-Скажи-ка Джим, готов ли ты пожертвовать своей жизнью...
-За тебя? Не готов!
-Дай сказать! Я говорю, готов ли ты пожертвовать своей жизнью за родину?
-Жизнь за родину? За родину-уродину?
-Не паясничай, а отвечай на вопрос!
-Родина...а что такое родина?
-Родина – это земля, которая тебя родила-вырастила-воспитала.
-Планета Земля?
-На нет...не совcем. Родина – это страна, в которой ты родился-поумнел-облысел.
-Ах, страна...страна, гражданином которой я являюсь?
-Так точно.
-Чей паспорт я достаю из широких штанин дубликатом?
-Да, да. Дубликатом беcценного груза.
-Мда...А вот деревня... например деревня Поджоповка, в которой я никогда не был, это тоже моя родина?
-Конечно. Она же часть государства, в котором ты...
-В котором я родился-окреп-похорошел.
-Да!
-Так вот! За деревню Поджоповка и за подобные места, где я не был, не знаю их и которые мне по барабану, я не буду жертвовать своей жизнью.
-Джим, ты циник! А что тогда для тебя родина?
-Родина для меня, это мой дом, моя улица, мой колодец, мой волнистый попугайчик, мои воспоминания, запахи моего детства и знаковые мне места. Деревня Поджоповка при всем моем уважении к ней и к её кондовым жителям, с их посевно-оросительными проблемами и полнейшей безнадегой, не является моей родиной. Да, мне, как гуманисту, по общечеловечески жалко жителей деревни Поджоповка, что они никак не могут вылезти из вековой трясины и потихоньку засасываются в своем болоте, но мне в такой же мере жаль племя Зумба-Бамба, живущее на обратной стороне Земли и питающееся бараньими экскрементами.
-Но с жителями деревни Поджоповки ты говоришь на одном языке.
-И о чем я с ними говорю? А если говорю, то понимаю ли я их, а они меня? Язык у нас один, согласен, ну и что дальше? Родина – это язык?
-Кстати, кто-то из умных сказал именно так: родина – это язык.
-А я считаю, родина – это место, где мне хорошо. И такого места не может быть много. Родина – это там, где мне красиво, где мне никто не докучает, где мне хочется поставить кресло, сесть в него и прикрыв глаза, спокойно помечтать о чем-то приятном, например о бедрах моей соседки Жанны. Вот если на Марсе мне будет хорошо, то и Марс станет моей родиной.
-И за это ты готов пожертвовать жизнью?
-Конечно. Только твоей жизнью, не своей же. Если я пожертвую своей, то кто будет потом наслаждаться всеми этими вкусностями бытия? Ты?
-Твои потомки, Джим, твои потомки!
-Надеюсь, мои потомки будут жить в таком месте, где не надо жертвовать жизнями. Не хочу, что бы они проживали там, где вопрос жертвования за родину еще актуален. Хватит воевать с дворцами и мирится с хижинами, хватит жертвовать, пора начинать жить, жить просто, размеренно, спокойно и со вкусом.
И потом!
Если я пожертвуюсь, то кто-то собою не пожертвует и я лягу в сырую землю за этого «кто-то»? За какого-то безымянного жителя из деревни Поджоповка, которого я не знаю и с которым я за один стол и не сяду никогда, даже в местной нашей тошниловке. Нееее, батенька, я так не хочу.
-А мной значит ты пожертвуешь?
-Тобой да! Хотя мне будет очень тяжело. Но память о тебе будет вечно жить в моем сердце и потомкам своим я буду часто о тебе раcсказывать, дорогой мой Гекльберри…»
Тут Марк Твен откинулся назад в кресле и крепко задумался:
«Фигня какая-то вышла»-подумал он и кусанул перо-«что-то не в ту степь меня потянуло. Слишком все заумно и доморощенно получается. Не поймет меня мой пытливый читатель. Нечего было мне вчера на ночь глядя Бердяева и Флоренского читать. Надо идти другим путем. Эх, все теперь переписывать придется…»
Марк Твен аккуратно разорвал написанные своим мелким почерком листки, положил их на ладонь и сильно подул.
Листки взвились в воздух и канули в вечность.