Картечь. памяти Алексея Шурбаева

 
      Звонок был с неопределённого номера и Николаич попервах не собирался отзываться, но что-то подсказывало ему, что звонят не по пустякам.

- Слушаю, - сухо бросил он в трубку

На другом конце представились. Звонил опер с соседнего района, просил помочь разыскать молодого парня, убившего прошлой ночью фермера и его жену.
 
- Хозяин «кинул» пацана на бабки, которые должен был ему за работу, а тот с психу взломал в сторожке шкаф, где фермер держал ружьё и пришёл к нему домой выбивать долг. В итоге: два трупа, у пацана на руках ствол и полный патронташ. Контора его запеленговала. Пришёл к вам в посёлок. В райотделе сказали - Вы поможете. Мы уж сами как-нибудь брать будем.

- Козёл! - прошипел Николаич, то ли в адрес пацана, то ли фермера.
- Что? переспросил опер.
- Когда подъедете? - не считая нужным уточнять, задал вопрос Николаич.
- Через час – устроит?

      В срок, возле дома Николаича просигналил серебристый «Фокус». Он вышел в форменом бушлате и ушанке - мало ли в засаде придётся карячиться. В машине сидели только два молоденьких здоровяка, специфичной оперской наружности.

- Кто ещё будет? – чуя неладное, спросил у них Николаич.
- Да, ангелы, - с ухмылкой шутнул один из оперов,- спасибо, что Вы откликнулись.
- Ваши сказали, что Вы из командировки только что, в отпуске, но больше ни кого не дали, все на выборах. Говорят: «Долбитесь как хотите. Уболтаете, - участкового – он клиента из-под земли достанет – спец!» – закинул «леща», тот, что был за рулём.

Николаич оценив парней взглядом, с тоской отметил, что кроме макарычей в оперативках у них ни шиша нет.  Ничего не сказав, зашёл обратно в дом. Через пять минут он вернулся, переодевшись в горку, подчеркивющую его решительную дерзость, с пятизарядкой в руке и лишь штатный шапсон с кокардой выдавали в нём мента.

- Вот это сила! – залебезили опера, разглядывая старенькую, покоцаную эМЦешку. А вы чо, охотник?
- Тип того.
- А на кого охотитесь? – продолжали они любопытствовать.
- В основном на козлов! – опять двусмысленно прозвучало у него, но тут Николаич не ерничал, ибо смолоду практиковал охоту на косуль в округе своей Донской станицы на малой родине, куда он каждый год ездил к куму. Да и тех зверей, с которыми ему не раз приходилось сталкиваться на службе в СОБРе и в командировках по Кавказу, по-другому тоже не назовёшь.

      Выслушав коллег, уточнив кое-какие детали, Николаич уже понимал о ком идёт речь. «На своей территории он знает всех и всё, и даже то, что некоторые о себе не знают», - рекомендовали его в отделе.

- Знаю я этого урода: пахана нет, матушка на инвалидности, сам подрабатывает по шабашкам, кажись сестра есть малАя. Живут убого. Парниша малость не в себе, в армию не взяли, дурью балуется, но на учете не стоит. Что биллинг грит? (Опера держали связь с «конторой», которая вела их по следу, но абсолютной точности не гарантировала).
- Грят – водила подиграл сленгу старшОго, - он здесь в посёлке. В северо-западном углу.
- Так это он у мамки! Давай шустро туда, пока еще беды не наделал.
 
      Остановившись, не доезжая неказистой саманной хатки, обложенной кирпичом, один из оперов не церемонясь, зашел в соседний двор, быстро переговорил с выскочившей по-домашнему тёткой, вернулся с докладом:

-  У мамки тихо, девчонка утром бегала в магазин за харчами.
 
Николаич не таясь, от калитки позвал хозяйку. Второй опер караулил на задах, на случай если парниша рванёт в берег балки в камыши. Вышла его мать, с проплаканными до черноты глазами.

- Был. Ушел только что, может полчаса. Ружо у него. Отпилил приклад, хотел и стволы, да не чем. Смотрите он дурной, грозился, если менты будут его брать – будет стрелять, а последним патроном застрелится. И тут же зашлась в плаче.
 
      Пока опера осматривали хату и подворье, Николаич «взял след», идущий вдоль заботливо распаханных в зиму огородов, к дамбе, и дальше по краю камышей в безлюдные поля.

- Так, орлы, слухайте сюда: щас ты, - кивнул он водиле, - станешь на тамбе и, уткнув нос в землю пойдёшь по следу. Поцик не по воздуху летает, по земле топает, если глаза правильно настроишь - всё увидишь, Улукиткан ты наш…
- Кто-кто – не поняв иронию, переспросил опер.
- Дерсу Узала, ёпть – усмехнулся Николаич, - трубки поставить на вибру, но держать под рукой, чтоб в случае чего были на связи. Я пойду ему на встречу. Ушки держите на макушке, пушки наготове.

      Оставив второго опера на следующей дамбе, Николаич заехал с противоположной стороны и, бросив машину на асфальте, забив магазин эМЦешки самолично накрученными патронами с «козлиной» картечью пошел по лесополосе к балке.

  «Когда ты уже навоюешься, Старик?», - обращаясь к самому себе, вздыхал Николаич, - «Полгодика осталась и пенсион!», – словно дембель мечтал он.
Когда до балки оставалось сотня метров, впереди с тревожными криком поднялся фазан, за ним еще один и еще.

- Здесь, дружочек! - Николаич, не сомневался, что это человек поднял петухов, «шакал или лисица, по этому времени на днёвке в лёжке», - размышлял он, внимательно осматривая край тростникового массива. «По дударю хлопчик не попрёт – сдохнет на первых же метрах, пойдёт краем. Так, аккуратнее, Лёша», – сдерживал он себя.

      Он крался, словно подбирался к косулям, сторожко пасущимся ранним утром на краю поля: не глядя под ноги, но прощупывая подошвой почву, глазами зондируя каждое подозрительное место, замечая любые подвижки – будь-то падающий лист, или перепорхнувшая птаха. Когда до места, где лесополка упиралась в балку оставались считанные метры, Николаич уловил дурманящий запах коноплёвой шмали, чудом накинутый завихрением ветерка.
 
- Работаем – дал он мысленно себе команду и мягко нажав кнопку предохранителя, ещё больше пригнулся к земле, словно тигра крадущаяся к жертве.

      Парниша сидел в десяти шагах на корточках, прислонившись спиной к стволу ясеня, о чём-то задумавшись или прислушиваясь. Двустволка лежала на коленях. Николаич не сомневался, что может одним выстрелом оборвать его «козлячую» жизнь, и тем обезопасить и себя и молодых оперов. Но одно дело сделать это в прямом боестолкновении, или когда опасность очевидна, и совсем другое, вот так. «Да и ствол марать - приобщат его к делу, и с чем на охоту пойдёшь?» - заключил он в итоге.

      Решил выждать. У преступника не было шансов уйти - Николаич смотрел на него поверх прицельной планки и когда тот спустя минуту, выйдя из оцепенения, прислонил ружьё к рядом торчащему пеньку, тут же выстрелил по никелированной колодке ТОЗа, откинув его в сторону. Следом второй заряд картечи впечатался в ствол дерева, над головой скукожившегося от страха парня. Третий раз Николаич стрелял, уже рванув к нему, шмальнув для острастки «над ушами», страшно заорав для закрепления эффекта. Парняга, воя от ужаса, на четвереньках уползал в камыш, но удар берца, с хрустом обрушившийся на рёбра опрокинул его на бок.
 
      Заломив у «козлика копыта» за спину и скрепив их для верности наручниками, Николаич уселся у него на спине, уткнув «мордой» в опавшую листву, чтобы не мешал разговаривать по телефону с супругой, не сомневавшейся, что её благоверный опять на охоте.
                ***************
 
      Николаич притаившись у куста терна, пощипывал прибитые морозцем сизые ягоды, смаковал их терпкую сладость. Гайщики уже подходили к застрелу, когда по склону овражка зашеркотело. Козлик, видимо прослушав или учуяв соседний номер, пытался прорваться обратно через цепь загонщиков под прикрытием густолесья. Николаич, задержав дыхание, плавно потянул спуск эМЦешки. Зверь споткнулся, и как будто собирался рвануть в спасительные хмереча, но завалился и скатился на дно оврага.

      Тут же подбежал кум Миха, в  куртке нараспашку, с камуфлированной эМэРкой в руке, стволом которой он в кураже опасно вертел во все стороны. Утирая рукавом разгоряченное лицо и вспотевшую под кубанкой лысину он досадовал на то, что не успел стрельнуть этого рогалика.

- Гадом буду, я его тож вёл! Ещё б чуток и стрелил, а он, скотина, - шнырь, и низом пошел, прям к тебе.

      Начали спускаться к убоинке. Николаич шёл первым, продираясь сквозь поросль. Следом, помогая себе матюками, ломился Миха. Оглянувшись, Николаич увидел, как ствол Михиной пятизарядки опять нехорошо смотрит ему в спину. «Ну шо за раздолбайство!»,- настраиваясь на серьезный втык куму, - успел сказать он… и тут, что-то опрокинуло его сознание, вырвало из реальности. Гулко зашумело в ушах, нестерпимо запекло внутри, и, окатив гадкой тоскою, стало затягивать против покидающей его воли, в пугающую неизвестностью бездну, в вечный покой...