Пулемётчик на блокпосту ВСУ вздрогнул, услышав хруст мёрзлой ветки под Сашкиным коленом, и вгляделся в предрассветный полумрак. Сашка прижался щекой и всем телом к холодной предзимней земле. Иван, его отец, тоже замер в метрах трёх позади. Разведчики изучали вражеский блокпост вторые сутки. Оба – отец и сын – из разведывательно-диверсионной группы отряда ополчения ДНР.
Когда началась эта гражданская война, Ивана позвал к себе в отряд ополчения его друг – бывший сослуживец по Афганистану. Через некоторое время старший сын Сашка присоединился к отцу. Так и воюют вместе – отец и сын. За свою землю, дом, семью, за своё Отечество. На это задание попросились сами. Иван лучше всех в отряде знал район разведки, а Сашка вызвался в прикрытие. Командир на это слегка хохотнул: «Семейный подряд!» – но разрешение дал.
Выдвинулись прошлой ночью. Бесшумно, словно тени, разведчики исползали на брюхе все окрестности блокпоста. Выяснили особенности его расположения, смены, количество бойцов, офицеров, бронетехники, миномётов, наличие и название батальона нацгвардии, схему минирования и растяжек, даже настроение солдат и офицеров. Стали отходить, и тут предательский хруст привёл в движение весь блокпост.
Сначала пулемётчик после напряжённого вглядывания в темноту дал очередь куда-то вдаль над Сашкиной головой. Затем несколько перепуганных, проснувшихся от неожиданных выстрелов ВСУшников начали палить в предрассветную мглу. Через некоторое время выбежавший офицер начал на мове орать на пулемётчика, а потом, в пылу гнева забыв о своём великоукрском происхождении, запричитал по-русски, перемежая слова матерщиной. Минуты две гремела пальба и ор. Наконец всё стихло. Офицер пнул пулемётчика ногой и потребовал объяснений. Тот сбивчиво рассказывал, что видел движение, слышал треск, поэтому и сделал для профилактики несколько выстрелов в сторону источника звука. Офицер оказался бдительным. Он дал солдату подзатыльник, матернулся, приказал собрать бойцов и проверить подозрительное место.
Солдаты забегали, образуя некое подобие цепи. Медленно двинулись от блокпоста. Начинало светать. Иван приблизился к сыну, прижался лбом к его голове и зашептал в самое ухо: «Я иду им навстречу. Вдвоём не уйти! Отползи в воронку за кустами и схоронись там, пока всё не закончится. Что бы ты ни увидел – сиди тихо и не двигайся! Ты должен выжить! Вернуться к своим. Вернуться к матери и братьям! Кто-то должен передать сведения командиру! Прости меня, сын! Прощай! Прошу тебя, выполни мой последний наказ – выживи!» – Иван отодвинулся и быстро пополз к блокпосту.
Сашка лежал, оцепенело глядя вслед отцу. Отец удалялся, плавно скользя между воронками. Сильно сжалось Сашкино сердце. До него стало доходить произошедшее. Разведчик вдруг ощутил внутренний порыв, желание, даже потребность, закричать, позвать отца, побежать за ним, остановить, вернуть. Вернуть любой ценой! Даже ценой своей жизни. Сашка сдержался. Тихо и осторожно заполз в глубокую воронку. Затаился. Сердце его бешено колотилось. Дышал он тяжело и часто. Стук в висках гремел, заглушая все звуки. Душа стонала.
Ивана обнаружили минут через десять. Сашка слышал злорадные крики ВСУшников по поводу «ватника» и «колорада». Полностью рассвело. Сашка лежал в воронке, а в холодном утреннем воздухе отчётливо были слышны крики на мове, звуки ударов и тяжёлые стоны отца. Молодой разведчик сидел, скрючившись на дне воронки, коченея от изморози, страха и горя. По его щекам текли горючие слезы. Кулаки сжимались и разжимались. Зубы скрипели.
В то же время на блокпосту царило весёлое оживление под названием «допрос пленного шпиона». Звуки ударов, хохота и сдавленных стонов слышались отчетливо. Сашка не выдержал и потихоньку выглянул из укрытия. До блокпоста было метров восемьдесят открытого пространства, и всё происходящее разведчик хорошо видел и слышал. Отец лежал со связанными за спиной руками, привалившись к бетонному блоку. Видимо, был уже без сознания. Над ним стояли двое в американском камуфляже и били ногами уже обмякшее тело отца. Сашка стиснул зубы и кулаки. Из его горла вырвался тихий стон, переходящий в рычание. Он спустился на дно воронки и свернулся калачиком. Его трясло от злобы, горя, страха, обиды и ненависти.
Сашка вздохнул и, пытаясь унять нервную дрожь, шёпотом повторил слова отца: «Выполни мой последний отцовский наказ – выживи!». Он сжался, обхватив руками плечи, и из глубины души его, из самого сердца, тихим выдохом вырвалось: «Господи, помилуй! Спаси моего отца!». Он уткнулся носом в колени, тело его расслабилось.
Память вернула Сашку в детство, где он, восьмилетний, держась за большую, теплую ладонь отца, стоял с ним в церкви среди блеска свечей, ликов икон, приятного запаха ладана и вместе со всеми пел: «Господи, помилуй!». Сашка вспомнил те ощущения радости и спокойствия, которые заполнили его душу. Он смотрел на отца, на мать, на младшего брата, на всех окружающих его людей и ему сильно захотелось остаться здесь навсегда. Со всеми вместе. Он хотел говорить только хорошие слова, делать только добро, всем помогать и всех любить. Когда они вышли из тёплого храма на холодную, мокрую, ноябрьскую улицу Сашка неожиданно заплакал. Отец наклонился к нему, взял на руки, внимательно посмотрел в глаза, поцеловал и серьезно сказал: «Вот так, сынок, Господь касается сердца! А потом отходит. Чтобы ты знал, как с Ним, и каково без Него! Помни сынок – без Бога ни до порога!».
Сашка очнулся. Кругом гремел бой. Стрекотали пулемёты, вжикали пули, гремели взрывы, земля вздрагивала, комья грязи летели в воронку. Что-то спровоцировало столь мощную перестрелку. Обычно так бывает, когда маскируют работу снайперов. Или после их результативных выстрелов. А может, Вооружённые силы Украины опять ударили артиллерией по жилым кварталам города, и пошла «ответка» ополченцев.
Грохотало минут сорок. Сашка сидел на дне воронки и строил планы освобождения отца, один фантастичнее другого. Ему так было легче пережить сложившуюся ситуацию. Постепенно перестрелка закончилась, только иногда прорезали воздух отдельные острые автоматные очереди. Сашка взглянул на часы. Было уже за полдень. Разведчик медленно высунулся из воронки. Огляделся.
Отец лежал на боку там же, где и раньше. Весь в крови без признаков жизни. Сашка собрался было подползти ближе, но что-то остановило его. Это было то едва уловимое, не осознаваемое, интуитивное, беспокойное предчувствие опасности, которое приходит с опытом войны или жизни в постоянной опасности. Это оно заставило Сашку замереть. Лёжа в неудобной позе на краю воронки, он одними глазами, медленно и внимательно осмотрел заросли справа от блокпоста. Так и есть! Лёгкое, почти незаметное движение привлекло острый глаз разведчика. Он пристально всмотрелся и смог различить размытый маскировкой силуэт головы и ствол винтовки, обмотанный обрезками камуфляжа и мешковины.
Снайпер! «Так вот из-за кого перестрелка», – подумал Сашка. До стрелка было метров сорок. Медленно-медленно разведчик сполз на дно воронки. «Подождём», – сказал он сам себе. Через некоторое время со стороны позиции снайпера раздался тихий свист. Тут же с блокпоста заработал пулемёт. «Выцелил гад! – зло подумал о снайпере Сашка. – Эх, его бы сейчас гранатой!». Разведчик от бессилия стукнул кулаком в землю. Снова завязалась перестрелка. Привычные звуки успокоили Сашку, и он задремал.
Проснулся разведчик от холода и криков. Встряхнув головой, Сашка сбросил оцепенение сна и прислушался. Совсем недалеко, со стороны блокпоста, раздавались громкие крики на мове и матерщина, перемешанная с русскими словами. Сашка потихоньку выглянул из своего укрытия и застыл пораженный. Отец, которого Сашка считал уже мёртвым, со связанными за спиной руками, шатаясь, спотыкаясь, еле переставляя ноги, весь окровавленный шёл от блокпоста в сторону Сашкиного укрытия. Позади него, толкая его автоматом в спину, свирепо крича и ругаясь, двигался одетый в американский камуфляж боец батальона «Айдар» с перекошенным от злобы лицом. В метрах тридцати от Сашкиной воронки конвоир приказал Ивану остановиться. Отец стал и медленно повернулся лицом к айдаровцу. «Отвернуться! На колени!» – громко с разделением скомандовал тот. Иван поднял голову, облизал разбитые губы, сглотнул и прохрипел, глядя на своего конвоира: «В глаза мне смотри! Что, страшно? В спину-то стрелять легко. А ты вот так убей! Безоружного и связанного! Всё равно боишься! Теперь слушай сюда! Русские только перед Богом и иконами на колени встают! Понял, трусливый правосек?» – он закашлялся, поперхнувшись кровью, согнулся, чуть не упав вперёд, но удержался на ногах, выпрямился, поднял лицо вверх, к небу, и сказал: «Господи! Прости меня, и помилуй!».
В этот момент айдаровец вскинул автомат и дважды выстрелил Ивану в грудь. Тот вскрикнул, дёрнулся и рухнул на бок. Айдаровец подошёл к неподвижному телу, с силой пнул его ногой, медленно вложил автомат в плечо и прицелился в голову Ивана. Внезапно с позиций ополченцев заработал крупнокалиберный «Утёс». «Дук-дук-дук-дук» – послышался знакомый Сашке голос пулемёта. Айдаровец резко присел, повернулся, приготовился для перебежки, но сейчас же от попадания двенадцатимиллиметровой пули голова его взорвалась, как арбуз. Он упал, сотрясаясь в агонии. Пальцы его скребли землю, откуда-то из шеи пульсирующей струёй брызгала кровь. Через несколько секунд убийца Сашкиного отца затих.
В ответ с блокпоста ударили со всех орудий. Началась долгая, яростная, бессмысленная перестрелка. Сашка лежал на дне воронки и рыдал в голос. Горе душило его, сильная душевная боль от первой и, может быть, самой тяжёлой потери рвала его сердце на куски. Он снова ощутил себя маленьким брошенным ребенком, которого в первый раз привели в ясли и оставили. Сашка лежал и плакал. Он стеснялся слез, своей слабости и бессилия, младенческого безволия и печального возвращения в ясельное детство.
Перестрелка затихла. Наступили сумерки. Сашка успокоился. Только иногда всхлипывающий вдох прорывался в нём, напоминая о прошедшей слабости. Внутри себя Сашка обрёл устойчивость. Он принял решение не оставлять тело отца на вражеской территории. Просьбой к Богу о помощи он укрепился в этом решении. В душе его родилась крепкая, непоколебимая уверенность в правильности выбора действий. Это было спокойное понимание действительности. Такое состояние приходит к людям сильным духом после пережитого ими большого горя потери или горечи жизненных поражений. Трудности и потери делают русского воина крепче, а поражения и падения только закаляют.
Стало совсем темно. Сашка бесшумно выполз из своего укрытия. Затаился. Прислушался. Напряжённо вглядываясь в темноту, определил направление. Тихо заскользил по земле. Первым он нащупал руку мёртвого и уже холодного айдаровца. Сашка спокойно прополз мимо и уткнулся в отцовскую спину. Странно, но тело было ещё тёплое и мягкое. Сашка, наклонившись ухом к губам отца, с надеждой затих, пытаясь услышать дыхание. Тщетно. Сердце Сашкино так стучало, что заглушало все другие звуки. Пульс тоже не прощупывался.
Сашка немного полежал, стараясь взять дыхание под контроль. Он знал, как это сделать. Отец научил его. На первых Сашкиных соревнованиях по самбо. В детстве. Он вспомнил, как сильно нервничал, переживал, страшась проигрыша, боялся опечалить своего отца, который тренировал его. Увидев Сашкино состояние, отец взял его за руку, отвёл в раздевалку и там показал, как можно успокоить расшумевшуюся нервную систему. «Первым делом, – говорил он, – попроси: Господи, помоги! Потом вдохни и на выдохе медленно-медленно подумай: Господи, помилуй! Так делали наши воины. В древности». Отец показал. «А сколько раз так делать?» – спросил Сашка. «Пока не успокоишься», – ответил отец и вышел. До самого вызова на ковёр Сашка сидел в раздевалке и успокаивался, как древний русский воин. На схватку он вышел совершенно невозмутимым. Боролся до конца. И как! Схватку он, конечно, проиграл. Соперник его – разрядник, на два года старше Сашки, сильнее, опытнее, – еле-еле выиграл по очкам. Тренер соперника обнял Сашку и, подойдя к отцу, сказал: «Сын твой – настоящий борец!». Иван улыбнулся, погладил Сашку по голове, спокойно ответил: «Слава Богу!»
Сердце успокоилось, дыхание выровнялось, звуки ночи наполнили слух. Сашка обрезал пластиковые хомуты, связывающие руки отца, подлез под него, взвалил на себя и пополз к своим позициям. Было очень трудно. Мягкое тяжёлое тело сваливалось со спины. Сашка останавливался, переводил дух, поправлял. Он упорно полз, не обращая внимания на содранные в кровь лицо и руки. На жёсткую, замерзающую землю, на осколки камней, мин и снарядов, торчащие из земли железки, рвущие заношенную «горку». На шум со стороны вражеского блокпоста. Он мерно двигался, заливаясь потом и еле сдерживая шумное, тяжёлое дыхание. Всё это было неважно. Сейчас Сашка делал главное дело своей жизни! Он отдавал сыновний долг своему отцу! Вся его воля, все его устремления, все силы были мобилизованы на выполнение этого.
Снова началась перестрелка. Заработали тяжёлые миномёты и артиллерия. Земля дыбилась и дрожала. Осколки жужжали, свистели, с шипением пробивали замерзающие лужи. Сашка снял отца со спины и лёг сверху, прикрывая его своим телом. Острые и тяжёлые комья земли и камней били по спине, ногам и голове. Он спокойно терпел и ждал окончания обстрела. Внезапно спину обожгло, заставив вздрогнуть, резкая боль рванула в сознание, но отступила под мощным давлением Сашкиной воли.
Когда перестрелка стала затихать, разведчик перевернулся на спину, взял отца под мышки и стал ползти на спине, по-казачьи толкаясь ногами и извиваясь телом. Через некоторое время боль и огромная, давящая своей тяжестью усталость навалились на него. Они затмевали сознание, отнимали последние силы, пытаясь парализовать Сашкину волю. Но он не сдавался. Какая-то сила изнутри толкала его вперёд и вперёд, уже почти потерявшего сознание, смертельно уставшего, забывшего об опасности, потерявшего инстинкт самосохранения.
Он двигался без остановки, зная, что если хоть на секунду, хоть на одно мгновение остановится, тогда силы полностью покинут его, и он не сможет сделать то, что должен. Он полз, не замечая, как наступил рассвет. Бережно держа свою ношу, он миновал наблюдательный пункт ополченцев, с которого удивлённые снайперы его отряда делали знаки, пытались окликнуть Сашку, предлагали свою помощь. Но он всё полз и полз.
Остановился Сашка, когда потерял сознание у пулемётного гнезда, на позициях своего отряда. Он не слышал и не видел, не чувствовал, как несколько сильных рук подхватили два окровавленных тела и уложили на носилки. Как удивлённо переговаривались между собой врачи, глядя на растерзанную осколками и стылой землёй Сашкину спину, ободранную грудь и скрюченные пальцы с обломанными до мяса ногтями. Не чувствовал, как из его спины вынули больше десятка минных осколков. Некоторые проникли глубоко, но не повредили ни один жизненно важный орган. Не сломали ни одну кость.
Он всего этого не знал. В этот момент Сашка был где-то там, в другом мире, вместе со своим отцом. В мире спокойствия и тишины. В мире любви и милосердия, в мире выполненного долга. Там были и тёплые сильные руки отца, и доброе, с ласковым взглядом, лицо матери, и неподдельная детская радость. Радость всеобъемлющей любви, жизни и милосердия.
Очнулся Сашка на больничной койке. Он лежал на правом боку. Всё тело болело. Голова слегка кружилась, и подташнивало. Его взору открылся вид на голубую крашеную стену.
– Очнулся разведчик!
Сашка повернул голову. У кровати стоял большой мужчина в медицинском костюме и широко улыбался.
– Где мой отец? – сиплым голосом спросил Сашка.
– Здесь, рядом, – Врач показал рукой на что-то за Сашкиной спиной. Разведчик дёрнулся, пытаясь повернуться, но сильные руки прижали его к кровати.
– Тихо, тихо. Разгорячился! Тебе пока нельзя двигаться. Швы могут разойтись.
Голос врача был миролюбивый, но твёрдый.
– Где мой отец? – снова спросил Сашка, повысив голос.
– Я же сказал тебе, – доктор удивлённо вскинул брови, – здесь. На соседней койке. Сзади тебя. Только с операции привезли. Пока без сознания, – говорил доктор обыденным тоном.
Сашка оторопел:
– Как без сознания? Он что – живой? – Он опять попытался встать.
– Да живой, – Доктор снова прижал Сашку. – Живой, только поломан сильно. Голова разбита, сильное сотрясение, да пуля ключицу повредила. Но это ничего! Месяца за три поправим. Через полгода бегать будет.
Доктор улыбался, но Сашку держал крепко.
– Но я же сам видел, как его, – Сашка сглотнул слюну, – двумя выстрелами в грудь… из автомата… с трёх метров…
Сашка замолчал, с немым вопросом глядя на доктора. Тот кивнул, потом как-то просто, как обычный русский мужик, почесал затылок и озадаченно сказал:
– Все удивляемся! Одна пуля ударила в крестик на груди, пробила его, да в нём и осталась. А другая по немыслимой траектории вошла в грудную мышцу справа, ударилась в ключицу, повредила её и вышла вверх. Лёгкое, лопатка, даже плечевой сустав остались целыми. Прямо чудо какое-то!
Врач в задумчивости умолк, затем поднялся с Сашкиной кровати:
– Мне пора! Другим пациентам я тоже нужен. Ты уж сегодня потерпи денёк, не вставай! – доктор погрозил пальцем.
– А можно мне на другом боку лежать? – спросил Сашка.
– Можно. Подожди, сейчас переверну.
И доктор, ловко подхватив разведчика, одним движением перевернул его на другой бок. Потом коротко простился и вышел.
Сашка посмотрел на отца. Тот лежал на спине, голова его была забинтована. Одеяло прикрывало тело до шеи. Похудевшее лицо отдавало мертвенной бледностью. Все черты заострились, разбитые губы скорбно сжаты. Но он был жив! До Сашки вдруг дошло, что отец его жив! Сашкина грудь наполнилось теплотой. В сердце его что-то родилось и, расширяясь, стало наполнять радостью всё Сашкино существо, каждую частичку его души, каждую клеточку тела, объяв всё его сознание, все его чувства, весь окружающий его мир, и затем тихо и мягко вырвалось наружу, в тяжёлый больничный воздух, одной маленькой тёплой слезинкой, скатившейся по щеке, одним выдохом, одной благодарственной фразой: «Слава Богу!»
Николай Брест