Дизайн обложки — Милена Летницкая
ГЛАВА 1. ПРАКТИКАНТКИ
— А где у нас Лиза? — Ее сегодня кто-нибудь видел? — Минивасик Гатаулович, прекрасный собою мужчина двадцати восьми лет от роду, именуемый студентами просто Минивасик, встревожено обводил взглядом практиканток, ощипывавших ветки бархатного дуба.
— Инга, вы вроде как дружите — почему ее нет?
Инга неопределенно повела плечами. Не могла же она признаться Минивасику, что только во втором часу ночи вернулась из ресторана, где они на пару с Альбиной сидели в компании абхазцев, наслаждаясь щедрым ужином. Инга даже заготовила фразу, чтобы поддразнить Лизу, принеся ей отличного сыра, и дав понять, чтО та потеряла, когда гордо отказалась принять приглашение таких кавалеров.
— Минивасик Гатаулович, она вчера никуда не собиралась уходить, а сама куда-то исчезла, — не моргнув глазом, заложила лучшую подругу Инга.
— Передайте ей, что здесь я пропусков не допущу — отработок не будет, это вам не в институте хихикать. Завтра наберем растений в теплицах для кафедральной коллекции — они должны высохнуть до нашего отъезда. В прошлом году студенты половину гербариев сгноили. Вы у меня будете ими каждый день размахивать, а не чем-то другим! — и, решив, что все хорошо поняли его, преподаватель спокойно отправился на пляж — он приехал на пять дней позже своих студенток и теперь не собирался терять ни минуты.
Практика на Черном море была лучшей из предложенных, и все, позволившие себе туда поехать — билеты, проживание и питание оплачивались вузом лишь частично — уже успели побывать в Батумском ботаническом саду и Сухумском обезьяньем питомнике еще до приезда руководителя и по достоинству оценить знаменитый пляж Кобулети с его мелкой галькой и неизменно ровным морем, накатывающемся на берег невысокой рябью прозрачных волн.
Лишь для виду пощипав листья амурского бархата, Инга с Альбиной незаметно смылись с территории зональной станции по интродукции лекарственных растений. Они решили воспользоваться оставшейся половиной дня и развеяться по полной программе. Завтра наступит жесткий контроль: они поняли, что «лапочка» Минивасик на этот раз не шутит, с него станется стоять над душой при подготовке материалов практических занятий для кафедры фармакогнозии.
Чтобы почувствовать всю прелесть свободы, девушки решили надеть лучшие наряды — сегодня они собирались с кавалерами на настоящие шашлыки из барашка. В своих пестрых одеждах светловолосые приезжие чувствовали себя райскими птицами по сравнению с абхазскими женщинами, одетыми во все черное — местные тетеньки почти всю жизнь носили траур по каким-нибудь умершим родственникам, которых у каждой было предостаточно. Чтобы переодеться, необходимо было забежать в частный дом, где их группа снимала несколько комнат.
Девушки прошли под аркой из виноградных лоз с висящими неспелыми гроздьями, миновали летнюю кухню, откуда доносился дразнящий аромат почти готовых чебуреков.
С утра в комнате ничего не изменилось — Лиза, по всей видимости, так и не вернулась.
Решив немного подкрепиться и заодно еще раз попробовать уговорить строптивую подружку отправиться с ними, они жевали ломтики «Гауды», предусмотрительно прихваченные накануне из ресторана, дожидаясь, когда та наконец появится.
Раздавшиеся громкие голоса привлекли внимание девушек: обычно хозяева дома разговаривали гораздо сдержаннее.
Альбина вышла во дворик узнать, что случилось, а Инга решила еще раз взглянуть на себя в потемневшее от постоянной сырости зеркало, прислоненное к стене.
Среднего роста, но из-за крупных форм казавшаяся выше, Инга строго следила за модой. С прической а-ля львиная грива в подражание лауреатам фестиваля «Сан-Ремо — 85», а главное, с умело поведенными «под роковую» хищными глазами серо-зеленого цвета, она почему-то неизменно отпугивала от себя сверстников, но очень нравилась мужчинам постарше.
Справедливости ради нужно отметить, что виной этому была не столько внешность двадцатилетней Инги, выглядевшей на десять лет старше своего возраста, сколько ее изощренный ум, острый язык и взгляд познавшей смысл жизни женщины, особенно выделявшиеся на фоне простодушной Лизы.
Вполне довольная увиденным в зеркале, Инга последовала за Альбиной на улицу.
Кроме хозяев, во дворе были еще какие-то люди.
— Сегодня утром на пляже нашли мертвую девушку, — почему-то шепотом сообщила Инге Альбина.
— И Лизы до сих пор нет, — встревожилась Инга, но тут же решила:
— Вернется, куда денется. Пора, нас уже ждут, пойдем без нее.
И, сразу же забыв о неприятной новости, девушки направились к набережной, растянувшейся почти на одиннадцать километров вдоль всего города — приморская южная жизнь кипела именно там.
ГЛАВА 2. МИНИВАСИК
Вечером вся группа с удовольствием уплетала за обе щеки чебуреки, приготовленные хозяйкой для приезжих. Хозяйская еда была вкуснее неизменных вермишели и макарон, сдобренных маслом и положенными сверху кусочками рыбных консервов. Незамысловатые блюда обычно готовили бессменные дежурные по кухне, которые сегодня решили отдохнуть. Согласились на эту каторгу две подруги, не желавшие окучивать барвинки и собирать листья камфарного лавра для кафедры.
Минивасик Гатаулович ужинал вместе со всеми. Поинтересовался, куда ушли Инга с Альбиной, и забеспокоился, узнав, что Лиза до сих пор не объявилась. В какой-то мере он отвечал за своих практиканток, но, в отличие от сорокалетнего коллеги, поселившегося с московской группой и со своей мамой в соседнем доме, не имел привычки пересчитывать их по головам и запирать на ночь. Его студентки, чувствуя свое превосходство, посмеивались над москвичками, вынужденными ночью вылезать на улицу в окно — предприимчивые девицы совершенно не смущались тем фактом, что живут на втором этаже.
После ужина несколько девушек отправились в городской парк, который славился ухоженными аллеями и экзотичными черными лебедями.
А подобревший Минивасик слушал задорные песни в исполнении оставшихся студенток. Он приехал вчера вечером и еще не пришел в себя после дороги. Безуспешно попытавшись подпеть им, Минивасик выпил стакан кисловатого молодого вина, купленного у хозяйки, и отправился спать — ласковое перламутрово-зеленое море и жаркое июльское солнце совсем разморили его.
Сегодня утром он проспал и увидел своих практиканток уже на зональной станции — в этом году в Абхазию поехали только девицы. Отсутствие одной из студенток было плохим сигналом: Кавказ не то место, где молодые девушки могут спокойно разгуливать по ночам.
— Завтра я с ней разберусь — подумал Минивасик, проваливаясь в сон.
С утра светило пунцовое солнце, пробиваясь сквозь крышу из листьев винограда над уютным мощеным двориком, еще не успев превратить влажный южный воздух в парилку.
— Минивасик Гатаулович! — говорившие одновременно студентки обступили Минивасика. — Минивасик Гатаулович, Лиза пропала!
— То есть как «пропала»?!
— Она так и не появилась, — Инга, не взирая на ночную гулянку, была необыкновенно трезва и бодра.
У либерального Минивасика, имевшего дар находить общий язык со всеми студентами и не теряющего при этом хорошей репутации, и потому никогда их не пасущего, потемнело в глазах.
— Никто не видел, как она уходила, мы у москвичек интересовались — они тоже не видели, — наперебой объясняли девушки.
— Наверное, милицию надо вызвать?
— Вот что, — взял себя в руки преподаватель. — Мы с Ингой — в милицию, остальные идут на зональную станцию в теплицы собирать гербарий. Сами на месте все объясните.
— А у кого другие задания, им что делать? — загалдели практикантки.
— Все идут, — голова Минивасика шла кругом, о качестве учебного процесса он сейчас думать не мог. — Там и подкрепитесь, Actinidia chinensis созрела, — только и смог сказать кандидат наук.
К его облегчению, заявление в милиции у них приняли сразу — приезжие были на виду, а студенток на практике из разных городов страны было не больше ста человек.
Минивасик оформил бумаги. Капитан, ведущий «дело о найденном на пляже трупе молодой девушки», сразу же направил их с Ингой на опознание, дав в сопровождение оперативника. В морге, глядя на мертвую Лизу, с казавшимся серыми в искусственном свете, враз тоже помертвевшими лицами, они одновременно кивнули милиционеру.
Совершенно раздавленные, преподаватель и студентка брели из морга к остальной группе на практику, не веря в случившееся.
— А мы позавчера ей сыра принесли, — невпопад сказала Инга, обычно не теряющая самообладания.
Солнце уже поднялось, прожигало лучами легкую одежду, и не успевшему загореть светлокожему Минивасику приходилось совсем туго. Но он не замечал ни палящего солнца, ни удрученной Инги, идущей рядом — обрушившееся несчастье сильно осложняло его дальнейшую педагогическую деятельность и жизнь в целом.
После полудня в небольшом дворике собравшихся студенток опрашивал Адамур Чхеидзе — капитан, ведущий Лизино дело. Энергичный, уже в тридцать лет получивший четвертую звезду на погоны, Адамур никогда не задавал шекспировских вопросов и раскрывал преступления намного быстрее коллег.
Все сокурсницы показали, что Лиза была девушкой тихой и скромной. Насколько они в были в курсе, близких отношений из их общих знакомых у Лизы ни с кем не было, а ее доверчивость доставляла ей массу проблем. Последнее качество убитой насторожило капитана. Приезжающие в Абхазию девушки должны вести себя очень осторожно, нельзя доверять незнакомым людям. Записав услышанное, обливающийся пОтом Адамур расстегнул верхнюю пуговицу на форменной рубашке.
Однокурсницы, судя по всему, не имели отношения к непонятному исчезновению девушки. Если только… если только кто-нибудь не помог заманить Лизу на пляж.
Преподаватель, на первый взгляд, тоже был вне подозрений — у него сохранился железнодорожный билет на время, когда предположительно была убита Лиза. Но это еще не стопроцентное алиби…
***
Не представляя, как сообщить о постигшем их горе родителям Лизы, у которых она была единственной дочерью, подавленный, Минивасик пошел звонить по межгороду. В голове не укладывалось произошедшее. Лиза казалась такой тихой!
Практика, больше похожая на отпуск для преподавателей и каникулы для студентов, вмиг потеряла всю прелесть. Он, конечно, проведет ее на автомате, а сам сделает все возможное и невозможное, чтобы преступление было раскрыто.
Минивасик старался не вспоминать изувеченную Лизу, но синее лицо задушенной девушки всплывало в памяти, не давая навалившейся тяжести отпустить.
По дороге Минивасику встретилась мама москвича. Женщина безошибочно узнала в нем коллегу сына, которого ждали студентки — Минивасик единственный во всей округе был незагорелым. Она настойчиво пыталась выведать подробности страшного происшествия. Минивасик отмахнулся, дав понять, что не может говорить.
Хозяйка, у которой остановилась их группа, увидев обгоревшего на солнце Минивасика, одетого в рубашку с короткими рукавами, шорты и сандалии на босу ногу, посоветовала спрятаться в тень. Ничего не ответив, Минивасик прошел в свою комнату и рухнул на кровать. Нашел удобное положение, чтобы не было больно лежать. Вспоминая о недавно еще живой Лизе, продумывал варианты версий случившегося.
Во-первых, почему Лиза не пошла в ресторан с подругами? Об ужине с абхазцами знали уже все — и Инге, и Альбине пришлось доказывать свою непричастность к пропаже и убийству девушки.
Во-вторых, что заставило ее пойти на пляж поздно вечером? Студентки были там днем — Инга говорила ему об этом.
Почему она позволила напасть на себя, не пыталась убежать?
Кто мог так зверски задушить ее — местные, как правило, действуют с помощью уговоров?..
Последняя мысль, мелькнув, тут же исчезла, оставив нехороший осадок.
«Нужно выведать у подруг все подробности событий, произошедших до его приезда», — решил Минивасик и, морщась от боли, поднялся с кровати.
ГЛАВА 3. БОТАНИЧЕСКИЙ САД
— Матур, в натуре! — воскликнул загорелый мальчишка, увидев сказочную панораму, открывшуюся со смотровой площадки. В переводе с «чистого татарского», которому он, по его словам, выучился в гостях у деревенских родственников, это означало «Как здорово!»
— Азат, мы пока в беседке посидим, — вытирая липкие пальцы, и оглядываясь, куда бы можно выкинуть растаявшее мороженое, сказала братишке Альбина.
Зрелище поразило своей красотой воображение не только восьмилетнего Азата, напросившегося с ней на экскурсию в Батумский ботанический сад, но и прагматичную Альбину, скептически относящуюся к достопримечательностям. Раскинувшийся террасами на горном склоне, своей архитектурой он напоминал висячие сады Семирамиды* и обладал уникальнейшей коллекцией растений, привезенных со всего света.
Только подружки решили укрыться в беседке от начинающего припекать солнца, к ним подошли мужчина средних лет и пожилая женщина в нелепой шляпе.
— ИсидОр, я не поеду больше с твоими ужасными студентками на твою ужасную практику в этом ужасном поезде, и не собираюсь жить в этих ужасных условиях, — выговаривала великовозрастному сыну его мама. — И сюда их не нужно было отпускать — половина сбежала по дороге! Они все равно не оценят этого великолепия, у них на уме только мальчики, — и, обведя взглядом окрестности, наконец, заметила девушек.
— Милая, позволь я присяду, — обратилась она к Лизе, безошибочно угадав в ней совершенно безобидное и неопасное создание.
— Исидор, эти милые барышни наверняка в восторге от экскурсии, не то что твои беспутные практикантки, — обратилась она уже к сыну, оценивающе разглядывая девушек.
— Простите, но мы тоже учимся в институте, и тоже приехали на практику, — вмешалась в монолог бестактной Исидоровой мамаши Инга.
— И где же, надеюсь не в медицинском? — предположила женщина.
— В медицинском, на фармацевтическом факультете, — почему-то ответила за Ингу Лиза и виновато вздохнула.
— А по виду и не скажешь, — она посмотрела на девушек с некоторым пренебрежением.
И решительно поднялась со скамьи:
— Исидор, пойдем. Говорят, этому саду больше ста лет, его заложил брат генерала Краснова. Сам Александр-миротворец посадил здесь дерево у входа… — и, еще раз кинув на девушек уже победоносный взгляд, удалилась с плетущимся за ней несчастным Исидором.
Подруги тоже вышли из беседки. Окликнув Азата, Альбина предложила определиться, в какую часть сада им пойти.
Ботанический сад был очень большим, и за день вряд ли успеть посмотреть все.
Азат требовал спуститься к пруду с черепахами и золотыми рыбками, а девушки имели определенную цель: они писали курсовую работу об интродуцированных лекарственных растениях, им нужны были конкретные делянки.
Всего в саду было больше пяти тысяч видов растений, из них около двух тысяч видов — деревья и кустарники.
Эндемиков — представителей кавказской флоры — было всего около ста видов, остальные вывезли из других стран и успешно акклиматизировали во влажном теплом климате Абхазии.
Лиза во что бы то ни стало хотела увидеть Passiflora incarnata (кавалерийскую звезду) — североамериканскую лиану с яркими, мясо-красными лепестками цветков и длинными, извивающимися как змеи, фиолетовыми тычинками.
— Насмотришься еще на практике, пассифлора есть на станции. Лучше увидеть Liriodendron tulipifera — тюльпанное дерево — предложила Инга. Перед поездкой она вычитала, что лириодендрон тюльпанный живет до пятисот лет.
— Лириодендрон — не лекарственный, — возразила Лиза.
— Лекарственный, используется в народной медицине, а цветы похожи на тюльпаны, тебе понравится.
— Рядом японский сад с водопадом и прудом с золотыми рыбками, и Азат обрадуется. Мы потом сможем спуститься в розарий, дальше — в бамбуковую рощу, — поддержала Ингу Альбина, — я видела схему у входа.
По тенистым тропинкам компания направилась вниз — можно было, посмотрев все интересующие секторы сада, потом выйти через центральный вход.
— Здесь так хорошо, столько цветов и птички поют, как в раю! — восторгалась Лиза.
Студентки ненадолго задержались возле небольшой самшитовой рощи — решили сфотографироваться.
Мужчина-экскурсовод объяснял подошедшим посетителям:
— Колхидский самшит — реликтовое вечнозеленое растение. Считается, что из него был построен Ноев ковчег.
Через три часа, выполнив всю намеченную программу, девушки поспешили к выходу, ненадолго задержавшись около цветущих магнолий.
Магнолии, с их огромными, розовыми, как у сакуры, цветами и блестящими жесткими темно-зелеными листьями, выглядели очень нарядно. Даже Азат изъявил желание сфотографироваться на их фоне.
У росших же в Кобулети магнолий цветы были белоснежно-белыми — в Китае они считались символом девственной чистоты.
На обратном пути в Кобулети Лиза любовалась в окно автобуса прекрасными лимонариями на склонах нависших над дорогой гор, а Инга с Альбиной что-то обсуждали, понизив голос.
По возвращении в Кобулети Альбина отправилась к родственникам, чтобы сдать с рук на руки двоюродного братишку, напросившегося с ней на Зеленый мыс.
На следующий день девушки поехали в Сухумский обезьяний питомник уже без Азата, сокрушавшегося о том, что он не сможет увидеть смешных животных и вволю их подразнить.
«В питомнике живет около двух тысяч обезьян, относящихся к десяти разным видам. Обезьяний питомник был создан около шестидесяти лет назад для изучения человеческих болезней. За годы своего существования он внес большой вклад в развитие медицины. Здесь создавались вакцины от полиомиелита, кори и гепатита, изучались вирусы, проверялось действие антибиотиков и лекарств», — рассказывалось в буклете, купленном на входе.
Лиза убедила подруг первым делом отправиться к павианам, самых забавным, по ее мнению.
Особенно сильное впечатление на них произвели павианы-анубисы — обезьяны с собачьими головами, похожих на павианов-гамадрил с красными, лишенными шерсти, оттопыренными и высоко поднятыми задами.
Они столкнулись нос к носу со знакомыми девушек по ботаническому саду — Исидором и его мамашей.
— Исидор, она украла мой виноград! — завопила маман страдальца Исидора, и резво отскочила от клетки с обезьянками, к которой она подошла слишком близко. Лиза в сторонке улыбалась, Инга с Альбиной пятились, ибо мама Исидора была женщиной дородной и могла их запросто раздавить.
Девушки поглазели еще немного на анубисов, напоминающих трагичных древних мыслителей, и купили на выходе чурчхелу, чтобы возвращение в Кобулети пролетело совсем незаметно.
ГЛАВА 4. НЕЗНАКОМЕЦ
— Вот и все, ничего особенного за эти пять дней не произошло, ни с кем подозрительным мы не знакомились, лишь встретили Исидора, преподавателя из Москвы, с его мамашей.
И девушки описали в лицах и самих москвичей, и столкновения с ними.
— В ресторан мы ходили с людьми, которые Лизу и в глаза не видели, — закончили свой рассказ Инга с Альбиной.
Никаких зацепок. Минивасик задумался.
Он решил посмотреть сам, не осталось ли чего на месте преступления.
Разумеется, Минивасик прекрасно понимал, что милиция собрала все улики, если таковые там имелись. Но если что-то и пропущено, то вероятность того, что оно там осталось, все же существует — мусор на пляже собирают вручную, берег машинами, как в Болгарии, в которую он ездил на плантацию роз, не чистят. Вполне возможно, что при борьбе что-нибудь вдавились в мелкую гальку, которой так славятся пляж Кобулети, значит, это «что-нибудь» можно найти.
Небо заволокло тучами, сгоревшая кожа уже не отзывалась болью на прикосновения рассеянных солнечных лучей. Первые крупные капли упали в теплую пыль, вдавили ее маленькими лунками в землю. Решив, что можно успеть до сильного дождя — море плескалось всего в десяти минутах ходьбы — Минивасик выскочил из гостевого домика и побежал на пляж.
Всего через несколько минут, стоя под обрушившимся ливнем, он глазами обшаривал берег, пытаясь понять, где, по словам капитана Чхеидзе, произошло преступление.
Сквозь плотную стену дождя Минивасик заметил приближающегося к нему человека с понуро опущенной головой.
Похоже, незнакомец и не заметил его. Чуть не столкнувшись с Минивасиком, он испуганно вскинулся:
— Простите… — замер на полуслове и быстро пошел прочь.
Минивасику, не успевшему ничего сказать в ответ, показалось, что он уже видел этого человека.
На следующий день солнце светило как ни в чем ни бывало. Отдыхающие потянулись на пляж, а практикантки поехали на опытную чайную плантацию — нужно набрать четыре огромных мешка сырья. Зачем требовалось так много неферментированных чайных листьев, Минивасик толком объяснить не смог — заведующая кафедрой отличалась крутым нравом и ни с кем не церемонилась. Едва наступившая после дождя прохлада быстро сменилась одуряющей жарой.
Отпросившись у Минивасика, Инга с Альбиной пошли на рынок, а затем на почту — им было необходимо позвонить домой, и заодно отправить посылки с фруктами — здешние сильно отличались от продаваемых в их городе.
Кобулети очень нравился всем приезжим. В нем было спокойно и тихо, случившееся на пляже было исключением из правила.
Первые дни девушкам было совершенно непривычно, что все с ними здороваются, автомобили останавливаются, давая перейти дорогу — независимо от того, есть ли здесь пешеходный переход. Очень часто водители чуть ли не целиком высовывались из открытых машинных окон, кричали им комплименты и приглашали на свидание.
Сгибаясь под тяжестью накупленных фруктов, они почти волоком тащили свои сумки, когда из с шиком подъехавшей машины двое молодых мужчин спросили с заметным акцентом, куда идут такие красавицы и пригласили их прокатиться. Один из них, худощавый брюнет с тщательно выбритым лицом — кавказские мужчины брились дважды в сутки — уже распахнул дверцу и протянул руку к сумке Инги.
Сегодня девушкам было не до свиданий — Лиза погибла, при неизвестных обстоятельствах, на душе скребли кошки.
— Мы завтра уезжаем, — прищурив ярко подведенные глаза, сказала ему Инга.
Со словами:
— Почта близко, сами дойдете! — мужчина резко захлопнул дверцу.
Машина с ревом рванула прочь, выбросив едкое облако сизого дыма.
На почте была небольшая очередь — москвички тоже пришли позвонить и судачили про последние события. Они хотели узнать у Инги с Альбиной подробности, но те сами толком ничего не могли сказать — Лизу в злосчастный вечер, ставшим последним в ее жизни, никто не видел. Практикантки из московской группы принялись обсуждать своего руководителя, говоря, что он сам на себя не похож, ни с того, ни с сего замкнулся, но враз замолчали, толкнув друг друга — на почту вошел еще один человек. Посмотрев на дверь, Инга подумала:
— Как тесен мир!
Вошедшим был Исидор, на этот раз один, без своей мамы. Инга глазами указала на него Альбине — так осунулся и помрачнел их случайный знакомый.
Подруги не стали дожидаться москвичек, хотя им хотелось получше расспросить, что, по их мнению, случилось с и без того несчастным Исидором.
Достаточно быстро насобирав нужное количество листьев, остальная группа возвратилась из поездки за сырьем. Минивасик тащил по два мешка в каждой руке — девицы враз заявили, что им нельзя поднимать тяжести и растаяли «как белых яблонь дым», едва они добрались до города — создавшаяся тяжелая обстановка угнетала, и им не хотелось сидеть в тесных комнатках.
Он попросил хозяйку придумать, куда рассыпать привезенное для просушки. Инга с Альбиной взялись помогать ему, равномерно разравнивая руками свежие темно-зеленые крупные листья и рассказывая об Исидоре, как будто специально преследовавшем их.
Полуживой Минивасик слушал рассеянно — голову сверлила навязчивая мысль об убийце Лизы. В какой-то момент он напрягся — фраза, произнесенная Ингой, задела краешек сознания и тот час растворилась в потоке других слов.
ГЛАВА 5. ЛИЗА
Лиза, не любившая шумные компании, отказалась пойти с подружками в ресторан. Остальные девушки из их группы разошлись кто куда. Она гуляла по дворику и наблюдала за индюками, которых до сих пор никогда не видела. Огромные, с красными сморщенными шеями и зобами, похожими на оборки платья, индюки важно ходили на высоких ногах, искоса поглядывая на листья растущей у стены мимозы. Непонятно, чем привлекало их небольшое, видимо не так давно посаженное растение. Лиза провела рукой по перистым листикам — они тотчас же свернулись. Осторожное растеньице напомнило ей ежика, пойманного прошлым летом в Крыму. Лизе стало интересно, через какое время они снова распрямятся. Минут через десять мимоза стала потихоньку поднимать поникшие листочки. Поиграв немного с мимозой, Лиза решила пойти на пляж, было еще светло. Решив пробыть там недолго — только разочек искупаться, Лиза прошла мимо черных, как вороны, женщин с крупными бриллиантами в ушах: здесь даже банщицы носили такие серьги. Она осторожно обошла насыпавшиеся на дорогу ягоды шелковицы, не желая испачкать новые белые сетчатые туфельки, купленные здесь же на базаре — местные кооперативы, копируя заграничные модели, давали возможность модницам чувствовать себя почти что француженками.
На пляже было непривычно пусто. Лиза вздохнула с облегчением: не нужно отбиваться от назойливых попыток познакомиться, которыми ее успели замучить всего за несколько дней.
Море в Кобулети понравилось ей гораздо больше, чем в Крыму — чистая, прозрачная вода и настолько теплая, что даже не остужала нагревшуюся на солнце голову.
Вопреки своему обычному поведению на суше, в море Лиза чувствовала себя вполне уверенно. Заплыв достаточно далеко, она повернула к берегу. Отсюда не было видно оставленных ею на пляже вещей, и Лиза поплыла наугад, скорее всего, немного в сторону от нужного маршрута, как это часто с ней случалось.
С расстоянием Лиза просчиталась совсем чуть-чуть и, выходя из воды, снова увидела несуразную парочку, которую она с подругами встретила в Батумском ботаническом саду и Сухумском обезьяньем питомнике — невеселого Исидора с его экстравагантной мамашей, расположившихся рядом с ее вещами. Исидор машинально проводил по лицу рукой, слушая, как маман что-то вещает. Он щурил близорукие глаза, всматриваясь вдаль и пытаясь разглядеть, кто же идет к оставленным вещам.
— Прямо злой рок какой-то… преследуют они меня, что ли, — расстроилась было Лиза. — Однако, деваться некуда, и, возможно, это даже к лучшему — если появятся местные мужчины, они уже не подойдут.
Лизе показалось даже, что Исидор обрадовался, увидев ее. Он завел непринужденный разговор с девушкой, стараясь не дать матери вставить даже слово. За интересной беседой, в которой Лиза преимущественно была слушателем — Исидор оказался прекрасным рассказчиком — время пролетело совсем незаметно.
Они уже собрались уходить, но мама Исидора, Ада Леопольдовна, все это время молчавшая и только злобно посматривавшая в Лизину сторону, вдруг заявила, что хотела бы прогуляться вдоль берега и попросила Исидора принести ей что-нибудь накинуть на плечи: смеркалось и стало прохладно.
ГЛАВА 6. АДА ЛЕОПОЛЬДОВНА И ЕЕ СЫН
Ада Леопольдовна — мама Исидора — вырастила его одна.
Она пробыла замужней дамой ровно до того момента, пока ее супруг не получил распределение в Москву благодаря папе Адочки. К этому временя Ада успела забеременеть, а Исидор родился уже без отца, умудрившегося крутить роман еще и с сокурсницей жены. С тех пор Ада стала ненавидеть всех женщин и даже порвала с лучшей ни в чем неповинной подругой.
Исидор рос тихим болезненным ребенком в отличие от спортивной Адочки, занимавшейся до рождения сына плаванием. Когда муж ушел, бойкая Ада как-то сразу осела, превратилась в неуверенную в себе женщину и после появления на свет Исидора выполняла обязанности матери хотя и прилежно, но без души: Исидор каждое мгновенье напоминал супруга, разбившего ей жизнь. Молодая мать с сыном жили в квартире родителей Ады на Новом Арбате — отец занимал высокую должность, квартира была очень большая и места хватало всем. Ада с головой погрузилась в работу, попутно строго следя за успехами сына. Она уже в пять лет наняла Исидору репетитора по английскому языку, и он с криком:
— Англия идет! — быстро прятался под кровать.
Вместе с Исидором они вели дневник. В первое время записи делала Ада. Затем, став постарше и научившись самостоятельно формулировать и записывать свои мысли, Исидор давал дневник маме лишь прочесть его — чтобы получить одобрение. На него произвела сильное впечатление книга Джералда Даррелла «Моя семья и звери» — Исидор тоже любил наблюдать за всякой живностью. Но он был совершенно покорён, когда дед с бабушкой подарили ему энциклопедию «Жизнь растений». Исидор захватил ее даже на море, куда они поехали отдыхать всей семьей и с интересом собирал свой первый в жизни гербарий, предпочитая вылазки в горы плесканию в воде — для плавания требовались силы, а у Исидора руки были слабыми.
После поездки квартира благоухала, как дендрарий, состоящий из хвойных деревьев. Исидор с помощью родных приволок целую охапку свежих веточек можжевельника и кипариса и расставил их в многочисленных вазах и вазочках, подаренных Аде на работе.
Все шло более-менее гладко. Аду уважали и ценили в университете, где она готовилась к каждому занятию из года в год, в отличие от коллег, всего один раз написавших конспекты лекций и практических занятий — Ада преподавала на кафедре теоретической физики физического факультета МГУ. Она видела в сыне будущего научного работника — как минимум профессора, добившегося признания в области теоретической и экспериментальной физики. Исидор участвовал во всех школьных олимпиадах, занимался даже летом, чтобы получить необходимый уровень знаний для поступления в университет.
В первый раз он проявил неожиданное упрямство, наотрез отказавшись ехать на очередную олимпиаду, заявив, что хочет заниматься исключительно ботаникой.
Ада была в шоке — биологи в ее понятии были людьми абсолютно бесперспективными — такой удар подкосил ее еще больше и на семейном совете решили, что Исидору нужно поступать на фармфакультет первого Московского Медицинского Института им. Сеченова — там была кафедра фармакогнозии, на которой в последующем можно остаться и откуда при необходимости уйти на производство или в аптечную сеть.
Второй раз сыночек чуть не довел Аду Леопольдовну до сердечного приступа, пригласив домой сокурсницу. Появление в жизни Исидора этой милой девушки вызвало такую бурю эмоций, что он, чуть не стертый с лица земли, вынужден был прекратить всяческие попытки встречаться с кем бы то ни было.
По окончании института Исидор сумел остаться на кафедре сначала ассистентом, а потом, после защиты кандидатской, читал лекции и вел практические занятия, попутно работая над созданием препарата, содержащего гормоны растительного происхождения — фитоэстрогены — и готовил материалы для докторской.
Студентки безуспешно строили ему глазки — чувствительный Исидор боялся, что маман устроит ему очередной скандал, попробуй он еще раз познакомить ее со своей девушкой.
Шли годы, Исидор потихоньку скукоживался, Ада же Леопольдовна постепенно становилась капризной и манерной пожилой дамочкой, к которой это слово было достаточно сложно применить из-за ее внушительных размеров. От былой красавицы и умницы Ады не осталось и следа.
Почти каждое лето ученый ездил со студентами на полевую практику. В этом году с ним поехала мама — Кобулети славился целительным воздухом для сердечников, но и здесь она не давала сыну покоя, прилюдно называя его «своим ребенком» и требуя совместных поездок по достопримечательностям Колхиды. Это она, вызывая насмешки студенток демократичного Минивасика, запирала на ночь непослушных девиц, норовящих улизнуть на свидание к молодым абхазцам.
Луч надежды промелькнул, когда Исидор впервые увидел Лизу — она понравилась ему сразу и безоговорочно. Встретив ее на пляже — случаи на экскурсиях не считались, Исидор, сам того не ожидая, разговорился с девушкой и так увлекся, что не заметил, как налившееся алым румянцем солнце коснулось горизонта, тонущего в туманной дымке.
Оставив женщин одних, Исидор на крыльях полетел за накидкой, затребованной его матерью. Непредвиденное обстоятельство задержало его возвращение. Оказывается, Исидор случайно разбил очки, засунутые в карман рубашки, когда отряхивал ее на пляже, и, сейчас доставая осколки, порезался. Он и не знал, сколько прошло времени, пока искал, чем обработать ранку и остановить кровь.
Когда Исидор с первой попавшейся кофтой в руках наконец подходил к пляжу, из-за поворота выбежала его мать, совсем запыхавшаяся. На вопрос о том, где Лиза, она ответила, что не имеет ни малейшего понятия — сразу после его ухода Лиза якобы отправилась с какими-то ребятами на дискотеку.
Быстро темнело и они поспешили к себе — беспокоились, как там студентки.
На следующий день Исидор с утра уехал по кафедральным вопросам и ничего не знал о стремительно разворачивающихся событиях. По возвращении он разминулся с капитаном — у Чхеидзе были еще другие дела и он не мог целый день дожидаться московского преподавателя.
Узнав от шушукающихся студенток о случившемся, Исидор почувствовал, как земля уплывает у него из-под ног.
Ему необходимо было позвонить в Москву, а после Исидор бесцельно бродил по пляжу до тех пор, пока не начался ливень. Он не узнал одиноко стоящего под дождем Минивасика, даже вплотную подойдя к нему — москвич никогда не видел коллегу, а чувство безысходности совсем придавило Исидора к земле, состарив в один миг лет на десять: он вдруг понял, что уже никогда не устроит свою личную жизнь…
ГЛАВА 7. ДОГАДКА МИНИВАСИКА
Практика по фармакогнозии подходила к концу.
Слухи и толки вокруг смерти Лизы уже улеглись, ее сокурсницы потихоньку приходили в себя — молодость не может долго жить в печали и жизнь брала свое.
— Минивасик Гатаулович, вас искал Исидор, — сообщили практикантки, подавая на подпись свои дневники.
— Зачем я ему нужен? — удивился Минивасик.
— Исидор хотел, чтобы завтра его студентки в Академию Наук поехали с нами — у него возникли срочные дела. Он к вам еще зайдет, попозже, — пояснили Инга с Альбиной и предусмотрительно, чтобы не забыть, попрятали тетради в сумки.
— Ясссноооо, — понимающе протянул Минивасик, а девицы ненадолго заскочили в свою комнатку, чтобы переодеться на пляж. Покрутились перед зеркалом, взглянули: «как там у них сзади», надели модные в этом сезоне шляпки-канотье и льняные брюки «бананы». Не успели выйти из-под навеса, увитого виноградными лозами и защищающего дворик от солнца, как перед ними, словно из ниоткуда, возник Исидор.
— Васик здесь, — сказала ему Альбина, по привычке назвав «Васиком» Минивасика Гатауловича, разумеется, знающего, что кроме этого он еще и «симпапулечка», «лапочка, в любую погоду прекрасный собою», в отличие от совсем скукожившегося Исидора.
Исидор, еще более несчастный, чем обычно, бесшумно, словно бестелесная тень, проскользнул через летнюю кухню мимо хлопочущих у плиты бессменных подружек-дежурных, и деликатно постучал, скорее поскребся, в дверь к своему коллеге.
Предупрежденный о его возможном визите Минивасик успел только лишь накинуть покрывало на кровать и убрать со стола подарочный экземпляр Корана — не хотел, чтобы его неправильно поняли, потому что, как и все его ровесники, был убежденным атеистом.
Он был рад даже Исидору: до такой степени намаялся с беспечными девицами — все парни с этого потока, которых и было-то не больше двадцати, поехали в Новосибирск. Некоторые из них уже с третьего курса думали об аспирантуре и особо приближенным было поручено досматривать за приемным сыном зав. кафедрой — пакостливым двенадцатилетним оболтусом, пока та обсуждала некоторые аспекты совместной научной работы с новосибирскими коллегами.
Почти непьющий Исидор, услышав утвердительный ответ на свою просьбу, взял из рук совсем непьющего Минивасика протянутый ему налитый доверху стакан водки, захваченной на всякий случай Минивасиком из дому. Они глухо — «морскими камешками» — чокнулись, и Минивасик, рассудив, что задушевное общение началось, подвинул Исидору ободранный и шатающийся стул.
Сам он сел на кровать, потянулся к пакету с купленными на рынке «хачапури по-аджарски». Сулугуни и адыгейский сыр придавали слоистым пирожкам восхитительный кисленький привкус, а золотистая корочка расплавила сердце не только измученного Минивасика, но удрученного Исидора. Враз опьянев, Исидор, обрушив его на собрата по несчастью целый шквал слов. Он, прежде никогда никому не жаловавшийся, стал говорить, насколько ему все осточертело — институт, студентки и даже его мать. Минивасик, еще не задолбанный жизнью, но все равно с ним совершенно согласный, полез за второй бутылкой.
Напряжение, державшее обоих в тисках из-за смерти Лизы, наконец-то отпустило.
Через час Минивасик уже тащил в соседний дом, где снимали комнаты москвичи, Исидора, обхватившего его за шею, висящего на нем и еле перебирающего ногами. Их встретила Ада Леопольдовна, которая из жеманной пенсионерки вмиг превратилась в разъяренную тигрицу. Она сказала столько нелицеприятного Минивасику, что тот поспешил поскорее убраться, заплетаясь ногами и спотыкаясь о неровности брусчатки.
А на следующее утро, очнувшись на чужой кровати полностью одетым — в майке, шортах и сандалиях — он стал вспоминать, что случилось.
До этого Минивасик напивался только один раз в жизни — со своим бывшим однокурсником, когда вместо субботника они пошли в парк и там, на скамеечке под свежим дуновением апрельского ветерка, «хорошо посидели».
Он понял, что заботливые студентки уложили его в своей комнате: на соседней кровати валялся гипюровый лифчик.
Утешала лишь мысль о том, что его царицы соблазняли, но не поддался он и сохранил свое помятое лицо.
На зональную станцию Минивасик не пошел, а решил проведать, остался ли в живых брат-Исидор.
На кухне, как всегда, толклись дежурные и хозяйка, варившая острый соус. Минивасик выпил только чаю, мечтая о рассоле, который он глотал прямо из трехлитровой банки тогда — в счастливой студенческой жизни — на кухне своего приятеля после знаменитой попойки.
Он выполз из дворика под нежаркое еще солнышко. Слава богу, что идти не далеко, в соседний дом.
На его счастье, Ада Леопольдова ушла на рынок за фруктами. Исидор, растрепанный и не совсем проснувшийся, варил кофе. Он заметно обрадовался Минивасику — несмотря на разницу в возрасте, вчера они прекрасно поняли друг друга.
Новоиспеченные приятели уселись за стол.
Почти умирающий Минивасик не стал отказываться от угощения: «На халяву уксус сладкий», — как говорят студенты. Мужская компания скрасила его неуютное состояние. На Исидора же вчерашние посиделки произвели магический эффект: он весь расправился и заметно повеселел.
Исидор уже не стеснялся своего молодого коллеги, не испытывал комплексов на его фоне.
Минивасик, в свою очередь, проникся к до невозможности утонченному Исидору.
Они мигом прикончили завтрак, состоявший только из почти сбежавшего кофе и булочек — выпечка из Кобулети славилась по всей Аджарии — и решили устроить себе выходной.
А студентки… Что, собственно, студентки? Не маленькие, сами разберутся.
— Вон, меня пять дней не было с самого начала практики — и ничего, никто не умер, — сказал Минивасик и осекся, увидев вытянувшееся лицо Исидора.
Вчерашняя терапия разом сошла на нет.
Минивасик, чтобы как-то спасти ситуацию, пытался отвлечь Исидора, задавал какие-то вопросы, но тот, не слушая его, вдруг снова заговорил, как и вчера, с необыкновенным жаром.
Он рассказывал, как увидел в первый раз Лизу, как столкнулся с ней снова в Сухумском обезьяньем питомнике, и в конце концов дошел до разговора на пляже.
Минивасик, до этого момента лишь вежливо кивавший, уловил что-то в голосе Исидора, подобрался и стал внимательно слушать. Когда собрат по несчастью дошел до запыхавшейся Ады Леопольдовны, выскочившей из-за угла, они оба обнаружили ее стоящей перед ними.
Минивасик прежде ни разу в жизни не видел, чтобы люди до такой степени менялись прямо на глазах. Он бросил взгляд на Исидора. Исидор стал совершенно белым — так отливала кровь от лица только у молодых девушек, напившихся до умопомрачения. А лицо Ады Леопольдовны искривилось от страха, который она не смогла скрыть.
Обоих мужчин осенила догадка, подтверждение которой они явственно видели и на ее лице, и в ее позе сжавшегося затравленного зверя, нет — скорее зверька.
Минивасик бочком, опасаясь даже коснуться одежды женщины, протиснулся к выходу.
Голова, ставшая почти ясной, снова поплыла к турецкому берегу…