Я тут намедни решил съездить в Ялту. Нет-нет, не спешите плевать в монитор – я вовсе не олигарх, просто живу по соседству. Всего в неполном часе езды удобным троллейбусом по вполне приличной трассе, ещё совсем недавно именуемой «прэзыдэнской», а в «тяжкие» советские времена числящейся самой длинной в Европе, живописно пролегающей над Чёрным морем, среди зарослей вечнозелёных и круглый год цветущих растений. В такой красоте отведённое на поездку время протекает незаметно. Есть, правда, во всей той радости и доля гадости – троллейбусы и маршрутки обычно переполнены, в них непросто забраться и ждать их приходится долго и нудно, особенно в летний сезон. А особо везучие, сумевшие дождаться и забраться – те всё больше вынуждены стоять в дороге на одной ножке.
В тот раз мне повезло. Я дождался, забрался, выдохнул из груди воздух, дабы освободить побольше места для остававшихся на остановке сограждан, изо всех сил жаждущих путешествовать. Сразу же привычно приготовился к стоянию на одной ножке, поскольку вторую весьма проблематично было бы протиснуть между челноковских клуней сельских южнобережных купчих, направляющихся в курортную столицу с целью расторговаться и грошики добуты. Места оказалось рекордно мало, купчихи – представительницы сверхмалого бизнеса и рекомендуемый пример для подражания всем нам, сирым та убогим, привычно галдели: «Мущына, чого оцэ вы отут стоитЭ?!» Ну, всё как всегда. И даже если бы я взлетел и стал интеллигентно парИть под потолком троллейбуса подобно бабочке-махаону, то и тогда милые наследницы каменных баб со скифского кургана завопили бы: «Мущына, а чого оцэ вы там литаетэ?»
О времена, о нравы!
Помощь пришла неожиданно. Водитель, добродушный дядька богатырского сложения, пробасил:
- А ну, сороки бесхвостые, хватит верещать, вы мне сейчас мигрень сделаете! Вы хоть в курсе, на кого чирикаете? Давай сюда, генерал, пока тебя не затоптали!
Купчихи смолкли с круглыми от удивления глазами и проводили меня вопросительным взглядом, в котором начал формироваться шкурный интерес: «Гэнэрал, ты ба! Жонатый, чи ни? А чого цэ не на Мэрсэдэси?»
Естественно, я подыграл доброму водителю и со всей возможной важностью продефилировал в предбанник его кабины, куда обычным людям вход пусть не строго, но запрещён. Надо ли говорить, что к генеральскому, как и к олигархическому, званию я не имею ровно никакого отношения – от слова «нисколько», и являюсь обычным капитаном медслужбы запаса, но купчихам – сорокам на тот момент данный факт сообщать было совсем не обязательно. Как и нагленькому пузатому мужичку, с настойчивостью ледокола пробивающему себе путь через толпу женщин и детей. Он увидел издалека, что водитель разрешил зайти в кабину человеку, но сопроводительных слов явно не слышал.
- Шеф, мэнэ у кабыну, мэнэ!
- А чем ты лучше других?
- Я - полковнык! – торжественно сообщил толстяк.
- Уши прочисти, полковник, - ответил водитель, которому подобные пассажиры давно успели надоесть хуже горькой редьки, - тебе же сказали – ты только полковник, а он - генерал!
- Гэнэрал, гэнэрал, - подтвердили купчихи. Шкурный интерес примирил их с улучшением условий проезда для незнакомого мужчинки. Авось, да и обратит внимание на титку Хвэську…
- Панэ полковнык, я козачка твоя, - тихонько процитировал весельчак-водитель когда-то завязшую в зубах писэньку, передаваемую по радио каждые 15 минут. Тогда, когда ещё было радио…
- У нас в Афгане был такой ефрейтор, наглый как танк и глупый, как постолы. Похожий на этого как вышеупомянутые постолы один на другого. Он тогда отличился: по пьяни или ещё под каким кайфом залез на склад реактивных снарядов – и давай пулять по ним из автомата. Снаряды с грохотом разлетелись во все стороны. Обеспечил всем нам весёлый вечер. Пиротехники Гонконга и Сингапура нервно курили за углом. Добро, хоть все живы остались, - рассказал водитель.
- А с глупым ефрейтором чем дело закончилось?
- А ничем, - словоохотливому водителю хотелось пообщаться, но за дорогой он следил бдительно, - списали всё на духов. У него какая-то родня в штабе была. Не удивлюсь, если сейчас в отставных полковниках ходит, как этот деятель, - водитель кивнул в сторону пана полковныка. Толстяк сделал вид, что не услышал, но сказанное ему явно не понравилось. Впрочем, устроился он довольно комфортно и вскоре даже занял чудом освободившееся место, где и восседал с по меньшей мере императорским фэйсом. Купчихи не возражали, блюдя тот же шкурный интерес – а вдруг да заметит жирненький и вкусненький мущинка титку Хвэсю? Полковник – это, конечно, не генерал, но такий гарный, та при грошах…
- Вы знаете, - тихо, чтобы не услышали окружающие, признался я, - я ведь и не генерал совсем.
- Знаю, - улыбнулся водитель, - ты меня разве не помнишь, браток? Лет семь назад ты со мной до Симфа катался примерно в такой же обстановке. Я тут растолстел немножко, потому и не признал, наверное.
А и верно. Семь, а точнее, уже почти восемь лет назад случилась у меня в семье большая беда. Серьёзно захворала супруга. Если сказать точно, то хворала она очень давно, но несколько опухолей выросли в жизненно необходимых органах и диагностировались пока как доброкачественные, поэтому терпела она до последнего, зная, что операции приведут к серьёзной инвалидизации. Но сколько верёвочке ни виться, а клубок ожидания рано или поздно дойдёт до своего естественного конца. Вот этот момент мы чуть и не просмотрели. На счастье, заведующим отделением у неё работал отличный хирург, полковник мед службы. Настоящий полковник, в отличие от недовольно сопящего на переднем сиденье существа. Время для хворобы выпало на редкость неудачное – конец июля, самый пик летних заездов пациентов. Бедная Анюта, привыкшая страдать всю свою сознательную жизнь, пришла на работу в привычно убиенном состоянии, поднялась на свой девятый этаж и начала приём пациентов, постепенно понимая, что этот приём может оказаться последним в её жизни. Но смерть от потери крови не так уж и страшна и практически безболезненна.
На наше счастье в кабинет заглянула старшая медсестра корпуса. В июле месяце обходились без пятиминуток, и сотрудники почти не виделись, обходясь телефонным общением – по работе. Поскольку старшая была не из вновь обученных неизвестно на кого вертихвосток, а настоящая, толковая и прекрасно знающая свою работу, ей хватило одного взгляда, чтобы серьёзно задуматься. Не задавая приготовленного вопроса, она быстренько спустилась на третий этаж к заведующему.
- Анатолий Иванович, у Вас доктор умирает!
В настоящей военной медицине работают настоящие и очень решительные медики. Анна медленно обернулась на звук открывающейся двери. В кабинет вошёл высокий плечистый доктор – настоящий былинный витязь. Он без слов окинул взглядом коллегу, и увиденное ему очень не понравилось. Его подчинённая сидела на приёме – ещё сидела, хоть и уже не очень уверенно, с мертвенно землистым цветом лица и совершенно белыми глазами. Прямо кадавр кадавром. Жуть. Шеф оценил обстановку и так же без слов вышел. Отправился договариваться с лабораторией по поводу анализа крови и начальством по поводу машины.
- Страшное дело, - прокомментировал водитель, - а где она работала, не там ли? - он показал на еле видневшиеся вдали за кипарисами корпуса.
- А где же ещё, именно в одной из тех двух высоток на горе.
- Так я знаю шефа твоей супруги. Его весь посёлок знает. Он многим помог. Руки золотые, оперировал шикарно. Ещё тогда, когда разрешали. Потом начальство запретило помогать людям. А корпуса на горе прикрыли. Вроде бы на ремонт, но да кто тот ремонт видел…
- Да, супруга сильно расстраивается по поводу порядков в санатории. Поэтому и ушла оттуда несколько лет назад.
Но почти восемь лет назад корпус всё ещё жил, шеф всё ещё работал заведующим отделением, а вот врача надо было срочно спасать, чем наш доблестный хирург и занялся. В кабинете снова открылась дверь, и на сей раз прозвучал приказ:
- Собирайтесь, машина ждёт, едем в стационар.
Анне меньше всего хотелось не только куда-то ехать, но и просто двигаться. Она обречённо посмотрела на шефа и поняла, что отлынить не удастся. При попытке отказа здоровяк-начальник отделения просто взял бы её в охапку и унёс в машину. Без всяких разговоров…
Крепко битая жизнью санаторская «скорая» в виде старенькой «Волги» стояла у подъезда высотного корпуса. Страждущего доктора уже погрузили, шеф пошёл в кабинет, дабы захватить что-то забытое. Анна наблюдала за происходящим как в тумане. Сотрудники подходили выразить сочувствие и пожелать выздоровления. Отдыхающие равнодушно проходили мимо – подумаешь, очередной докторишка загнётся, нам-то что, - будет другой, лишь бы он нас хорошо лечил. Правда, мимо прошли не все. С треском и стоном распахнулась многострадальная дверца. В дверном проёме нарисовалась жуткого вида старушенция. Вначале Анна подумала было – а не её ли это смерть явилась? Уж очень была похожа. Но нет, время ещё не пришло.
- А куда это вы едете? Вы же мне ещё не рассказали про мою кардиограмму!!!
Надо ли говорить, что ЭКГ милой старушки была на два порядка лучше, чем таковая её лечащего врача.
- Думаю, что про вашу ЭКГ Вам расскажет кто-нибудь другой, - прошептала умирающий врач. Конечно же, не мешало бы добавить ещё несколько солёных словечек, но у обычно острой на язык и смешливой Анны просто не осталось на это сил.
Милая смертеподобная бабуленция забрала свою косу и с недовольным ворчанием убралась восвояси. Скорая повезла пациентку и сопровождающего её доброго хирурга навстречу неясному будущему. Доехали быстро и оказались в приёмном отделении даже скорее, чем я добежал туда из дома, находящегося не так уж и далеко от стационара, и принял пациентку у шефа с рук на руки. Помню, как Анна с отсутствующим видом снимала свои любимые серёжки с изумрудами, кольцо, кулон с цепочкой – подарок на 50-летие, и спокойно передавала мне, а я так же спокойно складывал их в нагрудный карман. Потом нас подняли на лифте на второй этаж, и лифтёр ничего не имела против этого, а, наоборот, даже сама предложила доехать. Медсестра спросила, к кому из докторов коллега хочет поступить на лечение, - она ответила, что лучше к мужчине. Так и поступили, не зная, что тем самым решили судьбу пациентки в лучшую сторону. Удачный выбор доктора добавил шансов на выживание.
Анна сняла с себя, аккуратно сложила и повесила на спинку стула свой белый халат, в котором, собственно, и поступила в отделение. Впоследствии все входящие в палату несколько пугались, увидев белый халат на стуле возле больничной койки. Помнится, Анну это изрядно смешило. А в тот раз она с удовольствием вытянулась на кровати и только после этого поняла, как она устала. В течение почти тридцати лет ей не удавалось отдохнуть в летнее время, которое в санаторной системе является самой горячей порой. А зимний «отдых» - это не отдых, а наказание. Она даже немного подремала. Немного, поскольку пришёл лечащий доктор. Скорее даже не вошёл, а ворвался. Он всегда передвигался быстро и умел настроить пациенток на оптимистический лад. Правда, на тот момент причин для оптимизма у него не было. Надо же, в его палату поступила безумная тётка с гемоглобином в три или даже четыре раза меньше нормы и без больших надежд на выживание! Нормальный молодой доктор не понимал, как врач могла довести себя до такого состояния. Да просто она жила в нём всю свою жизнь. Что тут непонятного?
Но поскольку пришло время для спасения, коллегу начали лечить. Операцию можно было делать только после нормализации состояния вообще и гемоглобина в частности. Требовалось срочное и обильное переливание крови. Вот тут-то и возникли затруднения. На всём южном берегу таковой не нашлось нужной по группе и резус-фактору. Она была только в отделении переливания крови в Симферополе. Анна поступила в стационар в пятницу, впереди – два выходных дня, поэтому пациентку для начала прокапали физраствором с различными добавками. Ехать мне предстояло в понедельник, в сложных дорожных условиях…
В конце июля стояла жёстокая жара. Все 50 километров дороги заполнились пробками, да такими, что по крышам машин любой желающий мог пешком дойти до Симфа. Таковых, впрочем, не нашлось. Я стоял традиционно на одной ноге в переполненном салоне троллейбуса, держа в руке сумку-холодильник, в которой медленно таяли замороженные хладоэлементы. И тут водитель пригласил меня к себе в кабину, так же, как и сейчас.
- У тебя был очень измученный вид, я ещё подумал – наверное, у мужика какая-то беда, а всем окружающим на это наплевать, вот и позвал – в кабине всё-таки не такая душегубка, как в салоне.
- Да, спасибо тебе. Я даже немного посидел на какой-то металлической штуке. Доехал до памятника партизанам, что напротив станции переливания, где меня очень душевно приняли и тогда, и ещё два раза потом. В общей сложности супруге перелили эритромассу от шести доноров.
Анна лежала под капельницей. По трубке в вену поступала тёмная густая жидкость. Жизнь понемногу налаживалась. В палату заглянул лечащий доктор.
- Привет, девчонки! – славный доктор в совершенстве владеет методикой беседы с пациентками, - как дела? Кушаем? Сало, мясо, колбаса, жареные сосиски? Ну как?
- Вкусно, - улыбнулась Анна.
- Вот Вы уже и улыбаетесь. И становитесь похожими на женщину…
Анна посмотрела на свою руку. Кожа порозовела. Ещё раз усмехнулась. Вежливый доктор не договорил фразу: она всё меньше стала походить на приведение…
Потом была операция. Общий наркоз, после которого она до сих пор иногда заходится жестоким кашлем. Чудовищная боль. Вскоре пациентку с трудом усадили на кровать. На вопрос: не разойдутся ли швы? – довольные доктора (лечащий и оперировавший вместе с ним заведующий отделением) заверили, что шили крепко, и порваться может что угодно, но не их шов.
Пациентка быстро приходила в норму. Через пять недель уже вышла на приём. Собирались закрывать больничный лист через три недели после операции, но заведующая поликлиникой сжалилась над коллегой и добавила от себя ещё неделю. Ещё через месяц наш доктор вышла на дежурство. Правда, ходила, крепко придерживая руками живот, а так всё хорошо. Врач не имеет права болеть долго. И вообще, болеть не должен, как утверждают некоторые пациенты. Хорошо, что злобная старушка на тот момент уже выписалась, а то Анна объяснила бы ей, что врачи во все времена были первыми в списке профессий по заболеваемости и смертности, поскольку берут на себя болезненную энергию пациентов, а справиться с ней при огромном наплыве тех же пациентов и далеко не деликатесном питании им никак не возможно. Правда, такой старушке объясняй – не объясняй, всё бесполезно…
Через три с половиной месяца неугомонная супруга, пользуясь моим отсутствием, уже сходила в поход к разорённым на тот момент ракетным шахтам над Балаклавой и даже поучаствовала в стычке с захватившими этот участок земли ворами. Друзья быстренько переправили Анку-пулемётчицу во вторые ряды, опасаясь драки, которую, к счастью, удалось избежать.
Жизнь, вроде, налаживалась, но торжествовать было ещё ох как рано. После операции в организме появилось достаточное количество крови, а питаться ей, как показывает история всемирного паразитизма вкупе с парламентаризмом отдельно взятых соседних стран, в первую очередь стали не столько нормальные, сколько патологические ткани. В результате опухоль на шее катастрофически выросла и начала сдавливать гортань вплоть до лёгкого пареза оной. И в результате – вторая операция под общим наркозом. Через девять месяцев после первой. На сей раз уже в Симферополе. В гастрохирургическом отделении областной больницы. Сделанная не менее блестяще, чем предыдущая. Без участия разрекламированных и высокооплачиваемых иностранных специалистов, обычными нашими хирургами с золотыми руками и светлыми головами.
Однако же, Бог весть, чего мне стоили эти поездки!
- И в одну из них я тоже тебя вёз, - напомнил водитель…
- Это было как раз в день операции. Я приехал вовремя. Анну вывозили из операционной. Надо сказать, что дисциплина в отделении суровая, и родственникам вход строго запрещён. Но я появлялся в шикарном супругином халате, из тех, что в её санатории величают «генеральскими», идеально белом и прекрасно выглаженном. Да ещё сотрудники узнали, что я тоже врач, и при каждом визите ехидно приветствовали: «О, наш генерал приехал». Поэтому мне позволили помочь завезти каталку в послеоперационную палату и осторожно выгрузить ещё не успевшую выйти из наркоза Анну на койку. Мне не по себе стало от густого запаха эфира в выдыхаемом воздухе, но радовало то, что она уже дышала сама, без помощи аппарата.
Послеоперационный период проходил на удивление гладко, но всё-таки операция есть операция. Когда я через несколько дней появился после бессонной ночи, супруга молча взяла меня за руку и подвела к стене в коридоре, где висела чёрно-белая фотография. На ней в полный рост на задних лапах с развязным видом шагал полосатый кот и имелась следующая надпись: «Я иду по комнате, словно чумачечий, потому что я нагадил в тапок человечий». Мы в полной мере оценили суровый юмор наших дорогих коллег…
Конечно, после двух таких операций полное восстановление невозможно. Анна уже не та неутомимая туристка и любительница горных перевалов, как прежде, но весёлость и здоровое ехидство её не покинуло. И она осталась жива. И все мы живы, а это немаловажно.
Сердитые купчихи, волей-неволей выслушавшие наш разговор, сочувственно пригорюнились. Некоторые из них даже вытирали глаза уголками платков.
- Да, досталось тебе, браток. И супруге твоей тоже, - помолчав, произнёс водитель.
Мы въезжали в Ялту. Мост, поворот, подъём на горку со сложным поворотом, который невозможно совершить без тренировки, но совершается он каждый день по несколько раз – такая особенность южнобережного рельефа. На остановке я выходил последним. Мы с водителем крепко пожали руки как старые друзья.
- Прощевай, браток, и не кручинься. Всё плохое проходит, - сказал он.
На остановке меня ждал давешний толстяк.
- Пане генерал, дозвольтэ обратиться?
- Обращайтесь, - вздохнул я. Куда ж его денешь.
- Ото докладаю Вам, шо неправду казав сержант. Не глупый я совсем. А стриляв по пьяни. Показалось, шо по снарядам чорты скачуть та насмихаються. Ось так.
- Ага, - появилась в моей голове противненькая мысль, - ты и дальше служил по-умному и по-трезвому. Дядька в командовании, потом полковничья пенсия. Правда, пенсия соседнего государства, но совсем даже ничего. Особенно по сравнению с микропенсией моей Анюты, которая, в отличие от тебя, всю жизнь вкалывала до полусмерти…
Пан полковник стоял навытяжку.
- Ладно, полковник, отпускаю тебе грехи. Иди с миром.
И он пошёл. С миром…
А я подумал, в который уже раз сегодня: «О времена, о нравы!»
А ещё мне припомнилась старая весёлая песенка:
Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом.
Лучше работы я вам, синьоры, не назову.
Буду я точно генералом, стану я точно генералом,
Если капрала, если капрала переживу»…
10.01.19г.