Эта невыдуманная история произошла в стране, которую мы условно назовём Россия. Повесть предназначена для русскоязычной аудитории, поэтому Россия – самая подходящая «площадка» для развития задуманного сюжета. Быть может, когда читатель дочитает повесть до конца, он решит, что страны с более либеральным, чем в России, государственным устройством могли бы оспорить географический (а значит, и политический) выбор автора. Но дело сделано. И в том, чтобы в тексте менять приметы российской действительности на импортные аналоги, автор, честно говоря, не видит крайней необходимости.
Часть 1. Революция
…Профессор Пухловский бодрым шагом вошёл в аудиторию. Ему навстречу выкатился, как снежный ком, сгусток невообразимого шума. Разноголосая трескотня не окрепших возбуждённых голосов, щёлканье приставных сидушек, смачное чавканье поедающих бутерброды и терции поцелуев на дальних рядах. Всё это сливалось в единое звуковое цунами, заполняло воздушное пространство аудитории, увеличивая плотность среды и её сопротивляемость всякой сторонней мысли и движению.
Пухловский поднялся по ступенькам кафедры и попытался начать лекцию. Его действия не произвели никакого впечатления на аудиторию, продолжавшую наращивать децибелы взаимного общения. Профессор нахмурился, расстегнул молнию портфеля и извлёк небольшой цветастый предмет цилиндрической формы. Подождав ещё пару минут и убедившись в тщетности установить с аудиторией контакт, он дёрнул за шнурок, свисающий с торца предмета. Раздался громкий хлопок, и из новогодней игрушки-ракетницы вырвался сноп огня. Тысячи блёсток закружились в воздухе, осыпая кафедру и ближайшие к ней ряды искрами внезапного новогоднего счастья.
Шум в зале мгновенно стих. В мёртвой тишине слышалось шуршание друг о друга падающих блёсток. Ещё через минуту аудитория взорвалась грохотом восторженных аплодисментов. Пухловский улыбнулся – педагогический контакт был налицо!
Он поднял руку, призывая аудиторию к тишине.
- Друзья, сегодня мы поговорим о крайне сложной и, пожалуй, самой злободневной теме нашего бытия – о правилах сосуществования человека с человеком на общей, данной им во владение территории. Из естественных наук мы знаем, как ревниво животный мир относится к этой проблеме. Если два представителя фауны имеют схожие частично или полностью пищевые карты, их сосуществование на единой территории становится невозможным. К исключению из этого правила следует отнести животных, объединяющиеся в стаю для совместной охоты или обороны.
- Профессор, что вы скажете об объединении в стаю домашних животных? Ведь подобные объединения создаются не по закону естественного отбора, а по воле человека.
- Хороший вопрос! – профессор оживился. – Стая домашних животных, созданная человеком, – это зоологический прообраз человеческого общежития. Государство, иными словами, то, что является организатором объединения, выполняет функции хозяина скотного двора. Оно регулирует численность своих граждан, их распорядок, рацион питания.
- Но у скотника одна цель. Именно ради неё он обслуживает своих подопечных: это получение пользы. Одних он стрижёт, других доит, третьих режет. Выходит, и государство как некий сверхчеловеческий монстр с таким же умыслом «заботится» о своих гражданах?
По рядам прошёл неприятный настороженный шумок. Профессор замялся с ответом, и это произвело на аудиторию довольно разрушительное впечатление. Казалось, студенческая братия, не способная толком сформулировать свой протест, просто окунулась в невнятное неудовольствие российской действительностью. Ей, задавленной официальной пропагандой, представился единственный вариант сопротивления – ловить соперника на ошибке. Так играют шахматисты блиц. Именно так нетерпеливая молодость разыгрывает партию с окружающей её взрослой жизнью.
- Друзья, - профессор наконец определился с ответом, - вы сопоставляете несопоставимое и ввергаете наш диалог в область софистики! Представьте, у автомобиля, как и у кошки, четыре опоры. Но из этого не следует утверждение: недостаток автомобиля в том, что он не мяукает! (По рядам прокатилось глухой смешок). Сравнивая скотный двор и государственное устройство, мы подменяем основополагающие смыслы. Человек объединяет в стаю будущих обитателей скотного двора исключительно для собственной пользы. То есть вертикаль подчинения направлена сверху вниз. Что же касается государства, то здесь мы имеем дело с вертикальным строительством снизу вверх. Люди, объединившиеся, так сказать, в единую стаю (племя, народность), создают государство со всеми его институтами во благо членов стаи. Вертикаль подчинения направлена вверх.
- Профессор, а как быть с репрессивными формами взаимных отношений членов стаи и государства, вернее, нас с вами и правящей верхушки с её подручными опричниками? Тут-то вертикаль явно смотрит вниз, как на скотном дворе!
По аудитории прокатился одобрительный гул.
- Репрессивные институты государство создаёт во благо большинства. Мы слишком разные. В белоснежных палатах родильных отделений рождаются помимо «добропорядочных» младенцев будущие убийцы, насильники и прочие волонтёры зла. Их мало, но они совокупно, как ложка дёгтя, готовы испортить бочку государственного мёда, посеять страх и панику в обществе, разрушить институт социальных гарантий и превратить жизнь простых граждан в полуживотное существование под лозунгом «Спасайся, кто может!»
Профессор вытер платком загривок. Со стороны было видно как он, всё более распаляется, нервничает и начинает сверять свои ответы не с лекционной диалектикой, но с действиями нападающей стороны. «Какого чёрта я согласился на этот курс?» - думал Пухловский, чувствуя назревающий коллапс свободного диалога, внезапно возникшего сверх лекционной программы. И действительно. Общение неутолённого юношеского нигилизма и стационарных «проверенных временем» социальных постулатов постепенно принимало жёсткую и неуправляемую форму.
Пухловский попытался отчаянной репликой про социальную ответственность граждан перед государством прекратить накат студенческого разноголосия, но тут к кафедре выбежал какой-то очкарик и перекрикивая профессора обратился к аудитории:
- Бакланы! Бомбит пан профессор. На хрен нам его геморрои!..
Парень зыркнул в сторону лектора и, сбиваясь на подростковую феню, рассказал историю, как его брата-рыбаря за лов сетью без лицензии рыбнадзор сдал прокурору, а тот – в суд. Короче, выкатили рыбачку зону строгого режима аж на целых пять лет. «И чё? – сокрушался парень. – У Витьки жинка и два малЫх. Кормить нечем. Он же рыбарь, от моря кормится. Ему власть заявляет: хошь сетью ловить – башляй монету за лицензию. А у него деньжат – нема! - парень сверкнул глазами в сторону профессора. - И куда, скажите на милость, торчит ваша грёбаная вертикаль?
Пухловский попытался что-то возразить очкарику, но не успел сказать и двух слов, как парень взмахнул рукой и заорал на всю аудиторию:
- Хрена вам!..
К нему подбежали несколько студентов и попытались успокоить крикуна, но в этот миг ещё один «оратор» сорвался с дальних рядов, выбежал к кафедре и неприятным визгливым голосом заорал:
- Братва, тусит препод! Валим отсюда!
Что случается с человеком, когда он, не успев включить мозги, бездумно подчиняется внешней крикливой доминанте? Быть может, им руководит тайный дуализм прошлого: комфортное ощущение личной защищённости в однородной среде (в стае) и возможность реализовать чувство дикаря-разрушителя, от которого нас, похоже, никогда не избавят ни развитие цивилизации, ни собственные духовные упражнения. Да, опыт далёкого по времени (а может, и не далёкого!) периода «автобиографического Дарвинизма», когда нашим прямым предкам приходилось отстаивать право на жизнь методом естественного отбора, сформировал тот самый отвратительный животный дуализм, о которых мы только что упомянули.
Этот непредсказуемый никаким системным анализом взрыв древних эмоций случился на лекции профессора Пухловского «История и виды сосуществования людей друг с другом». Что может быть безобидней этой сугубо исторической темы? Но молодёжь отвергает историю. Для неё исторический процесс - это то, что происходит сегодня и сейчас. Прошлого нет в принципе – будущего ещё нет, да и будет ли. С психологической точки зрения это очень неустойчивое состояние, сравнимое с хождением по лезвию ножа. Ни справа, ни слева опор нет. Да и идти, собственно, не за чем – «ну чё там?» - хайп и только…
Через пару минут добрая половина аудитории отчаянно тусила на сцене возле кафедры с напуганным и присмиревшим Пухловским. Когда же кто-то из толпы бросил клич: «Дави гниду!», профессор, повинуясь инстинкту самосохранения, сполз под кафедральную столешницу и нащупав в темноте тревожную кнопку, нажал…
Вскоре он услышал грохот распахнутых дверных створ и топот кирзовых ботинок по паркету аудитории. Немногочисленный взвод охраны ворвался в аудиторию и, не разбираясь кто прав, кто виноват, обрушил на воспалённые студенческие головы тумаки и слезоточивые струи спецтехники.
Это, в свою очередь, послужило сигналом для части студентов, которая ещё оставалась на своих местах и лишь голосом участвовала в перепалке. Десятки новых «бойцов» с криками «Наших бьют!» ринулись выручать товарищей. На сцене возникло явное численное преимущество остервеневшей студенческой братии. Сотни ударов посыпались теперь на головы охранников. Острые подростковые кулачки с набитыми костяшками-кендисами, каблуки Zenden и Tofa, «улучшенные» коваными набойками «миролюбивой» молодёжной серии «На!», ножки разломанных аудиторных стульев, всё это «подростковое великолепие» пошло в ход, пытаясь продырявить бронежилеты бойцов ОМОНа. Не выдержав и пяти минут жёсткой неравной схватки взвод охраны дрогнул и, встав в карэ, попятился к двери.
В коридоре омоновцы, прикрывая друг друга, отступили по парадной лестнице вниз на первый этаж университетского здания и вскоре оказались на ступенях парадного крыльца. Не успели они оглядеться и принять решение, как из дверей выкатилась волна студентов, похожая на разверстую пасть огромного голодного зверя.
Со стороны улицы к парадным ступеням на полном ходу подъехала бронированная машина пехоты. Из "пулемёта", укреплённого на башне БМП, в сторону крыльца метнулся сноп влаги. Ударная сила струи была настолько велика, что студенческие порядки дрогнули и отступили назад к дверям. В тот же миг будто выросшие из земли две шеренги омоновцев замкнули за спинами студентов цепь и отрезали им возможность вернуться в здание. Пока ребята озирались, пробуя «на зубок» пути к спасению, омоновцы вошли в «непосредственный контакт с протестной массой» и срезали верхушку ударной студенческой волны, перекидав, как на штабных учениях, десятка три студентов в объёмистый автозак, оказавшийся «случайно» неподалёку.
На другой день согласно специальному постановлению ректора университета в 13-30 в той же злополучной аудитории для «непокорного» курса была назначена та же самая скандальная лекция профессора Пухловского. На слёзные возражения профессора ректор коротко ответил: «Это принципиально. Или мы их, или они нас».
… Профессор прошёл к кафедре и раскрыл конспект лекции. Его встретила гробовая тишина. Сто с лишним пар глаз следили за каждым его движением и в то же время будто не видели профессора, точнее, видели его как некую формальную точку, которую хотелось вымарать из наблюдаемой картинки и тут же забыть о ней.
Профессор нетвёрдым, будто чужим голосом монотонно читал лекционный текст. Он ни разу не поднял головы и не посмотрел в зал, чтобы ощутить поддержку и заинтересованность аудитории. Дочитав текст до конца, Пухловский собрал бумаги и, так же не поднимая головы, вышел из аудитории. Во след ему "прозвучала" монотонная враждебная тишина. И только тихий хлопок выходной двери заставил аудиторию очнуться.
Ряды студенческих голов, будто волны под нарастающей силой ветра, зашевелились и пришли в движение. К кафедре сбежал староста 3-А группы Пашка Ремизов. Вздёрнув кулак вверх, он произнёс: «Но пасаран!». В ответ ему по рядам прокатился многоголосый шёпот «Но-о па-паса-ра-ан!». Сомкнутый в единую звуковую массу, протестный шёпот медленно, как сигарное кольцо, поднялся над воспалёнными головами студентов, завис на некоторое время под куполом аудитории и растворился в мерцании потолочных рамп…