Это я о Шмойлове Иване Петровиче, которому 1 января 2019 года исполнилось 81 год.
Плотницкие уроки отца ему пригодятся в строительстве собственного дома и на обустройстве подворья. Разумно и удобно разместил он закутки, клетушки, сарайчики, которые я с большим интересом теперь осматриваю.
Они теперь без скота, Не тот возраст. Но все их хоромы на подворье убраны под метелку. И только в курятнике, где курочками-хохлатки и красавец - петухом, стояло деревянное корыто (работы хозяина) с зерном, кастрюля, с подогретой водой. К стене пристроены гнезда со свежей подстилкой. Ближе к окну шестки (насести) для птиц. Был день, птица вся была у корма, частично на калде. При появлению чужого человека она насторожилась, или встревожилась от лая хозяйской собачки, которая была за изгородью и сердито лаяла на меня.
Поинтересовался я и баней Шмойловых: маленькой, срубовой, внутри уютной, железом листовым покрытой, таким же железом обшитой. Красивая банька, удобная. С окном единственным , рамным, с видом во двор, с дверями толстыми, обшитыми, с порогами высокими (для задержки тепла).
Осмотрев хорошо продуманное подворье, подхожу к сеням. Берусь за фигурную ручку бородка, легким поворотом освобождаю защелку, без скрипа открывается дверь. В сенях чисто, уютно, под обувью и проход постелена резиновая дорожка. Услышав шаги, навстречу является хозяин, к которому уже зашла моя Раиса Васильевна, предупредила. Его я знаю с детства , а с начала шестидесятых годов прошлого века мы проживаем на общей улице, исстари называемой Кармышом (с 1935 года Пролетарская).
Начали беседу с осмотра семейного альбома. С фотографии где они трое "P. S. Нашел фотографию. О ней Шмойлов Иван Петрович (первый слева) так рассказывает
" Это мои друганы. Средний Иван Тимофеевич Павлов, крайний справа Михаил Павлович Кортунов.
С ними я посчитай всю жизнь у соседях прожил и в колхозе вместе проработал. Они шоферами работали, на бойлерах.
Павлов с наших ферм молоко возил на молокопром в Нефтегорск, а Кортунов горючее с Богатого в колхоз привозил.
И у всех у нас с женами не повезло, рано мы овдовели, по одному последние годы жили, особенно Михаил Павлович,
вон его дом -то справа от моего.
И они старше меня, Павлов на четыре года, а Кортунов на год. Вот я как младший их постоянно проведывал.
Однова прихожу к Михаилу, у него входная дверь открыта. Из сеней шумлю, он не откликается.
Думаю "Чейто с ним не то..." Захожу, а он на полу валяется. Начал его на диван затаскивать. И пока я его затаскивал, он оклемался, глаза открыл. А его так вот иногда накрывало. Спрашиваю "В скорую помощь звонить?" - говорит "Не надо".
Я тогда его дочери позвонил, она приехала, забрала. И он у нее вскоре умер. А недавно, ты знаешь,
покинул меня и мой другой сосед. Жалко обоих, и скучно без них.
А куда деваться-то? С этим ничего не поделаешь. Жизнь...
Характером редким природа его наградила: спокойным, вежливым, честным, заботливым, отзывчивым, справедливым. В нынешнее время это дар редкий
даже для селянина. Который и позволяет Ивану Петровичу быть в звании заслуженного,
уважаемого. Поэтому, перед тем как приближаться его юбилею (80 лет), мне об
этом сообщали глава поселения Решетов Михаил Алексеевич и председатель совета ветеранов Беляев Валерий Евгеньевич. Они просили меня моим читателям рассказать о нем. Я им пообещал, появлялись причины.
Теперь вот пишу...
ДЕТСТВО ВАНИ ШМОЙЛОВА
Когда я Ивана Петровича об этом периоде жизни попросил рассказывать, он заулыбался.
Нравится всем моим собеседникам этот вопрос. И не важно сколько им лет, вопрос о детстве всех захватывает,
завораживает, возвращает в него, настраивает на лирический лад. И мой собеседник с мыслями уходит далеко, далеко. В места сказочные, в самые счастливые времена своей жизни, к своим бабушкам, дедушек, к играм детским. А кто с детством спорит? Это же
самое счастливое время. И когда я Шмойлова о нем спрашивал, а видеокамера на него смотрела, он забывал о мире его окружающем. Он не слышал телефона, который ему зазвонил... Его захватывали далекие воспоминания.
И хотя в селе мы все осведомлены друг о друге, ими он делился с нами. Как до нашей улицы Иван Шмойлов проживал на улице Девица (Советская), как их домик стоял на берегу Тепловки (озеро), как окна передние смотрелись на высокую церковь, пяти купольную, деревянную. А их домик отличался от многих других, саманных, потому что он был деревянный, с крышей тесовой, с крыльцом, у которой по бокам стояли резные столбики.
"Да, в таком домике, уютном, но тесном семья наша огромная и проживала. И в нем я и родился первого января 1937 года. В нем наши родители нас растили, воспитывали, учили. А жить такой семьей было каково? Это в таком количестве , на такой площади..., ты представляешь. А на этих метрах детей было восьмеро, и двое родителей. Особенно зимой трудно, холодно, не убежишь. Вечерами все дома, печь половину избы занимала, на нее все заберемся, либо в передней у голландки. Вечером ее сушняком протапливали, они не продулеют, мы в жар картошки наложим, она там обуглится и мы ее с большим удовольствием уплетаем.
А постоянно были голодными. Летом куда ни шло. родители заняты своими делами: колхозными или домашними, мы на улице играем или родителям помогаем.
И годы тогда в стране были тревожными. Но мы тревог не ощущали. Нам о них родители потом расскажут. Почему наши дедушки, бабушки уходили так рано из жизни, которых я не помню.
Причина была... Старики нам рассказывали о мужиках зуевских мужиков, которых поубивали на первой мировой, в революцию,
на гражданской войне, в ссылки многих отправили, репрессиям многих подвергали.
А потом отец ( Шмойлов Петр Павлович) и мама (Анна Степановна) нам историю рассказали. Как они семью нашу создали. У него жена умерла, а на руках оставалась Нюрка - трех лет и Васька годовалый. Но, как я помню, родители нас не различали, мы появлялись на свет. Считали всех нас общими, любимыми, неделимыми. Жили мы дружно,
не обижали друг друга. Я после Васьки был третьим, за мной шел Колька, потом Машка, Валька, Любка, Витька.
Но с Валькой чего-то получилось. Она стояла на подоконнике,глядела в окно. И чего там увидела? Вскрикнула, испугалась,
отпрянула, задрожала. Мать спрашивает "Валя, чего с тобой?". А она уже никакая. Положили мы ее на кравать, ей хуже и
хуже. Вскоре наша любимая сестренка умерла.
И ребятня нашей улицы между собой дружила, партиями играла, кино посещала, когда передвижка в село приезжала.
А тогда как было? Николай Щербаков или Санек Левашов на афише кино сообщает, наша задача найти пятак на билет.
Вечером у дверей в клуб киномеханик стоял, деньги требовал. А пятак не у всх находился. И кто-то из сообразительных
в фундаменте зрительного зала лаз находит. И через него на клубную сцену
смелая ребятня полезла. За экраном посидит, дальше поползла, в зрительный зал. Там, на полу вповалку она размещалась.
Но способ просмотра фильмов на халяву был разоблачен. Безбилетников из зрительного зала выпровождал либо завклуб,
либо киномеханик прилюдно и с пенделем. И чего делать? Стали способы искать, как деньги зарабатывать.
О церкви вспомнили, в которую государство зерно ссыпало. А где зерно, птице живется вольготно. В том числе и
голубям пестрым, белым, красным, которых мы продавали. Пара стоила десять яиц, которые ми в магазин сдавали.
И купание лошадей в озере Тепловка было нашим любимым занятием. Пожарка под боком, прямо на берегу. Мы туда шли, мужиков уговаривали,
брали смирных лошадей, сами купались, их холили, отмывали от пота. Озеро глубокое, широкое, простора! Вода холодноватая,
ключи били. Но была прелесть нам и лошадям, мы терпели. Накупаемся, на спинах лошадей с одного берега на другой накатаемся,
в пожарку лошадей ведем, сдаем. Начинаем мужиков о войне расспрашивать, слушать. От купания отогреемся, на огороды идем.
Бзнюки, морковки наедимся, в луга бежим сусликов выливать, яйца из гнезд разных птиц вынимать, травы съедобные собирать.
Так жили. Настала пора учиться, когда война еще шла, когда отец с войны раненым пришел. Учила до четырех классов
Мария Сергеевна Горлова (Елхимова). И моя академия наук на этом закончилась. Я подрос, пошел в тракторный отряд водовозом
работать, родителям стал помогать.
Отцу немец левую ладонь прострелил, но в военном госпитале ее не правильно лечили. Рука в кулаке была зажата, он ее другой рукой
расправит, она опять в кулак собираются. Но отец работал, плотничал, дома строил. Потом мельник, дед Володюшка заболел,
отца заведовать ветряной мельницей поставили. Завидовали нам соседи. Поповы рядом жили.
У них семья большая. По их мнению отец наш должен был с мельницы муку приносить. И наверно приносил,но сметки из под камней.
Ими семью кормил. Но какая была это еда? Не еда, а беда. Отец муку хорошую брать боялся, а мучной смет был с пылью, с каменной крошкой.
Пышки из нее мама пекала, которые мы ели, зубы ломали, которые всегда сильно скрежетали.
Потом мельницу ветряную прикрыли, старая стала. Колхоз новую построил. Она работала не от ветра, а от дизельного мотора. И отец ей
управлял до 1968 года. Пока не умер.
БЛИЖЕ К ЮНОСТИ
Время шло, мы вырастали, в колхоз на работы нас привлекали. С Шуркой Анютиной (Чеховских) на прополке был. По полю ходили, сорняки рвали,сть захотели, она говорит "Вань, иди на бугор, стой там,
смотри, чтобы объездчик или председатель не подъехали". Я на бугре стоял, караулил, а она в ведре пшеницу на костере жарила.
Начальников тогда боялись, время строгое было. Отец рассказывал, на мельницу зерно колхозное привезли на размол, девчата его мололи:
Поля Плетнева и Настя Гурьяниха (Попова). Спрашивают его "Дядь Петь, а нам можно зерна по ведерке взять?" Он им отвечает "Девчата, я не хозяин.
Вас я не видал и не слыхал". На другой день приехал из Утевки участковый милиционер, их забрал, допрашивал. Но они ему отца не выдали.
Потом я по посиделкам шастал, к Сивковым на них ходили. Они в сторожке бригадного двора жили. В сторожке лошадь привязана, жеребенок, хомуты висят, седелки, в углу дуги. И мы, кто стоит, кто на чем сидит, в гармонь играем, пляшем, припеваем.
А от призыва в армию меня почему-то забраковали. Тогда же много молодежи было. Это теперь она в дефиците.
И чего мне оставалось делать? Девченку я в клубе хорошенькую замечаю, Зиночку Елхимову (везло на Елхимовых), быстро на ней и женился. Но и быстро развелся,
обжегся. После ней еще два года холостым ходил, с родителями жил.
Праздник зуевцы отмечали. В клуб прихожу, там играл на баяне, молодежь развлекал твой брат (Михаил). К нему подсел, разговорились, он на Нюрку Елхимову показывает. Она может выпила, осмелела. До этого на круг никогда не выходила, не плясала.
В тот вечер домой я ее проводил, поговорил. Понравилась она мне. И до сватовства я с ней встречался, дружил, влюблялся.
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Разными путями к ней приходят молодые люди. Но приходят и познают в ней себя как личность, узнают свои способности.
А как узнаешь себя, не отделившись от родителей? Примеров теперь других много, сынок или дочка живут себе у родителей припеваючи,
питаются, одеваются за их счет. А по простому выражаясь, эти чада у терпеливых родителей сидят на шеях. Иван Шмойлов не из таких. У него были мысли другие, когда он посылал сватов в дом невесты О них он будущую жену Аню предупредил. Это было осенью 1963 года. В селах принято было, чтобы сватами были авторитетные родственники жениха. По линии
отца у Ивана сватом был Поздняков Петр Филиппович, по линии матери - Пастева Евдокия Степановна (сестра матери).
"К женитьбе мы были готовы, как и наши родственники. Поэтому, мое сватовство, это формальные переговоры с ее родителями.
На другой день в их доме был устроен запой. Потом на резвой лошадке мы ездили с Аннушкой в Кулешовский сельсовет расписываться, в Ореховку венчаться. Через месяц в двух дворах мы играли свадьбу: широкую, веселую, где нам родственники с обеих сторон дарили полотенца, мыло, трусы, носки, майки...
И стали мы жить у моих родителей, где неудобств с детских времен чуть уменьшилось. Тесноты хватало, в таком скопе теперь не живут. И мы с Нюркой задумались об отделении.
А как свое жилье приобрести, на что дом строить, или на какие деньги готовое купить? Обращаюсь к отцу, мол, денег давай в долг. Он отвечает "А я тебе где их возьму?".
В кассу взаимной помощи советует обращаться. К Павлу Николаевичу Кортунову пошел. Были такие кассы тогда в селах. Но я не был членом их общества. Оставалась одна надежда, на колхоз. Пошел к Овчинникову Василию Ивановичу, поясняю председателю ситуацию, мол, женился, жить у родителей не с руки, семья большая. Уезжать из Зуевки не хочется мне и моей Нюрке на Пятое отделение, где рабочим совхоза квартиры дают.
Председатель ведет меня к бухгалтеру Елхимову Петру Михайловичу, к дяде моей жены. Говорит ему "Выдай Шмойлову деньги под отчет на покупку дома.
Нам такие колхозники нужны". А я до этого показал себя на колхозной работе с хорошей стороны. Это было, когда Овчинников работал главным зоотехником.
Тогда колхозного счетовода, Ивана Кузьмича с работы сняли, он ко мне пришел, уговорил с ним отгул колхозный пасти. Сказал, мол, оплата будет с привеса, и не
трудоднями, а деньгами. "Мы на этой работе озолотим". И мы пасли с ним колхозный отгул.
А мой старшой фронтовик, смелый, грамотный. У него счеты карманные, ими Кузьмич дневной привес подсчитывал. А чтобы у нашего молодняка он был высоким
Левашев Иван Кузьмич на ночь их частенько на калду не загонял, на посевы выпускал. Это было до поры, до времени. Объездчик колхозный, Иван Харитонович нас разоблачил, который поматерился, магарыч потребовал, и ладно. Но об этом и председатель узнал.
Должно состояться заседание правления колхоза, нам грозили штрафы. Выручил председатель Утевского райисполкома Бурцев Иван Ефимович.
Он в колхоз приехал, об этом случае тоже узнал, привесом большим нашего молодняка заинтересовался. На поле с председателем приехал, посмотрели они какой ущерб наш скот полю колхозному нанес, какую выгоду. Сделали вывод. По нему выходило, от стравливания посевов из под копыта пользы больше, чем вреда.
И с того времени скоту колхозному на зеленый корм стали отводить специальные посевы. Рядовые крестьяне им об этом подсказали.
А теперь о жилье. Когда у меня появились деньги, за щитовым домом я с ними поехал на строительную базу. Машины колхозникам выделяли бесплатно. А перед этим мы с Анной Михайловной на вашей улице подобрали место для поселения. Там от Бортниковой
оставалась только погребка.
К ней на четырех автомобилях я и привез детали щитового дома. Собирали нам его Кортунов Илья Степанович, Глебов Егор Васильевич
и Татаринцев Николай Алексеевич. А отделку чистовую, пуск под ключ жилой дом мы с Анной Михйловной доводили до глубокой осени 1964 года.
Вселились, начиная совместное проживание с нуля, имея долг колхозу, который нам хотелось как можно быстрее погасить. И мы его погасили за один год моими хорошими заработками.
Жили на ее скромные заработки, телочкой жили, которую купили у Санька Борисова (Кортунова), которая весной отелилась, телочку принесла и нас молоком кормила.
Яичками от курочек кормились, купленными в зиму, которые к весне занеслись, огородом заброшенным, который весной распахали, окультурили, картошкой и овощами засадили.
Но хотелось на расширенном подворье иметь живности больше, чем уже имелось. Нюрка развела гусей, уток. У нас речка-то за огородом, под боком. Уток держать пробовали, мясо от которых и диетически полезная, и вкусная. А тут как-то пошли с ней к ее родителям в гости, где она основной работницей ломовой до замужества. А теща-то моя, ее мать ей не родная, но добрая и заботливая, возможно и лучше другой матери родной. И когда меня мой тесть Михаил Михайлович Елхимов попросил у них во дворе колодец выкопать она ему сказала "Мишк, а за колодец ты зятю и Нюрке пару овец обещай". Он обещал. И когда мы с Васькой Тимошковым им колодец выкопали, за могарычем он сказал "Иван, забирай теперь себе на завод по праву ярку самую лучшую и барана". И с этой парочки мы у себя тоже овец развели. А с них в доме шерсть стала, валенки шерстяные носки.
Я потом за дойными коровами ухаживал в четырех рядном коровнике. Корма раздавал, поил, стойла чистил. Работать там было не так трудно, как неудобно. С возом станешь разворачиваться, промахнешься, оглобли как не бывало. Ремонтируешь. Потом приспособился, привык к коллективу дружному, слаженному, работящему.
Сработались, сплотились, уважая друг друга, выручая, помогая.
И все бы хорошо, детьми нас с Нюркой Бог обделил. Поэтому, нам с ней без коллектива колхозного никуда. А чем нам заниматься кроме работы? Мы и работали, пока силы были, пока здоровье позволяло. Она долгие годы работала на семенах, протравливала их зимой и весной. А это опасная работа, особенно когда люди на ней не берегут, игнорируют средствами химзащиты. А я почему об этом узнал? Подменял жену на ее работе пару раз. И там так надышался этих протравителей, домой еле пришел. Говорю ей об этом, а она смеется, мол, ты такой слабый. А она и ее подруга Занина Анна Тимофеевна сильные, доработались на семенах колхозных до того, что обе рановато умерли,
И я не поберегся, повредил левую руку. Это случится в плотницкой бригаде, куда я по примеру отца попал. С Николаем Татаринцевым мы доски строгали на фугарезе. Он стоит с одного конца агрегата, я с другого. Я доску на стол кладу, ему ее через ножи подаю. У доски попадается сук, доходя до ножей, на этом месте доска лопается, летит в сторону, а моя рука ладонью попадается в ножи. Чего было с ней, со мной, я помню смутно. И чего бы со мной было, не будь сообразительного партнера.
Он подбегает, сажает меня на скамейку, на ней мы перекуривали. Успокаивает "Ваня, терпи, дыши глубоко, сиди смирно". Руку выше локтя ремнем брючным перехлестывает. "Вены твои перевяжу, чтобы крови меньше вышло". Быстро это делает, полотенце с гвоздя снимает, на счастье оно было чистым, утром сменили, рану им заматывает. После этого ведет меня в красный уголок.
У молокопрома автомобиль стоял Павлова Василия Михайловича. Он бросает все дела, на машине везет меня в сельскую больницу, оттуда с медичкой в районную больницу. В хирургическое отделение, к Юрию Шевченко мы ехали. С ним был трудовой договор между колхозом, с одной стороны, и им, с другой. колхоз оплачивал его труд по своему. Наша плотницкая бригада строила в Нефтегорске его семье жилой особняк. В ее составе был и я".
Но к Шевченко Иван Петрович не попадет, он был в отпуске. Его напрочь снесенную ладонь и один уцелевший палец обрабатывал и лечил доктор Гмыров.
"А как он ее лечил? Мы же не понимаем, доверяемся докторам. Заживать стала ладонь, палец единственный сросся, не гнется, в сторону смотрит.
Прибыл с отпуска Юрий Михайлович Шевченко, поглядел руку, головой помахал, говорит "Будем дефекты исправлять, палец ломать, если согласишься". Но палец ломать я побоялся, а на ладонь он клоки тела с других мест брал и наживлял.
И спасибо докторам, я хоть и с дефектом, но живу, работаю. Как жил, работал, нас кормил и воспитывал отец, который на боевом фронте руку повредил, а я на трудовом. Судьба нами распоряжается. Но береженого бог бережет, как говорится. Братья ушли из жизни, жена, сестра... У каждой смерти своя причина. Николай рано ушел, много пил. И я бы наверно давно умер. Желудок болит, донимает. Поехал к врачу Звягинцеву, был такой. Он проверил мой желудок, сфотографировал, мне рисунок показывает, поясняет о слизистом слое, которого в желудке нет. Предупреждает "Будешь продолжать в свой желудок крепкое спиртное заливать, схоронят и тебя. А выпивать не будешь, жить будешь". И я уже лет двадцать пять спиртного в рот не беру, и живу.
А самого младшего брата Виктора тоже рано похоронили. Этот выучился на агронома, работал по специальности. В Зуевке на учительнице женился, переехали в Нефтегорск. Там работал агрономом в управлении сельского хозяйства. Зима была, ночь. И зачем он поехал в южную
Алексеевку, с кем? Загадки. В кювет съехал, вышел на дорогу просить буксир. Встречные машины ослепили, он оказался под их колесами.
Такая жизнь, ее по разному мы проживаем. У нас семья была большая, теперь мы навещаем друг друга с сестрой Марией, вдвоем доживаем этот век. Встречаемся,
общаемся, звоним по сотовому друг другу, жалеем, берегем.