Новый смысл
I
С того дня, как в пустовавшей ранее комнате на втором этаже поселился Майкл, жизнь Джанни наполнилась смыслом, в котором не осталось места любимому им созерцанию. Потому что смысл, в котором есть место созерцанию, не может быть совместим с тем, в котором производится действие. Чтобы чувствовать себя счастливым, надо выбрать или созерцание, или действие, а не пытаться их совместить, поскольку любой наполненный созерцанием смысл подвергается насилию и перестаёт быть таковым, если соединить его смыслом, в котором есть действие.
Оба хороши по отдельности. Как сон и еда.
Майкл внёс в жизнь Джанни смысл, но одновременно стал частью его любимых книг, неспешных прогулок, спортивного режима и дома в лесу. Да что там говорить! Он стал частью его души.
Как вовремя произошла ссора со Стивом! Уже две недели, как Майкл здесь, а впечатление, будто был всегда. Правда, счастливое состояние не будет долгим, ведь Стив скоро не выдержит разлуки и сделает первый шаг к примирению.
Ещё он может без предупреждения заявиться к Джанни домой.
Вот это будут дела-а.
— Майкл, ты был в Италии? Я не понял сейчас, что такого смешного я сказал?
II
Они полетели в Европу втроём, Джанни, Майкл и Вишня, и сделали это очень вовремя, потому что звонок от Стива раздался в момент, когда Джанни только ступил на гладкое поле аэропорта да Винчи.
— Чёрт тебя дери, Джан, долго ты ещё будешь на меня дуться? Я знаю, что был не прав, знаю-знаю. Ну ладно, я прошу простить меня. Да, я вёл себя как законченный грёбаный мудак. Да, я сукин сын. Да, я тебя люблю и не могу без тебя дышать этим чёртовым воздухом ни минуты. Доволен? Давай подкатывай в город, посидим в ресторане, поболтаем. И на остров пора наведаться, давно я не трахал цыпочек в их бархатные попки.
Стив выпалил всю тираду не останавливаясь и лишь затем перевёл дух. Чёрт, как это трудно — признавать свою вину!
— Я в Италии, Стивви, — услышал он в ответ.
— Ах ты, сукин сын! Даже не сообщил.
— Только прилетел.
— И надолго?
— На месяц как минимум.
— Я так понимаю, ты не прощаешь меня?
— Я тебя простил в тот же день, Стивви.
— Тогда почему уехал так надолго?
— Я её давно планировал. В смысле — поездку. То есть составил план, и всё такое.
— Какой, к чёрту, план? Ты же наизусть выучил эту чёртову Италию! Сколько можно?
— Италия бесконечна, Стивви. Её невозможно выучить.
— Ладно. Я понял. Отдыхай, что я могу ещё сказать?
— Я позвоню.
III
Но Джанни так и не позвонил. Стив набирал его периодически и в разговорах не уставал удивляться внезапности его отъезда и почти нарочитому молчанию. В свою очередь, Джанни нервничал. Каждый раз, когда раздавался узнаваемый рингтон, ему казалось, что Стив вот-вот разоблачит его, и его опасения имели основания. Джанни знал, что с некоторых пор его голос звучит непривычно счастливо, а Стиву не нужно много, чтобы понять, что с ним что-то не так. Стиву хватит интонации, случайного смешка, нестандартно построенной фразы.
Как долго можно будет играть с ним в эти по-детски подлые прятки?
Их принимали за троицу путешествующих геев, и забавнее всего было видеть, как не умеющие скрывать своих чувств итальянцы шумно удивлялись, когда они приглашали подружек, тем более что из-за Майкла их пришлось приглашать постоянно.
Обычно Джанни не смешивал путешествие с развлечениями, но на этот раз он был вынужден сделать исключение, ведь Майкл заявил о своих желаниях сразу по прибытии в Рим и Джанни пришлось организовать общение с прекрасным полом чуть ли не с первого дня.
— За женщин я буду платить сам, — заявил Майкл, когда они обосновались в любимом Джанни отеле на одной из тихих улочек Трастевере. — Вы вроде не педики, поэтому сначала будем любить женщин, а уже потом разглядывать красоты.
Отель в Трастевере не был местом для богачей, но и Джанни не был богачом, а даже если бы был, вряд ли вёл бы себя иначе, поскольку не нуждался в иссушающих душу изысках пятизвёздочных отелей и роскошных вилл с вышколенным персоналом. Раздражали Джанни и швейцары в ливреях, и центр с его бессмысленным многолюдьем, и дорогие удовольствия. Потомок сицилийских аристократов по материнской линии, он предпочитал выбирать иные маршруты. Более простые с виду, но на деле наполненные подлинным знанием настоящего ценителя.
Его вполне устраивали и местный колорит, и относительный комфорт, и крошечные траттории, под завязку набитые говорливыми жителями близлежащих домов. Разве можно сравнить вечное с сиюминутным? Он же не Стив, чтобы искать признания у любовниц.
— А ещё пусть заново уберут мой номер. Здесь грязь.
Уборка и женщина. И это — впервые попав в Рим. Джанни, видимо, требует слишком многого от помешанного на чистоте бродяги с гонором и сводящим с ума взглядом.
— Майкл, а почему так внезапно?
— Что именно внезапно?
— Желание иметь женщину.
— Внезапно? Прости за подробность, но я устал мастурбировать. Две недели там, в твоём чудесном доме, только и делал, что дрочил. Да и у себя в гадюшнике… да, Вишня, нефиг ржать, тоже дрочил. Но в гадюшнике — какое точное слово, Джанни, я в восторге от него — терпеть всё равно было легче. Я там не расслаблялся ни днём, ни ночью. Мне там, честно говоря, было не до женщин.
— Ну ты и фраер, чувак, — захохотал Вишня. — Шепнул бы мне, я бы тебе всё организовал.
— Ты прав, — смеясь, согласился Майкл. — Я действительно фраер.
— А почему ты не гулял? Трудно было подцепить подружку или сходить к проститутке? Ты же говоришь, что тебе есть чем платить? — спросил Джанни.
— Я не мог гулять с девушками, потому что боялся последствий. Одна девушка у меня, правда, была, но я пожалел, что позволил себе расслабиться. Мне нельзя встречаться, чтобы не нажить проблем. Даже с проститутками. А как переехал к тебе, так и страх прошёл. И сразу же проснулось невыносимое желание.
— Я понял, — сказал Джанни. — Вишня, организуй нам девушек.
— Тебе тоже, шеф?
— Да. Чем я хуже вас обоих, чёрт возьми?
Он сделал вид, что не замечает выражения лица Вишни.
IV
Ты впервые в Италии, ты вообще впервые в Европе, люди мечтают о подобной поездке всю жизнь, рядом с тобой такой гид, как Джанни, он столько хочет рассказать и рассказывает, невзирая на то, что рядом с тобой всё время какая-то девка, и ты меняешь их как перчатки, и, чёрт возьми, этот кошмар длится уже неделю!
— Майкл, кто-то говорил, что брезглив…
— Да, я брезглив, но желание секса сильнее. Потерпи. Наемся и возьму себя в руки.
— Ты уверен, что наешься?
Смеётся в ответ.
Ну ладно. Не теряй надежды, Джанни, кто знает, может, он услышит хотя бы слово из твоих рассказов?
Они смотрели Италию по выбранному Джанни стандартному маршруту. В конце концов, Майкл впервые здесь, и надо вести себя с ним как с обычным туристом, а это значит, что, кроме Рима, можно показать Флоренцию и Венецию — и ничего более, иначе будет культурный шок.
Через неделю, загрузившись в нанятый Вишней автомобиль, они оставили Рим и поехали на север. За окнами таяли в дымке последние римские холмы, и Джанни просто из вежливости спросил Майкла, понравился ли ему Вечный город. И услышал в ответ прекрасный рассказ, наполненный явными знаниями по истории, цитатами из рассказов самого Джанни и ещё множеством метких наблюдений, среди которых Майкл выделил усталость потомков древних римлян от туристических орд.
— Как варвары захватили Великий Рим, так и туристы захватили современную Италию, — резюмировал он. — А ещё итальянцы в основной массе небогаты, глобализация губит их самобытность, а мигранты уродуют быт.
И уже очень скоро Джанни, не обращая внимания на то, что Майкл давно взял инициативу в свои руки, отвечал на его вопросы, спорил с ним до хрипоты, сыпал цитатами из классиков, пел рыбацкие песни, которые слышал в детстве от матери, и не замечал или делал вид, что не замечает, как багровеет затылок занимавшего переднее сиденье Вишни.
Вот это да, шеф! Вот это да!
Когда они попали, наконец, в Венецию, Джанни уже был не в силах сдерживать своих чувств и, улучив момент, поцеловал Майклу руку.
Он сидел в этот момент в кресле с планшетом, на экране которого светился составленный им маршрут завершающего поездку броска на юг — в Неаполь и Сицилию, от соблазна совершить который он так и не смог удержаться, хотя поначалу считал это излишеством. Майкл тоже захотел посмотреть маршрут, встал рядом с Джанни и наклонился, чтобы взглянуть на карту.
Тогда-то Джанни и поцеловал ему руку так, как особо ревностные католики целуют руку папе римскому.
В буквальном смысле припав к ней.
В ответ Майкл тоже его поцеловал. Прямо в лысую макушку. Даже не поцеловал — приложился губами, бережно и нежно, как это мог бы сделать не сын, а, скорее, внук, и не к нему, сильному, дееспособному мужчине, а к кому-то старому и немощному. И Джанни едва не лишился чувств от накатившей на него волны нежности в момент, когда почувствовал лёгкое, как дуновение ветра, прикосновение его губ.
— У тебя бессонница, шеф. Что-то мучает тебя, я же вижу.
— Да, Вишня. Мучает.
— Могу я чем-то помочь?
— Нет, сынок. Иди. Я справлюсь.
Он справится с неизбежностью. Он справится. Ты справишься, Джанни.
V
Он млел, когда видел, как нравится Майклу крохотная частица прекраснейшей из прекрасных кухонь в мире. Крохотная, потому что Майкл почти не ел, и его нежелание вкушать пищу вносило ещё большее смятение в мысли Джанни.
«Ангелы не едят и не пьют. Да, но они ещё и не трахают девушек. Нет, он не ангел, конечно. Но, если бы он не был ангелом, он не выдержал бы такой диеты. Он же не ест практически ничего. Правда, пьёт много воды. А может, он морской ангел? Что за ерунда, Джо Альдони, ну что за ерунда! Интересно, а как на него отреагирует Артуро?»
При воспоминании об Артуро Джанни погрустнел, ведь встреча с ним могла произойти только на острове.
А кому принадлежит остров?
Правильно, Джанни. Тому, кто посвятил жизнь поискам своего идеала. Вот он, этот идеал, милуется с очередной девушкой, на этот раз она, кажется, русская, чёрт их разберёт, этих славянок, они все на одно лицо и все хорошенькие. И ангел милуется с ней в двух шагах от тебя — во-он там, на мелкой гальке рукотворного пляжа в маленьком прелестном отеле на такой же прелестной Искье. Кстати, он перестал тебя стесняться, ты заметил? И Вишня рассказал, что подсмотрел в итоге, как он занимается любовью.
Ты был рад слышать похвальные слова.
— Он прекрасен, как Аполлон, шеф, ну тот самый Аполлон, который в Ватикане стоит. Я ещё сфоткался возле него, а ты сказал, что я латентный гей. Я ещё спрашивал, что такое латентный, а пожилая леди вмешалась и сказала…
— Она сказала, что ты не латентный, а просто невоспитанный и сразу видно, что американец.
— Сама она кошёлка старая, вот она кто. Как я сдержался, чтобы не подсадить её на тех здоровых каменных зверей у входа, не знаю.
— Ты говорил о Майкле, Вишня.
— Он красавчик, шеф. Во всех смыслах. И у него классная задница.
— И кто ты после этого?
— Ха-ха-ха-ха-ха!
Встреча…
I
Джанни решил тянуть со знакомством Майкла со Стивом до тех пор, пока будет возможно. А что? Может, он просто хотел присмотреться как следует? Стив знает о его дотошности и не удивится или сделает вид, что не удивится.
Но все его планы рухнули по приезде в Нью-Йорк: не прошло и часа, как они переступили порог дома, а Стив уже заявился к нему в гости.
— Вот это чутьё, — сказал бы Вишня, если бы знал до конца всю подоплёку происходящего.
И, чёрт возьми, надо же было Джанни оказаться в ванной комнате, когда раздался звонок. И надо же было, мать его, чтобы именно Майкл открыл входную дверь, опередив застрявшего возле холодильника Вишню!
Что за карма, чёрт её дери, у тебя, Джанни Альдони! Что за чёртова карма!
II
Майкл сразу узнал босса Джанни и Вишни в стоявшем на пороге высоком мужчине с густыми светлыми волосами, цепким живым взглядом и угадывавшимся под одеждой тщательно сформированным контуром мышц. Фотография гостя стояла в доме на самом видном месте, Вишня отзывался о нём самым уважительным образом, да и Джанни за время пребывания Майкла в доме успел кое-что рассказать.
— Он крутой чувак, твой Стив, — сказал тогда Майкл, внимательно разглядывая на снимке смеющееся лицо.
Джанни предпочёл промолчать.
А что он мог сказать в ответ? Конечно, крутой. Ещё какой крутой!
И с чего это он решил отложить разговор со Стивом на более позднее время, думая, что всегда успеет рассказать, по какой причине появился поздним вечером в похожей на купе комнате на окраине одного из самых дурацких районов Нью-Йорка?
Малодушие — дивиденд, явно выдаваемый дьяволом, Джанни Альдони. Может, поэтому за него приходится платить тройную цену?
То ли рассказы Джанни, то ли пара мимолётно услышанных от Вишни полных уважения реплик в адрес босса, а может, и то и другое сделали своё дело, потому что, увидев гостя, Майкл смутился.
Что испытал в момент встречи Стив, можно не объяснять. Однако он не был бы тем самым Стивеном Гордоном Дженкинсом, который выжил и поднялся на самый верх в обстоятельствах, когда любой другой на его месте давно исчез бы без следа, если бы не сумел сразу взять себя в руки.
— Привет, — с улыбкой сказал он. — Могу я войти или так и будем стоять у порога?
Виновато улыбнувшись в ответ, Майкл отошёл в сторону и впустил Стива в дом.
— Привет, Вишня, — махнул рукой Стив осклабившемуся Вишне. — А ты загорел.
— Итальянское солнышко не щадит, босс, — охотно разъяснил Вишня. — Не ожидал вас увидеть здесь. Вы нечастый гость. Пойду поболтаю с парнями, с вашего позволения.
И он вышел из дома, чтобы пообщаться с двумя сопровождавшими Стива парнями и дать боссу возможность самому решить, нужно его присутствие в данный момент или нет.
Проследив за тем, как Вишня покидает дом, Стив обернулся к Майклу, широко улыбнулся и, протянув руку, сказал:
— Познакомимся? Меня зовут Стив.
— Я знаю, — постепенно преодолевая смущение, ответил Майкл и пожал протянутую ему руку. — Джо много рассказывал о вас. Меня зовут Майкл. Майкл Уистли, сэр.
— Какой ты церемонный. Ты что, из иезуитского колледжа? — спросил Стив и засмеялся собственной шутке. — Я тоже так себя вёл, когда знакомился со своей будущей женой. Обратился к ней «мэм», и она всю жизнь припоминает мне это. Давай без церемоний, ладно?
— Конечно, — улыбнувшись, подхватил Майкл и скорее по привычке, нежели специально проследил за реакцией гостя на его внешность, но Стив никак не отреагировал, а как ни в чём не бывало продолжил его допрашивать.
— Так ты кто, Майкл? Я имею в виду — по отношению к Джану.
— Как ты его назвал? Джан?
— Да. Я так называю этого сукиного сына.
Майкл приподнял брови, как бы удивляясь очередной версии имени Джанни, затем объяснил Стиву, кто он и зачем он здесь.
III
Стив стоял расставив ноги и засунув руки в карманы скроенных с нарочитой небрежностью брюк, с непроницаемо-вежливым лицом, хотя на самом деле практически не слышал, о чём вот так просто, обыденно, по-земному говорит ему ангел, которого он искал столько лет, тысячи раз прокручивая в голове варианты встречи.
Желание не выдать себя оказалось настолько сильным, что у него разболелась голова, и он отреагировал на рассказ Майкла в не свойственном ему предельно лаконичном стиле.
— Вот и славно, — только и смог сказать он, но ничего не значащие слова сняли наступивший ступор, и Стив смог сделать вдох и сдвинуться с места.
Почувствовав свободу, он тут же без церемоний подошёл к Майклу на близкое расстояние и уже открыто, не таясь, стал рассматривать его.
Ответная реакция последовала незамедлительно.
— Ты гей? — спросил Майкл. — Нет, я ничего не имею против. Просто спрашиваю для ясности.
И осторожно, будто снимая пробу, и одновременно ободряюще похлопал Стива по плечу.
Стив от души рассмеялся.
— Скажу тебе по секрету страшно неполиткорректную вещь, — сказал он, вновь отходя на полшага назад и засовывая руки в карманы. — Терпеть не могу педиков. В душе твой собеседник Стив Дженкинс — законченный гомофоб, только — тсс-с, это секрет.
— Если это секрет, почему ты выдаёшь его мне, первому встречному? — по-прежнему не сводя с него глаз, спросил Майкл.
Стив ничего не ответил ему, лишь слегка улыбнулся и пожал плечами. Говорить он вновь не мог.
— Хочешь выпить чего-нибудь? — сменил тему Майкл, жестом показывая в сторону вооружившегося батареей бутылок барного столика.
— Нет, — мотнул головой Стив. — Расскажи про свою семью.
— А ты шустрый, — сказал Майкл, гадая про себя, кто всё-таки перед ним — крот или раб, и всё больше склоняясь к мысли, что, скорее всего, ни то ни другое.
— Ты даёшь повод для любопытства, согласись. Не каждый день встретишь такого красавчика.
— Мой отец был дальнобойщиком, — не отреагировав на реплику Стива о внешности, сказал Майкл. — Он погиб в аварии, когда мне было четыре года.
— Сочувствую. А где твоя мама? С ней-то, надеюсь, всё в порядке?
— Я ничего не знаю о ней и не желаю знать, — разглядывая внезапно заинтересовавший его пейзаж за большим окном, сказал Майкл. — Может, всё-таки налить?
— Она что, бросила тебя? — сделав вид, что не замечает попытки Майкла закрыть тему, спросил Стив.
— Не бросила. Продала. За триста баксов.
— Фью-у-у, — присвистнул Стив. — Надеюсь, у неё были на это серьёзные причины.
— Да. Серьёзнее не бывает. Уколоться в очередной раз. Это очень серьёзная причина, без сомнения.
— Сколько тебе было, когда она… отдала тебя, Майкл?
Майкл хотел было ответить, но не успел. На антресолях появился сияющий свежестью от проведённой только что водной процедуры Джанни, и разговору по душам пришёл конец.
Стив заметил его появление первым.
— О-о, как же я рад видеть тебя, дорогой, — всплеснув руками, сказал он, обращаясь к нему. — Спускайся к нам, ДРУГ, дай простым смертным насладиться общением с тобой. Ты хорошо выглядишь. Сразу видно, что ты славно отдохнул под итальянским солнцем. И в приятной компании, как я понял только что. Ничего, кстати, что я без приглашения?
В ответ на полный сарказма монолог Стива Джанни молча спустился по лестнице, подошёл к нему и, указывая головой в сторону ведущей в кабинет двери, тихо сказал:
— Поговорим там. Нам есть о чём поговорить.
— Неужели? — сделал круглые глаза Стив. — А я-то, грешным делом, подумал, что помешал тебе своим появлением здесь. Я-то подумал, что тебе как раз совсем нечего мне сказать, мой дорогой ДРУГ.
— Не заводись. Я всё объясню, — снизив голос почти до шёпота, сказал Джанни.
— Ну что ж, пойдём, раз зовёшь, — не стал упрямиться Стив. — Майкл, а ты пока не скучай. Посмотри телек, к примеру. Или поиграй в игры. Ты любишь играть?
— Не твоё дело, — как бы мимоходом сказал Майкл, продолжая смотреть в окно.
— Дерзкий, — заметил Стив, обращаясь к Джанни. — Весь в меня, ты не находишь?
И, подмигнув удивлённо обернувшемуся Майклу, двинулся в сторону кабинета.
IV
Джанни направился было вслед за Стивом, но приостановился, подошёл к Майклу и вполголоса обратился к нему:
— Майкл, послушай, мы с тобой так и не поговорили о том, о чём обязательно должны были поговорить. Я тянул с разговором и не буду этого скрывать.
— А ларчик стал постепенно открываться, — заметил Майкл.
— Я всё объясню. Потом.
— Не будет никакого «потом». Думаю, мне больше нечего здесь ловить.
— Но почему? Стив чем-то обидел тебя?
— Нет. Но что-то подсказывает мне, что он может сделать это в любой момент. Есть ещё кое-что. Я только что осознал, что вы все тут — грёбаные извращенцы. А это означает, что мне с вами не по пути.
— Успокойся, пожалуйста, я очень прошу. Это всё не то, я клянусь тебе. Понимаешь… Стивви… В общем… Он ищет тебя всю жизнь. Это долгий разговор, в двух словах, скорее всего, не получится. Иди к себе в комнату, посиди там, пока мы разговариваем. Я очень прошу.
Майкл ещё несколько секунд смотрел в глаза Джанни, затем резко повернулся и пошёл к лестнице. Перепрыгивая сразу через несколько ступенек, поднялся на антресоли и уже оттуда крикнул:
— Иди в кабинет, Джо. Нельзя заставлять босса ждать.
И с этими словами скрылся в своей комнате.
Джанни схватил смартфон и набрал болтавшего с парнями Вишню.
— Всем следить за домом. Если Майкл сбежит, я спущу с вас шкуру, парни.
— Вот за твои мозги я и терплю тебя, сукин сын, — услышал он голос Стива, который всё это время стоял, прислонившись к косяку двери кабинета, и внимательно наблюдал за происходящим.
— Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что задумал мальчишка, — устало ответил Джанни.
Они вошли в кабинет и расположились в удобных кожаных креслах. За большими витражными окнами умиротворяюще любовался собой насыщенный всеми оттенками зелёного пейзаж. Джанни предложил Стиву выпить, но тот отрицательно мотнул головой.
— Хватит дрочить, — сказал он, метнув в сторону Джанни цепкий взгляд. — О твоих художествах мы потом поговорим, а сейчас рассказывай, где ты его встретил. С подробностями. Ты же знаешь: нет лучшей возможности собрать информацию об интересующем тебя объекте, чем погрузиться в детали его быта. Что-то в них кроется, в деталях. Напомни-ка, что? Или ты забыл?
— Не забыл.
— Конечно, не забыл. Даже я помню, что в деталях, как правило, кроется дьявол. Такой вот сукин сын, что с него возьмёшь. Итак, где ты его встретил?
— Кого? Дьявола?
— Джан, я еле сдерживаюсь, чтобы не размазать тебя по стене, и меня удивляет, что ты этого не чувствуешь.
Джанни примиряюще поднял руки.
— Всё-всё. Рассказываю. Успокойся, сынок. Успокойся. Я встретил его на улице, проследил за ним и нанёс визит к нему домой. Мальчишка обитал в ужасных условиях.
— Где именно?
— В Куинсе, но в самой вшивой его части. В комнате, похожей на гроб.
— С ума можно сойти. Кстати, только что он сказал мне, что его отец погиб, а мать продала его за триста баксов, когда ей понадобилась доза.
— Парни уже работают в этом направлении.
— Наркотики?
— Что?
— Он наркоман?
— Нет-нет. Как сказал про него Вишня, ангелочек не пьёт, не курит, не колется, не глотает, не нюхает.
— Ха-ха. И даже не курит и не трахается?
— Ну почему же? Трахается. Но не курит. Ни травы, ни никотина. Нет, траву может покурить, но очень редко. А ещё он практически не ест. Один помидор в день или кусок арбуза. Может выпить разбавленный водой сок. Может съесть кусок очень хорошего хлеба, ну знаешь, такого, домашней выпечки. Сядет к тарелке, отрывает по кусочку и ест. Медленно так.
— Это противно?
Джанни промолчал. Что за глупый вопрос! Так говорить о Майкле!
— Понял, — усмехнулся Стив. — У него есть дев… нет, по-другому спрошу. Какой он ориентации?
— Нормальной. И девушка вроде есть, если ему верить. Дело в том, что в Италии Вишня предложил ему взять на весь период поездки красивую девушку для сопровождения. Самую лучшую предлагал, на выбор, но он отказался. У меня, говорит, есть уже на примете девушка, поэтому я не буду встречаться ни с кем больше одного раза. Но подробностей о ней сообщать не стал. Он вообще не из болтливых.
— Образование есть?
— О да! Весьма приличное! Отличный английский, очень недурной испанский, и по-итальянски может изъясняться, правда, ему не хватает практики. Хорошо знает мировую историю и литературу, реально хорошо, я был удивлён, такие знания можно получить лишь в престижном колледже или частным образом. Так что загадок много. Но это временно, ты же понимаешь. Парни раскопают о нём всё, до самых мелочей.
— Пусть копают, хотя, я думаю, он сам о себе всё расскажет. Мне точно расскажет.
— Что ты собираешься с ним делать?
— Странный вопрос, Джан. Поселить его в достойные условия — первым делом. Кстати, почему он так плохо одет? Ты что, не мог купить ему приличную одежду?
— Он не позволил. И за гостиницу сам платил.
— У него есть деньги?
— Немного. Тысяч тридцать, как мне сообщили.
— Неплохо для малолетнего бродяги, ты не находишь?
— Я же говорю — мы работаем.
V
Пока Стив и Джанни выясняли отношения, Майкл, кусая губы, сворачивал из собственной простыни и наволочек верёвку, чтобы спуститься из окна второго этажа вниз, на невидимую с фасадной стороны боковую часть зелёной лужайки.
— Беги, пока не поздно, Мигелито. «Беги, Лола, беги», — пробормотал он, вспомнив мимоходом, как ценила Джейн европейское кино, которое ему поначалу казалось скучным и удивляло вниманием к экзистенциальным деталям.
Он быстро собрал вещи, сбегал в ванную за зубной щёткой, упаковал всё в свой старый рюкзак и перекинул импровизированную верёвку через подоконник открытого окна.
Зацепиться на боковой стене дома было совершенно не за что, но Майкла это не смущало. Надо как-нибудь добраться до уровня первого этажа, а там он просто спрыгнет на землю и даст дёру из этой чёртовой клоаки.
Он уже хотел забраться на подоконник, как метрах в тридцати от дома, прямо у кромки леса, увидел Вишню.
На обычно улыбчивом лице телохранителя на этот раз не было и следа веселья, лишь медленно двигалась пережёвывающая жвачку челюсть. Это движение было единственным, что напоминало о том, что на лужайке стоит живой человек, а не статуя, и Майкл отчётливо понял, что у него нет ни малейших шансов сбежать и из этого дома, и от этих людей.
— А не пошёл бы ты в жопу, — прошептал он и показал Вишне выставленный в неприличном жесте безымянный палец.
Вишня на брошенный им вызов никак не отреагировал.
— Ты влип, Мигелито, по полной программе, — прошептал Майкл, продолжая рассматривать Вишню. — Кончай рыпаться, это даже не смешно.
С этими словами он подтянул внутрь комнаты верёвку, не торопясь развязал все узлы и так же неторопливо опять застелил постель. Затем разобрал сложенные в рюкзак вещи, сам рюкзак спрятал в нижний ящик длинного светлого комода, взял наушники, врубил музыку и прямо в обуви улёгся на покрывало с геометрическим абстрактным рисунком, которым была застелена его кровать.
— В твоей жизни наступил новый этап, Мигелито, — обратился он к себе. — И куда он тебя заведёт, даже мамита не смогла бы угадать. Лишь спросила бы с укоризной: «Эх, Мигелито, и как же ты дошёл до такой жизни?»
«До какой жизни?» — спросил бы я.
«А вот до такой, непонятной, — сказала бы она. — Я-то думала, ты будешь президентом, а тебя люди считают вещью. Берут, когда захотят, когда не захотят — отдают».
«Никто ещё меня добровольно не отдал, — возразил бы я. — Ну, кроме Панчито, но он как раз не в счёт».
«Почему не в счёт?» — спросила бы она.
«Он меня ненавидел», — сказал бы я.
Воображаемый диалог с Тереситой в итоге не удовлетворил его, потому что Майкл не нашёл в нём ответов.
И вообще, не стоило вспоминать мамиту.
«Поздравляю тебя, Мигелито, — мысленно резюмировал он. — Сегодня у тебя появился хозяин. И раб здесь не он. Раб здесь — ты!»
Сразу захотелось плакать, но Майкл сдержался, только громче включил музыку, чтобы заглушить возникшее против воли и, как назло, не желавшее исчезать разочарование.
Нервное напряжение вскоре принесло свои плоды, и в итоге он крепко уснул.
— Малыш спит, — заговорщически подмигнув, сообщил в приоткрывшуюся дверь кабинета Вишня.
— Не спускай с него глаз, — отозвался Стив, и Вишня исчез.
VI
Во сне, не таком, конечно, как его лиловые сны, а больше похожем на воспоминания о проведённых в Мексике временах и при этом беспокойном и муторном, мелькали лица, слышались упрёки невидимого Гонсало, Тересита била палкой Инеситу и приговаривала отчего-то: «Вот тебе, Гуаделупе, вот тебе», Инесита беззвучно кричала и просила прощения в ответ.
Вот и Майкл. Он бежит по дороге, за ним гонится Хосито, Майкл не видит его, но знает, что это Хосито, что он догоняет и вот-вот догонит его.
Майклу страшно.
А вот и Джейн. Она ругается и смотрит с укоризной. В руках у неё корзина с фруктами, та самая, что всегда стояла на столе в кухне дома Гонсало, и Джейн жалуется, что корзина тяжелая и она устала её носить. Майкл чувствует себя виноватым, хотя сам не знает почему. Ах да, он, кажется, должен был отдать корзину Зануде Смиту, но не сделал этого.
А вон и Мигель Фернандес. Стоит на горе, смеётся и говорит Майклу:
— Я тебя предупреждал.
— О чём? — беззвучно спрашивает Майкл, сильно плачет и кричит, но крика его никто не слышит.
Проснувшись, он долго лежал, просто глядя в потолок.
«Ты никто, и зовут тебя никак, и ты никому не нужен, кроме всяких извращенцев, пусть даже таких умных и богатых, как эти. А ещё ты нигде не учишься, не хочешь делать карьеру, не занимаешься ничем и не нашёл себе хорошую девушку, а просто придумал, что она у тебя есть. У тебя нет даже жилья. Они называют тебя ангелом, и они правы, чёрт возьми. Ты тоже знаешь, что ты ангел, не надо отнекиваться и обманывать себя, говоря, что лиловый мир снился тебе потому, что твоя мать была наркошей. Какая ерунда! Ты, конечно же, ангел, но жалкий и ничтожный. Залетел из лилового мира сюда, а обратной дороги не нашёл. И у тебя даже нет сил покончить с собой!»
Наконец полились слёзы, и он лежал и плакал, попутно кляня себя за то, что ведёт себя как девчонка.
Как мне плохо, мамита…
Новая жизнь
I
Для Стива встреча с Майклом закономерно закончилась бессонной ночью. Он метался по кабинету и под бутылку коньяка выкурил громадную сигару, послевкусие от которой «заполировал», по его собственному выражению, крепким косяком величиной чуть ли не четыре дюйма.
Ни свет ни заря он уже примчался к Джанни, но в дом не зашёл, а забежал в примыкающую к нему пристройку и все переговоры о будущем обустройстве Майкла вёл оттуда.
С самим Майклом он встречаться не стал.
Он принял решение поселить Майкла в «небольшом помещении», как Стив шутливо назвал апартаменты в триста квадратных метров с двумя спальнями, кабинетом-студией, кухней-столовой и залом, которые были давно приобретены отвечавшими за недвижимость агентами Стива в тихом квартале Верхнего Вест-Сайда, подальше от суеты и посторонних глаз, в старинном модернизированном девятиэтажном доме с огороженной и утопавшей в зелени территорией, подземным паркингом и напоминавшим дворцовый зал для приёмов подъездом. Отделанная в дорогом и одновременно очень свободном стиле квартира, по мнению Стива, как нельзя лучше подходила к ситуации, так как имела два выхода, один из которых вёл к обшитому красным деревом лифту, а второй — в соседнюю квартиру, также принадлежавшую ему. Там Стив распорядился поселить охрану.
— Может, не будешь так наседать? — попробовал остановить его Джанни. — Ты хотя бы поинтересовался, хочет ли он жить там, где ты собираешься его поселить. В огромной квартире, совершенно один, да ещё и с хвостом за стеной.
— Хвост не будет ему досаждать, я даже камер в его берлоге не поставлю, так что не выдумывай. И вообще, не вмешивайся, артист, — отрезал Стив и, перестав обращать внимание на Джанни, набрал в фейстайме одного из агентов.
— Значит, так, Марк, да-да, я тоже приветствую тебя и рад тебя видеть, так вот, Марк, в течение пары дней в апартаментах на Весте, ты, надеюсь, понял, в каких именно, надо кое-что сделать. Записывай или запоминай, только смотри ничего не упусти. Активируй в доме видеонаблюдение, и внутреннее, и наружное, и посели рядышком самых толковых ребят из охраны. В самой квартире камер не ставить. Да-да, только вокруг, ты всё правильно понял.
Он выслушал ответ и продолжил распоряжаться:
— Нет, это не всё. Пусть забьют под завязку гардеробную комнату самыми лучшими вещами, о которых мог бы мечтать юноша шестнадцати… Что, Джан? Ну да… семнадцати лет. Да, ты не ослышался, в квартире будет жить молодой человек, и это, чёрт возьми, не то, о чём ты сейчас подумал.
С ухмылкой выслушав ответ, он продолжил:
— Итак, там должно быть… Что? А, да, размеры тебе скинет Джан. Значит, на первых порах там должно быть не менее дюжины денима, столько же футболок, маек, курток и костюмов штук десять, тоже самых крутых. Семь-восемь… нет, двенадцать пар обуви на любую погоду, и чтобы они соответствовали верхней одежде, нет, ну ты точно записываешь вообще, что я говорю, а то… Да? Я распоряжусь выдать тебе самую большую премию в мире. Что? Да, можно и Оскара. Что? А, ещё Золотой напёрсток? А что это такое? Понял, ха-ха. Напёрсток тоже выдадим, мне не жалко, ты же знаешь. Ладно, шутки в сторону. Кроме шмоток, обеспечишь парня всем необходимым. Мужскую косметику привезите, шампуни с бальзамами… Что? Нет, бритва ему пока…
Стив вопросительно взглянул на Джанни, и тот отрицательно качнул головой.
— Нет, ему не нужна бритва, зато нужно нижнее бельё, самое лучшее, конечно, расчёски, халаты, фен, парфюма побольше, крема там разные, скрабы, салфетки, презервативы, лубриканты, чёрт, я не знаю, что ещё? Ты всё понял? Тогда действуй.
Стив улыбнулся в трубку, слушая ответ.
— Да, Марк, в гараже должны стоять машины. Какие? Чёрт подери, конечно, самые крутые! Сколько? Штук пять-шесть на выбор. А, да, хороший байк поставь и лёгких мотоциклов пару штук. Мальчишки любят выпендрёж, и не думаю, что Майкл — исключение. Да, его зовут Майкл, и ты будешь любить и опекать его, как родного сына. Да, на кухне должно быть полным-полно продуктов и напитков на все вкусы. Что? Нет, это я не тебе.
Стив вопросительно взглянул на покачивающего головой Джанни.
— Он не ест, я же говорил тебе, — заметил Джанни.
— Бедный ребёнок. Наверняка это от стресса, — ответил Стив.
Джанни удивился. Чёрт, а ведь он прав! И как же Стивви удаётся сразу узреть самую суть?
— Да, Марк, тут Джо подсказывает, что парень мало ест. Значит, давай ещё диетолога, и анализы все возьмите, так, на всякий случай, мало ли, что с ним, а вдруг что-то серьёзное… Психоаналитик? Нет, не думаю, что ему нужен психоаналитик. Он сам справляется, я уверен.
Стив повернулся к Джанни и сказал:
— Он же не Марша, чтобы бегать к психоаналитикам по любому поводу.
Джанни всё труднее было сдерживать себя. Чёрт возьми, Стив даже не интересуется его мнением! Понятно, что он уже считает Майкла своей собственностью, и понятно, что так оно и есть. Но нашёл-то его Джанни, и хотя бы из этих соображений можно было спросить, что и как. Может, он дал бы толковый совет?
Стив ещё какое-то время обсуждал с Марком детали. Завершая разговор, спохватился, что не всё сказал, напомнил о массажисте, тренере по йоге и плаванию и о том, чтобы на кухне уже завтра хлопотал личный повар, а специально обученный персонал вылизывал квартиру языком.
— В буквальном смысле чтобы вылизывали. Язычком, язычком! — прокричал он и завершил разговор.
— Насчёт уборки ты попал в точку, — заметил Джанни. — Малыш патологически чистоплотен.
— Вот я и говорю — стресс. И нет чтобы сразу же передать мальчишку мне, так нет, мы тащим его в Италию. Разговор о твоих художествах впереди, не думай, что я что-то забыл.
— Ради бога, — пожал плечами Джанни. — Я готов к любому разговору.
— Вот и отлично. Звони сейчас Дэвиду, мне надо сделать ещё несколько заказов. Позарез нужны хорошие камни, потому что мой ангел будет носить кольца, фенечки и пояса с бриллиантами чистейшей воды. И всю одежду ему будут шить на заказ, и обувь тоже, и бельё будет с его монограммой, и постель, и все его автомобили, велосипеды, ролики, доски для сёрфинга — всё будет по спецзаказу, посуда, стаканы, косметика — всё-всё! Один сплошной эксклюзив!
— Ты же уже купил ему большую часть перечисленного.
— Ты издеваешься? Это же временно, на первых порах. Эксклюзив требует основательной подготовки. Вот сколько времени тебе требуется, чтобы сшить себе костюм?
— Стив, может, притормозишь немного — на первых порах? Он жил в трущобах, не расставался с пушкой, носил очки и шапку, чтобы не бросаться в глаза, боялся каждого прохожего. Ему надо прийти в себя, а не превращаться в игрушку для твоих амбициозных утех.
— Всё сказал? И как разволновался, смотрите на него, даже лысина запунцовела, будто сварили в кипятке. Давай так, Джан. Ты уже вдоволь наигрался в отцов и сыновей, а сейчас пришёл мой черёд. И играть я буду по своим правилам. Не выводи меня из себя, я в который уже раз, чёрт возьми, вынужден напомнить тебе, что еле сдерживаюсь из-за того, как ты повёл себя, когда нашёл его. И хватит называть его малышом.
— Почему?
— Я сказал уже почему.
— Я не слышал. И почему?
— Меня это бесит!
Джанни ничем не показал своего возмущения словами Стива. Поднял по привычке вверх обе руки, затем взял смартфон и набрал номер личного ювелира Стива, одного из давних агентов, выходца из русской эмигрантской среды, умницы и ловкача по имени Дэвид Редчикофф.
После не менее эмоционального, чем до этого с Марком, разговора с ювелиром Стив сказал, что уходит, потому что у него полно дел, а вечером он идёт с семьёй на премьеру в Мет и должен успеть привести себя в порядок.
— Какая-то чёртова новая концепция «Травиаты», как мы можем это пропустить, ты что, Джан, — иронично объяснил он предстоящий поход в оперу.
— Я в курсе. Иду туда на следующей неделе. Ты представишь Майкла семье?
Стив не сразу ответил Джанни на последний вопрос. Задумавшись, подошёл к окну и довольно долго смотрел на просторную лужайку перед домом, затем обернулся и пустился в объяснения.
— Нет. Пока, во всяком случае, точно нет. Думаю, что и потом тоже. Он из этой жизни, а семья из той. Я сознательно не буду давать более точных характеристик своим двум жизням, не буду делить их на главную и второстепенную. Честно говоря, не знаю, какая из них главная, но точно знаю, что Майклу там делать нечего. Его появление нарушит весь выстроенный с такими усилиями баланс, а я никак не могу этого допустить. И потом, я понятия не имею, как его представить. Сын? Ангел? Найдёныш? Просто очень красивый мальчик? Ха-ха, представляю себе, какую гримасу скорчит Марша.
— Я понял, — почему-то почувствовав облегчение, сказал Джанни.
II
Сбегая по ступенькам небольшого крыльца дома Джанни, Стив пел. И потом пел весь вечер. И даже подпевал в опере певцам на сцене, чем шокировал Маршу и довёл до истерического смеха Мелиссу.
Одетая в легчайшее шифоновое платье лазуритовых тонов, сиявшая великолепными опалами, подаренными ей к недавнему дню рождения последним на этот момент бойфрендом, Миком Штайнером, Мелисса очень старалась остаться в своём привычном, освоенном ещё в детстве, отстранённо-холодном образе, но поведение Стива выбило её из колеи.
Поначалу она лишь посмеивалась в кулачок, а потом, когда Стив со словами запел «Бриндизи», уже откровенно, не таясь, хохотала.
Одетый в светлый костюм и белоснежную рубашку, с подобранным в тон платью Мелиссы шёлковым нагрудным платком, Мик Штайнер, которого Мелисса шутливо называла Шварцем из-за немецкого происхождения, лишь смущённо покашливал в кулак каждый раз, когда из соседнего кресла начинали доноситься громкие и не всегда чистые подпевки.
«Папа зажигает, мама на грани обморока, а ты, как всегда, пропустил самое интересное», — отстучала эсэмэску Теду Мелисса и, не в силах более сдерживаться, выскочила из ложи, а Мик бросился следом.
— Стив, может, хватит? — шипела Марша, изо всех сил сохраняя светскую улыбку на тщательно загримированном лице. — Это примирение с Джо привело тебя в такой восторг?
— С чего ты взяла, что мы поссорились? — с невинным видом спрашивал Стив и продолжал помогать певцам на сцене исполнять «Травиату». — Я просто люблю эту оперу. Волей-неволей полюбишь, если смотреть её в каждом новом прочтении. Кстати, сценография на этот раз не так безумна, ты не находишь, ля-ля-ля-а-а-а…
— Чего нанюхался этот Дженкинс, ты не знаешь? — возмущённо поинтересовался у жены владелец соседней ложи.
III
Наутро за завтраком торжествующая Марша показала Стиву выложенный кем-то на ютьюбе ролик с характерным названием «Развлечение душки Стива» и нарезкой наиболее выразительных сцен из его вчерашнего оперного дебюта. Рядом с нетбуком возвышалась кипа подготовленных специально для разговора с ним таблоидов с его фотографиями.
— Надеюсь, у ролика будет много просмотров, — благодушно заметил Стив, шумно отодвинул изящный белоснежный стул и, насвистывая мелодию «Бриндизи», вышел вон, оставив Маршу переживать своё бессилие в гордом одиночестве.
Всё к чертям, всё! Бизнес? Да ну его! Почти миллион корпораций в загашнике, мелких и крупных, — куда уже больше? Дети? Выросли уже! Марша? Пусть пьёт успокоительное и бегает к очередному психоаналитику. Джанни? О да, Джанни. Стив зол на него, сукин сын не сразу показал ему мальчика, потому что остался наглецом и бунтарём, хоть и скрывает это всю жизнь под маской послушания. Но без него ещё хуже. Без него Стиву неинтересно жить. Будто чего-то не хватает, то ли руки, то ли ноги, Стив так и не смог определить, чего именно.
Как такого наказывать? И вообще, о чём это он, когда жизнь вошла в такой головокружительный виток!
Семейные традиции
I
Мелисса и Тед гостили в родительском доме. Накануне семья Дженкинсов устраивала очередную вечеринку, на которой Стив с очаровательной непосредственностью спел с приглашёнными оперными звёздами ту самую мелодию из «Травиаты», а когда все напились, станцевал канкан и кинулся в одежде в бассейн.
Наступивший в доме родителей день брат и сестра по уже сложившейся традиции встречали у бассейна. Мелисса встряхивала головой и поправляла и без того безупречную причёску, на этот раз представлявшую собой вроде бы небрежно собранные в косичку волосы, но Тед знал цену этой небрежности: утренний визит стилиста обязателен, и это длится уже несколько лет. С тех самых пор, как сестра повзрослела настолько, чтобы начать встречаться с парнями.
— Знаешь, медвежонок, папа, конечно, тиран, но и мама далеко-о не подарок, — оторвавшись от смартфона, заговорила Мелисса. — В детстве мне казалось, что мои родители не имеют недостатков и вообще самые лучшие в мире. Потом самой лучшей довольно долго оставалась мама, она и сейчас почти идеал, хотя на многие её поступки я стала смотреть с диаметрально противоположной стороны. Но в стильности ей не откажешь. Видно, что мама придаёт своему имиджу большое значение, и мне это нравится. Я сама такая.
— Папа тоже, — ввернул Тед.
— О да. Но у него чувство стиля врождённое, в отличие от мамы. Ты видела её фотки времён детства и юности? Это же позорище! А папа в молодости был вылитый Джеймс Дин. Такой же крутой, факт. Но я говорила об идеале. Так вот, папа тоже был идеалом, а потом всё стало меняться, и из идеала он стал идолом.
— Ну ты даёшь!
— А с годами из идола превратился в тирана. Он же тиран, согласись.
— Ещё какой, — с добродушной усмешкой отозвался Тед.
— Крестоносец и дикий средневековый сеньор. Ричард Львиное Сердце.
— Я бы сравнил его с Юлием Цезарем.
Мелисса с любопытством взглянула на брата.
— Не знала, что именно ты ценишь его столь высоко. Мне казалось, что ты ему завидуешь.
— Конечно, завидую. Именно поэтому и оцениваю по достоинству. Он особенный. Такого в ночном клубе не встретишь, конечно.
— Тедди!
Мелисса сделала вид, что возмущена репликой брата, и вернулась к прежней теме.
— Он держит нас с тобой в кулаке.
И сжала в кулачок изящную ухоженную руку, чтобы усилить сравнение.
— Мы даже пошевелиться не можем, — сказала она. — Нет, вроде бы всё тип-топ, всё замечательно: что хочешь, делай, куда хочешь, езди, с кем хочешь, встречайся… А на деле оказывается, что все твои вроде бы свободные действия строго соответствуют…
Она замешкалась на секунду.
— …Строго соответствуют установленным им правилам, — подхватил Тед.
— Да. Вот именно. И, заметь, нам даже в голову не приходит бунтовать. Он так выстроил отношения, что мы молча принимаем его условия — и basta! Никаких телодвижений!
Мелисса схватила стакан с апельсиновым соком, закинула в него ещё несколько кубиков колотого льда, но пить не стала.
— Ненавижу разбавленный льдом сок, — буркнула она, отставила стакан и, забыв о причёске, плавно скользнула в бассейн.
— Ты не договорила, — крикнул Тед вслед нырнувшей в воду сестре.
II
Тед любил слушать, как болтает Мелисса, с самого детства, несмотря на довольно сложные отношения, которые сложились между братом и сестрой. Это было неудивительно: красноречием Мелисса явно пошла в отца, да и харизмой тоже. Живая, острая на язык, лёгкая в общении, вроде бы своя в доску и в то же время никогда не нарушавшая установленную ею же дистанцию, она была точной копией Стива, и об этом знали все, включая Теда, уже давно и безропотно отдавшего сестре пальму первенства. Молли — главная в семье, она любимица Стива, и вполне заслуженно, потому что не только похожа на него внешне, вернее, на его рано умершую мать, и Стив никогда не забывает подчеркнуть их сходство, но и обладает ярким гибким умом, деловой хваткой и фирменным, свойственным лишь Стиву умением рано или поздно взять под единоличный контроль любую ситуацию.
Не по зубам дочери Стива оказался лишь он сам. Он был сильнее её, и Мелисса всегда признавала это. И в детстве, когда, игнорируя всех остальных, в итоге уступала его просьбе подчиниться, и когда они с Тедом выросли и начали постепенно осваивать то, что принято называть взрослой жизнью: первые поцелуи, первый косяк, первый секс.
С косяком Тед, конечно, перегнул. Когда они с Молли впервые попробовали траву, Стив узнал об этом уже на следующий день и впервые предстал перед ними не таким, каким они привыкли видеть его с детства — добрым и ласковым, а совсем иным — жёстким, как наждачная бумага.
Это Молли сравнила его потом с наждачной бумагой, и сравнение было в точку.
— Никогда, — вроде полушутливо, а на деле очень серьёзно заявил он. — Слышите? Никогда никаких наркотиков в моём доме. Нет, травку все сейчас курят вроде бы, да? Но понимаете, мои дорогие, всё дело в том, что тяжёлые наркотики как раз вполне могут начаться с травы, которую вроде бы курят все… Увы, увы, если бы всё было так просто, я бы слова вам не сказал. Тем не менее я говорю, и вы оба должны, нет, вы просто обязаны меня услышать. Потому что на самом деле это не я, Стивен Гордон Дженкинс, с вами говорю, а мой жизненный опыт. А мой жизненный опыт, да будет вам известно, — очень серьёзный парень. Вам придётся к нему прислушаться. Да. Такие вот дела.
— И что ты нам сделаешь, если мы не прислушаемся к серьёзному парню с причудливым именем «Жизненный опыт»? — спросила Мелисса. — Драгдилеры так и вьются вокруг нас, бедных, несчастных деток миллиардеров, подсовывают нам всякую дрянь, соблазняют нас. Как тут устоять? И что такого ты сможешь сделать, если мы начнём нюхать, колоться или глотать колёса? Или даже если траву будем курить постоянно?
И она нарочито распахнула такие же, как у Стива, золотисто-карие глаза.
— Я ничего такого не сделаю, — весело ответил он. — Просто откажусь от вас, и это будет безвозвратно и навсегда. А за дилеров не беспокойтесь. Их я беру на себя.
Он поднял указательный палец в предупреждающем жесте и добавил:
— Это будет не просто отказ, милая. Это будет тотальная потеря семьи и всего, что с ней связано. Прощание с мамой, с собаками, с лошадьми, Тедди, ты же так их любишь, твоих лошадок. С домами и виллами, с яхтой, с поездками на уикенды, с учёбой, в конце концов. С твоими чудесными нарядами и не менее чудесными драгоценностями, малышка. Никаких стилистов или походов в оперу. Никаких фантастических проектов и компенсаций с моей стороны в случае их провала. Тебе, Тедди, больше никогда не удастся принять участие в дерби. И жить на ранчо я тоже не позволю. У вас не останется ничего. Только вы и ваш выбор. Я, знаете ли, больше всего на свете люблю своих детей…
— Даже больше, чем Джо? — вставила Мелисса.
Он усмехнулся, оценив её иронию.
— Я больше всего на свете люблю своих детей, — повторил он. — Но я выкину вас из сердца в тот день, когда вы нарушите моё условие.
И ушёл, кинув на прощание, что всё сказанное касается и алкоголя, но с поправками.
— В конце концов, нет ничего лучше глотка доброго виски, так что включайте мозги, деточки, и учитесь получать удовольствие от жизни, оставаясь самими собой, — ласково улыбнулся он, прежде чем уйти окончательно.
— Откуда он узнал про вчерашнее? — задумчиво спросила тогда Мелисса.
Потом они поняли откуда, потому что после разговора впервые обратили внимание на некоторые особенности их повседневного быта.
Теду помнилось, как Мелисса, как всегда, без стука ворвавшись в его комнату, заговорщически прошептала ему на ухо:
— Его парни всё время следят за нами.
— Не его, а парни Джо, — тоже шёпотом поправил сестру Тед.
— Какая разница? Джо и папа неразлучны. Вот теперь я понимаю, почему мама так не любит его.
Тед ничего такого не понимал, но сделал вид, что понял, испугавшись, что Мелисса разозлится на него и будет, как в детстве, обзывать простачком.
Как же он ненавидел, когда она начинала так его обзывать!
Впрочем, когда они выросли настолько, чтобы начать жить отдельно, Стив снял слежку.
— Убери хвосты, — приказал он Джанни. — Я должен больше доверять близким мне людям, иначе моя жизнь превратится в параноидальный кошмар. Я же не дон Паоло. Просто будь в курсе, где они и всё ли у них в порядке. Не более.
И Джанни в очередной раз поразился умению друга держать под контролем собственных демонов.
III
— Я испортила причёску, — смеясь, сказала Мелисса, запрыгнула в шезлонг, взяла полотенце и обернула им голову. — Придётся всё начинать по новой. У меня же куча дел сегодня.
Молли и Тед всегда приезжали в отцовский дом, если в нём проводилось очередное мероприятие. Это было семейной традицией, и Стив внимательно следил за её соблюдением.
— Семья — это орден, а мы — орденоносцы, — шутил Стив по поводу их единства. — Нам хорошо только друг с другом, и это невероятно круто, скажу я вам.
Мелисса и Тед знали, что он всегда имел в виду и своего друга Джо, когда говорил о семейных традициях. И Марша знала. Каждый раз поджимала губы, когда слышала про орден.
— Ты не договорила, — напомнил Тед сестре о прерванном её купанием разговоре.
— Он всю жизнь изменяет маме, она знает о его изменах и молча страдает. А сейчас у него начался бурный роман.
— С чего ты взяла?
— Медвежонок, ты безнадёжен. Посмотри на его настроение. Он же летает. И смеётся всё время, напевает себе под нос всякие мотивчики и беспрестанно висит в смартфоне.
— Он же с Джо переговаривается вроде… — неуверенно возразил Тед.
— С Джо?
Мелисса закатила глаза и скорчила умильную рожицу.
— Ах, наивный братик Тедди! Не удивлюсь, если у этого самого «Джо» длинные ноги, светлые волосы и лет ему от силы двадцать.
Тут она прервала саму себя и задумалась.
— А может, и нет?
— Не говори загадками, Мо, — взмолился Тед.
— Я говорю, что, может, и не двадцать, а все сорок, и это не блондинка-модель, а невысокая интеллектуалка с ботоксом и силиконовыми сиськами.
— Можно подумать, у двадцатилетней не может быть силиконовых сисек, — заметил Тед.
— У меня, например, нет, — пожала плечиком Мелисса.
— Ты исключение. А мама бы нипочём не спустила отцу измен. Не тот у неё характер. Так что не выдумывай, ладно?
— А что, я не права? — спросила Мелисса. — И так всё ясно. Ты только приглядись — и всё увидишь. Впрочем, я понимаю его, ведь мама ведёт себя с ним как конченая сука. Интересно, она хоть раз делала ему минет?
— Я предпочитаю не думать о таких вещах, — буркнул Тед. — И не надо называть так маму.
— И напрасно не думаешь. Родители — такие же люди, как все остальные, — из плоти и крови, а папа ещё и темпераментный, как вулкан. Они, конечно, оба замечательные, но каждый по-своему. Папа у нас красавчик во всех отношениях. Мама… — Мелисса крутанула пальчиком, явно подыскивая правильное слово, — … тоже красотка, в том смысле, что умница, аристократка, элегантна по-настоящему и отцу точно никогда не изменяла и не изменит. Но друг с другом им хреново. Особенно старается мама. Ума не приложу, как папа с ней живёт. Иногда у меня создаётся впечатление, что они ненавидят друг друга. Ты, вообще, понимаешь, о чём я говорю?
— Понимаю. Не люблю я такие разговоры.
— Неженка, — сморщила нос Мелисса. — Тебе надо учиться преодолевать выстроенные сознанием психологические преграды и освобождать своё зажатое комплексами эго, иначе стресс неизбежен, а это чревато всякими неприятностями.
Она встала с шезлонга, на котором сидела уже бочком, явно собираясь уходить, наклонилась над Тедом и по своей давней привычке заговорщически прошептала:
— Стрессы, медвежонок, чреваты целым рядом болезней. Я тебе больше скажу — они чреваты импотенцией.
И, сделав страшные глаза, ушла.
— Куплю виагру, — ответил, скорее, самому себе Тед.
IV
Как Молли может вот так, спокойно, говорить об интимной жизни родителей? Тед не мог, он даже думать об этом никогда не мог, всякий раз отгонял от себя подобные мысли, с тех самых пор отгонял, как стал подрастать и в их с сестрой жизни появились новые ощущения. А Мелиссе было хоть бы что. Она говорила о сексе между отцом и матерью спокойно, как могла бы говорить о посторонних людях. Обсуждала позы, которые они, возможно, предпочитают. Слова, которые должны говорить друг другу во время жарких любовных схваток. Частоту интимного общения.
Тед демонстративно затыкал уши, когда Мелисса заводила подобные разговоры. Он предпочитал принимать Стива и Маршу такими, какими запомнил их в детстве, и совсем не интересовался подробностями той части их жизни, что шла за сияющими белым лаком дверьми спальни.
Мама — самая красивая в мире. Она сдержанна и скупа на ласку, поэтому каждое проявление чувств с её стороны становится праздником. Мама учит, как правильно себя вести, она нанимает педагогов, ведь Тед и Молли в первые годы учёбы занимаются дома — ещё одна семейная традиция. Она всегда безупречно одета и причёсана, от неё приятно пахнет, она не повышает голоса, никогда не ругает и проводит воспитательные беседы в форме диалога. Тед многое запомнил о том, что можно и чего нельзя, именно из них.
Отец?
Тед страшно завидовал Стиву и одновременно боялся его, и страх этот был скорее иррациональным, чем основанным на конкретных причинах, ведь Стив никогда не давал ему повода бояться, не кричал на него, не был с ним груб и тем более не поднимал на него руку. Но он мог так посмотреть, что Теду сразу становилось не по себе.
В детстве он часто плакал вроде бы без повода, когда ловил на себе взгляд отца, а повзрослев, понял почему.
Недоумение.
При взгляде на Теда в глазах Стива всегда сквозило недоумение.
«Откуда ты такой взялся?» — вроде бы спрашивал он, и Тед сразу казался себе полным ничтожеством.
Несмотря на страх и зависть, Тед обожал Стива, считал его самым крутым чуваком в мире и за все годы жизни, а Теду было уже почти двадцать, ни разу не усомнился в своей правоте.
Соответствовать такому отцу было непосильной задачей. Спокойный и моментами даже флегматичный, Тед совершенно не походил на темпераментного и живого как ртуть Стива, и даже внешность у него была прямо противоположная отцовской: ниже отца почти на полголовы, более плотного телосложения, с симпатичным, но простоватым лицом, на котором мягко светились небольшие голубые глаза.
И вроде с такой же открытой, как у Стива, но одновременно застенчивой улыбкой.
— Вылитый Эндрю, — говорил про него Стив в беседах с Джанни.
Это было неправдой, Тед не был вылитым Эндрю. Обликом вроде похожий на деда-сенатора, на самом деле Тед был похож на Пита Дженкинса, своего деда с отцовской стороны. И, как выяснится позже, не только внешне, но и характером. Просто Стив почти не помнил отца, и ему в голову не пришло сравнивать своего сына с тем, кого он считал самым смелым, самым сильным и самым чутким человеком в мире, практически героем.
Он и вёл себя с Тедом соответственно. Лишь глянет на него мельком — и быстро отводит взгляд в сторону.
Как же мечтал Тед научиться у отца умению «так посмотреть»! Сколько раз он видел, как реагируют на взгляд отца те, кто попал ему под руку: дедушка Эндрю, к примеру, с которым у Стива с первых дней не сложились отношения, или ветреный и капризный Эд, дядя Теда, да и многие другие мужчины и женщины, посторонние и не очень.
«Эх-х, мне бы так научиться», — думал Тед, хотя знал, что никогда не сможет. И даже Мелисса не смогла бы. Она и сама это признавала.
— Я, конечно, крутая девчонка, но папа круче, — покачивая хорошенькой головкой, часто говорила она, и это было высшей похвалой, потому что дождаться, чтобы Молли признала, что есть на свете хоть кто-то круче её, было невозможно.
Остров
I
По желанию Стива, мечтавшего поскорее показать Майклу остров, Джанни, чертыхаясь, уже неделю готовил поездку. Звонил, кому надо, опрашивал на предмет занятости, делал рокировки, откладывал не шибко срочные дела на более позднее время — одним словом, занимался как никогда сильно раздражавшей его рутиной и мечтал лишь об одном: чтобы как можно больше народу отказалось ехать. Ему страшно не хотелось упускать возможность провести время с Майклом, и всё, что могло этому помешать, воспринималось им в штыки.
Как назло — а так и происходит в подобных случаях — команда для поездки набралась довольно большая: не менее дюжины парней, если считать Стива с Джанни. Но, вопреки опасениям, как-то сразу стало понятно, что на этот раз будет как никогда хорошо.
Тон общему настроению на самом деле задал Майкл. Он был вежлив и одновременно весел, даже игрив, к тому же сразу перешёл из личного салона в общий, чтобы, как он выразился, «поболтать с новыми знакомыми». Появление ангелоподобного юноши, которого Стив представил всем как своего приёмного сына, внесло дополнительную интригу в атмосферу предвкушения, всегда царившую среди настроившихся на праздничный уикенд парней накануне поездок на остров, и когда Майкл появился в салоне и сел среди них, они с готовностью приняли его, хохотали над его шутками и беззлобно подначивали его самого, играли в карты, смотрели баскетбол и новости, говорили о политике и женщинах, много ели и много пили и в итоге отлично провели долгое время полёта.
Стив тоже пил со всеми, но меньше, чем обычно, и тоже перешёл в общий салон. Впрочем, он часто так делал, он и самолёт заказал специально для полётов на остров — с двумя просторными салонами, удобный, но без излишеств, чтобы летать с парнями в одной компании. В свой салон он отлучался только по делу — если были срочные звонки — или если хотелось поспать.
Вёл он себя, как всегда, просто и вроде бы не замечал ни всеобщего восхищения красотой своего подопечного, ни интереса к нему, проявлявшегося во всём: и в том, как парни смотрели на него, вроде бы незаметно поначалу, но по мере увеличения возлияний всё более откровенно, и в том, как удивлялись феномену его магического воздействия на них, таких прожжённых и битых жизнью, и во всё более громких возгласах, сопровождавших каждый его жест или фразу, и в репликах, от которых его нежные из-за отсутствия растительности щёки покрывались румянцем, а по лицу скользила едва заметная улыбка.
Джанни понимающе усмехнулся, когда они, разгорячённые непривычно весёлым и насыщенным полётом, сошли с трапа в аэропорту архипелага и он услышал у себя за спиной шёпот Стива:
— Не много ли они себе позволяли, как ты думаешь, Джан?
— Как же ты предсказуем, — с незлобивой иронией отреагировал он. — Но моих парней не обижай. Ты забываешь, что они профессионалы.
— Наших парней, — поправил его Стив. — Наших, Джан. Но ты не учитываешь один маленький штрих. Или делаешь вид. Перед красотой, мой дорогой Джан, трудно устоять. Красота сродни тарану — может пробить любые стены.
— Вот когда пробьёт — тогда и будем обсуждать, ладно? — отрезал Джанни. — Не вижу повода к волнению. И потом, я не понял, ты на что-то намекаешь?
— Откуда мы с тобой знаем, на что они способны?
— Майкл хоть и красавчик, но мужчина, Стивви, мужчина. А не женщина. Вот если бы он был женщиной…
— Если бы он был женщиной, он остался бы в моём салоне, Джан.
— Они прошли тест, Стивви.
— С тех пор утекло немало воды. Люди меняются. И мир вокруг нас сошёл с ума.
— Мои не меняются. Я слежу за этим.
— А Оскар? — спросил Стив, имея в виду одного из парней, славившегося своей неразборчивостью в связях.
— Во-первых, его здесь нет, — возразил Джанни. — Во-вторых, Оскар тоже профессионал, а значит, сможет держать себя в руках. К тому же я не в ответе за него. Это твой человек, и подчиняется он только тебе.
— Но привёл его ты.
— Хочешь, проверим его? Позови в следующий раз, пусть приедет.
— Ты же знаешь, он никогда не ездит сюда.
— Стив, если я — твоя правая рука, то он — левая. Прикажешь — приедет.
— Он не мой друг, так что сравнение неуместно. Ладно, я подумаю. Давай эту поездку пока разрулим.
II
Всю неделю взрывались фейерверками чернильные островные небеса, сияла огнями тысяч лампочек яхта, привезённые с континента музыканты сыграли, наверное, весь репертуар, которым был богат огромный регион к западу от архипелага: от наполненных синкопированными ритмами волшебных карибских мотивов и ямайского регги до бразильского джаза, джаз-фолка и аргентинского танго. Девушки в бикини и топлесс, с приколотыми к волосам живыми розами, брызжущие смехом и податливые, как растаявший воск, танцевали для парней и вместе с ними, дрались друг с другом в боксёрских перчатках на залитом пеной ринге, голенькими бегали по освещённому подсветками парку, отдавались всем, кто хотел их, по любому зову и прихоти. Снимало ночное похмелье ледяное пиво, парни заключали пари, кто сможет проплыть большую дистанцию в бассейне, и пытались играть в баскетбол, что на самом деле не очень-то получалось из-за переизбытка удовольствий.
Просто валялись в шезлонгах с нетбуками в руках и размышляли о вечном, глядя в глубокое небо.
III
Майкл тоже принимал участие в островной жизни, но вёл себя намного сдержаннее, чем можно было ожидать от юноши его возраста. Разве что любил девушек так же рьяно, как остальные, и пару раз оставался танцевать вместе со всеми до утра, делая вид, что не замечает общего восхищения и не сдерживающего слёз счастья Артуро.
Стив тоже несколько раз плакал от переизбытка чувств и периодически обрушивал восторженные речи на Джанни.
— Он всё оценил, Джан. Я показывал ему виллу, мы осматривали пляж, ходили по парку, и он подробно расспрашивал меня о строительстве, об организации островной жизни, о технической стороне — обо всём, короче говоря. Тысячи вопросов и вывод, от которого я чуть не умер от счастья. «Ты крутой чувак, Стивви. Я в восторге», — сказал он. Это те самые слова, ради которых я живу, ты понимаешь, Джан?!
— Ты счастлив, сынок?
— Да, папочка, я счастлив.
Они часто плавали на яхте одни, без парней и женщин. Только команда и они втроём. Принимали солнечные ванны, Майкл пил воду со льдом, даже позволил бармену добавлять в неё ложку сиропа и веточку мяты, Стив и Джанни баловались пивом, из динамиков звучал любимый Джанни джаз, и им казалось, что время остановилось и зависло над ними, не находя в себе сил прервать чарующую прелесть момента.
— Стив, ты ведь женат? — спросил в одну из таких поездок Майкл.
— Да. Её зовут Марша Маклинни.
— И у тебя двое детей — сын и дочь. Джо показывал мне фотки. Твоя дочь — красавица.
— Да, она красотка и похожа на мою мать. Так же умна не по годам.
— А ведь ты ведёшь двойную жизнь, — то ли констатировал, то ли удивился Майкл.
Стив спустил с переносицы солнечные очки и внимательно взглянул на него.
В ответ Майкл проделал то же самое.
— Да, ты прав. Он ведёт двойную жизнь, — прошелестел Джанни.
— Веду, — подтвердил Стив. — Веду. Но только здесь, на этом самом острове, если ты о женщинах. Я изменяю жене и детям только здесь. Потому что здесь — не их территория, скажем так.
— Я не о женщинах. Точнее, не только о них.
— Что ты хочешь услышать?
— Ты бандит? Нет, я спрошу по-другому. Ты убивал людей?
— Людей — нет, малыш. Только бандитов.
— Таких же, как ты?
— Куда им до меня! Они все мертвы, а я, как видишь, жив.
Джанни и Стив засмеялись на этой фразе одновременно.
— И Джо тоже убивал?
— Нет, — поспешно сказал Джанни. — Я организовываю, просчитываю.
— Я понял. А вы и сегодня бандиты, так?
— Нет. Уже почти нет, ха-ха. Уже лет тридцать как почти нет. Мы стали добропорядочными гражданами и гордимся этим. Правда, Джан?
Джанни выразительно промолчал.
— Ты платишь налоги?
Стив засмеялся, но добродушно, как смеются над наивными вопросами, которые любят задавать маленькие дети. За него ответил Джанни.
— Налоги всегда надо платить, малыш. Только глупцы не платят налогов.
— Я не об этом спросил, — заметил Майкл. — Я спрашиваю о другом. Ты платишь налоги со своей теневой деятельности? Не напрямую, конечно, а опосредованно. Через фонды или ещё как-то.
— Во-первых, я даю взятки, и их берут. И я попрошу обратить на это самое пристальное внимание. Во-вторых, я очень много занимаюсь благотворительностью и таким образом смываю с себя грехи.
— Ты думаешь, что благотворительностью смываешь с себя грех торговли наркотиками?
— И это тоже. Я не виноват, что в мире столько придурков, готовых положить жизнь на алтарь собственной распущенности. Я помогаю им забыться, а они за это платят мне деньги. И не надо мне говорить про их детей, внуков и собачек. Если они безмозглые животные, я в этом не виноват.
— Я и не собирался их защищать. Просто спросил.
Стив и Джанни переглянулись.
Зачем ему это?
Он и дальше задавал вопросы — о семье и детстве Стива, о сне, в котором ангел пришёл спасти шестилетнего светловолосого крепыша, приняв его, Майкла, обличье. О доне Паоло и обычаях в его семье. О его скрупулёзной мелочности и животной жестокости.
— У него всегда была эрекция на предсмертный хрип, помнишь, Джан?
— Разве это можно забыть?
О его гибели от их рук, правду о которой они оба, не сговариваясь, решили не скрывать.
— Думаю, я бы тоже убил отца, если бы он так мучил мою мать, — сказал Майкл, выслушав трудную историю, которую они рассказывали вдвоём, перебивая друг друга.
Джанни облегчённо вздохнул, услышав его слова.
Сколько раз он говорил себе то же самое. Он ведь на самом деле убил дона Паоло из-за неё. Только из-за неё.
Говорили о семье Стива и о несчастливых брачных союзах, когда люди держатся друг за друга, не понимая, зачем им это нужно. Честнее разбежаться, наверное, но подчас честность даётся труднее, чем вся мировая ложь, вместе взятая.
Говорили и о том, какое место занял Майкл в жизни Стива, и это неожиданно внесло в их доверительную беседу оттенок драматизма.
— Почему ты не представил меня своей семье?
Вопрос прозвучал мимоходом, небрежно, и Майкл задал его, не глядя. Он держал в руках блокнот и занимался тем, что рисовал в него простым грифелем всё, что видел вокруг: поручни, сияющую чистотой палубу, стаканы с напитками, поднос с фруктами, сброшенные с ног шлёпанцы и летающих над головой чаек.
— Ты должен навсегда запомнить одну вещь, Майкл, — как можно мягче, но постепенно распаляясь, пустился в объяснения Стив. — У меня, как ты уже понял, две жизни, которые я не смешиваю. Ты, так уж вышло, и почему так вышло — тема для долгого разговора, часть этой жизни. И не только ты. Даже Джан, и Вишня, и остров, и голые девочки, и парни, что резвятся там, откуда мы только что отчалили. А семья — она в другой жизни. Там, где легальный бизнес, семейные традиции, приёмы, ложа в Метрополитен, головные боли моей жены, беседы и переговоры. Где мои дети, лыжи и сёрфинг, гольф и моя головная корпорация. И множество других корпораций тоже. И не верь мне, если я скажу, что там мне хуже, чем здесь. Это будет ложью. Мне очень хорошо там, ведь для амбициозного чувака типа меня нет ничего лучше, чем легитимная признанность обществом. Признание на равных сильно заводит, понимаешь?
— Почему, если тебе там хорошо, ты изменяешь своей женщине и своим чудесным детям с этими глупыми шлюхами? И почему твоя семья лишена возможности видеть твой чудесный остров? Когда я женюсь, я ни на секунду не буду расставаться со своей женщиной и детьми. Буду ловить каждое мгновение с ними, упиваться общением, кайфовать просто от того, что они здесь, рядом, а не сами по себе, где-то там, вдалеке…
Джанни хотел было ответить Майклу вместо Стива и таким образом смягчить жёсткость его вопросов, но Стив его опередил.
— Во-первых, у моей семьи есть остров, и не один. Возможно, там не так чудесно, как здесь, но только если сравнивать именно с этим островом, аналогов которому — так уж сложились обстоятельства, — я думаю, нет нигде в мире. Не забывай, я посвятил его тебе, а значит, он должен был соответствовать моему идеалу. И не возражай сейчас. И моя семья, Майкл, ничем не обделена, в сравнении и с чем бы то ни было, и с кем бы то ни было. А во-вторых, мой дорогой, вот когда женишься, проживёшь совместно с женщиной какой-то отрезок жизни и даже заведёшь детей — тогда и поговорим. Ладно?
— Я понял тебя, — улыбнулся Майкл и больше не возвращался к теме семейных ценностей, хотя объяснение Стива оставило в его душе неприятный осадок, в чём он в ходе дальнейших размышлений посчитал виноватым себя из-за привычки лезть не в своё дело.
Осадок остался и у Стива.
— Что этот малолетка понимает в моей жизни, Джан? — пожаловался он, когда Майкл ушёл к себе. — Лезет с вопросами, которые мне никто не смеет задавать. Даже ты. Я вынужден был поставить его на место, как видишь. И как мне теперь объяснить ему, что он для меня лучшее, что есть в этом мире?
— Он разберётся, Стив. Он умный мальчик. Дай ему время.
— Я только этим и занят, чёрт побери!
IV
В ту, первую поездку Майкл впервые в жизни нырнул и на пронизанные солнцем отмели у коралловых рифов между двумя крошечными островками, расположившимися в трёх часах езды от острова, если плыть туда на моторе.
Он нырял не один, а в компании с двумя парнями из агентства, давними любителями дайвинга, один из которых, Эл, всегда брал с собой камеру, чтобы снимать на неё материал для серии роликов о погружениях. Снятый под водой материал Эл обрабатывал и выкладывал в Сеть от имени несуществующего пользователя.
Как ни странно, Стив не любил дайвинг.
— Я предпочитаю наземных рыб, — подмигивал он, и нельзя было понять, шутит он или нет.
А Джанни вообще плавал только в бассейне.
— Да ну его, это плавание, — говорил он. — Не моё это. Я и плавать-то нормально так и не научился.
Они битых полчаса напутствовали парней, прежде чем доверить им Майкла. И приятно удивились, когда выслушали рассказ о том, каким сообразительным он оказался.
— Босс, парень рождён, чтобы плавать под водой, — восторгался поджарый, долговязый Эл, главный специалист по программированию в теневой империи Стива. — Какая реакция, какая ловкость! Мы в восторге — скажи, Хью!
— А какой красавчик, глаз не оторвёшь! Тело, грация в движениях, ловкость. Настоящий бог, — подхватил слова Эла его партнёр по погружениям Хью, страстный поклонник бодибилдинга и финансовых спекуляций.
— Ангел, — поправил его Стив, блестя глазами.
— Мне он не кажется ангелом.
— Почему? Говори, твоё мнение мне интересно.
— Он слишком мужественный для ангела. И дерзкий.
— А можно подробнее?
— Поясню. Он вроде бы нежный, и кожа у него как у девушки, и глаза, и нос, точнее носик, так мило вздёрнут, ну прямо пусечка, прямо конфетка! Красавчик, что и говорить. Из тех, кого холят и лелеют, кормят из ложечки и выводят гулять за ручку. У него умопомрачительная грация в движениях, врождённая, такую не встретишь у белых, это феномен просто. Будь я пидором, втюрился бы без оглядки и на всю жизнь. Но если подумаешь, что им можно вертеть-крутить, то можно и обломаться. Он себя в обиду не даст. Я таких сразу насквозь вижу. Таким палец в рот не клади.
— Ты сейчас разговариваешь как драгдилер с границы с Мексикой, ты в курсе? — спросил Стив.
— Всё-всё, молчу-молчу, — поднял обе руки Хью. — Считайте, что я ничего не говорил. Пошли, Эл, пора к ужину себя в порядок приводить.
— С чего эти придурки решили, что они что-то смыслят в ангелах? — возмутился Стив, когда Эл и Хью ушли к себе.
— Думаешь, они не правы? — спросил Джанни.
— А ты?
— У меня может быть своё мнение?
— Иди в жопу, Джан.
— Вот именно.
V
Майкл перестал бояться рифовых акул уже в свой следующий приезд на остров. Осторожно, но уверенно подплывал к серой морской красавице, не мешкая, хватал её за полуовальный наждачный нос, и акула замирала, впадала в транс, поворачивалась вверх белёсым брюхом, а в бок уже тыкались другие, мелькали мимо жемчужно-серыми тенями, чуть ли не становились в очередь, чтобы поиграть.
Своим подводным успехам Майкл радовался, как ребёнок, оживлённо рассказывал Стиву и Джанни об акулах и других морских обитателях и, вдохновившись примером Эла, тоже стал снимать их на камеру и на фотоаппарат.
Выкладывать снятое он отказался наотрез.
— Почему нет? — допытывались они.
— Я пока не готов. Это всё так непрофессионально. Я должен набить руку.
— Майкл…
— Нет, Стивви, не надо мне никого нанимать. Нет. Я сказал — нет.
— Почему?
— Знаешь, я когда-нибудь обязательно займусь акулами. Буду защищать их от двуногих. И остальную природу тоже. Я понял недавно, что худшее, что я видел в жизни, — это не некоторые эпизоды из моего прошлого, а рыбные рынки и отделы морепродуктов и мяса в маркетах. Я понимаю, что это еда. Я не понимаю, зачем столько? Столько мяса, шстолько рыбы, столько всего остального? Планета же не резиновая. Это какими же надо быть мудаками, чтобы не понимать столь очевидной вещи? Почему мудрость так и не стала признаком элитности, признаком настоящего вкуса, настоящего эстетизма в высоком понимании этого заезженного в хвост и в гриву термина? Почему? Почему люди предпочитают оставаться двуногими, а не истинным венцом творения?
— Потому что мы и есть двуногие, малыш.
— Да. Да. Да. И это ужасно, потому что планета зависит от нас.
— Вьёт из меня верёвки, крысёныш, — разводил руками Стив в беседах с Джанни, и с его лица не сползала довольная улыбка.
VI
В их второе пребывание на острове, уже накануне отъезда, он сильно напугал Майкла, когда глубокой ночью зашёл в его апартаменты и прилёг на другой край кровати. Майкл всегда отличался крепким сном, а после погружений вообще спал как убитый, но на этот раз будто что-то его толкнуло. Он проснулся и, почувствовав, что не один, замер и не шевелился, пока не услышал короткий знакомый смешок, а следом за ним уже в полный голос произнесённую фразу:
— Эй-эй, спокойно, это всего лишь я.
— Что-то случилось? — садясь на кровати и натягивая на голое тело покрывало, спросил Майкл, стараясь в приглушённом свете ночника разглядеть лицо примостившегося рядом Стива.
— Ничего. Просто не спалось, вот я и решил полежать здесь, рядом с моим мальчиком. Скоро мы возвращаемся на большую землю, а там всё урывками, сам знаешь, вот и воспользовался моментом, чтобы доставить себе удовольствие.
— Каким, к чертям, моментом? — возмутился Майкл. — Я тебе что, картина в музее? Какого чёрта?
— Тихо, тихо, — сохраняя полное спокойствие, с добродушной улыбкой сказал Стив. — Ты не картина, я не в музее, я просто люблю тебя и не желаю терять времени, вот и всё.
Майкл хотел спросить у этого наглого и в то же время действительно испытывающего к нему самые искренние чувства мужчины что-то хлёсткое, пригвождающее к месту, но так ничего и не сообразил и ограничился простой фразой:
— Пошёл отсюда.
— А если не уйду? — продолжая улыбаться, спросил Стив.
— Тогда уйду я.
— Ладно-ладно, прости меня, малыш, если я заставил тебя волноваться, — сказал, вставая с постели, Стив. — Клянусь, я не хотел этого.
Майкл промолчал и молчал до тех пор, пока Стив не вышел и не прикрыл за собой дверь. Когда они встретились за завтраком, оба вели себя как ни в чём не бывало, и Майкл даже разоткровенничался и во время очередной прогулки на яхте впервые коротко, без подробностей рассказал о некоторых моментах своего детства.
— Настоящий Шекспир, мать твою, — качал головой потрясённый рассказом Майкла Стив. — Они же все умерли! Джан, ты слышишь? Это же надо! Из твоего рассказа выходит, что они фактически умерли из-за тебя, ещё и тебя чуть не погубили, сучьи дети. Я шокирован!
— Они сами во всём виноваты. При чём тут я? — не совсем уверенно, будто убеждая самого себя, сказал Майкл.
Он, конечно же, скрыл от Стива и Джанни историю про поляну с покойниками и лиловый мир.
Зачем им знать про то, чего уже нет?
VII
Артуро так и не посмел подойти к Майклу в его первый приезд. Не смог и во второй, хотя стал ждать его повторного появления с той минуты, как яхта с гостями ушла в сторону главного острова и на вилле наступила тишина. Все дни он исподтишка следил за Майклом и почти возненавидел Стива за «узурпацию всеобщего достояния», как он выразился, выпив лишку во время традиционного вечернего досуга в баре. Джанни сразу доложили о неосторожном высказывании управляющего, и, в тот же вечер навестив Артуро, он пригрозил ему немедленным увольнением в случае повторения чего-либо подобного.
— Скажи спасибо, сукин сын, что я не рассказал Стиву про твои грёбаные сны и съехавшую ко всем чертям крышу, — жёстко заявил он Артуро во время визита. — Ты слишком много себе позволяешь и слишком много пьёшь. Даже тебе не сойдёт это с рук!
— Он не даёт нам общаться с малышом, а мы тоже люди, — оправдывался Артуро. — Кстати, аборигены считают его богом. Ты знал, шеф? Я серьёзно сейчас говорю, не делай такое лицо! Они собираются строить алтарь в его честь. Меня уже сколько раз просили, чтобы я поговорил с тобой и с боссом. Что такого произойдёт, если малыш пообщается и с нами… и с ними?
— Я спрашивал про аборигенов у Стива, и он сказал «нет». И это не обсуждается. Что касается вас всех, я даже не стал заикаться. Он откажет — и будет прав.
— Почему?
Джанни снизу вверх холодно взглянул на Артуро и коротко процедил:
— Потому.
— Исчерпывающе, — разочарованно пробормотал Артуро.
— Худей, Артуро, — сказал Джанни. — Ты стал похож на старую жирную свинью. И бросай пить, мать твою. Это последнее предупреждение.
И вышел вон.
Следом вышел сопровождавший Джанни во время визита Вишня. Когда выходил, сочувственно подмигнул разочарованно молчавшему Артуро.
Оскар
I
Вояжи на остров в составе Стива, Джанни, парней и примкнувшего к ним Майкла прекратились так же внезапно, как и начались, и с той поры Стив стал ездить на остров лишь в компании Джанни и Майкла.
Всё изменилось после четвёртой совместной поездки, когда прежнюю компанию в первый и последний раз разделил Оскар ван Сантен — левая рука Стива в теневой империи и единственный из парней, кто общался с боссом без того, чтобы о содержании беседы знал Джанни.
Таким профессионалом, как Оскар, гордилась бы любая разведка. Красавец и умница, специалист по тому, что в сфере торговли и сервиса обычно называется налаживанием коммуникативных связей с целью выгоды, а в агентстве звалось проще и банальнее — внедрением, Оскар ван Сантен был плодом союза голландца и француженки, самых, наверное, отвязных ньюйоркцев периода восьмидесятых, подвизавшихся в тамошней богеме и наградивших сына вполне сумасшедшим сочетанием тонкого, расчётливого ума, бешеного темперамента и патологической склонности к авантюрам.
Оскар стал гордостью агентства семь лет назад, когда во время поступления на службу решил тест с такой лёгкостью, что Джанни усомнился в честности прохождения новичком вступительного испытания. С тех пор его задействовали в самых деликатных делах, а Стив платил ему огромные деньги и прощал всё: и привычку ездить по опасным для жизни и дела маршрутам, и нагловатую манеру общения, и даже пьяные оргии в злачных местах юго-восточного азиатского региона, устраивавшиеся гордостью агентства в компании транссексуалов и несовершеннолетних проституток мужского пола.
Оскар жил один, не имел постоянного партнёра, снисходительно терпел своих ветреных и пьющих родителей и почти все заработанные деньги вкладывал в фонд борьбы за сохранение природы Арктики, парадоксальным образом воюя с тем типом разрушителей природы, на котором зарабатывал себе на жизнь.
Высокий, мастер по целому ряду восточных единоборств и духовных практик, с живыми тёмными глазами, крючковатым и одновременно изящным носом, тонкогубым выразительным ртом, густой вьющейся шевелюрой и породистыми в своей естественной раскованности манерами, полиглот и знаток вин, он был неотразим и знал об этом.
— Я чувствую себя новозеландской коровой в обществе этого прохиндея, — шутил по его поводу Стив.
— Хорош, — соглашался Джанни. — Один из лучших у нас, я полагаю.
— Лучший, — уточнял Стив.
Оскар не ездил на остров по двум причинам. Во-первых, он был всегда очень занят, а когда выкраивалась свободная минутка, с головой бросался в мутный омут «низменных», по его собственному выражению, страстей. Во-вторых, ему было неуютно в компании Стива, так как, несмотря на видимую демократичность общения, Стив никогда не давал окружающим возможности забыть, кто на самом деле здесь главный. А Оскар, в свою очередь, терпеть не мог подчиняться.
— Я бы и минуты не работал на него, если бы он не заслуживал этого, — как-то объяснил он свою позицию в одной из редких бесед с Джанни. — Заставить меня уважать себя — без сомнения, высший пилотаж. Босс знает, как подминать под себя людей, и одновременно является широкой натурой. Настоящий артист. Мне, как фанату театра, это не может не импонировать. Когда он меня хвалит, я таю, как баба, и готов на всё, даже подчиняться. Да я даже отдаться ему готов. Но общаться или — тем паче — дружить? Нет-нет, увольте.
Всё бы и дальше шло своим чередом, если бы не поездка на остров, которую Оскар предпринял исключительно в ответ на просьбу Стива раз в жизни хотя бы сделать вид, что он уважает их славную компанию.
Судьбу не обманешь, считали древние, и были правы, как никто.
Оскар тогда ничего не обещал Стиву, но после некоторых раздумий решил уважить его просьбу и появился в зале ожидания за три минуты до посадки на самолёт.
— Вот, выкроил свободное время и решил не тратить его где-то там, где меня уже все знают как облупленного, а… а-а-а… это кто с вами? Это что… новый агент? У-а-у-у-у! Вот это да! Парень, ты откуда такой?
— Эй-эй, полегче! К твоему сведению, это мой приёмный сын. Майкл, поздоровайся с дядей.
— Привет, — улыбнулся Майкл, и Оскар заметил в его глазах мимолётную искру восхищения, и вот это промелькнувшее в глазах юного синеглазого красавца восхищение в один миг свело с ума самого влиятельного агента Стива.
Любить того, кто восхищён тобой, в особенности если и он достоин восхищения, — самое упоительное занятие из всех возможных. Сродни наркотику. Столь же сладостное поначалу и полностью разрушительное впоследствии.
II
Он подловил Майкла на пятый день отдыха, когда уже мог точно сказать, что первое упоительно-восторженное впечатление от новой игрушки босса — а Оскар сразу назвал Майкла игрушкой и упорствовал в своём мнении в беседах с остальными — было не ошибочным, как это, увы, часто случается, а, напротив, очень точным.
Как и положено умеющему скрывать свои мысли человеку, он вёл себя предельно осторожно, ни разу не забыв о том, о чём догадался ещё там, в аэропорту. Что Стив неспроста решил пригласить его в совместную поездку и знакомство с Майклом — своего рода проверка.
А это значит, что за ним будут внимательно следить.
Узнать, зачем Стиву понадобилось его проверять, Оскар решил попозже. Искать ответ подобного рода надо было не спеша, и в другое время Оскар так бы и поступил, но мгновенно вспыхнувшее желание пообщаться напрямую с синеглазым юношей с внешностью то ли бога, то ли ангела заставило его действовать быстро.
Да и обычного — физического — времени было в обрез.
После недолгих размышлений Оскар решил не тянуть с более близким знакомством и сделал это в своей фирменной манере, осторожно и одновременно дерзко, во время одной из совместных прогулок на яхте и практически у всех на глазах.
В тот день Майкл вновь плавал в маске, так как ему нравилось плавать без костюмов и кислородных баллонов, что вызывало недоумение со стороны бывалых дайверов, считавших, что он напрасно теряет время. Хватал рифовых акул за курносые носы, караулил пятнистую мурену в расщелинах донных камней, выискивал прячущихся в донный песок раков-отшельников и даже смог запечатлеть на камеру висящего в коралловых дебрях морского конька, что само по себе было значительной удачей.
Поднявшись на борт в состоянии совершеннейшего счастья, он взахлёб рассказал млевшим в шезлонгах Стиву и Джанни о чудесных ощущениях от погружения и побежал вниз, в свою каюту, чтобы принять душ и переодеться.
Оскар спустился вглубь яхты сразу же перед тем, как Майкл пошёл к себе. И, притаившись в кресле холла, ждал ещё почти двадцать минут после того, как Майкл исчез за дверьми своей просторной, оформленной панелями из ореха каюты.
Сразу за ним Оскар не пошёл, а просто сидел, листая страницы в своём смартфоне, около двадцати минут. Он уже знал, что первым делом после любых водных процедур, что в бассейне, что в открытой воде, Майкл бежит в душ, затем переодевается. И что на всё про всё у него уходит около получаса.
Привычку подолгу нежиться под водой Майкл утратил давно, ещё в свою бытность в школе Барта. Льющиеся беспрерывно водные потоки уже тогда стали вызывать в нём беспокойство и казаться ненужным излишеством, и он старался производить все гигиенические процедуры как можно быстрее, а упоительная нега долгих купаний в ванной комнате Тереситы осталась жить лишь во фрагментарных воспоминаниях, столь же редких, сколь и ненужных.
III
Майкл принял душ, надел лёгкие льняные штаны и майку и был уже у двери, когда в неё постучали.
Едва он открыл дверь, как поджидавший с той стороны Оскар буквально прыгнул на него. И сделал это так неожиданно, что Майклу тоже пришлось отпрыгнуть, чтобы не столкнуться с ним лбом.
Оба засмеялись забавному эпизоду, отметив про себя взаимную слаженную ловкость. Продолжая весело улыбаться, но не говоря ни слова, Оскар защёлкнул дверь на замок изнутри и на лице Майкла появилась недоумённо-вопросительная улыбка.
— Какие-то проблемы? — спросил он, глядя на Оскара так, будто что-то был должен ему, но забыл, что именно.
— Надо поговорить, а наверху слишком много народу. Я буду краток, обещаю, — сказал Оскар.
— Валяй… — полувопросительно сказал Майкл и осторожно сделал пару небольших шагов назад.
— Как ты прикольно улыбаешься, — прошептал Оскар.
Дежавю!
Точно такую фразу сказал когда-то Боб Джералд, когда, так же как и этот незваный гость, стоял на пороге комнаты, но так и не посмел пройти дальше, скованный неприветливой отчуждённостью хозяина.
Правда, Оскар не был Бобом Джералдом, и Майкл понял это через мгновение. Он не стал топтаться на пороге в ожидании разрешения, а так стремительно двинулся на него, будто на самом деле хотел столкнуться с ним лбом, но, только Майкл собрался отступить, чтобы избежать надвигавшегося столкновения, внезапно сменил траекторию и, мгновенно оказавшись у него за спиной, обхватил его руками, сильно сжал грудную клетку и прошептал на ухо:
— Не шевелись, если не хочешь задохнуться.
Предупреждение было напрасным, поскольку ни ногой, ни рукой Майкл пошевелить не мог, не говоря уже о том, чтобы оказать сопротивление.
— Что ты делаешь? — задыхаясь от нехватки воздуха, прошептал он, по-прежнему не понимая до конца, шутит с ним этот человек или нет.
— Собираюсь признаться тебе в любви.
— А почему так… странно? Отпусти и признавайся.
— Э-э, нет, моё синеглазое чудо. Я собираюсь признаться тебе именно в этой позе. Так будет понятнее, уж поверь.
— Вряд ли. Отпусти, мне больно дышать.
— С тобой, тигрёнок, нельзя вести себя иначе. Ты можешь быть очень опасен. Ты даже сам не знаешь, насколько можешь быть опасен.
В голосе Оскара появилась характерная при возбуждении хрипотца, дыхание стало прерывистым, пенис окреп, и, так как поза захвата вольно или невольно заставляла его прижиматься к Майклу вплотную, тот сразу почувствовал наступившую у Оскара эрекцию.
— Отвали от моей задницы, сукин сын, — яростно зашептал он и вновь попытался вырваться из душных болезненных объятий.
— Я же сказал — будь паинькой. Дядя Оскар не хочет навредить тебе. Он всего лишь просит минуту внимания.
— У тебя встал! Мне противно, отвали!
— Противно? Что ты хочешь этим сказать, красавчик? Что большой босс Стив Дженкинс выделил тебе лучшие апартаменты на вилле просто так, за твои, без сомнения, самые прекрасные в мире глазки? Давай не будем играть в эти детские игры. Давай просто, без обиняков и экивоков, будем любить друг друга прямо сейчас. Ты уже большой и умный, поэтому пообещаешь мне быть паинькой, а я, в свою очередь, буду ласковым и терпеливым. Клянусь честью, я буду с тобой таким, как ты этого заслуживаешь, моё солнце!
— Меня сейчас стошнит. Кстати… то, что ты мне предлагаешь, называется… попыткой изнасилования… Ты в курсе?.. Хотел бы я посмотреть на тебя после того… как тот самый большой босс поговорит с тобой на эту тему, — с трудом прошептал Майкл.
— А мне плевать. Ради общения с тобой я готов на всё. Плевать!
Майкл попробовал сменить тактику.
— Я не сплю с ним. Он усыновил меня, если говорить… о формальной стороне, хотя я не просил его об этом… Мы с ним просто… друзья, если иметь в виду факты… Отпусти…
— Хорошо излагаешь, моё чудо, — ласково заметил Оскар, и Майкл вдруг явственно осознал, что этот ловкий и очень сильный человек и не собирается его отпускать, более того, он даже если и слышит, то не слушает его.
«Ты точно не Боб Джералд», — хотел сообщить он, но пришлось бы объяснять, кто такой Боб Джералд, что вряд ли было удачной идеей.
— Как глупо мы выглядим… — набравшись сил, прервал невольно возникшее молчание Майкл. — Два разновозрастных барана… Один озабоченный, второй тупой.
— Не возражаю. Я баран — да. Я озабоченный — о, ещё как! А вот почему ты себя так обзываешь, не пойму? Ты не заслужил ни одного бранного слова в свой адрес, ни единого, мой сильный и сладкий мальчик.
— Я тупой баран, потому что уже целую вечность стою здесь, прижавшись к твоим яйцам, в самой нелепой позе, какую только можно представить, — выдохнул Майкл.
— Так отдайся мне.
— Размечтался. Иди трахай шлюх, там тебе самое место.
— Как ты вкусно грубишь, моё чудо, — прошептал Оскар и попытался залезть языком Майклу в ухо.
— Убери язык. Мне противно… ну пойми же, наконец… — вновь сделав попытку вырваться, яростно зашептал Майкл, но Оскар не обратил на его подергивания ни малейшего внимания.
— Ты умный и дерзкий, а не только сказочно красивый, — периодически залезая языком Майклу в ухо, заговорил он. — Нежный и сильный, гибкий и грациозный, в тебе океан достоинств и ни грамма манерности. Ты воплощение гармонии, апофеоз античной мечты об идеале, гимн красоте. Оживший Адонис.
И неожиданно ослабил объятия, но ровно настолько, чтобы Майкл мог чуть свободнее дышать. И тут же возобновил прерванный монолог, уже не прерываясь на ласки, а ровно, будто по написанному.
— С того мгновения, как я увидел тебя там, в аэропорту, я испытываю к тебе целый спектр чувств: от низменных и развратных до желания поклоняться тебе и целовать пыль под твоими ногами. И эта адская мешанина так меня заводит, что у меня нет никаких сил терпеть. Честно, я раньше никогда не думал, что вообще смогу запасть на белого парня. Мне белые парни всегда были… ну, никак, в общем-то. Но ты не такой, как все. Ты особенный, таких больше нет нигде в мире. Ты чист и целомудрен, да-да, целомудрен — и одновременно возбуждаешь самые страстные и низменные желания. Если бы ты достался мне в безраздельное пользование, давай предположим подобное на минуту, я бы не слез с тебя неделю, наверное. Целовал бы до обморока, трахал бы до полного онемения конечностей и там же, у любовного ложа, молился бы на тебя, как религиозный фанатик. Послушай, мы же теряем время. Давай договоримся по-хорошему.
— А если не договоримся? — подавив смешок, невольно возникший от резкой смены темы, спросил Майкл.
— Что значит — если? Что за ерунда? Давай договоримся. Ну давай же, давай, будь паинькой — и больше от тебя ничего не требуется. Просто нагнёшься и расслабишься. Остальное я беру на себя.
— А если не договоримся? — повторил свой вопрос Майкл. — И если я откажусь? Тогда ты изнасилуешь меня, невзирая на море моих необыкновенных достоинств? Какой-то когнитивный диссонанс получается, ты не находишь?
— Ай-ай-ай, какие слова, какие слова! И произносит их не литератор или политолог, а семнадцатилетний юноша. Что ты заканчивал, кстати?
— Школу для сирот, — пробормотал Майкл.
— А выражаешься как выпускник крутого колледжа. И умудряешься при этом не выглядеть противным занудой. Ох-х, «моя ты прел-л-л-л-е-с-с-с-с-ть»!
Майкл невольно рассмеялся.
— Тоже любишь Толкина? — спросил Оскар и, вновь усилив цепкость объятий, захватил губами край его уха, скользнул по нему языком и довольно чувствительно прикусил мочку.
Майкл замер. Он не знал, что делать, действия Оскара были отвратительны и одновременно возбуждающи, высвободиться из его объятий было невозможно, уже затекли и стали болеть плечи и руки, и становилось невмоготу ощущать позади эрегированные выпуклости.
«Хоть бы кто-нибудь постучал в дверь», — тоскливо подумал он и решил вообще не разговаривать со своим неожиданным поработителем, а просто молчать в ответ.
IV
Майкл, конечно, мог закричать. И так громко, насколько это возможно. Или хотя бы попробовать крикнуть разок. Но он и не подумал поступить подобным образом. Сам факт исторгнутого из груди крика был унизителен даже в мыслях, не говоря уже о том, чтобы проделать это наяву.
В конце концов, его никто не убивает. Чего кричать? Он же не девчонка.
Оскар тоже понимал, что Майкл не будет звать на помощь. Многолетняя практика давала ему возможность очень точно определять возможную линию поведения собеседников, и он знал, что люди типа Майкла скорее позволят совершить над собой насилие, нежели громогласно заявят миру об унижающей их достоинство угрозе. Но и действовать дальше по намеченному плану он не мог. И не потому, что не знал, как именно надо действовать, а потому, что был ограничен во времени, ведь в обшитом панелями из палисандра холле в любой момент могли появиться люди, преследующие единственную цель — выяснить, почему на верхней палубе до сих пор нет Майкла.
Он отпустил Майкла так же стремительно, как захватил несколькими минутами ранее. Встряхнул руками, чтобы снять возникшее в мышцах напряжение, сделал пару шагов в направлении двери, обернулся и невозмутимо спросил:
— Неужели это правда?
Майкл тоже хотел размяться, даже попрыгать на месте или присесть пару раз, чтобы расслабить ноющее от напряжённого противостояния тело, но не решился, испугавшись, что спровоцирует собеседника на новые приставания.
Ещё некоторое время назад он вообще не ответил бы на вопрос, а просто проигнорировал бы его с равнодушно-отстранённым видом, разом устанавливая непреодолимую дистанцию между собой и собеседником. Он тысячи раз проделывал подобное — и в глубоком детстве, ещё там, в Мексике, и позже, в отравленной страхом и одиночеством школьной среде, и совсем недавно, в бытность вольным бродягой в каменных дебрях Нью-Йорка.
Но в новых условиях, на этом райском острове, среди дивных пейзажей, изысканной роскоши интерьеров и ловких умельцев, создавших почти иллюзорный в своей отстранённости от всего сущего мир, действовали другие правила, и Майкл понял это давно, ещё во время первого визита Джанни к нему, в его схожее с купе поезда убогое жилище.
Нельзя игнорировать вопросы, которые они задают.
— Что именно — правда? — спросил он, стараясь быть вежливым.
— То, что ты не спишь с ним.
— Да, я не сплю… Нет, не так. Босс не спит со мной. И дело не только в том, что я не позволил бы ему. Я понимаю, что я тут никто и моё мнение не интересно никому, а ему тем более. Просто мы с ним… — Майкл замялся, подыскивая нужное слово. — Мы с ним дружим. Мы друзья, вот. И ещё он усыновил меня, да я тебе уже говорил про это.
— Насчёт усыновления — хотел бы я увидеть документы, подтверждающие этот замечательный факт. Но сейчас речь не об этом. То есть ты хочешь сказать, что вам просто интересно друг с другом?
— Да. Именно так.
— Знаешь, что прикольнее всего?
— И что же?
— То, что я тебе верю. Но всё равно не всё понимаю до конца. Например, не могу понять почему.
— Что — почему?
— Почему ваши отношения развиваются, как ты выразился, именно так?
— Я бы оказал сопротивление.
— Не смеши меня. Тебя бы никто не спросил, как ты сам только что выразился. Сформулирую по-другому. Почему он не тронул тебя? Ты же игрушка для него. Очень красивая, очень редкая и тем не менее — всего лишь игрушка.
Майкл коротко вздохнул. Разве он мог опровергнуть эти убийственные в своей точности слова?
— Я, конечно же, игрушка, — подтвердил он. — Но, как это ни пафосно звучит, я ещё и часть его души. Он любит меня по-настоящему. Даже, может быть, больше, чем своих детей.
— Чего-то мне не хватает в этой благости. Какого-то звена, — качнув головой, щёлкнул пальцами Оскар.
— Понял, о чём ты… — усмехнулся Майкл. — Ты и тут прав. Звена точно не хватает. Вернее, оно есть, но я тебе о нём не скажу.
В дверь постучали.
Выражение лица Оскара сразу изменилось, но он не сделал никаких предупреждающих жестов и ни о чём не попросил. Молча отошёл к стене, чтобы находившийся за дверью человек не мог увидеть его сразу, и спокойно, даже с вызовом, взглянул на Майкла.
«Ты не выдашь меня», — означал его взгляд.
V
Майкл подошёл к двери и открыл её. В холле, переминаясь с ноги на ногу, стоял смуглолицый паренёк-стюард.
— Сеньор просил узнать, всё ли у вас в порядке, — поклонившись и явно преодолевая сильное смущение, сказал он на испанском.
— Передай, что у меня всё в порядке, — тоже по-испански ответил Майкл. — Я просто засиделся в Интернете. Скоро поднимусь.
— Передам, — обрадованно воскликнул стюард и тут же исчез.
Майкл не стал закрывать дверь, а отошёл вглубь комнаты, явно предлагая Оскару покинуть апартаменты, но Оскар не собирался уходить. Он вновь запер дверь на замок и обратился к Майклу:
— У нас совсем мало времени для общения, и, может быть, мы больше никогда не сможем остаться наедине. Конечно, я хотел бы знать, какого звена не хватает в твоих отношениях с боссом, но повторяю: у меня мало времени. Да и чёрт с ним, с боссом. Не это сейчас главное. Давай логически завершим наше общение.
— Что означает — логически?
— А давай я сделаю тебе минет, — понизил голос Оскар. — Это будет быстро, ты молод, и тебе не понадобится много времени, чтобы кончить. Зато получишь удовольствие. Я гарантирую.
— Сделай, — согласился Майкл.
Явно не ожидавший столь быстрого проявления благосклонности, Оскар внимательно взглянул на него, желая удостовериться, что не ослышался, и встретил ответный взгляд, в котором был вызов и одновременно приглашение не тянуть с действиями.
И Оскар принялся действовать.
Кивком головы он предложил Майклу отойти к стене. Майкл с готовностью отошёл назад и прислонился к шёлковым обоям в сине-белую полосу, покрывавшим верхнюю часть обшитых ореховыми панелями стен. Продолжая смотреть ему в глаза, Оскар подошёл, обнял его одной рукой за талию, а второй нежно, но настойчиво взял за причинное место. Подержал, поглаживая, в ожидании и, как только почувствовал изменения, тут же попытался спустить с него штаны, но Майкл не позволил, а сделал это сам и закрыл глаза.
Надо было сосредоточиться, чтобы ненароком не оттолкнуть или не ударить своего неожиданного партнёра.
Разворот одного из журналов Хуана. В нём сильно накрашенная желтоволосая девушка с торчащими в разные стороны и круглыми, как шары, грудями. Маслянистый взгляд Мигеля Фернандеса, от которого маленькому Мигелито становится не по себе. Джейн, ласковая и по-матерински нежная, её тонкие пальцы на восставшем мальчишеском пенисе. Чей-то влажный женский рот, накрашенный ярко-красной помадой. Рот кричит в экстазе: «А-а, о-у-у-у, да, да, делай это, делай, сильнее, ещё, ещё!» Ритмично трясутся от сильных толчков крупные сиськи. Сколько раз он видел это в Сети и уже успел проделать наяву и с бархатисто-звенящей Линн, и во время поездки в Италию, и здесь, на острове, с горячими и податливыми красотками всех кровей, терявшими дар речи от его красоты.
Она встаёт на четвереньки и призывно оглядывается на него из-под задранной вверх попки. Взгляд призывает взять её немедленно. Скользит во влажном коридоре жаркой пещерки набухший ствол, пульсирует горячая кровь в переполненных венах, давай, Мигелито, быстрее… быстрее, Мигелито, быстрее, быстрее…
Майкл вздрогнул и дёрнулся перед тем, как исторгнуть семя.
— Я кончаю, отпусти, — прошептал он, но Оскар лишь сильнее прижался к нему и с готовностью вобрал в себя семя Майкла.
— Отказываться от ангельской спермы — непростительная глупость, — засмеялся он, когда вставал с колен, утёр губы, оправил вздыбленные штаны и, не говоря ни слова, ушёл.
А Майкл вновь поплёлся в душ и стоял под его ледяными струями до тех пор, пока тело не стало сводить от холода.
VI
Оскара он больше не видел.
В мыслях Майкл много раз спрашивал себя, хотел бы он повторить то, что произошло между ними, и каждый раз ответ был отрицательным.
«Не моё», — мысленно подвёл он черту под собственными переживаниями и успокоился, будто после долгих усилий сумел преодолеть неожиданно возникшее препятствие.
А Оскар провёл оставшееся до отъезда время в своей комнате. Читал детективы из местной библиотеки, смотрел кино в Сети, играл в компьютерные игры, пил пиво, спал, вновь пил. Вечерами выползал, чтобы посидеть в баре для обслуживающего персонала в компании Артуро, подолгу беседовал с ним и в итоге сумел вывести на чистосердечный разговор о Майкле.
Что поделаешь, годы проживания в расслабляющей атмосфере острова потихоньку брали своё, поэтому бывший агент Стива и Джанни легко попался в сети, которые Оскар расставил перед ним сразу, когда понял, что Артуро знает об объекте его желаний больше, чем ему положено знать.
Артуро рассказал Оскару обо всём. О своём сне, об ангелочке с измученным лицом и глазами цвета штормового моря, о сломанной орхидее, о больнице, в которой провалялся потом две недели в сильном душевном смятении. О том, что ангел вырос и находится здесь, буквально в сотне метров от них, и что Стив посвятил этот остров ему, если он в своё время правильно понял мимолётный намёк Джанни.
— Чувак, ты понимаешь, я очень счастливый человек, — рассуждал Артуро. — Мне встретился ангел. Не каждому так везёт. Я даже думаю, что никому, кроме босса, конечно.
— Ну почему никому? — возразил Оскар. — Мне, например, тоже повезло.
— В каком смысле? — спросил Артуро, внезапно поняв, что только что сделал какую-то очень большую глупость.
— А я отсосал ему, — сказал Оскар, нагло и насмешливо глядя на Артуро.
— Что? Что ты сделал?
— Да. Подкараулил его в каюте и уговорил. У твоего ангелочка ровный, крепкий и рабочий *** и очень вкусная сперма. Попробовать не желаешь?
— Ах ты, ублюдок, — зашипел Артуро и попытался въехать кулаком в нагло ухмыляющуюся рожу, но Оскар увернулся, и удар Артуро пришёлся по ближайшему блюдцу с орешками и чипсами.
Все, кто находился в помещении, включая двух барменов, обернулись на шум.
— Отдыхай пока, — громко, чтобы они слышали, сказал Оскар и покинул бар, оставив Артуро с мыслью, что его только что использовали, как какую-нибудь тряпку.
Той же ночью, когда изрядно пьяный Артуро, покачиваясь, шёл по коридору к своей комнате, он обнаружил возле двери своего дневного собеседника.
— Парень, ты пытался ударить меня при всех, — улыбаясь одними губами, сказал Оскар. — Меня, Оскара ван Сантена. Прости, любезнейший, но я вынужден наказать тебя.
После этого он избил Артуро и перед уходом пригрозил, что прикончит его, если Артуро взбредёт в голову мстить за избиение.
Джанни узнал о том, что Артуро и Оскар подрались и Артуро попал в островной госпиталь со сломанным ребром и ушибом почек, на следующее утро, как только солнце выкатилось из-за горизонта на своё обычное дневное дежурство.
— Артуро попал в госпиталь один? Без Оскара? — ядовито поинтересовался у докладывавшего охранника Джанни. — Чего жмёшься? Иди. Я знаю ответ.
Вскочив с шезлонга, на котором он сидел с книгой в руках, Джанни в сопровождении следовавшего за ним тенью Вишни покинул виллу и распорядился доставить его в местный госпиталь. Пока электрокар с ним и Вишней неторопливо дефилировал по вымощенным белоснежным песчаником тропам, приказал найти Оскара и передать ему, что Джо Альдони будет ожидать его в кабинете через полтора часа для важной беседы.
— Говори, — тихо процедил Джанни, присев возле кровати, на которой возлежал бледный как полотно Артуро. — Мне плевать, что тебе больно. Говори.
— Сукин сын соблазнил нашего мальчика, — с трудом дыша, прошептал Артуро. — А может, он врёт?
И он с надеждой посмотрел на Джанни.
— Говори, — яростно прошипел побледневший Джанни, не удосужившись ответить на вопрос Артуро. — Всё говори, ничего не скрывай.
— Сукин сын раскрутил меня вчера на душевный разговор, — с трудом заговорил Артуро. — Я и рассказал ему про свой сон, про орхидею, про то, что малыш вырос и объявился наяву. Про наш с тобой, шеф, тогдашний разговор тоже сболтнул. Кретин, одним словом. Распустил нюни, как баба. А он в ответ возьми и заяви, что сделал мальчику минет. Ещё и смаковал подробности.
— Что ты имеешь в виду под словом «подробности»?
— Ну, он сказал, что уговорил его на яхте, когда мальчик спустился к себе после погружения, чтобы переодеться. Говорил что-то о его ху… о его пенисе, но я уже не слушал, а просто решил накостылять ему как следует, но, видно, выпил лишнего и… в общем, промазал. Сукин сын ушёл, а ночью подкараулил меня возле комнаты и… избил. Кстати, шеф! — Тут Артуро слегка оживился. — Он уверен, что босс — папик Майкла. Ты понимаешь, что я имею в виду?
И вдруг заплакал. Одутловатое небритое лицо сразу исказилось от боли, он попытался взять себя в руки, но боль не отпускала, слёзы продолжали катиться по щекам, и Джанни подумал, что тоже не прочь добавить пару затрещин этому неудачнику.
— Прости, шеф, — пробормотал Артуро, утираясь тыльной стороной ладони. — Я знаю, как я жалок сейчас.
— Ты уволен, — холодно сказал Джанни. — Как придёшь в себя, убирайся с острова. Чтобы духу твоего здесь не было.
— Шеф…
— Я всё сказал, — отрезал Джанни, вставая со стула. — Стиву доложишь, что устал. И то, если он спросит, понял, ты?!
— Шеф!
— Я спрашиваю, ты понял? — переспросил Джанни.
— Понял, — угрюмо пробубнил Артуро. — Надеюсь, ты и его накажешь?
— А это уже не твоё дело.
VII
Оскар поднялся в апартаменты к Джанни ровно через полтора часа.
— Шикарно отдыхаешь, шеф, — восхищённо щёлкнул он языком, окидывая взглядом наполненный светом и воздухом изысканный интерьер.
— Заслужил, — коротко сказал Джанни и сразу перешёл в наступление. — Говори всё, сынок. Господь да пребудет с тобой и сделает тебя благоразумным.
— Что именно я должен сказать?
Оскару нужно было время, чтобы попытаться вычислить не степень осведомлённости Джанни, насчёт которой не было сомнений, а то, насколько соратник и друг Стива склонен верить рассказам Артуро об ангеле.
— Если сразу после моей последней реплики ты не заговоришь, я прерву наш разговор, — сухо добавил к сказанному Джанни. — Надеюсь, ты понимаешь, что за этим последует.
— Нет. Не понимаю. А что последует? На мне слишком много завязано, шеф, поэтому я, честно, не понимаю, что такого может последовать за прерыванием нашей в высшей степени содержательной беседы.
По окончании фразы Оскар сделал изящный жест, будто собирался присесть в реверансе, но на лице Джанни не дрогнул ни один мускул.
— Всё просто, сынок, — сказал он. — Тебя уколют маленьким укольчиком, после чего ты выложишь всё, что есть в твоей голове, — схемы, адреса, имена, пароли, номера счетов и места, где их можно отследить. И ещё много чего, в чём ты не хотел бы признаваться даже себе самому. И будешь пай-мальчиком целых два часа, после чего тебя спокойно выкинут на помойку. Точнее, то, что от тебя останется. Устраивает такой расклад?
— Какой-то треш, — покачал головой Оскар. — Такое впечатление, что ты не наигрался в подростковые игры.
— Это и есть твой ответ? — спросил Джанни, никак не реагируя на последнюю фразу Оскара.
— Нет, конечно, — засмеялся Оскар. — Я отвечу тебе, Джо Альдони, как на духу! Как насчёт того, что мне наплевать, что вы со мной сделаете? Ну уколете меня, я и сам это делал сколько раз, чтобы развязать чужие языки. Ну выложу я вам всё, ну найдёшь ты мне замену — такого же умного и ловкого мерзавца, как я, а меня с перерезанной глоткой выкинут, как ты только что изящно выразился, на помойку. Подумаешь — испугал! Можешь хоть сейчас уничтожить меня — я готов. Давай, уничтожай!
Джанни устало потёр пальцами лоб и пробормотал:
— Идиот. Напыщенный идиот. Даже если ты всё скажешь без всяких уколов, я с большим удовольствием избавлюсь от тебя. И знаешь почему?
Сидя, закинув ногу на ногу, в кресле с резной узорчатой спинкой, Оскар молча смотрел на Джанни, ожидая продолжения разговора. Джанни не стал отводить от него взгляда, и некоторое время мужчины сверлили друг друга глазами, пока Джанни не решил прекратить этот поединок нервов.
— Потому что ты подрываешь дисциплину, — стараясь оставаться спокойным, сказал он. — У нас, считай, военная организация, и в ней царят дисциплина и субординация. Даже твоё эксклюзивное положение не даёт тебе права вести себя как пьяная торговка.
— О, какое цветистое сравнение, — усмехнулся Оскар.
Голос Джанни стал ледяным.
— У нас военная организация. Не можешь подчиняться её законам — уходи на покой. Признайся самому себе, что не выдержал, — и уходи.
— Чего я не выдержал? — раздражаясь, спросил Оскар. — Я не подчиняюсь тебе. Ты просто наниматель, не более того. Я подчиняюсь лишь Стиву и делаю дела, в обсуждении которых ты ни разу не участвовал. И отдавать приказы по ликвидации моей персоны может лишь он. А ты отдыхай.
— Прекрати клоунаду. Признайся в первую очередь самому себе, что ты слабак и не выдержал испытания красотой. Для агента твоего уровня это полный крах, парень. Если бы зависело от меня, я бы не доверил тебе даже перевозку почты. И я убеждён, что Стив отдаст такой приказ. Как только узнает правду.
— Какую правду? Что я отсосал его мальчишке? Смешно. Нет, я бы поверил твоим угрозам, если бы не знал Стива. Он намного умнее, чем тебе хотелось бы, ха-ха-ха. И потом, я ничего такого не сделал. Ну да, отсосал. Ну да, я — испорченный и конченый сукин сын и люблю отсасывать мальчикам, и глотать всякую гадость, и занюхивать это всё отменной пудрой. И что с того?
Оскар шутовски всплеснул руками и продолжил ёрничать:
— Плохой мальчик Оскар нюхает кокс, сосёт *** и даже не писается в штанишки от мысли, что большой папочка поругает его за недостойное поведение. И чем это я так сильно отличаюсь от остальных? Если здесь монастырь, то где тогда праведники? Я их что-то не заметил. А вот развратников и прочих сукиных сынов — сколько угодно, включая всеми любимого босса. Разве нашу военную, как ты выразился, организацию не возглавляет семейный человек, преданный муж и горячо любящий отец, столп общества и проводник вечных ценностей?! Возрази мне. Разбей мои аргументы в пух и прах. Разложи их по полкам. Давай, действуй, ковбой!
Он засмеялся, затем, резко став серьёзным, взглянул на Джанни совершенно по-другому, и в его живых чёрных глазах мелькнуло мечтательное выражение.
— Он прекрасен. И целомудрен. И вся эта грязь отскакивает от него, как целлулоидный мяч от стены. Его красота совершенна и одновременно разрушительна. Она уничтожает тебя, переворачивает внутри всё с ног на голову. И я постарался для него. Очень постарался.
— Я и говорю, что ты не прошёл испытание, — по-прежнему сохраняя полную невозмутимость, заметил Джанни.
VIII
На самом деле Джанни был в сильном замешательстве, потому что не совсем представлял себе, как найти выход из создавшегося положения.
О том, чтобы рассказать Стиву о причине ссоры его агентов, не было и речи. Джанни не хотел даже думать о том, как Стив отреагирует на рассказ о факте дерзкого самоуправства Оскара и о странных видениях Артуро, о которых ему не было известно, потому что его правая рука, его друг и соратник Джо Альдони попросту скрыл от него правду. А ещё Стив обязательно напомнит тому самому Джо Альдони, что недавно он самонадеянно заявлял, будто уверен во всех прошедших его тест парнях.
«Чёрт бы вас всех побрал», — думал он, глядя на Оскара.
Умный и хитрый зверь, достаточно молодой, чтобы соображать в пять раз быстрее него, достаточно смелый и отчаянный, чтобы не бояться угроз. Надо ли тебе тягаться с ним, Джо Альдони?
И он решил, что нет. И что ему лень раскручивать эту мутную историю. Он смотрел, как Оскар перебирает книги на полках в его кабинете, слушал, как тот рассуждает о вечных и преходящих ценностях, и думал, что хочет лишь одного — общаться с Майклом, ходить на прогулки с ним и Вишней по нью-йоркским паркам, поехать в Европу. В конце концов, он накопил достаточно средств, чтобы безбедно существовать до конца своих дней. И он обещал показать малышу Францию, и другие страны, и хочет съездить с ним в Африку, ведь Майкл мечтает туда попасть, и хочет навещать иногда знакомых девчонок, особенно ту, игривую…
— Чёрт с тобой, — внезапно сказал он. — Иди, и чтобы ноги твоей больше не было на острове. Здесь педикам не место.
— А вы все тут кто? — парировал Оскар, направляясь к выходу. — И ты, и босс, да и все остальные? Слюной уже изошли, глядя на него, думаешь, не вижу? Лицемеры.
— Иди-иди, — пробормотал Джанни ему вслед. — А мы будем решать проблемы по мере их поступления. Кто знает, может, всё решится само собой?
Последний вопрос Джанни задал себе уже после ухода Оскара. Вернее, своему отражению в зеркале. И оказался прав, потому что Оскар улетел на континент, не дожидаясь остальных, первым же грузовым бортом, а через неделю после возвращения Стива в Нью-Йорк, открыто пренебрегая правилами конспирации, заявился к нему в офис и сообщил, что увольняется.
— Не могу больше, босс, — сказал он, красуясь кудрявым чубом и тщательно стриженным затылком, стоя в самом центре изысканно отделанного кабинета, две стены которого занимали громадные окна. — Боюсь напортачить. Не специально, конечно, но в нашем деле промахи недопустимы, ты же понимаешь, о чём я сейчас.
— Уходи, раз решил, — не стал останавливать его Стив и разочарованно развёл руками. — Хотя мне жаль, чёрт возьми. Чем будешь заниматься?
— Ещё не решил. Всё зависит от размеров пенсии, которую ты будешь мне платить, хе-хе.
— А если не буду? — шутливо спросил Стив.
— Пойду в сутенёры, — сказал Оскар.
Оба рассмеялись.
— О пенсии не беспокойся, — похлопал Оскара по плечу Стив. — Она будет соразмерна заработкам. И ещё я дам тебе выходное пособие, но не выкидывай его на ветер сразу, сынок, как ты делал это все прошедшие годы. Деньги — вроде бы субстанция вполне материальная, но одновременно полностью эфемерная, и переход из одного состояния в другое всегда происходит незаметно.
— Я в курсе особенностей перехода, как никто, — кивнул Оскар. — Всю жизнь занимаюсь перекидыванием из материального в эфемерное.
— Пора поумнеть, сынок. Знаю, что ты, хоть и спустил большую часть заработанного на пьянки, кое-что передаёшь в фонд защиты Арктики. Как говорит в таких случаях мой приёмный сыночек, налицо когнитивный диссонанс, ха-ха. Одной рукой борешься с зарвавшимися корпорациями, в том числе и с моими, другой служишь им, то есть мне.
— Все мы не без греха, — тонко улыбнулся Оскар.
— Кстати, на острове ты совсем не общался с ним. Почему, если не секрет? Он хоть и молод, но весьма умён. Ты мог оценить его ум по достоинству.
— Он очень красив. Я просто испугался влюбиться.
— Мне нравится твоя откровенность.
— Разве с моим боссом можно иначе?
— Ну да, ну да. Ладно. Жду твоих рекомендаций по замене. Дело прежде всего, ковбой!
— Считай, что я уже подобрал себе замену, — улыбнулся Оскар. — И спасибо тебе за деньги. Я всегда говорил, что мой босс — самый крутой перец в мире.
— Иди, сынок, — махнул рукой Стив.
Последняя фраза Оскара доставила ему удовольствие, которого он не счёл нужным скрывать.
Они встретились ещё пару раз, пока Оскар передавал сведения и проводил консультации с найденной заменой, а потом распрощались друг с другом навсегда.
После получения выходного пособия Оскар купил себе дом в Оклахоме, перевёз в него родителей, перестал заниматься спортом и духовными практиками, не пользовался компьютером и читал лишь утренние газеты. Через год женился на полной весёлой девушке, работавшей официанткой в местном баре, в котором очень быстро стал завсегдатаем. Много пил, мало разговаривал, работал в саду и вёл спортивную рубрику на местном радио.
Жена родила ему подряд троих детей — двух девочек и мальчика, которого по его просьбе назвали Майклом.
Есть только два способа забыть любовь. Способ первый. Утопить воспоминание в беспробудном хмелю. Способ второй. Отрезать прошлое и начать всё заново, будто и не жил до этого.
Впрочем, второй способ не исключает первого и растягивается подчас на целую жизнь.
IX
Увольнять Артуро Джанни тоже не стал. Сказал Стиву, что Артуро попал в госпиталь из-за своего пьянства, выслушал в ответ отповедь по поводу неумения держать персонал в узде, а затем просто оставил всё как есть.
Не стал он увольнять Артуро не потому, что пожалел его или не захотел объясняться со Стивом. Джанни не уволил Артуро по просьбе Майкла. Улучив момент, тот шепнул Джанни, что умоляет, он так и сказал — «умоляет», не трогать ни Оскара, ни Артуро. И в ответ на резонный вопрос «почему?» Джанни вдруг услышал странный и страшный рассказ о прекрасном лиловом мире и толпе покойников на поляне с утоптанным земляным грунтом, тщетно высматривающих в пронизанных лиловым золотом небесах стремительно проносящегося над ними прекрасного ангела.
— Мой мир погиб, но я убеждён, что смертельный марафон может возобновиться в любой момент. Я бы не хотел давать повод, — уставившись в пол, бормотал Майкл. — Если возможно, конечно.
— Для тебя нет ничего невозможного, — пообещал Джанни, стараясь отложить на потом желание поразмышлять по поводу приоткрывшейся только что завесы над его прошлым. — Но у меня будет вопрос к тебе.
— Да, конечно, спрашивай, Джо.
— Скажи мне, парень, как на духу. Этот сукин сын Оскар небезразличен тебе? Имей в виду, малыш, мой вопрос — не из праздного любопытства. Этот вопрос задаст тебе Стив, если, не дай бог, узнает о случившемся. Я хотел бы узнать ответ раньше него. Опять-таки, в наших с тобой интересах.
В ответ Майкл рассказал ему историю с Оскаром, не скрыв ничего, и из неё Джанни сделал вывод, что произошедшее на яхте — лишь случайный эпизод в его жизни, монетка, брошенная в копилку жизненного опыта, страница, которую он перевернёт, чтобы тут же забыть содержание.
— Знаешь, почему я считаю, что ты и Оскар — братья по несчастью? — сказал он Артуро перед отъездом. — Вы для него лишь лица, мелькнувшие в толпе.
— Я его увидел раньше всех и подарил ему орхидею, а не отсасывал где-то в каюте, как портовая проститутка, — ответил Артуро. — Не сгребай меня в одну кучу с этим сукиным сыном.
— Ладно, — усмехнулся Джанни. — Валяйтесь в разных кучах, какая разница.
И Артуро еле сдержался, чтобы не начистить шефу морду в этот момент.
Вот была бы потеха.
Беседа
I
Как выстраивать отношения дальше, если Стив не в состоянии совладать с эмоциями и приходит в бешенство от одной мысли, что ворвавшийся в его жизнь из далёкого прошлого идеал непослушен и строптив, как необъезженный конь с его техасского ранчо?
Ты ведь не предусмотрел подобного поворота событий, Стив Дженкинс, инженер по холодильным установкам?
Уже накануне отъезда он под утро зашёл в спальню к Майклу, запрыгнул на кровать и, растолкав его, сразу же перешёл к делу:
— Давай подведём итоги.
— Какие итоги? — полусонно ответил Майкл, понимая, что придётся говорить, невзирая на то, что на часах полпятого утра и, чёрт возьми, как назло, именно в это время особенно хочется спать.
— Вот что тебе, к примеру, нравится на новом жизненном этапе, а что нет?
— То, что ты повадился ко мне ходить, — не нравится, а всё остальное — очень даже неплохо.
— Неплохо?
— Да. Неплохо. Я даже ношу красивые вещи, как ты хотел, и цацки ношу, и деньги взял для Норы, и студия, которую ты оборудовал для меня, не спрашивая моего разрешения, мне тоже нравится. Я имею в виду музыкальную студию, Стивви.
— Я понял. И, не скрою, мне приятно это слышать. Да, кстати. Я собираюсь прекратить совместные поездки сюда в компании парней, — внезапно сменил он тему. — Мне кажется, это неправильно, что ты видишь, как они развлекаются, да ещё и принимаешь в этом участие.
— Я редко принимаю участие, — возразил Майкл и усмехнулся. — Понял в итоге, что не люблю длинные заплывы.
Он действительно почти прекратил принимать участие в островных оргиях. Не скрывал, что ему неинтересно участие в них, и всегда уходил к себе первым.
— Тем более, — кивнул Стив. — Отныне мы будем ездить на остров втроём — ты, я и Джан. А парни будут ездить без нас. Отдельно.
Майкл присел.
— А девушки?
— Девки будут, — раздумывая о чём-то другом, сказал Стив. — Они всегда есть.
— Жаль вообще-то, что парней не будет, — сказал Майкл и, закутавшись в покрывало, прилёг обратно на кровать. — Я с ними иногда так весело болтаю.
— Не надо тебе с ними болтать, — отрезал Стив. — Ничему хорошему мои парни тебя не научат. И дайверов других подберём. Среди персонала есть пара настоящих профи, а тебе нужны партнёры для погружений, так что будешь нырять с ними.
— Совершать погружения, — поправил его Майкл.
— Один хрен.
— Давай спать, Стивви.
Он решил не пробовать отговорить Стива, хотя погружался в компании с Элом и Хью с большим удовольствием и с ещё большим удовольствием разговаривал с ними о всяком-разном, точнее, разговаривали они, а он внимательно слушал.
Какой смысл возражать тому, кто уже всё решил?
— Ты забыл про Вишню, — добавил он сонным голосом. — Надеюсь, хотя бы с ним мне не запретят общаться? Мы стали настоящими друзьями, если ты заметил.
— Я уйду и, возможно, пообещаю тебе больше не докучать своими ночными визитами, если ты, в свою очередь, пообещаешь мне кое-что, — услышал он.
— Что?
Он вновь присел, а Стив, наоборот, лёг на спину и заложил руки за голову.
— Занятная здесь роспись — заметил он, глядя на потолок. — Я раньше как-то не обращал внимания.
— Императорский стиль, — улыбнулся Майкл, взглянув вслед за Стивом на охристо-лазоревую поверхность потолочной фрески.
— Тебе не нравится?
— Как ни странно, нравится. Возможно, потому, что потолки высокие.
— Не менее четырнадцати футов в высоту. В нашем корпусе везде потолки высокие.
— Вот потому и смотрится уместно.
— Пообещай, что ты начнёшь пользоваться теми благами, которые я предоставляю тебе, в полной мере, а не в виде мимолётного одолжения, — продолжая разглядывать потолок, сказал Стив.
— Что ты имеешь в виду? — помолчав, нехотя спросил Майкл.
— Я имею в виду всё, а не только некоторые одолжения. Машины, парфюм, обувь, гаджеты, комнату для виртуальных игр, доставленную самолётом икру из Ирана, произведения искусства и так далее, а не только студию и пару цацок.
— Ладно. Раз уж ты заговорил, я выскажусь. Я не вижу смысла не в самом факте дарения, а в количестве. Зачем мне, к примеру, четыреста маек? Я подсчитал. У меня триста девяносто восемь маек. Это больше, чем дней в году, Стив. А батальоны обуви? Я не успею их надеть даже по одному разу. Про остальное просто умолчу — дня не хватит перечислить. И всё это богатство постоянно пополняется. Каждый день. Я искренне не понимаю, зачем мне столько, когда можно обойтись гораздо меньшим, тем более что я почти никуда не хожу, а просто сижу дома.
— Потому что я так хочу.
— Стив, мне не нравится быть зависимым от мысли, что я участвую в уничтожении ресурсов нашей планеты. Я чувствую себя преступником и пошляком. Вещизм и изобилие, ненужное, подчёркиваю, изобилие, ассоциируются у меня с Древним Римом периода упадка. Не самая почётная ассоциация. При этом древние римляне не обладали нашим историческим опытом, они не знали многих вещей, которые известны нам, и потому мы выглядим куда более законченными пошляками и преступниками, чем они. Мы одержимы лицемерием и исповедуем двойные стандарты. И это омерзительно, потому что нет ничего омерзительной лжи.
Стив вскочил и взволнованно заходил по комнате, периодически останавливаясь перед кроватью, на которой, закутавшись в покрывало, подобно исполняющему некий магический ритуал факиру, сидел Майкл.
— Да, общество потребления загоняет себя в угол, и действительно непонятно, зачем любой продающейся фигне нужна сопроводительная записка величиной с Библию, напечатанная, между прочим, на первосортной бумаге, — рубя воздух ладонью, заговорил он. — Или тысяча игрушек с синим верхом, столько же с красным и миллион других с какими-нибудь хреновыми мигалками. А как тебе двести сумочек на каждый сезон и столько же пар сапог к ним? Что вообще творит индустрия моды? Это же уму непостижимо — новая коллекция, а значит, новые тенденции в моде каждый сезон. Выдумавшего прет-а-порте надо было четвертовать!
— Кажется, это был Версаче, — заметил Майкл.
— А, ну так, значит, поделом ему. Одно дело — творить высокую моду, и совсем другое — ежегодно одевать миллиарды людей в новую одежду. А автомобилестроение? А еда, в конце концов? Эти забитые рыбой рынки? Эти миллионы уничтоженных ради гурманов певчих птиц? А вырубленные леса? А потребление ресурсов? Планета задыхается под этой беспрерывно растущей махиной, она рвётся в клочья, а нам всё мало, мы бежим по дьявольскому витку прямиком в тупик, и чем дальше — тем быстрее. Мы уже вышли на самый крутой вираж. Коллапс неизбежен, и люди начнут грызть друг друга, как голодные псы, уже очень скоро. Да они уже грызутся, и дальше будет только хуже. Но чёрт возьми! — И Стив вновь рубанул ладонью воздух. — Я не желаю быть первым, кто восстанет против этого безумия. Я из тех, кто предпочитает подождать, пока восстанут другие. Я собираюсь и дальше в полной мере пользоваться благами общества потребления, потому что шёл к этому всю мою грёбаную молодость. Я в течение многих лет строил по кирпичику свою сегодняшнюю жизнь и угрохал чёртову кучу денег и энергии не для того, чтобы чудить, как некоторые съехавшие с катушек филантропы. Я не филантроп, мать его, и буду и дальше баловать себя и своего любимого сыночка-ангелочка разными хорошими и удобными вещами. Вот так вот.
Стив выдохнул, с вызовом взглянул на молчавшего Майкла, вновь плюхнулся на кровать и уставился в потолок.
— А семье своей любимого сыночка-ангелочка поэтому не представляешь? Исключительно из соображений любви к благам общества потребления?
Стив вновь вскочил и встал напротив Майкла, который продолжал сидеть на кровати в прежней позе.
— Повторяю в очередной раз специально для глухих и упрямых, — глядя Майклу в лицо, хотя оно было скрыто в полутьме слабо горевших ночных ламп, сказал он. — Я не могу вас познакомить. Ты из другой жизни. Чёрт возьми, неужели это так трудно понять? В той моей жизни я добропорядочный республиканец, чёртов миллиардер, глава фонда моего имени, создатель и бессменный руководитель разных благотворительных обществ и почётный, мать его, член нескольких университетов. Мой тесть активно занимается политикой, я сам владею кучей телевизионных программ, в которых детей и юношество приобщают к вечным ценностям. Я полноценный и добродетельный гражданин великой страны. И всё это — в той моей жизни. А в этой я просто бандит. Не просто, конечно, я крупная рыба, настоящая, мать её, акула — и уже лет двадцать как нахожусь на первом месте в почётном списке настоящих, мать его, акул. И я всегда был бандитом, лет с четырнадцати примерно. Именно столько мне было, когда я впервые сопроводил дона Паоло на дело…
Он резко замолчал и молчал некоторое время, явно вспомнив что-то из прошлого, затем продолжил:
— Такое не забывается, Майкл. Когда на твоих глазах убивают человека, а потом ещё и ещё, или ты сам убиваешь, потому что вынужден, — поневоле станешь бандитом. И ты, Майкл, как ни крути, часть именно этой жизни: с моим прошлым, островом, парнями, шлюхами и конспирацией. Ты или тот, кто как две капли похож на тебя, приснился мне, шестилетнему пацану, накануне самого страшного и судьбоносного дня в моей жизни. И впустить тебя не в эту, а в ту, другую жизнь — это погубить всё, чего я достиг. Прости, малыш, но даже ради тебя я не готов так поступить. Хотя бы ради своих детей не готов. Кстати, ты так и не ответил на моё предложение, — резко сменил он тему разговора.
— Пошёл к чёрту, — с улыбкой ответил Майкл и решил вновь прилечь, но Стив не дал ему этой возможности.
— Ты не ответил на мой вопрос, парень, — тихо и очень ласково сказал он. — Я жду.
Майкл опять сел и, продолжая кутаться в покрывало, скрестил ноги по-турецки.
— Ладно. Давай сделаем так, — сказал он. — Ты больше не будешь ходить ко мне по ночам, а я в ответ буду в полной мере пользоваться дарованными тобой благами. Даже шмотки начну менять каждую минуту.
— Не можем, значит, без условий, — разозлился Стив. — И чего это ты докопался до этих шмоток? Неужели лучше выглядеть как бродяга, не пойму?
— Я не выгляжу как бродяга. Даже когда бегал по улицам целыми днями, не выглядел. И я пользуюсь очень многим из того, что ты предоставил мне. Просто со всеми этими подношениями и тем стилем жизни, который ты для меня организовал, я чувствую себя Кеном, которому купили домик. Прямо-таки ощущаю себя таким вот грёбаным пластиковым Кеном. А я не хочу быть пластиковым Кеном — вот и всё!
— Пойми, Майкл, — с терпеливыми интонациями в голосе принялся уговаривать его Стив. — Я не могу по-другому. Не могу отпустить тебя. Ты же часть меня, моя воплощённая мечта. И я не прошу тебя быть артистом, летать в космос или учиться в каком-нибудь Гарварде. Я всего лишь прошу пользоваться предоставленными тебе возможностями так, чтобы у меня не создавалось впечатления, что мне каждый раз делают одолжение.
— Я подумаю, — выдавил из себя Майкл и осторожно, будто опасался, что Стив опять начнёт его дёргать, отвернулся от него и прилёг, накрывшись чуть ли не с головой.
Не обращая на него внимания, Стив взял лежавший неподалёку пульт.
— Хочу рассмотреть комнату получше, — бодро сказал он. — Я её даже толком и не видел, прикинь?
И с этими словами он лёг, точнее запрыгнул, на прежнее место и устроился поудобнее.
II
В приглушённом свете ночных ламп и без того большая комната Майкла казалась огромной. Стив включил искусно подведённые к потолочным росписям подсветки и внимательно рассмотрел открывшуюся перед ним многофигурную композицию, изображавшую охристые закатные небеса и парящих в них одетых в лазоревые пеплумы и украшенных венками из роз нимф.
Как следует разглядев роспись, он переключил подсветки на стены, расписанные в духе древнеримских вилл и изображавшие оплетённую цветущими розами античных сортов садовую решётку, над которой порхали райские птицы, и, удивлённо крякнув, стал изучать обстановку.
Там было на что посмотреть, ведь недаром Жука Мораеш гордился предназначенными для неизвестного гостя апартаментами не меньше, чем остальными интерьерами виллы.
С потолочных балок из выбеленного дуба свисали выполненные в абстрактном стиле и казавшиеся невесомыми светильники из матового стекла. Простые дубовые полы эффектно оттеняли сусальное золото выполненной в древнеримском стиле и обитой синим бархатом мебели, среди которой находились явно подлинные античные скульптуры во главе с относительно неплохо сохранившейся статуей Афины крито-микенского периода. Под неумолчный шум океанских волн — а комната Майкла выходила прямо на прибрежные скалы — прихотливо струилось по огромным окнам старинное кружево штор, за стеклянной частью одной из стен сверкала никелем оборудованная по последнему слову техники музыкальная студия.
— Чёрт, красиво у тебя, — заметил Стив после минутной паузы.
Майкл промолчал.
— Майкл?
— Что ещё, Стив?
— Надеюсь, я не обидел тебя отказом?
— Нет. Я понимаю его причины.
— Тогда закроем навсегда эту тему. Тебя, часом, не Джан подбивает вести подобные речи? Тот ещё интриган, думаешь, не знаю?
— Речи здесь ведёшь только ты, Стивви. И меня никто не подбивает. Да и когда бы он, как ты выразился, подбивал меня? Ты же практически запретил нам общаться.
— Ладно, не злись, я всё понял. Слушай, а расскажи мне про свою девчонку.
— Я не злюсь. И нет никакой девчонки. Я всё выдумал. Точнее, почти выдумал.
— Что значит — почти?
— Увидел в аэропорту, влюбился с первого взгляда и-и-и… всё.
— То есть ты с ней незнаком.
— Нет, конечно. Она меня даже не заметила. Шла по противоположной стороне в обратном от меня направлении, слушала музыку в наушниках и ни на кого не обращала внимания. А я встал как вкопанный и даже сдвинуться с места не мог.
— А почему ты влюбился в неё? Она красотка, наверное?
— Да. Красотка. Но не из этих красоток, которые по шаблону красотки или там модели.
— А какая она, расскажи…
— Она не высокая, но и не маленькая. Она… как статуэтка. И… нежная. И не пустышка, это сразу видно, потому что у неё очень умное лицо. Я уверен, что не пустышка. И я так её люблю!
— Мы найдём её, малыш, — прочувствованно сказал Стив. — Только ты не особенно обольщайся. На первый взгляд, они все богини, смотришь и молишься, и весь мир готов бросить к их прелестным ножкам. Многие так и делают, кстати. А потом начинаешь с ней жить, и оказывается, что она стерва, дура, шлюха, мелочная, жадная или пьёт, сука, как лошадь. Или истеричка. Или была красоткой, а стала вдруг страшилищем. Жизнь с женщиной — это не мимолётная встреча в аэропорту. Это либо смертная скука, либо война — каждый день, каждую ночь. Она всегда рядом. И её мама и папа. И остальные родственники. Многие из них — частенько полные придурки. А ещё у вас разные взгляды на воспитание детей, или ты вдруг понимаешь, к примеру, что она ни капельки не любит тебя и никогда не любила.
— Скажи, а твоя жена есть в данном тобой описании женщины?
— О мой бог! Да почти в каждом слове, малыш.
— Ладно, чёрт с тобой. Приходи по ночам. Будем разговаривать.
— Вот и умница, — засмеялся Стив, пожелал Майклу спокойной ночи, точнее спокойного утра, и ушёл.
III
В горле встал комок, сон как рукой сняло, и вернулось давно забытое ощущение, что он один во всём мире. Вытянувшись на постели и глядя в потолок, он заговорил с собой так, будто сам же, невидимый, находился прямо напротив себя в наполненном шумом прибоя пространстве огромной комнаты.
— Ты неудачник, ничтожная игрушка, тебя используют, как вещь, и всем наплевать на твои чувства. Всем. Даже мамите. Если бы ей не было наплевать, она бы послушалась тебя и поехала к докторам. И, может быть, протянула бы ещё несколько лет. Тех лет, которые нужны были тебе, чтобы вырасти. При этом тебе не так уж плохо живётся. И Стив тебя любит. Да, ты, конечно, второй сорт по сравнению с его семьёй, что бы он там ни говорил про твою роль в его жизни, и поэтому он даже не представил тебя им. А с другой стороны, в каком качестве он тебя представит?
Майкл остановил поток самобичевания, подумал немного, присел и продолжил говорить:
— Действительно, в каком качестве? Да и зачем это тебе? Его дети влюбятся в тебя сразу, жена, может быть, тоже влюбится, а может, наоборот, он же говорит, что она стерва и ревнует его, а это значит, что она, скорее всего, возненавидит тебя. И её дети тоже будут ревновать его к тебе или тебя к нему… Бери себя в руки и займись делами. Какими делами? О мой бог! Их всегда можно найти! Помоги, к примеру, Зануде Смиту привести в порядок школу. Ты это можешь, Стив не откажет тебе и денег даст выше крыши. И Джейн можно будет, если она вновь сорвётся, уложить в самую лучшую клинику. Зануда сказал, что она нашла себе в клинике парня — такого же неудачника, как и она сама, и кто знает, может, теперь, когда она не одна, ей удастся вылечиться окончательно? Норе надо помочь построить школу искусств, а то она такая непрактичная. А ещё ты хотел открыть сеть питомников для животных. И ночлежки для бродяг организовать хотел. И начать кампанию по восстановлению лесов. Только щёлкни пальцами — и люди Стива всё сделают для тебя. Так, может, хватит рефлексий? И вообще. Ты не боишься, Мигелито, что тебе ненароком свернут шею, если ты и дальше будешь рыпаться? А они могут это сделать. Ещё как могут. Успокойся и прими жизнь такой, какая она есть.
Подступили слёзы, сдавило горло, безумно захотелось чьей-нибудь ласки, то ли материнской, то ли ещё чьей-то, может быть, Джейн, а может, Линн — чёртова кукла, ненавижу её, эх-х, да ну её на фиг.
Там, в том корпусе, полно женщин, Мигелито. И почему ты не хочешь ни одну из них?
Рука потянулась вниз, привычно обняла окрепший ствол. Нужно совсем немного потрудиться, совсем чуть-чуть…
Вот так…
Теперь станет легче… И даже на сердце.
Он сбегал в душ, вернулся в кровать, накрылся с головой и вскоре крепко заснул.
А Стив больше ни разу не ездил на остров в компании с парнями.
Только втроём.
Он, Джанни и его ангел.
Преддверие
I
На ноябрьских (последний четверг ноября в США начинают готовиться к Рождеству) улицах Нью-Йорка повсюду — на фасадах домов и магазинов, ветвях деревьев, стеклянных громадах небоскрёбов, в парках и посреди разноцветья толпы — зажглись рождественские огни. Засияли везде большие и маленькие ёлочные шары и искусственные снежинки, деловито помчались в счастливое никуда возглавляемые игрушечными Санта-Клаусами оленьи упряжки, армия таких же Санта, только живых, высыпала на тротуары, за стёклами витрин разыгрывали свои механические представления электронные роботы, призывно глядели на прохожих плюшевые медвежата и уютно расселись среди снежных покровов из папье-маше олени с большими грустными глазами. Застыли в приступе самолюбования прелестные фарфоровые куклы в нарядных, обитых белоснежным мехом шапочках, под серебряный звон рождественских колокольчиков начались традиционные распродажи, загремели музыкальными фанфарами на театральных подмостках премьеры, переполнилась радостным ожиданием празднично одетая публика.
Это было второе Рождество Майкла в городе, хотя ему самому казалось, что сто второе, ведь Нью-Йорк воплотил самые мрачные из его фантазий и отразил как в зеркале все его потаённые фобии.
Бесконечная вязь пожарных лестниц, граффити подъездов и промзон, пугающие провалы боковых улочек и зловонных тупиков, горы пластиковых мешков с мусором, фимиам испаряющейся из-под канализационных решёток воды. Ленивые безучастные бомжи, созерцающие мировую круговерть со своих мест-убежищ, вой полицейских сирен, спешащих в постоянном страхе опоздать, ожившая картинка из комикса, нервное мельтешение уличных толп, насыщенные запахами еды до осязаемой плотности кварталы, назойливо-возбуждающее количество фриков всех мастей, вездесущие туристы…
И тем не менее Майкл любил Нью-Йорк.
Он любил его иссушающую летнюю жару и пронизывающую зимнюю сырость, его ливни и прошитые океанскими ветрами небеса, освещённые утренним солнцем верхушки небоскрёбов и ухоженные парки. Любил сверкающие витрины, парады и шествия, жёлтые такси и уличных музыкантов. Любил озабоченных хроническим трудоголизмом клерков за специфически напряжённое выражение лиц и почти с нежностью рассматривал вереницы роскошных автомобилей у пятизвёздочных отелей, проговаривая про себя характеристики их ходовых. Выучил наизусть и витрины на Пятой авеню, и все большие и малые маркеты центра. Даже переполняющую городские тротуары и вечно спешащую публику принимал, хотя по большому счёту ему не было до неё никакого дела.
II
Второе Рождество, с одной стороны, кардинально отличалось от прошлогоднего, с другой — удивляло неожиданным сходством.
Да, на этот раз Майкл жил в умопомрачительной роскоши в самом сердце Вест-Сайда и обладал не ограниченным никакими предварительными условиями доступом к любой сумме с банковских счетов Стива.
Ездил на лучших автомобилях, когда-либо изобретённых человечеством.
Испытывал схожее с мистическим ужасом чувство, когда распахивал двери своей гардеробной комнаты.
Совершал перелёты на созданный в его честь остров на личном самолёте и в компании боготворивших его людей.
Он мог бы вкушать любую, в том числе самую изысканную, пищу, если бы был едоком, и пить лучшие вина редкого розлива, если бы испытывал интерес к алкоголю.
И, конечно же, любить лучших в мире женщин, если бы хоть раз проявил разборчивость в выборе мимолётных подруг.
Он мог получить всё. Разве что наркотики не мог, точнее, мог, но только во время отдыха на острове. Это было единственное условие, оговорённое Стивом с самого начала.
— Не то чтобы я против наркоты, — разъяснил он суть условия. — В конце концов, если в мужчине есть стержень, он не сломается. Но мой жизненный опыт подсказывает, что с наркотой лучше не экспериментировать. Наркота вроде вздорной бабы. Никогда не знаешь, чего ждать.
— А с алкоголем, значит, можно экспериментировать? — с невинным видом спросил Майкл.
Стив тогда рассмеялся от души.
— Алкоголь ещё коварнее, парень. Если наркотики — сумасшедшая баба, то ты, по крайней мере, видишь это практически сразу. А алкоголь похож на паука. Сидит тихо в углу, плетёт свою паутину и, как поймает, уже не отпустит, пока не высосет все соки.
— Наркотики тоже обманывают.
— Да. Тут ты прав.
— И почему люди столько пьют и балуются наркотой?
— А почему они до сих пор убивают друг друга? Почему бросают детей, издеваются над животными, уничтожают природу? Почему они так грязны? Почему?
— Поставлю вопрос иначе. Почему процент глупцов так велик?
— Хороший вопрос. Если бы я знал ответ на него… Возможно, глупость и тяга к уничтожению заложены в нас природой. Ничто не вечно, а значит, и хомо сапиенс, и Творцу нужно лишь обхитрить его, иначе того и гляди он сам обхитрит Творца и станет бессмертным. А с наркотой не шути.
— Я и не шучу… А Творец — это Бог?
— А ты как думаешь?
— Я думаю, Бога нет.
— Я тоже.
Да, Стив действительно бросил мир к его ногам, и Майклу даже не надо было напрягаться, чтобы нагнуться и подобрать любой из приглянувшихся ему кусков.
Никаких тёмных подворотен, в которые он нырял в страхе, что не сумеет постоять за себя.
Никаких трущоб, частой смены убогих жилищ, горького запаха подъездов, тараканов и клопов, которых надо вывести для того, чтобы появилась возможность спокойно заснуть.
Ни этой страшной ржавой воды из кранов. Ни громадных, похожих на оживший кошмар крыс.
И никакого общения ни с кем, независимо от происхождения и социального статуса, и усилий, чтобы избежать приставаний и липкого страха перед их последствиями. Страха возможных драм, внезапно нахлынувших чувств или злобной агрессии.
Майкла всегда забавляло выражение их лиц в момент, когда он оказывал сопротивление. Он же казался таким беззащитным на вид. Стройный, гибкий подросток с наушниками в ушах, всегда один, всегда в защитном футляре из капюшона и очков, с нежными, тонкими чертами лица и маняще красивым ртом.
Его ни разу не остановила полиция. Ни в тех районах, где он вынужден был обитать, ни в центре, куда он ездил или приходил пешком почти каждый день. Он не вызывал сомнений. Взрослеющий тинейджер с рюкзаком за спиной. Возможно, студент колледжа. Скорее всего, из приличной семьи. Очень уж породист и исполнен неуловимого достоинства.
Да, жизнь напоминала бы чудесный сон с появлением в ней Стива, если бы он не оказался таким занудой.
— Твои друзья, малыш, — это я. Не Джан, и не этот чёртов Вишня, и даже не Он.
И Стив выразительно указывал пальцем вверх.
— Твои друзья — это я, — повторял он. — Больше никому не доверяй. Общение, даже мимолётное, с твоей стороны — уже дивиденд, выданный без предварительных условий беспроцентный кредит, разрешение на вторжение. Нам это не подходит.
— Ты недавно уверял меня, что Бога нет, а сейчас отзываешься о нём как о самом большом авторитете.
— Конечно. Я же манипулятор. Когда надо — Бога нет, когда не надо — есть.
— Понял. А ничего, что я по-прежнему один?
— Это издержки, малыш. Неизбежная дань удовольствию. Впрочем, ты можешь завести себе подружку, чтобы не скучать, когда меня нет рядом.
— Ты говоришь о моей возможной подруге так, будто это кошка или собака.
— О, точно, я и забыл. Заведи себе собаку.
— Нет. Любить животных и девушек, находясь под таким контролем, я предпочитаю издали. Меньше хлопот с ними… и с тобой.
— Как хочешь, малыш, как хочешь.
Он не позволял Майклу выйти погулять, не доложив о предполагаемом маршруте прогулки. И, боже упаси, никогда одному, без сопровождения.
Пришлось ежедневно менять одежду и обувь, потому что надетую накануне просто стали уносить прочь.
— Прости, но я вынужден был распорядиться, чтобы тебе не оставляли одежду. Если оставить, ты же не вылезешь из неё, — пожал плечами Стив, когда Майкл попытался выразить своё возмущение.
Они сильно сцепились в тот день.
— Я меняю каждый день только нижнее бельё, — возмущался Майкл. — И то — если надеваю его. Носки мне вообще не нужны. Я их не ношу, если не считать парадных выходов, которых у меня и не было ни разу. А зачем ежедневно менять верхнюю одежду? Все эти куртки и джинсы, да чёрт его знает что ещё! И к чему мне новая обувь каждый день? Я что, сектант модельного бизнеса? И эти украшения бесконечные, усыпанные бриллиантами. А ремни? Вот скажи, зачем мне ремни с драгоценными камнями? Это же пошлость! Купи мне ещё розовый «кадиллак», я взобью кок на лбу и поеду в Лас-Вегас развлекать публику.
— А кок тебе пойдёт, ха-ха. Насчёт ремней — это не пошлость, а средство вложения. Кожа только лучшей выделки. А какие пряжки! Над дизайном пряжек работали и работают лучшие ювелиры. Надеюсь, ты сумел это заценить?
— «Заценить, заценить…» А не пошёл бы ты…
— Не нервничай, малыш. Папа старается для тебя.
— О да! Кто бы сомневался!
Но и это было не всё.
Стив не разрешал Майклу ездить за рулём без охраны и не рекомендовал ходить туда, где собиралось много народу. Рекомендации означали запрет, и в результате он запретил Майклу посещать клубы, показы мод и даже уличные шествия.
— Спросят, кто такой, начнут копать, выйдут на меня, и объясняй потом всему миру в целом и моей супруге в частности, что это не то, о чём они подумали, а они просто всё неправильно поняли, — объяснял Стив свои действия.
Он разрешил Майклу только посещать выставки и ходить в музеи, библиотеки, магазины и кинотеатры, но не в дни премьер.
— Людям не до тебя ни в магазинах, ни в музеях, ни тем паче в библиотеках или кинозалах. Они уже захвачены в плен энергетикой действия и не имеют времени фиксировать внимание на других. Вот так вот, малыш.
«Какая чушь», — думал Майкл, но в основном отмалчивался, потому что после нескольких резких стычек со Стивом понял, что его мнение ничего не значит.
— Ты ещё слишком неопытен, чтобы учить меня жить, — отрубал Стив, если Майкл начинал отстаивать свою точку зрения. — Неужели, чёрт возьми, трудно запомнить, что всё, что я делаю, — я делаю для твоего же блага? Что касается учёбы или карьеры — извини, но ты сам не желаешь публичности и одновременно высказываешь мне претензии по поводу запретов. Определись, парень, а я выслушаю тебя и подумаю, что можно сделать.
Он ни разу не остался в гостях у Майкла после подобных разговоров. Сразу же уходил, хлопнув дверью.
III
— Па, у тебя неприятности? — спросила однажды Мелисса, когда он, злой и раздражённый, появился дома после очередной стычки с Майклом.
— Нет, милая, с чего ты взяла? — удивился он.
— Но ты мрачнее тучи. И уже давно. И приходишь в себя, только когда уезжаешь из страны куда-то-там-по-своим-делам. Думаешь, я ничего не вижу?
— Молли, я ценю твоё внимание ко мне и торжественно заверяю, что с твоим папой всё тип-топ. Более, чем когда-либо.
— А может, тебе дала от ворот поворот твоя подруга?
— Не понял?
— Ну па, не притворяйся. У тебя же явно роман на стороне.
— Значит, так, Молли, — решительно прервал дочь Стив. — Твой папа — идеальный муж и отец, а твоя мама — лучшая из женщин. Если мы с ней и бываем недовольны друг другом, это нормально. Мы же живые люди, а не куклы. И вообще, я вижу, что головка моей принцессы явно забита лишними мыслями. Гони их прочь, а папа готов помочь тебе в этом по первому зову. Договорились?
— Д-да, — пролепетала разочарованная Мелисса, хоть и не поверила ни единому слову.
Трансформации
I
Чтобы хоть как-то развлечь себя в условиях тотального контроля со стороны Стива, Майкл создал игру. Были ли у неё аналоги, он не знал, так как не интересовался достижениями в области компьютерных игр и шёл к своим успехам самостоятельно, руководствуясь найденными в сети методичками, но полагаясь и на собственную интуицию. Осваивать сложный процесс создания программных кодов, способных оперировать трёхмерными изображениями и игровыми движками на профессиональном уровне, Майкл начал ещё в свою бытность в школе Барта и довольно быстро достиг высокого уровня исполнения, но работать постоянно в силу конкретных причин так и не смог. Поэтому на новом этапе, когда он, наконец, получил идеальные условия для работы, фактически занялся освоением профессии программиста и создателя игр заново.
Поначалу было очень непросто, и ему пришлось много работать над собой. Но в какой-то момент разрозненные, свободно плавающие в его голове форматы, кодировки, пересчёты, геометрические формулировки и прочие необходимые компоненты сложились в стройную, чёткую схему, и дело пошло.
Майкл дал игре название «Трансформации» и поделил её на две самостоятельные части, каждая из которых несла определённую функцию. Первая часть была статичной. Она экспонировала портреты будущих героев, рекогносцировку, карты, схемы жилищ и атрибутику, с помощью которой должны были действовать персонажи. Во второй части представленные ранее персонажи из статичных превращались в живых и вступали друг с другом в борьбу за уникальный свиток с древними письменами, дающий его хозяину право на обладание Галактикой, и тут Майкл точно не был оригинален и попросту содрал нехитрый сюжет с многочисленных аналогичных игр, в которые часто играл на досуге.
При создании «Трансформаций» он максимально, насколько позволяли знания и собственное терпение, усложнил игровой и физический движок и проделал огромную предварительную подготовку для создания объектов. Сначала приобрёл аппаратуру для студийного фотографирования и сделал тысячи пробных снимков, отобрал из них две сотни, из двух сотен — семьдесят, а уже из них отсортировал серию из двадцати собственных портретов крупным планом, столько же по пояс, в полный рост и в разных ракурсах — в профиль, в анфас и развёрнутым на три четверти влево и вправо.
И лишь затем сделал их объектами с максимальным содержанием.
«Мы не ищем лёгких путей», — напевал он себе под нос, в кои-то веки довольный столь ненавидимым им перфекционизмом в собственном характере.
Чтобы изучить исторический и этнографический фон тех эпох, в которых существовали герои «Трансформаций», он пролистал альбомы по истории костюма и освежил с помощью Сети знания по истории, но соответствовать эпохам оказалось неожиданно сложно.
— Как трудно подбирать подходящее выражение лица, оказывается, — удивлялся он первоначальным неудачам. — Это же полная фигня. Начинай всё сначала, Мигелито!
Использование собственного изображения в качестве основного не было данью самолюбованию, хотя Майкл любил разглядывать себя в зеркале и делал это часто и подолгу. Внешность понадобилась Майклу как универсальный образ, с одной стороны, как нельзя лучше отвечавший условности заданной идеи, с другой — позволявший сохранять связь с реальностью, ведь в процессе работы над созданием объектов он экспериментировал и с определёнными психологическими состояниями, и с определённым настроением, и с определённой эпохой.
Синеглазый рыцарь в блестящих доспехах и с приоткрытым забралом, капризный древнегреческий бог с лавровым венком на тщательно завитой голове, густо напудренный, усеянный бархатными мушками аристократ с высоченным париком, мешочком для ловли блох и палочкой от зуда, панк, украшенный обильным пирсингом и оскаливший лицо в зверской гримасе, и многие другие ожившие по его прихоти герои сохраняли черты его лица, но были абсолютно разными по своему настроению и внутреннему миру.
Майкл разделил их на два противоборствующих лагеря и отдал верховенство двум супружеским парам — царю и царице из племени майя времён их кровавого великолепия и византийскому кесарю и его властной супруге.
Майкл спроектировал юного и жестокого индейского царя в определённом ключе: с раскосыми, погружёнными в транс глазами, длинным крупным носом, крепко сжатыми чувственными губами и плоским, отливающим красноватым цветом лицом. Царь стал главным обладателем предмета споров и распрей — свитка с рецептом бессмертия — и, увенчанный сверкающим золотом убором, лично командовал бесчисленными лавинообразными полчищами отличавшихся уродством и беспощадностью фантастических существ и целой армией монстров в придачу.
В промежутках между битвами жена царя, девочка со взглядом затравленной волчицы и склонностью к интригам, один за другим меняла сложные наряды, плела заговоры, устраняла с помощью яда соперников и наложниц мужа и принимала активное, а иногда и непосредственное участие в многочисленных кровавых казнях.
За право обладания рецептом бессмертия с царём и его супругой воевала вторая венценосная пара — кесарь и царица, но армии существ и монстров были ей не нужны. Византийская пара владела ИИ, разработке которого Майкл посвятил едва ли не больше времени, чем созданию всей игры в целом.
Помимо внешней стороны и сюжетных перипетий, он постарался наделить героев различными личностными характеристиками.
Кесарь отличался от индейского царя не только менталитетом, но и неуёмной тягой к вере и знаниям, из-за чего вёл почти монашеский образ жизни и единственный имел доступ к ИИ и был проводником его идей. Непосредственное же право ведения войн Майкл передал царице и её полководцу — могучему и бесстрашному воину с лицом античного бога и преданностью собаки. Помимо ведения войн, царица управляла империей, вершила суд, строила храмы, проводила пышные молебны и празднества и занималась любовью с полководцем.
Майкл украсил завитые в локоны волосы царицы короной из тончайшей золотой вязи с длинными золотыми подвесками, отделанными мелким жемчугом, её красивые тонкие руки были унизаны массивными перстнями, стройное тело пряталось в тяжёлых, расшитых сложным узором одеждах.
Соответственно Майкл одел и кесаря: в расшитые золотом и украшенные драгоценными камнями одежды и шапку с золотым крестом. На груди кесаря сияли крест и вырезанная из слоновой кости панагия тончайшей работы, в изнеженных руках он держал чётки из гладких продолговатых сердоликовых бусин с кисточкой из мелких рубинов и речного жемчуга, на его ногах, как и на ногах царицы, пурпуром светились узорчатые сафьяновые сапожки.
Кесарь и его отличавшаяся холодной, надменной красотой супруга, равно как и царственная чета индейцев, меняли наряды и драгоценности на каждом новом уровне, и это тоже было условием игры, не выполнив которого, нельзя было пройти дальше, а для помощи при прохождении Майкл создал отдельную страницу-бонус, где можно было найти нужные застёжки, крепления и прорези в тканях и подсказки к ним.
В борьбе за свиток активное участие с обеих сторон принимали и остальные представленные в первой части герои, каждый из которых нёс определённую функцию и присоединялся к игре только после нахождения хитроумного и постоянно меняющегося кода, раскрытия различных параллельных кодировок и обретения бонусов.
Запутанные условия прохождения уровней стимулировали воображение Майкла, но сыграли с ним злую шутку, поскольку, увлёкшись их созданием, он так сильно усложнил игру, что сам долго не мог её пройти.
«Ну и наворотил!» — притворно сокрушался он, весьма довольный собой, когда по многу раз был вынужден возвращаться на уже пройденные уровни из-за упущенных деталей.
Он никому не сказал о своей новой забаве. Хранил её в тщательно закрытой папке, доступ к которой получал только после введения архисложного пароля, и открывал, когда точно знал, что остался в доме один.
Это была его личная игрушка. Его взрослый и в то же время бесконечно подростковый секрет.
II
Помимо «Трансформаций», Майкл «наконец занялся делом», как сказал бы о его работе Барт, имей он счастливую возможность наблюдать за течением его жизни.
Он создал в Сети страничку под ником «Тересита Кастилья» и посвятил её графическому веб-дизайну, которым увлёкся параллельно с созданием «Трансформаций». Вывесил на страничке примеры, дал необходимые разъяснения, объявил о том, что принимает заказы. Неожиданно проект оказался успешным: заказы на полные мистической красоты и тонкой иронии графические зарисовки стали набирать силу с момента их появления. А вскоре пошли и первые, весьма неплохие, заработки.
Успех привёл Майкла в восторг, придал ему уверенности в собственных силах, и даже очередное вмешательство Стива, распорядившегося переводить плату за выполненные заказы на закрытый накопительный счёт, не смогло испортить ему настроения.
Нет, он не жаловался на жизнь. В конце концов, Стив сделал его существование безопасным.
Разве этого мало, Мигелито? Надо уметь быть благодарным, Мигелито.
В преддверии Рождества он в сопровождении охраны стал регулярно выходить в город, чтобы пройтись по выбранным загодя маршрутам и сделать необходимые покупки. Сам продумал дизайн рождественской ёлки и поставил её и ещё три экземпляра поменьше дома, в наиболее, по его мнению, подходящих местах: в холле, в гостиной, в зоне кухни-столовой и на веранде.
Все ёлки были искусственными.
— Майкл, живые ёлки выращивают специально для рождественских праздников. У меня свои питомники, мы содержим их в рамках благотворительных программ по защите окружающей среды, и природа при их использовании не страдает. Они даже и не растут толком, — пытался заставить его принять в подарок роскошную живую красавицу Стив.
— Почему не растут?
— Потому что так задумано.
— Мне кажется, что живые ёлки разговаривают со мной. И как я после этого смогу их выкинуть?
— Псих и слюнтяй, мать его! Ты тоже боишься, что дерево начнёт болтать с тобой о погоде? — в ярости кричал Стив в последующем разговоре с Джанни.
«Сколько ещё выдержат эти двое, прежде чем их отношения разладятся окончательно?» — каждый раз спрашивал себя Джанни, когда нажимал кнопку отбоя после очередного выплеска эмоций со стороны Стива.
Сам он во время редких встреч несколько раз пытался вызвать Майкла на разговор о тонкостях их отношений, но, в отличие от словоохотливого и откровенного Стива, Майкл отмалчивался.
— Всё нормально, Джо, — говорил он, и Джанни приходилось отступать.
Не стал Майкл развивать и тему своего прошлого. Так и ограничился единственным разговором о погибшем лиловом мире, что произошёл между ними на острове.
— Забудь, — слегка коснувшись рукой плеча Джанни, отшутился он в ответ на просьбу дать разъяснения. — Не стоит оно того, клянусь. Я думал, что я особенный, не такой, как все, чуть ли не ангел. До тех пор, пока не почитал литературу о наркомании. Все мои полёты — это типичный кислотный бред.
— Но ты же не наркоман, Майк.
— Да. Но законченной наркоманкой была моя мать. И кто его знает, кем был мой отец. Скорее всего, таким же говнюком. Их наследие и отпечаталось в моём подсознании, только и всего.
— Наркотические видения не передаются по наследству, малыш. Только абстинентный синдром. А его у тебя как раз и нет.
— Короче, не надо об этом говорить. Хорошо?
Джанни вновь пришлось отступить.
Потерпел он полное фиаско и при попытке завести разговор о возможной подруге Майкла.
III
Разговор произошёл в один из редких из-за ревнивой бдительности Стива визитов Джанни к Майклу. Они тепло поприветствовали друг друга и прошли в выкрашенную в сияющий молочный цвет и обставленную светлой и белоснежной дизайнерской мебелью гостиную. Жестом пригласив Джанни сесть на диван и предложив ему выпить, Майкл взял грифель и альбом для рисования и, скрестив ноги, присел напротив него на пол.
За его спиной оранжево полыхали космические глубины висевшего прямо над головой Марка Ротко.
— Майкл, ты уже в курсе, что Стив отдал приказ найти ту девушку?
— Какую девушку?
Прозвучавший вопрос дал понять Джанни, что Майкл не желает обсуждать с ним и эту тему тоже, но он решил проявить настойчивость и повторил вопрос:
— Так ты в курсе?
— А-а, это ты про ту, из аэропорта? — сказал Майкл, рисуя в альбоме графическую абстракцию, в свободных и уверенных линиях которой чувствовалось сильно возросшее от постоянных упражнений мастерство.
— Мы ищем её везде, где только можно, — любуясь невольно возникшей композицией «Майкл на фоне Марка Ротко», сказал Джанни. — Целая группа работает над заданием, так что рано или поздно твою красавицу найдут.
Майкл молча продолжил своё занятие.
— У меня складывается впечатление, что тебя не сильно вдохновляет подобная перспектива. Я прав?
— Да. Ты прав. Не вдохновляет.
— Почему?
Майкл отложил альбом, вытянул вперёд одну ногу, согнул в колене другую и насмешливо посмотрел на аккуратно присевшего на белоснежную замшу дивана Джанни.
— Хорошо. Я объясню. Стиву ни за что не стал бы объяснять, да он и не спросит. Ему… — тут Майкл скорчил гримасу, — неинтересно моё мнение. А тебе скажу.
Джанни обратился в слух.
— Джо, я ведь её даже толком не разглядел. Она и глаз на меня не подняла. Шла сама по себе и ни на кого не смотрела. Так себя ведут те, кто живёт в своём мире, понимаешь? Она же вроде есть, а вроде её и нет. Всё равно что видение, фантом. Ты понимаешь, о чём я?
Джанни утвердительно кивнул, хотя не совсем понимал, к чему клонит Майкл.
— Джо, как можно искать то, чего, в сущности, нет? А вдруг я её не узнаю в той девушке, которую найдут твои парни? Или взгляну на неё и пойму, что ошибался и она совсем не такая, какой показалась мне там.
— Это не проблема, Майк. Никто же тебя не принуждает. Взглянете друг на друга, пообщаетесь, сделаете выводы.
— Да, конечно. Но дело в том, что я не хочу ТАК! Я хочу САМ! Я САМ найду девушку и познакомлюсь с ней. Без посторонней помощи и этих ваших штучек!
Майкл вышел из себя, отшвырнул грифель, которым помахивал в разные стороны во время разговора. Поднявшись, прошёлся по белоснежному пространству комнаты, машинально погладил поблёскивавшую старинной красноватой позолотой статую спящего Будды, задумчиво поглядел в большое окно.
Вернувшись к молча наблюдавшему за ним Джанни, поднял с пола валявшийся грифель, аккуратно положил его на лакированную белоснежную поверхность журнального столика и, присев рядом на диван, мягко спросил у Джанни:
— Скажи, о чём я буду говорить с ней, когда мы познакомимся?
Джанни подумал, что Майкл всегда разговаривает с ним примерно так, как авторы книг по психологии общения рекомендуют разговаривать с детьми и стариками: ласково и с нежностью, вызывающей уверенность в искренности чувств.
— Я не совсем понял, что ты имеешь в виду? — сглотнув некстати появившийся ком в горле, спросил он.
— Что я скажу девушке, если она, к примеру, поинтересуется, где я живу? «Знаешь, любимая, — скажу я ей, — я живу на содержании у богача, который так и не смог определиться, кто он мне — приёмный отец, друг или покровитель». Хотелось бы увидеть выражение её лица в этот момент.
— Если она будет любить тебя, то примет таким, какой ты есть, — возразил Джанни.
— Да, но это не я. Это другой Майкл. Тот, которого вылепил Стив, пластиковый, увешанный цацками, зависимый от его прихотей. А может, рассказать ей, что я не могу тратить заработанные собственной графикой деньги, потому что те деньги, которые я зарабатываю, прямиком идут на закрытый для меня счёт?
— Но ты же можешь тратить любые суммы, Майкл. А твои деньги Стив распорядился перечислять отдельно исключительно для того, чтобы ты чувствовал, что это именно те, заработанные тобой деньги. Они же совсем небольшие, Майкл. Даже не капля в денежном океане Стива, а так, микрочастица.
— Да, но я лишён возможности распоряжаться именно той, заработанной собственным трудом микрочастицей из страха, что меня вообще лишат возможности зарабатывать. Ты считаешь это нормальным?
— Зачем тебе зарабатывать? Нет, то, что ты трудишься, — замечательно. Стив ценит твои усилия и всегда подчёркивает, как он гордится твоим талантом и трудолюбием. А деньги на расходы просто идут с других счетов, только и всего. Какая тебе разница, не понимаю?
— Разница в том, что я пленник в этой тюрьме из золота.
— Майкл, ты утрируешь. Стивви, возможно, излишне опекает тебя, но я уверен, что это временное явление. Слишком долгим был его путь к тебе. Увидишь, он постепенно привыкнет к факту твоего существования и ослабит вожжи. Потерпи ещё немного, малыш.
Майкл улыбнулся и перевёл разговор на другую тему, а Джанни подумал, что опять потерпел поражение.
«Идиот! — мысленно ругал он себя, когда возвращался домой. — В кои веки удалось поговорить — и то не удержался от агитации. Да, ты пытаешься предотвратить крупный конфликт между ними, но признай, что, во-первых, ты его не предотвратишь, а во-вторых, Стивви вряд ли оценит твои усилия. Наоборот, скажет, что ты не особенно убивался, ещё и обвинит в преднамеренности. Признай, Джанни, что он сильно изменился в последнее время. И не в лучшую сторону».
Он думал о будущем, но не видел его. Стив опять хочет обвести вокруг пальца собственную судьбу, хочет подчинить её себе, проконтролировать её ход.
Но ведь ранее ему удавалось?
Может, поэтому ты так защищаешь его, Джан?
Традиции
I
Возросшую нервозность Стива тоже можно было понять. На Рождество и последующие каникулы семья Дженкинсов традиционно планировала программу зимнего отдыха, и менять что-либо из-за того, что в его жизни появился Майкл, Стив не мог, да и не хотел.
Празднование Рождества у Дженкинсов всегда начиналось шумно, целым рядом предпраздничных благотворительных балов, корпоративных вечеринок и проводимых в торжественной обстановке вручений премий особо отличившимся работникам, а заканчивалось традиционным походом в семейную часовню узким кругом. После общей молитвы начинался долгий семейный ужин, под мерцание свечей в серебряных канделябрах подавалась на старинном подносе индейка, все пели рождественские песни, вспоминали прошедший год и обменивались сложенными у великолепной ёлки многочисленными подарками, выбору которых загодя отдавали уйму времени.
Через пару дней после Рождества они уезжали подальше из страны, чтобы уже на выезде отпраздновать наступающий Новый год.
Иногда Дженкинсы отправлялись в очередное путешествие не одни, а шумной и весёлой компанией, с друзьями, их детьми, собаками и целым штатом обслуживающего персонала. Уставшие и переполненные впечатлениями, по возвращении ехали кататься на лыжах в Аспен, где Стив давно приобрёл прелестное шале.
Маршруты новогодних поездок в семье подбирали заранее. Собирался специально посвящённый предстоящему путешествию семейный совет, после бурных обсуждений принималось устраивающее всех и, как правило, компромиссное решение. Избранные маршруты часто повторялись, потому что главным для семьи Дженкинсов был не азарт освоения новых, неизведанных путей, а степень получаемого удовольствия от предстоящего отдыха.
К примеру, они полюбили праздновать Новый год в Бразилии, хотя последняя поездка Стиву не понравилась вовсе, что дало Марше повод бесконечно язвить по поводу его капризов, а ему — отказаться от идеи ездить туда в дальнейшем. А не понравилась из-за того, что Стив впервые изменил своим принципам не останавливаться нигде, кроме собственной недвижимости или, на худой конец, закреплённых за семьёй апартаментов в отелях, и позволил Марше принять приглашение её давних друзей — пары одержимых бизнесом и друг другом бывших жителей Нью-Йорка, уже лет десять как избравших Рио-де-Жанейро местом жительства.
— Ты предлагаешь мне провести Новый год в компании геев? — возмутился он, когда Марша впервые предложила ему остановиться у них.
— Это мои друзья, — тут же ощетинилась она. — Они интеллектуалы и эстеты.
— Да ну? А я думал, электрики, — ввернул Стив.
— Интеллектуалы и эстеты, гениальные дизайнеры и близкие мне люди, — с каменным лицом продолжила Марша. — И они просят принять приглашение погостить в их необыкновенном, кстати говоря, доме уже давно. Площадные шутки про электриков хороши для охранников. Вот уж кто точно способен оценить твой тонкий юмор.
— Дура, — пробормотал Стив, но связываться с ней не стал, а просто сказал, что ни за что не поедет, но в итоге вынужден был дать согласие, после того как Марша подослала к нему Мелиссу.
— Ты же не откажешь мне, па? — спросила Мелисса. — Они классные ребята, и мама их уже сто лет знает. Будет весело. И потом, там какой-то чумовой футуристический дом, который попал во все каталоги. Это как раз по твоей части, разве нет?
Было и правда весело. Особенно когда Стив начинал вести с хозяевами шутливые диалоги.
— И что вы нашли в этом городе? — ворчал он, стараясь не разглядывать следы пластических вмешательств на их лицах. — Здесь же жара и много бездельников.
— А в Штатах мало? — смеялись в ответ друзья Марши.
— Нет. В Штатах тоже много, — оставаясь серьёзным, отвечал Стив. — Но там не так жарко.
— Это в Нью-Йорке не жарко? — хохотали друзья.
— Только летом, — невозмутимо отвечал Стив. — А вот зимой там холодно.
— Да неужели? — покатывались со смеху друзья, а вместе с ними и Мелисса, и Тед, и Мик Штайнер, и Сьюз, подруга Теда в течение нескольких последних лет.
И даже Марша, всегда напряжённо-серьёзная в присутствии Стива, весело улыбалась его шуткам.
— Ждём вас на следующий год, — требовали друзья во время прощания в аэропорту. — Нет, мы ждём вас всегда!
Последнюю фразу они произнесли взявшись за руки и в один голос. И дружно засмеялись после её окончания.
— Нас все ждут, — улыбаясь, заметил Стив, а друзья всё продолжали смеяться и без устали махать руками.
Чертыхаясь и бормоча под нос: «Вашу мать, чёртовы педики, как же вы меня достали!» — Стив махнул им в ответ и нырнул в салон.
— Надеюсь не увидеть этих придурков до конца своих дней, — заявил он Марше, как только их суперджет вырулил на посадочную полосу.
— Напротив, я бы на твоём месте обязательно проходила с ними ежегодный тренинг по лицемерию, — немедленно парировала она.
— Да ладно вам, — вмешалась Мелисса. — Мы с Тедди, например, классно провели время. Правда, медвежонок?
— Классно, не спорю, но я бы предпочёл моих лошадок, — сказал Тед.
— Тедди! — одновременно осадили его Сьюз и Мелисса, а он покраснел от удовольствия, поймав одобрительный взгляд отца.
II
Да, Рождество, без сомнения, было особым временем в их жизни, и в его преддверии все сложные отношения откладывались на дальнюю полку, и не только Стивом. Даже Марша старалась в эти дни не играть излюбленную роль обманутой в лучших чувствах праведницы, а просто быть собой, и Мелисса и Тед окунались в атмосферу детства, когда не было видно, как трудно находить общий язык родителям.
Сколько лет мучительного из-за отношений с Маршей и тем не менее полного умиротворения! Сколько уверенности в себе и в окружающих, сколько упоения статусом вечного победителя, сколько усилий, чтобы прийти пусть к двойственному, но столь желанному спокойствию!
И всё насмарку за один присест. Всё коту под хвост.
Как можно радоваться жизни, когда его подлинная радость и настоящая боль, его ангел и лучшее достижение в жизни остаётся один, а он будет радоваться жизни, дарить и получать подарки, заниматься какой-то изматывающей ерундой, слушать трескотню Лиз и пить шампанское?
— Позволь нам встретить Рождество вместе, — предложил свои услуги Джанни.
— Что?
— Вопрос означает, что меня сразу начнут подозревать в интригах и заговорах?
— Хорошо, не буду подозревать сразу. Буду постепенно. Ты опять хочешь перетянуть одеяло на себя, и это наглый факт.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да. Хочешь. И меня, мать твою, это не устраивает.
— Оставь в покое мою мать, Стивви.
— Договорились, Джан. Я оставляю в покое твою мать, а ты — моего Майкла.
Они пикировались так подолгу, но споры не решали основного вопроса.
Куда девать Майкла?
Вопрос оставался нерешённым. Висел в воздухе. Мешал спокойно обсуждать с парнями покупку рождественских подарков для семьи — обожаемое прежде занятие. Отвлекал от занятий бизнесом, не давал сосредоточиться на совещаниях, вклинивался в разговоры с детьми, женой и обустраивавшей очередной дом тёщей.
Чёрт. Что делать? Не оставлять же его одного?
А почему, собственно, нет?
В конце концов, он привык быть один. На прошлое Рождество сидел, как мышь, у экрана своего паршивого нетбука в своей паршивой конуре. И никого на свете не беспокоило, как он себя чувствует.
Конечно! Он будет встречать Рождество один! В компании, мать его, нетбука!
У Стива сразу стало легче на душе, как только он озвучил для себя уже давно сидевшее в подсознании решение.
— Посидишь один с месяц, что такого? — пробормотал он, убеждая себя в правильности собственных мыслей.
III
— Майкл, я всё решил. Позови девку, любую. Можно двух или целый полк. Девки скрасят твоё одиночество, я тоже буду на связи, так что считай, что ты не один. Да и Джан ещё пару дней будет здесь. Всё будет тип-топ, малыш, всё будет на высоте.
— Это ты мне?
— Конечно, тебе, чёрт возьми! Я не понял, ты что, меня не слушаешь?
— Слушаю.
— Что за идиотские вопросы? Да, к сожалению, мы с Джаном вынуждены уехать сразу после Рождества. Так уж повелось, это традиция, и ломать её никто не будет, даже ради тебя. Но ты не переживай. Время пролетит быстро. И потом, у меня для тебя такие подарки, м-м-м… Будешь доволен, гарантирую.
— …
— Майкл! Алло! Майкл! Ч-ё-р-р-т! Майкл, мать твою, ты меня слышишь?
Стив растерянно посмотрел на отключившийся смартфон и быстро нажал повторный вызов.
Мелодичный женский голос сообщил, что абонент временно недоступен, и вскоре брошенный в порыве ярости смартфон уже описывал высокую дугу с балкона второго этажа, чтобы приземлиться в районе пышно цветущей клумбы.
— Надо же, — удивился Стив, проследив глазами за траекторией полёта. — Чёртовы цветы спасли чёртов гаджет!
Он примчался к Майклу через час после неудавшегося разговора, был спокоен и терпелив и ни словом не обмолвился об озвученных ранее планах.
Майкл тоже сделал вид, что ничего не произошло, они долго болтали на разные темы, и Майкл даже угостил Стива приготовленной собственноручно едой.
— Ты стал есть?
— Нет. Ешь пока, потом поговорим.
— И кому ты скармливаешь эти чудеса, наш Говард Рамзи? — поинтересовался Стив после того, как под бокал лёгкого вина уничтожил спагетти под грибным соусом, салат с трюфелями и печёное яблоко с нежнейшим кремом из йогурта и сливок с еле уловимым мятным привкусом.
— Охране, — ответил Майкл, надкусывая большое яблоко.
— Охране? А они не разжиреют на твоих харчах? — усмехнулся Стив.
— Не разжиреют. Мои блюда не очень-то и калорийны. Они так и говорят: «Эй, парень, пожарил бы лучше хороший кусок мяса, чтобы мы были сыты!»
— И что тебе мешает?
— Я не готовлю блюда из мяса.
— А-а, ну да. Конечно. И не употребляешь сам. Как я забыл.
Майкл промолчал в ответ. Никто и никогда не понимал его в вопросах питания. Даже Тересита. Зачем что-то объяснять и зря тратить энергию?
Они расстались мирно, правда, Стив сразу после выхода на улицу позвонил Джанни и приказал немедленно запретить «грёбаным сучьим детям жрать приготовленную малышом еду».
— Он что, их личный повар, чёрт подери? — кричал Стив в трубку. — Хорошо устроились, бездельники! Кстати, ты знал об этом?
— Да, Стивви, знал. Майкл хочет научиться готовить. Должен же кто-то оценивать его успехи? Мне ты навещать его не позволяешь. Остаются парни.
— Значит, так. Пусть готовит, раз ему нравится, а еду будет оценивать дегустатор.
— Какой ещё дегустатор?
— Которого, чёрт подери, ты наймёшь для того, чтобы он лопал приготовленную малышом пищу и оценивал её. А охрана пусть занимается своим делом, а не ловит кайф. И никаких контактов с ним, вашу мать! Только на прогулках и только по делу! Я ясно выразился?
— Да. Более чем.
— Рад это слышать.
Рождество
I
Рождество прошло бы на ура, если бы не Стив. Он то и дело сбегал в свой кабинет, набирал оттуда Майкла и болтал с ним о всякой ерунде, а когда не болтал, то, сидя за праздничным столом, посылал сообщения. В перерывах возбуждённо фонтанировал шутками, вызывая сильное раздражение Марши, затем опять сбегал в кабинет, пока в какой-то момент не вышел оттуда с перекошенным от злости лицом, и ему даже понадобилось время, чтобы взять себя в руки.
— Я тебе точно говорю, медвежонок, у па появилась зазноба, — прошептала Мелисса на ухо Теду. — Смотри, как он бегает туда-сюда. Интересно, она всё-таки моложе меня?
— Молли, сколько можно? Ты меня достала своими фрейдистскими комплексами, — отбивался избегавший даже гипотетической возможности семейных неприятностей Тед.
— Ты прав, медвежонок, — то ли серьёзно, то ли в шутку отвечала Мелисса. — Я ревную моего офигенного сексуального папочку. И не желаю его делить ни с кем, кроме моей офигенной сексуальной мамочки и нас, его офигенных сексуальных деток. А ты? Ты ревнуешь?
— А я пошёл отсюда, — сказал Тед. — Посмотрю порно в Сети.
— Я всё расскажу Сьюз, и она окончательно бросит тебя, придурок, — проворковала Мелисса, не глядя в его сторону.
— Я тоже тебя люблю, Мо, — махнул рукой Тед, но уходить никуда не стал, а, подсев к уютно устроившейся перед зажжённым камином Марше, положил голову ей на колени.
— Медвежонок хочет спать, — заявил он. — Убаюкайте медвежонка.
— Тедди, ты выпил. Вот проказник! На Рождество мог бы вести себя скромнее, — ласково сказала Марша, поглаживая сына по светлым, слегка вьющимся волосам.
— М-м-м-м, — промычал полусонный Тед. — Я не спал предыдущую ночь, ма.
— Угу, — задумчиво ответила Марша.
Она не слушала сына.
«Не находит себе места», — думала она, наблюдая, как Стив крутит лежащий на столе смартфон.
— Милый, ты не боишься, что у трубки вырастут крылья и она улетит? — громко обратилась она к нему, но Стив сделал вид, что не слышит.
«Надо же, — подумала Марша. — Или он всё-таки завёл себе любовницу, или в осином гнезде вновь гремит гром».
II
Гром действительно гремел. Стив узнал, что Майкл запер квартиру и в сопровождении чертыхавшихся охранников поехал к Джанни праздновать Рождество.
«То есть ты болтал со мной и посылал эсэмэски, а сам в это время спокойно ехал к Джану?»
«Да. А что, нельзя? И что именно нельзя — поехать к Джо или поболтать с тобой?»
«Ты издеваешься?»
«Нет. Я отключаюсь. Я подъехал. И давай отдохнём друг от друга. Счастливого Рождества».
— Это будет лучшее Рождество в моей жизни! — воскликнул Джанни, когда Вишня открыл входную дверь и на пороге с подарками и двумя бутылками отменного шампанского в руках возник улыбающийся во весь рот Майкл. — Нет, вру, было ещё одно!
— Какое? — одновременно спросили Майкл и Вишня.
— Было одно Рождество много лет назад. Мы со Стивви встретили его здесь, в Нью-Йорке, прямо накануне его свадьбы. Оба уже понимали, что выиграли задуманную партию, и нам было очень кайфово от этой мысли.
— Расскажешь? — блеснул глазами Майкл.
— Только после ужина, малыш. У нас же Рождество. Отпразднуем его как положено.
— Мы будем тихо молиться за столом и петь рождественские гимны? — делано испугался Майкл.
— По желанию, малыш, — очень серьёзно сказал Джанни. — Никаких принуждений в моём доме.
— Й-о-х-х-о-у! — крикнул Вишня, и все дружно бросились накрывать праздничный стол.
В доме у одинокого холостяка Джанни не было принято устраивать застолья, но дважды в год, на День благодарения и на Рождество, Вишня под завязку набивал холодильник всевозможными деликатесами: икрой, нарезанными копчёностями, гусиным паштетом, набором сыров и сладостями, брал в пекарне у знакомого итальянца хлеб — и потом вываливал все эти богатства прямо на стол.
— Ах-ах, сколько калорий, — любовно покачивал головой Джанни, вдыхая волшебный хлебный аромат.
Сам он предварительно наносил визит в винный магазин и покупал пару бутылок какого-нибудь очень хорошего вина, хотя в доме была небольшая, но качественная винотека. Посидев некоторое время за накрытым столом, он и Вишня выпивали купленное Джанни вино, ели купленные накануне продукты, а все остатки после праздников относили в благотворительные организации.
— Мне неважно, что дорогие и качественные праздничные яства съедят простые люди, — говорил по поводу своего обычая Джанни. — Моя мать любила раздавать оставшиеся после праздников продукты, и отец, как ни странно, не возражал. Не вижу смысла отказываться от семейной традиции.
На этот раз он решил накрыть стол и отпраздновать Рождество по всем правилам — со свечами и сервизом. Майкл извлёк из бельевого шкафа белую скатерть, поставил на стол посуду, серебряные приборы и бутылки с минеральной водой и колой, Джанни зажёг свечи и принёс вино, а Вишня вымыл фрукты, разложил по тарелкам и блюдам нарезки и паштеты, на дымчато-серую горку икры водрузил полупрозрачные кристаллы колотого льда, украсил их тонкими дольками лимона и с возгласом: «А это вместо рождественской индейки!» — поставил в центр стола торт.
— Я же сказал, что сегодня лучшее Рождество в моей жизни, — не скрывая радости, заявил Джанни. — Что слушаем? Джаз, классику, рок? Да я даже рэп готов поставить, на радость Вишне.
— Ого! Если шеф готов слушать рэп, ему и вправду хорошо, — удивился Вишня.
— Мы же будем общаться, — обратился к Джанни Майкл. — Я бы предпочёл «Волшебную флейту» или «Дона Паскуале». Под общение лучше всего ставить классику, особенно если собираемся поболтать и… всё такое…
— Тебе везёт, шеф, хотя «всё такое», Майк, тоже можно организовать, — заявил Вишня, но, заметив осуждающий взгляд Джанни, сразу же сделал серьёзное лицо.
«Что за разговоры в рождественскую ночь?», — означал взгляд, и Вишне ничего не оставалось, как разочарованно-заговорщически подмигнуть Майклу.
Джанни снял с полки виниловую пластинку с записями Моцарта и включил коллекционную ламповую аппаратуру. Из тех, которые сводят с ума коллекционеров с кошельком и по которым вздыхают все остальные.
— Как написали бы в романе, «по дому разлились чарующие звуки», — засмеялся Майкл.
— Точно, — сморщил лицо Вишня под довольную ухмылку Джанни.
III
«Сукин сын, сукин сын, сукин сын! Плюнул на меня и побежал к своему макароннику! — накручивал себя Стив, наблюдая за тем, как пикируются между собой родители Марши, приглашённые на ужин, по её собственному выражению, „на свою голову“. — Понятно же, что делает мне назло! Типа, раз ты со своей семьёй, то и я пойду, куда хочу. Сукин сын!»
Яростные мысли рвали мозг изнутри, всё труднее было себя сдерживать и делать вид, что он слышит разговоры за столом, и, чёрт возьми, именно сегодня с ними празднуют родители Марши, а этот чёртов сенатор внимательно следит за ним, или, может, Стиву кажется, что следит, уже и не разберёшь, а старая шлюха надралась коктейлей и кокетничает, да что там коктейли, она всю жизнь кокетничает с ним, вот это тёща, мать её, хотя в постели была ох как хороша, да, одна из лучших, факт. И Молли уже поругалась со своим парнем, судя по тому, что он выглядит как использованный презерватив.
Не хочу! Никого не хочу! О мой бог, как же они все надоели! Даже дети! Даже дети? Ну ладно, они нет, но всё равно никого не хочу!
— Попробуй парфе, Лиз, — обратился он к сверкавшей на всю комнату крупными бриллиантами тёще. — Оно восхитительно.
— Кто-то мечтает испортить мне фигуру? Уж не мой ли зять? — пьяно спросила Лиз.
— О да. Я сплю и вижу, как моя дорогая тёща разбухает на глазах, как бочка с солониной, — широко улыбаясь, сказал Стив. — Сплю и вижу, сплю и мечтаю.
— Проснись, д-о-р-о-г-о-о-й, — пропела в ответ Лиз. — Ничего у тебя не вый-д-е-е-т. Ваша Лиз и сегодня может надеть вещи двадцатилетней давности. У меня остался тот же размер.
— Вещи двадцатилетней давности за ненадобностью складируются в гардеробных комнатах, — вмешался в разговор раздражённый приглашением в дом к нелюбимому зятю Эндрю. — Моя дорогая супруга уже лет двадцать как обновляет гардероб дважды в сезон, и скоро на планете не останется места, куда их можно было бы засунуть!
— А могла бы и трижды, и четырежды, если бы ты не был таким занудой, дорогой, — пьяно парировала Лиз. — Стивви организовал исполнение всех моих прижизненных желаний. Что бы я делала без него, ума не приложу? Ля-ля-ля-а-а-а-а-а… Ля-ля-ля-а-а-а-а…
— Кстати, Лиз, а почему бы не сделать выставку твоих нарядов, ведь многие из них — настоящие шедевры, — пригубив вино, предложил Стив, делая вид, что не замечает выражения лица тестя, и игнорируя сверлившую его взглядом Маршу.
— Боюсь, придётся пригласить археологов, чтобы расчистить шкафы с шедеврами, — саркастически заметил Эндрю.
— У нас поразительно весёлое Рождество в этом году. Разве может быть иначе, когда Стив командует парадом? Правда, дорогой? — услышал он голос Марши, медленно повернулся в её сторону, подпёр рукой подбородок и внимательно взглянул ей в глаза.
Марша взгляда не отвела.
Он улыбнулся.
Она с готовностью улыбнулась в ответ.
«Оттаскать бы тебя за волосы, стерва. Сразу бы полегчало», — подумал он, по-прежнему не отводя от неё взгляда.
«Ну что, съел? — мысленно ответила она. — Я тебя вижу насквозь. Я всегда вижу тебя насквозь, Стив Дженкинс».
IV
Правда, вскоре атмосфера за столом стала выравниваться. Возможно, виновато было чудесное вино, а возможно, накопленное беготнёй последних дней раздражение наконец выплеснулось и растворилось в аромате зажжённых свечей и яблочных пирогов, но в какой-то момент все вдруг разом повеселели и стали шутить и смеяться. Воспрянул духом прощённый Мелиссой Мик Штайнер, уселась в кресло с очередным коктейлем и словами: «Нет-нет, никакого вина, я не буду смешивать, ты же не хочешь, чтобы твоя любимая жёнушка упала прямо в огонь?» — пьяная в стельку Лиз, проснулся и вновь налёг на еду добродушно реагирующий на шпильки Мелиссы Тед.
— Тедди, дорогой, почему с нами нет Сьюз? Она заболела? — спросила Лиз.
— Нет, Лиззи, — тут же встряла в разговор Мелисса. — Она бросила Теда.
— Бросила?
Лиз брезгливо сморщила красивое лицо. Было видно, что ответ Молли возмутил её.
— Почти, Лиз, почти… — уточнила Мелисса.
— Хотелось бы мне взглянуть на того, кто ей заменит Теда, — громко сказала Лиз. — У Сьюз, по-видимому, совсем нет вкуса. Бросить такого парня! Она в зеркало себя видела хоть раз?
— Я хотела сказать ей то же самое. Даже не знаю, что меня остановило, — заметила Мелисса.
— Я тебя остановил, — сказал Тед. — Вечно ты лезешь не в своё дело.
«Он ничего не слышал из разговора. Его здесь нет. Нет, он точно завёл себе шлюху!» — продолжала мысленное расследование Марша.
— А что по этому поводу думает наш дорогой Стив? — демонстративно обратилась она к нему.
— Я думаю, что они сами разберутся, — ответил ей Стив и издевательски улыбнулся той самой улыбкой, которая всегда доводила Маршу до белого каления.
— Па, ты прав, как всегда! — воскликнула Мелисса. — Я сказала то же самое.
Стив развёл руками, как бы признавая слова дочери единственно верными, затем стал шутить по поводу отношений Теда и Сьюз, в том же игривом тоне заговорил о сердечных делах Мелиссы, а следом и Марша, сумев, наконец, взять себя в руки, переключила внимание на дочь.
И восстановленное с таким трудом и чуть было не рассыпавшееся у них на глазах благодушие появилось вновь, а через какое-то время Марша и Мелисса чуть ли не силой увели наверх вконец опьяневшую Лиз.
— Ба разбушевалась, — с улыбкой сказал Тед.
— Если столько выпить… — усмехнулся Эндрю.
— Может, поиграем в какую-нибудь игру? — предложил окрылённый примирением с подругой Мик, и все, кроме Стива, смеясь и обмениваясь репликами, прошли в оборудованное под игровой зал соседнее помещение, а Стив остался один.
V
Какое-то время он просто слушал наступившую тишину, затем схватил смартфон и двинулся в кабинет. Уже с порога вдохнув напоённый ароматом горящих поленьев воздух, раскурил сигару, снял с подставки подогретый загодя Hennessy Beaute du Siecle и с бокалом в руках присел в кресло у камина, резонно решив, что неспешное размышление куда продуктивнее активной злости.
Он глядел на огонь, попыхивал сигарой и маленькими глотками отпивал коньяк. И всё время думал о том, как ему поступить.
Решение, как это бывает, пришло внезапно. Одним махом осушив бокал, Стив отложил на толстый край массивной пепельницы недокуренную сигару и стремительно вышел в холл. Когда пересекал его, заметил спускавшуюся по лестнице Мелиссу и, жестом подозвав её, заговорщически прошептал на ухо:
— Я отлучусь на часок-другой. Скажешь, что у меня разболелась голова и я поднялся к себе, хорошо?
— Хорошо, па. Но с одним условием, — с его же интонациями в голосе прошептала Мелисса.
— С каким, милая?
— Ты скажешь мне правду. Ты едешь к ней?
— Нет никакой «её», — зашептал Стив. — Я клянусь тебе, у меня никого нет. Я еду к Джо, чтобы просто посидеть с ним. Он одинок, а я ему друг как-никак.
— Ладно. Не хочешь признаваться — не признавайся, — разочарованно фыркнула Мелисса и, не дожидаясь ответной реплики отца, ушла в игровую, откуда слышались приглушённые восклицания Мика Штайнера и сопровождавшие их взрывы смеха.
— Уж лучше бы у меня была подруга, — ворчал Стив, почти бегом пересекая мраморную громаду холла. — Было бы меньше хлопот, чёрт возьми!
Праздник
I
Стиву было бы проще и легче играть на собственных чувствах, если бы он уловил хотя бы толику недовольства или раздражения в момент своего появления на пороге дома Джанни. Но, как он ни вглядывался, на их лицах не было и следа ожидаемого им разочарования, зато светилась самая искренняя, неподдельная радость.
— Выключите эту чёртову музыку! — потребовал он, делая вид, что что-то попало в глаз, чтобы скрыть от них своё волнение. — Не слышно же ни фига!
— Сам Стивви к нам пожаловал, — торжественно объявил Майкл. — Я не верю своим глазам. А ты, Джо?
Джанни улыбнулся и молча развёл руками в ответ.
— Неужели вы ещё любите меня, сукины дети? — с наигранной грубостью спросил Стив.
Вскоре они расположились у зажжённого камина, Вишня подкатил столик с напитками, а Майкл сбегал наверх и принёс гитару. И Стив впервые услышал, как он поёт.
Майкл спел им много разных песен. Пел и те, которым научила его Тересита, и песни времён бурной молодости Джанни и Стива.
Стив рыдал не стесняясь и шутливо требовал, чтобы Майкл принял участие в каком-нибудь телевизионном проекте. Потом они играли в «Монополию» и травили анекдоты. Говорили о женщинах. Об их красоте и грации, о выразительности взгляда. «Она так может посмотреть, что заводит с полоборота, скажи, Джан?» Делали поправку на собственную извечную погоню за идеалом, отмечали силу и горечь разочарования после расставания, вновь говорили о женской красоте и магии и пришли к единодушному выводу, что Господь создал своё лучшее творение по остаточному принципу.
Долго смеялись по этому поводу.
— Стив, а ты любишь свою жену? — спросил Майкл.
— Не знаю. Уже не знаю. Всегда любил, а сейчас не знаю. Нам трудно вместе, это факт.
— В чём причина ваших трудностей?
— Я думаю, она не смогла простить мне, что я выскочка. Я же вылез, как чёртик из табакерки, да и зацепил её сразу, она и охнуть не успела. Ещё она мечтает, чтобы я был подкаблучником, исполнял её требования по первому зову и занялся политикой, как её рогатый папаша. Прямо зациклилась на этой идее. Говорит, что надо соблюдать незыблемые семейные традиции. А я не хочу — и всё!
— Почему?
— Хотя бы из-за тебя, к примеру… Но о политике это я так, к слову сказал. Дело, конечно, не в ней. На самом деле мы с Маршей очень разные, но оба не желаем мириться с этим непреложным фактом.
— Два упрямца, — добавил изрядно выпивший Джанни.
— Ты считаешь, что я неправ? — моментально отреагировал Стив.
— Да. Не можешь жить — разводись. Всё-всё, я замолчал!
II
Они сидели возле потрескивавшего дровами камина почти всю ночь. У длинной барной стойки звенел стаканами Вишня, поблёскивала разноцветьем пышных веток по-холостяцки скупо украшенная ёлка, тихо перебирал струны гитары Майкл. Замолк было на мгновение, но Стив попросил его продолжать, если он, конечно, не устал.
— Я устал, но, так и быть, ради тебя сыграю, — улыбнулся Майкл.
— Играй, малыш. Играй. Так приятно тебя слушать. Правда, Джан?
Джанни кивнул. Он был сильно пьян, но сдержан и молчалив. И абсолютно счастлив.
«Идеальная ситуация для проявления идеальной дружбы, — борясь со сном, думал он. — Жаль, что так быстротечна. Всего лишь на одну ночь».
Вновь говорили о женщинах. Вернее, говорил в основном Стив.
— Как же они хороши! Открываешь журнал — а там на весь разворот глаза. И смотрят так, что внутри всё переворачивается. Как у них получается так смотреть — загадочно? Всю жизнь задавал себе этот вопрос.
— По улицам вообще-то ходят совсем не загадочные создания, да и в журналах существует фотошоп и прочие ухищрения.
— Это масса, Майкл. Те самые миллионы обывательниц, в глубине души жаждущих приобщения к элите. А в журнале — женщина-мечта, и я рад, что существует фотошоп и прочие, как ты выразился, ухищрения. Я хочу смотреть на красавицу и верить, что встречу такую когда-нибудь. Я за это их и люблю. За обещание. Чудесные создания. Правда, Джан? Подтверди, мать твою!
— Да, они чудесны. Что ты уставился на меня, как на инопланетянина? Я же подтвердил.
— «Д-я-а-а, они чюдестны», — передразнил Джанни Стив. — Смотри на этого педика, Майкл. Он даже не в состоянии нормально восхититься очевидным.
Джанни мог бы рассказать им о всплывавшей в его воображении в моменты приближения оргазма картине. И не имело никакого значения, где и с кем настигала его высшая цель плотской любви — в постели с его подругой немецких кровей, с покорными и страстными смуглянками, доставляемыми для услады на остров, или просто в моменты мастурбации, которую он ненавидел и к которой прибегал в самых редких случаях, — картина была одна и та же.
Девочка лет шестнадцати, с детским лицом и густой порослью на лобке. Не набоковская Лолита, тоненькая и несуразная, а девоженщина. Из тех, что рано созрели и готовы к спариванию чуть ли не с пелёнок. У неё низкая упругая попа, толстые ноги и пухлый рот будущей нимфоманки. А рядом он, зрелый и мудрый наставник, открывающий малышке путь во взрослый мир. Она смотрит на него влажными глазами, её рука ласкает готовую к спариванию вагину, стекает ниточка слюны по круглому подбородку.
«От таких картин, видимо, и бежали в пустыню средневековые схимники, — анализировал он свои видения. — Селились на скалах, питались собственными экскрементами и укрощали не плоть, как могли бы сказать они сами, если бы захотели говорить на столь щекотливую тему, а свою буйную фантазию».
От тревожных мыслей, что он просто тайный педофил, избавляла собственная реакция на девочек с аналогичной его фантазиям внешностью, которых он мог встретить в любом месте — на улице, в магазине, в кафе или на прогулке в Центральном парке.
Её просто не было, этой реакции. Скользнувший взгляд, автоматическая фиксация сходства, никакого волнения, никаких страстей.
Как расскажешь про такое? Пусть даже самым близким ему людям?
Кстати, Стив сразу предложит ему воплотить фантазию в реальность.
— Не строй из себя целочку, — скажет он, блеснув шальным взглядом. — Отцеубийце ни к чему подобные кривлянья. Будь собой.
Но в том-то и дело, что Джанни не хотел быть собой.
— Почему же тогда многие из них такие страшные? — услышал он вопрос Майкла.
— Не бывает страшных баб, Майкл, — пустился в разъяснения Стив. — Чего смеёшься? Ты просто не умеешь их готовить. Вот смотри. Берёшь страшную бабу и сильно любишь её. И она на твоих глазах превращается в красавицу. Вот и весь рецепт. Так просто. Правда, Джан? Правда, это просто?
— Для некоторых — да.
— И для тебя было бы просто, если бы ты хотя бы раз проявил добрую волю, чёртов педик. Надо было всего лишь проявить добрую волю. Это я тебе говорю — твой сыночек, ха-ха.
— Ну и сыночек у тебя, Джо, — ввернул Майкл.
Потом Стив рассказал о той самой светловолосой девушке, о которой говорил когда-то Джанни, и они дружно признали в ней Маршу, только на порядок моложе.
«И на несколько порядков добрее», — добавил Джанни под молчаливое согласие Стива.
— Майкл, а тебе что нравится в женщинах? — в свою очередь, спросил Стив.
— Мне всё в них нравится.
— В смысле? Можно подробнее, чтобы я понял, хе-хе-хе?
— Можно. Но я сейчас только про хорошеньких женщин буду говорить, Стивви, ты уж не взыщи.
— Я постараюсь, — подмигивая Джанни, сказал Стив.
— Мне всё в них нравится. И как они ходят, и как стоят, и как прикусывают нижнюю губу, и как смеются, и даже как плачут. А ещё я балдею, когда они закуривают сигареты. Не курят — а именно закуривают, хотя курящих женщин я не очень-то люблю. Я же брезглив.
— А при чём здесь брезгливость?
— Мне начинает казаться, что их лёгкие под завязку забиты никотином, а в горле скапливается мокрота.
— О мой бог! Майкл, тебя определённо надо показать специалисту!
— Отстань. Со мной всё в порядке. Ну да, я псих, а кто сейчас не псих? Да я и не говорю, что не пойду с такой женщиной. Ещё как пойду. Но моя жена, например, курить не будет. Я решил это давно.
— А что тебя больше всего привлекает в них? Грудь, губы, глаза — что именно?
— Они тёплые… внутри, — смущённо морща нос, сказал Майкл. — А ещё их запах. Они так пахнут, что у меня иногда всё плывёт перед глазами. Я становлюсь как пьяный, понимаешь?
— Ещё как, малыш, ещё как!
III
Они заснули уже под утро прямо там, где сидели. Майкл устроился на диване, а Джанни и Стив — в креслах.
Не спал лишь Вишня. Убрав разбросанные во время ночного бдения предметы, он загрузил в посудомоечную машину грязную посуду и вышел на улицу — коротать оставшееся время с двумя парнями, сопровождавшими Стива во время его внезапного визита.
— Это было лучшее Рождество в моей жизни! — сказал Джанни рано утром, когда они продрали глаза под пиканье будильника на смартфоне Стива.
— И моё, если, конечно, не считать твоего храпа, — отозвался Стив. — Чёрт возьми, не хочу возвращаться домой. Хочу жить здесь, с тобой и мальчиком. Ладно, хватит лирических отступлений. Береги мальчишку, а я поехал. А, и вот ещё что. Пусть немедленно возвращается домой. Погуляли — и хватит. А ты езжай в свою Италию. Не вижу причин нарушать сложившийся уклад жизни. Это приказ, если кто не понял.
Он с отеческой нежностью посмотрел на спящего Майкла и двинулся к выходу.
— Заметил, как он скрытничает со мной? — уже дойдя до двери, спросил он.
— Ты о той, что из аэропорта?
— О мой бог, ну конечно, о ком же ещё? Тебе, поди, всю душу вывернул при этом.
— Вот и не вывернул. Он и со мной немногословен, так что ты зря щекочешь себе нервы.
— Тем не менее он более откровенен с тобой, чем со мной, — упрямо повторил Стив. — И не думай, что я ничего не вижу. Я всё вижу, всё. Думаешь, не понял тогда, на острове, что вы все что-то скрывали от меня?
— Скрывали? И кто это — «мы», позволь поинтересоваться?
— Скрывали-скрывали. Кто, спрашиваешь? Ты, Майкл и этот сукин сын Оскар. Думаешь, я ничего не заметил? Думаешь, Стив не видит дальше своего носа, потому что стал жирным богатым ублюдком?
— Ну, есть немного.
— Хватит, Джан! Что там было? Колись, если ты мужик, конечно.
— Ничего такого, что стоило бы твоего внимания, Стивви.
— Ты же знаешь, я не отцеплюсь, пока ты мне не скажешь.
— Без проблем. Оскар спустился в каюту к Майклу и уговорил его.
Стив подошёл к Джанни очень близко. Медовые глаза сузились, голос охрип от волнения, кожа на лице приобрела характерный для эмоциональных потрясений бледный оттенок.
— На что уговорил? — тихо спросил он.
— Да не переживай ты так. Я бы доложил тебе, если бы посчитал нужным. Он уговорил Майкла на минет.
— На… Так, стоп! Кто кому делал минет?
— Стив, что с тобой? Оскар Майклу, конечно. А ты что подумал?
— Вот с-с-сукин сын! Почему ты скрыл это от меня?
— Майкл попросил. Не позорь, говорит, меня перед Стивом.
— Ему понравилось?
— Нет. Он сказал, что вообще не очень любит этот вид сексуального общения.
— Не любит? Впервые такое слышу. А-а, я понял. Брезглив, и всё такое.
— Да. Что-то в этом духе. Но он сказал, что борется с собой.
— И как после этого не показать его специалисту? Приеду после каникул и займусь его психикой. Нет, ну каков сукин сын этот Оскар! Погоди, а с Артуро он не из-за этого подрался?
— Не подрался, а избил. Да, из-за этого. Заявил ему прямо в лоб, что отсосал Майклу, Артуро вспылил, хотел его ударить — ну и огрёб по полной. Я же говорил с ним, и с Оскаром говорил. Предложил ему убираться в отставку, и он, как видишь, так и сделал.
— Теперь всё стало на свои места. Ладно, чёрт с ним, с этим Оскаром. Он парень умный, будет молчать, и вообще… Майкл тоже о нём вроде не вспоминает. Или вспоминает?
— Нет. При мне, во всяком случае, ни разу не вспомнил.
— Вот и отлично. И ещё. Я скажу тебе кое-что сейчас.
В это время с крыльца в дом заглянул Вишня. Увидел, что Джанни и Стив беседуют, стоя почти у порога, и так же осторожно прикрыл за собой дверь.
— Ты хотел что-то сказать.
— Да. Я сейчас понял, что мне противопоказаны визиты сюда в ситуациях, подобных сегодняшней.
— Не понял.
— Я нанёс визит в твой дом, ну, не нанёс, а просто вломился к тебе без приглашения, а потом сидел тут всю ночь в вашей славной компании.
— И что?
— А то, что мне нельзя так поступать.
— Интересно, почему?
— А потому, что и вы, и всё, что с вами связано, — часть другой жизни. И главный офис той, другой жизни — не здесь, у тебя дома, а на острове. И смешивать две такие разные жизни — это приближать момент выбора, а в том, что когда-то он наступит, я с некоторых пор перестал сомневаться. Прошлое не отпускает меня, а я ещё и сознательно помогаю ему затянуть меня в свои сети.
— Вот оно что.
— Не говори больше ничего. Я знаю, что ты скажешь. Да, я думаю только о себе. Да, я законченная эгоцентрическая скотина. Да, всё остаётся по-прежнему. Майкл у себя, и общаетесь вы только на острове. Пока, во всяком случае, будет так. Счастливого Рождества, парни. Рад был пообщаться.
Побег
I
Стив вернулся домой, когда мглистое зимнее небо обрело ровный светло-серый цвет, а на дорожках парков, невзирая на праздник, уже появились одержимые бегом люди.
Он зашёл в холл, шумно играя с радостно встретившими его псами. Возня с животными разбудила прикорнувшую на расположенной справа от входа обитой китайским шёлком банкетке Маршу. Бледная, с тёмными кругами под глазами, она успела распустить сложную причёску и переодеться в ночной халат-кимоно, но не смыла макияж, отчего кожа на её лице выглядела несвежей.
Стив приветствовал её, шутливо взяв под козырёк.
— Мне жаль, дорогая, что я разбудил тебя. Не знал, что ты перенесла в холл нашу спальню.
— Я никуда не поеду с тобой, Стивен Гордон Дженкинс. И я не разговариваю с тобой. Спасибо за Рождество, — холодно сказала Марша и, демонстративно отвернувшись от него, пошла в направлении широченной, выполненной со скульптурным изяществом лестницы, ведущей на второй этаж.
— На здоровье, сладкая, — крикнул ей в спину Стив. — У нас свободная страна. Не хочешь — как хочешь.
— Фигляр, — не оборачиваясь, сказала она.
— Стерва, — кривя лицо, буркнул Стив.
Но они, конечно, поехали и даже улыбались друг другу в аэропорту, когда влились в общую весёлую компанию близких подруг Марши, во главе которых стояла веселушка Скинни.
Имидж прежде всего. Не правда ли, Марша? Тем более что Стив вновь, как и в прежние времена, сделал всё, чтобы загладить перед тобой свою вину, включая бурную ночь любви накануне. Видит бог, она заставила его долго уговаривать себя, зато поездка оказалась удачной как никогда.
Любовь по ночам, аромат поданного на серебряном подносе кофе, совместные занятия йогой, прогулки по окрестностям. Он, фонтанирующий шутками. Её сдержанные улыбки в ответ.
Глядя на родителей, расслабились и дети. Мелисса прекратила ссориться по пустякам со своим парнем и вспыхивать, как спичка, по любому поводу, а Тед наладил отношения со Сьюз, и она даже прилетела в Европу следом за ними.
Да, всё шло хорошо как никогда до того самого телефонного разговора, когда Стиву сообщили, что Майкл сбежал.
II
У Майкла и в мыслях не было сбегать, и, возможно, именно поэтому охрана и прошляпила его во время очередного выхода в город. В тот день была ужасная погода, с неба сыпал мокрый снег, с Гудзона тянуло промозглым, стылым ветром, хотелось спать или смотреть кино по кабелю, но Майкл всё же решил «прошвырнуться», как он сам выразился, по центру и попутно посетить FAO Schwarz.
— Чего ржёте? — меланхолично поинтересовался он у посмеивающихся над его выбором охранников. — Мне там кое-что нужно.
— Памперсы, — загоготал один из них.
— И молочко в бутылочках, — подхватил второй.
— И слюнявчик не забудь, — посоветовал третий.
— Смейтесь-смейтесь, — отбивался Майкл. — Это вам памперсы нужны, придурки.
— Гы-гы-гы-гы…
Нагруженные деревянными скульптурами-болванками для раскраски вручную, ради которых Майкл и пришёл в магазин, куда наведывался регулярно просто потому, что там была комфортная для него атмосфера, они уже двинулись по направлению к выходу, когда толстый Джош из штата Иллинойс издал свой фирменный боевой клич.
Мама Барбара до такой степени гордилась умением семилетнего Джоша издавать громкие звуки, что привела сына на телевизионный конкурс «Кто громче всех крикнет», несмотря на то что возраст участников начинался от шестнадцати лет. И сильно возмущалась, когда Джоша не допустили из-за возрастных ограничений, и даже обратилась с жалобой в суд.
Судья счёл, что организаторы конкурса обязаны возместить моральный ущерб, нанесённый юному дарованию отказом в участии, поэтому Джошу и досталась оплаченная полностью поездка в Нью-Йорк на рождественские каникулы.
Джош вовсе не собирался кричать в магазине, но так уж сложились обстоятельства, что он всё же не сдержался и закричал «Й-е-х-х-х-у-у-у-у-у!!!», когда увидел настоящий индейский вигвам, а подле него — живого индейца в полном боевом облачении.
Клич Джоша вызвал у посетителей, включая нескольких заплакавших от испуга детей, состояние, близкое к панике, и заставил обернуться в его сторону всех, кто находился в магазине, — и продавцов, и посетителей, и парней из охраны Майкла.
Не обернулась лишь мама Барбара. Подумаешь — крикнул. Джош и не так может.
Когда Майкл, тоже обернувшийся на орущего Джоша, заметил, что парни смотрят в другую от него сторону, он как раз собирался покинуть магазин. Ничего личного, как говорят в таких случаях. И парни из низового звена агентства тут были ни при чём, и конкретной цели сбежать в конкретное место у Майкла не было, и жилось ему по-любому лучше, чем раньше, хотя бы потому, что уже не так страшно было ходить по улицам.
Но он всё равно удрал, как только понял, что у него есть несколько секунд, чтобы добежать до двери, ведущей в служебную часть магазина, и остаться при этом незамеченным.
Пробраться же на выход, а затем покинуть территорию с видом спешащего по срочному делу работника было для него почти плёвым делом.
III
Парни искали Майкла везде. И по всем этажам, и на той самой территории, через которую он сбежал, сначала сами, затем, быстро перестав надеяться на собственные силы, с помощью других. Когда просмотрели записи с видеокамеры, обнаружили промелькнувший в направлении подсобной двери силуэт, а следом получили и эсэмэску, в которой Майкл просил не беспокоиться и обещал вернуться, как только найдёт подходящие памперсы.
Он так и написал.
«Не держите на меня зла, парни. Вернусь, когда найду подходящие памперсы».
Пришлось звонить на Капри, где Джанни отдыхал в компании скучавшего Вишни.
Услышав, что Майкл скрылся в неизвестном направлении, Джанни поначалу подумал, что его разыгрывают, а когда понял, что нет, распорядился поднять на ноги всех, кого ещё не успели поднять, перевернуть вверх дном всё, что не усели перевернуть, и искать везде, где можно и нельзя искать: в музеях и библиотеках, в галереях и на рынках, в полицейских участках и моргах, в больницах и ночлежках, в аэропортах и на вокзалах, в небесах и под землёй.
А сам вылетел домой ближайшим рейсом.
В воздухе он ещё надеялся, что Майкла найдут, и надеялся ещё несколько часов после прибытия в Нью-Йорк. А когда надежда растаяла, набрал номер Стива.
Дженкинсы с друзьями как раз прилетели в Лондон из путешествия по Китаю. Они расположились в персональных апартаментах семьи в RITZ, и Стив даже успел принять душ и переодеться, чтобы спуститься к ужину, когда смартфон подал голос.
Рингтон был от Джанни, и Стив сразу понял — что-то случилось, потому что Джанни никогда не беспокоил его во время отпуска без особой надобности.
— Джан?
— Стивви, тут Майкл пропал.
— Что? Что ты сказал?
Бледный, с бешеными от нервного напряжения глазами, он набрал номер, чтобы отдать распоряжение насчёт немедленного отлёта, и только потом вспомнил, что находится в помещении не один. Обернувшись, взглянул в сторону всё это время молча наблюдавшей за ним и тоже одетой к ужину в любимом ею стиле элегантного шика Марши, вздохнул и полным сожаления голосом сказал, уже зная, что она не поверит ни единому слову:
— У меня неприятности, дорогая.
Он не видел, как затряслись её губы, поскольку вообще уже ничего не видел перед собой, и даже не запомнил, сколько времени ушло на полёт и был ли этот полёт вообще — или ему показалось, что он летит. И как оказался подле дома, где жил Майкл, тоже не помнил, и пришёл в себя, только когда ворвался в опустевшую квартиру, в которой уже второй час поджидали его появления Джанни и охранники.
Трое понурых, как побитые псы, парней выстроились в ряд в залитом светом белоснежном пространстве зала.
— Вот это и есть тот самый человеческий фактор, Джан, — сказал Стив, выслушав отчёт об исчезновении Майкла. — Помнишь, я всегда боялся его — и был, чёрт возьми, прав. Мудаки упустили мальчика, потому что расслабились. А всё потому, что ты не позволил следить за ним как следует.
— Ты не особенно и настаивал, Стивви. Кто тебя остановит, когда ты по-настоящему чего-то хочешь? Я всего лишь не рекомендовал превращать его жизнь в кошмар.
— А я вдруг решил, что ты прав, — прервал его Стив. — И что? Где сейчас мальчишка? Где его искать? ГДЕ ЕГО ИСКАТЬ, Джан?!
Стив наклонился и спросил его на ухо:
— А можно прямо сейчас перерезать им всем глотки? Я не могу их видеть! Они должны умереть, мать твою!
Сохраняя невозмутимое выражение лица, Джанни прошептал:
— Нет, Стив, нет. У парней не было задания удержать его от побега. Их наняли для его безопасности. Это кардинально разные установки, согласись. И я не разбрасываюсь агентами направо и налево. Они мне, точнее тебе, слишком дорого обходятся. Виноваты только ты и я.
Стив выразительно взглянул на Джанни, но тот упрямо повторил:
— Только мы, Стивви, только мы. И потом, три трупа для публично живущего Стива Дженкинса — слишком большой риск. Да и в магазине они засветились. Успокойся.
— Да, — громко сказал Стив. — Ты прав. Мы виноваты в его побеге. Ты и я. А они, — он кивнул в сторону парней, — конечно, не виноваты. Они вообще маленькие детки, и им надо выдать по леденцу. Кстати, почему эти рожи ещё здесь?
— Прости нас, босс, — набравшись смелости, заговорил один под нестройное поддакивание остальных. — Всё шло как обычно, и никто не мог подумать, что Майк выкинет этот финт. Да мы всего лишь на секунду отвернулись. На крик. Какой-то сумасшедший ребёнок стал кричать, будто его режут. Мы просто отреагировали — мало ли что, может, нужно действовать?! И потом, Майк — уже взрослый парень. Просто сбежал, чтобы погулять. Он так нам и написал в эсэмэске. Вернётся, куда денется…
— А если мальчишку похитили? — издевательски-светским тоном спросил Стив. — Или его уже нет в живых? Ты, и ты, и ты тогда тоже будете убеждать меня, что он просто сбежал, чтобы погулять? Вы все уволены. Вон отсюда!
Он не стал ждать ответа и, демонстративно отвернувшись к широкому окну, сделал вид, что изучает развернувшийся за ним впечатляющий городской пейзаж.
Разговор завершил Джанни:
— Не забудьте помолиться, что сохранили в целости свои шкуры, — негромко сказал он и исподтишка подмигнул им, но не как мог бы подмигнуть «свой парень», а холодно, чуть дёрнув веком.
Джанни не собирался никого увольнять. Только не это. Осторожность прежде всего, и вообще, подготовка персонала слишком дорого обходится агентству, чтобы увольнять парней по любому поводу. Подумаешь — упустили. Малыш просто умнее всех, и Стив отлично это понимает.
Явно воспрянувшие духом парни тут же исчезли, и, как только в холле послышался звук закрывшейся за ними двери, Стив подскочил к Джанни и, схватив его за плечи, жарко зашептал:
— Д-ж-а-а-а-н, что делать, что делать? А если мы не найдём его? Что делать, Джан? Куда бежать, где искать? Он не выходит на связь, и это может означать что угодно.
Вместо ответа Джанни предложил ему выпить и получил короткое согласие.
Незаметно присутствовавший в комнате Вишня быстро приготовил два стакана со льдом, плеснул в них виски и отдал один Джанни, второй Стиву.
— Парни уже подняли на ноги всех и вся. Ищем везде, по всем каналам, даже в Мексике, — негромко сказал Джанни. — И ты знаешь, почему он сбежал.
Стив отпил внушительный глоток, обрели цвет щёки, и он сумел взять себя в руки.
— В школе этой долбаной искали? — совсем другим тоном спросил он.
— Начали искать, Стивви, начали. И в школе, и в городке неподалёку, и в клинике, где то ли лечится, то ли живёт его бывшая подружка. Уже начали отслеживать переговоры тех, кто так или иначе был причастен к нему, парни мониторят Сеть, просеивают аэропорты и вокзалы. Там, конечно, сложнее, очень уж много народу едет, но рано или поздно мы найдём его в базе данных. Если он уехал, конечно, потому что есть все основания думать, что он просто бродит по городу. Будем расширять ареал поиска, будем искать и в базах проката автомобилей, и на автобусных маршрутах, и, конечно, на дне. Среди бандитов, драгдилеров, проституток, в игорных заведениях, в подпольных притонах — одним словом, везде, где только можно. Кстати, поиски влетят тебе в несколько центов, сынок.
— О чём ты, Джан?
— Я обязан доложить, только и всего. Мы перевернём всё сверху донизу, Стивви. Мы только начали поиски, так что нужно время, но рано или поздно мы найдём его. Живого или…
— Дальше ничего не произноси, — резко остановил его Стив.
IV
Они перевернули, наверное, всё, что можно было перевернуть, настолько, насколько это было возможно, пока эсэмэска с обещанием вернуться давала надежду, что оно будет исполнено.
Майкл за это время тоже многое успел.
Поначалу он просто подумал, что, если его найдут, значит, так тому и быть, а если нет, то он просто пойдёт на все четыре стороны, и будь что будет.
И с удивившей его радостью почувствовал, как сладко заныло под ложечкой от забытого воздуха свободы.
— Действуй, Мигелито, — вслух сказал он — и начал действовать.
Прежде чем нырнуть в метро и раствориться в толпе, он забежал в одну из торговавших всякой всячиной лавок и купил уценённую одежду, пару головных уборов, очки с затемнёнными стёклами, несколько разовых мобильных телефонов, походную зубную щётку, презервативы и дезинфицирующий раствор. Ещё приобрёл рюкзак, маленькую ортопедическую подушку, расчёску-щётку, маникюрный набор и зеркальце с эффектом увеличения и снял в банкомате почти все деньги со счёта Зануды Смита, о котором Стив, конечно, знал, но предпочитал делать вид, что не знает, затем хотел подарить свой гаджет первому попавшемуся бомжу, но решил не рисковать и выкинул его в изрыгающую горячий пар щель в тротуаре.
Прежде чем избавиться от смартфона, отстучал парням извинительную эсэмэску про памперсы, переоделся в туалете небольшого кафе, надел на голову бейсболку, водрузил на нос очки, поднял капюшон и направился в аэропорт, но не Нью-Йорка, а Баффало, и на оставшиеся на счету Зануды Смита деньги купил билет на первый по времени рейс в Калифорнию. Там же, в аэропорту, открыл новый анонимный счёт, положил на него снятые до этого деньги и приобрёл наушники и планшет, а также несколько флешек, на которые закачал из Сети различные интересовавшие его программы.
Уже поднявшись в воздух и разглядывая в иллюминатор стремительно уменьшавшуюся землю, подумал, что время будто повернулось вспять и он вновь в начале пути. И вышел из кондиционированного чрева самолёта на иссушенное солнцем пространство лос-анджелесского аэропорта с полным пониманием того, как будет действовать дальше.
Путешествие
I
В аэропорту Лос-Анджелеса Майкл первым делом купил воду, загрузил пару бутылок в рюкзак и уверенным шагом направился в сторону автобусной станции.
С той минуты автобус стал для него основным средством передвижения.
— Поезжу, погляжу, подумаю… — сказал он себе, прежде чем вставить в уши наушники и прижаться к оконному стеклу. — Только пушку надо будет приобрести. Эх, где мой глок…
И пошло-поехало.
Мелькали за окном бесконечные в своей однообразной красоте пейзажи, проносились мимо остовы брошенных бензоколонок и умирающих от внезапной или закономерной невостребованности городков, радостно вырастал аккуратный мотель с претендующей на оригинальность скульптурной композицией высотой с двухэтажный дом и выкрашенными в яркие краски туалетами, разворачивались в космической круговерти бесконечные, забитые громадами облаков небеса, как в калейдоскопе, сменяли друг друга случайные встречные лица, очаровывали местные праздники и шествия.
«Еду — и всё. Просто еду куда глаза глядят — и буду ехать, пока не кончатся деньги. А потом позвоню ему и поставлю условие. Или я распоряжаюсь своей жизнью сам, скажу я ему, или мы не общаемся. Как хорошо прошло Рождество, вроде бы успокойся, измени своё отношение, так нет! Уже на следующий день стал звонить и контролировать каждый шаг! А если он откажет? Чёрт, а если откажет — побегу дальше. Пока он очухается, я уже буду далеко. Позвоню Зануде Смиту, нет, лучше Руису, а он на словах скажет Зануде Смиту, что мне требуется помощь. Зануда, опять-таки через Руиса, пришлёт денег, и я уеду из страны. Поступлю в какой-нибудь университет на факультет географии или стану путешественником, хранителем животного мира, охранником акул, ловцом редких змей для серпентариев, в конце концов. Буду спасать братьев моих меньших от двуногих хищников. А если Стив найдёт меня до того, как я успею исчезнуть? Ну, пока найдёт, пройдёт время, а там, может, он и сам не захочет искать? Может, к тому времени приобретёт себе другую игрушку? Красивую светловолосую девушку, к примеру, о которой он мечтает столько лет. Надо будет сказать Джо. Пусть поможет своему другу встретить её».
Идея о забывчивости Стива вызывала сильные сомнения, но Майкл всё равно строил планы и думал о будущем.
Мысли путались, голова клонилась к груди, шум разноязыкой, в основном испанской, речи становился глуше, глаза слипались, и он погружался в полудрёму, просыпался и вновь погружался. Много раз с тоской вспоминал об оставленном в Нью-Йорке любимом нетбуке, но делать что-либо для возвращения в Сеть не стал.
В век информационных технологий способ не засветиться через Интернет может быть только один.
Не иметь его вовсе.
II
Две вещи в его походном рюкзаке — альбом для рисования и планшет — остались данью прежним привычкам.
В альбом Майкл зарисовывал всё, что попадалось в пути. Проезжающие мимо автомобили и разбитных официанток в придорожных кафешках, тёмную ленту шоссе и сидящего рядом темнолицего мужчину с глубокими бороздами морщин на уставшем лице, аккуратные штабеля пластиковых бутылей с водой в очередном маркете и беседующих друг с другом полицейских. И ещё много другого, разного.
Да и себя самого не забывал — уставшего, но счастливого.
В планшет Майкл закачал романы Фолкнера, Маркеса, Кастанеды, кучу американских и японских детективов, несколько фэнтези, рассказы Чехова, серию о комиссаре Мегрэ Жоржа Сименона, сонм американских мастеров детектива и даже пару романов Чарлза Диккенса «для оттачивания английского стиля», как любила говорить о нём Джейн. Туда же Майкл закачал любимого Клиффорда Саймака и других классиков жанра, несколько романов Стивена Кинга, новую Джоан Роулинг, а также множество документальных фильмов о природе, животных, путешествиях и дизайне интерьеров — жанре, к которому он пристрастился после поездок на остров. Закачал Майкл и научно-популярные фильмы о строении Вселенной, о квантовой механике и об археологических достижениях последнего времени. При всей своей дотошности, он легко допускал столь вопиющую мешанину жанров и стилей, так как считал, что подобный подход, во-первых, даёт больше информации, а во-вторых, не превращает его в идейного раба, хотя дело было скорее в широте его кругозора и склонности натуры к всеядности, чем в чём-то ином.
В перерывах между прослушиванием книг Майкл переключался на музыку, и тогда в наушниках звучала та же мешанина, только музыкальная — из классики и джаза, джаз-рока, рок-н-ролла, регги, латинос и попсы.
Рисование, чтение и музыка помогали коротать бесконечное время и одновременно выполняли роль психологического тренинга, поскольку отвлекали его от погружения в болото навязчивых рефлексий.
Он спал в мотелях и недорогих гостиницах, запрещая себе требовать стерильной чистоты в помещениях, и привык не обращать внимания на разнообразные и зачастую неприятные запахи в автобусах. Почти не ел, потому что не встречал нужных продуктов. Изредка покупал пару килограммов экологически чистых яблок и несколько помидоров, если попадал в места, где можно было найти магазины с органической продукцией, завтракал тостами и водой с лимоном. Иногда пил натуральный сок или безалкогольный мохито. В одном из оружейных магазинов наконец-то приобрёл глок и с того дня стал спать спокойно. Но не потому, что оружие могло защитить его, не то это было оружие, в конце концов. Просто приобретение глока поставило окончательную точку в сделанном выборе.
«Я уехал от тебя навсегда».
Он совсем похудел и, несмотря на опрятность, утратил тот неповторимый, дающийся только комфортной жизнью лоск, но не выглядел от этого хуже, а, скорее, стал даже лучше. Накопившаяся усталость придавала тонким чертам лица дополнительное волшебно-притягательное очарование, на подбородке впервые пробился пушок, и, гордый этим долгожданным подтверждением мужественности, Майкл беспрестанно трогал руками ещё нежную поросль, будто хотел убедиться, что не ошибся и она действительно есть.
Джейн
I
Он, конечно же, мог завести друзей, подругу или найти партнёршу для занятий любовью — и сделать это так легко, как не мечтают даже самые опытные и уверенные в себе люди. Но по вполне понятным причинам ещё в начале путешествия мысленно запретил себе общаться, и не только с женщинами, но и вообще с кем бы то ни было.
С обещанием воздержания вышел явный перебор. Избалованная поездками на остров природа вступила в поединок с ним практически сразу, и уже очень скоро Майкл понял, что проигрывает битву подчистую. Природа давила на него, брала своё в виде перманентно окрепшего пениса и отяжелевшей и доставлявшей боль при ходьбе мошонки, сводила на нет радость от обретённой свободы и преследовала в виде фантазий и грёз, некоторые их которых были настолько выпуклы и волнующи, что, казалось, воплощались наяву.
Особенно трудно было ночами. Мастурбация приносила лишь временное и болезненное облегчение, и, чтобы не сойти с ума, Майкл решил сдаться.
Да и девушка как раз встретилась подходящая.
Случайная избранница Майкла работала официанткой в небольшом уютном ресторанчике в одном из городов, куда он только что прибыл и где решил остаться на пару дней, чтобы отдохнуть. Он и зашёл в ресторанчик потому, что там была правильная, как ему подумалось, обстановка: простые столы, накрытые такими же простыми красно-белыми скатертями в мелкую клетку, лёгкие чёрные стулья и много живой зелени. На окрашенных в девственно-белый цвет кирпичных стенах висели чёрно-белые постеры с изображениями различных висячих мостов.
Меню можно было взять при входе, и по пути к столику Майкл захватил его с собой, но не успел присесть, как заметил девушку в форме официантки, чуть выше среднего роста, с густыми, выкрашенными в светлый цвет и собранными в небрежный пучок волосами. У девушки было простоватое, но симпатичное лицо, длинные ровные ноги и красивая грудь, в нарочитой упругости которой внимательному или искушённому взгляду стало бы заметно хирургическое вмешательство.
Сверкали в залитом солнечным светом зале ровные белые зубки, её походка была лёгкой, а поведение — немного развязным, но открытым, и Майкл решился на контакт.
Сняв очки и бейсболку, он развернулся полубоком, закинул ногу на ногу и, подперев рукой подбородок, с блуждающей на лице улыбкой стал ждать, пока девушка, лавируя между столами и на ходу готовясь внести нужные записи в такой же клетчатый, как её фартук, блокнот, приблизится к нему.
«Да, малышка, я хорош», — мысленно сказал Майкл, заметив, как залились краской её щёки, и окинул её с ног до головы вызывающе оценивающим и в то же время полным нежности взглядом.
«Фью-у-у, а ведь её тоже зовут Джейн», — подумал он, когда взглянул на приколотый к груди девушки бейджик.
Сама Джейн в это время пыталась проконтролировать пришедшие в сильное смятение чувства, но получалось это неважно, потому что она вдруг стала плохо соображать и еле стояла на внезапно ставших ватными ногах.
Заметив её смятение, он не отвёл глаз, но ободряюще кивнул, и Джейн смогла наконец заговорить и охрипшим от волнения голосом произнесла дежурную фразу про готовность принять заказ.
— Тост и бутылку минеральной воды, пожалуйста.
— Т-тост? С-с… с чем?
— Ни с чем, Джейн.
— Просто тост?!
— Да. Один тост. А ты знаешь, что тебя зовут моим любимым именем?
— О, вот, значит, как…
— Д-а-а… А меня зовут Майкл.
— Майкл? Р-рада познакомиться, Майкл. Я… я… я пошла?
— Конечно, милая. Ты же вернёшься?
Джейн кивнула, но не сдвинулась с места.
Майкл потянулся вперёд, поманил её к себе пальцем и заговорщически прошептал:
— Можешь отпроситься с работы?
— Отпроситься?
«Его глаза действительно такие синие, как океан вокруг тропических островов, или мне показалось? Хочу утонуть в них и умереть! Бог, пожалуйста, сделай так, чтобы он захотел меня. Пусть он позовёт меня! Пусть позовёт!»
— Пойдём вместе куда-нибудь. Пообщаемся, поболтаем…
— Да! Хорошо! Кэрри должна мне день, она меня подменит.
— А если откажется?
— Тогда я всё равно уйду, но в этом случае меня уволят. И пусть увольняют. Подождёшь меня снаружи… Майкл?
— Уже иду, чтобы ждать, Джейн.
— А заказ?
— Ты и есть мой заказ.
Он нежно, ласково улыбнулся окаменевшей Джейн, потом встал, медленно надел бейсболку и очки и, не оглядываясь, вышел на улицу. А Джейн помчалась к барной стойке, откуда за ней уже давно следили свободная от заказов Кэрри и скучавший без дела бармен Рик.
— Ты сумасшедшая — спрашивать меня, могу ли я подменить тебя? — возмутилась Кэрри. — Конечно, подменю! Какой красавчик, вот везёт же некоторым, правда, Рик?
— Я обкончался, — томно вздыхая, подтвердил Рик. — Он просто мегаофигенный, Джейн, ну мега… о мои бедные яйки, они сейчас лопнут! Какие плечи, какие губы, спина, попка, походка, ах-х-х, я всё заметил, хоть он и одет по-дурацки, о мой бог, это невыносимо — так себя уродовать…
Но Джейн не слушала Рика. Роняя то сумку, то мобильный телефон и срывая на ходу фартук, она уже мчалась через служебный выход на улицу, где Майкл в ожидании присел на небольшую кованую скамейку на расположенной прямо напротив ресторанчика остановке.
— Я здесь! — радостно закричала Джейн, и он, внимательно глядя на неё, поднялся навстречу.
II
Они поехали к ней домой, точнее, в дом, в котором она снимала комнату на пару с двумя подругами. Подруг не было: одна работала, а другая уже неделю как лежала в больнице с сильным отравлением таблетками.
— У Мэг случилась несчастная любовь. Бедняжка. Её так жаль, так жаль…
— А у тебя как с любовью, Джейн?
— У меня было несколько парней, но я не любила ни одного из них. Странно. Пока была с ними, думала иначе. Как такое возможно?
— Что именно?
— Взять и разом забыть. Будто их и не было никогда.
— А меня забудешь?
— Тебя? Ты что! Никогда! И потом, я уверена, что мы с тобой с сегодняшнего дня будем вместе всегда.
Они болтали о пустяках, Майкл смеялся и шутил, и уже скоро Джейн расслабилась, и ей стало казаться, что она всегда знала этого высокого и стройного юношу-мужчину, легко шагавшего рядом, и он всегда, с самого детства, был рядом с ней, просто она по неизвестным причинам не замечала его присутствия, а когда заметила, то сразу и влюбилась по уши.
Как ноет внизу живота! Никогда такого не было!
Они пришли в маленький, забитый вещами дом, где Джейн неожиданно для себя засмущалась и стала извиняться за беспорядок, но Майкл не дал ей договорить, а взял её за руку и притянул к себе.
Джейн слышала собственные вскрики и стоны издалека, будто любовью с Майклом занималась не она, а её отражение в зеркале, а она смотрела со стороны и, может быть, завидовала, а может, и плакала от сильных чувств. И наблюдала, как кто-то другой, как две капли воды похожий на неё, идёт в душ, чтобы привести себя в порядок, а следом в душ идёт он, её бог, её король, и вновь кто-то другой, а не она, замирая от счастья, ждёт на разобранной постели, когда он вернётся, чтобы унести её, а может быть, ту, другую, в заоблачные выси.
Так не бывает, чтобы ещё утром, зевая и ёжась от недосыпа, бежать в колледж, а днём расточать улыбки в ресторанчике — и вот уже она в постели с едва знакомым парнем, в которого влюбилась с первого взгляда, хотя даже не знает, как его фамилия и здоров ли он, да, он, конечно, надел презерватив и, кажется, брезглив.
Сложил свою одежду горкой, будто испугался, что она впитает в себя уже неделю не чищенную пыль.
Джейн почему-то стыдно за беспорядок, но времени думать о стыде нет, он рядом, его руки обнимают её крепко-крепко, его губы ищут её рот и целуют его, и внизу уже всё мокро, а вдруг ему будет неприятно, что внизу слишком мокро, и надо красиво выгнуть спину, как это делают актрисы в кино, но красиво не получается, потому что Джейн теряет мысль, едва успев её найти…
Потом они лежали, опустошённые любовью, и думали каждый о своём.
Джейн мечтала, что закончит учёбу в колледже и поедет в поисках счастья в Голливуд со своим новым парнем — а в том, что Майкл — её новый парень, у неё не было никаких сомнений.
В свою очередь, Майкл думал, что если бы он не был уже почти на грани обморока без женщины и сутками не гнал от себя назойливые мысли о сексе, то никогда не занялся бы любовью со случайной девушкой, пусть даже такой весёлой и с таким знаковым именем.
Он зажмурил глаза, когда зашёл в душ. И заставил себя не видеть деталей, и постарался не дышать и не вспоминать так некстати возникший в памяти волшебный воздух острова, дурманящий и изысканный, наполненный терпкими ароматами цветущих растений, морской воды и свежих океанских ветров.
Но, едва вернувшись, вновь попал под влияние желания и целовал свою случайную подругу, брал её, вновь целовал, нырял головой вниз, чтобы припасть губами и языком к пьянящему источнику, пил его сладкие соки, мял упругие груди, покусывал и облизывал большие коричневые соски, лежал, откинувшись в изнеможении, рядом. Спал. Слушал её дыхание. Нежно целовал в шею, гладил по рассыпавшимся волосам, опять целовал — и всё не мог завершить любовный поединок, потому что финальное опустошение, когда уже нет ни мыслей, ни желания, а сморщившаяся от изнеможения плоть не может родить ни капли семени, никак не наступало.
— Какие у тебя красивые ноги, Майкл! Нет, не только ноги, конечно, просто ноги не всегда видишь перед собой так близко.
— А у тебя красивая грудь.
— Правда? Я сама собрала на операцию!
— На… операцию?
— Ну да. Это же силикон. Красиво получилось, правда?
Майкл присел на кровати и, помедлив, осторожно потрогал застывшую в перманентной силиконовой готовности грудь Джейн.
— Тебе не нравится? Я так и знала! А что именно? Форма? Или размер? Скажи мне всё как есть, ничего не скрывай, прошу тебя.
— Нет-нет, — немного испуганно сказал Майкл. — Всё просто замечательно.
— И форма?
— Д-да… и форма…
— И размер? Он не очень маленький?
— Маленький?! Нет-нет, не очень, не очень маленький, то есть совсем не маленький. Не надо ничего менять… я думаю.
Джейн радостно и с облегчением вздохнула, откинулась на подушку и, мечтательно глядя в потолок, стала болтать:
— Поедем в Голливуд вместе. Ты сразу же станешь знаменитым, уверена. А потом поможешь и мне стать актрисой. Ты же поможешь мне? Я всю жизнь мечтала быть актрисой и даже ходила в театральный кружок, но мама сказала, что надо закончить колледж, и она права, я тоже хочу закончить учёбу, а не бросать всё на полпути. Мне осталось полгода, Майк. Ты же подождёшь?
— Джейн.
— Что?
— Ты не сходила в душ.
— Ах да, прости. Расслабилась. — И она рассмеялась задорным, полным жизни смехом. — Бегу, бегу…
«У тебя пара минут, Мигелито, — подумал он, когда Джейн скрылась за дверью. — Уходи, пока она не устроила истерику».
Он успел написать Джейн записку. Крупным шрифтом на впопыхах вырванном из альбома листке.
МНЕ ПРИШЛОСЬ УЙТИ. ПРОСТИ, НО ЭТО СРОЧНО. БУДЬ СЧАСТЛИВА.
Быстрее в мотель, спать, а рано утром — вон из города, в долгое путешествие, наполненное борьбой с бессмысленными мыслями о собственных неудачах, но в столь любимом им одиночестве.
Прости меня, малышка Джейн. Так будет лучше для тебя.
Несомненно, так будет лучше.
Кризис
I
Прошёл уже почти месяц с момента побега, а Стив и Джанни так и не нашли Майкла, и этот драматический по бесплодности потраченных усилий итог спровоцировал сильнейший кризис в жизни Стива.
Его наладившиеся было на Рождество отношения с Маршей дали трещину ещё с того дня, когда метнувший в её сторону безумный взгляд Стив улетел в Нью-Йорк, и за месяц очень быстро дошли до такого состояния, когда не остаётся ничего, кроме обоюдной ненависти.
Такое бывает, когда двое очень долго вместе и устают держаться друг за друга. А может, просто наступила пора поставить точку в многолетней цепи взаимного непонимания?
Оба пришли к роковой черте с ворохом собственных обид.
Марша многие годы надеялась увидеть в светловолосом выскочке из Калифорнии ту гуттаперчевую уступчивость, с которой её отец всю жизнь подчинялся её матери. И надеялась, что он закроет ту часть жизни, в которой было очень много места для Джо и совсем не было места для неё. Но с годами надежды иссякли, а на их место пришла унижающая её достоинство и одновременно иссушающая душу ревность.
Марша ревновала Стива ко всему: к независимому поведению, к Джанни, к частым поездкам в неизвестное, откуда он всегда возвращался похудевший, загорелый и с блестящими от ощущения полноты жизни глазами, к умению притягивать людей, к ошеломительной карьере и к успеху у собственных детей.
Но главное — она больше не чувствовала, что он любит её, как раньше, безоглядно, восхищаясь самим фактом случившегося с ней союза.
Стив, в свою очередь, был больше не в состоянии выносить навязанное ему с самого начала совместной жизни ожидание благодарности за то, что ему было дозволено жениться на Марше Маклинни, дочери Эндрю и Лиз Маклинни, девушке из одной из лучших семей страны, из высшего света, с родословной и участием одного из предков в подписании Декларации независимости. К тому же он перестал чувствовать в себе многолетнюю готовность служить лоцманом для петляющего среди острых скал вынужденного лицемерия и бушующих волн разницы во взглядах семейного корабля. На язвительные, полные яда замечания Марши он либо отмалчивался, либо вызывающе смеялся. Или просто смотрел ей в глаза в ожидании, пока она, всем своим видом демонстрируя бесконечное презрение, не выйдет вон.
В сложную систему их отношений неизбежно вовлеклись Мелисса и Тед. И, хотя ни Стив, ни Марша не принадлежали к числу родителей, которым нужна аудитория из собственных детей для того, чтобы выплеснуть на неё горечь несбывшихся надежд, скрыть столь масштабный кризис при традиционно тесном семейном общении не получалось.
Мелисса гоняла по дорогам на своём белоснежном автомобиле, изводила себя диетами, кричала на персонал и срывала занятия. Нанюхавшись кокаина или наглотавшись таблеток, ввязывалась в драки и скандалы в клубах и окончательно разорвала отношения с Миком Штайнером, причём устроила ему сцену прямо в университете, на глазах у множества снимавших её на свои смартфоны свидетелей.
Лишь невероятное везение, которое она явно унаследовала от Стива, а также команда опытнейших адвокатов спасали её от приводов в полицию и громких судебных разбирательств.
— Как долго ты ещё будешь испытывать терпение общества? — после очередного скандала спросила Марша.
— Чем я хуже других? — повела плечиком Мелисса. — Может, я завидую лаврам «мисс Скандальная Девчонка»?
— А может, кто-то просто инфантилен? — не выдержала Марша. — Может, просто пора вырасти из розовых штанишек?
— Мне и в них комфортно.
— Это заметно.
— Равно как и ваши с папой скандалы. И совсем не обязательно так выразительно закатывать глаза. Могла бы учесть тот факт, что я на твоей стороне, потому что я в первую очередь женщина, а уже потом твоя дочь.
— Молли, дорогая, мама всего лишь беспокоится о тебе.
— Дорогая Молли не просит беспокоиться о ней, мама.
Прямо противоположный сестре по темпераменту Тед тоже показал характер. Он окончательно разорвал отношения со Сьюз, неделями отсиживался на ранчо и прилетал в Нью-Йорк лишь на семинары и зачёты.
— Ведёте себя как пауки в банке. Видеть вас всех не могу, — сказал он Мелиссе перед очередным отъездом.
— Катись в свою деревню, придурок, — грубо огрызнулась она, едва вставшая с постели в состоянии тяжёлого похмелья и ещё не успевшая наглотаться необходимых лекарств, которые помогали ей более или менее сохранять душевное равновесие.
— И покачусь, — сказал Тед. — С радостью и удовольствием. А ты могла бы сидеть у себя, а не действовать всем на нервы в родительском доме.
— Ты тоже. И не забудь помахать Сьюз своими рогами, — добавила Мелисса.
— Не твоё дело, истеричка, — не глядя в её сторону, буркнул Тед и уехал в Блюграсс залечивать поселившееся внутри беспокойство с помощью любимых лошадей.
II
Но всё происходящее в семье было практически мелочью в сравнении с кризисом, наступившим в отношениях Стива и Джанни.
Они почти не общались друг с другом. А если общались, то чтобы ссориться.
— Это ты во всём виноват, мой хреновый начальник моей хреновой безопасности, — кричал на Джанни Стив. — Набрал бездельников, и, пока они дрочили друг на друга, мальчишка сбежал! И где он? Почему до сих пор не найден? Твои обещания найти его не стоят и цента, а твои люди — просто куча непрофессиональных кретинов, даром потребляющих мой хлеб!
— Нечего было душить мальчика, — огрызался Джанни. — Достал его своей опекой, шагу ступить не давал. Он сбежал не от моих парней, а от тебя.
— Ах, от меня? Легче всего списывать свои проколы на несовместимость чужих мировоззрений, тем более когда речь идёт о несовершеннолетнем мальчике, практически подростке. Что он понимает в жизни? Что он вообще видел, если не считать нескольких отбросов общества и провинциальных мексиканских тётушек? Я приручал его, как приручают дикого зверя, натаскивал денно и нощно на правильные жизненные ориентиры. Да, это выглядело, может быть, не очень и-д-е-а-л-ь-н-о для твоего эстетского европейского ума, согласен, но это было о-б-у-че-н-и-е, это была шко-ла, понимаешь, мать твою, ШКО-ЛА! Только с новыми правилами. Всего лишь нужно было время, чтобы их освоить. Немного времени — только и всего. Но — нет! Мы собственными руками открыли клетку и выпустили на волю ещё не обученного дикаря. А всё потому, что в глубине души мы всегда были и по-прежнему остались чёртовыми, мать твою, липучими и слюнявыми либералами-гомосексуалистами!
— Теперь я ещё и гомосексуалист. Чёрт, я устал от тебя, Стивви. Не нравлюсь — отпусти, только оставь в покое. У меня голова трещит от твоей болтовни и упрёков. Кстати, я решил уволиться.
— Мы решили уволиться? К-а-а-а-кие мы неженки, оказывается! Катись к чёртовой матери! Пожалуйста! Но после того, как выполнишь до конца взятые на себя обязательства. Ишь, какой умник нашёлся! «Я готов к увольнению, тыры-пыры!» Вот найдёшь эту маленькую ****ь — и катись на все четыре стороны!
Джанни мог многое стерпеть от Стива, но совершенно не выносил, когда он начинал оскорблять Майкла.
— Чёртов тиран и самодур, — повышал он голос. — Как же ты достал. Всех достал — и меня, и Майкла, и всё человечество!
— Это ты достал! — кричал в ответ Стив. — Бездарь, лох, гнилой макаронник, растяпа!
Время шло, поиски не давали результатов, и ссоры между друзьями становились всё серьёзнее. Они окончательно перестали видеться и выплёскивали взаимное раздражение лишь в ежедневных телефонных разговорах, обходиться без которых тем не менее не могли, а может, и не хотели.
Ночами Стив беззвучно плакал, смотрел в одну точку пустыми глазами, вновь плакал, рвал зубами подушку в бессильной злобе на самого себя, на Джанни, на сбежавшего Майкла, на сутками молчавшую Маршу, на не в меру болтливую Мелиссу и на отсиживавшегося на ранчо Теда.
«Что у тебя за семья, Стив?! Жена — сука, дочь — шлюха, а сыну на всё наплевать, кроме его грёбаных лошадей на этом грёбаном ранчо», — думал он, шумно втягивая в себя очередную дорожку, что было полным попранием его принципов за все прошедшие годы.
Злился он не только на семью и на Джанни. Он злился и на бизнес с его изматывающим режимом, и на бесконечные благотворительные акции, окутанные ворохом сопутствующих мероприятий — пресс-конференций, телевизионных интервью и журнальных публикаций, и на светские приёмы и рауты, которые тем не менее проводились им и Маршей в головокружительном и, что и говорить, спасительном для них обоих режиме.
Ему никогда не было так плохо, как в те ужасные дни поисков. Даже в подростковом возрасте, когда тоска по матери становилась невыносимой и Стив бился головой о стены, чтобы заглушить её жалящее воздействие. Даже тогда ему не было так плохо.
Он хватал смартфон и, невзирая на бесконечные ссоры, звонил Джанни и чуть ли не рыдал в трубку:
— Джан, я будто осиротел. Не могу больше. Душа ноет, и пусто, пусто! Ничего не радует, ничего не отвлекает, всех ненавижу, девать себя некуда — короче, это сущий кошмар! Дома всё кувырком, Марша пригрозила подать на развод, я не стал отказывать, ха-ха, пусть попробует, я ей Фила подсуну, он научит её уму-разуму. Я ей так и сказал, а она в ответ: «А я найму целую команду адвокатов, и мне поможет мой папа, и они вместе съедят твоего великого Кауфмана». А я её спрашиваю: «На какие денюшшки ты наймёшь адвокатов, дорогая? Ты подписала брачный контракт на моих условиях в своё время. Забыла?» Она и замолчала, представляешь? Так неинтересно жить, Джан! Даже моя собственная жена не может распоряжаться деньгами без моего согласия и сможет развестись со мной, только если я дам добро. Это же абсурд!
— Ты сам всё обставил подобным образом.
— Да, и был прав, чёрт побери! Стервятников надо держать на голодном пайке, иначе склюют и не заметят.
— Это тебя, что ли, склюют? Смешно.
— Если бы я не позаботился о будущем в своё время, даже меня съели бы и не поперхнулись. Потому что такова сущность человеческой породы. Люди, Джан, обидчивы. Они не прощают разочарований.
— Что она предъявляет тебе на этот раз?
— То же, что и всегда. Измену. Я говорю ей: «Милая, я не изменяю тебе, а моё плохое настроение связано с неприятностями в моём латиноамериканском бизнесе». А она будто и не слышит моих слов, ехидно так улыбается и говорит: «Ты прибавил в весе и стал выглядеть на свой возраст. Смотри, твоя пассия может окончательно разочароваться». И мне пришлось заткнуться, потому что она, чёрт возьми, права. Я действительно выгляжу как кусок дерьма.
— Ничего, Стивви. Найдём мальчика, вновь возьмёшься за себя — и даже наладишь отношения с Маршей.
— Она достала меня. И я смог бы прожить без неё. Уже смог бы. Но, если мы расстанемся, семья рухнет, понимаешь? Я и не представлял себе, насколько они все завязаны на мне. Мне хорошо — и им хорошо, стоит мне замкнуться в себе или нахмурить лоб — в-с-ё-о-о-о, Марша сразу начинает ревновать и превращается в окончательную стерву, а следом и Молли сходит с ума. У моей дочери гипертрофированный инстинкт собственницы и бешеное желание выстроить мир по собственному сценарию.
— Ничего, что она нюхает и глотает всякую дрянь?
— Это пройдёт. Все глотают и нюхают в её возрасте.
— Почему это «все»? Майкл, например, не употребляет ничего. Сигарету может выкурить. И то — раз в месяц, не чаще.
— Враки. Он курил сигареты и косяки при мне, и не раз.
— Не сигареты. Одну сигарету. И всего лишь пару раз. Это не считается привычкой, потому что не носит регулярного характера.
— Ладно-ладно, сдаюсь, мистер Зануда. А с Молли надо будет что-то делать, ты прав.
— Для начала надо съесть её дилера, — заметил Джанни, потирая лоб и думая, что он сильно устал от внезапных ночных звонков и приступов самобичевания, за которыми следуют оскорбления и очередная ссора.
— Так съешь! Чего ты ждёшь? — услышал он.
— Твоего распоряжения. Разве кто-то не приказал мне не лезть в дела семьи?
— Приказ остаётся в силе. Но дилера уберите.
— Ничего, что он её однокурсник и сам из очень богатой семьи?
— Дилер моей дочери не может быть однокурсником из богатой семьи. Дилер моей дочери не имеет происхождения — только профессию. Это не человек. Это профессиональная единица.
— Уничтожишь одну — появится вторая.
— Сначала пусть появится. И не надо уничтожать. Его накроет ФБР, только и всего. Они любят громкие дела. Да и журналюгам отличная закуска.
— Имя твоей дочери будет фигурировать в прессе, а она сама может пойти свидетельницей в суде.
— Ничего страшного. Может, её мать вспомнит тогда, что на свете есть ещё кто-то, кроме меня, кому надо почитать мораль.
— Я понял. А как дела у Теда? Он совсем замкнулся в себе, ты не находишь? Безвылазно сидит на ранчо, не общается со своей девушкой…
— Тед всегда был кретином. Пусть сидит. Да, слушай, он же вроде не балуется наркотой. Или я опять что-то пропустил?
— Нет. Твой сын пьёт только пиво и иногда позволяет себе косяк.
— Ха-ха, и кто-то говорил мне, что не следит за моей семьёй. Косяк — это плохо, конечно. Я ведь его предупреждал вроде. Кстати, а знаешь, он удивил меня недавно. «А ну её на хрен, эту сучку, парень, найдёшь себе другую», — сказал я ему про его чёртову Сьюз, и он не стал со мной спорить. И, кстати, в истории с моей якобы изменой не поддержал ни Маршу, ни Молли. Так и сказал мне по телефону: «Па, я уверен, ты знаешь, что делаешь». Мне стыдно перед ним. Всю жизнь ношусь с дочерью, всю жизнь кричу на всех углах, как павиан: «Молли, Молли!» — а его отодвигаю на задний план. Я неправ перед сыном, я просто говнюк перед ним, хотя он всё равно кретин.
— Вот видишь, Стивви. Всё, что делается, к лучшему.
— Всё?!
— Ладно, не лезь сразу в бутылку. Не всё. Но многое. И я кладу трубку.
— Постой. Ещё пара слов. Послушай, а что Майкл ест всё это время? Он же привык к особым продуктам? А деньги? Вы так и не нашли никаких следов?
— Нет. Он хитрец, твой Майкл. С твоих счетов ни разу не было снято ни цента. Карты заблокированы. В Сети его нет, по крайней мере, найти не удалось, хотя его ищут лучшие программисты.
— Здесь две версии. Во-первых, программисты хреновые.
— Нет, Стивви, нет.
— Во-вторых, его просто нет в Сети.
— Они тоже так считают. Мы бы нашли, говорят. По стилю, по манере, под любым ником, с самым сложным паролем.
— Какая же он умница, мой малыш! Я восхищаюсь. Плачу и восхищаюсь. Мой мальчик, мой гений, мой ангел! Что я сделал не так, ну что?
— Ты знаешь ответ, Стивви.
— Пошли вы все на хрен! Ненавижу!..
Рич
I
А Майкл всё ехал и ехал в неизвестность.
В полудрёме долгой дороги всплывали воспоминания. Многие из них он отгонял сразу, некоторые, напротив, удерживал. Что и говорить, Стив в полной мере обеспечил ему возможность познать то, что вполне можно было назвать райской жизнью, и он почти каждый день вспоминал о её преимуществах, и нельзя сказать, что воспоминания были ему неприятны. Скорее, наоборот.
А вспоминал он многое. Например, любимые им помидоры. Их ещё доставляли самолётом из Италии. И вкусные, какими были, наверное, плоды с древа познания, яблоки. Вспоминал минеральную воду из Франции. И иранскую икру, которую он, впрочем, не ел, хотя сожалел об этом. И полное отсутствие забот по дому, когда даже не успеваешь подумать о чём-то, а оно уже есть, и очки с бриллиантами на двойной дужке ценой в сто пятьдесят тысяч баксов. Майкл их даже не надел ни разу, поскольку они показались ему откровенно вызывающими. Просто полюбовался и спрятал подальше. Мягкий, как облако, банный халат с шёлковой монограммой, вкуснейшие тосты из хлеба, испечённого из муки особого помола, вышколенных слуг и велосипед Seven Cycles, сделанный по персональному заказу. Боже, какой потрясающий был у него ход! И регулярно пополнявшуюся коллекцию бриллиантов, крупных и очень крупных, феерической красоты, идеальной чистоты и разных цветов: белых и синих, красных и нежно-голубых, золотисто-жёлтых и коньячно-коричневых. Среди них было несколько совсем уж редких экземпляров — пурпурно-синего и интенсивно-розового цветов. Стив даже не сказал, какова их цена, лишь неопределённо махнул рукой.
Аптечная чистота окружающего пространства, тонкий фарфор чашек с налитым в них особым сортом чая по полторы штуки баксов за полфунта, стаканы для сока из цельного хрусталя, тишина и пышная ухоженная зелень парка за огромными окнами, Пикассо и Матисс, изломанные нервические движения Эгона Шиле, абстракции Кандинского и ещё много чего интересного вокруг.
Никаких задержек на дорогах. Зачем, когда есть вертолёт?
А ещё нет лишних людей и предметов, отчего кажется, что планета опустела и он остался один. Всегда самые свежие цветы, и джет на взлётной полосе, и урчащий на малых оборотах, поющий осанну инженерной мысли мотор именного спорткара. Номерные часы в дорогих кожаных футлярах и решённые неизвестно кем вопросы любой сложности, максимальное удобство и постоянная вежливость. Полная неуправляемого счастья улыбка восседающего в мраморном холле швейцара в форменной одежде.
Так не улыбаются тем, кто сделан из одного теста с тобой.
Сказочный мир, параллельная вселенная, оживший рай и быстрая, практически мгновенно родившаяся привычка принимать окружающее как должное.
Ах да, он забыл про остров. Пенные буруны вокруг скал под террасой, крики чаек и особое, ни с чем не сравнимое ощущение пространства. Не того бесконечного пространства лиловых снов, гулкого, пронизанного светом и овеваемого сильным ласковым ветром. Конечно, нет. Но не менее прекрасного.
Будто всегда так жил, да, Мигелито?
II
Постепенно он усвоил новый жизненный ритм полностью и даже начал получать от него удовольствие, не имевшее отношения к опьянившему поначалу воздуху свободы.
Пришёл и новый опыт.
Майкл знал, где есть смысл задержаться на пару дней, а что будет лучше проехать не останавливаясь, даже если очень хочешь встать на твёрдую землю, размять затёкшие конечности и, тряхнув кудрявой головой, сделать несколько бодрящих отжиманий.
Преимущество нечаянного бегства заключалось в том, что никто не указывал ему, как жить, к тому же у него пока были деньги, а значит, была возможность не искать заработков и сохранять пристойный и опрятный вид. Возможно, поэтому, как и в бытность в Нью-Йорке, его принимали за студента колледжа, путешествующего в поисках новых впечатлений.
«Красавчик, а ведь ты уже не можешь без бабла, — копался он в себе. — И правильно. Без бабла человек — ноль, и никто не сможет убедить тебя в обратном, ведь жить с собой в ладу можно лишь при сохранении разумного баланса сил. Отсутствие же денег, как и их чрезмерное количество, баланс этот нарушает. То есть я так считаю, что денег не должно быть слишком много или слишком мало. Крайность непродуктивна, именно потому что крайность».
Он прогнозировал и собственное будущее.
«Буду рисовать и фотографировать, буду много путешествовать: по суше, по воде, по воздуху. Буду составлять собственный реестр разрушений природной среды, отслеживать причины, разбираться в них досконально, работать в Сети и писать программы. Когда заработаю достаточно, создам сеть питомников для брошенных и больных животных. Сеть питомников по всему миру. И ночлежек надо бы побольше для бомжей. И, конечно же, охрана окружающей среды всеми приемлемыми способами. Спасай планету от придурков, Мигелито. Разве не в этом твоя миссия?»
Размышления о будущем плавно перетекали в анализ недавнего прошлого.
«Хорошо, что я не рассказал Стиву о поляне с покойниками, да и с Джанни не стал делиться подробностями, а потом и вовсе отказался от собственных слов, — рассуждал он, мимоходом разглядывая за окнами очередного автобуса однообразный дорожный пейзаж. — Интуиция не подвела, что и говорить. В итоге я мог общаться с ним и со Стивом, не думая о том, появятся они на поляне или нет. Так легче жить. Уверен, Стив сказал бы, что я правильно поступил».
Стив…
Майкл поймал себя на мысли, что сильно скучает по нему. И если бы его спросили, кто, по его мнению, самый крутой чувак на земле, Майкл, не задумываясь, назвал бы Стива.
Но он не будет жить по его указке. Даже невзирая на его крутость.
III
Путешествие закончилось в один день, сразу и неожиданно, как бывает, когда судьба вознамеривается войти в очередной поворот.
Всё началось с неприятного для Майкла диалога с пассажиром, который занял соседнее сиденье.
Майкл всегда фиксировал тех, кто заходил в автобус, чтобы быть начеку в случае непредвиденного поведения, проявления ненужных эмоций, чрезмерного любопытства и желания выяснить всю подноготную о нём: когда родился, сколько лет, кто родители, где живёт, как зовут, а не посидеть ли нам где-нибудь вместе, ах, я как раз рассталась (или расстался) со своим парнем и так далее.
Он, конечно, умел отшивать приставал обоих полов с помощью целого ряда приёмов, хотя гораздо важнее было не подпускать их к себе вовсе. Если кто-то, неважно кто — мужчина или женщина, сев рядом, смотрел в его сторону больше одного раза, Майкл спускал на лоб бейсболку или шапку и делал вид, что спит глубоким сном. И «не просыпался», пока соседнее кресло вновь не становилось пустым. Когда всё равно донимали праздными вопросами, отвечал чаще всего бессмысленно, как на его месте ответил бы любой спящий человек. Бывало, что навязчивые собеседники совсем уж сильно не нравились, и тогда Майкл изображал глухонемого либо человека с сильным дефектом речи.
Ловкие приёмы избавления от не в меру приставучих пассажиров, как правило, срабатывали безотказно, однако в тот раз, когда судьба решила свернуть с проторённой дорожки, привычный сценарий дал сбой.
Всё началось с того, что мужчине с характерным для большого любителя пива животом, сизыми, плохо выбритыми щеками и траурной каймой под ногтями оказалось всё равно, желает Майкл разговаривать или нет.
Он плюхнулся в соседнее кресло таким образом, что занял почти всё пространство между сиденьями, и так бесцеремонно сбросил с себя засаленную джинсовую куртку, что она упала чуть ли не на колени Майклу. Пришлось демонстративно подвинуть её в сторону хозяина, однако сосед поданный им знак проигнорировал, помолчал некоторое время, будто собираясь с силами, и вдруг по-хозяйски, вальяжно положил пухлую, усеянную крупными рыжими веснушками руку на колено сидевшему у окна Майклу.
Не глядя в ту сторону, откуда слышалось натужное пыхтение, Майкл схватил лёгшую на его колено руку и грубо отшвырнул её.
— Чего швыряешься? — услышал он сиплый голос. — Это всего лишь моя рука.
Майкл промолчал.
— Сними очки.
Майкл вновь промолчал. Сосед молча сопел ещё некоторое время, затем вновь положил руку на его колено.
— Я сильно болен, так что не советую, — сказал Майкл.
— И что с тобой, цыпочка? — спросил мужчина, по-прежнему держа руку на его колене.
— Красная волчанка, — еле сдерживаясь, ответил Майкл. — У меня целы лишь лицо и руки, а всё остальное поражено. Мне осталось жить десять дней. Будешь распускать руки — сдохнешь вскоре после меня.
И вновь отшвырнул от себя руку навязчивого соседа.
При чём здесь красная волчанка, Майкл объяснить бы не смог, даже если бы захотел, однако, озвучив первое пришедшее на ум название, не особенно переживал по поводу разоблачения.
Вряд ли мужчине с грязными ногтями и в засаленной куртке были известны подробности о красной волчанке, а даже если бы он оказался дипломированным врачом, какое это имело значение в сложившейся ситуации?
— А в твоём вкусном ротике тоже есть волчанка? — пропыхтел мужчина и, неуклюже развернувшись, попытался сорвать с Майкла очки.
Решение, как себя вести, пришло мгновенно. Майкл оттолкнул протянутую к его лицу руку, вскочил с места и запрыгнул обеими ногами на сиденье. И, пока сосед поднимал голову, чтобы взглянуть на него, подхватил свой рюкзак и, опираясь руками о спинки переднего и его собственного сидений, перепрыгнул через соседнее сиденье, попутно заставив приставалу инстинктивно пригнуть голову, в узкий проход между рядами. И, надевая на ходу рюкзак, подошёл к водителю и попросил его остановить автобус.
— Ты с ума сошёл, парень, — сверкнув лоснящейся эбонитовой кожей, воскликнул сидевший за рулём толстяк. — Ты же изжаришься. Там солнцепёк, а следующий автобус пройдёт лишь через час.
— Я справлюсь, — ответил Майкл. — Остановите, пожалуйста.
— Вернись ко мне, милашка, буду тебя любить, — крикнул со своего места мужчина с животом, но автобус как раз остановился, и вскоре Майкл остался один на обочине бесконечно длинной, исчезавшей у горизонта асфальтовой ленты.
Было действительно жарко, но не настолько, чтобы не выдержать час до следующего автобуса, и он медленно двинулся вслед за уехавшей машиной.
Стояла тишина, скользил под редкими придорожными кустами песочный шум, под ногами шуршали залетевшие со стороны обочины камешки. У пёстрых пустынных валунов появились тени — первые признаки близившегося вечера.
Майкл снял было куртку, но тут же надел её обратно, вынул из рюкзака карту, которую всегда носил с собой из-за невозможности пользоваться Интернетом, и посмотрел, далеко ли до ближайшего населённого пункта. Оказалось, что довольно далеко, но в четырёх милях от того места, где Майкл вылез из автобуса, находился мотель и идти до него было примерно час.
Впрочем, к тому времени он точно дождался бы следующего автобуса.
— Пойду-ка я, — вслух сказал он и прибавил шагу.
IV
Он шёл уже почти полчаса, когда услышал позади шум приближавшейся машины. Судя по звуку, это был легковой автомобиль, но Майкл даже не стал оглядываться и тем более поднимать руку, чтобы остановить его.
«Зачем испытывать судьбу?» — резонно подумал он и продолжил путь в прежнем темпе, втайне надеясь, что водителю приближавшегося автомобиля придёт в голову та же мысль.
Надеждам Майкла сбыться было не суждено, и проехавший было мимо автомобиль остановился примерно в десяти метрах от него. Из автомобиля вылез мужчина, взглянув на которого, можно было не задаваться вопросом о его происхождении. Вылезший из автомобиля афроамериканец был на голову выше Майкла и старше лет на пятнадцать, а может, и больше, и он не был ни бандитом, ни обычным работягой, ни фриком из тех районов, куда так не любят заглядывать копы. И даже был похож на фотографа-профессионала, либо путешествующего автора фильмов о дикой природе.
— Ты чего не голосуешь, парень? — добродушно улыбаясь, крикнул он.
«Дежавю, — подумал Майкл. — И я даже знаю, где видел тебя. Только ты был не журналистом, а водителем-дальнобойщиком, и мы с матерью не шли, а стояли, когда ты остановил свою фуру. И ещё ты был белым. Вроде многовато различий для дежавю, тем не менее это точно был ты».
Мужчина действительно был бы как две капли воды похож на виденного Майклом в детстве водилу, если бы не два уже упомянутых момента: он был афроамериканцем и не таким взрослым. Хотя, может, это Майклу тогда показалось, что водила уже чуть ли не старик?
Понимая, что придётся отвечать, он остановился примерно в паре метров от автомобиля и испытующе взглянул на незнакомца.
— Не бойся меня, парень, — заговорил водитель с характерными для афроамериканцев бархатистыми интонациями в голосе. — Меня зовут Рич Уильямс, и я фотограф-профессионал.
— Я не боюсь тебя хотя бы из-за того, что ты фотограф-профессионал, — сказал Майкл.
— Почему это?
— Потому что, когда встреченный на пустынной дороге афроамериканец называет себя фотографом-профессионалом, это звучит почти смешно. И если бы ты лгал, ты точно не назвал бы себя фотографом. Такое специально не придумаешь.
— Точно, — кивнул Рич. — Железная логика, ничего не скажешь. Давай садись в машину. Довезу до мотеля, а там делай что хочешь.
— А почему не дальше?
— Потому что вечереет, а я не люблю ездить в ночь. Тем более я нездешний. Вот переночую в мотеле, а на рассвете поеду. Завтра у меня самолёт в Лос-Анджелес, там у меня есть одно маленькое дело, а оттуда сразу полечу в Мехико.
И он протянул руку для приветствия.
Отметив про себя, что афроамериканец ладно сложён и у него симпатичное и открытое лицо, Майкл с улыбкой пожал протянутую ему руку и назвал своё имя.
Мотнув круглой, почти под ноль стриженной головой в сторону автомобиля, Рич доверительно сообщил:
— Это у меня прокатный. Думал, будет развалюха, но нет. Ничего так. И скорость набирает приличную. Договорился, что оставлю его в аэропорту.
Майкл пожал плечами и молча пошёл к машине.
«Зачем мне подробности? — подумал он. — Какая разница, чей это автомобиль?»
— Я просто так рассказываю, — почувствовал его недоумение Рич и тоже двинулся к автомобилю. — Чтобы заполнить паузу.
Майкл засмеялся.
— Весело начинается наша поездка, не находишь? — с улыбкой сказал Рич, заводя двигатель. — И не забудь пристегнуться.
V
Он продолжал что-то говорить, но его речь не раздражала Майкла, а, наоборот, успокаивала, хотя Рич сыпал словами так, как это делают одинокие либо изголодавшиеся по общению люди в момент, когда вдруг обретают собеседника: без перерыва и с ходу перескакивая с темы на тему, отчего создавалось впечатление, что ему всё равно, слушают его или нет.
На самом деле Рич говорил вот так, без перерыва и на вполне интимные темы — о семье, о себе и своих планах на будущее, далеко не со всеми. Можно сказать, что Рич вообще не говорил на эти темы ни с кем. Ну разве что иногда и только со своей матерью, волевой и властной Эванджелиной Уильямс, которую в большой семье Уильямсов все звали «мама Джел». Получилось, что Рич раскрыл душу перед первым встречным — молчаливым и, несмотря на явную попытку спрятаться за очками, бейсболкой и мешковатой курткой из хлопка, очень красивым белым юношей, которого он только что подобрал на пустынной дороге. Рич и сам не понимал, с чего это ему приспичило столько болтать. Может, он давно ни с кем не говорил вот так, запросто, а может, встреченный им парнишка обладал особым умением располагать к себе, но Рич так и не смог остановиться и в итоге проговорил всю дорогу.
Он рассказывал Майклу о большой и шумной семье Уильямсов, об отце — мойщике окон, о матери, всю жизнь проработавшей медсестрой, о своих братьях и сёстрах и о семейных успехах. «Понимаешь, какая штука? Мы выбились в люди, потому что обладали волей и не обращали внимания на досадные вещи типа расизма, в отличие от многих других». О том, что ему не повезло в браке. Пришлось развестись, что не особенно приветствовалось в семье, но не развестись он не мог, потому что Дейзи просто изменила ему с другим парнем.
— Я не осуждаю её, — будто оправдываясь, говорил Рич. — Меня не было дома месяцами, ведь при моей профессии невозможно сидеть дома. Я уезжал, и надолго, она, видимо, и не выдержала. Мы решили расстаться, но остались друзьями. Так надо, хотя бы ради детей. У меня их двое, сын и дочь. И я люблю их, наверное, больше всего на свете, но, к сожалению, так и не научился показывать свои чувства, не стесняясь их. И свою профессию тоже люблю. Решил стать фотографом ещё в раннем детстве, когда мать как-то раз сводила нас всех на выставку. Даже не помню автора, просто увидел небольшие чёрно-белые снимки с простыми сюжетами — ребёнка под зонтиком, смеющуюся чёрную девушку с шапкой волос на голове, целующихся влюблённых… и… заболел! Думал только о фотографии, все карманные деньги тратил на тематические журналы, а первый заработок — я работал на бензоколонке, чтобы скопить нужную сумму, — потратил на мыльницу, которую у меня отняли в тот же день местные гопники. Помню, как полез в драку, а они в ответ наподдали мне хорошенько. Сломали зуб, разбили нос, вываляли в пыли. Мать отвезла меня в больницу, мне наложили швы на верхнюю губу, и я много лет ходил со шрамом. А когда вырос, он рассосался. Бывает и такое.
— А мыльница?
— Что? Ах да. Мыльница. Отец купил мне другую. Сказал мне: «Ты заслужил, сынок. Ты дрался за свою вещь, а это стоит гораздо больше мыльницы». Я не совсем понял, что он имел в виду тогда. Я и сейчас не совсем понимаю. Ну, отняли. А зачем я полез в драку? А если бы они пырнули меня ножом? У них же наверняка были ножи? Но мой отец — человек, исповедующий уже давно ушедшие ценности: стойкость духа, верность идеалам, патриотизм. Хотя всю жизнь получал только тумаки и унижения. Он всегда встаёт, когда слышит гимн. И всегда плачет. Не понимаю его, но тогда я не задавал себе подобных вопросов. Всё было просто, как дважды два. И с дракой, и с отцовскими идеалами.
— А ты где работаешь?
— Я вольный художник. Нет, не совсем, конечно, вольный, для этого нужны другие средства, а мне надо помогать Дейзи растить детей. Есть кое-какие контракты. С National Geographic, к примеру. И ещё с рядом изданий.
— Значит, снимаешь природу?
— Для них, да. И в основном, да. Но я снимаю и многое другое — людей, здания, ситуации. Я же фотограф, не могу пройти мимо интересного. У меня и выставки были. Не так уж много — всего лишь пара вернисажей и одно участие в биеннале там, в Нью-Йорке…
На этих словах Майкл спустил с переносицы очки и внимательно взглянул на Рича, но тот, увлечённый рассказом, не заметил его жеста.
«Он же из Нью-Йорка, — подумал Майкл. — И как я сразу не догадался по акценту?»
— …Вся семья ходила туда, как на праздник, а отец сказал мне потом, что зауважал меня по-настоящему. Я, говорит, сынок, не понимал, зачем тебе всё это нужно. Не понимал, что это серьёзное дело. Ты, говорит, молодец! Я горжусь тобой. А мне было не по себе слышать его слова. Чем тут гордиться, двумя жалкими выставками? Чтобы пробиться, стать известным…
— Как Пат О`Хара? — спросил Майкл и тут же пожалел о сказанном.
«Чего выпендриваешься? — одёрнул он себя. — Зачем тебе это?»
— …Ну и как он тоже… — изумлённо взглянув на Майкла, продолжил прерванный монолог Рич. — Так вот, чтобы стать известным и хорошо продаваться, надо, чтобы в совокупности сложилась целая цепь обстоятельств. И не забывай, я чёрный, то есть там, где белому парню можно сделать свою работу хорошо, чёрному надо сделать ту же самую работу блестяще, чтобы быть на голову выше белого парня. Особенно в фотографии. Конкуренция невероятная, хороших фотографов — море, даже блестящих полным-полно. Я не обвиняю сейчас никого, просто такова жизнь, и мне надо было не только много работать, но и суметь поймать за хвост птицу удачи. А я не очень знаю, как её ловить, понимаешь?
— Да. Ещё как понимаю, хоть я и белый.
— Ты ещё молод, Майкл, не жалуйся. Вот если к тридцати с гаком, как мне сейчас, придёшь к такому выводу — значит, ты её так и не поймал, хотя, конечно, вся жизнь ещё впереди, я ни на минуту не забываю об этом. А тебе рано жаловаться. Вот сколько тебе лет?
— Восемнадцать, — солгал Майкл. — А ты выглядишь старше тридцати с гаком, Рич.
— Да. Так и есть. Я выгляжу старше. Меньше сорока мне не дают. Жизнь на колёсах никого не молодит. Значит, тебе восемнадцать?
— Угу.
— Ну вот видишь? Тебе только восемнадцать, а это не тот возраст, когда делают выводы о синей птице удачи.
— «Они живут в вашей памяти, значит, не умерли… Мёртвые, о которых вспоминают, живут счастливо. Так, как будто они и не умирали…» — вновь не удержался Майкл.
— Это что сейчас было?
— Цитата из Метерлинка.
— Ты образованный, как я погляжу, — заметил Рич.
— Нет, просто я фанат Лиз Тейлор и видел все её фильмы. А среди них есть и фильм с таким названием, вот я и залез в Сеть, а там наткнулся на цитатник, — опять солгал Майкл.
Ему стало неохота объяснять новому приятелю, что он не только слышал о синей птице, но и вместе с Джейн изучал творчество Метерлинка, правда, вскользь, поверхностно, в рамках литературного семинара по европейскому символизму. И тем не менее он знал о «Синей птице» гораздо больше, чем можно было представить.
Он заметил, что Рич исподтишка рассматривает его, но отнёсся к этому спокойно. Интуиция подсказывала, что он интересен своему соседу только как возможный объект для съёмок.
«С ним можно будет уехать, — думал он под неумолчный говор Рича. — В Мексику, к примеру. И не надо всё время думать о поляне, Мигелито. Лиловый мир рухнул, поляны нет, а значит, и покойников больше не будет. А если и будут, в конце концов, чёрт возьми, все эти люди сами идут к тебе. И Джанни, и Вишня, и даже Стив. Вот и этот фотограф. Он же сам подошёл к тебе, Мигелито. Остановил машину, подошёл, предложил ехать. Ты его не звал, не просил ни о чём и не будешь виноват, если с ним что-то случится. Он вроде не собирается к тебе приставать, а если вдруг что-то изменится, ты всегда сможешь удрать. Ты даже от Стива смог удрать, а с этим болтуном точно справишься без проблем».
Ему было удобно размышлять под неумолчный говор Рича, и в какой-то момент он даже заснул, а когда проснулся, то понял, что находится в полной тишине.
— Я тебя уморил своей болтовнёй, — засмеялся Рич, когда увидел, что Майкл озирается по сторонам. — Вижу — спишь. Я и замолчал и музыку выключил. Думаю, пусть спит.
И, отвлёкшись на дорогу, не заметил, что Майкл вновь разглядывает его из-под спущенных очков.
VI
Когда они подъехали к мотелю, огненный диск светила уже соединился пылающим краем с линией горизонта, а воздух обрёл отчётливый нежно-розовый цвет. Они бросили машину на стоянке и зашли в здание, где за стойкой рецепции скучал меланхоличный парень в ярко-голубой, украшенной цветочными принтами рубашке.
На татуированной шее парня тускло поблескивала толстая цепь.
— Номеров нет, парни, — сообщил он. — Вернее, есть, но один. Одноместный.
— А почему одноместный? — спросил Рич.
— Идём навстречу пожеланиям клиентов. Некоторые не любят пространство.
— Так много больных агорафобией?
— Больных вообще много, — философски заметил парень. — Особенно на голову.
— Это намёк?
— Нет, признание в любви. Так пойдёте в одноместный?
— Пойдём. Нам без разницы. Правда, Майк? — повернулся Рич к Майклу.
Майкл молча кивнул.
— Там одна кровать. Так что идите, но не жалуйтесь, что вам тесно. Если вы не пара, конечно.
— Мы не пара, — сказал Рич. — Правда, Майк?
Майкл вновь кивнул.
— Твой напарник немой? — спросил парень с цепью.
— Да, — сказал Майкл, мысленно назвав парня с цепью «кротом». — Ты угадал.
— Надеюсь не услышать тебя ночью, — усмехнулся парень. — Корпус налево, сразу, как выйдете, ваш номер второй по коридору.
— Не завидуй, — заметил Майкл, заплатил по счёту, подхватил выложенные на стойку ключи и вместе с Ричем, молча удивлявшимся его умудрённому опытом поведению, прошёл в вытянутое одноэтажное строение, только что громко поименованное парнем в яркой рубашке корпусом.
Одноместный номер с двуспальной кроватью был небольшим, но вместительным, чистым, что весьма порадовало Майкла, и обставленным типично для придорожных отелей: две тумбочки, шторы с набивным рисунком, телевизор, несколько свежих газет, душевая и Wi-Fi.
Под потолком ровно гудел кондиционер.
— Майк, у меня будет пара условий, хорошо? — спросил Рич, аккуратно положив на кровать дорожную сумку с аппаратурой. — Прости, но, если ты не сможешь или откажешься выполнить их, тебе придётся уйти.
— Заплатишь мои законные семьдесят баксов в счёт оплаты номера, если я уйду, — сказал Майкл и тоже положил свой рюкзак на кровать, вынул из него планшет и небольшой дорожный кейс из мягкой ткани, в котором бережно хранил принадлежности для личной гигиены, и положил их на прикроватную тумбочку с левой стороны.
— Ничего себе заявление! Кто-то вроде сам оплатил номер в честь приятного знакомства, — смеясь, заметил Рич.
— Ну и что? Ты же меня выгоняешь.
Он сказал это, глядя в глаза Ричу таким взглядом, каким смотрят, когда собираются бросить вызов независимо от последствий, — не отрываясь и не моргая.
— Тебе неинтересно послушать, что за условия я собираюсь выдвинуть? — мягко спросил Рич.
— Нет, отчего же. Интересно. Говори, — сказал Майкл, по-прежнему разглядывая Рича, но тот вёл себя так, будто ничего не замечает.
— Условия очень простые, — сказал он. — Никакой наркоты. И курить тоже выходи на улицу.
— Ах, курить?
— Да. Сигареты или косяк. Вот я, например, сейчас выйду.
— Куришь траву?
— Иногда. А ты что, нет?
— Нет.
— Даже иногда?
— Иногда? Ну, можно так сказать, что иногда да, но настолько редко, что это не считается.
— Почему?
— Что — почему?
— Почему так редко?
— А почему я должен курить часто?
— Ничего ты не должен. Исповедуешь здоровый образ жизни, я понял. Что ж, отлично.
— Предпочитаю сигары. Желательно кубинские. Коллекционные, — будто не слыша последних слов Рича, сказал Майкл.
— Ах, сигары.
Рич иронично усмехнулся. Было видно, что он принял слова Майкла за шутку.
— Значит, договорились, — весело сказал он. — Нет — наркотикам, нет — курению в номере, свободу политзаключённым, сохраним популяцию амурских тигров, долой диктат корпораций и no pasaran!
— No pasaran, amigo! — смеясь, ответил Майкл, снял очки и бейсболку и встряхнул рассыпавшимися в разные стороны кудрями.
— Эх, жаль, что мы завтра расстанемся, — с сожалением добавил Рич, задумчиво глядя на него. — Я бы тебя поснимал. Ты же просто находка.
— Поедем вместе — и снимай на здоровье, — как бы мимоходом сказал Майкл.
— Куда поедем, не понял?
— Ты же едешь в Мехико, нет?
— Э-э, нет, парень. Забудь.
— Почему?
— Мы с тобой вместе до завтрашнего утра, ладно? Ровно до пяти тридцати. Именно в это время я выйду отсюда, чтобы уехать, а ты поедешь своей дорогой или останешься, тут уж тебе решать. Договорились?
Майкл молча кивнул, присев на корточки, повозился с рюкзаком, затем аккуратно положил его на пол возле своей тумбочки, а сам запрыгнул на кровать с планшетом в руках.
— Пошёл я на улицу, — подмигнул ему Рич. — Надо бы ещё заглянуть в бар — перекусить чем-нибудь. Пойдёшь со мной?
— Нет, спасибо. Но ты не теряй времени.
— В смысле?
— Лично я не отказался бы провести ночь в приятной компании. Короче… хочу цыпочку!
— Ну-у-у… — И Рич понимающе закатил глаза. — Кто ж их не хочет. Пошли вместе, сам и подцепишь цыпочку на свой вкус, если они здесь есть вообще.
— Нет. Я останусь. А ты пойдёшь, найдёшь и приведёшь сюда, хорошо? И что значит — «если есть вообще»? В этих краях, по-твоему, размножаются почкованием?
— Нет, конечно. Если не хочешь идти — как хочешь, а я посмотрю, что можно сделать. Да, и вот ещё что. Мне забирать с собой свою сумку с аппаратурой или… Она очень дорогая, говорю как есть.
Майкл вспыхнул, но промолчал. Рич заметил его реакцию и, примирительно подняв руки, извинился:
— Ладно, прости, прости. Ничего личного, ты же понимаешь. Аппаратура застрахована, да и фотографировать ты не сможешь, у меня есть свои секреты, так что не стоит даже и пытаться. Всё равно воспользоваться не сумеешь, там код, и всё такое, а вот неприятностей не оберёшься.
— Счастливого пути в бар, Рич.
— Уже ушёл исполнять твой приказ, — шутливо сказал Рич и, взглянув на часы, собрался выйти.
— Что это за часы?
Рич немного удивлённо посмотрел на запястье.
— Просто часы. Нет, не просто, конечно. Они антиударные, и в них можно заходить в воду. В моей профессии, сам понимаешь… Стоят кучу денег, между прочим. Не столько, сколько моя аппаратура, но…
— Сколько?
— Я отвалил за них почти тысячу баксов.
— Симпатичные. Иди.
— Слушаюсь, ваше величество, — удивляясь собственной покладистости, взял под козырёк Рич и ушёл.
Майклу вспомнились часы, которые Стив подарил ему вскоре после знакомства. Он вообще дарил ему часы чуть ли не каждую неделю, говорил, что у каждого уважающего себя мужчины должна быть хотя бы небольшая коллекция часовых механизмов, но лучшими для Майкла так и остались те, первые. Возможно, потому, что идеально совпали с его представлениями об элегантности.
Номерной Blancpain в платиновом корпусе. Изящные линии, средний размер и ужаснувшая Майкла цена. Что-то больше ста пятидесяти тысяч.
Последним по времени подарком Стива тоже оказались часы.
— Они стоят больше миллиона, парень, — ухмыльнулся он, когда Майкл открыл сделанный из крокодиловой кожи футляр и заглянул внутрь. — Отнесись к ним с уважением, они этого достойны.
— Все часы, которые ты подарил, этого достойны. Разве нет?
Стив ничего не ответил тогда, но, судя по выражению лица, ему понравились слова Майкла.
«Хорошо, что я не надел в день побега свои любимые часы. Да что любимые, просто любые часы из моей коллекции, — думал Майкл, вспоминая часы на запястье Рича. — Пришлось бы и от них избавляться. Куда бы ты их дел, Мигелито? Скорее всего, просто подарил бы какому-нибудь бродяге. Исключительно из соображений солидарности».
Он усмехнулся и пожал плечами. Какая разница, куда бы он дел часы? Кардинальные решения обычно снимают ответственность за прошлое. Главное — ни о чём не жалеть.
VII
Отсутствовал Рич недолго, а когда вернулся, то едва успел войти, как его ослепила вспышка.
Его сфотографировали.
Это был Майкл. Он уже принял душ и, раздетый до трусов, сидел на кровати со скрещёнными по-турецки ногами. Насмешливо глядя на застывшего в вопросительном недоумении Рича, бережно отложил фотоаппарат в сторону и сказал:
— И это ты называешь секретом? Не смеши.
— Ты залез ко мне в сумку и вытащил мой фотоаппарат?
— А ты сам виноват. Сообщил о секретном программировании, напустил таинственности. И это, — Майкл не глядя указал рукой в сторону аппаратуры, — ты назвал секретом? Да я его разгадал в две секунды. Где обещанные женщины, чёрт возьми?!
— А знаешь, их нет, — развёл руками Рич, решив не заострять более внимания на поступке Майкла. — Реально, парень, я поспрашивал в баре, но потерпел полное фиаско.
«Врёшь, сука, — подумал Майкл и, отвернувшись от той стороны, где должен был лечь Рич, укрылся пледом почти с головой. — Не искал ты никаких женщин. Чёрт, мне попался какой-то афроамериканец!»
«Этот малолетний белый засранец уже готов вить из тебя верёвки, Рич Уильямс», — в свою очередь, подумал Рич.
Они вежливо пожелали друг другу спокойной ночи, и через минуту Майкл уже крепко спал.
Рич заснуть так и не смог. Бессонница уже давно стала его частым гостем и заметно усилилась после развода с Дейзи. Лекарства Ричу не помогали: крепкий организм без труда одолевал их воздействие, и вскоре он просто прекратил их употреблять.
Черепашьим шагом поползли ночные часы. Рич ходил по комнате, подолгу стоял над крепко спящим Майклом, восхищённо цокал языком, ложился в постель, пытался с выключенным звуком смотреть телевизор, вновь вставал, хватал фотоаппарат, снимал спящего Майкла, сидел в Интернете, вновь ложился и даже пробовал заснуть.
В какой-то момент поймал себя на мысли, что сожалеет о том, что утром придётся расстаться с соседом по номеру, и, скорее всего, навсегда.
«Хороший мальчик. Умный и тонкий, образованный и загадочный. Женщины бывают такими, таинственными и притягательными, мужчины… тоже… иногда, и они чаще всего из другой обоймы. А этот вроде нет. Нет, не вроде, а точно нет. Просто провоцирующий. Просто… Ха-ха.. Часто встречаешь таких, Рич Уильямс? А какая модель! Его бы снимать и снимать!»
Он вспомнил Дейзи. Она тоже особенная. Не такая, как многие чёрные женщины, которых он встречал на своём веку. И в ней нет присущей большинству образованных женщин стервозности. А ведь Дейзи — адвокат, хотя зарабатывает не так уж и много. По крайней мере, пока.
Пока не зарабатывает…
Пока нет стервозности…
Разве он мог предположить, что в его доброй, хорошо воспитанной Дейзи все годы жила другая женщина? Незнакомая, хранящая свои тайны под семью замками. Он так и не смог разгадать ни одной из них. Зачем надо было изменять с тем простым парнем? Кажется, он работал охранником или кем-то в этом роде.
— Ты любишь его?
— Нет. Я люблю только тебя, Рич.
— Почему ты изменила мне с ним? И почему именно с ним?
— Он такой, какой есть.
— Серьёзная причина, что тут ещё скажешь.
— Прости, если сможешь, Рич.
— Нет, Дейзи.
— Я знала это.
— Знала и всё равно сделала. А ты о детях подумала?
— Я всегда думаю о детях.
— Это заметно.
— Не иронизируй. Ты знаешь, что я говорю правду.
Почему, Дейзи? Почему ты сделала это? Почему так легко разрушила нашу любовь?
Рич знал ответы на свои вопросы, но не любил давать их даже самому себе. Дейзи специально изменила ему, чтобы развестись. Знала, что он не простит, поэтому изменила.
Устала жить в ожидании и думать, с кем он сейчас.
Давал ли он повод?
Мой бог. Конечно. И сколько раз. А когда она ушла, больше не спал ни с одной. Смотрел на них, будто со стороны, и не чувствовал ничего, кроме досады.
Нет, лучше не думать об этом.
VIII
Будильник на часах запикал ровно в четыре сорок пять утра. За окном было еще темно, но краски ночи уже заметно разбавились мглистыми оттенками серого — преддверием далёкого, но неизбежного рассвета. Стряхнув с себя тяжёлую полудрёму, Рич пошёл в душ, стараясь не шуметь, оделся, сложил аппаратуру в кофр и закинул на плечо походный рюкзак. Перед уходом подошёл к кровати с той стороны, где спал Майкл, и тихо, но внятно сказал:
— Я уезжаю, Майк. А ты запри дверь изнутри после моего ухода, а то мало ли что…
— Счастливого пути, — не шевелясь и не открывая глаз, прошептал Майкл.
Вновь немного помедлив, будто он не был уверен в правильности собственного поведения, Рич коротко вздохнул и ушёл.
Одинокий стервятник плавно парил в розовеющем утреннем небе. Зоркие глаза внимательно исследовали окрашенные в золотистые рассветные тона пятнистые нагромождения скал и редкие кусты с острыми тонкими листьями, и искали прошмыгнувшую мышь или вылезшую на охоту змею.
Далёкий шум заставил насторожиться, он всмотрелся в даль и увидел на горизонте стремительно увеличивающуюся в размерах точку. Фланируя на воздушных потоках, стервятник переместился и, описав большой круг, пристроился позади летящего по шоссе автомобиля в надежде, что машина собьёт перебегающее через дорогу животное или раздавит змею. Но едва птица наладила новую траекторию, как автомобиль развернулся и, подняв тучу жёлтой пыли, помчался в обратном направлении, оставив позади себя и оглушённого шумом стервятника, и его несбывшиеся планы получить готовый завтрак.
— Вот лежебока! Давай вставай быстренько, марш в душ, у тебя пара минут, студент! Чего смотришь? И дверь не закрыл за мной, хотя я предупреждал.
Майкл молча смотрел на нависшего над ним Рича. Из не прикрытой явно впопыхах двери за ним тянуло спёртым коридорным воздухом.
— Чего смотришь? Не ты ли мечтал уехать? — повторил Рич.
Не говоря ни слова, Майкл встал, сбегал в душ, оделся и вышел вслед за продолжавшим что-то говорить Ричем.
Светлело уже стремительно, небольшой, украшенный декоративными камнями и агавами двор распался на светотеневые плоскости, на горизонте разрастался пожар восходящего светила.
Они подошли к криво припаркованной в спешке машине и вскоре уже неслись по шоссейной ленте в сторону аэропорта.
— И зачем ты вернулся?
— Передумал. Поедем вместе в Мехико, если ты ещё желаешь ехать.
— Ты опоздаешь на свой рейс.
— Ничего. Самолёты в Лос-Анджелес летают дважды в день. Я узнавал. Так, мы едем?
— Ну мы же едем? Или стоим?
Рич с облегчением рассмеялся.
— Не смейся. Рано ещё смеяться. Я поеду с одним условием.
— Чёрт возьми, ты ещё ставишь условия?
Майкл промолчал. Рич взглянул на него, но понять, о чём он думает, было невозможно: полузакрытое очками лицо оставалось непроницаемым.
— Тебе очки не мешают, парень? Ладно, я просто так спросил. Говори, что за условие.
— Из Мехико мы слетаем в Коауила. На пару дней.
— Коа… что? А-а, это, кажется, штат… или город где-то на границе, да?
— Да. Коауила — штат на северо-востоке Мексики. Расположен на плоскогорье Северная Меса. Площадь пятьдесят тысяч пятьсот девятнадцать миль. Население — около трёх миллионов человек, а если точнее, в цифрах две тысячи десятого года, — два миллиона семьсот сорок восемь тысяч триста девяносто один человек. Административный центр — город Сальтильо. Граница со штатом Техас идёт по реке Рио-Гранде.
— Ого, какие знания! Ты изучал историю Мексики?
— Дело не в истории. Это есть в Сети, я просто выучил.
— В честь чего, если не секрет?
— Я жил там.
— Понятно. Тогда зачем нам в Мехико? Гораздо проще просто перейти границу.
— А время у тебя есть?
— Времени, положим, не так много, поэтому остаться там, в твоём Коауила, на два дня точно не получится. А вот проездом — пожалуйста.
— Хорошо. Я посплю немного, не возражаешь?
— Да-да, конечно. Спи, хотя мог бы и выспаться уже.
— А я вообще люблю поспать.
IX
Через сутки они пересекли границу подле Эль-Пасо. И хотя внешне Майкл был спокоен, тот, кто хорошо его знал, мог бы с уверенностью сказать, что он сильно напряжён и выглядит бледнее обычного.
Встреча с прошлым — всегда испытание. В особенности для чувствительных людей, да что для чувствительных — почти для всех.
Проехав оба пограничных пункта, они взяли курс в сторону Сальтильо, и Майкл подумал, что почти не помнит этот маршрут, так как ездил по нему очень давно, в детстве, когда их с матерью подвёз тот самый весёлый водила, которого он мысленно назначил своим отцом. Правда, он побывал на этой местами разбитой и пересечённой лежачими полицейскими дороге ещё один раз, когда Панчито вёз его в багажнике автомобиля.
Да что разглядишь из багажника?
Его передёрнуло при этом воспоминании.
Они ехали под бормотание радио, которое Майкл не слышал, поскольку был в наушниках и слушал что-то своё. Разговаривать друг с другом тоже не хотелось. Оба находились в той стадии общения, когда можно спокойно помолчать, не испытывая неизбежного в таких случаях напряжения.
Рич думал о том, что его дети заняты своей жизнью и, как он ни старается, чтобы они не забыли о нём, рано или поздно они его забудут. Нет, они всегда будут вежливы с ним, ведь Дейзи хорошо их воспитывает. Просто в их вежливости не будет желания общаться, а будет лишь прикрытая хорошими манерами скука. И они, скорее всего, не будут получать удовольствия от общения с той самой большой и шумной семьёй, возглавляемой властной мамой Джел, которой он совсем недавно хвастался перед своим товарищем по путешествию.
Майкл тоже думал о своём. Правда, мысли поначалу лезли какие-то дурацкие.
Почему-то вспомнилось об оставленных в Нью-Йорке лёгких как пух одеялах и вышитых персональными монограммами шелковистых простынях, на которых он так любил нежиться по утрам, и он удивился той ерунде, которая подчас лезет в голову.
Чем кончится его авантюра с побегом? Как будет реагировать на последние события Стив? Что ждёт Майкла в связи с тем, что он путешествует с Ричем, учитывая подозрительность и инстинкт собственника Стива? А что ждёт самого Рича, если учесть некоторые особенности в характере и привычках того, кто сейчас ищет его наверняка везде, где только можно искать?
Майкл мотнул головой и усилил звук в наушниках. Лучше он послушает музыку, чем будет думать о вещах, о которых не знает и, если уж быть честным с самим собой, боится узнать.
Коауила
I
По мере продвижения вглубь территории каменистая пустынная местность смягчила оголённые очертания и стала выдавать всё больше зелени, на горизонте замаячили жёлто-синие горы, а трасса неожиданно засияла новым асфальтовым покрытием, и Майкл засомневался в правильности выбранного пути.
— Навигатор говорит, что мы едем верно, — недоумевал он. — Карта тоже. Странно.
— Почему странно?
— Здесь было когда-то захолустье.
— Когда-то везде было захолустье.
— Но мы в Мексике. Мы в Коауила. Здесь не должно быть такой трассы по определению.
Разговор постепенно перескочил на еду, и Рич заявил, что если он не поест чего-нибудь, то умрёт с голоду.
— Где-то здесь был придорожный бар, если мне не изменяет память, — не очень уверенно сказал Майкл. — Взрослые упоминали его в своих разговорах. А, вот он, указан на карте!
— Не хочешь заменить меня за рулём?
— Если ты устал — конечно.
— А ты хорошо ездишь?
— На «феррари» получалось.
— А-а. Ну-ну. «Феррари». Садись за руль, только не гони, ты, любитель «феррари».
— Тут не разгонишься особо. Вон сколько лежачих полицейских понатыкали, на каждом шагу, — вроде бы не замечая иронии в словах Рича, сказал Майкл.
— Да. Это ужасно.
«Чудесный ребёнок, и, конечно, из приличной семьи, что видно невооружённым глазом, — размышлял Рич, исподтишка поглядывая на Майкла. — Может быть, его родители и богатые люди, хотя, скорее всего, если у него и есть семья, то её членам наплевать на него. Его никто не ищет, он ни с кем не общается. Сигары и „феррари“ — всего лишь мальчишеское желание покрасоваться. Стоп, ты тут может быть и неправ, Рич. В образованности твоему спутнику не откажешь, да и в хороших манерах тоже. Может быть он и из богатой семьи, и, скорее всего, да. А может, он сбежал и его ищут? Сплошные загадки, Рич Уильямс. Хочешь ли ты разгадывать их — вот в чём вопрос».
Под радиотрансляцию футбольного матча они вырулили к обочине, где остановились, чтобы немного размяться и отлить в ближайших кустах, поскольку туалетов нигде не было.
— В этом вся Мексика, — пробурчал Майкл. — Сделали трассу, но не поставили туалетов, так что сами виноваты.
— В Штатах не лучше, — вступился за Мексику Рич. — У нас тоже навалом таких мест, где отлить можно только на скачущих по камням ящериц.
— Тут ты прав, — засмеялся Майкл.
Справить нужду сбегали по очереди. Потом Рич закурил косяк, а Майкл, тщательно протерев руки антисептическим гелем и влажной салфеткой, съел выуженное из недр рюкзака вымытое заранее и обёрнутое в чистую салфетку яблоко.
Рич сначала усмехался и покачивал головой, глядя на него, а потом взял фотоаппарат и начал снимать.
Он ест.
Смеётся с полным ртом, глядя в объектив.
Смотрит вверх, разглядывая небо.
Открывает капот автомобиля. Просто так. Из любопытства.
Думает о чём-то, прислонившись к кузову, со скрещёнными на груди руками и слегка наклонив голову вниз.
С пистолетом в руках.
— Майк, откуда у тебя пушка, ч-ч-ё-р-т?!
— Ладно тебе. Купил по случаю. Я всегда с ней. И днём, и ночью.
— И давно?
— Да. Давно.
Вскоре они сели в машину и поехали искать бар, поскольку он находился уже в нескольких милях от места их короткого привала.
— Могли бы и до бара дотерпеть, — заметил Рич, когда они вырулили на трассу.
— Да ну его, — отмахнулся Майкл. — На природе чище.
II
Свои слова об оружии Майкл проиллюстрировал на деле уже очень скоро, как раз в том самом баре, куда они направились перехватить чего-нибудь, если повезёт и там будет ещё что-нибудь, кроме чипсов. Явно отремонтированный, что называется, с пылу с жару, бар встретил их белоснежным фасадом с нанесённым во всю ширь рисунком. Сияющий свежими красками рисунок изображал весьма довольного собой мачо в роскошном сомбреро. В руке у мачо была зажата свёрнутая в трубочку сочная лепёшка тако, из лепёшки лезла наружу аппетитно выглядевшая начинка, а переполненный превосходными зубами рот был раскрыт в ожидании предстоящего удовольствия. С правой стороны фрески красовалась кричаще-красная надпись, сделанная в стиле индейских орнаментов.
«Храни себя для любви» — призывала надпись.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Майкл, разглядывая стену. — Пошли быстрее. Попробуем выяснить.
Внутри оказалось неожиданно многолюдно, не очень чисто и сильно накурено. Помимо сигаретного дыма, в нос ударил мгновенно узнаваемый сладковатый запах травы.
Появление Майкла и Рича произвело на забивших дымное помещение бара посетителей настоящий фурор. Ещё бы. Двое рослых гринго, один юный и стройный, с ангельской внешностью, другой, наверное, телохранитель, потому что чёрный, идёт позади спутника и слишком уж нагло держится.
Обменявшись понимающими взглядами, Майкл и Рич прошли к единственному свободному столику, и стихший было при их появлении шум постепенно возобновился.
Неподалеку от них сидела компания из пяти довольно мрачного вида мужчин. Мужчины были примерно одного возраста, все усатые, все с прилизанными гелем волосами и золотыми перстнями на пальцах и одинаково одетые в джинсы и светлые рубашки. Из-за почти комической схожести между собой они напоминали набранную для съёмок какого-нибудь телевизионного сериала про мафию массовку.
— Я должен щёлкнуть их непременно, — шепнул Рич.
Соседство мужчин из «массовки», с одной стороны, было нежелательным, поскольку не сулило ничего хорошего двум заезжим гринго, с другой — служило защитой от посягательств остальных. Невооружённым глазом было видно, что «массовочные» мужчины здесь за главных, и это означало, что в случае осложнения ситуации Рич и Майкл будут иметь дело с конкретными людьми, а не с абстрактной массой.
Насколько хорошо или плохо обернулся бы для них подобный расклад, ни тот, ни другой представить себе не могли, и Рича удивляло поведение Майкла, который, по крайней мере внешне, сохранял абсолютное спокойствие.
— Мы вызвали любопытство у местных, — наклонившись к нему, шепнул он скорее для того, чтобы проверить его реакцию, нежели с целью сообщить.
— Да. Видишь, скоро уже шеи свернут, — не особенно стараясь быть осторожным, мотнул головой в сторону «массовочных» мужчин Майкл.
— И чем мы их так заинтересовали, как ты думаешь?
— Как это чем? Мы же гринго. Ты гринго-афроамериканец, я — гринго-англосакс и явно моложе тебя. Целый пакет причин для интереса, согласись. Вдруг мы заезжие лохи с кучей кэша в карманах? Я, к примеру, богатенький барчук, ты мой телохранитель. Приехали, чтобы разжиться наркотой, но попали явно не туда, куда надо. Сама Дева Мария велит в таких случаях иметь чужаков по полной.
— А ты не особенно боишься.
— Этого ещё не хватало!
Рич довольно кивнул головой в тёмно-синей бейсболке, затем внимательно, не тушуясь, посмотрел в сторону одинаковых мужчин и жестом подозвал к себе официантку. Сделав заказ, спросил у Майкла, что ему взять.
— Ничего.
— Ничего? Вообще ничего?
— Впрочем, нет. Воды я, пожалуй, выпью. Есть вода? — по-испански спросил Майкл у официантки — девушки крошечного роста и неопределённого возраста, с атлетически развитыми плечами и грудью и худыми короткими ногами.
— Говоришь по-испански, красавчик? — заулыбалась девушка. — Для тебя достану любую, даже у святого Мигелито попрошу.
— Как хорошо ты говоришь по-испански, Майкл, — удивился Рич. — Чем дальше, тем интереснее с тобой общаться.
— Из твоих рук я выпью даже яду, красавица, — мимолётно улыбнувшись Ричу, ласково обратился Майкл к девушке и, заметив, что она не двигается с места, осторожно коснулся её руки в районе локтя. — Иди-иди, — тихо добавил он, заставив Рича вновь удивлённо мотнуть головой.
Девушка вздрогнула и бросилась выполнять заказ, а за соседним столиком заметно оживились.
— Эй, красотка, — громко крикнул неожиданно высоким голосом один из «массовочных» мужчин. — Ты уважаешь этих гринго или мне показалось? Не они ли выслали недавно твоего братца? Выбросили его со своей территории, как ненужную вещь. Я бы на твоём месте спросил с них как можно строже! А может, ты влюбилась? Они оба красавчики, особенно белый!
— Нам не дадут здесь сидеть, — шепнул Рич. — А я так жрать хочу.
— Ты же вооружён, так же как и я, — небрежно шепнул Майкл. — Я видел.
— Опять лазил в моих вещах?
— Нет. Ты открыл рюкзак, и я заметил, только и всего.
— Мне нельзя без пушки, — как бы оправдываясь, сказал Рич. — У меня и разрешение есть, так что всё официально, всё чин чинарём.
— И что? При чём здесь это? Ты что, не носил бы оружия, если бы у тебя не было разрешения? Я всё время говорю — мне попался афроамериканец.
— Эй, послушай, — засмеялся Рич. — Ты сейчас оскорбил меня.
— Подай на меня в суд.
Спокойствие заезжих гринго временно остудило задиристый пыл за соседним столиком, и мужчины, сделав вид, что потеряли к ним интерес, оживлённо продолжили беседу.
Еда оказалась восхитительной, хотя Рич, по его словам, терпеть не мог такос. Но те, что подала ему девушка, были выше всяких похвал.
— Да, не Мехико, — сказал он, когда услышал цену. — Там с нас содрали бы втрое больше.
— Столица, — философски заметил Майкл.
Рич без особой надежды предложил ему всё-таки сделать заказ, получил отрицательный ответ и, быстро доев остатки, расплатился местными долларами, которыми запасся заблаговременно.
Пока он ел и расплачивался, Майкл, медленно попивая воду из бутылки, внимательно рассматривал зал.
— Странно. Очень странно… — пробормотал он, когда допил воду и со стуком поставил на стол бутылку. — Если ты закончил обедать, поедем.
Рич кивнул, подхватил свою аппаратуру, они встали, чтобы выйти, и тут же, как по команде, стали подниматься мужчины за соседним столиком.
Вдруг Майкл снял с головы бейсболку, сорвал с носа очки и, резко свернув налево, направился прямо к мужчинам. Следом, всем своим видом демонстрируя решимость, двинулся Рич, и голоса, только что гудевшие в баре ровным убаюкивающим фоном, мгновенно затихли.
Мужчины из «массовки» молча и явно растерянно уставились на подошедшего Майкла. Один из них, похожий на главаря, присел обратно на свой стул, а следом за боссом присели и остальные.
— Кому-то очень хочется получить пулю в живот? — по-испански заговорил Майкл, глядя в глаза главарю. — Это более чем возможно, учитывая то, что я направил дуло лично на тебя. Да-да, вот она, пушка, под полой моей ветровки.
— Это ты мне, чико? — выдавил из себя главный.
— Пуля не спрашивает, куда лететь. Она просто летит, — продолжил Майкл, по-прежнему не сводя с него глаз.
— Ты кто, чико? — спросил тот
— Конь в пальто. Где твоё гостеприимство, дружище? Я пожалуюсь на тебя святому Мигелито.
— Тебя кто-то обидел?
— Конечно, нет. Ты же не позволишь обидеть меня. Я прав? Не отвечай. Я знаю, что прав. Удачи всем.
— Я видела ангела, — рассказывала потом официантка, и все ей верили.
Очень уж она была убедительна.
III
— Они хотели ограбить нас, я правильно понял? — спросил Рич, когда они сели в машину и двинулись дальше в сторону городка.
— Да. Но не успели. — Майкл рассмеялся и сменил тему: — Меня другое удивляет.
— Что?
— Я не узнаю здешних мест. Я имею в виду, что здесь был богом забытый край, а сейчас всё иначе. И трасса эта новенькая, и кафе с иголочки, и люди! Главное — люди!
— А что с людьми, Майк?
— Они хорошо одеты, и у них сытые лица. В этом краю появились деньги.
— Знаешь, а я не думаю, что ты их напугал, — внезапно возвратившись к первоначальной теме, сказал Рич.
— Я знаю.
— Знаешь?
— Да. Я знаю, что ты так не думаешь.
— Интересно, почему?
— Из-за моей внешности. Они офигели просто.
— Нет, Майк. Не то чтобы они не захотели пристать к нам. Они не смогли. Ты их околдовал. Улавливаешь разницу?
— А ты? Ты улавливаешь?
— Конечно. Поэтому я с тобой здесь, в этом богом забытом месте.
— Ну почему забытом? Оно было забытым, а сейчас его не узнать. Я поражён!
Его удивление усилилось многократно, когда примерно через полчаса они въехали в городок.
Где обшарпанные, убогие окраины?
Где грязь на выщербленных обочинах и босоногие чумазые дети у скособоченных заборов?
Где бродячие собаки и нежащиеся в пыли неизвестно с каких мест забредшие свиньи?
Где это всё?
Их встретили ухоженные, выкрашенные в яркие цвета, усеянные спутниковыми тарелками и окружённые цветущими палисадниками дома со множеством нарядных граффити и фресок с изображениями природы и людей. Никаких свиней, собак и чумазых детишек, подле калиток — новые автомобили, бьющий в глаза достаток. Старик в светлой рубахе, приподнимающий шляпу в приветственном жесте, его дружелюбная улыбка на морщинистом, изъеденном временем лице, спешащие из школы опрятные, чистые дети и облепленные строительными кранами высотки, строящиеся там, где раньше была заросшая кустарником пустошь.
Ещё больше поразил центр. Часть старых, пришедших в негодность близлежащих домов позади церковной площади была снесена, а освободившееся место оборудовано под парковку и заполнено до отказа большими туристическими автобусами, многие из которых украшали бумажные ленты и гирлянды искусственных цветов. В ожидании вышедших то ли прогуляться, то ли по делу пассажиров томились неподалёку скучавшие водители. Везде, где только можно, — и на улицах вокруг площади, и частично на самой площади — были припаркованы автомобили, и Майклу с Ричем пришлось довольно долго искать парковочное место, а потом так же долго идти по направлению к свежевыкрашенной церкви и покрытой новой черепичной крышей той самой колокольне, с которой почти десять лет назад отправился в свой последний полёт падре Мануэль.
Обычно пустовавшая площадь перед церковью тоже была полна народу. Сразу бросалось в глаза большое количество празднично наряженных детей самых разных возрастов: от крошечных младенцев до обуреваемых гормональными страстями подростков. В торговых павильонах с цветами, свечками, изображениями святых и прочей сувенирной мишурой шла бойкая торговля, на широких ступенях у входа толпилась очередь из желающих войти, ни на секунду не смолкал быстрый говор, звучала музыка, от переносных лавок с едой неслись пряные ароматы местной кухни.
— Слушай, да тут кладезь! — вынимая фотоаппарат, воскликнул Рич. — Майк, ничего не знаю, я должен поработать.
— Работай, работай, — явно погружённый в свои мысли, задумчиво сказал Майкл. — Я тут поспрашиваю пока.
Они договорились встретиться у машины через полчаса и разошлись каждый в свою сторону.
IV
Майкл обошёл площадь, потолкался среди людей, затем подошёл к цветочной лавке и жестом подозвал бронзовую от постоянного пребывания под солнцем торговку с густо накрашенным некрасивым лицом.
— Что здесь происходит, сеньора? Почему так много народу?
— Здесь всегда так, сеньор, — услужливо ответила торговка. — Это же паломники, их разве остановишь? Иной раз хочу зайти в церковь — просто помолиться Пресвятой Деве, так в очереди приходится стоять!
— А что это за паломники?
Торговка явно удивилась наивным вопросам Майкла, из чего он сделал вывод, что толпа на площади собирается уже давно.
— А что здесь делает красавчик, если не знает, к кому едут паломники? — в свою очередь, задала она вопрос и засмеялась так, как смеются люди, совершившие необычно смелый для них поступок.
— Я всего лишь тупой гринго, какой с меня спрос? — улыбнулся Майкл.
Торговка замерла, потом оправила яркую юбку и с готовностью затараторила так быстро, что, казалось, она не говорит, а строчит из пулемёта.
— Они все молятся об исцелении. Они, конечно, едут сначала к мученику Мигелито, а потом их везут сюда. Потому что он и здесь бывал, в нашей церкви. Наш маленький святой, наш белокурый ангел!
Она осенила себя крестным знамением и только хотела продолжить речь, как подошедшая послушать их другая торговка вмешалась в беседу.
— И зачем ты брешешь, Консуэло, уважаемому гостю, да ещё который из гринго? Он же поедет к себе и будет повторять твои жалкие речи! Сегодня же лично попрошу мученика Мигелито, чтобы он прищучил тебе язычок, что болтается без дела и несёт всё подряд!
Она раскрыла рот, поднесла к нему выставленную вперёд кисть руки и, помахав ею вверх-вниз несколько раз, продемонстрировала, как именно болтается без дела язык у Консуэло.
— Я? Когда я брехала?! — возмутилась Консуэло. — Вот что я сейчас набрехала? Что я…
— Ты сказала, что Мигелито — это наш белокурый ангел. А Мигелито был черноволосый, как мы, мексиканцы! Преподобный Хесус специально оговаривает это, когда такие балаболки, как ты, называют Мигелито белокурым.
Она повернулась к Майклу и извиняющимся тоном стала просить его не слушать Консуэло.
— Она вам, сеньор, и не такое наплетёт. И в очереди она стоит… как же, стоит… растолкает всех локтями, и попробуй её останови, и Мигелито наш, оказывается, был белокурый. Нет, оно, конечно же, было бы здорово, если бы он был белокурым, наш маленький Мигелито, и я даже сказала об этом преподобному Хесусу. Вот так прямо и сказала: «А вот было бы здорово, преподобный Хесус, если бы наш Мигелито был белокурым и с голубенькими глазками, как на портрете». И преподобный Хесус со мной согласился.
— Согласился? — ещё больше возмутилась Консуэло. — Да преподобный Хесус выгнал тебя вон, ещё и наорал на тебя за твою пустую болтовню!
Они принялись спорить друг с другом, но спорили не агрессивно, а, скорее, чтобы развлечься и одновременно покрасоваться перед высоким гринго с ослепительной улыбкой на нежных губах. Пресвятая Дева, какой красавчик! Наверное, Мигелито вырос бы таким, как он, если бы не вознёсся на небеса!
— Скажи мне, гринго, а тебе не жарко в куртке? Сегодня печёт, — внезапно спросила одна из торговок, явно стараясь обратить на себя его внимание.
Майкл усмехнулся и хотел было отойти, чтобы продолжить расспросы в другом месте, но передумал, так как их уже окружила небольшая толпа из местных жителей и паломников, и он решил послушать их тоже.
Подошедшие, не скрывая восторга, открыто любовались им, а некоторые даже трогали его за куртку и, удивлённые собственной смелостью и его спокойной реакцией, начинали застенчиво хихикать и сыпать шутками.
— Расскажите невежественному гринго про Мигелито, — попросил он и замолк, оглушённый посыпавшимися на него рассказами.
— …Все сгорели — и хозяин, и хозяйка, и все слуги, и целый табун лошадей, и коровы, и свиньи, и семеро детей…
— …Не семеро!
— …Ну ладно, не семеро, пятеро…
— …И не все сгорели…
— …Нет, все! Там точно никто в живых не остался…
— …Что ты несёшь?! Ещё как остались! Не все, конечно! Дети вроде остались и лошади… Ну и преподобный Хесус, конечно…
— …И Хуан остался, и его жена…
— …И преподобный Хесус, и сеньор Хуан, и сеньора Лусиана остались. Просто их не было дома, когда случился пожар, а вот те, кто там был, — все сгорели! Только наш Мигелито не сгорел, а вознёсся на небеса и с тех пор исцеляет нас, и наших детей, и инвалидов, и стариков, всех-всех!
— …Слава нашему прекрасному ангелочку, он спустился к нам оттуда и туда же вернулся, когда его призвали, потому что он всегда был святым, с самого младенчества!..
— Выходит, на месте сгоревшего поместья теперь паломнический центр? — вмешался в разговор Майкл.
— Не центр, а часовня. Пока часовня. А строительство центра с храмом наконец началось, и хвала за это преподобному Хесусу! Это он добился разрешения! Столько раз специально ездил в Мехико — и к епископу, и в правительство…
— Не ездил преподобный Хесус, не выдумывай! Где у него время ездить туда-сюда! Ездил Хуанито!
— Какая разница, Хуанито или преподобный Хесус? Они делают одно дело!
— Преподобный Хесус — это кто вообще? — вновь вмешался Майкл.
— Преподобный Хесус был простым человеком, когда увидел, как мученик Мигелито вознёсся на небеса. Он работал у Гонсало Гуттьереса, да пребудет егодуша в раю, и первым прибежал, когда случился пожар, но не успел, потому что Мигелито к тому времени уже погиб в огне, и преподобный Хесус стоял у пожарища и плакал, как вдруг увидел, что Мигелито воспарил! Прямо на его глазах! За его спиной были огромные крылья, а над головой сиял нимб, и с тех он часто является к преподобному Хесусу и подолгу беседует с ним!
Майкл обратил внимание на реакцию окружавших его людей во время рассказа о вознесении. Они замолчали, на их лицах появился экстатический восторг, словно не преподобный Хесус, а они сами были свидетелями вознесения на небеса мученика Мигелито.
— Преподобный Хесус, значит, — повторил он. — Его точно так зовут?
— Да-да, это наш Хесус! Он проводник между нами и святым мучеником Мигелито. Его благословила сама Пресвятая Дева!
— Лично благословила?
— Да-да, лично, — перекрикивая остальных зычным, хорошо поставленным в процессе многолетнего стояния в торговых рядах голосом, заговорила Консуэло. — Пресвятая Дева пришла к преподобному Хесусу во сне и благословила его на подвиг. С тех пор он день и ночь молится и просит за нас святого мученика Мигелито.
— И как? Помогает?
— Ещё как помогает!
На Майкла со всех сторон обрушились рассказы о чудесных исцелениях, которыми изобиловала история паломничества к мученику Мигелито.
Кто-то сунул ему в руку retablo. На аляповатой картинке овальной формы был изображён маленький ребёнок с экстатическим выражением неестественно белого кукольного лица, большими крыльями и сиявшим нимбом над головой. По всему периметру овала корявыми буквами было написано: «Святой мученик Мигелито, будь всегда со мной и накажи моего соседа Себастьяна Сосу за то, что он украл у меня корову, но не признаётся в этом».
Оглушённый, он стоял ещё некоторое время среди толпы, а затем, по-прежнему приветливо улыбаясь, ретировался, не обращая внимания на общее разочарование.
V
Летит в небесах прекрасный ангел, ослепительно светится над его головой лученосный нимб, на тысячи километров растянулся шлейф дивных одеяний, поют осанну ему многоголосные хоры. Высокий чистый лоб ангела нахмурен, в фиалковых глазах горит гнев, руки сжаты в кулаки, а полёт так стремителен, что напоминает вспышку.
Преподобный Хесус?!
— Поехали, Рич, поехали! Где тебя носит так долго! — набросился он на Рича, когда тот пришёл к автомобилю. — Мы вроде спешили, нет?
— Я работаю, — спокойно ответил Рич, садясь в машину. — И подошёл я вовремя, как мы и договаривались. Ты, парень, остынь. И вообще, куда это мы вдруг так заспешили?
— К месту вознесения святого мученика Мигелито. Просто мечтаю заглянуть в честные глаза преподобного Хесуса. Но сначала — на кладбище.
Рич промолчал. Во всех фразах Майкла он чувствовал подоплёку, но не понимал её, потому что не понимал внутренней сути этих фраз, их глубинного смысла. Однако задавать вопросы не спешил. Что-то останавливало от поспешного любопытства, а что именно — Рич и сам не смог бы сформулировать.
«Ну его на фиг, ещё замкнётся в себе, — подумал он. — Захочет — расскажет сам».
Торопясь, они сели в машину и поехали в сторону бывшего поместья Гонсало по недавно заасфальтированной и битком забитой автомобилями дороге, по обочинам которой в обоих направлениях шли толпы паломников.
Майкл ехал настолько быстро, насколько позволяла загруженность пути, хотя назвать подобную езду быстрой было нельзя даже при самом богатом воображении. К тому же приходилось часто притормаживать возле лежачих полицейских и лавировать между встречных и объезжающих их со всех сторон по местному обычаю машин. Но трудности пути, похоже, не смущали Майкла. Переполненный эмоциями, он явно еле сдерживался, чтобы не выплеснуть их, и ему было неважно куда, лишь бы появилась возможность освободиться от их взрывной энергии.
Сложная дорожная ситуация не смущала и Рича, скорее, он её попросту не замечал.
Рич снимал. Но не окружающую обстановку, хотя она вполне заслуживала внимания.
Рич снимал Майкла.
Напряжённая складка губ, тёмные очки на игриво вздёрнутом носу, нахмуренные брови, сильные красивые руки на руле, грация гибкого, прихотливо изогнувшегося на водительском сиденье тела.
«Хорош! — пела душа Рича, когда он по ходу мельком пролистывал отснятые кадры. — Как хорош! Вот это сессия! Ты вытянул счастливый билет, Рич Уильямс!»
«Te esa astil a»
I
По мере продвижения к паломническому центру вдоль трассы появились и потянулись бесконечной цепочкой гостиницы, мотели с парковками, стоявшие в глубине очищенной от кустарников местности кемпинги и палаточные городки и украшенные граффити и рисунками такерии и сувенирные магазинчики, и Майкл понял, что физически не может вести машину.
— Рич, сядь за руль.
— Я хотел снимать. Тут работы на сто лет вперёд.
— Я не могу, Рич. Руки не слушаются.
— А-а. Тогда сяду, конечно.
— Ты прости меня. Я потом объясню, хорошо?
— Ты не обязан объяснять.
— Нет, обязан. Ведь это я привёз тебя сюда. Поезжай по дороге прямо, не сворачивая. Дорога ведёт в сторону кладбища. Вела… по крайней мере… когда-то.
Они поменялись местами и минут через десять подъехали к выросшему на месте бывшей гасиенды паломническому центру.
— Пресвятая Дева! Вот это да! — воскликнул потрясённый открывшейся перед ним картиной Майкл.
На широкой, покрытой новой брусчаткой площади, на том самом месте, где когда-то располагался дом Гонсало Гуттьереса, возвышалась устремлённая в небо белоснежная часовня, нижний ярус которой не был виден из-за плотного кольца окруживших её паломников. По правую сторону от часовни, там, где раньше был сад, находилась огороженная под строительство площадка. Судя по всему, там и собирались возводить храм, о котором рассказала Майклу словоохотливая Консуэло. По левую сторону от часовни, где когда-то были хозяйственные пристройки и кухня, расположились в ряд выкрашенные в весёлые цвета четыре трёхэтажных жилых здания.
По всей площади одновременно сновало туда-сюда множество народу, и по тому, как заходили в часовню отделённые друг от друга протянутыми от ворот верёвочными тросами группы, а затем без толчеи и сутолоки выходили из неё, сразу становилось ясно, что поставленное на широкую ногу дело ещё и хорошо организовано.
— Хесус не способен на такое, — пробормотал Майкл, разглядывая развернувшуюся перед ними панораму.
Параллельно основной тропе к часовне вела ещё одна тропа, выделенная специально для слепых и инвалидов и тоже под завязку забитая паломниками. Непосредственно у входа обе тропы соединялись и вновь раздваивались после выхода из часовни, а затем параллельно направлялись обратно к воротам. Обе тропы и площадь охраняли одетые в камуфляжную форму и вооружённые до зубов охранники.
На то, чтобы проехать в сторону старого кладбища через плотную массу автомобилей и шагавших к центру и от него пеших паломников, ушло почти полчаса, но, когда они наконец одолели этот отрезок пути, сразу стало свободно.
Путь к кладбищу явно не пользовался спросом, и, когда машина свернула на покрытую жёлтой пылью дорогу, изменившийся до неузнаваемости ландшафт вновь стал прежним, а вокруг наступила тишина.
II
Майкл в полном молчании стоял перед покрытым пылью и грязными потёками надгробием с полустёртой надписью «Te esa astil a» и думал совсем не о том, о чём, по идее, должен думать тот, кто после многолетнего перерыва посетил могилу близкого человека. И даже не о том, что Хуан и Хесус — предатели и негодяи, раз относятся к могиле его мамиты подобным образом.
Майкл думал о том, что заброшенные могилы всегда выглядят укоряюще и нет лучшего напоминания о бренности существования, чем их унылая, потрёпанная временем красота. Ему даже показалось, что со времени смерти Тересы прошла бездна времени, не менее трёхсот или четырёхсот лет.
Латунные буквы, которыми Гонсало выложил в своё время имя усопшей Тересы, из-за чего Инес бранилась и уверяла всех, что буквы со временем отпадут, а Гонсало в который раз выбрасывает деньги на ветер, действительно частично отпали, и, возможно, поэтому могила казалась старше, чем есть.
Даже не взглянув в сторону могил Гонсало и Инес, Майкл пошёл обратно к выходу и предложил поджидавшему его Ричу вернуться к паломническому центру.
— Мне надо переговорить кое с кем, — сказал он. — Поехали.
— Майк, дай мне пару минут.
— Зачем?
— Хочу поснимать тебя на фоне этих живописных развалин.
Майкл молча кивнул, и Рич ещё с полчаса снимал его на фоне мрачных в своей отстранённости остатков кладбищенской ограды и кованых железных ворот, одна из створок которых упала с проржавевших от времени петель и валялась среди проросшей сквозь ажурные прутья жирной кладбищенской травы.
— Получилось? — спросил он, когда Рич закрыл объектив и пошёл к автомобилю.
— Это будет суперсессия парень, обещаю, — поднял Рич вверх большой палец.
— Отлично. А теперь, поехали, — надевая очки, сказал Майкл и сел в машину на пассажирское место. — И давай сюда свой фотик, я отсмотрю, пока едем.
Рич только головой мотнул в ответ.
«Командир, сущий командир!» — незлобиво подумал он, в очередной раз поразившись собственной покладистости.
План
I
В итоге первая хорошая новость всё-таки появилась.
А следом, как из рога изобилия, посыпались остальные.
Это был отчёт из аэропорта Баффало о том, что некий Майкл Уистли сел такого-то числа по купленному на месте билету на такой-то рейс в Лос-Анджелес.
— О-у, точно! Это был именно этот юноша, что на снимке, я не могла спутать. Таких красавчиков запоминаешь автоматически, будто сканируешь. Был ли он один? Не уверена, но, по-моему, да.
Дальнейшее было делом нескольких часов.
Майкла опознали по снимку на первой же автобусной станции в аэропорту Лос-Анджелеса, а следом одновременно в нескольких местах штатов Калифорния и Техас.
И с того дня Стив смог, наконец, спать без снотворного.
— Главное, что он жив, — сказал он Джанни. — Это главное, Джан. Он жив. Остальное спросим при встрече. И пошёл-ка я в спортзал. Надо привести себя в порядок, чёрт возьми!
В Нью-Йорке уже который день лил дождь, в мрачной серой завесе тонули очертания Манхэттена, сырыми размытыми пятнами висели в переполненном влагой воздухе огни мостов, на дорогах участились дорожно-транспортные происшествия — верный признак одолевающей всех зимней депрессии.
Звонок от Стива прозвучал в четыре часа утра.
— Ты ответишь головой, если с малышом что-то случится.
— Ч-чёр-т. Ты забыл принять снотворное? И прямо-таки головой?
— Почему бы и нет? Отдам её в коптильню, получится отличная сморщенная морда. Боже, когда кончится этот кошмар! И я соскучился, между прочим!
— Я тоже. И не кричи сейчас. Я не имею прав на него и признаю это, но никто на свете не сможет запретить мне любить его.
— Даже я?
— Даже ты, сынок.
— Скажите, какие мы смелые! Лучше бы ты нашёл его!
— Мы ищем.
— Так удвойте, утройте, удесятерите усилия, чёртовы сучьи дети! Никуда не годится ни твоё грёбаное хвалёное агентство, ни твои грёбаные хвалёные тесты, ни ты сам в роли руководителя! Иди на пенсию!
— А ты иди в задницу. Если я плохой руководитель, найди лучше.
— И найду!
— И найди. Стивви, тебе не надоело говорить одно и то же? Я скоро сойду с ума.
— У нас много хороших и очень жадных психиатров, и они будут долго помогать тебе. Чао!
Джанни положил на тумбочку смартфон, устало качнул головой, потёр пальцами переносицу и поймал себя на том, что в его душе в который раз за последнее время возникло желание забыться.
Стоп! Ты не вернёшься в тот ад, Джанни Альдони!
Иди плесни себе виски, а ещё лучше воды. Тебе, кстати, даже нечего сказать в ответ на обвинения Стива, специалист по истории искусств Джанни Альдони. Ты создал лучшее в мире агентство, у тебя в руках все средства, а мальчишка до сих пор не найден. Стив прав. Ты в глубокой заднице, Джанни. Ты не профессионал. Нет ничего хуже, чем сказать это себе, прожив полжизни.
Настоящие неприятности начались, когда с юга пришло очередное известие.
— Шеф, привет, это Диего. Как дела?
— Короче, Диего.
— Ладно. Докладываю. Парень с заправки опознал объект по фото.
— С какой заправки?
— Заправка находится в Техасе, прямиком возле границы. Наш человек был проездом из приграничья и показывал фотографии объекта по обе стороны границы. Все лишь цокали языками и выражали сожаление, что…
— Короче, Диего.
— Да, шеф. Если коротко — наш человек практически случайно показал снимок объекта на заправке неподалёку от Эль-Пасо, и его мигом опознали. Но…
В трубке явно замялись.
— Говори, Диего.
— В общем… объект был не один.
— Я уже понял. С кем?
— В общем…
— Диего, поставь себе клизму.
— Прошу прощения, шеф. В общем, он там был в компании здоровенного афроамериканца с фотоаппаратом на шее. Они вместе приехали на «форде», парень из магазина ещё сказал, что, скорее всего, машина взята напрокат. Заправились, сделали кое-какие покупки и укатили в сторону границы.
— Та-а-ак. Можешь выйти в фейстайм, Диего?
— Сию минуту, шеф!
II
После разговора с Диего Джанни надел халат и разбудил Вишню.
— Что мы имеем на сегодня, Вишня? — спросил он, закинув ногу на ногу в любимом кресле, расположенном у застеклённой стены, за которой в сиянии подсветок виднелась просторная, тщательно постриженная лужайка. — Да ты присаживайся, разговор будет долгим.
Заспанный Вишня торопливо оседлал прихваченный с собой стул и выжидательно уставился на Джанни.
— Итак, что мы имеем, — повторил Джанни. — Первое. Сбежавшего малыша, на поиски которого брошены все — а это очень немало народу, как ты понимаешь, — так вот, все агентурные силы, которыми располагает агентство. Второе. Поиски безрезультатно идут уже более двух месяцев повсюду: на земле, под землёй, в воздухе и на воде. Третье. Мы хотя бы знаем, что он жив и путешествует в основном на автобусах в районе южных границ. Четвёртое. Сегодня приходит известие, что Майкл путешествует не один, а в компании с афроамериканцем, похожим на журналиста или репортёра. Это интересный поворот. Афроамериканец рядом с Маи;клом — это, без сомнения, интересный поворот. Пятое. Нам стало известно выбранное им направление. Они пересекли границу и едут в штат Коауила.
— На границе не спрашивали? — спросил Вишня.
— Парни заняты этим прямо сейчас. Я как раз жду известий. Продолжим. Сколько у меня уже пунктов?
— Шесть, — подсказал Вишня. — То есть пять, а сейчас будет шестой.
— Так. Пункт шестой. Что мы скажем Стиву?
В комнате воцарилось молчание, поскольку ни Джанни, ни Вишня не знали ответа на этот вопрос. Что они скажут Стиву?
— Представляешь, шеф, как отреагирует босс, когда узнает, что парнишка нашёл себе компанию? — усилил тревогу Джанни Вишня.
— Представляю, Вишня. Вполне даже представляю. Поэтому и позвал тебя. Хочу совета. Вот до чего я дожил. Спрашиваю совета у своего телохранителя.
— Сейчас зазнаюсь, шеф, — засмеялся Вишня, его круглые глаза превратились в щёлочки, спелые щёки затряслись от смеха, и Джанни показалось, что они блестят так же, как и его глаза.
— Ты что-то намазал на лицо, парень? — сухо осведомился он.
— Нет, я такой с рождения, — сразу стал серьёзным Вишня и вернулся к теме разговора. — Я думаю, что надо сказать правду.
— А-а, значит, всё-таки думаешь, — кивнул Джанни. — Рад слышать это.
— Смотри — белка, — через пару минут сказал он, указывая пальцем в сторону освещённой лужайки. — Что она ищет в траве, да ещё в такой дождь и так рано?
— А мы орешки разбрасываем, — с готовностью ответил Вишня. — Белки приходят и лопают их, а мы фоткаем и прикалываемся.
— Бездельники, — осуждающе проговорил Джанни. — Стив прав, как всегда. Я никудышный шеф.
— Шеф, ты лучшее, что есть в нашей жизни, поверь! — с жаром заговорил Вишня. — Кому я был нужен, жалкий спортсмен-неудачник? Жена — и та бросила к чертям, родители умерли, кредит выплатить не мог, всё катилось в тартарары. А с тобой я вновь почувствовал себя человеком. Обучился кое-чему, держу себя в тонусе, не пью… почти… Ты всё для меня — и мать, и отец…
— Скажи ещё, что жена, — усмехнулся Джанни.
— И что ты решил по шестому пункту, шеф? — деликатно перевёл разговор Вишня.
Джанни поморщился, пожевал губами, вернулся в кресло, раскрыл книгу, которую читал в последнее время, и тут же захлопнул её.
— Он только стал приходить в себя, — сказал он. — И наладил отношения в семье. И в бизнесе всё пошло как по маслу, без этих срывов на совещаниях и прочих нервных спектаклей… Всё вновь полетит к чертям…
— Значит, не будешь говорить?
— С минуты на минуту жду известий от Диего. Там парни работают с погранцами. Дело деликатное, мы же не светимся, сам понимаешь, да и на границе свои порядки, но парни сумеют добыть информацию так, чтобы комар носа не подточил. Вот как только мне станет известно имя спутника, я и пойду к Стиву.
Он встал, сделал несколько махов руками, наклонил голову вправо, затем влево, подошёл к окну, за которым зеленели в темноте ночи редкие пятна освещения, повернулся к Вишне и развёл руками.
— Не хочу даже думать том, что меня ждёт.
Но даже он, столько лет знавший Стива и изучивший его, что называется, вдоль и поперёк, не смог предугадать его реакцию на известие о том, что Майкл путешествует не один, а в компании с Ричардом (Ричем) Эзрой Уильямсом, тридцати шести лет от роду, профессиональным фотографом, автором книги «Мой путь к фотографии», афроамериканцем, рост шесть футов два дюйма (188 см), вес двести фунтов (91 кг), разведён, бывшая супруга — адвокат Дейзи Уильямс, кстати, не стала возвращать девичью фамилию после развода.
Двое детей — мальчик и девочка.
Фотография семьи прилагается.
Джанни был уверен, что Стив сейчас начнёт крушить всё вокруг и даже, может быть, набьёт ему морду, распорядится закатать в бетон этого чёртова фотографа и, может быть, и Майкла тоже, и уже приготовился защищать его до последнего, но всё пошло по-другому, до простого обыденно, даже скучно. Будто Стиву сообщили, что Молли бросила очередного парня и загремела в полицейский участок.
Стив взял в руки снимок Рича и молча уставился на него. И молчал до тех пор, пока Джанни не встал с кресла и не тронул его за плечо.
— Ты в порядке, Стивви? — спросил он, пытаясь заглянуть ему в глаза.
— Да. Я в полном порядке, — спокойно ответил Стив и вновь стал рассматривать фотографию. — Вы ведёте их?
— Н-нет… пока.
— Не понял?
— Мы пока не вышли на их след в Мексике, но это дело нескольких часов.
— Фотографии мне сюда. Каждый день.
— Да, Стивви. И прослушку поставим в машину.
— Нет.
— Нет? Почему?
— Не спрашивай почему. Просто нет. Что смотришь?
— Ты точно в порядке?
Стив усмехнулся.
— Я так жалок, что ты готов отпаивать меня успокоительным? — спросил он, небрежно отбросив в сторону фотографию Рича.
— Ты подозрительно спокоен, скажем так.
— Ладно, не буду тебя разочаровывать. Но прежде ответь мне, Джан: за что?
— Что — за что?
— За что он так со мной поступил? Скажи, Джан, не скрывай своего мнения.
— И не собираюсь скрывать. Я много раз его выражал и озвучу ещё раз, если хочешь.
— Да, хочу.
— Ты давил на него.
— Давил, значит. Бил, кусал, пытал, заставлял полы мыть, пахать землю…
— Не передёргивай. Лучше бы заставлял.
— Ах, лучше бы заставлял.
— Да, лучше бы заставлял.
Стив сорвался на крик:
— А то, что я его защитил от него самого, — это как, уже не считается? А то, что он перестал бояться выходить на улицу, снял с себя очки, и эту уродливую, ненавистную мне и, уверен, ему тоже бейсболку, и этот чёртов, мать его, капюшон? А то, что он мог рисовать, составлять свои дурацкие программки, зарабатывать собственным трудом деньги, на которые ему, заметь, не надо было жить, имел собственную студию, обладал коллекциями и вообще всем, что только можно пожелать? У него же всего было выше крыши, Джан, — бриллиантов, шмотья, книг, часов, картин, скульптур, был целый, мать его, парк машин, мотоциклов, велосипедов, грёбаных скутеров! Я собирался подарить ему именную яхту и самолёт… Я…
Голос Стива сорвался, он вскочил и окончательно дал волю эмоциям:
— Сукин сын, мерзавец, свинья неблагодарная, говнюк, бродяга! Я пригрел змею на груди! Вот как он мне отплатил! Удрал! Просто удрал! И всего лишь для того, чтобы подцепить себе ёбаря!
— Стив! Стив!
— Что — Стив? Что — Стив? Не желаю ничего слушать! Я сам буду думать и сам делать выводы, договорились? Каждый день отчёт мне сюда!
Стив указал дрожащей от сильного возмущения рукой на большой стол, заваленный документами, которые он как раз просматривал, когда Джанни пришёл к нему в дом с сообщением.
— Отчёты будут, конечно, но тебе придётся ознакомиться и с моим мнением. Так вот, насчёт ёбаря ты перегибаешь.
— Поживём — увидим, — внезапно став спокойным, сказал Стив. — Иди, Джан. Я должен остаться один. Мне это сейчас нужно… как воздух…
Его голос дрогнул, губы тоже дрожали, и Джанни поспешно ретировался.
III
«Хоть бы меня не засекли эти чёртовы бабы, — думал он, имея в виду Маршу и Мелиссу, когда вышел из кабинета Стива и спускался в холл по белоснежным мраморным ступеням широкой центральной лестницы. — Пусть хоть раз дадут мне возможность тихо слинять из этого чёртова дома. А эта чёртова лестница закончится когда-нибудь?»
Но желанию Джанни не суждено было сбыться. Прямо у выхода он заметил Маршу, и, скорее всего, она пришла туда специально, чтобы столкнуться с ним. В шёлковом платье кораллового цвета, с ожерельем из натуральных жемчужин величиной с голубиное яйцо, она одновременно с Джанни подошла к сиявшим хрустальными гранями витражных стёкол входным дверям походкой собравшейся приветствовать подданных королевы и в ожидании, пока он подойдёт, встала в картинную позу, уперев одну руку в талию и вскинув голову как можно выше.
Изобразив подобие улыбки, но не сбавляя шага, Джанни слегка поклонился, приветствуя её, и дежуривший у двери дворецкий уже открыл дверь, но выйти Джанни не успел.
— Над вашим со Стивви осиным гнездом вновь сгустились тучи, судя по твоему виду, Джо? — услышал он.
— И какой у меня вид, Марша? — спросил он, стараясь быть вежливым.
— Как у побитой собаки.
— Собака — чересчур крупная субстанция для гнезда, ты не находишь? — по-прежнему вежливо заметил Джанни. — Я всего лишь пчела, и мне не место среди ос. Прости, я спешу.
Но Марша уже не смотрела на него. Голубые, виртуозно подправленные пластическими хирургами глаза глядели мимо него, и у Джанни возникло ощущение, будто ему плюнули прямо в лицо.
«Сука! — шептал он про себя, пока, спотыкаясь и чувствуя, как приливает к голове пульсирующая от пережитого унижения кровь, шёл к ожидавшему его автомобилю. — Окончательно изгадила мне день! Сука!»
Преподобный Хесус
I
Майкл направился мимо очереди к выкрашенному в белый цвет и довольно вместительному дому преподобного Хесуса, разместившемуся по левую сторону от часовни.
Ни один из не менее десятка охранников не попытался его остановить. Очень уж сильно высокий, стройный и стремительный гринго отличался от всех, кто окружал его в толпе или бывал на этой площади когда-либо. Отличался поистине королевской внешностью и уверенной, исполненной непривычного достоинства манерой поведения. Мало ли, кто он, этот ангелоподобный гринго, что так уверенно идёт в дом мимо толпы? Лучше пропустить его, не задавая лишних вопросов.
Осклабившись в ответ на вопросительную улыбку, плотно сбитый плосколицый служитель с готовностью снял пристёгнутый к стальному переносному столбу крюк с верёвкой, жестом приостановил движущийся поток паломников и пригласил Майкла пройти внутрь.
Приветливо махнув оставшимся на улице людям, Майкл вошёл в дом и первым делом снял бейсболку и очки, поскольку в полумраке небольшого холла, сквозь который просматривалось забитое беспорядочно цветущей зеленью патио, не было нужды в маскировочном камуфляже.
— Мне нужно переговорить с преподобным Хесусом наедине. Это срочно, — мягко, но безапелляционно обратился он к облачённому в монашескую сутану служителю довольно высокого роста, следившему за порядком в приёмной.
— Сейчас организую, сеньор, — с энтузиазмом ответил тот, исчез за выкрашенной ярко-синей краской дверью и быстро вернулся..
— Я сказал преподобному Хесусу, что юный сеньор — журналист…
— А ещё ты наверняка сказал ему, что я гринго, — прервал его Майкл. — Мне туда?
И, указав на дверь, из которой только что вышел служитель, пошёл к ней.
— Преподобный Хесус ждёт, — пролепетал ему в спину ошарашенный служитель.
II
Комната, в которой Хесус вёл приём паломников, была достаточно просторной, чтобы вместить сразу до десятка человек, и одновременно казалась тесной из-за множества зажжённых свечей. Тесноту усугубляло и огромное количество различных предметов, от которых мгновенно начинало пестрить в глазах: бус, ладанок, деревянных поделок, бумажных цветов, раскрашенных и усеянных искусственными камнями муляжей человеческих черепов, крестов и зеркалец в нарядных цветных оправах.
Стены были густо увешаны картинами и постерами с изображениями Девы Марии и Спасителя, а позади восседавшего на установленном в центре комнаты троне и выряженного в аляповато расшитый дешёвой золотой тесьмой балахон Хесуса красовалось явно сделанное на заказ и занимавшее всю центральную часть стены художественное полотно.
Это был написанный маслом лубочный портрет ребёнка лет семи, изображённого в полный рост и с воздетыми к небесам руками. Над покрытой буйными жёлтыми волосами головой мученика Мигелито — а сразу было понятно, что ребёнок изображает именно его, — светился нимб. На заднем плане, позади фигуры ребёнка, горели объятые пламенем строения, а над его головой, у верхней кромки картины, была нарисована дыра в разверзнувшихся и затянутых мрачными тучами небесах.
Из чрева дыры изливался поток лучей интенсивно-белого цвета.
Воздетые глаза мученика Мигелито были ядовито-голубого цвета, фигура была вытянутой, лицо — кукольным, да и вся картина страдала характерным для творений неумелых живописцев мучительным дисбалансом.
Полотно с собственным изображением настолько ошарашило Майкла, что он так и остался стоять в центре комнаты, расставив ноги и вытянув вдоль тела руки с забытыми в них бейсболкой и очками.
Майкл смотрел на картину, а Хесус смотрел на него.
— Мигелито?! — прошелестел он и стал сползать со стула с явным намерением то ли упасть в обморок, то ли грохнуться на колени.
— Сидеть! — очнувшись от ступора, негромко сказал Майкл. — И не вздумай зашуметь или грохнуться в обморок, иначе я тебя зарою прямо здесь, урод!
Хесус послушно, но явно с трудом заполз обратно. На располневшем отёчном лице новоявленного проповедника отражалась вся гамма испытываемых им чувств, от страха и восхищения до восторга, которую вызвал в нём такой живой и повзрослевший Майкл.
— Мигелито… — прохрипел он — и вдруг заверещал и стал плакать и бить себя по голове. — Мигелито, Мигелито, Мигелито…
— Заткнись, Хесус, — раздражённо поморщился Майкл. — Лучше скажи, за что ты меня так изуродовал?
— Изуродовал? А-а, это ты про картину? — проследив за его взглядом и по-прежнему дрожа от волнения, проговорил Хесус и вновь запричитал: — Мигелито, Мигелито, а это художник бестолочь попался, мой Мигелито, ты так вырос там, на небесах!
На этих словах он всё-таки сполз со стула и очень осторожно, чтобы не спровоцировать гнев Майкла, опустился перед ним на колени.
— Ты же пришёл оттуда, Мигелито? — спросил он, указывая сильно дрожащим пальцем на потолок.
— Нет, — глядя на Хесуса сверху вниз, сказал Майкл. — Я вошёл через дверь. И хватит разыгрывать комедию. У меня серьёзные претензии к тебе, и в твоих интересах, наглая наркоманская морда, успокоить меня. Если не хочешь, конечно, чтобы я разогнал ко всем чертям твою грёбаную контору. Ты меня понял?
— Конечно-конечно… Вот… ты… заговорил, и я сразу узнал прежнего Мигелито! Но скажи мне, мой ангел, как тебе удалось выжить? Ты же сгорел в том страшном пожаре.
— Кто видел, как я сгорел? Ах да, я и забыл. Ты же видел. Стоял и смотрел, как я собираюсь вознестись на небеса, примерно как пытается сделать этот ублюдок на картине.
— Художник попался бестолочь… — опять забормотал Хесус. — Я ему и фотку показал, и…
— Фотку? У тебя есть моя фотка?
— Да, — удивляясь удивлению Майкла, ответил Хесус. — Люди снимали тебя на свои фотоаппараты несколько раз. И в городе, и на праздниках…
— Покажи.
— Конечно-конечно!
Хесус с видимым усилием поднялся с колен и прошёл к высокому узкому шкафу-секретеру, втиснутому между выполненным в псевдобарочном стиле массивным комодом и таким же массивным диваном с гнутыми деревянными округлостями и аляповатой бархатной обивкой. Достав из верхнего ящика секретера бережно упакованную в обёрточную бумагу папку для документов, довольно долго вынимал из неё файл с несколькими фотографиями и, сделав несколько осторожных шагов, протянул его Майклу.
Его рука сильно дрожала, да и сам он выглядел не лучшим образом. Одутловатое от отёков лицо заметно посерело, на лбу выступили крупные капли пота.
— У тебя абстинентный синдром, Хесусито, — холодно заметил Майкл, принимая файл. — Иди уколись или глотни, не знаю, чего там тебе надобно. И не писайся со страху, я не собираюсь тебя сдавать.
— Я потерплю, мне не привыкать, — кланяясь Майклу чуть ли не в пояс, ответил Хесус. — И как тебе фотографии, мой ангел?
— Я потом посмотрю.
— Ты их забираешь?!
— Да, а что? Это же мои фотографии.
Хесус часто заморгал и, недолго думая, опять упал на колени и стал целовать пол возле ног Майкла.
— Не забирай их, Мигелито, — сквозь слёзы стал просить он. — Хуан убьёт меня. Ты помнишь Хуана? Он как раз сегодня уехал в Сальтильо по делам. Он тут всем хозяйством заведует. Переговоры ведёт с чиновниками и с крышей. Мы же в Мексике, здесь без крыши даже дышать не дадут. А Хуан свой везде — и в Мехико, и здесь. Кто ожидал, что он так поднимется? Всё ездит по вопросу твоего, то есть не твоего, а его, — Хесус указал дрожащей рукой куда-то в сторону, явно имея в виду картину за спиной, — я имею в виду мученика Мигелито, так вот, его храма, точнее, храма в твою… в его честь… А там и до причисления к лику святых недолго…
— Кончай лопотать, — осадил Хесуса Майкл. — Кстати, знаешь, к какому выводу я пришёл? И уже давно.
— К какому, Мигелито? — подобострастно глядя на Майкла скошенным глазом, спросил полураспластанный по полу Хесус.
Майкл посмотрел на него сверху вниз так, как рассматривают внезапно прилипшую к ботинкам грязь.
— Что человечество, за редким исключением, которое только подтверждает, как известно, правило, состоит либо из законченных подонков, либо из законченных придурков. И ещё. Миром правит невежество. Вот так вот, Хесусито.
Хесус ничего не ответил. Его мысли были заняты фотографиями, которые Майкл уже засунул в один из карманов своей окрашенной в камуфляжные цвета походной рубахи. С трудом подтянувшись, он сел на полу, вытянул вперёд ноги в изрядно поношенных туфлях и, обхватив голову руками, начал раскачиваться из стороны в сторону.
— Хуан убьёт меня, Мигелито. Он меня и так бьёт всё время, иногда даже ногами бьёт и, если бы не Лусиана, убил бы, наверное, давно. А я ему деньги зарабатываю, а он как уйдёт в запой — так и начинает драться. Отдай фотки, Мигелито, п-ж-а-а-л-с-т-а…
— И правильно делает, — сказал Майкл. — Надеюсь, что когда-нибудь он доведёт борьбу с тобой до конца.
— За что ты меня так ненавидишь, мой ангел?
— Я не твой ангел, так что заткнись и слушай, что я скажу!
Он вынул из бокового кармана крохотный походный блокнот с карандашом, быстро записал что-то на листке и, вырвав его из блокнота, бросил на пол в сторону Хесуса.
— Здесь адрес моей электронной почты. Получишь обратно фотки, когда на мою почту придёт твой — или Хуана, мне всё равно — отчёт с фотографиями приведённой в порядок могилы. Я знаю, ты сейчас понял, о какой могиле идёт речь. Суки! Сколько добра она вам обоим сделала! И чем вы ей отплатили? Чем? Оба жрёте, пьёте вдоволь, зарабатываете на моём имени чёртову кучу бабла, а она лежит там, заброшенная, никому не нужная! Ворота сломались, любая свинья может зайти и топтать её могилу, сколько пожелает! А Лусиана, эта корова деревенская, куда она смотрит? Как защищала её мамита, забыла уже, да?!
— Она замуж вышла за Хуана. Уже сеньора у нас. Он как прогнал Гуаделупе, так и женился на ней. Детки растут…
Майкл неожиданно присел на корточки перед Хесусом, и тот буквально обомлел от страха.
— Сиди, где сидишь, мешок с говном, не дёргайся, — тихо сказал он, насмешливо разглядывая Хесуса. — Я говорю, не дёргайся, иначе я за себя не отвечаю. Очень уж мне хочется начистить тебе физиономию. Хуану передашь, что он неблагодарная свинья. Скажешь, Мигелито велел передать тебе, что ты, Хуан, оказывается, неблагодарная свинья и что он был о тебе лучшего мнения.
Он встал, перешагнул через вытянутые ноги инстинктивно прикрывшего руками голову Хесуса и пошёл по направлению ко второму выходу, через который обычно покидали комнату паломники.
Уже у входа обернулся и спросил:
— Хесус, а где Панчито?
— Панчито? Какой Панчито? — оставаясь сидеть на полу и часто моргая покрасневшими веками, спросил Хесус.
— Шофёр Мигеля Фернандеса.
— А-а, этот. Он исчез. Сразу после пожара. Говорили, что Мигель убил его.
— Кто говорил?
— Маргарита, его мать, говорила, а следом за ней уже и люди повторяют. Она тогда сдала их всех с потрохами. Поехала в Мехико и там сдала их полиции.
— Кого — их?
— Ньето и Мигеля. И ещё кое-кого из власти — и мэра Родригеса, и судью Моралеса, и прокурора Лопеса. Только Лопес умер через два месяца. От цирроза умер. Печень у него, говорят, вся клочьями была. А Ньето отмазался и сейчас большая шишка в Мехико. Нам с Хуаном помогает дела делать. Не безвозмездно, конечно, зато свой человек. А вот Мигель уехал. Куда — не знаю, врать не буду, жив или нет — тоже не знаю. Донья Аугуста, мать его, с ума сошла. Похоронили её уже лет пять назад, наверное. Ходила по улицам вся размалёванная и кричала: «Где мой сын, куда вы дели моего сына?» Дочка тоже уехала, куда-то в Штаты, говорят. А вот жинка осталась. Разжирела, как корова, еле ходит.
— Отлично! — сказал Майкл, но Хесус так и не понял, что он имел в виду: исчезновение Мигеля Фернандеса или то, что его жена разжирела, как корова.
Он хотел было вновь заканючить про фотографии, но Майкл не стал слушать.
— Слушай, придурок, — уже открыв дверь, чтобы уйти, сказал он. — У тебя и Хуана мало времени. И дело вовсе не в фотках. Не в ваших интересах, чтобы я объявился здесь открыто, не так ли? Святость святостью, а бизнес никто не отменял. Так что приведёте все могилы в порядок. Немедленно. Я ясно выразился?
— Даже сеньоры Инес? — льстиво спросил Хесус.
— Я сказал — все, значит, и её тоже. Мёртвые сраму не имут, это я об Инес сейчас. Слышал такую поговорку?
— Да, Мигелито, конечно, слышал. Я всё понял. Всё сделаем. А могилку сеньоры Тересы всю позолотим. Я тебе клянусь честью!
— Честь — не то слово, которое ты должен произносить, свинья. Ни ты, ни Хуан. На всё про всё у вас месяц, — добавил он, сказав про месяц не потому, что Хесус и Хуан не справились бы раньше, а потому, что сам не знал, когда сможет пользоваться почтой, и назвал месячный срок, в общем-то, произвольно. — Слышишь, ты? У вас месяц, чтобы вылизать кладбище, установить ограду, поставить охрану и «позолотить», как ты обещал, могилы. Да, и ещё! Восстановите кладбищенскую часовню, чтобы любой мог помолиться за упокой души моей мамиты и попросить у неё заступничества. Идиоты, она же покровительствовала мне, а значит, тоже святая. Это же дополнительный источник дохода, как вы не понимаете своими тупыми мозгами? Так и передашь Хуану. Ты понял? Понял, я спрашиваю?!
— Да-да, понял, всё понял, — отбивая поклоны, заверещал Хесус.
— У тебя пена на губах, — брезгливо сказал Майкл. — Утрись своей фальшивой сутаной, скотина.
И ушёл, громко хлопнув дверью. А Хесус потерял сознание и пришёл в себя только в реанимации, куда попал после того, как его обнаружили на полу с почерневшим лицом и пеной на губах.
— К нам приходил Мигелито, — были первые слова Хесуса, когда Хуан пришёл навестить его. — Ты слышишь? Ты слышишь меня?
III
Пока Майкл ходил по своим делам, Рич поговорил с мамой Джел, а следом позвонил детям, но звонок оказался неудачным. Трубку взяла прислуга и на ломаном английском сообщила Ричу, что «детвора спят».
— Поехали, — прервал размышления Рича по поводу отношений с детьми Майкл и плюхнулся на сиденье. — Я чувствую себя как выжатый лимон.
Рич завёл двигатель и, лавируя в потоке машин и паломников, двинулся в сторону городка.
— Как прошёл визит? — спросил он, обернувшись к Майклу в тот момент, когда тот украдкой вытирал глаза.
Ричу стало жаль своего скрытного и явно травмированного прошлым спутника. Сразу захотелось сделать для него что-то особенное. Показать, к примеру, на пальцах какой-нибудь чумовой фокус или остановить машину и пройтись на руках по жаркому асфальтовому полотну. Или рассказать невероятно смешную историю, дождаться, пока он рассмеётся, встряхнёт кудрявой головой и начнёт напевать себе под нос свои мудрёные песни.
— Хочешь, покажу свои фотки, когда я был маленьким? — услышал он и даже не сразу понял, что Майкл обращается к нему.
— Эй, Рич! Я тебе говорю, — толкнул он Рича. — Очнись.
— Оу. Конечно, — отозвался Рич. — Конечно, хочу, Майк.
— И я хочу.
Поймав удивлённый взгляд, Майкл засмеялся, и у Рича отлегло от сердца.
— Припаркуйся парень, — смеясь, предложил Майкл. — Я же не буду показывать тебе фотки на ходу!
— Чёрт, не догадался, — крутанул головой Рич.
Они припарковались на ближайшем свободном месте и стали смотреть фотографии.
Их было совсем немного. Четыре цветных снимка, снятых когда-то и кем-то неизвестным на дешёвую мыльницу.
Стройный малыш с кудрявой головой сосредоточенно смотрит мимо объектива. У маленького Мигелито нежный овал лица, точёные черты, кудрявая круглая голова, и он так хорош собой, что кажется игрушечным. Худое и ладное тело напряжено, и создаётся впечатление, что Мигелито готов сорваться с места и убежать. И у него умный и настороженный взгляд.
— Это первая фотка по времени, — пояснил Майкл, — и здесь я пока не привык к новой жизни. Я знаю, где её сделали. На площади, в мой самый первый выход в город.
— У тебя довольно измученный вид.
— О да. Я был очень уставшим морально. Да и физически тоже.
— Что это за новая жизнь, Майкл? — как бы невзначай спросил Рич.
— Потом расскажу. Оу, это же мамита!
Возглас Майкла был посвящён второй фотографии. Крупная красивая женщина в длинной чёрной юбке и белоснежной кофте с кружевным воротником стоит рядом с держащим её за руку маленьким Мигелито.
— Моя мамита, — с нежностью произнёс Майкл. — Моя предательница.
Рич перестал разглядывать фотографию и внимательно посмотрел на Майкла.
— Предательница? И как она тебя предала?
— Очень просто. Умерла не вовремя. Бросила в самом начале пути.
— Покончила с собой?
— Можно сказать, да. Не лечилась, не слушала меня. Я был такой вот мелюзгой, — Майкл ткнул пальцем в сторону снимка, — но уже тогда соображал больше неё. Просил показаться врачам. Просил не доверять Инес.
— А кто это — Инес?
— А вот эта. И Гонсалито рядом, — сказал Майкл, указав пальцем на мужчину и женщину на следующем снимке, где в молчаливой многолюдной группе застыли все обитатели поместья Гонсало Гуттьереса, включая детей поварихи Сэльмы.
— Вы все вместе жили? — спросил Рич и тут же забыл о своём вопросе, поскольку взял в руки последний снимок и качнул головой в восхищении, разглядывая его.
Некто щёлкнул затвором, просто чтобы щёлкнуть, и явно не думал о результате.
Это случается. Удачно лёг свет, удачно был взят ракурс, встал в удачную позу маленький Мигелито.
Засунув руки в карманы штанов и задрав голову вверх, он разглядывает что-то в небесах.
— А-а, вот откуда тот мазила содрал сюжет своего шедевра, — засмеялся Майкл. — Только я здесь просто смотрю вверх, а на картине в доме у Хесуса — весь в сопливом пафосе. Меня чуть не стошнило от этой мазни. Просто смех и слёзы. Правда, не знаю, чего больше — первого или второго.
Он вновь засмеялся и с мечтательным выражением лица откинулся на спинку сиденья.
— Знаешь, а это прикольно — видеть, как тебе поклоняются. Скажи, а ты тоже предашь меня?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Рич чуть не поперхнулся собственной слюной.
— К-х-к-х-м, не понял? Предам? Тебя? Я дал повод так думать?
— Нет. Пока не дал. Но это ничего не значит. Прости, я иногда говорю загадками. Это всё оттого, что я озвучиваю не все свои мысли.
— Я уже это понял. Знаешь что, а расскажи-ка мне о себе. Хотя бы в двух словах.
— В двух словах? Без проблем. Я жил здесь, потом умер, вознёсся на небеса, преподобный Хесус увидел моё вознесение и сварганил вместе с Хуаном всё, что ты видишь вокруг. Всем удобно, и, главное, бабло льётся в карманы. Видел, сколько сувенирных лавочек там было? А площадь перед церковью помнишь? Индустрия выколачивания денег из простаков работает на полную катушку.
— Люди жаждут чуда, — заметил Рич.
— О да. Их хлебом не корми, только дай обмануть себя. Но город поднялся, люди зажили в разы лучше, везде идёт строительство, у всех машины, чистые и сытые дети. Нет худа без добра. Если людям нравится отдавать деньги взамен на веру в чудо, а кому-то от этого стало лучше жить — почему бы и нет?
— Давай вернёмся к разговору. Как именно ты умер, я уже слышал. Да и у людей тут поспрашивал, пока щёлкал их на камеру. А вот как ты в итоге выжил?
— Случайно. Гонсало и Инес сгорели, а я спасся. Надеюсь, Гонсалито попал в рай. Нет, не надеюсь — уверен!
— А эта… Инес?
— Инес — главный претендент на самую большую адскую сковороду. Прости, давай закончим на этом.
— Ладно. Понимаю, что тебе трудно говорить на эту тему. Но ещё один вопрос, точнее… — и Рич показал пальцами размеры, — …вопросик я тебе всё же задам. С твоего, надеюсь, позволения.
— Валяй.
— У тебя родители есть?
— У меня есть отец. Он живёт в Нью-Йорке.
— Я не видел, чтобы ты с ним общался.
— Мы в ссоре.
— Поэтому ты здесь, со мной?
— Ну, в общем — да.
— А почему ты жил здесь, если он там?
— Это уже два вопросика, как ты выразился.
— Не хочешь — не отвечай.
— Нет, отчего же, отвечу. Я жил с матерью, она меня и оставила в Мексике. А когда произошёл пожар, я… в общем… я вернулся домой. Я ответил?
— Не совсем. Ты жил в Мексике, в простой семье довольно среднего достатка, а в Нью-Йорке тебя ждали кубинские сигары и «феррари»?
— Не веришь?
— Не верю, прости. Нестыковка, понимаешь? А вот какая — я не пойму. Что-то всё время не сходится. Слишком ты…
— Какой?
— Самостоятельный, что ли? Нет, не то. Зрелый! Вот! Зрелый!
— Хочешь понять обо мне всё? Даже про мою мать?
— А ты хочешь рассказать мне о ней?
— Нет. Будет звучать как оправдание, а я не люблю оправдываться. Принимай меня таким, какой я есть.
— Хорошо. Как скажешь. Ну что, поехали?
— Поехали. Через город.
— Через город? Это ещё зачем?
— Мне нужна женщина. Ты не дёргайся, я сейчас объясню. Там есть бордель, ну был, по крайней мере, в мои времена. Гонсало туда бегал часто, и не только он, многие местные бегали. Меня тоже водил, нет-нет, не в этом смысле, а просто чтобы я ждал, пока он сделает своё дело. Я туда загляну… по-быстрому, хорошо?
Рич отрицательно покачал указательным пальцем и вырулил на дорогу. Но Майкл не отставал.
— Рич, ну я не могу терпеть. Мне нужна женщина. Особенно сейчас, после всех этих нервных нагрузок. И стояк замучил, сил нет! Р-и-и-ч!
— В твоём возрасте меня тоже стояк мучил, — заметил Рич. — Это нормально. Перетерпишь. Мы и так вон сколько времени потеряли, пока ты тут по своим делам бегал. Перелезь на заднее сиденье и помоги себе сам. Знаешь, как это делается, надеюсь.
— Рич! Не разговаривай со мной так, будто тебе сто лет! Я не хочу дрочить и не могу терпеть. У меня яйца болят! Бабу хочу! Бабу! Ну Ри-ич! Ну пожалуйста!
В итоге Рич сдался.
— Чёрт с тобой, поехали. Я голоден к тому же. Надеюсь, в центре можно перекусить?
— Ещё как можно. Тебе понравится.
Рич хотел поинтересоваться у Майкла, есть ли у него презервативы, а то мало ли что, вдруг в здешних местах, несмотря на наличие спутниковых тарелок и припаркованных у домов автомобилей, и слыхом о них не слыхивали. Но не стал.
«Парень, который моет с мылом каждое яблоко, не может не позаботиться о себе», — резонно подумал он, не подозревая, что Майкл таскал с собой не только презервативы, но и флакон с антибактериальным средством. А если бы узнал, посмеялся бы, наверное, над его дотошностью, добродушно крутанув круглой головой.
Они заехали в город, и Майкл указал дорогу к рынку, возле которого на небольшой тесной площади размещались все знакомые ему с детства места: бар, в котором коротал часы безделья Гонсало, автобусная остановка, откуда сбежала его мать, предоставив маленькому Майклу самому решать свою судьбу, и тот самый бордель, столько раз заставлявший донью Кармелиту поджимать в экстазе возмущения тонкие губы.
Майкл выглянул в открытое окно и, сопроводив свои слова выразительным подмигиванием, уточнил у первого же встреченного и сильно подвыпившего горожанина, есть ли ещё в городе то самое место, в котором он мог бы отдохнуть в приятной компании. Понимающе ухмыльнувшись, горожанин указал в направлении боковой улочки, из которой выглядывало выкрашенное в яркий канареечный цвет и обросшее со всех сторон нелепыми и явно новодельными пристройками старое здание.
— Тебе прямиком туда, гринго, — весело крикнул он. — И не забудь передать цыпочкам привет от старины Освальдо.
— Передам, дружище! — крикнул в ответ Майкл.
Уже открыв автомобильную дверь, чтобы выйти, он снял только что надетые очки и дёрнул Рича за рукав лёгкой ветровки, в которой Рич проводил уже пятое или шестое путешествие подряд из-за её «офигенного», как он выражался, удобства.
— Парень, ты ещё здесь? — нетерпеливо спросил голодный и от этого раздражённый Рич.
— Я подумал, а может, ты потому не трахаешься с тёлками, что предпочитаешь мужчин?
Рич смог ответить только через несколько секунд.
— Что ты сказал? То есть ты сейчас подумал, что я педик? Чёрт, как мне надоела эта тема! В наши дни её муссируют все кому не лень, и даже мой чудесный спутник не удержался!
И Рич в сердцах стукнул кулаком по панели.
— Спасибо за чудесного спутника, было приятно, — никак не реагируя на раздражённое выступление Рича, сказал Майкл. — В принципе, я могу тебя трахнуть. Нет, я никогда не трахал мужиков, это очень сильно не моё, но ради дружбы с тобой, так и быть, я готов пойти против собственных принципов и желаний.
Ричу вновь показалось, что он ослышался.
— Что ты сейчас сказал, п-п-повтори? — заикаясь от возмущения, спросил он.
— Да ты не стесняйся. Я никому не скажу. Я серьёзно, Рич. Не стесняйся.
— То есть ты сказал, что готов меня трахнуть? ТЫ — МЕНЯ?
— Да. А что такого?
Рич перевёл дух. Потом опять перевёл. Повторил так несколько раз и заговорил, только когда понял, что сможет держать себя в руках.
— Нет, я тебе по-другому сейчас кое-что объясню, просто чтобы ты раз и навсегда уяснил себе некоторые вещи. Хорошо?
— Ого. Вот это взгляд, — удивлённо пропел Майкл. — Говори, а я послушаю.
— Знаешь, что удержало меня сейчас от того, чтобы не начистить до крови твою ангельскую мордочку? — выдохнул Рич. — Нет, вовсе не твоя красота, не надейся! Меня удержал только твой возраст. Понимаешь, не хочу унижать себя тем, что начистил физиономию малолетке. И вот ещё что. Ты сейчас возьмёшь свои слова назад, извинишься передо мной и пойдёшь к своим шлюхам. Понял?
— Произнесённые слова нельзя взять назад. Даже если я извинюсь, память о них будет жить.
— Философствуем, значит? Оскорбил меня, а теперь ведёшь умные речи? С чего ты взял, что тебе надо удовлетворить некие мои желания? А может, наоборот? Может, чтобы удовлетворить мои тайные желания, это тебе надо подставить свою очень даже соблазнительную, между нами, девочками, попку? Может, это ты обладаешь теми качествами, что способны сводить меня с ума? Не пришло такое в голову ни разу?
— Я, наверное, умру в тот день, когда кто-то трахнет меня в задницу, — самым серьёзным тоном ответил Майкл. — Я в таких передрягах побывал, столько раз ходил по краю, столько раз был на грани, но ни одна морда на свете не сможет сказать: «Я его отжарил!» Нет, я умру, наверное, в тот день!
— Представь себе, мне тоже как-то не с руки подставлять кому-то свою задницу, — сказал Рич. — Ничего, чёрт возьми, не имею против тех, кому нравится анальный секс, ради бога. Но у меня свой путь.
— Если у тебя свой путь, когда ты успел разглядеть мою задницу? Я ношу свободные штаны, ничего не обтягиваю. Когда ты успел?
— Ночью в мотеле. Ты же спишь голый. Будешь отрицать?
— Нет.
— Ты скинул с себя одеяло во сне, а я не спал, вот и увидел. И даже сфотографировал. Впервые снимал голого парня. Интересный опыт, кстати.
— Да? Надо будет попробовать. Ляжешь голым, а я тебя пощёлкаю, лады?
— Сделаю вид, что не слышал. Кстати, а где были твои родители, когда ты «ходил по краю»? Отчего не примчались спасать тебя на «феррари» с кубинскими сигарами в зубах?
— Я жил с матерью. А сейчас живу с отцом, только и всего.
— Не хочешь говорить — не надо. Будешь извиняться?
— Нет. Я хотел как лучше.
— И это ты называешь «лучше»? Давай катись к своим шлюхам, но не задерживайся, а то уеду отсюда без тебя, клянусь честью.
Не сказав больше ни слова, Майкл ушёл, а Рич ещё долго не мог прийти в себя. Мозг кипел, будто его поставили на разогретую плиту, грудь распирало, вспотевшие от волнения ладони непроизвольно сжимались и разжимались.
«Это надо же — предложить мне такое! — думал он. — И ведь сознательно провоцирует, толкает на разборку, испытывает моё терпение. Вот чёртов мальчишка! А может, он меня проверяет?»
Внезапно пришедшая мысль о проверке сразу остудила воинственный пыл, и, успокоившись, Рич стал размышлять.
«Точно. Это была проверка. А зачем? Задумал, видимо, что-то. И вопрос этот, про предательство. К чему он был? Что-то тут не так, Рич. Ты ведь уже заметил, что Майкл не принимает спонтанных решений. Не тот он парень. Он явно проверяет тебя. Но зачем? Чего он добивается?»
Ответов на вопросы не было, но сеанс самоанализа явно пошёл на пользу. Легонько ударив руками по рулю, Рич вылез из машины, закинул на плечо кофр с аппаратурой и в поисках еды пошёл в ту же сторону, куда до этого направился Майкл.
IV
Вернувшись, оба вели себя так, будто между ними ничего не произошло. Похожий на сытую кошку Майкл, сонно потягиваясь, разместился на сиденье с явным намерением поспать. Рич тоже был настроен благодушно. Его хорошему настроению явно поспособствовали вкуснейшие фахитас с тортильей и сметаной в качестве соуса, которые он чуть ли не проглотил вместе с тарелкой в первой же встреченной им такерии.
От острых приправ хотелось пить, но опыт жизни на перекладных научил Рича загодя предусматривать различные ситуации, поэтому сразу после трапезы он заглянул в ближайший магазинчик и купил там целую упаковку колы и несколько бутылок минеральной воды.
Он опустошил колу, вынул другую, молча предложил её Майклу, тот молча показал ему свою бутылку с водой и, приподняв её в приветственном жесте, открыл и прильнул к горлышку.
Рич молча наблюдал, как он пьёт.
— Чего уставился, фотограф? — спросил Майкл, когда опустошил до конца свою бутылку. — Завидуешь?
— Хорошо провёл время?
— Нормально. Взял двух девчонок, если их можно так назвать, одну трахнул, другая отсосала мне, заплатил и ушёл. Цены смешные, я платил баксами и обеим на чай оставил до фига, так что они чуть не свихнулись от счастья.
— Старые?
— Не молодые, скажем так.
— А молоденьких не было, что ли?
— Может, и были, но мне не попались. Точнее, сидела одна на диване, там холл такой убогий, приходишь — они сидят, а ты выбираешь. Но она была совсем малолетка. Не могу я.
— В Мексике никто не обращает внимания на возраст. Неофициально, конечно. Да и ты не сильно взрослый, чтобы париться по этому поводу.
— Я обращаю. Не возбуждают, и вообще.
— Понял. Скажи, а какие женщины тебе нравятся? Есть определённый тип девушек, глядя на которых, ты думаешь — вот, это моё?
— Мне любой тип нравится. Старые и молодые, высокие и коротышки, толстые и худые, белые и чёрные, в горошек и в полоску, умные и глупые. Есть лишь одно условие.
— И какое? — с добродушной иронией спросил Рич, вновь удивлённый услышанным.
«Рассуждает со знанием дела, будто ему уже лет сорок по крайней мере», — подумал он.
— Женщина должна быть опрятной и здоровой. Я брезглив.
— Шлюхи, которых ты сейчас отжарил, были здоровыми и чистыми?
— Понятия не имею, какими они были, я просто заставил обеих пойти и помыться. Одна пыталась возразить. «Я же только минет должна сделать, — говорит она мне. — Зачем мне мыться?» Представляешь? Пришлось цыкнуть на неё как следует. Ещё и зубы заставил почистить.
Рич от души рассмеялся, отдал Майклу снимки, которые продолжал разглядывать всё время, пока Майкл говорил, и предложил ехать.
— Учти, у меня есть девушка, которая и есть мой идеал.
— Так, значит, у тебя всё же есть идеал?
— Есть. Но мы не вместе, и неизвестно, будем ли вместе когда-нибудь. Просто мельком увидел её в толпе. Даже не знаю, как зовут, где живёт, с кем гуляет…
— Я понял. Желаю тебе встретить её. И верю, что это случится.
— Спасибо.
— Поехали?
— Постой ещё секунду. У меня не всё.
— Говори, Майк.
— А знаешь, Рич, я, пока был с ними, думал о нашем с тобой разговоре. Это было очень прикольно — я трахаюсь, баба стонет подо мной, даже визжать хотела, но я запретил, ненавижу визжащих баб, бр-р, так вот, она подмахивает и стонет, а я думаю о нашем разговоре. Прикольно, правда?
— А меня не удивило сейчас твоё заявление. Ты вполне мог думать о произошедшем разговоре во время секса. Я заметил, что ты вообще рассуждаешь как взрослый. И реакции у тебя взрослые, и чувства. В восемнадцать лет любой мужчина — ещё сущий оболтус, поэтому удивительно за тобой наблюдать. А лично я точно впервые сталкиваюсь с таким, как ты.
— И какой я?
— Я же сказал — взрослый.
— Как живу, так и чувствую.
— Не уверен, что причина в твоей чувствительности, точнее, не только в ней. Скорее, это врождённое свойство ума, психотип, набор генов, а не только жизненные обстоятельства, хотя я в этом тоже не очень разбираюсь. Да, ну и о чём ты думал во время секса, красавчик?
— Я подумал, что знаю, почему ты избегаешь женщин.
— О! Началось! Сейчас я услышу о том, что я латентный гомосексуал.
— Нет. Ты не потому избегаешь женщин. И ты никакой не гомосексуал. И не бывает латентных гомосексуалов. Это заблуждение. Гомосексуализм либо есть, либо нет. А вся эта хренотень про латентность просто призвана оправдать степень внутренней дозволенности, скажем так.
— Понял, — вздохнул Рич. — И почему, по-твоему, я их избегаю?
— Потому что ты до сих пор любишь Дейзи.
Рич отвернулся и молча завёл двигатель.
— И вот ещё что, — продолжил свою мысль Майкл. — Я мечтаю встретить такую вот Дейзи и так же, как ты, любить только её одну. Всю оставшуюся жизнь!
— Обязательно встретишь, — помолчав, сказал Рич. — Вот увидишь, это когда-нибудь произойдёт. Да ты и встретил её, разве нет?
Майкл довольно улыбнулся.
— Где твой айпад? — спросил он, шаря среди вещей. — Хочу выработать маршрут поездки в Мехико.
— Нет, Майкл. Мы не остановимся в Мехико.
— Нет? Почему?
— Потому что мы с тобой здесь, а должны были быть там со вчерашнего дня. В общем, я не успею, если остановлюсь. Сейчас транзитом через Мехико — и-и-и… в Буэнос-Айрес. Меня там ждут.
— Говорят, сумасшедший город!
— О да! Я был в нём пока лишь раз и влюбился на всю жизнь, хотя грязь и бомжи там неимоверные. Не во всех районах, конечно. А какое там мясо! М-м-м…
— Так чего мы ждём? Жми!
Ты ничего не скрываешь от меня?
I
Джанни и Стив встретились в ресторане смешанной и азиатской кухни, куда Стив любил периодически заглядывать, несмотря на традиционно большое количество толпящегося там народу.
Джанни пришёл немного раньше установленного в разговоре срока. Впрочем, он всегда так делал, когда они со Стивом договаривались пообщаться в людном месте, потому что, по его собственному выражению, хотел поймать атмосферу до того, как её опошлит Стив.
Было неожиданно мало посетителей, и весьма довольный полупустым залом Джанни удобно расположился на мягком диване спиной к входу и, одобрительно кивнув расположившемуся неподалёку Вишне, заказал подскочившему официанту рюмку русской водки с лимоном. Затем набрал Стива, услышал, что тот вот-вот будет на месте, и распорядился выставлять на стол заранее оговорённый заказ.
— В трудный период нет лучшего стимула для его преодоления, чем азиатская еда, — весело сказал стремительно подошедший Стив. — Сиди-сиди, я же не девица, чтобы вскакивать при моём появлении. Вишня, привет и тебе.
Вишня махнул ему рукой и слегка привстал в поклоне.
— Не пойму тебя, Джан, — сказал Стив. — Зачем тебя охранять? Ты что, кинозвезда? Даже меня охраняют не так заметно. Охрана — это для бандитов и нуворишей, а ты грёбаный буржуа либералистских взглядов.
— А кто тогда ты?
— Я унылый республиканец.
Оба засмеялись, и Джанни, пожав плечами, коротко сказал:
— Мы с Вишней друзья.
— Дружба — это хорошо. Легче подкрасться, когда возникает желание перегрызть друг другу глотки.
— Слава Создателю, ты в хорошем настроении. А то я уже забыл, как выглядит твоя улыбка, — заметил Джанни.
— Мою улыбку нельзя забыть, — с серьёзным выражением лица сказал Стив. — Она незабываема, как у Джоконды.
— Тьфу-тьфу, не сглазь, — шутливо щёлкнул пальцами Джанни. — Ещё та крокодилица наша малышка Джо. Никогда не понимал её тайны, хотя на моё восхищение шедевром это никак не повлияло.
— Вот! — назидательно сказал Стив. — Вот она, сила внушения! Леонардо заложил её в Джоконду примерно так, как минируют поля — квадратно-гнездовым способом. И сделал это исключительно с целью нанести наибольший вред противнику, то есть нам.
— Интересная версия тайны притягательности Джоконды, — заметил Джанни.
— Старик Лео оказался гениальным маркетологом, только и всего. Сфокусировал взгляд, чуть приподнял уголки губ, правильно расположил руки и, главное, дал всему этому нужное освещение. Ещё и таскал её повсюду с собой. Нехилый получился провенанс.
— Как у тебя всё просто, парень! Только ты забыл о главном.
— Это о чём, интересно?
— О волшебной силе искусства.
— Ни о чём я не забыл. И нет никакой магии искусства без правильной раскрутки. Ну вознёс Джоконду когда-то Вазари, подумаешь, не это ведь главное, а то, о чём я сказал ранее.
— Вазари вознёс её со слов современников-живописцев, которые восхищались картиной уже тогда, заметь.
— Да-да, и Рафаэль её боготворил, я знаю, и тем не менее. Кто бы помнил об этом сегодня, если бы не цепь удачно сложившихся обстоятельств? Картина ведь даже не подписана. Просто у неё оказалась удачная судьба. Она была всегда с Леонардо, потом висела в бане у Франциска, там её увидели многие-многие люди, передавали о ней из уст в уста, затем она оказалась у Наполеона, затем в Лувре, где на неё никто не обращал особого внимания, пока за неё не взялась парижская богема. А ведь это — уже девятнадцатый век! Именно они, литераторы и прочие завсегдатаи парижских салонов, сделали лучшую историю малышке Джо. Вот где крылся секрет её популярности. В сарафанном радио! Ещё и история с похищением добавила перцу! Представь себе, что та же Джоконда после смерти Франциска попала в руки коллекционеров и просто кочевала из собрания в собрание. Висела бы, к примеру, тихо в моём кабинете или в запасниках музеев. Или кисла бы в нужной температуре банковского хранилища. И кто бы помнил о ней, кроме кучки повёрнутых искусствоведов и коллекционеров, при таком раскладе? Вот скажи мне, кто?
— Скорее всего, никто.
— Вот! Потому что в наше смутное время можно прославиться лишь при соблюдении двух условий. Первое — надо оказаться в нужный час в нужном месте, и второе — иметь хорошую раскрутку.
— Как-то ты всё упрощаешь, Стивви.
— Безусловно, я упрощаю. Иначе мои гениальные мысли не найдут понимания у некоторых лысых умников.
Джанни молча улыбнулся.
II
Они хорошо поели и выпили. Оба, не сговариваясь, отказались от десерта, зато попросили принести кофе.
— Чёртовы снобы! Нет чтобы тупо выпить колы, — проворчал Стив. — И что? Приступим к разговору?
— Судя по твоему настроению, дома всё наладилось.
— Нет. Но подвижки наблюдаются. Мы помирились этой ночью, хе-хе. Долго говорили потом, почти до утра. Она вроде верит, что я не изменяю ей, но не верит, что я не веду двойную жизнь. Ты, говорит, живёшь другой жизнью, в которой главное место занимают твой друг Джо и какие-то ваши с ним тёмные дела. Я, говорит, могла бы с этим смириться, если бы не опасалась, что твоя другая жизнь всплывёт однажды здесь, в твоей этой жизни, и утопит и всех нас, и нашу репутацию. Затрахала своей аналитикой, сил нет. При этом ей не даёт покоя именно ревность. Она же знает, что сама дала повод к возможным изменам с моей стороны. Она мне даже не отсосала ни разу, ты в курсе? Только в руки возьмёт мой пенис, брезгливо так, будто делает одолжение, — и всё.
Джанни промолчал. Он не знал, как комментировать откровения Стива.
— Понимает ведь, что я вполне могу желать и желаю того, что она не в состоянии мне дать или даёт таким образом, что я каждый раз чувствую себя вымазанным в дерьме. Сука!
— Стив, — не выдержал Джанни. — Но ведь именно это тебе в ней и нравится!
Стив лишь усмехнулся, и нельзя было понять, согласен он с доводами друга или нет.
— В любом случае в интуиции ей не откажешь, — добавил Джанни.
— О-о да, — согласился Стив. — Даже мне фору даст! И малышка Молли ей под стать. Вынюхивает, выспрашивает. Сядут потом в уголочке — и ну шушукаться. Две крыски.
Джанни опять подумал, что у него всегда становится приятно на душе, когда Стив ругает своих женщин.
«А ты пошляк, Джанни Альдони, — мысленно попенял он себе. — Радуешься всякой мелочовке».
Разговор прервал звонок на смартфон Стива, и, пока он говорил, Джанни разглядывал публику и хорошо знакомый ему интерьер и морщился при воспоминании о прошедшем только что обеде, поскольку, в отличие от Стива, так и не смог полюбить азиатскую кухню.
— Знаешь, какая у моей жены идея примирения? — закончив разговор, спросил Стив, положил смартфон рядом с недопитым виски, закинул ногу на ногу и попросил официанта принести колу.
Одетый в ярко-оранжевую униформу официант умчался выполнять заказ, а Стив, не дожидаясь, пока Джанни задаст ему встречный вопрос, ответил сам:
— Она хочет, чтобы я прекратил поездки, выкинул на помойку дружбу с тобой и всё-таки занялся политикой.
— Знал, что когда-нибудь услышу это, Стивви.
— Я тоже не удивился. Как же иначе? Это же семейная традиция — держать мужчин одновременно под каблуком и в политике.
— И что ты решил? Насчёт двух первых пунктов можешь не беспокоиться, я знаю ответ. А вот политика…
— Не смеши! Я не буду заниматься политикой хотя бы потому, что ею занят мой тесть. Если бы мой тесть был занят бизнесом, как когда-то, я бы обязательно стал политиком. Вот так вот. Или я — или он. Ненавидит меня с первой минуты, неблагодарная тварь, старый мудак, рогоносец, тряпка!
— Я понял. Давай перейдём к другим делам.
— Тебе не терпится услышать мои проклятья в свой адрес из-за того, что ты так замечательно прошляпил мне Майкла? Ладно-ладно, шучу. Я практически зарыл топор войны, тем более что махать им тоже не с руки, так как тебе всё равно, машу я или нет. Тебе просто пофиг, парень. Чего молчишь?
— Слова не скажу, пока ты не прекратишь сам себя заводить.
— Всё. Уже прекратил, чёрт с тобой. Ну что, начнём? Итак, любовнички едут в Буэнос-мать-его-Айрес?
— Стив!
— Я задал вопрос.
— Да, едут. Чёрт побери, Стив, ты опять за своё!
— Вот и отлично. Как приедут — берём. Тёпленькими. Можно прямо с постельки снять, почему бы и нет? И вот ещё что. Как только они прибудут туда, ты сообщаешь мне немедленно, и я сразу вылетаю.
— Ты?
— Да, Джан, возможно, ты будешь сейчас огорчён, но я принял решение лично управлять изъятием парочки из тёплой постельки. Всё. Вопрос исчерпан. Жду известия от тебя — и сразу же в самолёт.
И Стив встал, дав понять Джанни, что разговор окончен. Но у Джанни было другое мнение на этот счёт, и он отреагировал на поведение Стива так, как позволял себе в самых редких случаях.
— Вопрос не исчерпан, — не сдвинувшись с места, сказал он. — Вернись за стол, будь любезен.
— Это ты мне? — насмешливо поинтересовался Стив, но тем не менее, сел на покинутое минуту назад место.
На самом деле он ждал от Джанни подобной реакции. Противоречия между ними в связи с бегством Майкла росли как снежный ком, и его величина чем дальше, тем больше заслоняла пути к разумным и приемлемым компромиссам, да и разговор, что называется, начистоту давно назрел.
Избегать его дальше было бы глупо.
— Слушаю и повинуюсь, о звезда очей моих, — шутливо наклонил голову Стив, присаживаясь в оставленное минуту назад кресло. — Говори, о рахат-лукум моего сердца! Раб лампы внимает тебе, светлейший, со всем вниманием и усердием!
— Из твоего деланого раболепия выглядывают крокодильи зубы, так что не старайся, — отмахнулся Джанни. — Да и Аладдина больше нет. Был, да весь вышел.
— Значит, вышел.
Стив забарабанил пальцами по поверхности стола и подозвал официанта.
— Что будешь пить? — светским тоном осведомился он у Джанни.
— Не знаю. Я и так выпил виски в неположенное время.
— Не стесняйся, мой мальчик, не стесняйся. Виски — напиток настоящих мачо. А мы с тобой кто? Мы и есть настоящие мачо, значит, и пить можем в любое неположенное время.
Он поёрзал, крутанул головой, взъерошил пальцами волосы на голове и проворчал:
— Что за чёрт, ни одной симпатичной женской мордочки в зале. Одни уродины. Й-е-х-х, Джан, что-то давненько мы с тобой не встряхивались. Этот кровопийца все мозги замутил, так что я даже забыл про моих цыпочек. А знаешь, что я заметил? Я когда-то гулял напропалую, мы ещё на остров каждые две недели летали, как одержимые, помнишь?
— Да, помню. Как закончилась стройка, так мы и повадились.
— Золотые были времена! Так вот, когда я трахался на острове, как кролик, моя уважаемая супружница меня не ревновала. Нет, она всю жизнь ведёт себя как Отелло в юбке, но такой неприкрытой ревности, как сейчас, я за ней не наблюдал. А я ведь по нескольку девочек за сутки отжаривал, помнишь?
— Если втянуть в себя столько пудры…
— Ну да, я же говорю — гулял! А с некоторых пор веду почти монашеский образ жизни и на острове в последний раз был… постой, когда я был на острове, напомни-ка?
— Четыре месяца прошло.
— Вот. И я ни разу не изменил своей жене за последние четыре месяца.
— Налицо изменения в заявлениях, Стивви. Ты всегда уверял меня, что женщины на острове — это не измена, а часть антуража. А сейчас выясняется, что всё же измена.
— Ладно, не придирайся. Я и сейчас не считаю, что изменяю ей. Измена в моём представлении — это когда женщина, с которой ты идёшь налево, хотя бы в какой-то степени может конкурировать с твоей женой. Неважно чем: внешностью, умом, возрастом, мастью, статусом — неважно! Во всех остальных случаях это не измена, а так, перепих. Всё равно что поссал в кустах. Ладно!
С этими словами Стив резко хлопнул ладонью по столу и, прихлебнув из принесённого официантом ещё одного стакана семнадцатилетнего Ballantine’s, сказал:
— Я слушаю тебя. Ты же вроде хотел что-то сказать.
Джан не спеша взял со стола свой стакан и так же не спеша сделал внушительный глоток. Стив не сводил с него внимательного взгляда, в котором угадывались полное понимание того, что только собирался сказать Джанни, и готовность воевать с ним до конца.
— Я ставлю условие, — иронично-светским тоном сказал Джанни. — Либо ты вводишь меня в курс всех своих планов относительно дальнейших действий, либо я немедленно сообщаю Майклу о том, что ты собираешься лететь за ним в Аргентину. Я это могу, ты знаешь.
— Значит, условие, — сказал Стив. — Значит, можешь.
По его щекам забегали желваки.
— Значит, Джан ставит мне условие, — повторил он.
— Это ещё не всё, — невозмутимо продолжил Джанни.
— Я весь внимание, дружище.
— Мы полетим туда вместе, и я буду присутствовать при вашем разговоре. И я не позволю тебе оскорблять его или — тем паче — оказывать на него физическое воздействие.
— У-г-м-у-г-м, — промычал Стив, приподняв подбородок и как бы взглядывая сверху вниз в сторону Джанни. — Значит, «вместе». Значит, «тем паче».
— Да. Вместе. Да, тем паче.
Стив залпом опорожнил свой стакан и жестом попросил официанта повторить. Затем продолжил разговор с Джанни, но не так, как Джанни ожидал, — со свойственными ему взрывными интонациями, матерщиной и бесконечными, переполненными бьющей через край энергией монологами, а спокойно и чинно, будто они рассуждали о пользе органических добавок для надоев молока у каких-нибудь швейцарских коров.
— Конечно, я выполню твоё условие, Джан. Мы столько лет вместе, мы так близки, мы как сиамские близнецы — вроде и видеть друг друга не можем подчас, но и друг без друга никак. Разве я могу игнорировать то, что только что услышал от тебя? Мы, конечно же, поедем вместе. Но.
Джанни вопросительно приподнял брови.
— Давай всё же договоримся, — усмехнулся Стив. — Всего лишь о паре деталей.
— Каких деталей?
— Ты не будешь вмешиваться в мои беседы с Майклом. Кстати, я и не собираюсь выяснять с ним отношения там, в Буэнос-Айресе. Для этого есть остров, там мы и поговорим. Обещаю… — и Стив жестом предупредил возможные возражения со стороны Джанни, — …обещаю, что разговор будет носить мирный характер. В мои планы не входят экзекуции, но я должен поговорить с ним. Ты же не будешь отрицать, что должен?
— Майкл будет отрицать. Я даже знаю, что он скажет.
— И что он скажет?
— Что он ничего тебе не должен. И ты сразу же разъяришься, я-то тебя знаю!
— Может, и вспылю, не отрицаю. Да, я такой. Взрывной, эмоциональный. Но я ни разу не принял опрометчивого решения. Ни разу. Так?
— Так. Вынужден это признать.
— Значит, договорились. Хорошо?
— Хорошо.
— А знаешь, меня удивляет твоя преданность ему, если честно. Он ведь даже ни разу тебе не позвонил. А ведь мог. Или позвонил?
И Стив испытующе взглянул на Джанни.
— Вынужден разочаровать тебя, Стивви, но Майкл мне не звонил. Ни разу. И я не буду скрывать: я обижен на него за это. Я думал, что он всё же любит меня хоть чуть-чуть.
— Людям свойственно проявлять эгоизм в этом возрасте.
— Согласен. Только меня это не сильно утешает. Однако на моё отношение к нему его равнодушие не оказало никакого влияния.
— А всё потому, что ты его раб.
— А ты?
— А я — нет.
— Может, было бы лучше, если бы ты был им?
— Может быть.
— Твоё мнение насчёт прослушки не изменилось?
— Нет. Я вдруг понял, что мне неинтересно, что я услышу или увижу.
— Как прикажешь. Кстати, он потерял осторожность. Побывал на своей страничке в Сети, возобновил приём заказов.
— Значит, уже нужны деньги. Что ж. У него будет возможность их заработать.
— В смысле?
— Я принял решение не держать его, как ты выражаешься, в золотой клетке. Не хочет жить в роскоши в Вест-Сайде — пожалуйста. Будет жить в другом месте. Переселю его в какой-нибудь Северный Ист-Сайд, тоже вполне приличный район, ха-ха. И жить он будет в какой-нибудь однокомнатной квартирке. И зарабатывать себе на жизнь своим грёбаным веб-дизайном. Он сам так захотел. Кстати, может преуспеть. Он же талантлив, как чёрт!
— А охрана? Ты снимешь охрану?
— Нет, конечно. Поселим рядом, пусть охраняют. Как его можно не охранять? Его же сразу хапнут. Мы же в джунглях, папочка, ты что, забыл?
— Да-а, — задумчиво протянул Джанни. — Забыл. Общаться с ним, надеюсь, будет можно?
— Сколько будет угодно твоей душе, мой сладкий. Я многое изменю в наших с ним отношениях. Очень многое. Может, даже всё.
В речах и вообще во всём поведении Стива Джанни сильно настораживало нечто, что ни объяснить, ни сформулировать он не мог. Ощущение то ли опасности, то ли недоговорённости так и вилось вокруг, но понять его, по крайней мере пока, Джанни был не в состоянии.
— И что? — вернул его к действительности Стив. — Я удовлетворил твои требования?
— В принципе, да. Хотя…
— Что ещё? — нетерпеливо спросил Стив.
— Стивви, ты ничего не скрываешь от меня?
— В каком смысле, Джан?
— Ты подозрительно спокоен. Признайся, ты что-то задумал.
— Ерунда. Я всего лишь хочу лично пообщаться с тем чёрным парнем.
— Стив, ты сошёл с ума?
— Если и сошёл, жизнь длинная, и у тебя всегда будет возможность засунуть меня в психушку. Думаю, здесь вы с Маршей будете заодно. А насчёт парня не беспокойся. Я пообщаюсь с ним так, что он не захочет обо мне говорить. Никогда. И нигде. И больше ничего с ним не случится. Просто не захочет обо мне говорить.
— А с Майклом?
— А с Майклом, как и сказал, я буду разговаривать уже на острове, потому что сразу после Буэнос-Айреса мы полетим туда. Готовь девочек, папочка!
— Ладно, посмотрим.
— Спасибо за одолжение!
Ставка
I
В стёклах иллюминатора поплыла бесконечная панорама Мехико, напоминавшего сверху наброшенное на горы и низины гигантское лоскутное одеяло. Самолёт набирал высоту и всё стремительнее удалялся прочь, но одеяло не кончалось, лишь сначала постепенно, а чем дальше, тем быстрее уменьшались в размерах его детали, и Майкл подумал, что очень сожалеет о том, что они с Ричем не успели там побывать.
— Чёрт возьми, Рич, оно когда-нибудь закончится? — спросил он. — Одно дело — теоретически знать о размерах Мехико, и со-о-овсем другое — видеть своими глазами!
Он откинулся на спинку сиденья и завёл разговор с Ричем, молча пережидавшим прелести взлёта.
— Мы с тобой обязательно должны побывать в Мехико. Эй, слышишь? Приедем с заданием, будем работать, потом сделаем выставку под названием «Два взгляда, брошенных со стороны». Издадим альбом.
— Ну и ну, — усмехнулся Рич и открыл глаза. — А заказчик кто?
— Мы сами себе закажем, — уверенно ответил Майкл. — Мы же гении, нащёлкаем снимков, сделаем рекламу, все будут смотреть и восхищаться, вот увидишь!
— Завидую твоему оптимизму, — отмахнулся Рич. — Всё непросто, хотя мы, конечно же, всех сделаем, кто сомневается!
— При чём тут оптимизм? Скажу отцу, а этого достаточно.
— Я предпочитаю пробиваться сам, — мягко отказался Рич.
— Я тоже. Но иногда нужен толчок извне, понимаешь? Ты хотел попасть в обойму, так?
Рич кивнул.
— Скажи, а почему ты не пошёл в артисты? — спросил он. — Или не стал моделью, к примеру? С твоей внешностью…
— Я хочу не благодаря внешности, хочу по итогам работы рук и мозга, понимаешь?
— А чем тебя не устраивают те две профессии?
— Почему это не устраивают? Устраивают. Это хорошие профессии, особенно актёрская, но они предполагают наличие двух исключённых для меня черт.
— Каких?
— Лицедейства и эксгибиционизма.
— Ого, как ты завернул!
— А что, будешь возражать? Проход по подиуму под взглядом десятков пар глаз — разве это не сеанс эксгибиционизма?
— В какой-то степени — да, конечно.
— И в актёрстве это присутствует. Перед камерой надо обнажиться. Не в буквальном смысле, я сейчас не об этом, а в переносном. Если ты не обнажился, не впустил в себя внешний мир, не позволил ему топтаться в тебе, заглядывать во все уголки твоей души, то ты не актёр, а так, проходной персонаж. А я интроверт. Улитка. У меня домик за спиной.
— А я думал — крылья.
Майкл улыбнулся.
«Когда он вот так улыбается, становится нежным и соблазнительным, как женщина, — подумал Рич. — Надо будет поработать с его улыбкой, отличная выйдет сессия».
— Майкл, как в тебе уживаются два таких разных персонажа?
— В смысле?
— «Лицедейство, эксгибиционизм» — и тут же жаргонные словечки, какой-то уличный сленг.
— Я же сказал — жил с матерью, да и потом было много всякого.
— И что?
— Выводы делай сам. Я ответил тебе. В Буэнос-Айресе сколько пробудем?
— Я пару дней. А ты останешься. Будешь ждать меня там, если хочешь, конечно.
— Останусь? Нет-нет, я поеду с тобой! Как только прилетим, ты похлопочешь, чтобы выбить мне разрешение на поездку.
— Не думаю, что это будет сложно, но и путешествие не из лёгких, предупреждаю. Там, хоть и лето, — это Антарктида, парень, а пингвины — ужасно вонючие существа. Кто-то здесь брезглив, разве нет?
— Моя брезгливость не распространяется на естество, трудностей я не боюсь, а на дворе глобальное потепление.
— Что ж, тогда, может, и поедем. По приезде сяду на телефон, разузнаю, что и как.
— А Буэнос-Айрес будем смотреть?
— На обратном пути, Майк. Вернёмся и полазим по нему хорошенько. Там есть что посмотреть. Это феерический город во всех смыслах, и в плохом в том числе, но так хорошо сохранившихся исторических кварталов ты больше не встретишь нигде.
— Даже в Европе?
— Тем более в Европе.
— Уау!
II
Они остановились в трёхзвёздочном отеле в районе Палермо-Сохо, наспех поели, поднялись наверх и разошлись по своим номерам. Рич ушёл к себе, а Майкл решил по-быстрому съездить в город. Он принял душ, надел свежее бельё, натянул то ли выцветшую от частых стирок, то ли состаренную изначально в результате дизайнерской задумки майку и лёгкие трикотажные штаны и заглянул к Ричу.
— Беру транспорт — и в путь, — объявил он с порога. — Съезжу в центр.
— Включи телефон.
— Уже включил.
Он ушёл, а Рич тоже залез в душ и переоделся. И только завалился на кровать, чтобы начать звонки, как в дверь постучали.
— Что-то забыл, что ли? — пожимая плечами, сказал себе Рич, встал и открыл дверь.
У порога, с засунутыми в карманы штанов руками, стоял мужчина. За ним толпилось ещё несколько мужчин, но сразу бросалось в глаза, что главный здесь — именно он, а ещё Рич сразу понял, что перед ним его соотечественники и что их появление перед его дверью вряд ли носит случайный характер.
Главный визитёр был одет с видимой демократичностью — в летние штаны и белую майку, но это был тот самый случай, когда штаны вполне могли стоить не менее тысячи баксов, а майка с размашистой ярко-красной фразой на груди «Зачем я здесь?», скорее всего, шилась по индивидуальному заказу. Мужчина был почти такого же роста, как Рич, находился в прекрасной физической форме, у него были явно знакомое с дорогим косметологическим уходом лицо и густые светлые волосы, подстриженные таким образом, чтобы при взгляде на них создавалось впечатление творческого беспорядка. Его глаза прятались за чёрными очками, но профессиональная память сразу подсказала Ричу имя того, кого он видел много раз по телевизору и на страницах самых престижных изданий.
— Стив Дженкинс, если я не ошибаюсь? — предположил он, сразу обозначив свою осведомлённость. — Привет. Я Рич Уильямс, фотограф. Рад встрече.
— Привет, и я тоже рад тебя видеть, — вежливо улыбнувшись, ответил Стив. — Могу я войти?
— Да, конечно.
Рич отошёл от двери и вытянул руку в приглашающем жесте.
— Спасибо, — кивнул Стив и, обернувшись к сопровождающим его людям, попросил их подождать за дверью.
— Кроме тебя, Джан. Ты идёшь со мной, — обратился он к невысокому, бритому наголо мужчине с нервным лицом и глубоко посаженными тёмными глазами.
Они вошли, и Стив хозяйским жестом привыкшего повелевать человека пригласил Рича занять одно из выставленных по углам кресел.
Сопровождавший его мужчина со странным именем садиться не стал.
— Будет важный разговор, — доверительно сообщил Ричу Стив и, сев в кресло напротив, снял очки, за которыми прятались довольно большие раскосые глаза красивого медового цвета.
Неожиданно Рич заметил в них выражение то ли ненависти, то ли сильной злобы.
«А жизнь сделала чувака мизантропом», — подумал он, пока садился в кресло, но, когда вновь взглянул на собеседника, тот уже овладел собой и смотрел на Рича лишь с вежливым нетерпением, как обычно смотрят, ожидая удобного момента начать неторопливую беседу.
— Не успел заглянуть в бар, — сказал Рич. — Давай-ка посмотрим, что там есть из выпивки.
— Не надо беспокоиться, мы здесь ненадолго. Присядь, — остановил его Стив.
Его спутник по-прежнему молчал. Выражение угрюмой скуки будто застыло на его лице.
— Как скажете, парни. Я слушаю вас.
— Ты в курсе, что похитил человека? — пошёл в атаку Стив.
Рич ошеломлённо уставился на него, затем перевёл по-прежнему удивлённый взгляд на Джанни и вновь взглянул на Стива.
— Парни, вы меня с кем-то спутали, — спокойно сказал он.
— Не просто человека. Ты похитил несовершеннолетнего, — не реагируя на его реплику, продолжил Стив.
До Рича постепенно стал доходить смысл его слов.
— А-а… ты имеешь в виду… — Он указал на входную дверь. — Ты Майка, что ли, имеешь в виду?
— Да, парень, — в тон ему ответил Стив. — Именно, как ты выражаешься, Майка. Ему ещё нет восемнадцати, ты в курсе?
— Он… он сказал, что ему уже исполнилось восемнадцать, — нахмурившись, ответил Рич. — И я его не похищал. Он сам изъявил желание поехать со мной.
— Во-первых, ему ещё нет восемнадцати. А во-вторых, как ты докажешь, что не заставил его уехать? Учти, его свидетельство в расчёт никто не возьмёт, поскольку он несовершеннолетний и вполне может не отвечать за свои слова и поступки. Я понимаю, что в нашей стране и в нашем штате нет однозначных правовых трактовок по несовершеннолетнему возрасту, но в любом случае он ещё очень юн. Достаточно, я подчеркну это, юн, чтобы суд мог инкриминировать тебе всё что угодно. Ты вполне мог, к примеру, запугать его. Налицо состав преступления, парень, и называется оно «похищение лица, не достигшего совершеннолетнего возраста».
— Мой бог, что за ерунда, — коротко вздохнув, сказал Рич. — Кстати, а могу я узнать, какое отношение к нему имеете э-э… вы, мистер Дженкинс?
— Он его отец, — вмешался в разговор Джанни.
— Отец?!
Рич изумлённо посмотрел на Джанни, затем перевёл взгляд на ухмыляющегося Стива.
— А почему тогда у него другая фамилия, и вообще, не очень-то вы и похожи с ним, — уже еле сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть этих наглецов из номера, спросил он.
— Майкл — мой внебрачный сын и усыновлён мной по всем правилам, — объяснил Стив.
— Я читал о Стиве Дженкинсе в прессе пару раз и что-то не встречал упоминаний о внебрачных детях, — глядя ему прямо в глаза, парировал Рич.
— А потому не встречал, любознательный мой, что внебрачные дети предполагают присутствие в жизни мужчины некой женщины, с которой он сотворил этих самых детей. И если мужчина к тому времени уже женат и он, чёрт возьми, не артист или поп-звезда, оглашение подобной информации откладывается на длительное время. По взаимному, заметь, согласию всех заинтересованных сторон. Впрочем, всё это тебе объяснит твой адвокат, если, конечно, не сбежит, узнав о том, кто собирается с тобой судиться. В любом случае конец карьеры тебе обеспечен независимо от того, сможешь ты отмыться или нет, тем более что мои адвокаты сделают всё возможное, чтобы не смог. Они рвутся в бой, желая уничтожить тебя.
III
Преображение известного покровителя искусств, филантропа, организатора множества благотворительных фондов, человека с безупречной репутацией, миллиардера и любимца публики Стива Дженкинса в беспощадного и от этого ставшего очень неприятным в своей агрессивной одержимости субъекта поразило Рича и одновременно открыло картину его собственного и, как он вдруг явственно понял, весьма ненадёжного будущего. Внутри него родилось и сразу обрело зримые очертания чувство, схожее с тем, что испытывает погрузившийся в подводную пещеру аквалангист, когда обнаруживает, что в баллоне закончился кислород, а страховочный трос навсегда утерян в мутной водной мгле.
— Почему мне оказана такая честь и ты лично занят этим делом? — как можно миролюбивее спросил он. — За людей вроде тебя визиты обычно наносят другие.
— Захотел взглянуть на того, кто посмел изуродовать мне последние несколько месяцев жизни. А «других» ты тоже увидишь, не беспокойся. В ближайшее время.
— Мы вызовем полицию сразу после беседы, — вновь встрял Джанни. — И не вздумай рыпнуться, парень, за дверью стоят мои люди, а поселился ты на седьмом этаже.
— Стоп. Я же вроде никуда не бегу, так что не надо мне угрожать. Давайте спокойно поговорим и всё обсудим. Я же не знал, что Майк… как его, твой… сын. Он говорил что-то про кубинские сигары и «феррари», но я не придал значения его словам. Мало ли, что может говорить мальчишка. Я в его возрасте тоже жил в плену иллюзий и постоянно подменял ими реальность. Решил с пониманием отнестись к его мечтаниям, только и всего.
— Про сигары, значит, «что-то такое говорил», — вновь пошёл в атаку Стив. — А про остров случайно он тебе ничего не говорил? А про личный джет? Про пентхаус в Верхнем Ист-Сайде или сшитые на заказ туфли? А про коллекцию своих бриллиантов он тоже ничего не говорил? Знаешь, как ему нравится их рассматривать? Наденет перчатки, возьмёт в руки длинный пинцет, выберет очередной камешек, любуется его бесконечными гранями. И читает специальную литературу про камни. Нравится ему читать про камни, понимаешь?
— Я же говорю — я не поверил ему.
— Как легко чувак снял с себя ответственность, Джан, — обратился Стив к Джанни. — «Я не поверил, не спросил, не ожидал». Ты издеваешься надо мной, чувак?
— Так. Стоп. Никто не изде…
— Это ты, сука, стоп! — вышел из себя Стив. — Ты кого затыкаешь здесь? Ты, жалкии; червяк, че;ртов извращенец, что пригрел возле своеи; жопы красивого мальчика и поне;сся гулять с ним по свету! Да я тебя в тюрьме сгною, мразь!
Не ожидавший такого поворота в разговоре Рич растерялся. Он посмотрел на Джанни, как бы ища у него поддержки перед столь несправедливым и грубым натиском, но лицо Джанни оставалось непроницаемым, а в глазах поселилась пустота, и Ричу вдруг стало страшно. Страшно за себя, за Дейзи, за детей, за суровую маму Джел, за всю большую семью Уильямсов, за свои тихие, полные умиротворения снимки и устоявшийся, пусть лишённый личного счастья, но такой стабильный мир. Он вдруг понял, что эти двое на самом деле сделаны совсем из другого теста, не имеющего отношения ни к благотворительности, ни к высшему свету, ни к блистательным светским выходам, ни к успешному легальному бизнесу, и мысленно выругал себя за малодушие.
— Ладно-ладно, я всё понял, парни, — вскинув руки в примирительном жесте, сказал он. — Ещё раз предлагаю: давайте поговорим спокойно. Судя по тому, что здесь ещё нет полиции, в твоём арсенале не только угрозы, Стив. Я прав?
— Видишь, Джан, как меняет человека страх? Куда делись апломб и горделивые позы? Где горячие речи? Напротив меня — жалкий, трясущийся от страха червяк. И он прав, Джан, что трясётся. Потому что я искренне желаю уничтожить его, и только очень серьёзные обстоятельства не позволяют мне претворить своё желание в жизнь.
— Я не трясусь от страха, Стив. Я всего лишь пытаюсь прийти к разумному компромиссу.
— Компромиссу? Я не ослышался, Джан, он сказал «компромиссу»?
— Остынь, Стивви, — подал голос Джанни. — Не стоит сводить всё к примитивной разборке. Скажи этому козлу, что тебе от него нужно, и пошли отсюда.
— Ты прав, Джан. Я просто должен был выпустить пар. Должен был выговориться, мать его, чтобы не лопнуть! А ты, сукин сын, послушай, что я скажу, и постарайся запомнить, поскольку дважды повторять я не буду. Мы сейчас уйдём, а когда Майкл вернётся, ты предложишь ему немедленно убраться из твоей жизни навсегда. Без объяснений, соплей и прощальных песен. С ним я сам потом разберусь, а вот тебе советую выполнить моё условие без проволочек. Если откажешься или сделаешь что-то не так — о-о, вот тогда я… — тут Стив сделал жадный вдох, — …с непередаваемым удовольствием и экстатическим нас-лаж-де-ни-ем… — он опять судорожно вздохнул, — …направлю на тебя всю мощь государственной машины по защите общества от подобных тебе ублюдков. И даже если случится чудо и тебя оправдают, а чудеса случаются, и я не склонен недооценивать этот факт, твоей карьере всё равно конец.
Высказавшись, он мельком взглянул в сторону Джанни и тут же перевёл взгляд на Рича.
— Смотри, Джан, кажется, я его разочаровал. Этот милый джентльмен думал, что я буду банально и пошло угрожать его бывшей жене и двоим чудесным деткам. Ты ведь так подумал, милый джентльмен? Можешь не отвечать. Дело в том, что в наши непростые времена уничтоженная карьера подчас хуже физической гибели шлюхи и двух ублюдков. А то, что она тоже потеряет работу, — ну, это такие пустяки. Ты же сразу придёшь к ней на помощь, разве нет? И не забудь очень долго говорить Господу спасибо за то, что не успел по-настоящему совратить мальчишку. У меня с интуицией всё в порядке, и она подсказывает мне, что я прав. Я же прав?
На последних словах Стив поднялся и, широко расставив ноги, встал напротив сидевшего у стены Рича, а на его лице появилась издевательски-наглая улыбка.
Такая же, как та, с какой он обычно смотрел на Маршу, когда хотел вывести её из себя.
В голове у Рича произошло нечто, чему потом в попытках осмыслить своё поведение попавшие в аналогичные ситуации люди не могут найти вразумительного объяснения и вынуждены довольствоваться цветистыми фразами про закипевшую кровь или взорвавшийся мозг.
Он вскочил и бросился с кулаками на Стива.
Стив отреагировал на нападение Рича так, будто ждал его, и мужчины сцепились друг с другом.
Гостиничный номер наполнился приглушённо-яростными восклицаниями дерущихся и звуками ударов и падающих предметов. Сохранявший полное хладнокровие Джанни с готовностью отступил к стене с явной целью не мешать Ричу и Стиву выяснять отношения, а если понадобится, то и поддержать Стива в исполнении давно лелеемого желания банально набить морду тому, кто похитил у них Майкла, но его помощь не понадобилась. И не только потому, что, несмотря на разницу в возрасте, Стив был ловчее и опытнее своего противника. Просто в номер ворвались дежурившие за дверьми парни, набросились на Рича, схватили его с двух сторон, скрутили руки и короткими и сильными ударами стали бить по бокам и животу.
От сильной боли у Рича потемнело в глазах, и неизвестно, чем бы кончилось нападение, если бы не Стив.
— Отпустите его немедленно, парни, — прикрикнул он.
Рича сразу отпустили и даже дали возможность вернуться обратно в кресло.
— Быстренько пошли отсюда, — продолжил распоряжаться Стив. — И аппаратуру не забудьте захватить.
— Не смейте! — закричал Рич и хотел было броситься к стоявшему у стены подле прикроватной тумбочки кофру, но ему вновь скрутили руки.
Стив подошёл к согнувшемуся в три погибели Ричу, заглянул ему в лицо и вкрадчиво заговорил:
— А ты надеялся, что я оставлю тебе отснятый материал? Хотел дрочить на него на досуге? Хотел, хотел, я же вижу! Понимаешь… — тут он развёл руками, как бы выражая сожаление по поводу собственных слов, — я не могу позволить тебе такую роскошь.
— Там не только снимки Майка, — прохрипел Рич. — Там и моя работа… там…
— Нет, ну я больше не могу слышать, когда он говорит «Майк»! — процедил сквозь зубы Стив и сильно ударил Рича под дых.
— Добавьте сукиному сыну ещё пару тумаков и уходите отсюда, — приказал он парням и, сильно хлопнув входной дверью, покинул номер. Следом за ним с прежним выражением лица вышел Джанни, а парни сбили Рича с ног, нанесли ему ещё несколько очень точных и болезненных ударов и, оставив корчиться на полу, покинули номер вместе с кофром.
Как долго тянутся часы, и как пусто внутри, и как сильно ноют практически отбитые органы! Тебе только что предложили выбор, Рич: или Майкл, или твои дети. Каков будет твой ответ?
Ты закроешь эту страницу, Рич. Ради детей, ради Дейзи, ради мамы Джел. Да ради самого себя, в конце концов!
Наивный Рич, ты думал, что миллиардеры — это персонажи нравоучительных историй из брошюр типа «Верь в себя, заработай сам».
Наивный, наивный Рич.
IV
Майкл вернулся в гостиницу ближе к вечеру с путеводителем по Буэнос-Айресу, купленным в лавке с газетами во время случайного осмотра торговых рядов Пласа-дель-Майо, и, переполненный впечатлениями от знакомства с городом, решил сначала поделиться ими с Ричем, а потом уйти к себе и засесть за нетбук, чтобы просмотреть историю Буэнос-Айреса, а заодно освежить знания по Антарктике, хотя ему казалось, что он знает о ней всё.
Ожидая, пока Рич откроет, он скорее по привычке, нежели специально посмотрел вправо и влево от себя и в глубине коридора, по левую сторону от себя, заметил силуэт крупного плечистого афроамериканца в цветной гавайской рубахе. Плечистый стоял спиной и явно кого-то ждал. Майкл хотел было рассмотреть его получше, но в это время дверь номера распахнулась. Правда, Рич не стал ждать, пока Майкл войдёт. Стараясь не стонать, что было почти невозможно, поскольку каждый шаг давался с трудом, он вернулся в кресло.
— Рич, я всё нашёл. И одежду, и обувь для поездки. Всё в тёмных тонах. Не хочу одеваться как турист. Эти яркие куртки с капюшонами, по-моему, ужасны. Рич, город офигенный просто, хотя бомжей — примерно как у нас, в Нью-Йорке, а может, и больше. Пробки страшенные, шум такой, что я чуть не оглох, и дышать этим воздухом невозможно, но аура у города сумасшедшая! Мы с тобой должны остаться здесь недели на две, не меньше, и облазить его основательно. Шофёр такси сказал, что ночная жизнь обязательна к изучению, и что-то мне подсказывает, что он говорит правду. И не забудь: ты ещё должен мне Мексику. Это же безобразие! Меня вот-вот назначат там святым, а я даже не бывал в столи… Эй, что с тобой? Ты так смотришь на меня. Что-то случилось? Эй, у тебя что, живот болит?
— Болит. Если тебя избивают ногами здоровенные амбалы, живот потом болит, как правило.
— Избивают?
Майкл бросил на кровать бейсболку и очки и поспешил к Ричу.
— Сядь напротив, Майк, — остановил его Рич. — Есть разговор. Сядь, сядь. Я в порядке, не беспокойся.
— Точно?
— Точно. Я уже выблевал всё, что мог, так что всё в порядке.
Майкл сел и молча взглянул на Рича.
— Майк, сколько тебе лет? Только не лги, ладно?
На лице Майкла отразилась растерянность.
— Я спросил и жду правдивого ответа.
— Тебя избили из-за меня?
— Я задал вопрос, Майк.
— Будет восемнадцать через два дня, — помолчав, ответил Майкл. — А что? Кто тебя… кто тут был, Рич?!
— Тут был твой отец. Не знал, что ты сын Стива Дженкинса. Да вы и не похожи с ним совсем. Он был с целой командой головорезов и сам вёл себя как бандит.
— Я… его приёмный сын, — помолчав, нехотя сказал Майкл.
— А он сказал, что внебрачный.
— У меня нет отца. Он был дальнобойщиком и погиб в автомобильной аварии, когда мне было шесть лет. Копия ты — только белый.
— Теперь понятно, почему ты ко мне прицепился, — сказал Рич.
— Прицепился? То есть ты общался со мной насильно?
Рич вышел из себя.
— Чёрт возьми, как ты сразу придрался к словам, и они прямо на глазах обернулись против меня. Тебе надо работать адвокатом, парень. Нет, я, конечно, общался с тобой добровольно, но инициатива совместной поездки исходила от тебя. Будешь это отрицать?
Майклу не захотелось продолжать разговор. Рич, видимо, забыл, что вернулся за ним в мотель, невзирая на то, что опаздывал из-за своего возвращения на утренний рейс. Да и слово «прицепился» больно ранило. Получалось, что все возникшие между ними связи — дружеские, духовные, почти родственные — оказались односторонними, а может, и вовсе были плодом его воображения.
— Вызовем неотложку? — перевёл он разговор. — Скажем, что на тебя напали грабители и ты хочешь проверить, нет ли повреждений.
— Нет. Мы поступим по-другому, Майк. Ты сейчас соберёшь вещи и уйдёшь. И из номера, и… из моей жизни. Навсегда.
— Что, бзднул? — грубо спросил Майкл. — Накостыляли, ты и в штаны наложил?
— Чёрт возьми, почему ты делаешь меня виноватым в том, что произошло? Кто дал тебе право так разговаривать с тем, кого ты обманул?!
— Если бы ты не хотел обмануться, ты бы узнал правду гораздо раньше.
— Это как, чёрт возьми?!
— Есть много способов узнать правду, Рич.
— То есть я, мать его, виноват?! Нет, я точно сильно заблуждался, когда сказал, что вы с отцом, или кто он там тебе, не похожи. Чёрт побери, я беру все свои слова назад! Вы хоть и разные, и вообще, если верить тебе, не родственники, но очень и очень похожи. И знаешь чем? Ты такой же сукин сын, как и он, и мне с этим сукиным сыном не по пути. Убирайся.
Майкл не ответил Ричу ни слова. Молча встал, молча собрал с кровати свои вещи.
Уже уходя, бросил в сторону Рича прощальный взгляд, в котором не было ни сожаления, ни гнева. Только грусть.
— И пусть вернут мою аппаратуру! — крикнул Рич, когда Майкл был уже за дверью.
И ситуация безвыходная, и вроде не виноват ни в чём, и вряд ли захочешь отыграть назад, и стало пусто и тихо, а значит, нет и не будет преследовавшего всё последнее время беспокойства.
Но почему так плохо на душе?!
Чёрт, почему так плохо?
Мы квиты, мой ангел…
I
Майкл понял, что его ведут, когда повернул голову и увидел в конце коридора того же плечистого парня в гавайской рубахе. На этот раз плечистый стоял к нему лицом и, заметив, что Майкл смотрит на него, улыбнулся и приветственно махнул рукой.
Майкл молча показал ему средний палец и зашёл в свой номер, расположенный напротив комнаты Рича.
Там его тоже ждали.
Один стоял у окна, второй притаился за входной дверью.
— Машина у входа, мистер Уистли, — вежливо доложил дежуривший у окна.
— Пошёл ты, — не глядя на него, сказал Майкл, собрал вещи, вышел в коридор и направился к лифтам, где стояли ещё двое. Мешать они не стали, просто молча сопроводили его вниз, дали возможность сдать ключ и, по-прежнему дыша в затылок, вышли вместе с ним на улицу, где его ждал автомобиль с распахнутыми настежь дверьми.
Майкл молча сел на заднее сиденье, сопровождавшие его люди заняли остальные места, и машина рванула с места.
— И куда меня везут? — спросил он, когда, набирая скорость, они вырулили на центральную трассу.
— Приказано доставить вас в аэропорт, — с готовностью отрапортовал один из них, занимавший место рядом с водителем.
Больше Майкл не произнёс ни слова.
Его спутники тоже почти всё время молчали.
Когда выехали на лётное поле, Майкл узнал джет, на котором столько раз летал в компании со Стивом и Джанни на остров.
— Мы летим на остров? — спросил он.
— Не могу знать, сэр! — вновь по-военному отчеканил занимавший переднее место агент.
— Клоун, — надевая очки, сказал Майкл и с удовлетворением заметил, как пошла красными пятнами его шея.
У трапа стоял молчаливый и за всё время полёта так и не произнёсший ни единого слова Вишня. Он провёл Майкла во второй салон, где обычно размещались парни и другие сотрудники, сел рядом с ним, надел наушники и погрузился в просмотр боевика. А Стива и Джанни Майкл так и не увидел. Ни во время долгого и мрачного перелёта, когда он тоже смотрел кино на видеоэкране или читал, ни после, в курсировавшем между островами архипелага грузовом вертолёте.
— Меня расстреляют при всех или в укромном уголке? — спросил он Вишню, когда они сели в грузовой вертолёт в компании парней в камуфляжной форме, прилетевших вместе с ними на очередную островную вахту.
Вишня ответил не сразу, а лишь когда вертолёт набрал высоту и в его квадратных окнах замелькала изумрудно-бирюзовая океанская ширь.
— Не хотел кричать, пока поднимались, — как ни в чём не бывало объяснил он. — Никто не собирается тебя расстреливать. Но вопросы будут.
— А почему ты не разговаривал со мной во время полёта?
— А может, я обижен на тебя, парень.
— Ты обижен, потому что я не позвонил?
— Может, и поэтому.
— Я не хотел звонить. Я вообще закрыл для себя эту страницу в моей жизни. С глаз долой — из сердца вон.
— Что? Я не понял про сердце.
— Ничего. Проехали.
— Наши переживания, выходит, были тебе по барабану?
— Выходит, да. Хотя, если серьёзно, — я скучал. Но звонить всё равно не стал. Пусть меня освободят — тогда и звонить буду, и общаться. А нет — не будет ничего. Я так решил.
— Скажешь это боссу.
— Не думаю, что он будет слушать меня.
— Тогда Джо, если, конечно, босс разрешит. Он-то и приказал доставить тебя в общем салоне и не болтать с тобой ни о чём по дороге.
— А ты говорил, что обижен.
— Я и сейчас так говорю.
Они выждали, пока из чрева вертолёта не выгрузят остальных, и вышли на сшибающий своей свежей терпкостью островной воздух последними.
На парковке ждал электромобиль с молчаливым шофёром за рулём.
— Чувствую себя героем дешёвого боевика, — садясь в кабину, заметил Майкл, но Вишня не услышал его или сделал вид, что не слышит, и электромобиль повёз их в сторону видневшихся среди густой зелени парка белоснежных контуров основного корпуса виллы.
Ехали медленно, и Майкл всю дорогу беспрестанно крутил головой.
— Я скучал по тебе, — неслышно прошептал он, обращаясь к райскому ландшафту.
II
Рич уехал из Буэнос-Айреса на второй день. Перед отъездом, вопреки собственному правилу дотошно выбирать технику, приобрёл новую аппаратуру в первом же магазине, затем долго говорил по телефону с Дейзи. В беседе попросил её и детей быть осторожнее.
— Нет-нет, ничего такого не случилось, просто видел дурной сон, — ответил он на её обеспокоенный вопрос.
Говорил Рич и с мамой Джел, обещая ей показаться врачам по возвращении: «Да, мам, я обещаю, что займусь своим здоровьем». А потом уехал в Ушуайю, где загрузился на отправлявшееся в сторону Мак-Мёрдо специализированное научное судно, и нелепо погиб, когда оно было на подходе к полуострову. Пошёл фотографировать плывущую мимо судна корявую, в многолетних лиловых потёках и сизо-голубых пятнах льдину и упал за борт.
Может, соскользнула нога, когда он решил занять более удобную позицию у стылого и помятого временем поручня, а может, перегнулся через край борта сильнее, чем того требовали правила безопасности. В любом случае причина, по которой Рич упал за борт, осталась неизвестной, потому что в момент его гибели на палубе никого не было.
Мелькнул в последний миг полный грусти синеглазый взгляд. Зазвенела навстречу ему радость в сердце.
«Мы квиты, мой ангел?»
Его хватились не сразу, а когда хватились, было уже поздно. Тела так и не нашли, проведённое расследование подтвердило, что с Ричем Уильямсом произошёл несчастный случай, а прибывшие на место трагедии родные опустили увитый белыми лентами венок в тёмные беспокойные воды, и Дейзи сказала убитой горем маме Джел, что считает виновной в гибели Рича себя.
— Мне жаль это говорить, но я тоже так думаю, Дейзи, — ответила ей мама Джел.
Летит в лиловых небесах прекрасный ангел, в его глазах грусть, в его сердце печаль, несёт за ним невесомый шлейф длиной в тысячи миль ласковый ветер, и скрылась в облачной пелене мамита Тересита.
Мы квиты, мой ангел…
Принц на белом коне
I
Отъезд Стива на этот раз прошёл обыденно и без эксцессов. Сказывались мирные отношения, восстановленные между ним и Маршей. Он улетал в Аргентину в уравновешенном состоянии и маршрута своего не скрывал.
В свою очередь, Марша решила воспользоваться отсутствием мужа и провести время с Мелиссой без занимавших её постоянно болезненных мыслей о тяжёлой ноше супружества, собственном терпении и трудностях в отношениях.
Взяв со Стива шутливое обещание звонить каждый вечер и каждое утро («а может быть, и днём» — добавил он), она решила слетать в Калифорнию, где на одной из тихих, напоённых ароматами цветов улочек Санта-Барбары у семьи имелась выстроенная в испанском стиле вилла.
Да и повод для поездки появился удобный.
Пару дней назад, когда Стив был ещё дома, Мелисса заявила матери, что если она немедленно не уедет куда-нибудь подальше от этой сырости, дебильных ухажёров и наглых сучек, называющих себя её подругами, то сойдёт с ума.
— Я сойду с ума сразу после того, как закончу произносить слова о том, что сразу сойду с ума! — заявила она, сидя с ногами на диване в одной из прилегавших к спальным покоям гостиных в их доме, куда Мелисса приехала в очередной раз, чтобы, по её собственному выражению, «испить живительной родовой силы».
— И где, по-твоему, находится этот самый край света, милая? — спросила Марша. — Кстати, сходи с ума с учётом твоих занятий, пожалуйста. Ты же не будешь бросать учёбу из-за каких-то там наглых су… хм… нехороших подруг.
— Мама, ты разговариваешь как какой-нибудь унылый студент-ботаник из лиги, которому подсовывают в ботинки лабораторную мышь, чтобы развлечься, — пошутила Мелисса, но тут же не удержалась от колкости: — Что тебе стоит сказать прямо — сучек? Что стоит? Поэтому ты и с папой живёшь как на вулкане. Из-за твоего дурацкого снобизма.
— Мелисса Дженкинс, тебе не кажется, что ты слишком много себе позволяешь? — ледяным тоном осведомилась Марша. — Попроси у меня прощения, и немедленно.
— Ох, подумаешь! — закатила глаза Мелисса. — Попрошу. Мне не жалко.
— Я жду.
Мелисса вскочила с дивана, на котором сидела с айфоном в руках, и, театрально сложив в молитвенном жесте руки, поклонилась в пояс восседавшей в кресле Марше.
— О, прости меня, дорогая повелительница Круэлла! Твоя Далматинка-Белоснежка-Золушка уже готова съесть отравленное яблочко из твоих ухоженных ручек. Где оно? А-у-у! И не надо говорить мне, что я перепутала сказки. В сущности, какая разница, как зовут ведьму? Суть-то у них у всех одна!
Марша закатила глаза, но потом улыбнулась и протянула к дочери руки, подзывая её к себе.
— Стив совсем избаловал тебя, детка, — проворковала она, гладя прильнувшую к ней Мелиссу по пышным, от природы золотисто-рыжим, но окрашенным в чуть более тёмный тон волосам. — Нельзя говорить маме всё, что думаешь. Это непристойно. Так куда ты решила уехать?
— В Санта-Барбару, ма, — ответила Мелисса, устроившись на ковре у ног Марши. — Хочу покататься на сёрфе. Мне необходим адреналин, чтобы прийти в себя.
— А можно будет тебя сопроводить?
Мелисса подняла голову и, взглянув на мать, в деланом удивлении прищурила красивые золотисто-карие глаза.
— Вот что за слово — «сопроводить», ма?!
— Молли, не придирайся. Я задала вопрос.
— Сопроводить меня, как ты только что выразилась, можно.
— Спасибо, дорогая, — улыбнулась Марша. — А Тедди не возьмём?
— Ой, нет, только не Тедди, ма. Он стал таким занудой в последнее время!
— А может, это кто-то стал нетерпим в последнее время?
— Не отрицаю. Я бываю раздражительна. Если иметь дело с такой кучей дерьма, как окружающие меня в последнее время люди…
— Не унижай себя подобными сравнениями.
— А папа ещё и не так выражается!
— Ну вот. Папа. Во-первых, он неправ, и я не устаю говорить ему об этом. А во-вторых, в конце концов, он мужчина. Ему от природы предначертано быть слегка… брутальным… Но он всё равно неправ.
— Уговорила. Едем уже завтра, ладно, ма?
— Конечно, дорогая. Но как же твоя учёба?
— Учёба подождёт.
— Молли!
Но Мелисса уже не слушала мать. Набрав очередную подругу, а у дочери Стива в силу её общительности их было великое множество, и с жаром что-то обсуждая, она быстрым шагом ушла к себе, а Марша в очередной раз задала себе вопрос, на который не могла найти ответ вот уже сколько лет.
Как у неё получалось не раздражаться, когда её дочь поступала как Стив, и разговаривала как Стив, и могла уйти по своим делам вот так — не соблюдая элементарных правил вежливости, как Стив, и каждый раз выходить из себя, когда то же самое проделывал он?
— Это любовь, детка, — сказала ей как-то Лиз. — У некоторых родительниц она слепа, как курица.
— Лучше быть слепой, чем лицемерить, — упрекнула мать Марша. — Тебе, например, всегда было всё равно, чем и как живём мы с Эдом. Ты думала лишь об удовольствиях.
— Самое потрясающее, — заметила Лиз, — что я и сейчас думаю только об удовольствиях.
II
Санта-Барбара встретила мать и дочь пронзительным солнцем, лёгким ветром, ожившими картинами с пейзажей Говарда Беренса и длинной тирадой прислуги, вызвавшей гомерический хохот Мелиссы.
Прислуга хотела было обидеться на смешливую хозяйку, но Мелисса тут же подарила ей целый ворох прошлогодней бижутерии, всё это время ожидавшей своего часа в изящно обставленной спальне.
— Ты смешная, но я люблю тебя, — прошептала Мелисса на ухо осчастливленной подарком девушке. — Как тебе мой испанский?
— Замечательный, сеньора, — радостно закивала прислуга. — Клянусь Пресвятой Девой!
— Разве Девой клянутся? — удивилась Мелисса, но упорхнула раньше, чем девушка успела открыть рот.
Они решили не откладывать прогулку, затем пообедать в городе, в одном из любимых итальянских ресторанов, и управляемый Мелиссой автомобиль лихо рванул с места.
— Молли, почему ты рассталась с Миком?
— Отстань, ма. Мы только прилетели, я голодна как чёрт, а ты пристаёшь с этим придурком.
— Молли, не дерзи. Ты знаешь, я не выношу, когда со мной так разговаривают. Нельзя ответить спокойно?
— А Лиззи ты ещё как дерзишь. Я сама слышала тысячу раз!
— Не веди так быстро автомобиль. Я же прошу, не веди. Насчёт Лиз — я не Лиз. И то, что позволяет она, я никогда не позволяла и не намерена позволять ни тебе, ни Теду, ни вашему отцу. Тебе это отлично известно, и хватит заниматься провокациями. Как же ты похожа на отца, я просто диву даюсь!
Тут Марша приостановилась, испугавшись, что сравнение дочери со Стивом вызовет ответную реакцию Мелиссы и лишит её возможности выяснить то, ради чего она, собственно, и прилетела в Санта-Барбару. Она взяла себя в руки и, сменив резкий тон на ласковые, доверительные интонации, продолжила беседу.
— Милая, я повторю свой вопрос. Почему ты рассталась с Миком? И не делай в ответ вид, что ты дурно воспитана, очень тебя прошу. Мама всего лишь беспокоится за тебя.
— Ладно, — отмахнулась Мелисса. — Я, конечно, дурно воспитана, но, так и быть, тебе объясню. Вот припаркуюсь — и объясню.
Серебристый Porsche Мелиссы, ожидавший свою хозяйку на территории виллы среди полудюжины других транспортных средств, лихо подкатил к парковке неподалёку от уютного ресторанчика, куда Дженкинсы всегда ходили по приезде в Санта-Барбару, чтобы отведать восхитительной тамошней пиццы.
Мать и дочь пересекли улицу и, болтая о всякой всячине, зашли в ресторан.
— Что я творю! — в притворном ужасе воскликнула Марша, разглядывая меню. — Сплошные калории!
— Мы на отдыхе, ма. Расслабься. Я права, Джей? — обратилась Мелисса к порхавшему вокруг них официанту.
— Ваша дочь права, Mrs, — обратился Джей к Марше. — И потом, еда в нашем заведении никогда не навредит вашей фигуре.
— Интересно, почему? — улыбнувшись, спросила Марша.
— Вы выглядите как подруга вашей дочери. При такой внешности можно позволить себе всё. И в первую очередь нашу пиццу.
— Спасибо, — продолжая улыбаться, ответила Марша, и опытный Джей тут же исчез.
Мать и дочь поели и выпили по чашке восхитительного эспрессо итальяно, по поводу которого Мелисса сказала, что она наконец поняла, почему итальянцы пьют кофе из напёрстков.
— Им сапожок жмёт, отсюда и порции, правда, ма?
— Если сравнивать с нашим кофе в пластиковых стаканах, итальянцы, конечно, ничего не понимают в порциях, — поддела дочь Марша.
— Про наш кофе я вообще молчу, ма, но напёрсток — это перебор!
— Не пей.
— Ну вот ещё! Может, я хочу понять итальянскую душу?
Держась за руки, они покинули ресторан, и Марша предложила дочери пройтись пешком, резонно решив, что лучшего момента для разговора по душам может не быть.
Они вместе, мать и дочь, они расслаблены и сыты, им никто и ничто не мешает.
III
— Молли, я жду и не отстану, учти. Твоя мама не Лиз, которой всегда было на всё наплевать. Твоя мама из тех, кого Лиз всю жизнь обзывала наседками, и я рада, что я наседка. Это лучший комплимент в мой адрес.
— Кто его знает, может, я тоже буду когда-нибудь наседкой, — иронично проворковала Мелисса. — Я, конечно, скажу тебе, ма, из-за чего мы в итоге расстались, но ты опять будешь называть меня избалованной и инфантильной.
— Всё может быть, Молли, однако, чтобы выносить вердикты собственной дочери, мне не помешала бы информация о её поступках.
Мелисса промолчала, но её молчание послужило для Марши хорошим знаком. Если бы дочь не желала продолжать едва начавшийся между ними разговор, Марша уже знала бы об этом, ведь Мелисса была не из тех, кто держит эмоции при себе.
— Здесь тень, идём сюда, — указала она на призывно укрывшуюся в тени деревьев и цветущих кустов просторную лавочку.
Они присели и, как по команде, подставили лица пробивавшимся сквозь листву солнечным лучам.
Со стороны моря тянул ласковый ветерок, справа, примерно в пятидесяти метрах от них, виднелся стройный частокол высоченных, напоминавших корабельные мачты пальм, изредка со стороны дороги доносился шуршащий шум проезжающих автомобилей.
— Хорошо! — с чувством произнесла Марша.
Она была в летнем белом пиджаке в частый блёкло-зелёный горошек, лёгкой, украшенной жёлто-зелёными цветочными узорами косынке на голове и укороченных белых брюках. Глаза были прикрыты выполненными в винтажном стиле солнечными очками. В руках Марша держала сумку из кожи питона.
Мелисса тоже оделась с той степенью буржуазного шика, который так ценится в здешних краях. На ней был тонкий трикотажный топ в асимметричную чёрно-белую полоску, а короткие шорты из денима демонстрировали стройные ноги, обутые в балетки кораллового цвета. Тщательно продуманный образ потомственной аристократки дополняла ветровка из белоснежного хлопка «шёлковой» обработки. Через плечо Мелисса перекинула приобретённую на ярмарке народных промыслов сумку-планшет из состаренной тёмно-серой кожи.
Марша исподтишка любовалась дочерью и одновременно не уставала поражаться её сходству со Стивом.
Та же походка, тот же поворот головы, те же глаза и улыбка и, без сомнения, тот же характер. Властный, упорный, взрывной. И та же врождённая привычка лидировать.
Тедди совсем не похож на сестру. Её медвежонок, её маленький мальчик, который кажется сильным и уверенным в себе, и только Марша знает, чего стоит ему, ранимому и застенчивому, играть роль своего в доску парня.
В особенности когда рядом Стив.
О, когда рядом Стив, её Тедди буквально на глазах превращается в натянутую и готовую лопнуть струну, настолько велик его страх перед отцом. Марше всегда хочется защитить сына в такие минуты. Странное желание, ведь Стив ни разу не дал повода обвинить его в агрессии по отношению к Теду, и Марша знает, что он тоже любит его. И все психоаналитики, с которыми она часами беседовала об отношениях отца и сына и которых заставляла Теда посещать, в один голос утверждали то же самое. Просто Стив любит сына по-своему. И, конечно, не так, как хотела бы она, — великодушно, без стремления что-либо изменить в нём.
— А у нас почти одинаковая обувь, — засмеялась Мелисса, вытягивая вперёд обутые в балетки ноги.
— Только стиль, — возразила склонная к точности Марша. — Фактурно они разные. У тебя ткань, у меня кожа. И цвет разный.
— Зато одна фирма и один жанр.
— Молли, ты обещала мне разговор, — напомнила Марша.
— Да-да. Просто я тяну, потому что тебе не понравится то, что я скажу.
— Молли?
— Нет, я не лесбиянка, — засмеялась Мелисса. — Ты же об этом подумала, ведь так?
— Молли, ты же знаешь, что я постараюсь понять тебя даже в самом экстравагантном случае.
— Лесбиянка — это экстравагантно?
— Смотря для кого, дорогая. И ты не дала мне договорить. Я приму практически любой выбор моих детей, а вот Стив, боюсь, нет.
— Пусть папочка не дрейфит, я не спровоцирую нападение на него его тайных фобий, — по-прежнему смеясь, сказала Мелисса.
Из сумки Марши донеслись переливы звонка.
— Это Лиз, — прошептала она, и Мелисса обречённо махнула рукой, потому что никакие ухищрения на свете не могли остановить Лиз в её желании выговориться.
Пока Марша, расхаживая вдоль тротуара, слушала бесконечный монолог матери, Мелисса общалась с очередной подругой, одновременно выкладывала в инстаграм сделанные по приезде фотографии и считывала и отправляла бесконечные эсэмэски по таким же бесконечным адресам.
Когда Лиз, наконец, отключилась и Марша вернулась на место, Мелисса сразу, без обиняков, заговорила:
— Ма, меня бесит в нём всё.
— В ком, Молли?
— В Микки, ма, ну какая ты недогадливая!
— Ах, ну да, конечно.
— Особенно меня бесит его походка.
Мелисса резво вскочила и передразнила походку бедняги Штайнера.
— Походка? — недоумевая, переспросила Марша. — При чём тут походка?
— Понимаешь, ма, он ноги ставит как-то вроде бы нормально, а в то же время нет. А ещё смех… этот… прыгающий…
— Что значит — прыгающий?
— Даже не знаю, как объяснить, прыгающий, будто он не смеётся, а скачет, как кенгуру. И его бесконечное желание угодить раздражает. И эти вечно вздыбленные штаны. Я уже знаю: раз Мик пришёл, значит, в его штанах будет всё торчком.
— Молли, это всего лишь мужская реакция на любимую женщину. И это естественно для влюблённого мужчины, особенно если ему двадцать шесть лет.
— Ну не знаю. Меня это в любом случае бесит!
— Давай сейчас кое о чём договоримся. Ты же доверяешь мне?
— Что ты хочешь, ма?
— По возвращении домой мы пой…
— К психоаналитику, — закончила за Маршу Мелисса. — Нет, нет и нет. Папа не ходит, и я не буду ходить. И я ещё не договорила, так что дослушай меня, ладно?
— Ладно, ладно. Я слушаю тебя, дорогая.
Молли стала говорить, и по тому, как гладко, без запинки, потекла её речь, стало ясно, что она уже много раз проговаривала её про себя.
— Я мечтаю встретить принца. Да, того самого, что на белом коне. Ты сейчас скажешь, что я веду себя как последняя дура и романтичность хороша в пятнадцать лет, а в двадцать один уже признак инфантильности и так далее, тем не менее я… хочу… встретить… своего… принца!
— Милая, что ты имеешь в виду под словом «принц»? — прервала её Марша.
— Именно то, что это слово и значит. Королевского сына, который приходит к девушкам в их мечтах. В рыцарских доспехах, на белом коне, стройный, юный. Мой ровесник, нет, даже моложе, в Средневековье они рано взрослели, чуть ли не с двенадцати лет. Настоящий красавец, с тонкими чертами лица, белой кожей и тёмными кудрями. А ещё я хочу, чтобы глаза у него были синие-синие, как океан в тропиках.
Поначалу шутливый тон Мелиссы сменился на восторженный.
— Он прекрасен, как яой, ну ты знаешь, это гомосексуальные герои японских анимэ, но при этом он не яой, а самый что ни на есть лучший любовник на свете, самый ласковый и самый сексуальный, абсолютный натурал, но соблазнительный для всех, кто его видит, — и для мужчин, и для женщин! Андрогин, желанный для всех! Античный полубог! Да что полубог — античный бог, легконогий, как Гермес, красивый, как Аполлон, и соблазнительный, как Ганимед!
— Ганимед не был богом.
— Был. Точнее, стал, когда Зевс похитил его. Не перебивай. У него широкие плечи, тонкая талия и по-настоящему мужская задница: чуть плоская, но с красивыми упругими ягодицами. И красивый пенис вменяемого размера и мощной силы. И гибкая спина с жёлобом посередине, обожаю такие спины, м-м-м. И зубы у него как жемчуг, и открытая улыбка. Я люблю его всем сердцем и ревную ко всем вокруг. Даже к Теду!
Марша обеспокоенно слушала речь дочери. Что за яой, что за соблазнительный рыцарь на коне? Что это вообще за бредни? И она слышит эту несусветную тинейджерскую чушь от собственной дочери — умницы, красавицы, гордости родителей и предмета зависти всех её подруг?!
— Молли! Можно я выскажусь по поводу твоих грёз? — осторожно спросила она.
— Можно. Интересно будет послушать.
Марша посмотрела на дочь и заметила, что её щёки пылают и она облизывает губы.
«Её возбудил собственный рассказ!» — ужаснулась она про себя, решив обязательно настоять по возвращении на визите Мелиссы к психоаналитику.
— Молли, милая, раз уж у нас откровенный разговор, то он не будет односторонним. То есть я тоже буду откровенна с тобой, правда, боюсь, моя откровенность может показаться не очень симпатичной.
— Как ты любишь витиевато выражаться, ма! Поэтому па всегда раздражается, когда ты начинаешь умничать, и я его понимаю. И не обижайся, я права сейчас. Всё-всё, Молли слушает свою мамочку. Молли — вся внимание.
— Рада слышать это, дорогая. Скажи-ка мне, Молли, ты думала о том, что будет, если ты так никогда и не встретишь своего принца?
— Этого не может быть. Когда веришь — это сбывается. А я верю. Я убеждена в том, что он придёт!
— А если всё-таки нет?
Нахмурив лоб, Мелисса некоторое время смотрела в одну точку, будто соображала, как лучше сформулировать свой ответ.
— Нет, — решительно сказала она после паузы. — Нет, он придёт. Невозможно, чтобы не пришёл. Нет. Это решительно невозможно!
Ещё раз подумав, что визит к психоаналитику нельзя откладывать ни на день, Марша продолжила убеждать дочь:
— Тем не менее, милая, давай всё-таки представим, что он не появился. Ни сегодня, ни через год, ни через десять лет. И вот тебе уже тридцать два, а может, и все сорок, подруги нашли своё счастье, многие успели побывать замужем и развестись, жизнь вокруг бьёт ключом, и лишь Мелисса Дженкинс ждёт своего принца. Тебе не кажется, что ты рискуешь выглядеть смешной?
— Выглядеть смешной? О нет, только не я, ма! Я не из тех, кто может быть смешной, по определению. То есть это не значит, что я не отношусь к себе с иронией, но самоирония и быть смешной — разные вещи.
— И всё-таки, если ты не встретишь своего принца, к примеру, в течение года или двух лет, ты продолжишь упорствовать в его поисках? Или всё-таки проявишь благоразумие?
— Что ты называешь благоразумием? Насильно влюбиться в хорошего парня только потому, что он хороший парень? А если у меня не получится?
— Милая, ничего никогда не получится, если изначально не настроиться на удачу. Надо учиться абстрагироваться от грёз и не путать их с реальностью. Не мне тебе говорить, чем отличается иллюзорность от правды, не я глотаю экстази или нюхаю кокаин при любой возможности.
— Прекрасно! Теперь меня назвали наркоманкой!
— Молли, я не называла тебя наркоманкой, не передёргивай. Но ты бываешь не совсем… хм… трезва чуть ли после каждого похода в клуб или на вечеринку, согласись. И я не понимаю твоего отца, который в своё время клятвенно заверял меня, что никогда не допустит наркотиков, а ведёт себя с тобой примерно как мой отец всю жизнь ведёт себя с моей матерью.
Мелисса закатила глаза. Хорошо, что она в очках и мать не видит её взгляда.
— Ладно, ма, — решила она завершить разговор. — Я всё поняла. И вообще, считай, что я придумала свой рассказ под воздействием сильнодействующих препаратов.
— Молли…
Но Мелисса уже приняла решение не развивать далее тему принца, тем более что прекрасно понимала, что и вправду выглядит смешно со своими полудетскими фантазиями в глазах рассудительной и совсем не романтичной матери. В конце концов, это просто мечты, и их пленительная и возбуждающая сладость настолько интимна, что вовсе не обязательно делиться подробностями с окружающими.
Даже она, готовая делиться с матерью и, если бы разговор состоялся с отцом, то и с ним тоже подробностями своих интимных грёз, не смогла бы признаться, что они доставляют ей гораздо больше удовольствия, чем реальная, непридуманная физическая близость с мужчиной. Более того, Мелисса не смогла бы признаться и в том, что прекрасный принц занимает далеко не главное место в её полудетских грёзах, а мечты о нём быстро заменяются другими, гораздо более осязаемыми и приземлёнными. И в этих осязаемых и приземлённых мечтах принца нет вовсе, зато есть грубый рэпер из какого-нибудь Гарлема, едва умеющий читать, с бриллиантами в ушах и толстой цепью на мускулистой шее. Похотливый и развратный, настоящий самец, грубо овладевающий ею на пороге комнаты или в ванной. Самец больно хватает её за волосы, рычит в лицо грубые слова и облизывает ушко своим жарким влажным языком. И для него она не утончённая леди, любимица отца и избалованная судьбой счастливица, а девка из притона, шлюха, сосущая унижающим её драгдилерам их большие и толстые члены. Наслаждаясь, она мастурбировала под эти картинки, и никогда ни один секс ни с одним живым мужчиной не был в состоянии соревноваться с её насыщенными, как картины сюрреалистов-шизофреников, и полными пульсирующей страсти фантазиями.
Кому расскажешь об этом? Маме? А может, отцу? Разве что бабушка Лиз поняла бы её, но она никогда не умела держать язык за зубами, и о грёзах Молли через час узнали бы все на свете, включая садовника и парней из маркета на ближайшей заправке.
Она решила увести мать подальше от скользкой темы грёз.
— Ладно, мама, я скажу, чего подсознательно желаю на самом деле. А всё, что было до этого, считай моей выдумкой.
— Я вся внимание, дорогая.
— Я хочу, чтобы мой парень был похож на моего отца, хотя Тед называет это чокнутыми бреднями и фрейдистским комплексом, и мы с ним даже поругались из-за этого. Этот тип ведёт себя так, будто не он младший брат, а я маленькая и несмышлёная!
— Вы поругались из-за… О мой бог, час от часу не легче! Что за детский сад, Молли? И я не совсем поняла, что ты имеешь в виду, говоря о том, что твой избранник должен быть похожим на Стива. Его внешность? Или что-то ещё? А как же принц?
— И внешность, и что-то ещё. Я хочу, чтобы мой парень был таким же… таким же… — Мелисса на мгновение замялась в поисках нужного слова. — Таким же крутым. А этот придурок Тед смеётся надо мной и говорит, что я витаю в облаках, как мыльный пузырь, который вот-вот лопнет!
— Дорогая, наблюдать, как ты прикидываешься ангелом, которого обижает злой дьяволёнок Тед, весьма забавно. Давай будем более конструктивными. Мужчине нужно время, чтобы стать крутым, если он не Клинт Иствуд, конечно. Возможно, твой папа в двадцать шесть лет тоже был неуверенным в себе или, напротив, слишком самоуверенным, что на самом деле почти одно и то же. Может…
— Мама, — прервала её Мелисса. — Ответь мне на один вопрос. Только честно! Когда ты встретила папу — сколько ему было лет?
— Около тридцати. Двадцать восемь, если точно.
— И что, он был рохля, неуверенный в себе или, напротив, слишком уверенный? И ходил как-то не так, и штаны у него были унизительно вздыблены, и целоваться с ним было противно, но ты волшебным образом так сразу и увидела в нём будущего крутого перца?
— Нет, Молли. Твой отец никогда не был рохлей, и я не помню бросающихся в глаза м-м… подробностей при обычном общении. И потом, вздыбленные штаны — это всего лишь признак минутной слабости, и, поверь мне, не стоит акцентировать внимание на подобных деталях, потому что это не самый удачный путь к достижению взаимопонимания.
— То есть он всегда был таким крутым, как сейчас? — проигнорировав фразу матери о деталях, уточнила Мелисса.
— Не знаю, как это называется, но он всегда был… в общем, да, он всегда был, как ты выразилась, крутым.
— Вот! Вот он, ответ, ма! Он всегда был крутым! И я хочу, чтобы мой парень был крутым, понимаешь? Хочу, чтобы он был таким же добрым и щедрым, таким же весёлым, таким же креативным, чтобы в сексе был таким же чемпионом…
— Дорогая, откуда ты знаешь, каков твой отец в сексе?!
— Знаю, знаю. Несколько раз подслушивала у вас под дверьми. Уау! Это было очень круто!
— Молли!!!
— Не выступай, тем более что это было давно: ещё в переходном возрасте. По-моему, ты чистая ледышка в постели, и эта экзистенциальная разница между вами выплёскивается и в быт. Вы с папой две противоположности, инь и янь в апогее. Я думаю, он потому так и не развёлся с тобой, ведь он сильный человек, и его заводит твоё сопротивление. Лично я, конечно, не представляю, как может заводить общение с фригидной женщиной с вредным характером. Я бы на его месте точно не выдержала!
Марша почувствовала, что внутри неё возникает жар, сдёрнула с себя очки и косынку и подождала, пока её верный спутник, климакс, мучивший её три последних года, несмотря на целую череду дорогостоящих лечений и дозированную гормональную терапию, отступит.
— А ведь ты права, — отдышавшись, призналась она. — Во всём права. Я, как это ни прискорбно, оказалась никудышной женой. Этому есть причины, конечно, но они не оправдывают моего поведения.
— Уау! Великая и неприступная Марша Дженкинс признаётся в своих ошибках. Сейчас небо упадёт на землю.
— Возможно, моя откровенность поможет тебе избежать моих ошибок, дорогая.
— Ма, давай без резонёрства, пожалуйста. Хочешь быть откровенной — просто будь.
— Молли, ты опять хамишь мне? Я не могу сразу, не могу, как ты, без подготовки. Неужели так трудно понять?
— Прости, мамочка, прости-прости-прости. Молли слушает тебя, тихая и покорная.
— Я не смогла простить Стиву, что он полностью отстранил меня от дел. И не только меня, но и Эндрю. Твой дед, конечно, никудышный бизнесмен, но именно мы с ним дали Стиву тот самый необходимый старт, без которого он не добился бы тех результатов, которых добился. Я не очень сложно…
— Не очень. Я поняла, что ты имеешь в виду. То есть он оказался неблагодарной скотиной, так?
— Ужасная формулировка, но, по сути, да, это так. Брак со мной дал Стиву имя, связи и быструю возможность стать своим в нашем обществе. И в благодарность за это скрутить нас в бараний рог, лишить инициативы, всё взять на себя — это было несправедливо с его стороны. А я не выношу несправедливости.
— Но ты же не сидишь без дела.
— Даже моя работа — с его разрешения. Я полностью завишу от него. Я даже развестись с ним не смогу, если он этого не захочет. Ему ничего не принадлежит. Всё через какие-то структуры, причём полностью законные, полностью прозрачные, не придерёшься. А захочешь делить — ничего не получится, поскольку и брать не с кого. Это такие витиеватые схемы, что судиться придётся даже не годами — десятилетиями. И всё законно, всё без сучка и задоринки, не подкопаешься. И сделано это так не сейчас — сейчас у него ничего не получилось бы, сейчас другие времена. Нет, он подсунул мне контракт накануне свадьбы! И я могу претендовать лишь на то, на что он сам даст мне разрешение. Мне, Марше Маклинни! Но даже это не всё. Ох-х.
Марша достала из сумки салфетку и стала нервно обмахиваться ею. На её лице появилось страдальческое выражение, как будто она внезапно почувствовала зубную боль.
— Круто, — качнула головой Мелисса. — Что ещё?
— Он так и не стал принадлежать мне. Всю жизнь вроде рядом… и в то же время бесконечно далёк от меня. И эта беспрерывная возня с Джо, бизнес какой-то странный с ним, поездки непонятные, общение с невнятными людьми… Они везде. Иногда мне кажется, что они у меня за спиной.
— Ма, ты называешь всех этих суперпрофи из совета директоров, из сонма наших адвокатов, из кураторов и прочих всяческих консультантов невнятными людьми? Прости, но это даже не преувеличение, а откровенная ложь.
— Ах, оставь! Я знаю, что говорю. И ещё. Я так и не смогла избавиться от чувства, что он изменяет мне.
— Тут я тебя как раз понимаю. Я такого мужа ревновала бы до потери пульса.
И Мелисса заливисто рассмеялась, но Марша не поддержала её, а посмотрела с укоризной, явно не одобряя поверхностного, как ей казалось, подхода дочери к столь серьёзному разговору.
Но Мелисса была не из тех, кого можно остановить взглядом.
— Я не смогу принять твои разговоры про папино лидерство и бизнес на стороне как основную причину сложностей в ваших отношениях, — сказала она. — И то, что ты подписала контракт, не его вина. А вы и так всё потеряли к моменту появления в семье моего роскошного папочки. Я в курсе этой истории и никогда не буду в ней на твоей стороне. Он вас всех спас, а в ответ одни претензии. И даже разговоры об изменах я не принимаю. Это всего лишь разговоры. Никто и никогда не смог ничего доказать.
— Зачем доказательства, когда есть интуиция, — коротко вздохнув, сказала Марша.
— А затем, что без них твоя интуиция — всего лишь плод воспалённого воображения, основанного на комплексе неполноценности, возникшем из-за успехов жизненного партнёра. Вот так!
Марша поняла, что не может больше продолжать откровенный разговор, в котором вынуждена оправдываться перед собственной дочерью. Она надела очки, поправила волосы, засунула в сумку надоевшую косынку и сказала Мелиссе, что всё поняла и желает дочери лишь одного: встретить такого парня, который устроит её по всем статьям.
— Ты обиделась на меня, ма? — спросила Мелисса. — Я не хотела тебя обидеть, клянусь. Я всего лишь хотела откровенного разговора. Ты предпочла бы, чтобы я лгала тебе?
— Конечно, нет, Молли, — успокоила её Марша. — Просто тема достаточно тяжела для меня. Только и всего.
— Хорошо, — не стала настаивать Мелисса, и, думая каждая о своём, мать и дочь встали со скамьи и пошли к стоянке.
Вскоре Мелисса уже болтала с кем-то по смартфону, а Марша шла позади и думала о своих ошибках.
Никаких компромиссов с ним с первых дней совместной жизни. Недовольное лицо, нахмуренные брови, губы, сложенные в презрительную складку. И так — изо дня в день, год за годом…
Ещё бы. Пришёл, увидел, победил — и кого? Её, Маршу Маклинни!
Он не сразу полюбил её. Марша знает точно, что не сразу. Сначала она просто импонировала его представлению о том, какой должна быть его женщина. А полюбил он её после рождения дочери, нет, даже раньше, когда она была беременна ею. Ходила вся такая округлившаяся и смешная, ела без остановки лимоны, с ума сойти, как такое возможно!
«Моя малышка», — говорил он, глядя на неё умилённым взглядом.
— Моя малышка, — повторила она вслух и испуганно вздрогнула.
Вдруг Мелисса услышит, начнёт допытываться, задавать вопросы, пытливо вглядываться своими умными глазищами. И что ты ей расскажешь, Марша? Как изводила её отца в течение многих лет? Как изощрялась, демонстрируя ему своё чванство, и воевала за место под солнцем там, где нужны были совсем иные методы?
Это ты научила его смотреть долгим взглядом с идиотской улыбкой на губах и назло поступать ровно наоборот в любом вопросе. И уезжать с Джо куда-то, а возвращаться загоревшим, сбросившим вес, со странным блеском в глазах. И говорить по телефону так, что невозможно понять, с кем он говорит и какие темы обсуждает.
Когда он изменился? Не делай вид, что ты не помнишь, Марша. Ровно через пять лет после того, как вы поженились.
Пять долгих лет терпения. Только на шестом году совместной жизни он перенял твои методы и объявил тебе войну.
Боже, сколько ошибок, Марша! Ты никогда не сможешь исправить их. Нельзя исправить сущность, как бы ни внушали тебе обратное твои психоаналитики.
Мелисса, в свою очередь, думала о том, что она по большому счёту не лгала матери, когда в полном соответствии с классическим фрейдизмом заявила ей, что хотела бы видеть своего избранника похожим на отца. И что, будь она на месте матери, сделала бы всё, чтобы этот сильный и ловкий мужчина, неизменно восхищавший её с самого детства, всегда чувствовал себя счастливым рядом с ней.
А ещё она добавила бы, случись у них по-настоящему откровенный разговор, что её мать невероятно легкомысленна, хотя со стороны кажется страшно серьёзной. Серьёзная женщина никогда не допустила бы такого количества ошибок. И как Мелисса раньше этого не замечала? А Тедди и по сей день ничего не видит. Он и вправду медведь!
Незаметно для себя они вернулись к парковке. Мелисса села за руль и махнула рукой отставшей от неё Марше.
— Ма, очнись! Ты где-то в облаках витаешь!
— Мне что, уже и помечтать нельзя? — со смехом спросила Марша, садясь в машину.
Дети не виноваты в ваших ошибках, Марша. И они умны и отзывчивы, потому им так трудно переварить, что родители обманывали их, прикидываясь счастливой парой.
Смотри, как Молли мечется. Как подранок. А твой плюшевый медвежонок, твой ранимый и тонкий мальчик месяцами отсиживается на ранчо.
И голова разболелась так некстати…
Сокровища любви
I
Майкл в одиночестве сидел в своих апартаментах. Толстые стены виллы гасили любые внешние звуки, кроме доносившегося из приоткрытых стеклянных дверей шума прибоя, вокруг стояла мёртвая тишина, и чувство одиночества, охватившее его сразу по прибытии на остров, с каждой минутой становилось всё сильнее.
Он решил зайти в Интернет, но связь отсутствовала. Запертой оказалась и расположенная за стеной музыкальная студия. Читать тоже не получилось, так как в комнате не было ничего, кроме телевизора, хотя Майкл отлично помнил, что оставлял здесь целый ворох книг, жёстких дисков и флешек и просил не прикасаться к ним без его ведома.
Не было и его рюкзака.
«Видимо, вынесли, чёртовы извращенцы, когда я был в душе», — подумал он, настроил телевизор на один из каналов о дикой природе и, скинув обувь, прилёг на широкую кровать-тахту, выполненную, как и вся остальная мебель, в древнеримском стиле.
Сразу захотелось спать, и Майкл закрыл глаза, но сон так и не пришёл. Сказывались и накопившаяся физическая усталость, и недавняя смена часового пояса, и, конечно, нервное напряжение, в котором он пребывал с той самой минуты, когда Рич выгнал его из гостиничного номера и из своей жизни.
Он открыл глаза и, по старой привычке разглядывая обстановку, попытался оценить сложившуюся ситуацию, но мешанина роившихся в голове мыслей не дала и этой возможности.
Больше всего угнетала неизвестность.
Ещё в Буэнос-Айресе было понятно, что его вряд ли ждёт великодушное прощение, и даже традиционно гораздо более лояльный к нему Джанни, про которого Майкл много раз думал, что он мог бы быть его рабом, если бы не умение держать под контролем свои чувства, не сделал ни единой попытки пойти с ним на контакт.
По большому счёту Майкл был готов к подобной реакции его недавних покровителей, поскольку понимал, что повёл себя неправильно и, может быть, даже подло, и осознание собственной, может быть, даже подлой неправоты, конечно же, смущало его. Но не из-за ожидаемых угрызений совести, а как раз наоборот: потому, что никаких угрызений он не чувствовал. И вот это самое отсутствие столь, казалось бы, естественной этической реакции на собственное поведение коробило его, поскольку не укладывалось в его же представление о том, что принято называть достоинством.
«Ты поступил низко, Мигелито, — уговаривал он себя. — Мамита сказала бы, что настоящие кабальеро так не поступают. Стив столько сделал для тебя, да и Джо тоже, а ты ни разу даже не позвонил им. Ты оказался неблагодарной скотиной — и не говори, что это не так».
Но, как Майкл ни старался, ему так и не удалось пробудить в себе чувство вины.
Рядом с кроватью, на которой Майкл безуспешно взывал к собственной совести, на изящном, выкованном из старинного серебра столике сияла совершенством полная яблок ваза для фруктов, сделанная из мерцающего изумрудно-красного стекла.
Своей вызывающей и в то же время благородной красотой ваза непостижимым образом усиливала и без того не очень приятные мысли Майкла.
— Надо же? — будто удивлялась она его поступку. — Что на что променял?
Раньше ни этого столика, ни вазы на нём в апартаментах не было, и, решив отвлечься от сверлящих мозг беспокойных мыслей, Майкл поднялся с кровати, хлопком в ладоши выключил надоевший телевизор, сел на пол подле столика и долго любовался на барочное великолепие натюрморта. Сидеть в итоге тоже надоело, и, по-прежнему не зная, куда себя деть, он прошёл во внутренний двор, где среди цветущих камелий призывно синела прозрачная гладь бассейна, и, потоптавшись немного возле воды, вернулся обратно и вновь запрыгнул на кровать.
Он мог бы попытаться сделать первый шаг. Достаточно было просто выйти в залитое светом и воздухом пространство внутреннего холла и, пробежав через стройную колоннаду коридора, оказаться в общей зоне, где всегда кто-то есть и можно что-то узнать. Но бегать по коридорам и залам в поисках ответов Майкл не захотел. Раз по прилёте его направили сюда, значит, он и будет находиться здесь, пока о нём не вспомнят.
Чертыхнувшись, он вновь вскочил с кровати и прошёл на террасу, куда не вышел сразу по приезде по той причине, что встреча с раскинувшимся за мраморными бортами океаном традиционно была самым сильным впечатлением от острова, и Майклу не захотелось разбавлять предстоящее свидание с ним унизительным чувством неопределённости. Но делать было совершенно нечего, он исследовал всё, что можно было исследовать, и решил нарушить собственный запрет. Как и был, босой прошёл к мраморному борту и застыл, потрясённый открывшейся перед ним картиной, как делал каждый раз, когда попадал сюда.
II
Конфигурация острова в том месте, где располагались апартаменты Майкла, позволяла видеть океанское раздолье почти во всём его великолепии и безбрежии, если не считать узкой полосы суши по левую сторону, которая не мешала общему впечатлению, а, наоборот, подчёркивала своей истаивающей формой общее величие. Авторы проекта после ожесточённых споров в итоге не стали ничего менять в этой части острова, справедливо посчитав, что никакие ухищрения не смогут соперничать с красотой ощерившихся острыми зубьями, серо-белёсых, погружённых в пенное ожерелье прибоя скал и тонкой полосы суши, служившей им почти эфемерным обрамлением.
Майкл вдохнул полной грудью солоноватый океанский воздух и довольно долго разглядывал далёкие облака, свинцово-фиолетовым грузом налёгшие на бесконечный горизонт. Затем перегнулся через стилизованные под птичье крыло перила и, чувствуя, как в сладком ужасе замирает сердце, в который уже раз внимательно рассмотрел устремлённые снизу вверх острые скальные пики.
«Всё-таки это реально — прыгнуть вон на тот пятачок?» — вновь подумал он, имея в виду небольшое гладкое пространство на единственной, по-хозяйски расположившейся прямо под террасой, неширокой скале, имевшей не острую, а плоскую, как стол, поверхность.
Он представлял себе порядок действий. Надо будет перелезть через мраморную твердь перил, повиснуть на них на короткое время, сосредоточиться и очень осторожно и точно спрыгнуть на отполированную ветром и водой срединную поверхность пятачка. Потом, цепляясь за многочисленные мелкие нагромождения между возвышающимися и острыми как бритва пиками, пробраться к той самой песчаной косе, с которой можно попасть к рыбацкой деревушке.
— И что? Ты типа прыгнешь и типа пройдёшь по скалам и камням к берегу? — спросил себя Майкл и даже засмеялся собственной глупости, поражаясь тому, какие бредовые идеи могут приходить иной раз в голову, хотя он ещё в прошлый раз решил, что когда-нибудь воплотит идею спрыгнуть на скалистый пятачок с помощью страховочных тросов.
Он закрыл глаза и, с наслаждением вдохнув наполненный коктейлем ветров океанский воздух, подумал: «Вот же ответ на все вопросы», не совсем понимая, что именно имеет в виду — единение с природой или, напротив, её философскую отстранённость от человеческих страстей.
Стоять на террасе вскоре тоже надоело. Майкл вернулся в апартаменты и, осознав, что голоден, решил съесть призывно алеющее в вазе яблоко.
В этот момент открылась входная дверь, и в комнату вошёл Стив.
III
Майкл не сразу узнал в несобранном, явно находящемся в состоянии наркотического опьянения мужчине блистательного, брызжущего энергией Стива Дженкинса. Перемена в нём была столь наглядно сильной, что Майкл растерялся и инстинктивно отступил назад, в сторону кровати-тахты, будто хотел найти возле неё ушедшую из-под ног опору.
— Привет, — охрипшим от внезапного волнения голосом сказал он. — Давно не виделись. Я всё объясню, ладно?
Ничего не отвечая, Стив повернулся к входной двери и нажал на кнопку установленного подле дверного косяка пульта.
Дверь послушно закрылась на замок.
— Оскар тоже сам запер дверь, правда? — спросил он.
— Оскар? Какой Оскар?
— Какой? Их что, было несколько? А кстати, сколько их было? Десять? Или, может, сто?
Продолжая спрашивать, Стив подошёл к вазе с яблоками, выбрал одно из них и смачно откусил внушительный кусок.
— М-м-м, вкусные, — то ли удивляясь, то ли констатируя, сказал он. — Ты же любишь яблоки, да?
Майкл молча кивнул.
Ему всё больше не нравилось, как ведёт себя Стив и в особенности как он смотрит — взглядом человека, обременённого тем жизненным опытом, о котором не принято распространяться в приличном обществе.
По-прежнему разглядывая Майкла, Стив откусил ещё один кусок и швырнул оставшийся огрызок в сторону. Майкл проследил за траекторией полёта огрызка, перевёл взгляд на Стива и сказал:
— Глядя на тебя, тоже хочется есть. Только мусорить не обязательно.
— Успеешь ещё поесть, — прожёвывая кусок, отрезал Стив. — А насчёт мусора я без тебя как-нибудь разберусь. Ну что, поговорим? Только учти — говорить буду я. А ты молча выслушаешь. И молча сделаешь то, что я прикажу.
— Я хочу объяснить…
— Не надо. У тебя было много времени, чтобы объяснить или хотя бы попытаться это сделать. А сейчас уже поздно.
Майкл хотел возразить, но Стив так взглянул на него, что он замолчал.
— Хороший интерьер, правда? — обводя руками вокруг себя, заговорил Стив. — Прямо идеальное место для убийства. Нет-нет, ты неправильно понял, я вовсе не собираюсь тебя убивать, я просто так заметил про интерьер. Понимаешь, какая загвоздка? Твой поступок, конечно, квалифицируется как предательский, но он не настолько предательский, чтобы убить за него. Твоё предательство… оно, скорее, из области этики. Ты не подписывал бумаг, не клялся на Библии, не расписывался кровью на шёлковом свитке, не обещал, в конце концов, при свидетелях, что не предашь меня. Собственно, и предательством твой поступок по большому счёту не назовёшь. Так, мелкая грязная пакость, не более. Вот в своё время я и Джан действительно совершили предательство, когда с холодной головой и полным осознанием содеянного организовали убийство его отца.
— Джо сказал, что у вас не было выхода, поскольку вопрос стоял об опережении — кто кого: он вас или вы его. Ты тогда подтвердил его слова, — прервал Стива Майкл.
Стив исподлобья взглянул на него, и Майкл слегка кивнул, как бы прося прощения за то, что позволил себе прервать его речь.
Ему всё больше становилось не по себе, и кто-то невидимый нашёптывал про страшные кары, с минуты на минуту готовые обрушиться на него неведомо откуда: то ли с украшенного сложными фресками потолка, то ли со стороны шумящей прибоем террасы, то ли непосредственно от осунувшегося мужчины с отстранённым взглядом.
— Подведём итоги? — предложил Стив и продолжил монолог, периодически то засовывая руки в карманы лёгких штанов из тонкого шелковистого хлопка, то вынимая их, чтобы рубануть воздух в энергичном жесте.
— Да, — повторил он. — Сначала подведём итоги, а потом сделаем из них выводы. Итак, что у нас есть? У нас есть маленький по возрасту и недалёкий умом мальчишка, которого Джан подобрал на улице в момент, когда он понятия не имел о том, как жить дальше. Джан повёз мальчишку в Италию, а по возращении познакомил со мной, богатым кретином. И я, богатый кретин, поселил мальчишку в пентхаусе одного из лучших домов Нью-Йорка, в умопомрачительной, как пишут в газетах и романах, роскоши. И, как и положено богатому кретину, дал ему всё: машины, яхты, самолёты, солнце на небе, золото земных недр, райский остров, лучших женщин и собственную душу. Взамен я, богатый кретин, просил мальчишку лишь об одном — проявить терпение. Просто чуточку терпения — и богатый кретин научил бы его правильно думать и, скорее всего, ослабил бы натянутые поначалу вожжи. Да, чёрт возьми, скорее всего, ослабил бы! Я же не идиот, чтобы всю жизнь командовать взрослым парнем. Я всего лишь хотел, чтобы ты понял, как это важно — правильно думать. Потому что, если обладаешь умением думать, мир рано или поздно ляжет к твоим ногам. Я всего лишь желал, чтобы тот мир, который уже много лет лежит передо мной, распростёрся и перед тобой. Скажи, я хотел чего-то невозможного?
Майкл качнул головой в отрицательном жесте.
— Отлично! Значит, я не требовал ничего невозможного, а всего лишь пытался, я повторяю, пытался создать достойную тебя оправу из бриллиантов, живописи, часов, автомобилей, мебели, стекла, золота, лучших, мать его, шмоток, еды, прислуги и так далее, и тому подобное…
Стив остановился и перевёл дух. Но не потому, что устал. Ему не хотелось, чтобы Майкл заметил, что собственный монолог сильно взволновал его.
Всё что угодно, но только не это! Чёрт возьми, не сейчас! И, чёрт возьми, никогда после!
IV
Несмотря на усилия Стива скрыть охватившие его чувства, Майкл заметил, что он волнуется, и с облегчением вздохнул. Слава Пресвятой Деве, взволнованный мужчина напротив вновь обрёл хорошо знакомые ему черты Стива Дженкинса.
С готовностью улыбнувшись, он предложил Стиву присесть и поинтересовался, не хочет ли тот чего-нибудь выпить.
— Я что, дал повод радоваться? — по-прежнему не двигаясь с места, грубо спросил Стив.
Майкл вновь попытался что-то объяснить, но Стив не позволил.
— Я ещё не закончил, так что заткнись и слушай дальше, — коротко сказал он, и Майкл замолчал.
— Знаешь, я ведь оказался прав, когда не впустил тебя в свою основную жизнь, — продолжил Стив. — Не представил семье, не обнародовал перед всем миром своих договорённостей с тобой по поводу твоей судьбы. И интуиция меня не подвела. Ты оказался ненадёжным, эгоцентричным и неблагодарным сукиным сыном. Молчать! Я ещё не закончил!
Стив взял ещё одно яблоко и с хрустом надкусил его. Прошёл мимо прижавшегося к тахте Майкла, вышел на террасу, спокойно доел там яблоко, выбросил огрызок в воду и, вернувшись обратно, приступил к основной фазе своего монолога, ради которой, собственно, и привёз Майкла на остров.
— Я не случайно напомнил тебе, что ты — часть моей тайной жизни, Майкл. Я никогда ничего не делаю случайно и не говорю просто, лишь бы сказать. И моя тайная жизнь, как ты уже давно заметил, сильно отличается от моей официальной жизни. Моя тайная жизнь, так уж сложились обстоятельства, выстроена на совершенно иной основе, и в ней случаются вещи, которых нет и не может быть там. В моей тайной жизни есть агенты и остров, девки и кокаин, наёмные убийцы и теневой бизнес. Здесь действуют законы, по которым я жил ещё в своей прошлой жизни, когда был настоящим Стивом Дженкинсом, сыном бросившего вызов мафии землевладельца. Здесь действуют законы, которым меня в своё время обучил дон Паоло, лучший учитель в мире по обретению цинизма как состояния души.
Он помолчал, а потом добавил вполне обыденным тоном, будто говорил об очень простых вещах:
— И этим, обретённым в прошлой жизни, принципам я ни разу не изменил. Не вижу смысла изменять и в случае с тобой.
— Ты меня убьёшь? — спросил Майкл.
— Боишься, да? Боишься, я же вижу, что боишься. О, это было бы здорово — избавиться от тебя и раз и навсегда закрыть изрядно утомившую меня тему. И Джан тоже боится за тебя, наш всепрощающий Джан, ха-ха. Он тоже спрашивал меня о моих планах. А я сказал ему, что не собираюсь тебя убивать. Во-первых, много лет назад, начиная новую жизнь, я поклялся не убивать без крайней необходимости. Во-вторых, кто ты, чёрт возьми, такой, чтобы я вымарал остатки души приказом о твоём уничтожении? Враг? Нет. Хитроумный конкурент? Нет. Пытающийся обвести меня вокруг пальца авантюрист? Нет-нет. Ты просто уличная шлюшка, мелкий пакостник, пыль под моими ногами. И я поступлю с тобой так, как и поступают с мелкими пакостниками уважающие себя парни. Везде, заметь, поступают — что в тюрьмах, что на воле, что здесь, в изысканных дворцовых интерьерах. Я тебя трахну.
Майкл решил, что он ослышался.
— Что?
— Ты сейчас снимешь штаны и встанешь раком. А я трахну тебя в жопу в соответствии с твоим проступком — без лубрикантов и слезливых вздохов.
— Т-ты этого не сделаешь, — заикаясь, сказал Майкл. — Ты не с-д-д-е-лаешь! Ты…
— Пожалуйста, — разведя руками, сказал Стив. — Не хочешь со мной — тебя трахнут мои парни. И не агенты из особых отделов, те самые интеллектуалы, способные оценить тебя по достоинству, а простые ребята из числа обслуживающего персонала. Крепкие и мускулистые, верные солдаты, фанатичные исполнители. Их будет четверо. Достаточно, чтобы заставить тебя, сукин ты сын, прочувствовать изнутри прелести моих базовых принципов. Вот так.
— Стив…
— У тебя десять секунд, чтобы сделать выбор, парень, — прервал его Стив. — И учти, ты не сможешь его изменить, если я покину твою комнату хотя бы на миг позже установленного срока. Отсчёт пошел.
Он замолчал и молчал где-то секунд пять. И так же молча смотрел, как Майкл снимает с себя длинные свободные штаны, в которые переоделся по приезде на остров, и полуложится-полувстаёт на четвереньки на самый край тахты.
Не теряя времени, Стив подошёл к тахте, спустил с себя штаны и, вынув пенис, рукой привёл его в рабочее состояние. Деловито поплевал на ладонь, смочил пенис слюной и, держа его наготове, произнёс:
— Расслабь булки, иначе будет больно. Это не секс, куколка. Это насилие.
V
Поначалу Майклу показалось, что его разорвали напополам, и, оглушённый болью, он дёрнулся и не смог сдержать громкого стона, но быстро взял себя в руки, зарылся лицом в бархатный ворс покрывала и молча ждал, пока Стив закончит вгонять в него свои представления о справедливости.
Из-за сильного напряжения он прокусил до крови нижнюю губу и запаниковал, когда почувствовал во рту солоноватый вкус.
«Чёрт! Увидят следы крови на покрывале, подумают, что протекла твоя задница. Будут смеяться над тобой. Закрой рот, прихлопни его, ты, дебил, слабак, жалкая шлюха. А кто будет смеяться? Обслуживающий персонал? Или, может, Стив и Джо будут рассматривать покрывало и от души смеяться над тобой? Тебе не всё равно, кто будет смеяться над тобой, Мигелито? Ты даже в этой ситуации не смог избавиться от перфекционизма, да, Мигелито? Ты тупой параноик. Просто тупой параноик», — то ли пробормотал, то ли подумал он, нарочито облекая собственные мысли в нелицеприятные, но невольно выполняющие роль психологического тренинга слова.
Он думал о странных и ненужных вещах, молча плакал, рвалась в гудящую голову возмущённая Тересита, грозила пальцем, гневно бликовали в тускнеющих лучах лилового солнца её серебряные серёжки.
— Ты прекрасен, — услышал он свистящий шёпот над головой. — Чёрт возьми, мне жаль, что я не педик. Имел бы тебя до скончания дней.
Стив отряхнул пенис, надел сильно мешавшие в последние минуты штаны и покинул комнату, так и не взглянув в сторону съёжившегося на тахте Майкла.
Уже на пороге с силой ударил по кнопке замка, чтобы никто не смог войти в комнату извне. И тут же почувствовал необычное и крайне неприятное, но быстро исчезнувшее состояние. Будто в груди образовалась бездонная пещера.
Вот бы обрадовалась Инесита!
— А ты что думал, мачо, — усмехаясь, сказала бы она. — За любовь надо платить. Только плата у всех разная. Иногда сколько ни плати, а толку никакого. Один обман!
За любовь надо платить, да вот плата у всех разная, и конечный результат тоже.
Подчас сколько ни плати, а купить так и не сможешь.
Стоит такой неудачник, смотрит, как переливаются отточенными гранями рубины, изумруды и опалы в сундуке с сокровищами. Меряет ожерелья, надевает на неловкие пальцы сияющие кольца, трясущимися руками теребит бриллиантовые чётки, но ничего не может унести.
Сокровища любви не даются тем, кто не умеет их добывать.
Лежат поблизости дразнящим недоступным грузом, ожидают своего хозяина. Никакой платой их не купить, кроме той, что из сердца.
VI
Свернуться в клубок, глотать слюну с кровью, спрятаться в складках прихотливо извивающейся узорами материи, исчезнуть на сотню миллионов лет, да что там на сотню миллионов — на целую вечность!
Упругие мышцы мгновенно восстановились, и от недавнего насилия остались лишь лёгкое жжение и медленно таявшее ощущение вставленного внутрь куска дерева.
Будто воткнули, но забыли вынуть сразу.
Куда хуже память, с ловкостью фокусника вернувшая воспоминание о звуках и ускоряющихся от возрастающей и неконтролируемой страсти толчках. А следом и о рвущей напополам боли и явно заложенном природой и от этого унизительном до помрачнения рассудка наслаждении.
Надо всё забыть! Забыть как можно скорее!
Майкл внимательно осмотрел покрывало, стараясь найти на нём следы крови из прокушенной губы и ещё чего-то, куда более постыдного. Так же внимательно осмотрел пол, но следов недавнего позора не обнаружил.
Быстро в душ. Говорят, вода помогает залечивать душевные раны…
Он действовал как во сне. Механистично, с заученными движениями и бесстрастным выражением лица. Примерно так ходят лунатики, слепые искатели неведомой цели, направляемые неведомой силой на бесплодные поиски.
Выйдя из душа, он натянул на голое тело штаны и долго искал майку. Когда нашёл, надел и её и, не заботясь о том, чтобы расправить скрутившуюся на спине в жгут материю, присел на корточки подле одной из стен. И сидел так, не шевелясь, пока со стороны террасы не донёсся далёкий рокот взлетевшего вертолёта.
Звук мотора вывел Майкла из оцепенения. Он вскочил и стремительно вышел на террасу. Постоял там немного, подставив лицо океанскому бризу, затем с видом человека, проделывающего нечто подобное каждый день, перелез через перила, схватился руками за мраморный борт и, повиснув на некоторое время над ревущим прибоем, почти не глядя спрыгнул вниз.
«Если мне суждено умереть, я умру», — успел подумать он в момент прыжка, однако всё прошло как нельзя более удачно, и он не разбился и даже приземлился ровно посередине плоской скальной вершины.
Почувствовал, как стало больно принявшим на себя удар о каменную поверхность босым ступням, и в поисках равновесия схватился за торчавшие справа и слева скользкие каменные выступы, затем, оглядевшись вокруг, оценил обстановку.
Надо будет спуститься вниз, пробраться через беспорядочное нагромождение камней к песчаной косе и остаться при этом живым.
Жаль, что ты не можешь стать птицей, Мигелито. Или тем лиловым ангелом, проносящимся, подобно мысли, в бесконечной глубине ослепительных небес.
Ничего не забыл, ничего не простил
I
В то самое время, когда Майкл начал свой безрассудный путь в сторону рыбацкой деревушки, Джанни возвращался на виллу с вертодрома, куда он и Вишня только что отвезли принявшего внезапное решение уехать Стива.
— Я не понимаю, к чему такая спешка? — недоумевал Джанни, пока они проделывали изученный до мелочей путь. — Это всё из-за него?
— Нет. Возникли неотложные дела дома. Разве это так невозможно?
— Какие дела, Стив?
— Я же сказал — неотложные. Отстань.
— Надеюсь, он здоров?
— Конечно. Что ему сделается? Я высказал ему всё, что думал, только и всего.
— Тогда почему ты решил уехать?
— Чёрт, а может, мне просто противно уже здесь находиться? Может, меня тошнит от всего?
— Тебя тошнит от острова?
— Да! Меня тошнит от острова!
— Стивви, ты точно не лжёшь мне сейчас?
— Нет. Точно не лгу, — пожал плечами Стив. — Повторяю. Я не сделал с ним ничего такого, чего бы он ни заслужил.
— А можно поточнее?
— Пожалуйста. Я высказал ему всё, что думал.
— Но ты же собирался остаться, хотел погулять. Девочек вон привезли новых. В чём дело?
— Ни в чём. Внезапно расхотелось здесь оставаться, только и всего, — сказал Стив, на ходу выскакивая из кабины.
Пройдя несколько шагов в сторону вертодрома, он повернулся к провожавшему его до кромки поля Джанни и закричал, поскольку лётчик уже завёл вертолёт:
— Вернусь на континент, проведу сладкую ночку с девчонкой в каком-нибудь отеле, а потом — домой. К жене, к детям. И ты тоже не тяни. Я собираюсь организовать выставку живописи из своей коллекции, а дело это серьёзное. Без тебя ничего не выйдет. Проведём выставку, потом возьму Маршу и махну с ней куда-нибудь подальше из страны.
— У тебя на службе полно экспертов и кураторов, они справятся с задачей гораздо лучше меня.
— Плевать я на них хотел. Лучше тебя всё равно никого нет.
— Хватит подлизываться. А что с Майклом?
— Делай с ним что хочешь.
— Не понял?
— Да, именно так. Я отказываюсь от мальчишки. Он не оправдал моих надежд, а я, видимо, не оправдал его. И если тебе всё равно, что своим бегством он вывалял нас в дерьме, то мне нет. Я не простил. Хочешь — усынови, хочешь — женись, хочешь — прирежь. Мне наплевать.
— Ты не передумаешь? Я могу рассчитывать на твои слова?
— Я же сказал — мне наплевать. Ну, я поехал.
— Постой! А как насчёт нового жилья?
— Ты, кажется, не понял. Я отменил всё. Всё! Забирай его к себе или покупай ему собственное жильё, а лучше — увези на хрен подальше, в Италию какую-нибудь, и пусть живёт там.
— Тогда я уеду с ним.
— Э-э, нет, в таком случае Италия отменяется. Джан, не нервируй меня. Ты уже всё понял, к чему эти дурацкие расспросы?
— Я официально усыновлю его. Ты даёшь своё согласие?
— Вуаля. Усыновляй. Хорошо, что я тянул с этим. Я поехал, и ты не рассиживайся. Жду тебя в Нью-Йорке!
Он улетел, а Джанни стоял в раздумьях на выложенной идеально подогнанным белоснежным песчаником дорожке до тех пор, пока ожидавший в электрокаре Вишня не сообщил ему, что Майкл спрыгнул на скалы и пытается выбраться на берег.
Просто так не прыгают с балконов на верную гибель, Джанни Альдони!
Просто так не…
— Едем скорее, Вишня, почему ты плетёшься, чёрт тебя возьми, дай мне рацию, мать его, ни черта не слышно, где кнопка, какая кнопка, что… что происходит, вашу мать, чего вы возитесь, кретины, поднимайте вертолёт, спускайте спасателей! Это невозможно? Чёрт! Да! Сейчас буду!
Джанни отключил рацию, медленно вынул из кармана смартфон и нажал вызов.
— Стив, ты сейчас скажешь мне правду.
— Что-то случилось? — сквозь доносившийся гул двигателя спросил Стив.
— Да, случилось.
— Надеюсь, он покончил с собой.
— Нет, он жив и вроде пока здоров, — с трудом сдерживаясь, чтобы не начать кричать, сказал Джанни.
— Но скоро умрёт или перестанет быть здоровым? — по-прежнему сохраняя насмешливый тон, спросил Стив.
— Он просто спрыгнул с балкона на скалы, но вроде удачно. И сейчас пытается выбраться на берег. Скажи мне правду, Стив.
— На скалы? Фью-у-у… Жаль, что не разбился, хотел я сказать.
— Стив!
— Я выебал твоего Майкла.
— Что? Что ты сказал?
— То, что слышал. Я сделал то, чему учил меня твой отец. Я выебал сучонка.
Джанни резко отключил смартфон и стал на ходу вылезать из электрокара.
Встревоженный Вишня быстро нажал на стоп.
— Чего встал? — хмуро спросил Джанни. — Только не говори мне, что это дерьмо испортилось.
II
— Зачем ты спрыгнул? Зачем? Ты же мог погибнуть! Чего ты молчишь? Ты сделал сегодня огромную глупость, которая могла стоить тебе жизни! Какая расточительность! Что ты молчишь? Посмотри на меня! Я прошу тебя, просто подними голову и взгляни мне в лицо!
Майкл отрицательно качнул головой. Вокруг него и Джанни уже собрались все, кто жил в это время в деревушке, включая старика с вечной самокруткой в проваленном рту и нескольких любопытных сопливых ребятишек, с раннего возраста помогавших родителям ловить тунца в местных водах. Ни малейшего внимания на напряжённые речи Джанни и мрачное молчание Майкла вертевшиеся вокруг аборигены не обращали, потому что были сосредоточены на самом факте его появления здесь, на довольно грязной песчаной косе, перерезавшей с одной стороны каменные джунгли прибрежных скал, а с другой приютившей местную деревеньку среди остатков былой островной растительности.
Бог в ободранной и окровавленной от многочисленных порезов одежде пришёл к ним из пенных океанских вод и нуждается в помощи. Не было момента значительнее за всю их историю.
Когда Джанни с целой командой помощников примчался в деревню, Майкл сидел на песке и делал вид, что внимательно рассматривает ушибы и порезы на руках и ногах, образовавшиеся от недавнего путешествия по скальному массиву. Шамкая и пришепётывая, старик-абориген предложил ему помощь, и Майкл принял её без раздумий. И даже позволил старику натереть кровоточащие раны и ссадины на ногах и руках ужасно пахучим месивом подозрительно бурого цвета.
— Чёрт возьми, ты только что отказался от медицинской помощи для того, чтобы позволить натереть себя местной грязью? — возмутился Джанни. — Где твоя логика? Не ты ли морщил нос, когда попал в ванную в моём доме? Неужели здесь чище? Майкл, не молчи! Я так больше не могу!
— И что ты сделаешь? — внимательно разглядывая порезы, спросил Майкл. — Прикажешь меня связать?
Джанни опустился перед ним на корточки и, стараясь не замечать назойливо мельтешившего рядом старика, заговорил вполголоса:
— Малыш, Джанни Альдони никогда не позволит себе обидеть тебя. Джанни Альдони уже всё простил — и твой побег, и твоё молчание. Посмотри, за моей спиной мои парни, и они видят, как я чуть ли не ползаю перед тобой на коленях. Но мне наплевать. Я готов стоять перед тобой на коленях хоть до утра. Не упрямься, вставай, вот джип, сядем в него и поедем на виллу.
— Смотри, раны уже затянулись, — обрадованно воскликнул всё ещё избегавший взгляда Джанни Майкл. — Пусть твои врачи застрелятся на фиг.
— Малыш, зализывание ран — единственное, что умеют эти люди. Всё остальное они с превеликим счастьем получают у тех самых врачей, которым ты только что предложил застрелиться.
— Знаю-знаю. Уже и пошутить не даёшь.
Он встал и, по-прежнему не глядя на Джанни, кивком поблагодарил старика и слегка поклонился подбежавшим позже остальным островитянам, чем вызвал среди них сильное оживление.
Один из них подошёл к сотруднику охраны виллы, умевшему изъясняться на местном наречии, и что-то сказал ему.
— Шеф, они тут просят перевести вам.
— В чём дело, Суарес? — нетерпеливо спросил Джанни.
— Они просят, чтобы синеглазый бог воды, это они Майкла так называют, принял участие в празднике в его честь.
— Я согласен, — опередив Джанни, сказал Майкл.
— Скажи, что синеглазый бог воды согласен, — иронично развёл руками Джанни. — И когда праздник? Надеюсь, не сию минуту?
Суарес переговорил с рыбаком и с готовностью доложил:
— Завтра вечером. Они сообщат остальным, и на острове будет… — Суарес замялся в поисках подходящего слова, — вечерина. Вот.
— Вечерина, — с иронией повторил Джанни. — Хорошо. Пусть готовятся к… вечерине. Ну что, поехали домой, Майкл? Чёрт, Майкл, ты куда?
И Джанни двинулся следом за толпой рыбаков, спешивших за удаляющимся в глубину острова и прихрамывающим на обе ноги Майклом. Следом бежали парни из охраны, врач и две хорошенькие медсестры, и тут же, как по команде, завели моторы четыре разбросанных вдоль берега джипа и карета скорой помощи.
— Как в кино, мать твою, — сказал бы Стив, если бы наблюдал эту картину.
III
— Ты избегаешь меня. Думаешь про себя, что вот он стоит передо мной, этот Джо Альдони, который заодно со Стивом. А я ничего не знал. Более того, я несколько раз просил Стива не выходить за… за… Чёрт! За рамки дозволенного! Знаешь, что сегодня произошло? Сегодня Стив Дженкинс обманул меня. Причём сознательно обманул. Хотя нет. Он сделал это не сегодня, а гораздо раньше, ещё там, в Нью-Йорке, когда мы встретились в одном ресторанчике. Я что-то почувствовал тогда, заметил, что он явно недоговаривает, и предупредил его, что не потерплю обмана. В нашем тандеме я, конечно, второй номер и не скрываю этого, но даже я, второй номер, имею свою точку зрения на некоторые принципиальные вещи. Чёрт, как я много и безалаберно говорю!
— Да, — отстранённо улыбнулся Майкл. — Чего-то ты разболтался, Джо Альдони.
Они сидели у внутреннего бассейна на большой мраморной скамье, под изящным, выкованным из первоклассного чугуна и увитым розами античных сортов навесом. Майкл сам пришёл сюда, дав понять Джанни, что готов пообщаться с ним, и тот с радостью воспользовался предоставленной возможностью.
— Я оказался доверчивым кретином, — махнув рукой, продолжил изливать душу Джанни. — Чувствовал, что он обманывает, и ничего не предпринял, чтобы убедиться в правоте своих подозрений. Мне надо было настоять на присутствии во время разговора.
— А почему не настоял?
— Видишь ли, в чём дело. Сукин сын и тут обманул меня. «Я же имею право на разговор», — сказал он мне и нейтрализовал меня этим аргументом. Я в который раз попался на его удочку, не понял его тайных знаков, не смог считать их. Я, конечно же, идиот. Но дело не в том, что я идиот.
Джанни заглянул Майклу в лицо и, выпучив глаза, громко прошептал:
— Дело в том, что он обманул меня. Обвёл вокруг пальца, как мальчишку. Продемонстрировал в особо циничной форме, что он на самом деле обо мне думает.
— И что он о тебе думает?
— Что я проглочу его обман, как проглатываю всю жизнь презрение его стервы жены и его избалованных детей. И его собственное хамство, между прочим.
— Джо, не смеши меня. Стив сделал то, что должен был сделать, исходя из логики. Кто я? Часть его тайной жизни. По каким законам развивается его тайная жизнь? По законам, принятым в вашем — твоём и его — общем прошлом. В прошлом, где, чтобы спасти свою шкуру, вынуждены убивать отца. Не вижу причин для возмущения. Стив повёл себя логично, и сейчас речь не о том, что в этот момент чувствовал я. Речь о логике и правилах игры.
Он отвернулся, чтобы скрыть от Джанни своё волнение. Умозаключения легко делать лишь со стороны.
Джанни не заметил или сделал вид, что не заметил, как Майкл разволновался. Он встал со скамьи, прошёлся несколько раз вдоль бассейна, а когда вернулся, то не стал садиться, а встал напротив Майкла, чтобы видеть его лицо.
— Я собираюсь отомстить, — заявил он. — И ты будешь участвовать.
— Месть входит в правила той жизни Стива, частью которой я являюсь, — пожал плечами Майкл. — Мне много раз напоминали об этом. Не вижу смысла не принимать их и даже знаю, как именно надо мстить.
— Думаю, мы оба знаем. Разговор считаю состоявшимся. О деталях пока рано говорить, достаточно того, что мы заодно, — сказал Джанни и, резко отвернувшись, пошёл в сторону низких и широких мраморных ступеней, ведущих из зоны бассейна к апартаментам.
— Как ты легко решился, — крикнул вслед удалявшемуся Джанни Майкл. — Будто и не было прожитых лет и дружбы «не разлей вода».
И встал было, чтобы уйти вслед за Джанни, но остановился, увидев, что тот возвращается.
Он впервые видел Джанни таким. Покрасневшим, утратившим обычную сдержанность, словоохотливым как никогда.
— Было. Было всё. И дружба, и любовь, и совместно пролитая кровь. А ещё раньше — его готовность умереть за меня. Но с тех пор утекло много воды, и я заплатил ему по всем счетам. Я все эти годы стоял рядом с ним. Жрал унижение от его жены и детей, от его тестя и тёщи, от грёбаной истерички Эда. Я ложками, нет, бадьями жрал унижение от всей чванливой семейки Маклинни. Я помог наладить работу его теневой империи. В буквальном смысле, заметь, помог. И все годы пытался стать ему ровней. Не в смысле статуса — плевал я на статус, я не Стив, мне всё равно, какую ступень в этом грёбаном обществе я занимаю. Я просто хотел стать ему братом, потому что я считал себя его братом. Но он ни разу не забыл о дистанции, которую сам же и установил между нами. Ни разу! А когда я нашёл тебя, то первое, что он сделал, — запретил нам общаться. Но я всё равно любил его, Майкл. Искренне любил, поэтому и терпел все неприятные шероховатости, возникавшие между нами, все эти унизительные головомойки, которые он мне периодически устраивал. Я попросил его лишь об одном — уважать моё отношение к тебе. Попросил не плевать мне в душу. Прямым текстом говорил, что ты значишь для меня. Он в ответ называл меня рабом, но мне и на это было наплевать. Мало ли, как он меня называл. Сколько раз. Ради тебя я и не такое потерплю. И что? Что, я тебя спрашиваю, я получил в ответ? Зачем мне всё это, если я вижу, что ты глаза поднять не можешь? Зачем мне дружба с тем, кто сначала хотел усыновить тебя, а затем поступил с тобой так, как в нашем деле поступают с крысами, перед тем как размазать их мозги по стене? Он растоптал нашу дружбу, и я не могу сделать вид, что ничего не произошло. Тебя я ему не прощу.
Джанни перевёл дух и выдохнул:
— И мстить мы будем вместе. Ты и я.
Он сильно вспотел, лысый череп стал совсем пунцовым, в уголках тонких губ запеклись белые шарики слюны.
Майкл протянул руку к карману вытканной из лёгкой материи сорочки, в которую был одет Джанни, и вытащил оттуда батистовый платок с монограммой, который склонный к консервативности Джанни всегда носил с собой, чтобы протирать им потеющую голову и шею. Осторожно поднёс платок к его губам и вытер запёкшуюся на губах слюну.
— Конечно, Джо, — ласково сказал он. — Ты только успокойся. У меня есть один вопрос, но я его тебе потом задам, ладно?
— Я в порядке, — отмахнулся Джанни и деликатным жестом забрал у Майкла платок. — Спрашивай.
— Он же не спустит нам в случае чего. Может и уничтожить. Не боишься?
— Да будет тебе известно, сын мой, Стив Дженкинс никогда не сможет ничего мне сделать. Я для этого слишком информирован. Как ни крути, я сын своего отца, а дон Паоло всегда держал запасной аэродром. Вот и я держу. Есть у меня кое-что, уже давно есть.
— Дону Паоло не помогли аэродромы, когда Стив Дженкинс встал на его пути.
— Я не дон Паоло.
— По-моему, ты так и не научился адекватно оценивать Стива. Даже сейчас, через столько лет, ты недооцениваешь его.
— Я был с ним рядом, когда мы решили избавиться от отца, — раздражаясь, сказал Джанни. — Без меня чёрта с два он бы выкрутился. Хватит дрейфить!
— Как скажешь, Джо, — ответил Майкл.
Было видно, что Джанни его не убедил, но по большому счёту Майклу было всё равно, и депрессия, тёмная сестра умершей надежды, уже целиком накрыла его своим удушливым плащом. Какая разница, что ждёт впереди?
Пресвятая Дева, а ведь сегодня твой день рождения, Мигелито!
— Джо, а мне сегодня стукнуло восемнадцать. А я и забыл!
— И я забыл. Как тут помнить? Вот и справим твой первый, хе-хе, юбилей на сегодняшней… вечерине, парень.
— Точно. Я и про вечерину забыл. Вот дурья башка!
И он вроде бы весело рассмеялся.
Такие дела
I
По возвращении в Нью-Йорк Стив порадовался внезапно наступившему теплу и тут же с головой окунулся в подготовку выставки, посвящённой двадцатилетию его коллекционной деятельности.
Предстояло отобрать выставочные экземпляры, что было, мягко говоря, нелегко, поскольку коллекция семьи Дженкинс-Маклинни включала в себя более девяти тысяч полотен, не менее трёх тысяч скульптур самых различных размеров и фактур и более ста тысяч рисунков, графических работ и фотографий, не говоря уже обо всём остальном.
Все эти богатства были рассредоточены по многочисленным домам, квартирам и виллам семьи как в самой Америке, так и в Европе, а наиболее хрупкие и ценные экземпляры содержались в нескольких оборудованных по последнему слову техники хранилищах.
Коллекцию обслуживал целый штат учёных, искусствоведов и реставраторов, объединённых под началом избиравшегося раз в три года учёного совета, который отвечал за изучение и сохранность коллекционных экспонатов и занимался составлением каталогов и организацией выставок.
Лучшие музеи мира считали честью предоставлять для них свои залы. К грядущему юбилею совет подготовил целую программу мероприятий, гвоздём которой решили сделать экспозицию из не менее тысячи самых ценных экспонатов коллекции во всех жанрах и направлениях.
В заседаниях совета принимала активное участие и Марша, поскольку надвигавшаяся дата, как ни крути, была неким итогом совместно прожитых ею и Стивом лет и их персональным достижением. А в акте демонстрации грядущего достижения должно было отразиться то состояние их отношений, которое острая на язык Лиз назвала «фазой счастливого умиротворения», хотя Марша уверяла её, что всего лишь проявляет характерную для неё ответственность.
Но все их планы сломал Стив, когда заявился на очередное заседание прямо с самолёта и сразу же сделал шокирующее заявление.
— Простите меня за вмешательство в вашу работу, но я, как юбиляр, имею право на персональную точку зрения. Она заключается в том, что меня не устраивает концепция юбилейной выставки и я предлагаю новую. Не переживайте, вы будете в восторге, я обещаю.
Все, включая Маршу, ахнули от ужаса. Столько работы псу под хвост!
— Ничего страшного, — бросился их утешать Стив. — Я уже всё продумал. Видите ли, я хочу, чтобы выставка отразила мой духовный мир, а не ожидаемые стереотипы. Прости, дорогая, я знаю, что коллекция — наше совместное достояние, но мне хочется внести свежую струю в традиционные схемы празднования юбилеев. Уверен, ты всё правильно поймёшь и одобришь.
Основные сюрпризы, впрочем, были впереди, когда Стив объяснил, чего именно он хочет.
— Это будет выставочный коктейль из стилей и жанров. Всё вместе, всё в одной куче, как на барахолках и блошиных рынках. Я же не просто так собирал альтернативную коллекцию, — объявил он. — Пришла пора её показать.
— Если я правильно понял твою идею, ты предлагаешь нам соединить Пикассо с пластмассовыми бусами? — ледяным тоном уточнил член учёного совета Саул Бронштейн, ухоженный пятидесятипятилетний коллекционер-искусствовед и куратор, уже много лет проживавший со своим партнёром по отношениям на Бали, где у него было несколько антикварных магазинов и откуда он успешно руководил весьма значительными проектами на всех континентах и совершал значительные сделки по купле-продаже антиквариата и живописи.
— Именно так, Саул. Пикассо и бусы. Думаю, испанец не стал бы возражать, — щёлкнул пальцами Стив. — Более того, я уверен, что он был бы в восторге!
Итогом заседания стали уход в отставку Саула Бронштейна и ещё двух ведущих членов совета и буря возмущения со стороны Марши, при всех устроившей разнос «неслыханному», по её словам, «стремлению Стива обнажить перед всем миром свою чудовищную китчевую сущность».
Стив даже ухом не повёл.
— Кому не нравится моё предложение, может идти следом за ними, — заявил он, выразительно взглянув в сторону Марши. — Я не рабовладелец, чтобы удерживать присутствующих силой. Удачной дороги.
Затем обвёл оставшихся взглядом, который вполне можно было назвать весёлым, и так же весело кивнул в ответ на их поспешное согласие.
Марше ничего не оставалось, как демонстративно покинуть кабинет.
— Ты унизил меня перед всеми, — кричала она вечером на Стива. — Ты вёл себя как тиран и самодур! Ты и есть самодур, чёртов выскочка! Умение зарабатывать деньги — не синоним культуры, к твоему сведению, но раньше тебе хватало мозгов хотя бы скрывать это от окружающих!
— Пора признаться всем этим изысканным леди и джентльменам в том, о чём они и так догадываются, дорогая, — со слоновьим спокойствием парировал Стив. — Нет, не в том, на что ты так тонко намекаешь, а в том, что в большинстве своём все они — одного со мной поля ягоды.
И держался избранной линии поведения до конца ссоры, а когда обессилевшая Марша стала швырять в него всем, что попало под руку, схватил её в охапку, покрыл жаркими поцелуями залитое слезами лицо, нашептал на ухо тысячи страстных слов и извинений и не отпустил, пока она, чуть ли не полузадушенная, не ответила ему взаимностью.
II
На следующее утро Марша удивила оставшихся членов совета, когда появилась в обставленном с элегантным шиком кабинете Стива, сияя светской улыбкой и одетая как королева. Она вошла следом за мужем и, преисполненная собственного достоинства, молча ждала, пока Стив не объявит о том, что назначает Маршу Дженкинс, свою супругу и соратницу, ответственной за работу с прессой и выделяет ей отдельный кабинет и десять штатных единиц.
— Марша — гений общения с монстрами прессы, — доверительно сообщил он. — Никто не умеет так договариваться, чтобы в итоге и овцы оставались в собственных шкурах, и волки могли досыта упиться нашей с вами кровью. Ну что, дамы и господа? Приступим к работе? Да, Марша, не забудь договориться с теми, кто в состоянии нейтрализовать Саула. Я в курсе царящих в кураторской среде нравов, но не в состоянии запомнить их фамилии. Только Гагосяна помню. Я ничего не исказил?
И ободряюще подмигнул ей, застывшей на своём стуле с каменным выражением лица.
— Джан, я замутил такую выставку, что ты ахнешь. Очень надеюсь, что меня объявят сумасшедшим после неё, — кричал он в трубку после окончания заседания. — Будут попраны все законы. Все! Две тысячи экспонатов на двух этажах, тотальная мешанина стилей, игрушечное оружие — и рядом настоящее, китчевые и лубочные картинки из моей «Лавки чудес» — и тут же рядом старик Кандинский, дешёвая бижутерия — и уникальные драгоценности, византийские иконы — и мексиканские украшения для уличных алтарей. И так — на всём пространстве! Марша истерила поначалу, но я её сломал и отправил заниматься пиаром. Жду только тебя, папочка, будем вместе отбирать экспонаты. Алло! Ты где?
— Я слушаю тебя, — спокойным голосом ответил Джанни.
— Что-то случилось, дорогой? — мгновенно снизив голос почти до вкрадчивого шёпота, спросил Стив.
— Нет-нет. Давление поднялось. Не могу даже голову поднять. Впервые у меня давление. Старею, наверное.
— Всегда что-то происходит впервые — и кровь, и слёзы. Ладно, папочка, выздоравливай и лети сюда на всех парах! Сыночек ждёт, ау-у!
Стив отключился и швырнул смартфон на стол. Гладкая коробка гаджета заскользила по чёрной полированной поверхности и остановилась у самого края, но Стиву было не до её рискованных путешествий. Он сидел ровно, не шевелясь, не моргая, не дыша. Тело было напряжено, руки остались на столе, взгляд устремлён в пустоту.
Просидев так секунд тридцать, он выдохнул и расслабился.
— Держи себя в руках, Стив Дженкинс, инженер по холодильным установкам, — произнёс он, с трудом возвращая взгляд в обитаемое пространство из пустоты, и нажал кнопку вызова секретаря.
Надо было многое решить, и у Стива не было времени оставаться наедине со своими демонами.
Ах, и вот ещё что. Я вновь сделал вас, мистер Пол. Я сделал вас, да. Вот так. Да.
III
Джанни аккуратно положил смартфон и взглянул на прикорнувшего на диване Майкла. Знал бы Стив, что они прилетели в Нью-Йорк чуть ли не следом, на следующий же день после большого праздника, устроенного аборигенами в честь синеглазого бога воды, как они с самого начала прозвали Майкла.
Праздник удался на славу, хотя на нём все упились почти до потери сознания — и Джанни, и парни, и аборигены. К концу праздника Артуро возомнил, что Майкл хочет заполучить в подарок его орхидеи, и умудрился подпортить всем настроение тем, что, исчезнув на какое-то время, притащил с собой целый ворох срезанных в питомнике орхидей.
Увидев срезанные цветы, Майкл вышел из себя и, обозвав Артуро тупым пьяницей, швырнул их ему в лицо.
В ответ Артуро ушёл к воде и попытался утопиться. Пришлось его вязать и уносить прочь, а на следующий день, накануне отъезда, Джанни его уволил.
— Ты деградировал, парень, а я устал тебя прикрывать, — сказал он, посетив Артуро в его оранжерее. — Прости, но ты превратился в классического неудачника. Поезжай-ка на континент, пока не натворил ещё чего-нибудь, отдохни, подумай о смысле жизни. Вопрос о твоём возвращении сюда, естественно, на рядовой основе, а не в качестве заведующего хозяйством, буду решать я лично. Всё в твоих руках, сынок.
— А мои орхидеи? — дрогнувшим голосом спросил Артуро.
— О цветах позаботятся те, кому не придёт в голову, нализавшись, срывать их. Кстати, ты оштрафован на пять тысяч баксов за порчу имущества.
— Я хотел обрадовать ангела.
Джанни нагнулся к сидевшему на раскладном стульчике Артуро и прошипел:
— Не смей больше называть его ангелом. Кто ты такой, мать твою? Ещё раз услышу, что ты всуе упоминаешь его имя, — уничтожу тебя, и это будет полным удовлетворением моего давнего желания.
— Ты говоришь о нём как о боге, — усмехнулся Артуро, с трудом встал, отставил в сторону раскладной стул и надел садовые перчатки, всем своим видом демонстрируя Джанни, что он всё понял и хотел бы остаться один.
— Как хочу, так и говорю. И не твоё дело — обсуждать мои слова, — огрызнулся Джанни.
— В моих руках он был бы счастлив, — пробормотал Артуро себе под нос, но Джанни услышал его.
— Хочешь совет, парень? — сказал он в спину Артуро. — Никогда не пытайся прыгнуть выше головы, тем более что у каждого из нас свой собственный потолок.
— У вас тоже потолки не высокие, — обернувшись к Джанни, прогудел Артуро. — От счастья не бегут и не прыгают с балконов. Малыш весь в тоске. Я тогда и решил подарить цветы, когда в глаза ему заглянул.
— Ты решил это, когда нажрался, — сказал Джанни. — Собирайся и катись с острова. И полгода чтобы от тебя не было ни слуху ни духу, а там посмотрим.
И со словами «Что за хренотень!» отшвырнул ногой раскладной стульчик и ушёл, не прощаясь.
IV
Визит Артуро нанёс не только Джанни. Майкл тоже заскочил к нему. Уже одетый в дорогу, с рюкзаком за плечами.
Опустив голову, Артуро понуро сидел на том самом раскладном стуле и слушал бормотавшие в наушниках новости. Его глаза были закрыты, и Майкл подумал, что он спит.
— Проснись, Артуро, слышишь? Эй, проснись, — по-испански сказал он и в дальнейшем говорил с ним только на его языке.
— Ох, — произнёс Артуро, когда открыл глаза и увидел склонившееся над собой лицо Майкла. — Мой ангел здесь.
— Скажи мне честно, зачем ты сорвал эти несчастные цветы? — спросил Майкл.
— Тогда я тоже сорвал, но ты не возражал, — с нежностью глядя на Майкла, ответил Артуро и с видимым усилием встал со стула.
— Когда это — тогда, Артуро? Не говори загадками. Это тот самый случай с падением, который стал местным фольклором?
— Мой ангел не помнит, что я упал из-за него?
— Расскажи мне о визите того ангела, Артуро, — попросил Майкл и присел на стул, на котором только что сидел Артуро.
— Туро. Меня в детстве звали Туро, — вдруг сообщил Артуро.
— Хорошо. Пусть Туро. Расскажешь?
Артуро был счастлив рассказать Майклу о визите худенького синеглазого подростка солнечным прозрачным утром, когда Артуро ещё почти не пил и жизнь его напоминала сыр, катающийся в масле. Ему и сегодня несказанно повезло, поскольку он рассказывал о том, что всегда хранил в своём сердце под грифом «секретно», герою того самого секрета и видел, что герой верит его рассказу и принимает его всерьёз.
— Бедняжка, — засмеялся Майкл, когда Артуро закончил рассказывать. — Ты невезуч. В который раз попадаешь в передряги, и всегда из-за меня.
— Видно, такая у меня карма, — серьёзно сказал Артуро. — И я готов страдать, лишь бы знать, что у моего ангела всё хорошо.
— Давай договоримся, Туро, — предложил Майкл. — Ты не будешь больше попадать в передряги, а я похлопочу перед Джанни за тебя. И прости меня за вчерашний срыв. Я оскорбил тебя. Прости.
— Ты обозвал меня по делу, — ответил Артуро, вдруг испытавший невероятное по силе ощущение надёжной опоры под ногами. — Я и есть тупой пьяница.
— Так мне похлопотать? — спросил Майкл, и Артуро уловил в его голосе нотки нетерпения.
— Не надо. Я уеду. Шеф прав: мне надо подумать о своей жизни. Давай я не буду тебе ничего обещать, просто чтобы не подвести тебя, ладно? Слушай, ты здоровски говоришь по-испански. Я слышал, ты жил в Мексике. Это заметно.
— Спасибо за комплимент. И я оценил твою честность, Туро, — слегка улыбнулся Майкл. — Надеюсь, поездка пойдёт тебе на пользу. С Богом, и да поможет тебе Пресвятая Дева.
— Амен, — хрипло засмеялся Артуро. — Скажи мне напоследок, Майкл, ты помнишь нашу встречу и скрываешь это или ты её не помнишь?
Майкл, уже сорвавшийся с места, чтобы убежать, вернулся, скинув с плеч рюкзак, присел, вытянул вперёд ноги, скрестил их поудобнее и тряхнул кудрявой головой.
— Ладно, — сказал он. — Давай начистоту. Я не помню и не уверен, что когда-либо видел тебя во сне… или… наяву, как тебе больше нравится, так и назовём, лады? Думаю, мальчишку видел только ты. И я вынужден буду огорчить тебя, Туро. Его больше нет. Он погиб вместе с тем миром, в котором жил. Погиб через пару-тройку лет после визита к тебе.
Он повернул голову к Артуро и посмотрел тем же взглядом, что и тогда, будучи прилетевшим во сне худеньким подростком. Безмятежным и одновременно очень внимательным.
— Значит, он всё-таки был, — не сводя с него глаз, сказал Артуро.
— Да, Туро. — отвернувшись и рассматривая красующиеся утренней свежестью цветы, сказал Майкл. — Был. Он жил в прекрасном лиловом мире.
— Лиловом?
— Да. Не в буквальном смысле лиловом, нет, конечно, а будто смотришь через линзу. Оттенок у воздуха был такой характерный, лиловый. Прикольно на самом деле. В этом мире всё было настоящее — и горы, и небо, и реки, и леса, и животные, и птицы. Не было лишь людей.
Майкл вдохновился рассказом, и на его щеках впервые после прошедших испытаний появился румянец.
— Он в итоге погиб, этот прекрасный лиловый мир, — продолжил он, вставая со стула и вновь надевая на плечи рюкзак. — Прямо на глазах у мальчишки погиб. Вот было зрелище! Как в кино, только почти без звука и поэтому не страшно. Скорее, грустно, знаешь? Будто сломалась красивая стеклянная картинка.
— А как погиб сам мальчишка?
— Так же, как и остальной мир. Его унесло вихрем в громадную воронку. Не жди его, Туро, он больше не придёт. Я, например, не жду.
— Я всё понял, — сказал Артуро, и его глаза увлажнились, но Майкл не стал ждать, пока его слушатель разразится характерно быстрыми для пьющих людей слезами, и, махнув ему на прощание, был таков.
А Артуро так и не смог улететь на континент. Его нашли мёртвым через пару дней в собственной комнате после того, как он так и не вышел оттуда.
Островной врач диагностировал остановку сердца и добавил, что, к сожалению, подобный диагноз весьма часто встречается у бывших мескалиновых наркоманов и что ничего удивительного в том, что Артуро умер именно от остановки сердца, нет.
Статистика говорит то же самое. Многие мескалиновые наркоши рано умирают.
И именно от остановки сердца.
Такие вот дела.
Расстановка акцентов
I
Майкл даже не взглянул в иллюминатор, чтобы мысленно попрощаться с виллой, с высоты полёта напоминавшей присевшую отдохнуть среди пышной зелени парка белоснежную птицу.
Он и потом вёл себя так же. Продолжал избегать взгляда Джанни, не общался с Вишней, молчал всю дорогу, читал либо спал. Не сказал ни слова и когда Джанни сообщил, что отныне они вновь будут жить вместе и всё будет по-прежнему. По приезде молча поднялся в свою комнату, но не стал отсиживаться в ней, как можно было ожидать, а вышел оттуда через час с небольшим, переодетый в оставшуюся ещё со времён его переезда к Стиву одежду. Зашёл в кабинет, снял с полок несколько альбомов по искусству и, вернувшись в гостиную, сел на диван и стал рассматривать картинки.
В этот момент Джанни как раз сообщал Стиву, что у него давление.
— Рич-то, оказывается, погиб, — рассматривая альбом по раннесредневековой архитектуре, подал голос Майкл. — И зачем надо было его убивать?
— Погиб?
Удивлению Джанни не было предела. Услышав о Риче, подтянулся и хлопотавший за барной стойкой Вишня.
— Да, погиб, — сказал Майкл и, подняв голову, внимательно взглянул на Джанни. — Будешь говорить, что не знал?
— Я и вправду не знал. А ты? — спросил Джанни у подошедшего Вишни.
Вишня лишь пожал плечами.
— Откуда ты это взял, парень? — в свою очередь, спросил он у Майкла.
— В Интернете просматривал новости за прошедшее время и наткнулся на заметку, что сотрудничавший с National Geographic и другими изданиями фотограф Рич Уильямс упал в воду на подходе к полуострову Росса. Тело так и не нашли.
Джанни отрицательно покачал головой.
— Это не мы, Майкл. Не было такого приказа, а самодеятельностью я не занимаюсь.
— Жаль, — сказал Майкл.
— Что?
— Я говорю, жаль, что не занимаешься. Прикончил бы его там, прямо в номере, в Буэнос-Айресе, раз уж ему всё равно суждено было погибнуть. Кто знает, может, и после ничего бы не произошло. Я не слишком циничен?
— Ты меня упрекаешь?
— А что было после? — не дав ответить Майклу, вмешался Вишня. — Ну поругался, ну получил, скорее всего, пару затрещин по своей красивой мордахе, ну психанул, ну сиганул с террасы. Подумаешь? Жив же!
Майкл ничего не сказал Вишне. Молча уткнулся в альбом, затем вскочил с дивана и поднялся к себе.
— Я что-то не то сказал? — спросил Вишня, проводив его глазами.
— Я буду мстить, — глухо ответил Джанни. — Я поклялся.
— Мстить? За что?
Джанни посмотрел на Вишню таким же взглядом, каким он не так давно смотрел на сидящего в кресле буэнос-айресского отеля Рича.
Тогда Рич правильно понял его взгляд.
Сейчас его правильно понял и Вишня, хотя пустота в глазах Джанни имела иные причины.
— Твою мать, — выдохнул он.
— Пошёл я наверх. Надо поговорить с малышом.
— Шеф.
— Да, Вишня?
— Я в твоём распоряжении.
— Я знаю, Вишня.
— Шеф. Ещё один вопросик. А насчёт того, что Артуро умер, Майкл уже знает?
— Нет.
— Ты скажешь ему?
— Нет. Пока… нет.
— Я понял.
— Понятливый какой! Займись кухней, вон бардак развёл. А я наверх. Надо с ним поговорить.
II
Постучав в дверь комнаты Майкла, Джанни дождался приглашения войти и, присев в обитое тканью с крупным, выполненным в технике поп-арта принтом кресло, попросил выслушать его.
Майкл молча откинул в сторону гаджет, вскочил с кровати, где лежал поверх покрывала, и сел на пол напротив Джанни.
— Ты меня упрекнул сегодня. Почему? — спросил Джанни.
Слегка наклонив кудрявую голову в сторону, Майкл молча уставился на него.
Джанни понимал, что его лицо расплывается в улыбке и он, скорее всего, выглядит глупо, но не стал предпринимать усилий, чтобы взять себя в руки. В конце концов, искренность — главный признак дружбы, и стесняться её — это признавать свою слабость, не более того.
— Нравлюсь? — спросил Майкл.
— Да. Всё-таки ты бесподобен.
— Может, трахнешь меня вслед за ним? Я не смогу сопротивляться. Во-первых, внизу сидит твой дуболом, который свернёт мне шею, несмотря на наше «приятственное» знакомство. А во-вторых, после папика со мной можно делать что угодно, разве нет?
— Хорошо. Вижу, разговор пошёл начистоту. Но сначала скажи: ты мне веришь?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты веришь в мою честность по отношению к тебе?
— Как это ни странно — да.
— Отлично. Тогда слушай, что я скажу.
Прежде чем заговорить, Джанни на мгновение закрыл глаза руками, как делают, когда хотят сбросить накопившуюся усталость.
— У тебя красивые руки, — услышал он. — А что это за перстень? И камень какой хороший. Это сапфир, я не ошибся?
— Спасибо за руки, право, я не ожидал. А перстень отца. И ты не ошибся: он с сапфиром-кабошоном. Кольцо принадлежало Лоренцо Медичи, как гласит легенда.
— Считаешь это правдой?
— Чёрт его знает. В любом случае ему не меньше четырёхсот лет, это точно.
— Почему ты его не носил?
— Стив его не любит.
— И я даже знаю почему. Что ж, я слушаю тебя, Джан.
Джанни нахмурился и строго посмотрел на Майкла.
— Не называй меня Джан, — сказал он. — Никогда.
— Почему?
— Потому. Не спрашивай.
Майкл встал, подошёл к креслу, в котором сидел Джанни, присел рядом на пол, обхватив его ноги, прижался к ним головой и замер.
Смешавшись поначалу, Джанни медленно протянул руку и погладил его по голове.
— Сядь в кресло, малыш, — ласково сказал он. — И я люблю тебя, знай это.
Помедлив, Майкл нехотя встал и, плюхнувшись в стоявшее напротив кресло, насмешливо спросил:
— Любишь даже после моего поступка?
— А что ты такого сделал? Ну сбежал, ну не позвонил ни разу. И что? Сколько тебе лет? Едва восемнадцать. Конечно, понадобилось время, чтобы переварить обиду, не буду этого скрывать. Но, чёрт подери, если бы я не обижался, возможно, всё пошло бы по-другому, и я был бы на острове рядом с тобой, а не лелеял в своём кабинете собственные рефлексии.
— Если бы да кабы… — пробормотал Майкл.
— Я всегда ошибаюсь в ключевых моментах. Такая вот особенность натуры, — не слушая Майкла, продолжил сеанс самобичевания Джанни.
— Случай с отцом тоже входит в число твоих ошибок?
— Нет. Там не было иных вариантов. Во-первых, он загнал в гроб мою мать и братьев. Во-вторых, вариант выжить был только один. Или мы, или он. Вопрос был лишь во времени.
— Вы могли просто сбежать.
— Согласен, мы могли бы попробовать сбежать. Но, опять-таки, во-первых, он нашёл бы нас — девяносто девять шансов из ста. А во-вторых, это настолько не в духе Стива, ты даже не представляешь!
— Почему не представляю? Очень даже представляю. Особенно с некоторых пор.
— Давай поговорим об этом.
— Что ты хочешь услышать, Джо? Подробности?
— Да. Они нужны мне для полноты картины. Это чрезвычайно важно, Майкл. Расскажи мне всё, от начала до конца.
— А он разве не рассказал?
— Нет. Он был краток. При таких делах не принято произносить длинные речи, всё и так понятно. Сказал лишь, что трахнул тебя. Сказал по телефону, а не напрямую. Прости, я такой нетактичный! — извинился он, заметив, что Майкл побледнел.
— Всё нормально, Джо. Но подробностей не будет. Я хоть и опозорен, но не баба, чтобы получать удовольствие от смакования.
— Что значит — баба? Болтают как раз мужики, парень. Им палец в рот на клади, дай только посплетничать или поплакаться в жилетку.
— Точно. И мамита, и Джейн были не из болтливых. Ты прав, Джо, насчёт женщин. Не всех конечно, а некоторых. Особенных.
— Моя мать тоже была сама сдержанность, — мечтательно сказал Джанни. — Впрочем, с моим отцом, наверное, нельзя было иначе. Хотя… кто его знает? Скорее всего, они просто не подходили друг другу.
— Ты любил её?
— Безумно. Но понял это лишь после её смерти. Моя вечерняя молитва всегда посвящена ей.
— Ты можешь молиться, — задумчиво протянул Майкл.
— А ты не можешь?
— Не то чтобы не могу. Не хочу. Да и молитва — это всего лишь способ самовнушения и манипуляции, а я их избегаю. Не будем отвлекаться. Скажи, Джо, если бы ты знал о его планах, ты был бы в силах его остановить?
— Ты про Стива, надеюсь? Думаю, нет. Точно нет. Не смог бы.
— Вот и ответ, Джо.
— Майкл, я опять скажу то, что тебе не понравится, но и молчать я не могу. Ничего сверхъестественного не произошло, если по большому счёту. В конце концов, многие подвергались и подвергаются насилию, ты не единственный. Некоторых насилуют даже их собственные отцы.
— Стоп. Я не многие и даже не некоторые, ладно? И я избежал насилия в детстве и отрочестве, что в моих обстоятельствах было более чем проблематично, между нами говоря. Я доверился вам. Я был послушен и соглашался на все его сумасшедшие требования. Не общался ни с кем, не выходил в люди, не ездил никуда. Сидел целыми днями в золотой клетке, получая очередные подарки, как дрессированная обезьяна. Я был не менее терпелив по отношению к нему, чем он — по отношению ко мне. И столько же раз давал ему шанс одуматься и прекратить этот террор, сколько он давал мне, будучи никем для него — ни его сыном, ни кем-то, кого связывают с ним определённые обязательства. Разве нет? Будешь возражать? Интересно будет послушать твои аргументы сейчас, ведь ты всегда защищал его, находил оправдания.
— Полностью принимаю все твои упрёки, малыш.
— Я не упрекаю тебя. Это всего лишь откровенный разговор. Обещаю тебе, что больше мы к нему не вернёмся.
— Вот и отлично, — резюмировал Джанни. — Надо жить будущим. Ты молод, красив, умён, мы отомстим, а затем составим план твоей жизни как минимум на год вперёд и двинемся к цели.
— Я хочу жить отдельно.
Джанни показалось, что мир вокруг него вдруг стал беззвучным.
— Что ты сейчас сказал?
— Я сказал, что ухожу. Я по Интернету снял квартиру, очень приличную. На полгода. Деньги у меня есть. Пока есть. А новые заработаю в Сети, как делал это раньше.
Он засмеялся.
— Даже сам не ожидал, знаешь, что смогу столько зарабатывать. Мне же, в сущности, всё равно, сколько у меня денег. Я в этом смысле точно не американец. Скорее, буддист или ещё какой-нибудь даос. А может, просто бессребреник. Тоже состояние души.
— Ты никуда не уйдёшь. Мы же договорились мстить, а месть не терпит суеты. Это означает, что надо продумать каждую деталь. Как мы отомстим, если ты съедешь? Не возражай, потому что я прав.
— А может, я откажусь от идеи мщения? Я всю обратную дорогу думал об этом. Как-то она выглядит… — Майкл замялся, подыскивая нужное слово, — жалко. Как-то… унизительно. В конце концов, не ты ли только что уговаривал меня, что насилие — всё равно что переесть чипсов?
— Майкл! Мы же вроде договорились быть честными друг с другом. Да или нет?
— И что?
— А то, что ты не будешь пытаться обманывать меня и скрывать свои истинные чувства. Ты же хочешь отомстить, ты мечтаешь отомстить, ты не успокоишься, пока не отомстишь. Это так?
Майкл кивнул, но как-то неуверенно. Джанни предпочёл не акцентировать внимание на его неуверенности. Ему надо было оставить Майкла у себя в доме, и он должен был сделать для этого всё.
— То же самое можно сказать и обо мне, — сказал он. — Стив говорил мне, что ты предал его. А вот я считаю, что предатель тут как раз он. И я не намерен спускать ему. Мы оба не намерены. Так? Не молчи, Майкл, скажи мне, это так или нет?
— Да, наверное…
— Значит, всё остаётся в силе?
— Ты манипулируешь мной, чтобы расквитаться с ним.
— Что? Я не ослышался? Я манипулирую тобой? Так, спокойно, Джанни, спокойно. В конце концов, перед тобой ещё почти ребёнок.
— Ладно-ладно, не манипулируешь. И тем не менее — ты используешь меня. И я уже не ребёнок, и давно.
— Значит, использую. А скажи-ка мне, мой дорогой, в чём именно я тебя использую?
— Ты хочешь с моей помощью достичь своих целей. За много лет общения ты накопил целый ворох претензий к нему и обид, да и зависть имеет место. Не открытая, не явная, и тем не менее ты завидуешь его успехам, его семье, его умению стать главным везде, где бы он ни появился, его организаторским способностям и умению вести бизнес. И потом, он столько раз унижал тебя, в том числе и при посторонних, и его жена и дети тоже, а тут вдруг появился способ отомстить за всё одним махом, поскольку, совершив столь грубый промах, он дал тебе практически легитимную возможность отыграться. Прости, я, наверное, говорю неприятные вещи, но ты же сам просил быть честным с тобой!
Джанни так и не нашелся, что ответить сидевшему напротив него юноше с прекрасными синими глазами. Чёрт возьми, а ведь как минимум по половине пунктов, сподвигнувших его, Джанни, к принятию решения о мести, юноша с прекрасными глазами убийственно прав.
III
В комнате стало тихо, как в склепе. Джанни вздохнул и, поднимаясь с кресла, чтобы уйти, сказал:
— Да. Я завидую ему. И я нашёл способ поквитаться. Но у меня есть оправдательный мотив. Единственный, но мне достаточно.
— И какой у тебя достаточный мотив? — иронично, но без злости спросил Майкл.
— Ты. Чёрт возьми, как ты этого не понимаешь? Я попросил его не трогать тебя. Правда, под «не трогать» я имел в виду совсем другое. Мне и в голову не пришло, что он способен поступить с тобой именно таким способом.
— А тебе не пришла в голову мысль, что в какой-то степени ты виноват в его поступке? Ты провоцировал его своими поползновениями в мой адрес, и, когда появилась возможность, он сразу напомнил тебе, кто в доме хозяин.
— Отчасти верно, — согласился Джанни. — Он, безусловно, в очередной раз поставил меня на место. Но он поставил на место и тебя. И место это незавидное, парень.
— Я сам во всём виноват. Нечего было терпеть все его выходки. Надо было бунтовать, выкидывать в окна коробки с часами и ключи от автомобилей, резать холсты, раздавать шмотки — короче, вести себя адекватно его натиску. Надо было воевать, а не делать вид, что всё нормально.
— Тогда он трахнул бы тебя гораздо раньше.
Майкл засмеялся.
— А ведь ты прав, Джо. Он сделал бы это раньше. Но мне всё равно противно мстить таким способом.
— Согласен. Но других способов нет.
— Иди к себе, Джо. Ты устал.
— Ты тоже. Я уйду, когда получу принципиальный ответ.
— Не знаю. Может быть…
— Пошёл ты в задницу.
— Я уже в ней.
Тяжесть предательства измеряется не фактом его совершения, а степенью готовности привлечь обидчика к ответу. Иногда даже сильные проступки остаются лишь на совести того, кто их совершил, а иная лёгкая измена, почти незаметная, может вызвать ответную цепь страшных деяний. И поди угадай, где здесь логика.
Юбилей
I
Выставка коллекции семьи Дженкинс-Маклинни, в подготовке которой Джанни принял самое деятельное участие, прошла на ура.
Успеху предшествовали недели напряжённой работы и тщательная отработка всех деталей: от сотрудничества с прессой и телевидением до странички в Интернете и торжественного ужина на двести пятьдесят персон, устроенного в загородном доме Стива и Марши.
Прежде всего Джанни удалось уговорить Стива отказаться от затеи выставить намеченное поначалу количество экспонатов.
— Пятисот будет более чем достаточно, — покачивая лысой головой в знак удивления по поводу очередной тяги Стива к масштабности, заявил он. — Не забывай, что между экспонатами расположатся побрякушки, которыми славный капитан Кук когда-то соблазнял глупых аборигенов.
— Вот потому они его и съели, — парировал Стив, и друзья дружно рассмеялись его шутке.
В этот момент с Джанни случилось нечто вроде истерики, и он никак не мог остановиться и всё смеялся и смеялся, утирая текущие по впалым щекам слёзы, выступившие на глазах то ли от фразы Стива, то ли ещё не пойми от чего — скорее неведомого, нежели понятного даже ему самому.
Стив сначала смеялся вместе с ним, но постепенно замолчал, и в его медовых глазах появился характерный хищный блеск.
— Ты это не надо мной случайно смеёшься, папочка? — будто невзначай и как бы в шутку спросил он, поигрывая желваками на щеках. — Может, мне попросить твоего Вишню придушить тебя? Так, на всякий случай!
— Он не подчинится, — постепенно успокаиваясь, сказал Джанни.
— Вот как? Это почему, интересно?
— А потому, что парни из агентства «Парни» подчиняются только мне. А те, кого ты загрёб под себя, поступают примерно так, как с тобой поступил Оскар. Такие вот дела, сыночек.
— Ты прав, — тут же согласился Стив. — Не спорю. Я всё-таки припомню этому сукиному сыну его поступок при случае. Неужели он никогда не появится, этот самый случай? Я ничего не забыл.
— Злопамятство — плохой советчик, — заметил Джанни. — Тем более что твой ненаглядный Оскар — профессионал, а значит, подготовил запасной аэродром, и припасённая им против тебя бомба тут же взорвётся, даже не успев взлететь.
— Как ты много болтаешь в последнее время, — вспылил Стив. — И куда подевалась твоя хвалёная плавная речь? Как был дешёвым макаронником, так им и остался. Ладно, давай по делу. Сколько можно болтать о ерунде!
«Дешёвым»? Ах ты, сучья кровь, деревенщина! Если я дешёвка, то кто тогда ты? Пират хренов!» — в бешенстве подумал Джанни, но его лицо осталось бесстрастным.
— По делу — значит по делу, — сказал он. — Пожалуйста. Отбираем только пятьсот работ. И баста. Кстати, ты знал о том, что тот фотограф утонул в Антарктиде?
— Да. Услышал по телеку. ОН всё видит!
И Стив выразительно ткнул пальцем вверх.
— Кстати, — будто внезапно что-то вспомнив, добавил он. — Как ты думаешь, тот водила, которого твой мальчишка назначил своим отцом, жив или тоже погиб?
— Почему ты вспомнил о нём?
— Просто вспомнил, когда ты про фотографа сказал.
— Майкл понятия не имеет, кто он, где он может быть и жив или нет.
— Да, не имеет. Но я почему-то уверен, что водила погиб. Просто потому погиб, что был отмечен Майклом.
— Вон и Артуро отдал концы.
— Артуро жаль. Даже очень…
II
Юбилейная выставка, которую пресса дружно назвала «новым концептуальным жанром», экспонировалась в арендованном здании бывшего завода по производству мягких игрушек, уже давно перестроенного под выставочный комплекс и расположившегося где-то в Мидтауне, между тридцать четвёртой и пятьдесят девятой улицами.
Здание принадлежало корпорации Дженкинс-Маклинни, но Стив демонстративно арендовал его на личные средства и с милой улыбкой отказывался обсуждать свой жест, проговаривая как бы мимоходом, что главным его желанием было доставить удовольствие почтенному обществу.
Пресса пела ему дифирамбы, а критики называли новым Гуггенхаймом, что вызывало сильное раздражение с его стороны.
— Что у меня общего с этим старым евреем, кроме работ Уорхола и Джакометти? — недоумевал он в беседах с Джанни и Маршей. — Я всегда подозревал, что большинство критиков — конченые придурки, но не думал, что их настолько много. Как можно нас сравнивать? В конце концов, я гораздо симпатичнее!
— Создаётся впечатление, что я, не подозревая об этом, прожила жизнь с антисемитом и расистом, — скорее, по привычке язвила Марша, которая не могла не признать, что последний проект её мужа в очередной раз оказался безусловно успешным.
— По-моему, выставку ждёт успех, — развела она руками перед Мелиссой и Тедом накануне открытия.
— А ты вроде разочарована? Нет? — сделав невинные глаза, спросила Мелисса.
— А ты вроде умничаешь? Нет? — не осталась в долгу Марша.
Тед, как всегда, промолчал. Только усмехнулся. Как Марша любила, когда он вот так усмехался, её Тедди-медвежонок! А вот на кого он становился похож в эти минуты, понять она так и не смогла.
По поводу выставки Марша даже ошиблась. Это был не успех — мегауспех, а изначально выглядевшая безумной идея соединения «высокого» и «низкого» жанров удалась на все сто процентов. Джанни не отходил от Стива как во время подготовки, так и потом, когда пришло время пожинать плоды успеха. И даже от начала до конца присутствовал на торжественном ужине, что само по себе было неслыханной редкостью. Одетый в элегантный костюм из тонкой шерсти в очень мелкую тёмно-серую клетку и сорочку небесно-голубого цвета, украшенную шёлковой бабочкой оттенка жемчуга, он впервые за много лет мирно беседовал со сверкавшей дивным бриллиантовым гарнитуром Маршей, позировал фотографам и даже согласился дать интервью нескольким специальным изданиям.
О Майкле Стив больше не говорил, но Джанни сделал вид, что не чувствует предложенных ему новых правил, и, улучив момент, доложил о том, что Майкл переехал жить к нему и вроде собирается поступить в двухгодичный колледж при каком-нибудь университете.
Стив никак не отреагировал на сообщение, но и прерывать Джанни не стал.
На его лице не дрогнул ни один мускул. Лишь глаза стали почти прозрачными.
Две янтарные капли, выуженные из пенных вод Балтийского моря в один из последних погожих осенних дней.
III
— Вишня, посмотри на Джо. Он же сияет, как утренняя звезда. Так понравилось на ужине у миллиардера?
— Ладно вам, бездельники. Я слегка пьян. Слег-ка. Вишня, а позвони-ка сам знаешь куда.
— Вишня, звякни туда, не знаешь куда, принеси то, незнамо что, — улыбнулся Майкл.
— Парень, ты и с фольклором знаком, как я погляжу.
— Малышка Джейн меня многому научила. Она была настоящей интеллектуалкой, моя Джейн. А сейчас живёт с каким-то пуэрто-риканским бездельником.
— Ты жалеешь об этом?
— Нет. Если ей хорошо — ради бога. Пусть живёт.
— А и пусть живёт. Вишня-а-а-а! Ты позвонил? Ну всё, я пошёл к моей Бри, к моей роскошной блондиночке, й-е-х-е-х-е-х-е-е. Вишня, к рулю!
— А я?
— А ты — спать. Мал ещё шастать по девкам.
— А-ха-ха-ха-ха!
Он вернулся домой под утро, долго дремал в кресле у включённого телевизора, а как только за окнами занялся рассвет, поднялся в спальню к Майклу.
— Малыш, ты спишь? Уже нет? Вот и хорошо. У меня похмелье, чёрт подери. Надрался вчера, как старый боров. Помню, Бри гладила меня по лысине и пела свои ужасные немецкие песни. А я просил спеть мне My way. Так люблю эту песню! Но Бри не может петь My way. Она поёт только свои ужасные немецкие песни.
— Почему ужасные? У немцев есть очень даже милые песенки.
— Откуда ты всё знаешь, сукин сын? Каждый раз не устаю удивляться. И я верю, что есть милые песенки, но только не в её исполнении.
Они посмеялись, потом Джанни тяжело опустился на пол и прижался спиной к боковине кровати, на которой, укрывшись пледом, лежал Майкл.
— Кстати, спасибо за участие в моём гардеробе. Я выслушал кучу комплиментов. Было приятно, не скрою.
И, помолчав немного, добавил:
— Он уезжает через неделю. Надолго, может, на месяц. Вдвоём с Маршей. Уже составлен маршрут: Австралия, Вьетнам, Камбоджа, Малайзия, Сингапур, Япония, Китай. Даже в Россию грозится заехать. Хочет посмотреть Санкт-Петербург.
— Я правильно тебя понимаю, Джо?
— Да. Надо действовать. Я вас сведу, а ты уже своди с ума её. Времени полно, но тянуть тоже не стоит.
— Её?
Джанни повернулся к Майклу, и на его лице отразилось непонимание.
— Если уж мстить, то не через женщину, Джо, — пояснил Майкл. — Цель — не Мелисса Дженкинс. Целью должен быть Тед.
Джанни отвернулся.
— Послушай меня, парень, — сказал он, разглядывая большой плакат в духе пин-ап, украшавший противоположную стену. — Молли Дженкинс — любимица Стива. Его гордость. А Тед… Ну, он его тоже любит, конечно, но не так, как Молли. Если хочешь сделать ему больно, твоя цель — именно она.
— Нет, — сказал Майкл. — Ты не понял главного. Может, он и любит дочь, но сын для него важнее. Сын — это мужчина, продолжатель рода, и всё такое. Стив консервативен, к тому же он настоящий пленник идущих ещё из детства установок. Я должен соблазнить именно Теда. Не тупо трахнуть, это на самом деле вообще непринципиально, получится — хорошо, не получится — тоже хорошо, а именно соблазнить, свести с ума, заставить страдать… Я знаю, я чувствую, что если мстить, то только так. Надо бить в самые чувствительные точки, иначе что это за месть?
Джанни попытался встать с пола, но не смог, пока Майкл не помог ему.
Отдышавшись, он оглядел стоявшего перед ним полуголого юношу с ног до головы и, не повышая голоса, спросил:
— Ты гей?
— Нет, — по-будничному спокойно ответил Майкл.
— Тогда оставь болтовню о Теде. Он тряпка, а Стиву нужен вызов. Такой уж он человек. А Молли — это вызов.
— Я понял, — тихо сказал Майкл. — Просто…
— Что? Скажи, я пойму.
— Я боюсь влюбиться в неё. Она такая красотка.
— Да. Красотка. А ты как думал? Это тебе не хухры-мухры — мстить Стиву Дженкинсу. И потом, ты не влюбишься. Она не пара тебе, и рано или поздно ты это поймёшь.
— Ты плохо знаешь женщин, Джо.
— Зато я знаю тебя.
IV
Уже оговорены все детали, уже подробно рассмотрены возможные пути отступления на случай, если план не сработает («не говори ерунды, парень, перед тобой никто не устоит, даже я»), уже позади дотошное копание в деталях придуманной легенды «для освежения памяти», уже всё готово к действию, и Стив уехал, наконец, и Джанни взял его на себя («мои доклады принимаются на веру, что бы они ни содержали, парень») — и всё равно страшно и противно.
— В чём дело, Майкл? Не ожидал, что ты такой трус!
— Я похож на труса?
— Прости, но да. Это именно страх, что бы ты ни придумывал, чтобы оправдать свою нерешительность. Вот опять день проворонили!
В итоге уговоры и критика Джанни сделали своё дело, и Майкл наконец решился.
Да и повод к знакомству появился.
В тот день Джанни позвонил с прогулки и, задыхаясь то ли от быстрой ходьбы, то ли от волнения, сказал, что ему только что сообщили: дочь босса собралась с группой однокурсников посетить выставку.
— Дуй в Мидтаун, парень. Прямо сейчас бери машину — и быстро туда. Да, она будет там, потому что идёт на эту чёртову выставку. Ты поедешь туда, и немедленно. Надо успеть. Это шанс, Майкл. Я тоже помчусь туда, даже переодеваться не буду. Уже само по себе сенсация, что я даже не переоденусь после пробежки, парень. Дождёмся её появления и начнём своё чёрное дело. Даже слушать не желаю никаких отговорок, потому что, повторюсь, у нас шанс. Не придуманный, не нарочито сварганенный, а настоящий, стопроцентный шанс.
V
Мелисса, можно сказать, обрадовалась, увидев выряженного в спортивный костюм Джанни у входа на выставку. Ненавидимый в их семье друг её отца явно кого-то ждал, и Мелисса поймала себя на мысли, что скучает по уехавшим родителям гораздо больше, чем положено девушке её возраста. Умилившись очередному подтверждению дочерней любви, она решила отбросить в сторону привычную неприязнь и немного поболтать с этим невысоким, одетым в дорогой спортивный костюм и дизайнерские кроссовки господином с нервным лицом. Тем более что недавно была приятно удивлена некоторыми его неизвестными ранее способностями, ведь Джо так помог отцу с выставкой, как не смог бы, наверное, никто другой.
Крикнув своим спутникам, что найдёт их сама, Мелисса подошла к стоявшему к ней спиной Джанни.
— Привет.
— О, привет, — обернувшись, оживился Джанни.
— Рада тебя видеть, Джо. Как дела?
— Дела идут отлично, — слегка поклонился Джанни. — Как твои? Ты потрясающе выглядишь. Впрочем, как всегда.
Она засмеялась и кокетливо тряхнула хорошенькой головкой с завязанными в небрежный хвост волосами.
Джанни не лукавил. Мелисса всегда потрясающе выглядела, и этот день не стал исключением. Высокая, с белой от природы кожей, покрытой мелкими, почти незаметными веснушками, с лучистыми золотисто-карими глазами и красиво очерченным ртом, она была похожа на супермодель, случайно выпорхнувшую на улицу в перерывах между съёмками. Эффект решившей отдохнуть от съёмок модели дополняла всегда правильно подобранная одежда, которой Мелисса уделяла большое внимание, несмотря на то что на словах всегда отрицала своё стремление соответствовать идеальным стандартам.
— Вся в меня, — умилялся Стив, когда в очередной раз видел её имя в списках наиболее хорошо одетых знаменитостей.
В день посещения выставки Мелисса была в короткой чёрной куртке из кожи, кипенно-белой сорочке с мужским воротником и чёрных, выразительно обтягивающих упругие выпуклости штанах. Тщательно продуманный образ хипстерши-интеллектуалки дополняли тёмные ботинки на толстой подошве и небольшая сумка из кожи крокодила, переброшенная через плечо. Тонкие запястья девушки украшали часы в корпусе из стали и несколько вязаных и кожаных фенечек, на фарфоровом лице не было ни грамма косметики, а во всём облике чувствовалась уверенность привыкшей к победам хозяйки мира.
— Идёшь на выставку, как я понял. И вас тут много, — констатировал Джанни.
— Да, — улыбнулась Мелисса. — Нас тут легион. Как тебе без папы, Джо?
— Скучаю.
— Я тоже.
— У тебя всё хорошо, надеюсь?
— О да. Разумеется. Ну что ж. Рада была увидеться. Желаю удачи, Джо.
— Я тоже был рад тебя видеть, — попрощался Джанни, но, будто спохватившись, поднял указательный палец и добавил:
— Да, вот ещё что, Молли… Я могу называть тебя так?
— Конечно, Джо, — улыбнулась Мелисса.
— Молли, видишь ли… В общем, у меня к тебе есть небольшая просьба. Если откажешь, я пойму и, разумеется, не буду в претензии.
— Ты выражаешься так же витиевато, как и моя мама, но сегодня я добрая, поэтому сделаю всё, что в моих силах, Джо.
— Отлично, — слегка улыбнулся он в ответ. — Тут вот какое дело. Ко мне на днях приехал троюродный племянник из Филадельфии. Свалился как снег на голову, представляешь? Парень мечтает посмотреть выставку, вот и притащил меня сюда, а у меня, как назло, совсем нет времени. Бросать же его одного тоже как-то не хочется, в кои-то веки родственник приехал в гости, да и я не хочу выглядеть невежливым. Можно, он пойдёт с тобой? Он не будет мешать, я обещаю.
— Надеюсь, он будет послушным, этот твой двоюродный или троюродный племянник из Филадельфии? Я сурова. Могу и по попе надавать, если что, — попыталась за словами скрыть неприятное удивление просьбой Джанни Мелисса.
— Он будет вести себя как ангел. Ты останешься довольна.
— Довольна? Ох, Джо, тебе надо работать агентом по продаже недвижимости. Ладно, где этот твой ангел?
— А вот он. У тебя за спиной.
Мелисса обернулась и застыла.
Братство святого Патрика
I
Всё сразу, всё вместе. И лицо, и смешинки пополам с нежной страстностью в синих стрелах глаз. И контрастность красок. Не буйная, а ровно до той черты, за которой она становится буйной. И вроде юный, а в то же время возбуждающий мгновенно!
Мраморная кожа, точёные черты, густые кудри, мальчик-муж, мостик для перехода от мечты к феерии чувств, принц в блестящих доспехах на белом коне!
Принц! Из её грёз!
Может, ты спишь, Молли?
— Где твой конь, рыцарь? — спросила она, когда обрела способность говорить. — И куда ты выкинул свои доспехи, чёрт возьми?!
— Вместо коня и доспехов — роза для тебя, — улыбнулся Майкл и протянул Мелиссе тёмно-розовую розу, которую прятал за спиной.
— Что я буду с ней делать? — забирая цветок, притворно возмутилась она.
— Засушишь на память.
— Прошу прощения, я тут прерву ваш диалог на минуточку, — встрял Джанни. — Майкл, можно тебя на пару слов?
— Я сейчас, — шепнул ей Майкл.
— Так ты, значит, Майкл? — не обращая внимания на Джанни, спросила Мелисса. — А я Молли.
И она протянула Майклу руку.
— Майкл Фитцпатрик, мэм, — церемонно, но слегка иронично поклонился Майкл. — Но можно просто Фитц.
— Мелисса Дженкинс, сэр, — в том же духе ответила Мелисса. — И по-другому никак. А сейчас иди к своему Железному Дровосеку, а то он меня зарубит своим топором.
— Я защищу тебя от него, — шепнул Майкл.
II
Глядя на завязывающееся на его глазах знакомство, Джанни физически чувствовал, как его пронзает примитивная, колющая сильнее всех уколов на свете и разрывающая внутренности почище осколка от взорванного на полях войны снаряда ревность.
«Вцепилась уже в малыша, рыжая шлюха, — шипела ревность. — Ты же ревнуешь, Джо Альдони? И правильно делаешь. Это твой приз. Не отдавай его!»
— Не вздумай поддаваться её чарам, парень, — с не свойственной ему горячностью зашептал он, когда возбуждённый знакомством Майкл, наконец, подошёл к нему. — Ты на задании и выполнить его сможешь лишь с холодным сердцем. В этом-то и загвоздка. Тормози на поворотах, парень.
— Джо, я только что понял, что не хочу, — мгновенно остыв и даже побледнев от вспыхнувших в нём разноречивых чувств, прошептал Майкл. — Не хочу обижать её. Я… я не смогу.
— Тогда пошли отсюда. Прямо сейчас объявишь ей, что у тебя… не знаю… заболел живот, умерла любимая собака, небо упало на землю. Короче, скажешь, что ты не сможешь её сопровождать, и мы уйдём. Решай. Всё в твоих руках, малыш. Джо Альдони может лишь обеспечить тебе декорации, но не способен заменить тебя. А значит, месть отменяется. Насиловали-то не меня, в конце концов.
— Чёрт, мне вновь кажется, что в моём заду застрял кусок дерева.
— Да-да! Ты, наверное, забыл, что ты только игрушка для него. Прав был Оскар, тысячу раз прав, Стив выстроил для себя островной рай, как ребёнок выстраивает пластмассовый город, поселил в нём персонажей, вырядил их в соответствующие одежды, дал в руки тексты ролей и начал воплощать свою детскую мечту, разыгрывая с ними спектакли на один и тот же сюжет: «Смотрите, какой я крутой парень». И приму нашёл для главной роли — тебя, а когда прима взбрыкнула, тут же оторвал ей голову. Стив — это такой Майкл Джексон наоборот. Тот тоже играл в детские игры, но с одной лишь разницей. В роли примы был он сам. А нельзя выступать в роли примы, если ты не можешь совмещать разные роли. Ты или хозяин, или игрушка. И Стив отлично это знает. Более того, это его главное жизненное кредо — быть и хозяином, и заказчиком.
— Ладно. Уговорил.
— Вот и славно. Иди, и благослови тебя бог.
— А ты сказал ей насчёт Стива?
— Насчёт… о чёрт, забыл!
— Вот видишь.
— Молли, ещё пара слов, и я исчезаю, — с улыбкой обратился к Мелиссе Джанни.
— Видишь, Железный Дровосек всё-таки желает меня зарубить, — стрельнула глазами в сторону Майкла Мелисса.
— Ни в коем случае. И в мыслях ничего подобного не держу. Просто у меня ещё одна просьба, Молли.
— Я вся внимание, Джо.
— Не говори ничего о Майкле своему папочке.
— Во-первых, почему? И во-вторых, как ты себе это представляешь?
— Я сейчас всё объясню, и ты поймёшь. Уверен, что поймёшь. Видишь ли, у Майкла был конфликт с твоим отцом в своё время. Ерунда, конечно, тем не менее Майкл был дерзок с ним там, в Филадельфии, когда мы ездили туда по своим делам. Стив тогда обиделся на него и будет очень недоволен, если узнает, что он приехал ко мне. Тем более ему ни в коем случае нельзя говорить, что я познакомил его с тобой. Я и без того сильно опасаюсь, что он может сорвать мои планы.
— Какие планы? — спросила Мелисса и взглянула на Майкла, адресуя вопрос ему, но Майкл не слышал вопроса, поскольку успел отойти подальше, и было понятно, что он поступил так с явной целью не мешать их разговору.
Мелисса заметила, что племянник Джанни надел вязаную шапку, скрыв под ней волосы, и спрятал глаза за круглыми тёмными очками. В руках у него был планшет, и он очень внимательно и без малейших признаков деланости что-то читал в нём.
Было заметно, что подобный облик, вкупе с разглядыванием экрана, — его привычное состояние.
«Вместо доспехов — шапка и очки, вместо лошади — роза, вместо короны — гаджет, и всё равно ты принц, и нет тебе равных», — залюбовавшись, подумала она.
— Я хочу, чтобы Майкл переехал жить ко мне в Нью-Йорк, — тронув Мелиссу за рукав с целью вернуть её внимание, сообщил Джанни. — Я живу один, у меня нет семьи, и Майкл — мой единственный наследник. Пора ему расширять горизонты. А Стив может вмешаться и наложить запрет чисто из вредности. Он же не прощает промахов. Моё игнорирование его неприязненного отношения к Майклу — промах, и Стив не упустит шанса напомнить мне об этом.
— Даже тебе не прощает, Джо?
— Мне в первую очередь. Стив со всеми непрост, милая, а со мной — тем более.
— Почему «тем более», Джо?
— Потому что со мной твой отец становится по-настоящему собой, а это не очень приятное, между нами говоря, зрелище.
— И как ты терпишь его столько лет, Джо?
— Сам не знаю. Как видишь, кручусь, как уж на сковородке.
— И что, получается? Прости, мне вдруг стало интересно говорить с тобой. Столько тайн приоткрывается разом.
— Поболтаем как-нибудь, я тебе обещаю. Так что, не раскроешь наш маленький секрет?
— Я раскрою тебе другой страшный секрет, Джо, — заговорщически проворковала Мелисса. — Я хочу, чтобы твои планы насчёт Майкла осуществились. И я в курсе того, что мой папа не прощает промахов.
— Это целых два секрета, дорогая Молли. Видишь, я на глазах становлюсь поверенным в твоих тайнах.
— Обещаю быть паинькой.
Джанни поманил Мелиссу пальцем, и она охотно, не тушуясь, подошла к нему совсем близко.
— Я, конечно, расскажу ему о Майкле, но позже, — сказал он, стараясь не задохнуться от накативших на него из-за близости девушки и поразивших его своей низменной осязаемостью чувств. — Когда буду точно знать, что он не сядет на своего любимого конька и не будет действовать назло всем. И в первую очередь мне.
— Какой, оказывается, ужасный тип этот мой папаша, — кокетливо распахнула глаза Мелисса, разом переведя серьёзный разговор между ними в плоскость светского обмена репликами.
Джанни понял, что эта, так взбудоражившая его запахом своей кожи, красавица полностью на его стороне и ему пора закругляться.
О большем нельзя было и мечтать.
Они впервые за годы знакомства тепло распрощались друг с другом, и Джанни исчез.
III
Сколько света льётся сквозь громадные окна. Неприличное количество света. Он не слепит, ведь громадные окна затонированы надлежащим образом, и всё равно его неприлично много.
Как хорошо, как замечательно быть рядом и, случайно, а чаще нарочно касаясь друг друга, обмирать от кипящей под натиском гормонов крови.
Так кипят во время лососиного нереста верховья северных рек.
Как хороши шедевры в обрамлении лубочных поделок и пластмассовых суррогатов, как прекрасны сами суррогаты, заявляющие о себе, что они тоже рождены в муках творчества.
Как же здорово упиваться следом совершенной красотой шедевров.
— Красота.
— Согласна, кратер невыносимо хорош собой. Взгляни на технику эмали.
— А это Египет.
— Да. Подожди, прочитаю, что написано. Довольно поздняя вещь. Третий век до нашей эры. У папы есть круче, но решили не выставлять почему-то.
— Какая осанка у кошки.
— А какой взгляд.
— Она голая и бесстыжая.
— Я тоже так могу.
Глаза в глаза, дыхание в дыхание, руки тянутся сцепиться в смертельной схватке страсти, во рту пересыхает, в низу живота творится невообразимое!
— Давай сбежим.
— Куда?
— Ко мне.
— Зачем?
— Что значит — зачем? О чёрт! Ну да, конечно!
— Я знаю, о чём ты сейчас подумала. Нет, я не гей.
— Тогда какого чёрта ты спрашиваешь зачем?
— Ладно. Давай пойдём в кафе. Надо поговорить.
— У тебя есть любимая? Есть? Не молчи!
— Идём?
— Идём-идём!
В кафе было многолюдно и шумно, они пошли в другое, там тоже было не очень, а вот в третьем им повезло.
Это было даже не кафе, а бар. Полутёмный, как и положено бару, с грустным официантом и грустным саксофонистом, игравшим нечто удивительно замысловатое, бархатисто-переливчатое, вьющееся плющом многочисленных глиссандо и рассыпавшееся каскадом тлеющих нот.
— Чудесно, — восхищённо качнул головой Майкл.
— Любишь джаз, принц? — спросила Мелисса, нервно закуривая сигарету, поскольку в баре было пусто и, скорее всего, никто не спросил бы её, почему она нарушает запрет.
— Как тебе идёт.
— Что именно идёт?
— Сигарета. Ты как девчонка с картин Рокуэлла. И при этом настоящая. И это не из-за сигареты. Это помимо…
— Майкл.
— Хорошо, хорошо. Мы пришли поговорить, я помню.
— Что?
— Что — что, Молли?
— Смотришь и молчишь.
— Не могу говорить. Не могу. Хочу молчать. И любить молча, и говорить молча, и плакать молча.
— Почему плакать? Рыцари не плачут. Почему плакать?
— Потому что мы не сможем быть вместе. Я сейчас расскажу тебе историю моей жизни, и ты всё поймёшь.
IV
Он рассказал о том, что родился в семье крупных землевладельцев, Дерека и Доры Фитцпатриков. Он четвёртый ребёнок и единственный сын. И всё бы хорошо, и родители — классные ребята, и сёстры не сильные зануды, и есть Марк, близкий друг детства, и два любимых лабрадора, и с учёбой всё супер, и ему нравится учиться. Но есть и нюанс. Вся семья Фитцпатриков, и семья его друга Марка, и ещё с пару сотен семей в родной Филадельфии, и ещё около десяти тысяч разбросанных по стране, и примерно столько же за её рубежами входят в братство «Детей святого пророка Иеремии».
Майкл закрыл глаза и с благоговением прошептал: «Закованный в кандалы, лежит он в темнице, ангел открывает ему будущее, другой записывает откровения. Вытаскивают его из ямы, в которую он был брошен, и сидит он в пустыне, и лев у ног его».
«Братство детей святого пророка Иеремии» живёт согласно уставу, созданному его отцом-основателем, преподобным Генри Лейбницем, в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году, когда преподобному Генри едва стукнуло двадцать четыре года. В сан он возвёл себя самостоятельно, после того как ему было видение пророка Иеремии, назначившего преподобного Генри смотрителем. Согласно основному положению устава его члены держат свою принадлежность к последователям пророка в строжайшей тайне. Братство нигде не зарегистрировано, у него нет своих печатных органов и сайта в Интернете, нет церкви, и даже молельных домов нет, ведь молитва — глубоко интимное действо и отправляется в уединении, в тишине отдельной комнаты, куда в период её отправления никто не должен входить.
— А если семья не имеет жилья? — спросила цепкая к деталям Мелисса, но Майкл был готов к подобному вопросу.
Среди членов братства нет бедных. Более того, бедность приравнивается к наихудшему из пороков, поэтому члены братства, испытывающие материальные трудности, поддерживаются другими братьями и сёстрами до тех пор, пока не выправят своё положение. Связь между собой держат через гонцов, и даже в Интернете сохранили этот принцип общения. То есть братья и сёстры, конечно, общаются между собой, но важные вопросы решаются через гонцов. Только они имеют право отправлять сообщения главе братства. Отец Майкла, Дерек Фитцпатрик, — один из таких гонцов.
— А что, неплохо, — заметила Мелисса. — Видимо, преподобный Генри начитался левацкой литературы. В шестидесятые это было модно.
— Там кого только нет, — спокойно отреагировал Майкл. — Я исследовал устав вдоль и поперёк и могу засвидетельствовать, что он весьма грамотно скомпилирован. И явно с учётом психологии.
— Это понятно, — усмехнулась Мелисса. — Глупец и невежда не смог бы стать основателем секты, да ещё в наше время. Он жив?
— Нет. Преподобный Генри скончался от рака три года назад. В братстве до сих пор горюют по нему.
— А кто сейчас возглавляет братство?
— Согласно уставу братство возглавляется ближайшим помощником председателя. Сейчас это преподобный Борис. Он из эмигрантской среды. Той, ещё первой волны. Правнук какого-то сербского принца, кажется…
— Хорошо. Я всё поняла, Майкл. А теперь о главном. Ты сказал, что мы не сможем быть вместе. Только не говори мне, что из-за того, что по уставу ты обязан соблюдать обет девственности до свадьбы.
— А если обязан? — лукаво улыбнулся Майкл.
— Я никогда не поверю, что ты девственник. У меня довольно большой опыт общения с парнями, и я точно знаю, как ведут себя девственники.
— И как они себя ведут?
— Майкл, не придирайся к словам, — рассмеялась Мелисса и дружески, но не грубо хлопнула его по плечу. — Уж точно не так, как ты.
— А как себя веду я?
Мелисса прильнула к нему, заглянула в лицо, потянулась рукой в область живота, скользнула пальцами по напряжённому пенису.
— Ты ведёшь себя бесподобно, мой рыцарь.
— Рыцарь Лиловой Розы? — спросил Майкл, глядя ей в глаза.
— Ты дальтоник? Подаренная тобой роза — да вот она, лежит на столе — тёмно-розового цвета.
— Она станет лиловой к утру.
— Вот как? А твои глаза тоже станут лиловыми? А ты сам — монстром?
Он не шевелился, его лицо оставалось спокойным, в полутьме зала лишь посверкивали сапфировыми искрами повлажневшие глаза, и призывно приоткрылись припухлые губы.
Мелисса потянулась к ним и осторожно, слегка коснулась их своими губами.
В поведении Майкла ничего не изменилось.
Она прильнула к нему ещё сильнее, обхватила обеими руками его талию, прижалась грудью, почувствовала, как ответили возбуждением его мышцы, налились силой, заиграли под напором чувств.
Это был самый сладкий поцелуй для обоих. Долгий и нежный, почти неподвижный, распахивающий душу, призывающий к доверию, взаимный в синхронности переживаний.
— Так что за препятствие стоит на пути к нашей любви? — прошептала Мелисса, как только они с явной неохотой оторвались друг от друга.
— У меня есть невеста, и я обязан жениться на ней в течение года после достижения мной совершеннолетия, — с трудом переводя дыхание, заговорил Майкл. — Я планирую, точнее, не я, а мы всей семьёй планируем сыграть свадьбу сразу после моего возвращения домой. Родители хотели женить меня месяц назад, после моего дня рождения, но я попросил отсрочки. Сказал, что хочу съездить в Нью-Йорк к дяде Джо. Это был сильный ход с моей стороны, потому что дядя Джо уже давно оторвался от братства и живёт сам по себе. Выразив желание поехать к нему, я наступил на самую чувствительную мозоль. Кроме того, дядя Джо объявил меня своим наследником. Так что к моему сильному ходу добавился его сильный ход.
Майкл засмеялся собственным словам и продолжил объяснять:
— По уставу братство и отпускает, и принимает обратно заблудших братьев и сестёр в любом случае и в любых обстоятельствах. А я ничего такого не вкладывал в свою просьбу, никакой интриги в моём желании не было. Я просто захотел поехать куда-нибудь накануне свадьбы. Устроить себе что-то вроде мальчишника на выезде. И Марк должен был ехать со мной, но в последний момент не смог. Одним словом, мои спросили разрешения у преподобного Бориса, и он дал добро. Такие вот дела… в общем…
Мелисса отсела от Майкла подальше, чтобы видеть его лицо.
— Интересный рассказ, — сказала она. — Я бы даже заслушалась, если бы не два момента, мешающие мне наслаждаться его захватывающим сюжетом.
Это было ошибкой. Больше всего на свете Майкл не любил, когда его собеседники начинали умничать, и в особенности когда это делали девчонки.
С чего эта роскошная штучка развыпендривалась? «Захватывающий сюжет!»
Его почему-то особенно задела эта фраза.
— Чего ты молчишь, Майкл? Спроси какие.
— Спрашиваю. Какие?
— О, кажется, кто-то обиделся? Ну прости-прости, я дрянь и язва и готова исправиться в любую минуту, даже готова понести епитимью. У вас в братстве практикуется епитимья?
— Ладно, проехали, — усмехнулся Майкл. — Слушаю тебя, принцесса.
— Момент первый, — соблазнительно улыбаясь и не отрывая от Майкла глаз, начала Мелисса. — Откуда у восемнадцатилетнего юноши из религиозного братства такой опыт общения с девушками? Извини, конечно, но ты ведёшь себя так, будто тебе не восемнадцать, а по меньшей мере тридцать пять и у тебя добрая дюжина романов за спиной. Момент второй. А что, собственно, мешает нам любить друг друга до твоей свадьбы?
Вопрос о взаимной любви до его мифической свадьбы застал Майкла врасплох, поскольку не укладывался в заранее заготовленную схему общения с дочерью Стива. Мысленно выстраивая будущие диалоги, он всегда отталкивался от того, что очарованная им девушка не будет способна трезво мыслить, и ни на мгновение не допускал мысли, что собеседница может вести себя с ним на равных, не уступая ни в живости ума, ни в трезвости суждений, ни в умении брать инициативу в свои руки. В своей взрослой жизни Майкл впервые столкнулся с таким типом женщин, если не считать Линн, общение с которой было недостаточно долгим и было посвящено исключительно плотским утехам. Огорошенный неожиданной для него реакцией, он растерялся. Он-то предполагал сразу разбить девушке сердце, а всё пока выглядело с точностью до наоборот.
— Я не понял твоего второго вопроса, Молли, — нахмурившись, спросил он исключительно для того, чтобы выиграть время.
— Я говорю, а что мешает тебе провести предполагаемый мальчишник в моих объятиях? Ну братство, ну невеста, поедешь через месяц в свою Филадельфию — и люби жену хоть до скончания дней! Одно другому не мешает. А я никому не скажу, — опять стала кокетничать Мелисса и игриво поддела Майкла за руку. — Даже своему папе, как и просил Джо. Ты в курсе, что он просил меня об этом?
— Так он об этом шептался с тобой? Понятно. Вечно у Джо какие-то движухи. Кстати, ты права, Молли. Одно другому точно не мешает, тем более что я невесту в глаза не видел.
— Да ладно! В каком смысле — не видел?!
— Да, не видел. В какой-то степени, естественно. Она живёт в Канаде, но дело не в этом. В нашем братстве наречённых назначают ещё в детстве. По уставу члены братства должны родниться только с себе подобными, то есть с членами братства, и за выбором тщательно следят. Поднимают генеалогию, изучают все ветви вдоль и поперёк. Одним словом, находят оптимальный вариант. А знакомят уже накануне свадьбы. Это принципиальный момент. Ни у жениха, ни у невесты не должно быть соблазна подвергнуть сомнению принятое братством решение.
— Майкл, прости, но это полная ерунда! Есть же Интернет!
— Конечно, есть, — со смехом ответил Майкл. — И правило давно нарушается. Жених и невеста в основном так и делают — знакомятся в Сети или общаются вживую и так далее. И тем не менее никому из них не приходит в голову оспаривать принятое решение.
— А ты тоже общаешься со своей невестой?
— Естественно. С того дня, как сознательно освоил комп, то есть с восьми лет примерно.
— И как тебе она?
— Ты лучше, — проникновенно глядя на собеседницу, сказал Майкл.
— Я в восторге от твоих слов, — прошептала Мелисса. — А теперь и про первый момент не забудь рассказать.
— Про что?
— Майкл! Я спрашивала об опыте. Не делай вид, что ты забыл.
— Ах да, про опыт. Ничего удивительного и тут нет. В братстве очень щепетильны к вопросам отношений, поэтому у каждого юноши есть наставница. Её выбирают по принципу индивидуальной совместимости, когда мальчику исполняется пять лет, и с той поры она ведёт его до его совершеннолетия. А когда ему исполняется шестнадцать, она знакомит его с миром любви и половыми отношениями.
— Практически как в Древней Греции, только там это делали с мальчиками их учителя-мужчины.
— Примерно. Моя наставница — одна из лучших в братстве. Она интеллектуалка и настоящая жрица любви.
— А если они полюбят друг друга?
— Это исключено. В смысле — запрещено. И пока ни одного случая не было, насколько мне известно.
— А девушкам дают наставников? Если да, то, надеюсь, мускулистых и сексуальных? Или у вас дискриминация и сексизм?
— Нет, девушкам наставников не дают.
— Я же сказала — дискриминация и сексизм.
Мелисса звонко рассмеялась, затем подозвала официанта и попросила принести пива, но Майкл заменил заказ.
— Никакого пива. Две воды и пару чашек эспрессо без сахара. Я не выношу пьющих пиво женщин, — сказал он, уже обращаясь к приготовившейся возмутиться Мелиссе. — Потерпи меня немного.
Мелисса покачала головой, но не стала возражать.
Если бы этот юноша с синими глазами хотя бы на секунду заглянул в её душу, он был бы потрясён её умением скрывать свои чувства.
Я готова валяться в пыли у твоих ног, мой ангел. И рожать тебе детей, всё время рожать, пока их не станет десять или двенадцать. Так и ходить — вечно беременной, в старом растянутом халате, ездить на рынок, покупать продукты, готовить еду, убирать дом. И петь песни по вечерам, писать картины, завести кур, корову и как минимум трёх псов и двух кошек.
Вечная жизнь рядом с любимым в небольшом доме в горах или на берегу моря, совместные прогулки на велосипеде, поездки в ближайший город, чтобы посетить зоопарк или музей.
Ты, я и наши дети.
Какая невеста? Не смеши меня, мой синеглазый. Считай, что её уже нет. Я съела её!
— Ну что? Поехали? — вслух спросила она. — Или испугался?
— Я испугался? Ну вот нет!
— Тогда пошли отсюда. Поедем ко мне. Прямо сейчас.
— Нет. Мы не поедем к тебе. Мы поедем ко мне.
— Ты остановился в гостинице? В какой именно, если не секрет?
— Какая разница, в какой? Разве это имеет значение?
— Понимаешь, возле некоторых гостиниц постоянно дежурят папарацци.
— Не хочешь попасть в объективы?
— Я, конечно, не звезда, но при случае меня их объективы точно не упускают, — сказала Мелисса. — Кроме того, я не хочу, чтобы под них попал ты. Рискуешь получить хорошую взбучку от своей невесты, о-ля-ля-а-а.
— О невесте не беспокойся. А вот с моими родителями будут проблемы. Если они узнают о тебе — мне… нет, не мне, чёрт со мной, а моей матушке грозят крупные неприятности.
— Почему?
— Потому что именно она уговорила отца дать мне разрешение на поездку сюда. Я не могу её подвести. Никак не могу. Но хватит об этом. Мы поедем ко мне. Я тут снял квартиру в Ист-Сайде.
— Так чего ты молчишь? Поехали!
V
Ласкаться до самозабвения, целоваться до одури, познавать друг друга — о, сколько работы, ведь надо исследовать каждый сантиметр тела и обладать друг другом, то воюя, то сливаясь в единое целое, слушать стоны, стонать в ответ, стонать вместе. Нежиться, откинувшись на спину, чувствовать себя как в космосе: сначала беспомощно, затем, приноровившись, полететь и, наливаясь тяжестью притяжения, вернуться на поле битвы, где нет победителей, и все смертники, и каждый полководец — одновременно солдат, а солдат может в любую минуту стать маршалом и получить самую высокую в мире награду.
— О чём ты думаешь? Если о ней — не отвечай мне. Не сейчас, ладно?
— Нет, я думал о нас.
— Тогда говори, а то умру от нетерпения.
— А тебе будет интересно? Это же почти рассказ.
— Рассказывай свой рассказ, мой рыцарь! Немедленно!
— Ладно. Расскажу. Это было как видение. Да, точно, меня сейчас посетило видение. Можно так выражаться?
— Понятия не имею, Майкл.
Они одновременно рассмеялись, и Майкл стал рассказывать.
— Я представил нас — меня и тебя — на пляже, разделённом надвое впадающей в море небольшой речкой. Знаешь, это очень прикольно смотрится, когда на твоих глазах небольшая, живущая своей жизнью речушка впадает в море. Слишком уж велика разница в масштабах, ведь вроде бы в моря или тем более в океаны должны впадать большие и мощные реки, разделённые на тысячи рукавов, пронизанные десятками песчаных кос и островков, несущие тонны воды. А здесь всё наоборот. Небольшая такая речка, местами резвая, местами не очень. Заходить в море совсем не страшно, оно хоть и глубокое, но в нём нет акул и крошечных ядовитых паразитов, цепляющихся к ногам, и поэтому чувствуешь себя в полной безопасности. Случается, конечно, что море штормит, но это совсем не страшно, если сравнивать с тем, что может преподнести океан. Дальше рассказывать?
— Да-да, Майкл, конечно!
— После шторма на берег выбрасывает много ракушек. Маленьких, белоснежных, с розовыми внутренностями. Ходи собирай, тем более что пляж перед нашим морем не песочный, а галечный. Галька мелкая у кромки воды, а дальше крупная. Это даже не галька, а самые настоящие камни. Речка же рядом, она и несёт камни к морю. Ходить по такому пляжу непросто, но интересно. Наряду с ракушками, можно набрать кучу обработанных морем камешков: блестящих, переливающихся на солнце, подобно драгоценностям. Пляж бесконечен и пуст и тянется до самого горизонта, если смотреть влево. Позади пляжа — поросшие густой зеленью холмы, за холмами виднеется цепь далёких синих гор. С правой стороны от пляжа начинаются крутые высокие берега с обнажившимися внутренностями и одинокими реликтовыми соснами, растущими в расщелинах скал. Вдоль высоких берегов много крошечных бухточек и заводей с чистейшей водой, и в них резвятся мелкие юркие рыбки. Если опустить в воду ноги, они тут же подплывают и делают массаж. Над высокими берегами — густой лес с напоённым неповторимым ароматом воздухом. Лес прекрасен, в нём много разных пород деревьев, и по нему можно смело ходить, ориентируясь на многочисленные ручьи и речушки, несущие свои воды к морю через каскады бирюзовых водопадов. Кроны растущих вокруг ручьёв деревьев так густо сплетены, что даже днём под ними сумрачно и прохладно. Весной лес расцветает сиренево-жёлтым цветом диких глициний, азалий и рододендронов, осенью прорастает грибами и ягодами. Недалеко от морского берега — развалины древнего храма. Возможно, ему уже более тысячи лет. Нет, не возможно, а скорее всего. В лесу тишина, лишь поют птицы и скачут по веткам чёрные и рыжие белки. Не спрашивай, где я это взял. Просто увидел, хотя звучит как по написанному. Слушай, а может, мне и вправду записать? Получится неплохое эссе… Ладно, скажу тебе, что это за место. Это рай. По крайней мере, я так решил. Эй! Молли! Ты что, плачешь? О мой бог, моя девочка, я довёл тебя до слёз, прости-прости, моя нежная, моя восхитительная, моя королева!
Он подмял её под себя и, обняв крепко-крепко, стал целовать в залитые слезами глаза.
Она отвечала лёгким виноватым смехом, удивляясь и одновременно стыдясь своих эмоций.
Это надо же. На первом же свидании.
Вот она, оказывается, какая — твоя любовь, Молли.
Коллизия
I
Как же оно прекрасно — начало, когда ещё не знаешь, что ждёт впереди, а продолжающийся всю ночь после расставания разговор сближает всё больше и больше с каждой минутой текущего времени. Засыпаешь к утру, зашторив плотно окна, в которые лезет всё более настойчивый рассвет, и первый же звук на гаджете после пробуждения — от неё.
Она говорит — «Доброе утро, любимый».
«Добрый день», — поправляешь ты, и вы оба смеётесь счастливым, почти беспричинным смехом.
— Молли.
— Что?
— Молли.
— Майкл?
— Просто нравится произносить твоё имя.
— А мне нравится произносить твоё.
— Я первый сказал!
— А я первая подумала!
— Нет, я первый!
— Нет, я!
— Ты — моё долгожданное чудо. Знаешь, что такое чудо?
— Что?
— Это то, чего начинаешь ждать где-то лет с двенадцати.
— У меня гораздо раньше. С десяти как минимум.
— Ну вот. И тут обставила.
Быстрее в душ, быстрее одеться, вдруг захотелось, чтобы одежда была красивой, наспех перекусить заботливо подогретым тостом, Вишня, ты клёвый, я всегда это знал, где моя куртка, так, наушники, шлем, сегодня я на байке, и, мой бог, это так круто, что никто не следит, никто не звонит каждую минуту, никто не отдаёт не подлежащие обсуждению приказы, ну всё, пока, Джо, я поехал!
— Благослови тебя бог, малыш.
Джанни долго смотрит вслед Майклу, стоя у большого витражного окна, смотрит, когда того давно и след простыл, и думает о чём-то своём.
Его лицо, на первый взгляд, спокойно, однако, если присмотреться, видно, что оно напряжено. Но, когда Майкл возвращается, а это происходит к следующему утру, внешне он совершенно спокоен.
— Привет, малыш. Всё нормально? Рад это слышать.
II
Разговор между ними, конечно же, назрел. Недели через две после знакомства Майкла с Мелиссой.
— Майкл, я наблюдаю за тобой все дни и уже сделал вывод, которым хотел бы поделиться. Найдёшь для меня минутку?
— Конечно, Джо. Садись сюда, в своё любимое кресло, я сяду напротив… ну вот, всё, я — весь внимание.
— Как ты возбуждён всё время!
— Это и есть твой вывод?
— Не спеши. Расслабься. Я всего лишь хочу поговорить.
— Да-да, я уже понял.
Он залез в кресло, скрестил по-турецки ноги и приготовился выслушать аккуратно присевшего напротив Джанни.
— Ты любишь её?
— Не знаю. Влюблён по уши — да, а вот люблю ли? Ты же настоящую любовь имеешь в виду?
— А что, по-твоему, настоящая любовь?
— Это когда хочешь иметь от неё детей и прожить с ней всю жизнь до самой смерти.
— Значит, ты не хочешь иметь детей от Молли?
— И да и нет. И дело не в детях. Я не вижу нашего с ней совместного будущего. Мы не можем быть вместе по ряду причин, разве нет?
— То есть ты не готов воевать за неё со всем миром, как это сделал бы по-настоящему влюблённый мужчина?
— Понимаешь, Джо… Она не такая, как мамита, она — скорее Инесита, женщина-воин, женщина-захватчик. Меня это коробит всё больше. Я не выношу давления, пусть даже столь восхитительного.
— Люди сложнее, чем кажутся на первый взгляд. Особенно женщины.
— Безусловно. Но основные качества никуда не уберёшь. Или они есть, или их нет. Хотя женщины так лукавы подчас… особенно, умные. А Молли умна, факт.
— А ту, из аэропорта, ты уже забыл?
Майкл вновь засмеялся.
— Есть у Тициана две работы, — сказал он. — «Любовь земная» и «Любовь небесная».
Джанни понимающе кивнул. Да, есть. Сколько раз он любовался ими и в альбомах, и наяву!
— Девушка из аэропорта — это моя небесная любовь, а Молли, видимо, земная. Как-то так. Зачем ты затеял весь этот разговор, Джо? Хочешь узнать о моих планах?
— Да.
— Планы таковы. Я ещё немного повстречаюсь с ней, совсем чуть-чуть, очень уж она мне нравится, а потом сделаю вид, что уезжаю навсегда, как мы и договаривались.
— А если она тебя не отпустит?
Майкл не сразу ответил Джанни. Он тоже думал об том, да, чёрт возьми, он всё время думает об этом.
— Твоя затея с местью нравится мне всё меньше, — сказал он после раздумий. — Это плохая затея. Стив уничтожит меня, когда узнает, чем мы тут занимаемся у него за спиной.
— Он никогда не тронет тебя.
— То есть то, что он сделал со мной, уже ничего не значит? Это, по-твоему, называется «не тронул»?
— Я думаю, он просто нашёл повод реализовать своё давнее желание, только и всего. Как подчинить строптивца, не причинив ему физического вреда? Только так. Ему надо было показать, кто главный, и он показал. И не только тебе, но и мне. Просто своим поступком он ещё и плюнул мне в душу, и я ему этого не спущу.
— За мой счёт.
— Скажешь ему, что это я тебя заставил.
— Ты же знаешь, что не скажу.
— И не надо. Он сам всё поймёт. Иди и получай удовольствие. В конце концов, ты же не насилуешь её?
Майкл промолчал. Конечно, нет. Но характер сложившихся между ним и Молли отношений ничего не меняет. Месть — не то блюдо, которое нравится Майклу. Он вообще не едок по жизни. И потом, месть — это пошлость, как ни крути, а Майкл слишком высокого мнения о себе, чтобы прослыть пошляком.
Но как же трудно забыть то, что произошло в прерываемой лишь рокотом прибоя тишине его спальни!
Будто вставили кусок дерева и забыли вынуть…
— Так наши договорённости остаются в силе или нет? — услышал он.
— Давай так. Пусть всё идёт, как идёт. Сбежать я всегда успею, в конце концов.
— Вот и славно.
III
Как и бывает при возникших из-за стечения обстоятельств коллизиях, разговор Майкла и Джанни происходил примерно в то же время, что и разговор между Мелиссой и её родителями.
По скайпу Мелисса сообщила, что влюблена по уши, счастлива, чувствует себя королевой и любит всех, даже Теда.
Отключив гаджет, Стив тут же набрал Джанни.
— Алло, Джан? Что за чёрт! Что ещё за любовь там у моей вертихвостки? — не здороваясь и не заботясь о серьёзной разнице в часовых поясах, спросил он.
— Я тоже рад тебя слышать, Стивви. За Мелиссу не волнуйся, я сейчас же всё разузнаю и позвоню тебе.
— А почему до сих пор не разузнал?
— Потому что присматривающие за твоими детьми люди ориентируются на приказ докладывать лишь в случае опасности. Раз не докладывают, значит, любовь у твоей красотки удачная. Но я всё узнаю и немедленно сообщу. Как отдыхается?
— Ну… как всегда. То всё нормально вроде, а то, мать твою, у нас голова вдруг разболелась, и я слишком много, оказывается, смотрю сериалов, и слишком много времени уделяю бизнесу, и вообще нахал и выскочка!
— Бизнесу?
— Тут столько перспектив, столько интересных идей в голове! Одно дело, когда ты, сидя в кабинете, просматриваешь инвестиционные проекты и слушаешь предложения через экран, а другое — самому это всё прочувствовать. Вот я по ходу дела и прощупываю почву, а она мозг выносит: «Мы поехали отдыхать и путешествовать, а не вести переговоры, но кого интересует моё мнение, и зачем я поехала, и как мне хреново, зу-зу-зу-зу». Достала, мать твою, так и выкинул бы её из окна! Уже вижу заголовки в газетах: «Жена известного миллиардера и филантропа — я же филантроп, надеюсь, — так вот, жена Стива Дженкинса покончила с собой, выбросившись из окна фешенебельного отеля в Куала-Лумпуре, где супруги проводили свой отпуск. Безутешный Стив Дженкинс заявил журналистам, что его любимая супруга страдала депрессией». Ты же обеспечишь мне идеальную легенду, папочка?
— Даже не сомневайся, сыночек.
— Давай разузнай всё про нового хахаля Молли. Всю кровь мне выпила эта девчонка, но как же я люблю её!
— Понял. Я узнаю и перезвоню.
Джанни очень скоро успокоил Стива ответным звонком и скинул на его почту сайт фирмы по торговле землёй в Филадельфии, владельцем которой был Дерек Фитцпатрик. Следом прислал семейную фотографию, на которой были запечатлены Дерек и Дора, оба — обладатели яркой внешности, совершенно не похожие на типичных землевладельцев, как тут же заметил Стив при ответном выходе в Сеть.
— Правильно, они действительно не похожи, — пояснил Джанни. — Муж и жена — в прошлом танцовщики балета.
— Ничего себе, — воскликнул Стив. — Впервые вижу фермеров из балета. Век живи — век удивляйся, Стив Дженкинс!
— Они не фермеры, а землевладельцы, — скорее для проформы, нежели ради точности заметил Джанни.
Рядом с Дереком и Дорой на фото были запечатлены их четверо детей — три хорошенькие дочери и сын, молодой человек выше среднего роста, с развитой мускулатурой и доброжелательным красивым лицом. К семейному фото Джанни приложил снимки выстроенного в колониальном стиле родового поместья, номера телефонов и ссылки на твиттеры и личные странички Майкла Фитцпатрика и его родителей и сестёр. Все ссылки были подлинными, кроме одной. Её-то по указанию Джанни и подменили на другую, соответствующую легенде о парне по имени Майкл — интеллектуале и любителе джаза и путешествий.
— На кой чёрт мне их сарай и ссылки? И что девчонка нашла в этом увальне, ты не знаешь? — поинтересовался Стив. — Марша говорит, что она влюблена по уши, но не хочет пока знакомить нас, потому что считает это преждевременным. Мой бог, хоть одна разумная мысль.
— Увалень любит джаз и живопись, говорит на трёх языках и обладает отменными манерами. И он славный паренёк, насколько я могу судить по визуальному наблюдению.
— Ладно, приеду — разберусь. Пусть малышка познакомит его хотя бы с Тедди. И Марша считает, что Тедди должен познакомиться с ним, пока мы в отъезде. Пусть почувствует, что это такое — ответственность. Кстати, а где они будут жить, если она всё же вздумает выскочить замуж? Я не отпущу свою дочь в какую-то там Филадельфию, хотя Марша вновь заявила мне, что я придурок, а Филадельфия восхитительна. Да неужели?
— Парень переезжает в Нью-Йорк. Он как раз окончил университет и собирается стать юристом. А ещё он хочет путешествовать. Мелисса в восторге от его планов.
— Ещё бы. Появился шанс увильнуть от учёбы. Как можно его упустить? Джан, моя дочь не любит учиться! Ты можешь такое представить вообще?! Моя дочь ведёт себя, как какая-то латиноамериканская гастарбайтерша, которой всё равно, есть у неё диплом или нет!
— Но ведь учится?
— Из-под палки, Джан, из-под палки! Слушай, а может, ты с ним познакомишься?
— Я готов сделать это ради тебя, ты же знаешь. Но как посмотрит Молли на моё вмешательство? Договаривайся с ней насчёт меня сам.
— Ну уж нет. Я ещё не сошёл с ума, чтобы выслушивать её трескотню в ответ. Нет, дурацкая была идея. Забудь о ней. Ладно, приеду через месяц и сам займусь этим «фермером».
— «Фермером», ха-ха-ха. Ты меня насмешил сейчас.
— Пока, папочка.
IV
Джанни захлопнул планшет и улыбнулся наблюдавшему за ним Майклу одними губами.
— А если он проверит? — спросил Майкл.
— И пусть. Фитцпатрики существуют, и они действительно бывшие танцовщики балета, правда, сына зовут Джон, а не Михаэль…
Майкл усмехнулся при этих словах Джанни.
— …И он не читает ничего, кроме порножурналов и биржевых новостей, но Стив не будет это проверять.
— Меня знаешь что удивляет?
— И почему я уверен, что ты сейчас задашь не очень приятный вопрос, а?
— Меня удивляет, — продолжил Майкл, вновь улыбнувшись реплике Джанни, — что великий и ужасный по-прежнему доверяет тебе. Нет ли здесь с его стороны хитроумного хода в духе Рэймонда Чандлера?
Джанни взглянул на сидевшего в кресле с планшетом в руках Майкла с видом победителя.
— Нет, — степенно ответил он. — Здесь нет хитроумного хода в духе. Здесь есть основанная на гипертрофированном эго уверенность в себе.
— Мне кажется, ты вновь недооцениваешь его.
— Не буду с тобой спорить, так как, вполне возможно, ты прав. Тем более надо поспешить. И не смотри на меня так. Она никогда не будет твоей, даже если ты захочешь.
— Почему?
— Потому что Стив не допустит. Ты у него на особом месте и в другом мире. Он не позволит тебе перескочить в этот мир. Он определил его для неё и Тедди, а не для тебя.
— А если она взбунтуется?
— Не исключено. Но он будет воевать до конца.
— Она тоже.
— Разве не этого мы добиваемся?
Майкл пожал плечами и вернулся к планшету.
В конце концов, Джанни прав. И не в конце концов тоже. Даже если допустить фантастическую мысль о том, что они поженятся, — это будут балаган и драма в одном флаконе, ненужный и неудачный микс смешного и трагического с красивым клоуном посередине.
Хочешь быть клоуном, Мигелито?
Без комментариев. Хотя, будь ты немного циничнее, просто плюнул бы на всё. Подумаешь — клоун? На твоём месте другой спокойно спал бы и с отцом, и с дочерью.
Но ты не такой, да, Мигелито? Ты романтик… Да и мамита осудила бы тебя…
Он, конечно, недооценивал Стива. Да и Джанни, конечно, тоже. Стив-то как раз приветствовал бы союз дочери с синеглазым ангелом. Зачем воевать, если всё уже случилось? Есть тысяча иных способов, чтобы вновь взять ситуацию под контроль.
Прагматизм у умных людей стоит на первом месте. Не так ли, мистер Пол? Вам-то как раз его и не хватило.
Я о прагматизме сейчас, мистер Пол…
V
Они встречались ежедневно с самого утра у её квартиры в Вест-Сайде (о мой бог, её дом был виден с твоего пентхауса, Мигелито, ты смотрел на него каждый день) и ехали к нему. Бросались в объятия друг к другу, любились до изнеможения, потом Мелисса заказывала еду из японского ресторана («Обожаю японскую кухню, она такая гармоничная»), а Майкл ел припасённые заранее органический помидор либо яблоко, и Мелисса смеялась и называла его эмо-недоразумением, а он в ответ рассказывал страшные истории о принцессе, проглотившей таблетку обжорина и случайно раздавившей бедную планету Земля вместе со всеми её обитателями. «Как, принцесса и тебя раздавила?» — хохотала Мелисса, а Майкл серьёзно отвечал, что почти, но он сумел застрять на принцессином животике и, чтобы спастись, сполз вниз и обосновался там.
И даже построил себе домик.
Он предлагал ей вместе с ним взглянуть на этот домик, для чего ей надо было лишь поднять повыше ножки и раздвинуть их как можно шире. И Мелисса принимала предложенную им игру, которая возмутила бы её до состояния бешенства, если бы нечто подобное осмелился предложить кто-то другой, с готовностью поднимала вверх стройные ноги и отдавалась ласкам, впервые не испытывая никаких неудобств в отношениях с мужчиной.
После свиданий с Майклом она ни разу не грезила о рыцаре на белом коне и не мастурбировала на фантазии с рэперами или кем-то подобным. Просто засыпала, едва положив голову на подушку, и спала как убитая, без сновидений и внезапных пробуждений посреди ночи, часто даже не меняя позы, в которой сон настигал её.
Они давно поговорили о Стиве, и Майкл рассказал ей об инциденте между ними. Стив тогда неудачно пошутил, а Майкл был как раз в разгаре пубертата и отреагировал грубо, как и положено агрессивному подростку. На вопрос Мелиссы, что это была за шутка, сказал, что даже не помнит её в точности, но что-то такое насчёт его внешнего сходства с девчонкой — болезненной для него темы в тот период — и что он потому и не смог сдержаться и сказал в ответ, что если он похож на девчонку, то Стив похож на козла.
Мелисса ахнула в ответ. Сказать Стиву, что он похож на козла, — да, такое не прощается, и Майкл, конечно, перегнул палку не на сто, а на все триста процентов.
В ответ Майкл пообещал исправить в будущем досадное недоразумение. Да, он был неправ. Но и Стив был неправ. Нельзя говорить подростку всё, что думаешь. И что же, что он миллиардер и босс Джо? Кстати, родители Майкла даже не знали, что Джо встречался с Майклом в Филадельфии. Оба, Джо и Майкл, скрыли от них факт встречи. Майкл просто прибежал в гостиницу после звонка Джо, а Стив как раз был там с ним. Такие вот дела…
VI
После заявления Мелиссы о новом романе ни о чём ином Стив и Марша говорить не могли.
— Она влюбилась по-настоящему, — сказала Марша после очередной беседы с дочерью.
— Что значит «по-настоящему», дорогая?
— Её восхищает в нём то, что раздражало в других, дорогой.
Стив сделал вид, что не слышит.
«Что за дуры эти бабы! — раздражённо подумал он. — Вечно витают в облаках!»
В другое время Марша обязательно съязвила бы по поводу его молчания, и они поссорились бы. Но на этот раз ей было не до ссор.
Марша находилась в сильном смятении.
Дело было в том, что Марша поделилась со Стивом лишь частью своего последнего разговора с дочерью. Озвучить весь разговор Марша не могла по целому ряду причин, и обрушившееся как снег на голову ограничение выбило её из колеи и напрочь лишило покоя.
Это был странный разговор, который Марша вынуждена была провести в атмосфере секретности, что для неё, не привыкшей к подобному стилю общения, стало настоящим испытанием. О том, что разговор носит секретный характер, в личный чат отстучала Мелисса, и там же она попросила мать выйти в назначенное время в Сеть так, чтобы Стив об этом не знал.
Чтобы спокойно поговорить с дочерью, Марша спустилась в гостиничное лобби и уединилась в утонувших в зелени креслах. Несколько раз оглянувшись и не заметив ничего, что насторожило бы её, она открыла планшет и вышла на связь.
И обнаружила на экране Мелиссу, влюблённую так, как девушки могут быть влюблены впервые — безоглядно и восторженно.
Возбуждённо блестя глазами и беспричинно смеясь, Мелисса поболтала немного о погоде, а затем вдруг обрушила на Маршу действительно крайне необычную информацию, смутившую её гораздо сильнее вынужденных мер по сокрытию их беседы от Стива.
Оказалось, что на снимке, который Джо прислал Стиву, изображены не все члены семьи Фитцпатрик. И что тот парень на снимке — не сам Майкл, а совсем другой человек, Одним словом — фотошоп. На резонный вопрос, к чему все эти фокусы, Мелисса сказала ей, что Джо скрывает от Стива факт её знакомства с Майклом из-за ссоры с ним несколько лет назад.
— Джо сказал, что нашим отношениям придёт немедленный конец, если папа узнает, что я встречаюсь с его племянником. И не потому, что племянник плохой, и всё такое, а потому, что Джо не сказал папе, что он гостит у него. И не сказал потому, что папа и слышать о нём не хочет. Представляешь, ма, Майкл назвал папу козлом там, в Филадельфии. А папа не из тех, кто забывает подобное, ты же понимаешь. Джо говорит, что он не собирался нас знакомить, а всё произошло случайно, и что он не ожидал, что между нами вспыхнет чувство, как он выразился, «так быстро». Он и сам в шоке от того, что мы влюбились друг в друга, и сказал, что ему нужно время, чтобы подготовиться к разговору с папой. А вот ты всегда говорила, что Джо дурно влияет на папу. Знаешь, ма, тебе надо было побольше с ним общаться, ты бы в корне изменила своё мнение, потому что этот чёртов Джо вовсе не так уж плох.
— Постой, так Стив что, не знает, что у Джо есть родственники?
— Нет, он знает про них, но Джо не общается с ними чуть ли не всю свою жизнь…
— Ты предлагаешь мне вступить в альянс с Джо?
— Нет, мамочка, я предлагаю тебе вступить в альянс со мной, твоей дочерью. Извини, что напоминаю тебе об этом.
— Молли, не нервничай по пустякам. Я всего лишь рассуждаю.
— Ма, давай просто не говорить папе, вот и всё. Пусть отдыхает спокойно. Приедет — я покаюсь перед ним, объясню всё как есть и попрошу прощения. Просто Джо прав. Папа не то чтобы будет возражать — нет, когда он увидит Майкла, повзрослевшего, поумневшего, он будет в восторге, я уверена. Но не стоит знакомить их сейчас, через эти дурацкие окна на экране. Ты же знаешь папу, если он скажет «нет», его будет очень трудно переубедить.
— Ничего себе — выдать за своего парня совсем другого человека! Ты представляешь себе, как это выглядит? Взять и подменить фотографию. Вполне в духе Джо, скажуя тебе.
— Во-первых, мы с Джо договорились, что он подменит фотку. Во-вторых, в конце концов, я скажу, что хотела сделать папе сюрприз.
— А от меня ты тоже будешь скрывать своего парня?
— Нет. От тебя я как раз ничего скрывать не собираюсь. Более того, я сейчас представлю тебе Майкла.
— Он что, рядом?
Марша была неприятно удивлена открывшейся перспективой, так как ненавидела внезапность во всех её проявлениях — от сюрпризов до неожиданно возникшей непредвиденной ситуации. Но всё оказалось не так страшно. Выяснилось, что Мелисса просто сообщит ей, когда Майкл будет рядом, и если Марша в этот момент сможет уединиться, то они познакомятся.
— А пока посылаю его фотки. Только, ма, спрячь их подальше от папы! Прошу тебя! Посмотришь при мне, я хочу услышать твоё мнение, прямо умираю уже от нетерпения!
Марша открыла присланный файл и увидела там несколько снимков юноши, показавшегося ей настолько красивым, что она подумала, будто это розыгрыш.
— Молли, тут какая-то постановочная картинка.
— Нет. Это и есть Майкл.
— Этот юноша с внешностью бога и есть Майкл? Сколько ему лет, кстати?
— Ма, помнишь, когда мы были в Санта-Барбаре, я говорила тебе о принце? Ты представляешь — оказывается, я имела в виду именно его! Я когда увидела его впервые, то подумала, что сошла с ума! Одно лицо с моим принцем, более того, он именно такой, как я себе представляла: и внешне, и ростом, и фигурой, и как смеётся, и как разговаривает! Будто мои мечты стали явью, да что будто — они и стали явью!
— Так вот почему его лицо показалось мне знакомым! Сколько ему лет, Молли?
— Восемнадцать. Ну и что? Между нами каких-то там четыре года. Подумаешь! Не такая уж это большая разница в возрасте.
— Молли, но он так красив, что это даже неприлично. Зачем тебе это, Молли? Красавцы, как правило, непостоянны. И не потому, что распущенны или ветрены, а потому, что их осаждают со всех сторон. Люди очень падки на красоту, и рядом с таким мужчиной тебя ожидает сплошной поток ревности и подозрений. Посмотри, он же не просто красив, он красив чувственно, а это значит, что он харизматичен, а это, в свою очередь, означает, что он всегда будет в центре внимания не только в силу своих внешних данных, но и в силу своей энергетики. И, насколько я поняла, он явно не глуп.
— Ничего, я справлюсь. Майкл не просто не глуп, он умница и интеллектуал. А как он поёт! И песни чумовые — и во всех жанрах: и латинос, и кантри, и даже кельтские. И популярную финскую польку мне спел со словами. Говорит, что ничего не понимает по-фински, а просто заучил наизусть. А про всякие там блюзы, джаз и джаз-рок я вообще не говорю! И в классике разбирается так, что я срочно сменила тему разговора!
— Фантастика какая-то.
— Вот-вот. Правильное слово. Фантастика! Правда, меня это как раз настораживает. Да, у него креативная семья… вроде… да, они современны, несмотря на свои сектантские дела…
— Сектантские?
— Они члены братства какого-то там Иеремии, ерунда, в общем. Я не об этом хочу сказать. Понимаешь… не бывает таких людей в Филадельфии. Нет, не потому, что Филадельфия. Это может быть любой город, даже Нью-Йорк. Просто сейчас почти нигде нет таких всесторонних интеллектуалов. Чтобы обо всём знали и всем интересовались. Людей, застрявших в своём мирке, миллиарды триллионов, и они везде — и среди элиты, и среди низов. Хотя бы большинство твоих подруг возьми. Они же поголовно истерички и пустышки, а Скинни ещё и пьёт, как лошадь. А таких, как Майкл, почти нет.
— О своих подругах не забывай, милая.
— Или моих, какая разница? А как глупы парни? Как они ограниченны? Если попадается умный, так он обязательно зануда или извращенец. Или педик.
— Может, ты не там ищешь, Молли?
— О да. Надо будет сходить в Центральный парк, чтобы встретить там Стива Дженкинса и жить с ним всю жизнь, как кошка с собакой. Видимо, из чувства благодарности к нему, ха-ха.
— Молли, я отключаюсь.
— Нет-нет-нет! Прости-прости, не удержалась, ты же меня знаешь, я как заведусь — так всё, заносит так, что не остановить!
— Это надо же — настолько быть похожей на отца! Держи себя в руках, милая, очень тебя прошу. Кстати, что ты намерена делать по поводу своих подозрений?
— Пока ничего. Если всё хорошо, если есть гармония в отношениях, какой смысл копаться в чужом шкафу? Тем более что за меня всю грязную работу проделает мой любимый папочка. Он обожает разгадывать секреты, а я хорошая дочка и не готова лишать его любимого удовольствия.
— Разумно, хотя и не лишено цинизма. Но с Тедди ты своего красавца всё же познакомь. Знаешь, одна голова хорошо, а две лучше. Особенно если в первой голове всё кувырком. И не возражай мне сразу, Молли. Ничего плохого в том, что ты их познакомишь, нет, наоборот, это…
— Не надо столько говорить. Я и сама собиралась их познакомить. Знаешь, как я решила поступить? Я отправлю Майкла на ранчо. На недельку. Пусть пообщается с Тедом в неформальной обстановке.
— Молли, зачем всё так усложнять? Тедди сам прилетит.
— Ну ма, как ты не понимаешь, у меня же вот-вот начнутся месячные. А я не выношу мужчин в этот период.
— Даже его?
— Даже его, ма. И вообще, я за это время как раз сдам, наконец, свою курсовую, чтобы больше не слышать от тебя: «Как твоя курсовая, милая?»
— Я задаю вопрос про курсовую, потому что тот же вопрос слышу от твоего отца. Ты же знаешь, как для него важно, чтобы ты защитила курсовую именно на фоне триумфа выставки. Он говорит об этом не переставая, особенно с тех пор, как услышал про твой роман с этим… Майклом. «Ну всё, теперь она точно завалит курсовую», — заявил он мне. Он же хочет публиковать тебя, раскручивать хочет, он желает, чтобы твои труды обрели новый импульс… Тебе при этом он не говорит ни слова, а меня уже извёл своими разговорами.
— Потому что я дочь, а ты жена! Терпи и неси свой супружеский крест достойно, человеческая дочь!
— Ну всё. На этот раз я точно отключаюсь.
— Подожди, подожди…
— Что, Молли?
— Наши договорённости в силе?
— Увы, да. Всё, пока.
VII
Мелисса закрыла крышку нетбука и состроила гримасу. Не будет же она всем объяснять, почему стыдится себя, когда у неё месячные! В эти три, а иногда и больше, ужасных дня в самом низу её живота поселяется большая плюющаяся жаба, жирная и влажная, и Мелисса начинает казаться себе разбухшей, как гниющее в болотной воде полено.
Как можно общаться с кем-то, когда ты — гниющее полено?
В свою очередь, Марша набрала Теда и долго говорила с ним. Перечисляла по пунктам всё, что он должен будет узнать во время визита нового парня Мелиссы на ранчо: что ест, что пьёт, что курит, наркоман или нет. Нет, Джо нельзя такое поручать, они с этим парнем родственники, кажется. Тед, мама не так часто просит тебя, правда? И папа, кстати, тоже. Насколько искренна страсть родственничка Джо к Молли, тоже было бы неплохо выяснить. Ну и что же, что она хороша собой. Внешность вообще ничего не значит на фоне статуса и материальных возможностей его сестры. Она даже могла бы себе позволить быть уродиной, настолько высок её статус, и сейчас Тедди, кажется, специально злит свою мамочку. Нет? Не специально? И в мыслях не было? Ладно-ладно, медвежонок. Мама шутит. Папа и мама всего лишь хотят уберечь вас от лишних проблем.
На вопрос Теда, с чего столько беспокойства, будто речь идёт о несовершеннолетней наивной девочке, а не о его сестре, которая вообще никогда, даже в младенчестве, не была наивной, Марша ответила не сразу, а после небольшой паузы:
— Он слишком хорош собой.
— С каких пор это стало недостатком? — со смехом спросил Тед.
— Не знаю, медвежонок, что и ответить тебе. Вроде бы это не недостаток, но Авраам Линкольн, например, говорил так: «Мой жизненный опыт убедил меня в том, что те, у кого нет недостатков, имеют очень мало достоинств».
— Ты утрируешь, ма.
— Не я, дорогой. Это Авраам.
Тед
I
О мой бог, как всё разворачивается. Быстро. И точно по сценарию. Будто некто опытный, настоящий профи, ведёт процесс, сверяя его по напечатанному тексту, и уже расписаны все выходы, мизансцены и батальные сражения, и сталкиваются смерть и воскрешение, любовь и ненависть, и каждый враг — одновременно друг, а любимая обречена на одиночество.
Тихое одиночество во Вселенной среди бесконечной пустоты и далёких световых пятен. Иногда относительно крупных, но в основном крохотных, как искры в почти угасшем костре.
Последняя неделя перед поездкой Майкла в Кентукки, где Стив скупил довольно много земли тогда, когда она стоила совсем других денег, и где выстроил два известных на всю страну конезавода, выдалась сумасшедшей.
Они с Мелиссой много ходили, почти столько же, сколько Майкл ходил в своё время по Нью-Йорку. Бегали по выставкам и концертам, сидели в ресторанчиках и совершали пробежки по утрам. Ходили в кино и по магазинам, и Майклу пришлось постараться, чтобы они не забрели в тот самый квартал, где вроде совсем недавно, а казалось, что в прошлой жизни, он познавал радости любви с Линн и лепил горшочки в стиле доколумбовой эпохи.
Он отказался идти с Мелиссой на модные показы и ни разу не пошёл ни в один из ночных клубов.
— Тебе нужна шумиха вокруг меня, Мо?
— Нет-нет!
— А драки и разборки?
— О мой бог, только не сейчас!
— А они будут. Я из тех, кто привлекает к себе внимание.
— Я тоже.
— Нам с тобой нужно привлекать к себе внимание?
— Нет, мой принц. Нет.
Часами сидели в библиотеке. Мелисса готовилась к курсовой, Майкл читал одну из своих мудрёных книг. Скупили немыслимое количество мягких игрушек. Их терпеть не мог Майкл, зато сильно любила Мелисса, а он потакал ей и делал вид, что подчиняется даже самым смешным или нелепым распоряжениям. Периодически мягко, но настойчиво спускал с заоблачных высей, и тогда Мелисса вела себя так, будто её оглушили, настолько непривычными были для неё и его партнёрское, но продуманное послушание, и её собственная неожиданная покладистость.
В процессе споров, перемежающихся взрывами смеха, поскольку Майкл всё время шутил, а Мелисса без конца смеялась его шуткам, они составили расписание вечеров последней перед расставанием недели и даже заглянули в оперу, где Мелисса впервые в жизни сидела на самых дешёвых местах и могла наблюдать оттуда пустующую персональную ложу своей семьи.
— Майкл, это такое странное чувство — глядеть с галёрки на собственную жизнь, — поделилась она с ним непривычными ощущениями. — Будто я переселилась в параллельный мир.
— Так и есть, Молли, — согласился он. — Мы именно там. В параллельном мире.
— Не могу сказать, что я хотела бы остаться в нём навсегда. Но с тобой я готова на всё.
— Моя принцесса, это взаимно.
В опере оба были в «маскировке», как окрестил Майкл тёмные очки на них обоих. Ещё Мелисса натянула на себя парик в стиле Умы Турман из «Криминального чтива», а Майкл зализал волосы гелем, как у Джона Траволты в сцене, где Винсент Вега танцует с Мией Уоллес свой знаменитый танец. И тут же они попытались станцевать этот танец, напевая в два голоса вместо аккомпанемента, а потом долго хохотали, показывая пальцем друг на друга.
Они целовались до одури и засыпали мёртвым сном после бурных любовных актов, проснувшись, вновь прижимались друг к другу, искали губы друг друга и сливались в одно целое. И вновь любили и любили. Один раз поссорились, и то ссорилась Мелисса, сильно приревновавшая Майкла к хорошенькой продавщице в отделе косметики, чёрненькой, невысокой, со смуглым свежим лицом и ямочками на щеках, напомнившей ему девушек с острова, которых он когда-то, в прошлой жизни, учился обнимать в компании своих распутных учителей.
— Ты чуть не съехал с катушек при виде неё! — кричала Мелисса и била Майкла по спине попавшимся под руку плюшевым зайцем, который в числе других купленных ею игрушек в аккуратно выстроенном ряду сидел на большом диване в квартире Майкла. — Она только повернулась к полке, как ты съел глазами её зад! Я в шоке! Тебя нельзя оставить ни на минуту! Ты бабник!
— Почему бы и не взглянуть, — невозмутимо отвечал Майкл, делано увёртываясь от сыпавшихся на него ударов. — Я же не специально смотрел, а потому что она повернулась ко мне спиной. Мне что, надо было глаза закрыть?
— Нет! Тебе надо было не пялиться и не пускать слюни от удовольствия!
— Как не пускать, если они сами бегут?
— Майкл!
— Я же ещё и сравнивал, как ты не понимаешь? Как сравнить, если не рассмотреть?
— Ах, сравнивал, значит! И что дало сравнение? Кроме моего бешенства, разумеется!
— Ты выиграла тот раунд, детка.
— Ах, выиграла? Ну спаси-и-ибо! А сиськи её тоже проиграли моим прыщикам или как?
— Сиськи? У неё на попе были сиськи? Какой ужас! Она что, мутант?
— Майкл!
— Ты лучше.
— Майкл!
— Ты лучше. Ты лучше всех на свете.
— М-а-а-й-к-л…
II
В день отъезда она напутствовала его, как напутствуют маленьких детей накануне первой разлуки, и давала советы, как вести себя с Тедом.
— Он вроде тихий, но на самом деле парень с характером. И наблюдательный. Так что не пялься там на местных девок, а то он всё мне расскажет, и я тебя убью окончательно, тем более что все они страшные, а если не страшные, то замужем, и вообще с сиськами размером с бойцовскую грушу. Как, тебе нравятся бойцовские груши? Ах ты, шоферюга, вот вернёшься — и я встречу тебя с такими сиськами. И губы тоже накачаю.
— Только не это, малышка.
— Не накачивать? Ладно, ладно. Не хочу расставаться с тобой, вот и психую.
— Я люблю тебя, Молли.
— А я тебя, мой принц!
Прямо перед отъездом в аэропорт, куда Майкл направился один, не позволив Мелиссе его сопровождать, он заехал в парикмахерский салон, в который записался загодя по номеру в Сети, и, впервые воспользовавшись услугами стилиста, изменил причёску.
— Сделай мне стрижку с длинной чёлкой, милая.
— Рокабилли? — деловито осведомилась темнокожая женщина-стилист лет сорока на вид, с крашенными в ярко-жёлтый цвет волосами и множеством колечек в правом ухе.
— Почти. В стиле итальянского неореализма. Длинная чёлка, высокий затылок.
— Стричь такие роскошные волосы, — женщина-стилист запустила руку в кудрявую голову Майкла и вытянула вверх одну из вьющихся прядей, — одно удовольствие. Красавчик, когда станешь знаменитостью, не забудь взять меня в штат. Буду брать по десять тысяч баксов с тех мажоров, которые выстроятся ко мне в очередь, чтобы стать похожими на тебя, а потом уйду на покой и напишу мемуары, в которых сообщу, что ты был тем ещё жлобом.
Майкл засмеялся, женщина-стилист тоже.
— Поехали, звезда? — спросила она и залихватски отхватила с его головы первую прядь волос.
Уже в аэропорту, сидя в зале ожидания, он разоткровенничался во время видеосеанса с Джанни:
— Я кажусь себе настоящим грёбаным подлецом в духе сериального мыла. Таким негодяем с тонкими усиками и тайной женой, о которой все думают, что она его сестра. Негодяй и его сестра вынашивают планы уничтожения благородной героини и плетут бесконечные заговоры и интриги. Это дно, Джо. И почему я слушаюсь тебя? Предпочёл бы не знать о себе, какой я, оказывается, пошляк.
— Хватит рефлексий, Майкл. Хватит. Ты взрослый парень, позади тебя жизнь, которой с лихвой хватило бы на пятерых. Позади унижение. Незаслуженное. Несправедливое. Позади прихоть подлеца, Майкл.
— Хороший тег — «прихоть подлеца». Если бы я вёл инстаграм, использовал бы его для подписей под фотографиями.
— Не заедешь?
— Я в аэропорту, Джо. Мы вот-вот взлетим.
— Тогда и смысла не было в разговоре. У тебя всё получится, парень. Надо проучить его, и мы его проучим.
— Не за счёт других, Джо.
— Иного способа нет. Он сам сделал выбор. И потом, ты же не собираешься идти до конца. Так, слегка потреплем ему нервы. Я ведь прав сейчас?
— Наверное.
— Счастливого полёта, малыш.
III
Погода в Кентукки в последнее время отличная, а весна и вовсе стала похожа на лето или ещё не пойми на что.
С утра Тед позанимался в спортзале, поплавал в открытом бассейне и позавтракал любимым с детства омлетом, традиционно бывшим предметом насмешек Мелиссы. Противная девчонка всегда издевалась над его любовью к омлету, а ведь сама исподтишка, бывает, ест его — даже уплетает за обе щеки.
Он обошёл конюшню, поздоровался с лошадьми, но нет-нет, а взгляд падал на часы. Скоро прибудет вертолёт, а с ним гость, уже прилетевший из Нью-Йорка в луисвиллский аэропорт, как сообщила эсэмэской Мелисса.
И с чего это Тед так разнервничался?
Хватит, Тед. Будь честным с собой. Тебе ведь понятно, с чего.
Накануне поздним вечером Марша прислала ему фотки парня Мелиссы, и, увидев их, Тед обомлел. Сразу стало ясно, почему так психует скользкий гоблин Джо, ведь получается, что он, пусть поневоле, хотя не факт, что это правда, свёл Молли и этого принца. Свёл без согласования с самим великим и ужасным!
Да-а. Тед бы тоже напрягся на его месте. Ещё как!
Но ты же нервничаешь не из-за скользкого гоблина Джо, да, Тедди?
Он вздрогнул, когда услышал далёкий рокот вертолёта, и, стараясь казаться невозмутимым, сел в электрокар и поехал встречать нового избранника сестры. Надо будет не спасовать перед ним, и мама особо отметила это. Сказала буквально, что Тед должен дать понять красавчику, что никто здесь не собирается терять голову только потому, что Молли втюрилась в него по уши.
Нет, мама, конечно, не сказала «втюрилась». Она сказала «проявляет интерес». Но какая разница, как именно мама обозначает некоторые понятия, суть-то не меняется? Молли втюрилась, и Тед понимает почему. Понимает и мама, недаром она нервничает. Тед не помнит её такой, практически потерявшей своё знаменитое самообладание. Хотя что такого в том, что Молли втюрилась в красавчика? Любая бы втюрилась на её месте, факт.
IV
Повисев некоторое время в вымытом небе, вертолёт осторожно спустился в середину небольшого вертодрома.
Выждав, пока стихнет поднятый вращающимися лопастями мини-ураган, Тед вылез из электрокара и встал в ожидании в нескольких метрах от приземлившейся машины.
Массивная дверца откинулась, из неё выставили небольшой удобный трап, и в проёме появился вызывающе стройный юноша.
Юноша был в узких джинсах и тонком кардигане с асимметричным подолом чернильно-серого цвета. Из-под кардигана выглядывала майка из синей ткани с «выцветшим» эффектом. Голые, явно без носков, ноги гостя были обуты в потёртые мягкие туфли, глаза прикрывали солнечные очки. Юноша обладал фигурой, от лицезрения которой одновременно возникают чувство вины за собственную неуклюжесть и жгучая зависть к её обладателю. Его ноги были длинными и сильными, плечи — широкими, тонкая талия — гибкой, а очень белая кожа — ровной и гладкой, от чего она казалась нежной, как у девушки. Круглая голова с волосами красивого цвета, который можно было бы назвать тёмно-каштановым, если бы не множество золотистых, будто выгоревших, прядей, горделиво сидела на стройной шее.
Несмотря на то что новый парень Мелиссы на фотографиях был с длинными, почти закрывавшими шею волосами, а юноша из вертолёта оказался с короткой стрижкой, Тед тут же узнал его. А следом вспомнил то, что предпочёл бы забыть. Но не потому, что воспоминание было постыдным или приносившим боль, слава богу, в жизни Теда пока ещё не случалось ничего подобного, а потому, что было неловким. Будто вспомнил, как обмочил штаны в первом классе, постеснявшись попроситься в туалет. Или пукнул неожиданно громко, и все засмеялись.
Теду было семь лет, когда его двоюродная сестрица Мэг, дочь брата Марши Эда, ужасная девчонка с умом взрослой тётки и врождённой распущенностью, показала ему в Сети японские порномультики про гомосексуальных мальчиков. Мэг называла их «яай», и Тед так и запомнил название и даже поправил свою подругу Сьюз, когда через несколько лет они, четырнадцатилетние и только-только завязавшие романтические отношения, вместе исследовали порно в Сети.
Сьюз тогда смеялась над ним, наверное, с месяц.
— И как поживает наш «яай»? — спрашивала она с ехидцей при встречах.
Тед отшучивался и почти ненавидел Сьюз за её страсть к унизительному высмеиванию, пока однажды Марша не успокоила его, объяснив, что желание унизить ближнего свидетельствует о слабости унижающего и что Теду надо с пониманием относиться к самому понятию «слабость», поскольку у каждого человека они есть.
— Ты тоже имеешь какую-нибудь слабость, и, возможно, Сьюз также закрывает на неё глаза. Например, ты любишь сладкое. Чем не слабость? — сказала тогда Марша.
Тед не видел в Сьюз ни малейшего стремления закрыть глаза даже на самую завалящую, присущую ему или кому бы то ни было слабость, тем не менее объяснение Марши успокоило его, и с той поры он перестал реагировать на подколки своей подруги. Вскоре она тоже забыла о них, а следом о своём промахе забыл и Тед.
Но накануне вечером, когда на экране замелькали присланные Маршей снимки, он сразу вспомнил и рисованных мальчиков «яай», и так похожих на них собратьев из «ранобэ» и компьютерных игр, и насмешки Сьюз.
— Ты опять мастурбировал на яай, Тедди? — спрашивала она, блестя глубоко посаженными глазами.
— Яой, Сьюз! Сколько можно? — пытался защититься Тед. — И ни на кого я не мастурбирую.
— Яой? — кривлялась она. — А что это такое? Новый предмет вожделения? Познакомишь?
— Это не предмет, Сьюз. Это жанр.
— Жанр? Это что, новый псевдоним для «яай»?
Воспоминания о насмешках Сьюз оказались настолько острыми, что Тед закрыл страницу с фотографиями друга Мелиссы и не стал обсуждать свои впечатления от увиденного ни с матерью, ни с сестрой.
— Подождём до завтра, — отрезал он, и Марша с Мелиссой отстали, уже по опыту зная, что упрямее Теда на свете только один человек.
Его папаша.
Возникшее во время просмотра снимков неприятное чувство неловкости вернулось, как только Тед увидел показавшегося в проёме вертолёта юношу, и прошло без следа, когда юноша снял очки и с искренней улыбкой пожал протянутую ему руку.
Синие-синие глаза засмеялись и продолжали смеяться, даже когда перестал улыбаться красивый рот, и Теду показалось, что лицо юноши включается и выключается, как включаются и выключаются электролампочки.
— Привет, — сказал юноша, обмениваясь рукопожатием с Тедом. — Я Майкл. Рад встрече.
«А руки у него сильные», — машинально и с некоторым удивлением отметил Тед, пожимая не очень широкую, но и категорически не узкую, явно не знакомую с физическим трудом руку с длинными пальцами.
— Привет, Майкл, — ответил он с улыбкой. — Я и есть Тед. Медвежонок Тедди, если уж быть совсем точным. Так меня обзывают в семье.
И он засмеялся.
— У вас тут красиво, Тедди, — улыбнувшись, сказал Майкл, затем указал в сторону электрокара и уточнил:
— Нам туда?
— Да, конечно, — слегка смешавшись, поспешно ответил Тед. — Ты прости, я туплю иногда. Потерпишь мою тупость?
— Я тоже туплю. И не иногда, а очень даже часто, и тут ты меня точно не переплюнешь, — доверительно сообщил Майкл.
Тед почувствовал, как к щекам прилила кровь. Ему неожиданно понравилась реакция ангельски красивого гостя на признание в тупости.
«Классный!» — подумал он, исподтишка рассматривая легко и уверенно шагавшего к электрокару Майкла.
Тот почувствовал взгляд, обернулся и, одарив Теда мимолётной улыбкой, пошёл дальше.
— А ты классный, Майкл, — услышал он за спиной голос Теда.
— Скажи это Молли, — не оборачиваясь, кинул он. — Она ждёт не дождётся твоего звонка.
— О чёрт, да, конечно, я и забыл, — воскликнул Тед. — Видишь, опять туплю.
Он набрал Мелиссу, о чём-то шутил так, чтобы Майкл слышал его, тихо прошептал: «У тебя отличный вкус, детка», выслушал в ответ кучу распоряжений и советов, затем позвал Майкла и всучил ему смартфон.
Они сели в электрокар, поехали по ухоженной зелёной территории, и Майкл, по-прежнему болтая с Мелиссой, поднял большой палец, дав понять, что видит и оценивает по достоинству красоты ранчо.
— Ты ещё не видел моих лошадок, — всё более воодушевляясь, сообщил Тед.
Майкл замолчал, будто вспомнил что-то, и, пригнувшись к нему, шепнул:
— Как ты сейчас похож на отца, чувак.
Усмехнулся, увидев удивление на его лице, и продолжил ворковать с Мелиссой. И ворковал до самого конца пути, пока потерявший терпение Тед не забрал у него свой смартфон и не заявил Мелиссе, что она до чёртиков достала всех и пусть вообще идёт и работает над курсовой!
В ответ на возмущённый вопль из трубки шутливо поинтересовался:
— Как? Ты ещё на связи?
Затем стал серьёзным, вполголоса попросил дать ему возможность пообщаться с Майклом самому, без её беспрерывного участия.
— Не переживай, Мо, он не слышит моих последних слов, — сказал он, заговорщически подмигивая понимающе усмехнувшемуся Майклу. — Стоит неподалёку, ждёт, когда я, наконец, приглашу его в дом.
Она с неохотой отключилась, и Тед, выразительно разведя руками, провёл гостя в дом.
V
— Шеф, ты стоишь так уже час! Ноги не затекли?
— Не лги, Вишня. Минут десять, не более.
— Не верим, значит. Сейчас скажу точно.
Вишня посмотрел на украшенные россыпью камней часы на запястье и заявил не допускающим возражений тоном:
— Ровно сорок семь минут двадцать секунд. Двадцать одна. Двадцать две…
Джанни отошёл от окна. Потянулся, несколько раз поочерёдно согнул и разогнул затёкшие ноги, поднял с кресла раскрытую посередине книгу с выпавшей наружу закладкой и, держа её в ухоженных руках, сел и указал Вишне на барный столик.
Выучивший все жесты хозяина наизусть Вишня подошёл к столику, взял стакан и плеснул в него виски. Добавил несколько кубиков льда, заглянул в судок и состроил гримасу.
— Сейчас заменю на свежий, — сказал он, подхватил судок, проходя мимо Джанни, не глядя отдал ему стакан и полез в холодильник за новой порцией льда.
— Помой посуду, — распорядился Джанни.
— Посуду? — удивился Вишня.
— Да. Посуду. Ту, что у тебя в руках, — разъяснил Джанни.
— Ну вот, — заворчал Вишня. — Ещё тебя недоставало, шеф. Мне и Майкла выше крыши хватает. Вечно пристаёт с замечаниями. А я говорю: «Хочешь, чтобы было чисто, — мой сам».
— И что, моет?
— Он, кстати, не отказывается. Рвётся каждый раз. Я просто не позволяю, сам понимаешь.
— Умный ответ.
— А то ж. Вот мудохаюсь сам, будто филиппинская посудомойка.
— Кстати, а что мешает ею пользоваться?
— Филиппинкой? Да ну их! Даже не пристанешь. Маленькая, словно фасолина, где ты только этих уродин находишь, шеф! Нет, я лучше сам.
— Ты не понял, Вишня. Я про посудомоечную машину говорю. А среди филиппинок есть прехорошенькие.
— Да ну на фиг. Нет, я использую машину, когда посуды много и стаканов тоже. А когда три-четыре, можно и самому помыть. И потом, экономия, опять же.
— Ладно, Вишня, дай мне почитать.
— Ещё один момент, шеф.
Джанни повернул голову в сторону Вишни.
— Как там дела?
— Что за любопытство, Вишня?
— Да, я любопытен не в меру. И я хочу знать, шеф. Имею право, раз уж тут живу.
Джанни сухо взглянул на него, но решил ответить и сделал неопределённый жест.
— Понимаешь, трудно сказать. Вроде всё идёт по плану. Но как оно закончится, чем обернётся — предугадать невозможно, поэтому ничего определённого сказать тебе не могу. И Майкл беспокоит меня. С трудом встречается с девушкой, с трудом уехал на это чёртово ранчо. Не желает участвовать в моём плане никак.
— Он всегда был с приветом. Такая девка рядом! Да я не слез бы с неё вообще. А что босс?
— А что босс? Босс далеко. Мы регулярно созваниваемся, и я регулярно подтверждаю то, что говорят ему жена и дочь. Видишь, как идеально совпали все узловые моменты нашей чудесной истории? Мы втроём, а сейчас уже вчетвером — я, Марша, Мелисса и Тед — говорим Стиву одно и то же. Это настоящий заговор, парень.
— Как такое могло получиться? Чтобы никто не сорвался, я имею в виду?
— Хорошо ты сейчас сказал про срыв. И я знаю ответ на этот в высшей степени важный вопрос.
— Давай, шеф, расскажи, а то я сдохну, как мышь в кошачьих лапах.
Джанни посмотрел в сторону Вишни с самым неподдельным удивлением.
— Вот это да! Мышь в кошачьих лапах. Парень, а как у тебя с ролевыми играми? Судя по фантазии — всё просто классно.
— Нет никаких ролевых игр, шеф, — грустно ответил Вишня. — Никаких цыпочек в передничках на голом теле, никаких грозных хозяек со стеками и в обтягивающих тугие попки латексах в жизни Вишни нет. Жизнь Вишни уныла и скучна. А соседи, кстати, думают, что мы, то есть ты и я, — пара. Один из них, такой детина с волосами ёжиком, каждый раз еле сдерживаюсь, чтобы не надрать его жирную задницу, прямо так и сказал недавно. «Не думал, — говорит, — что пара гомиков будет жить так же скучно, как и я, женатый отец четверых детей».
— Могу я поинтересоваться, где ты общался с детиной, если его ужасный дом стоит в чёртовой куче миль от нашего и мы видим друг друга раз в год, и то случайно?
— А мы регулярно встречаемся в одном баре, тут неподалёку. На ближайшей заправке. Ну и можем перекинуться парой слов.
— Ладно, пошёл он на хрен. Он ещё думать умеет, с ума сойти.
— Шеф, у меня есть ещё вопрос, с твоего позволения.
— Сначала я тебя спрошу, а потом, так и быть, задавай свой вопрос.
Вишня кивнул и выключил кран. Заблестели от воды и мыльной пены ярко-жёлтые перчатки.
— Почему ты не называешь меня по имени? Мы ведь живём с тобой практически вместе, нас даже считают парой, как видишь. И меня все зовут Джо уже сто лет. Можно «мистер Джо», если ты такой стеснительный.
— Нет, шеф. Мне удобнее называть тебя так, как я называю. А Стива — боссом. Это принято в агентстве уже лет пятнадцать. Не вижу смысла ломать традицию.
— Что ж, убедил. Задавай свой вопрос.
— Что будет потом, когда босс узнает правду? Я имею в виду, если у Майкла выйдет всё, как вы задумали.
— Есть сомнения?
— Я бы, например, не поддался.
— Да ну?
— Нет, честно.
Джанни встал, подошёл к барной стойке, засунул руки в карманы и насмешливо взглянул на возвышавшегося над ним Вишню.
— Хочешь знать, почему ты решил, что не поддался бы его чарам?
Вишня молча скривил лицо в ироничную гримасу и кивнул круглой, как шар, головой.
— Хочу, шеф.
— Потому что он не захотел, чтобы ты так решил.
— То есть ты хочешь сказать, что Майкл любого уговорит? Если захочет?
— Да.
— Нет.
— Да.
— Нет.
Джанни вышел из себя.
— Чёрт возьми, Вишня, какого хрена ты со мной споришь по тем вопросам, в которых ни хрена не смыслишь? За всю свою жизнь ты не видел того, что я за пару десятков лет когда-то, когда тебя и в помине не было. И с высоты своего жизненного опыта я тебе ответственно заявляю — да. Если малыш захочет, от тебя, Вишня, останутся лишь пух и перья, а ты сам будешь ползать перед ним на коленях. Вот так вот.
Засмеявшись, Вишня поднял обе руки.
— Сдаюсь, сдаюсь. Мне с ним и так хорошо. Без всяких этих штучек. Он очень правильный пацан, хоть и с придурью.
— Да. Правильный. Видишь, Вишня, я смиренно согласился с тобой. А почему?
— И почему, шеф?
— А потому, что ты сейчас был прав. Майкл — правильный пацан.
— Хоть и с придурью.
— Кто мы такие, чтобы рассуждать о том, что такое придурь, Вишня? А людей убивать — не придурь? Или обманывать, зная заведомо, что твои слова — обман? Или использовать на всю катушку, а потом выкидывать на помойку? А увольнять тех, кто работал на тебя годы, накануне пенсии?
— Я ничего такого не делаю, шеф! — немного испуганно сказал Вишня.
— А я и не сказал, что это ты. Я о человечестве сейчас говорил, в метафизическом смысле.
— В метафи… Тьфу ты, чёрт!
Джанни двинулся было к креслу, но вернулся, оперся о барную стойку и, озабоченно нахмурившись, сказал:
— Это нам и мешает, кстати. Придурь у пацана. Вроде всё идёт по плану, но я нервничаю. И ещё я боюсь за него. Стивви — настоящий зверь. Хитрый, жестокий. Он пойдёт до конца. Дай бог, чтобы эта мысль не пришла ему в голову.
— Какая мысль?
— Пойти до конца, болван! Что тут непонятного?
— Мудрёно строишь предложения, шеф, оттого я и не понял.
— Это всё от нервов, Вишня, — примирительно произнёс Джанни. — Всё от нервов.
— А что будет, если босс пойдёт до конца?
— Море крови, парень, море крови. Он никого не пощадит. Если надо, и свою семью положит. Ну… я так думаю.
— А нас?
— Нас к тому времени уже не будет, Вишня, — невесело засмеялся Джанни. — И самое страшное знаешь что?
Вишня нагнулся к Джанни, будто кто-то мог подслушать их разговор, и заговорщически шепнул:
— Что, шеф?
— То, что я не знаю, что ему взбредёт в голову, хотя уверяю Майкла в обратном. Получается, что я действительно подставляю его.
— Не бойся, шеф. Парни слушаются во всём тебя, я рядом и начеку, да и он его не тронет. Не посмеет.
— Что значит — не посмеет? Ты забыл, о ком говоришь? А вдруг…
— Нет, шеф, не забыл. Я помню, о ком говорю, и помню его первый визит сюда. Я его глаза помню. Он не тронет мальчишку.
Джанни задумчиво кивнул.
— Может быть, может быть…
VI
Мелодично затренькал брошенный на диване смартфон, и оба, как по команде, вздрогнули.
— Чёрт! — выругался Джанни. — Будто из преисподней!
— Это босс, — меланхолично заметил Вишня.
— Да. Чувствует, пёс, — сквозь зубы пробормотал Джанни.
Он оказался прав. Это был Стив. Он с ходу стал жаловаться Джанни на жену и дочь, назвал их богатыми дурами, сказал, что они ничего не понимают в жизни вообще и в мужчинах в частности, что обе застряли где-то между Луной, с которой они обе свалились на его голову, и Землёй, до которой так и не сумели добраться.
— Что именно тебя так напрягло, Стивви? — участливо спросил Джанни.
В ответ Стив спросил, один ли он сейчас.
— Если ты о Майкле, то да. Я один, — сказал Джанни. — Точнее, мы с Вишней. А Майкл в кино со своей девушкой. У него девушка, я говорил тебе?
— Поздравляю, — сухо ответил Стив. — Надеюсь, она не слишком уродлива.
— Нет-нет, девчонка хороша собой и из вполне приличной семьи. Её родители тут живут, неподалёку. Отец — рыжий такой детина, но мать, видимо, хорошенькая, я-то её не видел, но должна же девчонка быть на кого-то похожа. Значит, пошла в мать, а то, если бы она была похожа на своего папашу…
— То мальчишка бы её не выбрал, надеюсь, ты это хотел сказать, папочка? — перебил его Стив. — Ладно, хватит об этом. Я всё-таки не понимаю двух вещей. Чего это ты так словоохотлив в последнее время? Не терпится показать мне, насколько ты счастлив? И второе. Что моя дурочка нашла в этой филадельфийской деревенщине? Да, он неплохой парень, но если бы он был сам по себе, а не рядом с моей дочерью. Потому что рядом с ней такой парень, из консервативной среды и провинциальной семьи, пусть даже с богемным уклоном, не задержался бы более часа. Рядом с таким парнем Молли вела бы себя как сука. Капризничала бы, устраивала истерики, пила из него кровь. Такой парень априори не смог бы свести мою дочь с ума! Что происходит, чёрт подери?!
— Сердце девушки зачастую не понять, Стивви. В ней мог проснуться материнский инстинкт и смешаться с неким воображаемым идеалом. Женщины формируют образ своего мужчины независимо от того, насколько их избранник соответствует ему. И потом, я видел его на оперативных роликах, которые сделали парни, и он мне понравился. Я ещё раз предлагаю тебе их посмотреть. Да и родители у него, как ты сам только что выразился, не среднестатистические землевладельцы, а творческие люди.
— Ладно, ладно. Ролики мне не нужны. Через пару недель я уже дома, на кой чёрт мне смотреть на эту филадельфийскую рожу? Расскажи в двух словах, как там Тед. Марша уверяет, что он тоже нашёл общий язык с этим типом и тоже в восторге от него. Чёрт, такое впечатление, что они все сговорились!
— А я, выходит, возглавил заговор.
— Ты напрямую не общался с ним, но тоже стараешься его хвалить. Обалдеть!
— Стивви, может, всё дело в том, что он просто хороший парень? Хочешь поговорить с ним по скайпу? Я организую.
Вишня сделал страшные глаза и покрутил пальцем у виска, но Джанни и ухом не повёл.
Он выслушал ответ, распрощался со Стивом и насмешливо заявил ожидавшему объяснений Вишне:
— Не надо истерик, парень! Папа Джо хорошо знает, каков будет ответ, когда делает некоторые предложения.
— А если бы он всё же…
— А если бы всё же, то что ж, поработали бы с парнем. Пара уколов, и он был бы наш до мозга костей. И вообще, если дело примет внезапный оборот, всегда можно замутить нечто такое, что отвлечёт на себя внимание. Например, автокатастрофу, в которой Молли остаётся жива-здорова, а парень, к сожалению, гибнет. Нелепый удар в висок — и, о мой бог, как несправедлив мир!
— А дочка босса тоже будет участвовать в спектакле?
— Вишня, теперь я понимаю, почему аналитики не дали тебе добро на более высокий статус в момент распределения обязанностей. Молли не будет ничего знать. Её просто попросят подъехать к Стиву в компании с этим парнем. Она будет думать, что он подставное лицо. И будет скрывать от отца самого Майкла столько, сколько понадобится, то есть ровно до тех пор, пока малыш не сунет под её хорошенький носик всю правду. Надеюсь, недолго осталось ждать, а то я чего-то извёлся.
— А если она взбунтуется?
— Что ж, уколов хватит на всех.
— Ты тронешь дочь босса?
— Ради Майкла я пойду на всё. Тем более что я чувствую свою ответственность за всё затеянное. Кто, как не я, заставляет его сейчас обрабатывать Теда и Молли?
Он прошёл к своему креслу, взял книгу, удобно уселся, медленно надел очки и, погружаясь в чтение, сказал:
— Ненавижу неопределённость. Кстати, ты видел новую стрижку малыша?
— Шеф, это ты мне?
— Здесь есть кто-то ещё, Вишня?
— Нет… Оу, чёрт, что значит — стрижку? Майкл подстригся?
— Дошло, наконец, — усмехнулся Джанни. — Греби сюда, покажу.
Он открыл окно на планшете и продемонстрировал подскочившему Вишне снимки, которые Майкл скинул ему сразу после посещения салона.
Оба долго молча рассматривали пару селфи, где Майкл снял себя в фас и в профиль.
— Нехорошая у малыша внешность, — сказал Вишня, выпрямляясь. — Опасная. Он будто бросает вызов.
— Точно, — пробормотал Джанни. — Ты бываешь убийственно прав, мать твою…
Я женюсь на тебе, Сэнди
I
В Блюграссе всегда отменная весна, а в последние годы она ещё и быстро переходит в лето. Ветровка или даже рубашка с короткими рукавами, особенно днём, когда почти по-летнему печёт солнышко, несущиеся отовсюду запахи цветения, нежная травяная поросль, уютно жужжащие в поисках нектара пчёлы… Не Блюграсс, а райское местечко.
И погода явно постаралась для них.
— Мы с тобой будем лазить по окрестностям, но не только, — заявил Тед после обеда, за которым от волнения, а может, из-за отменного аппетита съел целое блюдо восхитительно приготовленных куриных крылышек, приправленных острым красным соусом, и выпил, наверное, пинту тёмного густого пива.
Майкл к еде не прикасался, объяснив это тем, что поел в дороге, зато попробовал домашнего лимонада, отметив мимоходом про себя его замечательный пряный вкус.
— Ты всегда пьёшь столько пива за обедом (для трезвенника Майкла — да)? — спросил он, внимательно глядя на слегка осоловевшего Теда.
— Нет, ты что! — засмеялся Тед и икнул.
Майкл поморщился.
— Прости, — поспешил извиниться Тед. — Я сегодня перегнул палку, это точно. Больше не буду. Мама вообще убьёт меня, если увидит, что я творю. Предки помешались на здоровом образе жизни, даже алкоголь почти не пьют, прикинь! Нет, папа иногда…
— Я пока отдохну у себя, ладно? — прервал Теда Майкл.
— Зачем время терять? Пойдём на завод, а потом отдыхай.
— Нет, Тедди-медвежонок. Я сначала отдохну.
И, не дожидаясь его реакции, выскочил из-за стола и пошёл в сторону спальных покоев.
Тед нехотя поднялся и двинулся было следом за гостем, но быстро понял, что тот предпочитает остаться один, и, разочарованно вздохнув, пошёл к себе, где прилёг на диван, как он сам подумал, «на минуточку» и в итоге заснул на несколько часов.
II
Отведённая Майклу комната находилась в левом крыле просторного дома, и попасть в неё можно было через оформленный в классическом стиле ранчо времён Дикого Запада зал с огромным каменным камином, прибитыми над дверными косяками ветвистыми оленьими рогами, деревянными столбами-подпорками, украшенными обильной резьбой, прошитым массивными дубовыми балками потолком, большим столом и окружившими его обитыми клетчатой тканью стульями.
«Всё на века, всё в русле традиций, сплошная преемственность», — усмехнувшись про себя, подумал Майкл, невольно сравнивая местный интерьер с изысканным сибаритством виллы.
Уже у себя он так же внимательно оглядел оклеенную светлыми обоями комнату с кроватью в деревенском стиле и выполненной из дерева натуральных тонов прочей мебелью и остался доволен.
Из больших, прикрытых полотняными шторами окон открывался полный воздуха безмятежный пейзаж. Ещё одна дверь, расположенная в противоположной стене, вела на обшитую простыми деревянными панелями веранду, где в накрытом индейским пледом кресле-качалке можно было, закинув ноги на гладкие перила, сколько угодно думать о вечном.
Хотел бы он здесь жить?
Нет, конечно. Он точно знал, что нет.
Чтобы жить там, где всё кажется незыблемым, и получать удовольствие от самого факта жизни в подобном месте, надо быть незыблемым внутри себя, не жалеть о совершённых ошибках и знать свои корни. Если повезло с предками, гордиться ими. Если не повезло, придумать оправдание их никчёмно прожитой жизни исключительно для того, чтобы пустить пыль в глаза другим любителям незыблемых ценностей.
Вот, мол, глядите на меня, я так же крут, как вы…
Мог ли Майкл позволить себе подобную роскошь? Он подумал, что нет. Его удел — убегать, его почва — никакой почвы, его будущее непредсказуемо.
Под уютный скрип деревянных половиц он посидел в качалке, но лишь пару минут.
«Я сойду здесь с ума, — пробормотал он, спешно возвращаясь обратно. — Здесь же тихо, как в Судный день! Где мой планшет?»
III
Тед проснулся только к вечеру. Голова болела, в районе глотки стремительно зарождалась изжога.
Приглаживая взъерошенные после тяжёлого сна волосы, он дополз до кухни, где матовым стеклом отсвечивал висевший на стене аптечный шкаф, достал таблетки и, морщась, запил их водой.
И тут же вспомнил о госте.
Ч-ё-р-р-р-т!
Майкл!
У тебя в гостях Майкл, а ты…
— Саманта, Тилли, — закричал он. — Куда вы все подевались, я не понял?
Судя по молчанию, в доме никого не было. Тед, со стуком поставив на барную стойку стакан с недопитой минералкой, вышел на стремительно темневший двор, вяло потеребил по загривку подбежавших к нему псов и, подперев руками бока, встал в вопросительной позе.
Он хотел было набрать номер кого-нибудь из довольно многочисленного обслуживающего персонала, но смартфон остался в спальне, а возвращаться за ним Тед не стал.
«Без трубки разберусь», — сказал он себе.
Впереди маячили зажжённые огни большой, обшитой рейками пристройки, в которой обычно отдыхали работники ранчо. Для начала он решил заглянуть туда и, сопровождаемый заигрывающими с ним и друг с другом псами, почти бегом прошёл через двор к крыльцу, служившему одновременно входом на обшитую деревом длинную узкую веранду. И даже не успел войти, как услышал доносящийся изнутри шум голосов, перемежающийся взрывами общего смеха, моментами переходящего в хохот.
«Чего это они веселятся?» — подумал он и, толкнув выкрашенную нейтральной серой краской дверь, зашёл в дом.
В длинной комнате, бывшей неким гибридом холла и комнаты для отдыха и собраний, сидели и стояли у стен человек двадцать, не меньше. Это были работники ранчо — от тех, кто присматривал за домом и участком, до конюхов, жокеев и обслуживающего персонала конезавода. Все они смотрели на середину комнаты, где в компании с дочерью главного конюха, толстухой Сэнди, танцевал ковбойский танец Майкл.
На появление Теда никто не отреагировал, поскольку внимание собравшихся было приковано к танцующей паре. Неуклюжая круглощёкая Сэнди, отбивавшая свою партию с коровьей основательностью и убийственно серьёзным выражением лица, поскольку Сэнди вообще ко всему на свете относилась с убийственной серьёзностью, и лёгкий, очень ритмичный Майкл рядом, ироничный в первую очередь к самому себе и деликатно-нежный с партнёршей, смотрелись неожиданно трогательно, а так как Майкл предоставил Сэнди играть в их дуэте роль примы, то она очень старалась оправдать доверие, чем и вызывала приступы хохота у окружающих.
Её подначивали, кричали шутки и скабрёзности и подпевали хором ревущей из динамиков музыке.
Когда Тед вошёл, танец как раз закончился, и комната взорвалась аплодисментами и криками одобрения.
— Сэнди, это был лучший танец в твоей жизни, — утирая выступившие от смеха слёзы, крикнул один из конюхов.
Заметив Теда и стараясь перекричать общий гвалт, он с воодушевлением сообщил:
— Вот, развлекаемся. В сумерках ходили на завод. Показали там всё Майклу.
И он рукой указал в сторону оживлённо беседовавшего с кем-то Майкла, уже успевшего подмигнуть Теду и улыбнуться той самой улыбкой, когда вроде признаёшь свою вину, но рассчитываешь, что тебе простят невольно совершённый промах.
— Вы показали Майклу завод без меня? — не веря своим ушам, спросил Тед.
— Это я их попросил, Тедди, — стараясь перекричать возникший шум, крикнул Майкл. — Но я просто смотрел, ничего не спрашивал. Все вопросы я задам тебе завтра, идёт?
Оглушённый разочарованием, Тед лишь пожал плечами.
Что там говорят в таких случаях? Что-то типа «да ладно, ничего страшного»? И «проехали»? Или «ах вы, черти, без меня гуляете»?
Он молча повернулся и вышел вон.
— Кажется, кое-кто недоволен моим самоуправством, — обратился к присутствовавшим Майкл.
— Вали всё на нас, — крикнул кто-то.
Все разом загалдели, а Сэнди, решительно растолкав столпившихся вокруг Майкла людей, подошла к нему, обеими руками схватила его за щёки и влепила смачный поцелуй в губы.
Поступок Сэнди приветствовали аплодисментами и криками одобрения. Майкл же, с трудом сдержавшись, чтобы не утереться, потому что поцелуй показался ему мокрым и очень чужим, а Сэнди в один миг превратилась во вторгнувшуюся в его пространство хищницу, тряхнул головой и, улыбнувшись, погрозил ей пальцем.
— Если я останусь здесь ещё хотя бы минуту, я женюсь на тебе, Сэнди, — сказал он и быстро вышел вслед за Тедом, успев на прощание махнуть рукой остальным.
— Это был лучший день, — сказал кто-то из присутствующих.
— И лучший вечер! — подхватил другой. — Эх-х, напьюсь сейчас!
Кто сказал и кто ответил, даже и понять было нельзя. Не исключено, что и Сэнди. Каждый мог так сказать, и общий гул одобрения стал тому лучшим подтверждением.
IV
— Тед, куда это ты побежал? Эй, парень, я тебя зову, нет?
Тед остановился и, не оборачиваясь, стал дожидаться Майкла. Было видно, что он ждёт из вежливости, но Майкл был не из тех, кто позволял навязывать себе чужие правила, поэтому, догнав Теда, он не пошёл рядом, как можно было ожидать, а лихо запрыгнул ему на спину, обхватил ногами его торс и довольно чувствительно ткнул коленями в рёбра.
— Й-о-х-х-о-х-о-у-у-у! Поехали-и-и-и! — закричал он, толкая взнузданного Теда вперёд.
Такого безобразия Тед позволить никак не мог и, в попытке сбросить с себя ездока, стал резко заваливаться на землю, но Майкл спрыгнул раньше, успев в прыжке мимолётно ощутить столь ненавидимое им чувство дежавю. Точно так же когда-то, в стремительно удалявшемся прошлом, маленький Мигелито запрыгнул на спину Гонсало, чтобы предотвратить непоправимое. Хохоча и выкрикивая воинственные кличи, они схватились друг с другом и покатились по земле под громкий лай примчавшихся псов.
Встревоженные донёсшимся со двора шумом, из пристройки выбежали остальные, но, разобравшись, в чём дело, стали подбадривать катающихся по газону парней.
От души выяснив с помощью рук отношения, под шум и лай возбуждённых потасовкой псов и разгорячённые борьбой, Майкл и Тед присели неподалёку друг от друга.
— Правильно, парни, — высказал своё одобрение Фредди, один из работников. — Чтобы узнать друг друга, нет рецепта лучше, чем намять друг другу бока.
— Поэтому у тебя нос в двух местах сломан, — крикнул кто-то под одобрительный смех остальных.
— Мой нос сломан во время серьёзных бесед… — назидательно поднял вверх указательный палец Фредди.
— …В местном баре, после бутылки виски, — со смехом ответили ему.
— Нет места лучше для выяснения отношений, чем наш бар, — заметил Фредди.
С улыбкой прислушиваясь к шутливому диалогу, Майкл попутно гладил и теребил за холку одного из псов. Тот жмурился от удовольствия и усиленно махал хвостом.
— Всё нормально, Майкл? — тихо спросил Тед.
— Всё замечательно, Тедди.
— Тогда пошли отсюда, а то не отвяжемся от них.
Понимающе кивнув, Майкл молча поднялся.
— Спасибо всем, а мы пошли в дом, — громко сказал Тед. — Майклу надо бы отдохнуть.
— Лучшего отдыха, чем в нашем баре, ему не найти, — крикнул Фредди, и все вновь загалдели и стали наперебой приглашать проехать до ближайшего места, где они традиционно проводили время по вечерам, но Майкл в ответ был вежлив, но непреклонен.
— Нам с Тедом надо о многом поговорить, так что не обессудьте, парни, — сказал он и пошёл в сторону дома в сопровождении усиленно махавших хвостами псов.
V
Они говорили обо всём и ни о чём: о любимых марках машин и сексе, музыке и спорте, моде и кино, политике и космосе. Перескакивали с темы на тему, прерывали друг друга, размахивали руками, хохотали в голос, корчили рожи и пританцовывали на месте. Уже совсем поздней ночью вроде бы разошлись по комнатам и даже успели принять душ и переодеться ко сну. Но ложиться не стали, а пошли на кухню, и Тед полез в холодильник, попутно предложив Майклу разделить с ним нехитрую трапезу.
— Что это за шкаф? — указывая на высокий, встроенный в пространство между каминной зоной и кухней стенной шкаф, поинтересовался Майкл.
— Это шкаф для оружия.
— А-а, — кивнул Майкл, медленно поедая отщипываемый по кусочку тост.
Ему вспомнился громадный оружейный арсенал на острове. Интересно, что сказал бы по его поводу Тед?
— И часто ты стреляешь? — спросил он.
— Да, — ответил Тед. — Часто. Когда я здесь, почти каждый день. У нас с той стороны дома небольшой полигон для стрельбы. Мы с парнями тренируемся на нём постоянно. Ещё ездим к заброшенному дому в нескольких десятках миль отсюда — там тоже можно неплохо пострелять. И разрешение стрелять именно там у нас есть.
— И как? Есть успехи?
Тед пожал плечами. Он отлично стрелял, в отличие от Мелиссы, так и не научившейся попадать в мишень даже с близкого расстояния.
«Молли во всём похожа на меня, кроме умения стрелять, — удивлялся Стив. — Причуды генетики. Мой сын — копия Эндрю, а умением стрелять пошёл в меня. Молли похожа на мою мать, кстати, моя мама отлично стреляла, а с оружием обращается, как её дед Эндрю».
«Тебя умение Теда стрелять, похоже, не радует. Или мне показалось?» — съязвила как-то Марша.
Стив ничего не ответил. Он никогда не отвечал на те вопросы жены, ответы на которые её не касались.
Этого ещё не хватало.
«Скромничает, а сам покраснел от удовольствия, — думал Майкл, глядя на жующего Теда. — И всё время борется с эрекцией, хе-хе».
Собственные мысли вызвали в нём состояние, близкое к отвращению. Что происходит вообще? Зачем ему этот раб?
— А ты стреляешь? — в свою очередь, спросил Тед.
— Да.
— И как?
Майкл подошёл к сидевшему на высоком барном стуле и жевавшему разогретую в микроволновой печи пиццу Теду, встал напротив него и подчёркнуто вызывающе пожал плечами.
— Не понял? — с набитым ртом спросил Тед.
— Ты именно так ответил на мой вопрос. Пожал плечами. Вот… учусь у тебя хорошим манерам. А ещё я просто балдею, глядя на тебя! Сколько же ты жрёшь, парень!
— А ты почему ничего не жрёшь? — спросил Тед. — Ты, как приехал, ни черта не жрёшь! Только воду пьёшь!
— Неправда, — возразил Майкл. — Я только что съел довольно большой тост и несколько оливок.
Тед лишь мотнул головой. Кто поймёт этих чёртовых сектантов? И откуда у этого красавчика только силы берутся?
В памяти всплыл эпизод шутливой схватки во дворе. Сильные руки, крепкий обхват, который через несколько лет станет железным. Врождённая ловкость. Не хотел бы он серьёзно столкнуться с таким противником. Позора точно не оберёшься.
— Да я и сам не знаю, почему столько ем, — пожаловался он. — Со вчерашнего дня как пробило, так и рот не закрывается. Чёрт его знает, что такое. Ладно, неинтересно это. Расскажи лучше о себе. Нет, я не про семью, и всё такое, а про будущее. Кем ты собираешься стать?
— Комнатной крысой.
— Не понял?
— Я не люблю общество. И людей не люблю.
— Ничего себе! За что это?
— Раньше думал — за то, что они все придурки, в основном. А сейчас думаю, что не только придурки, но и весьма жестокие, лукавые, двусмысленные и подлые.
— А Молли тоже лукавая и так далее?
— Всё, что я сказал, касается и женщин. Просто некоторые из них очень хороши собой, и от них приятно пахнет. Иногда обонятельная притягательность становится невыносимой, и надо либо погрузиться в неё с головой, либо драпать подальше.
— Ничего себе мизантропия! Когда это ты успел так возненавидеть человечество, ковбой?
— Не называй меня ковбоем.
— Я не имел в виду Горбатую гору, если ты об этом, ха-ха.
— Я не об этом. Давай о себе рассказывай, а то я подумаю, что нахожусь на допросе.
Тед еле оторвал взгляд от него в этот момент.
Еле оторвал.
Что за улыбка у тебя, парень! Решил свести меня с ума? Что ты творишь, парень, я же не смогу без тебя…
Они проболтали до утра и разошлись по комнатам, когда за окнами уже алел рассвет.
VI
— У нас тут ничего особенного. Стандартбреды, и бегают как обычно, пейсом. Есть даже пара европейцев, в смысле — два иноходца, ну те, что бегают тротом, короче. У папы амбиции, и мы участвуем в европейских конкурсах, хотя, по мне, нет лучше наших рысаков!
Тед с Майклом уже примерно час в сопровождении дежурного конюха, рыжего Тима, обследовали помещение, в котором в ухоженных, выстроенных в соответствии с требуемыми стандартами денниках стояли лошади.
Тед был, что называется, в ударе. Болтал, сыпал терминами, гладил лошадей по ухоженным крупам, размахивал руками и с упоением описывал особенности и привычки своих любимцев.
— У нас тут и Mountain Pleasure, и Kentucky Mountain, и, конечно, вирджинцы, куда же без них! Мы работаем как проклятые, да и работы навалом: сначала первый этап, в Churchill Downs, потом идём дальше, в Балтимор, потом на Belmont Stakes. Ой!
Он замолчал и с тревогой взглянул на молчавшего Майкла.
— Я тебя достал своей болтовнёй?
— Нет, — сказал Майкл, поглаживая роскошного гнедого рысака по трепещущему боку. — Мне очень интересно. А какие красавцы!
— Да, они красавцы!
Тед горделиво обвёл руками вокруг себя, потом, может быть, излишне горячо вступил в спор с Тимом, вновь переключился на Майкла и в конце концов прочёл ему лекцию о скрещивании — ещё одном увлечении Стива, которым занимались не там, где Тед читал лекцию Майклу, а на другом конезаводе, находившемся на расстоянии нескольких десятков миль от ранчо, если свернуть в другую сторону.
— У нас там целая индустрия! — хвастался Тед. — Мы там всё делаем — и инбридинг, и аутбридинг, и кроссбридинг, и межлинейки — инкроссинг, инкросс-бридинг, топкросс, и даже более отдалённые скрещивания. Там все наши ведущие матки и производители, а ещё целая лаборатория и штат первоклассных специалистов…
— А чистокровные у вас есть? — прервал монолог Теда Майкл.
— О мой бог! Конечно! — Тед даже поперхнулся от возмущения. — И не просто чистокровки, а чемпионы целого ряда конкуров: и в Штатах, и в Европе, и в Эмиратах — мы же тесно сотрудничаем с арабами. Твой вопрос…
Тед замялся. Не говорить же Майклу, что он задал глупый вопрос. Чтобы у Стива Дженкинса да не было чистокровок! О чём это он?
— Не обращай внимания, — сказал Майкл. — Это я решил похвастать своими знаниями о разведении лошадей, которые почерпнул в Сети, когда летел сюда. А на самом деле я в них ничего не понимаю. И на лошади не сидел с восьми лет примерно.
— А до восьми сидел, значит?
— Да. В Мексике.
— А, да, Молли что-то говорила про Мексику. Ты там вроде жил?
— Да. Мои родители провели там несколько лет когда-то.
— И как?
— Весело.
— Понял. И что, понравилось?
— Мексика или сидеть на лошади?
Тед засмеялся.
— Лошадь, конечно, Майкл. Мексику я знаю вдоль и поперёк. Мы туда часто ездим.
— Лошадь — да, очень. Просто я уже, видимо, подзабыл, как это делается. Понимаешь, в нашей религии не очень поощряется эксплуатация животных. Ерунда, конечно.
— Так давай садись, вспомнишь сразу, — предложил Тед. — Если хочешь, конечно. И я подсоблю, если что.
Засмеявшись, Майкл пообещал, что обязательно возьмёт Теда в учителя, но немного позже.
— Когда это позже? — спросил Тед.
— Никогда, — пробормотал Майкл и зашёл в один из денников, в котором отдыхал великолепный белый жеребец.
Аккуратно и уважительно проведя рукой по изящной красивой морде животного, он коротко вздохнул и только собрался покинуть денник, как буквально столкнулся с ворвавшимся туда Тедом.
— Эй, аккуратнее, ковбой, — шутливо прикрикнул он. — Ты меня чуть не снёс сейчас.
Но Тед не был настроен шутить.
— Что значит — никогда? — наступая на Майкла так, что тому пришлось сделать несколько шагов назад, спросил он. — Что ты хотел этим сказать, чёрт возьми?
— Я пошутил, — дипломатично увернулся от объяснений Майкл, но больше с места не сдвинулся. — Судя по всему, неудачно. Проехали, ладно?
— Нет, не пошутил! Ты чего, я спрашиваю?
— Не понял? — с вызовом в голосе спросил Майкл. — Ты что, задираешься?
— А хоть бы и задираюсь.
— Здесь? Среди лошадей?
— Ничего, они потерпят!
Майкл молча отодвинул наступавшего на него Теда и попробовал покинуть денник, но Тед вновь преградил ему путь. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу так, как это делают, когда собираются вот-вот начать выяснять отношения не только при помощи слов, как вдруг в кармане у Майкла заверещал смартфон.
— Молли, — одновременно воскликнули оба.
Продолжая всё так же внимательно смотреть в глаза Теду, Майкл ответил на звонок, но глаз от него так и не отвёл. В итоге Тед не выдержал, выскочил из денника и, не обращая внимания на мелькавшего поблизости рыжего Тима, побрёл в сторону светлевшего метрах в двадцати выхода.
Его лицо пылало.
«Что это с тобой, Тедди-медвежонок, что с тобой?» — спрашивал он себя, и ему казалось, что это не он себя спрашивает, а Марша гладит маленького Теда по светловолосой голове, успокаивает его, просит не бояться несносной Молли. Противная девчонка опять довела его до слёз.
— Она дразнит меня, — жалуется Тед — и вдруг, разъярившись, вскакивает и бежит в ту сторону, где Мелисса, вся в нежно-розовом, с лентами в завитых волосах, словно маленький фарфоровый божок, сидит в окружении игрушек.
Но Мелисса даже не смотрит в его сторону. Она не боится Теда. Всё равно его перехватят по дороге проворные руки служителей, а если этого не произойдёт, она наподдаст ему сама, мигом превратившись из фарфорово-розовой богини в фурию.
VII
Тед не вернулся в дом до вечера. Занимался всякой ерундой, решал с работниками вопросы, которые обычно легко решались без него, поболтал с матерью, односложно отвечал на её вопросы о Майкле и ещё более односложно — на вопросы позвонившей следом Мелиссы.
Гораздо более словоохотлив Тед был со Стивом, который, в отличие от жены и дочери, спрашивал только о лошадях и лишь к концу разговора задал пару вроде бы небрежных вопросов.
— С этим «фермером» всё по-прежнему, Тедди? Не надоел?
— Всё нормально, па, — ответил Тед, стараясь подражать отцу в манере общения и про себя поразившись тому, что Стив назвал Майкла «фермером». — Не надоел. Он весёлый.
— Что ж. Веселитесь дальше. Рад был слышать тебя, парень.
— Взаимно, па, — улыбнулся в трубку воодушевлённый неожиданной теплотой в голосе отца Тед и оглянулся вокруг, будто хотел найти в стремительно темневшем воздухе некое ускользавшее от него решение тревожащих вопросов.
«Что это со мной? — пожурил он себя. — Ну приехал, ну красавчик, ну ты таких не встречал, ну…»
И решительно оборвал дальнейшее развитие мысли, будто опасался, что оно приведёт его к нежелательным, точнее к неразрешимым, выводам, и подумал, что его раздражает это состояние. Уж к чему-чему, а к сумбуру в чувствах Тед точно не привык.
Он вернулся в дом, когда было уже совсем темно, спросил, где Майкл, и услышал от Салли, решительной и острой на язык женщины лет шестидесяти пяти, жившей на ранчо с самого детства Теда, что-то типа упрёка:
— Не очень-то ты и любезен с гостем, Тедди, — ворчливо сказала она. — Он и так ничего не ест, бедняжка, а тут ещё ты его бросил на целый день. Что за манеры у современной молодёжи?
— Салли, отстань. Я был занят, — отрезал Тед. — Просто скажи, где он. Что, так трудно ответить?
— Где, где… У себя в комнате. И съел лишь домашнего йогурта. Что это за еда, говорю я ему, а он улыбается, ласково так…
Салли мечтательно вздохнула.
— Тед, я не спрашиваю, кто он вам, — заговорила она. — Все говорят, что это новый парень Молли, может, и так, хотя я считаю, что они не очень-то и подходят друг другу. Но я тебе только одно скажу. Не обижай его. Он такой… такой… ангелочек. Как глазищами своими посмотрит — будто в душу заглянул! Хороший!
Тед изумлённо смотрел на разглагольствовавшую Салли. Надо же, «фермер» даже её успел охмурить!
Он отпустил её, предварительно заверив, что обязательно заставит Майкла съесть что-нибудь на ночь, а сам двинулся в его комнату налаживать отношения, хотя как можно налаживать то, чего нет и быть не может? И вообще, что значит «налаживать»? И почему в голову лезут подобные мысли, а за ними назойливо маячат, да-да, назойливо, и не спорь сам с собой, Тед, близко посаженные глаза Сьюз и её большой рот, из которого вылетают обидные слова про «яай»?
Нет, не хочу об этом думать.
И я не про Сьюз сейчас…
Соблазн
I
Он вошёл в спальню к Майклу без стука, будто собирался застать его врасплох, но никого там не обнаружил.
— Эй, Майкл! Ты где? — крикнул он и, заметив, что дверь на заднюю веранду закрыта не до конца, догадливо усмехнулся и прошёл к выходу на веранду, где и обнаружил Майкла.
Вальяжно прислонившись к деревянному заграждению, Майкл разговаривал со светящимся экраном смартфона.
«Задолбала, — с неожиданной злостью подумал Тед. — Дышать ему не даёт».
— Я тут по делам бегал. Надеюсь, ты не скучал? — спросил он, делая вид, что ему всё равно, где был Майкл всё это время.
— Нет. Я не умею скучать, — спешно попрощавшись с Мелиссой, сказал Майкл, и Теда приятно смутила поспешность, с которой он отключил смартфон.
— Это ты хвастаешься сейчас или подкалываешь? — спросил он, с шутливым вызовом глядя на Майкла.
— Хвастаюсь. И подкалываю, — улыбнулся Майкл.
В свете уличного фонаря его лицо казалось зыбким, влажно сверкали очень белые от природы зубы, а глаза утратили свой бархатно-синий цвет и стали совсем чёрными.
— Выпендриваешься?
— А ты?
— Я?
Тед набычился, подошёл к Майклу, взял его руками за лицо так, как это недавно сделала Сэнди, и поцеловал в губы.
Поцелуй длился секунд пять, не более, после чего Тед отпрянул и с видом сильно растерявшегося человека поднял вверх обе руки.
— Чёрт! — взволнованно заговорил он, стараясь не смотреть на Майкла. — Вот это да! Прости меня! Чёрт! Прости, пожалуйста! Сам не знаю, что на меня нашло! Чёрт! Вот это да! Чёрт!
Никакой ожидаемой им реакции, впрочем, не последовало. Ни удара в переносицу, ни толчка, ни возмущённого возгласа. Напротив, Майкл остался совершенно невозмутим, только утёр губы, как это делают, когда хотят снять излишек чужой влаги.
Их взгляды вновь пересеклись.
То ли жест Майкла, то ли обмен взглядами спровоцировал Теда на новые действия. Он подошёл к Майклу и опять впился ему в губы.
Парни целуются друг с другом иначе, чем парень с девушкой. Они целуются, соревнуясь, будто проверяют, кто кого победит, и Тед понял это ещё во время первого поцелуя.
Крепкий захват шеи, неожиданно обжигающая крепость чужого пениса, вздымающаяся от прерывистого дыхания грудь и схожее с помрачнением рассудка агрессивное возбуждение. Будто объелся кислоты и осознаёшь, что находишься на грани помешательства, а сделать что-либо, чтобы отменить это состояние, не можешь.
О чём думал Майкл, не смог бы ответить и он сам. Ни о чём, скорее всего, если не считать того, что ему вновь, как и тогда, в школьной раздевалке, когда его поцеловал Боб, показалось, что поцелуй с мужчиной не такой, как с женщиной.
«Мужики по-другому пахнут», — подумал он, однако не почувствовал ожидаемого после случая с Бобом отвращения.
Он вообще ничего такого не почувствовал. Ну поцеловались… Подумаешь?… Просто так поцеловались. По приколу.
Когда Тед ушёл, вернее умчался, свалив по пути стул в комнате, тут же забыл о произошедшем. Перескочив через перила, углубился в слабо, но равномерно освещённое пространство позади дома, сделал небольшой полукруг по двору и, обойдя дом с правой стороны, вышел к его фасаду и приветственно махнул рукой проходившему мимо работнику.
Затем набрал Джанни.
— Как дела?
— А у тебя?
— Нормально. Общаюсь с Тедом Дженкинсом.
— И как тебе Тед?
— Хороший он парень вроде… — как бы размышляя над собственными словами, сказал Майкл.
— Да. Хороший, — не стал отрицать Джанни.
— Не хороший, а вроде хороший. Что-то меня в нём напрягает, — продолжил размышлять Майкл.
— Что именно напрягает?
— Не знаю, не понял пока. В любом случае они очень разные — брат и сестра.
— Тед лучше.
— Не уверен в этом. Скорее, наоборот. Ладно, Вишне привет передавай.
— Обойдётся. Звони.
Отключившись, Майкл тут же набрал Мелиссу через фейстайм. Долго болтал с ней, рассказывал о своих впечатлениях от ранчо и завода, похвалил Теда, прошептал о том, как он соскучился, и попросил пожелать ему спокойной ночи.
Когда отключил смартфон, заметил, что во дворе он уже не один. Несколько мужчин и женщин явно делали вид, что просто прогуливаются неподалёку, и Майкл, физически почувствовав хорошо знакомое ему исходившее от них желание пообщаться, как можно быстрее ретировался в дом.
Ему было не до общения. Майкл понимал, что история с Тедом только начинается.
II
Тед вернулся в его комнату примерно через час. Всё это время он мастурбировал, сидя в душе, обливался холодной водой, выскакивал наружу, вновь забегал обратно. Его лицо горело не переставая, как это бывает при солнечном ожоге, кровь в артериях и венах сошла с ума, в паху поселилась не снимаемая никакой мастурбацией тяжесть.
С трудом вытерпев какое-то, показавшееся вечностью, время, он натянул на себя шёлковый халат и такие же трусы, не таясь, а с шумом, в нарочитости которого можно было усмотреть вызов, двинулся в комнату Майкла и, не дожидаясь приглашения, вошёл.
На противоположной от входа стороне горела встроенная в стену ночная лампа, а Майкл, скрестив ноги по-турецки, сидел на разобранной ко сну кровати. Он был по горло закутан в одеяло, и не зря. Из-за приоткрытого окна, откуда ощутимо тянуло ночной свежестью, в комнате было довольно прохладно.
На коленях Майкла лежал планшет, а в ушах были наушники, которые он при появлении Теда сдёрнул и положил рядом с планшетом. Затем доброжелательно взглянул на ночного гостя.
— Что-то смотришь? — спросил Тед, кивком указывая на планшет.
— Музыкальную нарезку из индийских фильмов, — охотно ответил Майкл. — В последнее десятилетие они сделали немало, особенно в аранжировках. Очень прикольно. Как и всё, что они делают. Адский треш плюс невероятная музыкальность. Обожаю подобные противоположности, потому что это лучшая прочистка для мозгов. Гарантирую.
— Вот уж чего не знаю — так это индийской музыки, — заметил Тед. — Скажи, а ты всегда так оригинален?
— Скорее, всеяден, — уточнил Майкл. — Как таракан.
И он засмеялся.
Следом засмеялся Тед.
Посмеявшись, оба замолчали, и в комнате на мгновение повисла ночная тишина: плотная, будто упакованная в ватную прослойку, прерываемая лишь далёким лаем псов. Псам периодически вторила сова, и её гулкое уханье вызывало у них яростные позывы к заливистым, насыщенным энергией молодой силы голосовым пассажам.
— Во дают, — с усмешкой сказал Тед. — Не угомонишь.
— А мне нравится, — сказал Майкл. — В Мексике тоже псы лаяли. Я любил их слушать.
— Можно прилечь рядом?
— Конечно. Если тебя не смущает, что я голый (я просто всегда так сплю), — ложись.
— Я тогда тоже лягу голый, можно?
— Как хочешь.
Тед быстро скинул с себя халат и трусы и двинулся к кровати.
— А у тебя стояк, — заметил Майкл, кивком указывая на пенис Теда.
— А у тебя? — с вызовом спросил Тед.
— У меня всегда стояк, — засмеялся Майкл.
— У меня тоже. Замучился, если честно, — пожаловался Тед и нырнул в постель.
— Эй, аккуратнее, не раздави мой планшет, — продолжая смеяться, воскликнул Майкл, быстро переложил гаджет и наушники на прикроватный столик и прилёг рядом с Тедом. Потом, спохватившись, привстал и аккуратно накрыл одеялом их обоих.
Они полежали так, вытянувшись во весь рост, некоторое время, после чего Тед молча навалился на Майкла и стал покрывать его лицо, шею и грудь жаркими поцелуями.
Майкл не возражал, боролся-ласкался с Тедом, вытягивал руки вверх, будто хотел сделать растяжку, ногами переплетался с ногами Теда, прогибал спину, когда Тед обнимал его за талию, вновь обхватывал его ногами.
Их пенисы вызывающе тёрлись друг о друга, а губы изредка сливались в неловких, будто случайных, и даже болезненных поцелуях.
— Я хочу тебя, — тяжело дыша, прошептал Тед в момент, когда взаимные ласки подвели к той черте, за которой обычно начинается либо секс, либо выяснение отношений.
— Без проблем, — тоже едва отдышавшись, ответил Майкл. — Есть один нюанс. Устранишь его — и я твой.
Тед сполз на своё место и присел, но выяснять, что это ещё за чёртов нюанс, стал не сразу. Молча посмотрел на лежащего и ещё тяжело дышащего Майкла, судорожно сглотнул, вновь перевёл дыхание и только после этого смог выдавить из себя вопрос:
— Что за нюанс?
— Пойди в душевую и прочисть прямую кишку, — присаживаясь, сказал Майкл.
— Что?
— Видишь ли, я брезглив. Даже с презервативом брезглив, вот так вот.
— Не понял?
— Что тут непонятного? Иди засунь в зад душевой шланг и вымой из кишки дерьмо, — более грубо повторил Майкл. — Если не хочешь, конечно, чтобы я выблевал на тебя свои йогурты.
— Майкл, ты что-то путаешь, — понизив голос и разговаривая так, как взрослые говорят с маленькими детьми, пустился в объяснения Тед. — Мне не нужна клизма. Я просто натяну презик и буду тебя любить. А ты можешь не чистить кишку.
Он пригнулся к Майклу и шутливо-игриво пропел:
— Я, в отличие от тебя, не б-р-е-з-г-л-и-и-и-в!
И, помолчав, добавил:
— По отношению к тебе не брезглив, я это хотел сказать.
— Я ничего не путаю, — будто не слыша его, сказал Майкл. — Потому что в жопу дашь именно ты, мой милый.
— Что?
— То, что слышал. Ты будешь пассивом.
— Прости, конечно, — саркастически заметил Тед, — но я вообще-то не гей.
— Какое совпадение, — усмехнулся Майкл. — Я тоже.
— Послушай, Майкл. Давай не будем нервничать и просто поговорим. Мы оба с тобой не геи, так?
— Насчёт тебя не знаю, а я — точно нет. И больше никогда не предлагай мне не нервничать, ладно?
— Ладно-ладно, не буду. И я не гей, Майкл. Нам просто хорошо друг с другом. Это так?
— Видимо, да.
— Давай не будем портить чудо нашего общения.
— Давай, — согласился Майкл. — А теперь иди и почисть кишку.
— Сам подумай, — терпеливо продолжил Тед. — Кто из нас больше подходит на роль пассива — я, весь такой плотный, с волосатой задницей и волосатыми ногами, или ты?
Он опять приблизился к Майклу и потёрся щекой о его щеку.
— У тебя кожа нежная, как у девушки, — с придыханием зашептал он. — Ты улыбаешься, ты идёшь, ты говоришь — и у меня напрочь сносит крышу. И я хочу тебя, как ни одну женщину никогда не хотел. Так кто, по-твоему, больше подходит на роль пассива? Кого надо нежно любить, нежно ласкать, гладить по голове, целовать до потери пульса…
— Хочешь быть со мной, — тем же невозмутимым тоном продолжил Майкл, разглядывая Теда без малейших признаков нарочитой соблазнительности и тем не менее умудряясь быть соблазнительным, — иди и почисть кишку, чтобы я мог трахнуть тебя в твою, мать её, волосатую задницу. Всё. Я всё сказал. Впрочем, ты можешь отсосать мне, если не хочешь нарушать свои принципы. Не бог весть что, конечно, по сравнению с отвергнутыми возможностями, но тоже сойдёт.
Тед ничего не ответил, и некоторое время они разглядывали друг друга так, будто увиделись впервые. Однако, вместо того чтобы возмутиться или, наоборот, проявить терпение и продолжить объяснять, кто из них и, главное, почему больше сгодится на роль пассива, Тед вдруг сказал нечто совершенно противоположное:
— Давай поженимся!
Майкл некоторое время с изумлением разглядывал Теда, затем, откинув голову, захохотал.
— Я надену подвенечное платье и фату, — задыхаясь от смеха, проговорил он. — И буду бросать через плечо свадебный букетик. О-о-п! Не исключено, что его поймает твоя сестра.
Тед тоже смеялся поначалу, но было видно, что он делает это просто за компанию, и, когда Майкл перестал смеяться, продолжил говорить так, будто не прерывался:
— Я серьёзно, Майкл. Уедем в Лас-Вегас и поженимся. А потом уедем вообще.
— Куда? В Лос-Анджелес? А, нет, лучше в Сан-Франциско, — насмешливо предложил Майкл.
— Нет. Вообще уедем из страны. В Европу или в Азию. В Таиланд, к примеру. А, вот! Можно в Австралию! Я буду работать, ты — продавать свои программы. Будем просто жить и любить друг друга.
— Я не люблю тебя, Тедди-медвежонок, — пристально глядя на Теда, сказал Майкл. — И в Австралии не сильно жалуют поженившихся педиков. Так-то.
— Её любишь, да? — бледнея, спросил Тед. — Она не подходит тебе.
— Почему?
— Она вредная. Сука, каких мало. Ты всегда будешь у неё под каблуком.
— Меня не так легко засунуть под каблук, Тед Дженкинс, да будет тебе известно, — сказал Майкл. — Никто не сможет прогнуть меня. Ни Молли, ни даже твой всемогущий папаша.
— Да, кстати, о папаше. Он ещё должен дать согласие на ваш брак. А ведь у тебя там что-то с ним случилось, как я понял. Что-то, чего нельзя было позволять в общении с ним? Офигеть, ну ты и дерзкий! А что, если он не даст разрешения? Чисто из вредности не даст. Хочешь объявить ему войну? О, я тебя поздравляю в этом случае!
— То есть, если Молли выйдет за меня без его разрешения, он объявит мне войну, а если это сделаешь ты, благословит нас? Я правильно тебя понял?
— Нет, я так не думаю, — поразмыслив, ответил Тед. — Если мы поженимся, я должен буду отказаться от наследства и порвать с семьёй.
— К чему такие жертвы, Тед?
— Я же сказал — я люблю тебя.
— Тогда иди и промой кишку.
Тед вскочил, схватил валявшиеся на полу вещи и покинул комнату Майкла. Ушёл он совершить гигиенические процедуры или просто вышел вон в сердцах, понять было невозможно, да и не нужно, потому что, вернувшись примерно через полчаса, он сам расставил все акценты, когда, уставившись куда-то в пол, сказал:
— Я готов.
— Иди, — без особых церемоний пригласил его Майкл и вновь отложил в сторону планшет.
Тед скинул халат, явно впопыхах натянутый на голое и влажное от воды тело, и нырнул под одеяло.
Они вновь стали целоваться, затем Майкл потянулся к прикроватной тумбочке и достал из неё презерватив, который скорее по привычке, нежели специально положил туда перед сном.
Тед молча наблюдал за его действиями.
— Чего уставился? Ложись на живот, а лучше встань раком.
— А лубрикант?
— Обойдёшься. Это только вначале больно.
— Ты откуда знаешь?
— Меня изнасиловали как-то.
— Чёрт! Кто?
— Твой папаша.
— Я серьёзно, Майкл. Кто?
— Зачем тебе имя?
— Я убью его.
— Можешь убить человека?
— Ради тебя — да. Я понял это сегодня. Ради тебя я всё смогу, даже отказаться от семьи и отбить тебя у родной сестры. И даже убить.
— Её убить?
— Может, и её, если понадобится.
— Я так и подумал, кстати. Ложись давай. Если готов на всё, потерпишь меня и без лубриканта. Ложись.
Тед повернулся на живот и лёг, уткнувшись лицом в подушку. Его тело было сильно напряжено, ягодицы сжаты, руки вцепились в подушку так, будто искали в ней опору.
— Расслабься, медвежонок, — ласково сказал Майкл. — Тебе повезло. Это не насилие. Это просто секс.
Тед промолчал, но тело расслабил. Было видно, что он спокоен.
— Умница, — так же ласково сказал Майкл, всё это время рукой готовивший пенис к любовной схватке. — Хочешь, чтобы было не так больно, — расслабься как можно больше. У меня презерватив, правда, без смазки, но, так и быть, я поплюю на него, чтобы облегчить твою участь.
Все действия и разговоры Майкла были направлены на то, чтобы преодолеть собственное смущение. Одно дело — говорить о сексе с парнем, и совсем другое — заняться им непосредственно. И вот этот страх не справиться с испытанием, не пройти его достойно, опозориться, в конце концов, и мешал ему сосредоточиться и сделать своё дело без предварительной болтовни и делано-ласкового тона.
Он поработал ещё немного рукой, залез на уткнувшегося в подушку Теда и попробовал ввести пенис, но не получилось. Поза была явно неподходящей для первого опыта.
— Встань раком, — шепнул Майкл на ухо Теду, одновременно наваливаясь на него всем телом. — Чёрт, мне начинает нравиться то, что я делаю.
Тед молча стал приподниматься на колени, и то ли это послушное движение лежащего под ним мужчины, то ли вспыхнувшее некстати воспоминание о случае на острове, то ли заложенное природой упоение собственным доминированием над равным по силе партнёром на мгновение свело Майкла с ума. Он схватил Теда за волосы, рывком приподнял его голову так, чтобы видеть лицо, и агрессивно сказал:
— Жопу подними, с-сука! И булки раздвинь! Не видишь, ****ь собираюсь!
Тед молча повиновался, что было непросто, поскольку Майкл продолжал наваливаться на него и головы его не отпустил.
— Давай-давай, работай, сучка! — грубо сказал он, но голову Теда отпустил и даже слез с него, чтобы дать ему возможность встать на четвереньки.
Наконец, Тед встал в нужную позу. Майкл пристроился сзади, положил одну руку ему на бедро, а другой после пары неудачных попыток ввёл смоченный слюной пенис в задний проход.
Бликуют серёжки в её ушах. Они даже в момент гибели лилового мира бликовали.
Как же Майкл не заметил, что они бликовали, будто бриллиантовые, тогда, когда она неслась вместе с остальными в разверзнувшуюся внизу бездну? Летела мимо, размахивая руками. Предупреждала о чём-то, чего он был не в силах понять.
— Что ты хочешь сказать мне, мамита?
Её лицо совсем близко, оно ни разу не было так близко после её смерти, он может тронуть его, если протянет руку, но не хочет этого делать, потому что она смотрит не на него, а сквозь него.
— Ты не видишь меня, мамита? Это же я, Мигелито, твой сын!
Бликуют серёжки в её красивых ушах, сияют мощными огнями, словно прожекторы.
Она не видит его, но её лоб нахмурен, а губы крепко сжаты, и серёжки покачиваются от того, что она недовольно качает головой.
Она так и исчезает, продолжая осуждать его.
III
— Что случилось? Чего ты остановился? Что случилось, Майкл? Что-то… не так?
— Я передумал. Прямо слышу, как облегчённо вздохнула твоя задница.
— Что значит — передумал? Я не понял, Майкл! Ты чего?
— Я ничего. Я отдыхаю в своей комнате. А вот ты чего? И вообще, шёл бы ты отсюда!
— Ты меня гонишь?
— Да.
— Почему?
— Потому что ты мудак. И ещё педик к тому же.
— А кто тут только что со мной целовался?
— Подумаешь — целовался. Может, я познаю мир? Иди отсюда! Давай, вали!
Он насмешливо оглядел сидящего перед ним Теда.
— И оделся бы ты, что ли?
Тед молча встал и, подхватив с пола халат, ушёл, а уходя, не закрыл за собой дверь, и Майклу пришлось, чертыхаясь, встать, чтобы запереться изнутри.
Вернувшись, он плюхнулся на кровать и вскоре уже разговаривал по фейстайму с возмущённой Мелиссой. Она называла только что позвонившего ей с непонятным и необъяснимым наездом Теда придурком и просила Майкла успокоить её разбушевавшегося братца, который только что кричал на неё и говорил, что она достала всех и вообще липучка.
Ответы Майкла были расплывчаты.
«Да, конечно, милая, я поговорю с ним». «Нет, со мной он очень вежлив». «Не расстраивайся, всё образуется». «Да, я уже лёг и обещаю тебе немедленно заснуть». «Голый? Да, ты же знаешь, ночью я всегда голый. Один, конечно! А ты?» «М-м-м».
«Да, я вернусь уже через пару дней». «Не буди меня с утра». «Мол-л-л-и-и-и… Не возбуждай меня…»
Он отключился. Лёг на живот. Подоткнул было под голову маленькую плоскую подушку, чтобы удобнее лечь, но подушка не поддавалась и упрямо возвращалась в своё первоначальное прямоугольное состояние. Воевать вскоре надоело, он перевернулся на спину и, вытянувшись, закрыл глаза.
Что-то не срастается, Мигелито. Мстить Стиву Дженкинсу — это тебе не воевать с Инес. Это даже не Мигель Фернандес и тем более не Барт с его жалкими рефлексиями. Да-а, будь у Барта интеллект посильнее, он бы не стал ссориться с маленьким синеглазым гринго. На худой конец, там же, в Эль-Пасо, сдал бы его в полицию, а не повёз туда, где ждала своего счастья Джейн. А может, это не интеллект виноват, а слабость духа? А что такое, по-твоему, дух, Мигелито? А у тебя он есть?
Он подумал, что толком и не знает, что такое дух. Возможно, то, чем обладала Тереса? Внутренняя убеждённость, что надо поступать именно так, а не иначе? Тогда это, скорее, принципы, а не дух. Ведь дух необязательно добр или великодушен. Он может быть и злым. Инес обладала таким, без сомнения. Как она вцепилась в него в последний миг перед смертью, обуреваемая собственными страстями!
И с чего это он возомнил, что сможет отомстить тому, рядом с кем чувствовал себя ничтожеством, несмотря на все свои достоинства?
Да и не хочешь ты мстить, Мигелито. И мамита не велит.
Дождаться бы утра и сбежать, пока тебя не хватились. Бегство — единственное естественное состояние для тебя, как ни крути. Надо всего лишь незаметно выехать с территории ранчо, сесть в ближайший автобус и отправиться в аэропорт, а оттуда уже куда глаза глядят, как и в прошлый раз. И никакой, мать её, мести. Беги, пока цел сам и пока целы его дети. Они не виноваты, и ты не будешь их уничтожать, Мигелито. И вот это и будет принцип, основанный на сильном духе.
Я правильно понял тебя, мамита?
Тим
I
Он дождался, когда часы пробили пять, принял душ, оделся и прошёл через веранду к белевшим в серой мгле надвигавшегося утра служебным строениям.
В открытом ангаре уже вовсю кипела жизнь. На выезде стоял большущий F-Series, в соседней подсобке возились двое работников, и в одном из них, рыжем, крепко сбитом мужчине лет сорока, Майкл узнал Тима — вчерашнего сопроводителя во время экскурсии по конезаводу. Он поприветствовал Тима и попросил добросить до автобусной остановки.
— Зачем тебе автобус, красавчик? — на правах старого знакомого спросил Тим. — Ехать куда-то собрался?
— Да. Мне надо срочно в Луисвилл, — сказал Майкл.
— Если надо, подвезём, конечно. А Тедди знает, что ты уезжаешь?
Майкл промолчал. Он не выносил, когда кто-то лез не в своё дело, несмотря на то что вопрос Тима был продиктован скорее его приятельскими отношениями с Тедом, чем желанием работника угодить своему хозяину.
Тим переспрашивать Майкла не стал, решив про себя, что, раз гость молчит, значит, всё в порядке и он знает, что делает.
— Подожди у ворот, красавчик, — сказал он, открывая дверь машины. — Я тебя там подхвачу.
Майкл кивнул, вышел в мглистую, лишь слегка тронутую предрассветными красками весеннюю влагу и, поёжившись на утреннем холоде, двинулся по широкой асфальтированной дороге, ведущей к такому же широкому служебному проезду.
Вскоре позади него послышался шум выехавшей из гаража машины и одновременно раздался возмущённый крик:
— Эй, постойте! Эй! Стоять, я кому сказал!
Майкл обернулся и увидел изо всех сил бегущего к нему со стороны дома Теда. В тех же ночных трусах и халате, босой, Тед размахивал руками и кричал, чтобы они остановились. Тим выскочил из машины, чтобы узнать, в чём дело, но Тед уже заметил Майкла и направился прямо к нему.
— Чёрт, — пробормотал Майкл. — Не успел.
— Ты куда это намылился, мать твою?! — подскакивая к Майклу и задыхаясь не столько от быстрого бега, сколько от пережитого волнения, воскликнул Тед. — Ты куда это направляешься?! Я не понял вообще, что тут, мать твою, происходит?!
— Тедди, тут такая неприятность случилась. Моя мама заболела, и мне надо срочно лететь домой. Вот, еле дотерпел до утра.
— Я лечу с тобой! — решительно заявил Тед. — И не возражай, ладно? Это не обсуждается!
— Мои не поймут, — мягко сказал Майкл. — У нас не принято принимать незапланированных визитёров.
— Это не проблема, Майкл. Я остановлюсь в отеле.
Выскочивший из автомобиля Тим подошёл поближе и, не глядя в сторону Майкла и Теда, но как бы незримо присутствуя при разговоре, вынул из кармана джинсовой куртки самокрутку и закурил.
По воздуху поплыл сладковатый запах травы.
— Пожалуйста, Тедди, не осложняй мне жизнь, — доверительно снизил голос Майкл. — Мне там будет не до тебя, и вообще…
— Не надейся отделаться от меня так легко, Майкл. Я уже кое-что понял в тебе. Кое в чём разобрался. Давай ты не будешь водить меня за нос, ладно?
— Что ты понял, Тедди?
Тед с готовностью кивнул, будто ждал этого вопроса, и, не обращая внимания на прислушивавшегося к разговору Тима, заговорил:
— Во-первых, я понял, что ты лжёшь. И не потому лжёшь, что ты лживый сукин сын, а потому, что вынужден лгать. То есть я хочу сказать, что у твоей лжи есть объективные причины, и я намерен их выяснить. Во-вторых, в тебе столько всего намешано, что надо будет разбираться не торопясь, а это требует времени. И в-третьих. Ты от меня так легко не отделаешься. Я тихоня вроде, но, если приспичит, то меня не сдвинешь. В-четвёртых…
Майкл прервал его.
— Тедди, давай не будем ссориться. Ты хороший… вроде, и я не хочу портить это впечатление.
— Вроде? — с вызовом спросил Тед. — И почему мы должны поссориться? Я что, оскорбляю тебя, или задираюсь, или, может, пристаю?
— А что, не пристаёшь? — с улыбкой спросил Майкл.
— Немного, может, и пристаю. Так ведь ты не оставляешь мне выбора!
Майкл вздохнул, отвернувшись от Теда, подошёл к Тиму и попросил у него самокрутку. Пыхнул ею раз, потом другой, морщась, вернул и, сплюнув в сторону, резюмировал:
— Крепкая. Но чистяк. Сам сушишь?
— Да, — обрадовавшись, что на него, наконец, обратили внимание, ответил Тим. — Я всегда сушу сам, не доверяю никому.
Он открыл было рот, чтобы пуститься в длинные рассуждения о том, как испортился мир, и пожаловаться, что нормальной травы подчас днём с огнём не сыщешь, а у торгашей в основном какой-то залежалый мусор по завышенным ценам, но подошедший следом Тед прервал его.
— Тим, потом расскажешь, ладно? — сказал он и, не дожидаясь ответа, продолжил самый важный разговор, который ему доводилось вести в его пока ещё не длинной и, в общем-то, не сильно насыщенной событиями жизни.
Он заявил Майклу, что всегда чувствовал себя одиночкой и что никто его не понимает, кроме мамы, но он же не может всю жизнь рассчитывать на неё? И что у него очень властный отец, а почти безвылазная жизнь на ранчо — лишь способ избежать давления с его стороны. И что это не значит, что он жалуется, — грех было бы жаловаться на такого отца, но у них разные представления о том, что такое счастье и как надо жить, чтобы чувствовать себя в гармонии с окружающим миром. И что отец видит Теда в кресле сенатора, женатым на Сьюз или на ком-то типа Сьюз, в сшитом вручную костюме и сорочке с именным вензелем. И что, возможно, поэтому Тед отказался поступать в университет в Йеле, ограничившись двухгодичным обучением в колледже, о котором он до сих пор вспоминает с содроганием. И что его решение выбило отца из колеи, и он не разговаривал с Тедом месяц и до сих пор надеется, что Тед образумится и вернётся к учёбе. А Тед не хочет возвращаться. Ему вполне хватает обычного заочного обучения в одном из выбранных наугад университетов попроще. И что вплоть до вчерашнего дня он видел себя живущим здесь, на этом ранчо, без всяких учёных степеней и дипломов, женатым на местной девчонке, с кучей ребятишек и рядом с его любимыми лошадьми. И что до вчерашнего дня он понятия не имел, как будет разруливать непростую ситуацию с разницей во взглядах на его будущее с отцом, потому что отец наотрез отказывается видеть его в обществе лошадей и кучи деток от местной девчонки. И что со вчерашнего дня и сам Тед уже не видит себя здесь, потому что вчера он встретил свою любовь.
Он говорил негромко и спокойно, не сводя глаз с освещённого уличным фонарём лица Майкла. Так говорят убеждённые в своих словах люди. Без жестикуляции и показной эмоциональности, чётко артикулированными фразами.
— А ты готов умереть из-за меня? — услышал он и ответил сразу же:
— Да. Готов.
— Слушай, да ты законченный псих, — засмеялся Майкл и качнул головой то ли в восхищении от услышанного, то ли ещё по какой-то причине.
— Видимо, да. Сам себе удивляюсь, — засмеялся Тед.
— И я удивлён, — подал голос рыжий Тим. — Не знал, что наш Тедди способен на такое.
Майкл и Тед молча обернулись в ту сторону, откуда раздался голос, и обнаружили Тима совсем рядом с ними.
— Ты тихо говорил, — обращаясь к Теду, объяснил Тим. — А я тут заскучал малость. Дай, думаю, подойду — послушаю, о чём парни говорят.
Но Тед уже не слушал Тима. Глядя на Майкла, он ждал ответа на своё признание.
На лице Майкла ничего не отражалось. Засунув руки в прорезные карманы кофты, он просто молчал и смотрел в другую сторону с таким видом, будто пережидал чуждый ему и одновременно порядком надоевший ритуал.
Весенний ветерок теребил кудрявую чёлку на его голове. Коротко стриженный стройный затылок был прикрыт поднятым воротом накинутой из-за ночной свежести куртки, и сердце Теда наполнилось нежностью.
— Пошли домой, Майкл, — сказал он и погладил его по плечу. — Есть же вертолёт. Мы позавтракаем, я соберу сумку, а потом спокойно полетим в аэропорт.
Не вынимая рук из карманов, Майкл заглянул Теду в лицо и отстранённо, но терпеливо, будто разговаривал со случайным и не очень смышлёным собеседником, сказал:
— Давай договоримся, Тедди. Ты возвращаешься домой молча и без вопросов, а я уезжаю. Если ты примешь это условие, я обещаю, что дам о себе знать. Если же будешь приставать и навязывать свой план, не рассчитывай, что когда-либо получишь возможность даже поговорить со мной. Просто вычеркну тебя из списка живых — и всё. Это принципиальный вопрос. Когда-нибудь ты поймёшь почему.
— А почему нельзя объяснить мне сейчас?
— Ещё не время… скажем так.
— Но Майкл…
— Тедди, ты же вроде не придурок, а ведёшь себя как придурок, — начал терять терпение Майкл. — Вообще, если бы ты знал, как я счастлив, что уезжаю, прощаясь с тобой, а не с Молли! Прощание с женщиной без объяснительных речей, как это делаю сейчас я, — это подло. Я просто подлец, понимаешь? Но так легче, чем глаза в глаза. Молли сильная, она справится. И ты как-нибудь переживёшь разлуку, если не слюнтяй. Как говорят на Западном побережье, такие дела, чувак!
II
Тед не нашёл ответных слов и так и остался стоять, молча глядя на Майкла. Майкл усмехнулся, уже не раздумывая, подошёл к стоявшему позади него автомобилю, сел на соседнее с водительским сиденье и положил между ног рюкзак. Следом в машину запрыгнул Тим. Но только он завёл машину, чтобы тронуться с места, как Тед обрёл дар речи и жестом попросил его не отъезжать, а сам подошёл к машине, открыл дверцу со стороны Майкла, забравшись на высокую ступеньку так, будто хотел сесть рядом, пригнул голову и наклонился к Майклу.
Майкл тут же опустил глаза и уставился на свой рюкзак так, будто хотел внимательно изучить все его швы, хлястики и накладные карманы. Тед некоторое время внимательно разглядывал его, как смотрят, когда хотят запомнить, а потом поцеловал в губы. Но не страстно, а ласково и бережно. Почти мимолётно. И, не обращая внимания на присвистнувшего Тима, спросил:
— Тебе хреново, Майкл?
— Да, — не стал отпираться Майкл, продолжая изучать свой рюкзак. — Мне хреново. Но ты тут ни при чём, Тедди-медвежонок. И мне было хорошо с тобой, как ни странно. Иди, «и да пребудет с тобой сила».
— Это гораздо больше того, на что я рассчитывал, — спрыгивая со ступеньки, выдохнул Тед и махнул рукой Тиму, давая разрешение на отъезд.
«Я найду тебя, чего бы это ни стоило!» — мысленно пообещал он вслед удалявшемуся автомобилю и сразу успокоился.
Цель, цель, ещё раз цель — главная обманка и одновременно стимулятор, дающий возможность жить без оглядки на собственные неудачи. У многих есть цель, даже у тех, кто не задавался подобными вопросами никогда. Крестьянин из года в год проживает жизнь, занимаясь одним и тем же делом. Есть у него цель? Конечно, есть. Вот она, прямо перед глазами. Ожидающая его земля, деревья в его саду, рисовое поле, созревшие фрукты. Призывно мычит жаждущая освободить переполненное вымя корова.
Чем не цель — освободить её от живительного бремени?
Наркоман выходит на улицу в поисках очередной дозы. Его жизнь пуста и никчёмна, его родные болеют вместе с ним, в их глазах навсегда поселилась печаль. А его несёт и несёт по волнам иссушившей тело и душу страсти.
Достать дозу, уколоть дырявые вены, забыться хотя бы на мгновение.
Чем не цель — забыться?
Голодные беженцы, иссушенные зноем и войнами, в полуистлевших лоскутах африканского одеяла. Выжить, получить гуманитарную палатку, паёк, укол от дизентерии. Годами и десятилетиями. Всегда в ожидании чужих решений.
Чем не цель — обманывать себя, если только обман дарит надежду?
Мелькнёт иногда мысль о никчёмности собственного существования, подумается, что где-то в рокоте проносящегося в далёких небесах самолёта идёт настоящая жизнь и его пассажиры познали нечто особенное, чего не дано познать крестьянину, или случайно взглянувшему вверх жителю провинциального городка, или тем же беженцам.
Но время проходит, и вновь ждёт земля, мычит корова с переполненным выменем, наркоман ищет дозу, а люди в самолёте надевают ремни безопасности в ожидании приземления.
Всё по кругу, всё без остановки.
III
Они находились в пути довольно долго, Майкл дремал, а Тим озабоченно хмурил рыжие брови, что-то шептал про себя, а может, и подпевал включённому вполголоса радио, откуда звучала подборка старого кантри — единственного любимого им жанра.
Вскоре они доехали до того места на трассе, откуда, свернув, можно было попасть к заброшенному дому. Дом этот, которым в детстве местные в шутку пугали Теда и тщетно пытались напугать Мелиссу, стоял на довольно большой, поросшей мятликом пустоши и был необитаем уже тогда, когда Стив и Марша приобрели неподалёку поместье. В доме не жили не потому, что место было плохое, или ещё по какой-то причине, а из-за длившейся десятилетиями судебной тяжбы между наследниками о правах на землю. Конца тяжбе видно не было, и дом постепенно ветшал, служа пристанищем местным змеям.
Кинув взгляд на задремавшего Майкла и явно решившись на некий важный шаг, Тим свернул направо и, проехав пару километров, подогнал автомобиль к деревьям с пышной зелёной кроной, росшим неподалёку от дома небольшой рощицей.
Затем резко заглушил мотор и включил свет в салоне.
Вздрогнув от внезапной остановки и резко зажёгшегося освещения, Майкл открыл глаза и, щурясь, выглянул в окно, но ничего не увидел, кроме белевшего в нескольких десятках метров строения.
— Где это мы? — спросил он, обернулся к соседу и замер.
Во рту у рыжего Тима со скоростью света перемещалась из стороны в сторону зубочистка, и её мельтешение было, пожалуй, единственным подтверждением нервного возбуждения, в котором находился конюх, поскольку внешне он оставался совершенно невозмутим. Не вздрагивал ни один мускул на некрасивом, грубо вылепленном лице, не вздымалась от тяжёлого дыхания грудь, спокойно лежали на баранке широкие короткопалые руки.
Майкл тут же всё понял.
«Чёрт, а у тебя, кажется, неприятности, Мигелито. И глок в рюкзаке лежит! Чёрт!» — подумал он, удивляясь собственной беспечности.
Надо же было заснуть вот так, полностью доверившись спутнику!
«Этот рыжий кретин ни в чём не виноват. Виноваты обстоятельства. Решай проблему, Мигелито, пока её не взялся решать он», — мысленно приказал он себе.
— Что-то случилось, Тим? — вслух спросил он.
— Нет. Я тут просто подумал. А чего бы тебе, красавчик, не отсосать у меня? Я-то знаю, что вы, педики, тащитесь от натуралов. Любите покувыркаться с нашим братом, ха-ха.
— Что, Тим, жена не отсасывает?
— А при чём здесь жена? Жена — на своём месте, педик — на своём.
— Тим, хватит ерунду болтать. Поехали. Спасибо мне потом скажешь.
— Скажу спасибо, когда спущу малафью тебе в рот, красавчик. И ты не бойся, Тим — могила. Малыш Тедди ничего не узнает, я тебе обещаю. Ну давай, не тяни. Смотри, какой у меня ***. — Тут Тим сделал вид, что расстёгивает ремень. — Крепкий, толстый, останешься доволен. Ты же кайфуешь с этого, вы все кайфуете, и сосать готовы день и ночь, и ****ься в жопу, так что давай, не тяни резину.
IV
С полуулыбкой, которую можно было бы назвать вежливой, если бы не напряжённая атмосфера, мгновенно возникшая в салоне, Майкл с силой нанёс Тиму удар в лицо. Рассечённая тренированным ударом бровь конюха мгновенно окрасилась в алый цвет, а со стороны правого глаза вспухла и покраснела кожа — верный признак будущего кровоподтёка.
Тим охнул и схватился руками за повреждённое место, а Майкл только этого и ждал. Быстро открыв дверцу, он подхватил свой рюкзак и побежал к заброшенному дому. Понимая, что Тиму нужна минута, чтобы выскочить следом, использовал имеющееся время, чтобы вынуть спрятанный в рюкзаке пистолет и залечь.
Поначалу Майкл хотел забежать внутрь заброшенного дома, чтобы занять там оборонительную позицию, но в последний момент передумал и решил спрятаться за боковой стеной. И, как оказалось, не зря, потому что Тим выскочил из машины с дробовиком в руках.
На самом деле Тим не хотел применять оружие. На заброшенной пустоши, конечно, можно было палить, и многие с ранчо так и делали, когда хотели поупражняться в стрельбе. Но, учитывая причину конфликта с Майклом, лишний шум Тиму был ни к чему, он отдавал себе в этом отчёт и взял дробовик исключительно с психологической целью — как следует напугать дерзкого мальчишку.
Но Майкл его замысла не понял.
— Ни фига себе! — прошептал он, увидев дробовик. — Он же весь дом разнесёт в щепы — и меня заодно с ним. Что ж. Придётся делать всё как надо.
«Как надо» означало, что Майкл должен ранить Тима, и по возможности легко, прежде чем тот успеет открыть стрельбу.
— Выходи, педрила, по-хорошему выходи, мать твою, — ревел Тим, потрясая готовым к стрельбе дробовиком. — Выходи, если хочешь, чтобы тебя ещё когда-нибудь ****и в твой дырявый зад! Я не разнёс тебя, сука, только потому, что не хочу шума. Но, если не выйдешь, ты, ****ый ***сос, я тебя прикончу и скажу, что это ты на меня напал! Выходи!
Майклу было бы смешно слушать пустые и несостоятельные угрозы Тима, если бы не грозное оружие в его руках. Бесшумно поднявшись с корточек и держа пистолет наготове, он придвинулся к стене и заглянул в просвет между ней и проржавевшими насквозь остатками водосточной трубы.
От дома пахло сыростью и плесенью. По стене, к которой прижимался Майкл, ползла куда-то по своим делам маленькая улитка.
Подмигнув ей, Майкл мысленно составил план.
«Целишься в левое предплечье и рвёшь наружную мышцу руки почти по касательной. Да, это сложно — попасть именно туда. А кто говорил, что будет легко?» — обозначил он предстоящие действия.
Вспомнился Барт.
— Стреляем быстро, но ещё быстрее целимся, бездельники! — кричал он воспитанникам во время стрельбищ. — Что нужно, чтобы быстро целиться? Нет, вовсе не то, о чём вы подумали. Потому что вы сейчас подумали про стремительность и прочие киношные фокусы из вестернов. Это ерунда, парни! Чтобы быстро целиться, вам нужно знать кое-что из анатомии! Есть такая наука, парни, — анатомия! Понимаю, что вам насрать на неё и на меня, но, когда от точного прицела будет зависеть ваша пусть никчемная, но жизнь, вы вспомните старину Барта! И, возможно, хорошим словом!
Мысленно поблагодарив Барта за грамотное преподавание, Майкл выскочил из-за стены и, спокойно, но очень быстро прицелившись, выстрелил в левое предплечье Тима. И выпущенная глоком с недалёкого расстояния пуля сделала ровно то, что должна была сделать: прошла через мягкие ткани навылет.
Эффект неожиданности — как, у мальчишки-то, оказывается, есть оружие, из которого он только что подстрелил Тима, как курицу, — дал Майклу пару секунд форы. Он быстро обежал вокруг дома, и, пока озверевший от боли Тим обстреливал угол, из-за которого прозвучал ранивший его выстрел, выстрелил в него с другой стороны и попал прямиком во второе предплечье.
Сквозь жжение и боль в голове Тима прорезалась первая трезвая мысль, и он разом прекратил стрельбу.
«Ты сбрендил, Тим? Работу же потеряешь, как пить дать!» — подумал он, чувствуя, как от только что заглянувшего ему в глаза будущего растёт в груди близкий к паническому страх.
— Эй, — крикнул он, стараясь подавить рвущийся из глотки стон. — Вылезай, я не трону тебя.
— Брось оружие, — крикнул Майкл. — Учти, ты у меня на прицеле, и, прежде чем начнёшь стрельбу, я попаду тебе в башку. А стреляю я метко.
— Я это уже понял, — крикнул Тим. — Я ничего такого и не хотел, так что успокойся. Смотри, я кладу ружьё.
Морщась от боли, он осторожно положил дробовик на землю и отошёл на несколько шагов назад.
— Руки за голову! — выходя из-за угла с глоком наготове, приказал Майкл.
— Как я это сделаю, парень? Ты же меня подстрелил. У меня обе руки ранены.
— Руки за голову, я сказал, — не меняя интонации, повторил Майкл. — Не выполнишь — я стреляю дальше. У меня смешная пушка по сравнению с твоей, сам видишь, но даже из неё я смогу тебя убить. И действуй быстрее, а то на выстрелы народ набежит. И полиция, кстати, тоже.
— Не набежит. Местные здесь частенько постреливают. Всё-всё, спокойно, уже поднял, — сказал Тим и со стоном поднял вверх раненые руки.
— На колени. Выполнять!
Продолжая держать руки поднятыми, Тим опустился на колени. Рукава его джинсовой куртки стремительно темнели от крови.
— Руки за голову. Быстро!
Тим со стоном соединил руки за головой, Майкл подбежал к нему, подхватил ружьё и направился к машине.
Продолжая стоять на коленях, Тим повернулся так, чтобы видеть его, и крикнул:
— Эй, там мой мобильник на сиденье остался. Набери по нему единицу, и тебе ответит Фрэнки. Это мой приятель. Короче… Скажи ему, что я у заброшенного дома нахожусь, и пусть заберёт меня, а то я, типа того, раненый. Скажешь?
Не оборачиваясь, Майкл кивнул, закинул ружьё Тима в салон и залез на водительское сиденье.
— Эй! — опять крикнул Тим.
Майкл вылез и, встав на ступеньку, взглянул на него.
Пистолет в его руке был по-прежнему на взводе, и было заметно, что он, не раздумывая, применит его в любую секунду.
— Выходит, это не ты педик, а наш малыш Тедди? — морщась от боли, спросил Тим.
Майкл пожал плечами. Откуда он знает, педик Тедди или не педик? Он что, свечку держал возле него или как?
Он собрался было сесть в машину, но Тиму, видимо, позарез хотелось прояснить для себя некоторые вещи, и он вновь окликнул Майкла.
— Чего тебе? Говори быстрее, а то я и без того потерял уйму времени, — крикнул Майкл.
— Ты… это… не говори ему про меня, ладно?
— Ладно, не скажу.
— Эй, стой, подожди, ещё что-то скажу. Короче. Если прокрутить назад и повторить всё, что было, заново, я бы опять пристал к тебе. Но я не педик. Чтоб мне сдохнуть, если вру.
— Знаю, — сказал Майкл. — Знаю, что не педик, знаю, что пристал бы. Всё знаю.
— Эй! Подожди! Ещё пару слов!
Никакие просьбы Тима не заставили бы Майкла задержаться, но ему стало любопытно, о чём ещё спросит у него мужчина сорока лет от роду, с натруженными рабочими руками и упрямой ирландской кровью, уже несколько последних минут стоящий перед ним на коленях в нелепой позе пленника собственных страстей.
— Давай говори, что там у тебя!
— Можно, я руки опущу? Очень жжёт.
— Валяй.
Тим опустил руки и, морщась от боли, крикнул:
— Ты чей парень в итоге — девчонки или Теда?
— Ничей. Я сам по себе.
— Они тебе что, денег не дали?
Майклу стало смешно.
— Дали, но мало, — сказал он.
— А ты обратись к Стиву, — посоветовал Тим. — Он парень не жадный и красоту ценит.
— В каком смысле — ценит?
— Не в этом, ну ты понял. Просто любит всё красивое.
— Уважаешь его? — спросил Майкл.
— А с чего мне его не уважать? У меня и работа хорошая, и деньги он платит неплохие, и живу я нормально, в общем-то. Он мужик что надо. Жена — сука, конечно, и дочка тоже носом вертеть любит. Нет, Молли старается быть своей, да не очень-то у неё и получается. Мы для неё обслуга, как ни крути.
— Она не права?
— Чего?
— Она не права, что считает тебя обслугой? — переспросил Майкл и, не дожидаясь ответа, с силой захлопнул дверцу и рванул в сторону основной трассы.
Целью Майкла была ближайшая бензоколонка, так как, по словам Тима, оттуда ходил регулярный автобус на Луисвилл. Он остановил машину где-то метрах в двадцати от самой бензоколонки и примыкавшего к ней маркета, набрал по телефону Тима цифру один и, услышав густой прокуренный бас, скорее всего, принадлежавший Фрэнки, сообщил, что у Тима проблема и он ждёт Фрэнки подле заброшенного дома.
Не реагируя на вопросы про звучавшие недавно выстрелы, забросил телефон на сиденье, вылез из автомобиля, натянул шапку и водрузил на нос очки. И пешком пошёл на остановку, где в ожидании автобуса уже томилась парочка обкуренных в дым туристов.
Знакомая атмосфера автобуса помогла расслабиться, и Майкл надел наушники, поставил музыку и закрыл глаза. И держал их закрытыми до тех пор, пока окончательно не успокоился. Затем выглянул в окно.
Пришла пора закрывать эту страницу, Мигелито. Ты не мститель. Ты просто бродяга из автобуса.
Просто бродяга.
Пошляк Джо Альдони
I
Майкл довольно редко звонил Зануде Смиту. Звонить часто не было надобности: новоиспечённый директор школы Барта прекрасно справлялся со своими обязанностями, а напоминать о себе не по делу Майкл не любил. Да и вопросов у него не было. Зануда Смит оказался отличным руководителем, в строжайшей дисциплине, но без страха и насилия держал воспитанников, заменил преподавательский состав и ввёл в устав новые правила. Теперь в школе можно было жить и учиться не только мальчикам и не только круглым сиротам, Интернет разрешался всем без исключения, а налаживание активных связей с внешним миром не носило постановочного характера, как это было при Барте.
Большую часть прежнего состава воспитанников пришлось лечить от наркотической зависимости, что требовало уйму времени и средств, но Зануда не отчаивался.
— У них появилась мотивация, а это очень мощный стимулятор, — говорил он во время регулярно проводившихся заседаний вновь избранного совета школы. — Наша задача — поддерживать в них веру в будущее. Не думаю, что это так уж невозможно.
Джейн вернулась из клиники, когда процесс реструктуризации был в разгаре, и настояла, чтобы обновлённая школа носила имя Барта.
— Открыть школу было его идеей. Остальное не в счёт, — сказала она Зануде Смиту, и было видно, что она не примет от него никаких отговорок.
За время болезни Джейн усохла, выглядела старше своих лет, по-прежнему много курила и частенько крепко выпивала на пару с новым другом, худым и скуластым парнем неопределённого возраста, внешне и повадками как две капли воды похожим на Боба Марли.
В школе его так и называли — Бобмарли.
Несмотря на выпавшие испытания, лечение привело Джейн к достаточно редкому для героиновых наркоманок результату. Она бросила колоться и по возвращении в школу с головой окунулась в работу.
— Есть о чём думать по ночам, — объясняла она свою трудоспособность Зануде Смиту. — Мне позарез надо думать о работе, иначе — сам знаешь…
Джейн не вдавалась в подробности по поводу того, что подразумевалось под словом «иначе», но Зануда Смит действительно знал, что она имела в виду.
Бывших наркош не бывает. Есть завязавшие, и им позарез надо быть занятыми.
«Иначе — сам знаешь…»
Она бросала все дела, когда видела, что Зануда Смит разговаривает по смартфону и смотрела в его сторону так, будто хотела сказать что-то, но не решалась.
— Хочешь, я организую тебе разговор с ним? — спросил он как-то.
— Нет. Пусть живёт своей жизнью! — отрезала она.
— Как скажешь, — кивнул Зануда Смит и больше не возвращался к этой теме.
II
Школа Барта стала ещё одним заведением, ради которого, наряду со школой искусств Норы, Майкл воспользоваться неограниченными возможностями Стива. Они как раз были на острове, и пришедший в восторг от того, что своенравный мальчишка сам попросил его о помощи, Стив поставил ему только одно условие: рассказать в подробностях о проведённых в стенах школы годах.
Майкл охотно и достаточно подробно описал Стиву и Джанни свою жизнь в школе, но ни словом не обмолвился об отношениях с Джейн и истинных причинах гибели Барта.
Несмотря на довольно сдержанную, почти сухую манеру изложения, рассказ произвёл на Стива и Джанни сильное впечатление.
— Нет, каков мудак, а? — вопрошал Стив, имея в виду Барта. — Умер, значит, от инфаркта? Жаль, жаль…
Впечатлённый откровениями Майкла, он одарил школу по-королевски, выделив единовременное пособие в семизначном размере. Последующие ежегодные плановые вливания тоже были обозначены семизначными числами, и это решение Стива шокировало возглавлявшую совет Маршу. Она даже лично съездила «на точку», как на сленге фонда назывались подшефные объекты, и не нашла в ней ничего, что могло объяснить столь неслыханную щедрость. Школа, в которую Марша нанесла визит ровно за месяц до возвращения Джейн из клиники, была не лучше и не хуже других «точек» фонда, и она так и не поняла, что за блажь стукнула в голову Стиву, а сам он объяснять свою внезапную настойчивость отказался наотрез.
Марша была сдержанна в оценках и осторожна в выражениях, давая интервью местным журналистам о причинах, сподвигнувших совет фонда на столь щедрый дар, и дала волю эмоциям, когда вернулась домой.
— Да, — наступала она на Стива, — это трудные дети. Да, многих надо лечить от наркотической зависимости. Да, они нуждаются в милосердии и так далее, но разве всё перечисленное — повод, чтобы выделять отдельно взятой школе суммы, сопоставимые чуть ли не с национальным бюджетом? И, главное, какой смысл? Они и пятидесяти тысачам были бы рады! Ещё я требую, чтобы фонд провёл расследование. Почему в школе столько больных детей? Куда смотрели те, кому положено следить за подобными заведениями?
— Не переживай насчёт сумм, детка, — в любимом им духе еле уловимой двусмысленности отшучивался Стив. — Могу я себе позволить иногда… — он помолчал и, прежде чем закончить фразу, выразительно взглянул на неё, — побыть хозяином в моём собственном кошельке? Насчёт расследования не беспокойся. Я уже провёл его. Там было много нарушений, но их устранили. Не вижу смысла раскручивать это дело, тем более что директор школы, который нёс прямую ответственность за всё, давно умер. Сколько раз я говорил моей дорогой Марше — «ищи во всём смысл». Если смысла нет — зачем расследование?
«Говнюк!» — грубо подумала Марша, но изменить уже ничего не могла. Разве что выйти из его кабинета с выражением презрительного превосходства на лице.
III
Оставшись в одиночестве после ухода Марши, Стив довольно долго смотрел на закрытую дверь и явно что-то обдумывал. Затем зашёл в Сеть — и уже через несколько минут по найденному там номеру разговаривал с представителем частного детективного агентства. В беседе с Брайтоном Мерфи, как представился ему детектив, Стив назвал себя Джереми Ролексом, не стал скрывать, что это псевдоним, сделал детективу заказ и договорился о способах общения и оплате.
«Расследование, которое провёл Джан, меня не устраивает» — признался он самому себе, и подумал, что уже признавался себе в чём-то подобном тогда, когда Джанни докладывал ему о жизни Майкла в детстве и в школе. Ему тогда не понравилось проведённое парнями расследование, оно показалось поверхностным и было лишено живых и точных деталей. Возможно это произошло из-за спешки, в которой оно проводилось. А может быть Стив и Джанни не знали ещё толком ничего о Майкле и их попросту удовлетворил скупой отчёт о его детстве и отрочестве?
Он попросил Мерфи выяснить все обстоятельства жизни юноши англосаксонского происхождения по имени Майкл Уистли во время пребывания в закрытой школе-интернате в такие-то годы (адрес и все реквизиты Стив обещал выслать по почте), и даже ещё ранее, в Мексике, а если точнее, где-то в штате Коауила, недалеко от границы с Техасом, в городишке, названия которого он не смог вспомнить, но узнал из Сети, что там функционирует паломнический центр в честь какого-то святого.
— Думаю, тебе придётся потрудиться, парень. О расходах не беспокойся — они будут покрыты, а если я останусь доволен расследованием, то заплачу по двойному тарифу. Устраивает такой расклад?
Детектив Мерфи оказался тёртым калачом. На посул о тарифе не среагировал, расследование обещал по возможности.
— Часто по давним делам следов нет, так что не особенно надейтесь, мистер Ролекс, — прогудел он в конце разговора.
— Никакого результата — тоже результат, — философски заметил Стив, хотя его вывело из себя нежелание Мерфи общаться с ним накоротке. — И потом, нет там никаких таких дел. Есть просто судьба несчастного сироты. Я давно мог бы всё узнать по своим каналам. Но… — Он помолчал. — Не хочу.
— Буду присылать вам добытые сведения поэтапно, — предложил Мерфи, но Стив отказался.
— Работай без спешки, Мерфи. А если мне понадобится что-то раньше, чем ты объявишься, — я позвоню.
На буквально свалившиеся им на голову деньги Зануда Смит и вернувшаяся из клиники Джейн развернули кипучую деятельность. Было решено реконструировать здания и прилегающую территорию и по просьбе Майкла, изложенной им в телефонном разговоре, организовать питомник для больных и бродячих животных. Аделаида внесла охотно подхваченное всеми предложение по созданию при школе большого приусадебного хозяйства, к тому же Зануда Смит приобрёл обширный участок на побережье, где решили выстроить постоянный летний лагерь.
О том, как осваивать следующую часть денег, решили пока не думать.
— Эти бы освоить, — сказал Зануда Смит. — Отчитаемся — и об остальных можно будет поговорить.
О том, что Майкл близко знаком с нью-йоркским небожителем, обеспечившим школе безбедное будущее, ни Зануда Смит, ни Джейн не знали. В разговоре со Смитом Майкл лишь сообщил, что дружит с начальником охраны мистера Дженкинса и, когда рассказал ему про школу, тот неожиданно обещал похлопотать по поводу денег и сдержал обещание.
— Я и не ожидал, что он столько отвалит, — объяснил Майкл неслыханную щедрость Стива. — А нам не всё равно, почему он так поступил? Может, потому, что тоже рос сиротой? А может, нет? Кто их разберёт, этих миллиардеров!
— Знал бы сукин сын Барт, кого избил в первый же день, — кусая обветренные губы, заметила тогда Джейн. — Надо было тогда же пристрелить сукиного сына, а не ждать столько лет.
— Тогда у нас не было бы денег, — философски заметил Зануда Смит, но она ничего ему не ответила, лишь смотрела перед собой, продолжая покусывать губу.
IV
Майкл решил набрать Зануду Смиту в фейстайме не в автобусе, а позже, уже в аэропорту, в зале ожидания. Набрав, сообщил, что вновь уезжает и на этот раз, по-видимому, надолго. И добавил, что, как и в прошлую поездку, с ним не будет связи.
— Я сам объявлюсь, — сказал он Зануде и приветливо махнул прижимающейся к плечу мужа Аделаиде. — Аделаида, рад тебя видеть. Ты хорошо выглядишь, моя любимая спасительница.
Она расплылась в счастливой улыбке и попросила его беречь себя.
— Если будут неотложные вопросы, — добавил он, — пишите оба на своих страничках. Я буду периодически читать их.
Он хотел добавить, что если и объявится, то не Зануде Смиту, а Руису, но не стал ничего говорить, справедливо рассудив, что лишняя информация Зануде ни к чему.
Руис часто приезжал в школу с тех пор, как закончил её. Привозил хорошей травы, они садились на школьное крыльцо с Занудой Смитом и Джейн, курили и болтали на всякие темы. О том, что Руис докладывает обо всём Майклу, никто из них не подозревал.
Разговоры Майкла об отъезде и способах общения насторожили Аделаиду. Она толкнула в бок мужа, и он тут же считал поданный ею сигнал.
— Всё ли у тебя в порядке, Майк? — спросил он. — Ты же знаешь, мы с Адель в какой-то степени несём ответственность за тебя, так что не скрывай ничего, сынок.
— Всё в порядке, — успокоил их Майкл. — Это я так, на всякий случай говорю. Всё отлично на самом деле. Если понадоблюсь, пишите, как и договорились. Рад был видеть вас. Удачи!
— И тебе, малыш. Будь осторожен. Обещаешь?
— Обещаю.
Следующий звонок Майкл сделал непосредственно перед посадкой.
— Привет.
— Майкл! Я уже нервничал! Как дела?
— Хорошо. Всё хорошо.
— В смысле?
— Я в аэропорту.
— Не понял?
— Джо, я принял решение прекратить этот дешёвый балаган. Вот звоню, чтобы попрощаться. Если понадобится моя помощь, пиши на своей странице, я обязательно прочту.
— Я месяцами туда не загля… чёрт, да при чём здесь Интернет? Майкл, ты опять за своё? Чёрт, у меня давление подскочило от неожиданности. Майкл, давай ты не будешь торопиться с решениями. Давай мы встретимся и поговорим.
— А давай я лучше тихо исчезну. И потом, есть Интернет, так что я не пропаду совсем, не переживай. Обещаю, что выйду на связь, но только не сейчас, а позже.
— Я не понял, Майкл, что за дела? Ты же не успел довести до конца задуманное. Или успел?
— Джо, а что мы с тобой задумывали? С самого начала это была плохая идея. Я не жалуюсь, я чудесно провёл время в компании красивой и умной девушки и… подружился с её братом… А что не довёл задуманное до конца — так разве это плохо? Вывел тебя из-под удара, к примеру. Если мести не случилось, то и претензий к тебе со стороны Стива быть не может. И вообще, что было, то прошло.
— То есть ты спустил Стиву с рук то, что он сделал?
— Можно сказать и так. Если тебе очень хочется отомстить, что тебе мешает просто пристрелить его?
— Убийство не месть. Что может чувствовать труп? Месть — она для живых. Выходит, ты не выполнил своих обязательств.
Майкл поморщился. Что хочет от него этот человек? Нет, он хорошо относится к нему, даже очень хорошо. Джо много сделал для него, даже все свои деньги завещал ему, не говоря уже о том, что он готов идти за Майклом повсюду и, может быть, отдать за него жизнь.
Но Майкл не просит отдавать за него жизнь.
Майкл хочет лишь одного.
Чтобы они все отстали от него.
— Джо, я тебя люблю, ведь ты в какой-то степени заменил мне семью. Давай договоримся без истерик, что ты примешь моё решение. А оно таково: я вырос и решил пуститься в самостоятельное плавание.
— Нет, нет и нет! Я не готов к такому повороту — это раз! Нам надо поговорить — это два!
— Не сейчас. Как-нибудь потом, когда Мелисса забудет обо мне. А я — о ней…
Пришлось сделать вдох на последних словах. Он-то понимает, как будет трудно выкинуть дочь Стива. И из сердца, и из головы…
Джанни тоже попытался взять себя в руки. Хочет он того или нет, момент расставания наступил, и нечего делать вид, что это сюрприз.
Джанни отлично знал, что рано или поздно Майкл захочет уехать. И знал, что расставание будет болезненным.
Но чтобы настолько?
Мир вокруг него разом пришёл в движение. Боже мой, он же рушится! Просто тупо рушится, и его обломки летят прямо в голову, и кстати, Джанни не имеет ни малейшей возможности их остановить.
«Ты проиграл, макаронник. И проиграл подчистую».
Джанни прямо-таки слышит, как Стив говорит ему эти слова!
Он решил предпринять последнюю попытку.
— Ты прав, малыш, — еле сдерживаясь, чтобы не начать разносить всё вокруг просто для того, чтобы переключиться, и не лопнуть от внутреннего напряжения, произнёс он. — Месть не получится, если не желать её исполнения. Однако я добавлю пару ложек дёгтя в твоё медовое благородство, ладно?
— Джо, я…
— Подожди, не прерывай. Наше общее дело ты не закончил, это факт.
— Не думаю, что совсем уж не закончил, Джо. Теду будет нелегко забыть проведённое в моей компании время, а Молли — тем более. Если бы я остался ещё хотя бы на день на ранчо, Тед точно стал бы моим рабом навсегда. Но я уехал и тем самым дал ему шанс остаться самим собой. И у Молли есть этот шанс. И у тебя он есть.
— Это такая шутка — насчёт меня? Ты что, сравниваешь меня с ними?
— А почему нет? Я думал над этим. Вы все мои пленники, поэтому Стив и поступил так со мной. Не мог смириться. Хоть он и уверяет, что это было наказание, на самом деле он с самого начала вёл себя со мной таким образом, каким вёл, чтобы освободиться из-под моего влияния.
— Да, но своим поступком Стив плюнул в душу не только тебе. Он и мне в душу плюнул.
— Началось…
— Да, ты прав, не будем сейчас выяснять, чья душа больше заплёвана. А хочешь, я приеду туда, где ты находишься, мы сядем, поговорим, расставим всё по полочкам. Как ты любишь. Потом ты вернёшься обратно на это чёртово ранчо. Идёт?
— Нет. Я же сказал — нет. Джо, может, хватит пробовать удовлетворять свои нереализованные амбиции за мой счёт? Не можешь простить Стиву его поступка — иди и пристрели его, как я предложил ранее. Это будет, по крайней мере, по-мужски.
— Майкл, ты ведёшь себя так, словно ничего не было. Ходишь с умным видом, рассуждаешь, философствуешь, прямо не Майкл, а Маленький принц.
— Скорее, удав, проглотивший слона. Помнишь удава? Длинный такой и похож на шляпу.
— Не заговаривай мне зубы. Хватит дурачиться, скажи, что ты пошутил, бери ноги в руки и дуй на ранчо. Или нет, сделаем лучше. Я сейчас позвоню Теду, и он прилетит за тобой в аэропорт.
— Нет. Тема закрыта.
— Майкл, не заставляй меня говорить тебе неприятные вещи.
— О, вот оно как. Давай, скажи. Скажи, а я послушаю. Давай, говори, Джо Альдони, не стесняйся!
— Да. Я скажу. Скажу, потому что ты вынудил меня. Видишь ли, Майкл, получается, что, возможно, Стив был не так уж не прав, когда кое-что сказал о тебе.
— И что он сказал?
— Что ты неблагодарный сукин сын.
— Скажите, какая новость — его мнение обо мне. А ты вдруг стал с ним согласен?
— Увы, я вслед за ним вынужден признать, что ты ненадёжный и инфантильный и с тобой нельзя иметь дело. Ты плохой партнёр. Скорее всего, Стив был прав, что так поступил с тобой.
— Я понял. Не забудь вычеркнуть меня из своего завещания. И на этот раз действительно всё. Пока.
Майкл отключил смартфон и раздражённо выбросил его в стоявшую неподалёку урну для специальных отходов.
В горле образовался плотный комок, было трудно глотать, воздуха не хватало, глаза наполнились слезами, ладони вспотели. Он бросился в туалет, зашёл в кабинку и прислонился к боковой стене в ожидании слёз, но слёзы, как назло, куда-то исчезли, и он просто стоял у стены и чувствовал себя полным идиотом.
Надо же. Инфантильный, ненадёжный — и заслужил эти слова только потому, что не захотел идти до конца в игре в месть.
Ты разочаровал меня, Джо Альдони. Ты просто пошляк. Да. Просто пошляк.
Ступор
I
А Джанни впал в ступор и оставался в этом состоянии до тех пор, пока вызванный Вишней доктор, которого звали Роберто, но называли Боб, знакомый с Джанни с тех пор, когда ещё не было никакого агентства «Парни», не сделал ему успокаивающий укол и ступор не сменился слезами.
Джанни плакал, как может плакать брошенная мужем женщина. Дрожал от нервного потрясения тонкогубый рот, ввалились и одряблели всегда тщательно выбритые щёки, а он всё плакал и плакал, лишь периодически хватал себя рукой за шею, будто хотел расстегнуть несуществующий и душивший его воротничок.
На вопросы Вишни и доктора он не реагировал.
Понаблюдав с полчаса за его истерикой, Боб-Роберто решил действовать.
— Я вкачу тебе пару кубов чего-нибудь психотропного, Джанни, и ты превратишься в овощ, причём надолго, — хриплым голосом любителя сигар пригрозил он на чистейшем итальянском языке. — Стресс чреват инсультом в твоём возрасте. Ты, конечно, можешь страдать сколько влезет, но не в моём присутствии. Вот так, дружище.
Джанни выразительно промолчал в ответ, но вскоре вытер глаза и попытался сесть.
Вишня и Боб-Роберто поспешно помогли ему приподняться, подоткнули под спину подушки и воззрились на него так, будто хотели увидеть на его лице нечто выдающееся.
— Чего уставились, придурки? — спросил Джанни. — Убирайтесь с моих глаз. Оба.
— Отлично, — резюмировал Боб-Роберто. — Пациент ругается — значит будет жить. Парень, вот тебе таблетки, дашь своему шефу пару пилюль сейчас и ещё столько же утром. И звони в любое время, а завтра с утра я загляну.
Он оделся и ушёл, не прощаясь, а Вишня принёс воды, дал Джанни таблетки и, выждав, пока тот выпьет, спросил:
— Что случилось, шеф?
— Конец, — ответил Джанни и вновь было заплакал, но быстро взял себя в руки, посидел некоторое время в полном молчании и неожиданно попросил принести сигару и виски.
Вишня приподнял брови, но спорить не стал. Раскурил сигару, плеснул виски, отдал это всё Джанни, со стуком поставил напротив дивана стул и, сев на него, закинул ногу на ногу.
— Не уйду отсюда, пока не объяснишь толком, что случилось, — заявил он.
— А ты не слышал моего разговора с Майклом? — спросил Джанни. — Когда не надо, сразу уши развешиваешь, а когда надо, ничего не слышишь, бездельник.
— Я вышел в туалет и… задержался там. Журнальчик один полистал, с девочками. Ну и подрочил немного, — игриво подмигивая, стал оправдываться Вишня.
II
Вишня не сказал Джанни правды. А правда заключалась в том, что Вишня нюхал в туалете пудру, на которую подсел после того, как понял, что не может забыть о том, что сделал Стив с Майклом. И если бы Джанни не был так увлечён идеей мести, он обязательно спросил бы себя, почему его верный спутник всё последнее время пребывает в необычно приподнятом настроении и без конца рвётся рассказывать какие-то байки.
— Немного… Я же говорю — бездельник, — с чувством произнёс Джанни, сделал внушительный глоток, и его щёки слегка порозовели.
— Не тяни резину, шеф, — грубовато произнёс Вишня. — Я тут уже весь извёлся.
— Всё хреново, Вишня, — сказал Джанни. — Всё хуже не придумаешь. Я сегодня совершил ужасную ошибку и даже не знаю, что теперь делать. Реально не знаю.
Он встал и начал расхаживать по комнате, остановился и вновь пошёл, вновь остановился и, помахивая дымящейся сигарой, заявил:
— Сегодня я понял, что понятия не имею, как жить дальше. Точнее, я понятия не имею, как буду жить дальше без него. Я уговорил его на авантюру, я заставил его сделать такие шаги, после которых ему не было дороги назад, и я же оскорбил его за то, что он не довёл дело до конца. Это мог сделать кто угодно, но только не Джо Альдони.
— Я ничего не понял, шеф, — заявил Вишня.
— Чего ты не понял, Вишня?
— Ничего не понял. Ты обругал малыша, и он уехал. И куда? И как надолго?
— Ты и вправду ничего не понял, Вишня. Я не знаю, куда он уехал. И не знаю, как надолго. Более того, я боюсь, что он уехал навсегда.
Вишня уставился на нервно мерившего комнату Джанни так, будто увидел перед собой диковину.
— То есть как это — навсегда? — криво усмехаясь, спросил он.
— А вот так. Мы с тобой банкроты, Вишня. Мы провалили месть и потеряли Майкла. Мы… да нет, при чём здесь ты… — И Джанни махнул рукой. — Я, и только я парой глупейших обвинений оттолкнул от себя малыша и одновременно потерял его доверие. Я неудачник, Вишня. Я…
Джанни замолчал, взял со столика тяжёлый стакан с недопитым виски и швырнул его в ближайшую стену.
Стакан с грохотом разлетелся на мелкие осколки.
Джанни полюбовался на образовавшуюся в стене вмятину, отшвырнул в сторону непотушенную сигару и стал разбрасывать вокруг себя всё, что попадалось ему под руку: книги, журналы, пепельницу из плексигласа тридцатых годов, купленную им на блошином рынке в Париже, диванные подушки в этническом стиле, стулья, старую глиняную вазу с индейским орнаментом и много чего ещё.
Вишня молча выждал, пока Джанни успокоится и сядет, точнее рухнет, в своё кресло, и начал прибираться в комнате. На его лице застыло удивлённое выражение, брови были приподняты, а уголки рта опущены вниз, будто он задал вопрос и всё ждал и не мог дождаться ответа.
В комнате повисла прерываемая лишь действиями Вишни тишина. Нехотя рассеивался зависший по углам сигарный дым, из приоткрытых окон тянуло лесной свежестью.
— Нам предстоит объяснение со Стивви, — убирая ладонь с прикрытых глаз, произнёс Джанни, — и я впервые в жизни не готов отвечать на его вопросы. Он так некстати сейчас встанет на моём пути, так несвоевременно, что нельзя было бы создать более несвоевременную ситуацию даже специально. А если он разозлится по-настоящему — прощай, надежда когда-нибудь встретиться с Майклом. Из могилы, хе-хе, не очень хороший обзор. Я, конечно, хвастал перед Майклом своими запасными аэродромами, но нет ведь никаких аэродромов. Я лгал малышу, Вишня. Просто лгал.
— С чего это надо отвечать на какие-то там вопросы? — поинтересовался Вишня. — Виноват-то во всём босс. Он заварил всю эту дерьмовую кашу — пусть теперь расхлёбывает.
— Хотел бы я на это поглядеть, — саркастически усмехнулся Джанни.
— А будет наглеть, я выполню свой долг, — прерывая уборку, заявил Вишня.
Джанни с недоумением взглянул на него. О каком долге болтает этот сумасшедший?
— Выну пушку, — разъяснил Вишня, — и пристрелю его. Я обязан так поступить в случае, если моему шефу, то есть тебе, грозит опасность. Согласно уставу агентства.
— Согласно уставу ты обязан защищать в первую очередь своего босса, а уже потом меня, себя и свою бабушку, — раздражённо проворчал Джанни.
У Вишни было иное мнение на этот счёт.
— Я Майкла ему не спущу, — процедил он. — Мы так дружили, так общались… Вместе боксировали, болтали на всякие темы. Он всегда слушал меня. Шеф, он СЛУШАЛ меня. Меня никто никогда не слушал, а этот сядет, смотрит так внимательно, а я говорю, говорю…
Джанни усмехнулся, но ни спорить, ни соглашаться с Вишней не захотел. Не было сил, не было желания, не было необходимости. Мало ли, что он тут болтает? Пристрелить Стива. Ха-ха. Хотел бы Джанни на это посмотреть. Кстати, Майкл тоже предложил ему нечто подобное не так давно.
Джанни подумал о том, как отреагирует Стив, если Джанни скажет ему, что Майкл предлагал пристрелить его, но не смог. За все годы дружбы он так и не научился прогнозировать ход мыслей любимчика дона Паоло.
— Кто звонил? — перевёл он разговор, кивком указывая на всё ещё валявшийся на полу смартфон.
— А-а, так Тедди же звонил, — ответил Вишня и, быстро подхватив смартфон, кинул его Джанни. — Тебя хотел, шеф. И что ему от тебя надо?
— Тедди? Надо же. Думал ли он, что будет звонить мне когда-нибудь? Что значит — что ему надо? Узнать о Майкле, конечно.
— Точно. Я понял.
— Ну да. Не прошло и ста лет, как Вишня, наконец, понял. Я впечатлён.
— Шеф, не злись. Опять поднимется это, как его… давление. Придётся звонить старому сукиному сыну доктору, а я вызову его, если тебе станет плохо, учти.
— Это угроза?
— Нет, шеф. Всего лишь исполнение долга.
— Ладно, чёрт с тобой. Позвоню-ка я Теду. Кто знает, может, ему известно нечто, чего не знаю я?
Но позвонить Джанни не успел. Раздался звонок в дверь, и, обомлевшие от визита неожиданной гостьи, Джанни и Вишня молча воззрились на Мелиссу.
Скунсы
I
После недавнего разговора с Майклом, во время которого он заявил, что срочно уезжает из Блюграсса, и что он уже на борту самолёта, поэтому вынужден отключиться, и что он едет домой, так как заболела мама, и просит не беспокоить его некоторое время, Мелисса пролежала на кровати целый час, сначала ни о чём не думая, поскольку мыслей не было никаких, а потом думая так интенсивно, что у неё разболелась голова.
Поначалу она связала отъезд Майкла со своим последним общением с Тедом, во время которого он накричал на неё сразу, как только услышал её голос, но потом вспомнила, что после ссоры с Тедом тут же набрала Майкла и он был спокоен и сказал, что с Тедом вроде всё в порядке и что они уже разошлись по своим спальням и собираются спать. Сопоставив факты, Мелисса пришла к выводу, что Майкл сказал ей правду и у него действительно заболела мама, и вроде бы успокоилась. Но ненадолго. Что-то всё равно мешало до конца принять собственный вывод. Что-то сотканное из предчувствий, интуиции и ещё чего-то, чему Мелисса не могла найти объяснения, пока оно вдруг не нарисовалось перед ней целиком, во всём своём уродливом обличье.
Она встала, приняла душ, как была, голышом выкурила полкосяка травы, сунула под язык маленькую, тщательно припрятанную таблетку и набрала Стива. И в сумбурном, полном восклицаний и междометий разговоре сообщила, что её парень, кажется, бросил её, а Тед что-то мутит, и вообще, не надо было знакомить его с Майклом, потому что он всегда был идиотом, и что она хочет поговорить с Джо Альдони, поскольку тот, возможно, поможет ей в поисках Майкла, и что ей наплевать на гордость и другие всякие там снобские штучки, когда речь идёт о смысле жизни.
— Я буду воевать за свою любовь до конца! — заявила она ошарашенному обрушенным на него потоком слов Стиву. — Я Мелисса Дженкинс, а не какая-нибудь кассирша из «Уоллмаркета», и твоему Джо придётся выслушать меня. А ты, в свою очередь, надавишь на него. Ты же надавишь на него, па?
— Конечно, детка, — успел ввернуть Стив, прежде чем Мелисса отключилась.
Он решил сразу набрать Джанни, но, на свою беду, рядом оказалась Марша, и упустить возможность поначалу выяснить у неё, что происходит, Стив, конечно же, не мог.
— В курсе ли дорогая Марша того, что происходит дома? — спросил он и добавил, что в кои-то веки послушался женщин и пошёл у них на поводу, и вот теперь «фермер», кажется, сбежал, у Мелиссы истерика, Тед отмалчивается, и вообще, чёрт возьми, он только что осознал, что «фермера» тоже зовут Майкл!
— Что значит — тоже? — включив свой фирменный ледяной тон, осведомилась Марша, и Стив взорвался.
Он назвал Маршу «фригидной пустышкой», сказал, что только такой идиот, как он, терпит всю жизнь под боком подобную стерву, и что он немедленно летит домой, и желательно в одиночестве, и что, если кому-то тоже захочется вернуться, для этого есть регулярные авиарейсы.
— Я не ослышалась про рейсы? — окончательно превратившись в ледяную статую, поинтересовалась Марша.
— А что? Разве это не демократично, Марша как-тебя-там? Пассажиры будут снимать тебя, затем выложат фото в свои инстаграммы, чтобы все видели, что рядом с ними летит Марша Маклинни, простая девушка с соседней улицы.
— Стив Дженкинс, не путай меня с собой. Парень из подворотни — как раз ты и есть. И ещё ты клоун.
— А ты — королева стерв!
Ссору мужа и жены прервал секретарь, сообщивший, что к Стиву пришли гости, и, с трудом соорудив на искажённых эмоциями лицах приличествующее выражение, Стив и Марша встретили целую делегацию китайских бизнесменов, которых Стив пригласил накануне на арендованную им виллу, чтобы, как он выразился, «в приятной домашней обстановке» поговорить о делах.
О звонке Джанни пришлось временно забыть.
II
Как ни странно, Мелисса знала, где живёт Джанни. Несколько лет назад она сопровождала Стива, когда тот решил навестить Джанни в его недавно приобретённом и только что отремонтированном доме. Заходить внутрь она тогда отказалась и осталась ждать Стива на лужайке, где и заметила вмонтированный у самой кромки дороги почтовый ящик с адресом и чисто механически запомнила его.
«Кто эти двое? Стоят глазеют на меня, как может глазеть житель пригорода на загнанного в угол скунса. А вот не дождётесь! Я не скунс, хотя не помешало бы развоняться тут как следует, чтобы вы оба задохнулись к чертям. Скунсы тут как раз вы! Давай, иди в бой, Молли!»
— Где Майкл? — спросила она, не здороваясь и не обращая внимания на творящийся вокруг раскардаш.
— Не знаю, — развел руками Джанни. — Клянусь, не знаю.
— Ты умеешь жестикулировать? — картинно удивившись, спросила она, включив привычный при общении с ним полный еле уловимого презрения тон.
— Я много чего умею. Ты даже не представляешь, сколько всего я умею, — резко снизив голос почти до шёпота, ответил сразу почувствовавший перемену в её голосе Джанни.
Тут Мелисса скорее из-за своего темперамента, нежели преднамеренно сделала шаг в его сторону, и то же самое немедленно сделал Вишня. Он подошёл к Джанни с другой стороны, и вот это, явно направленное на защиту Джанни от неё, Молли Дженкинс, движение охранника вывело Мелиссу из себя так, что впору было не выслушивать монолог, которым она разразилась, а вызывать неотложную помощь.
— Ты что, издеваешься надо мной? — обращаясь к Джанни, закричала она высоким, срывающимся на визг голосом. — Грязный ублюдок, издеваться надо мной вздумал? Мерзкий педик, папина подстилка, да он уничтожит тебя, тварь! Говори сейчас же, куда ты дел Майкла! Говори-и!
«Жаль, что Майкл не видит её сейчас», — подумал растерявшийся поначалу Джанни, разглядывая истерически кричащую Мелиссу, но ответить не успел.
— Кончай выкобениваться, сучка, — услышал Джанни раздавшийся сзади, где-то в районе собственной головы, голос. — Затрахала уже своим визгом. А не успокоишься, я тебя вышвырну вон.
И, недолго думая, Вишня протянул вперёд руку и довольно грубо толкнул Мелиссу в плечо.
— Парень, давай-ка полегче, ты не с уличной девкой разговариваешь. Забыл, кто перед тобой? — осадил его Джанни.
— А кто передо мной? Плевать я на неё хотел. Вот примерно так, — сплюнул прямо на пол Вишня. — Пусть эта рыжая шлюха катится отсюда, пока я не разозлился.
Джанни выразительно приподнял брови и, не меняя удивлённого выражения лица, перевёл взгляд на Мелиссу.
«Смотри, как он разошёлся, — будто говорил он. — Даже я его боюсь».
Подобная наглость в поведении людей, ещё недавно присутствовавших в её жизни незаметным фоном, ошеломила и одновременно привела Мелиссу в чувство. Она вдруг поняла, что эти двое живут какой-то совершенно неизвестной ей жизнью и что в этой неизвестной жизни она, дочь Стива Дженкинса и избранная судьбой принцесса, как минимум никто. И что её, как это самое никто, в любой момент могут оскорбить и, может быть, даже обидеть таким образом, какой она видела только в кино.
В любой иной ситуации Мелисса не дала бы наглецам спуску, позвонила бы отцу, потребовала бы немедленной, вплоть до тюремного заключения, расправы над обидчиками. И чтобы никаких поблажек, никаких залогов, ничего, что могло бы облегчить оскорбителям их незавидную участь. Но тут в памяти всплыл последний разговор с Майклом, странный и сбивчивый, в котором он как бы мимоходом сказал, что уезжает потому, что у него заболела мать, и даже не захотел пообщаться по фейстайму, а потом просто отключил связь — якобы из-за того, что сидит в самолёте.
Надо было срочно менять тактику, и Мелисса не стала раздумывать и, очаровательно улыбаясь, проворковал:
— Могу я хотя бы поговорить с ним?
Джанни тоже был предельно вежлив:
— Не знаю, — сказал он, отдав про себя дань явно наследственному умению Мелиссы брать ситуацию под контроль. — Он передо мной не отчитывается… к сожалению.
И он слегка поклонился, подхватив таким образом предложенный ею стиль общения.
— А кто может знать? — по-кошачьи мягко спросила Мелисса. — Кроме тебя, ведь некому, Джо? Ты же вроде его родственник? Нет, я, конечно, поеду в Филадельфию. Прямо сейчас и поеду. Но вдруг и его родные ни о чём не знают?
— О чём они должны знать, дорогая?
Задавая последний вопрос, Джанни указал Мелиссе в сторону кресла.
Жест означал приглашение присесть, и она не стала отказываться. Прошла между расступившимися перед ней Джанни и Вишней, села в кресло, открыла сшитую по индивидуальному заказу сумочку, вынула оттуда сигареты и зажигалку и, закурив, отмахнулась от сизого дымка и молча подождала, пока Джанни займёт место на диване напротив.
— Хочешь что-нибудь выпить? — предложил он.
— Да. Коньяку, если можно. Но только если ты нальёшь. От этого животного я ничего не приму, — сказала она, качнув рукой с дымящейся сигаретой в сторону Вишни.
— Животное всего лишь исполняет свой долг, — сказал Джанни. — Но, если ты настаиваешь, я оштрафую его за превышение полномочий.
— А я думала, пристрелишь, — усмехнулась Мелисса. — Впрочем, не будем терять времени. Что ты хотел сказать своим последним вопросом? Что это значит — «о чём они должны знать»?
— Молли, я ничем не могу тебе помочь по одной очень простой, убийственно простой причине, — объяснил Джанни. — Я понятия не имею, куда направился Майкл, и даю стопроцентную гарантию, что в Филадельфии об этом тоже ничего не знают.
— Почему?
— Потому что нет никакой Филадельфии. То есть она, конечно, есть, но нет родственников из Филадельфии.
— С этого момента можно подробнее, Джо? Так как я знаю Майкла, то…
— Что ты подразумеваешь под последними словами о знании, дорогая?
— Джо, давай обойдёмся без эпитетов, — решительно прервала его Мелисса. — Называй меня просто «Молли», без всяких там «дорогая», ладно?
— Припёрлась, ещё и командует тут, — пробурчал Вишня.
— И пусть этот… — Мелисса побледнела, но не удостоила Вишню даже взглядом, — выйдет отсюда вон. Можешь уважить мою просьбу, Джо? Обещаю не убивать тебя, когда мы останемся вдвоём, хотя не скрою — очень хочется!
Джанни усмехнулся, затем поманил Вишню пальцем и что-то прошептал ему на ухо.
Вишня молча и с явной неохотой отошёл от него, но не стал покидать помещение, а просто переместился вглубь и занял место за барной стойкой. По его лицу было видно, что он не собирается никуда выходить.
— Сука рваная, — проворчал он, явно рассчитывая, что его услышат, и отвернулся к окну.
По-прежнему не сводя с Джанни внимательного взгляда и никак не реагируя на грубые выпады Вишни, Мелисса разъяснила свои слова:
— Майкл не так прост, как кажется на первый взгляд, я это хотела сказать.
— Он что, кажется на первый взгляд простым?
— Я имела в виду — простым по сравнению с тем, каков он на самом деле, а не просто простым. Чёрт возьми, Джо, может, не будешь придираться к моим словам? В конце концов, я сильно нервничаю.
«Она нервничает, — усмехнулся про себя Джанни. — Знала бы ты, девчонка, как нервничаю я!»
— Я слушаю тебя, Молли, — спокойно сказал он.
Мелисса затянулась полуистлевшей сигаретой и сбросила пепел прямо на ковёр.
— Понимаешь, Джо, Майкл — очень продуманный чувак и ничего не делает просто так. Вот поэтому я здесь и поэтому, чёрт возьми, интересуюсь, что происходит.
«А я, чёрт возьми, понятия не имею, что тебе ответить», — подумал Джанни.
— А что по поводу отъезда Майкла говорят Стив и Марша? — спросил он, протягивая Мелиссе стакан с коньяком.
Мелисса взяла стакан, отпила из него большой глоток и, тряхнув головой, выдохнула:
— Косяк есть?
— Конечно, — улыбнулся Джанни и кивнул Вишне.
Понимающе ухмыльнувшись, Вишня залез в бар, где у Джанни лежали готовые к употреблению самокрутки, вытащил две и отдал их Джанни. Тот поднёс Мелиссе зажжённую зажигалку, прикурил сам, и комната наполнилась сизыми дымными флюидами.
Пыхнув самокруткой, Мелисса отпила ещё коньяку и засмеялась.
— Чему смеёшься, Молли?
— Абсурдности ситуации, — по-прежнему заливаясь смехом, ответила Мелисса. — Я, дочь Стива и Марши Дженкинсов, сижу в компании двух педиков с коньяком и травой и, судя по всему, с полностью разбитым сердцем! Чёрт!
— Ну и иди отсюда, если не нравимся, — вновь набычился Вишня. — Где ты увидела педиков?
— Заткнись, Вишня, — не выдержал Джанни.
— Шеф!
— Я сказал — заткнись! Это приказ!
Вишня с громким стуком поставил на барную стойку стакан, который держал в руках, и замолчал.
— Кажется, меня бросил мой парень, — по-прежнему игнорируя Вишню, продолжала смеяться Мелисса. — Точно! Меня сегодня бросил мой парень! Прикинь, Джо? Впервые в жизни меня, красавицу и королеву, бросили ко всем чертям. И что прикажете теперь делать? Эй, чего уставился? Что мне теперь делать, мать твою?
— Тише на поворотах, малышка, — успокаивающе заговорил Джанни. — Мы разберёмся, что к чему. Нужно всего лишь проявить терпение.
— О! — подняла палец Мелисса. — Ты сейчас говоришь как мой дед Эндрю. В смысле — так же занудно. У меня, оказывается, наступил День проявленного терпения! Какой сегодня у нас день недели? Четверг? Ужасно! Ненавижу четверг!
— Молли, давай я отвезу тебя домой, — предложил Джанни. — Ты отдохнёшь, а завтра мы обо всём поговорим, ладно?
— Ты думаешь, я опьянела от пипетки с коньяком? Или обдолбалась от одной папироски?
— Ничего я не думаю, Молли. Я просто предложил тебе отдохнуть.
Мелисса собралась ответить, но в кармане её чёрного пиджака из мягкой шерсти заверещал небрежно сунутый туда при выходе из машины смартфон.
После небольшой возни Мелисса достала его и нажала отзыв.
— Привет, — сказала она, затягиваясь. — И что ты теперь скажешь? Как теперь соврёшь? Будешь по-прежнему утверждать, что Майкл до сих пор спит?
Из её фраз Джанни понял, что звонит Тед.
— Ах, уехал, — продолжала говорить Мелисса. — А ведь ты мне врал, братик. Целый день врал. У вас там что-то стряслось, а ты не сказал ни слова.
Она выслушала ответ.
— Ну хорошо, не целый день, но целых полдня ты врал. И Майкл тоже. Могу я спросить почему?
Она вновь выслушала ответ.
— Ты прилетел в Нью-Йорк? Когда? Сейчас? А зачем? А-а, поговорить. О чём ты собираешься со мной говорить, чёртов кретин?
Она перенесла смартфон к другому уху, затянулась ещё раз — и вдруг сильно побледнела. Джанни с тревогой взглянул на неё, но Мелисса уже и сама поняла, что, по-видимому, переоценила свои возможности. Протянув вперёд тлеющую самокрутку с целью передать её Джанни, она заплетающимся языком попросила Теда перезвонить, затем попыталась подняться с кресла, но ставшие вдруг непослушными ноги отказались удерживать слабеющее тело, и она рухнула обратно.
Джанни поспешно забрал протянутую самокрутку и отдал оба тлеющих окурка тут же затушившему их Вишне. Поддерживая Мелиссу за локти, он помог ей подняться и подвёл, точнее подтащил, к дивану.
Она упала на диван и тут же заснула, а скорее всего, просто отключилась.
— Мать твою, девка в отключке, — резюмировал Вишня. — Какие у неё ножки красивые, м-м-м!
Джанни проследил за взглядом Вишни и понял, что он имеет в виду. Очень короткая плиссированная юбка-шотландка, в которой была Мелисса, задралась вверх и почти целиком открыла чудесную упругую попку и стройные ноги в чёрных колготках и высоких сапожках из блестящей кожи.
— Может, трахнуть её? — то ли спросил, то ли предложил Вишня, заговорщически подмигивая Джанни.
— Мать твою, чёртов охранник, — заорал Джанни. — Ты и без того подписал себе смертный приговор сегодня. Что на тебя нашло? Молись богу, чтобы девушка не пожаловалась отцу, потому что он тебе не спустит сегодняшних художеств. Учти, я не скажу ни слова в твою защиту.
— Это я ему не спущу, — огрызнулся Вишня. — Из-за него у малыша вся жизнь может кувырком пойти. Да она уже пошла. И я не успокоюсь, пока не вставлю свои два слова в вашу с боссом поэзию. Вот так.
— Теперь и я стал виноват, что ли? — поинтересовался Джанни, мимоходом поправляя задравшуюся юбку Мелиссы.
— Ты виноват в том, что спустил это боссу с рук.
— Чёрт, ты ещё учить меня вздумал? Так, Вишня! Всё! Хватит!
Вишня открыл было рот, но Джанни был неумолим.
— Я сказал — хватит!
И не свёл глаз с Вишни, пока тот не отошёл подальше и не занял своё привычное место у окна.
«Чёртов сукин сын! — кипел ещё некоторое время уязвлённый вызывающим поведением Вишни Джанни. — Что за мыши завелись в его башке? Идиот!»
Глянув ещё раз на Мелиссу и убедившись, что с ней всё в порядке, он двинулся в туалет и, пнув по пути валявшийся на полу плед, крикнул:
— Убирать здесь кто будет?
Вишня медленно встал со стула и, обиженно поджав по-детски пухлые, будто недозревшие, губы, демонстративно нехотя двинулся в сторону разбросанных вещей.
III
Когда Джанни вернулся, в комнате было прибрано, Мелисса накрыта тем самым пледом, на который он наткнулся ранее, а Вишня сидел на своём традиционном месте, и, хотя Джанни не видел его лица, по некоторым хорошо знакомым ему признакам он понял, что охранник обижен.
«Ничего-ничего, посидишь — остынешь», — подумал он и тут же забыл о Вишне.
У него были дела поважнее, чем думать о настроении своего охранника, и одно из них в буквальном смысле лежало неподалёку, на диване, накрытое кашемировым пледом.
— Что будем делать с юной леди? — спросил Джанни, глядя на спящую Мелиссу. — Оставим её здесь или, может, разбудим и отправим домой?
— Я не в курсе, — не поворачивая обиженной головы, сказал Вишня. — Моё дело маленькое: что прикажут, то и исполню.
— А вот это правильный разговор, — кивнул Джанни.
В это время вновь подал голос смартфон Мелиссы. Джанни подошёл к дивану и, прищурившись, взглянул на оживший экран.
— Стивви звонит, — многозначительно усмехнувшись, произнёс он. — Беспокоится, где это его доченька?
— Ответишь? — спросил Вишня.
— Я так похож на Молли? — неуклюже пошутил Джанни. — Ей звонят, пусть она и ответит. И потом, что я ему скажу? Что его дочь лежит на моём диване в полном отрубе? Он же мне спать не даст.
— Он сейчас тебе будет звонить, шеф, — предрёк Вишня.
— Знаю. Что ж. Будем решать проблемы по мере их поступления. Плесни мне воды. Давай-давай, шевели конечностями. Совсем распустился, сукин сын!
В это же время Тед по фейстайму сообщил Марше, что приехал в Нью-Йорк, чтобы поддержать Мелиссу в сдаче завтрашней курсовой, но дома её нет, потому что она поехала к Джо, чтобы выяснить, куда запропастился Майкл.
Делая вид, что разговаривает не со Стивом, Марша сообщила услышанную от Теда новость, глядя не на него, а в пустоту комнаты, но с явным расчётом на то, что он услышит.
— Да, чёрт возьми, она и мне сказала, что поедет к нему, но я не думал, что это произойдёт так быстро, — скорее самому себе, чем ей ответил Стив и тут же набрал Джанни.
IV
— Моя дочь в доме у Джанни Альдони. Это казус или фактор? Ну-ка давай, врубай фейстайм, и мы всё выясним. Ты, я и она.
— Вряд ли получится пообщаться с Молли, Стив. Она как бы… спит.
— Как бы спит у тебя дома, я правильно понял? Почему, можно узнать?
— Переоценила свои возможности. Покурила травы, хлопнула коньяку, видимо, перенервничала — и заснула.
— Покажи её.
Джанни выполнил приказ. Стив поразглядывал некоторое время спящую Мелиссу, пожал плечами и распорядился не спускать с неё глаз. А следом задал тот самый вопрос, которого так хотел избежать Джанни.
— Я что-то упустил, Джан? Нет, я по-другому спрошу. В чём дело?
— Она ищет Майкла, — не стал отпираться Джанни.
— Майкла, значит. И где этот чёртов Майкл? Не знал, что его можно найти у тебя в доме, Джан.
— И я не знал. Но твоя дочь решила, что я главный Пинкертон всех времён и могу достать ей этого чёртова Майкла из-под земли.
— А ты тут же споил её. Видимо, от удивления.
— Она сама попросила. Не мог же я ей отказать? И потом, она пришла уже… хм…
Стив помолчал некоторое время, а когда заговорил, его слова не предназначались непосредственно Джанни, а выглядели как размышление вслух.
— Никак не уловлю, что меня в тебе напрягает в последнее время. Что-то в тебе изменилось, а что — пока не понял.
— Все мы меняемся периодически, — ушёл от ответа Джанни. — Я счастлив, ты это знаешь, ты знаешь, почему я счастлив, так что я вполне мог измениться.
— Э-э, нет, твоё, как ты выразился, счастье тут ни при чём. Не надо пудрить мне мозги. Тут что-то другое, более глубинное, что ли. Ну ладно, не хочешь откровенничать — не надо. Я сам до всего дойду. Кстати, а где предмет твоего счастья? Я о другом Майкле сейчас спрашиваю. По идее, он должен быть рядом и уже свести с ума мою дочь. Где он? У своей девушки?
— Нет. Его девушка в пролёте, потому что он вновь пустился в бега, — сообщил Джанни. — Я не стал тебе говорить, чтобы ты не нервничал.
— Зато ты спокоен, как удав.
— А что я могу сделать? — пожал плечами Джанни. — Его не остановишь. Бродяга — он и есть бродяга. Погуляет — вернётся.
По старой памяти Стив хотел возмутиться, начать сыпать распоряжениями, требовать действий и самому устремиться куда-то, где можно найти след бросившегося в свои любимые бега Майкла, но одумался.
Чёрт возьми, а ведь он не имеет права вести себя подобным образом. Он же сам отдал Майкла в полное распоряжение Джанни. Ладно. Не сейчас. Не до Майкла сейчас… а всё-таки какой же болван этот Джанни! Сидит спокойно, когда мальчишка неизвестно где и неизвестно с кем!
— Потом не жалуйся мне, что он достал тебя и ты с ним не справляешься, — шутливо сказал он и перевёл разговор на Мелиссу. — Как только юная леди очухается, отвези её домой. Ко мне домой, Джан.
— Вызвать вертолёт?
— Да, вызывай.
Джанни отключил смартфон и покачал головой. Ничего себе. Стив до сих пор не понял, почему Мелисса, пьяная, спит у Джанни дома? И вновь «съел» очередную порцию обмана?
Даже Стив ничего не хочет видеть перед собой!
Мадонна, куда катится мир?!
V
Пообщавшись с Джанни, Стив остался сидеть в раздумье и сидел так, пока не заметил проходившую мимо Маршу.
В руках Марша держала шляпу с широкими полями.
— Куда ты идёшь? — начал было он, желая узнать у Марши, куда это, чёрт возьми, она идёт и чем собирается заниматься в то время, когда дома творится чёрт знает что, и вдруг замолчал и уставился в одну точку.
— Что случилось? — ехидно спросила Марша. — Ты вспомнил то, о чём предпочёл бы не вспоминать?
Стив перевёл взгляд на неё. Было ясно, что он всего лишь отреагировал на звук её голоса, но не слышал вопроса, и Марша испугалась. Она не видела Стива в таком состоянии ни разу за все годы их совместной жизни. Даже когда рухнули башни и Стив сказал, что это конец прежнему миру, у него не было такого выражения лица.
— Стив, не молчи, — встревожилась она. — Что случилось, Стив?
Стив ничего не ответил, лишь сделал кистью правой руки неопределённый жест, обычно выражающий непонимание. Потом вынул из бокового кармана смартфон, набрал номер Теда и обыденным тоном, как он делал тысячу раз, поприветствовал его, а затем спросил:
— Скажи-ка, Тедди, почему ты согласился участвовать в этом дурацком розыгрыше по подмене одного парня Молли на другого? Я говорю о том парне, который прибыл якобы из Филадельфии.
— Молли попросила. Очень попросила.
— Но ты не стал возражать. Почему? Скажи как есть.
Однако Тед не захотел сказать как есть. Если он скажет правду о том, что захотел поучаствовать в игре с заменой в тот момент, когда увидел снимок Майкла, отец может догадаться о том, объясняться по поводу чего у Теда не было никакого желания.
Во всяком случае, не сейчас.
— Просто она очень попросила, я и согласился, — стараясь оставаться спокойным, сказал он. — И мама согласилась.
— И всё?
— Да. И всё.
— И как он тебе?
— Нормально. Весёлый такой. Я тебе говорил, помнишь?
— Конечно, помню. И куда он уехал, этот весёлый парень?
— Не знаю. Он не сказал. Но я уже в Нью-Йорке, па. Поговорю с Молли, постараюсь успокоить её.
— А она что, нервничает?
— Кажется, да. Впервые бросила не она, ты же понимаешь. Надо будет поговорить с ней, побыть рядом, пока вы с мамой не приехали. Ты согласен?
Против поездки Теда Стив возражать не стал.
— Да, конечно, поезжай, — сказал он. — Конечно, надо поддержать сестру, пока мы с мамой не приехали. И как он тебе, этот настоящий Майкл?
— Смазливый. Мне такие не по душе, но я же не Молли.
— Ещё чего! Ладно, пока.
— Пока…
Стив отключил смартфон и, взглянув на по-прежнему стоявшую перед ним Маршу, заметил в её взгляде еле уловимую снисходительность. Вот всё и разъяснилось, будто говорила она, и ничего такого не произошло, и незачем было так паниковать.
«Идиотка!» — подумал он и, чтобы ненароком не наброситься на неё, стремительно вышел из комнаты на улицу, где проскочил через большую террасу в полный великолепных растений сад, окружавший виллу, которую они с Маршей снимали на одном из маленьких островов недалеко от Лантау.
В саду он вдохнул полной грудью солёный морской воздух и набрал номер Салли.
Стрелы Амура
I
Салли жила на ранчо с тех самых пор, когда Стив только начал вкладывать деньги в недвижимость, и, хотя в Блюграссе земли уже по тем временам стоили недёшево, он не стал слушать предостерегавших его от чрезмерных трат Маршу и Эндрю и с тех пор ни разу не пожалел об этом.
Два конезавода и внушительное и обширное хозяйство с командой специалистов, отлично знавших своё дело и преданных Стиву так, что можно было бы написать роман про утраченные навсегда ценности жизни, были лучшим подтверждением силы его интуиции.
Салли уже много лет была на ранчо чуть ли не за главную. Да и внешне она была настоящим литературным персонажем: вылитая Мамушка из «Унесённых ветром» — толстая, словоохотливая, острая на язык. Два её сына-оболтуса учиться не хотели, но Салли оказалась той ещё штучкой, не дала им свернуть на кривую дорожку и после нескольких лет беспощадной войны всё-таки добилась своего.
Её старший с той поры работал на конезаводе конюхом, а младший уехал и подвизался в Голливуде, где снимался в массовках.
— Хоть не наркует, слава Христу, — вздыхала Салли, когда говорила о нём.
II
Салли обожала Теда и терпеть не могла Мелиссу.
«Хорошая женщина наша Салли, но совсем не разбирается в людях», — говаривал по этому поводу Стив, но Салли стояла на своём.
— Тедди — мой третий сыночек, — разглагольствовала она, когда сиживала со Стивом за рюмкой обожаемой ею анисовой водки. — Спокойный, уравновешенный, не то что твоя вертихвостка. Чего головой крутишь! Избаловали вы её, оба!
Объявившись на экране и увидев Стива, она сразу произнесла целую речь о том, что хозяин на то и называется так, чтобы показываться перед работниками хотя бы раз в год, а не исчезать навсегда.
— Слышала, ты ездишь всё время по миру, мог бы и сюда заглянуть, — пеняла она мерившему шагами пространство среди бананов и цветущих кустов Стиву. — Тем более что у нас тут тоже кое-что произошло.
— Что именно, Салли? — нетерпеливо спросил Стив.
— Наш Тим подрался с заезжими гопниками, и они подстрелили его. Лежит теперь в госпитале, и полиция вроде ведёт расследование, да что-то непонятно всё. То ли гопников этих не было, то ли были — неизвестно. Тим темнит чего-то, даже полицию не он позвал, а продавец из магазина, что на бензоколонке, когда увидел, что машина стоит брошенная у дороги, а его самого нигде нет. Копы потом в госпиталь приезжали и вели с Тимом беседы.
Она снизила голос до шёпота:
— А у нас говорят, что история про гопников — враньё, а на самом деле Тим подрался с парнем нашей Молли, которого Майклом зовут. Да ты же знаешь, как его зовут, совсем я с ума сошла на старости лет, — засмеялась она и продолжила тараторить: — Тим подрался с Майклом, когда вёз его до автобусной остановки. Его дружбан Фрэнки, ты его знаешь, сказал полиции, что парень твоей Молли, то есть Майкл, позвонил ему в то утро с телефона Тима и сообщил вроде, чтобы Фрэнки забрал Тима от старого дома, что подле больших деревьев. За ними ещё пустошь, и змей на ней полно, не к ночи будут помянуты эти твари, и с чего их Господь выдумал, не пойму, да кто я такая, чтобы в его дела вмешиваться, но всё же. А Фрэнки, когда за ним приехал, нашёл его раненым. Его аккуратно так кто-то подстрелил, сначала в одну руку, потом в другую, с двух сторон в одно и то же место, с точностью до дюйма. С ума сойти, вот это глаз! Да разве гопники на такое способны? И полиция считает, что Тим всю историю про них выдумал. А вот зачем выдумал — непонятно. Джесс, ну это жена Тима, в сплетни не верит и говорит, что Тиму просто все завидуют. Да что тут скажешь, завидуют, конечно. Тим не сильно выпивает, и жену уважает, и вообще в дружках у Теда ходит уже давно. Но историю-то со стрельбой всё равно не отменишь. Была стрельба. И стреляли не только эти, не пойми кто, но и Тим в обратку стрелял из дробовика!
— В кого стрелял? — спросил Стив.
Салли перевела дух и заговорила совсем тихо:
— Фрэнки считает, что в Майкла. Наш Тим, говорит, совсем с катушек съехал. Приставал, говорит, к парню. И мне кажется, что Фрэнки говорит правду. Я как вспомню его синие глазки и улыбку лучиками, так…
— А что, этот Майкл из красавчиков? — прервал Салли Стив.
— Почему ты спрашиваешь? Ты что, его не видел?
— Нет, Салли, не видел.
— Ну и ну! Вот это да! Вот это семейка! У дочери жених, а папаша его даже не видел! Да если бы мой Ронни…
— Салли! Ты отличная мать, но у меня мало времени. Потом расскажешь про Ронни. Так что, парень так хорош собой?
— Майкл-то? О мой бог! Он же ангелочек, который спустился с небес, чтобы обрадовать нас всех своим появлением. Я как его увидала, так теперь и молюсь за него. Так и говорю Господу во время воскресной службы и не только. Господь, говорю, проследи за своим ангелочком, чтобы его ненароком кто не обидел, а то у нас тут, говорю, сам знаешь, сколько сукиных сынов бегает. Неровён час, пристанут к нему или обидеть захотят! Да я бы и сама не прочь, будь помоложе. До чего же хорош, ах, до чего…
— Понятно. То есть и ты, Салли, считаешь, что Тим приставал к нему?
— Чего не видела сама — о том не буду говорить с уверенностью, но всё может быть. Соблазн такой красотой не всякий выдержит, да ещё в наш испорченный век. Как откроешь Интернет — там такая срамота, что не знаю, как мы все ещё существуем, вот у мужиков крышу-то и сносит. А Майкл-то не промах оказался! Показал, кто тут настоящий мужчина!
— А Тед где был в это время? Почему не проводил парня?
— Так Майкл-то не разрешил! Тедди хотел его проводить, но ничего не вышло. Они долго болтали в то утро возле ворот, Тед всё уговаривал Майкла, но так и не уговорил и ходит с той поры, как в воду опущенный. А сейчас и вовсе улетел, хотя соревнования уже на носу.
— Салли, я всё понял. У меня к тебе просьба. Скинь мне номер Тима, он у меня в другой трубке есть, а здесь нету. О нашем с тобой разговоре — молчок.
— Конечно-конечно. Твоя Салли не первый день живёт. А ты не приедешь?
— Обязательно приеду, Салли.
— Опять обманываешь. Ну да ладно. Вам, богатеньким, видней, как жить. Береги там себя.
Стив перевёл дыхание и огляделся вокруг так, будто впервые видел окружавший его пейзаж.
Затянутый дымкой горизонт был до отказа запружен яхтами, джонками и моторными лодками, довольно далеко в небесах сновали по своим делам вертолёты, в нос бил терпкий аромат богатых йодом водорослей, и в нём улавливались оттенки рыбного запаха — вездесущего спутника местных шхун.
По ухоженному песку рукотворного пляжа семенил в сторону воды краб, а из зоны спа доносились еле слышные в этой части сада звуки местного струнного инструмента. Стив прислушался. Да. Точно. Его ожидали на очередной сеанс массажа.
Он прошёл обратно по покрытой мелким галечником дорожке и, присев на небольшую деревянную лавку, дождался, пока Салли скинет ему номер телефона.
III
— Тим, привет. Это Стив.
— Какой ещё чёртов Стив?
— Тот самый, который Дженкинс.
— Ни фига себе! Стивви? А здесь номер незнакомый высветился, думаю, кто это?
Стив проигнорировал реплику Тима.
— Ты приставал к парню, — сказал он. — Не отнекивайся, я точно знаю, что приставал, а он тебя за это подстрелил, как куропатку. Разговор останется между нами, но не в твоих интересах скрывать от меня правду. Усёк?
— Усёк, — помрачнел Тим.
— Я слушаю, Тим.
— Я подумал, что он педик.
— Почему? Он дал повод?
— Д-да, хотя нет. Нет, не он. Короче, я подумал, что он дал повод, а потом понял, что не он.
— А кто? Не молчи, Тим. Расскажи всё, что знаешь.
— Ты меня уволишь?
— Я же сказал, что разговор останется между нами. За что же мне тебя увольнять? Работник ты хороший, а остальное никого не касается. Говори!
— Короче… когда он сел в машину, чтобы уехать, твой Тед подбежал и… ну… как его, короче, он его поцеловал, короче… прямо в губы. И тот в ответ ничего ему не сделал: в морду не дал, не выругал — ничего, короче. И даже вроде ответил тем же, а может, и нет. А Тед в любви ему признавался и хотел с ним уехать, но ничего у него не вышло, парень его, короче, не взял. И когда мы поехали, я… короче, я подумал, что тоже могу сорвать кайф. Очень уж парень красивый. Красавчик! Ну и нежный такой, как девушка, разве я думал, что он мне по морде съездит, и что у него пистолет окажется, и вообще… Короче, он меня сделал по полной… Я… я… в полном дерьме!
— То есть, раз он тебе отказал, ты сделал вывод, что педик здесь не он, а Тед?
— А что, вывод, по-твоему, неправильный?
— Я задал вопрос, Тим.
— Ну да. Хотя не то чтобы да, а… Я тут сейчас лечусь и не работаю, поэтому у меня есть время подумать. И вот я подумал, что не то чтобы Тедди был педиком, нет, он просто так же, как и я, захотел того парня. То есть, когда кто-то рядом с тем парнем, он начинает вести себя как педик, вот как я думаю. Потому что наш Тедди же не педик. Никто за ним этого не замечал: ни я, ни парни, ни Салли. Он, конечно, подкаблучник, и девушке своей позволял рога ему наставлять, но не потому, что он педик, нет. Просто он слабак, или потому, что богач, вас, богатых, и не поймёшь, почему вы иногда себя странно ведёте. Можешь и у Салли спросить, она всё про Тедди знает. Всё с ним нормально, короче. А вот рядом с тем парнем, ну, с Майклом, он стал как тряпка. Весь стал как варёная брюква. Короче, парень и его сделал так же, как потом меня. Только не пулями, а стрелами Амура, вот.
— Стрелами, значит.
— Ну да.
— Давай договоримся, Тим. Ты забудешь о нашем разговоре и, если кто-то ещё скажет про Теда, заткнёшь ему рот. Усёк?
— Усёк.
— Полиция закрыла расследование?
— Да. Я-то претензий не имею ни к кому. Гну свою линию про гопников, так что дела никакого и нет.
— Забудь обо всём. Это лучшее, что ты можешь сделать. Ты понял меня?
— Стивви…
— Что?
— Я-то закрою, а вот твоему Теду будет трудно. Мне уж точно было бы трудно на его месте. Он такой, этот парнишка, такой…
— Тед уже закрыл эту тему. И ты закрывай, пока я добрый.
— Понял, Стив.
— Выздоравливай.
Больше Стив никому звонить не стал. Походил кругами по благоухавшему пряными запахами саду, а вернувшись на виллу, распорядился подготовить самолёт и запросить разрешение на вылет как можно скорее.
IV
Когда Стив вернулся, Марша, явно раздумавшая принимать солнечную ванну, с поджатыми в обиде губами и айпадом в руках сидела на диване и своим видом напомнила ему домашнюю собаку с плохим характером. Такая и не бросит никогда, и в то же время к месту и не к месту не забудет показать свой независимый норов.
— Несмотря на то что я не разговариваю с тобой, один вопрос у меня всё же есть, — снимая с переносицы очки для чтения, заговорила она. — Что означает твоя поспешность? Видишь, я даже готова отложить свои обиды ради разговора. Дети, как ни странно для тебя, возомнившего себя лучшим из отцов, для меня важнее примитивных склок. Я повторюсь. Что означает твой отъезд?
— То, что у нас крупные неприятности, — коротко ответил он и уехал, оставив её в тягостном недоумении.
Она хотела было позвонить родителям, но не решилась. Мало ли, что имел в виду Стив, когда сказал, что у них неприятности. Всё-таки за годы жизни с ним она кое-чему научилась.
Не суетиться сразу, к примеру…
«Я буду долго лететь, а значит, долго думать. И это хорошо. Расставлю по полкам всё, что происходило в последние месяцы, потом свяжу расставленное воедино. У тебя всегда получалось, парень, получится и на этот раз».
Стив почувствовал, что лоб и ладони у него вспотели, как когда-то очень-очень давно. Тогда, когда под руководством дона Паоло он впервые должен был застрелить человека.
— Не дрейфь, сынок, — дребезжал над ухом четырнадцатилетнего Стива тихий говорок дона. — Трудно только в первый раз. Если не попадёшь в этого сукиного сына, я буду вынужден пристрелить тебя. Не потому, что ты мне не нравишься, нет. Я буду обязан отдать приказ убить тебя, исходя из собственных принципов. Не подведи, сынок, а то я не очень-то настроен на твою гибель. Она кажется мне преждевременной, клянусь Мадонной. Если же твой выстрел окажется удачным, вечером получишь в награду женщину, и она сделает тебе минет. Ты знаешь, что такое минет?
Стив кивнул. Он знал, что такое минет. Видел в журналах и порнокомиксах, которые дарили ему парни, смотрел порнослайды, слушал их рассказы.
Он таки убил тогда дрожавшего мелкой дрожью у стены из рифлёного железа бедолагу. Выстрелил без промаха прямо ему в лоб.
Хорошо, что по распоряжению дона тому парню завязали глаза.
— Пусть не сталкивается взглядом с жертвой на первый раз, — проскрипел он. — Так вернее будет.
Давно это было. Жарким калифорнийским летом шестьдесят чёрт-его-знает-какого-года.
Нет, Стивви, ты путаешь. Это был семьдесят второй.
Откуда эти воспоминания вдруг? Пошли вон! Не об этом сейчас надо думать, Стивви. Чёрт возьми, твои дети вот-вот перегрызут друг другу глотки из-за него!
Тебе объявили войну, Стивви!
Войну, которую ты можешь проиграть!
Вот обрадовался бы дон Паоло…
V
Он отдышался, подумал ещё немного и набрал номер Джанни. Не в фейстайме, а обычным способом. Иногда лучше не видеть друг друга, и сейчас был именно тот случай.
— Алло? — услышал он делано оживлённый голос.
— Ты предал меня, Джан.
— Не понял?
— Заткнись и слушай. Ты всегда был предателем и всегда завидовал мне самой чёрной завистью. Но мне наплевать. И на твои качества наплевать, и на сам факт предательства. Понял, что я имею в виду?
— Нет. Очень мудрёно для меня.
— Ничего, поймёшь постепенно. Мне также наплевать на всё то, что может произойти с молодыми людьми в процессе накопления ими жизненного опыта. Я не вчера родился и знаю, о чём говорю. Мне наплевать, кого Тед трахнул в жопу. И даже если в эту самую жопу трахнули его, мне наплевать и на это! Но, учитывая, кто именно вышел на тропу войны с твоей, между прочим, подачи, с моими детьми может случиться нечто выходящее за рамки здравого смысла. Так вот, Джанни-макаронник, если это «нечто» всё же случится, я убью Майкла на твоих глазах. Так ему и передай от меня. Следом я уничтожу тебя, но после смерти Майкла тебе будет всё равно, сохранил ты свою жалкую душонку живой или нет. В твоих и его интересах — чтобы всё шло, как идёт. Ты меня слышишь, мать твою?!
— Не думаю, что твои опасения имеют основания. Всё идёт нормально, всё хорошо. Молли, конечно, слегка расстроилась, но она девушка сильная, справится. Про Тедди вообще можешь не беспокоиться. Там не дошло до… ну, ты понял, — мягко, почти кротко ответил Джанни.
— Молись об этом, — сказал Стив, прежде чем отключиться.
Джанни отложил смартфон и погладил вспотевшую лысину. Надо же! Стив всегда был прагматиком, остался им и на этот раз.
— Угрожает? — спросил, по-прежнему не оглядываясь, Вишня.
— Не твоё дело, — огрызнулся Джанни и подумал, что ему порядком надоел этот ставший внезапно агрессивным индюк.
Он прошёл к барному столику, плеснул себе виски и поморщился, заглатывая обжигающую жидкость.
«Ты слишком много пьёшь, макаронник», — сказал он себеи уже совсем не удивился, когда за входными дверьми появилась взлохмаченная голова Теда.
— Открывай, — приказал он Вишне. — И не лезь не в своё дело, а то я разозлюсь по-настоящему. Мне здесь с головой хватает этих двоих, и ты точно будешь лишним.
Визит Теда оказался на удивление мирным. Он вёл себя тихо, даже застенчиво, попросил прощения за то, что приехал без приглашения, подивился на спящую Мелиссу и, явно стараясь не вызывать подозрений или излишнего любопытства, осторожно осведомился о Майкле.
Ответ Джанни был немногословным.
— Он уехал, и я не знаю куда, — разведя руками, сказал он, предложил Теду выпить, получил отказ, затем спросил, заберёт Тед сестру или оставит у него в доме до приезда Стива.
— Папа приедет через неделю, не раньше, — засмеялся Тед. — А-а, я понял, это ты так пошутил насчёт папы.
— Нет, — возразил Джанни. — Я не пошутил. Твой отец в дороге и прибудет уже к утру.
— Что-то случилось? — нахмурившись, спросил Тед. — А-а, так об этом мне, наверное, и хотела сказать мама. Я получил от неё несколько сообщений, но не стал их читать. И на её звонки не ответил. Что случилось?
— К примеру, сестра твоя лежит здесь, потому что у неё стресс из-за того, что её бросил её парень, — пустился в рассуждения Джанни. — Чем не причина для внезапного приезда?
— Он звонил мне, а я не стал ему ничего говорить, — сказал Тед. — Подумал, что объяснюсь, когда сам всё разузнаю. Я не знал, что он вылетел сюда. И зачем? Сегодня у него там торги, он как раз собирался их посетить, просто потому что решил поймать кайф участия в торгах лично. Там выставляют редкую вещь, то ли двенадцатый, то ли четырнадцатый век, я точно не помню…
Джанни понимающе кивнул.
— Ты оставил своих лошадок? — в свою очередь, спросил он.
— Я прилетел специально, чтобы поговорить с Молли. У меня к ней важное дело. Но это только моё и её дело, и оно никого не касается. Вот когда поговорим, тогда я буду готов отвечать на расспросы и вообще разговаривать с кем бы то ни было, в том числе и с отцом.
И застенчиво улыбнулся.
— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Джанни, отметив про себя, что характер Теда высвечивается постепенно, в таких вот заявлениях про готовность «вообще разговаривать».
И с чего это все решили, что он слабак?
— Да. Пожалуйста, помоги мне увезти Молли домой.
— Конечно, — с готовностью согласился Джанни. — Вызовем вертолёт, я как раз собирался это сделать.
— В этом нет необходимости. Я отвезу Молли на её квартиру и присмотрю за ней.
— Как скажешь, — не стал настаивать Джанни.
VI
С Мелиссой, конечно, пришлось повозиться, и Джанни отпаивал её водой, даже дал нашатыря, потом проводил до припаркованного на площадке перед домом спортивного автомобиля Теда.
— Не верю, что эти двое убрались, наконец, — сказал он, проследив глазами за отъезжающим автомобилем. — Как ты думаешь, о чём мальчишка хочет поговорить с сестрой?
— Моё мнение всё-таки понадобилось? — иронично спросил Вишня.
Джанни молча взглянул на него.
— Будут делить Майкла, — сменил тон Вишня. — Как ты думаешь, шеф, между ними было что-то?
Джанни повернулся и снизу вверх посмотрел на возвышавшегося над ним тёмной горой Вишню.
— Я про Тедди и Майкла, — блудливо улыбнулся Вишня.
— А хрен его знает, — задумчиво протянул Джанни. — Я бы не был в этом заинтересован.
— Почему?
— Стив сегодня пригрозил мне по телефону. Сказал, что уничтожит Майкла, если из-за него у его драгоценных детей снесёт башню.
— Х-х-ы, — ухмыльнулся Вишня. — У них уже снесло. Что ж. Война так война.
— Болван ты, Вишня, — сказал Джанни. — Если Стив объявит нам войну, никакие парни не помогут. И вообще никто не поможет.
— Ладно, шеф. Я рядом, если что, — пробурчал Вишня, удаляясь в глубину комнаты.
Было видно, что слова Джанни не убедили его.
Не время
I
Тед вёз Мелиссу на её квартиру. На улицах зажглись первые вечерние огни, фигуры людей и машины стали обретать неясные, размытые очертания, а в воздухе заметно посвежело. В дороге Мелисса полностью пришла в себя, но восстановившееся самочувствие не улучшило её настроения, и, мрачная, как грозовая туча, она уставилась в окно и не изменила своего поведения до самого конца.
Тед тоже молчал. И заговорил, только когда они вошли в просторный светлый холл оформленной в экологическом стиле квартиры Мелиссы.
— Молли, у меня срочное дело к тебе, — сказал он, наблюдая, как Мелисса скинула сапоги, бросила на длинную деревянную скамью сумочку и пиджак и, на ходу стащив с себя юбку и кофту с крошечными перламутровыми пуговками и оставшись в одном белье, пошла в сторону ванного помещения.
На слова Теда она не обратила ни малейшего внимания.
— Ты похудела ещё больше, — крикнул он вслед. — Похожа на копчёную сардину.
— На кого? — возмущённо переспросила Мелисса, выглянув из ванной. — На сардину? Да ты на себя посмотри, жирдяй!
— У меня крепкое телосложение спортивного типа, — сказал Тед, подошёл к ванной вслед за Мелиссой и притулился у косяка крытой матовым лаком деревянной двери. — А ты похожа на гладильную доску. Я бы с такой не замутил.
— Конечно, — открывая воду, чтобы наполнить круглую, встроенную в пол ванну из цельного природного камня, заметила Мелисса. — Твои толстозадые крашеные тёлки такие сексуальные, что сразу же хочется спросить: «А что вы ели вчера на ужин, мисс Совершенство, — крылышки под соусом табаско или банку арахисового масла»? И вообще, спасибо, что подвёз, было, как говорится, приятно пообщаться, а теперь я буду принимать ванну, а вы, мистер Крепкое Телосложение, поезжайте куда хотите. Хоть на край света.
— Как ты гостеприимна.
— А ты — настоящий джентльмен. Особенно в свете последних художеств. Знаешь, Тед, я сейчас должна отдохнуть и меньше всего хочу делать это в твоём обществе. И вообще, чего тебе от меня надо?
— Надо поговорить, Молли… — снизив голос почти до шёпота, сказал Тед.
— О боже, — закатила глаза Мелисса.
— Я не уйду, пока ты не выслушаешь меня. И я не виноват, что ты не в настроении.
— Какой же ты зануда, Тедди. Неужели нельзя отложить разговор? Ты что, не видишь, что я устала, что у меня стресс, что я в отчаянии, в конце концов?! Майкл уехал и, кстати, не сильно обещал вернуться, а ты ничего не сделал, чтобы его остановить. Теперь ещё заявляешься ко мне с разговорами. Я жду приезда папы, потому что на него вся надежда. Тебе ничего нельзя пору…
В это время на скамье среди брошенных вещей заверещал смартфон.
— Это мама, — прервала саму себя Мелисса. — Иди ответь ей, а я быстро приму ванну и, так и быть, выслушаю тебя, чёртов зануда.
И, толкнув Теда обеими руками назад, быстро захлопнула дверь и заперла её изнутри.
Тед молча посмотрел на дверь, затем взял смартфон и поговорил по фейстайму с Маршей. Сказал, что всё в порядке, что он и Молли дома, что она принимает ванну, потом они поболтают и он поедет домой. Да, он останется в большом доме. Да, ехать далеко, но он хочет именно туда. Ладно, может быть, он заночует у Молли. Да, она уже полностью пришла в себя. Что? Нет, ма, не переживай, она не наркоманка, а просто дура. Ладно, ладно, он не будет выражаться. Нет, пусть папа не звонит, он потом сам позвонит ему. Да, он в курсе, что папа летит домой, и тоже не понимает, к чему такая спешка.
Разговор с Тедом ненадолго успокоил Маршу. Заставив себя откинуть гордыню, она перезвонила Стиву и, по-прежнему сохраняя ледяную невозмутимость, сказала, что всё в порядке, что дети вместе, что они дома у Мелиссы и, кажется, Стив напрасно паникует.
— Я не паникую, — сказал Стив.
— Кто-то недавно сделал заявление, что у нас крупные неприятности. Или мне приснилось? — ядовито спросила Марша.
— Да, я сделал заявление. И — да, у нас крупные неприятности. Но я не паникую, — повторил Стив и отключился.
II
Задумчиво глядя на бесшумно сновавших по апартаментам помощниц и уткнувшуюся в нетбук секретаршу, Марша думала о том, что, несмотря на разговор с Тедом и невозмутимость Стива, в её душе спокойствия почему-то нет.
Вспомнился тот случай в Лондоне, когда Стив тоже внезапно уехал, сказав ей, что у него неприятности.
Да, он буквально так и сказал: «У меня неприятности, дорогая», и её жизнь потом пошла кувырком.
Сейчас Стив выразился несколько иначе.
«У нас неприятности», — сказал он.
Что он имел в виду под обобщением «у нас»?
Из её головы не шло выражение лица Стива, когда он, внезапно замолчав, уставился в одну точку.
Что означал его взгляд?
Конечно, потрясение, что же ещё!
А что именно так потрясло её хладнокровного мужа?
Марша подумала о романе Агаты Кристи, как же его… в его экранизации ещё играют все звёзды начала шестидесятых — Лиз Тейлор, Ким Новак, Кэри Грант…
А, вот.
«Зеркало треснуло»!
«У неё сделалось такое лицо», — сказали о героине, которую играла Лиз Тейлор и чьё имя Марша никак не может вспомнить!
Вот и у Стива сделалось ТАКОЕ ЛИЦО!
— Беатрис, закажите билет на ближайший рейс до Нью-Йорка, — распорядилась она. — И помогите мне собраться.
III
Стив набрал было номер Мелиссы, чтобы заставить Теда пообщаться, но тут же сбросил вызов. Сын явно не желает с ним говорить и, даже если возьмёт трубку, будет, скорее всего, лгать, как он только что лгал матери, а до этого лгал ему.
А в том, что Тед лгал, у Стива не было никаких сомнений.
О мой бог, как долго лететь! Какого чёрта его понесло в этот ужасный Гонконг? На кой чёрт ему понадобились китайские древности на этих грёбаных аукционах? Что, некому было их приобрести для тебя, Стив Дженкинс, специалист по холодильным установкам?
Он попросил поставить на время полёта боевики. Как можно более шумные, как можно более зубодробительные. И чтобы шли подряд, один за другим.
Пусть зубодробительное кино идёт фоном, пока он будет думать под смачные хрустящие звуки, доносящиеся с экрана.
— Дайте мне виски. Побольше и без льда. А, да, вот ещё что. Морис, принеси-ка мне пудры. Позарез необходимо взбодриться.
Стив почти не употреблял наркотиков, будучи в семье дона Паоло, хотя зелья было полно: начиная от травы и заканчивая отборнейшим коксом, нет, горами кокса. На коксе сидели все — от дона Паоло до последней шестёрки у ворот виллы, но, как ни странно, дон не стал настаивать на том, чтобы Стив нюхал дурь наравне с другими. Подобное снисхождение всегда удивляло Стива, но понять ход мыслей дона подчас не смог бы даже Господь Бог, и Стив решил не заморачиваться. Не настаивает — и отлично.
Он и занюхал впервые как следует, когда уже родилась Мелисса. И употреблял только в компании с парнями и на острове и почти никогда — в другой жизни.
Он хотел было подойти к столику, на котором змеились готовые к употреблению дорожки, но не смог. Внутри уже всё клокотало, и Стив показался себе исторгающим лаву вулканом, дырой, из которой извергаются наружу потоки страстей и вылетают раскалённые бомбы неудовлетворённых амбиций. Конечно, неудовлетворённых, если даже эта сволочь Джан позволил себе бунт, не испугавшись последствий, что могло означать лишь одно: место Стива в их тандеме осталось в прошлом.
Это всё из-за него, правда, Стив? Он вселяет уверенность поначалу, да, Стив? Даже Джан в себя поверил, да, Стивви?
Чёрт, чёрт, чёрт, как это переварить?!
К концу полёта Стив выпил бутылку неразбавленного виски, ещё раньше отключил успевший быстро надоесть экран и всё время уговаривал себя прекратить истерику.
На столике орехового дерева так и остались нетронутыми аккуратно выстроенные дорожки.
Не время порхать в облаках эрзац-реальности, Стивви. Ангел вышел на тропу войны, и тебе надо согнать его оттуда, пока не поздно.
Спасительный сеанс
I
Большое гостиничное лобби было заполнено до отказа, и Майклу даже стало не по себе от мельтешения лиц и беспрерывного гула голосов. Туристы, крикливые дети, люди с лишним весом, многие из которых передвигались в инвалидных колясках, любители путешествовать налегке, провинциалы, охваченные желанием поглядеть на местные достопримечательности, школьники и студенты.
Отдельно толпились шумные туристы из Китая.
«Куда они все едут?» — думал он, оглядывая холл в поисках хотя бы одного хорошенького женского личика и одновременно пробираясь к рецепции, где уставший администратор, небрежно скользнув взглядом по его очкам и шапке, жестом фокусника выдал ему карточку от номера на седьмом этаже.
— Там есть тараканы? — спросил Майкл.
Администратор удивлённо посмотрел на задающего необычный вопрос юношу и получил в ответ лучезарную улыбку.
Отлакированная профессиональной необходимостью ответная улыбка мгновенно засветилась искренностью.
— Хотите карандаш? — спросил он. — У меня есть специальный карандаш — намажете им углы, и твари передохнут. Если вы их обнаружите, конечно.
— Есть шанс не обнаружить? — по-прежнему лучезарно улыбаясь, пропел Майкл.
— Шанс всегда есть, — ответил администратор, демонстрируя умудрённость опытом и философичность мысли.
— Кто знает, может, вы и правы, любезный друг, — шутливо ответил Майкл, но карандаш тем не менее забрал и, поднявшись к себе, первым делом тщательно обработал все плинтусы и углы номера. Философское предсказание администратора оказалось пророческим, и за всё время пребывания в отеле Майкл тараканов так и не увидел.
Причина, по которой Майкл сделал остановку, была продиктована внезапно возникшей необходимостью спокойно поработать над очередным заказом. Он получил заказ по почте от одной канадской издательской фирмы, когда ехал в аэропорт. Он уже сотрудничал с канадцами и, закончив последнюю работу, твёрдо обещал себе больше никаких дел с ними не иметь. Владелец издательства был одним из тех занудных типов, которые становятся дотошными там, где этого совсем не требуется. Он патологически не был способен принимать быстрых решений и извёл Майкла бесконечными письмами с вопросами «по существу».
Но, как это и бывает с людьми подобного типа, буквально сутки назад он вдруг без комментариев принял последний предложенный Майклом вариант оформления и даже сразу оплатил его по электронному счёту, и не успел Майкл перевести дух, как получил новый запрос. И понял, что отказаться от сотрудничества, как он намеревался ранее, не сможет, потому что никакое занудство и ничья дотошность не могли удержать его от соблазна создать серию цветной графики на космическую тему и воплотить таким образом собственные представления о том, как выглядит космос.
Чтобы никто и ничто не отвлекало его от работы, Майкл решил прожить пару-тройку дней в аэропортовской гостинице. После обработки номера он вывесил табличку с просьбой убрать у него, а сам съездил за органическими помидорами и яблоками и, присовокупив к ним несколько бутылок дорогой воды, вернулся в гостиницу, чтобы уже не выходить оттуда до окончания выполнения заказа. В номере он тщательно вымыл все помидоры и яблоки, разложил их на полотенце, принял душ и, порывшись в аккуратно переложенной из рюкзака в шкаф одежде, достал оттуда белую майку-алкоголичку и свободно скроенные лёгкие штаны. И, испытывая радостное, схожее с эротическим по остроте чувств возбуждение в предвкушении предстоящей работы, засел за нетбук, но вместо того чтобы начать работать, неожиданно для себя набрал Мелиссу.
II
Если бы Стив знал, как близок к реальности в своих мыслях в момент, когда подумал, что ангел вышел на тропу войны, он бы в который раз сказал, что нет на свете чувака умнее него. Потому что как раз в то время, когда Стив подумал об ангеле, зажёгшиеся по настройке на определённый час лампы в квартире Мелиссы освещали самую неприглядную картину из всех неприглядных картин на свете.
Тед душил сестру.
— Х-р-р-р, — хрипела Мелисса, из последних сил пытаясь ослабить охвативший её шею пояс от её же халата, который Тед накинул ей на шею, когда она, возмущённая его требованием «отдать ему Майкла», назвала его «грёбаным ничтожным придурком, который всегда был придурком, и ни время, ни отцовские деньги не смогли этого изменить».
— Ты кретин, — закричала она, когда Тед, дождавшись её выхода из ванной, буднично сделал ей предложение отдать ему Майкла. — Ты даже не мужик, поэтому Сьюз изменяла тебе направо и налево! Она переспала со всеми твоими конюхами, чёртов придурок, даже с сыном Фрэнки, этим обдолбанным дебилом, даже с ним! Ты бегаешь по ранчо увешанный в-о-о-о-т такими ветвистыми рогами, ты подпираешь ими небо, нет, ты буквально дырявишь ими небо, и все знают об этом. Сьюз и бросила тебя потому, что ты — рогатый подкаблучник. Она по сей день смеётся над тобой. Я не верила ей, когда она сказала, что ты, наверное, латентный гомосексуал, а теперь понимаю, что да! Да! Да! Гомик! Грёбаный гомик! О мой бог, как же я могла отпустить его к тебе! Идиотка, идиотка!
— Я не гомик, — побледнев, сказал Тед. — Я просто не любил Сьюз, и мне было всё равно, с кем она гуляет. Мне всегда было всё равно.
— Да? А почему ты встречался с ней, если тебе, как ты говоришь, было всё равно? Тебе смеялись в спину, а ты терпел, потому что, видите ли, тебе было всё равно? Расскажи это кому-нибудь другому! Иди своим лошадям расскажи! И, чёрт возьми, не смей больше подваливать ко мне со своими гнусными предложениями. Я теперь понимаю, почему Майкл сбежал. Он сбежал от тебя! От твоих приставаний! Ты, ты, ты ещё хуже, чем наш дядя Эд! Ты…
Тут-то Мелисса и назвала его так, как назвала.
То ли её слова оказались для Теда каплей, переполнившей чашу терпения, то ли вся ситуация в целом, когда сестра даже не попыталась поговорить с ним, как он надеялся, «конструктивно», а сразу стала кричать и оскорблять его, — было уже неважно.
Он подскочил к ней, схватил конец пояса её банного халата, выдернул его целиком из широких хлястиков и тут же умело, как он тысячи раз проделывал с лошадьми, накинул его на её шею. Мелисса успела схватиться за пояс в последний миг перед тем, как хлястики скрестились за её спиной в смертельную петлю, и, путаясь в длинном подоле халата конвульсивно дёргавшимися ногами, вот уже несколько минут боролась за свою жизнь.
— Х-р-р-р, — хрипела она, пытаясь ослабить хватку стянутого с противоположных концов пояса, но страшная в своей неумолимости тень смерти всё больше и неотвратимее накрывала её своим ледяным крылом.
Душивший сестру Тед внешне оставался совершенно спокоен. Держа концы пояса и постепенно стягивая их всё сильнее, он вроде бы не собирался убивать Мелиссу, а только хотел проучить её, но на деле выходило как раз наоборот.
— Сука, — спокойно приговаривал он, слушая её придушенный хрип. — Почему ты не называешь меня медвежонком? И куда делась твоя игривая манера? А где наш всемогущий папочка? Почему не спасает тебя от логического и одновременно такого жалкого конца? Это же жалкий конец, да, Молли? Красавица Молли, такая уверенная в себе, такая ухоженная, с идеально эпилированным лобком. Сколько раз ты показала мне его сегодня — не сосчитать. Ты меня даже не стесняешься. Вся такая надушенная, такая соблазнительная. Готовилась к его приезду? Готовилась, это же видно, а теперь вместо любви будешь лежать мёртвая в луже собственных экскрементов. Смерть некрасива, Молли. Я видел, как умирают лошади, я знаю.
— Х-р-р-р, — хрипела Мелисса, и в её красивых глазах стыл предсмертный ужас.
Одно дело — умереть от рук ворвавшегося в дом маньяка или грабителя, и совсем другое — когда смерть приходит в образе твоего брата.
Медвежонок, что ты делаешь? Не убивай меня! Пожалуйста. Ты не можешь так поступить со мной! Это невозможно, Тедди! Где охрана, где папа, где все? Спасите меня! Спасите, ну пожалуйста…
Это невозможно — вот так умереть!
III
Приглашавший выйти в режим прямого общения в фейстайме либо через скайп сигнал прозвучал в тот самый момент, когда Тед практически придушил Мелиссу. И вольно или невольно сыграл отрезвляющую роль хотя бы потому, что Тед подспудно ожидал, что Майкл будет звонить. Для Теда звонок Майкла означал, что он сможет переговорить с ним, не нарушая условий их взаимного договора, а вроде бы случайно, по факту его нахождения поблизости, и с той минуты, как он переступил порог квартиры Мелиссы, он ежесекундно ждал звонка.
Когда рингтон прозвучал, он обрадовался, успев про себя попросить Всевышнего, чтобы это оказался Майкл, а не кто-нибудь другой, резко отпустил концы душившего Мелиссу пояса и бросился к широкому, сделанному из гладких, отполированных вручную досок столу, на котором вибрировал оживший смартфон.
Обессиленная борьбой Мелисса растянулась на полу.
Тед схватил смартфон, прочёл послание от Майкла, быстро отстучал ответ, бросившись к нетбуку, настроил его на общение и замер в ожидании.
На оставшуюся лежать на полу сестру он по-прежнему не обращал ни малейшего внимания.
— Майкл? — спросил он, когда на экране возникла знакомая красивая голова, и расплылся в счастливой улыбке. — Ма-а-йкл! Как же я рад тебя видеть!
— Привет, Тедди, — улыбнулся Майкл. — Ты у Молли в гостях, да?
— Да.
— А где она сама? Хочу поговорить с ней.
— Она… принимает ванну, — солгал Тед. — А я просто приехал. У неё же завтра защита, вот решил поддержать.
— Я понял. Позови её, пожалуйста.
— Сейчас, — с готовностью сказал Тед.
Он подскочил к распластанной на полу Мелиссе, невольно окинув взглядом её обнажившееся в пылу борьбы тело, присел на корточки и негромко спросил:
— Хочешь жить?
Мелисса молча закивала головой. В её глазах появился сильный страх.
— Прямо сейчас скажешь ему, что ты не будешь с ним встречаться, потому что вы не пара, и всё такое. Не мне тебя учить твоим женским штучкам. Если не сделаешь, как я велю, я всё-таки убью тебя.
Мелисса кивнула и параллельно попыталась запахнуть на себе халат, чтобы прикрыть наготу.
— Прикрываешься? — с усмешкой спросил Тед. — Значит, уже пришла в себя. Поднимай свою тощую задницу и иди к скайпу. Он зовёт тебя.
— Я не смогу пока громко говорить, а он может догадаться, по какой причине, — прошептала она.
— Скажи, что у тебя болит горло, — пожал крепкими плечами Тед. — Тоже мне, причина. Давай, пошли!
Он хотел было помочь ей подняться, но Мелисса отрицательно качнула ещё мокрой после ванны головой.
На её лице вновь отразился страх.
Тед усмехнулся, встал с корточек и вернулся к скайпу.
— Она сейчас подойдёт, — пообещал он, восторженно разглядывая Майкла.
IV
Мелиссе совсем не хотелось подходить туда, где, с трудом сдерживаясь, чтобы не прильнуть к экрану с поцелуями или ещё какими-нибудь глупыми действиями, ёрзал на широком стуле Тед. Ей было страшно. Подумать только, её брат, всегда добродушный, всегда терпеливый, всегда ласковый и такой родной, вдруг превратился в настоящее чудовище.
Ещё больше Мелиссу страшил Майкл. Ей казалось, что, как только она сядет перед экраном, он из виртуального станет реальным, протянет к ней свои красивые руки, а его длинные сильные пальцы вцепятся ей в горло мёртвой хваткой. Следом разлетится на мелкие куски экран, и Майкл, в лучших традициях фильмов ужасов, предстанет перед ней в полный рост, набросится на неё, начнёт кусать своими великолепными зубами и пить её кровь. А потом к нему присоединится Тед, и они вдвоём, урча от удовольствия, сожрут её плоть и обглодают кости.
Кошмарные мысли-видения Мелиссы были, скорее всего, связаны с перенесённым недавно стрессом, а возможно, и с кислородным голоданием, в котором, пусть и ненадолго, оказался её мозг. Вдобавок она была обессилена и мечтала только об одном — чтобы её оставили в покое.
— Ты идёшь или нет? — крикнул со своего места Тед. — Не ты ли мечтала, чтобы Майкл вернулся? Вот он, здесь, — а тебя нет и нет! Может, пошлёшь её в задницу? — спросил он, поворачиваясь к экрану. — Поболтаем друг с другом — и я свалю на хрен отсюда. Мне здесь не нравится.
Тед говорил и удивлялся смене собственного лексикона и манеры общения.
Откуда эти словечки и развязный тон, Тедди?
Ты ли это вообще?
— Отнеси ноут к ней, — прервал его размышления Майкл.
— Нет.
— Почему?
Тед пожал плечами. Просто — нет. Какая разница почему?
— Ладно, — сказал Майкл. — Тогда я отключаюсь.
— Чёрт с тобой, — неохотно протянул Тед, прошёл с нетбуком в руках к примостившейся у стены Мелиссе, выразительно прижал к губам палец и, присев рядом с ней на пол, развернул нетбук так, чтобы она видела экран.
— Привет, — услышала она, кивнула в ответ и попыталась улыбнуться.
Майкл больше ничего говорить не стал. Просто принялся разглядывать её, как разглядывают экспонат в витрине — долгим изучающим взглядом.
— Долго будете в молчанку играть? — не выдержал Тед.
Мелисса вздрогнула и виновато улыбнулась одними губами. В её глазах не было и намёка на смех, они по-прежнему были полны страха и отчаяния после пережитого ужаса. И она явно не хотела или не могла говорить.
— Тедди, — ласково обратился Майкл к Теду.
— Да?
— А расскажи-ка мне правду.
— О чём? — спросил Тед.
— О том, что тут между вами было. И не надо увиливать. Будь мужчиной, ладно?
— Хорошо, я готов «быть мужчиной», — заиграв желваками на щеках и от этого сразу неуловимо став похожим на Стива, сказал Тед. — Я хотел её задушить, но не успел. А теперь жалею об этом.
— О чём жалеешь, Тедди? Что не успел придушить сестру?
— А-ха, — коротко засмеялся Тед. — Это было бы прикольно. Но я жалею как раз о том, что во мне возникло столь чудовищное желание. Даже не знаю, что на меня нашло. Она сама виновата, Майкл. Я всего лишь попросил уступить мне дорогу. Сказал, что люблю тебя и что она не подходит тебе. А у неё язык как у змеи. Да, Молли? — обратился он к Мелиссе. — Ты же змея, признайся!
Мелисса кивнула. Нервное напряжение, в котором она пребывала, постепенно стало спадать, её знобило, а ещё ужасно хотелось пить.
Майкл многое мог и хотел сказать рыжеволосой девушке по ту сторону экрана, но понял, что, скажи он хоть слово, её сумасшедший брат задушит её сразу же, как только они останутся вдвоём.
Ты хочешь её гибели, Мигелито?
Нет-нет! Пресвятая Дева, нет!
— Она слушает тебя, Майкл, — прервал возникшее молчание Тед. — И я тоже.
— Молли, я звоню, чтобы сказать, что не люблю тебя, — не обращая внимания на Теда, сказал Майкл. — И никогда не любил. Надеюсь, ты простишь меня за обман.
— Я тебя тоже не люблю, — прошептала Мелисса.
— Вот и отлично, — вмешался Тед. — Она не любит тебя, ты не любишь её — какие тут ещё могут быть вопросы? Попрощайтесь друг с другом, голубки, а потом мы поговорим наедине. Мне надо кое-что сказать тебе, Майкл.
— Пока, Молли, будь счастлива, — послушно кивнув Теду, сказал Майкл.
— Пошёл в задницу, — прошептала она, и довольный итогом беседы Тед схватил нетбук, прошёл в другую комнату и, закрыв за собой дверь, зашептал, глядя в светящееся экранное окошко:
— Майкл, я не могу без тебя жить. Я так хочу тебя, как можно хотеть только любимую и желанную женщину, я никогда никого не буду так хотеть, я…
— Тед, — прервал его Майкл. — Я далеко, скоро буду ещё дальше, и мой тебе совет — не настраивай себя на скорое свидание. То, что я не люблю твою сестру, не означает, что я люблю тебя.
— Это не страшно, ты меня когда-нибудь обязательно полюбишь, — продолжил шептать Тед. — Я сделаю для этого всё. И я очень настойчивый человек, к твоему сведению. И терпеливый.
— Будешь ждать и десять лет, и двадцать?
— Если надо, всю жизнь буду ждать. Но мы с тобой будем вместе гораздо раньше, я уверен.
— С чего такая уверенность, Тедди-медвежонок?
— Когда ты так говоришь, у меня встаёт, — почти прильнув к экрану, прошептал Тед. — И я становлюсь сам не свой. Слушай, давай подрочим вместе.
Майкл вздохнул, как обычно вздыхают, чтобы продемонстрировать себе и другим тщетность собственных попыток устранения назойливой незадачи, грозящей перерасти в проблему, и заговорил, тщательно следя за интонациями, не говоря уже о словах:
— Тедди, не забывай, что у меня мама болеет, вообще-то. И мне, вообще-то, не до удовольствий. Я сейчас отключусь, а потом мы с тобой свяжемся друг с другом в спокойной обстановке и поговорим по душам. И всё скажем друг другу. Всё выложим как есть. Давай?
— Когда?
— Через пару недель, — солгал Майкл. — И… я сам тебя найду! Прости, что не предлагаю связаться раньше, — просто у меня совсем нет времени.
— А почему ты позвонил Молли? Ты же обещал, что бросишь её!
— Тебе я ничего не обещал. А позвонил, потому что почувствовал, что у неё проблемы. Интуиция. Слышал такое слово? Скажи мне спасибо: если бы не я, ты мог бы поздравить себя с почётным званием убийцы собственной сестры.
— Пусть не становится на моём пути, — со спокойствием всё решившего для себя упрямца ответил Тед. — Я не позволю ей мешать мне. Да и никому не позволю!
— Тоже мне, мститель из Эльдорадо, — весело рассмеялся Майкл. — Ладно, поболтали и хватит. Я спешу.
Тед хотел было продолжить разговор, но Майкл не позволил ему этого.
— Тедди, не надо. Я же попросил, — не терпящим возражений тоном сказал он. — Поезжай на ранчо или к родителям, не знаю… Куда хочешь поезжай. И жди, пока у меня появится время. Договорились?
— Майкл!
— Я спрашиваю — договорились?
— А если я откажусь?
— В смысле?
— Откажусь подчиняться и начну требовать немедленной встречи?
— Тедди, если ты не сделаешь, как я прошу, я никогда не встречусь с тобой. И не надейся, что сможешь меня найти. Когда Майкл Уистли прячется как следует, его невозможно найти. Поэтому не напирай, ладно? И ещё я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь.
— Какую? — угрюмо спросил Тед.
— Никогда не пытайся давить на меня. Со мной можно договориться только по-хорошему. И ещё я требую, чтобы ты попросил прощения у Молли.
Тед промолчал.
— Тед! Не слышу ответа.
— Позже, — заставил себя ответить Тед. — Только не сейчас, Майки, только не сейчас, прошу тебя.
— Обещаешь?
— Да.
Он был сильно расстроен, если не сказать больше, и даже не пытался это скрыть.
«Как жить без тебя? Ты знаком мне с детства, мы дружили, играли в индейцев, ты раскрашивал лицо белой краской и втыкал в кудри птичьи перья, и они падали и терялись в придорожной пыли, а мы смеялись и бегали наперегонки. Ещё мы сидели бок о бок над книгой с изображением Солнечной системы, и ты проверял мои знания по астрономии, а я боялся спутать очерёдность планет, чтобы не вызвать твою лукавую усмешку, и одновременно желал этого, чтобы посмотреть, как ты смеёшься. Мы ели мороженое из одного стаканчика, надкусывая его с двух сторон большими торопливыми кусками, и оно капало, но ты никогда не пачкался, в отличие от меня. Мы плавали в солёной океанской воде, учились владеть сёрфом, смотрели кино и играли в компьютерные игры. И мне хорошо только с тобой, потому что я люблю тебя».
А Майкл тихо радовался сквозь слёзы, сидя у погасшего экрана.
Ангел из лилового мира, ты впервые подарил кому-то жизнь, а не отнял её…
Разговор
I
В Нью-Йорке дул довольно сильный ветер, самолёт здорово трясло во время посадки, и Стив вышел на трап злой, с бледным лицом и тем настроением, которое Мелисса обычно обозначала как «ниже плинтуса». Вдобавок в смартфоне появилась Марша и с ледяным выражением лица, которое она, казалось, так и не сменила после последнего разговора, попросила подождать её в аэропорту.
Дело в том, что она приземлится буквально через час.
Да, она вылетела обычным рейсом.
— Я готова была лететь хоть транзитом, хоть в экономклассе, — сказала она так, будто речь шла по меньшей мере о подвиге.
— Разве это плохо? — поинтересовался Стив. — Уже вижу снимок в инстаграме с демократичной Маршей Дженкинс, спускающейся по эскалатору общего зала прилёта. Подруги захлебнутся от зависти. Прости, но я не смогу тебя подождать, дорогая. У меня дела. А тебя отвезёт Джеймс. Он встретил меня, поэтому останется ждать, а я возьму такси. Тоже хочу поиграть в демократию. Рад был видеть.
И быстро отключился, пока Марша молчала, ошарашенная его непривычным поведением. Где ожидаемые ею сожаления о ссоре, примиренческий тон и фонтан шуток? Где уверения в чувствах?
Стив даже не пытается сделать вид, что виноват.
Она набрала Мелиссу.
— Молли, ну наконец! Куда ты запропастилась, мы с папой не можем дозвониться уже не знаю сколько времени. Охрана при этом говорит, что ты дома и Тед был у тебя в гостях. Ты что, не поехала в университет?
— Я отключила всё, что могла, и со вчерашней ночи лежу пластом. Мне… нездоровится, — прошептала Мелисса.
— Слышу уже по твоему голосу. А ты доктора вызвала? Я сейчас позвоню Бенджамену.
— Нет, мама. Я не одна, здесь была Пат, я вызвала её ещё вчера, и Бен мне не нужен. Мне просто надо отлежаться. Я и Пат уже отпустила.
— Ну хорошо, хорошо. Мы с папой прилетели, правда… отдельно друг от друга. Думаю, скоро он будет. Я тоже уже еду. А где Тед? Противный мальчишка не берёт трубку!
Мелисса помолчала, потом с явной неохотой сказала, что понятия не имеет, где бродит этот дикарь.
— Что случилось, Молли? Скажи мне, дорогая. Ты же знаешь, я при любом раскладе попробую тебе помочь.
— Мы повздорили немного, и он ушёл.
— А могу я спросить о причинах вашей ссоры? Не уходи от ответа, Мо, я же должна знать.
— Мы поссорились из-за него.
— Из-за кого?
— Ма, ну что с тобой! Из-за Майкла, из-за кого же ещё!
— Не понимаю, Молли, какая связь между вашими отношениями с Тедом и этим молодым человеком? — спросила Марша. — Я ещё в Гонконге что-то такое уловила, но с твоим отцом невозможно общаться. Он или говорит загадками, или грубит мне!
— Не понимаешь, значит? О, я тебя сейчас обрадую. Тед втюрился в Майкла по уши и потребовал от меня, чтобы я уступила ему права на него.
— Что? Что ты такое говоришь, дорогая? Я не поняла тебя.
— Знаешь, ма, я вообще не хочу говорить на тему отношений этих двоих. Мне почему-то очень противно даже думать о том, что у них там произошло, на ранчо, что у Теда так снесло башню! Пусть милуются друг с другом до скончания времён, но только без меня, если можно! Только без меня!
— Молли, дорогая, не нервничай так, — то ли осудила, то ли пожалела дочь Марша. — Ты просто неважно себя чувствуешь и поэтому ошибаешься или неправильно поняла.
— Нет, ма, я всё поняла правильно, как мне ни жаль тебя разочаровывать.
— Погоди. Давай разберёмся. Тед что, прямо так и сказал, что у него что-то было с этим молодым человеком?
— Чтобы понять, что у Теда что-то было, как ты выражаешься, мама, с этим молодым человеком, не нужно ничего говорить. Всё видно невооружённым глазом, и это ужасно. Прости, я не могу больше говорить.
— Молли, ну что за фантазии! Ты только что оскорбила Теда, ты в курсе?!
Но Мелисса уже отключила свой смартфон.
Марша вновь набрала Теда. На этот раз он взял трубку, но попросил её позвонить позже.
— Тут папа приехал, мы как раз общаемся. Я потом тебе позвоню, — сказал он и тоже отключился.
— Едем к Молли, Джеймс, — отдала распоряжение вконец потерявшая терпение Марша, и машина, быстро набирая скорость, помчалась в сторону центра.
II
Стив передумал встречаться с дочерью сразу после общения с Маршей. Нет, Мелисса подождёт. Сначала надо выяснить, почему Тед лгал ему всё это время. Сначала сын, Стивви — инженер по холодильным установкам. Сначала сын, чёрт его дери!
Не глядя по сторонам и едва потрепав по загривкам исходящих радостью псов, он взбежал по широким мраморным ступеням на второй этаж и без стука вошёл в комнату Теда.
Небритый, с всклокоченной головой и хмурым взглядом, Тед лежал на кровати, уставившись в потолок, и из-за охватившей его впервые в жизни депрессии казался старше своих девятнадцати по меньшей мере лет на пять.
Подавив в себе невольно возникшую жалость, Стив задал мучивший его вопрос сразу, без обиняков:
— Тед, ты гей?
— Нет, — не высказав ни малейшего удивления, буркнул Тед.
— Не гей, значит, — кивнул Стив, делая вид, что не замечает охватившей сына апатии. — Тогда спрошу по-другому. Что это за разговоры насчёт Майкла?
— А ты, оказывается, знаком с ним, — оживился Тед и, свесив ноги с кровати, сел. — Может, расскажешь? Да, и ещё о том, что между вами произошло, не забудь рассказать, хорошо?
— С чего ты взял, что мы знакомы и что между нами что-то произошло?
Апатию Теда сняло окончательно. Он подскочил к Стиву и начал говорить в необычной для их отношений манере — дерзко, глядя ему в лицо.
— Я ничего такого не «взял», папа, — сказал он, сверля Стива взглядом. — Это Молли намекнула, а я просто задал вопрос.
Стив отметил про себя, что так смело Тед с ним никогда ещё не разговаривал.
«Неужели пары дней общения с ангелом хватило, чтобы ты повзрослел? Ай да Майкл!» — усмехнулся он, подумав, что изменения в поведении Теда не раздражают его, а, напротив, радуют.
Открытие удивило и окрылило его. Сын, оказывается, способен к активным действиям, а это значит, что всё не так плохо. Остальное не имеет значения. Остальное — инициация, мучительный выбор, расстановка непривычных в своей новизне акцентов, возмужание, в конце концов. Тед переболеет испытаниями и выйдет из них новым человеком.
— Папа, мне повторить свой вопрос?
— Ты выглядишь как дерьмо, — отозвался он. — Небритый, неухоженный. Салли плохо смотрит за тобой. Ей лишь бы болтать попусту.
— Салли ни при чём, па. Мне хреново, вот и всё.
— Почему?
— Потому.
— Ответ труса.
— Чёрт возьми, кто из нас трус — ты или я? — вспылил Тед. — Я первый задал тебе вопрос, но ты не хочешь отвечать. Мутишь воду только. Извини, но так не пойдёт.
— А ты осмелел, — заметил Стив. — Скажи, это общение с ним так окрылило?
— Я не буду отвечать, пока ты не ответишь на мой вопрос!
— Прежде я должен знать, что именно он тебе сказал. Прости, я не смогу ответить, пока ты не скажешь мне.
Тед взъерошил волосы, из-за чего вновь обрёл неуловимое сходство со Стивом.
— Вот я смотрю на тебя, — прищурившись, сказал он, — и у меня возникает подозрение, что у тебя тоже есть скелеты в шкафу.
— Скелеты? — усмехнулся Стив. — Ты пишешь роман?
— Хорошо. Спрошу по-другому, чтобы ты не придирался. Ты приставал к нему?
— Нет, я никогда не приставал к нему.
Отвечая, Стив подумал, что, если бы, к примеру, Майкл рассказал Теду о том, что произошло между ним и Стивом на острове, теперешний разговор был бы совершенно другим.
«Эх, Майкл, Майкл! Играешь в благородство. Задумал и здесь меня обставить? Ну что ж, я принимаю вызов», — решил он и заговорил, постепенно преодолевая невольно возникшее между ним и Тедом напряжение, связанное с отсутствием привычки общаться с сыном вот так, без обиняков, с глазу на глаз.
— Я не приставал к нему, — повторил он. — Я восхищался им, обожал его, преклонялся перед ним и сейчас преклоняюсь. Но я выбрал неправильную форму общения и всё испортил.
— Расскажи подробнее. Мне важно знать.
— Для него имеют значение твои чувства, Тедди?
— Они имеют значение для меня.
— Что ж, тоже ответ, — кивнул Стив. — Если в двух словах — я давил на него. Хотел усыновить против его воли, устроил за ним слежку, вмешивался в его жизнь — в общем, вёл себя как тиран. Он устал от меня, а я не пощадил в ответ его чувств. Был… груб с ним.
— А когда вы познакомились?
— Достаточно давно, чтобы накопить претензии друг к другу.
— Мама знает о нём?
— О мой бог! Конечно, нет!
— Ты скажешь ей?
— А ты?
— Это может ему навредить?
— Любая переданная без особой цели информация может навредить.
— Тогда я буду молчать.
— Правильный вывод, Тедди. Мне нравится ход твоих мыслей, не скрою.
— Ты поможешь мне найти его?
— А для чего именно ты хочешь найти его?
Тед растерялся.
На удивление лёгкий разговор с отцом, впервые в жизни лёгкий, впервые с той степенью взаимопонимания, о которой Тед безуспешно мечтал с самого детства, вдруг вышел на уровень предельной откровенности, и он явно не был к этому готов.
Ещё более к откровенности не был готов Стив.
— Давай потом поговорим, — вдруг свернул он разговор, и Тед облегчённо вздохнул.
Как это здорово, что отец понял его.
Они пожелали друг другу удачи, и Стив ушёл, мысленно благодаря бога за то, что Тед не видел выражения его лица.
Твой сын претендует на ангела, Стивви. И с чего это ты возомнил, что всё в порядке и ты разрулишь ситуацию?!
Ты оказался самонадеянным кретином, Стив Дженкинс!
III
— Так-так, — бормотал он, лихорадочно пролистывая в смартфоне отдельную группу контактов. — Коган и сыновья, Джейкобс и Джейкобс, Стефанович и партнёры… а, вот, детектив Мерфи!
Он набрал номер Мерфи, поприветствовал его парой дежурных фраз и спросил, как обстоят дела.
В ответ Мерфи сказал о совпадении. Оказывается, он буквально сейчас собирался звонить, чтобы сообщить мистеру Ролексу о проделанной работе.
— Конечно, остались тёмные места, — прогудел он, — но основной материал собран, и я убеждён, что его достаточно для того, чтобы отчитаться перед вами. Тем более что тёмные пятна потребуют более тщательного расследования.
— Рад это слышать, Мерфи. Давай в двух словах. Я спешу. Подробности пришлёшь потом мне на почту.
Мерфи не стал возражать и рассказал Стиву о том, что успел узнать о белом юноше по имени Майкл Уистли.
Правда, «в двух словах», как просил Стив, не получилось.
— Этот Майкл Уистли — любопытнейший персонаж, скажу я вам, — гудел Мерфи, пока Стив чуть ли не бегом бежал к уже поданному ко входу автомобилю. — Гонсало Гуттьерес купил его у бродяжки, представившейся его матерью, за триста баксов. Наших баксов, не мексиканских. Огромные на самом деле деньги. Кто же даст столько уличной наркоманке в мексиканском штате, пусть даже и за ребёнка? Немыслимое дело, вообще-то. Но это только начало. Сразу после сделки Гонсало Гуттьерес забрал маленького Майкла к себе на ранчо, или как они ещё там у них называются, и его холили и лелеяли все два года, что он там жил. А вот закончилось его пребывание там трагически. Произошёл пожар, и они все сгорели. И Гонсало, и его жена, и вроде бы сам Майкл. Так уверяет бывший шофёр Гонсало, который управляет всем хозяйством паломнического центра имени этого самого Майкла, которого они зовут на испанский манер — Мигелито. Вы упоминали об этом, мистер Ролекс, помните?
Мерфи перевёл дух и спросил, не утомил ли он Стива.
Стив сказал, что не утомил, коротко отдал распоряжение шофёру отвезти его к Мелиссе, откинулся на сиденье, закрыл глаза и приготовился слушать собеседника столько, сколько понадобится.
— Это настоящая детективная история, мистер Ролекс, — загудел Мерфи. — Сюжет для романа. Кино с набором таинственных смертей. К примеру, тамошний священник покончил с собой, бросившись с колокольни, а перед этим задушил прихожанку. Можно было бы, конечно, не связывать его смерть с Майклом Уистли, если бы не два момента, предшествовавших, так сказать, его уходу из жизни. Во-первых, священник приходил к местному шерифу с просьбой помочь ему усыновить маленького гринго, как называли в тех краях нашего Майкла. Об этом рассказал один из полицейских, который служил тогда, да и сейчас служит в местной полиции и который находился там в тот день, когда падре Мануэль нанёс визит шерифу.
— Мерфи, в Мексике нет шерифов, там начальники полиции, — прервал детектива Стив, сделавший это с единственной целью — перевести дух от осознания того, что только что на его глазах складывается воедино разрозненная в течение стольких лет картина.
Какая на самом деле, к чёрту, разница, как называют шерифов в Мексике?
— Мне так сподручнее, мистер Ролекс, постарайтесь не обращать внимания, — флегматично отреагировал Мерфи и продолжил с того места, на котором его прервали, так естественно, будто читал по написанному.
— Шериф священнику в усыновлении отказал, — сказал он. — Тот устроил скандал, и его пришлось вязать и обливать водой.
— Ничего себе! Это какой скандал он устроил, что его пришлось вязать? — усмехнулся Стив.
— Обычная истерика. Так, во всяком случае, ответил мне на тот же вопрос полицейский. И вторая деталь. Незадолго до своей гибели падре Мануэль нанёс визит на ранчо Гуттьереса, что вообще-то было ему несвойственно. Я имею в виду — несвойственно было наносить домашние визиты. И там упал в обморок. Я расспросил жену этого самого Хуана, Лусиану, и выяснил, что упал этот падре в обморок ровнёхонько в тот момент, когда в комнату, где его принимали, зашли наш Майкл и его опекунша. Эта Лусиана даже удивилась, когда я вывел её на воспоминания. «Вот это да, — сказала она, — а ведь точно, он в тот самый момент и грохнулся, наш бедный падре…» Жалела его, кстати, во время рассказа. Говорила, что он был очень умный и благочестивый человек. А дальше ещё интереснее. Надо сказать, что Хуан этот не очень-то и словоохотлив, но о Майкле как раз говорил с чувством. И в рассказе упомянул мимоходом, что у него недавно были проблемы с одним из работников паломнического центра, преподобным Хесусом. Хуан сказал, что преподобный Хесус уверял его, будто Майкл, который вроде бы сгорел вместе с четой Гуттьересов во время пожара ещё десять лет назад, недавно нанёс визит в центр и даже отнял у этого Хесуса свои фотографии, за что Хуан ему, то есть Хесусу, накостылял как следует. Более того, этот преподобный Хесус уверял Хуана, что сгоревший десять лет назад Мигелито не просто жив, а вырос в восемнадцатилетнего парня. Правда, с самим Хесусом я не смог поговорить, потому что Хуан упёк его в психушку, как наркомана и шизофреника, но паломники требуют его возвращения, и Хуан сказал, что скоро привезёт его обратно. Тогда и можно будет навестить его. Можно и сейчас, если есть необходимость.
— Да, надо будет сделать это, Мерфи, — сказал Стив. — Думаю, преподобный Хесус расскажет много интересного.
— Хорошо. Мне рассказывать дальше? Чего-то не получается в двух словах…
И Мерфи добродушно рассмеялся.
— Конечно, — не задумываясь, сказал Стив, и Мерфи продолжил:
— Ещё тогда, когда Мигелито жил на ранчо, его опекала тётя Гуттьереса. Её звали Тереса Кастилья, точнее, сеньора Тересита. Так вот, эту самую Тереситу наш Майкл…
Стиву очень хотелось запретить детективу всё время называть Майкла «нашим Майклом», но он сдержался. Не стоит портить настроение детективу сейчас, в момент рассказа.
— …Полюбил, как родную мать не любят. И она его тоже, естественно. А жена Гонсало Инесита, или Инес, короче, жена Гонсало очень ревновала к Тересите маленького гринго и, как уверяла меня Лусиана, отравила эту самую Тереситу до смертельного исхода, и маленький гринго всё время её упрекал за это и ненавидел. Она заплакала, когда рассказывала о тех днях. Говорила, что всех жалеет безмерно, даже Инеситу, а Майкла в особенности. И что она променяла бы свою хорошую жизнь подле мужа — центр, надо сказать, приносит неплохой доход, хотя я так понял, что Хуан отдаёт львиную долю то ли мафии, то ли чиновникам, я не вдавался в подробности, но им с Лусианой, конечно, тоже хватает… На чём я остановился… Ах да, так вот, и что она променяла бы свою теперешнюю сытую жизнь на то, чтобы маленький гринго остался жив. Даже сказала, что завидует Хесусу, что он видел его. А когда я спросил, верит ли она Хесусу, что он видел Майкла, она задумалась, а потом и говорит: «Он так подробно его описывал, что я ему поверила. И даже не про возраст или внешность — тут он и приврать бы мог — а про разговор». А когда я спросил, почему она поверила именно словам про разговор, она сказала, что Майкл всегда был груб с Хесусом и не очень-то его жаловал, а этот взрослый Майкл, которого якобы видел Хесус, тоже вроде был груб с ним, совсем как в былые времена. И Хесус даже жаловался на него. «Не бывает, — сказала она, — таких совпадений». А ещё Хесус всё время говорил, что этот взрослый Майкл так красив, что он чуть не ослеп от его красоты. А я спросил её: как же может Майкл быть жив, если дом сгорел подчистую вместе со всеми, кто в нём находился, а его после этого никто и никогда не видел?
— И что она ответила? — спросил Стив.
— А она сказала, что его костей на пепелище не нашли, но это ничего не значит. Говорит, что невозможно, чтобы он был жив, но при этом уверяет, что Хесус хоть и лгун, каких поискать, но не смог бы так фантазийно врать. Она так и сказала: «фантазийно». Более того, этот взрослый Мигелито потребовал от Хесуса, чтобы привели в порядок могилу его опекунши, и они с Хуаном, судя по рассказу Лусианы, сделали это, так как испугались небесной кары.
— На каком языке вы общались? Ты взял переводчика? — неожиданно спросил Стив.
— На испанском, конечно. Я-то вырос во Флориде, да и мать у меня кубинка, поэтому мне не нужен никакой переводчик. Я спросил Лусиану, как бы она повела себя, если бы увидела живым нашего Майкла. А она засмеялась и говорит, что спросила бы его, как там поживает Тересита. И привет бы ей передала обязательно.
Мерфи перевёл дух и добавил:
— Вы слушаете?
— Да, — сказал Стив. — Грустная история.
— Детективные истории все грустные, — заметил Мерфи и продолжил разговор: — Не буду вас сильно утомлять, скажу только ещё, что после пожара из города исчез ещё один тип, который мог быть связан с нашей историей.
— В мексиканском городе, расположенном в районе основного наркотрафика, исчез, как ты выражаешься, только ещё один тип? — засмеялся Стив.
Но у Мерфи был готов ответ на замечание Стива.
— Я говорю только о тех, кто связан с нашим Майклом, мистер Ролекс. Я продолжу, с вашего позволения. Исчезнувший — некий Панчито, шофёр местного авторитета Мигеля Фернандеса, который, как сказала мне та же Лусиана, тоже, оказывается, раскатывал губу на нашего Майкла. Что скрывалось под его желанием заполучить к себе мальчика — похоть или просто влюблённость в его ангельскую внешность, она не знает. Фернандеса я найду. Он жив, просто живёт то ли в Гватемале, то ли в Колумбии. А вот его шофёра, исчезнувшего почти сразу после пожара, в городке больше никто не видел. И мать его через пару лет вдруг ни с того ни с сего умерла насильственной смертью, что тоже наводит на размышления.
Да, и вот ещё что. Я и в школу успел съездить. Прилетел оттуда как раз позавчера. Вы, мистер Ролекс, наверное, уже в курсе, раз просили меня узнать ещё и про школу, что ваш протеже там учился и жил несколько лет. Я пытался их разговорить — и супругов Смитов, и вдову основателя школы, как её — Джейн Райт-Колтрейн. Они тёртые калачи, скажу я вам. Молчат как рыбы, слова из них не вытянешь. Но я не уехал с пустыми руками. Удалось найти в ближайшем от школы городе бывшего охранника, которого уволили пару лет назад за пьянство, и он рассказал мне много интересного.
Мерфи помолчал, потом мечтательно произнёс:
— Школа — это отдельная история. Не менее захватывающая. Чёрт побери, мне надо поработать успешно ещё пять лет, чтобы уйти на покой, не боясь умереть в нищете, и я обязательно напишу книгу о Майкле Уистли.
— Ты уверен, Мерфи, что я позволю тебе это сделать?
— Только с вашего позволения, мистер Ролекс. А я сумею вас уговорить. Есть вещи, о которых можно очень изящно молчать, и, поверьте, я смогу быть изящным.
— Прямо не детектив, а художник, — засмеялся Стив, подумав про себя, что Мерфи вполне мог бы работать в агентстве «Парни» и, скорее всего, имел бы в нём высокий статус.
— Майкл Уистли попал в школу из притона в Эль-Пасо. Держали его в притоне братья Карлосы — Алехандро и Луис. Туда тоже надо съездить, поговорить, поспрашивать, и я собираюсь это сделать, хотя это будет нелегко. С людьми типа братьев Карлосов всегда нелегко. И не факт, что они ещё живы. Так вот. Забрал малыша у Карлосов директор, тогдашний, я имею в виду, директор школы, Барт Райт-Колтрейн, который был мужем этой самой Джейн Райт-Колтрейн. Тут начинается ещё одна интересная история, мистер Ролекс. Этот самый Барт и ещё один из его учеников тоже умерли. Через несколько лет. Почему и при каких обстоятельствах они умерли, и вообще, как жил Майкл Уистли все эти годы, охранник рассказать не захотел. Пока не захотел. Только намекнул, что у Майкла примерно с четырнадцати лет были отношения с Джейн Райт-Колтрейн. Ей за тридцать, и она недавно вернулась из клиники, в которой лечилась от наркотической зависимости. Красивая… М-да… Вот примерно так…
Мерфи замолчал и несколько раз шумно вздохнул. Рассказ в «двух словах» потянул на небольшую повесть и явно отнял у него немало сил.
Ещё больше сил он отнял у Стива.
Кажется, он знает, почему умерли все эти люди.
Они дали слабину.
А ты, Стивви? Ты тоже дал слабину?
А вот ни фига. Только не я.
А твои дети?
О, если бы сейчас кто-нибудь, да кто угодно, мог бы прочитать его мысли, он точно посчитал бы его сумасшедшим.
— Вези меня поскорее к Молли, парень, — сказал он шофёру. — Вези, не рассусоливай.
Разящий меч
I
Всю дорогу из аэропорта Марша напряжённо размышляла, но так ни к чему и не пришла. Чтобы разобраться в хаосе бушевавших в голове мыслей, надо было рассмотреть каждую из них в отдельности, терпеливо, не торопясь, как учат многочисленные учителя, книжные и настоящие, а у Марши совсем не было времени.
«Вдохни поглубже, затем медленно выдохни. Повтори это упражнение три — пять раз. Мысленно, насколько это возможно, очисти чакры. Попробуй оторваться от сущего, затем поблагодари мироздание. Просто так поблагодари, без цели».
Марша скинула обувь, залезла со скрещёнными ногами на сиденье, закрыла глаза, развернула руки ладонями вверх и попробовала расслабиться, но у неё не получилось. Мысли не желали отделяться, чакры — очищаться, а думы — отделяться от сущего.
Нет-нет, только не это. Марше сейчас точно не до мироздания.
Машина мягко въехала в открывшиеся ворота и, прошуршав мощными колёсами по крытой мелкой брусчаткой дорожке, оказалась на цокольном этаже многоквартирного, стилизованного под постройки тридцатых годов дома, в котором находилась нью-йоркская квартира Мелиссы.
— Что, ссора с папой была сильной? — не здороваясь и даже не взглянув в сторону вошедшей Марши, спросила Мелисса, орудовавшая за сделанной из полированного ореха барной стойкой, когда Марша закрыла за собой входную дверь.
По квартире волнами растекался будоражащий аромат очень дорогого кофе.
— Я тоже рада тебя видеть, дорогая. Могла бы поздороваться для начала.
— Привет.
— И это всё?
— Привет-привет. Такое приветствие сойдёт?
— Кстати, я хотела задать тебе тот же вопрос, который ты задала мне. Ссора была сильной?
— Почему ты захотела меня спросить? Я выгляжу так же отвратительно, как и ты?
— Потому что ты выглядишь несколько потерянно, — не реагируя на агрессивный сарказм Мелиссы и её и вправду ужасный вид, сказала Марша. — Ты явно опустошена. Я права?
— А я? — улыбнувшись, спросила Мелисса. — Я права? Кофе будешь, кстати?
Марша рассеянно кивнула. Она была потрясена тем, как выглядит её дочь. Так выглядят те, у кого случилось горе.
— Молли, что с тобой? — сменив тон, участливо спросила она.
Мелисса молча разлила по чашкам готовый кофе, поставила одну из чашек на журнальный столик рядом с присевшей на диван Маршей, а сама села на пол подле барной стойки и поставила чашку с дымящимся напитком на пол. Взглянула на мать и покачала головой, но не произнесла ни слова. В её золотистых глазах не было ничего, кроме пустоты.
Марша растерялась. Что делать? Подойти и сесть рядом? Продолжать сидеть на месте? Может, предложить воды или засыпать вопросами? Или, наоборот, не задавать ни одного из них, пока она сама не расскажет? А что она услышит от неё? Вдруг то, на что надо будет реагировать немедленно? Стива нет рядом, к тому же он во всём начнёт винить её, а она не сможет терпеть несправедливых обвинений. Ты готова ссориться с ним сейчас, Марша? Да и юноша этот, с точёными скулами и стрелами глаз, не идёт из головы. Откуда он свалился на них, боже мой!
— Давай успокоимся, дорогая, — сказала она и отпила кофе. — У тебя есть печенье? И надо бы проветрить квартиру. Здесь запах, который может сильно не понравиться твоему папе. Мне он тоже не нравится.
— Плевать на запах. А ты боишься со мной поговорить, — констатировала Мелисса и поднялась с пола. — Хорошо. Давай пить кофе. И у меня есть печенье.
Они пили кофе, болтали о пустяках, потом Мелисса отвечала на эсэмэски, пока Марша приводила себя в порядок в ванной комнате. Душ и мейкап после этого ужасного перелёта совершенно необходимы, и она ни за что не отступит от своих привычек.
Откровенного разговора между ними так и не получилось. Марша — и тут Мелисса была абсолютно права — испугалась его начать.
«Соберись с духом, — уговаривала она себя, крася ресницы перед зеркалом в ванной. — Ты не должна бояться разговора с дочерью. Страх — признак малодушия, а это недопустимое состояние при общении с детьми в трудные моменты их жизни. Выйдешь из ванной, сядешь с дочерью на диван, обнимешь её и поговоришь. Ты поговоришь с дочерью, Марша».
Она сделала несколько глубоких вдохов и только вышла из ванной с твёрдым намерением начать серьёзный разговор, как у входной двери зазвучал вызов, и Стив бодро предложил Мелиссе впустить в дом её любимого папочку.
II
Он едва вошёл, а Мелисса уже повисла у него на шее, предложила кофе, выпивку, воду, вкусные орешки, сказала, что он может прилечь и отдохнуть, что она соскучилась и уверена теперь, что все проблемы будут решены.
Оба вели себя так, будто в комнате, кроме них, никого не было, и Марше отчего-то вспомнились слова Лиз, всегда уверявшей её, что Стив и Мелисса сделаны из одного теста.
Естественно, Лиз восхищало их сходство.
— Дорогая, разве это не прекрасно — видеть в дочери полное повторение своего мужчины? — с выражением очнувшейся от летаргического сна праведницы вопрошала она, и Марше всегда хотелось куда-нибудь убежать, чтобы не видеть выражения лица матери и не слышать её умильно-воркующего тона, ведь Марше сходство отца с дочерью прекрасным как раз не казалось. Совсем наоборот.
Она прошла к дивану и села в угол, будто хотела защититься там от их равнодушия.
Было обидно и одновременно хотелось спорить и отстаивать свою точку зрения на всё. На воспитание детей, на их образ жизни, на сделанный ими выбор.
«Вот она, цена отцовского контроля, — уткнувшись в экран смартфона, чтобы видимым усилием прикрыть собственную растерянность, пыталась рассуждать она. — У Молли инфантильный подход к выбору парней, Тед расстался со Сьюз и живёт один, а Стиву хоть бы что. Только меня во всём обвиняет».
В свою очередь, Стив никак не мог понять, почему после фактического бегства Майкла Мелисса ведёт себя так, будто у неё просто отняли конфетку.
Где отчаяние и ощущение катастрофы?
Где все эти атрибуты подлинной драмы?
Да, его дочь ужасно выглядит. Так она обдолбалась накануне, как девка из наркопритона, и, чёрт побери, смотри не опоздай, Стивви, потому что, пока ты чухаешься со своими проблемами, твоя девочка превращается в наркоманку.
Но одно дело — угроза наркомании, и другое — уход Майкла.
Ты, видимо, не знаешь всех деталей. Нет, ты явно не знаешь деталей, Стив Дженкинс. Чёрт! Не тяни, иди в атаку, добейся от девчонки всех подробностей, не упусти ничего!
Мягко обняв Мелиссу за плечи, он усадил её на соперничавший приглушённой аквамариновой расцветкой с цветами на обивке стульев диван. Диван стоял напротив другого дивана, в мелкую полоску и с расшитыми теми же цветами, что и обивка стульев, подушками.
Именно там нашла себе приют игнорируемая обоими Марша.
Стив сел рядом с дочерью и, прижав её к груди, осторожно поцеловал в лоб.
— Расскажи обо всём, Мо. — попросил он, заглядывая ей в лицо. — Папа поможет тебе, но он должен знать правду. От начала до конца.
Мелисса глубоко вздохнула и кивнула. На самом деле она ждала момента, чтобы излить душу именно ему, её отцу и единственному человеку в семье, способному принимать решения.
— Я расскажу, — кивнула она. — Расскажу обоим, раз уж вы оба здесь.
— Ах, ты помнишь, что в комнате не только Стив? — подала голос Марша, но Мелисса не обратила на её слова внимания.
Ей было не до матери с её несвоевременными рефлексиями. Чем сидеть час в ванной, можно было использовать время, пока папа не приехал. Сейчас она захотела внимания. Как же!
Мелисса прошла на середину комнаты и, с вызовом глядя на родителей, принялась рассказывать:
— Что-то подсказывает мне, что Тед вообразил себе то, чего нет, а Майкл подыгрывает ему. Нет, я уже знаю, почему он подыгрывал Теду во время нашего вчерашнего общения. Он подыгрывал, чтобы у Теда не снесло крышу. Его глаза говорили об обратном, и даже по скайпу это можно было понять. Но дело в том, что он подыгрывает Теду не только из-за меня. И вы оба, — она строго посмотрела поочерёдно на Маршу и Стива, — поможете мне расследовать причину поведения Майкла. И не надо так выразительно переглядываться. Я всё равно докопаюсь до истины, а если ты, па, откажешься со мной сотрудничать, я перееду жить к Джо.
— А к Джо зачем переедешь? — спросил Стив, хотя хотел задать совсем другой вопрос.
Одновременно с ним Марша тоже задала вопрос:
— Почему молодой человек беспокоился за тебя? И при чём здесь Тед? Опять эти грязные намёки, Молли?
— Ты начала с конца, Мо, а надо с начала, — с бешенством взглянув на Маршу, перевёл стрелки Стив. — Мы не понимаем сути. И, чтобы понять, нам нужны детали.
— Хорошо, я расскажу с самого начала и со всеми деталями, но прежде ты уволишь того мерзкого охранника, папа! Мой бог, он ещё хуже Джо!
— Охранник отшлёпал тебя по попке? — шутливо спросил Стив.
Если бы Мелисса не была столь увлечена своей тирадой, она бы заметила, что глаза её отца вдруг стали холодными, как две янтарные льдинки. И столь разительное изменение наверняка остудило бы её желание проучить Вишню. Но Мелисса ничего не заметила. Перед её взором во весь рост стоял её недавний оскорбитель, и она слово в слово повторила его слова и с возмущением рассказала Стиву о его поведении.
— Даже не думай об этом больше, — ласково сказал Стив. — Я разберусь с ним. Будешь ты ещё голову себе засорять.
— Обещаешь разобраться? — строго спросила она.
— Клянусь, — полушутливо выбросил правую руку вверх Стив.
— Вот и хорошо. Значит, мы будем жить с Джо вдвоём, и у него не будет возможности прятаться за спину этого животного. Хотя Джо ещё тот слизняк. Если бы не Майкл, я бы потребовала от тебя, па, его увольнения. Он наглый и отвратительный тип. Я сильно разочаровалась в нём.
— Неужели? — ввернула Марша, но они будто и не слышали её.
— Он что, тоже оскорблял тебя? — спросил Стив.
— Нет. Но он всё равно наглый и заносчивый.
— Вечно этому Джо достаётся, — со вздохом сказал Стив. — Ладно. Давай поговорим о делах, Молли. Что это ещё за расследование ты решила провести? А кстати, я только сейчас заметил. Что это у тебя с шеей? Что за след? Ты видела свою шею, Молли?
— Тед хотел меня убить, — глядя Стиву в глаза, сказала Мелисса.
— Я по-прежнему ничего не понимаю, — вмешалась Марша. — Может, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
— Конечно, объясним, — терпеливо ответил Стив. — Мелисса рассталась с Майклом, Тед возомнил себя педиком и попытался придушить сестру, а ты в очередной раз всё прошляпила.
— Я? — возмущённо переспросила Марша и вдруг повела себя так, как не вела никогда в жизни, даже не подозревая, что способна на нечто подобное.
Она подбежала к сидевшему напротив Стиву и набросилась на него с кулаками.
Стив в ответ даже не привстал, лишь молча отбивался от её неуклюжих нападок, затем схватил за руку выше локтя и так сильно сжал, что Марша взвыла от боли. С каменным выражением лица он отпустил её и демонстративно вытер ладонь о джинсы.
Мелисса смотрела, как дерутся родители, и не верила своим глазам.
Они дерутся. Как дети. Папа сильный, она, конечно, довела его, она глупая, но это же мама! Как они, оказывается, ненавидят друг друга! А как же я?
— А как же я? — крикнула она, и голос её сорвался в кашель, совсем как тогда, когда Тед душил её.
— Он хотел убить меня, а вы дерётесь, — продолжая кашлять, выдохнула она. — Вы оба отвратительны сейчас. Просто отвратительны…
— Кто? — тяжело дыша от пережитого потрясения, спросила Марша. — Кто хотел тебя убить?
— Как это кто? — возмутилась Мелисса. — Тед, конечно! Ты что, мама, не слышала?
— Тед? — переспросила Марша и, вздрогнув, инстинктивно оглянулась на Стива, но его лицо оставалось непроницаемым.
— Папа, ты так и будешь молчать? — отмахнувшись от матери, накинулась Мелисса на Стива.
— По поводу чего, Молли?
— Папа! Тед вчера чуть меня не убил! Он душил меня, и как раз в этот момент позвонил Майкл. И Тед… в общем… он бросил пояс, которым душил меня, и я смогла дышать. Я ненавижу его! Папа! Что ты молчишь?! Вот, посмотри хорошенько.
Мелисса подошла к дивану и показала им шею. На нежной коже, попеременно прерываясь, шли две характерные горизонтальные полосы — верный признак недавней драмы.
Стив ничего не ответил. Его лицо оставалось непроницаемым, глаза — холодными, а сам он не сдвинулся с места.
— Это всё неправда, — вмешалась Марша. — Ты всё это выдумала, Молли. Это… это… ты это нарисовала. Специально, чтобы оклеветать Теда.
— Что ты такое несёшь? — возмутилась Мелисса. — Как это — нарисовала? Для чего? С какой целью?
— Молли, ты сейчас замолчишь, успокоишься и выслушаешь меня, — услышала она. — Сядь-ка вот на тот стул. Я сказал — сядь.
Больше не глядя в сторону матери, Мелисса присела на стул, а Стив поднялся с дивана и, засунув руки в карманы, встал перед ней.
— Сейчас ты выслушаешь меня, и наш разговор будет последней точкой во всей этой безобразной истории, — заявил он. — Ты готова слушать? Отлично. И пусть твоя мать тоже послушает. Думаю, ей будет интересно.
Марша молча села на прежнее место. Весь её вид говорил о глубоком эмоциональном потрясении, руки, которыми она беспрестанно поглаживала ноющее от недавнего захвата предплечье, дрожали, волосы растрепались.
— Знал ли я Майкла? — спросил Стив. — О да, знал. Знал ли я о том, что Майкл встречается с Молли? Нет, не знал. И даже не догадывался по ряду, ну, скажем так… по ряду причин. А вот вы все дружно обманывали меня. Все. И Марша, и Тед, и ты, дорогая моя Молли. Не перебивай папу. Не надо. Пошли дальше. Хочу ли я, чтобы Майкл присутствовал в той или иной степени в нашей жизни? Нет, нет и ещё раз нет!
— Я ничего не поняла, папа, — пожала плечами Мелисса. — И перво-наперво — почему мне нельзя с ним общаться?
— Я считаю общение с ним вредным. Как для тебя, так и для семьи.
— Какой ещё семьи, па? — холодно спросила Мелисса. — Тед вычеркнут из моего сердца навсегда, более того, я бы с удовольствием упекла его за решётку. Но ведь вы оба не позволите. Честь семьи, и всё такое. И тем не менее я хочу, чтобы вы оба знали, что у вас под носом вырос убийца!
— Открою тебе один страшный секрет, Молли. Рядом с Майклом многие становятся убийцами. Есть у него такое свойство — пробуждать в людях зарытые в глубинах подсознания способности к крайним поступкам. Поэтому я принял решение, касающееся вас обоих — и тебя, и Теда. Никаких разговоров о Майкле. Никаких и никогда. Подожди, — предостерёг Стив собиравшуюся возразить Мелиссу. — Скажи мне одну вещь. Только будь искренна, прошу тебя.
— Слушаю тебя.
— Скажи, Мо, я похож на идиота?
— Нет, — сказала Мелисса, понимая, что он неспроста задал этот вопрос.
— Так вот, дорогая, я, как человек, не похожий на идиота, категорически запрещаю даже произносить имя Майкла в моём доме. Более того, когда-то он просил меня не общаться с ним, и я уважу его просьбу. То, что он вчера спас тебя, вполне компенсирует нанесённый моей семье урон с его стороны, так что теперь мы с ним ничего друг другу не должны.
— А что именно ты был ему должен? — спросила Мелисса.
— Я был груб с ним.
— Я знаю. Но, мне кажется, то, что я услышала от него и Джо про ссору с тобой, — неправда.
— Да. Неправда. Но подробностей не будет, прости.
— И поэтому ты решил, что мне нельзя с ним общаться? Это смешно. Кстати, а ты в курсе, что Тед не только хотел меня убить, но и угрожал мне? Он сказал, что, если я встану на его пути и буду продолжать общаться с Майклом, он всё равно убьёт меня. И он не был похож на человека, находящегося в состоянии аффекта в этот момент. Он настоящий монстр, твой сыночек, Тедди-медвежонок.
— Молли, что ты такое говоришь? — вновь встряла в разговор Марша.
— Отстань от меня! — грубо сказала Мелисса. — Ты вырастила убийцу, а ведёшь себя как в дешёвой мелодраме. Я бы застрелилась на твоём месте.
— Молли!
Стив криво усмехнулся, но Мелисса тут же обрушилась и на него:
— Папа, выходит, ты только что решил за меня, как мне жить дальше? Мне что, десять лет? Я права, ма?
Марша даже не поняла, что Мелисса обращается к ней. Она была раздавлена услышанным, ошарашена грубостью Мелиссы и тем, что Стив поднял на неё руку. Да, не ударил, но какая разница? Он чуть не сломал ей предплечье! А эта нахалка только что хамила ей, а сейчас обращается как ни в чём не бывало!
— Мадам потрясена, — насмешливо заметил Стив. — Оказывается, у меня были секреты! Ай-ай-ай, как это переварить?!
III
Марша молча встала, взяла свою сумочку и двинулась к выходу. Уже у двери повернулась к следившим за её передвижениями Стиву и Мелиссе и демонстративно улыбнулась:
— Мне неинтересны ваши дела. Особенно твои, Стив Дженкинс.
— Не забудь покончить с собой, — сказал Стив.
— Не дождёшься. — Она презрительно поджала губы. — Я всего лишь подам на развод.
— И слава богу, — парировал он.
— Мама, потом подашь на развод, — нетерпеливо заговорила Мелисса. — Сейчас или уходи, или замолчи. У меня важнейший разговор, а тут ты со своими разводами!
— Ну что ты, милая, — заметил Стив. — Мадам неинтересны твои переживания. У неё же РАЗВОД!
— Ненавижу тебя! — сказала Марша и уже взялась за ручку входной двери, чтобы уйти.
— Потерпи ещё несколько минут, дорогая, — услышала она. — Я тут добавлю пару слов, и потом ты сможешь идти на все четыре стороны.
Он попросил присесть и Мелиссу тоже.
Помедлив, Марша подчинилась, Стив тоже сел, положил обе руки на спинку дивана и принял вальяжную позу.
— Молли, моя принцесса, ты знаешь, как я тебя люблю, — начал он. — Теда я тоже люблю. Может, не так трепетно, как тебя, но он мой сын, и я не без оснований горжусь этим фактом. Стоп! Не надо мне про его вчерашнее поведение. Ты наверняка спровоцировала его. Я знаю тебя, знаю, на что ты способна, если хочешь уничтожить или довести человека, так что давай не будем строить из себя невинное дитя. То, что он пытался сделать, и его угрозы убить тебя позже — всего лишь реакция инфантильного юнца на первые жизненные испытания. А вот тебе следовало быть тактичнее с ним. И не возражай, потому что я сейчас прав как никогда. Впрочем, я всегда прав. У тебя косяк есть?
Резкая смена темы застала Мелиссу врасплох, и она с удивлённым выражением лица утвердительно кивнула.
— Дай.
Мелисса встала, прошла в гардеробную и вынесла оттуда готовую к употреблению самокрутку и зажигалку. Стив закурил, указал Мелиссе на окно, и она послушно, словно заворожённая, подбежала к большому французскому окну и открыла его.
В комнату ворвался ветер.
— Теперь о том, что касается Майкла, — продолжил он. — Понимаешь, милая, Майкл вырос на улице, в картонных коробках, был бродягой до шести лет и остался им в душе навсегда. И, как всякий бродяга, никогда не сможет стать партнёром. Одиночки не становятся партнёрами, не могут играть в команде, не в состоянии сделать кого-то счастливым. Общение с ними — настоящее испытание, и ты могла бы уже это понять. Одним словом, он не пара тебе. Тем более он не пара Теду. Но с Тедом я буду объясняться отдельно, а тебе, милая, придётся выкинуть Майкла из головы.
— Почему, папа?
— Я же сказал: он не пара тебе. Ты никогда не будешь счастлива с ним лишь по одной, но очень важной и непреодолимой причине. Все хотят быть счастливы с ним. Чтобы удержать его подле себя, тебе, милая, придётся воевать со всем миром. А я не могу позволить своей единственной дочери разменять жизнь на войну, в которой она всё равно останется в проигрыше. Это безумное расточительство, а у меня не так много дочерей.
— Ты говоришь обо мне так, будто я вещь! Слышал бы ты себя со стороны! Мама, скажи что-нибудь!
— Мнение мадам с некоторых пор меня не интересует, — не меняя позы и не повернув головы в сторону Марши, сказал Стив. — И твоё мнение меня тоже не интересует. Я просто запрещаю тебе даже думать о нём. Всё, тема закрыта. Теперь что касается тебя, — небрежно обратился он к Марше, не давая Мелиссе собраться с мыслями и продолжить спор с ним. — Ты сейчас общаешься со мной напрямую, без посредников, в последний раз. Далее мы будем общаться только через адвокатов. Не бойся, я не обделю тебя. И вовсе не потому, что законы на твоей стороне. Нет таких законов, которые могут помешать мне, если я поставил перед собой цель, но я всегда был и остаюсь сторонником традиционных базовых ценностей, поэтому моя бывшая жена будет обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Это принципиальный вопрос.
Марша хотела что-то сказать, но в это время Мелисса собралась с мыслями и незамедлительно ринулась в атаку.
— Как ты смеешь запрещать мне любить?! — возмутилась она. — Мы что, в Средневековье? Мне двадцать два года, я взрослый состоявшийся человек со сформированным мировоззрением, принципами и взглядами. Как тебе в голову вообще пришло такое — запрещать мне что-либо, тем более то, что имеет отношение к моему личному счастью? И что это за тёмная история со знакомством? А-а, я, кажется, догадываюсь!
Она выставила вперёд указательный палец и объявила:
— Думаю, ты тоже приставал к нему, как и Тед! И, думаю, он тебе так же дал от ворот поворот, как и ему! Я права? Если ты мужчина, признайся! А если просто лживый сукин сын, можешь и дальше юлить и выкручиваться, только мне на это будет наплевать!
Стив мрачно взглянул на дочь и, не говоря ни слова, двинулся к выходу. Взглядом столкнувшись с Маршей и заметив в её глазах торжество, добродушно засмеялся и развёл руками, будто хотел сказать: да, ты права, я только что получил по заслугам.
Уже у двери он обернулся и сказал Мелиссе:
— Узнаю, что ты ищешь встреч с ним, — оставлю тебя без единого цента и не дам ни минуты покоя. Никто не сможет тебе помочь. Ни она, — он кивнул в сторону Марши, — ни твой дед-сенатор, ни Господь Бог. А будешь продолжать борьбу со мной, упеку за решётку, благо повод всегда можно найти. Ты ещё не знаешь, что это значит — ослушаться меня.
И, не дожидаясь реакции на сказанное, вышел и громко захлопнул за собой дверь.
И некому было помолиться на его могиле
I
Джанни и Вишня вышли прогуляться. Делать что-либо, включая рутинные занятия спортом и ритуальные поездки на прогулку в парк, Джанни не хотел, да и не смог бы. Последние сутки в эмоциональном плане оказались серьёзным испытанием для его психики, и ужас был в том, что, судя по всему, это испытание только начиналось.
Они покинули двор и неспешно углубились в осенний лес.
— И зачем я езжу в город, когда вокруг дома такая красота? — оглядываясь вокруг, спросил Джанни.
Вишня промолчал. Любит шеф подчас задавать глупые вопросы. Зачем, зачем… А низачем. Просто ездим в город, чтобы встряхнуться и поглазеть на хорошеньких девчонок.
Он поправил пояс на разросшемся в последнее время животе и качнул очень коротко, почти под ноль стриженной головой.
— Скучно! — бросил он, поводя покатыми от природы, но сильными плечами. — А без малыша совсем хреново. Шеф, может, написать ему? У тебя, я знаю, и адрес есть.
— Что ты хочешь ему написать, Вишня? Признаться в любви?
— Нет, — серьёзно ответил Вишня. — Хочу предложить себя в охрану. Уеду с ним, куда он скажет, всё одно лучше, чем с тобой по лесу бегать.
— Бросаешь меня, значит, — не оглядываясь, спросил шедший впереди Джанни. — Где же твоя хвалёная этика? Какой же ты после этого профессионал?
— Был профи, да весь вышел, — ответил Вишня и, подобрав с земли упавшую ветку, стал сбивать ею нависавшие над головой листья.
— Как здесь хорошо, — заметил Джанни.
— Да. Лес к лету готовится, а лето в последние годы стало очень жарким, — поддержал беседу Вишня.
— Жарким? Это ещё мягко сказано!
— Точно. Так что, шеф, дашь мне адрес?
— Без проблем, — кивнул Джанни. — Пиши сколько влезет. Только он откажет тебе.
— Знаю, что откажет, — сказал Вишня. — Но я всё равно напишу. Очень уж хочу его увидеть. Соскучился.
— Что обо мне тогда говорить? Ладно. Давай помолчим. Мне тут подумать надо о том о сём…
— Думай, шеф, а я пока музыку послушаю, — сказал Вишня и, не дожидаясь разрешения, вставил в уши приготовленные загодя наушники.
Джанни пожал плечами, но запрещать Вишне развлекаться не стал. В конце концов, в их лесу можно встретить только белок. И потом, Джанни некого бояться. Разве что Стива, но тот точно не будет в поисках его скакать по лесным кочкам.
Напоённая весенней влагой земля весело красовалась свежей зеленью листьев и выросшими на хвойных лапах нежными свечками будущих шишек. Мягко пружинила под ногами обновлённая трава, пели птицы, сквозь ветви деревьев проглядывало ослепительно-голубое небо. Посреди заросших папоротником участков спали вековым сном большие, покрытые обновлённым бутылочным мхом валуны.
Джанни вдыхал настоявшийся на терпких запахах леса воздух и думал о будущем.
Он будет путешествовать. Уедет отсюда. Но не в Европу, а в Юго-Восточную Азию, где был в последний раз… Так, когда он там был? Одиннадцать лет назад. Точно. Именно так. Или отправится в Индию, о которой перестал думать с момента последнего проживания в ашраме учителя Джа, одного из учеников Ошо. У него ещё было такое мудрёное полное имя…
Джанни, как ни силился, не смог вспомнить его.
Кажется, он был обыкновенным жуликом, этот Джа. Ну и что? Разве дело в жуликоватом учителе, когда хочешь обмануть себя?
Решено. Он поедет в Индию, оттуда в Непал и в Тибет. Давно пора, Джо Альдони, побывать в Лхасе. После Лхасы проделает трудный путь в Мустанг. Именно так. Трудный путь. На яках и пронизывающем ветру высокогорья. Интересно, а этот бредущий позади меня сукин сын поедет или будет ждать, пока Майкл обратит на него внимание?
Чёрт с ним. Джанни никого не хочет. Кроме…
Ну, это и так понятно.
— Пошли обратно, — сказал он и двинулся в обратную сторону.
Заметив, что шеф передумал гулять, следом развернулся и Вишня.
II
Они прошли буквально несколько шагов в обратном направлении и обнаружили между деревьями Стива.
Всемогущий бизнесмен и меценат, член первой двадцатки всех рейтингов по богатству, человек, в буквальном смысле сделавший себя сам, стоял примерно в десяти метрах от них в боевой стойке и с наведённым на них мощным оружием и был похож на киллера-шестёрку, получившего приказ убрать очередного конкурента, ни в грош не ставящего чужую жизнь и примерно так же оценивающего свою собственную.
Джанни вспомнил, что, когда углублялся в лес, слышал где-то позади рокот садящегося вертолёта, но не придал ему значения. Вертолёты в этом районе не были редкостью, да и он никого не ждал, потому просто зафиксировал дальний шум и дал ему интуитивную оценку.
Чуть поодаль от прицелившегося Стива, также с оружием наготове, стоял шофёр того самого лимузина, на котором Стив отправил из аэропорта Маршу, и Джанни узнал в нём одного из своих агентов, узкоглазого и очень ловкого Джеймса Пу, охотно отзывавшегося на кличку Пугач.
Увидев, что Джанни и Вишня заметили его, Стив выстрелил.
Произведённый из пистолета с глушителем выстрел был бесшумным, но интуиция заставила Джанни инстинктивно пригнуть голову. Как выяснилось через мгновение, зря, потому что выстрел предназначался Вишне.
Пуля прошила Вишню прямо посередине выпуклого лба, и он камнем рухнул на мшистый весенний ковёр.
— Никто не смеет оскорблять мою дочь, — сказал Стив и откинул пистолет в сторону Пугача, но тот даже ухом не повёл на действия Стива, а продолжал держать Джанни на мушке.
— Отставить, — сказал Стив. — И убери тело.
Пугач опустил оружие и слегка развёл руками.
Жест означал извинение перед Джанни.
«Что делать, шеф, прости, но я при исполнении», — как бы говорил он, и Джанни понимающе кивнул.
Он знает, что это всего лишь работа. Как говорится в таких случаях, ничего личного.
В сторону осевшего мёртвым грузом Вишни Джанни даже не взглянул. Ему вдруг больше всего на свете захотелось не выдавать своего потрясения.
— Вы что, совсем оглохли? — спросил Стив. — Мы с Пугачом крались за вами, а вы даже не реагировали. Пошли домой. Есть разговор.
— А если твоя девчонка наврала насчёт Вишни? — спросил Джанни.
— Она была точна в деталях. Так не лгут.
Джанни промолчал.
Они вернулись в дом, выставили на стол спиртное и первым делом помянули погибшего Вишню.
— Ещё один в копилке Майкла, — подмигнул Стив.
— Надеюсь, последний? — спросил Джанни.
— Кто знает, кто знает, — заметил Стив.
Они выпили и стали говорить друг с другом без оглядки на возникшие противоречия, как и положено настоящим друзьям.
Стив рассказал Джанни о расследовании Мерфи, а Джанни, в свою очередь, поделился со Стивом откровениями Майкла о земляной поляне и лиловых снах и о том, что именно заставило Артуро разорить тогда цветник.
Потом они ссорились из-за поступка Стива и последующей выходки Джанни, втянувшего Майкла, по выражению Стива, ни на минуту не сомневавшегося в том, кто именно стал зачинщиком мести, в «нечистоплотные игрища». И даже немного помяли друг другу бока под пристальным взглядом дежуривших за входной дверью парней, не вмешивавшихся в их дела, но следивших за тем, чтобы жизни Стива ничто не угрожало.
Такова была установка, данная им в своё время Джанни.
Охранять босса и, если понадобится, отдать за него жизнь.
После потасовки вновь пили и соревновались в том, кто расскажет больше непристойных анекдотов. Старых, с бородой, ещё тех времён, когда был жив дон Паоло, девушки ходили в расклешённых джинсах, на улицах городов бушевали манифестанты, а человечество боялось ядерной войны и одновременно надеялось, что счастливое время уже не за горами и наступит буквально завтра.
Говорили и о женщинах. Много и смачно, с пошлыми и грязными подробностями, блестя пьяными глазами, с мокрыми от вожделения губами. Сплетничали, вспоминали прошлое, вновь ссорились и бурно мирились.
— Ты не понимаешь главного, — хватая Джанни в охапку, говорил Стив. — Мы с тобой — одно целое. Да, я спас тебя. Но без тебя я бы не вырвался на свободу и не стал бы тем, кем я стал. Как ты мог мстить мне? Это же всё равно, что мстить собственной голове за то, что она болит!
— Эгоцентрик, — шипел в ответ Джанни. — Я, я, я. Ты говоришь только о себе, и мир вращается только вокруг тебя. А что я? Где здесь я? Где, я тебя спрашиваю?
Громко пели, нещадно перевирая слова и музыку.
— Есть кокс? — пьяно спрашивал Стив, а не менее пьяный Джанни, разбрасывая в разные стороны содержимое заветной тумбочки, пытался выстроить на барной стойке аккуратные кокаиновые дорожки. Аккуратно не получалось, дорожки выходили кривыми, и Стив, обзывая Джанни косоруким, проделывал акробатические трюки головой в попытке последовать носом по их извилистому пути, а потом долго выблёвывал содержимое желудка в распахнутом настежь туалете под пьяные вопли Джанни.
Они гудели так весь день и всю ночь. К утру, после короткого, похожего на забытьё сна, угрюмые и помятые, удивлённо разглядывали учинённый ими беспорядок, пока Джанни не вспомнил о том, что он, вообще-то, пока ещё начальник службы безопасности Стива Дженкинса, и, выглянув наружу, не увидел там дежуривших под дверью Пугача и ещё двоих агентов.
— Мы похоронили его, — коротко доложил Пугач, откладывая в сторону недоеденный сэндвич.
— Где, хоть помните? — сипло спросил Джанни и одобрительно кивнул в ответ на их утвердительный кивок.
— Устали здесь сидеть? — спросил он, сплёвывая в сторону скопившуюся во рту горечь.
— Нет, — за всех ответил Пугач. — Мы соскучились по настоящей работе, так что всё в порядке, шеф!
— Пусть здесь приберут, — имея в виду беспорядок в доме, сказал Джанни. — И мне нужен новый сожитель. Подберите пару кандидатов, а я посмотрю.
Слово «сожитель» он произнёс с усмешкой, которую знающие его люди назвали бы горькой.
Один из агентов встал со ступеньки, на которой сидел на принесённом явно из гаража пледе, и стал звонить по телефону, а Джанни вернулся в дом.
— Жаль Вишню, — сказал он лежавшему на диванных подушках Стиву. — И Майкл расстроится.
— Ему не привыкать, Джан, — отрезал Стив. — И всё. Закрыли тему Вишни.
— Уже закрыл, — коротко ответил Джанни.
— Ты даже не знаешь, чего мне стоил разговор с Молли, — сказал Стив. — А с Тедом проблемы только начинаются. Но я поведу себя с ним хитро.
— Хочешь обмануть его?
— Нет, конечно. Обманывать его бессмысленно, это ничего не даст. Нет, напротив, он резко повзрослел, а это значит, что у меня появилось поле для манёвров. Я вышибу из него эту историю с любовью другими методами.
— Какими?
— Например, покажу остров!
— Ты с ума сошёл!
— Тедди раскрылся с интересной стороны, — будто не слыша Джанни, продолжал рассуждать Стив. — Не ожидал от него такой прыти, реально не ожидал. Буду потихоньку приобщать его к нашим делам и даже отправлю с парнями в какую-нибудь военную экспедицию. Пусть поскачет по джунглям, постреляет из автомата, поспит под проливным дождём где-нибудь прямо на земле. Прижмёт первую местную девчонку, которую встретит где-нибудь там, в конце концов!
— Кстати, парни жалуются, что соскучились по настоящей работе.
— Вот и отлично. Будут иметь возможность тряхнуть стариной. Не со мной же им бегать? Я для этого уже…
Стив запнулся, подбирая слова, и продолжил:
— …Не то чтобы стар, ты же видишь, что нет. Но я не хочу. Неинтересно входить в одну и ту же воду. Пусть Тед теперь плавает, будет о чём вспомнить на досуге. Чёрт, как болит голова!
— Выпей аспирин.
— Выпил уже. Столько алкоголя и наркоты ни один аспирин не вытравит, так что надо перетерпеть, хотя… м-м-м… как мне хреново, ч-ё-р-р-р-т!
— А Молли?
— С Молли всё сложнее. Она женщина и очень сильная натура, а это убойная смесь. Буду воевать всеми возможными для меня способами.
— А может, уступишь её желаниям? Ты же понимаешь, Стивви, что просто забыть какого-то там парня — одно, а забыть Майкла — совсем другое.
— Общение с ним погубит её. Не согласен?
Джанни молча кивнул. Стив прав, как всегда.
— Так ты простил меня?
Всё время разговора со Стивом Джанни ходил по комнате, потому что сильное похмелье не давало ему ни сидеть, ни стоять. Стив же, наоборот, лежал на диване и старался не шевелиться, поскольку любое движение усиливало и без того адскую головную боль.
Когда Стив задал вопрос, Джанни подошёл к дивану, расставил худые мускулистые ноги и, сунув руки в карманы домашнего пиджака, в который, верный своим привычкам, успел переодеться, когда они накануне вернулись в дом, молча взглянул на Стива.
— Чего уставился, макаронник? — грубовато спросил Стив. — Я задал вопрос и жду ответа.
— Я простил тебя? — спросил Джанни и сам же ответил: — Я никогда не прощу тебя, Стив Дженкинс. Не надейся.
— А он?
— А он тем более. И учти. Я не возобновил отношений с тобой. И дружбы тоже. Мы просто вместе выпили — и баста!
— Пошёл ты в задницу, — огрызнулся Стив. — Куда ты денешься. Мы с тобой сиамские близнецы, две половинки одного целого. Нас связывает пролитая кровь и прочие атрибуты нашей высокодуховной жизни. Так что не выёбывайся, понял? А Майкл…
Он вновь замолчал.
— Что, язык проглотил? Вспоминаешь, как трахал его? — тихо и почти с ненавистью спросил Джанни.
— Нет, — не обращая внимания на провокационный вопрос, сказал Стив. — Я, если хочешь знать, вообще об этом не вспоминаю. Это ты, если хочешь знать, всё время думаешь о том случае. Точнее, ты и он. Бередите свои душевные раны, носитесь с ними, не даёте им зажить. Мазохисты, мать вашу! Н-е-е-е-т. Я не вспоминаю о том, как наказал его. Наказал — и наказал. И, между прочим, за дело. Я думаю совсем о другом.
— И о чём думает наш мистер Думающий?
— О том, что я люблю его больше жизни. Больше детей. Больше денег и статуса, а ведь это главный предмет моей гордости — мой статус, к твоему сведению.
— Я знаю об этом.
— А вот Майкла я люблю больше статуса. И я понял это сейчас. Я только мать свою любил, наверное, больше него. «Сорванец!» — говорила она мне, и моя детская душа наполнялась таким счастьем, будто я улетал в небеса. А знаешь…
Морщась, он поднялся, сел и, нагнувшись, избавился от обуви. И охнул, вытягивая вперёд уставшие ноги.
— Чёрт, я даже снять обувь забыл. Ноги сейчас взорвутся. Знаешь, Джан, я ведь решил развестись с Маршей.
Джанни пожал плечами.
— Тоже мне новость. Давно пора было, но ты вцепился в эту стерву — и ещё называешь меня извращенцем, — сказал он.
— Я ушёл от Молли, оставив их обеих в слезах. Нет, я не видел, как они плачут, но уверен, что прав.
— А Молли чего плачет?
— А Молли плачет, потому что папа запретил ей даже думать о Майкле. Я ей так и заявил: «Вы с ним не пара, и забудь о нём. Не подчинишься — превращу твою жизнь в ад». Так и сказал.
И Стив посмотрел на Джанни так, будто это не он был отцом и имел трудный разговор с дочерью, а Джанни поручил ему провести разговор, а потом отчитаться перед ним.
Джанни недоумённо развел руками.
— Постой, я ничего не понял. Разве Молли не дала Майклу отставку после истории с Тедом?
— О мой дорогой Джан, ты совсем не знаешь женщин. Мало ли, что она там дала? Она только о нём и думает!
— Сознайся, Стив, ты просто ревнуешь его и к ней, и к Теду.
— Может, и ревную, — не стал возражать Стив. — Но дело не только в этом. Он и вправду не пара. Ни ей, ни тем более ему. Её он съест с потрохами, а я этого не смогу переварить, ты же понимаешь. А Теду не позволю просто потому, что мой сын никогда не будет жить с мужчиной. Я этого не допущу, пока жив. Да и Майкл не захочет. Он всегда был натуралом, разве нет?
— Да. Тут ты прав, — согласился Джанни.
— Ну всё, Джан. Задёрни-ка шторы. Я хочу поспать. Мне надо обрести свежесть мыслей. У нас много дел… Надо съездить в Мексику… И в школу тоже… Хочу… познакомиться с этой Джейн… И Майкла надо бу… дет… най… ти…
Последние слова Стив произнёс, еле ворочая языком, и через мгновение уже спал крепчайшим сном.
— Чёрта с два ты со мной помирился, — бросил Джанни в сторону дивана, с которого доносился храп, и неровной походкой пошёл в сторону лестницы к себе в спальню.
Он тоже попробует заснуть.
Ему нужна свежая голова.
Надо о многом подумать.
Тебе надо о многом подумать, Джо Альдони.
III
Джанни почти дошёл до лестницы, когда услышал позади смешок и, обернувшись, увидел, что Стив сидит и смотрит в его сторону.
— Кто-то, кажется, собирался спать? — раздражённо сказал он. — Честно, не до тебя, Стив, у меня, между прочим, тоже трещит голова, и я должен отдохнуть.
— Ты никогда не бросишь меня, Джан.
Джанни понял, что разговор не окончен, и, недовольно поморщившись, вернулся обратно и заставил себя сесть в кресло.
— Брошу, Стивви, — сказал он для того, чтобы вынудить Стива не тянуть резину и поскорее высказать то, что он собирался.
— Не бросишь. Хотя бы потому, что я единственный, с кем она познала пусть краткие, но мгновения счастья. Она так и сказала мне, когда я уходил из её спальни: «Мне теперь и умереть не жалко, потому что я уже познала, что это такое — быть счастливой». Сказала — как в воду глядела. Её не стало очень быстро. Да ты и сам знаешь. Саркому даже сейчас не лечат. Быстрое заболевание.
— Ты спал с моей матерью? — напрягшись, будто готовился к прыжку, спросил Джанни.
— Да. Дважды. В первый раз пришлось уговаривать, она боялась страшно и за себя, и за меня. А во второй раз пришла сама, а уходя, сказала, что испытывает ко мне доверие, хоть я и любимчик её мужа. Я спросил почему, а она сказала: «Тебе доверяет мой Джанни, разве этого не достаточно?»
— Ты лжёшь сейчас, Стив Дженкинс, — выдавил из себя Джанни, хотя видел, что нет, не лжёт.
Стив не очень-то и лгал ему за годы их дружбы. Даже когда был повод, не очень-то лгал. Разве только в том, что касалось Майкла, но это не в счёт. Из-за Майкла любой бы солгал.
— Нет, Джан. Я говорю правду. У нас и секса как такового не было. Мы больше просто обнимались, целовали руки, я — ей, она — мне, она теребила мои волосы, я гладил её по голове и если и любил — то старался быть очень деликатным. Два одиноких человека в одной постели.
Он улыбнулся на последней фразе.
— Это её слова. Она сказала: «Встретились два одиночества», а потом ласково так засмеялась.
Джанни потрясённо молчал. Столько лет носить в себе этот секрет! Ай да Стив!
— Знаю, спросишь, как мне удалось общение с ней под носом у твоего папаши. Как видишь, удалось. Почему-то я с самого начала был уверен в том, что всё пройдёт гладко. Так и случилось. Почти.
— Что значит — почти?
— Чезаре засёк нас тогда. Видел, как я выходил из её спальни. И ничего не сказал, представляешь? Посмотрел на меня долгим взглядом и усмехнулся, а я как увидел его усмешку, так сразу и понял, что он не выдаст. Он и не выдал.
— Ты говоришь, что ей было хорошо с тобой?
— Да. Ей было хорошо. И мне было хорошо как никогда.
— Чего же ты не навестил её ни разу?
— А ты?
— Стив!
— Она не разрешила, — со вздохом сказал Стив. — Я как раз хотел. Даже приехал в клинику, где она умирала, но она отказалась меня принимать. Попросила через медсестру не беспокоить её. Только цветы передал — и всё.
— Папаша знал, что ты навещал её?
— Конечно, знал. Я зашёл к нему накануне, официально попросил разрешения и получил его. А когда он узнал, что она не приняла меня, то так посмотрел в мою сторону, что мне стало не по себе, хотя он очки-то и не снимал никогда.
— Да, у него это здорово получалось. А почему он так посмотрел? Был недоволен её поведением?
— Нет, скорее, почувствовал что-то. Какой-то подвох. Но ничего не сказал. Я тогда чуть не обделался от страха, не буду скрывать.
— Ну и сукин же сын ты, Стив Дженкинс! И ты знаешь, почему!
Стив насмешливо посмотрел на него. Он знал, как навсегда привязать к себе Джанни.
Всегда знал.
IV
Билась в истерике в объятиях дочери Марша. Мелисса то гладила мать по спутавшимся волосам, то ругалась с ней, но думала о своём. Страшные видения рвущего её плоть Майкла ушли безвозвратно, на смену им вернулись прежние, вызывавшие восторг и сладостное томление молодости. И, конечно же, гнев. Никто не смеет управлять её жизнью, даже её всемогущий отец. Оставит без цента? Кто бы мог подумать, что он настолько старомоден! Пугает перспективой отказа в наследстве? Плевать. Она заработает сама. Пойдёт работать. Моделью, например. Ей столько раз уже предлагали. А если он начнёт вмешиваться и ставить палки в колёса, уедет. В Европу, в Южную Америку, в Австралию. Или нырнёт в ад террористических лагерей и будет всю жизнь ходить закутанная с ног до головы в чёрные простыни, или как там ещё они у них называются? Обратится, в конце концов, к властям, попросит защитить её. Он угрожал тюрьмой? И пусть. Мелисса готова даже сидеть в тюрьме, если это приблизит её к намеченной цели.
Я больше не хочу грезить, папа! Я устала от своих грёз! Я была по-настоящему счастлива с ним, как же ты не понимаешь?!
Она думала о своём, периодически гладя Маршу по волосам. Как же жалко маму! Она чувствует себя ненужной. Разве это не ужасно — чувствовать себя ненужной в самый ответственный момент?
— Он… Он… Он даже не назвал меня леди… Презрительно так… «Мадам!» Просто мадам, просто чужая ему женщина, откуда-то с другой планеты. Инопланетянка! Вот! Вот кто я для него! В его глазах не было ни капли сострадания. Ни капли! Только лёд! Чем, чем я заслужила такое отношение? Он закурил при мне траву, хотя отлично знает, что я не переношу её запаха! Демонстративно! Бросая мне вызов! Он… Он… Он был такой чужой, такой далёкий! «Я не оставлю тебя без содержания!» Молли! Он разговаривал со мной как с содержанкой! Со мной! С Маршей Маклинни! Подлец! Просто высокомерный хам! Зазнавшийся выскочка! Кто бы он был без нас — без меня, без моего папы? Молли! Не молчи! За что мне это? За что?
— Мама, успокойся. Вы разведётесь, и ты найдёшь свою половинку. Половинка будет послушной, как овца. Я лично подыщу тебе подходящего жениха. Клянусь честью.
— Какая половинка? Ты о чём, Молли? Я не могу без него! Нет на земле больше такого мужчины! Нет! И я люблю его! Безумно люблю!
— Ого, какие речи повела великая и могущественная снежная королева Марша Дженкинс, урождённая Маклинни! Молли, ущипни себя. Тебе снится сон.
Но Марша не слушала дочь, а всё плакала и плакала, размазывая по щекам тёмные от туши слёзы.
О разговоре с отцом размышлял и Тед.
Ты всегда смотрел на меня как на недоразумение, Стив Дженкинс. Пришёл час доказать, на что я способен. Я поеду искать Майкла. Так уж вышло, что я полюбил парня, и всем придётся принять мой выбор. Всем. Даже мне самому. Мне самому в первую очередь! Жаль лошадей. Они будут тосковать.
Простите меня, мои единственные…
— Чёрт, так нельзя, Тед! — вслух прервал он себя. — У тебя обязательства, и их надо выполнять. Соревнования на носу, целая команда работала, чтобы выглядеть достойно. Ты не можешь всех подвести. Не имеешь права. Да и Майкл не одобрил бы. Да, Майкл?
Он залез в трусы и, теребя рукой причинное место, взял в другую руку смартфон и попросил организовать ему вылет ближайшим рейсом в Луисвилл. Следом набрал Салли и долго болтал с ней как ни в чём не бывало. Лишь о Майкле говорить не стал.
— Я вернусь, и мы поговорим, — сказал он. — Это долгий разговор, Салли. И очень важный для меня. Наверное, мы будем говорить всю ночь.
Он засмеялся, но Салли почудилось, что её Тедди совсем не весело.
— И что только не придёт тебе в голову, Салли Витакер? — спросила она себя, когда отключила смартфон.
В двухстах метрах от дома, где отсыпались после бессонной ночи Стив и Джанни, под громадной вековой елью покоился вечным сном Грегори Кассаведра по кличке Вишня.
И некому было помолиться над его могилой.
Простишь?
I
Каменные склоны, рыжие от железняка, мелкая пыль везде и всюду, жара днём и ощутимая прохлада тёмными ночами: для жителей комьюнити-трейлеров будни полупустыни стали практически родными. Все вместе, одной семьёй. Женщины готовят еду и стирают бельё, волонтёры, а их здесь много, убирают мусор и следят за порядком, вечерами можно посидеть в том трейлере, где оборудовали бар, и даже потанцевать на хорошо утоптанной площадке.
— Только здесь я по-настоящему ощутил себя американцем, — заметил Стив после двухмесячного проживания в трейлере, куда они с Джанни перебрались, когда Стив в свойственной ему манере внезапно решил взять тайм-аут и уехать куда глаза глядят из Нью-Йорка и из прежней жизни.
Поначалу они просто ездили — то ли в поисках чего-то, то ли в попытках заполнить образовавшуюся после исчезновения Майкла пустоту, а затем Стив решил, что они должны обосноваться где-то и отдохнуть.
Ну, чтобы подумать о том, как жить дальше, и вообще…
Бракоразводный процесс, затеянный Стивом сразу же после последнего разговора с Маршей, обещал быть долгим. Но не потому, что не в силах Стива было ускорить его. Ещё как было в силах, и, что называется, по полной программе.
Просто Стив считал, что некоторые дела не делаются быстро. Они, как коньяк, должны настояться, созреть, наполниться ароматами непривычной новизны, вновь настояться и лишь затем перейти в фазу рутины, чтобы было поменьше соблазнов воевать и побольше — философствовать на вечные темы.
— Адреналин при разводе — это не про меня, — откровенничал с Джанни Стив. — Может, к концу процесса я вообще передумаю разводиться? Эндрю и Лиз, кстати, делают всё, чтобы остановить меня. Надоели так, что пришлось даже отключить им возможность напрямую связываться со мной. Я смеюсь всё время. Куда делось хвалёное высокомерие Эндрю? Почему он желает моего воссоединения с Маршей? Почему обивает мои пороги, как самый жалкий проситель? Про Лиз даже не хочу упоминать. У неё совершенно нет достоинства. Если Эндрю хотя бы старается держать лицо, то она опустилась до того, что предложила мне свою помощь в борьбе с дочерью.
— А ты?
— Я её послал. Грубо послал.
— А она?
— Она предложила мне минет. Кокетничает, кривляется, придыхает сексуально… как ей кажется.
— Ты согласился?
— А почему нет? Лиз всегда была специалистом в этом деле, а старый конь борозды не портит. И ушла счастливая, когда я сказал, что на её благосостоянии наш развод не скажется. Ладно, чёрт с ней. Мне это всё по барабану. Меня дети беспокоят. Им надо помочь, и я помогу.
Разговоры про детей, которым почему-то надо помочь, Джанни, как правило, пропускал мимо ушей. Он не понимал, с чего это надо помогать двум великовозрастным неудачникам, а в том, что Молли и Тед — неудачники, он не сомневался. Было бы иначе, Майкл не выкинул бы их из своей жизни, во всяком случае, Джанни хотелось думать, что это так. Ему казалось, что и Стив думал о возможных неудачах детей так же, как думал о них он, и тоже считал, что Мелисса и Тед разочаровали Майкла, и в глубине души радовался этому не меньше, а может, даже больше Джанни.
— Бросились путешествовать, — усмехался он, слушая доклады парней о перемещениях Теда и Мелиссы. — Думают, что обманут меня. Дети-дети…
— А если они найдут Майкла раньше нас?
— Ерунда. Они ещё подумать не успевают, а я уже знаю об их планах. Путь ездят. Путешествие — лучшее лекарство от хандры.
— Судя по тому, что мы уже третий месяц торчим в комьюнити, ты излечился, — иронизировал Джанни, но Стив не реагировал на его иронию.
II
Жизнь на колёсах, несмотря на то что трейлер Стива стоил больше, чем все аналоги во всех комьюнити южных штатов, вместе взятых, была непривычной, в особенности поначалу, и обоим надо было приноровиться к новым впечатлениям.
Поблизости от них расположились ещё два трейлера, поскромнее, но тоже весьма комфортабельные.
В них жили парни.
Парни всегда рядом, всегда настороже. Совсем как тогда, когда Стив ездил по миру в поисках сильных впечатлений. Хорошие были времена, не поспоришь, хотя и сегодня тоже неплохо: и постель хороша, и еду доставляют по вкусу, и можно воспользоваться бассейном и мини-полем для гольфа. Стив оборудовал своё комьюнити как положено. Он не привык жить бродягой, и ему наплевать на то, что сказала бы по поводу его тяги к роскоши Марша.
Марша. Женщина, в которой ты ошибся, Стивви. Ты думал, что в ней есть стержень. Ты всю жизнь так думал, а она даже не стала обсуждать проблемы детей. Оплакивала только себя и свои разбитые мечты. И Лиз была неправа, когда хвалила её. Хотя…
Он знал об истерике Марши от Молли. Она не удержалась, рассказала ему. Вот оно, значит, как! Ты, оказывается, любишь меня, Марша Маклинни? Оказывается, нет в мире другого мужчины, способного заменить меня даже гипотетически?
Дура. Всегда была дурой, ею и осталась. Хотя Лиз так не считает, и это странно.
Он тогда удивился её признанию.
— Это я виновата, Стивви, — сказала она, когда уходила из его кабинета после свидания с ним. — Я просто игнорировала её. Всю жизнь. С самого детства. Упивалась собой, своей красотой, своим успехом у мужчин. Я погубила жизнь моих детей. Эд вырос инфантильным неврастеником. А Марша… Ты всё знаешь о ней, зачем я буду повторять. Но она хорошая мать, в отличие от меня. И в этом её главное преимущество.
— Хорошая? — возмутился он. — Она даже слушать не стала Молли после моего ухода. Говорила лишь о себе!
— Что такое хорошее воспитание, Стив? — спросила Лиз. — Нет, не образование и манеры, не богатство и дом — полная чаша, а именно хорошее воспитание. Это то, чего я так и не дала Марше, и чему она училась самостоятельно. Зато оно есть у её детей. Хорошее воспитание — это когда ребёнок чувствует опору под ногами. Когда он как за каменной стеной. Хорошее воспитание создаётся из повседневности, из брошенных вскользь, но в нужное время фраз, из ласки, советов, общения. Это кирпичи, из которых складывается стена защиты и опоры. Детям с хорошим воспитанием легче справляться с трудностями, даже если рядом нет родителей или они сошли с ума. Я не строила для детей стен из кирпичей повседневности, а Марша строила. Поэтому у неё не было шанса, а у моих внуков он есть.
— Ты говоришь о внуках после того, как отсосала их отцу? — не удержался от сарказма Стив.
— Одно другому не мешает, — отмахнулась она. — Я люблю их. Разве этого мало?
— А что ты скажешь по поводу ужасной истории, случившейся между ними?
— Не думаю, что тебе интересно моё мнение.
— Ошибаешься, Лиз. Только твоё мнение мне и интересно.
Она вспыхнула, как девушка, после его последней фразы.
— Если тебе интересно моё мнение, я выскажусь. Я видела фотографии юноши. Молли скинула их мне, и я не спала ночь. А знаешь почему? Он возбудил меня. Я даже плакала от бессилия: что не могу соблазнить его, не имею шанса влюбить его в себя из-за разницы в возрасте, что родилась как минимум на пятьдесят лет раньше, чем он.
— Лиз, это не мнение, это признание. Не думай, что удивила меня им.
— Нет-нет. Я всего лишь излила душу в преамбуле к мнению.
Она засмеялась.
— Какой дурацкий у нас с тобой разговор. Я стою, держась за ручку двери, чтобы выйти вон, и веду один из самых серьёзных разговоров в своей жизни. Нет, я не вернусь. Мне надо идти, у меня встреча с врачом. Ничего особенного, обычная профилактика, но он с трудом выкроил время в своём расписании. Так, о чём я говорила?
— О любви к красоте, Лиз.
— Как ты точно сказал.
— Ничего не хочешь добавить?
— Конечно, хочу. Держитесь от него подальше. Все. И ты в том числе.
— Даже я?
— Почему «даже»? Ты же не Господь и не дьявол? Ты человек, а значит, ничто человеческое тебе не чуждо. Если серьёзно — Стивви, дорогой, этот юноша замкнут на себя, и в его глазах печаль. Он способен разрушить твою жизнь.
— В каком смысле, Лиз?
— В том самом, Стивви. Да, я знаю, что ты натурал. Я знаю об этом лучше других. Но он способен свести с ума любого. Держись от него подальше. Вот и всё.
— А если это трудно?
— Испытание красотой — самое сильное испытание в чувственной сфере. Его могут пройти лишь бесчувственные люди либо те, у кого душа стара, как Мафусаил. Ты не принадлежишь ни к тем, ни к другим. И твои дети тоже. Всё. Я всё сказала.
Он слушал Лиз и думал, что она впервые совсем не кокетничает с ним. Ещё час назад кокетничала безбожно, а сейчас — ни намёка. Обычная пожилая женщина, одержимая страхом неизвестности.
Надо же, Лиз.
Вот это да.
III
Кстати, Джанни тогда пришлось немало потрудиться, чтобы уговорить его не бросать всё.
— Я больше не хочу быть богатым. Пусть всё катится к чертям, — сказал он, когда с потемневшим лицом ворвался в дом к Джанни после беседы с Маршей и Молли. — Я не хочу больше играть в эту игру. В ней нет смысла. Нет цели. Нет свежих решений. Все друг другу лгут, и я в том числе. Это скучно, в конце концов!
— Ты всегда был противником поспешных решений, Стивви, — бросился успокаивать его Джанни. — Прояви последовательность. Деньги не любят, когда с ними обращаются без должного уважения. Деньги — одушевлённая субстанция. Они мстят тем, кто ими пренебрегает.
— Джан, пиши сценарии.
— Я всего лишь дал совет.
Он не долго хандрил. Всего два дня. А потом взял себя в руки.
Да, он не отдаст Маклинни то, что построил сам. Да, его парни справятся в его отсутствие. Да, коллекцию надо сохранить за собой. Да, да, да, ты прав, Джан, я должен быть сильным. Да, Жука Мораеш может вернуться на остров и произвести там любые изменения, которые взбредут ему в голову. Да, он в порядке. Это он о себе, о Стиве Дженкинсе сейчас говорит.
Он взялся за дело на следующее утро, и вскоре во всех средствах информации началась разработанная в условиях строжайшей секретности кампания по подготовке намеченных им кардинальных изменений в жизни. В Сети появилась страничка, где двое профессионалов от имени Стива стали выкладывать проникновенный дневник, который он якобы вёл в форме коротких заметок и наблюдений в течение последних пяти лет. По дневнику можно было понять, как и почему Стив Дженкинс созрел для столь серьёзного решения: выйти из игры и развестись с женой после стольких лет счастливейшего брака.
Он распределил обязанности по управлению корпорацией между несколькими парнями, а за собой оставил лишь право решающего голоса при принятии стратегических либо вызванных форс-мажором решений.
Команда адвокатов принялась разрабатывать сложнейший документ под названием «Развод», а команда пиар-агентов бросилась готовить общественное мнение. Результат превзошёл все ожидания. Сначала на своей страничке в твиттере, а затем и в телевизионном интервью Стив объявил о решении временно отойти от дел. Затем, уже в другом интервью, перечислил новый состав правления и изящно сообщил о том, что начинает бракоразводный процесс с женой исключительно для того, чтобы не обременять её своей склонностью к спонтанным решениям. Акции его компаний с того дня взлетели вверх, а сам он стал героем не только светской хроники, но и многочисленных ток-шоу, в которых на его примере рассуждали о силе человеческого духа и умении подчинять волю обстоятельствам.
На религиозных каналах за него молились проповедники, политические и экономические обозреватели анализировали возможные последствия его отставки и её мнимость или действительность. Известная поп-певица спела в его честь песню, на долгие недели возглавившую хит-парады, Лиз и Эндрю раздавали интервью. Не отставал от них и Эд, и его ужасная жена, и ужасные дети, и это был их по-настоящему звёздный час.
Сколько красивых слов в его адрес лилось из их уст в те дни — и не сосчитать. Даже Джанни дал интервью, когда ушлые папарацци по предварительно разработанному с его же помощью плану подкараулили его, якобы случайно объявившегося на одной из громких биеннале, и долго выпытывали подробности личной жизни Стива.
Нет, он, конечно же, остался на высоте и ничего им не сказал, хотя говорил много.
Нелегко пришлось только Молли и Теду. А Марша и вовсе сидела дома, боясь попасться на глаза журналистам.
А ты как думала, Марша? Думала, что сможешь соперничать со мной? Посмотри, какой океан страстей бушует вокруг тебя. Кто бы вспомнил о тебе, если бы не я?
— Ты это видел? — спросил он Джанни, указывая на телевизионный экран, где шла трансляция записанного накануне интервью с ним. — Они проглотили наживку и висят у меня на крючке. Все без исключения. Мне даже президент звонил.
— И что?
— Мы мило поболтали.
IV
Они говорили о Майкле лишь раз. И исключительно для того, чтобы прояснить до конца моменты, в которых Джанни хотел основываться не на личных выводах, а на произнесённых словах, а Стиву необходимо было высказаться.
— Стив, почему мы не ищем его? Мы же не ищем?
— Успеем. Мне пока нечего ему сказать. Хотя…
— Что?
— Один вопрос у меня к нему всё же есть.
— Только один?
— Как можно было бросить Молли? Она же такая классная девчонка! Из тех девчонок, которых не бросают, понимаешь?
— Согласен, не из тех. Но твоя Молли — избалованная принцесса, а Майклу…
— Ерунда! Накануне отъезда мы с ней долго говорили. Почти всю ночь. Она рассказывала о том, какие чувства он в ней пробудил. О своём желании рожать ему детей, о том, что с ним весело, примерно как мне с Лиз, — ладно, шучу-шучу, они несравнимы, и тем не менее… О том, какой он умница, насколько он тонкий и всё понимает с полуслова. О его железной воле, которой она, избалованная, как ты выразился, принцесса, подчинялась без попытки оспорить или тем более дискутировать — любимое, между прочим, занятие и с прежними партнёрами, и с родителями, и вообще… — тут Стив немного нервно рубанул рукой воздух, — …с целым светом! Нет, я точно знаю, что им было очень хорошо вместе. Как можно бросить девушку, с которой хорошо? Да, он, возможно, испугался за неё. Мало ли что, вдруг она погибнет, как погибли многие в его прежней жизни? Но та, из школы, как её… Джейн, она же жива?! И вообще, за любимую воюешь до конца, даже с самой смертью! И дело, кстати, не в том, что Молли — моя дочь и мне больно видеть, как она страдает. Я хочу понять, как в одном человеке сочетаются столь несочетаемые качества — воля, разум, даже мудрость, тонкость чувств, красота души, щедрость, благородство… И тут же, рядом, нечто совершенно противоположное! Равнодушие к чужому страданию, например. Он выкинул моих детей из жизни, как бессердечный человек выкидывает щенков на улицу. Без малейшей попытки дать им шанс. Просто выбросил и отрезал, будто их и не было! Это невероятно!
— Равнодушие тут ни при чём. И я уверен, что он тоскует по Молли. Теда он просто пожалел, а ведь мог пойти в отношениях до конца. Достаточно было уехать с ним вместе куда глаза глядят, дождаться, пока у Теда окончательно снесёт башню, и уже потом выкинуть его. Твой сын валялся бы где-нибудь в притоне с исколотыми венами и желанием как можно быстрее сдохнуть, только бы не испытывать душевные терзания после расставания.
— Во-первых, я не допустил бы подобного развития событий. А во-вторых, ты считаешь Теда слабаком. А Тед не слабак. Такие не ломаются. Я и сам не знал, насколько он сильный, и приятно удивлён, не скрою.
— То есть выходит, что все, кто попался Майклу на пути, были слабаками? И там, в Мексике, и здесь? Один Тед не слабак, я правильно тебя понял, любящий папаша?
— Почему один? А мы с тобой? Смотри, макаронник, мы даже не поубивали друг друга!
— Мы не поубивали друг друга потому, что Майкл всё сделал для этого. Хватит бахвалиться и обманывать себя. Хватит. Особенно про детей когда рассуждаешь — мне, ей-богу, сильно смешно, если не сказать больше. Посмотри на ситуацию сторонним взглядом, и ты не будешь так самонадеян. Ты забыл, что выжил в доме моего отца и сделал карьеру благодаря образу, который все те годы носил в сердце. Ты построил земной рай на острове, исключительно вдохновляясь своим ангелом-хранителем. И все годы продвигался вперёд и вверх, вдохновлённый им. Но не выдержал испытания, когда вы столкнулись. Ты же не выдержал испытания, Стивви? Да или нет? Не ты ли превратился в тирана и самодура, истерил, скандалил, навязывал ему и мне свою волю? В конце концов, ты надругался над ним. Акт насилия был твоим полным проигрышем, Стивви. Кстати, я и о себе могу сказать то же самое. В кого я превратился рядом с ним? Скажи, в кого? Да в полного идиота. Пошёл на эту авантюру с местью, подставил ни в чём не повинных детей, готов был наблюдать, как они перегрызут друг другу глотки. Я вёл себя как законченный пошляк, и это проигрыш, Стивви. По всем показателям.
— Чёрт, ты прав, макаронник, как меня ни ломает признавать твою правоту. Хотя то, что ты пошляк, отношения к Майклу не имеет.
— Но он помог мне активировать собственную пошлость. И я ещё не всё сказал. Есть ещё вопрос, и я задам его в расчёте на честный ответ. Лады?
— Валяй, Джан. Пользуйся тем, что у меня хорошее настроение, добивай меня.
— Если бы Майкл не бросил твою классную девчонку Молли, и остался бы с ней, и она родила бы ему детей, а тебе внуков, и так далее, и так далее… Скажи как на духу, Стивви-сорванец. Ты не ревновал бы его к ней?
— Сорванец… Чёрт тебя возьми, зачем ты назвал меня сорванцом? Это запрещённый приём. Только моя мать имела право называть меня сорванцом!
— Ты спал с моей матерью, Стивви-сорванец. Я могу позволить себе всё что угодно.
Стив усмехнулся и, отвернувшись от Джанни, долго смотрел туда, где один из парней тренировал бросок в баскетбольную корзину, а двое других обменивались впечатлениями от очередного ролика, просмотренного ими в смартфоне.
Джанни терпеливо ждал. Он задал вопрос, от ответа на который зависело очень многое в его собственных планах на будущее, и он готов был ждать сколько угодно, лишь бы получить его.
— Ладно, парень, я отвечу тебе, — кивнул наконец Стив, и, когда взглянул на Джанни, его глаза блестели от влаги, а Джанни понял, почему его друг отвернулся, когда он назвал его сорванцом.
— Я весь внимание, Стивви, — понизив голос, сказал он.
— Думаю, что я ревновал бы его только в одном случае.
— В каком?
— Если бы я перестал быть главным.
— Не понял, при чём здесь ревность?
— При том, дорогой мой Джан, что в качестве главного босса я бы командовал их жизнью, зная, что нахожусь на первом месте не только для дочери, но и для него. Мне этого достаточно. Остальное не в счёт. Ни любимая жена, ни любимые дети…
— А переспать с ним ещё раз ты захотел бы?
— Я и сейчас не против, хе-хе. Понимаешь, между настоящими мужчинами могут происходить самые разные вещи, даже чудовищные по своей аморальности, вот как между тобой и мной, к примеру. Но мужчины так устроены, что происходящие между ними чудовищные или аморальные вещи не влияют на их жизнь, а идут параллельно ей. Понимаешь, Джан, настоящие мужики действуют по умолчанию. Они убивают по умолчанию, дружат по умолчанию, спят друг с другом по умолчанию… Эй, хорошее слово какое — «умолчание», выразительное до невозможного!
— То есть ты собираешься с ним спать?
— Я этого не говорил. Но иногда, под настроение, мы вполне могли бы порезвиться друг с другом. Почему нет?
Джанни промолчал. Он был ошарашен заявлением Стива, одновременно думал, что не должен так удивляться, и в то же время удивлялся самому себе, что до сих пор остался наивным болваном, раз реагирует подобным образом на некоторые вещи.
— Джан, я тоже жду честного ответа. Мне интересно твоё мнение. Почему бы иногда, под настроение, мне и Майклу не порезвиться друг с другом? А?
Джанни пожал плечами. Стив опять прав. Почему бы и нет, если по обоюдному согласию? Но, чёрт возьми, он, Джанни Альдони, так и не стал циником. Несмотря ни на что, так и не стал им.
«Дурная кровь», — сказал бы про него сейчас дон Паоло.
— Вот и славно. Молчание — знак согласия. Считай, что ты ответил мне, — услышал он голос Стива.
— Я имел в виду лишь обоюдное согласие, Стивви.
— Да-да, разумеется. А знаешь, первое, что я спрошу у него, — это про Молли. «Как ты мог бросить такую девушку?» — спрошу я его.
— Он скажет, что хотел защитить её своим поступком.
— Любимую не бросают. Любимую защищают грудью, стоят рядом насмерть, отбиваются от всех вражеских полчищ, вместе взятых. И неважно, что олицетворяют собой эти полчища — государство, бандита Стива Дженкинса, интригана Джанни Альдони или орды каких-нибудь выпестованных спецслужбами фанатиков. Любовь защищают до конца.
— А может, он не любил её?
— Тогда он законченный циник. Но я хочу услышать ответ лично от него. И всё. Давай завершим разговор.
— Конечно, конечно…
V
Иногда их навещали местные красотки, и тогда свет внутри кондиционированного пространства трейлера горел до утра, поскольку с некоторых пор Стив отказался любить женщин в темноте.
— Когда нет света в собственной душе, нельзя выключать лампы, — то ли шутил, то ли серьёзно говорил он. — Даже во время траха нельзя. Мало ли, что полезет из углов? Да, Джан?
Джанни пожимал плечами. Какая разница, что или кто полезет на него из тёмных углов его собственного подсознания? Он давно привык к своим демонам и не боялся их.
Горел свет ночами в трейлере, взвизгивала очередная красотка, а Джанни ждал, когда Стиву надоест её любить и он выйдет из белоснежного трейлера на небольшую площадку, где стоят столы со стульями и можно сидеть хоть до утра, слушая новости и музыку в наушниках или уставившись в планшет или в одну из книг, которые верный привычкам Джанни упорно продолжал читать.
В ожидании он делал очередной глоток виски. Много льда и как можно меньше обжигающей жидкости, чтобы не провоцировать своё прошлое к возврату. Толстая сигара в зубах, задранные на стол ноги в пыльных ковбойских сапогах и далёкие и очень далёкие звёзды в паутине Млечного Пути: нежно-белёсой, с лилово-фиолетовыми потёками.
— Где ты, малыш? Слышишь нас? Видишь нас? Ответь…
Забери меня…
I
Вокруг одно и то же, куда ни глянь. Усеянные кудрявыми цепями облаков горизонты, пенные барашки на бегущих океанских волнах, юркие рыбацкие лодки с нехитрым уловом и сладостное и одновременно неохватное ощущение полного одиночества.
Вдалеке виднеется ряд небольших островов, в водах которых столь замечательный дайвинг, что Майкл так и не понял, почему в этих краях мало туристов. Возможно, всему виной далёкое расположение. До затерянного в бескрайних водах океана крошечного архипелага ещё дальше, чем до построенного Стивом островного рая.
Он добирался сюда с пересадками почти двое суток, сначала самолётами различных авиакомпаний, затем на небольшом местном самолёте. Мир больших городов и стремительных темпов остался позади в переносном и буквальном смысле, в душе поселилось чувство, что он не на Земле, а на другой планете, где нет Интернета, телевизоров, двигателей внутреннего сгорания и красивой рыжеволосой Молли, воспоминания о которой прожигают насквозь и требуют немедленного физического воплощения.
А ещё нет вечного страха быть узнанным и запутаться в сетях обязательств, которых он не давал, но по которым от него почему-то требовали исполнения.
Насчёт вселенского одиночества Майк немного преувеличивал. Телевизор на архипелаге был. Один-единственный на весь посёлок, и тем не менее он был, хотя по нему не смотрели ничего, кроме футбольных матчей. Был и Интернет. В одном-единственном месте, в узкой душной комнате, куда набивались, как сельди в бочку, местные тинейджеры.
Это был очень плохой Интернет. Такой же долгий, как нескончаемые местные закаты.
Смуглые люди с простыми лицами и застенчивыми щербатыми улыбками приняли Майкла без слов, дали ему кров, предложили еду и ничего не потребовали взамен. Но он не верил даже им. Закрывался ночами на засов, носил, не снимая, солнцезащитные очки со специальными, позволявшими видеть в темноте линзами и шапку из лёгких шёлковых нитей. И ни с кем не общался, хотя уже через неделю выучил несколько бытовых фраз на местном языке, состоявшем из странной смеси островного наречия с искажённым португальским.
Из-за почти полного отсутствия на острове органически выращенных овощей и фруктов, к которым Майкл пристрастился, как только уехал из школы Барта в большой мир, он впервые попробовал рыбу. Как ни странно, ему понравилось, и это было замечательно, потому что, если бы не понравилось, он был бы вынужден покинуть новое пристанище, чтобы не умереть с голоду.
Он, конечно же, вылизал до блеска свою хижину и прилегавшую к ней территорию, вечерами приходил к рыбакам помогать чинить сети, подолгу медитировал ранними, тёмными, почти формальными из-за внезапного появления солнца рассветами. Днём он рисовал и писал небольшие рассказы-зарисовки и даже стихи, хотя считал поэтическое творчество занятием неблагодарным и никому не нужным. Ночами ходил к океану слушать шум прибоя и разглядывал в привезённый с собой небольшой телескоп местное небо, усеянное крупными, заблудившимися в незнакомых созвездиях звёздами.
Но больше всего Майкл рисовал. Целые серии пейзажей, натюрмортов и карандашных и акварельных портретов. Рисовал Молли, Стива, Джанни, Джейн, Мигеля Фернандеса, Хуана и Хесуса, Инес и Гонсало. Рисовал Линн и Нору с ямочками на круглых щеках. Даже Барта рисовал. И, конечно же, много рисовал Тересу: и ту, обрюзгшую, с печатью скорой смерти на лице, и красивую и молодую, наблюдающую с немыслимого далёко-близкого расстояния за пролетающим над её головой ангелом.
Отдельный альбом был посвящён девушке из аэропорта. Вон она в тонком летящем платье в мелкий рисунок, с соломенной шляпкой на голове и рвущимися от ветра на свободу волосами. Она в образе Коко Шанель. Она в джинсах, с лассо в руках, в ковбойской шляпе и куртке с длинной бахромой. Она в лыжном костюме, смеясь, летит по склону или сидит, задумчивая, в кафе за чашкой сваренного по-восточному кофе. Она обнажённая. Она в образе Венеры Милосской, без рук, с забранными в пучок волосами. Она — Даная Рембрандта и Даная Тициана. Он и Молли рисовал отдельно. Но если девушку из аэропорта Майкл видел только в возвышенных образах, то Молли у него была бесстыжая и голая. Молли Эгона Шиле, Молли манга, Молли Рокуэлла, непристойная Молли, с задранными вверх ножками в туфельках на каблучке и с заманчиво выглядывающей из-под короткой юбки маленькой аккуратной вагиной. И главное — на всех его рисунках лежала печать индивидуальности, свойственная только подлинным художникам, что и в какой манере они бы не изображали.
Да ты талант, Мигелито!
Он много думал о прошлом и будущем, благо времени было навалом. И совсем не хотел возвращаться в большой мир. Даже желание секса жило в нём лишь воспоминанием и выплёскивалось в редкую мастурбацию после сеансов с рисованием Молли в образе очередной соблазнительницы.
«Надо вытерпеть каких-нибудь десять лет. Ты вырастешь, возмужаешь, перестанешь будоражить их воображение, и они оставят тебя в покое», — думал он, внимательно глядя под ноги, когда осмеливался недолго погулять босым по прибрежному песку.
Смотри под ноги, Мигелито. Не напорись на что-нибудь, чего полным-полно в прибрежном песке и в прибрежных водах.
Десять лет!
До фига ещё ждать, да, Мигелито? Как жить все эти годы? Отшельником? Без удобств, с канализацией в виде ведра с песком? Ты уже отравлен комфортом, и на ведро с песком тебя надолго не хватит. И на убогий, наполняемый вручную бак с душем тоже.
Про Интернет вообще лучше было молчать. Майкл испытывал настоящие ломки от отсутствия возможности зайти в космически бесконечные коридоры Сети. И очень скучал по своей работе, которую бессрочно заморозил после выполнения последнего заказа по оформлению сайта детской фантастики.
Подолгу читать книги из электронной библиотеки и слушать музыку тоже не получалось. Маленького генератора, заботливо привезённого с материка, хватало на два часа полноценной работы, а в условиях абсолютной тишины, наступавшей на острове по вечерам, производимый им шум казался преступлением против естественного уклада вещей. Выручали мощные батареи, подзаряжать которые приходилось ездить на другой остров, где было более приличное электроснабжение, но разве заряженные на другом острове батареи можно было считать решением проблемы?
Много света и воздуха вокруг, необъятные океанские просторы перед глазами, крошечный ветряк, добывавший свет для центральных зданий.
Неторопливая, полная трудов жизнь.
Он не мог и не хотел ломать её.
II
По субботам, когда в посёлке наступало затишье, а взрослое население собиралось в расположенном на единственной площади баре, Майкл брал лодку с видавшим виды мотором и направлялся к видимой из его хижины гряде островов, чтобы понырять там любимым способом — в маске с трубкой. Он, конечно, мог проделывать это чаще, но в будние дни рыбаки ходили в те места на промысел, а Майклу не улыбалась перспектива плавать и нырять в присутствии каких бы то ни было свидетелей.
Даже столь незаметных и тихих, как они.
Он жил здесь уже почти полтора месяца, но так и не определился, как надолго останется. Он и нашёл остров случайно, прочитав заметку, оставленную на просторах Сети неизвестным любителем проникновений в неизведанные места, выложившим подробное, но запутанное и нудное описание особенностей местных вод. Из описания следовало, что плавать и нырять здесь надо с осторожностью, так как в прибрежных водах полно всякой всячины. Нет, больших акул здесь сроду не было, они в эти воды, как уверял любитель проникновений, не заплывают. Местные, конечно, есть, но они неопасны: маленькие, не больше метра в длину, и сами избегают любых контактов. Зато в расщелинах прячутся мурены и во множестве водится всякая океанская дрянь в виде морских ежей с отравленными иглами, горячих, как раскалённая сковорода, медуз и прочих злющих морских обитателей. А из-за сложного рельефа и резкого перепада отмелей с глубинами плавать в местных водах тоже не шибко комфортно, и в них могут погружаться только профессионалы-дайверы и учёные.
Связь между учёными и профессиональным владением дайвингом удивила Майкла своей очевидной нелогичностью. Можно быть учёным, но не уметь даже плавать, не то что нырять с аквалангом. Что имел в виду любитель проникновений в неизведанное, когда предлагал заниматься дайвингом только профессионалам и учёным, так и осталось для Майкла непонятным.
В конце заметки любитель проникновений вновь противоречил себе: несмотря на совет не ехать в такую даль, давал подробные координаты места и рассказывал, каким путём лучше добираться.
«Последний абзац — только для экстрималов, — писал любитель проникновений с орфографической ошибкой в слове „экстремал“. — Если вы не экстримал, вам нечего делать на таком рельефе среди мурен и морских ежей».
В графе просмотров стоял ноль, и, вполне возможно, Майкл оказался единственным посетителем этой странички.
Что ж. В Сети и не такое бывает…
III
В очередное субботнее утро Майкл, как обычно, отправился к дальним островам понырять с маской.
Нырял он в одном и том же облюбованном им месте, на дно широкой и длинной подводной косы, огибавшей гряду коралловых рифов и переходившей в покрытую зарослями морской капусты отмель, за которой начинался резкий спуск в бесконечные океанские глубины. Он не напрасно постоянно возвращался сюда. Коса у дальних островов оказалась лучшим местом для фотоохоты из всего, что предлагали прибрежные воды, была удобна для обзора и безопасна в плане ландшафта, а из-за близкого соседства с рифами кишела разнообразной морской живностью, включая маленьких серых акул, которых он обожал ещё со времён поездок на остров Стива.
Акулы были совсем не опасны, и он уже успел подёргать парочку из них за наждачные носы в расчёте на то, что они перевернутся брюхом вверх и позволят себя погладить.
С первой акулой, которую он схватил, ничего не получилось. Она едва разрешила дотронуться до себя — и тут же была такова. Зато со второй всё вышло как нельзя лучше, и Майкл смог схватить её за нос и слегка надавить на него. Замирать в трансе, правда, акула не захотела, но увильнула из его рук, как ему показалось, с неохотой.
Приплыв через неделю к косе, он надеялся на продолжение прерванной игры с серой хищницей. Торопясь, поставил лодку на якорь, надел ласты и маску, захватил фотоаппарат, и едва нырнул в пронизанную солнечными лучами изумрудно-лазоревую воду, как целая стая изящных серых красавиц закружилась вокруг него в беспрерывном танце.
«Эй, малышка, ты где? — мысленно обратился он к своей знакомой, стараясь обнаружить её среди бесшумно сновавших вокруг него стройных акульих силуэтов. — Соблюдай правила приличия, дорогая. У тебя гость. Выйди и поприветствуй его».
Шутливые мысли о вежливых акулах перемежались в голове Майкла с восторгами по поводу никогда не надоедавших ему подводных красот. Он оставил акул и стал работать. Щёлкал затвором, всплывал, чтобы глотнуть воздуха, вновь нырял, вновь щёлкал, затем поднялся в лодку, чтобы немного отдохнуть. Полежал немного на постепенно нагревающемся от только что взошедшего солнца воздухе и, выпив воды, спустился обратно уже без фотоаппарата.
Риф жил обычной трудовой жизнью. Мелкий белоснежный донный песок пестрел множеством ярких, сбившихся в стайки рыбёшек, мелькнула и тут же исчезла гибкая лента морской змеи, чинно дефилировали среди мелюзги и особи покрупнее, некоторые подплывали настолько близко, что касались Майкла своими хвостами или плавниками, и ему хотелось думать, что они заигрывают с ним.
Выдавая присутствие невидимых обитателей, шевелилось волнами песчаное дно, оранжевыми всполохами сновали в зарослях анемонии крошечные рыбки-клоуны, с презрительной гримасой проплыла мимо неизвестная рыба, а вскоре рядом объявилась и явно жаждавшая общения небольшая акула. Майклу даже показалось, что это его знакомая недельной давности, и он направился к ней в надежде установить контакт, но не успел сделать и нескольких движений, как многочисленных обитателей рифа будто слизнуло языком и на всём обозримом пространстве отмели стало пусто.
Лишь бутылочно-зелёная морская капуста, целой поляной росшая на отмели, по-прежнему плясала свою безостановочную подводную пляску.
Майкл решил подняться повыше, чтобы расширить возможность обзора и разобраться, в чём причина исчезновения обитателей рифа, но едва успел переместиться вверх, как увидел, что из мутноватой толщи глубинной воды прямо на него движется громадная белая акула.
Это была беременная самка, плывшая по своим делам из бурных вод южно-африканского побережья по не изведанным теми самыми учёными, о которых упоминал любитель проникновений, миграционным путям, в неведомых этим самым учёным целях.
Вряд ли стало бы известно, как её занесло сюда, на прибрежное мелководье чужой и малоинтересной для неё территории. Большие белые акулы не очень любят раскрывать свои тайны и неохотно делятся информацией о личной жизни. Но факт оставался фактом: она приплыла и находилась на расстоянии нескольких метров от него.
Ужас сковал Майкла так, что он ничего не мог предпринять: ни броситься наутёк, ни кричать, ни, панически преодолевая сопротивление воды, размахивать во все стороны руками и ногами, как это делают дилетанты при столкновениях с внезапной опасностью. Не мог он и спокойно дожидаться приближения надвигающейся на него опасности, выставив вперёд рекомендуемый в таких случаях электрошокер, тем более что даже и не подумал его приобрести. И, конечно же, он не мог резко всплыть в последней надежде добраться до темневшего наверху силуэта лодки по причине вызванного огромным страхом ступора.
Он просто ничего не мог.
«Каким бесславным будет твой конец, Мигелито», — подумал он и удивился. Надо же. Смерть вот-вот наступит, а у него осталась способность рассуждать.
Акула к тому времени была уже совсем рядом, и Майклу показалось, что её раскрытая в извечной жажде добычи пасть вот-вот нависнет прямо над ним, однако почему-то она не предприняла никаких попыток схватить его. Не вильнула стремительной тенью, чтобы перекусить его пополам, не сделала предваряющий нападение круг, как это положено у больших белых акул, не поддела его снизу, чтобы засунуть в себя от ступней до пояса. Просто продолжала плыть на него с таким видом, будто хотела заключить его в объятия.
Майкл понял, что акула ждёт от него неких не вызванных паникой, а более осмысленных и адекватных действий, и подумал, что совершит их, поскольку терять ему по-любому нечего.
Само собой пришло расслабление и переместившись вверх так, чтобы акула оказалась на уровне его талии, он вытянул вперёд руки, как бы предлагая ей поиграть с ним, и, когда она приблизилась, просто положил вытянутые руки на её асфальтовый нос.
Почувствовав, что она не собирается ни убегать, ни нападать, с силой нажал на него, и громадная беременная самка впала в транс.
IV
Майкл держал руки на отключившейся акуле, и ему казалось, что вся сила её громадного тела перетекает в него просто потому, что ей физически надо было куда-то деться. Это было непередаваемое ощущение осознанного перехода в иное природное состояние: будто Майкл сам превратился в большую белую акулу, в брюхе поселился зубастый детёныш, тело стало монолитным, великолепный мозг человека соединился с длинным, схожим с отростком акульим мозгом. Переход, в котором, казалось, нуждались оба: и он, безрассудно повисший в нескольких сантиметрах от громадной пасти, и акула, продолжавшая насколько возможно медленно плыть вперёд и заставлявшая его таким образом двигаться вместе с ней в обратном направлении.
Они проплыли так несколько секунд, показавшихся ему вечностью, затем акула энергично тряхнула головой, и Майкл отлетел в сторону на несколько метров. Невольный полёт слегка оглушил, но, пока он приходил в себя, акула уже скрылась навсегда в зеленоватой, насыщенной планктоном водной толще, и тут же, как по мановению волшебной палочки, заиграли и запорхали в разные стороны вроде бы исчезнувшие обитатели здешних мест: засветились полосатыми всполохами рыбы-клоуны, пополз по песчаному дну рак-отшельник, принялись исполнять свои замысловатые подводные танцы маленькие рифовые акулы.
Майкл не помнил, как всплыл на поверхность и оказался в лодке. Сердце вылетало из груди, тело била крупная дрожь, зубы стучали так сильно, что, казалось, выбивали барабанную дробь. Плюхнувшись на сиденье, он схватил ещё дрожащими от пережитого пальцами припасённую бутылку с водой и только решил свинтить крышку, чтобы сделать глоток, как почувствовал давным-давно забытую тяжесть в голове и, ещё не веря в происходящее, отбросил бутылку, лёг на дно лодки и закрыл глаза.
V
Сильный свет залил пространство прозрачными лиловыми лучами и устремился вверх, в выкрашенные в интенсивный оттенок индиго небеса. Заблестели вдали снежные шапки громадных гор, засверкали в лучах невидимого лилового солнца вьющиеся змейками далёкие реки, засвистел в ушах сильный и ласковый ветер, в немыслимо далёких высотных далях засветились дрожащие в фиолетовом мареве и видимые, несмотря на день, лампочки-звёзды, зазеленели бескрайние лесные массивы, устремилась куда-то переливающаяся водная гладь.
Лиловый мир развернулся перед ним всей своей неохватной панорамой, и Майкл подумал, что он ещё прекраснее прежнего, исчезнувшего навеки в бесконечной чёрной бездне.
Он стал искать поляну с покойниками на утоптанном земляном грунте, но её нигде не было, и лишь в бесконечно далёких и одновременно близких громадах облаков почудилось ему присутствие Тересы. Он как будто даже увидел её там, молодую, красивую, смеющуюся счастливым смехом, с протянутыми в радостном желании объятия руками.
Подобно огням маяков, бликовали в лиловом облачном громадье старинные серебряные серёжки в её ушах.
— М-а-м-и-т-а-а-а! — закричал Майкл и помчался, полетел туда, где сияли мощными отсветами серебристые огни. — Забери меня! Мне плохо здесь! Забери меня, мамита!