Тёщечка. Черный юмор

    
     Выезжаем как-то раз мы с другом Вовкой на рыбалку, на леща. Перед этим к ней готовимся со знанием дела, не спешим. Ведь времени у каждого «вагон с тележкой», как же, пенсионеры мы.
    
     Ничто нас не торопит: ни детки малые на лавках, которых семь, ни живность молочная, мясная, или в перьях, в хлеву, или в сарае, иль, дача-огород.
      
     Свободны мы с дружком от всех мирских забот, ну, что, прямо, как свободна муха в своем полете.
      
     Мастерски приваду-прикормку секретную готовим мы для леща, червячков копаем, загружаем ингредиенты для ночной ухи, продукты, лодку, снасти в машину и затемно выезжаем к месту ловли.
    
     Ехать до точки клева отменного леща волгоградского не меньше часа. Вот, и, не спеша, ведем мы с другом разговор. О том, о сём судачим  мы с Володей, все интересно нам. В разговорах, казалось, быстрей вращались колеса нашего железного коня.
    
     Зашел тут разговор у нас про матерей своих жен, про тёщ любезных, не знаю, почему.
    
     Володя свою Петровну-старушку, уже в годах, нахваливает. И то она для него,  для души его,  приятное сделает, и это. Вижу, тёщечка его мягко ему стелет, и спать ему не жестко.
    
     И про свою тёщу-покойницу, дай ей Бог, я ничего не мог сказать плохого. Мне также с мамой супруги моей изрядно повезло. Я ее, с ее заботами о своем зяте, как вторую маму стал воспринимать.
    
     Разговор о любви тёщечки к зятьям, об их роли в жизни отдельных мужичков, мы еще услышим сегодня на рыбалке.
    
     Подъезжаем мы в нужный район, паркуемся у пологого спуска к воде. Достаем весь рыболовный скарб, расчехляемся.
    
     Накачиваю я электромотором-насосом лодку пэвэха (ПВХ), спускаю ее на воду, устанавливаю лодочный мотор. Снасти в лодку загружаем, все, готовы мы к броску по водной глади к точке ловли на Волге-матушке реке.
    
     Нужно вам сказать, друзья, без лишней за себя гордости, что бюджет иного рыбачка не позволит ему, иной раз, мотор для лодочки купить. Цены ведь у нас «кусаются».
      
     Рядом с нами у воды, на борту лодчонки ПВХ, сидел, готовясь вступить в бой с лещом, приятный старичок лет семидесяти пяти.
      
     Пока мы собирались в поход по воде, познакомились с ним, разговорились. Просил он себя называть Тарасычем.
      
     Старичок наш был, как и Вовка мой, изрядный балагур.
    
     «Вот, как славно было бы, - думаю тут я, - его в экипаж к нам заполучить».
   
     А плыть нам нужно по воде к точке ловли километра три, а то, и четыре. Нам-то легко с нашим мотором: кнопочку нажал, и в мерном звуке четырехтактного друга разрезаешь речные просторы.
    
     И попробуй ту дистанцию на воде преодолеть на веслах. Упаришься, бороться с сопротивлением воды своими мышцами будешь не один час!
    
     Пожалел я старичка, цепляем его на буксир, потихоньку выходим (не плывем, а, именно, выходим) к точке ловли. Совместно устанавливаем расчал, к нему привязываемся. Тарасович стоит рядом с нами. Кормушки опускаем. Удочки с червячком в воду на них опущены.
    
     Минут через сорок пошел отменный клев леща, подуста, даже, судака с бершом, сома.
    
     Удочками мы машем, что ветряная мельница своими крыльями, пыхтим, дрожим в азарте рыбака. Идет приятный для сердца рыбака процесс.
    
     Часам к одиннадцати клев стихает, да мы уже и не спешим: садки для рыбы у каждого полнехоньки.
   
     А солнце припекает, идет к своему зениту. Знойный июль на дворе заставляет нас с себя одежду сбросить. Сидим мы все в одних трусах, прикрыв свои головы от солнышка фуражками, кепками.
   
     Решили мы «перекусить». Удочки из воды уже подняли. Рыбки каждому  достаточно уже.
    
     Смотрим мы на Тарасовича, на его загорелое, не по годам, исправное тело. Видим, нет на нем ни одного живого места от татуировок.
      
     По его израненной татуировками коже можно биографию его прочесть: родился где, где вырос, где и пригодился.
    
     Каких только нет чудес словесных и картин на его теле: «Не забуду мать родную», какие-то мишки на севере, драконы, жар-птица дивная на ветвях кипариса, пальмы, море, кресты, звезды, портрет Сталина на полгруди. Слова про какой - то пылесос, что будет проклят, просто сияли на его спине.
    
     Володя тут, возьми, да и скажи: «Ну, просто, дивный Эрмитаж у тебя, Тарасыч, на теле! А попа - то твоя, хоть чистая?» Сказал он это и зашелся смехом.
    
     Тарасыч, тут, молча встает, ему в ответ, скидывает свои трусишки, что ему по колени, и начинает перед нами ягодицами своими трясти.
    
     Видим мы с Вовкой мультик про кочегара, что кидает уголек в топку печи!
    
     Повеселил здесь нас Тарасович, и в тоже время, слегка смутил своей излишней откровенностью.
    
     Бог ему судья.
    
     Повернулся наш, разукрашенный людским бесстыдством, чрезмерной глупостью, герой правым боком, руку поднял.
    
     Видим мы рисунок, на котором чёрт рогатый своими вилами в воздух голую старушку приподнял. Надпись, здесь же, «Тёща», о многом говорит.
    
     Спрашивает Володя: «Тарасович, за что ты так тещу не полюбил?»
    
     Начинает свой рассказ наш старичок.
      
     - Эх, ребятки, через мою тёщечку, будь она неладна, прости меня, господи, четвертую ходку в места, что зовут «магаданом», я получил.
    
     Хоть и была у меня семья, жена, двое деток, но с малолетства довелось мне уже три раза побывать в местах лишения свободы.
    
     Не буду вас пугать подробностями лагерной жизни, но не советую я вам туда попасть.
      
     Итак, моя теща, Василиса Кузьминична была еще та гарпия. За ее своенравный, упрямый до безумия характер, способность к людской подлости, прозвал я ее про себя Василиском.
    
     А какое имя ей еще дать, когда за столом я с рюмкой водочки горькой, под ее взором расчудесных ее глазок, просто околевал, становился просто неживой колодой. Не смог я сделать и глотка под ее «дивным» взглядом.
    
     Не скрою, в те времена я водочку горькую, сладкую, уважал чрезмерно.
    
     Приходилось, иногда, из-за нее, родимой, с женой мне поскандалить, подебоширить, за что вторую ходку в те «недалекие места» и получил.
    
     Теперь-то я, конечно, стал понимать, что моя теща «билась» со мной за счастье своей дочери и внуков.
    
     Господь нас в том рассудит, надеюсь, и ее простит.
   
     Однажды, чтобы меня от водки отучить, взяла она на столе бутылочку водки на уксус, разбавленную кислоту, подменила, змея, прости меня, господи.
   
     Первую рюмашку я водочки выпил, закусил солидно огурчиком соленым, грибочком, вышел на балкон, чтобы покурить. Не курил я в помещении, деток своих жалел.
   
     Минут через пятнадцать к столу я возвращаюсь, наливаю по второй рюмашке. По всем правилам приличий, хочу налить рюмашку тёщечке моей. Она отказывается пить, ссылаясь на внезапную головную боль. Супруге своей винца плескаю в фужер и, как водится, пожелав всем нам здоровья, рюмочку свою отправляю себе в рот.
    
     Чувствую, уж больно горяч напиток, весь пищевод мой горит в боли нестерпимой, язык мой, казалось, задымился у меня во рту. Чуть не теряю я сознание, задыхаюсь. А теща моя протягивает мне рюмашку «противоядия», водички с содой пищевой, чтоб нейтрализовать процесс, сама смеется.
      
     Куда тут денешься, жить, как ни странно, еще хотелось, выпиваю я ту водичку.
    
     Вроде, легче стало мне, но, скажу, с тех пор, так меня гастрит и мучает и будет, наверное, мучить до гробовой моей доски.
    
     Проходит с того дня неделя, или, чуть больше.
    
     Решаю я с тёщей расквитаться за ее злую шутку, которая лишила меня здоровья.
      
     Иду я в магазин, покупаю там три тюбика секундного клея «Момент», готовлю утреннюю месть матери жены.
      
     Зная то, что по времени утреннего посещения моей тещи туалета можно часы сверять, за пять минут до того времени сижу я в туалете на унитазе, в руках держу тюбики с клеем.
      
     Проходит пять минут, или шесть, слышу я шаркающие шаги моей «любимой» тещи   к туалету. Тишина, стоит она у двери, ждет. И я жду нужного момента для своей мести.
      
     Слышу я, она уже в нетерпении переминается с ноги на ногу, вздыхает. Я сижу, все жду нужного момента.
    
     Наконец, слышу я стук беспокойный в дверь.
    
     Все, решаю, созрела моя теща к свиданию с унитазом. Открываю тюбики с клеем и солидно им поливаю пластиковую крышку унитаза, выхожу из туалета, свет в туалете выключаю.
    
     Теща моя, в безумном ожидании свидания с унитазом, вихрем врывается в туалет, даже свет не включает, закрывает дверь.
    
     Я на кухне, на табурете, слышу звуки облегчения из туалета.
    
     Доволен я, пошел процесс очищения совести моей тещи за выпитый мною уксус, ею налитый.
      
     Проходит какое-то время, слышу я вопли моей тещи «разлюбезной», крики боли в попытках с унитаза встать.
    
     Тут моя супруга к ней вбегает, пытается ей помочь подняться со «стульчака». Куда там, секундный клей намертво прихватил на пластике чудесную попку нашей старушки. Та «верещит», стонет, меня просит помочь ей подняться.
    
     Я горазд ей в этом услужить, как же, ведь она моя любимая тёщечка.
      
     На пару с супругой, кое-как, сорвали мы тело нашей мамы-тещи с унитаза.
      
     Через два дня моя теща, побои сняв с себя в судебно-медицинской экспертизе, написала заявление в прокуратуру.
    
     Заявление то «по хулиганке» отправляет меня на четвертую ходку за умом людским.
    
     Пошел я по этапу. Как только представилась мне возможность закрепить свою победу над своей тещей-гарпией, просил я мастеров тату показать на моем теле маму моей супруги.
    
     Вот вам и история грустная, казалось бы, смешная, случившаяся с зятем и его любимой тещей.
    
     Слушаем мы с Вовкой эту истории, нам не до смеха. Жалко всех в его семье: жену его, деток его, тогда еще малых, тещу-искусницу лечения от алкоголизма.
      
     Но больше всего нам, почему-то, жалко нашего старичка-рыбачка.