Было бы неплохо уметь бесследно исчезать на несколько недель без последствий.
- А где Ли?
В ответ неловкое молчание. Никто не знает. Не помнит.
- Кто её вообще в последний раз видел? И главное – когда?
Все жмут плечами, им досадно от этого вопроса. Ну что она привязалась? Никто и никогда не знает, где ошивается эта Ли.
Вскоре староста уходит. Она не умеет и не хочет допытываться. Докапываться до правды, как свинья до желудей. Надо сделать паузу, выдохнуть, расправить плечи, выпить стакан воды, быть может, покурить в нише корпуса номер пять. С утра шёл дождь, он омыл насквозь сырую землю, и вода уже не впитывалась. Лужи разливались по тротуарам и площадям. Хоть бы этот город затопило.
Вот бы дни шли и никому не было бы дела до этой никчёмной туши.
- А где Ли?
- Слушай, иди нахер. Никто не знает.
Почему они не забывают? Это же совсем не сложно, тем более для таких сомнамбул, как её одногруппники. Они забыли о её дне рождения, забывают её фамилию, её слова, её поступки, её внешний вид они тоже часто не могут вспомнить, но почему-то упрямо произносят всуе имя. И эти две буквы, один чёртов слог удерживает несчастное создание в мире живых. Как поплавок. Не тонет, не хочет тонуть – Ли, Ли, Ли, Ли – дёргается на водной глади и от него по кругу идёт рябь. Эта рябь – всё, что осталось от жизни. Раньше были бурные яркие потоки, а теперь даже не течение, не сама вода, а инородный предмет в ней. Болтается между небом и землёй – ни вверх, ни вниз. А так уже хочется где-нибудь упокоиться. Но тогда нужно либо стать совсем лёгким, чтобы вверх, к солнцу, бескрыло и свободно, либо утяжелиться окончательно, чтобы в землю, под неё, в самый холод.
Староста снова уходит. Её вялое сонное лицо ничего не выражает, кроме бесконечной усталости. Остальные же огрызаются теперь только по привычке. В ругательствах нет ни ярости, ни раздражения – вообще никакого запала. Только серая тоска.
Мёртвый мокрый город в огромном живом мире. Как трупное пятно на ещё мягком тёплом теле.
Ли появилась через неделю. Она стала ещё более раздражающей и многие просто не выдерживали её присутствия. Те редкие люди, что ещё могли проявлять дружелюбие и в принципе неплохо относились к людям, смущённо топтались рядом, спрашивая, почему так долго не было, болела? Что-то случилось? Скоро экзамены, помнишь? Мы поделили вопросы – не забудь прислать свои, ладно?
Ли отмалчивалась. Она была уверена, что если откроет рот – оттуда выберутся ругательства и нелепые оправдания. Ни ссориться, ни унижаться Ли не хотела.
Опять понеслась череда друг другу подобных дней. По-прежнему не вовремя заканчивались чернила в резервуаре перьевой ручки, исчезали стержни для механического карандаша, задубливались ластики, так некстати оставляя после себя длинные чёрные полосы. Литература не давалась, как и немецкий язык. Ли это злило. Она кипела и вспучивалась раздражением всякий раз, когда необходимо было дать результат, а предоставлять приходилось его отсутствие. А никакого итога и не могло быть – Ли совершенно не прикладывала усилий.
- Слушай, слушай, слушай, Харп! Мне кажется, или у нашей Телятины прибавилось несколько кило?
- Почему тебя так оживляют её килограммы?
- Мне бы хотелось посмотреть, как ради неё будут ломать стены на всех этажах, чтобы её туша могла пролезть наружу.
Харп только почесал плечо и ничего не ответил. Вообще он думал, что до разрушения корпуса ещё далеко. Да и кто бы стал? Скорее оставят гнить там, где она застрянет. Впрочем, Телятина может подохнуть и до того, как расползётся по корпусу. Харп часто слышал, как внутри неё что-то урчит и булькает, как газ на торфяных болотах. Очевидно, что это тоже был газ и также очевидно, что однажды он разорвёт её кишечник и Телятина уже не встанет.
Раз в семестр Ли исчезала. А когда возвращалась, её тело будто бы увеличивалось. И всё же вещи не расползались в самых выпуклых местах и куртку она носила всё ту же. Значит, размер оставался прежним. Но что-то явно менялось и причём кардинально – и каждый раз новое. И каждый раз Харп чесал плечо и гадал, когда же это существо уже разорвёт на огромные вонючие куски.
Жестокие мерзкие люди, так жестоко и мерзко обращающиеся с тем, кто человеком не был.
Так хотелось… Безумно… До слёз хотелось исчезнуть.