Сегодня я публикую предисловие к новому роману, который начал первой его главкой 08.01.2011 Омск.
ЗА СТЕНОЙ БЛАГОПОЛУЧИЯ.
ПЕРФОРМАНС КРАЙНЕГО СЕВЕРА.
КАЗНЬ, РАСТЯНУТАЯ НА ГОДЫ.
(это вероятные названия нового романа)
Человек находится за забором из множества людей, повернувшихся к нему спинами – картинка к книге.
(это идея картинки для обложки)
«Крайний Север на поверку оказывается совсем не крайним, как и многие из крайних страхов что-либо потерять, которые рисует себе большинство людей»
(это эпиграф книги)
Введение
«Птица обязана петь, иначе она превращается в курицу или стервятника»
Прошло семь лет после начала репрессий и около двух лет после их почти полного прекращения их активной фазы, прежде чем я смог приступить к полноценной работе над книгой, так как почувствовал, что могу уже сторонним взором взглянуть на то, что происходило со мною. Я, наконец, смог не испытывать тех душевных болей, что кроются за каждой строчкой этой книги, болей, я думаю, не видных почти никому, кроме меня. В первые годы, они всегда почему-то оживали, стоило лишь начать чтение, что опять вводило меня в угнетенное состояние, от которого я хотел избавиться.
Лучший вариант был бы, конечно, выбросить все свои дневники, стереть их из памяти компьютера и забыть, но зачем тогда столько страданий и потерь, на которые я пошел добровольно? Я хотел узнать, как сказал Морфиус в фильме «Матрица», как глубока кроличья нора, и я это узнал настолько, что боялся даже заглядывать в ее пропасть. В этих строчках для меня таилось страшное волшебство, входя в которое, начинаешь видеть невидимое и ощущать ненаписанное. Но спустя годы это колдовство, наконец, исчезло и я могу спокойно рассказать о том, что произошло в том самом обществе, которое кажется таким благополучным, а порою - вежливым и корректным.
Предисловие
«Самая страшная болезнь, да и беда, - это своя собственная»
Намеренно медленно, словно в замедленном кино, я поднимался по трапу на посадку в самолет, вылетающий из Салехарда в Тюмень, как почувствовал спиной, что надо вовсе остановиться. Я был последним, и специально остался последним у трапа на посадку, чтобы проверить провожающих самолет работников аэропорта, что называется на вшивость. Среди них могли быть менты, призванные меня караулить, схватить при отклонении от разрешенного маршрута, а тогда я мог мигом попасть в следственный изолятор и лишиться ограничения свободы в виде подписки о невыезде. Все-таки в Салехарде я был лишь по разрешению суда маленького города Муравленко, удовлетворившего мое ходатайство о присутствии на кассационном суде по делу об ограничении сроков с ознакомлением уголовного дела, которые следственные органы, на мой взгляд, чрезмерно бессовестно гнали. Более того, в тот момент, когда я еще не окончил чтение всех четырех томов уголовщины, какую менты на меня состряпали, как прокуратура уже вручила мне обвинительное заключение, а следствие уже передало дело в суд!
***
Обвинительное заключение было мне не просто вручено, а подано с тем куражом, с которым бывалые кинобандиты обставляют свои верные преступления. Его торжественно, как подарок имениннику, принес прямо на третий этаж в администрацию маленького нефтяного города Муравленко высоченный, как огромная голубая урна для бумаг, прокурор Р-н. Улыбающемуся Р-ну не доставало только букета цветов. Произошло это перед началом самого первого заседания городской Думы, в состав которой я безработный и репрессированный был избран населением маленького нефтяного города. Тогда, на выборах я обошел на избирательном участке всех своих начальственных денежных конкурентов, среди которых был и представитель «Единой России» - всем известной партии власти.
Такой свиньи от прокуратуры, возможно, вполне обычной, я не ожидал, и счел этот случай, ставший еще одной ступенькой среди многих других, намеренным нагнетанием обстановки, угрожающей моей жизни. Стоит упомянуть, что за несколько дней до указанной свиньи какой-то идиот на тяжелой Волге вполне намеренно на всем ходу протаранил мою легкую девяностодевятую, которая стояла на перекрестке. В машине был я с женой, а менты потом разговаривали с этим идиотом, как со своим другом.
Ситуация проявлялась такая, что фактически с подобным куражом против меня работали все существенные институты маленького нефтяного города Муравленко, который стал для меня российским аналогом стивено-кинговского городка ужасов Дерри, со своими вампирами, оборотнями и клоунами Пеннивайзами, которых жертвенно-покорное и благополучное население не видело в силу психических дефектов зрения.
Еще весной прокуратура маленького нефтяного города противозаконно поддержала полуторамесячное отстранение меня от работы, прокурор, через полгода получил замечание и лишение премии, но позволил милиции провести изъятие документов в телерадиокомпании в присутствии негативно настроенных ко мне сотрудников. Фабрикацию документов для инициирования уголовного дела в таких условиях произвести легко. Здесь ущерб бюджету выразился в моей заработной плате, которую я полностью получил – это около 120 тысяч рублей, и заработных плат прокурора, милиции, судей, последние, впрочем, были продолжающимся ущербом. При этом впоследствии именно пострадавший прокурор за гранью хоть плохонького прикрытия заинтересованности был назначен против меня обвинителем в уголовном суде, несомненно, чтобы получить сатисфакции.
Не только милиция, следственный комитет, прокуратура, но и администрация города вместе с его главой или мэром, городская Дума, газета и телерадиокомпания. Так следом меня глава города уволил. Опять же незаконно, поскольку я восстановился на работе, спустя еще полтора месяца. Это еще плюс 120 тысяч рублей ущерба бюджету с подачи главы города. Тут подключились сотрудники телерадиокомпании, которые, чтобы лишить меня возможности рассказать, что происходит, под лживым предлогом, будто на телецентре выходят из строя передатчики, что не могло быть причиной, поскольку каждый передатчик имел резервный, согласовали с главой города отключение местного вещания на три месяца. Здесь ущерб бюджету вырос уже до 3 миллионов рублей.
И, наконец, чтобы избавиться от меня по настоящему, депутаты городской Думы под давлением главы города приняли решение о ликвидации самой телерадиокомпании, что привело к выплатам уволенным сотрудникам и затратам на новую телерадиокомпанию. Это опять ущерб бюджету. Все показывало на мощную решимость властей маленького нефтяного города в стремлении расправиться со мною. Если мне инкриминировали ущерб менее 200 тысяч рублей, а только городскими властями было потрачено на избавление от меня несколько миллионов рублей, более, чем на порядок больше - это не могло окончиться безболезненно.
И вот теперь уже и правовые, а возможно и властные учреждения столицы Ямало-Ненецкого автономного округа отработали против меня. Собственно, еще летом, окружной кассационный суд отменил решение председателя суда маленького нефтяного города (!), и с меня были взысканы даже деньги за обучение профессии тележурналиста! Причем, в этом гражданском деле в качестве истца выступал не пострадавший, а вооруженная кадрами прокуратура! После сравнения инкриминированного мне ущерба и подсчета затрат властей на борьбу со мною, уже сейчас так и хочется спросить: кто же настоящий вор – я или власти, тратящие деньги по надуманным обвинениям? Агрессия и силы, привлеченные к борьбе со мною, были очень велики.
На моей стороне не было никого, кроме незримого населения. Все-таки я был депутат, человек для маленького нефтяного города значимый своими заслугами в области журналистики, а тут никакого уважения не только ко мне, как к человеку и как лицу, избранному населением, но и к самой обрисованной в законе процедуре последовательности предъявления обвинения.
Я был хорошо знаком с историей маленького нефтяного города и знал многих людей, против которых были применены репрессии. Кто-то был уволен, кто-то осужден, кто-то чего-то лишен…, но столь масштабных репрессий, какие были применены ко мне, не испытывал ни один житель маленького нефтяного города, и созданы они были на пустом месте, именно поэтому я готовился к худшему.
***
Я стоял на трапе и чувствовал спиной, что за мною следят и двое молодых парней, одетые как работники аэропорта в яркие светоотражающие одежды, и мужчина в возрасте, в гражданском. Он-то и был лишним. Я много летал и знал порядок.
- Что вы не поднимаетесь в самолет? - спросил меня мужчина в возрасте.
- Не знаю, лететь или не лететь, - решил подыграть я, сымитировал сомнение в необходимости бегства, в котором я уже не сомневался.
- Если не знаете, лететь или не лететь, тогда лучше спускайтесь, - почти в приказном порядке сказал мужчина в возрасте.
По его интонации, по ситуационной картине, возникшей вокруг меня, я понял, что лучше спуститься. Моя надежда в этой попытке улететь была лишь на то, что пока я не объявлен в федеральный розыск, возможно, мои данные не заложен в базу, которую отслеживают менты, но я оказался не прав. Меня, отпущенного на три дня из маленького нефтяного города Муравленко в Салехард, столицу Ямала, отслеживали и вели, как бычка на бойне по узкому коридору, из которого незаметно не выбраться.
Каждый шаг в такой игре мог стоить потери свободы раньше, чем прозвучит приговор. Все-таки, при инкриминированном мне мошенничестве с использованием служебного положения, части третьей 159 статьи, которая считалась тяжким преступлением, обвиняемые обычно ждали суда в следственном изоляторе. Но поскольку моя статья была по большей части предпринимательская и по ней сидели, как правило, предприниматели, то вышло послабление. Закон разрешил граждан, обвиняемых хоть и в тяжком преступлении, но по части третьей 159 статьи, не лишать свободы, а оставлять на свободе под подписку о невыезде и терять это счастье в мои планы не входило.
Я спустился по трапу, меня посадили в микроавтобус, со мною рядом сел мужчина в возрасте. Он не стал таиться, оказалось, что он - начальник охраны салехарского аэропорта. Мы немного поговорили о том, о сем. Я спросил:
- Могу ли я получить деньги за авиабилеты?
- Вам вернут деньги полностью, - ответил он, а затем, почувствовав ко мне непонятную симпатию, начал рассказывать историю про какого-то паренька, который будучи под следствием и на подписке о невыезде, нарушил подписку и горько за это поплатился.
В этом месте разговора я уверился, что поступил на трапе однозначно верно, и что, возможно, служивый не расскажет о моей выходке «куда надо» и не добавит мне проблем. Понял я и причину, почему мужчина в возрасте поступил именно так, а не иначе: я молодо выглядел и он просто пожалел мою молодость, которой, к слову, было уже под пятьдесят.
Оказавшись в аэропорту Салехарда, я облегченно вздохнул и зарекся от попыток сбежать, покупая билеты по своим реальным документам. Нужно было придумывать иной ход, а пока я с помощью начальника охраны получил деньги за неиспользованный авиабилет и взял авиабилет на следующий день до Ноябрьска, через который проходили все отъезды и возвращения жителей маленького города Муравленко, и поехал в гостиницу "Ямал", из которой скрыто уехал, не предупреждая администратора, думая, что меня могут караулить в гостинице. Вот уж глупость! Работа ментов оказалась куда проще и кабинетнее.
***
Нарушить подписку о невыезде и скрыться от преследования властей маленького нефтяного города Муравленко я решил в том случае, если суд из трех судей в Салехарде в кассационном порядке откажет мне в праве на продолжение ознакомления с материалами уголовного дела, что я считал крайней точкой в нагнетании давления на меня и признаком того, что меня хотят наказать, как можно строже: посадить в колонию на хороший срок. Садиться же я не хотел по одной простой причине, что я не совершал никаких уголовнонаказуемых деяний, да если бы и совершал, то все равно бы не желал, но тогда хотя бы было бы понятно за что.
Кассационный суд Салехарда, на котором я присутствовал, без колебаний и каких-либо реверансов в мою сторону вынес решение в пользу правосудия маленького нефтяного города Муравленко, и я без дополнительных раздумий взялся за исполнение плана побега, но первый блин получился, как говорится комом.
Вернувшись в свой гостиничный номер, я еще раз оценил масштабы своей мышеловки. Расположение у маленького нефтяного города Муравленко было крайне неудачное: затаиться и скрыться в нем куда меньше возможностей, чем в окруженном селами, деревнями и районными центрами городе Омске, например. Друзей, у которых можно было бы временно пожить, в маленьком нефтяном городе у меня не было. Чтобы снять накопившийся от раздумий и своих приключений стресс я сбегал через дорогу в продуктовый магазин и более в этот день ни о чем не мечтал, а только вспоминал.
День моего неудачного побега был насыщен событиями, самым главным из которых стал ежегодный доклад губернатора Ямала о положении в округе. Туда я и решил направиться, будучи настоящим депутатом городской Думы Муравленко, которого народ избрал ровно месяц назад. На докладе по моим расчетам можно было выполнить несколько дел: конечно, выслушать доклад, что мне было интересно, но самое главное - постараться лично встретиться с губернатором Ямала, посвятить его в свои проблемы и попросить помощи. Я это все выполнил, но как часто бывает, что ищешь одно, а находишь другое, более важное, так случилось и у меня.
На доклад губернатора я прошел без проблем, поскольку удостоверение депутата у меня было с собой. В кафе, куда я зашел перекусить бесплатными угощениями, которые всегда есть на подобных мероприятиях, я встретил множество любителей дармового и, конечно, множество журналистов, среди которых были и мои коллеги – главные редактора и директора телерадиокомпаний и газетных редакций. Хотя уже и не коллеги почти полгода. Я увидел свободное место у столика, возле которого стоял редактор надымского телевидения, очень полный и высокий мужчина с будто бы надутыми щечками, и редактор тарко-салинского телекомпании более хищной комплекции. Вкратце я посвятил их в свои проблемы.
- В нашем полку прибыло! - воскликнул Владимир Р-ненко редактор тарко-салинской телекомпании.
Я выразил молчаливое непонимание.
- Я тоже был под уголовным делом, их у меня было шесть в составе, - пояснил Владимир.
- И как вы выжили? - спросил я.
- Похудел сильно, волновался, это была еще та нервотрепка, - ответил он. - Но в одиночку тут не справиться, нужен хороший адвокат. Мы развалили пять из шести дел, включенных в инкриминированный мне состав.
- А что за адвокат был у вас? – живо спросил я, поскольку сам нуждался в грамотном адвокате, который бы мог оказать помощь моему омскому адвокату З-кову. Надежда вновь вошла в мое сердце.
- С-рев, из Москвы, если бы не он..., - многозначительно взял паузу редактор из тарко-салинской телекомпании. - Менты действуют нагло, вежливости не ждите. Представляете, зашли на телекомпанию и всех лицом в пол, как будто на телевидении гнездо терроризма. Также как у вас, гнали сроки ознакомления с делом, ходатайства отправляли в корзину, пока ходатайства не стал писать С-рев.
Я быстрее записал номер телефона московского С-рева, поскольку прозвучало приглашение пройти в зрительный зал. На том мы и расстались. В зрительном зале я сел рядом с надымским редактором, который мне показал и сказал:
- Вон видите мужчина в прокурорской форме - это главный прокурор Ямала - страшный человек, ним лучше не связываться.
Я не увидел ничего особенного в главном прокуроре, кроме его напыщенности и исходящего от него молчаливого предупреждения об осторожности, какое производит ненадежный край обрыва, который может в любой момент отвалиться, если на него станешь...
Нельзя сказать, что доклад губернатора Ямала меня увлек, но я выслушал его, как берут ненужную упаковку с нужным товаром. Главным для меня стало выйти из зала так точно и вовремя, чтобы оказаться как можно ближе к губернатору Ямала. И это мне удалось...
- Дмитрий Н-вич, разрешите с вами переговорить..., - окликнул я.
Губернатор выслушал мои претензии терпеливо, хотя, несомненно, он устал, и предложил их изложить в письменном виде и направить ему на рассмотрение. Вяло обещал разобраться, настолько вяло, что сразу стало ясно, что с голубыми мундирами ему связываться неохота. Вот и вся встреча. После окончания разговора, я смотрел вслед его удаляющейся спине и испытывал разочарование, какое испытывает ребенок, когда любуется, любуется красивым надувным шариком, а тот возьми и лопни. И вот я удивленно и печально смотрел на спину губернатора, как на обрывки лопнувшего шарика, который только недавно еще подавал надежды…
Самолет, которым я улетал на следующий день из Салехарда, так долго задерживали в аэропорту, что я уже подумал, будто это опять связано со мною, но по прилету в Ноябрьск оказалось, что задержка получилась с крайней опасностью взлетно-посадочной полосы, только ступив на которую я чуть было не упал, поскользнувшись. Чистый каток, по которому-то и идти сложно. Я с уважением взглянул на кабину пилотов. Однако, одно дело приземлиться, другое дело добираться до маленького нефтяного города Муравленко по ста двадцати километрам трассы, несомненно, покрытой таким же льдом.
Мне повезло, в одном со мною самолете летела Ирина С-рова, бывший начальник Управления образования города Муравленко, а теперь начальник департамента образования в Салехарде. В свое время я ее критиковал в своей газете «Дробинка» за то, что она незаконно совмещала муниципальную должность начальника управления образования маленького нефтяного города Муравленко и должность депутата городской Думы. Однако, никакого резонанса не последовало, а С-рова вскоре выросла в должности, что послужило деталью основания легенды о том, что все, кого я критикую, растут в должностях. На самом деле, конечно, это связано не с моей критикой, просто у нас так получается, что если человек нарушает закон, но дружен с властью, он растет в должности. В моей книге «Холодный путь к старости» она стала одним из отрицательных персонажей – Сировой.
Я вынужденно, по старой памяти, так сказать, попросил С-рову подвезти меня, она, к ее чести, не отказала, правда, ехала она в Губкинский, мимо Муравленко, но обещала высадить возле поста ГАИ всего за пять километров до города. Пять километров я мог пройти и пешком.
Ехали мы на джипе, водитель гнал по скользкой как каток дороге, будто по летнему асфальту, но самое интересное ждало меня у поста ГАИ, когда я вышел из теплоты автосалона на лед и в холод. К нам тут же подъехала одна из самых простых вазовских моделей, вроде «шестерки», и водитель предложил подвезти меня до города! Сам предложил! Я поблагодарил свою удачу, но когда сел в машину, то задумался, откуда такая удача на пустынной и опасной трассе, принялся изучать внешность водителя и понял, что он мент и сильно рисковал, летя за джипом по гололеду. Видимо, меня встречали, чтобы я не бросился опять в бега..., а такая мысль у меня была: поехать из аэропорта на железнодорожный вокзал и сесть на поезд....
Мои часы пребывания в маленьком нефтяном городе Муравленко тикали, словно привод взрывного устройства, приближая момент, когда мое свободное положение могло завершиться в зале судебного заседания, до которого оставались считанные дни. Надо было решаться, потому что, чем ближе суд, тем лучше за мною будут следить, поразмыслил я.
О ментовской слежке рядом с моим домом на остановке междугороднего маршрутного такси меня предупреждал знакомый адвокат, который официально не хотел вмешиваться в дело. Он только сказал, что в то время, когда сам был ментом, такого уголовного дела на таких хлипких уликах, как сфабриковали мне, не могло и возникнуть. О слежке возле моего дома предупреждали меня и добрые соседи, знакомые с моими проблемами. Мышеловка жила и ждала.
Рядовым вечером я вышел с Лидой прогуляться по устроенной в лесу среди сосен, освещенной рядом фонарей аллее, соединяющей городские микрорайоны. Прогулка была задумана, как возможность уверенно скрытно поговорить.
- Лида, через два дня будет судебное заседание, - сказал я. - Мой омский адвокат З-ков не успевает приехать, московского адвоката С-рева тоже не будет, он не приедет. Наши настроены через чур нагло, боюсь, что меня хотят посадить, а я этого не хочу, мне надо срочно уезжать.
- Скорее всего, ты прав, - огорченно согласилась Лида.
- План у меня такой: я выезжаю в Омск и там беру больничный, - сказал я. - У меня появляется уважительная причина. Сюда направляю З-кова, чтобы он участвовал в судебных заседаниях вместо меня. Тебе я составлю доверенность на участие в деле, и ты будет подавать ходатайства от моего имени и получать все судебные документы. Когда все устаканится и будут понятны намерения сторон, тогда я вернусь или не вернусь.
- Хорошо, - согласилась Лида.
- Побег мой подготовим осторожно, - продолжил я. - Я не должен выходить из дома с сумкой, поэтому мою сумку с вещами ты отнесешь к своему брату Коле, а потом, вечером мы зайдем к нему налегке, не вызывая подозрений, будто в гости. Попросим Колю или кого другого вызвать такси, когда такси приедет, я быстро сажусь в машину и на ходу прошу водителя отвезти меня в Сургут, на железнодорожный вокзал - там другой регион, может, там меня еще не отслеживают. Все-таки я пока не в розыске.
- Хороший план, - похвалила Лида...
Когда я сел в такси, то оказалось, что водитель - мой знакомый - он некоторое время работал в редакции газеты, где я в свое время работал журналистом. Звали таксиста - Андрей Л-бах. Просьба прокатиться до Сургута подозрений не вызвала, оказалось, что обеспеченные жители маленького нефтяного города Муравленко любили иногда прокатиться такси и не только до Сургута, но и до Тюмени и Екатеринбурга...
- До Сургута - пять тысяч, - сказал Л-бах.
- Договорились, - согласился я, поскольку был не в том положении, чтобы торговаться.
Таким образом, все вышло просто отлично, Л-бах, как мне казалось, был человеком случайным, не мог быть ментом, или связанным с ними, единственные сомнения возникли на выезде из города, когда я увидел возле поста ГАИ автомашину с мигалками.
«Ждут», - подумал я, вжался посильнее в сиденье и наклонился вниз, будто что-то уронил на пол салона...
Когда опасность миновала, я вновь выпрямился, а Л-бах даже не обратил внимания на мое поведение. Так же я поступил и через семьдесят километров на Карамовском посту ГАИ, последним на территории Ямала. За ним открывалась моя свобода...
Свобода смерзшимися заямальскими снегопадами летела под колеса и чем больше летела, тем все отчетливее становилась. Воздух стал свежее, сердце забилось радостнее. Будущее мне казалось прекрасным, мне мечталось, что я нашел интересный вариант противостояния судебной системе, где они меня и посадить не смогут, потому что тела нет, и вынуждены будут принимать мои ходатайства, иметь дело с моим адвокатом, а там глядишь, и все получится. Я следил за трассой заворожено, внимая и тут же забывая, как смотрят иногда телевизионные программы. Иногда слушал Л-баха, который рассказывал разные истории из своей жизни и жизни своих знакомых...
Прошло несколько часов счастья и показались огни Сургута, но я уже думал о том, что садиться на поезд в Сургуте тоже опасно, поскольку до Омска, куда я направлялся, предстояло ехать около суток. Ментовская система, какой бы неповоротливой она ни была, могла успеть среагировать и перехватить меня где-нибудь в Омске или на подъезде. Таких огорчения я себе не желал.
- А до Тюмени поедешь? - спросил я у Л-баха.
- Это будет стоить еще десять тысяч, - ответил он.
- Тогда поехали, - согласился я, от Тюмени до Омска поезд ехал от восьми до десяти часов - крайне маловероятно, чтобы менты были так быстры.
- Могу отвезли и до Омска, - предложил Л-бах. - Тогда вся поездка обойдется в двадцать пять тысяч.
Конечно, на такси до Омска было бы вовсе отлично. Тогда никто и никогда меня бы не вычислил, но у меня цель была иной. Мне надо было и надежно ускользнуть из-под опеки в маленьком нефтяном городе Муравленко и в то же время сохранить хоть какое-то подобие того, что я не скрываюсь, что нарушил подписку о невыезде из-за болезни. Я собирался взять в Омске официальный больничный, и неплохо было бы официально проехать на поезде... Так я и поступил: купил официальный билет, но проехал на поезде, будто бы без билета, договорившись с проводником: мне требовалось натренировать посадку без билета, если вдруг придется...
Первый попавшийся плацкартный вагон до Омска, был полупустой, и проводница пропитого вида меня беспрепятственно пропустила, потребовав, правда, плату за проезд в два раза больше стоимости официального билета.
- Почему так дорого? – спросил я.
- За страх, - ответила проводница.
Я отдал требуемую сумму, благо, что пока не испытывал материальных проблем даже отдаленно, и спокойно доехал до Омска по пути, сочинив весьма печальный стишок, который так и не окончил:
Не все, что увидишь, в стихи обернешь,
Молчание длится и стынет,
Пока по снегам без дороги идешь,
Гонимый метелью навылет,
Туда, где я не был, от близких своих,
От дома и мест, где родился,
И сердце тоскует и плачет о них,
Как будто я в жизни ошибся.
Но стоит подумать, что путь я не тот
Ошибочно выбрал и верил…
***
Заметка о снах
Для меня некоторые сны всю жизнь были откровениями свыше, которые я постепенно научился точно выбирать среди множества фантазий мозга, работающего в спящем теле. Я, конечно, не Ванга и не Нострадамус, которые предсказывали судьбы других людей, будущее стран и самой Земли. Я не видел дальше себя, видел будущее только в той его части, которая могла повлиять на меня. Даже свое первое изобретение, которое я по сей день ценю более других и за которое я получил первый патент на изобретение, я увидел во сне, когда после сытного обеда уснул в лаборатории института прямо на расставленных стульях.
Важные сны всегда отличаются яркостью, как образов, так и впечатлений, их сила увлекает, заставляет размышлять и надолго запоминать привидевшуюся картину. Конечно, все сны легко исчезают из памяти, как одеяло тумана рассеивается при восходе солнца, но стоит вспомнить и повторно просмотреть сон, как школьники повторяют утром стихотворение, выученное вечером, как сны, имеющие хоть какой-то смысл, остаются в памяти надолго. Я их не запоминал, а записывал.
Подтверждений точности предсказаний было немало, по некоторым снам я писал даже рассказы, притчи и мистические сюжеты, которые публиковал в своих книгах под названием «Странное». Сны – это действительно странное. Есть множество вариантов мистических и психологических трактовок образов сновидений, по которым, казалось бы, можно понять, что ждет спящего. Но я к снам всегда относился иначе: как к прямому указанию. Как к указанию, предназначенному тому, кто видит картину, зависящую от субъективного образа мыслей. Я привык к прямоте, того же ждал от Подсказчика.
Поэтому с началом репрессий, из-за сложности обстановки, в которую попал, я решил записывать свои яркие сновидения и назвать их снами, без игры с публикой в двоемыслие, без боязни выказать себя излишне мистическим и заслужить славу суеверного, а оттого, по многим мнениям, глупого человека.
***
Сон-поучение об отсутствии возвращения 05.01.2011
Алик спустился в полуподвальное помещение, какие обычно облюбовывают либо бездомные коты, либо небогатые коммерческие магазины, и остановился возле двух дверей. Выбрал правую, хотя и знал, что надо в левую. Почему? Таков был склад его характера, он всегда шел криво.
Удивление вызвало то, что правая дверь не открывалась. В ней открывалось только мрачное, похожее на тюремное, окошечко, через которое обычно заглядывает надзиратель. Алик заглянул в это окошечко, разглядел силуэты женщин и спросил:
- Мне бы билет купить.
- Вам не сюда, - последовал ответ. – Вам в соседнюю дверь.
Он прошел в левую дверь и нашел за нею двух казашек, одна из которых и продавала билеты.
- Мне бы обратный билет, - сказал Алик, увидев, что худенькая казашка, оказавшаяся билетершей, освободилась от клиентки.
- Давайте, ваш документ, - попросила та и, оглядев документ, предложила. – Перепишите отсюда по аналогии.
Она протянула Алику какую-то бумаженцию.
Алик переписал какие-то цифры, последней из которых стала цифра 100, и спросил:
- А обратный билет?
- Вам он не потребуется, - ответила билетерша.
Мораль: из некоторых ситуаций, где хорошо, что хоть не в тюрьму, нет возвращения назад.
***
Я проснулся и задумался. Перед тем как уснуть, я просил судьбу подсказать, что делать дальше, что меня ждет. Получалось, что тюремная дверь была не для меня, хотя я в нее и стучался, а мой отъезд, сопряженный с нарушением подписки о невыезде, из Муравленко, небольшого нефтяного города Крайнего Севера, не имел возвращения. С этого момента Алик, герой моих книг, и я жили отдельной жизнью, хотя они и раньше не всегда были вместе…
***
О текущем времени
Шло шестое тысячелетие калиюги, согласно принятого в индуизме мифологического летоисчисления, последнего четвертого цикла двадцать восьмой махаюги. Человечество переживало эпоху глубокой духовной деградации. Люди забыли о богах и добродетелях. Женщины предавались распутству, мужчины истребляли друг друга в войнах, правители грабили подданных. Праведники нищенствовали, преступники процветали. Господствовало время злобы, лжи и алчности. Людей поражали все более тяжелые недуги, жизнь становилась короче. Правил вепрь: дикость, необузданность и звериные законы.
Прошло более двух тысяч лет с момента великого подвига Христа и основания великой религии, но и эта попытка уйти от предначертанного не увенчалась успехом. Вначале религия любви была обильно обагрена кровью, затем расколота, а затем подчинена задачам власти. Власть подняла знамя религии любви, на котором волновался на ветру лик того, кого эта власть и обрекла на муки и смерть. Лицемерие, лукавство, подлог, искушение все более обнаучивались, приобретали технологичность и повторяемость.
Добровольный отказ Георгия Победоносца от власти и денег из сочувствия к религии любви, его готовность к мукам и смерти уже не казался подвигом. Нет. Все соглашались с величием поступка, но настолько двусмысленно, что с одной стороны авторитет Георгия никто не оспаривал, но, с другой стороны, если бы в реальной жизни некто решился повторить его подвиг и даже подвиг самого Христа, то его, эти же самые люди, верящие в Георгия, подвергли бы точно таким же мукам, но, что еще более удивительно, уже не с верой, противоборствующей христианской, а с верой в Христа и в истинность христианства. Вот в чем парадокс.
Рабство телесное дополнилось рабством духовным, которое приобретало все более царственное положение. Оружие уничтожения человека становилось все более точным, все более разрушительным и достигло возможностей полного уничтожения человечества. Пытки и истязания человека также достигли своего совершенства. Системы власти над человеком и контроля над ним стали совершенными и приобрели силу, перед которой не мог устоять ни один человек. Римский лозунг «хлеба и зрелищ» оказался возведен в идеал. Зрелища пришли в дома, а торговые лотки напоминали о рае, сошедшем на землю. Но куда же запропастился человек?
Фотография сделана в ямальском городе Муравленко на том месте, где я обговаривал свой побег, примерно в то время, к которому относится повествование.