Гимназия. Еспешка

Любовь Ляплиева
*

В 8й класс я, по примеру мамы, принялась поступать в спецшколу.

С волейболом. которым я некоторое время занималась, вопрос был тогда уже закрыт; классе в 5м или 6м посещающим волейбольную секцию было предложено поступить в специализированную спортивную школу или прекратить занятия. Там у них, между основными предметами, в этой спортшколе, ежедневно бывало по две тренировки, чего учащиеся в обыкновенной школе и ездящие на занятия после уроков не могли, конечно, себе позволить. Мама была очень против того, чтобы я поступала в спортшколу, хотя и оставляла окончательный выбор за мной; она говорила, что, это значит, я буду только со своим волейболом и не буду видеть семьи. Я уступила маме, и с занятий волейболом ушла.

Были потом ещё - кажется, я училась ещё в УВК 491, а значит, было это раньше 8го класса - были потом ещё, год или два, занятия большим теннисом, но на любительском уровне. Меня хвалили на этом теннисе, как я двигаюсь. Штука в том, что нельзя стоять на месте, а надо, так, попрыгивать, что ли, находясь всё время в движении. Так же нельзя было стоять на месте на волейболе, поэтому мне легко было это воспринять. Дед Виталий жалел, что я ушла с волейбола, и радовался, что я хоть теннисом теперь занялась.

Мы ездили, два раза в неделю наверное, на эти занятия теннисом с Сашей Корнукаевой; с ней в паре и играли. Иногда нам было в лом ждать общественный транспорт, а потом в нём толкаться, и мы ходили пешком - дворами и под какими-то мостами пешком это было минут 20, тем временем как автобус по широкой дуге объезжал район до места нашего назначения примерно с полчаса. Возвращались уже по темноте, тоже, иногда на, пустых уже вне часа пик, автобусах, иногда пешком. Когда ехали на автобусе, то Саша то что-нибудь мне говорила, то, резко крутнувшись от меня, смотрела в окно; причём мне приходилось при этом уворачиваться от торчащей из рюкзака за плечами рукоятки её ракетки, которая свистела при её внезапных поворотах как раз над моей пригнувшейся головой.

Когда ходили пешком, шли вдоль рельсовых путей каких-то поездов, и мне вспоминалось всякий раз по этому поводу:

Опять от меня сбежала
Последняя электричка,
И я по шпалам, опять по шпалам,
Иду
Домой по привычке. (с)

Почему-то запомнился железнодорожный анекдот, который Саша рассказала мне в тему по дороге вдоль этих рельсовых путей. Приходит Петька к Василь Иванычу, а у Василь Иваныча новая медвежья шкура лежит в коридоре. "Откуда такое?", спрашивает Петька. "Да вот", говорит Василь Иваныч, "изобрёл я тут Машину Времени, слетал в прошлое. Смотрю - пещера. Я туда "у", и мне оттуда "у". Я туда "у", а оттуда медведь. Вот отсюда и шкура". Через время Василь Иваныч навещает Петьку в больнице. "Что с тобой", говорит, "случилось?" "Да вот", отвечает Петька, "ты уж извини, Василь Иваныч, взял я твою Машину Времени. Кнопки перепутал, оказался в будущем. Смотрю - пещера. Я туда "у", и мне оттуда "у". Я туда "у", а оттуда электричка".

Пока я ещё занималась волейболом, мы успели два или три раза съездить летом в спортлагерь, каждый раз на месяц. В одну из поездок две недели, считая из общего месяца нашего пребывания в спортлагере, лил дождь, и мы не тренировались, потому что на площадке для волейбола можно было только плавать. Тренировки (по две каждый день) изматывали; и мы с девочками во время дождя сидели в палате на своих постелях и загадывали на картах, чтобы дождь подольше не кончался.

По утрам (то есть опять же когда не было этого дождя) бывала зарядка, апофегиозом которой была пробежка трусцой вокруг громадного полноценного футбольного поля (может быть, несколько кругов, теперь уже не помню). Лично у меня, да и другие девочки жаловались, после половины этого футбольного поля начинало колоть в боку; так что мы, скрывшись в раннеутреннем лесном тумане от нашей всегдашней женщины-тренера (лес был тут же, на границе с футбольным полем), бежать прекращали и переходили на шаг. Кроме всех этих кошмаров, мы ходили по грибы (помню, как я нашла хороший, крепкий, большой подосиновик) и купались в близпротекающей речке (в одну из смен в честь её конца купались ночью). Именно там я в первый раз поплыла, переплыв небольшую речку от берега до берега.

По лагерю шлялись простые отдыхающие, у них, зараз, не было ни зарядок, ни тренировок. Зато у них был Тихий Час, а у нас в продолжение этого ихнего Тихого Часа было свободное время. В это свободное время теперь уже мы могли бесхозно шляться по лагерю, с условием не шуметь. По лагерю, там на задворках, росло охрененное количество медицинской ромашки; мы вооружались пакетами и шли её собирать, чтобы высушить дома. Мы набрали её, за месяц в лагере, столько, что наверное должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.

Часто я в это наше свободное время уходила под выбранное мной дерево, несколько в стороне от плантаций медицинской ромашки, и рисовала там под деревом в пыли палкой букву М, скучая по маме.

*
В 7м классе я совершенно плюнула на учёбу в УВК 491 и начала хватать пары. Вместо того, чтобы учиться, я готовилась к поступлению на конкурсной основе в Московскую Городскую Люблинскую Гимназию 654. Директор, или я не знаю кто, придумал, как можно легко запомнить номер МГЛГ: Шестьсот Пятьдесят Четыре: ШПЧ: Школа Поиска Человека. Директора звали Анатолий Давыдович Фридман, он был фанат пушкинских лицеистов; 60х годов прошлого теперь уже века; советского строя; "Слова о полку Игореве"; шекспировского театра "Глобус" и "Алых Парусов" Александра Грина. МГЛГ насчитывало два здания, до 8го, иногда до 7го класса учащиеся занимались в здании Гимназии, а в 9й класс переходили заниматься в находившееся через дорогу здание Лицея. В квадратном внутреннем дворе здания Лицея стояла на кубе-постаменте скульптура, изображающая Мальчиша-Кибальчиша.

С 8го класса в МГЛГ учащиеся выбирали себе факультет, так что я поступала уже не просто так, а на филологическое направление. Следовало сдать Литературу, Историю, Математику, Английский Язык, Русский Язык. Как бывает устроено для абитуриентов при поступлении в ВУЗ, за полгода или за год до сдачи конкурсных экзаменов начинались подготовительные к этим экзаменам занятия, кажется даже, в отличие от ВУЗов, бесплатные.

Когда я направлялась на своё первое подготовительное занятие, по Английскому Языку, мне представился случай во всей красе продемонстрировать свой географический кретинизм. Вместо здания Гимназии, в котором проходил Английский Язык для поступающих в 8й класс, я пришла в здание Лицея, в котором по идиотской случайности ровно в то же время проходили подготовительные занятия по Английскому Языку для поступающих в 10й класс. Далее, преподаватель там в Лицее опоздала на полчаса; и эти полчаса я обтирала спиной стенку коридора, настороженно глядя на здоровых лбов-парней и таких же ненормально взрослых девиц, среди которых я оказалась. Наконец преподаватель пришла; сразу вычислила по моему сопливому виду, что я не из её контингента, и кое-как... то ли она кое-как объяснила, то ли я слушала кое-как... в общем, вроде она объяснила мне, как мне пройти от здания Лицея к зданию Гимназии. (Здание Гимназии находилось не прямо через дорогу от Лицея, а там, после как через дорогу, глубже во дворах). Требовалось, перейдя улицу, пройти мимо бывшего кинотеатра не помню названия, куда-то такое повернуть и свернуть, и оказаться у искомой Гимназии.

Я вышла из Лицея и стала спрашивать у прохожих бывший кинотеатр. Бывшего кинотеатра никто из опрошенных не знал, и все говорили, что до единственного кинотеатра в окрестностях надо идти прямо и прямо. Преподаватель в Лицее обещала мне, что я дойду от Лицея до Гимназии за пять, много десять минут; так что когда я, не достигая цели, шла прямо и прямо уже минут 20, я забеспокоилась. Но менять направление сил уже не было; и где-то через полчаса я вышла наконец к действующему кинотеатру под названием "Высота". Это были Кузьминки, я знала это место; идти прямо и прямо обратно к Лицею уже не было смысла, потому что консультация по Английскому минут через 10 должна была уже закончиться; я вздохнула, села на свой троллейбус и отчалила домой.

Больше я этих бесплатных консультаций по Английскому Языку не посещала; мне вместо них наняли индивидуального преподавателя, в прошлом работавшего в Гимназии и знавшего... знавшей... как и что там в 8м классе спрашивают на экзаменах. Мы занимались грамматикой, неправильными глаголами, переводом и учили темы-топики. Это были темы, одну из которых нужно было потом на экзаменах вытащить по билету. Я часами заучивала тексты, мама, морщась от моего произношения, слушала, как я их там заучила. Иногда мы заучивали и перекрёстно друг у друга проверяли темы с Риткой, которая тоже увязалась за мной поступать в МГЛГ. Несмотря на некоторые приложенные усилия, всех тем я всё же не заучила, но не растерялась на экзамене, когда мне попалась тема "Моё хобби". Как раз этой темы я не знала; зато я хорошо знала тему "мои любимые книги", и, сообщив от ужаса по английски экспромтом, что мой хобби - это чтение, я дальше оттараторила насчёт моих любимых книг.

На экзамен по Английскому я опоздала. Меня, всю в соплях, слезах и на нервной истерике, отловила в коридоре Гимназии завуч, когда экзамен уже шёл. Завуч меня как могла успокоила и водворила в аудиторию, где шёл экзамен. С грамматикой я справилась легко; насчёт как я справилась с устной темой, я уже написала. Был ещё перевод с английского на русский, который я перевела весь, кроме двух слов. Когда я села отвечать, оказалось, что специально для этого перевода посредине аудитории (наши места были по её периметру) лежали англо-русские словари, и кто хотел, мог их брать. Я этого не знала, потому что опоздала, а насчёт словарей абитуриентов предупредили ПЕРЕД экзаменом. Экзаменаторы посовещались, в том смысле, что ответила хорошо; про словари не знала, зато практически всё перевела сама без словаря; и я получила свою четвёрку.

*
Не помню, какую тему я сдавала по Истории. Помню, что я эту тему знала, вместе со всеми её проклятыми датами; и даже вспомнила пару дат, которые меня спросили отдельно довеском.

-Приятно слышать такие ответы, - прошептала мне одна из экзаменаторш, у которой было что-то с голосом.

За Историю я получила "5".

*
На устном экзамене по Литературе - тоже не помню билета - я от ужаса и нервов сделала все те ошибки, все до одной, о которых нас предупреждали на предварительных курсах, чтобы мы их не делали. Экзаменаторы мялись, мялись; потом ещё мялись; потом спросили, есть ли у меня любимая книга.

-"Властелин Колец" Джона Рональда Руэла Толкиена, - радостно сообщила я.

Экзаменаторы перекривились.

-Ну, и какая проблема там поставлена? - кисло спросил кто-то из них.

Я не могла же сказать, что там поставлена такая проблема, что я должна была родиться эльфийкой в мире Толкиена, а родилась по ошибке здесь; и, поскольку я этого говорить не стала, я чуть окончательно не провалила экзамен. Но тут я вспомнила разговор с бабушкой Ниной, которая тоже допытывалась, чем мне так нравится Толкиен, а потом сама предположила, что, наверное, крепкой дружбой и взаимовыручкой среди персонажей.

-Ну, там о том, как надо дружить, о взаимовыручке, - не менее кисло, чем экзаменаторша, промямлила я.

Экзаменаторы снова совещались; разглядывали мою зачётку, где уже красовалась четвёрка по Английскому и пятёрка по Истории. Решив, ради пятёрки по Истории, не лишать меня будущего, экзаменаторы поставили мне "три" и отпустили с миром.

*
По Математике я получила своё "Отлично".

*
Был ещё диктант, т.е. письменный Русский Язык, по которому я, вместо пятёрки, получила обидную четвёрку, сделав идиотскую ошибку: я перепутала слово, которое диктовали, и написала другое.

*
Меня приняли.
 
2
*
8й класс был в МГЛГ таким "переломным моментом", когда экзамены сдавали и прежние учащиеся, учившиеся в МГЛГ с 1го класса; и новые соискатели мест в Гимназии. По идее, не сдавшие экзамены старые учащиеся из Гимназии исключались, а их место занимали вновь пришедшие. В реальности прежних учащихся, которым учёба с 1го класса успела уже надоесть и которые экзамены сдавали хуже вновь пришедших, - прежних учащихся, как могли, стремились в Гимназии сохранить.

Как бы там ни было, всех продолжающих учиться и вновь поступивших собрали в Актовом Зале; и директор говорил речь.

Директор говорил, что теперь наступило меркантильное время, когда все думают только о своей выгоде; а у нас в Гимназии не так, мы стремимся к чему-то высшему и жертвенному, бороться и искать, найти и не сдаваться. Что важно внутреннее, а не внешнее. Что у нас совершенно особенное учебное заведение.

В конце речи директора нам раздали гимн МГЛГ, песню Визбора, и мы, встав со своих кресел в Актовом Зале, хором этот гимн пели:

 Надоело говорить и спорить,
И смотреть в усталые глаза.
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.

Капитан, обветренный как скалы,
Поднял флаг, не дожидаясь дня.
На прощанье поднимай бокалы
Золотого терпкого вина.

Пьём за яростных, за непокорных,
За презревших грошевой уют.
Вьётся по ветру "Весёлый Роджер",
Люди Флинта гимн морям поют.

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза -
И ты увидишь, как в дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.

                Юрий Визбор

В каждом классе обязаны были быть Президент и Председатель. Президентом выбрали Надю Смирнову, а председателем - Кариму Бенеджар, двух неразлучных подруг, ядро светской жизни класса. Были ещё какие-то должности, не помню, как распределялись; лично я очень хотела в Редколлегию, рисовать Стенгазеты, но родители запретили мне, сказав, что я не ценю своё свободное время и всегда на мне кто-то ездит. Так моё свободное время, чем бы я его проводила в успокаивающей и радующей меня Гимназии, опять оказалось дома среди моей перманентной истерики - ну, и в прогулках с Риткой. С этими должностями и внеклассными мероприятиями вообще был малость бардак; я, например, однажды подошла к стенду на первом этаже и с изумлением узнала, что две недели назад наш класс ходил на экскурсию по станциям московского метрополитена, и проводила эту экскурсию я.   

Моя любовь большая ещё по УВК 491 по случайности тоже поступил в тот год в МГЛГ в тот же, что и я, филологический класс, так что это стало бонусом к моему хорошему настроению в Гимназии. Помню, как я шла по яркой разноцветной осени, к зданию Гимназии от метро Волжская, и была совершенно счастлива. Надо мною было громадное небо, деревья радовали своим разноцветным нарядом, уже виднелась Гимназия, где было супер как здорово, и вообще, жизнь только начиналась.

На филологическом отделении было мало парней; пока я училась в Гимназии, а потом в Лицее, их количество в классе варьировалось от одного до трёх. Поэтому девчонки, у которых не было постоянного парня вне школы, влюблялись в параллельный математический класс, где были, наоборот, одни парни. Когда я училась в Лицее, на два физмат класса там у них была единственная девушка Ксюша. Ритка не отставала от других, и одно время у нас на повестке дня был некто Гера, а потом некто Виталик. У Геры, помню, были какие-то совершенно особенные кроссовки; и, чтобы на них полюбоваться, мы с Риткой на большой перемене, поев, садились на широкие подоконники на первом этаже и ждали, когда пройдёт из столовки физмат. Или что ли я упорно замечала не всего Геру, а только его кроссовки, за что Ритка на меня страшно обижалась. У Виталика, далее, была исключительная голубая рубашка и уже пробивающиеся усы.

-Моя любимая усатость!! - радовалась Ритка, когда мы пешком шли от Гимназии к дому - так идти, игнорируя общественный транспорт, надо было что-то около часа. Мы с Риткой тогда увлекались стихами Цветаевой (я нашла подарочный томик её стихов у себя на стеллаже - и пропала), и Риткино любимое стихотворение о любви было следующее:

 Солнце — одно, а шагает по всем городам.
Солнце — мое. Я его никому не отдам.

Ни на час, ни на луч, ни на взгляд.— Никому. Никогда!
Пусть погибают в бессменной ночи города!

В руки возьму!— Чтоб не смело вертеться в кругу!
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!

В вечную ночь пропадет,— погонюсь по следам...
Солнце мое! Я тебя никому не отдам!

                Марина Цветаева

Что до меня, то мне больше нравилось:

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я закину ключи и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! — у тебя остаешься — ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир!

                Марина Цветаева

А вообще у меня любимые стихи были не про любовь, а про бессонницу и ночные шатания по городу, например:

Сегодня ночью я одна в ночи —
Бессонная, бездомная черница! —
Сегодня ночью у меня ключи
От всех ворот единственной столицы!

Бессонница меня толкнула в путь.
— О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! —
Сегодня ночью я целую в грудь —
Всю круглую воюющую землю!

Вздымаются не волосы — а мех,
И душный ветер прямо в душу дует.
Сегодня ночью я жалею всех, —
Кого жалеют и кого целуют.

                Марина Цветаева

После уроков мы с Риткой набирали в столовой полные карманы бесплатного чёрного хлеба, выбирая корочки и почерствее (так интересней грызть), и шли на недальние кузьминские пруды. Там у нас было наше поваленное дерево, мы садились на него, грызли хлеб и трепались; а осенью подбрасывали вверх кленовые семена-вертолётики, и они, бешено кружась, опускались рядом с нами на землю.

*
Старожилы говорили, что в младших классах те же самые учителя не были такими нервными, какими они стали в 8м классе. 8й класс был последним классом обучения в Гимназии; дальше учащиеся переходили в Лицей; и учителя истерически орали на нас, что вот, нам уже скоро в Лицей переходить, а там с нами нянчиться не будет никто. Складывалось впечатление, что посылают нас не в Лицей, а на фронт.

*
Классным руководителем у нас была Ольга Вячеславовна, учитель литературы и русского языка. Она была высокая, с распущенными прямыми длинными светлыми волосами и с какой-то разбойной улыбкой. Кроме уроков литературы и истории, почти никаких других уроков в Гимназии не запомнилось. По литературе мы, естественно, проходили, и долго, "Слово о полку Игореве". Его, в переводе Заболоцкого, шустро разобрали из школьной библиотеки, я как всегда пролетела. Тогда я попросила у успевшей взять себе вариант текста девочке "Слово" на выходные, и за выходные переписала его в две тонких тетради, а книгу в понедельник отдала. В тот же понедельник я потрясла Ольгу Вячеславовну, которая было хотела поставить мне на вид, что у меня почему-то нет изучаемого текста, - потрясла её собственным рукописным списком произведения. Читала я также "Слово" и в не переведённом варианте, до сих пор помню, из Плача Ярославны:
   
Полечу зигзицей по Дунаеви, омочу бебрян рукав в Каяле-реке, утру князю кровавые его раны на жестоцем его теле

У Заболоцкого это было переведено следующим образом:

Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу,
И рукав с бобровою опугшкой
Во реке Каяле омочу.

Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь...

Этот весь плач Ярославны был как-то связан с Толкиеном и его войнами, я там, в мире Толкиена, проводила на войну в горы брата и отца и каждый день встречала рассвет на реке без них. Потом когда я была три года воцерковлена, я так же проводила на войну Христа, а сама как могла часто приходила в храм и смотрела на его изображение.

Ожидание

Ни умысла злого, ни сглаза, ни чьей-то вины,
Но участь моя - ожидать, от зари - на века.
Я целую вечность тебя ожидала с войны,
Усталым лицом повернувшись на рыжий закат.

Потом ожидала, сливая тебе из ведра,
С большим полотенцем, наброшенным через плечо,
Потом, проводив по делам, ожидала еще;
Потом, уложив тебя спать, ожидала утра...

Но тянется долго и страшно извечная ночь,
Где я до утра охраняю дыханье твое...
Дождаться бы светлых времен, когда вырастет дочь -
Чтоб ей рассказать, объяснить... И утешить ее.

                Татьяна Дрыгина


Теперь почти что невидимка —
Еще слышна, но не видна уж...
Так девушка-простолюдинка
Хотела петь, да вышла замуж.

                Вероника Долина

Она потому простолюдинка, что не сражалась за себя и не пела, а вышла замуж, как её вынудили.

Она без музыки томится,
Хотя не знает струн и клавиш.
Всегда одна, всегда таится,
Поет в тени старинных кладбищ.

...
Ты сладость, пенье, ты не слабость.
И, как обычно, через силу
Простит ей муж ее нескладность —
Пойдет и выроет могилу...
Была засада накануне,
Там мертвый рыцарь под сосною.
...И никогда, и никому не
Расскажу я, что со мною.

                Вероника Долина

3
*
В МГЛГ последний 8й год доучивалась Женя Мерцалова, собиравшаяся после этого 8го класса с потерей года поступить в какое-то специализированное художественное училище. Ничего из текущих предметов её не интересовало, а преподаватели, зная, что им не принимать у неё экзамены по случаю окончания года и не провожать со слезами в Лицей, на неё не давили; на всех наших уроках она сидела на задних партах и рисовала. И только на уроках истории Инны Григорьевны, нашей с Риткой любимой учительницы, Мерцалову заставляли заниматься предметом, за что Мерцалова Инну Григорьевну тихо ненавидела.   

С этой Мерцаловой я сошлась ближе потому, что в неё был влюблён моя большая любовь, и я хотела хоть так быть к нему ближе. Но быстро оказалось, что Мерцалова значительно интересней этой моей любви, и я стала с ней корешиться уже ради неё самой. Как-то раз мы с ней обменялись стихами и вроде задружились ближе; а через несколько дней она мне позвонила в выходные. Выходные были тем временем, когда мы дома убирались и кромешно ругались; я не смогла побороть истерику во время звонка, и на Мерцалову я поэтому по телефону рявкнула. Так я на какое-то время потеряла её дружбу: она решила, что всё дело в не поделенном нами парне. 

Мерцалова была невысокая, сюрная, с короткой крашенной в рыжий стрижкой, курносая и с веснушками. С одной стороны от стрижки к ней на грудь спускалась тоненькая косичка, которую я значительно позже пыталась скопировать, но не преуспела. У Мерцаловой были прозвища Лампочка и Еспешка (от английского Specially). Мама Еспешки была учителем английского языка всё в той же Гимназии, плюс была активна в Родительском Комитете, и Еспешка всегда участвовала во всех школьных мероприятиях (например, в постановке спектакля по книге "Призрак Оперы"); ну и естественно рисовала стенгазеты.   

Помню почему-то очень хорошо этот день: у нас собирался быть, промежуточный по случаю окончания четверти, экзамен по истории, и я, после ночи зубрёжки, вплыла в здание Гимназии, стараясь не отклониться от курса и не врезаться в стену. Там, на первом этаже, где ожидали экзамена (почему-то на первом этаже, а не около кабинета Инны Григорьевны), уже покачивалась, привалившись к колонне, такая же как я сонная и как никто благоухающая валерьянкой Еспешка. Не знаю, зубрила ли ночью она, во всяком случае, кроме зубрёжки, она за одну эту ночь нарисовала Стенгазету (в тот день был последний срок сдачи этой Стенгазеты). В этой Стенгазете Еспешка нарисовала очень похожие шаржи на учителей. Думаю, наша Стенгазета была лучшей: ни у какого другого класса такой мощной, как наша Еспешка, художественной артиллерии не было.

-О, Люба пришла, - полувменяемо улыбнулась мне Еспешка.

Я попыталась было опросом Еспешки восстановить в памяти исторические даты, которые нам предстояло сейчас сдавать, на что Еспешка улыбнулась ещё шире, своим фирменным жестом показала два пальца, и сообщила:

-Ша! Только не про историю!

 После бессонной ночи слабеет тело,
Милым становится и не своим,— ничьим,
В медленных жилах еще занывают стрелы,
И улыбаешься людям, как серафим.

После бессонной ночи слабеют руки,
И глубоко равнодушен и враг и друг.
Целая радуга в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.

Нежно светлеют губы, и тень золоче
Возле запавших глаз. Это ночь зажгла
Этот светлейший лик,— и от темной ночи
Только одно темнеет у нас — глаза.

                Марина Цветаева

*
У Еспешки была своя закадычная компания, в которую я стала вхожа. В этой компании, кроме Еспешки, была закадычная Еспешкина подруга с глубокого малолетства Аня Калягина со странным прозвищем Слоник, и Даша Бранец, без прозвища. Даша Бранец увлекалась японскими анимэ и книгой + музыкальным произведением "Призрак Оперы". Я так поняла, Дашу так же впечатлил этот "Призрак Оперы", как меня - Толкиен. Как-то на экскурсии (Даша училась тоже в Гимназии, как и Аня Слоник, но Аня Слоник была в моём филологическом классе, а Даша в каком-то параллельном); так вот как-то на автобусной экскурсии опять, куда от него деться, по Золотому Кольцу России, Даша дала мне кассету с этим "Призраком Оперы". Всё-таки вся компания была озарена причастностью к ней моей большой любви ещё с УВК 491; и особенно этой причастностью был овеян этот самый "Призрак Оперы": в школьном спектакле, постановке этого "Призрака", моя большая любовь играл тоже, графа Рауля де Шаньи, за что этот актёр детской самодеятельности навсегда потом получил прозвище Рауль. Я благоговейно взяла у Даши Бранец кассету и, придя домой раньше обычного, зашторила окна, вырубила свет, поставила кассету в подаренный мне родителями на Новый Год магнитофон и легла блаженствовать от прослушиванья.

*
В компании, к тому моменту, когда я к ней примкнула, уже существовала сложная система прозвищ, традиций и общих воспоминаний. Мне всё это ужасно нравилось, и Еспешкино "ша", и Еспешкина вечная валерьянка пополам с какими-то витаминами; и то, что вообще она не Женя, а Еспешка - причём, если Еспешкино прозвище достаточно просто расшифровывалось, то почему Аня Калягина была Слоником, я так никогда и не узнала. У Еспешки жила целая орава котов, она их тоже поила валерьянкой; а также одевала их в свои старые платья и с ними танцевала.

-Вчера я после уроков накрасилась маминой косметикой (Еспешка жила с мамой и бабушкой, папа у них куда-то делся), надела мамино платье (дело было в 8м классе, так что мамино платье на Еспешке волочилось по полу длинным шлейфом), влезла на мамины каблуки (туфли тоже должны были быть в два раза больше Еспешкиной ноги). Приходит мама с работы, а я ей такая: "Ша-а!!"

-Я однажды хотела проверить, что будет, если булавкой проткнуть себе вену. Проткнула, а оттуда как хлынет фонтаном кровь! Входит мама, а я вся в крови и кругом всё в крови!

Тема суицида у нас с Еспешкой шла рука об руку с темой Дьявола, маньяков и творчества. Пятница тринадцатое и пересекающие дорогу чёрные кошки считались у нас в компании добрыми знаками. В "Призраке Оперы", книге, которую Еспешка прочитала на английском языке, Еспешка позиционировала себя маньяком-уродом Эриком, так что Эрик стало третьим прозвищем Еспешки. Еспешка, помню, нарисовала труп со вскрытыми венами, бессильно лежащий в ванне, и присовокупила к рисунку стихи, помню только начало:

Я повешусь завтра в ванной,
При свечах и при записке (с)

Всё это было уже в старших классах, когда я переживала свой первый какой-то неудачный любовный опыт; так что, наобщавшись с Еспешкой, я начинала слушать своё любимое у "Агаты Кристи":

Треснув лопается вена — черная река.
По реке плывут деревья, сны и облака.
Мы плывем среди дервьев, никого живого нет,
Только волны воют нам в ответ.

Корвет уходит в небеса.
Здесь так волшебно и опасно.
Во сне, но из другого сна,
Во сне у сумасшедшей сказки.

Капитан рычит проклятья: «Тысяча чертей!»
И зубами отрывает голову с плечей
Голова упала в небо, небо в голову дало,
И пошло, пошло, пошло, пошло.

                "Агата Кристи"    

-Коррррвет уходит в небеса, - орала я на прогулке с Еспешкой и Аней Слоником. Мы все как раз сдали очередные экзамены; и теперь мелись по улицам, ржали и орали; потом стали поочерёдно мастерить друг другу из шарфа поводок, и одна персонажиха вела другую на поводке, а эта ведОмая на поводке облаивала прохожих. Еспешка разрисовала дома стены сценами из "Призрака Оперы", и в этом интерьере, когда заводила нас к себе домой нарочно для этой цели, показывала нам свои новые рисунки. Мне, помню, особенно понравился неизвестный портрет, утопавший в разноцветных праздничных астрах, всё было исполнено пастелью и немного в стиле Дега. К концу года мы бывали уже безумны от кучи свалившейся на нас в школах информации, и как-то немного отстранены от мира, как у Цветаевой "после бессонной ночи". Мы, помню, сидели с Еспешкой в конце года в кабинете художественной студии, в которой занималась Еспешка. Занятия в студии уже кончились, студия закрывалась на лето, и мимо нас носили парты, картонные коробки и обсыпАли нас побелкой. Перед Еспешкой лежала на парте её тетрадь по английскому языку. Еспешка отрывала от страниц тетради длинные полосы и задумчиво их жевала.

-Ты что делаешь?! - потряслась вошедшая в кабинет Еспешкина мама.

-Ем тетрадь, - медитативно ответила маме Еспешка и запихала в рот очередную порцию бумаги.      

*
Мы шлялись опять с Еспешкой и Аней Слоником; у нас с Аней экзамены уже кончились, а Еспешке в её специализированной художественной школе они только предстояли. Около кузьминских прудов была какая-то переносная художественная выставка; в основном благостные виды с церквями на них.

-Вот, - указала на народное творчество Еспешка. - Вот мама мне говорит: "Если ты будешь так рисовать, ты будешь выставляться. А если не будешь, я буду тебя уважать".

По теплу мы с Еспешкой и Аней Слоником выдвигались в Кузьминский Парк. Садились там, подстелив на газоны ветровки и кофты, несколько вдалеке от необъятных кузьминских прудов (на прудах в это время уже купались и страшно, как будто кто их там топит в этих прудах, орали), и делились друг с другом творчеством. Еспешка приносила рисунки, стихи и никогда не имевшие своего окончательного завершения куски фэнтези; Аня Слоник приносила стихи и дневники; я не приносила ничего, потому что стеснялась. Как-то раз я подала свои стихи в такой специальный кабинет в Лицее, о котором речь пойдёт позже, и их вывесили на стену. Когда стихи были уже вывешены, я обнаружила в них слизанный с Цветаевой главный образ. Своих этих несчастливых стихов я уже не помню, помню, откуда слизала из Цветаевой - из её стихов к Блоку:
   
Как слабый луч сквозь черный морок адов —
Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.

                Марина Цветаева

Я очень стеснялась своего висящего на стене плагиата и надеялась, что Еспешка, которая утверждала, что вокруг здания Лицея существует неблагоприятная для неё аномальная зона (Еспешка тогда уже училась в художественной своей школе), не войдёт в Лицей, не поднимется на второй этаж и моего плагиата не прочитает. Но Еспешка, обычно дожидавшаяся своего Рауля на детской площадке ЗА ограждением квадратного внутреннего Лицейского двора - конечно, именно в тот раз Еспешка не только вошла на территорию Лицея, но вошла тоже и в сам Лицей, поднялась на второй этаж, прочла мои проклятые стихи и похвалила их - не знаю, может, из вежливости.

*
Как-то раз Еспешка привесила себе на ухо серьгу в виде имитации опасной бритвы, я ей позавидовала на такой прикид. Значительно позже у меня была фикс-идея, достать себе серьги в виде пауков, но моя мама оказалась категорически против, так что серьги в виде пауков пролетели мимо меня. Ещё как-то раз мы шатались с Еспешкой, Риткой и Аней Слоником по Марьино (Еспешка жила неподалёку, на метро Волжская), и я дико завидовала Еспешке на полуслезший с ногтей чёрный лак. Помешанные на аккуратности мои родители не выпустили бы меня из дому ни в чёрном лаке на ногтях; ни в полуслезшем лаке на ногтях; ни в чёрном полуслезшем лаке на ногтях.   

Я иду по мостовой,
Разбиваю снег ботинком,
А в душе моей поет
Ливерпульская пластинка.

Ни сомнений, ни утрат,
Вместо пуговицы - нитка,
Что-то сделала со мной
Новогодняя открытка!

Улетаю в те края,
Где от зноя стонут пальмы,
Вечный рикша едет в рай,
Шоколадный и печальный.

Океан лежит у ног,
Я к нему почти привыкла,
А на влажном на песке
Тает след от мотоцикла.

Сари по небу летит,
Так летали мы когда-то,
Кто-то нас нарисовал
У воды в лучах заката.

Я ныряю с головой
В пену белую с разбега,
Задыхаюсь от глотка
Обжигающего снега...

                Зоя Ященко

У Еспешки в комнате всегда бывал творческий бардак, пирамиды каких-то книг и тетрадей возвышались там на столе, где стол придвинут к стене, и всё это грозило свалиться, но не сваливалось. На этот санкционированный взрослыми бардак я ей тоже завидовала.

                17-07-2019