Жалость

Галина Кузина
                рассказ из книги "Река цвета неба"
    
           Жалеть... Нужно жалеть или не нужно жалеть – так ставят вопрос фальшивые люди.
           Ты ещё найди силы жалеть. Слабый, но притворный выдумывает, что надо уважать. 
           Жалеть и значит уважать, но ещё больше.
                Василий Шукшин

Людмила Ивановна возвращалась из командировки домой и, придя на вокзал, узнала, что её электричку отменили, и придётся ждать следующую.
«Надо было уточнить расписание», – с огорчением подумала она.
Зал ожидания удивил чистотой и простором. Ряды современных пластиковых кресел стояли свободно, около окон красовались высокие пальмы, справа от входа на стене висело большое электронное табло с обозначением времени и номера платформы, куда прибывали поезда, здесь же в углу разместился газетный киоск, завешанный журналами  с  пёстрыми  обложками, а слева находилось кафе, откуда доносился аппетитный запах.
Людмила Ивановна купила сборник кроссвордов, задержалась около кафе, но передумала, решив выпить чашку кофе позже. Устроившись неподалёку от кафе, она погрузилась в увлекательное разгадывание слов. Через некоторое время около неё села женщина приблизительно её же возраста – что-то около сорока пяти.

– Мамочка, можно мне погладить его? – послышалось рядом.
Напротив Людмилы Ивановны сидела молодая женщина с девочкой.
– Нельзя, – строго сказала мама.
Девочка, присев на корточки, с интересом заглядывала под кресло. Под ним, свернувшись в клубок, лежал щенок с чёрными глазками, носиком-пуговкой и сбившейся в клочья шерстью серого окраса. Щенок дрожал от страха и холода. Видимо он недавно забежал с улицы, где было морозно и снежно.
– Можно купить ему пирожок? – попросила девочка.
– Катя, отойди от собаки. Она, возможно, больная.
Но девочка, не послушав, протянула руку.
– А-а-в! Ав! – тявкнул щенок.
В это время из кафе вышел пожилой мужчина с мальчиком, в руках которого был бутерброд с колбасой. Щенок, услышав  вкусный  запах,  вылез  из-под  кресла, подбежал к мальчику, сел рядом и, глядя в глаза, жалобно заскулил. Ребёнок вопросительно посмотрел на мужчину.
– Можно. Покорми щенка, только с прохода отойди.
Мальчик, разломив бутерброд на кусочки, положил угощение на пол. Собачонка жадно проглотила его и, виляя хвостом, подошла и прижалась к мальчику.
– Мамочка, и я хочу покормить щенка! Хочу-у-у! – захныкала девочка.
– Хватит! – резко сказала женщина, встала и, взяв дочку за руку, потащила её прочь.
– Я  только  поглади-и-ить, – слышались  удаляющиеся всхлипывания.
– А-а-ав! А-ав! – вдогонку тявкнул щенок.
– Это кто же у нас тут гавкает? – из кафе вышла полная женщина в фартуке. Увидев щенка, она заохала. – Ах ты маленький, замёрз, наверное. Подожди, я сейчас.
Через несколько минут она вернулась, держа в руках картонную одноразовую тарелку, на которой лежали две сосиски.
– Ешь, малыш! – женщина поставила еду под сиденье, постояла и ушла.
– Может найдётся кто-нибудь и возьмёт щеночка, жалко его, – вздохнула соседка Людмилы Ивановны.
По радио объявили о прибытии электрички. Женщины посмотрели на электронное табло, встали и направились к платформе.

Людмила Ивановна расположилась у окна, когда в вагон вошла та самая женщина, которая недавно сидела около неё в зале ожидания. Увидев её, она обрадовалась, подошла и спросила, можно ли сесть рядом. Так они познакомились. Соседку звали Раиса Васильевна. Они разговорились и вспомнили о бездомном щенке.
– Всё-таки мама девочки неправа. Надо было разрешить дочке покормить щенка, именно покормить, а не только погладить, пожалеть, – сказала Людмила Ивановна. – Хотя и пожалеть необходимо. Вот недавно навещала внучку, ей три года, пошли в парк, и она там упала с качелей и так расплакалась! Слёзы градом, на коленке большая ссадина. Я взяла её на руки, посадила на скамейку, рану обработала. Хорошо, что дезинфицирующий раствор и салфетки у меня всегда в сумочке. Внучка, пока я промывала и перевязывала рану, даже не хныкала, а когда пошли домой, вдруг такой плач, такие рыдания начались, что я прямо-таки испугалась. Села с ней на лавочку, обняла, поцеловала и стала говорить: «Ты моя любимая и хорошая девочка, ты у нас терпеливая и смелая, ранка скоро заживёт, не переживай, такое со многими детками случается, но всё проходит, а ты молодец!» Внучка успокоилась и больше не плакала. Её нужно было обязательно пожалеть, погладить по головке, обнять, обязательно, чтобы она поняла – её любят, понимают и сочувствуют ей. Но вот сейчас я подумала: ей хотелось, чтобы её пожалели, или она начала жалеть себя? Малышка в три года может жалеть себя?

– Наверное, ваша внучка прежде всего нуждалась в сочувствии, в сопереживании. А насчёт жалости к себе... – Раиса Васильевна задумалась. – Расскажу небольшую историю. У меня есть племянница, дочка брата. Чудесная девушка, в этом году окончила школу и при поступлении в институт не набрала нужные баллы. Что делать, бывает. Но она так расстроилась, что потеряла год, что «одноклассники будут смеяться над ней», просто беда. Руки опустила, из дома не выходила, плакала и жалела себя. В это время приехал её старший брат, он уезжал по работе на несколько месяцев. Увидел её в совершенно разобранном состоянии, увидел, что родители ничего сделать не могут, посмотрел, посмотрел и сказал: «Сестрёнка, ну не хватило тебе баллов на дневное отделение, так ведь есть вечернее, куда, может быть, ещё не поздно поступить. Хватит рыдать, давай-ка узнавай, что надо, какие документы и так далее».
Для племянницы его слова были как холодный душ, она взбодрилась, перестала жалеть себя, взялась за дело и успела поступить на вечернее отделение в тот же институт. Со временем может перейти на дневное, если захочет. Вопрос был решён. Жалость к себе коварна – она подрезает крылья.

Женщины смотрели в окно, за которым промелькнула станция, потянулся перелесок, заваленный пушистым снегом, поезд въехал на мост через речку, закованную льдом, вдоль её берегов устроились любители зимней рыбалки.
– За разговорами время летит незаметно. А жалость... она ведь разная, так мне кажется, – Раиса Васильевна посмотрела на соседку. – Как вы думаете?
– Разная, – согласилась Людмила Ивановна. – Вот один случай. Когда сын окончил институт и устроился на работу, то примерно через полгода обратился ко мне и мужу: «Помогите купить машину. На общественном транспорте на работу ездить долго, и вообще она мне очень нужна». Мы на самом деле могли бы помочь ему, и я уже собралась сказать... Но муж взял меня за руку и остановил: «Подожди, сынок, до завтра. Мы подумаем». Что делать? Пожалеть и дать денег? Или пусть сам зарабатывает? Или дать какую-то часть?
Думали мы думали и решили – сын должен заработать сам. Если бы, не дай Бог, случилось что-то страшное, какая-то болезнь, то вопрос о деньгах вообще не стоял бы, но машина, согласитесь, Раиса Васильевна, всё-таки не предмет первой необходимости. Сын понял нас, не обиделся, нашёл другую работу, стал зарабатывать больше, трудился много. Последние выплаты делал, когда встретил будущую жену и собрался жениться. Купил машину, женился. О том, что тогда мы денег не дали, он и сейчас вспоминает с благодарностью. «Это была безжалостная жалость, – шутит он и добавляет. – Жалость, которая думала о будущем». Вот и понимай, как хочешь. А нам так поступить сердце подсказало.
– Или вот, перед глазами... – дрогнувшим голосом через некоторое время продолжила Людмила Ивановна. – У меня есть подруга, мы дружим со школы. Я хорошо знаю её родителей – одному семьдесят два, другой семьдесят, они вместе всю жизнь. В общем-то, не очень старые, но семнадцать лет назад с отцом подруги случилась беда – он перенёс обширный инсульт, после чего потерял речь, а движение сохранилось только в левой руке. Он всё понимает, но говорит... глазами, взглядом. Представляете, какой уход требуется! Помыть, покормить, дать лекарства, да просто перевернуть со спины на бок. За семнадцать лет у него ни разу не было пролежней. Дети уходили, приходили, у них свои семьи, и только жена всегда была рядом. Всегда. Что это? Любовь? Жалость?

Женщины долго молчали. Электричка остановилась, в вагон вошли пассажиры. Напротив, через ряд сели девушка и парень. По тому, как они держались за руки, по нежным взглядам, доверчивому разговору, по тихому смеху и счастливым улыбкам было понятно – они влюблены. Занятые собой, они не обращали внимания на двух женщин, любующихся очарованием молодости и любви.
– И напоследок... – грустно произнесла Раиса Васильевна и замолчала на несколько минут, потом продолжила. – На третьем курсе института в меня влюбился парень с другого факультета. Может быть, я видела его раньше, но не замечала. Я была юной, худенькой, симпатичной, а ещё очень доверчивой. Однажды он подошёл ко мне и сказал, что, если я не буду с ним, он готов на всё, потому что без меня жизни для него нет. И сказано это было настолько обречённо и серьёзно, что я вначале испугалась, а потом подумала: «Неужели он так сильно любит меня?»
И я пожалела его. Мы начали встречаться, потом я вышла за него замуж. Через три года у нас было двое детей. Я крутилась, как белка в колесе, а он помогал мне всё меньше и меньше. Хуже того, он стал изменять мне. «Добрые» люди сообщили сразу. Чем больше я старалась быть хорошей женой, тем больше он изменял мне. Я терпела. У меня была престижная работа, я зарабатывала не меньше его и вполне могла бы прожить с детьми одна. Но я жалела семью, жалела его и хотела, чтобы у детей был отец. Однако моему терпению и жалости пришёл конец. Я подала на развод. Мы расстались.
– Вы одна? – после паузы спросила Людмила Ивановна.
– Не одна. Во-первых, у меня есть взрослые сын и дочь и есть две внучки. А во-вторых... – в тот короткий момент молчания радость, как солнечный луч, осветила лицо Раисы Васильевны. – Мне повезло, я встретила мужчину, который действительно полюбил меня. Я вышла за него замуж и родила двух мальчиков-близнецов, им сейчас по четыре года.
– А вам?
– Сорок семь. Хочу добавить – к моменту моего знакомства со вторым мужем он был разведён, то есть свободен.
– Рада за тебя, Раечка! Можно я буду так называть тебя?
– Конечно. А я тебя – Люда.
– Конечно. Знаешь что, давай обменяемся телефонами.
– С удовольствием. Тем более мне скоро выходить.
Поезд  затормозил.  Женщины  попрощались.  Людмила Ивановна смотрела в окно.
Задумчиво падал снег. По заснеженному перрону шли, взявшись за руки, четверо – два мальчика, мужчина и женщина.