На выезде из города под козырьком автобусной остановки фары выхватили из тени одинокую мужскую фигуру. Шурик никогда не подбирал голосовавших попутчиков. Но этот даже и не голосовал - он стоял в нескольких шагах от проезжей части и смотрел не щурясь прямо в лобовое стекло. Шурик проскочил было мимо человека, и вдруг промелькнувшее лицо показалось ему очень знакомым. Ещё не успев осознать что делает, Шурик надавил педаль тормоза.
Спустя несколько секунд человек подбежал к водительской дверце, губы его шевелились - вероятно, он спрашивал по пути ли им. "Не дать ли по газам?" - мелькнула мысль у Шурика. Преодолев замешательство, он всё же нажал кнопку на двери - стекло поехало вниз. Резко повернув голову вправо и встретившись взглядом с замершим напротив человеком, Шурик выдохнул: - "Саша?"
Пространство вокруг машины заливали светом яркие фонари автобусной остановки. Человек опешил, пристально всмотрелся в лицо водителя и ошеломлённо протянул: - "Шурик!?"
Спустя минуту они ехали в предрассветном тумане по пустынному шоссе и с напряжением, преодолевая невидимый, но весьма ощутимый барьер, разговаривали. Октябрьское промозглое утро как будто проникло в тёплую кабину и сковало людей холодом, казалось, они с трудом шевелили губами.
- Ты откуда нарисовался? - первым задал вопрос Шурик, - вроде бы в Питере живёшь? В гости приехал?
- Да нет... Слишком много народу в центре. Трудно прижиться...
- Что, неужто решил вернуться в деревню? - хмыкнул Шурик.
- Ну почему в деревню! В райцентре обживаюсь. Третий месяц уже.
- Врачевать земляков решил? - с ехидцей произнёс Шурик.
- Отнюдь... Здесь у вас бабки поднять только лесом можно.
- Ле-есом! А не слишком много желающих? Сумеешь встроиться-то?
- Да я как бы уже... - неопределённо произнёс Саша.
Повисло тяжёлое молчание. Шурик косился на попутчика и мысленно чертыхался: угораздило же его нажать на тормоз. Не нужна эта встреча никому - ни ему, Шурику, ни однокласснику его бывшему, Саше... Тринадцать лет не виделись и ещё столько бы не встречаться... Лесом он решил заняться. Без связей и стартового капитала лесом много не позанимаешься... Хотя, он - прохиндей, мог и с деньгами заявиться. Развернётся теперь - держись тайга!.. Не захотел по специальности, в больничку... Конечно, дерева не сажал, не ростил, а продать можно очень даже выгодно...
Он заставил себя переключиться, проявить хоть каплю доброжелательности - ведь были же они раньше приятелями... Были...
- Саш, а что родители?
- Померли, - отрывисто бросил тот.
- Давно? - с ноткой сочувствия спросил Шурик.
- Да-а...- Саша помолчал пару секунд, - мать уже семь лет как. Батя через полтора года после неё... Старые они были у меня. Я у них - поздний... Да как и у тебя,впрочем... - Интонации в его словах не было. То ли перегорела боль давно, то ли устал в ночной дороге. Он зевнул, прикрываясь ладонью, затянутой в кожаную перчатку.
"Неплохо выглядит, - размышлял Шурик, - камуфляж очень качественный, шапку зачем-то зимнюю напялил, меховую. Ради понтов что-ли - вроде невовсе пока холода встали. И мех то - диковинный, не здешнего зверя. Бобёр что-ли? Может и впрямь с деньгами заявился целину подымать? Однако, в этом деле кредитоспособности недостаточно. Знакомства нужны, чтобы лесосеку заполучить. На что он рассчитывает?"
Шурик всё поглядывал на сдержанного попутчика и заметил наконец, что и тот так же исподтишка поглядывает на него, Шурика. И почудилось ему во взгляде этом некое пренебрежение что-ли, а может и брезгливость даже. Шурика словно ледяной водой обдало. "Что это он?! Небось ухмыляется, сволочь, - как он меня тогда... - он встряхнул головой - Да не-ет. Не может быть. Это в тебе самом обида живёт до сих пор. А он - может просто сравнивает - кто, мол, из нас ныне круче? Я вот - и образование получил и лесным бизнесом решил заняться... А ты как был засранцем кедрухинским, так и остался... Впрочем, это он у меня в машине едет, а не наоборот! И какой из него лесопромышленник, если он на трассе голосует?" - Шурик едва сдержался чтобы не задать ехидный вопросик по этому поводу. Всё таки задал, но сформулировал помягче и казённо-иронично:
- Надеешься занять нишу в лесосырьевом секторе экономики?
Саша усмехнулся понимающе:
- Надеюсь. Слышал такое имя: Катюня Малюшицкая?
- Фамилия вообще-то знакомая. Кто-то из администрации?
- Да. Отец её. Он ныне - федеральный инспектор лесоохраны...
- А-а... Ну а ты при чём?
- Жена она мне, Катюня... Вот такие дела... Братан...
Шурик кисло поморщился на последнее слово, невзначай как будто сорвавшееся с губ собеседника. "Ну уж нет, - пронеслась мысль - не брат ты мне и вообще не родственник, Бог миловал..."
- Мдя-я... - протянул он вслух - ну в етом разе понятно на что ты рассчитываешь...
Помолчали.
- Какой ты был, Санёк, в школе, такой и остался - продолжил Шурик.
- И какой же? - хмыкнул Саша.
- Делец! Жучара! - Шурик в упор взглянул попутчику в глаза, различил как из них испарилось напряжение ожидания обидного ответа. Саша воспринял эпитет, брошенный Шуриком отнюдь не как оскорбление а наоборот - как выражение восхищения. Это зацепило Шурика даже больше, чем если бы Саша полез на рожон. И тут у него вырвался вопрос. Он всегда жил внутри него - неосознанно, но и неустранимо. И вот теперь, помимо его, Шурика воли, произнёсся, наконец. Вылез, так сказать, при первой представившейся возможности. Впрочем, у Шурика хватило самообладания чтобы сформулировать его косвенно.
- А как же с Тосей - с Муратовой и с дитём своим - повидался уже? Они ведь так и живут в Кедрухе! - Выпалил и уставился на оппонента во все глаза, позабыв даже про дорогу. А тот и не смутился. Удивился деланно:
-Какое-такое своё дитя!? Ты с какого будунища чушь-то порешь?.. Да ты смотри на дорогу-то!!! В кувет чуть не слетели! Какое моё дитя, говорю! Не мой это пацан! Ишь, ты ! Понаплёл!!! Твой он! Твой!!! Успокойся...
- Да я же сам с ней, с Тосей разговаривал. Когда она в деревню вернулась! Не мой! Она сама сказала!
- Ну и я разговаривал! - отрезал Саша - Мне она так же заявила! Да ты сам посуди! Родился он когда? Двадцать пятого! Марта! Считать поди не разучился?!
- Да ты! Ты!!! Сам посчитай! - возмущённо заорал Шурик - Выпускной-то когда был? Двадцать пятого июня!!! А чем вы там занимались, когда я вас застукал?!
- А до выпускного вы - чем с ней занимались?! - заорал в ответ Саша.
Они запалённо дышали друг другу в лицо. Автомобиль стоял прижавшись к обочине на пустынном шоссе. На клёне, освещённом первыми лучами солнца, раскачивалась сорока. Она нахально выглядывала из-за пунцовых пятипалых листьев, старалась разглядеть - что там твориться в кабине за тёмными стёклами и скоро ли из окна будут выброшены какие нибудь лакомые корочки и кусочки. А то что люди в автомобиле не завтракали, а едва-едва не убивали друг друга, внимательной птице было невдомёк - у иномарок звукоизоляция идеальная.
- Э-э-э, слушай... - первым сумел снизить накал разговора Саша, - Да ты не к ним ли в гости едешь? А может и не в гости? Уж не живёте ли вы по-правильному, по-семейному? Там, в Кедрушке?
- Да пошёл ты... - только и сумел сказать в ответ Шурик.
*
* *
Он высадил Сашу в райцентре, как тот и просил, поехал дальше, по направлению к мосту через речку со смешным названием "Долбениха". Дальше грунтовая дорога шла в его родную Кедрушку. Шурик снова прижал машину к обочине и уронил голову на руки. Нужно было переварить впечатления от неожиданной встречи. "Не его пацан... - размышлял Шурик, - ну как такое может быть?! Его конечно! Врёт, скотина! Хотя... Хотя ведь Тося и не говорила что сын - Сашкин. Сказала только что он не от него - не от Шурика! Ну в самом деле! Не было же у неё кого-то третьего! Да в деревне тогда просто не было подходящих претендентов на роль её ухажёров!"
Эх, Тося, Тося! - что-то ощутимо сдавило у Шурика под рёбрами, в носу неприятно защипало. Он ясно, как наяву, увидел её круглое милое личико, большие карие глаза, на которые медленно, со значением, опускались длинные чёрные ресницы... Родной ласковый голос шепнул в чуткое Шуриково ухо те самые, заветные слова: " ...не бойся..." А над ними двоими - чёрный космос и шелест черёмухи, сливающийся с Тосиным шёпотом...
Большая была черёмуха у её дома, цвела так, что казалось - кипит дерево пеной белой. Как восхитительно было сидеть на лавочке под этой черёмухой и целоваться, целоваться с Тосей и дуреть до полуобморока от запахов весны и от её губ, плечей, голых коленок и упругих мячиков под мягкой кофточкой... От её волос, в которые можно было зарыться, впрыгнуть целиком, как в стог нежного сена, от её рук, нежно встречавшимися с Шуриковыми руками, от простоты и непостижимости этого человеческого счастья, которое, казалось, и есть единственный смысл жизни... В то время, мнилось Шурику что обретённое счастье никогда не кончится, но сейчас, в машине, с головой на руле, он содрогнулся от осознания скоротечности своей первой любви и от понимания собственной наивности, благодаря которой он едва не захлебнулся в тех своих полудетских страстях.
Был он в тот май выпускником средней Кедрушкинской школы. Тося - девятиклассницей в той же школе. Любил он её так, что и не видел ничего вокруг. Как экзамены сдал - непонятно. Скорее всего, учителя, трезво оценив обстановку и, понимая, что юноша неадекватен, просто на многое закрыли глаза. Аттестат он получил. Даже без троек - зачлись, видимо, былые заслуги. Учился он вообще-то неплохо все десять лет. А через полчаса после радостных мгновений выпускного вечера, Шурика постигло самое жестокое и необъяснимое разочарование и потрясение в его юной жизни. Подъёмная сила его любви, позволявшая ещё пять минут назад парить в облаках счастья, внезапно и коварно закончилась. Шурик грохнулся оземь - страшно больно и смертельно обидно. А случилось вот что - куда должен бежать новоиспечённый выпускник и обладатель аттестата зрелости? Ну конечно к самому любимому и близкому человеку. В тот момент таким человеком для Шурика была, разумеется, Тося Муратова. Почему-то она не присутствовала на церемонии вручения аттестатов и Шурик, торопливо отвечая на поздравления своих близких, но не таких любимых как она, друзей и родственников, ринулся в июньскую ночь. Искать её. И нашёл.
Она была в той самой беседке, за школьным двором, где ещё накануне ночью целовалась с ним - с Шуриком. Поначалу он её не увидел. Казалось в беседке никого нет, и Шурик решил зайти внутрь и подождать - не могла же Тося - его Тося - не прийти и не поздравить его - Шурика - своего возлюбленного с таким важным событием в его жизни. А куда она придёт? Ну конечно в их укромный уголок с непременной цветущей черёмухой, где им было так хорошо вдвоём, где было сказано так много и где Шурик стал мужчиной. Шурик подошёл к беседке вплотную - травянистая тропка делала его шаги бесшумными. А из беседки доносились звуки. В первый момент, услышав их, Шурик круто развернулся чтобы уйти - их с Тосей заветное место было кем-то беспардонно занято. Но уже в следующую секунду кто-то невидимый, но страшно ощутимый, схватил Шурика за горло мёртвой хваткой и неудержимо повлёк его к беседке. То, что он увидел в густых сумерках, оказалось гораздо страшнее чем он мог себе представить. Тосино лицо выглядывало из-за чьего-то затылка, прекрасные глаза её были прикрыты длинными ресницами, а из нежных губ, прикушенных беленькими зубками, вырывались страстные стоны. Прямо перед глазами Шурика оказались её голые розовые пятки. Ногами девушка умело обнимала талию своего партнёра. Потом она открыла глаза и, увидев Шурика, издала какой-то сдавленный писк. Человек, нависавший над ней резко обернулся и Шурик узнал в нём своего друга и одноклассника - Сашку. "Так вот почему тебя не было на выпускном" - до странности спокойно подумал Шурик, и эта мысль была последнее, что он запомнил.
Его накрыло какой-то вспышкой. Только вспышка эта была чёрной. Потом Шурик мог вспомнить лишь отдельные фрагменты чужих тел, сумбурно мельтешившие в черноте - руки, коленки, волосы и щёки, ботинки и голые груди, заколки и оторванные рукава, истеричные крики и торопливый ласкающий и успокаивающий шёпот - нет, не Тосин - какой-то другой девушки, скорее всего - Любашкин. Была у них в классе такая девушка - Люба Пекарева - маленькая, кругленькая, ставшая в последние годы очень миловидной. Шурик много раз замечал, что она кидает в его сторону неравнодушные взгляды, но до них ли было ему в ту весну, когда всё перед ним закрывали колдовские Тосины глаза...
А потом и вовсе - провал в памяти до пяти часов вечера, когда он очнулся и тут же пожалел об этом на жёстком диванчике, почему-то лёжа вниз лицом. Перед глазами постепенно оконтурилось странное жёлтое пятно круглой формы. Он с трудом сообразил что это эмалированный тазик... Болел он страшно. Ему рассказывали потом, что он раздобыл у Кирьянихи - местной самогонщицы - бутыль злющего пойла и один выпил всю её из горла. И это при том, что до того он лишь пробовал красное вино и пиво - в дозах, считавшимися среди его сверстников смешными и недостойными настоящего мужчины... Он вполне мог умереть от этой самогонки, но кое-кто считал, что именно она и спасла его от смерти. Страшный финал первой Шуркиной любви закончился банальным жестоким похмельем. И встав на ноги через двое суток, он решил, что поправился сразу и от алкогольного отравления и от любовного наваждения. Воспоминания о Тосе не причиняли теперь, казалось, душевных страданий. Он даже и бешенства не испытывал, вспоминая свой выпускной вечер. Он даже ухмылялся внутренне, когда вспоминал розовые пятки, ритмично подёргивающиеся перед его, Шурика носом. Он полагал что не испытывает ни малейшего стыда перед свидетелями его позора - наверняка ведь полдеревни сбежалось к беседке в тот вечер на шум. Ему только становилось грустно, когда в памяти звучал Любашкин шёпот. Он ведь так и не разобрал тогда ни единого её слова. Это его мучило. А увидеть её, хоть разок ещё, не довелось. Сразу после выпускного она уехала куда-то поступать. Только и остались в памяти её невнятные ласковые слова и нежные, по девичьи робкие прикосновения. В конце концов, лица Тоси и Любаши как-то непонятно соединились у Шурика в голове в один девичий образ, всплывающий в его мыслях каждый раз, когда он вспоминал весну своей первой любви.
Он и сам уехал через месяц в город. Нужно было пробовать поступить в институт. Куда он хотел - в морской - шансов практически не было. Слишком большой конкурс. А подготовиться к вступительным экзаменам времени уже не оставалось. Так Шурик оказался студентом самого непопулярного среди молодёжи сельхозинститута. А через год, осознав, что в профессии агронома ему - ну абсолютно ничего не интересно, он бросил учёбу и загремел в армию. Перед этим, прибыв в очередной раз в гости к родителям, он узнал что Тося тоже вернулась, только не в гости, а вроде как насовсем. Да ещё и не одна, а с приплодом. Мать, когда рассказала эту новость, хмуро взглянула на него и сказала: - "Не твоё ли потомство? Сходил бы, попроведовал..." Шурик понял, что судьба преподносит ему очередное испытание.
Он пошёл к Муратовым домой. Опять стоял месяц май. Опять буйно цвела у её ограды черёмуха. Та самая... Гул стоял от выставленных на участке ульев. Тосин дед Петруха - сухой, но жилистый старик - крепкий и подвижный ещё - с дымокуром в руках слонялся там же, хлопотал со своим звонким хозяйством. А с окружающих деревню сопок веял тёплый ветер, донося из кедровника едва уловимый смоляной аромат. Никем не замеченный Шурик зашёл в калитку. Он боялся. Как встретиться с ней взглядом после всего случившегося? Что сказать? Он почему-то совершенно не мог вспомнить её лицо. Он не понимал что вообще должен делать в этот момент. Он просто взялся за тяжёлую деревянную ручку и распахнул дверь в хату.
Она стояла прямо напротив входа, и сразу их взгляды встретились. Тося обомлела. Пожалуй, её испуг был ещё пуще его робости. Шурик понял это, увидев её распахнутые глаза и подпрыгнувшую под домашним халатиком грудь. Тося трясущимися руками судорожно стягивала отвороты, стараясь сдержать своё бурное дыхание, а он внезапно успокоился.
- Привет, - сказал он, - зашёл вот поздороваться.
- Привет... - пролепетала Тося.
- Как ты?.. Вы...
- Хорошо...
За спиной Шурика, в сенках затопали, забренчали чем-то, кто-то вошёл, громко хлопнув дверью, за матерчатой шторкой в комнате раздался плач ребёнка. Шурика продрало морозом по всему телу от ощущения нереальности происходящего. Казалось это не он стоит сейчас здесь, на пороге, смотрит вслед убежавшей за штору милой, тоненькой девушке с большой грудью и вдыхает, вдыхает восхитительный её запах - такой желанный и родной. Не в силах противостоять наваждению, захлестнувшему его с головой и едва не свалившись с ног, Шурик развернулся и, не глянув даже на вошедшего человека, выбежал на улицу. Калитка громко щёлкнула за его спиной и почти сразу он услышал звонкий окрик: - "Шурка!" Он резко обернулся и увидел её на крыльце. Она стояла с ребёнком на руках, глядела на него исподлобья и чуть-чуть улыбалась. Неожиданно Шурика накрыло ощущением дежавю. Странно, но он явно уже видел когда-то такую сцену. Или это икона всплыла в памяти - та где Божья Матерь с младенцем... Шурик таращился на Тосю, а она, почувствовав что творится у него в душе, ласково улыбнулась и шагнула по ступенькам крыльца. Дитя на её руках некрасиво сморщило личико и заплакало как-то кряхтяще и требовательно. Ручки его мельтешили в воздухе. Тося молча смотрела на Шурика, он на неё. Она была точь в точь такая, как год назад. Шурик почувствовал как поплыл, начал погружаться в Тосины тёмные бездны и резко перевёл взгляд на младенца. На мгновение ему показалось, что дитя взглянуло на него осознанно, не детским серьёзным взглядом.
Шурик вновь поднял глаза на Тосю. Совершенно непонятно было что говорить или делать... И тогда Шурик поступил, как ему казалось в тот момент по взрослому, по мужски.
- Ты это... - протянул он - ты... Почему ты приехала... Ну - с ним... С ним приехала?
- Как это? - не поняла Тося, она всё ещё смотрела на Шурика своим инопланетным взглядом.
- Ну... Оставила зачем?.. Нельзя что ли было... Ну...
- Что оставила?
- Ну его... Вот его... - Шурик посмотрел на розовое личико ребёнка. Тося, всё ещё не понимая смысла его слов, медленно опустила глаза следуя его взгляду. И вдруг Шурик увидел как её божественно красивое лицо искривилось и подурнело. Её как будто сильно ударили. Тосе было очень очень больно, Шурик увидел это предельно ясно, и тут-же понял что это он её ударил своими словами. Ещё секунду назад, прекрасные черты теперь, попросту, были страшными. Но Тося быстро справилась с собой и прямо посмотрела на Шурика сузившимися в щёлки глазами. Лицо её снова было красивым, но теперь твёрдой какой-то и чужой красотой.
- Тебе-то что, - процедила Тося. Он молчал растерянно, поражённый игрой чувств, отразившейся на Тосином лице. От его мужественности не осталось и следа.
- Но ведь учиться надо - промямлил он.
- Кому?
- Тебе... Мне...
- Учись...
- Но ведь... Он... - кивок в сторону ребёнка.
- Тебе-то что - опять прежние вызывающие слова.
- Так он же наш! Мой...
- Не твоя забота!.. И не твой он вовсе!
- Как же! Он же в марте родился..
- Ишь ты, - зло усмехнулась Тося, - подсчитал! А вот ошибся ты. Раньше срока он родился.
Шурик растерянно переминался, переводя взгляд с лица плачущего ребёнка на сердитое лицо матери. За её спиной на крыльце топталась Тосина бабушка. Очевидно, это она помешала его визиту и теперь издали переживала за внучку. Штора в сенках колыхнулась и Шурик каким-то сверхобострённым зрением разглядел за ней физиономию деда Петрухи. Тот хитро, с прищуром выглядывал в щёлку и язвительно так, с ухмылочкой, что-то бормотал. "...страсти кедрасти..." - донеслось до Шурика. Или померещилось... Он растерянно взглянул на зло-отчуждённое, замкнутое лицо Тоси и, круто развернувшись, зашагал прочь. Сзади в шею что-то ткнулось, зашебуршилось в волосах, и он сморщился от пронзительной боли.- "И пчёлы-то у вас, у Муратовых, злющие!" - подумал Шурик. Он не оборачиваясь шагал по знакомой до последней извилинки тропке. Пчела барахталась в волосах, жальце её - он чувствовал - всё сжималось, выдавливая в его шею последние микроны яда. Он терпел боль, чтобы уйти не останавливаясь.
*
* *
Над зазубринами сопок поднялось солнце и сразу потеплело. Октябрьские ночные заморозки - это лишь несмелые предвестники зимних холодов. Пугают, грозятся, до хруста сушат жёлтую осеннюю листву, но только глянет на них строгое и величавое солнечное око - тут же вспархивают с заиндевелой пожухлой травы как напуганные снегири, исчезают до новых сумерек, прячутся где-то по-заовражкам, терпеливо дожидаясь вечернего часа. А по широким земным просторам бредёт постаревшее лето, похожее на уставшую бабушку, без спешки топит звонкие льдинки на лужицах, ласкает скромно и робко последним теплом, как будто поглаживая по голове сморщенной ладонью, прощается с каждым живым существом перед долгой, сердитой зимой.
Шурик подъезжал к Кедрушке. Родная деревня робко выглянула на него из-за поворота, словно потупившись и по-детски стесняясь своей неприглядности. У Шурика защемило сердце. когда он увидел заросшие бурьяном, почерневшие и покосившиеся пустые дома. Когда-то здесь жили его соседи, друзья, одноклассники... Многое изменилось за те тринадцать лет, которые прошли после его выпускного. Нет больше леспромхоза, в котором трудились родители Шурика, нет и самих родителей - лежат на скромном поселковом погосте. Отец умер раньше матери и Шурик лишь приезжал навещать его во время недолгой болезни. После армии он не вернулся в Кедрушку, обосновавшись в городе в полусотне километров от родной деревни. Там был завод, была работа. Шурик был видным парнем и как-то так получилось, что в холостяцком общежитии он прокантовался лишь пару лет. Жену он нашёл в своём же цеху - молодая технологша была видной и симпатичной, на ухаживания гарного хлопца откликнулась без лишних заморочек, а то, обстоятельство что была она старше Шурика на пять лет, его как-то не смутило. Да и незаметна была эта разница. Зато была у молодой жены своя квартира, куда сразу после свадьбы и перебрался Шурик со своим скарбом, уместившимся в кожаный чемоданчик. Зато приехал к жене Шурик не на автобусе - успел за два года холостой жизни скопить на приличную иномарку. Машину, за неимением гаража пришлось ставить прямо под окнами квартиры. Так в те времена поступали почти все автовладельцы.
Детей у них не было. Шурик как-то и не страдал от этого и не стремился узнать в чём или в ком причина - нет спиногрызов, ну и ладно. Успеется ещё. Вот за что был благодарен Шурик своей супруге - это за то, что не стала она возражать переезду к ним Шуриковой мамы. Когда не стало отца, Шурик счёл за лучшее забрать родительницу в городскую квартиру - он-то ясно понимал насколько трудна жизнь одинокой пожилой женщины в деревенском доме.
Однако, продавать родную хату он не стал. Чтобы совсем её не забрасывать, приходилось каждое лето сажать на огороде картошку. В копеечку вставало такое огородничество. Приезжать за полста километров из города чтобы вскопать, посадить, прополоть и окучить картошку... А потом выкопать скудный урожай и прослезиться... "В гробу я видал такое развлечение, - зло бормотал Шурик себе под нос, - на бензин больше уходит чем вся эта картоха стоит! А времени сколько трачу!" И продолжал ездить из года в год. А потому что мать было жалко. Каждый раз, возвращаясь к родной избе, ставшей теперь дачей, она как будто молодела, радовалась жизни и набиралась сил, чтобы пережить очередную зиму в тесной клетке городской квартиры. Однако, пришла в конце концов зима, которую мама не пережила.
Вступив в права, Шурик тут-же выставил родительский дом на продажу. Без особой надежды, впрочем - слишком много соседских домов уже стояли заброшенными. Кедрушка помаленьку пустела. В школу стали автобусом возить детей из соседних деревень, где и вовсе оставалось по нескольку жилых домов. Не было работы, люди разъезжались в поисках лучшей доли - кто в краевой город, а кто и вовсе на запад - поближе к центру. Продать дом кому то из односельчан надежды было мало. Оставалось рассчитывать, что кто-то из городских жителей возьмёт крепкую ещё избу с большим земельным участком под дачу. И тут Шурику повезло. Нашёлся чудак, уставший от цивилизации и решивший стать дауншифтером. Шурик всячески поддерживал в нём эту бредовую идею и едва не сплясал от радости, когда успел получить деньги от покупателя, прежде чем тот не растерял свои иллюзии. Шурик был уверен, что так и случится рано или поздно. Но как будет выбираться новоиспечённый робинзон из ямы, в которую залез по собственному желанию, ему, Шурику, честно говоря было наплевать.
С той поры миновало уже три года. Шурик ни разу не появлялся здесь и теперь, проезжая по центральной улице и считая заброшенные дома, опустевшие уже после его огородных наездов, он вдруг понял, как всё таки скучал по своей маленькой, убогой родине. Когда свернул на свою улицу, он невольно затаил дыхание и с облегчением выдохнул, увидев дымок, поднимавшийся из трубы бывшей своей хаты. Кто-то топил печку... Кто-то продолжал жизнь в его - пусть бывшем, но остававшемся родимым доме. А дальше, на пригорке, за огородами и вовсе белел свежими брёвнами новый сруб. Кто-то строится - с радостью подумал Шурик. Вон и сараи уже новые огорожены, и бараны пасутся на поляне, где он, Шурик, в детстве играл с приятелями в чижика. Он не испытал ни капли досады от того что на их любимом игрище паслась скотинка - пусть так, лишь бы не мёртвое запустение...
Почему-то деревня никогда не снилась ему в последние годы городской жизни. Иногда, правда, снились знакомые люди - друзья, одноклассники... И, конечно, - в розовых нежных снах - Тося. Заходилось сердце от несказанной радости, когда он приникал к её мягким губам, трясущимися руками расстёгивал её блузку, под которой не было лифчика... Он просыпался, блаженно лупал глазами в темноте и, вываливаясь в реальность, заполненную шумом дыхания и запахами его немаленькой супруги, зло отворачивался от её тёплого бока, дёргал одеяло на себя и раздражённо прислушивался к недовольному урчанию в её животе. А однажды - один всего раз - приснилась Любаша. Она догнала его на какой-то странной тропинке или дороге, окликнула и показала рукой куда-то в сторону. Шурик во сне повернул голову, чтобы увидеть то, что показывала ему Любаша и тут же проснулся от толчков. Его будила жена. Он жалобно стонал во сне, и она решила что Шурика мучает кошмар. Странно, ничего в его сне жуткого вроде бы не было. Осталась у Шурика досада - не успел он разглядеть на что же ему указывала девушка.
Приходило утро, сны расплывались, теряли детали и постепенно вовсе растворялись в суете жизни. Шурик работал в заводе, поступал на заочное обучение и писал контрольные, делал ремонт квартиры, покупал компьютер и подключал интернет, летом ездил на машине с женой к морю...Благополучная, размеренная жизнь незаметно и неумолимо придавливала Шурика к земле, добавляя к чертам его лица первые морщинки, приглушая блеск глаз и милостиво избавляя его от неосуществимых желаний. Жизнь становилась банально скучной. Родителей больше не было, родная деревня не влекла и он больше не приезжал туда. Ни с кем из одноклассников и уж тем более со своим бывшим приятелем - Сашкой - Шурик не поддерживал никакой связи. Казалось, всё - прошлое сгинуло, исчезло, растворилось в розовых снах. Хорошо это или плохо, но сейчас Шурик ощущал себя уроженцем города. Как будто появился он здесь - в пятиэтажке, среди бетона и кирпичей - уже таким - взрослым и даже солидным, деловым и удачливым, умным и несколько циничным мужиком.
Но однажды в сентябре, проезжая окраинной улицей, он прочёл незатейливую рекламную надпись. Всего три слова, грубо и нахально выведенные во всю высоту жестяного забора: "ОРЕХ ШИШКА ДОРОГО". И стрелка, указывающая в подворотню. И что-то оборвалось в душе у Шурика. И завёл он свой паркетник на следующее утро, за час до рассвета. И помчался, в каком-то недоумении о том, что творит, в тот самый кедрач, давший имя его родной деревушке. Ведь были дни, когда бегал он сюда пацаном за паданкой. Весело цокали на него белки, ловко шныряющие по длинным веткам, далеко разносились среди мощных деревьев голоса его друзей и среди них - такой звонкий и узнаваемый Тосин голос... Как он мог жить без этого?
И вот надо же! Именно в это утро он, впервые после своего выпускного, встретил на автобусной остановке не кого нибудь - а его, Сашку! Друга бывшего, злодея и коварного предателя, ставшего причиной его юношеской драмы.
*
* *
От такого невероятного стечения обстоятельств Шурик не мог прийти в себя и спустя два часа после встречи. Уже шагая по мягкой хвойной подстилке кедрача, поглядывая по сторонам и подбирая время от времени крупную кедровую шишку, он всё прокручивал в голове удивительные утренние события и помаленьку понимал, что день сегодня - непростой. Знаковый что ли. Такие дни бывают в жизни человека раз - два, не чаще... Шурик буквально взахлёб пил утренний ароматно-кедровый холод, слушал тонкий посвист ветерка в длинных хвоинах. Косые лучи солнца пронизывали колоннаду деревьев и мягко касались его обнажившейся души... Хотелось упасть лицом вниз, обнять родную землю насколько хватит рук и заплакать не сдерживаясь. Шурик так и сделал бы, но мешало какое-то необъяснимое смущение - как будто ощущалось чьё-то присутствие. Сами собой составились и произнеслись, как будто пролились нечаянно, строчки стихов:
И полон лес был духами родными,
И кедры покровительствовали мне,
Как будто сыном стал я им отныне
В невероятной неба глубине...
Поэтическое вдохновение - первое, кстати, в Шуриковой жизни, было прервано неожиданно и очень вульгарно. Чем-то крепко смазало ему по голове. Он даже отключился на секунду - другую, упал даже на колени - оглушённый. Открыв глаза, он увидел лежащую под ногами кедровую шишку - довольно крупную. Шурик приложил руку к темени и почувствовал как там надувается... тоже шишка - она сильно болела, а перед глазами плыли оранжевые круги. Шурик, морщась от боли, запрокинул голову, посмотрел вверх - это с какого же дерева ему такой сюрприз прилетел? И вдруг наверху, среди густосплетения веток и ярко-зелёной хвои, он различил тёмную фигурку. - "Вот оно что! Кто-то есть на кедрине. Шишки сбрасывал... Как же я не услышал его? А-а да, кажется в каком-то трансе пребывать изволили... Господин романтик! Даже как будто стихи сочинялись... И ведь хорошо прилетело, - Шурик морщась потирал голову, - ни одной строчки не запомнил! Всё начисто вышибло!.. Ну что ж, это место занято, надо удаляться..." - Он покряхтывая встал на ноги и двинулся в обратном направлении. Однако, отойдя на несколько шагов, остановился.
Что-то было не так с этим верхолазом - шишкарём. Что-то неправильно. Шурик вырос в Кедрушке и в детстве много раз шишковал - и с земли собирал паданку, как сегодня, и по деревьям на когтях лазил. Кедролазные когти совсем не такие, как у электриков. Они могут быть разной конструкции даже и вовсе маленькие и незаметные на ноге. Главное, чтобы около пятки, с внутренней стороны стопы вниз торчал острый крепкий стальной шип сантиметров четырёх - пяти длиной. Его нужно сильно втыкать в ствол дерева, выворачивая при этом ногу в колене и стопе, чтобы коготь лез в дерево под тупым углом и на него можно было опираться. Процесс в общем-то незатейливый и нехитрый. Однако, и очень опасный. Шурик помнил как хоронили на соседней улице нестарого ещё дядьку, который упал с кедры. Он оборвался, уже спускаясь на землю, и, пролетев вдоль ствола несколько метров, застрял в сучьях, сломав при этом ногу. Шишковал он в одного и помочь ему было некому. Умер он от того, что провисел несколько часов вниз головой.
Шурик вернулся к только что оставленному кедру. Да, конечно, на такой лазить было нельзя. Мало того, что очень большое было дерево, так ведь и стояло оно с небольшим наклоном. И ствол голый почти до середины. "Как он вообще сумел вскарабкаться на такую страшную лесину!?" - недоумевал Шурик. Он вглядывался вдоль ствола вверх. Сборщик шишек спускался, но его, Шурика, конечно, не видел. "Подросток, что-ли - размышлял Шурик, - вполне может быть. Небольшой на вид. Они - лёгкие, шустрые как белки, но и опасности не понимают. Как он вообще, засранец, один на такое дело пошёл! Вот сейчас спустится, своими руками задницу надеру!"
Между тем, верхолаз, по прежнему не замечая стоящего внизу человека, спустился к нижним толстым веткам, расположился на них поудобнее и стал переобуваться. "Вот он как приспособился! - наблюдал за ним Шурик - когти к валенкам примотал. Наверх по голому стволу на когтях лезет, на нижних ветках снимает и оставляет их до спуска. Ну что ж, с одной стороны, конечно, удобно - в валенке ноге мягче - железякой не ранишься, но с другой стороны - поперечной подвижности ступни нет. А это уже плохо. Ладно, посмотрим, как он спускаться будет."
Не спеша, осторожно мальчишка - теперь было хорошо видно что это ребёнок - стал спускаться, прижимаясь всем телом к верхней части слегка наклоненного толстого ствола. Смотреть вниз он теперь вовсе не мог, даже если бы и захотел. Он даже не мог увидеть сколько ему оставалось до земли. Затаив дыхание, Шурик следил за каждым его движением. Хорошо было заметно, что человек на дереве сильно устал. Он подолгу отдыхал, прижимаясь к стволу, прежде чем выдернуть из плоти дерева коготь и, перебросив ногу вниз на десяток сантиметров, вновь создать себе точку опоры. Затем другую ногу. Аккуратный перенос рук. Передышка. По новой.А вот задерживаться как раз было нельзя. Ствол слишком толст для обхвата и с каждым метром становится толще. Рукам отдыха нет - они работают постоянно на уровне плеч, кровь не может полноценно наполнять сосуды, скоро пальцы онемеют, потеряют цепкость...
Тем не менее, пока всё шло нормально. Мальчишка уже опустился по голому стволу от нижних веток метра на два. И тут Шурик заметил новую опасность, угрожавшую верхолазу. С каждым шажком он начал смещаться по окружности ствола. Через несколько движений он окажется на его нижней стороне, как бы повиснет на внутренней поверхности исполинского конуса, и неумолимая гравитация начнет безжалостно отрывать человека от тела дерева. Вернуться же на верхний склон у него уже не хватит сил.
Соскользнёт неизбежно - понял Шурик - вопрос в том насколько далеко от земли. Он, не отрывая взгляда от медленно шевелящейся наверху фигурки, приблизился вплотную к стволу. В глаза летел древесный колкий мусор, но Шурик не обращал на это внимания. "Хоть бы когтём не запорол!" - мелькнула мысль, он вытянул руки вверх, чтобы принять удар и сделал это как раз вовремя.
Когда спускавшемуся оставалось до земли метров шесть, соскользнул - выскочил из древесины его правый коготь. Он судорожно подтянул ногу, чтобы воткнуться по новой, но не успел - выскочил из ствола опорный левый. Руки, обхватывающие ствол уже меньше чем на пол-окружности, не могли удержать нетяжёлое пацанячье тельце. И вот стремительное, с лёгким шорохом скольжение вдоль ствола. Пару метров руки ещё прижимают тело человека к телу дерева. С ладоней, через разодранные в один момент перчатки, стёсываются лоскутки кожи. Крохотный, но такой безжалостный обломок сухого сучка оставляет на лице глубокую царапину. И вот сила тяжести отрывает человека от наклоненного ствола, и краткий миг свободного полёта заканчивается столкновением с руками Шурика. Удар. Коготь скользит по руке, распарывая плотную ткань энцефалитки, металлическая подошва когтя по касательной бьёт в голову. Опять по тому самому месту, куда зарядила двадцать минут назад шишка. В глазах у Шурика - яркая вспышка, и дальше - темнота. Два человеческих тела разлетаются в разные стороны, и некоторое время на месте происшествия стоит мёртвая тишина.
Каркнул где-то неподалёку ворон. Возможно, он наблюдал за разыгравшейся сценой, сидя на вершине высокого дерева. Возможно, опытная птица не раз видела подобные происшествия и знала чем они зачастую заканчиваются. Возможно, разыгравшийся аппетит заставлял её махать чёрными крыльями и громко вскрикивать в предвкушении трапезы. Но вот один из участников драмы пошевелился, попытался встать и, застонав, вновь упал на четвереньки. Он начал озираться и охнул, увидев в трёх метрах поодаль лежащего навзничь мужчину, лицо которого было в крови. Ворон, с досадой хлопая крыльями, полетел прочь.
- Дядька, дядь!!! Ты живой?! Ты кто?! Ты откуда взялся?! - закричал мальчишка. Он, не пытаясь больше подняться на ноги, переполз к взрослому незнакомому человеку и стал трясти его за плечо. Веки мужчины дрогнули и он медленно открыл глаза, не понимающе глядя на ребёнка.
- Дядька, дядь, ты откуда здесь взялся? - говорил мальчишка явно обрадованным голосом, - ты живой, дядька? Ты не умирай только!
Глаза мужчины принимали осмысленное выражение. Он молча поднял руку и коснулся головы, сморщился, посмотрел на испачканную кровью ладонь и с трудом произнёс:
- Тебя кто погнал на эту лесину, придурок?! Смерти ищешь, что ли?!
- Не-е, не, дядька! Я хорошо лажу. Это случайно... Дядька, я на тебя что ли свалился?! Это что ли я тебя так?!
- Случайно... Случайно ты жив остался! - голос мужчины стал немного мягче. Он с укоризной взглянул на мальчика. - Побился?
- Есть маленько, - протянул тот, не слишком, однако, огорчённым голосом. Понимал, видимо, что могло быть и хуже.
-Зачем полез-то? Да ещё один! Ты что совсем ничего не соображаешь?!
- Деньги нужны сильно - сказал пацан потупившись.
-Де-еньги... Здоровье потом ни за какие деньги не купишь... Или жизнь, тем более... - Мужчина попытался повернуться, охнул и снова откинулся. Потом всё таки морщась и держась одной рукой за голову, сел. Мальчишка, напряжённо следивший за ним, улыбнулся.
- Встанете! - уверенно заключил он, - Если бы что-то серьёзное, то и шевелиться не могли бы. И разговаривать.
- Да... Крепко ты меня приложил...
- Я?! Всё таки это я вас так?! Как же вы оказались под деревом?! Откуда взялись-то?! - Мгновения, когда они оба находились рядом с всеобщей уравнительницей миновали, и мальчик незаметно для себя стал обращаться к взрослому человеку на вы.
Шурик между тем, не отвечая мальчишке, осматривал свою левую руку. Рукав энцефалитки был разодран, сквозь прореху на теле красовалась глубокая ссадина.
- Послушай, как тебя зовут?
- Васькой.
- Васька, глянь, пожалуйста, что у меня на голове. Откуда столько крови? О-о! Да ты сильно ногу повредил! Встать не можешь?
- Да нет, ничего, я встану. Уже не болит почти. - Васька медленно приподнялся сначала на колени, потом, стараясь не морщиться от боли встал на ноги. Подвижность сильно ограничивали валенки с примотанными когтями, однако именно они защитили ногу от перелома. - Вот. Шевелится. Просто ушиб сильный. Давайте я гляну что у вас с головой, - сказал Васька.
Шурик молча наклонил голову, подставляя затылок для осмотра. Мальчишка осторожно стянул пропитавшуюся кровью шапочку, с минуту рассматривал рану, потом, видимо пересилив себя что-то потрогал в слипшихся от крови волосах - Шурик терпеливо ждал, морщась от его прикосновений. Наконец Васька взглянул на Шурика и улыбнулся: - ничего, дядька, жить будете - там лоскут кожи с волосами завернулся немного, так я его на место приклеил. Мозгов снаружи не видать, - хихикнул он от собственного нахальства. - Но забинтовать не мешало бы...
- Ну что же, будем выбираться к машине -там аптечка есть, - прокряхтел Шурик, - метров семьсот придётся корячится. Смогёшь? Вот подлечимся немного, потом сдам тебя родителям - пусть сами тебе мозги вправляют, чтобы соблюдал в следующий раз технику без... Постой... - вдруг поперхнулся Шурик на полуслове а кто твои родители?.. Мамка кто?!... - Он почти с ужасом всматривался в лицо мальчишки, - Тося!!! Муратова?!
Васька с изумлением смотрел на взрослого. - Крепко, видать, дядька головой треснулся - вон как глаза выпучил. - Да не-е... - протянул он, - это моего одноклассника бывшего - Славки Муратова мамка. Нас с ним часто путали, даже братьями называли.
- А-а, - протянул Шурик с некоторым облегчением. Понятно... - То есть... Почему называли?... Почему бывшего...одноклассника?!
- Да уехали же они - в прошлом году ещё. Мамка Славкина замуж вышла, они и уехали в город. Жалко, конечно... Славка мой лучший друг был... У нас с ним даже день рождения в один день...
- Ка-ак в один?! - изумился Шурик пуще прежнего. - Как такое может быть?!!!
- Да вы чего, дяденька, так дёргаетесь? Очень просто... Ну в один день родились да и всё... Что тут такого...
- Да твоя -то мамка кто?!... Чей ты?... - он смотрел на пацана так, что тот на всякий случай отодвинулся подальше.
- Да нет у меня мамки. И папки тоже... У деда с бабулей я живу. А мамка погибла когда мне семь лет было - машиной в городе сбило...
- А-а-а... - протянул Шурик с непонятным выражением. - Понятно...
На минуту повисла тишина. Шебуршала коготками по стволу чёрная белка. Она сновала неподалёку от людей, то и дело бросая на них любопытные взгляды - чего мол забыли тут гости непрошеные?
- Ну а фамилия твоя как? - не выдержал Шурик. Он напряжённо всматривался в лицо мальчишки, словно ожидая услышать какой-то определённый ответ. И услышал...
- Ну Пекарев я... И что?!...
Шурик какое-то время сидел молча, закрыв глаза. Потом резко, как будто шагнул в пропасть взглянул на мальчика и улыбнулся поначалу с усилием, а потом всё более освобождаясь от скованности. Он рассмеялся в конце концов, совсем не так, как должен бы смеяться пришибленный за пять минут до этого взрослый серьёзный человек. Он смеялся всё громче и громче, глядя на ошеломлённого мальчишку. Сквозь смех он выдавил в несколько прёмов - Ну здрасьте-кедрасте... А-ха-ха-ха... Ну и познакомились.... У-ха-ха-ха...О-хо-хо...
Васька изумлённо смотрел на него молча, потом губы его стали расползаться, он сначала хихикнул осторожно, потом хохотнул посмелее... Через несколько секунд чёрная белка торопливо вскарабкалась по могучему кедровому стволу повыше и уже из густых вершинных лап выглядывала осторожно вниз на странных и явно ненормальных двуногих существ, оглашавших округу дикими звуками. Шурик и Васька смеялись, как будто уже не чувствовали боли... Смеялись неудержимым и абсолютно счастливым смехом. Так смеются лишь те, кто уже не надеялся, но всё таки избежал смертельной опасности. Так смеются спасённые. Они смотрели друг другу в глаза...