Вязьма встретила прачек солнечной погодой, почти растаявшим снегом, бегущими ручьями, грязной жижей под ногами и страшнейшей разрухой. Немцы перед отступлением свирепствовали особенно сильно. Сожженные и разрушенные дома представляли собой удручающее зрелище, а оставшиеся целыми между развалин здания, скорбно смотрели пустыми глазницами окон, словно, взывая к людскому милосердию. В двух городских парках были безжалостно вырублены деревья. И на фоне всего этого ужаса - счастливые и сияющие от радости лица изможденных от голода и холода горожан.
В одном из домов прачки разгрузили свое хозяйство, и снова закипела работа. Кирпичное здание, отсыревшее за холодную зиму без отопления, но с целыми полами и несколькими не разбитыми окнами, показались женщинам после промозглых землянок хоромами.
Днем солнце поднималось уже высоко и хорошо пригревало землю, но ночи еще были холодными.
Еще одна тяжелая зима позади, дыхание весны чувствовалось во всем, и настроение прачек было соответственное. Снова хотелось выглядеть красивыми. От помады Фирузы осталось практически одно воспоминание. Она подошла к окну и стала спичкой выскребать со дна футляра остатки.
– Девчонки, смотрите! Пленных ведут, – вдруг вскрикнула она.
Женщины побросали работу и подбежали к окнам. По улице вели колонну пленных немцев. Понурые солдаты, конвоируемые советскими бойцами, шли по улице. По обочинам дороги на них смотрели мирные жители. Впервые на их лицах после долгой оккупации не было страха, но было что-то такое, отчего некоторые немцы отворачивали свои лица или смотрели себе под ноги. Те, кто еще недавно считали себя победителями, выглядели настолько жалко, что армией их уже называть было невозможно. Одетые в свои черные мундиры и тонкие шинели, русские ватники и лохматые шапки, отобранные у мирных жителей, они были похожи на сброд.
– Я в первый раз так близко вижу немцев, – сказала Света Колмогорова. – Молодые еще парни в основном. Зачем они топчут нашу землю? Что должно быть у них в голове вместо мозгов, чтобы пойти войной на другую землю, на другой народ?
Прачки смотрели на пленных, и в душе каждой кипела ненависть и чувство брезгливости к этим воякам.
– Я раньше думала, вот попадись мне немчура в руки, раздеру в клочья, глаза выцарапаю. За все и всех отмщу. А вот смотрю сейчас на это отродье, и только плеваться хочется, – сказала одна из женщин, крепко выругалась матом, сплюнула в сторону и пошла работать.
Женщины стали расходиться по своим местам.
– Будь прокляты их матери, которые народили этих иродов на свет божий. Будь они прокляты за то, что на войну своих сыновей посылали, – горько произнесла Надежда Михайловна и отошла от окна.
В дверном проеме появилась Фаина Федоровна Товаркина.
– Красавицы мои, сейчас я вас порадую. Письма принесла.
– Фаина Федоровна! Вот спасибо-то. Давай, давай. Только с хорошими новостями.
Товаркина выкрикивала фамилии, женщины забирали дрожащими и размякшими от воды руками и отходили в сторону. Те, кому не от кого было получать письма, продолжали стирать, углубившись в свои скорбные мысли. Среди них была и Надежда Михайловна.
Фаина Федоровна раздала почту, и только одно осталось у нее в руках.
– Надежда Михайловна, а это вам, – как-то робко и тихо сказала она.
От неожиданности бедная прачка подняла высоко гимнастерку и уронила ее на пол. Глаза ее выражали недоумение и испуг.
– Мне?
– Вам…
Женщина вытерла руки и на ватных ногах подошла к Товаркиной.
Почерк на конверте оказался незнакомым. Надежда Михайловна повертела в руках письмо и отдала его Полине.
– Деточка, посмотри, кто бы это мог мне написать. Я что-то боюсь его распечатывать.
Полина взяла письмо и пробежалась глазами по нему.
– Надежда Михайловна, вы только не пугайтесь. Это хорошее письмо. Ваш сын Петя жив.
– Жив…, – как эхо повторила она за Полиной и обмякла. Фируза со Светой успели подхватить ее и усадили на табуретку.
Она пришла немного в себя и начала читать письмо.
– Полина, я что-то ничего не вижу, в глазах туман какой-то. Прочитай, деточка.
– Это пишет женщина из горьковского госпиталя. Она работает там санитаркой. Вот послушайте.
«Уважаемая Надежда Михайловна. Пишет вам незнакомая женщина. Меня зовут Мирозорова Валентина. Я работаю санитаркой в госпитале. Хочу сообщить вам, что сын ваш Петр жив. У него нет обеих ног выше колен, но ведь главное он живой, правда? Он, конечно, был против того чтобы я вас разыскивала, говорит не хочу быть никому обузой. Не буду описывать, как и как долго я вас искала, главное нашла. Он на рынке играет на трофейном аккордеоне и поет, у него замечательный голос, этим он зарабатывает себе на жизнь. А ночует в госпитале в каптерке. Вы приезжайте, я вас встречу. До свидания».
– Живой! Сыночек мой живой! – повторяла Надежда Михайловна, с трудом веря своему счастью.
– Тетя Надечка! Мы так рады за вас, – кинулась целовать ее Фируза.
Все женщины плакали, глядя на Надежду Михайловну, подходили, обнимали ее, каждой хотелось сказать доброе слово.
– Девчонки, еще одно хорошее известие. Обе АПК починили и для генераторов горючее нашли, так что есть возможность передохнуть, ну и политинформация будет сегодня.
– Одна новость лучше другой!
– Надолго ли их хватит? В прошлый раз сломались быстро, мы и опамятоваться не успели.
– Да ладно вам, девчонки, если даже и сегодня проработают и то уже хорошо, а то мои рученьки совсем облезли, сегодня так болели ночью, еле уснула.
Женщины возбужденно переговаривались между собой, даже небольшая передышка от ручной стирки была большой наградой.
В обеденный перерыв Полина с подругами вышли на улицу.
– Хорошо-то как, девчонки! Солнце светит, птички поют. Хороши весной в саду цветочки! – пропела Светлана. – Мама дорогая, Гришеньку своего давно не видела, соскучилась так.
– Да кстати о Гришеньке твоем, – пристально разглядывая живот Светы, произнесла
Полина. – Мне так кажется, или с тобой что-то происходит? Что-то есть плохо стала, на тебя это не похоже. Давай, дорогуша, признавайся.
– А что с ней не так? Вроде такая же, как всегда, – удивленно произнесла Фируза.
– Ты, Фируза, молодая и глупая еще, так что помолчи. Я в этих делах получше твоего разбираюсь, – приструнила ее Полина.
– Ну, Полька, ничего от тебя не скроешь. Похоже, я, девоньки, понесла.
– Надо полагать это вы с ним в декабре, когда он в госпитале неделю был с ранением.
– Ну, да!
– Ой, Светка! Тетю Надю скоро проводим к сыну и тебя потом значит, – жалобно произнесла Фируза. – А как же мы без тебя? Ты зараза, Светка. Хоть я за тебя и рада, но все равно зараза.
– А я, девчонки, и не пойму – рада я или не рада. Уеду домой в Сибирь свою, это же так далеко! А Гриша тут на фронте. Столько мыслей в голове и хороших и не хороших, так и прут, так и прут, – пригорюнилась Света. – Я не за себя боюсь, я сильная – выдюжу, и рожу, и растить буду. Война еще не скоро кончится, видимо. За Гришу переживаю… Мне всегда казалось, что если я буду рядом, то с ним ничего не случится.
– Ты, Света, думай о хорошем, – обняла ее за плечи Полина. – И все будет хорошо.
Они постояли еще немного, греясь на весеннем солнышке, и направились в дом.
– Девочки, погодите еще малость. Надо подумать, что нам подарить тете Наде, – сказала Фируза.
– Придумаем, что-нибудь. Скоро выдадут сахар и конфеты за этот месяц. Хорошо, что мы не курим, – зябко повела плечами Полина. – Я пробовала несколько раз курить, говорят, помогает притупить приступы тошноты от трупных запахов и от запаха крови. Но мне еще тошнее становится от курева.
– И мне тоже, – поддержала ее Фируза. – По мне так лучше чай с конфетами, чем дым глотать.
– Ты не понимаешь, Фируза. Те, кто курит без папиросы с ума сходят. А на фронте еще хуже, курящие мужики готовы последнее отдать за одну затяжку. Их поймешь…
– Ох, девчонки, вот ведь война идет, сколько горя вокруг, а все идет своим чередом, – с удовольствием потянулась Фируза и засмеялась. – Птички поют и будоражат.
– Э, девонька, полегче, давай. Птички ее будоражат, одну уже добудоражили. Ты мне смотри!
– Да ладно тебе, Поля. Мне мое мусульманское воспитание не позволяет. До свадьбы ни-ни. Тогда меня мама точно не простит никогда.
– Федя что тебе пишет? – спросила ее Света.
– Да ну его. Голову мне морочил, а у него дома оказывается жена и ребенок есть. Такой красивый, да чтобы до сих пор бы не женатый был. Так не бывает. А я с женатыми не смогу встречаться, грех это большой.
– Правильно, подруга. Береги себя. Ну, что пошли работать, – сказала Света. – Эх, лыко-мочало, начинай сначала.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/01/15/1499