Рассказ безымянного директора института

Михаил Ханджей
Предисловие -

Русский советский писатель и журналист, специальный корреспондент, Первый секретарь и председатель правления Союза писателей СССР, Член АН СССР и Немецкой академии искусств, Герой Социалистического Труда Константин Александрович Федин родился 12(24) февраля 1892 в Саратове. В «Литературной газете» № 35 в 1940 году был впервые напечатан его рассказ «Встреча с прошлым». Как пишет сам Константин Александрович: - «Много лет я не ездил в родной город, в котором прошло моё детство. Недавно я там побывал...».


Воспоминание сердцещипательно. Но, как бы «за кадром о самом себе» остался рассказ директора института, в котором Константин Александрович должен был выступить перед студентами. К сожалению, имя и фамилию директора автор не назвал. А стоило. Ведь какой расчудесный рассказ безымянного директора!


Вот он:


«...Ну, какая же духовная семинария без собственно домашней церкви?... Так вот, в церкви стояли рядами семинаристы, в чёрных сюртуках до колен, позади них – профессора, начальство в рясах и без ряс, а в раскрытых дверях и здесь, на лестницах, - разный пришлый народ. У самой двери, рядом со свечным ящиком, всегда стоял инспектор семинарии...(А вот тут) был рекреационный зал с гимнастической кобылой для поповичей, с брусьями и трамплином, лестницей, турником. Дальше шли коридоры, и отжившие век доски были нахлобучены над дверьми: «третье отделение философское», «второе богословское». А в конце коридоров находилась уборная, и она была вожделеннейшим апартаментом всех семинаристов, в ней пылало угольями семинарское сердце. И должен  вам сказать, нигде за всю свою жизнь не видывал я таких украшений на стенах, как в этом апартаменте духовной семинарии. Украшения состояли из самой срамной хулы на господа бога, который, конечно, даже на Лысой горе не мог бы вкусить подобного позора. Это были псалмы, стихиры, акафисты ругательств, и все они испещрялись заставками и титулами, каких не отыщешь ни в одной книге арабских сказок.

Но, знаете ли, господу богу семинаристы приносили в жертву не самое дорогое, что у них было. Истинный Синай похабщины и поношений они воздвигали инспектору семинарии. Надписи и посвящения делались не только карандашами, чернилами, красками, они не только писались на штукатурке, они выцарапывались, резались сотнями орудий, они вырубались, выгрызались на дереве косяков, порогов, на металле запоров, на камне подоконников. Наверно, каждое посещение этого мрачного жертвенника семинаристом не проходило без того, чтобы он где-нибудь не изобразил бы графически хотя бы скромное проклятие своему обожаемому инспектору, - так было всё перенасыщено здесь свистопляской ненависти к нему и оголённого бесстыдства.


- Что же за создание был этот инспектор?- (спросил Константин Александрович)
- А вот он пребывал при дверях, около свечного ящика, с виду вполне обыкновенный, не высокий и не полный,  в форменном сюртуке синодального ведомства, и когда семинаристу было нужно выйти из церкви, требовалось приблизиться к нему и попросить разрешения. Инспектор выпускал семинаристов поодиночке, чтобы больше одного туда, в апартамент, никогда не попадало. Надзор был его священным долгом, но, кроме того и сладчайшим призванием. Он был птицей, всё видящей сверху. Годами, днём и ночью, семинаристы чуяли над собою дуновение крыл этой птицы, и уже гоголевскими бородатыми  молодцами, которые должны были вот-вот жениться на поповнах и ехать по деревням – отпевать да обстригать мужиков, - все трепетали перед инспектором и все выискивали на заветных стенах живое местечко для начертания новых изреченостей...


И однажды в праздник, после обедни, когда инспектор повернулся к порогу, чтобы уйти из церкви, один семинарист, у всех на глазах, всадил ему в спину нож и убил наповал. Вот на этом пороге, лёжа ничком, инспектор закончил свою надзирательскую карьеру...


Семинарист обернулся к перепуганным однокашникам и произнёс: - «За вас за всех, товарищи, как мог, не обессудьте!»