Он сидел на краю буны, смотрел на линию, где вода сливается с небом, на черного баклана, режущего смоляным крылом потоки соленого ветра, на большую чайку с жёлтым клювом, висевшую над пляжем. По тому, как лучи отсвечивали от воды, угадывал, как скоро солнце уйдёт за Святого Петра.
Белели пеной далекие барашки и прибой шумно кипел у берега. Изморенные на пекле многодневного похода по горному побережью, туристы побросали в кучу цветастые рюкзаки и без устали прыгали в зеленую воду с громадного темно-ржавого обломка скалы.
Елена Петровна оперлась на палку, встала и, удерживая от ветра накидку, подошла к старику. Они встретились в поезде. Старик все время читал или смотрел в окно. Она слушала его медвежье посапывание, смотрела на морщинистое, словно вырезанное в камне, отражение в стекле, а он, должно быть, на нее. Старик носил великоватый старомодный костюм без галстука, дешевую рубашку в мелкую полоску с непослушным воротником, пил сладкий чай и неумело, как положено семейным людям, заправлял дорожную постель. Не играл в карты, листал коричневый томик Чехова темной бумаги и с тупым удивлением смотрел на дородных торговок с пухлыми руками и облезлыми крашенными волосами, которые продавали на станциях фрукты, одежду и путеводители по курортам.
На другой день они увиделись на завтраке, в пустынном холле с высоким потолком и колоннами. Главным корпусом служил дворец николаевского времени с пышной аркой у ворот, облезлыми стенами без ремонта и псевдоантичными скульптурами на крыше. Старик совсем не подходил этому санаторию. Хмурился на барочное излишество, утопающее в зелени ботанического сада. Рано утром, по прохладе, он появлялся на набережной, гулял один и возвращался к завтраку; днём бродил по аллеям в тени кипарисов, иногда вслух что-то разъясняя сам себе, это добавляло ему смешливой чудаковатости; отужинав, возвращался на пляж провожать закат.
Елена Петровна села рядом, подстелив на грубый бетон накидку. Он улыбнулся, благодарный её компании и повернулся к морю. Они молчали, слушали волны, чаек, и Елене Петровне трепетно захотелось сохранить их безмолвие, за которым были все слова, что нужно говорить в первые минуты. Иногда старик оборачивался, радовался ей большими морщинистыми глазами и представлялся мальчишкой в неуклюжих пластмассовых очках, с ученическим портфелем на коленках: они сидели на ржавой трибуне школьного стадиона, а мимо, по неухоженному и бескрайнему зеленому полю, что дышало нектаром цветов и свежестью молодых трав, шелестели волны, гонимые беспокойным ветром.
Он заговорил об океане. В нем какая-то загадка, сказал он. И если планета создана для людей, зачем на ней столько воды, где человек жить не может? «Бакланы под водой ловят рыбу; чайки видят стаю макрели на горизонте. Здесь, на Чёрном море, почти не бывает приливов, темнеет быстрее, чем в средней полосе; и под всем Крымом, говорят, море, а сам полуостров, как гриб, стоит на ножке и только потому ещё не уплыл в Турцию… Вы чем-то похожи на мою жену. Мы с Наташей ходили по горам в этих местах». Старик оглянулся без улыбки. В веках его застыли слезы, блеклые зрачки налились голубым, и через эту голубизну, как из пучины, в мир между небом и морем всматривался стылый ужас.
- А я, знаете, болею, - Елена Петровна спокойно, даже с некоторым любопытством разглядывала его страшный взгляд.
- Чем болеете?
- Смертью. Дрянная болезнь, не лечится совсем.
Старик осунулся лицом и ужас исчез.
- Вы приехали сюда умирать?
- Хотелось бы. Не худшее место, - Елена Петровна приняла гордую осанку, повернулась к морю, что-то высматривая вдали.
- Почему? – бегло заволновался старик.
- По-вашему, лучше окочуриться в промозглом интеллигентном Петербурге? – с напускной вычурностью улыбнулась она. - В намоленной Оптине, Суздале или на Валааме? Или в Москве, где все эти племянники, соседи и бывшие сослуживцы будут думать, как бы скорее тебя закопать, потому что их время стоит денег? Сюда, по крайней мере, тысячи лет назад приплывали с ума сходящие от любви эллины…
Она поняла, старик совсем не растерян, его грусть притворна, просто он отвык видеть приличных людей. Он нравился ей, ему бы подошёл Петербург или Валаам.
- Скука все… На что были силы – сделано, совесть без чёрных дыр, внуки… Расскажите о вашей жене, чем мы похожи?
Лицо старика потеплело цветом.
- Лучшее время. Жизнь была легка, воздух свеж. Державы мерились силами на Карибах, тираны обещали коммунизм….
Старик видел перед собой картины, которые всегда являлись к нему в минуты приступов глухого одиночества. На четвёртом курсе, да на городских харчах, выкарабкавшись из лютой послевоенной колхозщины, они плевали на Карибы, на коммунизм, комсомол… Студенты-биологи, они не сомневались в эволюции и на днях ждали всеобщей победы разума. Летнюю практику выбили у декана в Алупке. Занимались любовью на выжженных солнцем каменистых склонах, бродяжничали в поисках редкой флоры и больше всего хотелось быть похожими на растения: прорастать, цвести на солнце и не делать зла.
- В десять дней мы прошли от Коктебеля до Мисхора, - старик замер взглядом на пенистых барашках. Тут только она заметила, как он устал. - Искупались у Ласточкиного гнезда, взяли машину – редкое тогда удовольствие – и рванули на Ай-Петри! Никакой канатной дороги, восточного базара с шашлыками из рапанов и азиатскими сладостями, на плато тогда не было. Бил порывами ветер и пахучие сосны цеплялись корнями за древние скалы.
Наташа распустила пышные каштановые волосы, сверкала на солнце чёрными, ягодными глазами, прижималась к нему, ежась от высотной прохлады. Они сидели над самым обрывом и говорили с морем. Округлое на горизонте, море сверкало в дымчатой голубизне и шептало, что Земля – шар, что море безбрежно и что звезды по ночам любят заглянуть в его смоляную глубь. Счастье было плотно и густо. Казалось, его можно потрогать рукой.
После утомительного спуска весь вечер праздновали на берегу. Жарили мясо на огне, пили терпкое, дешевое вино. Полная луна проложила по воде дорогу, и казалось, до желтого светила минут пятнадцать ходьбы. Трещали цикады. Мелькала тень морской птицы. Пахло водорослями и солью. Лучший, последний день.
Елена Петровна смело ответила на вновь сквозивший из застывших глаз старика ужас. Сравниться с ним могла только ее болезнь. Елена Петровна подошла к краю буны, постояла, замерев дыханием, над глубиной. Сделать это сейчас, красиво? Все будет быстро, очень быстро и хорошо. У него не хватит сил вытащить ее.
- Спасибо, мой дорогой. Дальше не нужно. Дамам при смерти не обязательно знать, что случаются несчастливые финалы. Хочу думать, что в вашей истории все кончилось хорошо.
Старик подал ей руку и они, редко переговариваясь, медленно пошли по каменной лестнице, наверх, к мраморным богиням среди пышных сосен на крыше санатория.
* * *
В аэропорту было холодно и пусто. Гудели кондиционеры, тучные охранники оглядывали редких пассажиров в поисках интересного лица. Одиночество холла порвалось задорным весельем и молодой энергией ворвавшихся, вбежавших, влетевших в зал регистрации стаи ребят. Их было с полторы дюжины. Груженные цветастыми рюкзаками и сумками, в ярких туристических костюмах, свежестью лиц и пружинистостью движений они мигом разогнали давившую пустоту.
Неделю группа шла горами Крыма вдоль изрезанного бухточками. Мечтали найти обломок античной статуи, обломок сабли генуэзского купца, высматривали в прибрежных водах призрачного змия. Из Феодосии до Коктебеля добрались в режиме разминки, после склонов остывшего Кара-Дага началось восторженное приключение, бьющее азартом риска в молодых жилах, когда неделю назад они цеплялись за скальные зубцы Ай-Петри, и утихомирилось только на спуске с меловых гор к городу древних героев Херсонесу.
Петя, Витя и Валера заняли очереди на регистрацию. Наташа и Лена распаковали бутерброды, пирожки и кормили остальных. Гурьбой уселись на рюкзаки среди зала.
- Эх, а как у Золотых ворот ныряли?! Витька даже хлебнул от счастья!
- А потом на Соколе ливень застал и думали, не спустимся!
- Да! Какие водопады с гор после дождя!
- А Серёжа все порывался на другого «пернатого» – Орла – забраться, да охрана заповедника развернула… – накручивая на пальцы волнистую каштановую прядь, Наташа подмигнула высокому, с крепкой недельной щетиной, Сереже.
- Уж кто бы говорил! – легко парировал тот. - А кто на зубцах разревелся?
Все оглянулись. Наташа залилась краской и замахала руками:
- А то вы не знали!
- На вершине Ай-Петри села она и заплакала, - продекламировал Артур.
- Ладно вам! - вступилась Лена. - Про старика им лучше расскажи.
- Какого старика? - обернулся из очереди Витя. На вершину группа поднималась не сразу, в серию заходов.
- Да там старик чуть с горы не прыгнул.
- Расскажи, расскажи! – заверещали девушки.
Скомкано, с неохотой, Наташа рассказывала, как карабкались по лесу к вершине встречать рассвет и думали первые сегодня там будут, как затемно подобрались к обрыву и светили фонарями в гулкую пустоту. Ветра не было, но холод – кости скрипели. Начало светать и внизу открылась долина. Станция подъемника на плато, торговые ряды, позади забелели шары локаторной станции. Из сумрака вынырнуло тёмное море и отгородилось от суши берегом. Взошло солнце и стало видно полуостров – до самых дальних рубежей.
- Видим, среди камней – старик. Сидит, глядит себе, нас не замечает. Чудной! – в костюме, рубашке, ботинках, в руках палка. Как добрался? Откуда здесь? Тут старик к краю подошел, нас увидел. Стоит, смотрит и ни слова. Потом головой кивнул, как сказал себе что, в двух шагах от нас под перилами перерезает и к пропасти! Мы сидим и не крикнуть! А он постоял на краю, посмотрел куда-то и вернулся. Замер передо мной, глянул странно так, будто узнал, а у самого слезы. «Молчит море», - сказал только. Потом вздрогнул, взглянул на нас сердито и пошел вниз. Мы сидим, не шелохнемся, как во сне. Смотрим, а в море – планета горбится.
Когда определили по отсекам багаж, развалились, щелкнув ремнями, в креслах и машина с крыльями закружилась на полосе, разбежалась и оттолкнулась от земли, Наташа повернулась к Лене:
- А ты зачем сюда поехала?
- Ребята пригласили. На Кавказе, в предгорьях, были, на Урале в прошлом году были, теперь здесь. А ты?
- Мне бабушка рассказывала. Она в Крыму ещё лет пятьдесят назад по горам ходила.
- Правда?
- Да я сама не знала! Слегла она пару месяцев назад – ноги слушаться перестали. И вдруг как-то: «Будешь в Крыму, взойди на Святого Петра» Так Ай-Петри с греческого переводится. Оттуда, говорит, видно, что Пифагор был прав. Представляешь, лежит в своей комнатушке два на два, обои в цветочек, на стене ковер, сама еле шевелится и рассказывает, как вершины штурмовала.
- Да и ты от нее не отстаешь, - усмехнулась Лена.
- Отец говорит – мы похожи. Меня и называли в честь бабушки, - Наташа запнулась и отвернулась к стеклу. Степная равнина внизу поделилась на квадраты полей, разноцветными мазками теснился город, петлями вилась могучая река и впадала широкой дельтой в неохватное море, которое уходило в немую дымчатую голубизну. - На сорок дней вот лечу. Она как слегла, двигаться перестала, есть перестала, в две недели высохла и отошла. Мне на похоронах так плохо было, думаю, нет, нужно, нужно сделать что-то. Вспомнила, как она о походах говорила, рюкзак в шкафу откопала и сюда.
сентябрь 2013, М.