Получив письмо от коллектива Кожно-венерологического диспансера, в горкоме партии не спешили сразу же принимать какие-либо меры. Мудрые «вожди народа» решили немного подождать: «Авось само рассосется».
Венедикт хотел направить документы на Детковскую в прокуратуру, но Рабинович считал, что доказательств маловато, свидетели и потерпевшие, если их, как следует умаслят, могут отказаться от показаний.
- Представляете, что на нас с вами навешают? Нас могут отдать под суд за попытку скомпрометировать заслуженного человека.
Однако нетерпеливая Инесса решила нанести опережающий удар и добилась через свои каналы, чтобы в горкоме начали разбирательство «дела».
- Ничего не понимаю, Лазарь Моисеевич, почему Детковской так не терпится поскорее устроить слушание, ведь против нее такие обвинения?
- Чего же тут непонятного, Венедикт Петрович, лучше допустить разбирательство «склок», как она говорит, в горкоме, где все свои, чем в суде, где нечаянно можно напороться на что-нибудь неожиданное. Она дама, привыкшая к «войнам», практика у нее богатая. Она, знаете ли, преподавала в медицинском техникуме, там за ней тоже грешки водились и по части взяток, и по части дисциплины, столько занятий ею было сорвало, что Иванов, директор техникума, не побоялся сам доложить в горком о ее поведении. И что вы думаете, Иванова освободили от занимаемой должности.
Правда, ей тоже посоветовали уйти к нам. Я бы того советчика сам на костер отправил! Так что делайте выводы.
В начале мая Лаврова пригласили в горком в связи со слушанием его персонального дела.
Какой-то совсем молодой работник, хорошо подготовленный, зачитал письмо коллектива и, не дав слова «обвиняемому», предложил снять главного врача Кожно-венерологического диспансера с занимаемой должности за злоупотребления служебным положением и исключить его из партии.
Венедикт чувствовал себя, как в страшном сне, но ему даже оправдываться перед этим молокососом было противно. А тот, чувствуя, что с ним никто бороться не собирается, заключил:
- Прошу положить ваш партбилет на стол, товарищ Лавров.
Венедикт поднялся, усмехнулся и сказал:
- Мой партбилет, пока я жив, вы никогда не получите! Мне его вручили в Сталинграде, когда через мои руки ежедневно проходили сотни раненых, проливавших свою кровь и отдававших свои жизни за Родину. В то время, когда многие из вас просиживали свои штаны в тепленьких кабинетах. А теперь вы присвоили себе право судить людей не по работе, а по блату. Я был, есть и останусь членом партии, чтобы вы о себе не возомнили. Но на прощание я оставляю вам документы, свидетельствующие о фактах взяток и вымогательства врачом Детковской в работе с пациентами, а также о нарушениях ею трудовой дисциплины. Здесь копии названных документов, оригиналы будут направлены в ЦК партии.
Он повернулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
В кабинете воцарилось траурное молчание.
Дома Тоня встретила мужа, выслушала его и сказала:
- Ты поступил правильно, не бери в голову, я считаю, что Рабинович ошибается. Не может быть, чтобы в нашей стране не было честных людей. Не прекращай борьбы, вот увидишь, правда обязательно восторжествует. Венечка, ты просто молодец, сейчас ты мне нравишься, как никогда. И знаешь чем? Своим спокойствием и Верой в правое дело.
- Одно плохо, Тоня, с деньгами будет туговато, а ведь Мариночке нужно непременно помогать.
- Можно, я пойду на работу? - умоляюще попросила жена.
- А с Юриком кто будет сидеть? Готовить, убирать, стирать! Я мужчина, и работу буду искать я. Пойми, дорогая, работу и дом с твоим здоровьем не потянуть. А я хочу, чтобы ты была здорова и счастлива. Все образуется, если нет, сменяем квартиру на Ленинград и уедем туда.
На том и порешили. Но через неделю домой вернулась Марина, нагруженная, как паровоз подарками от друзей и тети Маши.
Получив письмо мамы, Марина решительно перевелась на заочное обучение и на второй день после приезда устроилась на работу на оружейный завод.
- Пусть Венедикт Петрович спокойно, без спешки устраивается на работу, а я пока буду приносить зарплату, и вместе мы не умрем с голода, - заявила дочь.
И, действительно, через неделю принесла первый аванс.
Лавров написал письмо в ЦК КПСС и спокойно дожидался ответа.
Его коллеги почти каждый день заглядывали к ниму на огонек и рассказывали обо всем происходящем в диспансере.
Оказалось, что Рабиновичу опять предложили временно занять пост Лаврова, но Лазарь Моисеевич отказался и ушел на пенсию, заявив, что Лавров - хороший главный врач и отличный специалист - снят необоснованно. Также он подчеркнул, что должна быть создана комиссия, совершенно не заинтересованная в ком-либо или в чем-либо, абсолютно беспристрастная. Лучше всего, если ее члены будут собраны из других областей.
ЦК КПСС отреагировал на письмо фронтовика и прислал свою комиссию из центра. Нужно отметить, что эта комиссия интересовалась не только работой областного диспансера, а начала проверку работы городской и областной партийных организаций.
По полученным от коллег сведениям Лавров знал, что в диспансере проводились опросы всех работников, велись длительные «задушевные» беседы, в том числе, и с перечисленными в письме Лаврова пациентами. Особенно странным показался взятый накануне прибытия комиссии отпуск без оплаты на целый год доктором Детковской И.И., внезапно выехавшей в Прибалтику под предлогом тяжело больной родственницы.
Венедикта пока на беседу не вызывали, и он, продолжая подыскивать подходящую работу, занимался изучением медицинской литературы и народных травников, много читал и часто с самого утра уходил на рыбалку.
Его беспокоило решение Марины учиться заочно и работать, и он постоянно возвращался к этой теме, уговаривая дочь вернуться на дневное обучение.
- Чтобы стать хорошим инженером-экономистом, нужно знать производственный процесс изнутри. Вот я его и изучаю! - говорила Марина. - Да и процессы изготовления одежды, обуви, мне не совсем интересны. Мне ближе машиностроение. Именно поэтому я и перевелись на инженерно-экономический факультет в Политехнический институт на специальность машиностроения. Так что не переживайте, дорогие родители, ничем я не жертвую, но без вас я очень скучаю.
Тоня умилялась ее словам, обнимала и целовала дочь.
- Нам с тобой, моя девочка, тоже намного лучше и спокойнее.
Венедикт вздыхал, а сам думал, что это он виноват во всем. Поехал бы жить в Ленинград, и детям бы было, где учиться, развиваться интеллектуально, постигать высоты культуры и искусства.
Как-то утром он проснулся еще до восхода солнца, тихонечко поднялся, захватил на кухне бутербродик из хлеба с маслом, бутылочку воды, удочки и пешочком отправился в парк, к прудам, где знал каждое местечко. Ему очень хотелось принести для Марины - любительницы свежей жареной рыбки, хотя бы парочку окуньков.
К счастью, ему подфартило придти к прудам первому и его любимое место под ивой оказалось свободным. Он расставил снасти, маленький стульчик и пристроил сетку для рыбы. Чуть выше он расстелил свою плащ-палатку на случай, если спина сильно устанет, и стал ждать улова.
Вода его завораживала, он набирался сил, вдыхая ее запах, наблюдая плавающих уток, прыгающих лягушек сбоку, в зарослях травы.
Солнце уже всходило, а он поймал лишь пару малюсеньких пескарей. Видимо, его разморило, и он даже не заметил, как задремал - сказалась почти бессонная ночь. Многое приходило ему в голову, но ярче всего будоражили воспоминания о войне, о друге Леше. Как ему не хватало его сейчас.
- Внезапно, сзади кто-то присел и приобнял его. Он, не оборачиваясь понял, что это его друг.
- Как жизнь? - спросил он его тихо и улегся рядом с его плащ-палаткой.
- Трудно, Леша. Меня из партии исключили, но партбилет я им не отдал. Ты же знаешь, где я его получил и всегда гордился этим. Но в горкоме такие вурдалаки. Рабинович меня предупреждал и был прав.
- Знаешь, Венечка, эти вурдалаки, они временные, потому что нет в них веры, нет ни чести, ни совести. А ты честный человек и поэтому будешь всегда выше их. Им воздастся за все, поверь мне.
- Ты не представляешь, Леша, как мне холодно среди них, я хочу к тебе, чтобы ты всегда был рядом.
- Рано, друг, да и Жизнь - она прекрасна! Радуйся каждому дню и будь счастлив!
Венедикт хотел так много еще сказать ему, но какой-то невероятный звон раздался и крики, как на войне, перед атакой.
Венедикт открыл глаза, звон продолжался. Слева от него рыбачил мужик, и он что-то кричал ему.
Венедикт услышал: «У тебя клюет, тяни же!».
Действительно, у него клевал не иначе, как кит. Колокольчик на удочке звонил, Венедикт дернул, и сорвавшийся с крючка карп, килограмма на два с половиной или три, шлепнулся прямо ему под ноги.
Сосед подбежал к нему.
- Вот это да! Ну, друг, с уловом тебя! А мне вот не везет сегодня.
Лавров наклонился, поднял карпа, все еще бьющего хвостом, отнес его в сетку. Возвращаясь, он обратил внимание на то, что трава рядом с его плащ-палаткой примята, и поднял спичечный коробок, который всегда носил с собой в кармане Алексей.
Сосед по рыбалке проследил за его движением.
- Слушай, друг, - спросил его Лавров, - ты не видел, кто-нибудь подходил ко мне? Может быть лежал рядом со мной?
- Никого не было! Абсолютно точно!
Венедикт посмотрел на спичечный коробок, и сосед тоже.
- Фронтовые! Подари мне его, я коллекционирую спички. У меня уже больше сотни коробков.
- Я тоже! - ответил Венедикт, и на глазах у него появились слезы.
- Сколько их у тебя? - спросил сосед.
- Два.
Он даже не заметил удивление в глазах собеседника, потому что повернулся и отошел в кусты, его душили рыдания, и он еле сдерживал себя.
Солнце стояло уже высоко.
Надо уходить.
Венедикт собрал свои вещи и медленно отправился домой.
Увидев его улов, радостная Тоня вскрикнула:
- Здорово! Сейчас я приготовлю нам карпа в сметане. Вот Марина обрадуется! Иди пока умойся и перекуси.
Она поставила на стол тарелку с жареной картошкой и соленые огурцы, а сама принялась за карпа.
Венедикт выпил воды, съел картошку и только пристроился на диване с газетой, как Тоня вскрикнула и позвала его.
Он бросился, испугавшись, что с женой что-то случилось. Тоня протягивала к нему руку, испачканную внутренностями карпа, а на ее ладони что-то поблескивало.
Присмотревшись, Венедикт понял, что это часы. Его это не сильно удивило, но жена смотрела на них со священным ужасом в глазах, и он взял их, чтобы рассмотреть получше. Он сполоснул улов под струей воды и увидел на обратной стороне часов надпись. Одев очки, он прочел:
- Дорогому Венедикту Петровичу от коллектива Елизовского госпиталя.
Он не мог читать дальше.
- Леша! Леша! - шептал он.
- Очнись, Веня! Причем здесь Леша? Как часы могли попасть в брюхо карпа? Кстати, слышишь, они тикают.
Супруги замерли. Часы действительно тикали. Правда, одеть их было невозможно. Ремешка на них не было.
- Но как… - опять начала Тоня.
- Очень просто. Братец, по возвращению от нас, конечно же продал часы. Вещь дорогая. А тот, кто купил, пошел купаться в пруду, забыв снять их с руки. Вот так они попали к карпу.
Венедикт вдруг развеселился.
«Радуйся каждому дню и будь счастлив!»
- Спасибо! Все будет хорошо, - констатировал он, доставая коробок спичек и пряча его в нагрудный карман костюма.
Тоня смотрела на мужа, ничего не понимая. В ее глазах застыл ужас, и Лавров решил не рассказывать о встрече с другом никому.
- Все нормально! Не переживай, родная!