АРЕФЬЕВНА
Я точно помню, с какого места моя память выглядывает из-за пелены и действительность уже выглядит хоть и по-импрессионистски размытой, но в полной цветовой палитре и звуковой гамме. Это произойдет летом, когда мне будет три с половиной года в розовом городе у синего моря. А что было до этого? Туман.
Из тумана выныривают какие-то ничего не значащие отрывочные кадры… фотографии из старого альбома . Какое-то крыльцо, деревянное с крутой лесенкой. Полная дама, похожая на лису в пушистой шапке: Мария Ефимовна… Ах да, позже она приезжала к нам в Харьков и привезла мне в подарок белую, вечную и безразмерную кофту крупной вязки с заграничным ярлычком… И еще одна – Ольга Николаевна , высокомерная, в белом халатике и колпаке… А вот это что за крестьянка у забора в повязанной по-деревенски косынке и с малым ребеночком на руках? В длинной юбке и домотканой кофте без вышивки? Это не из памяти – с фотографии… Моя няня Зинаида Арефьевна. Но там она не со мной а с Юриком. Юрик – братишка, которого я не знаю, он умер в семь месяцев отроду от водянки головного мозга, за полтора года до моего рождения. Если бы он не умер, я бы, почти наверняка не родилась. Вот такая диалектика времени В те времена не принято иметь больше двух детей в семье. Это было даже как-то… неприлично
Но эта же крестьянка была в последствие и моей нянькой. Полный провал… Только по рассказам… Моя сестра Лена с ней дружила, и та ей много чего рассказывала. А порассказать ей было чего.
Вот смотрю я на эту уже немолодую белую-серую крестьянскую бабу в белой косыночке, и так и представляю ее напевный грудной голос и повествование о том, как была она молодою. О чем же еще рассказывать пожилой, живущей по людям крестьянке? Была она когда-то молодицей. И все у нее было: и дом, и надел, и коровка, и муж работящий, непьющий и приветливый, и семеро детишек мал-мала-меньше зимою – на печке, а летом – по лавкам. Нет, это шестеро – по лавкам, а меньшой – Петрусь- немовлятко, как водится, в люльке еще, или на руках у старшенькой. Галочкой ее звали… А еще была у них кобылка гнедая – работница на все четыре копыта: и в поле за плугом, и в телеге по делу, и «взимку» в санях… Хотя это, так – поиграться, сколько там на Украине бывает этой снежной да морозной зимы? Месяц – другой? А то и того меньше…
Какой это был год? Догадаться не трудно – тридцатый.
И вот принесла нелегкая как раз на тот год той гнедой кобыле жеребенка тонконогого. Его б сразу и забить… Так нет, рука не поднялась «без усякой пользы» живую душу губить… А если есть кобыла в хозяйстве, да еще и жеребеночек, стало быть – четыре пары лошадиных копыт, так семья, по ихним комиссарским расчетам, одразу из середняцкой, превращалась в глазах начальства в кулацкую. Кто б знал! Про то и думать не думали… Некогда было обо всяких глупостях думать: работы в хозяйстве невпроворот, а главная забота - деточки…
Дальше Зинаида Арефьевна замолкает. А и правда, надо ли про то ребенку рассказывать? А хозяин, хоть человек он и уважительный, а все одно – военный, коммунист да еще к тому ж и еврей… Только один раз, когда уже меня растила, в ненастный день, когда ни погулять с дитем, ни постирушку затеять, а все в доме уже убрано - сварено. Порядок. Только Леночка дома сидит простуженная…
Сняла с себя Арефьевна свою косыночку и, держа ее в руках заместо носового платка, позвала Леночку, простуженную и говорит: «Ты вот меня допытываешь, что с ними после сталося: с мужем моим и с детками… Чи их фашисты замучили? Так я тебе вот сегодня хочу правду сказать. Только ты отцу своему, батьке не кажи. А то он еще обидится. Я тольки тебе скажу. Не фашисты их замучили, не немцы, а свои… Военные… евреи, кажуть… Время было суровое – за 30-й год век перевалил. По сельсоветам и по райкомам в кожном месте разнарядки поступали на раскулачивание враждебного сельского элемента.
Пришли однажды и к нам – раскулачивать … по форме, значить… По разнарядке. Все из дома нашего вынесли, из погребов, из сарая – все повычищали: и мешки с зерном, и корм для скотинки, и из погреба –колбаски, что накоптили, и сыры, что наварили, и маслице, что насбивали… даже банки с соленьями и вареньями – подчистую… . Коровку и кобылу веревками обвязали и увели, а жеребеночек тонконогий сам за мамкой своей поскакал, тольки кому он тама нужен? – лишний рот… Мужа моего тоже увезли на подводе незнамо куда… Так я его с тех пор и не видела. И не слышала ничого… И писем он мне не написал… Так а кому ж их их писать было? Я ж неписьменна…
Время было тада страшное. И не в засухе дело было , и не в саранче. Злая воля на всех нас опрокинулась. Сам Бог, видно, покарать нас за что-то решил. И сам дьявол ему в этом помогал.
Деточки мои, голубчики мои все как один, один за одним, один за другим с голодухи померли … Не было в доме у нас еды. Ничего не осталось. Все гады подобрали – до крихитки… и у соседей тож. Сначала – маленький. У меня ведь молоко в тот же день и пропало. А я на поле пошла. Маковых головок посрывала. Мы с Галочкой этот мак кирпичом побили, и у марлечки поскладали, чтоб хоть уснуть могли деточки с голодухи – то… Потом… все… и Галочка… На небо поднялись. Там души их праведные, уж я то знаю… Не далек срок, и я тудысь, до них, пойду...
А пока за чужими деточками доглядать, значит, должна. И уж не знаю, почему так, но все мои хозяева как на подбор люди добрые, но военные… и коммунисты… и евреи…
Видно так судил Господь мне за грехи мои»…
Эту страшную историю я не выдумала. Но и рассказа этого помнить, конечно, не могу. Только факты сухие знаю: бывшая селянка Зинаида Арефьевна в няньках у нас жила. Семью их раскулачили… мужа сослали безвестно … детки с голоду умерли – семеро.
Через полтора года после моего рождения отца перевели служить в другой город, и мы – семья переехали за ним. А няня моя в том же городе осталась – в Бердичеве, даже в той же квартире. Только хозяева другие туда приехали – и тоже военные.
Не знаю, связано ли это как-то… только все мое раннее детство я не ведала чувства голода. Любая еда казалась мне сущим наказанием. Кормили меня с уговорами-разговорами, угрозами и посулами разными. Говорили: «Не будешь есть – похудеешь, не вырастешь». А я отвечала: «Ничего, лишь бы обратно не унизилась»…
Так я и не стала акселераткой: ниже ростом и сестры своей, и мамы с папой.
Что такое аппетит, я, впрочем, потом узнала, только гораздо позже – уже в школьные годы. А вот что такое ГОЛОД до сих пор ни разу не изведала, и слава Богу.