«Любая ровная линия не обходится без неровностей – все зависит от степени ее изучения»
Не кричали коты заунывные любовные песни, похожие на плач младенца, в маленьком нефтяном городке на Крайнем Севере. Сугробистой мартовской ночью было по-зимнему морозно. Коты незримо сновали по пропахшим канализацией отсыревшим подвалам, гоняя раздобревших в сырости комаров. Коты живут не по календарю, они нутром чувствуют время любви, а оно еще не наступило. На Крайнем Севере время котов приходит на месяц позднее, чем в средней полосе России. Человеческие страсти в этом смысле куда менее капризны.
Песни летели из бара «Охотник», название которого произошло не оттого, что в нем торговали дичью, а оттого, что бар притягивал страждущих выпивох, охочих до мутящих разум напитков. Было далеко за полночь. До белых ночей оставалось еще два месяца. Романтическая темнота окутывала «Охотник», где женатый и безработный молодой мужчина Мухан тепло жужжал со своей подругой Дойкиной, рассказывая ей о недостатке женского тепла в семейном кругу. Они уже находились в изрядном подпитии, когда к их столу подошел сотрудник налоговой полиции Братовняк. Он тоже был пьян и тоже испытывал недостаток женского тепла.
- О, какие люди! Дружище! - воскликнул Мухан, хотя другом на Севере, куда приезжали исключительно за деньгами, редко кого можно назвать.
- Привет! Что, отдыхаешь? – спросил Братовняк, не ожидая ответа. – Какая милая особа рядом с тобой.
- Это Дойкина! Хорошая баба, подруга дней моих суровых… - изрек Мухан.
Дойкина изобразила горделивую осанку, внезапно вздернув вверх подбородок, распрямившись и даже выгнув спину, но от хмельного расстройства координации едва не упала со стула…
- Присаживайся, - пригласил Мухан. – Дойкина, это Братовняк, мой старый кореш, с которым я не одного предпринимателя потряс. Эти хапуги думают, что они могут жить за народный счет. Нет, есть еще Робин Гуды на Руси, а с такой защитой, как Братовняк, слугой, блин, закона, мы и еще наработаем.
- Так ты – мент? – спросила насупившись Дойкина.
- Да, милаха, почти. Полицейский я, налоговый, - ответил Братовняк. – Это как вор в законе. Я все могу взять бесплатно, и ничего мне за это не будет. Предприниматель - он же как курица, надо только вовремя из-под него яйца вынимать. В моей конторе начальство такие деньги потихоньку делает, какие тебе, Мухан, на киосках никогда не сделать. Это я точно знаю, от жены. Но т-с-с...
- Э-э-э, не говори, - встрял Мухан. – Полгода назад мы тоже неплохо вкалывали. Такой же темной ночью. Проследили, где один торгаш товар хранит. Оказалось - в гараже. Пришли, сбили замок. Там же никакой охраны. Попотеть, конечно, пришлось: сто мешков муки, триста килограмм арбузов, картофель. Но зато какой навар! Через два дня раскололи торговый павильон. Да много чего было. Тоже намаешься. Сложная работа. Постоянно по ночам, надрываешься. Ты ловко крутанулся: раз - и налоговый полицейский, а меня замели, сам знаешь, месяц назад. Три года лишения свободы - условно. Хорошо, хоть суд у нас свой, гуманный.
- Дурак ты, - определил Братовняк. – Иди к нам, в налоговую полицию. Хочешь, за тебя слово замолвлю.
- Давай, дружбан, - заблестел глазками Мухан. – Окажи любезность. Благодарен буду…
- Мальчики, что вы все о работе да о работе. Про вашу девочку забыли, - прервала дружескую беседу Дойкина. – Хоть бы пива заказали, а то все бутылки пустые.
- Слышь, Братовняк, - зашептал Мухан, приблизив свои губы к уху. – У тебя деньги есть? Я всю наличность спустил. Дойкина пьет, ровно жаждущая корова. Возьми что-нибудь, я потом рассчитаюсь.
- У меня тоже ни копья, - посетовал Братовняк. – Жена все карманы вычистила, даже побренчать нечем.
- Так ты подойди к барной стойке, - сказал Мухан. – Тебе и так дадут.
- Не моя точка, - ответил Братовняк. – Все магазины в городе поделены. Администрация города контролирует сеть магазинов «Классно-Е-мое». Главный судья дает крышу торговым павильонам. Тыренко доит все магазины системы «Маркет», « Титан», «Натали», «Камел». Причем «Натали», «Камел» и «Титан» отстегивают не только товаром, но и деньгами. Мой магазин – «Еврейский». Теща моя открывает. Но в него мы не пойдем. Давай киоск ничейный сделаем…
- Мальчики-и-и, ваша девочка скучает, когда вы начнете меня развлекать? – закапризничала Дойкина.
- Ой, лапочка, сладенькая ты моя, - грубо пробасил Мухан. – Мы ж о тебе разговариваем. Поехали в хату, надоело здесь. Подружку твою, Телкину, пригласим и хорошо оттопыримся. По пути заедем за продуктами…
Компания вышла на улицу, где в свете горбатых фонарей стояла машина Мухана – «Жигули» десятой модели. Хозяин, покачиваясь, как пассажир в проходе железнодорожного вагона, быстролетящего по неровным рельсам, подошел к водительской дверце, открыл ее и почти что упал на водительское сиденье. Дойкина с Братовняком тоже уселись. Машина качнулась из стороны в сторону, будто приняла на борт партию африканских слонов. Входные дверцы так смачно хлопнули, что лицо у Мухана на секунду-другую перекосило от беспокойства за их сохранность. Взревел двигатель, и машина двинулась вперед, обиженно щелкнув примерзшими тормозными колодками.
- Правь в деревяшки, - скомандовал Братовняк. - К тридцать шестому.
Мухан втолкнул кассету в приемное гнездо магнитофона, и тот запел под гитару хрипловатым голосом, каковым принято петь блатные баллады:
В саду у тещи одурманивали розы,
Но я покинул эти райские края.
Уехал в даль, где леденят морозы
И беспощадны стаи комарья.
Мечтать о деньгах… как это достало.
Они нужны, лишь только чтобы жить.
Тайга дала их, только крайне мало,
Чтоб радость юга с ханты позабыть.
Живу и тещин садик вспоминаю,
Как раз сейчас там яблоки висят,
А рядом – груши. Боже! Но я знаю:
Других все эти фрукты угостят…
- Насчет того, что денег на Севере мало платят, то верно. Что за муру включил? – спросил Братовняк.
- Местные пое-е-еты дуркуют, - ответил Мухан. – Кстати, знаешь, почему это нефтяной городок назван Муравлюдка?
- Да это ж вроде по имени какого-то первопроходца.
- Нет. Раньше он назывался красиво – Людка. А потом в нем завелась всякая мура вроде тебя. Вот и стал он Муравлюдка. Ха-ха-ха…
- Смотри за дорогой, а то как бы в глаз не получил…
Город спал, незряче глядя на мир темными рядами окон. На улицах ни одного подсвеченного фонарями силуэта. Пьяный Мухан ехал, как трезвый, лихач он был отменный, поэтому машина шла точно к цели, несмотря на то что сознание Мухана внезапно помутнело, и он перенесся в мир грез, где тоже ехал…