Девять чорных всадников покинули Минас-Тирит!

               
     Всеобщая поголовность толкиенутости многочисленных авторов жанра фэнтези, замацавших навязшую на зубах чародейскую магию мечом и рыцарством, неизбежно засимбиотенных с поиском и войной ( причем, поиск - х...й знает чего, а война - по хер с кем, но лучше, чтоб мумрики ужасающие, непонятные, типа, Аркадия Бабченки из бандеровцев или Прилепина, мудака из русского мира, даже не понимающих своей братоблизняшной отвратности из единого клона поганого восточного славянства, уё...го и сраного изначально, пустопорожнего и тупого, как и все носители этого сраного генома, проявляющегося всегда, хучь рожей президента, хучь креативностью дуэлей несгибаемой опазитции, такой же мерзкой, что и все вообще остальное ), приводящих главных героев в яму, конечно. А куда еще им прийти при заранее клишированной последовательности действия, дежавюсто и априори придуманного лордом Дансени, даже не думавшем о том, что его прикаминная придумка ради развлекухи отольется в бронзовые чугунные болванки именно клише и повторения сожранного сто лет назад и благополучно извергнутого младенческими организмами непритязательного потребителя информации, завещающего и правнуком служить, как мы служили, а мы на службу хер ложили ? Смешно и говорить. Но петь тоже пока преждевременно, моя Богиня, опрокинувшая самого Рейнхарда Гейдриха великим и могучим, красивым и длинным, пугающим всклокоченных хоббитцев на самом дне ямы.
     - Ой, бля, - провыла блондинистая теннисерка, вобрав в себя осповой рябью ацтеков все сразу черты бывших ранее звезд спорта, там и ноздри Свитолиной, жадно раздувающиеся перед харьковской кучей говна присутствовали или фигурировали, что актуально, и лошадиная физиономия датчанки, вышедшей замуж за кубок Дэйвида Эйзенхауэра проявлялась небрежно - вальяжным оттиском негатива братов Люмьер, и белобрысая чума Курникова, ни разу и никогда не добивавшаяся ни хрена, окромя пидора мужа из очень огромного мира шоубизнеса, скакала мелкими сиськами по вечеринкам Бритни Спирс, опойной кобылицы холливудских холмиков, укрывших от алчных папарацци несчастные косточки сожранных евреюгами христианских младенцев Тернопольщины, прикрикивая на сального тестя, охмурившего семь мильонов телок и пива за свою нелегкую карьеру делла серру латинского Хулио, столь неприлично звучащего на славянском, что Милла Йовович ампутировала свои внутренние уши и теперь ориентировалась исключительно по автомобильным знакам, указующим всякому такую х...ня, как капча, п...дец несусветный, между прочим, - слыхали, хоббитцы, чо по радио - то сказали ? Говорят, что какао - бобы запретили. И как теперь конфетки делать ? - завизжала она, цепляя вздыбленную вверх лысину Бабченки - Прилепина, сиамского мутанта вековечного противостояния мха и лишайника.
     - Как и прежде, - листая святость страниц Минеев и Четьев ответствовал отец Кураев, тоже начав от плесенистой сырости ямы прорастать побегом и усом Отца Опасного, - из говна. Мне куда интереснее грядущее, - задумался жестами отец Кураев, чуя очком выползающие глазки и споры черногорского креатива, - как меня потомство наименует.
    - Да никак, - реготнул щетинкой гномястый и неопрятный шершавостью Шендерович, усовывая свой извилистый зад в боковую штольню, пробитую им же накануне, когда он выпер свежевыпавшей навозницей гномьего мира подземных чащоб прямо под ноги ямщиков, вызвав нездоровую ажидацию дугового ройзмана, искривившегося парализованной пункцией головного мозга среди каких - то перьев, возлежащих на дне ямы от и до. - Марат - имя свято, известно, друг народа, ухойдаканный меж сифилитических язв клинком Шарлотты Кордэ, а Андреем зовут автора этой истории. Он, - веско добавил Шендерович, питая личную и лютую неприязнь к веселому сказочнику, ложащему всю дорогу на племя идумейское грандиозный болт дядюшки Юлиуса пополам с философией святого Альфреда, еще сто лет назад предусмотревшего все вот это вот все, - когда захватит власть над миром при помощи пришельцев, запретит указом свое имя, табуизируя сакральность бессонницы и символизируя верность курса Асфиксии Нуар.
     - Там спрашивалось, кого резать, - завспоминала теннисистка, исходя нелегким паром женской бани Жо Дассена и испуская шевелившихся под ласковым бризом мандавох, усеявших стены ямы причудливым ковром непонятности, - и какой - то чурка бешеный порешил, что всех.
     - Правильно, - подтвердил подошедший вместе с фронтовиками Лунь Носатый, очучиваясь ямой и простреленной за годы гражданской позиции шинелью тоже тута, - ответил медведь в той сказке. Всех ухойдакали, - завистливо вздохнул он, стирая свою плагитность всобщим пох...мом на творчество классиков Совдепа.
    - Нужно молить Годохму, - нашелся хитрожопый ушлостью Фродо, бросая через плечо натужно кряхтящего стылым пердежом современности Сэма, толстого и гадкого, как и все они, суки рваные, мелкие кучерявые гниды, будто выходцы с Голанских высот потустороннести, хотя и нет такого слова, блябуду, нету, - одна она в сфере влюбленного в ее божественность лучшей актрисы, изменивший самую жизнь, а не кино, автора. Ивлукич, падло, - захрипел Фродо, понимая окончательность ситуации при виде ползущего по дну верного Сэма, подхватывающего объемным животом какие - то перья снова и опять, - изгаляется над самой идеей цивилизованности восточного славянства, а мы, - приосанился хоббит отсветом мелькнувшей над ямой под ручку с Фриче Шерон Стоун, - самые великие из бандар - логов. Мы волки ! - заорал Фродо, вспомнив злоключения Маугли и смешной эпизод, когда тигр зачем - то сунулся в нору, а ведь все знают, что брезгливые кошачьи в жизнь не попрут на зассанную псовыми территорию, разве, рвать их в клочья от не хер делать по причине несъедобности собачатины тиграми и, частично, леопардами.
    - Х...й вам, - ответил футболист Евсеев, стекая дождевой струйкой в яму.
    И тут все побледнели и зашатались, потому как было такое, что сборная Уэлльса, что Ельцин на Новый год, что эшелоны и однажды даже сам Грибов. Вот.