Михаил Батов 9-го ноября решил сходить на синегорское кладбище и помянуть своего ровесника, Андрея Лобанова. Он погиб в шахте, в этот день, 31год тому назад. Батов хорошо знал его, так как они жили в Синегорске на одной улице, даже учились в одной школе, дружили. Лобанов после окончания школы поступил в горный институт, а Батов пошел работать на шахту. Прошло определенное время, и опять их свела судьба. Окончив институт, Лобанов устроился на шахту «Синегорская» горным инженером. Руководство шахты оценило знания молодого специалиста, и вскоре доверили ему возглавить второй добычной участок. В этом коллективе трудился горнорабочим и Батов... Лобанову в жизни повезло не только с работой, но и с прекрасной женой, Зинаидой Климовой, которая заведовала детским садом. Казалось бы, живи и радуйся. У Лобанова хорошая семья, дочь уже окончила институт, стабильная зарплата в 400 рэ. Чего еще желать? И вдруг, неожиданно все рушится...
День выдался тихим, без обстрелов. По-осеннему низкое солнце слепило глаза. Продолжалось бабье лето. Прекрасная пора. Благостное состояние души Батова нарушал вид кое-где разрушенных ураганом войны памятников, который там пронесся в 2015 году. За 31год немало воды утекло, да и кладбище разрослось, но он помнил, где расположена могила Лобанова. Пройдя по центральной аллее, повернул налево — и вот, впереди, между двумя зелеными туями и находилась его могила. Она ухожена. Это Зинаида Климовна наводила там порядок. Батов присел на скамейку, выкрашенную в синий цвет. Всмотрелся в портрет Лобанова, что находился на потемневшей бетонной плите. Ниже сохранилась и дата трагического события:
1946.20.06–1987.09.11.
С белоствольной березы, стоящей рядом, словно золотыми сердечками осыпалась последняя листва. Батов заговорил: «Ну, здорово, дружище! Нет у меня больше друзей, и, понятно, больше уж не будет. Хочешь, не хочешь, а каждого из нас ждет одиночество. Вот и мою старуху одолели болезни. Лежит пластом. Иногда вижу твою Климовну, она уже не та красавица, но еще держится. Естественно, люди уходят в мир иной, но и наша «Синегорка» приказала долго жить. Конечно, ей «помогли». Налетели, что черное воронье, растянули все до болтика. Вот, из моих ровесников, считай никого не осталось. Ну, а я, несмотря, что согнуло в дугу, потихоньку шлепаю. Ничего не попишешь, зрелое яблоко с ветки падает..."
Михаилу Батову живется тяжко. Все труднее и труднее передвигаться по грешной земле. Его душа болит за настоящее. Обстрелы продолжаются, по ночам спать не дают. Прошлое его тоже тревожит. Сколько уж он передумал об этой шахтной трагедии. Он считал, что ее можно было избежать. Жил бы Андрей и по сей день и Григорий Крыкун и Павел Бойко, что погибли вместе с ним. Ну, за какие грехи они лишились жизни? Мысли об этом не дают ему покоя. Мысленно он погружается в то далекое время. В памяти оживают события давно минувших дней и та страшная трагедия. В 1987-ом году страна торжественно, с размахом отметила 70-летие Октября. СССР — могуч, неприступен, как гигантская скала. Все прогрессивное человечество пошло по его пути... Шахтеры «Синегорской» тоже отмечали это знаковое событие: в клубе на торжественном собрании многих горняков наградили ценными подарками. Директор шахты Жевага, подводя трудовые итоги года, заметил, что из трех добычных участков, второй, под руководством Лобанова, добился самых высоких показателей. И Батов, как труженик этого коллектива, был награжден Почетной грамотой. Он гордился и радовался этой награде как ребёнок. Да и возраст еще такой прекрасный, всего-то сорок.
Два дня синегорцы веселились, пили шампанское, мадеру, кагор... Музыка и радость лились рекой. Но вот, миновали праздники, и настал хмурый рабочий день. С утра горняки группами потянулись на шахту. В нарядной, за столом сидел Андрей Лобанов, с веселым моложавым лицом, с зачесанными назад волосами.
— Так, Михаил, — обратился он к Батову, — со своим звеном идете на 200-й горизонт, в верхнюю лаву. Она закреплена, комбайн — в рабочем состоянии. Вам остается только рубать.
— А Вам, Григорий, — глянул Лобанов на горного мастера, сидевшего тут же полного мужчину с коротко стрижеными усами и седеющими висками, — ответственное задание: необходимо разгрузить «трубу». Я еще разберусь, кто оставил в ней уголь.
Труба — это углепровод, проложенный с 200-го горизонта на 300-й. Он был собран из отдельных металлических труб диаметром около метра. По нему уголь из верхней лавы самотеком поступал на 300-й горизонт, так как падение пласта было более 20-ти градусов.
— Кто у тебя на погрузке?
— Павел Бойко, — указал Крыкун на атлетически сложенного молодого человека.
— Всем понятно задание?
— Понятно, — хором ответили горняки.
— Хорошо, товарищи. Тогда дерзайте!
Рабочий день у Павла Бойко начался с огорчения. Добравшись до рабочего места, он увидел, что под насыпкой порожняка навалом, только грузи. Но не тут-то было. Ему удалось насыпать только три вагона. Он по телефону сообщил шахтному диспетчеру: «на погрузке второго участка порожняка достаточно, но грузить невозможно, углепровод заштыбован». Диспетчер, разумеется, передал информацию руководству шахты, а Бойко принял свои меры: под горловиной трубы сделал настил из деревянных затяжек и стал стальным ломом долбать спрессованный уголь. В лучах канагонки он сверкал, как драгоценные камни, но после каждого удара лома осыпался небольшой порцией. Вскоре прибыли Крыкун с Лобановым и стали помогать Бойко. В горячке они не оценили всю опасность ситуации: ведь в углепроводе скопилось десятки тонн спрессованного угля с водой. Эта масса была подобна спящей горной лавине. Под ней опасно было находиться, да еще ее долбить. Они трое так увлеклись своим занятием, что напрочь забыли о безопасности...
После трагедии на шахте говорили, что во всем виновата вода. Мол, сухой уголь не штыбовался. Как вода попала в трубу? Были праздники, полное благодушие, потеря бдительности. На 200-м горизонте, видать вовремя не откачали воду, и она тоненьким ручейком попала в углепровод. Не трудно понять Лобанова и Крыкуна. Как же, передовой участок, и вот такой казус. Они спасали честь... Три шахтера-камикадзе, сменяя друг друга, продолжали с усердием бить стальной пикой спрессованную угольную массу. И эта многотонная масса сорвалась с мертвой точки, и как горная лавина накрыла всех троих. Выжить у них шансов не было. Печальная весть черным вороном облетела шахтерский поселок… Зарыдали вдовы.., зазвучала траурная музыка...
Батов, поднявшись из глубин воспоминаний, ощутил, что у него застыли ноги и озябли руки. Глядя на портрет Лобанова, он произнес: «Прощавай, друг». Опираясь на палочку, он потихоньку поковылял домой.