Свобода

Алексей Земляков
  Я признателен Марии Евтягиной за правку моей безграмотности.

Свободу тогда мы только по радио слышали. Иногда. Когда она пробивалась через треск глушилок и наплывы турецкой речи. Из-за музыки. Би-Джиз, Бони-М, даже Пинк Флойд или Смоки там можно было услышать. И, конечно, было ясно что ТАМ – свобода. У них всё это по радио крутили, а по улицам ездили настоящие мерседесы, тойоты и даже ягуары.
А у нас был вечный Брежнев, и всё нельзя. Можно не было, только — нужно.
Нужно было зайти в трамвай, когда наступит минута молчания и тихо, но настойчиво попросить всех встать. Нужно так нужно. Тем более, что ради этого отменили занятия. Это мы уже спокойно могли для него сделать. Для умершего, наконец, Генерального Секретаря. Потому, что внутри уже светилась надежда на свободу.

И она пришла. Не то чтобы сразу, но быстро. Как-то удивительно быстро мы освободились от необходимости работать на заводе, а заодно от аванса в начале каждого месяца и зарплаты в конце. И в трамваях стало удивительно свободно – никто не ехал на работу. И на дорогах. На дорогах была полная свобода, потому что всё равно ни у кого не было денег на бензин.

У нас был бензин. По бартеру заработали. Две тонны! Бартер был куда лучше рублей, которые тоже стали уж очень свободные. И поэтому мы свободно гоняли на своём ГАЗ-69 в поисках заработка. 69-й то же был самой свободой. Во-первых, раньше такие машины вообще нельзя было иметь гражданам. А с наступлением свободы мы выкупили его у текстильного комбината, где он простоял двадцать лет с радиостанцией на случай войны. Задёшево, потому что папа был на комбинате большим руководителем. Рацию сдали в военкомат, а красная надпись по бортам: «Организация связи» досталась нам бонусом. Вместе с прелым тентом и порепаной от старости резиной. Резину мы нашли. Красивую – Мишлен. С колёсами и даже мостами. От импортного РБУ. Они валялись за забором какого-то СМУ. Мы и вытащили их оттуда автокраном. Ну, они там всё равно ничьи. А тут – свобода!

И вот, мчимся мы с братом на двухдверном «джипе»-кабриолете с большими красивыми колёсами и красными надписями. По пустому городу с заказа. Решётки варили в ларёк. Почему-то, как настала свобода, везде потребовались решётки.
Брат, на съезде с виадука закладывает свободный радиус через три полосы и от наших красивых колёс шарахается чёрная «Волга». Стекло в ней приопускается и из салона кто-то кричит:
- Кобылу купи!

- Пошёл ты на …! - в запале отвечает брат и добавляет «газу».
Но «Волга» не отстаёт. На асфальте у неё преимущество,  через пару кварталов она «режет» нам путь, и водитель красноречиво машет рукой. Понятно, что просто так уже не отвяжутся. Надо разговаривать. Брат останавливается с запасом расстояния для свободы манёвра, включает первую, нога на сцеплении, – мало ли как пойдёт разговор.
«Волга», судя по посадке, полная, но кто, сколько, не видно – тонирована наглухо. Открывается задняя дверь, и выходит маленький пожилой мужичок в костюме. Не в адидасовском, а хорошем английском костюме и сверкающих туфлях. Но походка, то, что пиджак на его сутулых плечах напоминает фуфайку, и лицо – особенно лицо – всё говорит, что это не председатель райсполкома. И вот, подходит неспешно этот непредседатель к нашему Газику со стороны водителя, становится на подножку и левую руку протягивает вперёд. И в этой руке вдруг, ниоткуда, появляется «бабочка». Клац-клац – опять невидимое движение, – и нож в его руке сверкнул полированным лезвием. Это лезвие делает несколько молниеносных пассов перед лицом брата, таким же волшебным образом, как появилось, исчезает, и старый фокусник удаляется. А мы зачарованно смотрим ему в спину, молчим. Даже когда «Волга» уезжает.
— Посмотри, откуда, – говорит брат, показывая руку, испачканную в крови я оглядываюсь на него, – всё лицо в мелких порезах.
— Штук пять царапин. Неглубокие. Ты что, не почувствовал?
— Нет.
 Нахожу в кармане куртки платок, даю брату. Сам сажусь за руль. Дальше мы едем не спеша. Я молчу. Я думаю, что дедушка запросто мог чиркануть своей бабочкой и по горлу. И поглубже. Как бы я смог помочь… Никак. И вряд ли бы кто эту «Волгу» искал. Потому как — свобода. Не до того. И брат молчит. Наверное, думает о том же.

Свобода, если пришла, то ширится. Сын вырос и освободил меня от необходимости его воспитывать, жена, уставшая от моей свободной организации связей, освободила меня от брака, родители, как это и бывает неминуемо, освободили от обязанности заботиться о них…
И полная свобода от собеседников толкнула к графомании, которая привела в литературный клуб. Его свободно организовал Станислав. Хороший парень – такой свободный внутри, что мы, хоть он и годится мне в сыны, дружески общаемся на равных. Тогда как раз, после очередной победы майдана, на Украине запахло войной. И я читал в клубе «День окончания войны». И вот, мы идём со Стасом после, разговариваем о майдане, он говорит:
— Зато там сейчас свобода!
— Свобода? – не понял я сразу, – Да, там сейчас точно: свобода.