Пауки

Пауки.

                I

        Вернулся я домой после изнурительной, более ментально, нежели физически, рабочей смены. Мимолётом взглянул на своё отражение в зеркале: встретил меня там ссутулившийся тощий лысый старик. Как-то не правильно это, - подумалось мне, ведь я только успел разменять пятый десяток. Не давали покоя мне споры, рождающиеся в моей голове. Многие вопросы, возникающие в процессе их, оставались без ответа. Скажем так, оказался я в непростой жизненной ситуации, способ разрешить которую, не смотря на все усилия и ментальные изыскания, никак не приходил мне на ум. Да, абсолютно тупиковых ситуаций не бывает, но выход из этого лабиринта, пусть даже единственный, может совсем не устраивать. С особенной силой бился в моей голове один вопрос, ответ на который я так же никак не мог найти, как ни силился. На протяжении многих лет я находился в поиске решения, но безуспешно, какие бы средства не испробовал. Каждый раз, когда ответ, казалось бы, был уже совсем близок, выяснялось, что я шёл к нему по ложному пути. И при каждом постигшем разочаровании, я старался забыть об изнурительных и успевших опостылеть поисках, занять разум чем-то иным, простым, будничным. Но, когда, казалось бы, наступал штиль в океане моей души, а разум настигало приятное забвение, этот вопрос вновь возникал, будто гром среди ясного неба, в моём сознании.
               
                ***

       Проклятье. Кончились сигареты. Так не хочется выходить из дома, но многолетнюю привычку не искоренить в одночасье. Без них я точно не засну. И не настолько беспокоит жажда никотина, ведь без него я могу обходиться довольно долго, и даже натощак не курю, насколько гнетущее ощущение того, что под рукой не окажется в нужный момент вещества, в котором может возникнуть потребность. Оно, нагнетаясь, внушает не проходящее беспокойство, окончательно разгоняя сон.       
       Наспех одевшись, я побрёл вдоль тёмных извилистых дворов и проулков. Воздух был наполнен осенней прохладой, а ветер, несущий сырость с Москва-реки, пронизывал каждый закуток между зданиями на Котельнической набережной. Быстрым шагом, почти бегом, едва не сбивая с ног редких прохожих, я, наконец, добрался до заветного магазина. Обратно я двигался ещё быстрее, будто страшась куда-то опоздать, но на самом деле мне жутко хотелось поскорее покинуть открытое пространство и спрятаться в стенах своей обители.
Всю дорогу мне казалось, что встречные прохожие пристально смотрят мне в лицо, будто специально пытаются столкнуться со мной или преградить мне путь. Возникала параноидальная мысль, что окружающие, будто сговорившись между собой, атаковали моё личное пространство. Идущие впереди внезапно останавливаются прямо передо мной, и я едва успевал обойти их, не врезаясь на полном ходу в их спины. Пару раз кто-то из них пытался остановить меня и что-то спросить, но я молча уходил, ловко славировав во избежание прикосновения ко мне вопрошающих.
      Наконец я достиг стен своего дома, благо, хотя бы мой двор находился в запустении в данное время суток. Здесь царила тишина: мой дом находился в отдалении от оживлённых транспортных артерий и популярных объектов инфраструктуры. Войдя в подъезд, я стал бегом подниматься по лестнице, перескакивая через две-три ступени, не рискнув поехать на лифте, так как мне казалось, что он может застрять между этажами. Это опасение было вызвано очередным приступом паранойи, болезни, которая, порой, осложняла мне жизнь, но и не раз меня спасала. Поднявшись к себе на этаж, держа ключ от замка входной двери наготове, я увидел конверт, просунутый в мою дверь, сверкающий ярким белым пятном на фоне металла, окрашенного в цвет воронёной стали. Наспех схватив его и сунув в карман, я открыл дверь, запер за собой все замки и засовы, и, издав вздох облегчения, откинулся, опершись спиной о стену в прихожей. "Мой дом - моя крепость", - говорят англичане, так же и я чувствовал себя в своём жилище.
        Разувшись и сняв верхнюю одежду, я прошёл на кухню, где любил покуривать, облокотившись на край стола, ожидая приготовления пищи или, попросту, погрузившись в свои мысли. Так я поступил и на этот раз. Внезапно я вспомнил о конверте, вернулся в прихожую, забрал его, смятый и наспех засунутый в карман, и проследовал обратно на кухню. Сидя за столом, я долго рассматривал его. Ни марок, ни обратного адреса на нём не было. Длительное время я не решался распечатать его. Если рассуждать логически, скорее всего, внутри этого странного конверта содержалось одно из многочисленных рекламных писем или нечто подобное, но интуиция подсказывала иное. К слову, никогда ранее она меня не подводила. И на этот раз я не ошибся.
       Содержимое письма, находившегося в вышеупомянутом конверте, было похоже на странную и дурную шутку. Я будто получил послание от хорошего старого друга, который знает меня чуть ли не лучше, чем я сам.  Так кто же мог узнать о том, что терзало меня в последнее время? Ведь я являлся человеком довольно замкнутым. Что уж кривить душой: я практически ни с кем не общался, тем более, не делился плодами столь сокровенных размышлений, прямой намёк на которые содержал текст письма. За последние годы мой круг общения, мягко говоря, сузился сильнейшим образом: с коллегами я виделся редко и лишь обменивался дежурными фразами, с остальными друзьями и приятелями как-то плавно разошлись интересы, и мы практически перестали видеться несколько лет назад. Большинство старых знакомых обзавелось семьями, налаженным бытом. Какие общие темы могли бы найтись у них с замкнувшимся в себе одиночкой? Вероятно, никаких. И это было взаимно: слушать их разговоры о семейном быте, о новой мебели и автомобилях, о том, кто и где побывал во время отпуска и как растут дети, было бы для меня невыносимым. К новым контактам я не тяготел не более чем к поддержанию старых, предпочитая проводить время наедине с самим собой. Так мне было спокойнее и комфортнее. Лучше всего мне было одному.
       Не дочитав до конца, я скомкал письмо вместе с конвертом и отправил его в мусорное ведро, будучи человеком, чуждым суевериям и мистицизму, а иное объяснение содержания данного послания на ум не приходило. Я долго перемещался по квартире, занимаясь готовкой, уборкой и прочими бытовыми делами, не чуждыми любому одиночке. Данным занятиям свойственно отвлекать от лишних мыслей и, приносить столь необходимую страдающему бессонницей человеку  усталость, позволяя забывать обо всех лишних задачах, решение которых не является неотъемлемым в данный момент или же вовсе не нужным. Но мысль о содержимом письма никак не желала покидать мой рассудок, возникая в сознании, будто назойливое жужжание комара, то затихающее, то вновь приближающееся, не дающее заснуть в душную летнюю ночь. Или будто стук и скрежет веток по стеклу зимним вечером, отбрасывающих беспокойные тени, гуляющие по занавескам и стенам комнаты, когда за окном подвывает ледяной ветер, своими порывами гоняющий вьюгу.
       Наконец, после долгих раздумий и нескольких выкуренных в полнейшей тишине сигарет, я решился вновь заглянуть в заветный конверт и извлечь для полного прочтения содержащееся в нём письмо. На утратившей первоначальную белизну бумаге, но не выполненной в винтажном стиле, довольно популярном сейчас, а действительно пожелтевшей от времени, будто хранившейся где-то в безвестном архиве несколько десятилетий, красовались всего три строки. "У тебя есть вопрос, на него есть ответ. Ты полагаешь, что лабиринт бесконечен, но выход есть.", - было написано в первой, следующей строкой был указан адрес. В третьей строке значилось: "Под крышкой резного дерева, в сосуде похожем на вагон поезда, везущего в последний путь, ты найдёшь искомое". На конверте был обозначен обратный адрес, но не было почтовых марок, также в нём был ключ. Загадки и ребусы всегда привлекали меня. Я долго курил, глядя на странное послание, взвешивая все "за" и "против". Казалось бы, мною была прочитана всего лишь пара общих фраз, но они настолько сильно врезались в сознание, что полностью лишили меня покоя. Будто кто-то и впрямь услышал мои мысли, порой походившие на немой крик.
       Этот мой вечер был свободен, впрочем, как и все мои вечера. Я посмотрел на часы. Было ещё далеко до полуночи.  Завтра мне не нужно было рано вставать, меня ждал выходной. Немного поразмыслив, я пришёл к выводу, что если я отправлюсь по указанному в письме адресу, я абсолютно ничего не потеряю.  Ни сна, учитывая то, что заснуть мне всё равно не удастся из-за обуявшего меня любопытства, ни личного времени, ибо оному иного применения не нашлось бы вовсе сегодняшней ночью, как и любой иной в последние несколько лет моей жизни. Если я сомневался совершать ли мне какие-либо активные действия, я задавался лишь одним вопросом: "Что я потеряю, если пойду на данное свершение?". Ведь, как известно, лучше совершить какой-либо поступок и, впоследствии, пожалеть об этом, нежели не произвести никаких действий и корить себя за утраченный шанс. Потому, свойственное любому живому существу любопытство в купе с нетерпением, постепенно взяли верх над здравым смыслом и ленью.
 
                II

       Наскоро собравшись, я двинулся в путь. Не заметив, как пролетело время, я добрался до нужной мне станции метро, едва не проехав её, погрузившись в блаженное безмыслие под мерное постукивание колес вагона по рельсам, и вышел на улицу. Искомое здание, как выяснилось, располагалось недалеко от излюбленного мною ирландского паба на старом Арбате, где я любил пропустить кружку доброго тёмного пива пятничным вечером за занимательной беседой с барменом. Естественно, я не стал заходить туда, направившись прямиком по назначенному маршруту. Отыскав здание, адрес которого значился на конверте, я остановился на несколько минут, желая рассмотреть его и оценить окружающую обстановку. Вокруг не было ни души и, как ни странно, на двери в подъезд, в котором должна была располагаться квартира, под значившимся на конверте номером, были не заперты, и даже кодовый замок старого образца не функционировал: любой желающий мог беспрепятственно проникнуть внутрь. В наше беспокойное время такое явление было большой редкостью, тем более, в самом центре столицы. В последний раз, осмотревшись по сторонам и, не заметив подозрительной активности, а, тем более слежки, я решился войти.
       Поднявшись по обшарпанной лестнице на нужный мне этаж, я подошёл к двери искомой квартиры. После недолгих раздумий я решил проникнуть внутрь. Ключ, найденный мною в конверте, подошёл, и я беспрепятственно отворил дверь и оказался внутри. Я не желал запираться в незнакомом мне помещении, но дверь позади меня захлопнулась сама собой, абсолютно без моего участия. Стало быть, нужно идти вперёд, подумалось мне. Так я и поступил.
               
                ***

       Узкий коридор вёл вглубь квартиры. Немногочисленная мебель была покрыта густым слоем пыли, а с потолка витиеватыми кружевами свисала паутина. Создавалась видимость, что это помещение не посещалось людьми на протяжении нескольких десятилетий, что показалось странным: жилплощадь в данном районе была весьма востребована. Вдруг я обратил внимание на то, что с того момента, как за мной закрылась дверь, в помещении воцарилась полнейшая тишина. Не было фона, создаваемого звуками двигателей проезжавших по близлежащим дорогам автомобилей, сливавшихся в монотонный гул, не смотря на то, что здание, в котором я находился ныне, располагалось в центре города. Также не доносились отголоски музыки, издаваемой уличными музыкантами, которыми полнился Арбат в это время суток. Звуки из-за стен, которые должны исходить из соседних квартир, также отсутствовали. Царило полнейшее, абсолютнейшее безмолвие. Я будто попал в космический корабль и парил в невесомости. Проживая в столице, я привык к постоянному звуковому фону, потому эта странная для меня тишина будто звенела в ушах. Казалось, что барабанные перепонки могут лопнуть, словно на них что-то давило изнутри. Всё это немало настораживало, но смысла поворачивать обратно и сбегать я не видел. Осмотревшись на входе, я решил оценить обстановку в остальной части квартиры. Коридор, ведущий в направлении других помещений, казался мне всё длиннее. Сердцебиение учащалось, дыхание становилось тяжелее. Взяв себя в руки, я преодолел охватившую меня паническую атаку.

                ***

       Мертвенный свет, источником которого не ясно, что являлось: то ли луна, то ли уличные фонари, то ли освещение, исходившее из квартир соседних зданий, проникал в помещение через запылившиеся окна. Несколько раз щёлкнув тумблерами, которые должны включать осветительные приборы во всей квартире, и не получив желаемого результата, к тому же, взяв в расчёт запустение, по-видимому, давно царившее здесь, я пришёл к выводу, что электричество давно отключено, потому придётся довольствоваться имеющейся видимостью. Преодолев животный страх перед неведомым, я двинулся вперёд.
       Я обошёл все помещения по часовой стрелке, в порядке очерёдности, заглядывая за двери и в шкафы, как минимум для того, чтобы убедиться в отсутствии личностей, скрывающихся в темноте и поджидающих незваного гостя. Поиски искомого предмета тоже пока не давали результата: в пройденных помещениях все предметы мебели были пусты. Оставалось одно неизученное помещение, которое я бы назвал гостиной, оно находилось в середине квартиры прямо напротив входа в неё. Оно хорошо просматривалось от входной двери, потому его обследование было оставлено напоследок.
        Я ненадолго задержался на входе туда, оглядевшись по сторонам. Стены, как мне могло показаться при данном освещении, были покрыты белыми обоями, на потолке висела люстра весьма замысловатой формы, а у одной из стен, по правую руку от меня, стоял громоздкий деревянный секретер. По полу были разбросаны книги и журналы, будто кто-то собирался в спешке. В секретере же царил абсолютный порядок. Оценив его содержимое, доступное взору, так как оно находилось за запылённым, как и всё, находившееся здесь, стеклом, и, рассмотрев корешки книг, хранящихся там, я не увидел среди них предмета, подходящего под описание. Потому начал отворять другие его отделения, сокрытые за деревянными дверцами, в недрах многочисленных выдвижных ящиков. Я увлечённо погрузился в этот процесс, но что-то начало отвлекать меня: внезапно посетило некое неясное беспокойство.
        Периферическим зрением я уловил, что стены, доселе казавшиеся светлыми, скорее даже белыми, внезапно будто начали покрываться чёрной пеленой, наползающей с потолка и изо всех углов. Это явление мне было непонятно, потому с удвоенной силой наполняло страхом мой рассудок. Но передо мной стояла цель, достижение которой для меня было просто необходимо в данный момент. Потому, стараясь не смотреть по сторонам, я, с нарастающей скоростью открывал дверцы и ящики массивного секретера, спешно просматривая их содержимое. Я силился абстрагироваться от происходящего вокруг меня, но, вдруг, по моей руке пробежал паук.

                ***

       Я никогда не страдал орахнофобией, но, всё же, близкое присутствие восьминогих созданий вводило меня в некоторое напряжение, тем более, я не имел ни малейшего желания контактировать с ними физически. Потому, когда я ощутил прикосновение одного из представителей данного вида на своей руке, я отпрянул назад и стряхнул его с себя. Но, как выяснилось, этим дело не кончилось. Оглядевшись вокруг, по мере того, как мои глаза привыкали к темноте, мне открылась истинная причина потемнения стен: это были пауки. Бесчисленное множество этих существ выползало изо всех углов и закоулков. Казалось, я всем своим существом ощущал их присутствие повсюду вокруг себя: будто сухую солому насыпали мне за шиворот, будто соль попала под ногти - дикая и непреодолимая неприязнь и брезгливость овладевали мной. Хотелось убежать как можно дальше отсюда. На несколько секунд я замер, постаравшись собраться с мыслями. Решимость овладела мной, победив фобии, ведь если я последую сиюминутному порыву, я полностью утрачу возможность найти архиважный для меня ответ.
         Всё происходящее ранее, начиная с содержимого письма, и заканчивая шествием к порогу данной квартиры, выходило далеко за рамки рационального. Впрочем, как и вопрос, поставленный мной и не нашедший до сих пор ответа. Потому я решил идти до конца, ведь логику и рациональность я уже давно отбросил в сторону, положившись лишь на интуицию. Вероятно, это произошло даже не сейчас, а ещё в тот момент, когда я достал из мусора смятое моими же руками письмо. Потому мною было принято решение во что бы то ни стало завершить начатое.
       Я продолжал открывать ящики, один за одним, в то время, как в комнате становилось всё темнее. Пауки, подобно лавине, сошедшей с вершины горы, надвигались на меня со всех сторон. Я не мог предположить, откуда они брались - даже в самом страшном кошмаре я не сумел бы вообразить их в таком количестве. Будучи объятым паникой, пренебрегая аккуратностью, я торопливо выбрасывал на пол всё, что было в недрах секретера, при первом взгляде показавшегося мне небольшим, но в данный момент воспринимаемого мною просто громадным и неописуемо вместительным.

        Сперва, они будто обходили меня, переместившись на стену слева, предварительно заполонив единственный источник света - окно, располагавшееся в торце комнаты. Казалось, в этот момент я слышал цокот их лапок по стеклу. Но я не мог уйти с пустыми руками. И, даже когда они стали спускаться вниз по полкам и дверцам, приближаясь к моим рукам, лицу, я старался не терять самообладания, сосредоточив всё своё внимание лишь на процессе поиска. Осталось совсем немного неосмотренных ёмкостей в секретере. Я уже чувствовал, как маленькие чёрные восьминогие создания взбираются по моей спине, пробираются в штанины и рукава. Я старался сосредоточиться на том, что они не могут причинить вреда моей физической оболочке, а если и смогут, она является лишь временной обителью, для нашей души и сознания. Временной и, в любом случае, конечной, на смену которой будет дана новая.
        Так как в минуты опасности обостряется периферическое зрение и прочие чувства, обнаруживающие себя лишь в экстремальных ситуациях, абстрагироваться от нашествия отвратительных тварей никак не получалось. Как бы я ни старался, я не мог полностью подчинить себе свой организм и психику, ведь я человек, а не робот, и отринуть инстинкт самосохранения, заложенный в мой мозг природой, и все вытекающие из него реакции я не мог. Я чувствовал, как все волосы на моём теле встали дыбом. Дикое, ни с чем несравнимое отвращение. Те, кто страдают арахнофобией или инсектофобией наверняка испытывали подобные ощущения, и, скорее всего, у страдающих вышеупомянутыми синдромами, они были многократно сильнее. Потому мне приходилось мириться с тем, что происходит вокруг, ежесекундно подавляя животный страх и острое желание сбежать как можно дальше. Да, то, что я видел вокруг, меня совершенно не радовало. Пауки будто решили окружить меня, лишив всех возможных путей к отступлению. Но приближение опасности всегда означало для меня близость к достигаемой цели.

                ***

       Верхние полки были уже обследованы, осталась нижняя часть, наименее освещённая. Не в силах совладать с тремором в руках, ускоряя движение, то сутулясь, то приседая на корточки, я открывал подряд все ящики, которые были передо мной. Всё их содержимое летело мне за спину, устилая пол.
       Вновь, преисполнившись непреодолимым желанием покинуть наполненное отвратительными существами помещение, я встал в полный рост и развернулся к стене, находящейся у меня за спиной и ранее оставленной мною без внимания. Возле неё не стояло шкафов, тумб, этажерок и прочей мебели. На ней крепилась одна лишь полка, и единственным предметом, находившимся на ней, являлась резная шкатулка из дерева, странной формы.
         "Вагон поезда, везущего в последний путь", - вспомнилась мне фраза из письма. Действительно, эта шкатулка напоминала по форме нечто среднее между вагоном поезда и гробом: резная, выполненная из материала, похожего на красное дерево, она имела откидную крышку, закреплённую на петлях, напоминающую не крышу вагона, а крышку одного из тех гробов, которые показывают в импортном кино.
        Но и эту сторону комнаты почти полностью заполонили пауки. Кольцо вокруг меня смыкалось. Стены будто заволакивались чёрной вязкой массой, живой, беспрестанно движущейся. Вокруг меня не осталось ни одного светлого пятна, я будто оказался в полнейшей темноте, пустоте, безвременье. Эти дьявольские создания, взбираясь по моим ногам, поднимались к запястьям. Ощущение того, что они проникли под мою одежду, могут заползти в нос, уши, глаза лишило меня последних остатков воли. Пауки облепили коробку и кисти моих рук. Разум победили инстинкты. Для того, чтобы побороть их моей воли оказалось недостаточно. Бросив найденный мною предмет обратно на полку, я поспешил произвести самоэвакуацию. Не заметив как, я преодолел весь путь к выходу из квартиры, затем, бегом вниз по лестнице из подъезда, в итоге оказавшись на улице.

                III

       Долго я блуждал по закоулкам, периодически отряхиваясь, оглядывая себя под каждым мало-мальски функционирующим фонарём, параноидально ощущая зуд на коже и опасаясь, что кто-то из восьминогих тварей всё ещё находится на мне. Этот букет ощущений никак не мог покинуть меня окончательно. Это гадкое чувство проникновения в сочетании с вязким животным страхом облепляли меня, проникая под кожу, словно тягучая смрадная жидкость. По возвращении домой, я скинул с себя одежду, обувь и бельё прямо в прихожей, не отходя от входной двери. Я нервно отряхивал каждую вещь, в ожидании того, что кто-то из назойливых существ мог спрятаться в складках одежды, желая уничтожить его, предотвратив проникновение в мой дом этой заразы. Затем, убедившись в полном отсутствии угрозы, босиком и абсолютно нагим, я проследовал в ванную комнату.
         Не знаю, как долго я стоял под душем, желая смыть с себя отвратительные впечатления и наслаждаясь лаской тёплых струй воды, стекающих по моей коже. Это продолжалось до тех пор, пока сон не сморил меня окончательно. Едва удерживая глаза открытыми, я отключил воду,  наспех и неловко обтёрся полотенцем и, едва добравшись до кровати, мгновенно заснул. Сон мой длился недолго, как мне показалось сначала. Меня не беспокоили сновидения, я не просыпался, потому возникло ощущение, что я лишь немного вздремнул. Проснулся я совершенно внезапно с ощущением того, что я полностью отдохнул и выспался. Взглянув на часы, я увидел, что проспать мне довелось всего лишь чуть более часа. Но календарь в телефоне возвестил о том, что я пребывал в царстве Морфея  целые сутки. Плюс час.

                IV

Пробуждение лишь поначалу показалось лёгким. Через несколько минут оно показалось невыносимо тяжёлым, как после долгого изнурительного физического труда. Каждый мускул будто был налит свинцом, а связки ныли и давали знать о себе, воспроизводя ощущение туго натянутых струн, готовых лопнуть от износа и перенапряжения в любой момент. Глаза не открывались, было невыносимо тяжело пошевелиться. Мысль о том, чтобы встать с постели и приступить к активной жизнедеятельности казалась невыносимой, и более того – просто невыполнимой.
Я продолжил лежать, не открывая глаз и оставаясь недвижимым. Не имея возможности занять разум чем-то ещё, я силился в деталях восстановить цепь минувших событий. Но всё в моей памяти было будто в тумане. Настолько сумбурно и быстро промелькнули события прошедшей ночи. Внезапно я осознал, что мне необходимо вернуться в то место как можно скорее. Окончательно осознав, что я полностью обессилен, как физически, так и ментально, и моя идея в данный момент является совершенно утопической, я расслабился и погрузился в тишину и безмолвие. Мне стоило сейчас сделать лишь одно: замереть в максимально удобной позе и переждать это состояние.
Спустя много ли, мало ли времени – сказать точно я не решусь, но, наконец, меня посетило желание встать с постели.

                V

        Я долго сидел и курил в своей комнате, в полной тишине, в которой капли дождя отбивали по крыше ломаный ритм, будто задавая его некой причудливой мелодии. Наконец я набрался достаточно решимости, чтобы отправиться в путь. Мне казалось, что я хорошо запомнил дорогу, но, как бы я не старался найти нужное направление, петляя по закоулкам и спрашивая адрес у случайных встречных, мне никак не удавалось приблизиться к достижению заведомой цели. Дома с таким номером по указанному адресу, судя по опросам прохожих, не существовало. Мой телефон, который отключился при полностью заряженном аккумуляторе на подходе к искомому адресу ещё прошлой ночью, наконец-таки заработал,  и я открыл карту. На ней также не значился дом с таким номером на заданной улице. Более того - на фотографии со спутника его вовсе не было. На его месте стояло совершенно иное здание, не соответствующее по конфигурации и располагающееся под другим углом к соседним постройкам.
       Некоторое время, поблуждав по округе и проанализировав свои мысли, я понял, что никакие карты и путеводители не помогут мне найти дорогу, пока я не поборю сомнения и суеверные страхи, крепко засевшие в моём сознании. Задав себе сакраментальный вопрос, применимый как раз к таким случаям: "А что я потеряю, если пойду на данное свершение?", я двинулся в путь, отбросив чересчур настойчивое стремление к поиску конкретной цели. Где-то в недрах сознания билась мысль, что я в любом случае ступлю на тропу, ведущую в нужном направлении, стоит мне расслабиться и отрешиться от лишней суеты.
       Вспомнив своё состояние, в которое я погружался в той самой квартире, обуреваемый сильнейшими эмоциями с момента преодоления входной двери. Это было состояние абсолютного безмыслия, которое настигает людей в самые острые моменты: опасности, угрозы жизни, близости смерти. Мне казалось, что именно оно будет являться ключом к поискам заветного, оставалось только войти в него вновь. Я не ошибся. В этом состоянии, достигнуть которого, к слову, было не так просто, как кажется на словах, я свернул в проулок на Арбате. Ноги будто сами привели меня в то самое место, из которого я совсем недавно так силился сбежать.
Обойдя буквально несколько домов, совершенно не задумываясь о маршруте, я пришёл прямиком к искомому подъезду.

                VI

      Я остановился перед входом в подъезд и закурил. Снова ничто не препятствовало моему проникновению внутрь. Лишь страх и осадок от пережитого, что зиждились в глубинах моего рассудка.
      Долгое время я не решался войти. Докурил сигарету до самого фильтра, затем другую, но выкури я хоть пачку, было ясно, что обратного пути нет. Я пришёл сюда, вернулся даже после испытанного мною ужаса, стало быть, достижение цели для меня наиболее приоритетно, и я не смогу найти покоя, до тех пор, пока не совершу задуманное. Я абсолютно ясно осознавал, что если я уйду сейчас, то снова вернусь, и буду возвращаться вновь и вновь, выкуривая всё больше сигарет перед входом, пока меня не стошнит от передозировки смол и никотина прямо на мостовую. И даже после этого я снова вернусь. "Надо покончить с этим", - прозвучал мой же собственный голос в голове. С этим утверждением сложно было поспорить, да и не стоило. Выбросив окурок, я двинулся вперёд, навстречу неизвестности.
        И вот я снова там, где восьминогие обитатели так сильно напугали меня совсем недавно. Я приоткрыл дверь и заглянул внутрь, не переступая порога. Сейчас всё здесь выглядело совершенно иначе. Казалось, обстановка  подстраивается под мои настроения: в данный час я был невозмутим, а желание достигнуть цели было невероятно сильным. Предметы чётко выделялись на фоне стен, не смотря на то, что электрическое освещение внутри, само собой, не появилось, ощущение полумрака отсутствовало. Ничто не вызывало внутреннего беспокойства и неясного чувства тревоги. Скажу больше – было почти уютно. Я решил сразу же направиться в комнату, где была обнаружена находка, по моему малодушию оставленная там, дабы ознакомиться, наконец, с её содержимым. 
        Я отчётливо помнил дорогу, но не тут-то было: планировка помещения изменилась до неузнаваемости. Комнат стало больше, многие из них были смежными, потому количество дверей казалось бесчисленным. Квартира стала походить на лабиринт. На тот самый лабиринт, который зиждился в моём рассудке, и из которого я никак не мог найти выход.
            
                ***

       В прошлый мой визит нашествие пауков явилось для меня полной неожиданностью, но в этот раз я был готов к любому суровому приёму и преисполнен решимости. Какой бы силы страх мне не пытались внушить, достижение цели значилось в приоритете.
      Ещё дома мною был продуман каждый шаг и каждое действие. Я подготовился к тому, что пауки могут покрыть меня с ног до головы в процессе моего поиска, залезть под одежду, ползать по лицу, цепляясь за кожу микроскопическими крючочками на своих лапках. Но реальный вред причинить мне они не способны, словно страшный сон или дурная галлюцинация, коей они, скорее всего и являются. Так что же я потеряю? Лишь возможность получить искомое и столь сильно желаемое. Лучше разок помучиться, если уж на то пошло и так сложились обстоятельства, нежели предаваться самоедству в течение ещё долгого времени. Теперь я был готов решительно ко всему. Снова будто уловив мои мысли, квартира вернулась к прежней своей планировке, и больше ничто не мешало мне прямиком направиться в нужную комнату.
      Вопреки самым мрачным предположениям, меня встретило абсолютно пустое помещение, наполненное светом уличных фонарей и окон соседних зданий. С улицы доносился шум проезжающих автомобилей и голоса прохожих. Возникло ощущение, будто квартира почувствовала мою готовность к активной и безграничной обороне от любых её атак, и затихла. Она будто бы решила, что ей нет совершенно никакого интереса вступать в соперничество с человеком, которому нечего больше терять и бояться. Осознав это, я, всеми силами стараясь удержать достигнутое с большим трудом состояние безразличия и бесстрашия, и направился по уже изведанному, но ранее не завершённому пути. Где-то в недрах моего подсознания билась мысль, что если я допущу хоть малейшую слабость, позволив себе ощутить страх, снова вернётся давящая тишина и пауки, несметными полчищами сходящие со стен и потолка.

                ***

        Внезапно, неожиданно для меня самого, вдруг накатила паника, совершенно не связанная с пауками. Мой собственный голос, будто бы исходящий из пульсации в висках, предупреждал о том, что я могу быть совершенно не готов к находке, обнаруженной за порогом данного помещения, и лучше оставить всё как есть, чтобы не было хуже, уйти отсюда, не оглядываясь.
        Но не в моей природе поворачивать свой путь вспять. Жизненный опыт показывает, что данная тактика никогда не идёт на пользу, ибо отступление является лишь временной мерой - следствием страха, проявлением слабости. Потому стоит двигаться только вперёд. В противном случае – бег на месте, деградация, погрязание в болоте быта, дабы спрятаться от собственных мыслей, и, как итог – жалость, сменяющаяся полным презрением к себе. А это не для меня. Не для меня сегодняшнего. Я решил уйти от этого не затем, чтобы вернуться.

                VII

       Коробка лежала на прежнем месте, она, можно считать, у меня в руках. Стало быть, то, что тяготило на протяжении столь длительного времени, может быть сброшено с моих плеч. Я стану свободен. Но, осязая непосредственную близость решения, ответа, столь долго искомого мной, я впал в ступор. Будто почва уходила из-под моих ног. Я так долго искал это зыбкое ментальное равновесие, но эти  поиски заводили меня всё дальше в глубины моего подсознания. Я настолько привык к состоянию безысходности, что не мог так просто принять факт того, что моё желание, наконец-то, сбудется. Абсолютно и полностью приспособившись к перманентному дискомфорту, я осознал, что возможность изменения привычного, хоть и весьма тягостного хода событий, являлась для меня дичайшим стрессом. Не только к хорошему быстро привыкают, привыкают ко всему.
       Люди, которые принимали участие в боевых действиях, по возвращении домой, никак не могли приспособиться к мирной жизни. Слишком тихо. Слишком хорошо. Не хватает адреналина, вызванного то агрессией во время атаки, то страхом во время разведки или отступления. Кто-то из них, всё же, сумел вернуться к мирной жизни, некоторые попросту угасли, не найдя для себя места в чуждой для них мирной реальности, а кто-то вновь вернулся на войну. Последние совершили это, потому, что не нашли в себе сил более  существовать вне её, как бы парадоксально это не звучало.
       Я устал бороться, очень устал. Не только сегодня, но и ранее. Будто бы всю свою жизнь я плыл против течения, но, в одночасье, я принял решение более не противиться стихии. На этот протест уходит слишком много сил, которых и без того не хватает, в последнее время даже на совершенно обыденные дела. Когда, казалось бы, появляется время для отдыха, его, как такового, в любом случае не получается. Всегда находятся какие-то незавершённые задачи, недоделанные дела, и, в итоге – усталость и недосып. А, как следствие, весь день борьба со сном. Но, я точно знаю, что, если бы была возможность прилечь и поспать после обеда, ничего из этой затеи не вышло бы: пустой взгляд в потолок, а по принятии вертикального положения снова борьба с настигающей сонливостью. Чтобы не спать, нужно двигаться, а в таком состоянии каждое, самое элементарное действие превращается в преодоление себя, каждый жест происходит будто бы в замедленном кино, будто в толще воды. А эти, вышеупомянутые вечерние дела, задачи, бессонница и предрассветные панические атаки, после которых не заснуть, появляются только лишь из-за страха остаться в тишине, наедине со своими мыслями. Это состояние, ощущение неприкаянности, невозможности сосредоточится на каком-либо занятии, например чтении, когда строки книги начинают застилаться потоком мыслей, состоящих, из проблем, принесённых с работы, внутренних диалогов с людьми, из давно минувшего прошлого, непрекращающегося спора с самим собой и подобного вызвано внутренним дискомфортом. И вроде всё в жизни хорошо, если перечислять по пунктам, всё благополучно. Но это не так. Перечисление по пунктам никогда не отразит полной картины реальности.
Случается, что этот круговорот, это мучительное однообразие надоедает настолько, что наступает решимость отложить все дела и просто лежать, предоставляя возможность отдохнуть телу и разуму, при этом, теша толику надежды на приход сна. Но, он если и наносит визит, то совсем кратковременный: на час, не более, ранним вечером. А потом снова бессонница, сопровождающаяся беспрестанной сменой поз в горизонтальном положении в поисках наиболее комфортной, непрерывный поток мыслей, движущийся на огромной скорости по параллельным полосам шоссе сознания. Время в такие моменты летит с неимоверной скоростью. Кажется, что сон не приходит в течение всего лишь получаса, а выясняется, что прошло уже два, а то и три.
Я очень устал. От этого беспросветного однообразия, замкнутого круга самоистязания. Я устал от себя. Да, именно от себя, если уж быть до конца откровенным. Всё это необходимо срочно менять, покинуть этот замкнутый круг. Это осознание уже давно начало посещать меня. По началу, промелькивая короткими кадрами на экране сознания, затем, приобретая всё более чёткие очертания и материализуясь окончательно в завершённую форму. Но я настолько погряз во всей этой рефлексии, что даже не представлял, с чего начать, пока не нашёл письмо в двери.
        Я не хочу снова на войну, я хочу мира.
               
                VIII

Силясь побороть страх перед потерей связи с осязаемой и привычной действительностью, я решил полностью отдаться воле сложившейся ситуации. Ведь, как я уже говорил, отступать не в моих правилах. Я взял себя в руки и приложил все ресурсы своего сознания для подавления желания сбежать, вернуться к опостылевшему, но привычному, проросшему, словно сорняк в моём сознании, круговороту событий.
Я ощутил сильную слабость в ногах. Я сел, скрестив ноги, прямо на пороге  заветной комнаты, спиной к выходу, не теряя из виду свою находку, ожидая готовности взять её в руки и узнать, что внутри.
Раскачиваясь всем телом, будто в такт ритму барабанов, звучащих где-то на побережье бескрайнего океана, в неведомых далях, на другом конце света, я смотрел вперёд невидящим взглядом. Всё дальше от настоящего бренного, привычного и давно изведанного уносились мои мысли в самые непознанные и сокровенные недра моего подсознания. Прошлое и будущее слились воедино для того, чтобы бесследно раствориться. Оставалось лишь настоящее. Страха больше не было, у меня в душе воцарилось безграничное спокойствие. Я забрал свою находку и направился к выходу.

                IX

Я обнаружил себя курящим, сидя на одной из лавочек, располагавшихся на Арбате, встречая красочный рассвет, впечатления от наблюдения которого сопровождались обрывочными воспоминаниями обо всём случившимся за прошедшие двое суток.
Я будто видел привычный до отвращения, опостылевший до тошноты  мир под новым углом. Казалось, я родился заново и впервые взираю на всё происходящее с полнейшей ясностью, различая все, даже самые мельчайшие детали. Подробно воспроизвести в памяти произошедшее за последние двое суток, в особенности за последнюю ночь, мне было не под силу, ибо в то время эмоции превалировали над разумом, но моё мировоззрение сильно изменилось. Не просто сильно, а, скорее, кардинально.  Я ярко ощущал это, но никак не смог бы выразить словами, если бы кто-то вдруг решил расспросить меня об этом.
Первый снег плавно спускался с неба мне на лицо. Я наслаждался созерцанием неспешно кружащих снежинок, и ничто кроме этого не занимало мой разум. Это состояние прекрасно. Как в детстве: когда не бьётся в голове поток мыслей, состоящий из пагубной философии и самоедства,   когда во всём теле абсолютный комфорт, так как ещё нет гипертонуса в определённых группах мышц, вызванного психосоматикой, нервических спазмов, гастрита и многого другого, что сопутствует зрелости. Большинство людей среднего возраста даже не смогут вспомнить, каково пребывать в этом чудесном состоянии.
        Мимо меня проходили люди, но мы будто находились в разных мирах: они, казалось, не видели меня, глядя насквозь, куда-то за спинку лавочки, на которой я сидел, а я, будто бы, не видел их: не вглядывался в лица, не ощущал присутствия. А ведь многие, очень многие из них могут являться моими соратниками по несчастью. Внезапно защемило в груди. Меня пронзила и объяла жалость ко всем тем людям, чья доля схожа с моей. Тем, которые всё ещё блуждают по бесконечному лабиринту бытия, будучи неспособными найти из него выход самостоятельно. И у них не оказалось того, кто мог бы подсказать им верное направление, подать хотя бы малейший знак, и уж тем более, открыть великую тайну, что никакого вопроса на самом деле нет. Стало невыносимо грустно от этой мысли.
       Я докуривал очередную сигарету, которая, как мне казалось, должна меня немного успокоить, ибо свершение привычного действия, микроскопического ритуала всегда расслабляет и дарует кратковременное состояние отрешения, порой столь необходимое - так уж устроена человеческая психика.  Откинув голову, я снова взглянул на небо. Снег прекратился, серая пелена туч развеялась, дав свободу прозрачной голубизне небосвода. По нему гнал облака сильный ветер, они принимали под  влиянием его порывов самые причудливые формы. Облака скользили, обгоняя друг друга, беспрестанно меняя форму своих очертаний, гонимые ветром, на фоне крыш зданий, остающихся неизменными в своём облике по прошествии многих десятилетий. Я продолжал смотреть в небо. Безмятежными исполинами шествовали облака.  Как ни силился, я не мог припомнить, когда в последний раз я созерцал небосвод так спокойно, никуда не торопясь, подробно всматриваясь в форму белоснежных облаков и падающих на них теней, придававших неповторимую форму их очертаниям. Они продолжали мчаться по небу, изменяя конфигурацию и контрастируя своей кипельной белизной с ярко-голубым фоном. 
       Меня встряхнула внезапно посетившая мысль: неожиданно, очнувшись от неги и созерцания, мне вспомнилось, с какой целью я ехал в неизвестность через весь город, чтобы найти и посетить ту самую квартиру. В тот задача, стоящая передо мной, казалась абсолютно невыполнимой. Но это была лишь иллюзия, созданная ограничениями, построенными моим же собственным сознанием. Эти ограничения, рамки должны были стать моей незыблемой защитой, но, в итоге, явились оковами, кандалами. Толстые и прочные стены не всегда представляют собой составляющие крепости, зачастую они могут являться тюремными. Защита в той же мере может являться ограничением свободы. Соблюсти баланс очень сложно.
       Я был рабом стереотипов, кем-то когда-то созданных и витавших в воздухе, будто выхлопные газы, являясь неотъемлемой частью окружающей действительности . Они  делали мою жизнь наиболее понятной, даже не для меня самого, а для эфемерных окружающих – соседей, коллег, знакомых, которые судят или одобряют, выносят вердикты или благословляют.  Но ведь  я прекратил всякое общение с ними. Казалось бы, какое дело мне до их мнения о моей жизнедеятельности? Но я продолжал вести с ними внутренние диалоги, доказывая свою правоту, оправдывая те или иные свои действия, осознавая, что они никогда не услышат мои мысли. Это парадоксально, но весьма знакомо многим. 
        Мне самому, напрочь забывшему о своём истинном интересе, не допускающему даже малейшей возможности выхода за рамки условностей, именно по причине боязни неодобрения со стороны тех самых окружающих, их суждение было вовсе не нужно. И при первом  посещении квартиры мною,  в момент нашествия пауков, я никак не мог принять события, которые выходят  за пределы обыденности и общепризнанных суждений. Любое отклонение от того, что подпадало под  рамки шаблонного, общепринятого и, потому, понятного казалось сумасшествием, галлюцинацией.  Когда события не соответствуют принятым понятиям нормы, в сознании человека начинают царить хаос и смятение. А кем и когда они приняты - неизвестно, а норма, к слову, единица относительная. Когда человек, привыкший тянуть лямку бытия в изученном до мельчайших подробностей направлении, пусть даже он не задумывался с какой целью и куда это направление его приведёт, получает свободу, он не знает, как ей распорядиться и впадает в панику.
        Паника – лейтмотив последних суток моего существования.  Дико и истерически хотелось подвести всё происходящее к привычному, пусть и опостылевшему порядку. Обуревало неистовое желание найти адрес на карте, когда это стало возможным, и записать координаты. Хотелось найти адресата написавшего письмо и отославшего его мне и примчаться к нему в любое время суток, вломиться в его жилище, завалить вопросами, бросить письмо, им присланное, ему в лицо, развернуться и уйти, забыв всё произошедшее. Пусть снова придётся страдать и терзаться, пусть снова будут одолевать бессонница и панические атаки, вопли в голове, кричащие срывающимися голосами,  которые становятся тем громче, чем ближе приближается ночь, но не придётся ничего менять.  Радикальные перемены, даже если они ведут к лучшему, к прогрессу – пугают. Пугают до ужаса, наводя смятение и панику.
        Паника. Спешка и суета. Всё это может длиться довольно долго, но, в итоге, наступает усталость. Не физическая, но ментальная, а она гораздо сильнее. В след за ней наступает эмоциональная апатия, полное нежелание, а, точнее, неспособность совершать какие-либо действия. В таком случае человек либо снова становится на привычные рельсы, заручившись поддержкой самообмана, либо доходит до полного изнеможения: в мышцах – астения, в рассудке – пустота. Пустота, ведущая к полной ясности. Мне повезло. Сейчас мне было всё равно, кто прислал мне письмо и с какой целью. Важен был лишь результат.

                XI

Взирая на всё происходящее вокруг под недавно приобретённым углом зрения и восприятия, я старался понять: что же так тяготило меня, из-за чего я решился на эту авантюру, не свойственную моему характеру, на это странное путешествие. Что же так сильно давило на меня и мешало свободно дышать?
Приложив немало усилий, я мог вспомнить, но не мог понять. То, что совсем недавно имело огромную власть над моим сознанием и эмоциями, отбирало покой и сон, не давало мне жить, в данный момент казалось таким мелким и незначительным. Недавние переживания стали казаться, словно раздутыми из ничего – так сильно изменилось моё восприятие буквально за одну ночь. Абсолютно всё являлось для меня сейчас очевидным. В голове не укладывалось, из-за чего я так долго себя мучал. Будто бы ответ всегда лежал у меня на ладони, как сейчас лежит артефакт, обнаруженный мною.
        А ведь если задуматься, эта квартира олицетворяла то, что творилось у меня внутри: лабиринт из комнат и мебели, блуждания и попытки найти искомое в темноте. А пауки, подавляющие волю к действию, воплотили все страхи, привязки к прошлому и упование на едва ли исполнимое будущее, по крайней мере, в том виде, в котором я его представлял. Я не жил. Я лишь вспоминал и надеялся.

                XII

        В во внутреннем кармане моего пальто, прямо под сердцем, лежала та самая заветная коробка. Ради того, чтобы обладать ей, найти и заполучить её я зашёл так далеко, как не считал возможным для себя в принципе.  Совсем недавно я жаждал открыть её, чтобы обнаружить внутри искомое – сокровенный ответ. Но сейчас я даже не хочу доставать её из кармана. Я знаю, что она пуста. В ней нет никаких скрижалей или тайных знаний, и даже, к примеру,  банального кроссворда из газеты или страницы из книги с выделенными строками или буквами. Она абсолютно пуста. Мне незачем её открывать, я это просто знаю. Ответ, искомый мною, был во мне самом. А письмо, поиски, испытания, ожидающие меня, как внутри таинственной квартиры без адреса, так и по возвращении домой, и вторичный, осознанный и подготовленный визит туда были лишь проверкой моей воли и небольшим толчком для достижения понимания.
Нет вопроса – нет ответа. А вопроса нет. И не было никогда. Я всегда знал ответ на него, но не знал об этом: очередной парадокс.

Я достиг полнейшей ясности и равновесия, ощущая комфорт во всём теле. В последний раз это случалось со мной в детстве.
Я всё сидел и смотрел на небо. Совершенно не хотелось шевелиться. Мне было хорошо, как, пожалуй, никогда прежде. Мимо меня спешным шагом продолжали идти люди сплошным потоком, обгоняя друг друга, порой сталкиваясь. Неисчислимое их множество обесценивало индивидуальность каждого, кто являлся частью того, что выглядело со стороны, как поток, состоящий из человеческих тел.
        Они не видели меня, я не видел их. У каждого из них была проблема, которую они не могли решить, главный вопрос, на который они не могли ответить. Буквально сутки назад и я был таким же, был одним из них. Но этого всего у меня более не было. Лишь коробка в руках, которую я оставлю в доме без адреса, дабы кто-то из числа страждущих, некто, кому это будет совершенно необходимо, получил заветное письмо, приняв от меня эстафету.
.