1. ПОМРАЧЕНИЕ СОЗНАНИЯ
Эта история стала самой удивительной в моей жизни, и, несмотря на то, что закончилась она не так, как мне хотелось бы, я ни о чём не сожалею: если бы мне предложили переиграть последнюю неделю, я, не задумываясь ни на минуту, пошёл бы по тому же пути.
Всю свою сознательно бессовестную жизнь я угонял машины и делал это довольно успешно, так как, дожив до двадцати семи лет, ни разу не испытал удовольствия любоваться голубыми небесами в чёрную сеточку. Выбор идеальной позиции — вообще мой конёк; ступая на путь авантюр, прежде всего я озаботился тем, кто будет за мною стоять — и расположился с максимумом комфорта. Под началом моего босса к моему поступлению на службу уже находились несколько гаражей в разных точках страны и три десятка хорошо организованных работников. Машины, уведённые у их законных владельцев, сперва перегонялись в ближайший гараж и подвергались в нём тщательному техосмотру и доведению до ума, иногда их даже перекрашивали и почти всегда что-то меняли — для запутывания и утопления концов, естественно. Впрочем, это уже не моя специализация: я только угонщик и водитель, свободный художник. Угнать красотку, сдать в опытные руки, а потом доставить клиенту — вот мои обязанности. Договорённостями и сбытом занимался шеф, он вообще был прекрасным дипломатом, потому что помимо продаж обеспечил всем нам хорошее крышевание со стороны доблестных сил правопорядка. Нас покрывала какая-то важная шишка из верха полицейских структур — и жили мы спокойно и счастливо.
Наверное, ещё нас хранил господь бог, поскольку в каждом романтике с большой дороги всегда остаётся немного от Робина Гуда; во всяком случае я никогда не уводил собственность на четырёх колёсах, представленную скромным «Фольксвагеном» или примитивным «Опелем» с шести-семилетней пробежкой. Благонамеренные трудяги, чтобы обзавестись ими, вкалывают у станка, зачем же мне вносить треволнения в их тихое существование? Совершенно другое дело — богатенькие сыночки, проматывающие папашины подачки, или офисный планктон из звена выше среднего — при доставлении неприятностей им не испытываешь никаких укоров совести, более того: уверен, что творишь справедливость, а, значит, и добро. Я действовал в ценовом сегменте от пятидесяти до ста пятидесяти тысяч баксов и, как никогда не опускался ниже, так же никогда и не зарывался: представительские «Майбахи» и миллионные спортивные кары меня не интересовали. К чему связываться со столь приметными тачками? — выдающееся всегда и замаскировать, и пристроить труднее; к тому же, готовые выложить несколько сот тысяч за приличный транспорт обычно довольно щепетильны в способах его приобретения и предпочитают не рисковать, отовариваясь в официальных салонах (ведь важные люди наверняка всегда на виду), а у распрощавшихся со своей элитной тачкой всегда могут быть соответствующая охрана и опытные детективы, которые в своих поисках определённо зайдут гораздо дальше нашей славной полиции. Строгий расчёт и умеренность во всём — вот на чём основывалась моя работа. Хотя я уже говорил, что прекрасно выбираю место в жизни…
Так вот, в основном я действовал на стоянках при ночных клубах — не утопленных под землю, а вынесенных на свет божий. Сидел в скромном кафетерии напротив, тихо-мирно попивал кофе и записывал коды замков прибывавших машин на свой мобильник со специальным приложением. Всё остальное было делом техники, которой у меня, гроссмейстера, всегда хватало: я рассчитывался за выпитый кофе, выходил на свежий воздух, разблокировывал дверцу выбранной жертвы — и через минуту летел к своим сослуживцам в ближайший гараж на приличном внедорожнике или изящном «Лексусе». Жизнь была прекрасна и упоительна, а её владелец — молод, красив и удачлив.
И прошлый роковой вторник начался прекрасно. Утром я проснулся в светлом настроении — том беспричинном, которое иногда накатывает в погожий солнечный день. Просто приснилось что-то тёплое, пушистое и золотистое, просто оглушительно чирикали воробьи, просто донёсся с улицы обрывок приятной мелодии, и так хорошо пошла первая сигарета после банки холодного пива! Решение я принял сразу: выхожу сегодня на охоту! Грех сидеть дома в восхитительный, судя по начавшемуся дню, вечер. И другие будут думать то же самое, ну и людно же будет сегодня в ночных клубах! И машинно поблизости, что самое главное…
Мой настрой никуда не пропадал, всё шло одно к одному: зашёл Макс и вручил мне приличную долю от последней успешной операции; отец, судя по общению в скайпе, быстро отходил от удаления аппендикса; у подружки завтра последний экзамен — и её затворничество закончится.
Наверное, меня должна была насторожить такая идиллия, но пьяный воздух солнечного июньского дня сыграл со мной злую шутку. Правда, я понял это только неделю спустя… Но об этом сейчас не стоит…
Итак, переношусь через несколько часов и вступаю в тот самый достопамятный вечер, в тот поворотный в моей жизни момент, когда я, отсидев полчаса в кафе и выбрав для увода новенький навороченный «Вольво», уже вышагивал к своей жертве. Дойти до неё мне не было суждено: огибая зады других каров, я увидел такую лапочку, что сразу загорелся, позабыв о гордом шведе. Блестящая, ухоженная и безукоризненно красная «Феррари Тестаросса» поразила моё воображение. Почему я не заметил её ещё из окон кафетерия? — только лишь потому, что она дремала на середине стоянки и несколько рядов других машин загораживали её и не давали возможности лицезреть это чудо. Я профессионал высокого уровня, я специалист, я не мог спокойно пройти и равнодушно отвернуться от этих ста двадцати пяти тысяч, поставленных на колёса и так и манящих ими попользоваться. Я обошёл красавицу, ласково проведя рукой по её отполированному боку, во мне уже бесновалось желание поменять расписанную ранее программу и заняться свеженькой восхитительной итальяночкой. Я потянул дверцу — о чудо! — она открылась! Я уселся за руль и к своему великому изумлению увидел в замке ключи зажигания. Удача сама плыла мне в руки! Тотчас же вспомнился эпизод со знаменитым гонщиком Бергером, у которого тоже похитили такую же роскошную цацу, причём, когда она исчезла, он был уверен, что её просто отогнали на сотню-другую метров, потому что она мешала выехать какой-то другой машине, и только через некоторое время уяснил: дело обстоит серьёзнее… Я включил зажигание, всё во мне пело. Люблю красивые машины, сознаюсь, люблю!
Я вывел «Феррари» со стоянки и полетел в наш гараж на встречу с подельниками. Машина стрелой неслась по пустынной дороге, сверкая в ночи своими благородными контурами. Ход был великолепен, я пребывал в упоении…
Возможно, я подсознательно ждал какого-то чуда (а как же иначе в такую погоду, в такой вечер, в такой машине?), поэтому не очень удивился и совсем не испугался, когда на мои плечи легли две нежных ручки. Призывно белея в темноте, они перебрались на мою шею, потом правая опустилась на мою левую щёку. Ситуация становилась непредсказуемой, я притормозил. Машина остановилась, только тогда (о, о моей безопасности уже пеклись!) маленькая ладошка развернула мою голову вправо. Меня внимательно изучали тёмно-серые глаза. Прелестное личико, чистые линии говорили о крайней молодости, мелкие русые кудряшки задорно торчали во все стороны. Было что-то неизъяснимо трогательное, наивно беззащитное, доверяющее безгранично и вместе с тем — успокаивающе тёплое, родное, домашнее. Черты чуть припухли, не отошедши ото сна, но это нисколько не портило общей картины.
— Ну и слава богу! — облегчённо произнесла незнакомка после того, как в течение минуты разглядывала меня, и перебралась на переднее сиденье.
Осмотром открывшегося теперь я был очарован ещё больше. Моя неожиданная пассажирка была миниатюрна и стройна, именно поэтому до этого довольно вольготно чувствовала себя на в общем-то маленьком пространстве, отведённом в «Феррари» для задних сидений, и выспалась неплохо.
Она рождала множество образов: с неё спадал лёгкий плед — и она казалась Афродитой, воплощающейся в плоть из пены и ступающей на берег; она усаживалась рядом со мной — и мнилось, что маленький кораблик возвращается из дальних странствий и швартуется к причалу. Она рождала множество ожиданий: это был шаловливый подросток, готовый в любую секунду взять тебя за руку и повести в свою загадочную таинственную прекрасную страну, или просто завернуть за угол, или отправиться навстречу опасным приключениям. Она рождала множество желаний: доверчивая, вверяющаяся беспечно, она так и просилась в ласковые руки, чтобы они укрыли, покачали и укачали этого младенца, а её бесхитростность, в свою очередь, манила предаться и ей самой, прижаться, прирасти к ней намертво и навечно, сплестись неразрывно.
Она была всем — и продолжала оставаться прекрасной молодой девушкой. Я откровенно любовался стройным телом, её можно было бы назвать худощавой, если бы в формах не было законченности, но они были хорошо развиты и совершенны. Она была девочкой и женщиной одновременно — и это дополнительно будоражило воображение. Потягиваясь на переднем сиденье, чтобы отойти ото сна, она закинула руки за голову — и под тканью резче обозначились небольшие высокие широко расставленные грудки. «Созданы для любви», — мелькнуло в сознании определение Арагона. Её руки были белы, тонки и прекрасны, с узкими запястьями и крошечной изящной кистью, а ноги… Нет, это было умопомрачение! Она сидела в коротком красном платье, они были открыты для обзора, и даже непосвящённый в таинства красоты ахнул бы от этого восхитительного зрелища: красиво вырезанная идеальная ступня, аккуратные умилительные пальчики, высокий подъём, тонкая совершенно выточенная лодыжка переходила в длинную голень, крупные круглые коленки вели далее, к бёдрам, от линии которых захватывало дух. Не понимаю, как мне удалось сдержаться и не завалить её сразу, на этом же сиденье… Быть может, меня озадачило это «ну и слава богу!»…
Тем временем красавица разбиралась с делами насущными: достала из холодильника (это в «Феррари»-то холодильник! — машину определённо комплектовали по индивидуальному заказу) две банки кока-колы и протянула одну мне:
— Хочешь?
Я принял и выпил, мы расправились с ними за один приём, она нажала стеклоподъёмник и отправила пустую тару на обочину.
— А ты кидай сильнее, чтобы через дорогу перелетела: если и мусорить на трассе, так лучше на муравьиной.
Я рассмеялся, тоже опустил стекло и кинул банку через шоссе в придорожную траву, а незнакомка уже распечатывала пачку «Мальборо».
— Куришь?
— Давай! — и я решил озвучить своё любопытство: — Слушай, а что значило твоё «и слава богу!»? Оно меня чертовски заинтриговало.
— А! — она кивнула головой. — Через пять минут, о’кей? Не люблю с сигаретой разговаривать, — и с наслаждением затянулась.
Я прикурил свою сигарету и узнал в её вкусе натуральный табак и специфический аромат, практически исчезнувший сейчас из-за искусственных вкусовых добавок. Такие сигареты стоят очень дорого, безусловно, с наличностью у моей попутчицы всё было более чем в шоколаде.
Она не думала таиться от меня и после сигареты, как и обещала, действительно перешла к рассказу:
— Ты знаешь, к девушкам всегда пристают. На улице, в транспорте, в кафе… Но поголовно какие-то уроды: чурбаны, лысые, старые… Как-то мне одна подружка с такой досадой посетовала: «Вечно пристают, так хоть один нормальный был бы!» И я должна была признать: да, истинная правда. Скольких сама отшивала! Одни страхолюдины!
И как-то раз… Мне тогда лет семнадцать было, я ни с кем не встречалась, да и то, что было ранее, меня не устраивало, я расставалась без сожаления и всегда по своей инициативе… Мы пошли в кино, я и две сокурсницы. Не помню, что мы смотрели… И вот, когда погас свет, это началось. Ко мне на плечо легла рука сидевшего сзади. Я хлопнула по ней — она была убрана, но скоро вернулась снова. А я тогда так легко шла за своими иллюзиями, вечно фантазировала что-то, и мне почему-то представилось, что на этот раз приставший ко мне будет симпатичным. Во мне ещё и самолюбие говорило: ну не было у меня до этого достойных, хотя бы просто хорошеньких — почему бы не сейчас? Рука возвращалась, я её хлопала, она задерживала мои пальцы, они ускользали неохотно, словно что-то обещая… Так мы и провозились весь сеанс, потом зажёгся свет, я не искала того, кто сидел сзади, была уверена, что он сам подойдёт. Распрощалась с подружками и отправилась на остановку к своему автобусу. Только они отошли метров на десять, он объявился и пошёл рядом. Я повернула голову и… Ты не представляешь силу моего разочарования! Это был очередной уродец с препротивными чёрными усами и здоровым носом, такой отталкивающий! Насилу от него отвязалась, он был убеждён, что, уже подыграв, я приму предложение о дальнейшем совместном времяпрепровождении. Так и хотелось бросить в его ненавистную морду: «В зеркало сначала посмотри!» Злилась потом долго… На себя прежде всего: разве я отвечала бы там, в зале, на его заигрывания, если бы знала, какая это образина! И на судьбу: опять подсунула какого-то урода, а мне всего-то и надо, чтоб был просто приятный, хотя бы так… И ещё на то, как быстро разрушаются мечты и что я вечно горожу замки на песке. Да, жестокое разочарование, долго оно во мне жило. Наверное, подсознательно я до сих пор жду какой-то компенсации за все эти неудавшиеся опыты, — моя красавица посмотрела на меня и торжествующе заключила: — и вот наконец дождалась! Первый раз за всю жизнь, представляешь, ко мне подъехал красавец, и мне абсолютно плевать, что он, собственно, не за мной шёл, не ко мне, а чтобы тачку угнать, — сугубо фиолетово, совершенно всё равно! Самое главное, что ты есть и это свершилось, состоялся контакт! Даже если через минуту мы расстанемся и не увидимся больше никогда, я счастлива, просто петь хочется!
Она действительно выскочила из машины, ухватив свои босоножки — произведение искусства из тонких полосочек кожи, такое же невесомое и миниатюрное, какой была и сама, — и начала что-то петь и пританцовывать. Я включил дальний свет и любовался изгибающейся стройной фигуркой, обнажёнными руками, молочной белизной кожи ног, совсем незагоревших, несмотря на июнь. Меня поражала её беспечность. Что это? Неужели она действительно счастлива? Но вверяться вот так, оставляя в руках незнакомого человека руль и ключи от своей шикарной машины? Нет, это была не женщина, не девочка — бутылка шампанского, готовая выстрелить пробкой в любой момент и дать старт в какие-то сказочные дали, на край земли… или космоса… Она просто излучала праздник и позитив, и меня манило к ней — всё сильней, и телом, и душой, и сердцем, и рассудком, и… что там ещё у меня оставалось и было ли что-то из вышенаписанного, я уже не сознавал…
Я был тронут: она была такая красотка! Я был глубоко уязвлён несправедливостью судьбы: надо же, за целую жизнь ни одного нормального! Я был поражён, изумлён, ошарашен: какие же печали, какое одиночество, когда даже пришедший не за ней и держащий в уме лишь корысть, корысть преступную, так радует! Все мои злые умыслы испарялись с чудовищной быстротой; желание, сострадание, жажда обладания выступили на первый план, мысленно я посылал к чёрту свою работу, я хотел принадлежать только моей красавице и только ею наслаждаться!
Её танец продолжался минут десять, пока она не почувствовала дискомфорт: держа в руках свои маленькие босоножки, она и не подумала обуться и выделывала свои па босиком. Асфальт, конечно, не песок и не галька, но и на паркет не походит. Ей пришлось вернуться, подойдя к дверце, она нагнулась перед нею, смотря на водителя:
— Ещё здесь? Праздник продолжается!
— Неужели ты думаешь, что я оставил бы тебя одну? Ночью, на пустой дороге?
Она пожала плечами:
— Я бы это приняла… Дождалась бы машины, проголосовала бы и вернулась.
— Неизвестно, кто бы тебе встретился.
— Почему? Очень хорошо известно: точно не ты.
Она улыбнулась, это вышло у неё так мило! Даже смотря исподлобья (ей пришлось нагнуться, она ещё не уселась в машину, а продолжала стоять у дверцы снаружи), она не выглядела хмуро и замкнуто, неприветливо: в глазах скакали чёртики, на лице установилось выражение готовности к чему-то прекрасному, она вся была движение и ожидание — в любую минуту готовая поразиться, отдаться мысли, чувству, порыву.
Она снова уселась рядом со мной. Я тонул в волнах её очарования и всё же чего-то не понимал…
— Как ты можешь доверять человеку, угоняющему твою машину?
— А у меня есть выбор? — она смешно сморщила носик. — Или ты думаешь, что я могу оказать серьёзное сопротивление, если ты захочешь меня вышвырнуть?
Конечно, я давно уже не хотел…
— Может, это просто защитная реакция: сдаться на милость победителя и проникнуться к нему каким-то подобием симпатии?
— Стокгольмский синдром? Слышала нечто вроде… Да нет: для меня в мужчине главное — внешность. Наверное, она заставляет меня забыть о многом, особенно если встречаешься с нею впервые. У тебя прекрасные чёрные волосы, тёмные выразительные глаза, правильные черты лица, такой вид… важный, что ли… хотя нет, я хотела сказать: уверенный, мне нравится это. Возможно, в женщине заложено это: ощутив рядом силу, поддаться ей… Плюс красота… Очарование вечера, романтика опустившегося на пригород мрака, пустынная дорога…
— Ну да. Но неужели элементарно машину не жалко?
— А, — она беспечно махнула рукой. — Кажется, какая-то компенсация предусмотрена на случай угона, не помню точно, надо в документах покопаться или в салон съездить. Кроме того, я уже месяц на ней езжу, расстанусь — обзаведусь «Lamborghini Veneno», она меня недавно поразила. Пойми, что для меня вот здесь, в данный момент вовсе не это главное…
— Ну что ж, такая откровенность обезоруживает. Что же для тебя главное, чего ты хочешь, какого продолжения?
— Я? — и тут её глаза загорелись. — А свези меня на пляж, какой-нибудь дикий! Я никогда не была у моря ночью, бульвары не в счёт…
Она озадачивала меня ежеминутно… Но я и сам не хотел с ней расставаться, всё остальное я похоронил и забыл накрепко — и мы поехали к морю.
Ночь, как я уже говорил, выдалась дивною, под стать ушедшему дню. Мы летели в предвкушении чего-то необычно прекрасного; не прошло и десяти минут, как перед нами разостлалась тёмная чуть колышущаяся гладь воды. Мы оставили машину в полусотне метров от её кромки, прошли оставшееся расстояние пешком и замерли в восхищении. Неумолчный шум, древний как мир, бередил душу, а луна успокаивала её, она стояла низко и стелила светлую блестящую дорожку на толщу воды, крохотные искры, отсветы этой тропки падали по обе стороны рядом… Мы опомнились только тогда, когда наши ноги увязли во влажном песке, моя красавица ухватила меня за руку и с усилием развернулась. Только этого касания мне и не хватало раньше; пространство вокруг мгновенно наэлектризовалось и заискрило совсем другим огнём. Дурман желания накрыл меня с головой, я потянулся к своей спутнице, и мы обменялись первым жгучим поцелуем. Она ответила — сразу, не раздумывая! Во мне всё ликовало, нежные объятия сменились увлекательным походом моих рук по завоёванной территории, срывая с неё платье, я чувствовал себя конкистадором, возбуждение зашкаливало. Она осталась в крохотных бикини, я расстегнул застёжку и… О, я не видел оформления прекрасней: узкая полоска курчавых тёмно-русых волосков бежала по середине лобка и терялась в смыкании бёдер, так и маня отправиться туда, где раздваивалась на окантовку пухлых губок. Я упал на колени и зарылся лицом в это святилище; запах женщины, её интима сводил с ума. Несколькими резкими отрывистыми движениями я освободился от своей одежды, опрокинул её на песок и положил ладони на её высокие груди; перевозбуждённый член раздвинул пухлые большие губки, отыскал потаённую щёлочку между малыми, толкнулся и… Она коротко охнула и подалась назад; я обругал себя за поспешность: набросился, как изголодавшийся бросается на буханку хлеба, забыв об ощущениях той, которая мне так драгоценна; её вход ещё не был влажен и воспротивился вторжению. Я замер, ощущая заветное, давая ему подготовиться, мой член, сочившийся смазкой, тоже помог — и уже через минуту меня пригласили и приняли, и я вошёл и стал вбиваться в упоительную узкую пещерку. Она была восхитительна; я пролетал по складочкам влагалища и чувствовал, как они набухают и всё плотнее обнимают мой член, я вёл и вёл его в этих кольцах… Не очень долго: через считанные минуты всё было кончено, я первый разразился оргазмом; в его угасающих вспышках она нагнала меня и накрыла своим; моё естество ласкали жаркие схватки сокращающейся вагины, я чувствовал себя на вершине мира, тела не осталось, я весь был сполохами неземного блаженства, я был в раю. Обессиленно раскинувшись на её теле, дарил ей лёгкие поцелуи, благодаря за испытанное…
Лишь спустя какое-то время мы пришли в себя… Она упёрлась в мою грудь руками и попыталась приподнять её:
— Ну встань, развалился… — и залилась серебристым смехом; я не слышал в своей жизни звуков чудесней…
Однако надо было подниматься: хоть мне и было очень удобно на своём царском ложе, ему самому вовсе не было комфортно на колючем песке. Мы отряхнулись от налипших песчинок, оделись и пошли к машине. Моё настроение резко сменилось: садясь за руль, я чувствовал себя болваном, не сумевшим грамотно распорядиться и насладиться сокровищем, посланным судьбой. Действительно, растратил всё за каких-то пять минут, когда мог растянуть удовольствие на полчаса; держал в объятиях восхитительное тело — и позабыл о поцелуях, ласках, отыскивании эрогенных зон, не выцеловал внутреннюю поверхность бёдер, не сжал в руках эту юную стройную попку, не вобрал в рот соски, не почувствовал языком, как они твердеют, не соткал дорожку из поцелуев, поглаживаний и вылизываний от ключиц к паху, не увидел, как её тело выгибается мне навстречу… Я же делал это сотни раз и со знанием дела, а тут вломился, как грубая деревенщина, как раз к той, которая меня потрясла более всего, именно тогда, когда я должен был показать ей, на что способен, чтобы обеспечить продолжение! Ведь я мог растянуть своё удовольствие, не снимать одежду сразу, изнывать от напора приливавшей и приливавшей к члену крови, от боли запрятанной в джинсы плоти, — это всё было бы из-за неё, моей прекрасной незнакомки, это не мука, а сладость… Она бы увидела во мне опытного мужчину, умеющего дарить наслаждение, а не школьника-недоучку, впервые дорвавшегося до женщины и поведшего себя с ней, как с торопящейся проституткой… Вдруг ей совсем не понравилось, вдруг она не захочет больше ничего, кивнёт равнодушно головой и распрощается, когда я отвезу её обратно?
— Давай закончим на этом нашу ночную вылазку? Конечно, было бы заманчиво побродить по ресторанам и ночным клубам, но я очень мнительна, мне будет всё время казаться, что какая-то песчинка на коже осталась, и я буду совершенно неприлично ёрзать и абсолютно некультурно почёсываться. Довези меня домой, а об ужине не беспокойся, в холодильнике найдётся чем перекусить…
Я издал чудовищный вздох облегчения, у меня камень с души свалился, меня ПРИГЛАСИЛИ К СЕБЕ… Я посмотрел на свою спутницу благодарным признательным взглядом, и только тут до меня дошло, что мы ещё не познакомились.
— Слушаю и повинуюсь, только скажи мне свой адрес и… имя.
Она снова чарующе рассмеялась:
— На сей раз секс стал поводом для знакомства. Впрочем, у нас были на то и другие причины… Линда.
— А я Алекс.
— Ну вот теперь мы и знакомы.
Дорога к её дому не заняла много времени: через пятнадцать минут мы уже подъезжали к симпатичному небольшому особнячку за изящной решётчатой оградой. Я оставил машину под навесом у дверей и, выйдя из неё, предложил руку спутнице; Линда поблагодарила взглядом и повела меня в свою обитель.
То, где она жила, поразило меня не менее того, в чём она ездила. Войдя в гостиную, я не увидел той кричащей роскоши, той напыщенной помпезности, в которую так легко впадают разбогатевшие недавно, по случаю, а между тем одного опытного взгляда было достаточно, чтобы понять: живущие здесь ни в чём не испытывают недостатка, привыкли к деньгам и обставили дом так скромно единственно из чувства умеренности и ненадобности пускать визитёрам пыль в глаза. Здесь правили добротность, безукоризненный вкус и комфорт для самой владелицы. Единственным бросающимся в глаза было множество превосходно сделанных фотографий, висевших на обеих стенах гостиной. Я с интересом стал рассматривать снимки, на них были запечатлены сплошь красавцы, пожалуй, за несколько прошедших десятилетий. Брюнеты, блондины и шатены, колорит знойных южан и лощёный аристократизм северян, неповторимость красоты итальянцев, актёры, певцы — солисты и группы, телеведущие, знаменитые спортсмены, топ-модели… Я обратил взгляд на противоположную стену, там позировали одни женщины. Грета Гарбо и Фрэнсис Фармер, Лиз Тейлор, француженки-блондинки с лиловыми глазами, Лоллобриджида со своей дивной красой, потрясающие очи Софи Лорен, великолепные формы Клаудии Кардинале, чудесная Моника Витти и ноги Сильваны Пампанини — всех времён и народов, изумительное лицо Симоны Каваллари. Галерею знаменитых актрис, как и на другой стене, продолжали певицы и телеведущие: бьющий через край колорит Лауры Паузини, очарование Мануэлы Фольеры, яркие краски Фьореллы Фелизатти, победительницы «Мисс Италия» и манекенщицы — и те, и другие с крутыми сладостными изгибами бёдер и длинными захватывающими дух ногами…
Да, было кем любоваться в этом собрании, но мне милей всех была Линда.
— Заинтересовали мои иконостасы? — и моя красавица чуть-чуть погрустнела. — Теперь ты убедился в том, что красота для меня — главное, я просто брежу ей, поэтому и реагировала так… ну тогда, о чём рассказывала… и на тебя, — тут она торжествующе улыбнулась.
У неё было очень живое лицо, на нём мгновенно отражалась каждая эмоция, она ничего не могла таить в своей душе, любое чувство просилось наружу и читалось в её распахнутых глазах…
— И мне даровано будет продолжение? — я хотел обнять её, но она ловко увернулась и рассмеялась:
— Не так скоро, я просто умру, если сейчас не дойду до душа: меня всё везде колет.
Линда бросила сумку на диван и побежала в ванную, вскоре послышался шум воды, льющей из отвёрнутых кранов.
Да, мне стоило плюнуть на всё, воспользоваться тем, что она обмывается, выйти вон, сесть в машину и уехать прочь, то есть я должен был это сделать, но не мог. И не из-за укоров совести: обманул-де доверившуюся, а из-за той страсти, которая росла во мне с космической скоростью. Я уже не мог представлять себя без Линды, не мог не дождаться её возвращения из ванной, не мог не смотреть на неё, не целовать, не желать, не обладать. Не мог — и всё! И поэтому я позвонил своим напарникам в гараже и, особо не вдаваясь в подробности, сказал, что беру отпуск на ближайшие дни по сложившимся частным обстоятельствам. Чёрт с вами, отстаньте от меня все, мысленно отмахнулся я от них ещё раз. Какое мне дело было до всего остального, когда я стоял во храме и главная жрица должна была скоро явиться мне во всём своём великолепии? Правильно, никакого. И я стал дожидаться свою повелительницу…
Всё у неё ладилось споро: не прошло и десяти минут, когда она вернулась — умытая, ещё влажная, оживлённая:
— Ну всё, теперь моя душенька довольна. А спина — и подавно. Твоя очередь, я воду не выключила, иди ополоснись, а я пока накрою на стол.
Я повиновался беспрекословно: меня обещали покормить, а, значит, я буду сидеть напротив повара, что-то есть и пожирать глазами своё сокровище. Излишне говорить, что, увидев Линду снова такой соблазнительной, чуть запыхавшейся, немного раскрасневшейся, я мгновенно возбудился, стояк у меня в её присутствии вообще включался автоматически. Идя в ванную, я не удержался и нежно провёл по её обнажённой руке, она шлёпнула меня по заднице:
— Иди, иди, десерты позже…
… Тёплой водой я, конечно, не воспользовался: мне надо было унять своё возбуждение холодной, и, стоя под прохладой льющейся воды, я жалел лишь о том, что ледяную в июне в трубы не подают. Впрочем, и такая помогла, я пришёл в относительное равновесие и вернулся к Линде спокойным.
Она же во время моего недолгого отсутствия не теряла время даром: на столе меня уже ожидали лёгкий салат, крошечные канапе со всякой всячиной и холодная жареная рыба. Линда доставала из бара вино и обернулась, когда я вошёл в столовую:
— Уже? Чудненько! Тебе рыбу греть?
— Нет, обойдусь холодной. Ты что, сама всё это готовила?
— Только канапе, — улыбнулась она. — Рыба и салат из ближайшего ресторана. Я же, к сожалению, ленива до чёртиков. Держи белое сухое, открывай.
Я отчинил бутылку, разлил благородный напиток по бокалам, мы выпили за знакомство и приступили к уничтожению даров природы.
… Вино было выдержанным и с прекрасным букетом, белуга и салат — превосходны, крошечные бутербродики таяли во рту.
— А я, оказывается, дико голодна, — сообщила Линда, с удовольствием хрустя поджаренным чуречком. — Так что не расслабляйся, у меня ещё два тортика припасено: медовый и «Наполеон», — и подмигнула, — по индивидуальному заказу: с шоколадным кремом — вот!
Её ребячливость умиляла тоже, да она и сама была ещё ребёнком. За трапезой она рассказала о себе, её рассказ уместился в несколько строчек. Выросла в обеспеченной семье, отец был крупным инженером, занимался машиностроением, но умер рано, как и мать, пережившая его всего на пару лет. Единственное дитя, конечно, в самом нежном возрасте избаловали, родители были непреклонны только в отношении образования — и Линде пришлось закончить институт, она выучилась на педагога (главным образом в педагогическом её прельстила четырёхлетка), но свято надеется, что работать не будет: отец оставил семье приличную сумму денег, которая после смерти матери перешла в единоличную собственность дочери. Она обеспечена, но личная жизнь не задалась, везде подстерегали разочарования, которые выражались одним словом: уроды.
— Везде страшные, ты не поверишь. Иногда на какой-нибудь показ мод взглянешь и ужаснёшься, откуда только таких набирают. И вот повстречала тебя. Ты не представляешь, какое это для меня счастье… Может быть, я слишком капризна, но когда смотрю, как какая-нибудь известная привлекательная женщина связывает свою судьбу с жирным брюхом очередной недоработки природы…
— А что? Могу с тобой только согласиться.
Я был согласен с нею во всём. А, действительно, что в её словах было неправдой? Она была красотка, и только скудость разбросанных по земле перлов обуславливала неудачу поиска. Я надеялся, что у нас с ней разгорится захватывающий роман.
К ликёру и мороженому мы перешли в её будуар, а потом к моему огромному удовольствию без долгих переговоров отправились в спальню. Наконец-то я дорвался…
Раскрепощённая алкоголем и отсутствием жёсткого песка под спиной, моя Линда была в ударе, а как наслаждался я сам! Мы оставили в спальне небольшое освещение, я действовал не спеша, реабилитируясь за свой неловкий взлом на пляже. Впрочем, её тело красноречивее других убеждений влекло и призывало смаковать себя постепенно, не оставляя неизученным ни миллиметра. Я покусывал и целовал нежные изгибы рук, локтевые складочки, поднимался к подмышкам, проводил языком под подбородком и оттуда отправлялся в увлекательное путешествие по ключицам и небольшим упругим холмикам, её соски были так чувствительны к поцелуям и обсасыванию!.. Я проводил кончиком языка до впадинки пупка, попутно отыскивая руками эрогенные зоны под гладкой бархатистой кожей, я спускался ниже под короткие постанывания своей партнёрши, свидетельствовавшие о том, что веду себя правильно, что именно этого от меня и ожидали. Я раздвигал бёдра, прижимался щекой к одному и гладил другое, а потом в дело вступал язык и довершал начатое. Истома тягучего мучительного неразрешения волной поднималась во мне, нарастала и била разрядом тока, когда я открывал глаза и пожирал взглядом её лоно. Это было нечто, это было чудо! Наверное, она задействовала свою фантазию и прибегла к эпиляции, но невозможно было спокойно смотреть на эту узкую дорожку, спускающуюся по лобку к пухлым губкам, разделявшуюся надвое и окаймлявшую их. Я захватывал русые волоски губами и оттягивал их, я двигался дальше к клитору, вылизывал его, подныривал ещё глубже и нащупывал бугорок мочеиспускательного канала, поставленного стражем у входа в самое сокровенное. Я раздвигал её губки — большие, потом малые — и пробовал на вкус налившиеся алые стеночки — вожделевшие, ждавшие. Я сходил с ума и, уже не сдерживаясь более, направлял своё орудие в эту крепость, только и желавшую сдаться на милость победителя. Я не знал влагалища более узкого и тугого, все мои предыдущие опыты казались мне жалкими потягушками, а женщины — неуклюжими брёвнами. Я открыл в себе такие возможности, о которых и не подозревал ранее.
Сильная, гибкая и страстная, она щедро отвечала мне тою же монетой. Она ерошила мои волосы, она обмахивала мою спину нежными поглаживаниями, сжимала пальцы на ней в минуты самого острого наслаждения. Она оплетала мои бёдра своими ногами и крепче сжимала их, увеличивая возбуждение, она двигалась мне навстречу, обеспечивая при каждой фрикции более глубокое проникновение. Она с удовольствием занималась минетом — умело, разбираясь в мужской природе. Никогда ни одна женщина, соглашаясь на это, не проводила языком по середине мошонки, ни одна не перекатывала в своих губах яички и втягивала их ровно настолько, чтобы вырвать у меня очередной стон. Её язык то орудовал острым кончиком, концентрированно сосредотачивая наслаждение в полюбившемся местечке, то всей поверхностью обшлёпывал уздечку, опускался к основанию и снова взлетал вверх. Ей нравилась моя щёлочка, блестевшая выступившей смазкой, она блаженно закрывала глаза, облизывая венчик, сжимала моё достоинство в руке, отпускала его и тут же забирала в рот — глубоко, крепко, на всю длину. Кончала она всегда немного позднее меня; уже потом призналась, что любит оргазм при неподвижном члене партнёра. Она открыла мне много нового: перетягивала яйца резиновым жгутом, доводя желание до безумия — и после этого, освобождаясь от узла, я кончал, едва не теряя сознание от силы оргазма; она растягивала мне задний проход и вводила фаллоимитатор, чтобы я ощущал двойное наслаждение — от самого акта и от проезда по моей простате резинового члена. Бесспорно, до меня у неё были любовники, и не один, — конечно, это меня огорчало, но это разочарование терялось бесследно в той стране сладострастия, в которую она меня ввела.
Наша первая ночь выдалась бешеной, мы заснули на рассвете, утомлённые семикратным соитием донельзя. Уже проваливаясь в сон, я молил господа только об одном — проснувшись, увидеть её снова…
2. МАШИНА ВРЕМЕНИ
Утро следующего дня началось для меня с тонких пальчиков Линды, державших перед моим носом блюдце с чашкой кофе.
— Я прекрасно выспалась и исполню любой каприз по твоему желанию. Кофе? Чай? Сок? Завтрак? Бутерброды? Сладкое? Или ты любишь что-то поосновательнее: яичницу, жареную колбасу?
— Только тебя! Мне в самом деле всё равно, лишь бы сказка продолжалась.
— Тогда пей и кури, а я сварганю что-нибудь на своё усмотрение.
Она была тактична и, принеся завтрак, села за туалетный столик.
— А ты?
— Ешь, ешь, я же знаю, что может напрягать, когда подкрепляешься, а партнёр уже подзаправился и на тебя смотрит. Я с утра ем лёгкое и сладкое, уже перехватила парочку кексов и шоколад, не беспокойся. Приятного аппетита!
И моя красавица стала расчёсывать взлохмаченные кудряшки.
Я рвался в бой, вчерашнее восхитительное одурение охватило меня вновь. Эта девушка взывала к наплевательству на всё бренное и побегу от него.
— Какая у тебя программа на сегодня?
— Абсолютное ничегонеделание. Прогулки, танцульки, дурачества. Я люблю устраивать себе маленькие праздники, причём именно по будням. Какой смысл отдыхать в уикенд или на Новый год или Рождество: все и так заняты только этим. А вот по будням или на персональном дне рождения совсем другая атмосфера: это твоё, личное, собственное, — Линда лукаво скосила глаза в мою сторону. — Я индивидуалистка и приглашаю только избранных. Присоединяешься?
Разве меня нужно было спрашивать! Уже через час, после завтрака и восхитительной ванны с душистой пеной мы отправились в красной машине навстречу удовольствиям. Линда была волшебна: короткое красное спортивного покроя облегающее платье, серебряные украшения, крохотные ступни обуты в изящные туфельки. Я пожирал её жадным взглядом. Всё во мне пело, я летел в какие-то заоблачные выси, и сказка разворачивала своё полотно, будто и не желала заканчиваться…
Я не думал ни о чём, предоставив кроить сценарий наступившего дня Линде, уверенный в том, что моя малышка не подкачает. Она справилась на «отлично»…
Мы начали с того, что въехали в суетню и толкотню оживлённых центральных улиц.
— Похулиганим? — предложила Линда, опустила стекло, когда мы замерли перед красным глазом светофора, и перегнулась, взывая к вниманию водителя ставшей вровень с нашей машины. Тот вопросительно повернул к ней голову.
— Извините, — начала шалунья. — Ваша жена не говорит вам о том, что летом может ходить по квартире в трусах и легко возбуждаться, когда усаживается? У меня была та же проблема, и мы с бойфрендом решили, что я не должна справляться с ней в одиночку.
Я прыснул, наш случайный сосед удивлённо захлопал глазами и слегка покраснел, но в первую очередь — я не мог это не заметить! — он был очарован моей спутницей. Ответа от него Линда, естественно, не дождалась, разочарованно вздохнула и откинулась на сиденье:
— Поехали, дорогой! Общественное мнение молчит и оставляет нас в неведении насчёт своего отношения к животрепещущей теме.
— Линда, ты его здорово озадачила! — весело среагировал я, когда мы тронулись, оставив далеко позади заинтригованного, вернее, опешившего мужчину. — Как бы он в аварию не попал!
— Не волнуйся! Наоборот, тише будет ехать, так как глубоко задумается. О, опять красный! Смотри, там, рядом с чёрным «Лексусом», окно! Подъезжай слева!
Мы играли так с полчаса. Линда перегибалась к оказавшемуся рядом и, как и мы, ждавшему зелёный свет водителю, принимала самый глубокомысленный вид и озабоченно интересовалась, словно дело шло о наиважнейшем в жизни:
— Вы легко определяете, когда на женщине нет нижнего белья? Что скажете обо мне? Что под этим платьем: тело или лифчик?
Или:
— Скажите, вашу спутницу больше привлекают чулки на резинках? Я никак не могу выбрать, но склоняюсь к тому, что ажурный пояс делает меня сексуально более привлекательной.
Или:
— Мой партнёр обожает орехи, и вы понимаете, насколько измочаленной я просыпаюсь утром после того, как он с ними переусердствует. Может быть, стоит принять конвенцию о запрете их употребления перед сном? А то мы, женщины, существа такие хрупкие…
И ещё с десяток подобных пикантностей. Отъезжая от очередного удивлённо разинутого рта, мы заливисто смеялись, припоминая выражения лиц опрашиваемых. Один просто замирал, другому, скорее всего, ещё долго предстояло искать в салоне упавшую челюсть, а третий оказался стойким и даже попробовал, слегка высунувшись из окна дверцы, скосить глаза на ноги Линды… Наверное, это было пошло и глупо, но определённо и очень смешно — и мы хохотали до упаду. А потом оставляли машину у пешеходной зоны, гуляли с такими же прожигателями жизни, какими были сами, зубоскалили, завидя глупую рекламу, уминали картофель фри, сладкую вату и мороженое, отыскивали зелёный парк, располагались на траве и, прижавшись к стволу дерева, вспоминали детские игры в города и реки и гладили друг друга по рукам и щекам, снова мчались в машине, снова шутили, снова шатались по проспектам, распевали старые песенки, заскочив в караоке-клуб… Часы летели секундами…
Уже ближе к вечеру мы снова прогуливались в парке, и у меня вырвалось:
— О том, что было сегодня, я буду вспоминать до конца жизни и даже после. Ты веришь в то, что где-то в космосе есть огромное хранилище, в котором записаны не только все события, но и все мысли, настроения, чувства?
Линда, чуть притомившаяся, снова оживилась, глаза её заблестели:
— Ещё бы! Только не знаю, ядро это или сеть и где именно. И ещё, заметь, мы о себе говорили, а там же всё сохранено, обо всей Вселенной, представляешь? Дух захватывает! Как я хочу туда попасть! Чего только там не наберёшься!
— А мне кажется, я буду вспоминать свои последние двадцать четыре часа, то есть торчать в них и смотреть на нас со стороны — и мне не нужно будет ничего другого. Только эта сумрачная в приближающемся вечере аллея, только наш солнечный день, только твой смех, твои ладони и руки.
— Получай! — Линда рассмеялась, сплела пальцы, закинула их за мою шею и повисла на мне. Я завертелся на асфальте, кружа её, запрокинул голову и проорал в небо:
— Люблю тебя!
— Подожди! Ну, прекрати! — Линда заставила меня остановиться, тормознув об асфальт своей туфелькой, разжала замок сплетённых на моей шее пальцев и взяла меня за запястья. — А почему только последние двадцать четыре? Разве у нас не будет следующих?
Что и говорить, это было моё самое заветное желание! Я вырвался, в совершеннейшем восторге пробежал два десятка метров и, подпрыгнув, уцепил свисавшую ветку:
— Ура! Люблю, обожаю, владей!
Наша следующая ночь была бесподобна. Теперь вёл я, уже познакомившийся со всеми эрогенными зонами Линды, а моя красавица стонала и изгибалась в моих объятиях. Я не лгал своей девочке: не проходит и часа, чтобы я об этом не вспомнил…
— Сегодня я покажу тебе сказку!
— С тобой мне везде сказка…
— Но это совершенно особое место!
— И как же оно называется?
Я скользил взглядам по сладостным формам Линды. Потягивал кофе и опять куда-то рвался, куда угодно, только за ней. Меня словно намагничивала и неудержимо тянула за собой волшебная сила. Она звалась любовью и насчитывала уже сорок часов, второй день я просыпался в постели моей прекрасной.
— Машина времени! — ответила Линда. — Садимся в нашу и едем за город. По дороге — короткая справка, а дальше сам всё увидишь.
Через несколько минут прекрасная красная итальяночка уже рассекала нагретый летним солнцем воздух, летя по шоссе за городом. Линда знакомила меня с предстоявшими зрелищами:
— Это совершенно новый вид туризма, он насчитывает всего полгода, но уже бешено популярен. Представь, в отдалённой от городской застройки местах, километрах в восьмидесяти-ста возведён утопленный в густом лесу здоровый-прездоровый квартал, можно сказать, маленький городок. Дома, гостиницы, рестораны, пара кинотеатров, магазины, аренда автопарка… Конечно, всё это стоит недёшево, но статистика говорит, что окупается очень быстро. В этом городе ты забудешь обо всём на свете, это я тебе гарантирую. Больше ничего не скажу. Доедем — сам увидишь. Вот сюда, сверни здесь налево.
Я крутанул руль, выворачивая на боковую полосу асфальта. Что я ждал? Несомненно, чуда, а что же другое могло подстерегать меня, когда рядом была Линда?
Вскоре обещанный квартал показался. Мне трудно передать чувство, которое меня охватило, когда я увидел шлагбаум и серый камень ближайших домов. Всё и так было не как всегда, я и без того был невозможно счастлив, справа от меня сидела прекрасная Линда, я был охвачен любовью и плыл в хмельном дурмане, а тут передо мной встаёт неизведанное, ждущее, распахивающее двери, приглашающее только избранных, готовое посвятить меня в свои тайны, раскрыться передо мной! Внутри меня звенели и натягивались струны, о существовании которых я не знал ранее, чувство реальности отказывало мне, словно в дивном летнем дне я неожиданно оказался перед входом в какой-то храм с коробком волшебных спичек, исполняющих любые желания. Струны звенели от одного дуновения, явь и сон мешались в мечте и были…
Мы подъехали к шлагбауму, из будки слева от него вышел мужчина в офицерской форме и козырнул нам:
— Добро пожаловать в город забвения!
Я пытался переварить увиденное. В форме офицера что-то показалось мне странным, но додумать я не успел: бросил растерянно взгляд на открывшуюся мне картину, а потом изумлённо-вопросительно посмотрел на Линду.
— Сейчас ты всё поймёшь. Я ничего не хочу говорить, я и сама здесь впервые, но чувствую: мы приехали сюда не зря.
— Вам налево! — подсказал военный. — Вон к тем воротам.
Мы миновали пограничный пост и свернули к указанным вратам, распахнутым, словно тоже приглашавшим. Я выехал на просторную площадку — и обомлел: слева чинными рядами выстроился автопром последнего десятилетия: внедорожники и «Мерседесы», хаммеры и «Майбахи», «Лексусы», «BMW» — десятки и десятки… А справа! О боже! Разноцветные, будто приодевшиеся на праздник, нежно-салатовые, голубые и синие «Кадиллаки» и элегантные белые «Роллс-ройсы», тупорылые, стилизованные под и настоящие гоночные — все как один сверкали плавниками и обтекаемыми старомодными формами, в изгибах линий которых без труда угадывались овалы пятидесятых.
— Ничего себе! — пробормотал я, моему изумлению не было предела.
Как и на заставе, к нам подошёл сервисмен, как и в форме офицера, в его спецодежде тоже было что-то странное.
— Выбирайте любую и проходите туда, — он указал нам на маленькую дверь низкой одноэтажной конторки. — Оформите документы, наём посуточно.
— Я хочу эту, — прошептала Линда и протянула руку в сторону великолепного «Кадиллака» нежно-салатового цвета, широкого, слегка пузатого и снабжённого шестидесятилетней давности плавниками.
Она вышла из «Феррари», подошла к выбранной машине и замерла, поглаживая нагретую солнцем сверкающую поверхность.
Я коротко кивнул, мы вошли в маленький домик, чтобы оформить аренду. За тремя столами сидели три девушки, я силился понять, что не так, и тут до меня дошло: на столах не было компьютеров! Ни на одном, ни одного! Столы и стулья были из дерева — ни грамма пластмассы! На них лежали перьевые ручки и старые канцелярские книги! Причёски девушек украшали локоны, завитые щипцами, я знал эти волны, как-то уложенные в моём присутствии моей заностальгировавшей, уже не вспомнить, по какой причине, бабкой! На одном из столов стоял телефон с диском, в окно был врезан и слегка гудел старый-престарый громоздкий кондиционер, оттуда же, из тех лет, приёмник передавал лёгкую музыку. Затихшую мелодию сменил голос диктора:
— Добрый день! Мы с вами снова встречаемся на «Музыкальной панораме» и предлагаем очередную новинку в исполнении Элвиса Пресли. Наслаждайтесь вместе с нами!
Из ступора меня вывел голос вставшей из-за ближайшего к нам стола девушки, нечего и говорить, что на ней было платье из чистого хлопка с широким подолом и босоножки с красиво выгнутыми каблуками — понятно, по какой моде…
— Вам необходимо приобрести наши деньги. Как вы понимаете, евро и другая валюта от 1955 года и моложе здесь не ходят. А также сдать телефоны, планшеты, кредитные карты и пластмассовые изделия, — девушка обернулась к Линде: — Ручки и сумку можете оставить при себе.
— Да, конечно, — глаза Линды горели. — А я могу расплатиться пластиковой картой?
— Да, банкомат у нас в комнате рядом, чтобы не смущать взгляд уже настроившихся на нашу волну.
— Пойдёмте, пойдёмте! Алекс, подожди минутку!
Я кивнул и понял, что поразило меня на границе помимо отсутствия небоскрёбов: форма офицера — старого образца (как и впоследствии — сервисмена), каменные кладки домов, будки таксофонов, мусорные урны и формы величаво проплывшего и скрывшегося за углом автобуса.
В ближайшие пятнадцать минут нам выдали ключи от «Кадиллака» («Алекс, без дистанционного управления!» — счастливо простонала Линда), вручную выписанные квитанции и путеводитель по городу забвения. Линда с восторгом расплачивалась самыми что ни на есть зелёными-презелёными купюрами с маленькими портретиками посередине без тени цветных разводов. У них не было поперечной строки с обозначением номинала, продольной впаянной наверху нити и шершавой поверхности…
Я втягивался в ещё одну чудесную сказку в своей жизни, пожирая всё открывавшееся взору жадным взглядом, но к новой старой машине привык довольно быстро: сказывался «профессиональный» опыт.
— Это удивительный проект! — растолковывала мне Линда. — Конечно, что-то подобное запускалось и раньше, ты, наверное, слышал о гостиницах с обстановкой времён СССР, об обществах любителей старины, вступившие в которые не имеют права пользоваться телефонами и телевизорами, но это совсем другой масштаб: ты просто окунаешься в эту атмосферу, уходишь в неё с головой. Есть и другие кварталы: шестидесятых, семидесятых. Я хочу побывать везде, походить в этой одежде, послушать эту музыку, посмотреть это кино.
— Ты уже втянулась: для тебя всё — «это», а не «то», — улыбнулся я.
— Тебе нравится? Только честно скажи!
— Ещё бы! Разве ты можешь посоветовать что-то плохое? Я как в сказке, как во сне и мечтаю только об одном: глаза бы не открывать подольше.
— Я так рада! Ну, а теперь обзаведёмся одеждой! Подожди минутку, я буклет посмотрю, — Линда развернула путеводитель. — Ага, нам туда! Сворачивай! Без навигатора, по карте, без холодильника в тачке — какая красота! Дикий Запад в своём первозданном виде!
— Ну это ты немного перехлестнула…
Terra incognita лежала перед нами, в магазин мы вошли с восторгом первооткрывателей.
— Ты должен мне помочь, я ведь не знаю твой любимый цвет… С чьей экипировки начнём: с твоей или моей?
— Давай с твоей, мне не терпится полюбоваться на тебя в этих платьях.
Линда выбрала два платья, две юбки и три блузки. Когда она выходила из примерочной в новом одеянии, я только удивлялся, как мода пятидесятых могла делать женщину женщиной. Тоненькая, беззащитная, с подчёркнутой осиной талией, Линда была ещё краше в этих пышных юбках. И как подходили ей открытые сабо и босоножки на причудливо изогнутых каблучках! Высокий подъём ступни, узкая лодыжка, затянутая в чулок со швом сзади, — ахнул бы и не посвящённый в таинства красоты!
С моим облачением мы уложились быстрее. Серые брюки, как и следует, широкие и перехваченные простым ремнём, белая рубашка и чёрные туфли. Никаких джинсов и кроссовок, синтетики, всех этих несминающихся тканей, люрекса, стекляруса, в магазине не было капрона и нейлона, что уж говорить о лайкре и колготках «хамелеон», о самих колготках! Здоровый кассовый аппарат весело затрещал, выбивая чеки на наши покупки, из магазина мы вышли одетыми уже прилично, в новоприобретённом, и поехали в гостиницу. В предложенном нам номере кровати стояли на высоких ножках, занавески пестрели геометрическими узорами, на тумбочке стоял высокий телефон с диском, а в углу, на столике, — чёрно-белый телевизор с небольшим экраном.
— Великолепно! — определила Линда и сняла трубку с телефона. — Я закажу полдник, а потом — гулять! Возражения имеются?
— Абсолютно никаких! — я опустился на пол подле неё, обняв круглые коленки. — Пешком, в машине, на моих руках — выбирай!
Наверное, даже «музей» не был бы достаточно точным определением для этого удивительного квартала. В музей заходят в современной одежде и смущённо извиняются, если в кармане раздаётся трель мобильника, который забыли отключить, а в этом хранилище недавнего прошлого ничего не напоминало о последующих наслаивающихся друг на друга десятилетиях. Мы гуляли с Линдой по улицам, разглядывали витрины гастрономов, читали афиши на огромных цилиндрах ветхозаветных тумб, глазели на диковинные формы автобусов, здесь курсировала парочка — не столько для бедных, сколько для правдоподобия.
— Ты обратил внимание на лица? — тихо спросила у меня Линда. — Вглядись, смотри! Они все счастливы.
Это была правда, и, наверное, это было главным достоинством замечательного городка, затерянного в глуши зелёной дубравы…
— А дома, кто в них живёт? — спросил я у Линды.
Мы сидели в ресторане, на эстраде играли последний рок-н-ролл, саксофонист старался вовсю.
— Да постояльцы! Здесь же живут месяцами, это мы на денёк заехали. Ну и сервис, конечно. Официанты, уборщицы, горничные, повара, другая обслуга… Ты знаешь, я так хочу, чтобы через год-полтора этот квартал разросся бы и вдвое, и втрое…
— И многие другие кварталы?
— Да. Шестидесятых, семидесятых. Я ориентирована на прошлое, мне оно так мило! Как ты считаешь, это правильно?
— Конечно. Когда оно так прекрасно…
— И мирно. Без забот и опостылевшей суеты. Продолжим праздник?
Линда подняла свои дивные серые глаза, я потащил её танцевать…
Это был восхитительный день, мы гуляли пешком и разъезжали в нежно-салатовом «Кадиллаке», забегали на танцплощадки и кружились в только что запущенных рок-н-роллах, снова гуляли и ежеминутно говорили друг другу «смотри! смотри!», чуть ли не показывали пальцем на то, что нас удивляло.
Наступила ночь. «Вестсайдская история», просмотренная в летнем кинотеатре, настроила нас на романтический лад. Возвратясь в отель, Линда вышла на балкон и запрокинула голову.
— Какая ночь! И звёзды…
Бесспорно, наша третья ночь вместе была такой же сумасшедшей, как и две предыдущие…
Был почти полдень, когда Линда разбудила меня:
— Держи завтрак, мой верный рыцарь! И надень то, в чём приехали: мы покидаем это великолепие.
Я протирал глаза.
— А мы не останемся здесь ещё? Хотя бы на недельку? У меня есть деньги, так что с оплатой проблем не будет.
— Не волнуйся! У нас впереди ещё столько неожиданных поворотов…
Понятно, мне надо было прислушаться повнимательнее и к словам, и к изменившимся интонациям, но изменить что-то я был уже не в силах. И никто не мог…
Спустя полчаса Линда вела «Феррари» прочь от города забвения, я бросал последние взгляды на исчезавшую за раскидистыми кронами сказку. Дорога была ровна и легка, солнце по-прежнему весело светило, но сердце почему-то сжималось… Ещё через несколько минут пути из-за ближайшего поворота навстречу нам вынырнул чёрный неприметный «Фольксваген».
— О! Это же мои друзья! — обрадовалась Линда. — Я отличу их машину даже из тысячи.
— Не волнуйся! Не ты, так они тебя точно заметят.
Наши машины остановились в пяти метрах друг от друга.
— Вылезай! Я тебя познакомлю!
Мы вышли из автомобиля, Линда протянула руку первому из троих мужчин, покинувших свой «Фольксваген» и стоявших перед нами.
— Привет, мальчики! Держите его, теперь он ваш!
В наручники мои руки заковали прежде, чем я оторопел.
— Прощай, Ромео! С тобой было весело!
Линда смеялась своим серебристым смехом, непокорные кудряшки легко обдувал летний тёплый ветерок…
***
Вчера мне предъявили обвинение в угоне автотранспорта, насчитав более десятка эпизодов. Из подозреваемого меня переквалифицировали в арестованного и переместили в следственный изолятор. Бог меня пока милует: я сижу в камере с тихим старичком и каким-то совсем зелёным юнцом, попавшимися на кражах. Моей неволе пошли четвёртые сутки, всё это время я сходил с ума и силился разобраться, что же произошло, но ничего не понимал. Линда предала меня, она работала на полицию — это несомненно. Но зачем, зачем она устроила мне это представление, преподнесла такой щедрый подарок? Я искал и не находил ответа, пока меня не вызвали в комнату для свиданий:
— Поднимайся, к тебе пришли.
Да, это была она, МОЯ Линда, но какая! От фривольных кудряшек не осталось и следа, передо мной стояла уверенная в себе женщина в шикарном безукоризненно белом костюме, плиссировки годе на юбке и пиджаке восходили ко второй половине восьмидесятых, белые лодочки были украшены рубинами, и точно такой же узор повторялся на изящной кожаной сумочке, красиво уложенные волосы были убраны под шляпу с широкими полями. Я должен был ненавидеть её — и не мог. Всё перегорело во мне, кроме того, что я всё ещё любил и всё ещё тянулся…
— Линда, любимая, ну зачем?
Она усмехнулась и уселась за стол, приглашая и меня:
— Присаживайся, пупсик! Заинтригован и ни черта не разбираешь? Я тебе помогу. Тебя могли сцапать ещё тогда, когда ты залез в мою машину, но нам надо было добраться до всей вашей банды. Адреса, пароли, явки. Нам нужны были твой телефон на длительное время и ты на свободе до определённого момента. Нужно было быть уверенным в том, что ты ничего не чухнешь, не подашь никаких сигналов об опасности, нужно было хорошенько покопаться в твоём мобильнике. Узнать, какие приложения у вас в ходу, выйти на всех членов вашего сообщества… Не каждого можно было запеленговать с первого раза — вот и был устроен этот маскарад. Теперь все задержаны, вместе с главным крышующим.
— Ты любила меня? — я с тоской вглядывался в серые глаза. — Хоть сколько-нибудь, хоть чуточку?
— Я тебя умоляю! — рассмеялась Линда. — Ты о чём, что у меня может быть общего с тобой? Несколько оргазмов в постели не повод для страсти.
— А я верил тебе и думал, что мы будем вместе… Неужели тебе совсем меня не жалко?
Линда опять расхохоталась — на этот раз со злорадством:
— Солнышко, ты настолько глуп, что можешь думать о том, что я тебя вообще принимаю во внимание? Кто ты такой? Ты действительно считаешь, что всю эту кутерьму органы затеяли из-за вашей кодлы и прибегли к моей помощи из-за нескольких угнанных автомобилей? Да ты хоть представляешь, кто был с тобой два с половиной дня? Я профессионал экстра-класса, и задержание вашей банды — так, пара зачётных очков. У нашей группы было задание свалить того, кто вас крышевал, а вместе с ним — словить и двух-трёх столь же крупных рыб. Обнародовать их связь с криминалом, скомпрометировать, ославить, порушить карьеру, закрыть вход в высокие сферы, изолировать, упечь. В этой игре вы для нас были просто грязью под ногами, да и ты попался так, по случаю. «Феррари» мы планировали оставить на стоянке на несколько дней — не ты, так другой из вашей организации клюнул бы.
— И для другого у тебя готов был точно такой роман?
— Этот или другой, я не оперирую мнимыми категориями. Отсиживайте теперь своё на нарах. Пожировали — и довольно.
Я не мог с этим смириться, несмотря на то, что она сделала, наплевав на то, чем меня считала и как ко мне отнеслась, я любил её и боялся за её безопасность.
— Линда, это же такие жестокие игры! Рано или поздно кто-то тебя засечёт, ты слишком красива, чтобы долго оставаться неузнанной, тебе вспомнят старое, заставят заплатить… Тебя убьют!
— Мальчик мой, Линда — фантом. Через десять-двадцать дней или через месяц я всплыву в другом месте, в другом качестве, с другим именем, с другим заданием и с другими придумками. Мне нравится изощрять свою фантазию и наказывать порок, так что не волнуйся за меня. Я принесла тебе апельсины, подкрепляйся! Vale et me ama!
«Прощай и люби меня». Всё было кончено, я тянулся взглядом за великолепной фигурой, пока она не исчезла за закрывшейся дверью…
Я сижу в камере и жду конца следствия и суда. Я очень хорошо представляю, какая жизнь будет уготована мне, смазливому, красивому, молодому, после того, как суд состоится. Подставлять задницу вшивым уголовникам после объятий Линды? Увольте! Придётся мне разорвать рубашку или майку и сплести верёвочку, похоронить себя вместе с горькими разочарованиями и порушенными мечтами… Где ты, Линда? Почему я по-прежнему люблю тебя?