В храме было тесно и людно. Нарядные улыбающиеся разновозрастные мужчины, женщины и дети подпевали хору: "Ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют". Марина тоже пела со всеми. Знакомая воодушевляющая сладостная мелодия рождественского гимна заставляла поднимать подбородок выше, вставать на носочки и подставлять лицо льющемуся сверху свету. Храм весь в белом. Ёлки. Рождественская служба подходила к концу.
Батюшка поздравил всех с праздником, прихожане приветствовали друг друга, обнимались, дарили подарки. Марина отошла к загороженному скамейкой выходу левого придела, в угол храма, чтобы переодеть косынку на шапку. Стекла высоких окон были покрыты толстым слоем инея. Она потрогала иней, поскребла ногтем, подышала в стекло - образовалась дырочка с подмокшими ломкими краями, посмотрела сквозь неё на огни гирлянд, нарядные ёлочки, отражения окон на снегу в ограде, маячки автомобилей далекой трассы. Приложила к стеклу всю ладошку и долго слушала, как отпечатывается на ней холод.
Вернулась к лавке, сняла платок, и вдруг на голову что-то высыпалось. Она вздрогнула от неожиданности и быстро подняла голову - с высоты на неё смотрели святые и ангелы, над правым сводом нерушимой стеной берегла сон младенца Богородица, из-за её спины выглядывали вол и ослик.
Марина потрогала макушку - пальцы заскользили - масло. Ещё раз подняла голову, медленно повернулась вокруг и увидела высоко, у иконы на стене, возле которой стояла лавка, большую серебряную лампаду, похожую на праздничную двенадцатирожковую люстру. Она разглядывала её со всех сторон, восхищаясь и одновременно пытаясь подтвердить случившееся реальными законами физического мира.
В отсутствии математических доказательств ангели, что пели только что на небесах, сыпали звёзды ей на голову, а к такому короткому знакомству с ангельским миром она была пока не готова.
Масло могло пролиться из лампады, но та висела достаточно высоко. Марина попыталась до неё достать. Вокруг стоящие люди стали с подозрением оглядываться. Но то ли любопытство взяло верх, то ли стояние одной ногой в вышнем мире придало храбрости - она встала прямо под лампадой на цыпочки и изо всех сил вытянула вверх руки - и достала, коснулась витого декоративного элемента на дне ладьи. Отошла, подошла ещё раз, сняла и накинула вновь косынку. И ещё раз отошла, снова подошла и снова накинула косынку. Она повторила это ещё несколько раз, стараясь не контролировать действия, автоматически - и краем платка задела-таки нижний конус лампады.
Марина села на лавку, вытерла голову рукой, размазала масло по ушам, губам и векам, чтобы стереть бесовское наваждение и лучше видеть, слышать и соображать.
Лампада у иконы. Больше вокруг ничего примечательного не было. Что за икона? Она встала и отошла подальше от стены. Седой старец с небольшой бородкой в накидке с нашитыми двумя ангелами. На груди его висели крест и медальон с чьим-то изображением. Слева были надписаны несколько букв, среди которых Марина смогла угадать одну "С" и две "Т", а справа вполне явно было написано "ИГНАТ", потом нарисована чёрточка с точкой наверху, а за ней "Й". Игнат, игнат и английское i - Игнатий! Старец Игнатий, желая ей что-то сказать, пролил масло от своей иконы ей на голову. Осталось только разгадать - что. Что он хотел сказать. Не может быть случайно. Столько лет ходит сюда, с тех пор, как ещё бабушка водила, переодевается у этой лавки и никогда его не видела.
Она не заметила, как все разошлись. В алтаре потушили свет, в храме задули свечи. Одна лампочка освещала притвор. Свечница закрывала лавку у входа.
- Матушка, мне храм закрывать. Возьми просфору да беги, дорогая, домой. Рождество!
- Я сейчас, - Марина потерла макушку - рука была сухой, надела шапку, варежки и, перекрестившись у дверей, поскакала по ступенькам с крыльца.
- Игнатий-игнатий, - напевала она, прыгая через сугробы, - Ангели поют на небесех.
Громко дышала, образуя паровые облачка, снова закрывала нос варежкой и запевала:
- Игнатий-игнатий, ангели поют на небесех, Игнатий, ангели поют, - и вдруг встала поражённая: "Игнатий", - ангелы поют! Они поют: "Игнатий". Надо же! Так ответить на её вопрос. Спасибо, спасибо! Вода, земля, птицы, звери и люди, спасибо вам, а я сомневалась! Небо, полное чудес, - Игнатий!
Дома она сразу побежала к компьютеру. Налила чаю, вытащила из буфета булку и села писать. "Пишу и сама поверить не могу. Сегодня мне было знамение .. " - и дальше про стук в темечко, икону, Игнатия. "Всё решено. Нужно просто довериться. Мои чувства меня не обманывают".
Засыпая, она прижимала к сердцу плюшевого мишку и своё теплое чувство к Игнатию.
В первый же день после каникул заглянула на перемене в кабинет истории, где готовились олимпиадники. За столом сидел один выпускник. Загородившись энциклопедией с рыцарями, он счерчивал с неё щиты и копья.
- Анны Трофимовны нет?
- В учительскую пошла.
- А. Привет, я не поздоровалась, Ты средними веками увлекаешься?
Он дорисовал кончик копья, поднял на неё глаза, посмотрел - и отложил карандаш.
- Я занимаюсь медиевистикой.
- Поступать собираешься?
- Да, на исторический.
- Меня Марина зовут, - она подошла к учительскому столу.
- Очень приятно, Игнатий.
- Я знаю, мы с тобой в одной команде в волейбол играли на спартакиаде.
- Точно, видел тебя. Ты же раньше не играла.
- Девочка в классе заболела, я заменяла.
- Профессионально спортом занимаешься?
- Нет. Я историей занимаюсь. Тоже на исторический поступать буду, - она начала выкладывать из рюкзака книги.
- О, Умберто Эко. Дай посмотреть.
Она подала ему одну:
- Теория семиотики.
- На английском? - он, высоко подняв и повернув к свету, с интересом листал. - Ты читаешь?
- Да. На русском тоже семиотика есть. Пастуро вот ещё.
- Серьезно? Правда, увлекаешься?
- Моё время - среднее, - она улыбнулась, продолжая извлекать свои сокровища. - Вот ещё, видел? Только вышла.
- Интересно.
- Я у Анны Трофимовны занимаюсь, но этого мало.
- Мало - иди на курсы. Мне здесь уже не интересно. Я хожу заниматься в университет. Совсем другой уровень.
- Я звонила на курсы, сказали, там уже всех взяли. Набора нигде нет.
- Конечно. Это не так просто. Уровень подготовки другой должен быть. Люди годами занимаются.
- Да, понимаю, но я занимаюсь. Я четыре года в районной школе, где раньше училась, кружок по истории в младших классах вела. Историю Византии неплохо знаю, в церковнославянском, греческом немного понимаю.
- Интересно. Хорошо.
- Я давно ищу, где ещё можно заниматься. Я старательная. Для меня это важно.
- Да? - он положил книгу на стол, помолчал, взял карандаш, дорисовал на щите смотровую щель и несколько раз её обвел. - Хорошо. Приходи со мной - поговоришь.
- Ты возьмёшь меня с собой? Можно с тобой? Здорово. Когда?
- Сегодня вечером. Подходи к главному входу к девятнадцати двадцати. Только не опаздывай.
- Да, хорошо.
- Хотя.. Там методички нужны. Вот что, пошли со мной. Я здесь недалеко живу, выберешь, чего у тебя нет.
Сердце замирало от счастья. День прибавлялся. Солнце отражалось от снега - и из глаз текли слёзы. Сквозь мокрые ресницы мир лучился. Она будет заниматься в университете! Карсавин, Гревс, Бенешевич, Гуковский - она хотела туда, стремилась всеми силами. Под её подушкой мирно уживались Флоровский и Флоренский. Она читала вслух отрывки из изборников, переводила прориси, в чертах своего города угадывала и находила его - время Среднее. Девочки хотели быть журналистками, брат грезил матмехом, бабушка прочила её в регенты, а она жила в своём среднем и искала современников.
Её не интересовали даты, сражения и имена монархов. Держась за тонкий пульс межвекового поиска смысла, как за верёвочку, она старалась не опускать головы в крикливый чад распределения власти и экономических ресурсов, злокачественно просачивавшийся под ноги из всех щелей и поднимавшийся вверх. Ей хотелось разыскать оставшихся в дыму, окликнуть тех, кто может ответить, найти потерявших сознание на путях эвакуации. Ей нужны были друзья, единомышленники-пожарники. Игнатий был причастным и он вел её к ним.
Они перебежали площадь. Дворники не успевали чистить обледеневающие тротуары, и, прежде чем взобраться на них, пришлось терпеливо трижды съехать и ухватиться за светофор.
- Заходи, - Игнат остановился у парадных дверей дома-утюга.
- Ты тут живёшь? Это же памятник архитектуры.
- В них тоже люди живут. С электричеством и канализацией.
В комнате Игната было много книг, большой экран, огромные окна выходили на набережную.
- Красиво.
- Вот смотри. Вот эти обязательно.
- А можно взять ещё учебники?
- Бери, мне они ни к чему - давно прочёл.
- Спасибо! - она вытащила, не удержавшись, с полки сразу несколько книг, иметь которые давно мечтала, прижала к себе и сразу понесла складывать в рюкзак.
- Здесь красиво, - кивнула на окна.
- От машин шумно. И фонари на набережной спать мешают. Чай будешь?
Ей не хотелось уходить.
- Буду.
Они пили чай с клубничным вареньем. Ягоды были такими огромными, что не помещались в ложку и всё время падали.
- Такая клубника - самодостаточная.
- С дачи. Мама занимается.
- Здорово. Я из города несколько лет не выезжала.
- А летом?
- Летом работаю обычно.
- Если хочешь, могу тебя в лес взять.
- Очень хочу.
Провожая до двери, Игнат напомнил:
- В девятнадцать двадцать. Не забудь.
Вечером она приехала на полчаса раньше. Волновалась. Игнат пришел вовремя, вел себя уверенно, представил её преподавателю. Тот задал несколько вопросов, посмотрел список работ и сказал:
- Оставайтесь. Разберемся.
С этого дня три раза в неделю Марина стала ходить в университет. Ребята в группе подобрались творческие, серьезно и давно занимались, каждый был увлечен своим направлением. Её искренне восхищали те, кто занимался историей ХХ-ХХI веков, историей экономики, социологией. Она честно старалась запомнить эту информацию - вопросы входили в билеты, но с трудом усвоенные сведения держалась только до зачёта. Она много читала, стараясь подтянуть свои знания, в дороге и дома слушала аудиоучебники. Сидела в автобусе и шевелила губами, повторяя.
Часто они занимались у Игната. Детей больше в доме не было. Днями квартира пустовала, да и вечерами родители бывали редко - отец строил мосты, мама преподавала в вузе.
Сначала пили чай. Марина жила далеко от центра, до школы добиралась долго и к обеду была замёрзшей и голодной. После уроков она сидела до назначенного времени в школьной библиотеке, а потом бежала в дом-утюг. Чай в больших чашках быстро остывал, и она торопилась, чтобы не допивать холодный. Оставлять в чашках ничего не полагалось, даже варенье из розетки нужно было съесть всё.
Потом разбирали задание с курсов. Говорил, в основном, Игнат, Марина слушала, потом он задавал ей вопросы. Она старалась отвечать обстоятельно, хотя его серьезность её смешила, казалась напускной и забавной. Она подыгрывала: завела дневник, где он ставил отметки. Войдя в роль, он заставлял её вставать после каждых двадцати минут занятий и делать упражнения. Физкультминутки ей не нравились - смущали. Не желая обижать Игната, она покорно поднимала руки вверх и наклонялась в стороны, утешая себя тем, что это полезно - от долгих сидений за книгами болела спина, уставали глаза. Когда темнело, шли пешком через мост в университет. По обе стороны стелилась замёрзшая река.
В феврале вылезло белое дымное солнце.
- Бабушка, он такой умный, столько всего знает, всё его любят, - рассказывала она вечерами дома, набрасываясь на суп и котлеты.
- Как же ты сама-то подошла.
- Бабушка, я же говорю тебе - знамение, он очень хороший. Мы будем учиться вместе, я через год тоже поступлю. А потом он останется преподавать в университете, а я буду работать а Пушкинском доме рядом.
- Они тебя уже взяли - в Пушкинский-то?
- А как можно меня не взять? У меня будет хорошее образование.
- Что-то мне подсказывает, что котлеты мне придется туда носить.
- С удовольствием. Пусть только примут. Я древнерусскую литературу, знаешь, как люблю. Запрусь на замок и буду там жить. А Игнат будет за мной приходить и забирать.
- Видно, он и вправду замечательный молодой человек. А ты не торопись, ребёнок, не торопись.
Первая половина февраля была холодной. Передвигались перебежками. Больше сидели дома, читали вслух, рисовали карты. Раз он снял её с турника, где она, вися, в ответ на его вопросы цитировала наизусть определения из исторического словаря, и поцеловал. Она смутилась. Было приятно, но потом плохо соображалось, и она ушла в крайнем беспорядке и путанице.
В храме она подавала благодарственные записки и радовалась, как устроилась её жизнь. Иногда думала про знамение, гадая, сбылось оно уже или нет. Старец Игнатий безмолвствовал.
В один из дней она бежала из школы на занятия к Игнату вдоль канала и увидела под мостом уток. Они жались друг к другу. Самые отважные спрыгивали в прорубь у опоры и курсировали взад-вперед, подавая знак проходящим. Марина развернулась, купила в ближайшей булочной две буханки хлеба и спустилась ближе к воде.
- Утки. Эй, утки, идите сюда. Держите, утки. Отойди, не обижай, - она ломала хлеб обеими руками, широко размахиваясь, кидала тем, кого оттесняли более бойкие, хлеб застывал на лету, крошился, под ногами топтались голуби. Буханки быстро закончились.
- Утки, не грустите. Грейтесь как-нибудь, я вернусь.
Она опоздала. Игнат, в куртке и ботинках, открыв дверь, молча прошел в комнату, сел за стол лицом к стене и уставился в книгу. Она села на соседний стул, недолго покачалась - и слегка толкнула его плечом в плечо. Он молчал. Она улыбнулась и снова прислонилась.
- Что ты? Не обижайся. Я пришла, - прошептала она ему в ухо.
Не глядя на неё, Игнат сосредоточенно переворачивал страницы.
Она встала, отошла к окну, потом вернулась, встала за спиной и провела ладошкой над его головой:
- Ты что? Ну что ты. Утки, они такие большие, теплые, умные. Давай вместе пойдем их кормить.
Он не шевелился и не отводил взгляд от книги, и вдруг резко откинулся назад и сложил руки на груди. Она вздрогнула и отдёрнула руки. Игнат смотрел в стену в одну точку, глаза воспаленно блестели, губы сжались. Потом медленно и монотонно по слогам продекламировал:
- Я полчаса бегал тебя искал.
Внутри у неё всё замерло. Марина представила, как он метался вдоль канала, ища её - благодарное тепло испуганно подкатило к сердцу.
- Ты волновался? - она обошла, чтобы видеть его лицо, - прости, я не подумала, там утки голодные.
Он встал, развернулся и, глядя поверх её головы, падая на ударения, с расстановкой отчитал:
- Ты позвонила и сказала, что вышла - и куда делась? Час прошел - тебя нет. Хочешь, чтобы был результат - нужно заниматься. Заниматься серьезно. Опаздывать - это не занятия, - он резко отрицательно мотнул головой. - Не занятия. Я дважды не повторяю.
- Я поняла, - эхом ответила она и почувствовала, как стала старше.
- Я не один раз прошел от остановки и назад. Тебя нигде не было. Вся футболка мокрая, - он неожиданно распахнул куртку, - Видишь? Вот потрогай. Игнат нервно взял её за руки и с силой приложил их к своей груди. Ей было неловко слушать, как он дышит, неприятно от его агрессии и мокрой рубашки - она осторожно освободила руки.
- Да, вижу, - глазами показала, что оценила ситуацию, - Переоденься, ты, действительно, быстро бежал.
Настроения заниматься не было, но Марина взяла себя в руки и написала один билет.
Ты сама виновата. Наверное, он красив. Высокий, спортивный, умный, сильный. Наверно, о таком мечтают. За ним бегают почти все девочки. Наверное, она неправильно себя ведёт. Наверно, она отнимает его время. В такт мыслям она мешала в чашке сахар, шла по улицам, мыла пол. И начинала с начала.
К восьмому марта ребята приготовили концерт. Марина предупредила Игната, что не сможет пойти в этот день в университет, и начала готовиться. Вместе с бабушкой они обрезали платье с новогоднего бала, нашили кружева, сестра накрутила ей кудри, подружка принесла туфли. Возвращаясь в локонах и блестках в холодном автобусе, она прижимала к себе нарядный пакет и то и дело засовывала в него нос и дышала. Там, завернутые в кружевные юбки, лежали несколько роз.
На следующий день на перемене она поднялась на этаж, где занимался выпускной класс, чтобы увидеть Игната. Преподаватель задерживал урок, она встала напротив двери, чтобы не пропустить. Когда дверь открылась, сделала шаг навстречу. Игнат шел в последней группе. Молодые люди что-то увлеченно обсуждали. Он не заметил её и прошел мимо.
После уроков она посидела в библиотеке и в означенный час была у дома на набережной. Дверь открыл привычно хмурый Игнат. Она прошла за ним. В комнате царил идеальный порядок. Все книги на местах, стол - пустой.
- У тебя чисто. Перезагрузка?
- Выбросил лишнее.
- Молодец, а я, наоборот, ещё стикеров купила расклеивать.
- Нужно помнить важное, на ерунду не распыляться.
- Это точно. Давай я чайник пока поставлю.
- Времени мало. Без чая сегодня.
- Хорошо, - сказала она, стараясь не выдать разочарования, - а где теперь мои тетради лежат?
- А твоих тетрадей нет.
- Не поняла.
- А что тут понимать. Они же не нужны тебе. Освободил место.
- А где они теперь лежат?
- Не знаю. На помойке, если никто не забрал.
- Я не поняла. Ты выбросил их?
- Я освободил дом от лишнего. Тебе же они не нужны.
- Подожди. Как ты мог выбросить мои тетради. Они же мои.
- Послушай, я тебе их дал. Тебе не нужны - я выбросил, - он вышел в коридор.
Она двинулась за ним:
- Подожди, ты не мог выбросить чужие тетради. Они же не твои уже. Я в них писала.
- Хочешь, сходить на помойку. Никто не забрал ещё, наверно.
- Разве можно так жестоко с людьми?
- Я - жестоко? Да я с нового года никуда не хожу - с тобой вожусь. Ничего не успеваю. У меня медаль, между прочим. Сколько с тобой ни бейся - толку никакого. Тебе говоришь - ты не слушаешь. Что вот опять шоколад притащила - это вредно и дорого. Нужна последовательность и равномерность. Надо слушать, что тебе говорят. И спать нужно ложится вовремя, а не слать мне картинки по ночам.
Что-то внутри ёкнуло и застыло.
- По-моему, мне не нужно больше приходить.
- По-моему, тебе нужно научиться слушать.
Она молчала.
- Так что - всё? - Игнат оперся руками о спинку стула и повернулся к ней вполоборота.
- Мы - разные.
- Всё?
Она опустила голову. Он двинулся мимо неё и, проходя вплотную, смахнул на пол ноутбук. Марина еле успела отскочить - он упал на место, где она только что стояла.
Она инстинктивно сжала в руке телефон, другой перехватила лямку рюкзака - и нырнула в коридор. Замок не поддавался, мокрый позвоночник холодел.
- Хоть раз послушай, что тебе говорят, - Игнат выходил за спиной.
Чудом повернув ключ, она выскочила на улицу, двинулась по направлению к помойке, но потом резко развернулась и побежала.
Шапка и варежки остались в доме-утюге.
В университет Марина больше не ходила. Позвонила, сказала, что болеет - и не вернулась. Она не знала, как себя вести. Боясь столкнуться с Игнатом, перестала ходить и к Анне Трофимовне.
Ещё в марте ей пришло сообщение: "Поздравляю. Я не прошел конкурс. Можешь радоваться".
А в апреле она получила длинное письмо: "Спасибо, что чудовищный эксперимент "Дай женщине порулить" благополучно завершён. Себе я из скромности ставлю за блестящий мастер-класс шесть баллов. Ни при каких катаклизмах тема больше не открывается. Всего вам доброго. Зла не держу. Копить зло - засорять Вселенную. Желаю и вам это понять".
На Пасху после всенощной Марина сидела на лавке у храма и крутила в руках красное пасхальное яйцо. Поздняя Пасха - теплые ночи, на деревьях пробивались листья. На скамейках вокруг собора не было места, люди, разомлевшие после службы, сидели тесно - ждали начала освящения. Марина сама не заметила, как оперлась о соседа слева и на мгновение закрыла глаза.
- Простите.
- Да Вы поспите.
- Не заметила, как уснула, - яйцо, зажатое в теплой руке оставило на ладони цветной отпечаток.
- Можно посмотреть? - сосед поставил свою корзинку в ряд с освящаемыми и вернулся к Марине. - Красиво. Сами рисовали? А я рисовать не умею. Зато умею вензели писать, - он показал на свою корзинку. - Игумен Пафнутий руку приложил.
Они засмеялись. Он протянул руку:
- Я историк, третий курс.
Марина, проснувшись, вытаращила на него глаза - Пасха, Христос Воскресе, знАк!
Дома она ела куличи и болтала ногами, сидя на высоком подоконнике. Нас окружают знаки, следуют за нами, идут навстречу. Он сказал, я - курносая! Нужно научиться их читать. Зачем они, если ты их не понимаешь. Бабушка часто говорила: "Смысл есть во всем, несмотря на то, угоден он нам или не угоден".
Марина пошла в её комнату. По дороге постояла перед зеркалом, проверив нос на курносость. Потёртые надписи на корешках книг читались с трудом, на некоторых был виден только золотой крест.
Она наугад вытащила с полки книгу. "Начало зол – ложная мысль. Ложь, принятая человеком за истину, сначала действует на мысли. Будучи принята человеком и незаметно извратив мысли, она немедленно сообщается сердцу и извращает сердечные ощущения. Постепенно она разливается на всю деятельность человека". Марина перенесла книгу на диван. "Человек имеет лжеименный разум и стремится «произвольно» и «невольно» ко злу, представляющемуся ему добром. Лженименный разум при невнимании к чудесам, которые совершает Бог, не приемля и не понимая средств, которые Он предлагает, просит "знамение с небесех" . Желание видеть знамения служит признаком неверия".
Марина перевернула страницы к началу книги и увидела на форзаце знакомый лик, рядом одну "с" и две "т". На титульном листе значилось: "О прелести. О чудесах и знамениях". Игнатий Брянчанинов".
Она слезла с дивана. Оставив палец в книге в качестве закладки, положила её на голову, встала на носочки и медленно пошла по квартире:
- В каждом шаге есть смысл. В каждом вдохе есть смысл. В каждом, в каждом, в каждом, в каждом. Ангели поют: Игнатий, - ангели поют на небесех. И нас на земли сподоби. Сподоби на земли. В каждом.
Она сняла книгу с головы, постояла с ней и положила на стопку учебников "История. Подготовка к экзамену" сверху.