Поэт Сердцеедов, склонившись над листом, писал вдохновенно стихи. Они были явно лирического уклона, судя по тому, как он таинственно улыбался задумчиво уставившись в потолок. Глаза его излучали не менее таинственный блеск.
Сердцеедов писал размашисто, удлиняя выдающиеся конечности букв и закручивая их в замысловатые сплетения. Порой взгляд через окно устремлялся в бесконечность пространства и он, подперев подбородок ладонью, что-то шептал, дробно стуча ручкой по столу, потом быстро набрасывал строки на лист, что-то вычеркивал и вновь
писал.
Сатана ходил взад-вперёд, заглядывая то через правое, то через
левое плечо поэта. - Так, так, так, - произносил он временами протирая руки и заглядывая на листок, потом тихо смеялся и продолжал ходьбу.
Сердцеедов довольно долго корпел над листом. Сатана стоял опершись на стену, скрестив руки на груди и наблюдал за поэтом.
В одно время рука его вытянулась до бесконечной длины, стремительно схватила исписанный лист прямо из-под носа поэта и он задумчиво уставился на написанное.
- Хи, хи, хи, - ехидно засмеялся Сатана. Твои стихи читать бы
в Эдеме. Он придвинул стул, сел напротив поэта, с любопытством разглядывая его.
- Ты, лучший из людей, тонкий мечтатель, лирик, сеятель...
Что ты сеешь, на какие всходы надеешься. Ты надеешься просветить
непросвещенный мир. О, магистр слова, скажи мне, твой горящий взор признак похмелья вдохновения или болезнь ума. Когда лихорадит мысль твоя и дрожащей рукой ты распыляешь душевный жар, кому
он светит, кого греет. Ответь мне, какой прок от всей этой чуши, который ветер забвения уносит в пространство бытия.
- Меня знают, читают, слушают, покупают мои книги, - робко возразил поэт.
- Меня покупают, меня читают... Неведомо тебе, что ты совершаешь преступление?
- Я? Преступление?
- Большое преступление. Не ведаешь, не понимаешь что творишь, а всё творишь, творишь. К чему призывают твои аморфные
стихи? Ха, ха, ха! Сентиментальный романтизм. Растишь розы,
орошая слезами умиления. Архитектор воздушных храмов, повелитель сомнамбулы. Вкусив чашу чувств твой читатель погружается в умиротворённость. Социальная анестезия.
Сатана наклонившись к поэту покрутил указательным пальцем у виска.
Он встал и возбужденно жестикулируя стал ходить вокруг стола.
- Губительно твоё ремесло. Твой стих размягчает ум и сердце.
Мягкотелость и чуткость, миражи красоты и нежности лишают человека реальности жизни. К чему способен твой читатель, в душе которого цветут любовь, добро, благородство, великодушие, прощение. Разве он способен противиться злу. А непротивление злу
есть большее зло. Скажи, ты согласен мириться с несправедливостью?
- Нет,- возразил озадаченно поэт.
- Любовь, прощение. Прощённое зло торжествует и продолжает свои деяния пока твои читатели сидят умиляясь слезливым строкам.
И скучно, и грустно.
Оскорбленный поэт рискнул парировать:
- У меня награды, я был номинирован на премию...
- Награды обязывают, - перебил его Сатана.
- Обязывают чему?
- Не нарушать правила.
- Какие правила?
- Правила, которые существуют.
- Ты хочешь сказать - закон?
- Закон одно, правило другое. Закон может тебе разрешить, а
правило отменить. Законы принимают, пишут, издают, а правила существуют.
- А для кого же законы?
- Законы для тех, кто не соблюдает правила.
Сатана испытующе посмотрел на Сердцеедова.
- Ты можешь писать красиво, может и гениально. Мастер слова
это ещё не поэт. Кто ты? Что ты ищешь?
Они уставились друг на друга.
- Ты думаешь я олицетворение зла. Хи, хи, хи...
Сатана пригрозил длинным пальцем Сердцеедову, - Ну смотри..,
и исчез за дверью.