К 30-летию вывода войск из Афганистана.
Сегодня я могу с уверенностью сказать, что та война стала для меня главным событием в моей жизни. Как и для тысяч воинов-афганцев. Могут обидеться жены, особенно единственные. Мол, как же тогда наша встреча, совместная жизнь, рождение детей? Неужели не это главное? Не обижайтесь, дорогие! Конечно, и свадьба и рождение детей тоже делят жизнь на «До» и «После». Делят. Но, не такой глубокой бороздой.
Афганистан у каждого из нас был свой. Это только на карте мира, в атласах и учебниках он для всех одинаковый. А для каждого из нас… Он был тем, что мы, лично мы, видели. Как мы это видели, как лично мы к этому относились. Как там оказались и как ушли.
Меня Афганистан встретил не очень «ласково», еще на дальних подступах. В Ташкенте, в отделе кадров медицинского управления округа, мне хотели вручить предписание на должность хирурга в спецназ, с понижением в должности. На тот момент я три года был хирургом в медсанбате, из которых год – в должности командира операционно-перевязочного взвода. Переводя на гражданскую терминологию – заведующим хирургическим отделением. То есть, с начальника отделения в медсанбате на хирурга в медпункте, - понижение на несколько должностей. Спрашивается, - за что?
Неужели, за то, что проходя службу на Дальнем востоке, написал рапорт с просьбой направить меня в Афганистан. Не по разнарядке, а именно по собственному желанию. Это мое «собственное желание» удовлетворили достаточно быстро, - 11 мая написал рапорт, а 17 мая уже удовлетворили. В июле я уже летел рейсом Хабаровск – Ташкент. Супруга узнала об этом лишь после моего возвращения, - случайно «сдал» мой бывший сослуживец. А, так ведь думала, что направили.
Естественно, от этой должности я отказался. Попытка унизить меня обвинением в трусости и обещание позорного возвращения в часть не прошли. По вышеуказанным обстоятельствам. Меня даже хотели заставить написать рапорт об отказе служить в Афганистане, не написал. Говорили - партбилет на стол положишь. Но… Прямо при мне раздался телефонный звонок. Звонил главный хирург 40-й армии, ругался, требовал прислать хирургов из-за их большого некомплекта именно в медсанбатах. Тогда, как оказалось, многие мои коллеги убыли на учебу в Академию, не дождавшись замены. Тон кадровика изменился, - «Вот, товарищ полковник, как раз одного хирурга оформляем».
Летим в Кабул. Тогда еще полеты в самолетах, вертолетах вызывали у меня щемящее чувство грусти о несостоявшейся мечте. Хотел быть, как и отец, летчиком. Причем, именно военно-транспортной авиации. Готовился, спортом занимался, с парашютом прыгал. Но, по здоровью не прошел, «зарубили» меня мои будущие коллеги. Я сидел в середине салона ИЛ-76 на откидной «сидушке», многие сидели в проходе на своих вещмешках, чемоданах. Многие спали. Подлетая к Кабулу, самолет стал пикировать. Да так, что зад мой оказался чуть ли не выше головы, - знаменитая «афганская посадка». А прямо подо мной стали раздаваться выстрелы тепловых ловушек, - это я потом узнал, а сначала очень даже напрягся. Все продолжали спокойно сидеть, спали себе спокойно. И хоть бы одна зараза предупредила, а то висишь почти вниз головой и под тобой что-то взрывается.
Однако, сели. Буквально сразу на «пересылке» встретил своего однокурсника по Военно-медицинскому факультету, с которым были в одном учебном взводе и больше двух лет прожили в одной комнате. Он сказал, что сидит здесь уже вторую неделю, не может улететь к себе в часть. Поговорили про «наших». Оказывается, уже около двадцати человек из нашего выпуска здесь побывали или находятся. Через час он улетел в Шиндант. Потом я его видел один раз уже после вывода, по телевизору.
Несколько дней просидел на «пересылке», потом меня направили в Кабульский госпиталь для прохождения обязательной месячной учебы по боевой травме. До госпиталя ехали на БТРе, я сидел на броне. Скорость была не очень большая, а движение настолько хаотичным, что казалось, легковушки проскакивают у нас между колесами. Иногда БТР встречали толпы мальчишек, которые на бегу показывали нам большой (!) палец. Я принял этот жест за проявление Советско – афганской дружбы и в ответ демонстрировал им добрую отеческую улыбку и скрещенные в виде рукопожатия ладони. Прямо, как Леонид Ильич из своего лимузина. Типа, - привет, комарадос. Позже я узнал, что этим жестом они предлагали нам легкий наркотик, - план. А уж, что они подумали про мой ответный жест… Вот, опять же, - никто не предупредил.
После Кабульского госпиталя я добрался, наконец, до своего нового места службы, в Баграмский медсанбат. А официально, - 100-й Отдельный медицинский батальон 108-й мотострелковой дивизии. По сути, Баграмский медсанбат - это небольшой госпиталь, по штату – стокоечный, а по факту – гораздо больший. Шел 1987-й год, в палатках уже не оперировали, а снабжению и оборудованию могли позавидовать тогда многие районные больницы в Союзе. Медсанбат был расположен при входе в Пандшерское ущелье, так, что работы хватало всегда.
Опыт приобретался быстро, оперировали много. Как говорили древние, - хочешь стать хорошим хирургом, следуй за воюющей армией. Хирурги, да и вообще все медики там были очень уважаемыми людьми. Через месяц моего пребывания в Баграме к нам в медсанбат заехал заместитель командира дивизии с какой-то своей болячкой. И обратился ко мне по имени – отчеству, узнал у кого-то как меня зовут. На фоне привычного в Союзе «Товарищ капитан» или, бывало, «Эй, капитан» это звучало божественно.
Когда проходили войсковые операции, а в Пандшере они были особенно кровопролитными, то в течение двух – трех недель оперировали практически сутками, урывая на сон по два – три часа. Бывали одномоментные массовые поступления раненных, когда не только рук не хватало, не хватало операционных столов. А перед этим, когда раненные еще находились в приемном отделении, не хватало штативов для переливания растворов. И наши солдаты, медсанбатовские, держали бутылки с растворами, изображая из себя эти самые штативы. По штату у нас было десять хирургов и девять операционных столов. Но, это если считать операционными еще и перевязочные столы в отделениях. Так вот, за каждый стол становился хирург, а в ассистентах были все остальные, - терапевты, дерматологи и медсестры. Был случай, когда мне ассистировал и командир медсанбата. А анестезиологи носились от стола к столу, как в сеансе одновременной игры. Только это были не шахматы, - делать «ляпы», ошибаться и проигрывать было нельзя.
Привозили к нам и самих афганцев, жителей. И с ранениями, и с заболеваниями. Народ, хочу сказать, совсем не избалованный антибиотиками. Да, и ничем не избалованный. Серьезные инфекционные процессы можно было вылечить единственной инъекцией пенициллина, а это ничтожно малая доза. Все среды в медсанбате выделялись для плановых консультаций афганского населения. Труднее всего морально было оперировать детей, искать осколки в малюсенькой голове, ампутировать маленькие ручки и ножки… Никогда бы не пошел в детскую хирургию.
Бывали и забавные случаи. Через пару месяцев после моего приезда в Медсанбат наш ведущий хирург попал в инфекционный госпиталь. А меня назначили исполняющим обязанности. Отсыпаюсь как-то после бессонной ночи. Вдруг меня будит дежурный хирург. «Ты когда-нибудь рожал?». Имеется в виду, - принимал ли роды. «Да, рожал» отвечаю сквозь сон. Но, принимал роды я только один раз в жизни, - на практике после четвертого курса. «Тогда вставай, там афганку беременную привезли. Воды отошли восемь часов назад». Попал, думаю. Захожу в перевязочную приемного отделения, куда на стол положили роженицу. Как и положено мусульманским женщинам, лица своего она нам показывать не желала. Все свои восемь или десять юбок набросила на голову. Так вот, лица её не видно, а огромный живот и то, что ниже, - осмотру доступно. Осмотрел женщину, головка плода расположена правильно, но родовой деятельности никакой. На медикаментозную стимуляцию не реагирует. Говорю коллегам, - головка предлежит правильно, надо плод выдавливать, если не выдавим, пойдем на кесарево. Взяли простыню и уложив её на живот роженицы, с двух сторон с анестезиологом аккуратненько потянули вниз. Почти сразу ребеночек и появился, вполне себе нормальный. Слава Богу, или Аллаху. Ребеночка родили, женщину спасли и законов мусульманских при этом не нарушили. Лица-то мы её не видели.
Даже на войне оставалось время и место в сердце для чего-то теплого, доброго. Это и письма из дома, и баня с парилкой (чудо, которое пытались делать самостоятельно как минимум в каждом батальоне), когда удавалось – волейбол, настольный теннис. И, конечно, - шутки, приколы, розыгрыши, - для которых, правда, надо было очень щепетильно подбирать время и ситуацию. Без этого на войне нельзя.
Опять повторюсь, - шел 1987-й год. По всей стране, и во всей 40-й армии, с гордо поднятой головой, шла горбачевская трезвость. Для воюющей армии могли бы сделать исключение. Не сделали. Но, народ находил выход и из этой безвыходной ситуации. Он, народ, у нас сметливый, особенно по этой части. Буквально через забор у нас была КЭЧ, вот там умельцы были. Самогон делали из всего. Конечно, мы там выпивали. Насколько позволяла обстановка.
Как-то раз, на одной из врачебных конференций в руки начмеда дивизии попал блокнот (спокойно лежал себе на столе). Чей блокнот? Молчание. Полистав его, начмед с удивлением увидел там свою фамилию, командира медсанбата, офицеров и прапорщиков. С непонятной аббревиатурой напротив каждой фамилии, - «УСН», «ЗУСН». Оказалось, блокнот принадлежал замполиту. «УСН» - употребляет спиртные напитки. «ЗУСН» - замечен в употреблении спиртных напитков. Ну, что называется, у каждого своя работа и свой Афганистан. Через год или полтора после вывода я встретился с этим замполитом. Честно скажу, - орденских планок у него было меньше, чем у Жукова.
В середине ноября 1987 года мы с командиром и нашим фельдшером в составе оперативной группы дивизии отправились в Гардез. Там формировалась войсковая группировка для проведения операции «Магистраль», основной задачей которой являлась ликвидация бандформирований на магистрали Гардез - Хост, разминирование ее и обеспечение доставки материальных средств, оружия, боеприпасов и запасов продовольствия в округ Хост.
В конце ноября пошло движение. Предгорье занимала 56-я Десантно-штурмовая бригада, появились первые потери. Дальше шла наша 108-я дивизия. А сам перевал Сатукандав и высоты рядом с ним занимали десантники Востротина. Как оказалось, эта операция стала самой длительной за всю историю этой войны. В том числе, и из-за предложенного моджахедами перемирия для «проведения переговоров». С небольшого пятачка в горах на высоте около 3500 метров над уровнем моря, где мы оборудовали перевязочную, несколько палаток и землянку, была видна территория Пакистана.
Во время «перемирия» духи подтянули резервы, в том числе и из Пакистана, перегруппировались и после Нового года (по нашему) опять поперли. Своих раненных мы спускали в Гардез, в Отдельную медроту 56-й ДШБр, на специально оборудованных БТРах. Там, в медицинской роте, находилась группа усиления из специалистов Кабульского госпиталя. В один из таких приездов, когда я уже передал раненных, меня подозвал к себе старший группы усиления. Он, узнав, что я тоже хирург, приказал мне остаться в Гардезе из-за того, что поступило много раненных, не хватало хирургических рук.
Сначала меня отправили в душ и отмыли от мелкой, похожей на цемент, афганской пыли. Только после этого допустили в операционную. Свитер мой безжалостно выбросили на помойку. Потому, что его воротником можно было уже забивать мелкие гвозди, - так зацементировался. А дежурный врач Десантно-штурмовой бригады отдал мне свой. Улыбнувшись, сказал, что стиранный.
Всю ночь мы оперировали, как оказалось, и десантников 9-й роты с высоты 3234. От нашего места до этой высоты по прямой было километра четыре, если не учитывать рельеф местности. Особенности того боя, почти сразу ставшего знаменитым в 40-й армии, тогда передавались солдатской молвой из уст в уста. Мы в то время еще ведать не ведали кто такой Федор Бондарчук. Но, через много лет именно от него мы «узнали», что погибла практически вся 9-я рота, «забытая» где-то в горах во время вывода войск.
Когда вернулись в Баграм, а в пункте постоянной дислокации мы отсутствовали шестьдесят семь дней, нам дали три дня отпуска. При части. Изменилось лишь то, что в эти три дня мы имели право, и использовали его, не ходить на построения. Докладывать начальству, что мы живы и здоровы, не было необходимости. Командир проживал в соседней комнате.
Через месяц привезли прапорщика с тяжелым ранением в грудь и живот, с которым мы познакомились, и даже подружились, на операции «Магистраль». Мы его прооперировали, поставили на не совсем еще крепкие ноги. До эвакуации на следующий этап, он пробыл у нас в медсанбате около двух недель. Больше всего его впечатлило не то, что он вообще - просто выжил. А то, что я, его друг, «копался» в его внутренностях. «А что, и печень видел?» как-то наивно спрашивал он. «Как она там?». Я ему честно сказал, что попросила отдохнуть. И желудок видел, и кишки, и легкие. Трогал их, даже зашивал. «Ничего себе!», - говорил он каким-то с придыханием. Когда прощались, я дал ему номер московского телефона своих родителей.
После войны мы с ним часто созванивались, он стал большим человеком на Украине. Поздравлял меня с днями рождения, всеми праздниками, и со своим днем рождения тоже. В конце разговора наливалось по рюмочке и мы чокались с ним об трубку телефона. После 2014-го года мы как-то перестали друг друга понимать, и вот уже более трех лет не общаемся.
Вышел я из Афганистана одним из последних, - 10 февраля 1989 года. Как сейчас уточняют, - одним из последних в 40-й армии. Когда расставались в Термезе, командир полушутя приказал всему составу батальона собираться в Москве у Большого театра ежегодно в первое воскресенье июля. Кто сможет и кто захочет. В первый раз, в 1990-м году собралось около семидесяти человек. Потом все меньше и меньше. Счет нашим товарищам, «ушедшим» уже после войны, перевалил на второй десяток.
Конечно, сейчас есть много возможностей общаться в соцсетях, по мобильным и просто городским телефонам. Про письма, кажется, вообще забыли. А ведь как мы их тогда ждали из Союза. Но, живое общение не сравнимо ни с какими скайпами, вацапами и прочими …
И, встречаясь с друзьями, мы опять становимся моложе и переносимся туда, в наш общий, и для каждого свой, Афганистан.