Лицо оргазма
Днем и ночью мне не хватало ее. Как только у нас появлялось время, мы летели в нашу квартирку, чтобы обладать друг другом. И я прижимал ее к себе и говорил: «Ты моя прекрасная! Ты моя самая прекрасная! Моя ненаглядная! Мое чудо из чудес!» Я сдвигал ее рубашку чуть в сторону и целовал грудь. «Прекрасная сись! Какая прекрасная сись! – шептали мои ненасытные губы. «Любишь?» - спрашивала она. «Люблю!» - отвечал я. «Любишь?» - «Люблю!» - «Любишь?» - «Люблю! Люблю! Люблю!..» И под эту музыку слов мы раздевались. И я снова припадал к ее груди. От моих поцелуев ее грудь вздрагивала, сосок в моих губах округлялся и свежел. Я чувствовал, как меня начинал овевать ее энергетический восторг, ее возбуждение. Мы снимали с себя все. И в этот момент происходило невероятное, потому что наши половые органы превращались в распустившиеся цветы, которые оформлялись напряжением и наливались соком. Они начинали цвести и распускаться пуще. И я чувствовал, как ее интимная женская роза цветет и распускается, как она влажнеет от интимной росы. И мой цветок стремился ей навстречу и тоже весь распускался. По нему бежали живительные соки и его цветочный, бутон покрывала также интимная роса. Он вырастал из небольшого нераскрывшегося бутона в прекрасный цветок, который влекло к женскому лону и ему очень хотелось погрузиться в него с головой и обменяться интимной росой. И я трогал то, что хотел трогать. И я убеждался, что роза цвела и пахла. И она просила ей насладиться. И меня теперь уже всего начинало тянуть к ней, чтобы погрузиться в нее совершенно. И я сам себя уже чувствовал дивным тюльпаном, который расцвел и который сходил с ума в своих запахах цветения. И по мне снизу вверх и сверху вниз побежали живительные соки, заполняя все уголки и не оставляя ни одного незаполненного. И я, как тюльпан, который покрывается интимной росой, весь покрылся от нетерпения и возбуждения потом. А там, где не покрывался потом, там я покрывался секретом. И мой секрет сочился из меня. И все во мне требовало истечения и слияния. И мы сближались. Мы стремились стать одним целым. И я входил в нее, как входят в райские кущи. И я входил в них вновь и вновь. И я входил, чтобы остаться, но выходил, чтобы испытать вхождение в райские места. Я входил и выходил. И испытывал орошение. Она орошала меня своим соком. И я орошал ее своим. Мы орошали друг друга. И мы наслаждались и наслаждались – желая еще большего наслаждения. Когда-то она дала мне себя узнать и показала мне ход в себя через душу. И я узнавал его. И через него я в нее проникал. Но теперь через этот ход я еще узнал все ее другие потаенные ходы. Я узнал все ее внутренние рельефы, все внутренние извивы, бугорки и впадинки. И я ее узнавал, как никто. И мы достигли того, что желали. Истечение стало бурным и захватило нас. И наши реки слились в одну, и души сошлись, сплелись и стали одной, и сердца радостно замерли для возрождения и застучали в одном ритме. И этот ритм диктовал истечение и слияние. Мы обогащали друг друга своими соками и отдавали друг другу все, чтобы впоследствии накопить новые. И наступил момент, которого мы оба ждали. Наконец, мы увидели лицо достижения высшего блаженства. Это было лицо оргазма.
Некоторое время мы лежали тихо и неподвижно. Мы спали с открытыми глазами. Потом она сказала: « Я испытала то, что испытываю только с тобой!» - «И я испытываю то, что испытал только с тобой!» - сказал я. « Правда?» - спросила она. « Да», - ответил я. «Мы вместе с тобой познали чудо повторимое в неповторимом и досягаемое в недосягаемом?» - спросила она. «Да, - ответил я. - Мы познали уникальность текущего, которое в наступлении кажется неповторимым…»
Поиски того желанного, что имеешь и что называется счастьем, иногда длятся всю жизнь. Мне повезло: я встретил свою женщину. До нашей встречи у каждого из нас имелась cвоя жизнь. Были встречи и расставания. Потом встретились мы и подарили себя друг другу.
Мужчина познает себя с любимой женщиной. И женщина познает себя с любимым мужчиной. Я смог познать себя с женщиной, которую, наконец, встретил. И она познала себя, потому что встретила меня. До нашей встречи мы не знали не только друг друга, но и себя.
Половые лица мужчины и женщины обнажились и встретились, чтобы узнать друг друга…
У нас оставалось все меньше и меньше времени. Скоро должна была вернуться тетя. И наша квартирка, наш ковчег любви перестанет быть таковым. Что будет дальше мы не знали, но каждый день, каждую встречу и каждое мгновение мы отдавались друг другу с искренним желанием наполнится друг от друга любовью. Мы встречались и каждый раз погружались в сказку. Между нами не было запретов, мы не знали отказов и слово «нет» никогда не звучало. Все было можно. С первого раза я услышал от нее: «Все можно!» И это стало девизом наших отношений. Обсуждать интимные отношения между нами считалось неприличным. Мы жили, делая то, что делали и нам все время было этого мало. Иногда в ней прорывалось что-то со стонами или она вдруг в полусне начинала распоряжаться мной слишком энергично, откровенно, азартно. И то только потому что еще не совсем проснулась после короткого сна, внезапного забытья. В полусне все можно. Темнота закрытых глаз бесстыдна. Когда сон улетал, она словно вспоминала, что должна делать и что не должна, и стыдилась. Если же во время близости возникало что-нибудь необычное положение, новая ситуация, она испытывала страх и стремилась к прежнему, испытанному, знакомому. К такому положению вещей я привык. Но это не давало мне раскрыться полностью.
Мы летели друг к другу, сшибая все препятствия. Любили друг друга, утоляли жажду, находили новое в новом и прежнем. Нами владела ненасытность. Не мы искали разнообразие. Оно как будто само находило нас.
Половые лица мужчины и женщины обнажились, сблизились, узнали друг друга и узнавали другой мир…
С ней я узнал женщин. Я бежал к ней на свидание в нашу квартиру с комнатными цветами, которые все время забывали поливать. И нетерпение обхватывало меня дико. Я весь трясся от желания как можно быстрее оказаться с ней, чтобы дверь за нами закрылась и отгородила нас от всего остального мира. С тем, чтобы снова обладать ей.
Я узнавал себя ее руками и познавал ее своими. Каждый раз это происходило заново. В темноте наступившей или кажущейся, оттого что глаза закрыты, когда видят только руки и чувства переполняют и захлестывают, мы разговаривали на подсознательном уровне… Да, он нежный, чувствительный и стойкий… Он соскучился по тебе… И стремится к твоему лону… Как мне нравится округлость твоих бедер. И девичья, упругая грудь. Да, твоя грудь по-девичьи упруга, стройна и привлекательна устремленностью вверх. Особенно, когда ты отклоняется немного назад и сосок устремляется в небо. Она чудесна и по-женски мягка. Пах вздрагивает от прикосновения пальцев. Он так чуток. Лобок тверд, как не поспевший персик. Но под рукой он начинает быстро поспевать. И дальше… Губы… Лоно… Единение… Мы готовы сойти с ума… И мы снова видели лицо наслаждения…
В какие-то моменты мне казалось, что я это не я. Это не я лежу с моей любимой женщиной, а другой человек, которого очень хорошо знаю. Он мой двойник. Я его понимаю настолько, что могу говорить с ним мысленно. То что с нами происходило мне представлялось фантастическим и несбыточным, как только мы расставались пусть на короткое время. Хотелось, во что бы то ни стало, вернуть все назад и повторить. Придет время, когда это изменится и я начну жить с моей женщиной. И фантастика станет реальностью. И я смогу обладать ей, когда захочу.
Спелость тела… Я трогаю его, и оно кажется не совсем спелым. И я делаю все, чтобы оно стало спелым. От ласк и слов любви оно поспевает совершенно. До этого оно манило волнением, но в нем не хватало совершенной спелости. После ласк и нежностей тело кажется вполне совершенным для того, чтобы им обладать. В нем привлекает все: гладкая кожа, тончайшие золотистые волоски, игра, волнение и плодовитость. Груди, похожие на поспевающие плоды. И когда ты берешь грудь, то она спело наполняет тебя и всю руку. Кисть полнится ею и чуть переполняется. И эта малая избыточность ощущается с особой приятностью. Линия талии плавным изгибом кружит голову - это кольцевая дорожка около родничка любви, к которому стремишься и обязательно припадаешь. Бедра, словно сосуд, из которого хочется испить желанный и не всем доступный напиток любви и наслаждения. Округлость бедер это все, что тебе сейчас нужно. В них законченность мироздания и бесконечность притяжения. И кажется, что в руках у тебя земной шар. И рука тянется к роднику жизни. И лобок напрягается нежным персиком в руке от желания принадлежать тебе. И оттягивать близость невозможно. Наступает момент крайней близости, когда губы льнут к губам, руки и тела сплетаются.
Еще недавно, когда ненасытность владела нами, доводя до бешенства, безумия и исступления, все происходило не так. Одежда срывалась с тел, разбрасывалась в стороны, как ненужное, как то, что никогда больше не пригодится. И освобожденные тела переплетались, спаивались, сливались. И в движениях близости чувствовалось неистовство обладания и достижения желаемого. Происходила эманация духа. Я впускал в нее свой дух. Она делилась со мной своим. И мы теряли так много времени на расставания и ожидания встреч. Когда в мыслях крутилось одно: «Неужели это было?» И хотелось повторения испытанного, чтобы заново все пережить. Мы постоянно спешили, находясь в той квартирке с цветами. Нам не хватало времени. Мы принадлежали друг другу. У нас впереди оказалась целая жизнь. Одежда не раскидывалась по полу. Она опадала и оставалась лежать, тихая, на полу, стульях в ожидании, когда мы о ней вспомним. Она расстегивала мне пуговицы. Я расстегивал ей пуговицы и крючочки. И так плавно мы двигались друг к другу, пока между нами не оставалось воздушного пространства, потому что мы заполняли его.
Иногда моя женщина пахла критическими днями. Но нам это не мешало и мы находили все новые возможности.
Новая встреча и снова объятия наши сильны. И они становятся еще сильнее. Мы просто некоторое время стоим, замерев, находясь в руках друг друга, и молчим. Хочется стать одним целым. И я сильнее прижимаю ее к себе. И она вжимается в меня. Я прижимаю ее со всей силы, так чтобы она вошла в меня, так чтобы я вошел в нее, и чтобы мы слились. Но мы одеты. Жаркие поцелуи начинают нас соединять.
Половые лица мужчины и женщины обнажились, встретились, узнали друг друга, дугой мир. И они узнали лицо оргазма…
Каждая последующая женщина включает в себя предыдущих. И последняя женщина включает всех тех, кто был до нее. Потому что ты угадываешь в ней ту первую, и вторую, и третью… Она включает в себя всех и все. И у тебя с ней есть нечто общее. То, что передалось от них к тебе в ласках, касаниях, признаниях и от тебя передалось к ней, последней. Но это ощущается лишь изредка и больше подсознательно. Потому что последняя твоя женщина всегда главная, и она затмевает всех. Она твоя богиня…
Мы проникали друг в друга нашими органами. Она ощущала меня в себе. И я ощущал ее горячую суть своим чувственным органом. Ее язык находился у меня во рту и двигался во мне. Мой язык находился в ней и узнавал ее.
Мужчину постоянно тянет к женщине. Его тянет не просто к женщине, а туда, в то место, откуда он вышел. Его тянет туда, чтобы повторить свое рождение. Поэтому он закрывает глаза во время акта любви. Он закрывает их, чтобы оказаться там, внутри ее, в темноте. Любовное действие дает ему иллюзию того, что он находится в ней полностью. Он хочет возрождения и обновления. Он посылает своего посланца в женщину снова и снова; и тот помогает ему добиться желаемого. И он добивается ее этой своей частью, своим детородным органом. И сама женщина тянется к тому, что обозначило бы ее рождение, и к тому отцовскому окончанию, которое стало ее началом. Она также как и мужчина во время акта закрывает глаза. И делает она это для того, чтобы испытать возрождение. Чтобы повторить то, что делала ее мать с ее отцом, чтобы в сладких судорогах рожать орган своего мужчины, которым он в нее входит, чтобы вновь в воображении оказаться в материнской утробе и снова появиться на свет. И так они возрождаются сами в себе и в потомстве. И это из года в год, из века в век. Женщина рожает для мужчины удовольствие. Она рожает для него плоды, которые растут и превращаются в детей, которые растут, чтобы сменить родителей и делать то же самое.
Мы возрождались. Прежде я набрасывался на нее в нетерпении и брал неистово, потрясенный, потрясая и сотрясаясь. Теперь мы задыхались от желания обладать друг другом. Но мы становились нежнее и плавней. Оставалось только то, что мы по-прежнему хотели любить друг друга, чтобы своей жизнью вылюбить друг друга до дна. До самого донышка. Мы наслаждались каждой минутой. Я ласкал ее, говорил нежные слова и входил в нее. И все происходило не так как раньше. Мне хотелось, чтобы все было иначе. Я медлил и впитывал ее в себя. Ловил каждое мгновение и наполнял его нашей любовью. И мне казалось, что не я все это делаю, а кто-то другой. И я входил в нее и спрашивал себя: «Неужели это я делаю то, что делаю? Неужели я делал с ней это раньше? Неужели я буду делать это с ней потом и всегда?» И я отвечал себе: «Да, это ты делаешь с ней! Ты это делал с ней. И ты будешь это делать с ней впредь, когда захочешь».
И ты входишь в нее и выходишь. И входишь и выходишь не совсем, а настолько, чтобы снова легко войти. Ты это делаешь медленно. Входишь и выходишь. И снова входишь и выходишь. И видишь, как она тебя принимает. Ты всегда закрываешь глаза. Но на это раз ты хочешь видеть ее лицо, ее реакцию на тебя. И ты не закрываешь глаза и не отдаешься целиком охватившему тебя чувству. Ты им управляешь. Ты управляешь процессом созидания и проявления любви, направляя ее в нужное русло. Потому что хочешь, чтобы она на этот раз испытала то, что не испытывала прежде. Ты хочешь, чтобы все происходило по-другому. Еще лучше, чем прежде. Ты видишь, как закрываются ее глаза, как она уходит в себя целиком с тобой. Как каждое твое движение ее наполняет чем-то новым. Но этого недостаточно. Тебе этого мало. И ей этого мало. И ты целуешь ее в губы. И твои губы с языком делают то же самое, что делают ваши детородные органы. Раньше с другими женщинами ты не мог делать так. Ты сосредотачивался только на одном. И как только начинал целовать, терял ощущение происходящего, терял концентрацию на главном. Теперь этого не происходило. Ты научился делать и то и другое сразу. Ты входишь в нее и выходишь. Целуешь и входишь. Входишь и выходишь. Ты в нее все время входишь, не выходя. И все это не разное, не дополняющее, а одно целое. И вам так хорошо... Но ты чувствуешь, что этого становится мало. Чтобы добраться до пика наслаждения, вершины проявления чувства нужно идти к новому. Нельзя останавливаться на достигнутом. Потому что к движениям привыкаешь, и они теряют свою новизну, становятся привычными. Поэтому все, что ты делаешь теперь, должно развиваться, как все развивается в жизни. Ты обхватываешь своими губами мочку ее уха. Да, это то, что вам нужно. Она откидывает голову чуть набок и тебе открывается ее шея. Ты целуешь ее в шею. Ниже… И ты останавливаешься, замираешь на мгновение, чтобы поцеловать ее в грудь. Пауза так необходима, чтобы ощутить себя заново. Сосцы так прекрасны и сладки в поцелуе. И ты входишь в нее и выходишь. И сейчас ты начинаешь это делать уже энергичнее. И вот-вот можешь сам потерять над собой контроль. Ты чувствуешь, что приближаешься к пику, к кульминации, к потрясению, эманации счастья и извержению. И она это чувствует. Вы оба это чувствуете. И она начинает не просто двигаться и колыхаться от твоих движений, но и откликаться на все твои движения, прибавляя к ним свои. Она чувствует тебя, складывается и откликается на каждое твое движение и ждет тебя, ждет от тебя еще нового, чтобы добавить и сложиться с тобой. Из ее уст вырываются стоны. И к ее стонам ты прибавляешь свои. Вы приближаетесь к главному и желанному.
Когда мужчина приближается к кульминации, он постепенно превращается в свой орган, в тот орган, которым он творит любовное дело, который помогает любви так ярко проявляться. В начале близости его мышцы немного напряжены. Но, приближаясь к крайней близости мышцы напрягаются все сильней и сильней. И еще сильней. И так до тех пор, пока он сам не превращается в одну, единую стремящуюся к соитию и размножению мышцу. Он сам становится органом любви. И остается им пока это высшее напряжение не разряжается судорогой достижения радости и постижения счастья. И тогда вам является лицо оргазма. Оргазм… Оргазм… Оргазм… Извергается семя, фонтанирует горячая сперма. Именно горячая, потому что она, попадая на тело, становится густым пятном, которое жжет кожу и греет. И женщина при достижении кульминации в крайней близости, в заключительный момент совокупления также превращается в свой орган. Она содрогается вся спазмом, сокращается всем телом и тем местом, которым принимает мужчину. И она в это мгновение испытывает высшее наслаждение. И из нее происходит истечение плодотворной жидкости любви…
Но проходит короткое время, время забытья и отдыха и ты снова стремишься к ней, чтобы добиваться ее без устали и без предела, без сознания. И ты входишь в нее и выходишь. И ты уже чувствуешь, что снова превращаешься в свой орган. Но еще чего-то не хватает. И хочется все увидеть своими глазами. И тогда ты просовываешь руку туда, чтобы ей видеть то, что ты делаешь. И ты ей как бы видишь и подкладываешь эту руку под нее, чтобы женщина больше раскрылась и лучше тебя принимала. И твои движения становятся интенсивнее. Ты приблизился к кульминации. Ты смотришь на нее. Глаза закрыты. И вдруг на ее лице появляется то, что передает полет, отрыв от земли. И ты делаешь последние движения и превращаешься в единую мышцу. Ты превратился в орган, и она превратилась в орган. Брови поднимаются, что-то происходит с плечами. Подбородок с губами приближаются, а лоб отдаляется. Она больше откидывает голову назад, хотя больше уже некуда – мешают подушки. Ты видишь лицо оргазма, испытываешь высшее наслаждение и содрогаешься с ней, потому что она тоже видит лицо оргазма. Вы оба видите лицо оргазма и близки до крайности. И ты слышишь ее слова, и они откликаются в тебе. «Еще!.. Еще!..» И ты ощущаешь, как с толчками твоего сердца из тебя вытекает река твоего чувства. И она сливается с рекой ее чувства. И ты стараешься сделать для нее и таким образом для себя все, что только можно. И последнее в себе отдаешь все-таки ей. И все, все, она полетела. Ее нету сейчас рядом. Она парит. И ты, догоняя ее, делаешь сильное последнее движение, вкладываешь в него все, что сдерживал от преждевременности, крепко охватываешь ее. И вы летите вместе. Парите. Без движений. И крепко прижавшись друг к другу. Лицо ее светло. Оно светится. Мышцы на нем расслаблены. На нем счастье.
Минуты пролетают весомо, как века. И потом вы лежите, как два лебедя только что вернувшиеся с высоты, упавшие и оказавшиеся без сил. И ты не знаешь, на самом деле это происходит так или это просто кажется. Никак нельзя это проверить, потому что двигаться нет желания. Вы оба возродились. И твоя рука странно подвернулась и замерла в неудобной позе. Вы упали с большой высоты и в последний момент спланировали на землю словно пушинки. Да, это не кто-нибудь лежал, а я. Так мне во всяком случае казалось. И я видел себя со стороны и как-то иначе. Откуда-то сверху и в то же время со стороны.
Я лежал ангелом в виде белого лебедя. Крылья устало вывернуты. Голова повернута набок, так что подбородок касается правого плеча. Тело я чувствовал подбородком, но не ощущал себя в нем. В это мгновение мне казалось, что моя суть еще парит где-то высоко. И я здесь присутствую не весь. Подо мной без движений моя любимая женщина. Еще недавно она текла подо мной как горячая река и билась ключом, фонтанировала родничком, горячим гейзером. Сейчас она растеклась, разлилась и плавно струилась. И это лежала она, моя любимая женщина.
Мы лежали так вечность. Может быть две вечности или три. И когда сознание и силы начали возвращаться к нам, мы двигались. Набирались сил, через сон, забытье, расслабление и через питье. И едва мы обретали силы, нам снова хотелось любить. Мы искали и нам удавалось находить разное в одном и том же. Мы еще не вылюбили и не могли вылюбить друг друга до дна. Для этого нам должна понадобится вся жизнь. И каждый раз после близости оставалось еще немножко неисчерпанного, и мы пробовали друг друга по-новому с новыми ласками. «Ты лучший! Ты самый лучший! - шептала она. – Я ничего подобного прежде не испытывала».
Моя мать не признала мою любимую женщину, не желала ее видеть и знаться. Она не хотела о ней ничего слышать.
Перед тем, как приехать тете мужа моей женщины, в чьей квартире мы встречались, мне пришлось снять для нас угол, и мы перебрались туда. Пока я подыскивал комнату, ей пришлось переехать к отцу. За неделю мы встречались трижды, потом я попросил ее переехать жить в наш уголок. Я снял комнату в трехкомнатной квартире. Кроме хозяев в отдельной комнате жил студент.
Ночью в темноте в нашей маленькой комнатке я зажимал рот любимой женщине, чтобы ее стоны не разбудила соседей. Мы сдерживали себя, как могли и насколько могли себе позволить. Но нас все выдавало. То стоны вырывались из наших уст. То кровать начинала стучать в стенку соседям, рассказывая о нас больше, чем нужно. Мы все меняли, отодвигали кровать от стены. Она начинала скрипеть так противно и предательски, что соседи за стенами начинали шевелиться. Так наша интимная жизнь становилась достоянием сгруппировавшейся вокруг нас общественности. Возможно, мне это казалось. Но иначе я не мог объяснить того, что происходило. Хозяин квартиры улыбался, встречая нас, и довольно плотоядно смотрел на мою любимую женщину. Студент университета, занимавшийся до глубокой ночи, останавливался и стоял подолгу около нашей двери. Я слышал, как он доходил по коридору до нашей двери, замедлял шаги и останавливался. Когда он говорил с моей любимой женщиной, то краснел и заикался. Все его мысли читались с такой легкостью, что мне становилось неприятно жалко на него смотреть. Я с трудом переносил его и хозяина квартиры. Зато вместе с этим появилось нечто новое. Нам не нужно было ни от кого скрываться. Мы жили в одном месте, любили друг друга и понемногу устраивали свой быт.