Уставшие хромые лошади еле переставляли перетружденные, изуродованные вражескими клинками и снарядами ноги, слепо брели вперед, совсем не различая дороги из-за застилающей глаза крови и грязи. Стонущий скрип переломанных тележных колес беспрерывно царапал слух, истязал и без того полумертвую душу. Несмотря на приличное количество воинов в колонне, не было слышно ни слов, ни вздохов, только негромкое, унылое шарканье о землю стертых сапог; некоторые мужчины, попавшие под обстрел огнем, и вовсе шли босиком, бессильно переставляя обожженные, а то и обугленные по самую щиколотку ступни. На телегах в одной куче лежали и живые и мертвые, лошадьми же правили совсем изувеченные бойцы со сломанными, раздробленными или висящими на одних кусках кожи ногами. Бредущие рядом со мной в самом конце колонны солдаты уже не могли держать в руках оружие, лишь виновато поглядывали на меня и вели под руки своих раненых товарищей. Я же осталась единственной, способной найти в себе силы на то, чтобы не выпустить из руки изрядно затупившийся в бою меч.
Обычно я слышала мысли каждого из своих людей, но сейчас... сейчас стояла тишина: никто не молил о помощи, никто не думал о родных, о доме, как это было еще буквально пару дней назад, сейчас имела место лишь адская боль, заглушающая все возможные мысли и чувства. Не столько были мне страшны крики умирающих, сколько живые люди, безысходно принявшие смерть, готовые к её приходу в полном смирении. Они будто давно уже расстались с жизнью. Я никогда не блокировала сознание, предпочитая чувствовать всё то, что чувствуют мои люди, будь то радость, любовь или же предсмертная агония. Я и сейчас старалась взять на себя часть их и физической и душевной боли, но облегчить эти страдания почти не удавалось, ведь и я сама была уже почти на грани потери разума. Каждый шаг, каждое движение содрогали всё моё тело, будто обжигая, снова и снова терзая плоть звериными когтями. Неперевязанные раны продолжали кровоточить, волосы и ресницы, покрытые толстым слоем грязи и крови, слиплись, а, уже будто и не моя, дрожащая рука мертвой хваткой сжимала рукоять меча побелевшими пальцами, в то время как другая закрывала глубокую колотую рану под ребром, вокруг которой медленно расползалось грязно-алое пятно. Дыхание вырывалось из груди тяжело, то и дело прерываясь на хрип. Горло саднило после долгих дней бесконечных криков, мне давно уже безумно хотелось смочить его водой, но её запасы и так подходили к концу. Я предпочла забыть о своей жажде. Наибольшую опасность для нас сейчас представляли уже не лесные звери, а, похожие на наш, вражеские отряды, увозящие мертвых и раненых с поля боя. Многие из них сбежали посреди сражения, не успев получить ни единой царапины, зато сейчас пара таких солдат могла запросто лишить жизни всех нас. Из всей колонны против них могла выступить только я и сделала бы это без промедления, если бы понадобилось. Если бы моя смерть могла хоть на что-то
повлиять, я бы вышла к ним одна, дабы сохранить жизни своих бойцов, но это бы их не остановило.
Только один вопрос мучил меня сейчас: "Жив ли брат?", но я и сама не могла понять, нужно ли мне знать ответ на него... В любое другое время я бы смогла мысленно найти его, где бы он ни был, но сейчас это было выше моих сил. Лишь тонкий луч надежды не давал мне остановиться на полпути к дому. Я всё ещё шла в самом конце колонны, следя за тем, чтобы никто из отстающих не упал на дорогу без сил. К этому времени у нас почти иссякли запасы еды и воды, а до замка оставалось около трех дней пути нашим тихим шагом.
Несколько часов назад один из более или менее сильных воинов сумел поймать носящегося в панике вороного жеребца и поскакал к замку, надеясь встретить по пути одного из ищущих нас солдат или, приехав, направить помощь навстречу. - Миледи... - чей-то тихий зов вывел меня из раздумий, я подняла глаза. - Миледи, у нас совсем не осталось ткани для перевязок, больше нечего пускать в ход, мы изрезали даже собственную одежду, что была пригодна для этого. Если срочно не перевязать раненых, как минимум трое не доживут до замка. Я печально взглянула на ближайшую повозку: мужчина с мокрой от крови повязкой на глазах слепо держал у рта лежащего на настиле товарища свою полупустую флягу, тот же периодически, сделав пару глотков, кашлял и сплевывал в сторону покрасневшую воду, в животе его зияла громадная рваная рана. Помощь тут была бесполезна: это последние его минуты. Он повернул на меня голову и с тяжелой печалью в глазах сжал онемевшие губы. Я всё поняла, в душе будто что-то оборвалось. Сделав пару шагов к нему, я вынула из потрепанных ножен свой небольшой кинжал. Он никогда раньше не был так тяжёл для меня. Краем глаза я заметила, как мои люди, все до единого, отвели взгляд в сторону.… Повозка остановилась. И только он один всё так же пристально глядел на меня из-под полуопущенных век. Я чуть помедлила, но, положив кинжал на ладонь, подала ему. Он еле заметно качнул головой и лишь медленно протянул мне свою дрожащую руку. Нет… Мои глаза расширились, а по спине пробежал неприятный холод. Я сделала ещё один шаг вперёд и, сняв перчатку, коснулась его холодных пальцев своими. Из последних сил он сжал мою ладонь.
- Даниэль, – еле слышно прошептал мне лишившийся обоих глаз мужчина, держа его голову на собственных коленях. – его имя Даниэль, миледи.
Я крепче обхватила мокрую и скользкую рукоять кинжала и приставила его к груди солдата. Он смотрел мне в глаза, наши взгляды вдруг встретились. Секунда. Одно моё уверенное движение… Его веки опустились. Рука обмякла. Ещё несколько секунд я не выпускала его ладонь, крепко сжимая её пальцами, и смотрела на легкую улыбку, тронувшую его посиневшие губы. Сгорбившийся над безжизненным телом солдат издал тихий скорбный стон, покачиваясь из стороны в сторону. Повозка тронулась. Я тяжело вздохнула. Отстегнув свой грязный, местами изорванный плащ, я накрыла им ещё тёплое тело и одними губами беззвучно в последний раз прошептала его имя. Небо всё так же заволакивали седые тучи, изредка проливающие на землю свои слёзы, ледяной ветер пробирал до костей. Но бесполезно было кутать в рваное тряпьё людей, давно лишившихся душевного тепла.
Не было слышно ни гомона птиц, ни криков обитавших в этих местах зверей. Лишь тяжёлое дыхание да надрывный скрип тележных колес. Мой почти безжизненный взгляд подернулся мутной пеленой.
Внезапно послышался быстро приближающийся стук лошадиных копыт. Казалось, он доносился сразу со всех сторон. Я вздернула голову и начала лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках источника звука. Первой моей мыслью было: «Неужели они нас нашли? Неужели мы… будем жить?», но нет… Я повернулась спиной к обозу. Перед моими раскрытыми от ужаса глазами возник небольшой конный отряд, рядом с которым бежало с десяток крупных чёрных волков. На нашу колонну надвигалось около тридцати-сорока здоровых и сильных вражеских солдат в полном обмундировании и вооружении. Их разгоряченные кони взрывали землю стальными подковами, когти мощных волчьих лап оставляли за собою на дороге длинные рваные борозды. До нас донёсся чей-то боевой клич. В полуметре от моего лица со свистом пролетело копьё, вонзившись в круп одной из наших лошадей. Душераздирающий крик раненого животного едва ли не сбил меня с ног, буквально пробудив от сна. Вместе с упряжью кобыла рухнула на землю, увлекая за собой раненого возницу. Стук крови в ушах заглушал все окружающие меня звуки. Душа моя вознеслась над землей, смотря на всех с высоты птичьего полета. Я остановилась. Сейчас за моей спиной стояла сотня полумертвых, обессиленных и дрожащих от холода и невыносимой боли людей. Моих людей, моих сыновей. Обоз остановился, никто из них не двинулся с места. Безоружные, изувеченные войной бойцы лишь повернули головы, обратив свой печальный, но смиренный взгляд на воплощение стремительно приближающейся смерти. Кто-то медленно подошёл ко мне, волоча за собой ногу, и встал за моим плечом. Его примеру последовали и остальные, нашедшие в себе силы хотя бы стоять на ногах. Возницы прикрикнули на лошадей, раздалась череда резких ударов кнута. Повозки с мёртвыми и ранеными спешно двинулись дальше по дороге. Больные кони, подворачивая ноги, перебивались с рыси на галоп, а мы живой стеною теперь стояли на пути врага, растянувшись по всей ширине дороги и надеясь хотя бы ненадолго его задержать. Я знала, что их лошади, не моргнув и не замедлив бега, раскидают нас по земле, а волки закончат это дело, без раздумий сомкнув челюсти на горле каждого из нас.
Я выставила перед собой клинок. Моё сердце билось так же часто, как копыта вражеских коней касались влажной от дождя земли. Несколько волков обогнали отряд, взгляд пары бешеных красных глаз устремился на меня. Один из зверей уже вырвался вперед, выбрав меня в качестве своей первой цели. Я уже буквально слышала его хриплое, прерывистое из-за бега дыхание. Я сделала один уверенный шаг навстречу ему и почувствовала, как моего плеча на миг ободряюще коснулась чья-то тёплая рука. Увы, мы не герои. Расстояние между нами стремительно сокращалось. Десять метров, девять, восемь, пять… я подняла меч... Волчьи лапы оторвались от земли. Звериный рёв в один момент резко сменился надрывным визгом, перед лицом лязгнули челюсти, а громадную чёрную тушу в полуметре от меня сбил и смёл с дороги в прыжке белоснежный волк….
Толпа за моей спиной взорвалась радостным криком. Со всех сторон нас буквально окружил оглушительный победный вой. Вражеские лошади в панике ринулись в разные стороны, сбрасывая и топча копытами собственных наездников, чёрные волки падали на землю, терзаемые белыми, вдвое превосходящими их по размеру.
Они успели… Я медленно обернулась. Раненых солдат хватали под руки, спешно усаживали на здоровых верховых лошадей, заслоняли их собой, обнажив клинки. Среди толпы прибывших на помощь людей мелькали алые плащи моего полка, а я всё стояла посреди сражения и искала глазами его… Мимо меня проносились люди, волки, но я не видела больше ничего… Люди расступались. Мне навстречу скакал вороной жеребец. Окровавленный меч со звоном ударился о землю, выпав из моей вмиг ослабевшей руки… Конь, заржав, остановился прямо перед моим лицом, опалив его своим дыханием и вспахав копытами мокрый грунт. О землю ударилась пара тяжёлых белых сапог. Я подняла застланные кровью глаза, и тут что-то будто ударило мне в грудь. Пошатнувшись, я упала на колени. Я не знала, стоит ли сейчас верить собственным глазам…. Он жив…. Он что-то кричал мне, положив свои ладони на мои мокрые от дождя и крови щеки, он обнимал меня, стоя рядом со мной на коленях, судорожно сжимал мои плечи. Я подняла глаза к небу, по лицу, смешиваясь с дождевыми каплями, хлынули горячие слёзы, а из моего горла вырвался протяжный, леденящий душу крик. Глаза закрыла тьма, моё тело обмякло. Спустя несколько мгновений я почувствовала, как брат подхватил меня на руки и, крича что-то нашим солдатам, вместе с остальными побежал вслед за отрядом.