентиной Гаташ, бравшей у него интервью в 2001 году:
««Учёный-исследователь и педагог, профессор Харьковского художественно-промышленного института, член-корреспондент Украинской академии архитектуры. Автор трёх учебников, посвящённых проблемам архитектоники и комбинаторики, а также монографии «Эстетические особенности архитектуры. Моделирование и проектирование». Как выдающемуся деятелю науки Украины в соответствии с распоряжением Президента ему назначена Государственная стипендия».
И ведь эти итоги – не окончательные: Юра прожил ещё 12 лет и умер в конце ноября 2013 года. При упомянутых встречах, да ещё и ранее, он с теплотой отзывался о той поддержке, какую ему оказали Владик Зинченко, Витя Конторович и другие друзья по пионерскому детству, школе, институту...
Архитектор Юрий Григорьевич Божко. Автопортрет.
1956.
-----------------------
Мой рассказ окончен. Хорошо понимаю. сколь мало смог вспомнить конкретного о В.П. Зинченко. Но ведь с самого начала предупредил: близкими друзьями мы не были. Из его выпуска я дружил (но ещё с военных лет: вместе были в эвакуации) с Мироном Черненко, до сих пор переписываюсь с Саней Жислиным, который до войны приятельствовал с моим послевоенным одноклассником Юрой Кургановым, из-за оккупации пропустившим год учёбы, - теперь Саня льнул к старому приятелю, и я оказался рядом…
Но что мог, то и рассказал. Желающим более подробно ознакомиться с жизнью школы, в которой учился В.П. Зинченко. могу посоветовать обратиться к моей книге «Мужская школы», имеющейся в Интернете на нескольких сайтах (на двух: proza.ru и http://samlib.ru/r/rahlin_f_d/muzhskajashkola.shtml текст размещён мною, на других заимствован без моего ведома). Хотя там не рассказ персонально о Владимире Зинченко, но описаны в большинстве общие учителя, школьная обстановке, ряд конфликтных ситуаций, безусловно, занимавших и Владика (например, о том, как его одноклассник Витя Серенко (в своём изложении я из осторожности (писано-то ещё в советское время и при жизни большинства соучеников) изменил в своём тексте ему фамилию…) – как этот Витя, в приступе подросткового критицизма, отправил в ЦК ВЛКСМ свой комсомольский билет!
Предполагаю, что надолго запомнилось Владику и моё скандальное выступление на комсомольском собрании, когда я уличил секретаря школьного комитета комсомола – своего одноклассника – в… тайной вере в Бога! И в целовании руки священнослужителю соседней церкви! Это не было клеветой – я рассказал чистую правду. Но мне тогда не поверили. И вот тот же Марк Бланк, который изображён на одном снимке с Владиком и с моей (тогда- будущей) женой Инной, на другой день громогласно заявил мне: «Ты- подлец!» и хотел меня поколотить…
Нет, подлецом я не был, так как выступал с чисто идейных позиций и ничего себе не хотел выгадать и, более того, нажил неприятностей: на собрании присутствовало городское начальство, и я сильно подвёл директора школы, который потом меня упрекал: отчего сначала не рассказал ему на ушко, а сразу выбухнул на собрании… Всё это – приметы времени, важные для понимания, как и чем мы все тогда жили. То есть для понимания психологии времени!
Феликс Рахлин, г. Афула, Израиль, 15.01.2019 г.