В предыдущей главе: попытка вызволить принцессу не удалась и Вельтиссарию перевозят в летний дворец Любомировых. Здесь она встречает Рема Ежа, его колдовские силы ослабили с помощью наркотиков, он полностью зависим от дозы. Близится королевский суд. Но в одну ночь всё меняется: во дворец проникают неведомые колдовские существа.
Они свободно дошли до залы, где путь им вновь перегородила волна беспричинного ужаса. Оторопь была такой силы, что хотелось одного: бежать сломя голову. Разум помутился, перед глазами мелькала жуть. Ана, вскрикивая, размахивала перед собой клинком. Не хвалилась: всё-таки чему-то её обучили или неведомый дурман подействовал. Вельтиссарии вновь пришлось вспомнить бриэлевскую науку.
Наваждение отпустило в тот момент, когда она разглядела цепляющегося за золочёные фризы уродца. Всхрипнув, тот сполз в зазор приоткрытой двери. Ана, сторожась, отворила одну из створок, перехватив эфес подобранного палаша. Принцесса с мальчиком последовали за ней.
Они оказались в небольшой комнате с несколькими комодами – гардеробом короля. Света здесь оказалось достаточно, чтобы разглядеть погром. Ближе к стене лежали клином перевёрнутые диваны, на манер укреплений. Держась за угол комода, едва не валясь навзничь, шатался коренастый служитель и крутил в воздухе шпагой вензеля. По другую сторону высился бледный, с сосредоточенным лицом первый министр и ловко действовал клинком. Посреди щепы и клочьев обивки, на осколках зеркал истекали кровью служители Трибунала. К ним подступали уродцы, у каждого в кулачке кривой стальной коготь. Они могли позабавить, если бы от них подобно зловонию не исходили волны леденящего ужаса.
При появление девушек одной тварью стало меньше – Ана метнула последний нож. И неловко, под воздействием чар, замахнулась палашом на врага. На мэтра Аирана, похоже, колдовство карликов не действовало. Оставался один уродец, подступавший к принцессе и мальчику, двое других, не сторожась, бросились к первому министру. Как ни была возбуждена схваткой Вельтиссария, она разглядела у сапог первого министра точно такой же комочек, что жался к её ноге – то был насмерть перепуганный король Вилльямиль Любомиров.
Пусть чары не имели такой силы, но всё же притупляли разум, а в лапке карлика блестело опасное лезвие. Вельтиссария сорвала плащ и как могла ловко метнула в противника. Наваждение исчезло. Повинуясь более догадкам, девушка, полосуя пальцы, осыпала карлика градом осколков. Кровь, обычная алая человеческая, заструилась по серой коже нелюди. На кровавом полое поскользнулась Вельтиссария и с грохотом упала на ковёр. Ударилась неудачно, почувствовав резкую боль. Этого мгновения хватило карлику прыгнуть на неё и занести клинок. Полыхнуло – и тот с визгом отскочил к стене и, вереща, скрылся за гардиной. Раздался отчаянный крик и скорее других на него отозвался очнувшийся от чар и дурмана Рем Ёж. Карлик, наскочивший на короля, занялся как факел и крик его утонул в вони горелой плоти. Противник мэтра Аирана отходил, обливаясь кровью, но и его постигла та же участь. Уродец, донимавший Ану, стремительно, почти неуловимо, юркнул за злосчастную гардину. Служительница одёрнула ткань, и комната наполнилась морозным духом ночи от распахнутого окна. Карликов и след простыл.
Принцесса, морщась, баюкала руку, Ана хрипло дыша, приблизилась к королю и наскоро осмотрела его, мэтр Аиран прислонился к дверце комода и медленно сполз на пол.
– Ваше величество, вы не ранены, нет? – лихорадочно тараторила служительница.
– Король! Так он, король? – вскричал Рем, поднимаясь на ноги. – Я спас короля!
Можно было порадоваться за мальчишку, но лицо его выражало смертельную обиду. Принцессу осенило: немало ему наговорил злосчастный волшебник, названный Роланом. И в немалой степени мятеж в приюте был хулой на власть. И вот сейчас Рем Ёж оберегает юного короля, хотя, должно быть, желал иного. В подтверждение по пальцам его пробежал живой огонь.
– Остановись, – истошно крикнула Вельтиссария и попыталась сбить того с ног.
Первый министр и Ана из последних сил встали спина к спине с обнажёнными шпагами и прикрыли короля.
– Он же… он… – Рем со слезами обернулся к принцессе.
– Мальчик!
Король властно отстранился от защитников и шагнул из укрытия.
– Мальчик, мы Его величество король рода Любомировых. Ты спас нам жизнь и готов отнять её. Уверен, что сил твоих хватит объять огнём всех. Но прошу пощадить моих защитников.
– Он уже истощён, – уверенным голосом поправил мэтр Аиран. – Не подходите ближе, Ваше величество.
Он говорил правду: живой огонь стекал с пальцев и рассыпался в сухие искры, угасал и вместе с тем угасал юный волшебник. Ана потеряно перебирала пальцами по поясу – ножей не осталось.
– Я не отступлю в решении искоренить колдовство, – решительно продолжал Вилльямиль. – Жестоким временам нужен жестокий король. Человеку не нужно волшебству и те из вас, кто истинный сын или дочь отечества, тому должно принести себя в жертву. Такова наша воля и желание богобоязненного народа. Мы судим тебя и признаём виновным.
Вельтиссария задрожала от беззвучного смеха. Король не теряющий присутствия духа и власти даже на волосок от гибели. Вот, каким должно быть истинному правителю. Но отчего-то ей стало смешно. Будь простолюдин суровее и он бы расхохотался в лицо королю, но выглядел подавленно.
– Ты спас нашу жизнь, – смягчил тон Вилльямиль и сделал ещё шаг, заложив руку за спину. Так он оказался ниже Рема и немного взрослее, нос напоминал клюв хищной птицы. – Жизнь короля не может стоить смерти. Мэтр Аиран, – с лёгкой заминкой обратился он к старику, – таков будет мой первый указ: мы даруем жизнь этому преступнику. Пусть ему поставят последнее клеймо. Но то будет последнее клеймо.
В общении с первым министром король становился неуверенным. Скажи мэтр Аиран слово – и голова Рема слетала бы с плеч. Но тот, чуть улыбнувшись, кивнул: «Как будет угодно Вашему величеству».
Волшебник, в чьей власти, как бы ни уверял первый министр, губить или миловать, склонился перед королём. Рем Ёж, судя по выражению лица, чувствовал себя как заново рождённый и благоговейно всматривался в горбуна.
– Ваше высочество, – деловито продолжал Вилльямиль Любомиров, – ваше дело рассмотрено, и вины вашей мы не увидели. Более того, мы признаём свою неправоту в деле бывшего настоятеля храма Пятилика Фэрана Белобока. Вам возвращены титулы и звания. Отныне вы оруженосец маршала Валери Янтарной и можете заменить её. По возвращении из похода вам назначат ренту и владения близ города Горилеса.
Во время речи в комнату, гремя бронёй, кланяясь входили высокопоставленный служители, слёзно просили о прощении, но по знаку первого министра вышли вон. Едва лишившись чар, дворец наполнился криками и вознёй.
Король, едва закончив говорить, медленно подошёл к заколотому Аной карлику, потребовал больше огня. Вельтиссария оказалась не менее любопытной и несмотря на боль подошла ближе. При ярком свете им предстала злая шутка на ребёнка. Серая плотная кожа, выпирающие суставы, словно от долгого голодания и непомерно большая, лишённая ушей, голова с удлинённым лбом. Мэтр Аиран оттянул веки и пытливые дети убедились, что склера покрыта кровавой сеткой, а если откроешь рот, то никаких клыков. Существо вызывало жалость если бы не способность творить злую волшбу. Первый министр, разжал пальчики и внимательно рассмотрел кривое лезвие.
– Кто они, первый министр? – повелительно спросил юный король. – Я слышал, что вы их называли. Как?
– Хораи, Ваше величество, – не особенно охотно отозвался мэтр Аиран. – Я упомянул о них в разговоре с вами, когда говорили о волшебнике. О том самом.
Вилльямиль кивнул и потребовал приготовить покои. Нечего и говорить, что вся прислуга кинулась хлопотать над бельём. Не забыли и девушек – им мгновенно принесли плащи, чтобы прикрыть исподнее. Охранять короля просились испытанные вояки, но Его величество покосился на первого министра и последний кивнул на Ану. Та привела нескольких молодых людей с лицами скопцов. Вельтиссария глянула мельком за их приготовлениями ко сну. Они внимательнейшим образом осмотрели покои, касались простынь и одеял, ковров и гардин, даже принюхивались, а затем каждый занял место в углу и, если бы принцесса не видела, куда те встали, ни за что не заметила их присутствия.
– Вашу руку, – услышала она голос Аны. Обернулась. Служительница хмуро и одновременно с участием всматривалась в лицо принцессы. Извинялась? – Вашу руку.
Вельтиссария растеряно протянула здоровую, но служительница схватилась за другую, небрежно осмотрела, пробормотала «врач замотает». Морщась от причинённой боли, девушка шагнула к притихшему Рему, словно не веря королевской милости. Одновременно в голову ударила кровь и, едва недалеко от неё прошёл мэтр Аиран в сопровождении вельмож, бесстыдно прерывала его беседу.
– И что теперь?
Но тот сделал вид, что не услышал, зато Ана схватила девушку с мальчишкой едва не за шиворот и вытолкала вон. Так они и шли до своей комнаты нашкодившими котятами. Одно утешало, что терпеть самодурство Аны придётся недолго: очень скоро она станет полноправным полковником в войске Валери Янтарной. Как же это было давно. Вельтиссарию беспокоило положение конт-принца. Любовь проснулась в ней с новой силой, молодой, страстной и глупой. И вовсе не эфес шпаги хотелось сжимать до одури.
Служительница Трибунала словно читала мысли. Поскольку по прибытие в комнату между Делом сообщила, что остаётся при Вельтиссарии. Пока последняя, не веря привалившему счастью, хлопала глазами, служительница с досадой сообщила:
– Обвинения с вас сняты королём, но не Трибуналом. Поручено опекать вас до особых распоряжений. Мне даны исключительные полномочия, так что берегитесь.
Последнюю фразу она произнесла явно полушутя, с улыбкой, глядя на выражение лица принцессы.
В остывшей комнате пришлось ждать, пока придёт врач, смажет согревающим снадобьем ноющее запястье и туго замотает мягкой тканью. Камин Ана разжечь не позволила, дескать, её расслабит – девушка не собиралась засыпать. Принцесса, бранясь про себя, выбросила с одеяла бесполезную теперь грелку, залезла в холодную постель. Благо теперь для её согретия есть мальчишка; Рем Ёж улёгся в ногах, как когда-то в походе. Лежа в кровати Вельтиссария задумалась: как легко она отказалась от мести, когда расплата должна постигнуть близкого человека. Невольно вспомнился Моран Колун: как он там, не умер ли от ран. Затем мысли перетекли на хораев и извращённости замыслов мага Ролана.
Она проснулась, когда пришли за Ремом. Спросонья она ни за что не хотела отдавать его и, не слыша, что ей говорят, завыла дурным голосом. Кончилось эта сцена тем, что Ана сжала успокоенное было запястье, а когда Рема увели, задала девушке несильную трёпку. Вельтиссария не знала как вести себя далее. Командовать полком без суровой девицы куда легче.
Мальчика привели через несколько часов, и принцесса успела изрядно переволноваться. Она ожидала увидеть его сломленным, калекой, но тот оказался хоть и слаб, но несколько бодрее, чем накануне. Он берёг плечо, как если бы ударился. Несколько погодя принцесса поняла, что отныне он клеймён. Скоро принесли без изысков добротно сшитую одежду из сукна и дублёной кожи, тёплые плащи, башмаки и войлочные сапоги. Позднее Ана шепнула, что для снаряжения запустили в ларец с золотом самой принцессы. Злополучный ящичек доставили в числе прочих вещей. На недоверие принцессы Ана терпеливо сообщила, что кастелян приюта «Багровый холм» женщина дотошная, оставила подробную документацию. А сами служители Трибунала – честнейшие люди, иначе не видать бы ей золота как своих ушей. На средства Вельтиссарии приобрели дорожный сундук; в его благоухающее живицей нутро служанки наскоро сложили нехитрый скарб венценосной особы.
За окном начиналась распутица – один из тех дней что предшествует весне: серость, дождь ледяным бусом, промозглый ветер.
– Разумно ли отбывать немедленно? – смалодушничала принцесса. – По округе мор всё-таки.
– Вам откуда знать? – с насмешкой спросила Ана. – Болезнь пошла на убыль, слава Господу и знаниям храма Светоча. В городах остались запертые кварталы, где чума ещё свирепствует, но стража бдит за стенами. Также, – девушка сделала многозначительную паузу, – ваш маршал в одном из таких кварталов. А потому вам следует немедленно явиться в расположение воинства в Морском пределе. Похоже, нашлись горячие головы, что не ждут возвращения Янтарной и сами разохотились на маршальский жезл.
– Как всё сложилось, – покачала головой Вельтиссария. – Трибунал желал пленить Валери Янтарную во что бы то ни стало, но она казалась ему не по зубам. И что же - он её пленил. А как быть моим «забиякам» и конт-принцу?
– Ему повезло, что оказался знатных кровей, – недобро сощурилась Ана. – он также переводится под опеку Трибунала. И если даже Валери Янтарная появится в войске, она тоже попадёт в вашу компанию.
– И вы в любом случае в выигрыше, – угрюмо кивнула Вельтиссария. – Маршальский жезл передаётся по титулу. Выходит, мой черёд. А я у вас на крючке. Очень дальновидно. Чувствуется манера мэтра Аирана.
– Смиряйте гордость нуждой, – в тон ей проворчала Ана. Слово поперёк убеждений служительницы похоже как в горле кость. Потому следующее требование произнесла чуть издевательски: – По приказу первого министра мальчишке будет выдаваться порция дурмана через день.
Глаза Рема загорелись, руки, подобно отдельным существам, потянулись к мешочку. Вельтиссария прикрикнула и её воспитанник с большим сожалением послушался. Ана, сменив гнев на милость, одобрительно хмыкнула. Девушка эта и сама не решила для себя как общаться с высокородной особой; и ей самой это назначение казалось странным, но путь служения вере тернист. Но рука помощи в мучительных блужданиях протянули не ей, но Вельтиссарии.
Когда Ана навещала во дворцовой лечебнице, под которую отдали игровую залу, своих раненых накануне товарищей, а Рем уединился в парке, томившись от жажды дурмана, принцессу окликнула служанка. Врач просил её забрать дурман и выслушать, какую порцию назначить юному волшебнику. Вельтиссария, тревожно оглядываясь на сжавшегося в калачик Рема, торопливо последовала за служанкой.
В кабинете врача воздух напоённый гарью розмарина и специй тяготил сознание. На столе красного дерева под стеклянной посудиной мерно горел огонь, клокотала мутная жидкость, из кишки, подобно морозному дыханию, сочился пар. У едва тлевшего камина стояла изящная кушетка с откинутым на ложе пледом, у изголовья оставили резную трубочку. Полки ломились от пузырьков и обёрнутых в вощёную бумагу кип. В углу, рядом с одёрнутой гардиной, высился тонкой работы секретер с раскрытой книгой на откидной доске. Уж не королевский ли врач просил её зайти к себе?
– Это моя лаборатория, – охотно сообщили ей. – Только здесь можно успокоить распалённый ум.
Вельтиссария почти не удивилась встрече с первым министром. Мэтр Аиран, сменив серую хламиду на шёлковый, подбитый птичьим пухом, халат, разительно отличался от того, кого она встретила в Весёлом Плясе. Он по-прежнему слыл образцом смирения и дальновидности, но сколько властности читалось в его глазах. Неужели время правления Трибунала изменило человека или при мимолётном знакомстве она сложила ошибочное мнение.
– Раньше вы принимали всякого: оборванца ли богача.
– Ранее ко мне ходили за советом или в духовной нужде. А сейчас алчут и слов настоятеля более недостаточно. Они не желают жить заветами церкви, и я не властен изменить что-либо.
– Так откажитесь, – Вельтиссарии ответ казался очевидным.
– Откажитесь, не думайте, на то воля Господня – так твердят те, что жаждет власти не как бремени, а как нектара. Нет. Пока король не обретёт властный ум, я не оставлю его с алчущими – то моё служение Господу и Его величеству.
Едва ли принцесса могла упрекнуть его в лицемерии, но почувствовала отвращение к этому человеку за бездушные убийства в приюте «Багровый холм». А потому замолчала, отвернувшись к секретеру. Ей вторил первый министр, и сцена безмолвия несколько затянулась. Тем не менее, первым её нарушил мэтр Аиран.
– У вас должно быть немало вопросов. И я отвечу на них, на некоторые.
Щедрый дар. Ему во что бы то ни стало, хотелось чувствовать себя хозяином положения; упрямство Вельтиссарии его раздражало. Не ответь девушка на посулы всевластного человека, мучила бы её тягость тайн?
– Отчего не оставить в неведении? – по-своему пошла на попятную принцесса. – Не так давно мне сказали, что ответы смущают ещё больше.
Он не ответил. Он ждал.
– Обязательно мучить моего мальчика дурманом?
Первый министр не сдержал смешок, закашлялся.
– Вам открывают дверь в сокровищницу, а вас интересует медяк, выпавший из кошелька. Но извольте. Волшебное клеймо изжило себя, его можно обойти. И события в приюте «Багровый холм» доказали это. А подобных приютов окрест немало и мы имеем несколько сотен учеников. И число их за последнее время не уменьшилось. В соседнем королевстве, не обременённом законами о волшебстве, подобных сжигают с семьёй. И именно оттуда пошли слухи об ученичестве. И если в наших краях им найдётся в дело в Волшебном Надзоре и все они на крючке друг дружки, то у соседей – банды. На наше счастье Ролан не имеет толковых помощников, иначе объединил бы их в одно войско. Поверьте, мы справимся со зверолюдами, у нас есть средства, но с волшебниками – иное дело. Нужен крючок особый, такой, чтобы не слез. Мои люди уже начали разгонять опиумные притоны.
– Господь милосердный, – догадавшись, ахнула Вельтиссария. – Они станут рабами дурмана. А в ваших руках останутся все поставки опиума.
– Опиум – слабый дурман, – самодовольно осклабился мэтр Аиран. – Я вывел в лаборатории новый. Они будут хотеть только его и не найдут такой из-под полы. Он ломает волю, не даёт насыщаться силой. Всё же лучше, чем сжигать на кострах.
Вельтиссария часто-часто заморгала. Вновь не могла она поверить, что старец из Храма Сынов и первый министр – один и тот же человек. Припомнились слова матушки Тэл как всесильный волшебник мог менять личину подобно скрытому зверю Орану Медведю. Вспомнила – и нутро охватила дрожь.
– Вы… вы знаете, кто меня родил? – Она скрыла тревоги волнительным вопросом. – Говорят, что я полулюд.
– Верно, – кивнул старик и, обогнув стол, уселся за крышкой как купец за прилавком. Уж не дорого ли обойдутся ей ответы? – Дознаватели Церковного Надзора верно определили состав. Ты и не знаешь, что состав крови у людей и животных разный. Разный он у зверолюдов и полулюдов. Почему? – то для нас пока загадка. – Он отвёл взгляд, побарабанил пальцами по глади красного дерева. – О твоих родителях знал старый король, но едва ли найдётся тот волшебник, кто вознамерится воззвать его из потустороннего мира. Дед ваш не намекал вам, не рассказывал сказки о женщине… может быть, с крыльями?
Ох, не зря эта заминка. Вельтиссария и сама уже разохотилась вспомнить сказки старого короля. Баял он о воительницах, но чтобы с крыльями – нет.
Задумчивое молчание лучше всяких слов. Первый министр едва заметно выдохнул.
– Что же, видал я зверообразных людей с шерстью на лице или хвостами, а всё-таки они – люди, хоть и уроды. Судьбой Отец Всевышний обошёл вас лишь звериной кровью, дабы узрели вы стойкость духа. Но помните, как скоро вечный враг доберётся до вас, смиряйте греховность постом и молитвой.
Суконное вышло поучение. И за торопливостью сказанного, сквозило то ли нетерпение, то ли недовольство от глупых вопросов, то ли напавшая скука.
– Ролан, этот волшебник, – собралась с духом Вельтиссария, – что он хочет? Власти?
Вопреки ожиданиям, вопросы не произвели должного впечатления; мэтр Аиран безучастно смотрел в белый зев распахнутой гардины.
– Мы были молоды и талантливы. Ролан в первую очередь ставил изучить таинства волшебства. Не учения, а именно волшебства. Начало начал, из чего оно состоит.
– Из заклятий, – участливо поддержала беседу девушка.
Мэтр Аиран поморщился:
– Заклятия – россказни для дураков! Нет ни заклинаний, ни чар, ни слов, ни снадобий. Волшебство есть совокупность энергий, тайну которых я не могу ещё понять.
– Этот Ролан, – с опаской произнесла Вельтиссария. – Может им быть маг Дюран Тану. Он очень опытный.
– Дюран Тану – вздорный старик. Он глава магического Надзора в Полесье. Давно пора сместить его, но в кругах волшебниках решают всё обветшалые старцы. Они не желают двигаться, изучать. А впрочем, вам это ни к чему. Ступайте с богом, дитя.
– Мэтр Аиран, я могла бы получить заклятое кольцо, что у меня забрали?
– Это лишнее. К чему вас в грех вводить.
Он так и остался сидеть вполоборота, и Вельтиссария попыталась до мельчайших подробностей рассмотреть его. Ей уже рассказывали о Ролане намедни, и сказанное сейчас разительно отличалось по тону от услышанного. Ах, если бы надеть кольцо и узреть кто на самом деле был перед ней. Сомнения в истинном обличье мэтра Аирана увеличились после обдумывания ночного происшествия. Если дурман не даёт колдовать, то отчего это получилось у юного Ежа. Словно хотели убедиться: действительна ли сила преграды. А нападения хораев? Одной твари хватило обратить трёх молодых людей в бегство, а среди защитников – ни одного волшебника. Ана хоть и была обучена, а всё-таки не могла противопоставить себя колдовской силе.
Вдруг принцессу осенило. Мысль подкосила её силы, и девушка вынужденно прислонилась к стене. А если целью был вовсе не король Вилльямиль, но именно мэтр Аиран? Мысль эта стояла перед глазами, сверлила голову, щекотала язык и всё-таки именно в этот момент сомнения, подозрения показались ей игрой воображения, помутнением рассудка. И догадка её – всего лишь догадка.
С тяжкими думами она вышла на террасу перед парком, неспешно прошла в сад и на одной из скамей, обвитых крючьями жасмина, отыскала свернувшегося калачиком Рема.
– Очень худо, – пожаловался он, когда девушка погладила его по щеке.
– Отвлекись на другое, – посоветовала принцесса. – Ты видел когда-нибудь того волшебника, учителя? Его истинное лицо?
Рем покачал головой и горько расплакался. Он хотел к матери, в лесные чащобы, пытался вспомнить сказку, но запутался. За него говорила Вельтиссария, мгновенно позабыв, что собиралась раскрыть истинную личину первого министра.
Это была старая волшебная сказка.
«Давно это было, ни Горилеса, ни Весёлого Пляса, человеки едва-едва обжились на новом месте, а в дремучих чёрных лесах хозяйничали зверолюды. Баяли про поселение, в котором людей одаривало чудо-дерево. Захочет человек новый черенок от лопаты и найдёт у выворотня добрый отросток для лопаты, захочет лук – найдёт подходящую ветвь и та никогда не подведёт, захочет хвороста – наберёт вязанку. Не убывало чудо-дерево, главное, не руби его – само даст. А у семьи старосты горе – нет детей. И попросила жена его у дерева ребёнка. Поначалу на смех её подняли, а на следующее утро пошла старостиха к дереву, глядь – а там девочка. Привела найдёныша домой и стала она их дочкой, прозвали Марой. Умницей да красавицей росла. Вот только одна беда: по весне до лета уходила она в лес к заветному дереву. Прошло время и посватался к ней богатый человек, сын городского купца. Долго отказывал девушка, наконец, согласилась. Но с условием: будут отпускать её раз в год по весне домой. Жених посчитал блажью просьбу, но согласился. Вскоре Мара была на сносях, родила. Муж говорил, что пора бы оставить детские капризы, запер девушку. Изловчившись, Мара взяла ребёночка и сбежала к родителям. Те закручинились – от такого мужа сбежать, заперли непослушную дочь в подполе. И как ни пыталась она молить, увещевать, но не пустили родители дочку в лес, послали весточку купцу и стали его ждать.
А в ту самую ночь, когда Мара ходила в лес, разразилась страшная буря и с корнем вырвала волшебное дерево. Спустились на утро родители в подпол, глядь – никого. Бросились к ребёночку – в люльке лежит полено. С тех пор в деревне дела пошли худые: зверя нет, земля не родит, пусто. Да ещё повадился ходить в деревню скорбный дух, в каком узнавали Ольху, поседевшую, высохшую, страшную Она, будто, крала детей и вместо них в люльки клала полено, да изводила скот. Так в лесных краях появились мары и именем их более людей не прозывали».
Вельтиссария, переведя дух, осведомилась, отчего мальчик вспомнил сказку.
– Я же мамку-то погубил, – взвыл Рем. – А она озлится, да станет марой. Пусть утащит. Пусть!
Принцесса прижала его к себе, не зная что сказать и как утешить. В смятении их застала Ана, как всегда недовольная. Она отрывисто приказала выдвигаться. Но Вельтиссария взвилась. Отведя ошеломлённую такой бесцеремонностью девушку подальше от скамьи, принцесса напустилась на товарку.
– Ты не видишь, худо ему. Или дай порошка сейчас, или выбрось его вовсе.
– Он привыкнет, – буркнула служительница Трибунала, но по тону принцесса поняла, что та не уверена в снадобье первого министра.
– И не поможет ему дурман, – решилась высказаться Вельтиссария. – Вспомни, он использовал волшебство, когда принял дурман. А мэтр Аиран говорил, что ему не хватит сил ворожить.
Ана насупилась и нехотя кивнула, пробормотав, что указание есть указание.
– А ты не заметила странностей за мэтром Аираном? – пошла на попятную Вельтиссария и, видя недоумение служительницы, уточнила: – Не вовсе, а ночью или сегодня? Это важно, поверь.
– Я не видела мэтра столь долго, чтобы понять, – нетерпеливо отвечала она. – И к чему этот разговор?
– А есть у него отметины, шрамы? – соображая как уличить старика, перечисляла Вельтиссария, – Ты можешь спросить мэтра Аирана то, что знает только он?
– Приличным девушкам… – Ана праведно раскраснелась от гнева. Ей не хватило слов, и после грубого ругательства она осведомилась: – Рехнулась ты что ли? А ну хватай пащенка своего и айда за мной.
Вельтиссария, рискуя, схватила девушку за плечо и сбивчиво поведала о своих подозрениях и сколько-нибудь подробно поведала о волшебнике Ролане.
Служительница выслушивала, гневно сопя, но всё-таки выслушала. Но ответ её был не в пользу принцессы.
– Намедни вы избежали суда и может быть плахи, а на утро строите козни…
– Кольцо, – воскликнула Вельтиссария в последнее отчаянной попытке достучаться до замутнённого разума служительницы. – Заклятое кольцо. Надень его – и все сомнения уйдут.
– Вы ребёнок, – презрительно бросила Ана. – Просите Трибунал разрешить колдовать. Вы ребёнок и я буду обращаться с вами как с ребенком. Я вас высеку.
Сказано угрожающе и со значительной прохладцей в голосе. От несправедливости принцесса сделалась пунцовой, и девушки разошлись в стороны как рассерженные кошки.
Первой опомнилась Вельтиссария, во всяком случае мысли её уползли в противоположную от начальной сторону. Отчего она так хочет уличить первого министра? Если некто принял его облик, то наверняка погубил несчастного. Она желала этого. Верно это судьба, а прочее не интересно, не трепетно. Забыть, забыть. В войско, под надёжное окружение, дождаться весны – и в поход. Потом – домой. И чтобы как раньше. Забыть, забыть.
С покорным видом она понукала Рема идти и послушно выполняла отрывистые приказания служительницы Трибунала. И хотя она как никогда желала усесться в видавшую виды карету, обитую изнутри войлоком, тем не менее оглянулась к окну кабинета первого министра. По-прежнему не задёрнута гардина и возможно мэтр провожает их. Кто бы он ни был, Вельтиссария не хотела ни видеть, ни знаться с ним и оборачивалась из желания узнать свои чаяния.
Когда тронулись, принцесса прижала к себе хнычущего мальчика и скорее себе зашептала волшебные сказки. Севшая напротив Ана не обращала на пару внимания, она по-солдатски использовала любую возможность подремать. В стекле по-прежнему полоскалось отражение корпуса гнедой лошади – их сопровождала стража Трибунала.
Дорогой это ни в коем случае не волновало девушку, наоборот, убедило в необходимости защиты. Едва ли в двух мелье от летнего дворца Любомировых, под мостом слонялось без дела с десяток оборванцев самой разбойничьей наружности. Глядели хмуро, почёсывались, неуверенно переглядывались. Стража на них даже не оглянулась и уверенность их невольно передалась пассажирке повозки. Ей одной, поскольку Ана откровенно похрапывала, а мальчик впал в забытье и тихонько икал.
Следовали весь день и часть пути – ночью, при свете фонарей. Ана раздала спутникам мяса и хлеба, поделилась молодым вином во фляжке. От одного глотка мальчик захмелел, и жалобные писки обернулись сбивчивым бормотанием. Но не поить же Рема вином – так и спиться недолго. А уж этого принцесса насмотрелась во вшивом братстве.
Мглистое, по-весеннему тяжёлое, влажное утро проходило тяжело не только для людей, но и лошадей. Снежный наст подтаял, двигались с трудом. Потому, после того как в окно постучался один из провожатых и после недолгих переговоров, карета с гоньбы свернула в когтистую гущу леса. Вдоволь измучившись на неразъезженной дороге, экипаж выбрался на недавно расчищенную деревенским тяжеловозом колею.
В невидимые щели потянуло тяжёлым горьким ароматом зимнего берега. Но секущий ветер унялся, когда в стекле кареты расползалось отражение фонаря на широких воротах. Гостиный двор располагался за кряжем в мелье от рыбацкой деревни, чьи обитатели живали даже в худую пору неплохо, нанимаясь речником на суда. Капитаны, решившие поберечь монеты, швартовались в извилистой бухте невдалеке. Удобный путь вглубь материка, богатые, тороватые усадьбы и деревни, негласные ярмарки, подальше от глаз сборщиков налогов – привлекали контрабандистов, пиратов и даже смуглолицых островитян. Здесь не спрашивали кто, куда держит путь, часто не держали за душой скверного слова, зато у каждого – по паре клинков в одеждах.
Едва ли двор «У слепого барсука» – приличное место для девушек, но на робкие возражения принцессы Ана не обратила внимание. Она торопилась и не собиралась здесь задерживаться. Ей нужно было ровно столько времени, сколько понадобится на отдых лошадям. А лучше потолковать с хозяином о перекладных. Но чего точно не ожидали служители Трибунала, так это увидеть шумную компанию. Большую компанию, что необычно для этого времени года, в особенности учитывая едва-едва схлынувший мор.
И хотя им отрядили отдельную кабинку «для мэтров», где пучки пряностей перебивали прогорклый, прокисший, по-звериному горький дух бражного зала, многочисленные заседатели глядели на пришельцев хмуро. Провожатые не одели по обыкновению чёрные камзолы, облачились в поношенные, старые, но сев за стол «богачей», они невольно отдалились от подозрительной братии.
Ана со своими людьми осталась ухаживать за лошадьми и браниться с хозяином за свежую «двойку». Вельтиссарию с мальчиком сопровождал крепко сбитый малый с квадратным подбородком отчаянного рубаки и низким лбом тугодума. Как и ожидалось, манерами он не обладал, приказывал отрывисто, властно и в ответ на враждебные или любопытные взгляды недобро щурился.
Компания оказалась либо недостаточно пьяна, чтобы устроить драку с пришельцами, либо разленилась. Брань, скабрезности, пустопорожние разговоры. Впрочем, речи оказались не пустые. Вельтиссария никогда не жаловалась на слух и на охоте, бывало, как будто ощущала шелест травы. За одним из дальних столов расслышала обрывочные слова: «Строят корабли… война, не иначе… Любомировы что куклы, дёрни… Янтарная-то…».
Ей изрядно помешал дородный хозяин гостиного подворья, грозивший за недоплату шумной компании, заседавшей в тёмном, дешёвом углу.
Очень скоро напряжение слуха прервал Рем Ёж: мальчишка выскользнул из-за стола. Девушка всплеснула руками и потянулась за ним как мамаша за непослушным дитём. Но тот, кое-как придя в себя, сделался злее.
– Мой полковник, – он говорил громко, надсадно. – Оставьте. Я сам могу!
Вельтиссария сообразила, что выглядит нелепо. Ими заинтересовались. Но вовсе не тщетность стараний девушки привлекли пьяного мужика. Войлочная шляпа, стоптанные кавалерийские сапоги, драный полушубок из-под которого торчали лоскуты некогда добротного камзола, облезлые ножны – кто-то из спившихся дворян. Растрепанная борода свисала мочалом на одутловатом лице, вдобавок от него разило нечистотами. Вельтиссария невольно отшатнулась и вовремя: дворянчик попытался поймать её.
– П’лковник? Эт кто пылковник-та? Смиран-а! Генерал пред тобой, а!
– Заткнись, генерал сраный, – отвлёкся на выпивоху хозяин. – А то уйму.
– Да, сраный, – покорно согласился дворянчик. – З’то хенерал, ясно. Кто пылковник. Ты? – корявый палец указала на уплетающего мясо крепыша.
Он отпихнул девушку в сторону, но запнулся, когда его пнул под колено Рем Ёж.
– Ублюдок! – в страшной ярости вскричал мальчишка. – Не смей! Перед тобой полковник, Её высочество принцесса Горецкая! Понял, мразь?
«Генерал», вытянувшись в струнку, покосился на принцессу, перевёл взгляд на крепыша и во всеуслышание воскликнул:
– С’лышай! Они от п’таскухи Янтарной! Из ихней банды! Сдадим старши-ине, а?
Хозяин почесал затылок – худой признак для человека, державшего почти пиратский притон. По залу прокатился глухой ропот. Что же такого произошло, чтобы против Валери Янтарной ополчилось даже такое отрепье? Раздались выкрики: «Нам такая дрянь не к месту», «Гнать их», «Палками их, палками». Начали привставать задиры со следами свороченных скул и заживших синяков. Вельтиссария затравленно оглянулась на крепыша, тот дожёвывая, оценивал драчунов и выглядел мрачно. Охотников почесать кулаки оказалось человек восемь, ещё дюжина обернулась, предвкушая зрелище.
– За короля Любомирова! – вскричал прилично одетый мэтр. – Долой королевишну, без баб обойдёмся. Долой старокупетчину!
Его поддержали грохотом деревянных кружек и новыми выкриками: «Палачи!» «Держиморды» – и как следствие: из-за столов поднялись ещё несколько верзил.
Но всех перекричали молодые глотки: захмелевшие безусые юноши, ученики ремесленников, отпущенные в отпуск и пропивающие последние медяки. Те самые, которым хозяин грозил за недоплаченный полугар. Они горланили на манер песни:
– За Любомирову, любо, любо, любо!
– Щенки! – Брызгая слюной, напустились на них.
Но крепкий кулак свалил напавшего. Удар послужил сигналом: драчуны принялись за молодёжь.
Оторопевшую принцессу уверенной рукой потянули к выходу. Она оглянулась – Ана двигалась к порогу. За принцессой шёл понурый Рем, следом – крепыш. Путь им было преградил мужик с перекошенным от возбуждения лицом, но служительница как-то особенно двинула плечиком и драчун, закатив глаза, повалился ничком.
Во дворе второй провожатый тянул за узду лошадей к раскрытым воротам. Прошло казалось немного больше мгновения и возница, дико вскрикнув и взмахнув кнутом, погнал экипаж прочь.
Когда выбрались на тракт, Вельтиссария пришла в себя. Можно и позабыть неприятность, но они двигались к «зимним квартирам», а случай «У слепого барсука» связан с ними напрямую.
– Ана, что происходит? – Принцесса вздрогнула от собственного голоса: едва ли вспомнишь, когда обращалась к служительнице по имени. – Что происходит в королевстве? Там в зале…
– Неразбериха, – коротко отозвалась она, но видя, что девушка желает продолжить расспросы, с досадой отмахнулась: – Не берите в голову. Мы прошли с хозяином через кухню, он продал нам припасы. А когда увидела, что дело худо, бросила сильвар тем молокососам и приказала кричать. Молодым всё равно что кричать.
– Их побили, – неуверенно укорила Вельтиссария, мгновенно обругав себя мысленно: служительнице удалось перевести тему в другое русло.
– И поделом. Меньше зубов, больше ума.
Ана сделала вид, – а может, и в самом деле, – что хочет спать и, завернувшись в полушубок, прислонилась к войлочной стенке кареты. За время стоянки валяная шерсть успела затвердеть, холод пробирал до костей. Её грел Рем Ёж, жмущийся к ней котёнком. Вельтиссария не осознавая, принялась укачивать мальчика, напевая под нос колыбельную, точь-в-точь, когда нянчилась с сестрёнками.
Только мысли текли не тягучие, скорые, какие никак не выстроишь в ясную цепь.
Стало быть, королеву Виллиаму возвели на трон старые купцы. Род Горецких так и не вошёл в их братию, оставшись в молодых купцах. Отец частенько хулил зажиревших торговцев, установившие поборы на продажи, разорявшие те мошны, что не из их круга. Говорят, почивший король Побережий имел неограниченный долг, а цена ему – королевская корона. Похоже, с набожным и суровым королём труднее договориться, чем с девчонкой. Король Вилльямиль – ставленник церкви и может быть, молодых купцов. Тогда, зачем делать из короля и ставленника над людьми, и ставленника над душами? Разве это не в ущерб церкви?
Мысли недостойные девушки, мысли, порождающие гордыню – роились и вопрос за вопросом сыпался из головы. Вот уж несдобровать первому министру, одарившему её мгновениями откровений, под потоком предметов разговора. Но Вельтиссария сама себя одёргивала. Как у любого человека, прошедшего по пути жизненных испытаний, появляется тяга к незыблемости. У неё есть с чем сравнивать: с покойными, скучными буднями замужней принцессы, дочери короля-торговца.
Она не заметила как задремала. Проснулась от грубых окриков, брани и одновременно грохота в дверь кареты. Ана выглянула в створ, нахмурилась и вышла в гущу непонятной возни. На запотевшем стекле плясали сполохи огня, и даже вмешательство предусмотрительной и дальновидной Аны Замарашки не решило исход дела. Наконец, открыв двери, на подножку вскочила служительница и велела выбираться.
В отличие от прибрежной полосы здесь чувствовался лишь влажный морозец; ветер не пробирал до костей и казалось, что они каким-то чудом попали в грядущую весну. Карета остановилась на булыжной мостовой, и только при ближайшем рассмотрении оказалось – на добротном каменном мосту. За бугристым настилом в сгущавшейся синеве вечера неясными штрихами выступал город; кое-где беспечные хозяева запалили лампы, не затворив ставни. В Горилесе или Борителе город скрывали стены, возведённые во время войны со зверолюдами, а зимой они вовсе кажутся вымершими, не горят фонари – гордость богача шуадье Периша Златоносца, – стража и редкие прохожие снуют словно привидения.
Зато на мосту путь преградили неуклюжие крепыши в броне. Даже булла Трибунала не произвела на них сколько-нибудь должное влияние. Их старшина, увидев в карете детей, несколько смягчился, прекратил ор и кликнул врача.
– Берегутся корольки, – с неудовольствием проворчала Ана, поманив за собой подопечных.
В славном целебными горячими источниками городе Любоваре опасались пришлого человека. Каждого входящего, своего ли чужого, осматривал врач, за что приходилось бедолагам приплачивать. Благо зима, почти все заперлись как в медвежьей берлоге. А что стража в броне, так в округе идут слухи чуть ли не о вырезанных деревнях, разбойники сбиваются в ватаги. Чуть позже в харчевне они узнали, что у всех на слуху события в Весёлом Плясе. Грабят-де людей на деньги старых купцов, чтобы им сподручнее было сгонять в город народишко и делать из них повинных. Впрочем, словоохотливый хозяин харчевни не упомянул, что именно старые купцы пополняют городскую казну, приезжая лечиться и отдыхать в этот благословенный край. Ну да зима, можно благодетелям перемыть кости, да разорвать глотки.
Пришла рябая, сутулая баба, отвела девушек и мальчика в каморку. Долгое время осматривала коросту на теле принцессы и подозрительно щурилась; заглянула в рот, нюхала мочу. Покосившись на невозмутимую Ану, недовольно проворчала и удалилась. Бедняга Рем не знал, куда девать глаза, ладошками старательно прикрывал срам. Натягивая исподнее, девушка заметила его вороватый взгляд и поскорее прикрылась. Мальчишка повзрослел. Таких в деревнях зовут «мужичками». Ане мучения последнего нипочём: щеголяет голышом в натопленной каморке, разминается. Вельтиссария подала охапку одежды Рему и отослала за печку. Странные нравы в Трибунале, да и любой другой братии по оружию. Та же Валери Янтарная не чурается грубого мужского общества, а её солдатам всё равно, что у неё между ног – она истинный полководец. Вот только…
– Ана, там на гостином подворье. Этот пьяница. Он говорил скабрезности о маршале – почему?
– Мужик что баба: треплется, – уклончиво ответила служительница, влезая в сорочку, но видя, что принцесса по-прежнему выжидающе глядит на неё, продолжила: – Ходят слухи, что у нашего маршала нежданное дитя. Порченая королевская особа, выходит. Её отец, король Валеус, наверняка ещё не знает. Мнится, пришлют от него нарочных и не увидим мы Янтарную. Вот уж верно говорят: из огня да в полымя.
Ужинали в небольшой на удивление чистой харчевне. На полу – свежая солома, загон и насеет для куриц и скота не в зале, а рядом с кухней. От того в нос не шибает бараньим помётом и козлиной шерстью. Зато под потолком рядом с хозяйской лавкой развешены гирлянды колбасок и внушительные окорока тончайшего янтарного колера. На балясинах со второго этажа свисают кадки с пучками майорана и гвоздики. Играют на скрипке. И гости приличные, пусть в штопанной, но добротной одежде: мастеровые, праздный люд, всяк сидит спокойно за кружкой. Хозяин харчевни, заплывший жиром и румянцем горожанин, любезно отдал женщинам отдельный закуток, малозаметный для местного развесёлого люда.
– Передохнём здесь денёк, – сообщила раскрасневшаяся от кружки горячего пива Ана. – Завтра – в баню. Даром что ли в Любоварах. А там дней через семь будем в Морском пределе. Рады, небось?
– Наверное, – бесцветно произнесла Вельтиссария, ковыряя вилкой в гуляше, и добавила очень двусмысленно: – Я вперёд не заглядываю, мало ли…
– Верно, – поддакнула Ана, став чуть раскрепощенной. Глотнула ещё пива, хмыкнула озабоченно и выудила из кошеля коричневую плитку. – Давай, молокосос, жуй.
Вельтиссария подобралась, с жалостью глядя на мальчишку. Казалось, он успел отойти от действия дурмана. Но глаза Рема алчно вспыхнули, руки сами потянулись к неземному наслаждению. А сам он торопливо оправдывался перед Вельтиссарией:
– Я возьму, мой полковник. Это лекарство, так? Я всё равно никчёмный. Утром не смог вас защитить, не идёт колдовство.
Принцесса выхватила плитку из-под ладошки и безжалостно осведомилась:
– А в ночь нападения карликов как у тебя вышло колдовать?
– Сам не знаю, – в досаде и жалости к самому себе заскулил Рем. – Будто учитель был рядом. Он твердил, я делал. Отдайте!
– Вы ничего ему не скажите? – отвлеклась Вельтиссария на соглядатая. В это время мальчик тишком вытянул заветное лакомство и сунул за щёку. – Он колдовал и…
– Это опыт мэтра Аирана, – обескуражила она своим ответом, – пусть пытается. В первый раз – не помогло, сегодня – уже не может. Поглядим.
– Дрянь, – беззлобно обругала её девушка и уткнулась в хмельное варево.
Ана лишь усмехнулась и окликнула хозяина, поинтересовалась – у мужика-то! – где лучшая купальня. Тот округлил глаза и лицо его, как с картинки про добродушного толстяка, приняло озабоченное выражение.
– Вы позволите, майтры, – сбивчиво пробормотал он, теребя сальное полотенце, – посоветовать… никуда одним не ходить, особенно в купальни. У нас, того… шалят.
Ана нахмурилась и хозяин совсем перепугался.
– Не любоварцы, нет. Премудрая Матерь миловала от сквернодумцев. А только не зря стража у ворот лютует: шалят пришлые, даже не инородцы. Налетают ватагой, поломают, побьют не разбирая, снасильничают – и как сквозь землю. Мы-то всецело за покойного короля Мириниэля, прими его прах земля. Ну, стало быть, за наследника теперь. А вот какого, не пойми. Вот нас и парят, вот и склоняют. Может, молодые торгаши. Того и гляди, поднимутся цеха, да купцы поплоше, раз старая власть ничё не могёт. А там уж кликнут новых выборных, а кто кликнет – поди, разбери. А может, и старые купцы воду мутят. Поймают их, глядь, а это прихвостни молодых купцов. И начнётся.
Хозяин изложил своё видение политики, коей занимаются все кому не лень после известных событий в Весёлом Плясе. Очень многие уверены, что свару затеяли именно молодые купцы и стяг восставших – белый клык на кровавом полотнище – их зов всей голытьбе: ломай старокупетчину.
– В старое доброе время, – мечтательно подытожил хозяин, – такому не бывать. Благородные короли и дворяне – ничего худого и не скажешь.
Но сетования хозяина прошли мимо служительницы Трибунала. Едва тот отлучился по делам, Ана прикончила пиво и сообщила, что Вельтиссария остаётся с мальчишкой под стражей, а сама она отправится в купальни.
Принцесса не пожелала спорить: ей решать. После сытного ужина хотелось одного: спать. Рем Ёж, приняв порцию, блаженно пускал пузыри. Хозяин кликнул слуг и те живо перенесли его в ближайшую гостиницу. Ана сняла две стылые комнатушки. Пока добавляли в погасшую печь угля, принцесса улеглась как простая девка на кровать. И захрапеть бы, но служительница заставила, и раздеться, и умыться. Даром, что сама не очень-то служила примером. Принцесса слишком устала, чтобы спорить и едва оказалась на ледяной глади кровати провалилась в сновидения.
Утром заботы о ней легли на старую служанку. Она до боли напоминала глупую служанку в доме Горецких, говорливая жалобщица.
– Ох, бог, бог. Давеча солнце клонилось к тучам, сегодня – сырень, да кости ломит весь день. Заварить вам мятного отвара, сударыня?
Вельтиссария, глядя на мертвецки спящего Рема, суконным языком поинтересовалась о соседях.
– Мэтры-то? А чего им, в карты стол лупят, винищу лакают. Эка, сторожа. Слыхала, как майтра-то им наказывала стеречь. А сама-то, даром майтра, а упорхнула к потаскухам. Прощения просим за грубость, сударыня.
Вельтиссария вовсе не удивилась, что купальни и публичные дома – одно и то же место. Помнится в Борителе, серая шлюха Маланья обитала именно в таком борделе. Принцесса даже решила не отказывать себе в удовольствие съязвить при Ане. Девушка не верила всерьёз, что служительница может поднять на неё руку.
После второй молитвы она заскучала и уселась к окну. Ближе к проёму нещадно сквозило, и девушка прислонилась к простенку и согревала руки дыханием. Глядела на мощёную узкую улочку. Изредка туда-сюда сновали, уткнувшись в куцые шерстяные куртки, прохожие; раз прогрохотала раззолоченная карета, запряжённая четвёрткой вороных лошадей. Заполошенной курицей, подобрав подол, улочку пересекла девчонка и неожиданно вбежала в дверь гостиницы. Вельтиссария не придала этому значение, но в дверь без стука вошёл крепыш и знаком попросил отойти от окна. На расспросы не отвечал, но по всему видать сосредоточен, но едва ли встревожен. Вскоре следом появился его товарищ, грубо подталкивая вперёд себя ту самую растрёпанную девчонку. Там шла ни жива, ни мертва, только чёрные глаза остались на снулом личике. Принцесса гневно взглянула на служителей и попыталась успокоить девочку, но та, дичась, затараторила:
– Так кровь, кровь, везде. Просили передать. Мертва, мертва.
Вельтиссария взыскательно поглядела на мужчин. Товарищ крепыша, отзывавшийся – слышала Ану – на прозвище Кистень, подал ей шерстяной платок с алой россыпью на складках.
– Это Аны Замарашки, – озабоченно признал Кистень.
Вельтиссария с ужасом всмотрелась сначала в его лицо, затем оглянулась на хмурого крепыша, глазами не менее перепуганными уставилась на бормочущую девочку.
– Что ты говоришь? – Тряхнула её принцесса. – Что там? Где хозяйка платка?
Но иного не добилась: девочка отрешённо глядела в окно и бормотала: «Она мертва, мертва. Сказали сюда бежать».
Девушка вновь перевела растерянный взгляд на служителей, те перебросились парой неразборчивых фраз. Не укладывалось в голове: суровая, язвительная, умная – и раз, нет её.
– Нужно идти! – взвилась принцесса, но порыв её иссяк под тяжёлыми взглядами мужчин.
– Идти в гущу резни – дурь, – рассудил Кистень. – Погибла, так на то воля божья. Сама знала, какие порядки в городе. По-хорошему нужно забрать тело и достойно похоронить. А жива – доктору плати. Денег нужно.
Последние слова он произнёс, выжидающе поглядывая на принцессу. Та прибитая дурными вестями поплелась к дорожному сундуку, взяла из ларца тяжелую горсть гельдеров.
– Ну что вы? – густо замялся Кистень, взяв пару золотых. – На это уж пышные похороны дадим. Куплю ещё полугара помянуть или за здравие выпить. Пока живём, надеемся. Эй, соплячка, – крикнул он девочке, – откуда принесла-то? Показывай!
Мужчины развели ничего не соображающих девушек в стороны. Крепыш неуклюже довёл принцессу до кровати, скупо произнёс на прощание: «Чего там. Уж так если. А может не так. Ждите. Ни ногой» – и вышел.
Опустошённая, Вельтиссария присела на краешек кровати, сжалась воробушком. Она никак не могла понять, отчего так тоскливо. Девушка эта не особенно нравилась ей, уж слишком напоминала матушку. Жестокая опека сочеталась в Ане с участливостью, она как никак стала близким человеком. Может, даже подругой, осмелела в мыслях принцесса и грубо одёрнула себя: словно на поминках.
Рядом завозился, заскулил мальчишка, но стенания его вызывали вместо сострадания досаду. Хотела налить ему воды в кружку, всё валилось из рук. В коридоре кликнула служанку – пусто. Крикнула служителю – тот не отозвался, отлучился верно. Обхватив плечи руками, прошлась по комнате. Чёрные мысли о злом роке, начертавшем гибель всякому, что знается с ней, принцессой, не заполнили голову: отвлеклась на шум за окном. Лишь бы развеять меланхолию – едва не прислонилась к стылой глади стекла. У входа в гостиницу назревала какая-то свалка: кричали, бранились, махали кулаками. Стараясь разглядеть происходящее как следует, Вельтиссария почти забралась коленями на подоконник.
И тут, словно клинком шпаги прошлись по коже; проступила ледяная испарина; девушка отшатнулась. И всё за одно мгновение. В следующее оглушительно лопнуло стекло. Принцесса очнулась уже на полу, располосовав-таки ладонь осколками. Поискала глазами – ничего. Кто-то бросил камень? Зачем?
В комнату почти сразу ввалился человек. Принцесса к стыду своему запищала, что деньги в сундуке, но служителя Трибунала интересовало другое. Крепыш кинулся к окну и встав у простенка, осторожно выглянул.
– Что? Что? – хватала ртом воздух Вельтиссария.
Тот не ответил, отвлекшись на шум потасовки внизу.
– Уходим! – резко скомандовал крепыш, и пока девушка растерянно хлопала глазами, схватил её в охапку и потащил к выходу.
Вельтиссария взвыла дурным голосом и заработала ногами и руками, даже попыталась ударить локтем. Но служитель перехватил и вывернул запястье так, что девушка, подвывая, засеменила следом.
– А ну оставь девку, ублюдок!
В полутёмный коридор ввалилось несколько пьяных гуляк, у двоих в руках – ножи.
– Как и говорили: насильничает девку.
Из проёма на них замахала полотенцем служанка, но ей грубо велели заткнуться. Мужики явно вошли в раж и скопом пошли на крепыша. Впрочем, тут же с воем отступили, обливаясь кровью. Вельтиссария не заметила в его руках клинков, да времени на «гляделки» не осталось: пока царила растерянность, крепыш утянул её во мрак коридора. Вслепую повернула куда-то, едва не кубарем сбежала с лестницы; оба нырнули в подклеть, пропахшую гусиным помётом, и, изгваздавшись, выбрались наружу. Пробрались мимо надрывающихся цепных псов на задний двор. Вельтиссария попыталась перевести дух, но её потащили дальше сквозь пропахшие нечистотами задворки.
Остановились в нищем переулке, где ни них, дичась, глазели немногочисленные обитатели трущоб.
– Объяснитесь, мэтр, – едва не со слезами на глазах умоляла его Вельтиссария.
– Не вдумались даже, – презрительно отозвался крепыш, оглядываясь вокруг. – Охотятся на вас. Из арбалета в окно саданули. Потеху с мужиками устроили. Отвлечь хотели.
– И… и что теперь? – только и смогла пролепетать Вельтиссария.
Ох, сколько думала она, воображала, что и сама разберётся с обидчиками и убийцами, сама разгонит их несколькими взмахами шпаги. На деле же, хотелось укрыться за сильной спиной, оказаться близкой к могущественным друзьям.
– Последний приказ: сопровождать королевскую особу. До Морского предела. Всё, что знаю. Убийца больно ловок. Можем до ночи бежать. Бестолку. Он – к Вшивому братству. Выследят. Один путь. Городская управа.
– А убийца этот догадается, куда идём?
– Ловок. – Крепыш пожал плечами. – Может, не один он.
– А Кистень, бедная Ана, Рем? А как же Рем, мы оставили его.
– Приказ – доставить принцессу. Остальных – нет. Хотите жить – слушайте меня. Всё.
Крепыш оказался бесцеремонным донельзя. Без лишних слов сорвал с девушки полушубок и после недолгих переговоров сменял на простецкую одежду обитателей трущоб. Поторапливая, накинул на принцессу овчинную шубейку, скрыл льняные волосы под дранной шапкой, сам довольствовался сальной разлетайкой, в каких ходят инородцы-кочевники. Осведомился у бедняков, где расположилась городская управа. Передал Вельтиссарии, куда двигаться.
Шли медленно. Служитель велел приволакивать ногу и послал девушку перед собой, сам уверил, что последует следом. Вдобавок шуба тяжелила шаг, шапка наползала на глаза. По пути её несколько раз толкнули, а у самой, вместо праведного гнева, душа уходила в пятки. Даром, что на глаза тут же попадался мнимый кочевник, а всё же таки. Захочет кто пырнуть ножом, крепыш и ахнуть не успеет.
У притвора небольшой молельной Пречистой Матери силы и вовсе покинули её. Над ней запричитывала, охая, помогла подняться крепкая старушка в тулупчике, лишь полотняный, а не шерстяной, как принято у горожанок, платок выдавал в ней служительницу в молельне. Приглашала отогреться внутри, выпить травяного настоя для страждущих, но девушка, выискав в толпе знакомое лицо, отказалась. Спросила об управе. Служительница по-своему истолковала и сбивчивую речь принцессы, и испуганный взгляд на коренастого кочевника, пристально следившего за ними у притвора.
– Ах, ты же, козодёр! – Всплеснула руками старушка. – Глаз положил. Украсть хошь, невестой будет. Пусть калика да городская. Вот я тебе!
Зеваки с любопытством огляделись в поисках кочевника, но того и след простыл. Принцесса похолодела от страха.
– А в управу не ходи, – покровительственным тоном посоветовала «спасительница». – Злыдни. Чуть жалоба, так на цепь – и мучают. Вишь как: жалобщики, что разбойники: порядок нарушают. А прибудут-то королевские дознаватели, а у них в тюрьмах вроде как разбойники. Им – почтёт, люду – виселица. Поди докажи.
– Чего болтаешь, старая! – недобро гаркнули над ухом.
К притвору подошли дюжие мужики, у каждого на поясе кожаное влагалище с притороченным шестопёром, на голове – шапель. Стража.
– Судари! – Вельтиссария встрепенулась, протянула к ним руки. – Спасите. Я… я королевских кровей, Его высочество принцесса Горецкая, майтр-гард… мне… помощь.
– Королевишна?! – разинул рот черноусый, с косматыми бровями стражник, обернулся к товарищам – и заржал. – А может ты, рвань, брюхатая Янтарная? А если скажешь, что ты королева Любомирова, засуну палку в гузно. Эк, тебя перекосило, сучье вымя.
И немудрено. Животный страх смешанный с прозрением как до выстрела арбалета в гостинице, как чувство, спасшее жизнь под Весёлым Плясом. Всё существо принцессы дрожало, когда взгляд остановился на человеке среди зевак. Одетый в дублёную куртку, с накинутым капюшоном, какие приняты у горцев; лицо скрыто вязаным шлемом. Но даже будь то в горах, он казался бы подозрительным.
– Сквернословцы! – подняла на них кулаки старушка, вдруг до боли напомнив матушку Тэл.
Стражники отмахнулись было, но со стороны зевак полетел камень и сбил набок шапель старшины. С броском булыжника раздался крик: «Долой старокупетчину. Да здравствует король Любомиров!»
– Сучьи выродки! – неистово заорал старшина, выуживая из кожаной петли шестопёр. – Кто?! Кто сказал?
Зеваки пятились, прятались, кто куда горазд, несколько из них дали дёру. За ними припустили стражники, на бегу выуживая сигнальные дудки. Но перед этим крепыш – его был голос – выкрикнул: «Бегите, высочество!»
– Хватай! – Старшина брызгал слюной. – Все бунтовщики!
От переливчатого свиста дудки шарахнулась вся улица. Но бежали далеко не все: началась невнятная свалка. Старшина, схватив первого встречного горожанина, сдуру потянулся в гущу схватки. В следующее мгновение в одну сторону отступил лже-кочевник, в другую, на ступени притвора, навзничь повалился старшина с распоротым горлом. Вид кровавого полоя привёл напуганную принцессу если не в чувство, то заставил тело работать. Отталкиваясь руками-ногами, Вельтиссария сползла со ступеней и свалилась в мшистый переулок. Потеряв шапку, опрометью кинулась в чернеющий зев.
Она спотыкалась о выбоины, об лотки нищих торговцев, вслед ей бросали камни, вонючие ошмётки, неслись ругательства и проклятия. Ударяясь о замшелые, закисшие от влаги и мочи стены, она петляла по трущобам, пока, наконец, не обессилила близ дровяных сараев и просевших амбаров. Осела на мёрзлую каменистую землю. Дыхание с присвистом вырвалось из глотки, ноги отказывались служить. Даже обнаружившие её сторожа, видя, что она волочит конечности, пожалели её, выволокли на улицу и швырнули к стене дома, сопроводив вместо пинков или травли собаками наставляющей бранью. Не обращая внимания на хохот и тычки нищих, она, ища опору, побрела вдоль стены; невидящим глазами уставилась на трещину голубого неба. Но хватило её ненадолго, она села на полы овчиной шубы и забылась тревожным сном. Несколько раз её встряхивали, хлопали по карманам, кто-то даже задрал сорочку под платьем, но оставил поползновения после гневного окрика. Голос принадлежал мальчишке.
Вельтиссария мутным взором оглядела любопытствующего парня. Жилистый, с подбитым глазом и кулаками-дыньками. По виду, одногодок с принцессой, лет четырнадцать-пятнадцать.
– Э, хошь быть женой? – Он утёр под носом зелёную соплю и, шмыгнув, подмигнул. – Приласкай меня и в обиде не останешься. Мне-то по любви охота. Слышь, смазливая, уговорились. Идтить-то некуда, да? От дядьки поди смылась?
– Чтоб мне вшей в родню. – Сплюнула чем было в ладошку принцесса и вымученно улыбнулась.
– Эва, как! – вытаращился парень. – Ты не из наших. Я бы запомнил.
– Из Горилеса. Про Тони Птицу слышал? А Тису Горную?
Это скорее был ритуал знакомства, – откуда любоварцу с другой стороны света слышать о легендах Горилеса.
– Вшивая принцесса, – задумчиво протянул «вшивец». – Это… Погодь, это ты чё ли? Вот это ловко.
– Подсоби, а? – протянула она ладонь. Тот помог подняться. – Мне бы схорониться.
– Ты тока учти, – шмыгнул мальчишка. – Я-то чё, верю. А у старшин – за деньги.
– Будь покоен, – заверила его девушка. – За мной не заржавеет.
Шли недолго. По словам мальчишки Братство разрозненно обитало в трущобах. Её привели в грязную комнатушку, где на подстилках хворали несколько измождённых до крайности детишек; чадила и почти не обогревала дурно сложенная печка. Похоже, дела вшивцев в богатом городе шли худо, но по уверениям местных обитателей светлые дни наступят к середине весны. А пока проедали скудные летние запасы.
Мальчишка, назвавшийся Крысом, коротко перебросился парой слов с чумазым коротышкой, тот кивнул на грязный полог.
– Старшина занят, – негромко сообщил спаситель и устроился с ней в углу.
Вельтиссария настолько замёрзла, что не оттолкнула мальчишку, когда тот запахнулся вместе с ней в шубу. В конце концов, точно так же поступали они зимой в Горилесе.
– Говорят, в городе резня, – шёпотом осведомилась у него принцесса. – Кто-то бьёт людей. Знаешь об этом?
– Какой же я вшивец, коли не знаю, – хмыкнул Крыс, обнажив выдающиеся передние зубы. – Не горожане это. Со знанием бьют. Как стражники. А может, солдаты. Много их по округе. От Морского предела нанимаются. Пока неразбериха с королями, всякий рвёт свой кусок. А ты от кого бежишь?
– Да от всех. – Оскалилась Вельтиссария в ответ. – От родителей, от службы, от Трибунала, от убийц.
– Лихо, – присвистнул мальчишка. – Ты кисни пока. Побужу если чё.
Вельтиссарии показалось, что она только прикрыла глаза как её тряхнули. Приподняв веки, тупо уставилась сначала на Крыса, а когда тот мотнул головой, подняла взгляд на рослого молодого человека. Тот кутался в видавший виды дорожный плащ. Остатки сна сыграли с ней злую шутку – соткали в полумраке образ в капюшоне. Девушка отшатнулась.
– Да неужто я урод? – осклабился парень и присел рядом на корточки. – Старшина я. Дедом кличут. А ты ничё так.
Вельтиссария машинально провела по груди – пока дрыхла расстегнулись крючки ворота платья. Запахнулась и гневно уставилась на старшину. Тот искренне усмехнулся:
– Во глазища. Пуганая-то пуганая, а взгляд-то государский. Может, ты и Тиса Горная. Говорят, в Великограде во главе Братства ублюдок покойного короля, принц воров. А только ты знаешь принцесса, что не титла главная – денежки.
– Золото, – уверенно просмаковала слово девушка.
Алчно вспыхнули глаза всех обитателей комнатушки.
– Однако же, не видать его, – с дрожащим смешком съязвил Дед.
– Что увидал – своровал, – сварливо отозвалась Вельтиссария. – Деньга есть, братцы. В гостинице, в сундуке. Сможете пробраться. Я объясню как. Передам весточку своему… слуге, он послушает.
– Сладко баешь, – неуверенно проговорил Дед, почесываясь.
Он ничего не терял, никого не отпускал, а потому слова принцессы казались ему разумными.
– Раньше бы тебе проснуться, – с искренней горечью признался старшина. – Пока дрыхла, по твою душеньку спрашивали дважды. И оба сосунка уже смотались.
– Когда успел, Дед? – заскулил Крыс.
– А неча прынцессовы сиськи слюнявить, – пожурил его старшина под общий хохот. Гам усилился, когда девушка, глядя на пристыженного Крыса, отодвинулась подальше.
– Так спрячьте меня! – попыталась решить дело Вельтиссария. – Золото, понимаете?
– Лучше серебро в рукаве, чем золотые речи.
Её схватили цепкие ручонки, но девушка вырвалась из тяжёлой шубы.
– Бежать некуда, – ухмыльнулся Дед.
– Он и вас убьёт! – неистово закричала Вельтиссария. – Ему не нужны свидетели. Понимаете?
– А то, – кивнул Дед, отступая к пологу. – За всеми зайцами погонится.
– Вот она. Вот, – звонко крикнули от хлипкой дверки. – Вот здесь.
Проём заняла рослая фигура. У Вельтиссарии опустились руки, она без сил повалилась на прогнивший пол. Ну вот – всё, вот сейчас. Она беззвучно заплакала.
– Так не рады меня видеть? – очень знакомо проворчали над ухом.
Ана рывком подняла её на ноги. Дед, накинув шубку из овчины, подсчитывал плату, Крыс рассыпался в любезностях. Некоторое время девушка не верила глазам, но по-матерински поджатые губы и сердитый взгляд вернули её в чувство.
– Второй! – сжала запястье служительницы воспрянувшая духом Вельтиссария. – За мной придёт ещё один заказчик. Этот же тот, убийца!
Ана нахмурилась, задумалась, рука её потянулась к поясу.
– Вы свободны, сударыни, – отступил к пологу Дед. – Одной платы предостаточно.
– Кто тот второй? – недобро осведомилась Ана.
– Не видел его, сударыня, – пожал плечами Дед и отступил к порогу. – А я вам, принцесса, шубу нагрел, не всё так зябкх-о…
Парень нехорошо кашлянул, выпучив глаза, схватился за грудь и мешком повалился на пол. Но до того как бездыханное тело его коснулось досок, Ана, прихватив принцессу, повалилась вглубь комнатушки. Дети, в том числе больные, как тараканы заползали в щели. Крыс подполз к телу старшины, тронул впившийся болт и старательно распотрошил поясной кошель и пазуху начальника.
– Эй, парень, – крикнула Ана, – другой выход есть?!
Вместо ответа Крыс юркнул к пологу покойного Деда и скрылся за гнилым полотном. Ана подскочила к ложу, схватила мальчишку за ногу и одним рывком стащила обратно.
– Ещё выходы есть? – очень спокойно осведомилась она.
Крыс закивал, мотнул головой, но служительнице этого оказалось мало – она швырнула мальчишку в указанном направлении.
Это оказался даже не лаз, кроличья нора, заткнутая пахнущей нечистотами ветошью. Крыс, изловчившись, нырнул в вонючий зев – и был таков. Ана мгновение колебалась, затем бесшумно пересекла комнату и замешкалась у дверного косяка. Выудила из поясного кошеля футляр и вытянула в руке зеркальце. Роскошный предмет женского туалета поразил хлопающую глазами принцессу больше всего. Вот только не красоваться она решила – вытянув в руке, оглядела отражение двора. Как и многие нищие кварталы дома образовывали колодец из множества комнатушек. Сиди некто на крыше, от его взора не укрыться. Значит, один способ – бежать через воровские лазы. Но отчего она медлит?
– А уж думала… мертва ты, – глупо заулыбалась Вельтиссария.
– Не дождётесь, – презрительно отозвалась служительница и со вздохом ругнулась: – Вот же дерьмо. Кто-то ещё есть. Значит, не уверен, что подстрелил именно вас. Даже если пойдём через лаз, мы как на ладони. Мышки сову не видят. Но высиживать нечего. Идём.
Она, спрятав зеркальце, сноровисто подняла юбку. Вместо исподней сорочки, служительница носила шерстяные штаны для верховой езды, подол она неведомым образом подоткнула сзади. С усилием раздела мальчишку и, скатав шубу, пропустила в лаз за пологом, снабжённым деревянным желобом. Некоторое время прислушивалась, затем подтолкнула к проходу Вельтиссарию, велев во что бы то ни стало двигаться при приземлении.
Ободрав платье, принцесса ударилась коленом об твердь утрамбованной земли, но несмотря на дикую боль в суставе, прижалась спиной к деревянному устою. Огляделась. Приходилось сгибаться едва не в три погибели, чтобы двигаться, во все стороны – почерневшие столпы, подпирающие пол, невдалеке дурно сколоченный хлев или лежбище закоренелых оборванцев. Последние из них за медяк от вшивцев частенько выполняли самую грязную поденную работу.
Дрогнул желоб над головой – и в подпол спрыгнула Ана Замарашка. Та оказалась много ловчее и, подхватив принцессу подмышку и держа ухо и взгляд востро, стремительно зашагала к хлеву. Замерла, а после безошибочно отодвинула хлипкий горбыль; пробралась сама и помогла Вельтиссарии.
Оказались в закутке, сменяющий другой закуток, используемые и как дровяник, и сеновал. Последнее немудрено – многие горожане держали коз; иного средства прокормить бедные семейства не выдумали. Прислонившись к поленнице перевели дух. Едва миновала опасность, аромат живицы, мёрзлой земли и благоухание янтарной древесины кружил голову. Ровно до того момента, когда Ана силой заставила её присесть, а сама кошкой медленно двинулась к белому зеву распахнутой двери. И со звериной грацией сначала прислонилась к трухлявому дощатому косяку, затем, изогнувшись, обтекла ребро тёса и выпорхнула наружу. Единственное, что услышала принцесса – глухой удар об доску и последующие короткие хрипы.
Забиться в щель и ждать она не могла – пугала замкнутость, бежать обратно – лишиться защиты. Вельтиссария, холодея, выглянула наружу. На узком пятачке мёрзлой земли схватились двое. Невысокого роста человек в куртке с капюшоном и вязаном шлеме и служительница Трибунала. Принцесса успела увидеть как убийца, изловчившись, выбил нож из рук Аны и поднырнул под девушку. Но та, кувыркнувшись, полностью обездвижила его, накрест сжав икрами область шеи и выкручивая запястья. И победа была бы за Аной, но противник нырнул к груди девушки, оказавшись в роли победителя. На мгновение.
Эта драка не напоминала уличные потасовки «вшивцев», боевых петухов, скорее ярмарочную борьбу: захваты и броски. Потехой этой занимался старый король, и маленькая принцессы видела, но не удосужилась проникнуться. Ещё бы, ведь в сказках герои поражают злодея одним ударом меча или единственным выстрелом.
Вот только мужичье сопело, орало, возилось с соперником, а в схватке близ дровяника использовали каждое движение и выпад. Должно быть убийца слыл ловкачом и не прочь помахать руками и даже ногами, но все его усилия, оказывались тщетными, когда он попадал в захват – а метила она в голову – служительницы Трибунала. Убийца вырывался и пытался дотянуться до ножа, но вновь оказывался в невыгодном положении, открывая шею. Зато оружие тишком удалось стянуть Вельтиссарии. Широкий, короткий изогнутый клинок вовсе не казался опасным и, выставив его перед собой, принцесса не чувствовала уверенности. И то же состояние ума испытывали борющиеся. Высвободившись из захвата девушки, противник не спешил нападать; тяжело дышала Ана, медленно придвигаясь ближе к принцессе.
– Кто ты такой? – услышала Вельтиссария собственный голос. – Это ты убил Эгрен Ежиху?
Тот молчал и не смотрел в её сторону.
Завершилось противостояние невнятным, грузным шумом и грубыми мужскими окриками извне. Убийца, невероятным образом изогнувшись, подпрыгнул к балке дома, и, подтянувшись, быстро взобрался на крышу. Вслед ему Ана метнула отобранный у принцессы нож, но, словно предчувствуя удар, злодей метнулся в сторону и избежал ранения.
Ана скоро подхватила ножи, да вдобавок вытащила из доски дровяного сарая чужой клинок. Всё это время она оставалась следить за крышей, руки как будто жили отдельно.
Отчаянно бранясь, в закутке показался грузный стражник в шапели. Увидев двух девушек было ощерился, но всмотревшись в тяжелым взглядом Аны отшатнулся. Явившийся следом мэтр при шпаге и в кирасе шёпотом обругал стражника и рассыпался в любезностях перед служительницей. Ана меланхолично расправила полы платья и бросив мэтру пару неразборчивых слов, потянула принцессу за собой.
До гостиницы им предложили экипаж и охрану. Ана, сев рядом с Вельтиссарией, взыскательно её оглядев, потребовала объяснений.