Он достал Её. Она больше ничего не чувствовала, кроме злости. Злость затопила Её всю, выплескиваясь наружу судорожно сжимаемыми кулаками и толчками бегущих навстречу прохожих, заставляя Её почти бежать. Вокруг бесновался ветер, хлестал по лицу дождевыми каплями, дергал за волосы, за полы плаща, – Она не замечала его ярости, ослепленная своею, гораздо большею.
«Он же обещал, обещал!». Она снова и снова вспоминала, как совсем недавно он вымаливал у неё прощение, валялся в ногах, не отпускал и клялся, что никогда больше не изменит Ей. Она и не простила, и не поверила, но почему-то осталась жить с ним, с безумием обреченной отдав свое сердце в руки жестоких спутников раненой любви – ревности и подозрениям.
«Он просто издевается! Ему совершенно все равно до меня. Ненавижу!». Даже мысленно Она произносила эти слова будто сквозь стиснутые зубы. Кипевшая в Ней злость подавляла растущие чувства страха и беспомощности, придавала храбрости и сил, и по горящим щекам ее катились пока только согретые кожей, мелкие капли дождя.
Неожиданно нога Её соскользнула с бордюра на мостовую, прямо в образовавшийся уже там, бурлящий дождевой ручей. Холодная вода захлестнула её чуть не по щиколотку. Она вздрогнула, коротко ахнула, сжалась вся, выдернула ногу из воды и остановилась. Забытая на секунду злость открыла дорогу тут же подступившим слезам. «Нет уж, я больше не буду реветь как дура!» - стараясь опередить их, стала Она настраивать себя, снова разжигать поддерживавшее Её чувство. «Я ненавижу тебя! Я отомщу! Я тебя…».
Ничего не представив ослепленным сознанием, Она стала оглядываться, пытаясь в окружающем увидеть решение, поддержку, хоть что-нибудь, что могло бы помочь. Но, застланные чувствами и дождем глаза ничего не видели, не воспринимали ни предметы, ни краски, ни людей и казалось, что весь мир вокруг Неё стал одной твердой бесконечной стеной. Помощи не было.
В грудь Её пополз противный холод отчаяния, воздух комом встал в горле, ноги готовы были подогнуться от бессилия, захотелось сесть, закрыть бесполезные глаза и умереть. Это, в первый раз в жизни появившееся, страшное желание напугало Её, она прошептала: «Нет!», выпрямилась и резко шагнула вперед. Стена перед ней дрогнула и тут же, сквозь дождь и мелькающие силуэты людей Она смогла все-таки увидеть то, что с такой надеждой искала: это было слово «Помогу». Крупно и неровно написанное на бумаге, оно чуть колыхалось от ветра невдалеке, на стене рядом с мокрой темной дверью.
Она встрепенулась, - чуть не выронив сумочку, разжала кулаки, одернула сбитый ветром плащ и, не отрывая взгляда от вывески с магическим словом, пошла туда, где обещали помощь.
------------------
Это был салон гадалки. За входной дверью оказалось небольшое помещение со светлыми стенами, двумя большими белыми вазами с сухими цветами на полу и рядом потертых офисных стульев под длинным окном. В воздухе стоял запах горящей где-то ароматической свечи. В дальней стене Она увидела приоткрытую дверь, подошла, но, не решаясь войти, замерла в шаге от нее.
- Ну, заходи, кто там? – раздался из-за двери женский голос.
Как и сам салон, гадалка тоже казалась ненастоящей. Совсем не в стиле модных экстрасенсов, обычно, почти по-домашнему одетая темноволосая женщина, не молодая, с морщинками вокруг глаз и рта, с тонкими губами, с ухоженными, почти без колец, открытыми до локтей, руками. Только глаза у нее были, соответственно профессии, правильные: черные, яркие, пронзительные они внимательно и с заботой смотрели на посетительницу.
- Садись, милая. Что у тебя?
Та, не глядя, села на стул, остановила растерянный взгляд на руках гадалки.
- Я не знаю. Я хотела… - Она стала вспоминать, о чём думала только что там под дождём, вспоминать свою обиду. - Я хочу, чтобы ему было плохо, больно так же, как и мне.
Видно было, как тяжело дались Ей эти слова, как несвойственны её характеру они были, противны её природе. Нормальным людям произносить такие вещи так же невыносимо, как слушать их, и Она, пытаясь хотя бы ограничить жестокость просьбы, не дала себе договорить - кому надо было сделать больно и за что.
Гадалка, увидев смятение гостьи, не стала ждать подробностей, а сразу спросила, чуть хмурясь:
- Фотография есть его?
- Ой, нет, наверное. Или… подождите! – и Она стала судорожно копаться в своей сумочке. - Вот!
Вытащила из сумки руку, чуть помедлила и нерешительно протянула гадалке белый бумажный квадратик. Та развернула фотографию и положила на стол. Это были, сложенные пополам и уже сильно потертые по краям, два кадра из фотоавтомата, с ещё совсем молодыми смеющимися лицами.
- Вторая половинка у него, – стараясь не смотреть на фотографии, зачем-то добавила Она.
Гадалка накрыла фото рукой и чуть наклонилась вперед:
- Что, обидел?
Она, казалось, совершенно обессиленная, лишь энергично кивнула головой.
- Посмотрим, что мы ему можем сделать.
Не шевелясь, гадалка сидела с минуту, полуприкрытыми глазами глядя куда-то сквозь посетительницу.
– Знаешь, а у него защитник есть. Кто-то охраняет его. – она теперь совсем закрыла глаза. – Это женщина. Не мать, молодая женщина.
Ревность с новой силой вспыхнула в Ней. «Неужели какая-то из этих дур?» Она закусила губу. «Неужели она его так любит!?»
- Она рядом с ним и она очень близка ему.
Гадалка резко открыла глаза, глядя теперь прямо в лицо гостьи. На ту было жалко смотреть: она побледнела, не дышала, не моргала, и, казалось, раздайся малейший звук, Она рассыплется вся как перекаленное стекло на мельчайшие безжизненные осколки. Она была как взятая певцом самая верхняя нота, каждое мгновение готовая оборваться и пропасть в тишине.
– Милая, а ведь это ты. Это ты его оберегаешь.
----------------------
Она заплакала как только вышла за дверь. Тут же вернулось желание умереть, и теперь не напугало, а разожгло острое, режущее глаза, мучительное чувство жалости к себе. Про все остальное она забыла; внутри и снаружи остались только пустота и безжизненность, абсолютность которых подчеркивали тихие неравномерные удары ее сердца. Хотелось лишь одного: остановить всё это и исчезнуть.
Далеко Она не ушла. Сидела на скамейке в небольшом сквере, поджав под себя ноги, съёжившись как птица на ветке и, уже совсем не сдерживая слез, плакала. Ветер бесился все сильнее, путал Её волосы, срывал со щек холодные соленые капли, сгибал, словно пугая, растущие рядом тонкие деревца, а Она, даже не отворачиваясь от его ударов, сжимала в кулаке уже совсем мокрую полоску фотографии и, закрыв глаза, уговаривала, умоляла свое сердце: «Не надо больше! Хватит!». Она даже кричала ему, приказывала, стискивала руками грудь, но оно не слушалось, - не останавливалось. Оно билось и билось...