Андрей Анисимов
И ДЕРЕВЬЯ, И ТРАВЫ, И ЦВЕТЫ
Часть первая
ГОРОД
Глава 1
Туннель впереди расширялся, и хотя Семён по-прежнему не видел ни зги, он точно знал, что так оно и есть. Он отсчитал ровно пятьдесят шагов от последней перегородки, стало быть, перед ним должен был быть очередной колодец, за которым начинался зал. Идти дальше без света было немыслимо, и Семёну снова пришлось зажечь фонарь.
Подняв фонарь, он открыл подачу газа в горелку, затем защёлкал запальником. С третьей попытки красноватые искры подожгли газ, он вспыхнул шипящим язычком голубовато-жёлтого пламени, почти мгновенно нагрев калильную сетку. Экономя газ, Семён чуть убавил его подачу, затем повернул рефлектор в нужную сторону. Бледный желтоватый луч осветил серые, покрытые бесчисленными трещинами и ржавыми потёками стены туннеля, расходящиеся впереди в стороны, в виде короткого конуса, за которым виднелось цилиндрической формы помещение. В противоположной его стене зияло ещё одно отверстие: прямоугольный чёрный зев, окантованный ржавыми балками, с едва различимыми предметами в глубине. Над верхней балкой виднелась почти полностью стёртая надпись, сделанная красной краской. Осыпавшийся бетон, оставил лишь десятую часть написанного, и всё, что можно было прочесть, это первые две буквы одного слова; «у» и «ч». Очевидно, это означало «участок», а может быть и что-то иное. О смысле остального можно было только гадать.
Подумав, Семён прикрутил горелку ещё, оставив лишь крошечный огненный конус, не способный даже как следует накалить сетку. Но света, который она давала, ему хватало вполне, чтобы ориентироваться. Зачем зря жечь газ?
В колодце он опять остановился. Это был последний колодец перед городом, даже не колодец, а целая шахта, затянутая паутиной стальных решетчатых перегородок, которые не только каким-то чудом уцелели от разграбления и всеразрушающей коррозии, но ещё и были способны выдержать вес человека. Там, на многометровой высоте, в самом его верху находилась крышка люка – самый короткий отсюда путь на поверхность, которым вот уже многие десятилетия никто, видимо, не пользовался. Семён однажды поднимался туда, прямо до венчающего шахту бетонного колпака, но крышку трогать не стал. Она наверняка теперь была похоронена под толстым слоем нанесённого ветрами и песчаными штормами грунта, в противном случае её давно бы обнаружили и подорвали бы вместе с шахтой бригады антибиологической обработки, регулярно прочёсывающие всю Буферную Зону в поисках биома, и тех мест, где он мог зацепиться. По той же самой причине, открывать её было сколько опасно, столько же и бесполезно. Бесполезно потому, что искать тут было совершенно нечего. Ближайший оазис, насколько он знал, находился где-то километрах в сорока от города. А эту отметку он прошёл много периодов назад.
Стоя с бесполезно горящим фонарём в руке, Семён всё же позволил себе задержаться ещё на несколько секунд, прислушиваясь к звукам, наполняющим лабиринт этих огромных бетонных нор. Даже здесь, глубоко под землёй, никогда не было могильной тишины. Тут тоже жили звуки, особые звуки маленького, скрытого от посторонних глаз мирка: где-то капала просачивающаяся сквозь стены вода, шуршал, осыпаясь, старый бетон, или отслаивались пласты ржавчины, медленно, но верно истачивающей железные конструкции. Иногда можно было уловить движение живого существа, какой-нибудь забредшей невесть зачем крысы. Но здесь, в этом колодце, присутствовал другой звук, которого нельзя было услышать в других местах – тихое, едва слышимое, и совершенно необъяснимое шепчущее эхо. Что его могло породить, было совершенно непонятно, но думая иногда над его природой, Семён решил, что это, возможно, отголосок биения самого города. Слабая вибрация, проникающая сквозь оставшиеся до него километры земной тверди, преобразовывалась в звук, который никогда не утихал, как и город, который порождал это удивительное явление. Причём слышалось эхо только внизу. Стоило чуть подняться над полом – и эффект сразу исчезал.
А может быть, это был голос существа иного рода? Семён никогда не видел живых теней, неприкаянно бродящих по пустынным уровням города, да особо и не верил в них, но зеркальце с собой всё же носил. Мало ли что… По какой-то причине живые тени безумно боялись блестящие предметы, но на живую тень это не очень-то смахивало. Кроме того, они, по рассказам, никаких звуков не издавали, передвигаясь столь же бесшумно, как и обычные, Так или иначе, здесь обитало что-то доселе невиданное и, придачу, невидимое. И умеющее говорить.
Услышав эхо в первый раз, он потратил немало времени и газа, просвечивая решётки площадок, но так никого и не увидел. Казалось, разговаривала темнота или сама шахта.
Эхо звучало и сейчас – слабое шушуканье, вяло гуляющее от одной стены колодца к другой. С ним можно было разговаривать, но в большинстве случаев оно не отвечало, игнорируя человека. Как-то, пытаясь привлечь к себе его внимание, Семён повысил голос почти до крика, и это сразу дало неожиданный результат: точно испугавшись такого шума, эхо пропало, и сколько Семён не ждал тогда, та и не появилось. Коря себя за оплошность, Семён тихо попросил у него прощения, и в следующий раз, когда он снова появился в колодце, его встретило знакомое бормотание.
С того дня, он больше никогда не повышал здесь голос громче шёпота, а эхо никогда больше не пропадало.
Сейчас оно, похоже, было настроено на общение, потому что после обыденного «привет», неожиданно внятно ответило:
- Привет.
Семён вздрогнул, открыв от удивления рот, и сразу забыл про время и расходуемый впустую газ.
- О-о! А когда я проходил тут несколько часов назад, ты не ответила.
- Ответила, ответила… - запело эхо.
- Я не слышал.
- Слышал, - не согласилось с ним эхо. – Слышал.
- Может быть, - не стал спорить Семён. – Но я ничего не понял.
- Понял, - снова не согласилось с ним эхо.
Семён озадаченно хмыкнул. То ли он действительно с кем-то говорит, то ли слушает отголоски собственного голоса. Обычно эхо отвечало тише, и в его бормочуще-шепчущей манере вести диалог многое скорее угадывалось, нежели слышалось на самом деле. А сейчас оно говорило, да так громко, что не нужно было даже вслушиваться.
- Почему ты вдруг заговорила со мной? – спросил Семён, ожидая, что услышит окончание своей фразы, но вместо этого эхо неожиданно выдало:
- Другой.
- Что? – растерялся Семён.
- Ты другой, - заявило эхо. – Другой, другой…
- Другой? – переспросил Семён, и опять услышал затихающий повтор своего вопроса:
- Другой, другой…
- Не понимаю… Поясни…
- Другой, - с неожиданной силой раздалось где-то совсем рядом над его головой, после чего эхо опять затянуло свой нескончаемый нечленораздельный монолог.
- Другой?
Сбитый с толку этим словом, Семён постоял ещё немного, ожидая продолжения, потом, вспомнив про фонарь, чертыхнулся, и перекрыл газ.
В темноте голос эха казался громче, но он по-прежнему ничего не мог разобрать. Слова смазывались, сливались в один нескончаемый поток, выхватить из которого отдельные элементы оказалось совершенно невозможно. Как Семён ни старался, все его попытки уловить смысл того, что говорило эхо, окончились ничем.
- Я не понимаю тебя, - бросил он в темноту, но в ответ на этот раз, получил всё ту же словесную мешанину. Эхо больше не хотело говорить с ним.
Добросовестно выждав ещё некоторое время, Семён снова зажёг фонарь, поводил им туда-сюда, в тщетной надежде увидеть в колодце что-нибудь такое, чего не видел раньше, и, поняв, что зря теряет время, двинулся дальше.
Этот внезапный диалог с эхом порядком его озадачил. Всё было настолько странно и непривычно, что уже через минуту он начал сомневаться, а слышал ли он вообще что-нибудь. Или дело в реверберации. Звуки в подземных переходах зачастую сливались, рождая замысловатый акустический узор, в котором могло почудиться – а временами и впрямь услышиться – что угодно. Тем более в таком необычном месте, как этот колодец. Он лишь создал общий фон, в который вплелись звуки его голоса, остальное дополнило воображение. Так что это? Просто обман?
Или, надышавшись воздухом подземелий, в котором присутствовало немало токсинов, просочившихся сюда и сверху и из города, у него начались… Как это?.. Слуховые галлюцинации.
Семён с сомнением покачал головой, водя фонарём налево и направо.
Выйдя из колодца, он очутился в просторном помещении, представляющем из себя сплошную полосу препятствий. Когда-то тут, несомненно, был важный узел в системе жизнеобеспечения города, но после того, как его по какой-то причине забросили, а соседние помещения взорвали, он превратился в хаос раздроблённого бетона и смятого железа, сточную канаву, медленно, но верно заливаемую жидкостью, не имеющей названия. Дрянь, которой поливали поверхность вокруг города, просачивалась и сюда, особенно после дождей. Звук падающих тяжёлых капель был слышен отовсюду; яд прошедший сквозь метры грунта терял часть своей токсичности, разбавляемый грунтовыми водами, однако воняло всё равно безбожно. Попадая сюда, он скапливался в многочисленных углублениях, образуя правильной геометрической формы лужи чёрной жижи. Смердили они невыразимо, но Семён предпочёл дышать пореже, чем опять напяливать дыхательную маску. Фильтры той были на последнем издыхании, а новые достать представляло нелёгкую проблему. Максимум, на что их ещё хватит – одна-две вылазки. Потом можно спокойно выбрасывать: использованные, они не только не избавляли воздух от вредных примесей, а начинали источать их сами. То же самое и с фонарём. Газа в баллоне оставалось совсем ничего, калильная сетка почти прогорела, да и запальник срабатывал через раз. Достать новый фонарь будет столь же трудно, как и полноценное растение. Хотя у кустарей из-под полы или у огородников можно купить что угодно: и фонарь, и газ, и вообще любое снаряжение. За хорошие деньги, разумеется. Этот ему достался совершенно случайно: нашёл под одним из завалов. Как и защитный костюм, и всё остальное. Человек, которому всё это добро принадлежало, умер страшной смертью; Семёну потребовалось немало сил и времени, чтобы извлечь из-под рухнувшей стены его расплющенное тело и – странное дело – оно выглядело так, словно трагедия произошла совсем недавно, хотя многие признаки говорили о том, что это было не месяц и даже не год назад. Никаких следов разложения или гниения. В сыром воздухе подземелья, эти процессы давно должны были обратить человеческую плоть в прах, однако этого не произошло. Видимо сыграл свою роль другой его компонент – ядохимикаты, которых в нём было не меньше, чем влаги.
Он похоронил незнакомца тут же, опустив в его одну из чёрных луж. Фонарь и маска почти не пострадали при обвале, защитный костюм пришлось подлатать. Было ещё несколько вещиц, но самое главное, при нём были семена. Одного этого было достаточно, чтобы понять, кто это, и как он сюда попал. Эти переходы, залы и туннели были его дорогой к биому. Теперь, они принадлежали исключительно Семёну.
За залом тянулась анфилада других помещений, с разной степенью разрушения. Слева и справа тоже были комнаты, но входы в них были плотно завалены, не давая никакой возможности проникнуть внутрь. Да и этот оставшийся свободным проход, в любой момент мог перекрыть очередной обвал, похоронив под собой Семёна, как и того, чьи защитные доспехи он носил. Всё держалось на добром слове, достаточно было хорошего толчка, удара, чтобы прогнившие балки поддались, обрушив вниз сотни тонн бетона перекрытий и грунта. Вода или обветшание конструкций; так или иначе, этому уцелевшему участку городской периферии оставалось существовать недолго. Может быть, лет пять, может быть чуть больше. В любом случае, наступит момент, когда ему придётся искать другую дорогу.
Последнее из помещений, которое он пересёк, вывело его в изогнутый буквой «Г» коридор, а тот – в очередной туннель. Запахи ядохимикатов тут ощущались слабее, зато, по мере того, как Семён шёл по нему, их всё больше перебивал специфический аромат нечистот. Вечно текущие отстойники вносили свою лепту в неспешный процесс затопления нижних уровней, и на многие уже давно был закрыт доступ. Семён видел их: смердящие моря сбросов, в которых утопало то, что ещё недавно вполне исправно работало. Говорили, что с течами борются всеми возможными силами, только не очень-то в это верилось. На его памяти восстановительные бригады появлялись всего несколько раз, когда случались действительно серьёзные прорывы. В остальных случаях обходчики вывёртывались сами. Причём материалов для ремонта выдавали крайне скупо.
В сотне метров от коридора, туннель преграждал очередной завал, преодолеть, который, впрочем, не составляло большого труда. Протиснувшись между изогнутыми тюбингами и стоящей почти вертикально толстой бетонной плитой, Семён обошёл её с другой стороны, поднырнул под пучок смятых в лепёшку труб, очутившись на пятачке свободного пространства, достаточном чтобы можно было стоять, раздвинув руки. Добравшись до этого места, Семён сбросил с плеч болтающийся за спиной мешок, и принялся раздеваться.
Сняв костюм, он внимательно оглядел оболочку, на предмет порезов, потом, бережно свернул её и спрятал в специально подготовленную для этого нишу. Следом последовала маска, и самым последним – погашенный фонарь. Очутившись в темноте, Семён закрыл тайник обломком бетонной облицовки стены, и замер, терпеливо ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Минут через пять, он увидел свет, даже не свет, а слабое, сумеречное свечение пробивающееся откуда-то сбоку. Ещё пять минут стояния, позволили ему уже различать общие очертания окружающих его предметов. Большего было и не нужно. Подхватив мешок, он шагнул в направление света, и принялся осторожно пробираться через нагромождения рваного и давленного железа и пластика.
Свет разгорался всё ярче, но по-прежнему был слаб. Семён поднялся на несколько ярусов вверх, карабкаясь по наклонно лежащим плитам или полузасыпанным полуобвалившимся лестничным маршам, по-прежнему оставаясь в зоне разрушений. Однако чувствовалось, что характер катастрофы, который тут произошёл, был иным. Этот участок не подрывался специально, и разрушения были вызваны совсем другими причинами. Чисто производственными, скорее всего. На это указывали следы бушевавшего здесь некогда пожара.
Огонь оставил после себя немало заметных отметин, в виде жирных мазков сажи, обгоревших клочков кабеля, пластов слежавшегося пепла и целых луж расплавленного металла, или растёкшейся термопластичной пластмассы. Тут должен был быть настоящий ад, а потом, когда пламя погасло, большую часть металлических предметов вынесли, остальное же оставили как есть, просто бросили и предали это место забвению. Город потерял часть своих производственных мощностей, и немалую, а никто даже и не помнил, что тут когда-то что-то производилось. Сколько лет прошло с той аварии? Пятьдесят? Сто? Двести? А может больше. А сколько вообще лет городу? Странно, но этот вопрос тоже всегда оставался без ответа. Либо ответ давали, но такой неопределённый, что из него ничего нельзя было понять.
Впереди блеснул яркий солнечный луч. Семён прищурился, ослеплённый таким неожиданно большим количеством света, и немного сбавил темп, давая глазам возможность привыкнуть к новому уровню освещённости. Солнечный колодец здесь был давно заглушен, отражающая начинка по большей степени демонтирована, но свет из рабочей части, несмотря на это, всё же проникал в этот участок исполинской, пронизывающей всю толщу города сверху донизу, обвитой рукавами световодов, колонны. Большинство из них висели безвольными плетьми, поврежденные взрывом, и последующим за ним пожаром, как и закрывающие их линзы рассеивателей, но одна всё же уцелела. Свет излучала именно она, самая ближняя: огромный выпуклый глаз, мутный от сажи и покрытый паутиной трещин, подслеповатый, но всё же действующий.
На рассеиватель было больно смотреть. Закрыв глаза ладонью, Семён вошёл под световой поток, чувствуя кожей лица и рук исходящее от него тепло. Это не шло ни в какое сравнение с холодным электрическим светом, излучаемым световыми панелями, да и с солнечными лучами Буферной Зоны тоже. Солнце там жгло, иссушая землю, довершая начатое бригадами обработчиков, здесь же должно было животворить. Он кое-что принёс сюда, под эти ласковые лучи, и это кое-что должно прекрасно себя под ними чувствовать. В любом случае, есть надежда, что всё получится. Тогда он станет обладателем огромного богатства… И одновременно преступником, которого ждёт самая суровая кара.
Неподалёку от колодца располагался настоящий лабиринт из множества каких-то небольших комнатёнок, заваленных разным, слетевшим с верхних ярусов, хламом. Нырнув в него, Семён поплутал с минуту среди этого горелого и гнилого мусора, затем отодвинув пару полупрозрачных силикатных блоков, нырнул в одну из комнаток и только здесь позволил себе немного расслабиться. Стоя в ней, под лучами солнечного света, он огляделся.
Площадь комнатки составляла всего несколько квадратных метров, но это было привычная для него кубатура; его собственная комната было не намного больше. Когда-то тут было что-то вроде рабочего кабинета, стояла кое-какая мебель, негодная уже ни на что, обугленная, из которой Семён оставил только небольшой металлопластиковый стеллаж, остальноё всё выкинул. На стеллаже красовались несколько разнокалиберных и разноцветных банок с заранее приготовленным грунтом и несколько бутылок с водой. На самой нижней полке лежала толстая обтрёпанная тетрадь. За одну её могли упечь на многие годы исправительных работ. А попади с настоящим справочником, древней печатной книгой, за это давали не меньше, чем за живые экземпляры того, что было в нём нарисовано.
Два таких экземпляра он вынес из оазиса. Предстояло ещё разобраться, что же он принёс. Если простую траву, это одно, но если растение большое, например, цветок, или даже куст – это было уже совсем другое. А если к нему в руки попало настоящее дерево… В такую удачу трудно было даже поверить. Деревьев давным-давно никто не приносил. Да и где можно было держать биом таких размеров?
Семён опустил мешок на пол, развязал горловину, достав довольно объёмистый пластиковый контейнер с плотно пригнанной крышкой. Сняв крышку, он осторожно извлёк ещё две банки, и поставил их на стеллаж. И в той и в другой, из серой земли, больше похожей на пепел, торчали крошечные, хилые стебельки, с жёлтыми, изъеденными химикатами листьями. Тогда, в оазисе, он даже не успел их как следует рассмотреть. Он спешил, и возбуждённый такой нежданной удачей, не стал рисковать. Быстро выкопал находки и столь же быстро ретировался. Что же он принёс?
Семён опустился перед стеллажом на корточки, и принялся внимательно изучать растеньица. Судя по размерам, от роду им было всего несколько дней, но кое-какие особенности уже были заметны. Например, листья. У одного они были округлой формы, у второго – резные, острые. Стебельки тоже отличались. Зелёный, с ворсинками у первого и гладкий, прямой, красноватого оттенка у другого. Сомнений не было – ему досталось два разных растения. Ещё одна удача. Оазисы не блистали разнообразием форм, а здесь сразу две и разные. Может это и впрямь что-нибудь редкое?
Раскрыв тетрадь, Семён принялся не спеша переворачивать измочаленные страницы. Человек, который её писал, вероятно, имел перед собой куда более качественный экземпляр, и несмотря на все его старания, рисунки получились грубоватыми и не детализованными, а описания поверхностными. Вдобавок всё писалось и рисовалось одним цветом, причём автор тетради не удосужился указать, какого цвета та или иная часть растения. Фазы роста так же не были указаны. Рисовались уже взрослые растения, а как они выглядели маленькими, оставалось только гадать. И ничего не было сказано про их свойства. А ведь именно из-за этого всё растительное было под запретом.
Зная, что не найдёт ничего схожего со своими находками, Семён, тем не менее, добросовестно пролистал тетрадь до конца, отложил её, и снова принялся изучать ростки.
Они казались такими безобидными и жалкими, что просто не верилось, что любое из них, вырастя, может причинить вред. Утверждалось, что растения способны сжирать всё, кроме себе подобных, превращая любой сотворённое человеком предмет в труху и производя на этой основе новое растение. Пусти такое в город – и от него вскоре останется только поросшая зеленью гора. К людям биом относился с той же неприязнью, как и к сделанным ими вещам, потому был опасен и для них в равной степени. Многие, якобы были ещё и ядовиты, способны убивать своих владельцев самыми разнообразными способами, начиная от контактного яда, и заканчивая ядовитыми испарениями. По этой самой причине, вносить биом внутрь города запрещалось категорически, а тех кто делал это тайком, выслеживали и наказывали. И по той же самой причине, на сотни километров вокруг города простиралась Буферная Зона – отравленный пояс, в котором не могло выжить не одно живое существо, будь то биом, или человек. Растения – это враги человека, однако Семён уже давно убедился, что многое из этих утверждений, мягко говоря, не соответствуют истине. Он знал кое-кого из тех, кто промышлял этим дорогим и невероятно опасным товаром, и, тем не менее, почему-то такая особенность растений, не отпугивала их. А те, кто покупал их, ради обладания экзотической вещью; они рисковали ещё больше, и, тем не менее, продолжали держать их у себя. Семён знал и таких. Причём некоторых – не год и не два. И никогда, ни одно растение не бросалось уничтожать что-либо вокруг себя, и никто из обладателей их не умер, по крайней мере, от отравлений.
Почему же тогда растения запрещены? Почему на них, и на тех, кто ими обладает, ведётся настоящая охота? Почему запрещены даже их рисунки? В последнее время он всё чаще задавал себе эти вопросы, и как на многие другие не находил ответа.
Впрочем, сейчас его больше занимали другие вопросы.
Растения требовалось пересадить в более подходящие посудины. Насмотревшись на них, Семён принялся за пересадку. С максимальными предосторожностями он извлёк из сероватого, похожего на гипс грунта каждый из ростков, и столь же осторожно опустил в приготовленные для этого банки. Затем полил. Полив считался важной частью пересадки, и хотя его тетрадь изобиловала огромущими пробелами в области функционирования биома, кое-какие руководства по уходу за растениями там всё же имелись.
Завершив это важное дело, Семён сунул опустевший контейнер обратно в мешок, а тот – под стеллаж и поднялся. Свет, изливающийся на него из рассеивателя, всё больше приобретал красноватый оттенок, а это означало, что день снаружи близится к концу и ему вскоре надо заступать на смену. Бросив взгляд на индикатор времени, он убедился, что так оно и есть. Маркер на суточном лимбе уже перевалил отметку «41», а периодный – показывал, что от этого периода прошла уже без малого четверть. Почти семь долей. Меньше, чем через период он должен был быть на месте. А ему ещё предстояло немало пройти пешком и подняться на следующий уровень. Так что следовало поторапливаться.
Опустив цилиндрик индикатора обратно в карман, Семён бросил прощальный взгляд на растения, выбрался из комнатки, снова забаррикадировал её, критически оглядел – не осталось ли заметных следов его пребывания здесь – и зашагал прочь от колодца.
Теперь он появится здесь не скоро. Выждет некоторое время, а приходить будет лишь для того, чтобы посмотреть, как растут его питомцы и полить их. Потом, когда они подрастут, он решит, что делать дальше. Какое-то, конечно, продаст. А одно, может быть, оставит себе. Или оставит оба… Одно, он может быть, даже пронесёт к себе в комнату Он всегда хотел, чтобы рядом с ним было что-то живое, о ком можно заботиться. И с кем можно поговорить. Чёрт с ним, с кушем…
Лестница, ведущая вверх, находилась не настолько далеко от сияющего светом дня излучателя, чтобы брести тут на ощупь. Но после неистового его блеска, всё равно казалось, будто погружаешься в чернильное море. Верх лестницы освещался и вовсе скудно, но идти оставались считанные шаги. Поднявшись на верхнюю площадку, он пересёк совершенно пустую и очень гулкую комнату, остановившись перед узкой щелью в стене, из которой просачивался слабый желтоватый свет и доносился монотонный многоголосый шум. Сунув в неё голову, он осторожно выглянул наружу.
Вспомогательная галерея № 144 была пуста, каковой она и должна была быть в это время, и каковой большей частью и оставалась: заглядывали сюда редко. До смены оставалось всего ничего, и Буза, которого он должен был менять, теперь уже, наверняка, сидит в техбюро, с остальной сменой и убивает оставшиеся полчаса на разговоры о том да о сём. Через две трети периода это будет уже его, Семёна, участок, и если ничего не случится, кроме него в ближайшие двадцать четыре периода тут никого не будет. Него, ну и, крыс, разумеется.
Толкнув рукой кое-какой мусор, маскирующий пролом в стене, он быстро протиснулся в него, и тут же снова завалил валяющимся вокруг хламом, стараясь издавать при этом как можно меньше шума и как можно меньше пачкаться: скрывающее щель барахло было невообразимо грязным, а менять ничего было нельзя – сразу догадаются, что в этой куче гнилья кто-то возился. Сюда, ещё задолго до появления Семёна, свалили то, что уже отслужило свой век и не годилось даже на утилизацию, приготовив на выброс, да так и оставили. Такого гнилья вдоль стены валялось предостаточно, и нужно было, чтобы то место, где был проход вниз, ничем не отличалось от остальных.
Беспокойно оглядываясь по сторонам, Семён ещё раз проверил, не оставил ли он признаков того, что тут кто-то что-то делал, потом зашагал в сторону, противоположную стрелкам, нарисованным на тянущихся по галерее трубопроводам.
Трубы шумели, вздыхали и охали, каждая на свой лад, гоня в отстойники отходы жизнедеятельности города. Большая часть их протекала, и по виду и омерзительному запаху луж, которые собирались на полу, сразу можно было сказать, что течёт в той или иной трубе. В большинстве своём по ним качали сбросы химических заводов. Эта ветка отводила сбросы сразу трёх фабрик, и по тому, как урчали и вибрировали трубы, и по обильным потёкам на них, Семён сразу понял, что наверху тоже готовятся к сдаче смены, откачивая из накопителей первой очереди отработавшие компоненты.
Слушая ворчливое оханье и стоны труб, Семён сокрушённо покачал головой. Изъеденные сбрасываемыми растворами трубопроводы едва держались, тем более при такой нагрузке. В любой момент, любая из них могла лопнуть, в считанные доли периода залив всё вокруг ядовитым содержимым. Убирать потом всю эту мерзость приходилось в том числе и им. Работа обходчика поэтому считалась одной из самых грязных и неблагодарных, на которую редко шли по собственной воле. Хотя были и такие.
Его непосредственный начальник, старый мастер-обходчик которого все звали не иначе как Дед, был именно таким человеком. Он тоже начинал с рядового ремонтника, и работал тут, наверное, не меньше полувека. Непонятно, что его привлекало в такой работе, но насколько Семён знал, сюда его привела не конфронтация с законом.
Сам Сёмен попал в обходчики по глупости. И всё опять-таки из-за биома. Как-то давно попытался по неопытности купить семя подсолнуха, и тут же попался на этом. Как выяснилось потом, семя было поддельным, а продавец – доносчиком Службы Биологической Безопасности. Его приговорили к пяти годам исправительных работ, а когда срок истёк, решил остаться. Ему понравилось быть одному, в бесчисленных переходах нижних уровней, в которых таилось, как оказалось, много чего интересного. А с некоторых пор появился и иной интерес…
Выйдя из вспомогательной галереи, Семён повернул в основную, и добрых десять минут бодро шагал по ней, как и прежде, против стрелок. Из этой галерее он перебрался в соседнюю, по одному из переходов, а уже из неё – на погрузочно-разгрузочную площадку. Площадка была раз в десять больше, чем нужно, обширная как площадь и всё из-за элеваторов, давно правда, разобранных на части. Бригады демонтажников срезали даже крепления, намертво вмурованные в бетон и тщательно заделала дыры в полу и потолке, где тянулась транспортная ветвь. Из всего изобилия некогда имеющихся тут механизмов, осталось только два: пассажирский и грузовой подъёмники.
Когда Семён подошёл, наконец, к подъёмникам, его индикатор показывал шестую долю периода до начала смены.
Глава 2
Пассажирский подъемник сломался ещё две недели назад, и до сих пор его так и не отремонтировали. Пришлось воспользоваться грузовым. Кабина грузового подъёмника была огромна, как цистерна и не блистала чистотой. Да и какая может быть чистота, если в ней возили старые прогнившие трубы, сломанные вентили, задвижки и насосы, из которых текли остатки того, что они через себя пропускали, и от которых несло не хуже, чем из отстойников. Она была замызгана до невозможности, а на полу, за многие годы, нарос сантиметровый толщины слой отвратительной маслянистой грязи, смешанной с ржой, разъедающей металл самой кабины. Приводить в божеский вид подъёмник было некому, да и некогда. Работает, и то хорошо.
Гремя и поскрипывая, короб кабины медленно дополз до следующего уровня, и остановился. Раздвинув похожие на складские ворота двери, Семён поспешил покинуть его вонючее, загаженное нутро, выйдя на такой же загаженный пол погрузочно-разгрузочной площадки. Закрывая двери, он быстро огляделся по сторонам.
Тут было куда светлее, и куда многолюднее, хотя основная суета всё же обходила это место. В расположенных поблизости галереях слышались человеческие голоса и визг грузовых платформ, здесь же было тихо и почти никого; Семён успел заметить только спины двух ремонтников, направляющихся куда-то по своим делам. То, что они могли заметить его, Семёна не волновало. Никто не мог сказать, откуда пришла кабина, сверху или снизу, а то, что он воспользовался подъёмником, тоже не было ничего необычного. Он частенько ездил на нём на работу, особенно если опаздывал.
Обойдя стволы лифтовых шахт, Семён чуть ли не бегом пролетел по короткому коридорчику, остановившись возле обычной пластиковой двери, на которой особой диффузионной фосфоресцирующей краской было написано: «Техбюро Ремонтно-Эксплуатационного Комплекса 17 района».
Толкнув дверь, Семён вошёл внутрь, очутившись в помещении, больше похожем на склад. С одной стороны голые бетонные стены были сплошь увешаны планами залов и галерей, по которым цветными линиями шли нити трубопроводов и кабельных трасс, с другой до самого потолка высились стеллажи, заставленные разным добром: свёрнутыми в компактные свёртки рабочими робами, фонарями, сапогами и инструментальными поясами. Тут же лежали мотки крепёжных лент и рулоны гидроизоляции. Один из стеллажей был пуст, кроме самой верхней, правой ячейки. Там тоже лежала серого цвета роба, каска, пара истоптанных ботинок и прочее добро. Как раз его, Семёна, комплект.
Посреди комнаты стоял прямоугольный синий пластиковый стол, с отбитым углом, за которым восседали двое: Дед, и обходчик, которого он должен был менять – Буза. Перед Бузой стояла большущая кружка «трубогиба». Это пойло Буза мог поглощать литрами, и хотя употребление дурманящих напитков на работе было запрещено, здесь, на нижних уровнях, на запрет смотрели сквозь пальцы. Сам Дед его не пил, но для своих работяг держал небольшой запас.
Увидев входящего Семёна, он прищурился, точно пытаясь разглядеть на своём сотруднике что-то очень мелкое, и хмыкнул в седые усы:
- Опаздываешь…
- Заспался что-то… - извиняющимся тоном ответил Семён и направился к своей ячейке. – Извини, босс.
- Молодёжь, - презрительно буркнул Буза и срыгнул. Подняв кружку с «трубогибом» он сделал основательный глоток и откинулся на спинку стула, блаженно закрыв глаза. – Никакой ответственности.
- На прошлой неделе, ты уже раз опаздывал, - напомнил Дед, повернувшись к большому графику дежурств, истёртому прикосновением тысяч пальцев. – И в прошлом месяце два раза…
- Докладную на него, что б пропесочили хорошенько, - не открывая глаз бросил Буза.
- Тебя бы тоже не помешало, - огрызнулся Семён, снимая ботинки и натягивая робу поверх своего комбинезона.
- За что это? – искренне удивился Буза.
- А за «трубогиб».
- Э-э, брат, - оскалился Буза. – Я сменился. Мне Дед налил, мне можно.
- Ты и до смены зашибить не прочь. – Семён надел брюки, натянул ношенные-переношенные, во многих местах латаные, сапоги, затем накинул куртку, и нацепил поверх инструментальный пояс. – Лучше давай, рассказывай, что и как. Баки смотрел?
- Смотрел, - лениво ответил Буза. – Вроде ничего, держатся. Текут потихоньку, но в пределах допустимого.
- Посматривай за седьмым, - сказал Дед. – Его сегодня должны заполнить под завязку.
- Понял, - Семён напялил треснутую с одного края. рыжую пластиковую каску, повесил на пояс к прочему инструменту пьезоэлектрический хлыст, от крыс, баллончик с отравляющим газом, на случай если попадётся крысиная стая слишком уж наглая и многочисленная, аппарат для термической сварки и запасные стержни к нему. увешанный этим добром, Семён стал килограммов на шесть или семь тяжелее. Экипировку он завершил дыхательной маской и фонарём, правда без баллона. Семён молча поставил его перед Дедом, и тот, так же молча, достал из высившегося рядом шкафа красную пластиковую ёмкость, взвесил её на маленьких весах, стоящих тут же, на краю стола, после чего вставил в фонарь. Принимая его, Семён привычно взболтнул накаченный внутрь сжиженный газ и невесело усмехнулся: судя по весу, его стало ещё меньше. Фонари обходчиков и так заправлялись на одну, максимум две смены. А если предстоял долгий и серьёзный ремонт, не хватало и на половину. Хитрый ход: чтобы не могли воровать, по крайней мере, много. Всё в обрез, всё на граммы… То ли дело его фонарь. Старый, с толстым металлическим баллоном, в который можно закачать столько газу, что его хватит на много-много вылазок. Где его раздобыл прежний хозяин – неизвестно, но парень, по всем видам, был не простой, с хорошими знакомыми в нужных местах…
Повесив фонарь на особую петельку в робе, Семён подхватил небольшой рулончик гидроизоляции и моток крепёжных лент, и повернулся к двери:
– Ну, я пошёл.
- В прошлый раз снабженцы сделали мне замечание, мол, слишком много газа сожгли, - как бы между прочим заметил Дед, сверяясь с какими-то своими записями – Вот у тебя, например, Семён, весь месячный запас за двадцать дней ушёл.
Семён остановился, спокойно заглянув в глаза начальнику.
- Так я в прошлый месяц одиннадцатую латал. Пять часов подряд. А там без хорошего света, сам знаешь. Пришлось жечь, куда деваться.
Дед кивнул.
- Это я знаю. Я просто для чего говорю, что б помнил об экономии. А то нам грозят ужать…
- Всё ужимают и ужимают, крысиные морды, - выругался Буза, приложился к кружке и снова рыгнул. – В отстойник их всех.
- В общем, постарайся…
- Постараюсь, - пообещал Семён, но прежде чем успел сделать хоть один шаг к двери, его снова остановил голос Деда:
- Тут из СББ приходил один, - сообщил он очередную весть. – Расспрашивал наших…
Семён замер. Стараясь не показывать виду, как его «зацепила» эта весть, он напустил на себя скучающе-удивлённое выражение лица и переспросил:
- СББ? А этим что тут нужно?
- Интересовались, не видел ли кто посторонних. Мол, мало ли кто тут слоняться может.
- У нас? – Семён качнул каской. – Кто тут может слоняться? Это не прогулочная зона. Привлекательного мало.
- Что верно, то верно, - откликнулся Буза, открывая глаза, и опять берясь за кружку. – Помойная яма, она и есть помойная яма.
Дед покосился на Бузу и привычно хмыкнул в усы:
- В общем, поглядывай.
- Понял. – Семён поправил каску и шагнул за дверь, чувствуя спиной взгляд Деда. Буза что-то пробурчал вслед, но Семён ничего не разобрал.
Протопав в тяжёлых резиновых сапогах по коридорчику, он повернул обратно к подъёмнику, забрался в его ржавое, вонючее и грязное нутро, и пустил кабину вниз. Внизу его ждали урчащие трубы и вечно текущие ёмкости накопителей, но мысли его были заняты другим.
Он снова провертел в голове весь разговор, крайне озадаченный и обеспокоенный тем, что услышал. В словах и взглядах Деда сквозило какое-то лукавство, которое можно было истолковать по-всякому. Неужели он что-то знает или догадывается? К чему, например, эти разговоры о перерасходе газа? Он, Дед, прекрасно знал, что Семён использовал его для ремонта, а не куда-то ещё. Он никогда не ходил в Буферную Зону, используя газ своего рабочего фонаря, и, тем не менее, Дед поддел его этим. Дескать, лазаешь, куда не надо.
По первости он действительно жёг казённый газ, обследуя заброшенные уровни, причём во время дежурств, но после того, как нашёл другой фонарь, делать это перестал. Тут его упрекнуть было не в чем.
Или про агента СББ… Парни из Службы Биологической Безопасности регулярно появлялись на их уровнях, и это понятно: именно отсюда легче всего выйти за городскую стену. Они в техбюро разыграли маленький спектакль, обмениваясь удивлёнными репликами по поводу появления здесь сотрудников СББ, хотя и Дед, и захмелевший Буза прекрасно знали, кого они тут выслеживают. Он попал под подозрение, это был намёк, или что? А если так, то что за этим последует? Донос?
Семён представил себе добродушного, седовласого Деда, сидящего в пропахшем маслом и пропитанных химикатами рабочих робах, бюро, и выкладывающего свои соображения насчёт Семёна СББушнику, и с сомнением покачал головой. В это как-то не верилось. Не укладывалось в сознании.
Вертя эту мысль и так и этак, Семён доехал до нижнего уровня, выбрался из кабины и двинулся по одной из основных галерей прямо к отстойнику номер семь.
Первую сотню метров галерея представляла собой просто прямоугольного сечения бетонную трубу, в которой не было ничего, кроме нескольких ниток кабеля, подвешенных на стальных крючьях, ввёрнутых в стены, и ряда светильников под потолком, горящих в дежурном режиме. То есть горел каждый третий, да и то вполнакала. Потом справа и слева начали попадаться такие же прямоугольные проёмы, ведущие в огромные залы, занятые столь же огромными круглыми ёмкостями, похожими на закрытые выпуклыми колпаками бассейны. Это и были накопители.
Сюда сливали всю отработку, где она хранилась, покуда её не перекачивали дальше, на утилизацию и последующую регенерацию. В этом же секторе располагались и очистные сооружения для сточных вод, термические реакторы для обработки сернокислых растворов и куча другого оборудования, столь же ветхого и, соответственно, вечно сопливящегося своим агрессивным содержимым. В очистных накапливался мокрый осадок, который каждые две-три недели приходилось выгружать, перекладывая его в пластиковые мешки, и тоже отправляли на утилизацию. Однако, как обычно, всё сразу вывезти не получалось. То там, то тут, возле проходов, встречались горки из таких залежавшихся мешков с этими твёрдыми отходами, под которыми, по истечении нескольких дней, начинала скапливаться коричневато-чёрная жижа.
Обходчикам и аварийным командам тоже приходилось иногда заниматься чисткой разных таких фильтров и отстойников, хотя это и не входило в их прямые обязанности. За это платили добавочные, но работа была грязнее некуда, и не все соглашались на такой подработок. Труд чистильщика был ещё тяжелее, чем у аварийщиков, и им, как и многим другим службам очистных сооружений, вечно не хватало рабочих рук. Туда уж точно никто не шёл по доброй воле.
Зачастую бригады чистильщиков сопровождал кто-нибудь из «сопливых ребят» – сотрудников СОПра, Службы Охраны Правопорядка; охранник, стерегущий группу заключённых.
Номера накопителей красовались над входами в зал, написанные большими чёрными цифрами. Дойдя до входа, обозначенного как «7 – 10», Семён повернул туда, и сразу напялил на лицо маску. Даже не осматривая отстойники, по одному запаху, витающему в здешнем воздухе, можно было понять, что они текут, и текут достаточно активно. Буза приврал: течь тут явно была не в «пределах допустимого».
«Трепло и пьянь, - ругнулся про себя Семён, вспомнив глотающего «трубогиб» Бузу. – Интересно, чем занимаешься во время дежурств ты. Вот бы посмотреть…»
Зал освещался одной большой линзой рассеивателя, но льющийся из неё свет был слишком слаб и придачу имел такие насыщенные багровые тона, что казалось, будто весь зал обрызган фосфоресцирующей краской. Где-то далеко вверху, за пределами городских стен догорал очередной день, и солнечные коллекторы доносили последние его отсветы. Пришлось включать искусственное освещение. Оно тоже не отличалось яркостью, и дальние углы зала тонули в багровом полумраке.
Накопители располагались в ряд, причём седьмой был самым дальним в ряду.
Пройдя мимо боксов, с натужно гудящими насосами, Семён направился прямиком к нему, бегло осматривая по ходу остальные отстойники.
Их прочные нержавеющие корпуса, стойкие к любой агрессивной среде, со временем, всё же поддались воздействию этой самой среды и начали течь: бока отстойников были исполосованы бесчисленными подтёками, по ширине которых можно было определить, как обстоят дела в той или иной секции. Столь же многочисленны были и заплатки. Причём самых разных по размерам и характеру материала.
Те, что постарше, изготавливались из той же стали, что и сами отстойники, привариваясь к ним, а после того, как нержавейка стала дефицитом в ход пошли гидроизолирующие материалы, которые поначалу лепили специальным герметизирующе-клеющим раствором, теперь же – крепёжными лентами. Чёрные куски гидроизоляции, прижатые радиально расположенными лентами походили на огромных чёрных пауков, распластавшихся на стенках накопителей. Некоторые ёмкости были облеплены ими полностью, сверху донизу.
Десятый, девятый и восьмой накопители выглядели удовлетворительно, если это слово вообще подходило к этим исполинским бакам, насквозь прогнившим и наполовину состоящим из латок, сквозь которые всё равно сочилось их ядовитое содержимое. Фильтрация наблюдалась повсеместно. Удовлетворительно, в данном случае означало, что нет струения. Дойдя до седьмого, Семён первым делом прислушался к нему.
В баке клокотало, трубы изрыгали в него кубометры горячей ещё жидкой дряни, захлебываясь от натуги. Накопитель наполнялся, и, судя по показаниям измерителя уровня – очень быстро. Он мелко-мелко вибрировал, под напором льющейся в него жидкости и словно покрывался испариной: по мере того, как уровень жидкости рос, на корпусе одна за другой начинали появляться течи, и чем дальше, тем она становилась сильнее. Почти четверть поставленных ранее заплаток пропускали, но сачащиеся из-под них капли не беспокоили Семёна. Иное дело – новые течи. Едва взглянув на одну из сторон, Семён сразу увидел пару дырок, появившихся за время его отсутствия. Из них сифонило, и довольно серьёзно. Примерно такая же картина была и с другого бока. Что на противоположной стороне накопителя, Семён не видел, однако там что-то сипело, и тяжёлыми пластами поднимался пар. Широкие пасти вытяжных коробов затягивали его в себя, разрывая на клочки, но, несмотря на то, что вентиляция тут не выключалась никогда, она всё равно не могла очистить воздух настолько, чтобы можно было дышать без маски.
Семён начал спускаться, одновременно зажигая на ходу фонарь. Прежде чем он достиг пола, на котором покоились ёмкости отстойников, он заметил ещё несколько новых течей, но сейчас было не до них. Сипение слышалось всё громче, а на полу уже разливалась ядовито-зелёная лужа, стекая в отверстия аварийного коллектора. Обойдя отстойник, Семён увидел, что там делается.
Часть корпуса, которую он до этого считал достаточно крепкой, чтобы продержаться ещё год-другой, лопнула и оттуда фырча вырывался настоящий гейзер. Трещина была всего сантиметров десять в длину, но рядом с ней прямо на глазах у Семёна появилась ещё одна, готовая слиться с первой в одно целое. Корпус трещал по швам, и это при том, что резервуар был наполовину пуст. Чтобы понять, что будет, когда он наполниться, не нужно было никакого ремонтного опыта.
Первой мыслью Семёна было добежать до ближайшей коммуникационной розетки, и передать диспетчеру, чтобы тот переключил сброс на другую ёмкость, однако мысль эта так и осталась мыслью. Пока он будет бегать, всё увеличивающееся давление жидкости раздерёт корпус так, что с ним никто ничего уже не сможет сделать. В любом случае при заполненном отстойнике. Если действовать быстро и правильно, этот прорыв он ликвидирует сам.
Сбросив с плеча моток крепёжных лент и гидроизоляцию, Семён сорвал с пояса сварочный аппарат, вогнал в него стержень, и. запалив его, принялся наваривать на шов, выше и ниже трещины, металлические полоски, усиливая и стягивая его, не жалея при этом ни стержней, ни собственных глаз, слезящихся от ослепительного горения термосостава. Закончив это дело, он подхватил гидроизоляцию и крепёжные ленты, и бросился в атаку на тугие струи ядовитой жидкости, разом позабыв обо всём на свете: и о Деде, и агенте СББ, и о двух растениях, спрятанных под линзой рассеивателя в самых нижних, давно позаброшенных уже, уровнях города.
Глава 3
Вильм приехал точно в назначенный срок – к сорок первому периоду. Свернув с центральной магистрали номер 19, он очутился прямо перед блоком Департамента Промышленности, огромным и вычурным, даже по меркам прежних времён, когда строгий режим экономии и отказ от излишеств ещё не являлись основными столпами в политике правительства. Сейчас же он просто поражал своей помпезностью и показной роскошью. Исполинский куб Департамента, прилепившийся к городской стене и пронизывающий собой целых три основных уровня, тускло блистал в свете естественного и искусственного освещения чёрной поверхностью облицовочных плит, сделанных из специально закалённого стекла, которые уже сами по себе стоили немалых денег, а поддержание этого великолепия в должном состоянии и вовсе обходилось в кругленькую сумму. Однако несмотря на все законы, всё тут оставалось таким, каким и было всегда. Казалось, этот кусок городской застройки олицетворяет собой вечность: ни время, ни переменчивые человеческие законы не имели над ним власти.
Миновав теснину, образованную двумя будками охраны, Вильм въехал во внутренний двор, где его изящная серая моторетка уже не выглядела какой-то экзотической штуковиной, случайно попавшей в кучу дешёвых однотипных штампованных деталей, каковой она смотрелась среди заполнивших улицы трудяг-маховозов. Стоянка внутреннего двора была плотно забита такими же моторетками, всевозможных расцветок, среди которых преобладал всё же солидные чёрный и белый цвета. Пристроив свою на свободное местечко, Вильм не успел выбраться из кабины, как к нему подскочил парень в комбинезоне служащего среднего звена.
- Проктор Вильм? – осведомился служащий и, получив утвердительный ответ, проговорил: - Прошу за мной, пожалуйста.
Внутри блок был не менее великолепен, и наполнен движением и гулом множества голосов, и хотя стоял уже поздний вечер, казалось, работающие здесь люди напрочь позабыли, какое сейчас время суток. Хлопали двери, раздавались звонки, туда-сюда сновали клерки и управленцы всех рангов, нагруженные кипами бумаг, или собирались в кучки, деловито обсуждая какие-то проблемы. Все были заняты делом…Или делали вид, что заняты им. Объёмы производства падали год от года, а глядя на всех этих людей, могло показаться, что всё обстоит как раз наоборот.
Имитация загруженности, подумал Вильм, пересекая вслед за провожатым обширный вестибюль, на потолке которого красовалась огромная эмблема производственников: перекрещенный молот и кирка. Вокруг шёл девиз:
ОСНОВА ОСНОВ
и другой, не менее пафосный:
ГОРОД – ЭТО МЫ
Они пересекли вестибюль, направляясь к лифтам, однако вместо того, чтобы встать в хвост трёх очередей перед ними, свернули в сторону, очутившись перед ещё одним лифтом. Здесь было пусто, а за короткой стоечкой восседал охранник. Он молча кивнул провожатому, наградив Вильма коротким взглядом.
Лифт не для всех, догадался Вильм. Кабина тронулась и мягко пошла вверх, отсчитывая этажи на маленьком цифровом табло. Ещё один признак роскоши – наличие электроники там, где без неё вполне можно было бы обойтись. Даже в Главном Управлении СББ не было таких лифтов.
Кабина остановилась на 36-м этаже.
Выйдя из неё, Вильм прошествовал по короткому, отделанному узорчатыми керамическими панелями, коридорчику до ничем не примечательной двери. Провожатый открыл её, пропуская Вильма, и войдя он тут же зажмурился от ударившего в глаза солнечного света. Солнце лилось рекой в огромное выгнутое дугой окно, прямо перед ним, и это было не единственной особенностью комнаты, в которой он очутился.
Вся комната была необычной. Окно обращало на себя внимание в первую очередь, но скользнув взглядом по полу и потолку, Вильм понял, что они тоже, по большей степени прозрачные. Лишь малая их часть, там, где находилась дверь, выглядели более или менее обычно, остальное же представляло собой почти сплошное стекло, лишь местами опоясанное тонкими стальными полосами. Это был какой-то стеклянный пузырь, а не комната, и он торчал прямо на поверхности городской стены: вверху и внизу, справа и слева от него тянулась однообразная серая бетонная поверхность, пыльная, изъеденная бесчисленными бурями и потрескавшаяся от солнца. Стекло тоже покрывал слой пыли, но не такой толстый, как стены. Видимо, тут следили за чистотой светопрозрачных конструкций куда больше, нежели в других местах города.
В центре комнаты стоял низенький столик и три таких же низеньких кресла, в двух из который сидели, а точнее полулежали двое мужчин. Один из них, едва завидев Вильма, тут же призывно замахал рукой.
- Проходите Проктор, проходите. – Он сделал движение, точно собираясь подняться навстречу, но вместо этого просто повернулся, сев немного боком.
Внешне это был ничем не примечательный человек, однако его комбинезон сразу показывал его положение. Чёрный, строгого покроя, не обтягивающий, но и не мешковатый, с золотистой линией, идущей от воротника по левому плечу и рукаву, а так же от пояса по левой же брючине.
И – ни одного кармана. Одно это уже многое говорило о человеке.
Чем меньше карманов, тем, стало быть, меньше можешь таскать с собой разного добра, необходимого в повседневной жизни и на работе. Полное их отсутствие означало, что обязанность снабжать обладателя такого комбинезона, всем необходимым брали на себя другие люди, то есть всевозможнейшие помощники и прислуга. А тому оставалось только командовать: щёлкать пальцами и указывать, что кому делать.
Второй из сидящих, занимал, по всем признакам, более низкую социальную ступень, но всё равно располагался куда выше, нежели простыми служащие. Цвет его комбинезона был под стать стоящей в комнате мебели, модного ныне «платинового оттенка», блестевший на солнце так, словно и впрямь был выткан из платиновой нити. Судя по паре нагрудных карманов, этот был управленцем высшего уровня.
Вильм невольно сравнил его с собой. По статусу они были почти равны, но на комбинезоне Проктора, карманов было не меньше, чем у простого работяги. Это было продиктовано спецификой работы, (мало ли что где может понадобится, из-за чего каждый работник СББ, неважно какого ранга, был настоящей ходячей лавкой), но чисто внешне он выглядел как мелкий клерк. Обычно Вильм мало уделял этому моменту внимание, относясь к своему внешнему виду с некоторым юмором, однако сейчас почувствовал какой-то болезненный укол. Точно носил на себе отметину второсортности.
- Проходите и садитесь. – Человек в чёрном комбинезоне указал на свободное кресло, и, подождав, пока Вильм сядет, проговорил:
- Могу поспорить, вид этого места вас удивил.
- Угадали. – Вильм опустился в кресло, чувствуя, как солнечные лучи греют правую сторону лица. Солнце мешало смотреть на сидящих напротив людей, и Вильм невольно прищурился. – Я действительно никогда не встречал такой необычной формы…
Хозяин кабинета хохотнул:
- Слишком экстравогантно, но мне нравиться. Тут хорошо думается… А вообще-то эта комната для приватных бесед? Вам нравится?
- Не слишком ли зематное место для подобного рода занятий?
Человек в чёрном комбинезоне снова хохотнул:
- О, нет! Эти стёкла – особые. Односторонняя прозрачность. Для внешнего мира это место – просто тёмный выступ на городской стене… В бурю, конечно, страшновато, зато какой отсюда вид…
Вильм невольно повернул голову навстречу солнечным лучам. Налипшая снаружи пыль рассеивала свет, немного мешая смотреть, что снаружи. Впрочем, Вильм и так знал, что можно увидеть из этой точки. Ему стало интересно, какие мысли посещали хозяина этой комнаты, когда он глядел в прозрачные стены своего «пузыря». Вряд ли радостные. Под роскошным голубым небом с белоснежными перьями облаков, буферная зона и серые громады городских сооружений смотрелись особенно уныло.
- Солнечный свет – это прекрасно, - мечтательно проговорил человек в чёрном, тем не менее, даже не повернув к этому свету лица. – И когда он проникает, минуя минимум преград, на своём пути. Не то, что в солнечных колодцах.
- Здесь – да, - согласился Вильм. – Но снаружи он слишком ярок и очень горяч.
- А вы часто бываете снаружи?
- По роду службы иногда приходиться.
- А я вот почти не выхожу. – Человек в чёрном откровенно разглядывал Вильма. – Никогда раньше не приходилось встречаться с представителями СББ. Честное слово.
- Как и мне, с производственниками такого уровня, - признался Вильм. Это была сущая правда. Он никогда не встречался лично с этими людьми и им подобными, хотя прекрасно знал тех, что сейчас сидел перед ним.
Человек в чёрном слабо улыбнулся, восприняв это, по-видимому, как комплимент.
- Мне, надо полагать, представляться не надо.
Вильм кивнул:
- Вы – председатель Производственного Совета, Валерий Полторацкий.
- А это – мой советник Медель, - тут же подхватил Полторацкий.
Вильм отвесил короткий поклон, может быть чуть более низкий, чем обычный кивок. Медель ответил таким же кивком-поклоном. Голова и глаза – всё, что двигалось в этом человеке. Остальное было словно вытесано из камня и затем облачено в этот необыкновенный, вызывающий комбинезон.
- Рад, что нахожусь в вашем обществе, горожане.
- Итак, Проктор… - начал Полторацкий.
- Да, горожанин Председатель?..
- Знаете, Проктор, - заявил вдруг Полторацкий, - я не люблю долгих витиеватых предисловий и вступлений, поэтому позвольте сразу начну с главного. Мы обеспокоены…
Вильм поднял брови.
- Обеспокоены? Чем же, позволю спросить?
- Вашей деятельностью, инспектор. Я имею ввиду – деятельностью ваших сотрудников.
Вильм изобразил ещё большее удивление.
- Деятельностью наших сотрудников? Не понимаю, горожанин Полторацкий.
- Да именно так, - подтвердил председатель Производственного Совета. – Я ничего не хочу сказать плохого в адрес вашей Службы, но в последнее время она проявляет повышенный интерес к производственным объектам. Особенно периферийной зоны. Людей это нервирует. Я понимаю, служебные обязанности, долг… Однако такая активность, не может не настораживать. Либо что-то происходит, и вы это скрываете, либо… - Полторацкий развёл руками. - Я не получил никаких объяснений от Координационного совета. Они попросту переадресовали запрос в вашу Службу. Именно поэтому мы сочли необходимым побеспокоить СББ. И надеемся получить больше информации – от вас. Иначе информационную прореху, как всегда заполнят слухи. Причём самые что ни на есть нелепые.
- Служебные обязанности и долг, - повторил Вильм. – Вы совершенно правы. А наш долг – уберечь город и населяющих его людей от смертельной опасности, которую несут с собой растения. Что касаемо нашей, как вы выразились, повышенной активности, то она продиктована необходимостью. А именно: как следствие повышенной активности тех, кто злостно нарушает закон о биологической стерильности. Я имею в виду пилферов. Действие и противодействие. Вполне естественно.
- Пилферов? – переспросил Полторацкий. – Это которые проносят биом?
- Да, несуны. Тайком проносят различный биоиоматериал – семена, плоды, части растений либо же растения целиком.
- Любопытно знать, где они находят его? В Буферной Зоне ничего ведь не растёт…
- Из оазисов.
- Оазисов? Хм, Знакомое слово, но я что-то никак не могу припомнить…
- Участки Буферной Зоны, где по каким-то причинам появилась возможность для произрастания растений, - пояснил Вильм. – Иногда биоматериал приносят даже с пограничной зоны. Но эти редчайшая редкость. Выйти из Буферной Зоны не так-то просто.
- Надо же, - вымолвил Полторацкий. – А я грешным делом считал, что Буферная Зона – это полностью стерильное, в биологическом плане, пространство.
- Нет, к сожалению. – Вильм перевёл взгляд на советника. Медель по-прежнему сидел, как изваяние, и теперь, казалось, даже перестал и моргать. Интересно, подумал Вильм, какого рода советы он давал. Не человек, а кукла, какая-то.
- Буферная Зона отнюдь не стерильна, как это принято считать. Бригады антибиологической обработки естественно стараются распылять контрбиоматы равномерно по всей её площади, однако чем дальше от города, тем больше обнаруживается огрех. В первую очередь это вызвано тем, что такие площади обработать с должной тщательностью просто невозможно. Даже прилегающая к городу пятидесятикилометровая зона имеет площадь порядка сорока тысяч квадратных километров, более отдалённые, соответственно, ещё большую. Кроме того, эти отдалённые зоны обрабатываются не сплошным распылением, как обычно, а выборочно, при этом внимание уделяется в первую очередь тем местам, где вероятность образования благоприятных условий для прорастания растений больше, нежели в других местах. Разумеется, это не гарантирует стопроцентного успеха в ликвидации очагов появления биома, и как бы мы не старались делать это методично и точно, промахов не избежать. Эти огрехи, эти необработанные участки и есть оазисы, где сохраняется биоматериал разного рода. Либо же становятся оазисами, если туда попадают принесённые ветром семена.
- Этак они и до города долетят…
- И долетают, - заверил его Вильм. – Но гибнут, едва упав в землю.
- Какие страшные вещи вы говорите, Проктор, - вздохнул Полторацкий. – Я-то думал, Буферная Зона непреодолима… ни для кого и ни для чего.
- Так оно и есть. Но бывают и исключения.
- Хм… И как близко такие оазисы могут возникнуть?
- Самый ближний из обнаруженных нами в последнее время - в двадцати трёх километрах.
- Безызвестные Родоначальники! – как-то чересчур театрально охнул Полторацкий. – Да это считай под боком…
- Да, довольно близко, – согласился Вильм. Он чуть откинулся назад, сразу попав в тень, отбрасываемую головой его собеседника. Солнце медленно катилось к закату, и его лучи всё больше наливаясь багрянцем, настолько густым, что, казалось, его можно черпать ложкой. – Так вот, что касаемо наших сотрудников. Иногда они и впрямь, я бы сказал, навязчивы, однако это ничтожное зло, просто неудобство, по сравнению с тем злом, которое они пытаются искоренить.
- Но это, опять-таки, не объясняет, почему их внимание обращено именно к производственным объектам, Проктор.
- Потому что, это самый простой и короткий путь наружу.
Полторацкий всплеснул руками:
- Из заводов и шахт?! Вы поражаете меня, Проктор, За пределы стен Центрального и городов-спутников ежедневно выходят тысячи людей. И в первую очередь, ваши бригады антибиологической обработки…
- Верно. Но не все, кто работает снаружи и имеет доступ за пределы города, имеет возможность незаметно добраться до оазисов, даже если б они были на расстоянии всего в нескольких километрах.
- А рабочие или ремонтники, надо полагать, имеют, - с иронией ввернул Полторацкий.
- Представьте себе – да. Когда-то мы тоже считали, что пилферами становятся те, кто по роду своей работы выходит наружу, но потом были вынуждены пересмотреть наши предположения. Как ни странно, большая часть тех, кто проносил в город биоматериал, вообще не работали снаружи.
- Как это так? – опешил Полторацкий.
- Логика проста. Работы всегда осуществляются группой, и что-либо припрятать так, чтобы этого не заметили другие – практически невозможно. Это во-первых. Потом, на большое удаление от города, где можно наткнуться на оазис, отъезжают только «обработчики» но те проходят строжайший контроль. Протащить через него что-либо запрещённое – нереально. Мы допускаем, что некоторым это всё же удаётся сделать, но процент таких случаев всё равно получается ничтожным. Откуда тогда берётся биоматериал?
- И вы пришли к выводу, что это делают производственники, - подытожил Полторацкий.
- Судите сами. Производственные уровни ближе всех к поверхности. Раз. Многие рабочие, а особенно ремонтники, вообще работают в одиночку, и их перемещение никто не контролирует. Два. Обслуживая городские коммуникации, они знают свой участок досконально, и куда лучше, чем кто либо. Три. А производственные кварталы – это крайне интересное место. Можно сказать, идеальное для таких вылазок.
- Из ваших слов можно подумать, что городская стена – не стена, а решето, а те, кто там работает – сплошь преступники. Кто хочет, тот и ходит, и делают, что захотят.
- Не решето, конечно, но лазеек хватает. Дело в том, что раньше город был чуть больше, и под уровнем отстойников, считающемся ныне самым нижним, существовали ещё уровни. Да и истинные границы города выходили далеко за пределы его стен, под землёй. По разным причинам они были оставлены, однако не изолированы от верхних уровней. Кое-что уже затоплено, что-то разрушено, но, тем не менее, остаётся немало уцелевших заброшенных помещений, а так же ходов, ведущих из них наружу. Те, которые мы находим – взрываем, однако даже подрыв не даёт стопроцентной гарантии, что этот путь перекрыт. А сколько ещё ненайденных…
- Поразительно, - промолвил Полторацкий. – Я этого не знал.
- Теперь мало кто помнит об этом.
- Что же касаемо противоправных действий, то людей в заброшенные участки толкает не только жажда наживы, иногда простое любопытство. И если он сам не имеет на своё открытие никаких видов, поверьте, рано или поздно им воспользуется кто-то другой.
Они замолчали. Кровавые отблески уходящего за горизонт светила начали тускнеть, и как-то быстро и незаметно пропали, поглощённые неожиданно поднявшейся тенью. Прокатившись по небу, оно закончило свой путь, провалившись в частокол конических шахтных вышек Западного Сектора. Бьющий в пузырь комнаты свет погас, и вместе с ним, стекло словно стало прозрачнее. Взглянув в него, Вильм увидел бледно-голубое небо и мутную полоску горизонта, утопающего в облаках поднятой ветром пыли. Ядовитая пустыня нещадно пылила при любом, даже самом слабом дуновении ветра, поднимая отравленный прах в такой же отравленный воздух. За пределами стены человека встречала враждебная среда, созданная им же самим; необходимое зло, с которым приходилось мириться.
- Звучит убедительно, - сказал, наконец, Полторацкий.
- В пользу вышесказанного, могу добавить, что большая часть пилферов, задержанных нами в последнее время, шли именно этим путём. Более того, многие из них оказались именно работниками предприятий, расположенных неподалёку от городских стен. Особенно тут отличились ремонтники очистных сооружений. Они снабжаются специальными средствами защиты, которые можно, пускай и ограниченно, использовать и за пределами города. Как видите, наш интерес к вашей сфере не лишён основания.
- Да, вы правы. – Полторацкий посмотрел на своего неподвижного советника и снова повернулся в Вильму:
- Спасибо, что нашли время прийти к нам, Проктор. Было необычайно интересно, поверьте.
Вильм выкарабкался из низкого кресла, мельком взглянул на темнеющий пустынный пейзаж за окном и откланялся. За дверью его дал всё тот же провожатый.
Дверцы лифта разъехались, едва парень нажал кнопку вызова. Похоже, кабинка всё это время прождала их на этом этаже. Видимо, этим лифтом пользовалось очень ограниченное количество людей. Избранные, так сказать…
Глядя на сменяющие друг друга цифры на табло, Вильм невольно спросил себя: а что сейчас было? Разговор оставил у него какой-то странное чувство, словно он поучаствовал не в серьёзной беседе, с высокопоставленным должностным лицом, а в театральной постановке. К чему тогда был этот спектакль? Какую роль отвели в нём ему – Проктору СББ? А какую в ней играл этот «платиновый» советник? Возможно, это чувство возникло именно из-за Меделя. Эта живая кукла, казалось, слушала не его речь, а шевеление мыслей в голове… Интересно, о чём они сейчас говорят, эти двое. Странные люди, странный разговор…
И покидая исполинский чёрный куб Департамента Промышленности, Вильм был уже почти уверен, что интерес к деятельности СББ вызван совсем иными причинами…
Глава 4
Семён возвращался со смены, вымотавшийся до предела. С седьмым накопителем он провозился добрых два часа, и ещё столько же ждал, когда тот наполнится, пока не убедился, что заплатка держит. Он смыл с рук и лица едкую грязь, благо было где взять воду, только чистым он проходил недолго. В других залах и галереях ему тоже нашлась работа. К концу смены он успел облазать весь участок сверху донизу, почти целиком израсходовав весь захваченный с собой запас крепёжной ленты и гидроизоляции. И три четверти запаса газа в баллоне. Его опять начнут корить за перерасход газа, только плевать он хотел на эти разговоры. Да, экономным работником его не назовёшь, зато за его спиной остаются нормально работающие отстойники и магистрали, из которых не хлещет, как из лейки. В том, что он халтурит, никто упрекнуть его не мог.
Грузовой подъёмник оказался занят: Семён надавил на кнопку вызова, и тут же получил ответный сигнал, от кого-то, кто был сейчас в кабине. Подождав немного, он повторил вызов, с тем же результатом. На сей раз ответ пришёл в виде трёх коротких и одного длинного сигнала, означающем, что подъёмник будет занят ещё долго. И ждать его не следует.
Семён чертыхнулся, и поплёлся к другому подъёмнику, проигнорировав идущую рядом с лифтовой шахтой аварийную лестницу. Для того, чтобы забраться по ней на нужный уровень ему пришлось бы одолеть почти полторы сотни ступеней – немало для его уставших ног. Да и время поджимало. До ближайшего подъёмника было чуть ли не с полкилометра, но зато он шёл по горизонтальной поверхности, а не карабкался вверх. Но уж если и этот окажется занятым…
Семён выудил из-под робы индикатор времени, взглянул на него и ускорил шаг. Вернуться с дежурства тоже желательно было вовремя: не слишком рано, и, конечно же, не слишком поздно. Не рано, чтобы никто не упрекнул его в том, что он не дорабатывает полную смену, и не поздно, чтобы успеть рассказать сменщику о состоянии дел на участке. Он, конечно, всё увидит сам, но порядок есть порядок. Задерживаешься – сообщи с ближайшей коммутационной розетки. Чтобы никто тебя не ждал, и не разыскивал по участку.
Пока Семён шёл до подъёмника, он ещё дважды сверился с датчиком времени, и хотя подъёмник был не занят, на пересменок он всё равно пришёл с опозданием, появившись в техбюро, когда половина новой смены и половина той, в которой работал он уже разошлись. Кто, отчитавшись о сделанном - домой, кто, получив дополнительные указания – на свои участки. Его сменщик – долговязый худой парень по прозвищу Штырь – к счастью ещё не ушёл, заканчивая облачение в рабочие доспехи. Семён перекинулся с ним парой слов и подошёл к мастеру, отметиться.
В этот раз дежурил Симс, по прозвищу Кручёный, и, взвешивая баллон из Семёнова фонаря, он укоризненно покачал головой:
- Сколько сжёг, а!
- Значит надо было, - вяло огрызнулся Семён. – Видели бы вы седьмой и что было в тридцатой вспомогательной… А свет ни там, ни там – ни к чёрту. Впотьмах латать – хуже некуда.
- А другие как работают? – прищурился Кручёный.
- Так и работают. Наляпают сослепу, а потом всё отваливается.
- Ишь ты, деловой! – Мастер снял баллон с весов и записал его вес в учётную карточку. – Экономить надо, слышишь? Больше, чем положено не дадут.
Семён хотел было сказать, чтобы тот следил за собой, но вовремя прикусил язык. Крученый приваровывал, что мог и где мог, это знали все, но помалкивали. Он и сюда попал за воровство, и может быть, по сию пору, остался бы рядовым трудягой, но как-то сумел стать мастером. Одно слово – Кручёный. Цапаться Семёну с ним не хотелось. Кручёный был злопамятен, и мог подгадить, неожиданно, да так ловко, что с него и взять было нечего. С ним предпочитали не связываться.
- Не дадут, пускай тогда сами латают, – буркнул Семён.
- Умный какой, - бросил Кручёный и переключился на другого.
Семён поставил фонарь в свою ячейку, запихнул туда же робу, сапоги, каску и прочее. Переобувшись, он повернулся к выходу.
- Не опаздывай, слышишь? – услышал он за спиной.
Семён обернулся. Кручёный смотрел на него и усмехался. И этот тоже, промелькнуло у Семёна в голове.
- Не опоздаю, - сказал Семён и вышел из техбюро.
Перед дверью в комнату гигиены стояла небольшая очередь, почти все незнакомые Семёну люди. Дождавшись, когда та освободится, он зашёл в пластиковую, тесную кабинку и принялся обнажать торс и, сняв ботинки, закатывать штанины, поглядывая на медленно ползущую вверх стрелку указателя температуры. Те, кто мылся перед ним, слили всю горячую воду, и теперь приходилось ждать, пока она хоть немного нагреется. Долго торчать здесь, правда, тоже не полагалось, и Семён вымылся чуть тёплой, стараясь намылиться теми каплями смеси, которые выдал ему дозатор и тем количеством воды, которое полагалось на одного человека.
Несколько более чистый, Семён высушился под струёй воздуха, ударившей в него из калорифера, и снова оделся. Скудная водяная норма не смыла всей грязи, но теперь, от него, по крайней мере, не разило, как из бочки с отходами. И за это спасибо.
На площадке перед грузовым подъёмником стояло несколько грузовых платформ гружёных какими-то железяками, и одну из них как раз загоняли в кабинку: видимо где-то серьёзно ремонтировали.. Судя по тому, какими темпами продвигалось это дело, в ближайший час они вряд ли закончили бы.
Посмотрев на работающих людей, Семён повернул в другую сторону.
Миновав толстые столбы опор держащих низкий потолок, он нырнул в арку, под которой стояли, ожидая своей очереди воспользоваться подъёмником и ещё пара маховозов, очутившись на широкой улице, полной шума и движения.
Здесь целиком властвовало электрическое освещение, но дальше, через проёмы и арки в стене противоположной стороны, виднелось обширное пространство заполненное изогнутыми трубами и емкостями одного из химических комплексов, которое освещалось рассеивателями. Те уже вовсю давали свет – снаружи разгорался новый день.
Пешеходная полоса была занята почти исключительно рабочими в комбинезонах всевозможных расцветок, среди которых изредка попадался какой-нибудь мелкий управленец, с неизменной папкой под мышкой. Середина улицы была отдана транспорту, где тоже преобладал сугубо рабочий транспорт: маховозы, в основном грузовые платформы, а так же небольшие «рейсовики» для перевозки людей. Но и здесь тоже попадали исключения. Иногда в этом неспешно ползущем стальном потоке показывалась невесть зачем попавшая сюда моторетка. В отличие от маховозов, приводимых в движение энергией раскрученного до больших оборотов тягового маховика, моторетки были чисто электрическими. Они и выглядели совсем по иному: более компактные, обтекаемые, с закрытой кабиной, скрывающей внутренности от посторонних глаз. И куда более быстрые. Лавируя между тяжело ползущими механическими собратьями, моторетки быстро исчезали из вида, даже не давая возможности как следует рассмотреть, кто в них сидит. Семён, подобно многим другим, лениво провожал из взглядами, втайне мечтая хоть разок прокатиться на такой штуке. А ещё лучше, поуправлять ею. Мечта была малосбыточная, ибо такого рода транспорт, как правило, был специального назначения, и перевозил либо тех, кто занимал высокие должности, либо тех. кому нужно было быстро попасть из одного района города в другой, без неизбежных для маховикового транспорта остановок и «докруток».
Влево и вправо от дороги отходили ответвления, ведущие к производственным комплексам и складам, и каждый раз, чтобы перейти эти отростки основной дороги, приходилось подниматься под самый потолок, по переходу. Семён преодолел пять таких переходов, когда улица начала раздваиваться на две равнозначные дороги, одна из которых пошла вниз, забираясь под другую, и снова разделяясь, образуя плавно расширяющуюся вилку. Бетон пешеходной полосы сменился, гудящим под сотнями ног сплошным металлом, затем – решёткой, сквозь которую были видны нижние промежуточные уровни, а там - всё те же толпы идущих людей и деловито ползущие механизмы. Улица стала шире и немного выше, вливаясь впереди во что-то огромное, освещённое ещё ярче, чем железный хаос комплексов. Висящая под потолком табличка гласила, что улица, по которой шёл Семён имеет номер 67. Миновав её, Семён увидел другую, свидетельствующую, что впереди – Ствол № 211. И через несколько минут вошёл в него.
Ствол тоже можно было бы назвать колодцем или шахтой, если б не его размеры, и куда более богатая «начинка», чем у любого из таких сооружений. Он был весь застроен, заполнен разнообразнейшими конструкциями и сооружениями, которые, в зависимости от расположения, чётко разделялись на две части Ствола: «оболочку» и «сердцевину».
«Сердцевина» так же не была монолитна. Внешнее её кольцо составлял элеваторный узел: десяток непрерывно работающих саморазгружающихся подъёмников, день и ночь что-то перевозящих; поднимающих или опускающих с уровня на уровень. На основных уровнях их окружали погрузочно-разгрузочные площадки, заставленные грузовыми платформами и полные суетящихся возле них людей, а под ними проходили, огибая с обеих сторон «сердцевину», трассы, ответвляющиеся от основных улиц. Внутренняя же часть «сердцевины» была целиком отдана под солнечные колодцы. Их там был целый пучок, хорошо видимый даже несмотря на окружающие его подъёмные механизмы. Оттуда, во все стороны отходили световоды, оканчивающиеся рассеивателями разных размеров, установленных таким образом, чтобы по возможности не создавать теневых участков. Тут и впрямь почти не было тени. На любой из уровней помимо основного света рассеивателей, проникал свет как и с более верхних, так и с более нижних, пускай ослабевший при просачивании сквозь лучи балок-опор, сети предохранительных решёток, бесчисленных дополнительных площадок и лестничных маршей, рассеянный и неверный, но всё равно свет, выгоняющий темноту даже из самых укромных уголков. Ночью, или в пасмурную погоду, было иначе. Световые панели не могли тягаться с яркостью небесного светила, но сейчас Ствол казался буквально затопленным солнечным светом.
67-я улица упиралась в погрузочно-разгрузочную площадку того же номера, по крайней мере, та её часть, которая шла прямо, но Семёну надо было не туда. Выйдя в Ствол, он свернул налево, оказавшись в «оболочке».
«Оболочка» лепилась к стенам Ствола, и, собственно говоря, и составляла эту стену. Бетон и сталь тут были перемешаны так замысловато, что на некотором удалении казались просто хаотичным рисунком, из точек, чёрточек и серых многогранников самых разнообразных форм и размеров. Подобно «сердцевине», «оболочку» так же пронизывало движение, только эта часть Ствола принадлежала исключительно людям. Всякий, кто перемещался пешим, делал это именно здесь – в «оболочке». А поскольку таковых было большинство, «оболочку» вечно наполнял топот и голоса. И ещё специфическая смесь из запаха немытых человеческих тел и извечной затхлости, которая здесь, где не было источников более сильного запаха, ощущалась особенно сильно.
Вдыхая эту смесь, Семён протопал по решетчатому настилу, отполированному до блеска подошвами миллионов ботинок, остановившись перед шахтами непрерывных лифтов.
Здесь толпились две длиннющие очереди, человек в пятьдесят каждая, не меньше. Семён пристроился в хвост, той, что дожидалась у восходящей ветви, и прежде чем из лифтовой шахты показалась очередная неспешно ползущая кабинка, этот хвост вытянулся ещё больше. Проплывающие мимо кабинки были полны, но очередь, тем не менее, двигалась потихоньку. Семён переминался с ноги на ногу, терпеливо ожидая, когда дойдёт его черёд, делая вместе с остальными коротенькие куцые шажки. Минут через двадцать, он ступил, наконец, на рифлёную поверхность посадочной площадки, привычно повернув голову вправо, туда, откуда из сумрака лифтовой шахты выползала бесконечная череда кабинок.
Первую ему пришлось пропустить. Стараясь не обращать внимания на недовольное ворчание за спиной, он дождался следующей, и хотя и в этой тоже было полно народу, смело шагнул вперёд, ухватился за торчащие по обе стороны кабинки поручни, втиснув себя в плотно стоящую группу пассажиров.
- Гх, - крякнул кто-то в центре, сжатый соседями. – Сколько набилось…
Человек, в обычном сером рабочем комбинезоне, подпертый новым пассажиром, наградил Семёна недобрым взглядом:
- Подождал бы другую кабину, парень. И так, как провода в жиле…
- В это время разве дождёшься свободной, - примирительно проговорил Семён. – И так полчаса ждал…
- Другие не меньше ждут, - проворчал мужчина. – Далеко едешь?
- На Д26-й.
- Пешком бы дошёл, - произнёс кто-то из глубины кабины.
- Ого, пешком!
- Заодно проветрился бы, - добавил тот же голос. – Где работаешь-то?
- Обходчиком. На очистных… - ответил Семён.
- Ага. То-то я думаю, откуда душком таким потянуло…
Семён сжал челюсти, не желая затевать ссоры. Голоса утихли, кабина прошла очередной горизонтальный участок своего многокилометрового маршрута, нырнула в шахту и поехала вверх. Сразу стало темно, хотя свет из Ствола проникал и сюда. Через равные промежутки в стене шахты попадались небольшие прямоугольные оконца, даже не оконца – щели, сквозь которые можно было увидеть уплывающие вниз переходы и лестницы «оболочки» и идущих по ним людей. Семён привычно отсчитал семьдесят девять чередований света и полутьмы, когда кабинка, совершив очередной плавный поворот, вновь перешла на горизонтальное движение.
Стало светло. Кабина вынырнула из шахты, очутившись на следующем уровне, где своей очереди на посадку дожидалась такая же многолюдная очередь. Кто-то из головы очереди дёрнулся было навстречу кабине, однако увидев, что она заполнена под завязку, отступил назад.
Кабина опять пошла вверх. От стояния в неудобной позе у Семёна затекли и без того ноющие ноги, но ехать оставалось недолго. Он поднялся ещё на один уровень, и едва кабина в очередной раз вышла из шахты, с облегчением спрыгнул на площадку. Он едва успел отпустить поручни, как мимо него проскочил человек в жёлтом комбинезоне, заняв освободившееся место. В кабине снова началась перебранка.
Протиснувшись сквозь длинную шеренгу ожидающих, Семён прошёл по «оболочке» точно такой же путь, какой проделал до этого, двумя уровнями ниже, только вместо дороги, здесь перед ним оказался торговая площадка.
Место было на удивление пёстрое. Площадка занимала целых четыре промежуточных уровня в высоту, образуя своеобразное вкрапление в серую и строгую планировку этого участка «оболочки». Казалось, сюда специально стащили разноцветные куски пластика, стекла и металла, чтобы сделать эту часть Ствола как можно более яркой, и как следствие – привлекательной. Так или иначе, народу тут и впрямь было не протолкнуться. Там где площадка примыкала к пешеходной зоне, всё так и бурлило. Тут царила вечная сутолока. Направляющиеся на площадку, сталкивались с теми, кто уже выходил из неё с покупками, образуя затор, в котором тормозил и основной поток тех, кто двигался напрямую, к жилым кварталам.
Семён влился в этот гулкий человеческий поток, рассчитывая добраться до койки раньше, чем свалится на улице от измождения, но вспомнив, что дома не осталось ни крошки еды, тоже свернул к магазинам.
Об упорядоченном движении тут и речи не было. Люди толкались, бродя от витрины к витрине, обмениваясь короткими репликами, присматривая, что кому надо, или просто убивая за этим занятием свободное время. Торговали тут всем подряд, от одежды до инструментов, и в другое время Семён и сам не прочь был бы побродить по рядам. Но сейчас его интересовала только еда. Впрочем, одну остановку, он всё же сделал.
Внешне магазинчик ничем не отличался от десятков других, расположенных на этой торговой площадке, но тут было нечто такое, чего он не видел в других. Это был особый магазин, и торговал он особым товаром. Вещами, которые были в ходу когда-то давно… Очень-очень давно. В эпоху основания города, в самом начале Технической Эры, когда людей было слишком мало, и они могли позволить себе тратить материалы на разные безделушки… Совершенно бестолковые зачастую, вызывающие у современного человека лишь снисходительную улыбку. Тем не менее, это было нечто особое, непривычное, экзотическое, редкое, а потому необыкновенно притягательное. Семён любил рассматривать то, что было выставлено на витрине, и на полках внутри магазина, но внутрь заходил нечасто, не желая мозолить хозяину глаза. А тут была масса интереснейших вещей. Помимо разной утвари и иных предметов обихода людей тех далёких времён, имелось и немало механических диковин. Они нравились Семёну больше всего. Назначение некоторых он не понимал, другое казались ему странно иррациональными, а кое-что он с удовольствием купил бы, если б не сумасшедшие цены, которые хозяин заламывал за свой товар. Например, индикатор времени, который можно было носить на руке. Для этого у него имелся специальный ремешок, да и назывался индикатор как-то интересно – часы. А выглядел просто шикарно: золотистого цвета, со стеклянной верхней частью, плоский и изящный, с кучей циферблатиков и стрелок.
Часы стоили бешенных денег, но Семён как-то решил, что обязательно приобретёт такую штуку… когда разживётся сегмами. Стоила она больше чем его квартальная зарплата, но теперь у него появилась реальная возможность хорошо подработать. Если всё пойдёт как надо, через какое-то время он сможет щегольнуть таким вот приобретением. Хотя…
Нет, решил Семён, лучше никому не показывать. Не нужно ему лишних вопросов. Да и кичливость, не в его натуре. Он просто хочет иметь эту вещь, и всё тут. Быть её хозяином, держать в руках, и слушать, как работает скрытый внутри механизм. Этого достаточно.
Постояв перед магазином ещё немного, Семён «отлепился» от витрины, направившись прямиком к продуктовым лавкам. Большая часть идущих в торговый квартал людей, шла именно сюда, и возле рядов, торгующих съестным вечно толпился народ. Снова пришлось стоять в очереди, но здесь дело шло куда быстрее, чем перед лифтом. Встав, наконец, перед прилавком, Семён бегло осмотрел предлагаемый выбор питательных смесей, и после недолгих раздумий, выбрал стандартную, но с горчинкой. Полкилограмма сухой смеси обошёлся ему в десяток сегмов, к которому он купил ещё и пару литров воды. Воду тоже можно было выбрать с разными вкусами, но Семён не стал мудрить, выбрав обыкновенную, с обычным количеством солей. После этого у него в кармане осталось всего ничего: сегмов шесть, не больше. Не желая тратиться на упаковку, он сунул твёрдый, как камень кусок смеси в карман комбинезона, бутылку с водой – под мышку, и зашагал домой, нигде уже больше не останавливаясь.
За торговой площадкой располагались склады, и они тянулись ещё на квартал. Пройдя склады, Семён вышел в жилой квартал.
Жильё, как обычно, концентрировалось возле городской стены. Квартал Д26 не был исключением. Планировка его была типовая: длинные, стоящие параллельно друг к другу, точно стеллажи, высотой едва ли не от уровня до уровня, жилые блоки, между которыми оставались узенькие проходы, занятые решетчатыми переходами и лестницами. Они и впрямь напоминали стеллажи, или шкафы с картотекой, только вместо ячеек и ящичков тут тянулись ряды дверей, за которыми прятались крошечные тёмные комнаты, без окон. Окна были только в городской стене – такие же высокие и узкие проёмы, через которые в каждый из промежутков между блоками вливался солнечный свет, безнадёжно увязающий в наслоении этажных площадок. Несмотря на окна, электричество на этажах почти никогда не гасили: внешнего света хватало лишь для того, чтобы освещать малую часть каждого блока, ту самую, что располагалась ближе к стене. Остальное тонуло в вечном сумраке.
Блок, в котором жил Семён, стоял третьим от той улицы, через которую он вышел, и предпоследним во всём районе. Дальше находились станции сбора бытовых отходов и мусоросортировочный завод. Если б тот подъёмник не был занят, маршрут Семёна был бы несколько иным и почти вдвое короче, как раз мимо этого завода.
Близость свалки накладывало отпечаток на весь район: место было, что называется, с «душком». Впрочем, Семёну, как и многим его соседям, на это было наплевать. Большинство работало в химическом производстве, где насыщенный неприятными запахами воздух – обычное дело. К ароматам, доносящимся из мусорных бункеров, все давно привыкли, и почти не обращали на них внимания.
Комната Семёна находилась на 16-м этаже. Забираться на такую верхотуру и в более бодром состоянии было нелегко, сейчас же такой подвиг был ему явно не по силам. Лифты, расположенные в торцах блоков, как и везде, атаковывались массой желающих воспользоваться ими, но Семён предпочёл немного поработать локтями, чем тащиться наверх пешком.
До комнаты он добрался, едва волоча ноги.
Открыв дверь большим пластинчатым ключом, он шагнул внутрь, прижимая к себе бутылку с водой, затем захлопнул за собой дверь, и только после этого включил свет. Маленькая световая панель, вделанная в пластик потолка, осветила его скромное жилище: кровать, шкаф, небольшой столик с парой стоящих возле него стульев, шкафчик для разной мелочи, висящий на стене рядом со столом, и пара полок, заполненными в основном техническими справочниками и кое-какими мелкими безделушками. Интерьер дополняло небольшое прямоугольное зеркало, висящее возле двери, и решётка вытяжной вентиляции на противоположной стене. Пластиковое напыление стен и потолка имело светло-коричневатый оттенок, а вот пол был тёмный, почти чёрный, и такой же голый. Одно время Семён подумывал, не купить ли ему одну из этих новомодных циновок, сплетённых из разноцветных виниловых трубок, но потом передумал. На стены тоже можно было бы что-нибудь повесить, только каждый раз он откладывал реализацию этой идеи на потом. Может быть, если б он жил не один, тут было бы куда уютнее. Семейные без конца что-то переделывали в своих комнатах, но его вполне устраивало и так. В некотором роде его можно было бы назвать аскетом, и в его комнате было лишь самое необходимое. Впрочем, в свете последних постановлений об экономии, это даже приветствовалось.
Сбросив покупки на стол, Семён в изнеможении плюхнулся на кровать. Почти двое суток он не то что не смыкал глаз, но даже не мог как следует отдохнуть, и теперь его неудержимо тянуло в сон. Браня непослушные пальцы, он стянул с себя ботинки, едва не упав лицом вниз. Снимать комбинезон он даже и не потрудился.
Растянувшись на кровати он закрыл глаза и улыбнулся. Ни сегодня, ни завтра он никуда не пойдёт. Ему нужен отдых – он его заслужил. На брошенных уровнях у него были припрятаны два растения. Одно он продаст, а второе – так уж и быть – оставит себе. Оно будет расти, потом даст семена, и их он тоже посадит. Они тоже взойдут, и тогда у него будет не два, и даже не три, а много-много растений. Это лучше, чем лазать за ними в Буферную Зону. А потом… Потом…
Потом он решит, что делать дальше. Можно, например, выменять у огородников другие растения, и тогда он сможет создать там, под светом полуразбитого рассеивателя самую настоящую ОРАНЖЕРЕЮ!
Это было поистине волшебное слово. Запрещённое, позабытое и потому необыкновенно сладостное. Семён улыбался. Он так и уснул – со счастливой улыбкой на лице.
Глава 5
Кто-то стучал, негромко, но настойчиво, явно желая, чтобы на этот стук обратили внимание. Семён открыл глаза, и уставился в потолок, пытаясь сообразить, что это: продолжение сна, или явь. Потом повернул голову, осматривая комнату. Ложась, он забыл погасить световую панель, и та по-прежнему горела, освещая её нехитрое убранство. В комнате было пусто, но за дверью кто-то стоял. Стук доносился оттуда.
Ну их всех, подумал Семён, устало закрывая глаза. Не до кого… Однако визитёр не унимался; в дверь опять постучали.
Семён снова поднял веки, и, кряхтя, сел на кровати, опустив босые ноги на пластиковый пол. Чувствуя слабость во всём теле, он первым делом нашарил в кармане индикатор времени и часто-часто моргая, завертел его, ища чёрную полосу суточного маркера. Маркер стоял напротив отметки «15». Стало быть, спал он всего ничего – три периода. И кому это приспичило его видеть?
Давясь зевотой, Семён прошлёпал к двери, и едва взявшись за ручку, почувствовал, как завибрировала под новой серией ударов дверь.
«Настырный, чёрт…» - Семён повернул ручку, отпирая замок. С той стороны только этого и ждали. Семён даже не успел потянуть дверь на себя; она распахнулась сама, и в комнату без всяких обиняков проскользнул коротышка, в замусоленном комбинезоне, с узкими, как щелки глазами. Очутившись в комнате, он сразу же захлопнул за собой дверь.
- Ну ты и дрыгнешь! – вместо приветствия проговорил он. – Я чуть кулаки не расшиб о твою дверь.
Семён с неприязнью поглядел на коротышку. Звали его Шмыгуном, и кличка как нельзя лучше характеризовала этого необыкновенно юркого и пронырливого человечка. Для всех прочих он именовался Борисом (или Бориславом, Семён и сам толком не помнил) и числился водителем маховоза при каком-то складе, но когда его руки не были заняты баранкой, отирался возле разного рода прохондыг, всех калибров и мастей. Он был на побегушках у целой кучи разных дельцов, и, само собой, кое-что от них ему перепадало. Это была маленькая и хитрая бестия, при разговоре с которым, Семён всегда чувствовал себя неловко, каким-то неполноценным человеком, недоумком. Каждое сказанное Шмыгуном слово, казалось этаким чемоданом с двойным дном – никогда не знаешь, как его понимать, буквально, так, как он сказал, или в сказанном кроется какой-то скрытый смысл, зачастую – насмешка. Временами Семёну казалось, что Шмыгун попросту подсмеивается над ним, но в такой форме, что обвинить его в этом было невозможно. Доверительности в их отношения это не добавляло. Да и какие могут быть отношения между пилфом, рискующим жизнью в Буферной Зоне, и пронырой, зарабатывающим подхалимством? Неприятный и скользкий человек, был этот Шмыгун. После общения с ним хотелось умыться. С мылом.
- Я после смены, - хмуро проговорил Семён.
- Знаю, знаю, уработался, - Шмыгун уселся на один из стульев и поглядел на оставленные на столе съестные припасы. – Это ты крысам приготовил?
- Нету тут крыс. – Семён спрятал питательные смеси и воду в шкафчик над столом. – Я спать хочу. Ты зачем пришёл?
- Да так, зашёл повидаться. Тысячу лет тебя не видел, – сказал Шмыгун, глядя на Семёна своими узкими хитрыми глазками. – И Жила вот тоже, говорит, совсем уж меня забыл. Носу не кажет. Зовёт…
- Зачем? – недоумённо пробормотал Семён.
- Что зачем? – усмехнулся Шмыгун. – Зачем в гости ходят?
- В гости? – тупо переспросил Семён.
Шмыгун рассмеялся мелким дребезжащим смехом, в то же время глаза его выражали отнюдь не весёлость. В них вдруг блеснул огонёк – злобный, как у загнанной в угол крысы.
Семён тряхнул головой, пытаясь сбросить с себя сонливость.
- Что-то я не пойму…
- Ну и тормоз ты, честное слово! – Шмыгун выразительно поглядел на вентиляционное отверстие, из которого доносилось неразборчивое бубнение сразу нескольких голосов. – Не понимаю, чего тут непонятного. Прошвырнёмся к Жиле, а? Зовёт старик. Чего-нибудь крепкого мокнём. Что б кровь бежала быстрее. Успеешь ещё надрыхнуться. Ну?
Глядя на ухмыляющуюся физиономию Шмыгуна, Семён начал потихоньку «въезжать». Шмыгун говорил как всегда, в своей обычной манере, ходя вокруг да около, но в этот раз намёк был дан более чем прозрачный. Необычно было другое: ни один огородник никогда не делал ни одного шага навстречу первым. Это было основное правило, а сейчас оно грубо нарушалось. На этом Семён и «забуксовал».
- Прямо сейчас? – вырвалось у Семёна, и он тут же почувствовал себя ещё глупее. Понятное дело сейчас, когда же ещё…
- А что? – Шмыгун встал. Росту в нём было метр с кепкой. Он едва доходил Семёну до плеча. – А так, как хочешь. Пока старик добрый, надо пользоваться. Не хочешь, не ехай. Мне больше достанется.
- Да ладно… Чего уж. Поедем.
- Едем, едем, - почти ласково пропел Шмыгун, но злобный огонёк в его глазах не угас.
Семён вернулся к кровати, и не глядя на топчущегося возле двери Шмыгуна, начал обуваться. Натянув ботинки, он нашарил в кармане ключ, вышел вслед за Шмыгуном, и запер дверь. Пока он возился с замком, Шмыгун уже двинулся по этажу, направляясь в сторону городской стены. Семёну оставалось только следовать за ним.
Дойдя до лифтов, Шмыгун удостоил стоящую перед ними группу ожидающих своей очереди людей одним лишь взглядом, и, не останавливаясь, повернул к лестницам. Народу в этот час тут было немного, но и перед выходом на лестницу всё равно образовалась небольшая «пробочка». Шмыгун с лёгкостью ввернулся в этот людской затор, и Семён лишний раз подивился его вертлявости. Этот человек смог бы пролезть даже в крысиную нору.
На лестничном марше Шмыгун притормозил, поджидая менее расторопного Семёна, и весь путь до первого этажа они прошли тем же порядком – Шмыгун чуть впереди, Семён следом, отставая на два-три шага. И молча.
Выйдя в межблочный промежуток, Шмыгун повернул направо.
Здесь, в широком коридоре, разделяющем городскую стену и жилые блоки, было куда светлее, чем в глубине квартала. В огромные узкие окна лился дневной свет, но увидеть, что за ними мешал толстый слой пыли. После последнего песчаного шторма, её на внешней стороне окон осело столько, что глядя в них, с уверенностью можно было сказать лишь какой снаружи день – солнечный или пасмурный. Окон в городе было великое множество, и альпинисты, счищающие с них налипшую грязь, испытывали те же трудности, что и чистильщики отстойников – острую нехватку в людях. Они проводили на стенах и собирателях солнечных колодцев целые дни, и всё равно не успевали всё очистить. А песчаные шторма и бури продолжали забрасывать город тысячами тонн песка и пыли.
В коридоре царило оживление. Сюда приходили просто прогуляться под тускловатыми, но всё же солнечными лучами; ходили поодиночке и парами, многие с детьми. Некоторые, чьи комнаты располагались поблизости от стены, просто сидели на своих этажах, ловя живительный свет и тепло, и лениво глядя на текущие внизу толпы народу.
Дойдя до первого же прохода, разделяющего район на кварталы, Шмыгун свернул в него. Так и не перебросившись ни одним словом, они прошли всю длину блоков, от начала до конца, выйдя на небольшую площадку, от которой веером расходилось с дюжину улочек пешеходной зоны, причём половина из них – вверх или вниз. Спустившись по одной из них, на нижележащий промежуточный уровень, Шмыгун с Семёном очутились на одной из бесчисленных погрузочно-разгрузочных площадок, заставленной по периметру стоящими маховозами. Маховозом Шмыгуна оказалась старая грузовая платформа, выкрашенная бурой краской, местами съеденной ржой, а местами содранной бесчисленными погрузками и разгрузками. Стоянка была почти пуста, и Семён позволил себе задать прямой вопрос:
- Чего он зовёт? Случилось чего?
- Не знаю. Приедем – сам всё скажет. – Шмыгун сел на водительское место, глянул на тахометр и издал короткий хрюкающий звук:
- «Докрутить» надо.
Сидевший на соседнем сиденье Семён наклонился, тоже взглянув на приборный щиток. Стрелка тахометра сползла с зелёного сектора и дрожала ниже красной черты. Обороты маховика упали, и с таким запасом энергии далеко не уедешь. Разве что под горку, только.
Шмыгун соскочил с сиденья, вытянул из под кары «подкруточный» кабель, дотянул его до ближайшего распределительного щитка и вставил массивный наболдажник разъёма в свободную розетку. Потом вернулся к каре, звонко щёлкнув мощным тумблером.
Генератор заработал как электромотор, раскручивая свой массивный ротор-маховик. Подождав, пока тот не наберёт должное количество оборотов, Шмыгун отключил внешнее питание, отцепил от щита кабель, спрятал его внутри кары, и снова уселся на своё место.
- Теперь поехали.
Платформа тронулась, вырулила со стоянки, и, бесшумно и мягко прокатившись по площадке, повернула в сторону располагавшегося неподалёку Ствола. Ведущая мимо площадки подъездная дорога была практически пуста, но улица, в которую та вливалась шумела от десятков проезжающих по ней маховозов. Шмыгун влился в поток, маховоз быстро набрал скорость, становясь с ним единым целым.
Семёну всегда доставляла удовольствие езда, но сейчас его больше занимало другое. Погружённый в свои мысли, он и не заметил, как улица выскочила в Ствол. На этом уровне в неё вливались ещё две трассы, увеличивая количество полос, и уплотняя движущийся механический поток. Теперь это была полноводная железная река, заключенная в трубу из предохранительных решёток и делающая впереди длинный плавный поворот, огибая «сердцевину».
Шмыгун всё время держался в крайнем правом ряду, очевидно намереваясь вскоре сворачивать. Искупавшись в свете рассеивателей, маховоз нырнул в туннель со сплошными бетонными стенами, которые вскоре сменились шеренгами парных опор, слева и справа. Справа появилась дорога, со встречным движением, слева шёл монорельс.
Когда их маховоз проезжал мимо перрона, от него как раз отчаливал экспресс. Чёрными цифрами на жёлтом фоне вагонов был выведен номер маршрута – 118-й. Экспресс следовал через весь город, в Западный сектор, к нефтяным промыслам и шахтам. Семён как-то соблазнился на такую поездку, чисто в развлекательных целях, и хотя ничего интересного на Западе не увидел, остался ею доволен. Правда, это влетело в немалое количество сегмов, но зато впечатлений от поездки по монорельсу хватило надолго.
Как и любой другой транспорт в городе, экспресс был полон; кто ехал по делам, кто к родственникам, кто, как и Семён тогда, просто прокатиться.
Маховоз обогнал медленно разгоняющийся поезд, затем дорога пошла вниз, оставляя монорельс где-то наверху, среди дорожных развязок и перекрытий. Наклон дороги ещё увеличился, став достаточно большим, чтобы можно было включить режим рекуперации, что Шмыгун не замедлил сделать. Увлекаемая вниз собственным весом, платформа теперь сама вырабатывала энергию, необходимую для раскрутки ротора-маховика.
Дорога уходила далеко вниз, куда-то на самые нижние уровни, но Шмыгун не стал спускаться так далеко. Маховоз свернул в одно из ответвлений, сразу выехав на довольно обширную площадку. От площадки тоже тянулись улицы, но такие кривые и узкие, что проехать тут на чём-нибудь было бы довольно проблематичным делом. Здесь уже стояло с десяток маховозов, многие на «докрутке». Шмыгун пристроил свою платформу, и тоже поставил её на «докрутку».
- Приехали, - объявил он.
Семён с любопытством огляделся. Район, в который его завёз Шмыгун был ему знаком, хотя бывал он тут всего раз или два. Номер его он уже не помнил, как и настоящее имя Шмыгуна, но этого и не нужно было. Все именовали это место просто – Мозаика.
Мозаика официально не считалась жилым районом, но люди тут, тем не менее жили, и немало. В основном – владельцы всевозможнейших заведений, которых в Мозаике было хоть пруд пруди, а так же не менее многочисленных мелких магазинов, многие из которых совмещали торговлю с кустарным производством. Зачастую позади какой-нибудь лавчонки, размещалась мастерская, где с раннего утра допоздна что-то клепали, шили, паяли, выкладывая на прилавок ещё не успевший остыть после паяльников и наковален товар. Нередко за фасадом разрешённого законом производства, пряталось подпольное в которых производилось всё подряд, нарушая тем самым монополию крупных производителей. Здесь и впрямь можно было купить что угодно, даже, по слухам, огнестрельное оружие. А так же защитное снаряжение для выхода за пределы городской стены, фонари, газ для них, фильтры и прочее. Ну и, конечно же, биом.
Тут же можно было и сплавить с рук любую вещь. Скупщик, принявший у вас кусок ворованного железа, тут же передавал его куда-то в глубины своего закутка, и через считанные минуты там, разогретый в крошечных горнах, он терял свою форму, и уже никто не мог распознать в нём ворованную вещь. А через день та и вовсе превращалась во что-то иное, уходя втридорога, против суммы, которую заплатили за исходный материал. Здесь гнали «трубогиб», синтезировали галлюциногены разного характера, и зарабатывали сегмы ещё сотней самых разных способов, за которые полагалось наказание от штрафа, до исправительных работ. А то и высылку за пределы городской стены. Прямиком в биом.
Солнечных коллекторов в Мозаике никогда не было и многие из её обитателей по целым месяцам не видели солнечного света. Население её было столь же пёстрым, как и сам район, из-за чего его с полным правом считали неблагополучным. Тем не менее, его ежедневно посещало тьма народа, привлечённого какой-то особой экзотичностью этого района. Такой была Мозаика. Она даже пахла по-особому. Каждый городской район имел свой отличительный запах: производство выдавало себя вонью химии, или от него несло нагретым маслом, или какой-нибудь синтетикой, от жилых тянуло кислятиной, потом и мочой, Мозаика же пахла настолько сложно, что одно это уже оправдывало её название. В общем, без малого кубический километр в чреве города, где можно было найти всё, что душе угодно, или организовать дело, любой степени сомнительности.
И, тем не менее, было очень странно, что Шмыгун привёз его на встречу с Жилой именно сюда. Адрес, по которому Семён приходил, когда приносил биом, находился совсем в другом квартале. Клиентуру, желающую приобрести биом, приводили уже в другое место. По слухам, чуть ли не где-то под боком у заправил города, в Административных кварталах. Здесь вполне могла быть ещё одна точка. Либо тайник. Мозаика для этого подходила как нельзя лучше, тут можно было спрятать что угодно.
Возле подъёмников наблюдалась какая-то суета. Что-то грузили, или наоборот – выгружали, в расположенных поблизости улочках тоже толкался народ. Общий нестройный гомон, как ножом рассекали призывные вопли какого-то зазывалы, из ближайшей порционной волнами выплывала негромкая музыка и отчётливо тянуло специфическим ароматом «трубогиба», судя по богатому букету сопутствующих запахов, самого скверного качества. Оттуда время от времени доносились взрывы смеха, неестественного, то визгливого, то какого-то утробного, исторгнутого из глубины кишок. Чувствовалось, что завсегдатаи заведения уже здорово на взводе.
Проигнорировав эти местные центры оживления, Шмыгун свернул на улицу, которую и улицей-то назвать было трудно. Узкая лазейка, освещённая тускло горящими световыми панелями. Почти пустая, если не считать нескольких маячивших далеко впереди фигур. Семён обеспокоенно закрутил головой, но Шмыгун, пройдя всего с десяток шагов, остановился перед ничем не примечательной, исцарапанной коричневой дверью. Семён решил, что за ней какой-нибудь склад, и не ошибся.
Шмыгун повёл его мимо стеллажей, заваленных бухтами железной проволоки, объёмистыми катушками и разнокалиберными ящиками. Вторая дверь, в которую они прошли, вела в крохотную конторку, в которой было только четыре предмета: массивный железный шкаф, стол и два стула. За столом сидел чем-то похожий на коротышку человек, только куда толще и писал. На старика он совсем не походил, хотя был в возрасте. Сколько ему лет не знал никто, но что прожитые годы прошли для него не впустую, это можно было сказать определённо. Из разговоров с ним, Семён вынес убеждение, что Жила разбирался буквально во всём, и любая попытка поучить его чему-нибудь была абсолютно безнадёжным делом. Про специфику работы ремонтника очистных сооружений он знал тоже, и, судя по всему, не понаслышке. Семён подозревал, что тот когда-то и сам побывал в этой шкуре, и тому было подтверждение. Работа на нижних уровнях оставила на его лице и руках неизгладимый след: потерявшие естественный цвет участки кожи, изрытые крошечными ранками химических ожогов, которые остаются от попадающих на неё капелек агрессивных и едких жидкостей, и от которых зачастую не спасали даже защитная ткань роб.
Семён и сам имел немало таких отметин, и, глядя на Жилу, невольно подумал, что к годам сорока будет выглядеть так же. Если не отравится к этому времени на работе, не падёт жертвой слишком большой стаи крыс, или не отдаст концы в Буферной Зоне.
Увидев входящих, Жила тут оставил свои записи, отодвинув бумагу и грифель в сторону.
- Хорошо, что пришёл. – Жила скупо улыбнулся, указывая на свободный стул. – Спал поди…
- Спал, - подтвердил Семён, садясь. Он только сейчас сообразил, что Шмыгун стучал в его комнату не наугад, не наудачу, надеясь, что её жилец окажется дома. Он стучал наверняка, зная, что Семён никуда не ушёл, не на работе и не занят чем-то другим, что он именно спит, уставший после смены. Это было неприятное открытие, и Семён невольно поёжился. Впрочем, такая осведомлённость была вполне оправдана. Из всех, кто имел дело с биомом, никто не рисковал больше, чем огородники. Не удивительно, что они старались узнать о своих клиентах и поставщиках как можно больше. Может даже и следили за ними.
- Ну, ничего. Дело молодое, отоспишься. – Достав из стола бланк наряда, Жила протянул его Шмыгуну. – Давай, загружайся потихоньку. Через полпериода, что б платформа полна была…
- Через полпериода! - брови у Шмыгуна подскочили вверх. – Такую кучу!
- Вот и потрудись. – Жила посмотрел на Семёна. – Да человека вот обратно отвезёшь. Ему отдыхать надо.
Шмыгун засопел, однако больше ничего не сказал и исчез за дверью. Меня отвезёт, поедет за другим, перевёл для себя Семён эту сценку. Всех собирает. Зачем?
Словно читая его мысли Жила кашлянул и проговорил:
- Дело, Семён, такое… Нужен биом и много. Любой и любого качества, даже сухой. Возьму всё, и по хорошей цене. Считать будем так: против обычной цены, даю в полтора раза больше. За оперативность – ещё надбавка. Успеешь до конца недели – пойдёт по двойной цене. Что скажешь?
- Да где ж его найти – много? – удивился Семён.
- Где и до этого находил, - без тени улыбки проговорил Жила. – В Буферной Зоне. В оазисе.
- Легко сказать. Чтобы много – очень далеко идти надо. А у меня график.
- Моё дело предложить, - сказал Жила. – А ты думай. А может и ходить не надо никуда. Если заначка есть – не держи. Второго такого раза может и не быть.
Семён бросил на огородника быстрый взгляд. Иногда ему казалось, что Жила видит шевелящиеся в его голове мысли. Это было неприятно, вот так вот сидеть и чувствовать, что тебя читают, как книгу. Про тайник он мог просто обмолвиться, а мог и что-то знать, или догадываться. Насколько далеко простираются его знания обо мне, невольно подумал Семён. Неужели он и впрямь следит за мной… За каждым из нас. Семён тут же отогнал эту мысль. Не может того быть! Он тогда сам бы всё и выгреб, тайком, а не покупал. Значит, не знает, догадывается…
Семён представил себе два крошечных ростка, сидящих в заботливо удобренной почве и поспешил упрятать эту картину в глубину своего сознания. Какие бы способности у Жилы не были, Семёнов тайник тому не найти.
- Попробую, - неопределённо ответил Семён. – Обещать не буду…
- И не обещай, - спокойно отозвался Жила. – Лучше биом приноси. А так смотри – твоё дело. Я предложил, ты отказался…
- Я не отказываюсь. Сказал же – попробую.
- Ну, вот и хорошо.
Дверь за спиной Семёна открылась, и в конторку заглянула лукавая физиономия Шмыгуна.
- Загрузил? – спросил его Жила.
- Загрузил.
- Вот и славно. – Жила опять взялся за бумаги. – Хорошо, что пришёл, Семён, – проговорил он напоследок, и снова начал что-то писать.
Из конторки они вышли со Шмыгуном вместе. Ни на складе, ни на улице, не было ни души, однако платформа Шмыгуна оказалась загруженной под завязку катушками и уже виденными на складе пластиковыми ящиками, в которых, судя по ярлыкам, лежали распределительные коробки, пускатели, и прочее электродобро. На платформе было не меньше тонны, и едва ли Шмыгун успел за это время загрузить её сам, в одиночку.
Шмыгун, однако, вымотанным погрузкой не выглядел. Отцепив «докруточный» кабель, он занял водительское место и тронул маховоз. Тяжёлая платформа заурчала моторами, и медленно поползла к выездной дороге. Через минуту они уже ехали по трассе обратно к Стволу.
Глава 6
Утро начиналось всегда одинаково, по крайней мере, в те дни, когда работа не забрасывала его куда-нибудь на Периферию, или если он не просиживал сутки напролёт в своём кабинете, в Управлении. Он вставал, умывался, стараясь при этом, расходовать как можно меньше воды впустую, сбривал крошечной электрической бритвой отросшую за сутки щетину, потом шёл в соседнюю комнату, совсем небольшую, которую он в шутку называл «вкусовой лабораторией», половину которой занимал синтезатор пищи. Эта машина стоила немалых денег, но это было его слабостью. Вместо того, чтобы покупать готовые пищевые составы, он брал исходное сырьё, а потом начинал экспериментировать, создавая всевозможные вкусы и их оттенки. Обслуживание машины тоже стоило немало, особенно много тратилось энергии, однако он и так жил достаточно скромно, так что вполне мог позволить себе это единственное излишество… Пускай оно и вступало в конфронтацию с законом…
Он проводил у синтезатора ещё с полчаса, колдуя над компонентами и их сочетанием, потом извлекал то, что получалось, и начинал завтракать. Иногда результаты очередного эксперимента его огорчали, в другой раз получалось что-то свежее, оригинальное. Он записывал удачные комбинации, но повторял их нечасто, продолжая экспериментировать и дальше.
В этот раз у него вышло что-то совершенно безвкусное, однако Вильм, несмотря на неаппетитность смеси, сжевал всё, до последней крошки, запив её стаканом минерализованной воды. После этого начал собираться.
В этот раз форменный комбинезон остался висеть в шкафу. Вильм выбрал себе одеяние более свободного кроя, став обычным горожанином, хотя и довольно высокого статуса. Рассовав, всё что необходимо по нескольким карманам, он оглядел себя в большое зеркало, вделанное во входную дверь, и только после этого вышел из своей жилой ячейки.
Этажная площадка, на которую выходила дверь, была пуста: остальные обитатели этого этажа, его соседи, ещё только собирались на службу. Он всегда выходил раньше всех и возвращался позже, и почти никогда никого не встречал. Для остальных он был жильцом-невидимкой, о существовании которого они знали, но позабыли, как тот выглядит в лицо. Такое положение дел Вильма вполне устраивало. Общение с соседями не приносило ему никакого удовольствия. Он давно успел изучить этих людей, и знал, кто чем дышит. Их круг интересов был узок, и лежал в области, совершенно неинтересной Вильму, а житейские суды-пересуды навивали жуткую тоску. Тем более это были семейные люди, и многое из того, что их волновало, казалось Вильму далёким и непонятным.
Громоздящийся посреди овальной площадки световой столб излучал резкий белый свет, от которого начинали болеть глаза, хотя он и не слепил. Повернувшись к столбу спиной, Вильм закрыл дверь, прошёл мимо лифта, и свернул на лестницу. Три изогнутых дугами лестничных марша привели его на нижний этаж жилого блока. Здесь тоже было тихо и почти безлюдно. Рядом с блоком притулилась стоянка, на которой коротали ночь несколько мотореток, и какая-то неуместная в этом квартале грузовая платформа.
Моторетка Вильма стояла тут же. Забравшись в неё, Вильм съехал с площадки, направив моторетку в никогда не утихающую суету транспортных артерий города.
Добрых треть периода он кружил по ним, переезжая с одной трассы на другую, покуда не очутился где-то почти под самой городской крышей. Здесь он оставил моторетку на одной из бесчисленных стоянок, и пересел на едва ли не последний, оставшийся в городе механический тротуар
Тротуар двигался вверх, под небольшим наклоном, и, несмотря на ранний час, на нём уже ехало немало народу. Вильм с интересом разглядывал стоявших вокруг него людей, пытаясь определить род их занятий. В большинстве случаев это было нетрудно: эмблемы Департаментов и Служб на комбинезонах разных оттенков серого, чёрного и синего, говорили сами за себя. Других выдавало теснение на папках. Один раз появился и куда-то исчез рядовой-исполнитель в форме СББ. Один за другим оно сходили с тротуарной ленты, разбредаясь по своим рабочим местам, а их места на тротуаре занимали другие, а по мере того, как тротуар поднимался всё выше – молодёжь, какие-то праздно слоняющиеся личности, и семейные пары с детишками, облачёнными в яркие красные и жёлтые комбинезончики, отчётливо выделяющиеся средь тёмной толпы взрослых. Народу становилось всё больше, и к тому времени, когда тротуар почти достиг своей верхней точки, на нём уже негде было ногу поставить.
Впереди и вверху, постепенно затмевая электрическое освещение, начал разгораться другой, более яркий свет. Какое-то время на тротуар падали лишь его отблески, и вдруг он вспыхнул со всей силой, ослепив вынырнувшего из городских глубин Вильма. Здесь было столько света, что люди невольно закрывали глаза, глядя вокруг сквозь цели в пальцах. Вильм тоже прищурился, проехал ещё немного, и, как и большинство других, сошёл с тротуара, оказавшись на огромной, как горное плато, смотровой площадке. Разумеется, крытой.
Купол, закрывающий собой смотровую площадку, был собран из облегчённых конструкций, но без опор всё равно обойтись не получилось – слишком он был велик. Они, да фермы перекрытий – единственное, что препятствовало проникновению внутрь солнечных лучей. Всё остальное было прозрачным и на удивление чистым.
Солнце поднялось уже достаточно высоко, и площадка был заполнена теми, кто пришёл сюда встречать рассвет, полюбоваться небом, посмотреть на окружающий город мир, или просто хотел побыть под солнцем, солнцем, от которого их отделяла только тонкая, но прочная оболочка купола. Большинство толпились возле самого купола, по периметру площадки, причём с южной её стороны. Противоположная не пользовалась особым успехом у посетителей: эта часть смотрела непосредственно на город. Вильм, тем не менее, отправился сначала именно сюда.
Город был не просто огромен, он был чудовищен. Он занимал всё обозримое пространство под небом, и куда бы человек не кинул взгляд, он видел только бугристую серую поверхность крыши, унизанную парусами отражателей и башнями солнечных концентраторов, венчающих солнечные колодцы, рёбрами теплообменников, бочонками воздушных фильтров и целыми грядами панелей с фотопреобразователями. Кое-где среди них поднимались облачка пара, дрожал выбрасываемый откуда-то из городских недр, раскалённый воздух, но больше всего было облаков пыли, сдуваемой с окон и гелиоустановок бригадами альпинистов.
Это было царство стекла и металла. Городом над городом, сказочным лесом, насаженном великанами, в котором людям отводилась роль каких-то ковыряющихся в его корнях мелких существ. Он был удивителен и необычен, пока в тысячах его зеркальных листьев пылало солнце, разбрасывая повсюду мириады дрожащих бликов не уловленного и бесполезно-отражённого света, и ореолы радужного огня, но стоило тому скрыться за облаком, как наружу сразу выпирала неприглядная подноготная: ржавые конструкции и трубы, чёрные масляные потёки, облупившаяся краска, всевозможный строительный мусор, который незачем было тащить внутрь, а потому оставленный тут же, где производились ремонтные работы, какие-то безнадёжно испорченные, изуродованные и сгнившие узлы и механизмы, и вездесущая пыль. Кучи пыли, с которой бессильны были бороться городские службы.
Верхняя часть города, его крыша, превращалась в свалку, в скопление всевозможнейшего хлама и старья, ликвидировать которую было уже физически невозможно.
Если б не пыль, купола вроде этого можно было бы спокойно снести, убрать фильтры, раскрыть все верхние окна, пустив внутрь свежий воздух, но… Но пыль тоже была ядовитой, как и породившая её пустыня.
Вильм двинулся вдоль купола, находя прорехи в цепочке стоящих людей, вклиниваясь в них, останавливаясь ненадолго, и идя дальше.
Смотровая площадка немного выступала за пределы городской стены, и при взгляде вниз, с южной её части, захватывало дух. Городская стена отнюдь не была обрывом, стеной в прямом смысле этого слова, скорее склоном, несколько неровным, изобилующим вздутиями, нишами и террасами, только огромной, почти полукилометровой высоты, и достаточно крутым, чтобы при передвижении по нему использовать специальное снаряжение. Она впечатляла не меньше, чем сам город, в первую очередь своей протяжённостью. Стена уходила куда-то влево и вправо, постепенно теряясь в заволакивающей горизонт мути. Как и верхняя часть, она сплошь была испещрена прямоугольниками окон, всевозможнейших размеров, весело сверкающих под лучами утреннего солнца, либо тускло поблескивающих сквозь слой неубранной пыли, в зависимости от того, успели ли над ними поработать альпинисты, или нет. Их бригады трудились и сейчас, неподалёку от купола; люди казались крошечными чёрными точками, ползающими вверх и вниз по волоскам натянутых канатов. Пыль летела вниз тонкими струями, тут же рассеиваемыми порывами ветра.
У подножия стен тоже кипела работа, но деталей с такого расстояния рассмотреть было невозможно. Там тоже пылили, работала техника, временами сквозь серую завесу прорывался солнечный луч, отражённый от какой-то полированной поверхности или стекла. Дальше, за этим периметром суеты начиналась Буферная Зона.
Обзор отсюда был прекрасный, если б было бы на что смотреть. Буферная Зона была плоской как стол, по крайней мере, в непосредственной близости от города, и безлико-серой. Миллионы тонн арборицидов, гербицидов, диоксинов и просто отходов химического производства, которые уже нельзя было повторно использовать, в сочетании с термическими бомбами, превратили её в пустыню в самом полном смысле этого слова. Здесь, ни на поверхности, ни под ней, не могло существовать ни одно живое существо, будь оно растением или животным. Отравленная почва и воздух погубили всё, что когда-то, возможно, тут и обитало, и продолжало губить и поныне, если что-то случайно и попадало в Зону. Яд убивал быстро и верно и, накапливаясь в грунте, надолго сохранял свои убийственные свойства.
Наибольшая его концентрация, естественно, была в полосе, примыкающей непосредственно к городским стенам, но оставалась высокой и на значительном удалении. Заметное снижение фиксировалось только ближе к пограничным районам, но и там все формы растительности были искоренены до основания. Не имея возможности поддерживать в этих районах должный уровень отравы в почве, город пошёл на хитрость, окружив себя несколькими концентрическими кольцами, относительно нешироких, куда, по большей степени, и была направлена вся убийственная сила созданных людьми отрав. Такие же кольца создавались и вокруг предприятий Периферии, вынесенных далеко вглубь Буферной Зоны: шахт, карьеров, нефтяных вышек, обогатительных комбинатов и транспортных магистралей. Ну и, конечно, городов-спутников, окружающих Центральный…
Один из них – Рудный – был хорошо виден со смотровой площадки: исполинский серый горб, который можно было бы принять за естественное образование – какой-нибудь холм, если б не сверкающие на его верхушке отражатели концентраторов и дымящие трубы заводов вокруг; настолько он сливался с окружающей его пустыней.
И, тем не менее, несмотря на все ухищрения, даже в самых убийственных местах Зоны оставались участки, где каким-то чудом умудрялись вырастать растения. Оазисы.
Когда-то это слово означало островок жизни, а следовательно – шанс на выживание в безводном и мёртвом мире, подумал Вильм. Сейчас же – источник смертельной опасности. И многие из них – где-то в пределах видимости.
Вильм чуть приподнялся на носки, точно пытаясь разглядеть в мутной дали эти острова. Потом перешёл на другое место, встав рядом с небольшой группой молодёжи и делая вид, что любуется голубым небом и ослепительно-белыми горами плывущих облаков, начал прислушиваться к их разговору.
Молодёжь трещала без умолку. Слушая их, Вильм по обыкновения попытался понять, кто эти молодые люди, и хотя ни к какому определённому выводу не пришёл, решил, что это студенты. Их комбинезоны были уже лишены яркости детских нарядов, но ещё не успели приобрести строгости взрослых; «переходнички», так именовали в просторечье эту возрастную группу. Хотя, по сути, это были всё те же дети, только подросшие и немного повзрослевшие. Их разговор был хаотичным нагромождением фраз, пересыпанный смехом и – довольно обильно – жаргонными словечками. Вильм так и не смог уловить темы разговора, по той причине, что её и не было. Говорили об общих знакомых, каких-то совместных походах куда-то, виденных где-то постановках, и многом другом, и всё это вперемешку, без всякого порядка. Казалось, им всё равно о чём говорить, лишь бы говорить.
Делясь впечатлениями о лежащем под ними городе и мире вокруг города, они высказывали свои мнения, столь поверхностные и наивные, что Вильм невольно заулыбался. А ведь когда-то он и сам был этаким восторженным молодым горожанином, и нёс всякую чепуху. Или нет? Каждое поколение считает, что оно лучше последующего…
- Чёртова буря, - раздалось за его спиной.
Вильм обернулся. Стоящий позади человек был почти одного с ним роста, но выглядел массивнее. Его плотную фигуру облегал иссиня-чёрный, как воронёная сталь, комбинезон, скроенный наподобие раздельной одежды древних – брюк и куртки, комбинезон, который – ещё немного – и станет ему тесноват. Щёки и подбородок у него были синими от щетины, а в густой копне волос явственно проступала седина. Судя по количеству карманов, он принадлежал к среднему классу, являясь либо владельцем какой-нибудь мастерской или начальником не очень крупного отдела. Глаза чуть навыкате, неотрывно следили за ползающими по стенам альпинистами.
- Да, последняя буря была сильной, - согласился Вильм.
- Чёртова пыль. – Вильма мужчина, казалось, даже не слышал. – Никогда нам от неё не избавиться. Как ни старайся…
- Что поделать, - смиренно проговорил Вильм. – Буферная Зона пылит…
- Надо закреплять грунт, - проговорил мужчина, по-прежнему не отрывая взгляда от работающих на стене людей. – Лить не яд для растений, а цементирующие растворы. Что б пыль не поднимало ветром.
- Это очень дорого, - заметил Вильм.
- Дорого? – переспросил мужчина и впервые удостоил Вильма взглядом. – Дорого, говорите. А это не дорого? Сотни тонн пыли каждую неделю, тысячи за месяц. Сбрасываем вниз, а она опять лезет вверх. Бесполезный труд. – И прежде чем Вильм нашёлся, что ответить, зашагал вдоль купола, неотрывно глядя на стену. Альпинисты притягивали его взгляд, как магнит.
«Хозяйственный Департамент, - определил его принадлежность Вильм. – Альпинистский Сектор. Как он сказал – закрепить?»
Вильм качнул головой и тоже снялся с места, идя мимо шеренги зевак. Сделав почти полный круг по площадке, он направился к её центру. Солнце уже начинало припекать, и немалая часть посетителей площадки тоже потянулась туда же, в тень, отбрасываемую колоннами опор и специально натянутых для этой цели тентов. Здесь же располагалась небольшая торговая площадка, причём торговали исключительно съестным и напитками.
Подождав, пока у одного из ларьков не рассосётся небольшая очередь, он встал перед прилавком и тихо поздоровался:
- Здравствуй, Водонос.
- Здравствуй, Главный. – Тот, кого назвали Водоносом, опустил руку под прилавок и поставил перед Вильмом небольшую пластиковую бутылку с неброской этикеткой.
Не произнеся ни слова, Вильм быстро вытащил из кармана ассиметричный прямоугольник сегментала, достоинством раз в сто больше цены бутылки, который так же быстро исчез в кармане продавца. Всё было проделано с ловкостью фокусника. Никто ничего и не успел заметить. Тем не менее, имитируя процесс покупки, Водонос высыпал на стол пригоршню самых мелких, даже не соединённых в блоки, сегмов – сдачу, которую, уже не так поспешно, Вильм сгрёб и ссыпал в карман.
- Спасибо.
- Всегда рад видеть вас, горожанин, - отозвался продавец.
Прихлёбывая из бутылки, Вильм дошёл до обратной, нисходящей ветки того же тротуара, и поехал вниз.
Добравшись до нужного уровня, Вильм нашёл свою моторетку, забрался внутрь, и, прежде чем включить питание, надорвал краешек этикетки, затем поднял бутылку, делая вид, что пьёт, взглянул на то, что было на обратной стороне. На бумажной ленте, мелким убористым почерком было написано несколько строк. Читать написанное Вильм не стал. Он и так прекрасно знал что там: имена и фамилии, адреса и кое-какая дополнительная информация о тех, кто «засветился» с биомом. Как обычно. Результат месячной работы небольшой, но очень добыдчивой сети информаторов. Несколько сотен сегмов, которые он передал сегодня Водоносу были потрачены определённо не зря.
С уловом вас, горожанин Проктор, поздравил себя Вильм и выехал со стоянки.
Индикатор показывал почти середину первой половины рабочего дня, когда он вошёл в Управление.
Лифт быстро доставил его на 14-й этаж.
В приёмной никого не было, кроме секретаря. Увидев выходящего из лифта Вильма, тот поднял голову от лежащих на столе бумаг и приветственно качнул головой:
- Доброе утро, Проктор.
- Скорее уж добрый день, - отозвался Вильм., останавливаясь возле секретарского стола. – Что тут, в моё отсутствие, было?
- Дважды приходил Понс. И чуть ли не каждые треть периода заглядывает Гарденин. У него что-то важное… Было несколько звонков: из Службы Охраны Правопорядка и Департамента Транспорта.
- Департамента Транспорта? – переспросил Вильм. – А этим-то что от нас надо?
- Ничего объяснять не стали. Когда узнали, что вас нет, дали отбой.
- Ну и ладно. – Вильм направился к двери кабинета - Вызовите Гарденина.
- Хорошо, горожанин Проктор.
Ян Гарденин, его первый помощник, появился быстрее, чем Вильм успел отлепить от бутылки этикетку целиком. Он не вошёл, как все остальные, а как-то проскользнул, в своей особой манере: бочком, через немного приоткрытую дверь, никогда не открывая её полностью, точно боясь, что вместе с ним, внутрь кабинета, проскочит ещё кто-то. Передвигался он тоже своеобразно. Между дверью и столом Вильма было около четырёх метров, и Гарденин преодолел это расстояние в три шага, больше похожих на па какого-то замысловатого танца. Вид у помощника был довольный, сразу чувствовалось, что есть хорошие новости.
- Судя по твоей сияющей физиономии, ты накрыл целую банду, - улыбаясь сказал Вильм. – Ну, или, по крайней мере, огородника с кучей биома.
- Угадали шеф.
- Первое или второе?
- Оба сразу. – Гарденин раскрыл свою папку и разложил перед Вильмом несколько снимков. – Жила клюнул!
- Поддался-таки соблазну, старый плут, - проговорил Вильм разглядывая фотографии. – Так-так… Ну, на сей раз он такими сроками уже не отделается. Упечём его надолго. Это тебе не пилферство… Так-так… А эти?
- Все были у него в течение последних суток.
Вильм выровнял лежащие перед ним фотографии.
- Кто они известно?
- Только трое. Тоже привлекались, и тоже довольно давно. И тоже за биом. Вот этот, этот и этот. Кое-кто уже давно на примете; опять взялись за старое, видимо. Про остальных выясняем. И за всеми установлено наблюдение.
- Тёпленькая собралась компания, - заметил Вильм. – Хорошо. Теперь не спешить. Постарайтесь узнать о них как можно больше и продолжайте следить. Брать только с биомом. Как обычно…
Глава 7
Вернувшись домой, Семён сразу повалился в кровать. Поездка к Жиле его немного развеяла, однако стоило ему переступить порог комнаты, как усталость навалилась на него с прежней силой. Семён скинул ботинки, на сей раз разделся, убавил свечение панели почти до минимума, но так и не заснул.
Лёжа на спине, он глядел в тускло фосфоресцирующий квадрат панели и думал. Поездка к огороднику разом перевернула все его планы, и свой последующий шаг следовало хорошенько обмозговать.
Предложение Жилы было соблазнительным, в высшей степени. Если б он, Семён, делал всё с единой целью, просто для того, чтобы сбить хороший куш, то без всяких лишних раздумий мог бы прямо сейчас пойти в тайник и принести оба растения сразу, толкнув их по хорошей цене. Нет, не просто хорошей – ОЧЕНЬ хорошей цене. Через шесть, максимум восемь периодов, у него была бы уже куча сегмов, тысяч тридцать, пожалуй. С такой суммой он бы развернулся! С одной стороны, всё очень удачно получилось: у него появился отличный биом, Жила подвернулся кстати со своим предложением… Одно к одному. Чего бы не воспользоваться таким благоприятным стечением обстоятельств? Но это только с одной стороны…
Чего он так засуетился вдруг, спросил себя Семён, и тут же самому себе ответил: не иначе подвернулся хороший клиент. Интересно, зачем тому столько биома? Тоже оранжерею организовать хочет?
Оранжерея.
Семён закрыл глаза, прислушиваясь к просачивающимся в комнату звукам: топоту ног перед дверью, каким-то шорохам, доносящимся из-за стены, и голосам, гудящим в вентиляционном отверстии. Он живо представил себе оба растеньица и крякнул с досады. Это не семена, которые неизвестно ещё, прорастут или нет, не полусожжёные химикалиями, полузасохшие задохлики, балансирующие на грани жизни и смерти, а зачастую и гибнущие, после того, как их приносили из Буферной Зоны. Два полноценных ростка, из которых, весьма вероятно вырастет что-нибудь стоящее. Когда они подрастут, легче будет определить, что это. Нужно только время… А вот времени-то у него как раз и нет.
«Если есть заначка – не держи» - вспомнил он Жилу и снова крякнул.
Умник! Заначка-то есть, только он и сам не знает точную ценность этой заначки. Знать бы точно, что он принёс? Что можно сбыть, а что, если уж так хочется, оставить себе? Что это за ростки? Трава? Кустарник? Деревья? А что, если это и впрямь деревья? Или одно из них. Но вот какое…
Семён бессильно застонал в муке выбора и заворочался.
Жила узнает сразу, он огородник, но постарается его надуть, и в определении вида и в цене, недаром его Жилой и прозвали. Зажиливает вечно, гад. А потом наживётся на этом втрое, а то и вчетверо. Чёрт с ним, пускай наживается, самому бы не прогадать. Не хочется слыть дураком.
Так что же делать? Выбрать наугад? Одно он твёрдо решил оставить, а одно – сбыть. Тогда он сможет купить часы, да и останется ещё немало.
Рискнуть? снова спросил себя Семён, и снова сам же ответил себе: Рискнуть!
- Так какого кляпа ты валяешься? – уже вслух проговорил Семён.
Он поднялся. Голова оторвалась от подушки тяжело, словно была налита свинцом. Семён ещё посидел немного, колеблясь и решая окончательно, сделать ли дело прямо сейчас, или немного погодить, а сначала выспаться, но потом всё же встал, нащупал в полутьме регулятор освещения и начал одеваться.
Уже собираясь выходить, он остановился, соображая, как ему лучше дойти до тайника. Путь, где можно было пройти быстро и легко, его не устраивал. Могли встретиться знакомые, а появление на производственном уровне вне смены могло показаться подозрительным. И уж совсем будет скверно, если он попадёт на глаза мастеру. Идти придётся очень осторожно, что означает – очень долго и далеко. В обход.
Семён вышел из комнаты, запер дверь и снова зашагал к городской стене. В этот раз ему посчастливилось заскочить в кабинку лифта, и на спуск с этажа у него ушло всего несколько секунд. Выйдя из лифта, Семён повернул к мусоросортировочному заводу.
Между стеной и жилыми корпусами всё так же шли и шли люди, купаясь в солнечных лучах, только протянувшиеся от окон солнечные полосы заметно сместились, стали короче и уже: солнце уходило с этой стороны городской стены. Пересекая одну световую полосу за другой, Семён вышел из жилого квартала, очутившись на служебных улицах, занятых ремонтными мастерскими завода и какими-то складами с обшарпанными воротами и непонятным обозначением. Из мастерских доносился стук, сверкали голубые сполохи сварки и воняло гарью, перебивающей даже запахи, плывущие от самого завода. Стояли маховозы, причём зачастую как попало. Многие из них были полуразобраны, а возле стен мастерских громоздились кучи снятых с них частей: тяговые электромоторы, мосты и маховики.
За улицами начинался сам завод, и начинался он с мусорных бункеров. Основная вонь, отравляющая всю округу, шла именно отсюда. Мусор, который сюда свозили со всей Восточной жилой зоны, был преимущественно пластиковый, стеклянный, либо, реже, керамический, и совершенно непонятно было, что там может так дико вонять. Свою лепту вносила и насосная станция городской канализации, расположенная где-то поблизости, не то внизу, на соседнем уровне, не то здесь же, рядом с заводом. Завод был просто одним серым блоком, высотой в половину основного уровня; оттуда доносился шум работающего конвейера и монотонный вой вентиляции.
За заводским корпусом находилась погрузочно-разгрузочная площадка с тем самым подъёмником, который не раз выручал Семёна, только на сей раз этот вариант был неприемлем. Тут всегда толкалось масса людей, в большинстве знакомых, и Семён не хотел, чтобы сегодня его видели здесь, тем более спускающимся вниз. Он постарался незамеченным проскользнуть мимо площадки, углубившись в лабиринт служебных переходов, который разделял территорию мусоросортировочного завода и хранилище сжиженного газа. Доступ туда был уже закрыт посторонним, но Семёну дальше идти и не надо было. Обогнув распределительный пункт и пройдя мимо череды гудящих силовых трансформаторов, он снова очутился в непосредственной близости от канализационных магистралей. Это безошибочно угадывалось по запаху. В переходах повсюду виднелись двери и лючки, в большинстве своём запертые, но были и такие, которые не запирались никогда. Одна из таких дверей находилась прямо на повороте: ничем не примечательная дверь, с каким-то буквенно-числовым обозначением, от которой несло столь мерзко, что даже подходить к ней не хотелось. Не обращая внимания на запах, Семён потянул тяжёлую железную дверь на себя, тут же почувствовав, как в лицо ударила волна отвратительного зловония. Не тратя времени, он быстро оглядел переходы, потом нырнул внутрь, очутившись в вертикальной бетонной трубе, трёх метров в диаметре и неведомо какой высоты. Войдя в неё, он ступил на узкую ржавую площадку, от которой вверх и вниз шли лестничные марши, на расположенные выше и ниже такие же узкие и ржавые площадки, закрыл за собой дверь, чувствуя, как сразу начинает покрываться липкой испариной. Атмосфера тут была просто жуткая. Воздух казался плотным, как желе, он был горячий и влажный, содрогающийся от вибрации двух мощных труб, прогоняющих сквозь себя кубометры человеческих испражнений и грязной воды. Трубы, разумеется, текли, и всю их поверхность исполосовывали потёки – белесые дорожки, каким-то образом умудряющиеся перебираться даже на бетонные стены и лестничные марши. Всё вокруг было склизкое и ни к чему не хотелось прикасаться. Шахту освещала цепочка тусклых ламп, ограждение площадок и лестниц было хлипкое, ступени скользкие, так что желающих воспользоваться таким неверным путём, было совсем немного. Именно то, что нужно.
Семён начал спускаться, стараясь не думать о том, как он будет потом пахнуть. Ему ещё предстояло ехать до Мозаики, и привлекать к себе внимание таким ароматом тоже не хотелось. Выход был, но для этого требовалось сделать небольшой крюк. Семён оставил решение этого вопроса на потом.
Он шёл и шёл, придерживаясь за ограждение, сваренное из тонких арматурных прутьев, всё больше жалея, что отправился в дорогу, не успев как следует отдохнуть. Путь вниз был не из лёгких, а каков тогда будет путь наверх? Подниматься на целых два уровня! Он немного переоценил свои силы, Только теперь поворачивать было поздно.
Внизу показалось дно. Трубы там расходились в разные стороны, каждая в свой тоннель. Спустившись, Семён повернул в тот, что уходил вправо, выйдя, в итоге, к отстойникам городской канализации.
До заветного лаза отсюда было совсем недалеко, но Семён и в этот раз предпочёл идти в обход. Это значительно удлиняло путь, поскольку предстояло обойти целый сектор, кругом, по грязным, замусоренным переходам, украдкой выбираясь в галереи и снова прячась в полутёмные ходы. Он шёл, всюду преследуемый запахом тухнущих в отстойниках нечистот, вздрагивая каждый раз, когда слышал поблизости шорох. Тут водилось тьма крыс, которые бывало, нападали даже на бригады аварийщиков, не страшась ни множества людей, ни яркого света их фонарей. Пикантный запах привлекал их сюда сотнями. Из-за этого ремонтники и обходчики всегда носили с собой хлысты и баллончики с отравляющим газом. Других способов отбиться от кинувшейся на тебя серой ордой не существовало. И именно этих ценных вещей сейчас не было у Семёна. каждая его незапланированная вылазка на заброшенные территории была риском и в этом плане, но пока ему везло. Он много раз собирался потратиться на дополнительное снаряжение, купить где-нибудь из под полы, хлыст или баллончик с ядом, и каждый раз его удерживал страх привлечь к себе такой покупкой внимание и быть разоблачённым. И он рисковал снова и снова, прекрасно понимая, что рано или поздно везение изменит ему. И, тем не менее, опять шёл на риск.
Ещё не дойдя до своего сектора, Семён учуял его. Сначала запах был слабым, едва различимым, а потом как-то неожиданно, резко усилился, разом перебив смердение канализации. Он словно пересёк какую-то невидимую границу, за которой начиналось царство химии, с её кислотной, щелочной, аммиачной, хлорной и бог весть ещё какой едкой вонью, отпугивающей даже вездесущую хвостатую нечисть. Это была его стихия, но где-то здесь сейчас ходил Штырь и другие обходчики, контролирующие работу очистных сооружений и регенераторов. Передвигаться здесь пришлось перебежками, то и дело останавливаясь и вглядываясь в сумрак галерей. Ему так и не встретился ни один человек, и до своей лазейки он добрался в полной уверенности, что остался незамеченным. Возле неё он снова притормозил.
Остановившись перед валом мусора, закрывающего доступ к заветному ходу Семён внимательно изучил расположение предметов этой гнилой кучи. В неверном свете редких панелей, видно было плохо, но насколько можно было судить, никто после него тут ничего не трогал. Освободив пролом, Семён нырнул в него, но прежде, чем закрыть его за собой, вытянул шею, ещё раз оглядев галерею. Убедившись, что за ним никто не следит, он влез, наконец, внутрь.
По другую сторону стены его встретил густой сумрак, и Семён остановился, дожидаясь пока глаза привыкнут к полутьме. Потом начал осторожно двигаться, ориентируясь на свет рассеивателя.
Забравшись в тайник, Семён сел на корточки, задумчиво глядя на своих питомцев. Терзаясь сомнениями, он всё же сделал выбор, оставив то растение, которое имело меньше повреждений. В неправильности такого подхода он убеждался и сам, не раз, однако другого критерия для выбора у него в данный момент просто не было. Переставив кандидата на продажу, на другую полку, Семён принялся пересаживать его в менее ёмкую посуду. После этого банка с растением занимала уже вдвое меньше места, И Семён без труда уместил её в пластиковом пакете, заведомо припасённом для такого случая. В таких пакетах половина города носила всякую всячину, обычно еду, и он не должен был привлекать к себе внимания. Ну, по крайней мере, наверху.
Семён заботливо укрыл растение конусом из тонкой жести, чтобы не помять хрупкие листья, потом нацепил на него срезанную верхнюю часть бутылки из-под воды. Оглядев своё творение, он остался доволен. Теперь никто не догадается, что он несёт. Из пакета выглядывала только коричневая пробка. Бутылка и бутылка. Ничего особенного…
Закончив приготовления, он выбрался из тайника, и пошёл обратно к лазу, высоко поднимая пакет, чтобы ненароком не порвать его о какой-нибудь кусок бетона или стекляшку.
Обратный путь к канализационной шахте представлялся ему столь же несложным делом, но выбравшись в галерею, он неожиданно остановился, прижался к противоположной, свободной от мусора стене, и замер, прислушиваясь.
Галерею наполняли обычные для неё звуки, только на этот раз что-то было не так. В этой небогатой гамме звуков, издаваемых трубами, и далёкими насосами, появился ещё один, едва различимый среди остальных, однако вносящий свою лепту в этот хор, чем и нарушал обыденность его звучания. Вслушиваясь в него, Семён никак не мог вычленить эту составляющую. Она дразнила его, то слышась, то нет, то лишь угадываясь, но присутствуя неизменно. Единственное, что он мог сказать наверняка, так это то, что звук был ему знаком… Только он никак не мог его идентифицировать. Где-то он его уже слышал. Вот только где?
Прижимая к себе пакет, Семён огляделся, надеясь определить, в какой стороне находится источник звука. Галерея была пуста, каковой она и должна была быть. Семён сделал осторожный шажок вперёд и опять остановился. Неясное чувство тревоги, навеянное этим звуком не давало ему покоя.
«Теряешь время», зло подстегнул себя Семён, но так и не сдвинулся с места. Теперь он был уверен, что почти расслышал его: не то шелест, не то шёпот…
Шёпот?
Семён весь превратился в слух, и, странное дело, стоило ему лишь подумать о шёпоте, как тот словно стал громче, «выпутавшись», наконец, из хаоса других, маскирующих его, звуков. Среди бульканья и шипения магистралей достаточно отчётливо послышалось: «другой, другой…».
Семён открыл рот. Эхо?! Здесь, в этой галерее. Откуда оно тут?..
«Другой» снова повторило эхо и пропало, вновь поглощённое трубными шумами, втянутое в общий звуковой фон галереи.
Семён закрутил головой, но больше ничего не услышал. Присутствие здесь эха, озадачило его, больше, чем то, что оно сказало. Оно что, припёрлось сюда следом за ним? И зачем оно твердит это своё «другой». Тогда, в том колодце он был уверен, что оно просто передразнило его, исковеркав его слова, но здесь всё было иначе. Что оно хотело этим сказать? На кого указывало? На него или… на присутствие кого-то другого.
Эта мысль обожгла Семёна как кипятком.
После находки мертвеца, он уверовал в исключительно единоличное владение тем подземным ходом, что подтверждалось массой прямых и косвенных доказательств. Сейчас это казавшаяся непоколебимой уверенность покачнулась. А безлюдность этого сектора галерей нижнего уровня показалась чудовищно лживой. В ней вдруг почудилось настороженность притаившихся соглядатаев. Неужели его выследили?
Семён посмотрел на пакет. Первым его движением было избавиться от него, пока не поздно, но какая-то упрямая пружинка в его организме воспротивилась этому. В конце концов, всё это пока надуманно, и его страхи могут не иметь с действительностью ничего общего. До сих пор он не заметил ни единого признака присутствия здесь другого человека, и бормотание невесть как попавшего сюда эха, может быть просто бессмысленным повторением ничего не значащего слова. Либо у него попросту воображение разыгралось не вовремя и не в том месте. И он стоит тут, топчется, боясь высунуть нос, как ребёнок, убеждённый, что в соседней тёмной комнате живут ночные страшилища.
Семён выбрался из своего укрытия, и пошёл по галерее, поминутно озираясь по сторонам. На перекрёстке тоже никого не было, но червь сомнения упрямо грыз его, не желая утихомириться даже перед очевидными фактами. Семён повернул к отстойникам, идя сначала медленно и настороженно, потом неожиданно для самого себя пустился в галоп.
Добежав до очередного поворота, он завернул за него и тут же выскочил обратно. Он ожидал увидеть бегущего за ним человека, но там по-прежнему было пусто.
Круто повернувшись, Семён побежал дальше, всё время оглядываясь. Добежав до машинного зала, он заметался среди ферм, труб и насосов, сам не понимая, чего хочет этим добиться. Из машинного зала он выскочил в другую галерею, и помчался дальше, намеренно путая и удлиняя свой путь.
Нигде не было ни одного человека, но эти сектора очистных сооружений не казались вымершими. Даже не увидев ни единой живой души, он неожиданно со всей остротой почувствовал, что вокруг полно народу. Они все были где-то рядом: в соседнем проходе, за стеной, или среди нагромождённого железа, и он никак не мог сделать так, чтобы они остались позади. Как бы он ни старался, куда бы не поворачивал, всё равно, и слева и справа и где-то впереди и сзади кто-то обязательно был. И они оставались для него невидимыми. Такого просто не должно было быть.
Это было уже не наваждение, это была уверенность.
Теперь, несясь по сумрачным галереям нижнего уровня, он точно знал, что за ним следят.
Глава 8
Кольцо преследователей вокруг него сжималось. Стараясь вырваться из него, Семён бросился к первой же попавшейся на пути лестнице, ведущей вверх, и помчался по ней, спотыкаясь на истёртых ступенях, и судорожно цепляясь свободной рукой за поручень. Лестница гремела под ним, выдавая его с головой, но сейчас это было уже неважно. Опасность была внизу, и сейчас он изо всех сил рвался наверх, как человек, оказавшийся в заливаемом стоками колодце, не думая ни о чём, кроме скорости. Нечто подобное Семён уже испытывал. Едкая дрянь стремительно наполняла узкую шахту, а он лез вверх, ловя трясущимися руками узкие, вмонтированные в стену скобы, наперегонки с готовой поглотить его парящей маслянистой жидкостью. Тогда, в сумасшедшей спешке спасения, он потерял часть содержимого своего инструментального пояса. Сейчас мог потерять нечто куда более ценное.
Лестница оказалась короткой, выведя его на один из вспомогательных подсобных ярусов, располагающихся как раз над отстойниками. Насколько он велик, этот ярус, есть ли отсюда ещё выходы, и где они, оставалось только гадать. Семён очутился в лабиринте комнат и комнатёнок, коридоров, каких-то закоулков, запертых дверей, гудящего электрооборудования, и всё того же тошнотворного запаха, проникающего сюда сквозь большие прорехи в полу, над которыми зависли покрашенные в жёлтое балки тельферов. Ярус был невообразимо грязный, наверное, такой же грязный, как оставшиеся внизу отстойники; здесь всё было завалено каким-то жутко ржавым старьём, но здесь было безопасно. По крайней мере, пока. Те, кто его выследил, оставались внизу. Они перемещались, стягиваясь к этой лестнице, но у него была небольшая фора. Может быть, десятая часть периода, может быть чуть больше.
Тут тоже были люди, но Семёну они не угрожали. Это он тоже чувствовал. Он видел их, несколько человек, склонившихся над каким-то развороченным устройством, занятые своим делом, и удивлённо вскинувшие головы, когда заслышали топот бегущего человека. Семён проскочил мимо, прорвался сквозь лязгнувшие петли свисавших с потолка цепей, очутившись в узком, как щель, коридоре. Он побежал по нему, чертя плечами по сырым стенам, боясь только одного – что впереди тупик, закрытая дверь, решётка, или что-то в этом роде. Тогда он попался. Они спокойно, без лишней суеты, просто подойдут к нему и наденут наручники. И всё. Сопротивляться бесполезно. Это Семён уже знал на собственном опыте. Многие пытались, и он, когда его взяли тогда, первый раз – тоже. Это закончилось лишь тем, что на нём стало больше синяков. И добавили энное количество месяцев к сроку. За это самое сопротивление.
Коридор казался бесконечным. Он бежал и бежал, ослеплённый страхом, чувствуя, как наливаются свинцом уставшие ноги. Те, от кого он убегал, по-прежнему шли следом, на достаточно большом расстоянии, но всё же в пределах досягаемости его сверхобострившегося восприятия. Хватая ртом затхлый воздух коридора, Семён вдруг подумал, а не бросить ли ему пакет, подкинуть им под нос этакую вот неожиданность, пускай останавливаются, проверяют что это, а у него станет чуть-чуть больше времени. Зачем он тащит его с собой, если всё уже полетело вверх тормашками. Чего он за него цепляется?
Семён на миг остановился, обернулся, проехав спиной по шершавой бетонной стене, готовый привести эту мысль в исполнение, но упавшая вниз рука, не пожелала расставаться со своей ношей. Какой-то упрямец, сидящий внутри его естества, только крепче стиснул пакет, и снова бросил тело вперёд.
Впереди показалась стоящая поперёк стена, с дверьми, которых, после того, как Семён выскочил из коридора, оказалось аж целых три, и все запертые. Было ещё две лестницы, одна уходящая опять вниз, другая поднимающаяся чуть вверх, к двум круглым люкам в потолке. Семён ткнулся в один, потом в другой – безрезультатно, и скатился по лестнице вниз.
Вопреки ожиданиям она не вывела его на уровень очистных, а на ещё какой-то ярус, сплошь состоящий из решетчатых площадок, нависших над круглыми чашами тёмной воды, и узких мостков, перекинутых от площадки к площадке. За этим залом опять попалось несколько захламлённых комнатёнок, и ещё одна лестница. Где-то там, внизу ярко горело освещение и слышались голоса. Там тоже были люди, но и от них, как и от многих других здесь, опасность не исходила. Волна её катилась позади и ещё где-то сбоку, обходя этот участок очистных сооружений. И Семён смело бросился вниз.
Он выбежал в устье такой широкой галереи, что её смело можно было назвать улицей. Трое рабочих, что-то выгружали из стоящей рядом с подъёмником платформы, оживлённо переговариваясь друг с другом, и их голоса гулко раздавались в огромной и совсем пустой зале. Дальше виднелись ряды каких-то огромных стальных шкафов, выстроившихся вдоль обеих стен, а ещё дальше, за ними – стояночные «карманы», с торчащими из них кузовами маховозов.
Семён вытер, струящийся по лицу пот и пулей промчался через открытое пространство, спрятавшись за шкафами. Рабочие не обратили на него никакого внимания. Они даже не заметили его. Семён стоял и ждал, прекрасно понимая, что ему сейчас надо бежать, но всё тот же внутренний его упрямец, держал его на месте, заставляя следить за квадратными дырами ответвлений. Те, что его преследовал, были где-то там, совсем рядом. И быстро приближались.
Предосторожности ради, Семён перебежал ещё дальше, укрывшись за последний в ряду шкафом и снова замер. Выбежавший вслед за этим, из одного из ответвлений человек заставил его вздрогнуть. Он ожидал этого, но появление преследователя всё равно было для него равносильно удару. Человек остановился и завертел головой. Следом за первым, оттуда же, откуда выбежал и Семён появились ещё трое, затем откуда-то возник пятый. Кто-то из них окликнул рабочих, а остальное Семён уже не видел.
Его предчувствия получили реальное подтверждение. Он увидел этих людей, и они действительно гнались за ним. Это было не бегство от несуществующего фантома, не вспышка необоснованной паники, опасность была на самом деле. Бежать, закричало всё внутри у Семёна. Бежать, бежать…
Он тенью скользнул вдоль стены, нырнув в «карман».
Здесь никого не было, стояло шесть маховозов, все на «докрутке», причём у одного маховик успел набрать уже достаточное количество оборотов. Не долго думая, Семён подскочил к распределительному щитку, от которого был запитан этот маховоз, вырвал из него разъём, и, не тратя время на уборку кабеля под капот, просто перекинул его через лобовое стекло. Потом запрыгнул на водительское место. Пакет он пристроил рядышком. Стрелка тахометра дрожала чуть выше красного сектора, но для того, чтобы оторваться от преследователей, накопленной маховиком энергии вполне хватало.
Он подал ток на систему управления, включил задний ход, вспоминая те уроки вождения, которые давным-давно давал ему знакомый водитель, затем, немного неловко работая рулевым колесом, вывел маховоз со стоянки.
Сзади раздался окрик, и по галерее понеслось, мечась от стены к стене гулкое эхо. Не оборачиваясь, вжав голову в плечи, Семён переключил рычаг на движение вперёд и утопил в пол педаль акселератора.
Маховозы, не приспособленные для скоростной езды, уступали в прыткости мотореткам, но сейчас, будучи пустым, он рванулся вперёд, едва не выбросив из сиденья своего водителя. Семён вцепился в баранку, стараясь удержать маховоз на правой стороне галереи. Тот вилял из стороны в сторону, грозя или въехать в стену, или выскочить на противоположную сторону дороги, благо никакого движения тут пока не было. Сообразив, что для его мизерного опыта вождения, скорость слишком большая, Семён немного отпустил педаль, и маховоз сразу стал куда послушнее.
Восстановив контроль над платформой, Семён позволил себе бросить взгляд назад. Ему показалось, что галерея позади него полна бегущих людей. Они что-то кричали, размахивая руками, в то время как другие уже вовсю шныряли между стоящих в «кармане» маховозов.
Семён стиснул зубы и сосредоточил всё внимание на управлении.
Галерея и впрямь потихоньку превращалась в улицу. На ней откуда-то появились другие маховозы, стали попадаться ответвления боковых улочек,, появилась разметка на дороге, а с боков – узенькие дорожки тротуаров. Правда на них почти никого не было, да и движение было крайне редкое. Впрочем, через несколько сотен метров всё изменилось. Семён совершенно неожиданно обнаружил себя в потоке, с удивлением отметив, что вполне прилично справляется с управлением своего маховоза. Главное – держать дистанцию. И притормаживать, когда кто-то впереди начинал мигать поворотником, указывая, что хочет повернуть. Дорога была прямая, но с наклоном. Она всё заметнее забирала вверх, поднимаясь куда-то на вышерасположенный уровень. Справа и слева долгое время не было видно ничего, кроме редких боковых улочек, ведущих неизвестно куда, затем вид немного разнообразился. Сквозь проёмы в стенах замелькали трассы грузового монорельса, платформы пакгаузов и ярко освещённые светом рассеивателей громады производственных комплексов. Боковые дороги вели к ним, и Семён никак не мог выбрать, где бы ему свернуть и остановиться. Он посчитал, что теперь может обойтись и без транспорта, тем более, что при его умении водить, на более оживлённой дороге можно было только ждать беды.
Приметив впереди очередной поворот, Семён начал потихоньку сбрасывать скорость, готовясь к манёвру, как вдруг его словно ударили кулаком в спину, Он испуганно завертел головой, даже и не подумав воспользоваться такой штукой, как зеркало заднего обзора, снова начал вилять, вызывая этим раздражённые гудки идущих следом маховозов. Прежнее гнетущее чувство опасности снова овладело им, разом смешав все мысли. Ещё ничего не заметив визуально, он уже понял, что погоня возобновилась.
Позади обозначилась какая-то сумятица. Одна из грузовых платформ нагло лезла напролом, чуть ли не заезжая на полосу встречного движения, и отчаянно сигналила, требуя дороги. Между ним и Семёновым маховозом встряла навьюченная с верхом платформа, мешающая обзору, но когда лихач обогнал и её, у Семёна всё похолодело внутри.
На том маховозе ехало четверо человек, причём сидело только двое, а двое других стояли позади, в кузове, держась за борта. Лиц их Семён разглядеть не сумел, но и того, что он увидел, было достаточно, чтобы понять, кто эти люди. Ни один водитель не решился бы перевозить пассажиров таким образом, не рискуя получить хороший втык. Один из преследователей куда-то исчез, а остальные, найдя-таки подходящий транспорт, загрузились в него, и теперь догоняли, наплевав на все правила. А где-нибудь впереди уже наверняка поджидали другие, перерезав ему дорогу. Он снова был в клещах, хотя видел только маячивших за спиной четверых преследователей.
Вспомнив про поворот, Семён с ужасом обнаружил, что почти проехал его, и ударил по тормозам, от страха позабыв о том, что находится в потоке, и за ним на довольно приличной скорости движутся ещё машины. Сзади раздался яростный визг покрышек, дружный хор гудков и крики водителей.
- Растяпа! – донеслось до Семёна.
Рискуя перевернуться, Семён заложил такой крутой поворот, что даже дух захватило, и ещё не выйдя из виража, снова надавил на акселератор. Поворачивая, он успел выхватить взглядом номер улицы: 234С. Номер ни о чём ему не говорил, кроме того, что это была второстепенная улица. Это был совершенно незнакомый ему район.
Тут было почти пусто, и Семён снова позволил себе разогнаться. Он летел, дико виляя из стороны в сторону, то притормаживая, то снова разгоняясь, ругая непослушную платформу, и пугая встречных водителей своими сумасшедшими танцами. Он не видел ничего, кроме летящей навстречу дороге, чувствуя, однако, близость преследователей, и то, что маховик начинает потихоньку «выдыхаться». Показания тахометра подтвердил его опасения. Он взял кар, который надо было ещё «докручивать» и «докручивать». У преследователей же, видимо, была более «свежая» машина.
Поотстав на повороте, они теперь опять нагоняли его. Обернувшись, Семён увидел их. Их маховозы разделяло метров триста, и расстояние это быстро сокращалось.
Всецело поглощённый управлением кары и преследующей его четвёркой, Семён не заметил появление третьей силы, которая неожиданно дала о себе знать заунывной сиреной.
Семён вздрогнул, словно его огрели плетью, и резко взял влево, стараясь избежать столкновения с выскочившей невесть откуда мотореткой. Он успел только разглядеть эмблему Службы Охраны Правопорядка на боку, и в тот же миг нос его маховоза протаранил изящную каплевидную машину. Удар был такой силы, что Семён едва не вылетел через лобовое стекло. Что-то дико заскрежетало, капот маховоза сплющился и задрался вверх, но более лёгкой моторетке досталось ещё больше. Разбрасывая во все стороны брызги стекла и куски корпуса, она выскочила на встречную полосу, вертясь как волчок, и врезалась в другой маховоз. Тяжело гружёная платформа отбросила её обратно, сама перелетела через тротуар, и, ударившись в стену, застыла, перегородив своим объёмистым кузовом чуть ли не всю улицу, добавив к следам катастрофы ещё и высыпавшиеся из кузова трубы.
Что было дальше, Семён уже не видел. Насмерть перепуганный, он свернул в первый же попавшийся переулок, подгоняемый единственной оставшейся в голове, бьющейся в ней, как пульс, мыслью: бежать, бежать, бежать. Он готов был кричать от страха и отчаянья. За последний час он натворил такого, что этого хватило бы на десятерых. К одному тяжкому преступлению – незаконному вносу биома в город, он добавил столкновение с патрульной мотореткой, возможно со смертельным исходом, не считая того, что удрал с места аварии, а до этого угнал этот злополучный маховоз. Он был пилфом, да, но никогда и предположить не мог, что станет убийцей. Пускай и невольным. Пилф, угонщик, убийца… Безызвестные Родоначальники, кем ему ещё предстоит стать в этот безумный день!
По его лицу текло что-то тёплое, лоб саднило, и, ощупав его, Семён обнаружил на своих пальцах кровь. Кроме того сильно болел локоть левой руки и что-то покалывало с той же стороны в боку. Из разбитой или прокушенной губы тоже сочилась кровь, и механически облизывая её, Семён только сейчас заметил, что кара ведёт себя как-то странно. Она двигалась рывками, внутри у неё что-то скрежетало и хрипело, а обороты маховика падали прямо на глазах. Она была повреждена, и вскоре должна была встать, как только остановиться маховик. Он разбил и «свою» платформу. Ещё один довесок к общей куче преступлений.
Не дожидаясь, пока маховик полностью остановиться, Семён затормозил, автоматически поставил рукоятку в нейтральное положение, случайно задев при этом рукой лежащий рядом предмет. Он совсем забыл про пакет, а тот после удара, очутился как раз под рычагом. Цело ли растение Семён проверять не стал. Он схватил пакет, выпрыгнул из маховоза и побежал прочь.
Он надеялся на то, что переулок выведет его к какой-нибудь погрузочно-разгрузочной площадке, или к лестницам пешеходной зоны, но надежды рухнули, когда он увидел, что впереди. Переулок оказался подъездной дорогой, и там его ждал очередной завод и вахтёр, который уж точно не даст ему пройти на его территорию. Это было равносильно тупику. Они загнали-таки его, или, точнее, он загнал себя сам. Сам залез в эту ловушку, отрезав себе все выходы. Или не все?
Семён обречённо заметался по улочке, лихорадочно ища хоть какую-нибудь лазейку. Ему попалось несколько дверей, но они все как одна были закрыты. Люки в потолке были вне его досягаемости, в полу не было даже решёток аварийного сточного коллектора. Тут было только два пути – вперёд и назад. И оба не для него.
В начале улочки показались бегущие люди. Семён прижался к стене, стараясь слиться с его серой поверхностью и боком-боком побежал к шумящему и специфически пахнущему химией комплексу, не спуская глаз с приближающейся группы. То, что он ввалился в нишу, Семён понял лишь тогда, когда больно стукнулся обо что-то лопатками и затылком. Охнув, Семён испуганно огляделся. Тут тоже была дверь. Скорее автоматически, чем понимая, что он делает, Семён ударил в неё плечом и тут же вылетел на лестницу, добавив к уже имеющимся ушибам и ссадинам ещё парочку. Захлопнув за собой дверь, Семён понёсся вниз по лестнице не чувствуя под собой ног. Куда она его выведет, не имело никакого значения. Главное – он сумел вырваться из западни. А там… Лестница вела вниз, значит к нижнему уровню, к отстойникам, полутёмным грязным коридорам и галереям и бормочущим трубам. Он снова возвращался туда, откуда начал свой бег. В свой привычный мир.
Теперь они его так просто не возьмут, подумал Семён. Кроме того места, где он организовал свой тайник, ему были известны ещё несколько заброшенных помещений, в которых можно укрыться от целой армии СББушников. Пускай они попробуют найти его там.
А что дальше? – спросил он себя. Дальше его ждало будущее, настолько неопределённое, что он не осмелился заглянуть в него даже на день или два. Он становился человеком-невидимкой, окончательным изгоем, беглым преступником, большой двуногой крысой, постоянно прячущейся от всех и живущей тем, что сможет добыть своей ловкостью и хитростью. Такие были и немало. Даже среди его знакомых пилферов. Они жили, добывая в оазисах биом, иногда заходя так далеко, как никто другой: ограничения во времени у них не было, им некуда было спешить, и никаким рабочим графиком они не были скованы. Каждый устраивался как мог, находя себе жилище в кварталах подобных Мозаике, или даже неподалёку от того места, где находили лазейку наружу. Это было нетрудно. Он сумеет приспособиться, вот только терять, что уже нажито было больно, а начинать такую жизнь, откровенно страшно. У него была комната, кое-какие сбережения, какая-никакая уверенность в завтрашнем дне, работа, в конце концов, и всё это пропало в одночасье. Выбираясь через подземелье в поисках биома, он постоянно рисковал, зная, что каждая его вылазка или поход к огороднику может закончиться этим, но всё равно надеялся, что этого не случиться. И вот случилось.
Как же такое могло произойти? Где он прокололся? Где допустил ошибку? Почему они смогли выследить его? А может, виноват не он. Может быть, кто-то его сдал, попавшись на своём биоме. Или кто-то накатал донос, заподозрив в нём пилфера. Может быть Кручёный, или даже Дед…
Семён только тряс головой, не в силах найти ответы на эти вопросы. Он всё ещё бежал вниз. И пока его никто не преследовал.
Нижнюю дверь, он открыл уже без спешки, осторожно, прислушиваясь к тому, что ждало его с другой стороны. За дверью шумело, и этот шум был ему хорошо знаком: лестница вывела его в узкую галерею, забитую трубами. Семён остановился, вспоминая маршрут своего бегства, затем повернул направо, и пошёл, читая висящие на трубах бирки и надписи на стенах. Это помогло ему соорентироваться. Его участок был дальше, южнее, и сравнительно недалеко. Убегая, он почти замкнул кольцо, вернувшись в исходную точку. Вряд ли его ждали здесь, но требовалась осторожность. Для начала ему нужно добраться до ближайшего известного ему укромного местечка, и отсидеться там. Потом нанести визит одному типу, обитающему в 78-м М – квартале, расположенному недалеко от его родного 26-го… Но сначала – окончательно стряхнуть с себя тот «хвост».
Семён ускорил шаг, перебрался в другую галерею и по ней уже побежал. Он старался выбирать места поглуше и потемнее, медленно, но верно продвигаясь к своей цели. Нужный сектор был уже совсем недалеко, когда его охватило беспокойство. Это ощущение не шло ни в какое сравнение с прежним ощущением опасности, но в нём было нечто такое, что заставило Семёна приостановиться. Где-то поблизости находился человек, или люди, которые тоже искали его, но их намерения несколько отличались от тех, кто шёл за ним прежде. Недоумевая, кто бы это мог быть, и что им от него надо, Семён пошёл дальше, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к самому себе. То, что затронуло в нём эту чувствительную струну, было настолько слабо и неверно, что Семён в итоге счёл это просто наваждением. Просто он устал и напуган. Вот и мерещится всё подряд.
Перебегая из одной галереи в другую, Семён едва не сбил с ног вышедшего откуда-то сбоку человека. Это было так неожиданно, что он невольно вскрикнул, чуть не выронив пакет. Он инстинктивно подался назад, очумело вытаращив глаза, и снова вскрикнул, на сей раз от удивления:
- Дед!
- Здравствуй, Семён, - поздоровался мастер и прищурился. – Ты чего это тут прыгаешь? И смотри-ка, как уделался. Грязный весь, как чистильщик и в крови в придачу…
- Я… Так… случайно…
- Что значит – так случайно? – Дед посмотрел на пакет. – Никак утащил чего и прячешь? А? Эх, Семён…
Семён сжал горловину пакета и снова облизал губы. Дед смотрел на него с укором и добротой.
Семён хотел что-то соврать, но слова застряли у него в горле. Он судорожно сглотнул и, опустив глаза, признался:
- Биом там...
- Оно и понятно, что биом, - просто проговорил Дед.
Семён изумлённо уставился на мастера.
- Так вы… ты знал?
- Догадывался. – Дед вздохнул. – Только что ты тут сейчас делаешь, такой измазанный да избитый – убей не пойму.
- У меня проблемы, - неопределённо ответил Семён. Он по-прежнему ощущал смутную тревогу, но не более того. Его преследователи были всё так же далеко.
- Проблемы, значит. Ага.
– В общем, кажется, меня накрыли, - выдохнул Семён.
- Так-так. – Дед снова вздохнул. – Ну, коли так, пошли.
- Куда? – тут же насторожился Семён. Он вдруг представил себе, что сейчас произойдёт. Дед скажет, что лучше явиться с повинной, что так скостят маленько, Семён, разумеется, упрётся, и они сцепятся. Ему придётся ударить Деда. Сможет ли он его ударить? Наверное, да, если будет такая острая необходимость.
- Выведу тебя отсюда, вот куда, - ответил Дед. – Я тут уже трёх видел. Наверное из СББ. Попал ты в переплёт, парень, ничего не скажешь.
- А потом? – вырвалось у Семёна.
- А потом, сам смотри, – взгляд у Деда стал серьёзным и осуждающим. – Ты человек взрослый, решай. Хочешь бегать всю жизнь – так бегай. Твоя воля.
- Можно подумать, у меня выбор есть.
- Выбор, Семён всегда есть. Ну, ладно, пошли. – Дед повернулся к нему спиной и зашагал по галерее, в ту сторону, откуда пришёл.
Семён автоматически шагнул следом, как сомнамбула, и встал.
- Так ты идёшь, или нет? – спросил его Дед, обернувшись.
- Зачем… - Семён облизал пересохшие губы и повторил: - Зачем ты мне помогаешь? Узнают, тоже не погладят по голове ведь.
- Это ещё вопрос, узнают или нет. – Произнеся это, Дед двинулся дальше, уже не оборачиваясь, своей обычной прихрамывающей походкой. Помедлив несколько мгновений, Семён пошёл за ним следам.
Из галереи они свернули направо, очутившись рядом с трубой, с ввёрнутым в неё вентилем. Из вентиля капала вода.
- Умойся-ка сперва, - предложил Дед.
Семён послушно крутанул маховичок, подставил под струйку ладонь и принялся плескать в лицо, смывая кровь и грязь. Вода пованивала, но для умывания годилась.
- Теперь порядок, - констатировал Дед, когда Семён кончил умываться. - Теперь ты похож на человека.
Следующий поворот привёл их к двери. Дверь была заперта, но у Деда оказался чудной круглый ключ, которым он открыл замок. За дверью начинался ход, подобного которому Семёну видеть ещё не приходилось: небольшой лестничный марш – коридорчик такой же длины, лестничный марш – коридорчик… И так куда-то вверх. Ход освещался цепочкой ламп-светляков, дающих ровно столько света, чтобы видеть, что под ногами. Впустив Семёна, Дед опять закрыл дверь и начал подниматься, покачиваясь из стороны в сторону, точно пьяный.
Поначалу Семён принялся было считать по привычке шаги, как это он всегда делал в незнакомом месте, запоминая расстояние и направление поворотов, но потом бросил это дело и стал считать лестничные марши. Каждый лестничный марш прибавлял метра по два к уже имеющийся высоте, и когда позади их осталось с полсотни штук, Семён понял, что они поднялись почти на высоту жилых уровней. Иногда ход, прямой как струна, поворачивал влево или вправо, и тогда за стенами можно было слышать гул работающих установок, и ощущалась вибрация. Дед ничего не объяснял, Семён ни о чём не спрашивал. Они шли молча, но теснящиеся в голове Семёна вопросы не давали ему покоя. В конце концов он не выдержал:
- Дед, скажи, кто ты?
Дед обернулся и в свете светляков Семён увидел, его ухмыляющееся лицо.
- Мастер 17-го ЭРКа. Или забыл?
- Дед, ты прекрасно понимаешь, о чём я спрашиваю. Ты не просто мастер, ты кто-то ещё. Кто? Пилф? Огородник?
- Был когда-то… Пилфом. – Дед помолчал. – Хлопотное это дело, биом таскать.
- Неужто сам бросил?
- От этой страстишки сами не излечиваются, - проговорил Дед одолевая ступеньку за ступенькой. – Так что – нет, не сам. Помогли.
- Кто?
- СББ.
Семён встал, как вкопанный.
- Так тебя тоже брали.
- А ты как думал. Взяли, конечно.
- Но ведь у тебя судимости не было. Сам говорил.
- Не было, - согласился Дед. – Думаешь, я тебе соврал?
- Как же так?
- А вот так. – Дед преодолел последний марш, встав перед ещё одной дверью. Наклонившись, он начал там что-то делать, царапнул металл о металл, и дверь открылась.
- Ну вот, пришли.
Дед перешагнул через порог, протянул куда-то в сторону руку, и до Семёна донеслось слабое шипение. Подойдя к двери, он уловил и запах – тонкий и немного горьковатый.
- Дед, - твёрдо произнёс Семён, не спеша входить, - а кроме мастера, ты ещё кто?
Дед повернулся к нему лицом, и Семён увидел в его ноздрях какие-то белые цилиндрики. Он недоумённо уставился на эти странные штуки и вдруг всё понял.
Семён бросился на Деда, замахнувшись для удара, но с тем же успехом он мог бы попытаться совершить такой бросок в бассейне, наполненном машинным маслом. Дед с лёгкостью перехватил его кулак, завернул за спину руку и повалив на пол, придавав всей тяжестью своего тела.
- Спокойно, сынок, - проговорил он прямо Семёну в ухо. – Спокойно. Так надо.
Глава 9
Комната, в которую его привели, совсем не походила на комнату для допросов. В прошлый раз, когда он попался, это была унылого вида каморка, с серыми стенами, и прикрученной к полу железной мебелью: двумя уродливыми стульями и столом. Здесь же ничего такого не было. Пластиковое напыление на стенах было приятного зеленоватого оттенка, стола не было вовсе, а пара стоящих стульев – очень удобных, между прочим - никто и не подумал привинчивать к полу, и их можно было свободно двигать как угодно.
Семён сидел на одном из них, оглядывая пустые стены и пытаясь понять, следят сейчас за ним или нет. Так ничего и не увидев, он опустил голову и замер в такой позе, всем своим видом показывая покорность судьбе. Он безмерно устал, и теперь воспринимал всё с какой-то апатией. Отныне от него уже ничего не зависит. Будь, что будет…
Дверь позади него открылась и в комнату вошёл человек. Лет под пятьдесят, совершенно Семёну незнакомый. Усевшись на второй стул, он закинул левую ногу на правую, и обхватил левое же колено сцепленными в замок пальцами.
- Мне передали, что вы не спали этой ночью. – Он помолчал, очевидно, ожидая, что Семён что-то скажет, но, так и не дождавшись ничего, продолжил:
- Вам бы следовало отдохнуть.
Семён горько усмехнулся в ответ.
- Я понимаю ваше состояние, - кивнул человек. – Вы не приглашённый на званый вечер, и находитесь не в кабинке для релаксации. Но сейчас вам понадобится ясность мышления. Вещи, о которых я буду говорить, очень важны для вас. Можно сказать, это день поворотный в вашей жизни. Итак… Для начала давайте познакомимся. Моя фамилия Вильм. Я – Проктор Службы Биологической Безопасности, и. поскольку в данном случае речь идёт о поимке очень опасных преступных элементов, вашим делом буду заниматься именно я, если, конечно до этого дойдёт…
Семён сдвинул брови, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
- А вот вам представляться не нужно. Кто вы, нам и так известно, плюс ещё масса разных интересных фактов из вашей жизни. Ташаев Семён, регистрационный номер ТЛ-22-636 двадцати восьми лет, обходчик очистных сооружений, нас, собственно, интересует очень мало. Обыкновенный трудяга, таковых в городе миллионы. А вот пилфер Ташаев – совсем другое дело. Девять лет назад вас привлекали за попытку приобрести биом, за что вы и получили год исправительных работ на нижних уровнях. А потом, по истечении срока, там и остались. Оно и понятно: нижние уровни таят в себе массу заманчивого. Например, возможность тайком выбраться за городскую стену.
- Я никогда не выходил за городскую стену, – угрюмо бросил Семён.
- Конечно, - не стал упорствовать Вильм. – А то растение, которое было в вашем пакете, вы просто нашли на дороге. И убегали потому, что вам очень захотелось оставить этакую экзотическую штуку при себе. Вожделенный запретный плод… Тоже вполне объяснимо: биом – вещь противозаконная, дорогая и необычайно притягательная. Интересно, куда бы вы понесли это растение, если б вам удалось скрыться? К Жиле?
- Я не знаю никакого Жилу.
- Конечно, - снова согласился Вильм. – И Шмыгун возил вас в Мозаику просто для того, чтобы прокатиться и провести экскурсию по складу кабелей и всяческих электроматериалов. Хотите посмотреть небольшую подборку фото? Там вы найдёте немало знакомых лиц. – Вильм, казалось, не сделал никакого движения, и не подал никакого сигнала, однако дверь тут же снова открылась. Вошедший молча протянул Вильму папку и исчез. Опустив обе ноги па пол, Вильм открыл её, выудил пачку снимков и начал один за другим показывать Семёну:
- Вот тут вы, вот снова вы, вот ещё один кадр…
Семён посмотрел на себя запечатлённого сидящим рядом со Шмыгуном, потом разговаривающем с Жилой и снова опустил голову. Отпираться было бесполезно. Эти проныры из СББ действительно знали всё.
- Есть ещё запись разговора, но думаю и этого хватит. – Вильм вернул снимки в папку и отдал её вновь без всякого вызова появившемуся человеку.
- Жила – огородник со стажем, дела он ведёт хитро, прячет биом ещё хитрее, но тут его подвела жадность, - как бы между прочим заметил Вильм. - Купился на посулы… Кстати, мы ваш тайник тоже нашли. Скажу: организован очень остроумно. Естественное освещение, естественная же смена дня и ночи… Прекрасное место не то что для тайника – для целой оранжереи. Придумано с головой. А мы-то, грешным делом, считали этот участок старого промышленного района полностью изолированным. Но сейчас не об этом. Жилу и прочих фигурантов мы тоже оставим в стороне. Поговорим о ваших перспективах.
Вильм вернул прежнюю позу и начал раскачиваться на стуле вперёд-назад.
- Они, прямо скажу, достаточно безрадостны, - заявил он. – Биом – это, как вы знаете, горожанин Ташаев, 24-я статья, и вы попадаете сразу под три пункта: незаконный внос, хранение и сбыт. Несанкционированный выход из города – 112-я… Угон транспортного средства и управление им, не имея на это разрешение – 204-я и 205-я статьи. Плюс серьёзная авария, произошедшая по вашей вине. Благо, что обошлось без смертей.
- Они сами выскочили прямо перед моим носом.
- Услышав сирену и включенные спецсигналы, вы обязаны были остановиться, - сказал Вильм. – Грубое нарушение правил. Маленький, но всё же довесок к общей куче.
- Я даже и не заметил их… - Семён вздохнул. – Хорошо, что живые…
- Да, но вы оставили место аварии, и не оказали помощи пострадавшим. В общем, получается внушительный перечень. Настолько внушительный, что суд вполне может расценить вас как крайне опасный элемент. А знаете, что это означает?
Семён посмотрел на Проктора и облизал сухие губы:
- Очень длительный срок и очень тяжёлые условия.
- Э-э, нет, - с каким-то весельем промолвил Вильм. – Это, горожанин Ташаев, означает, высылку за пределы города. Знаете, как это делается?
Потрясённый, Семён только покрутил головой.
- Осуждённого доставляют за пределы Буферной Зоны, туда, прямо в гущу биома, в среду враждебную нам ещё больше, чем созданное нами же самими кольцо смерти. Растений там так много, что изолироваться от них невозможно. И человек погибает. Не самой лёгкой смертью, притом. Да, вот так вот…
- Я... - Семён судорожно сглотнул, проталкивая застрявший в горле ком. - Я… не хотел никому причинять вреда.
- Но биом всё же носили, - напомнил Вильм. – А это уже покушение на безопасность горожан и города в целом. Конечно, высылкой наказывают крайне редко, но у вас ещё, кроме всего прочего, налицо рецидив. Повторное задержание по одной и той же статье. Вот такие перспективы.
- А у остальных?
- Жилы и прочих? – Вильм неопределённо дёрнул бровями. – Сообразно содеянному. Мало никому не покажется. Но из всей этой компании вы выделились особо.
- Понятно, - прошептал Семён одними губами.
- Вот и замечательно, - откликнулся Вильм. – Но это, так сказать, только один вариант развития событий. Есть и другой. И если первый подразумевает, по сути, противостояние, то второй – сотрудничество.
- То есть стать осведомителем. Доносчиком, - перевёл для себя Семён.
- Н-нет, вы меня совершенно неправильно поняли. Я не хочу использовать ваши связи для поимки других пилферов и огородников, хотя и не плохо было бы. Я предлагаю вам нечто иное. То, что произошло вчера, показало вас сразу с двух сторон. С одной – опаснейшим элементом нашего общества, от которого благоразумнее всего было бы избавиться. Но с другой стороны, вы показали себя человеком с явно незаурядными способностями. Вас преследовало сразу пятеро наших сотрудников, а вы сумели каким-то образом уйти от всех. Ускользнули от них на нижнем уровне, где для вас была расставлена ловушка, сумели уйти от них на трассе, на той подъездной дороге тоже… Вы выкручивались из, казалось бы, безнадёжных ситуаций. И ведь не встали, покорно опустив руки, и ожидая пока вас повяжут, а сопротивлялись до конца. Мы вас почти упустили, и если б не Дед…
- Дед… - с горечью, как эхо, повторил Семён.
- Да, Дед, - кивнул Вильм. – Кстати, он ещё раньше дал вам весьма положительную характеристику. В плане, как перспективного кандидата.
Семён непонимающе уставился на Проктора. А тот, прекратив свои упражнения на стуле, сел прямо, словно подчёркивая своей позой всю важность того, что он сейчас скажет.
- Когда-то некто Эжен Француа Видок сказал: «только преступник может раскрыть и предупредить преступление». Используя в своей деятельности этот принцип, он брал себе на службу бывших уголовников, и знаете, немало преуспел на своём поприще. Чтобы выследить нарушителя закона, надо знать все его приёмы и уловки. А кто может знать это лучше, чем другой нарушитель. Не лишено здравого смысла, согласитесь. У нас подход во многом схож. В СББ работает немало людей, которые раньше шли на конфронтацию с законом. И они не считают себя предателями. Их прежний путь, во многом был выбран по незнанию истинного положения вещей, и, открыв его для себя, они поняли всю глубину своих заблуждений и пагубности этого пути. И перешли на нашу сторону. Кроме того появляется по-настоящему интересное и стоящее дело. Конечно, такая возможность предлагается далеко не всем. Опять-таки, я не предлагаю вам стать осведомителем. Для вас есть дело поважнее.
- Я не понимаю, - замотал головой Семён.
- Сейчас объясню. Видите ли, СББ занимается не только вопросами безопасности, то есть выискиванием преступных элементов, пресечением их деятельности и поиском незаконного биома… И организацией работы бригад антибиологической обработки, разумеется. Оно ведёт исследовательскую работу, и я, помимо своих прямых обязанностей, являюсь, по совместительству, куратором таких исследовательских групп. Что поделать, людей у нас вечно не хватает, так что приходится сразу заниматься кучей разных дел. Так вот… Я предлагаю вам сотрудничество. Нам необходимы смелые и решительные люди, не побоявшиеся бросить вызов и порядкам города и враждебности окружающего его мира, изобретательные, находчивые, то есть такие, как вы.
- Что же я должен делать? – спросил Семён.
- Вы будете полевым исследователем. Крапеть над микроскопами в лабораториях – не ваш удел. Вы нам необходимы как разведчик.
Семён сидел, не шевелясь, а в голове у него вихрем неслись мысли. Такого поворота он никак не ожидал. Арест был для него настоящей катастрофой и будущее, так живописно расписанное Проктором, рисовалось исключительно в мрачных тонах. Жизнь его уже казалась окончательно и бесповоротно загубленной, и вдруг такое.
От столь неожиданных предложений Семён совсем растерялся. С одной стороны, перед ним, вроде бы, раскрывались совершенно новые возможности, только вот неизвестно, что это значило – быть полевым исследователем. Возможно, это что-то вроде смертника, подопытного образца, которому всё равно погибать, но эти люди сделают так, чтобы он погиб с пользой. Одно другого не лучше. И так ли суров на самом деле будет приговор? Это Вильм запугивает его. СББ есть СББ. Хитрость и коварство у них в крови.
- А если я откажусь?
Вильм развёл руками.
- Перспективы я вам уже обрисовал.
- Но то, что вы предлагаете – то же самое.
- А вы знаете, в чём суть работы полевого исследователя? – тут же спросил Вильм.
- Догадываюсь. Тоже выброска за пределы Буферной Зоны…
- А вот и не то же самое! – с жаром отпарировал Вильм. – Совсем не то же самое. Во-первых, нам нужны сотрудники, а не покойники. Не люди на один раз, а специалисты, которые будут работать, и добывать информацию. Для этого их необходимо готовить, а это время, это средства, а со временем приходит и бесценный опыт, который не приобретается никакими подготовками. Так что намеренно губить полевых исследователей никто не собирается, но работа, без сомнения, рискованная. И если приговорённых к высылке просто выбрасывают без всяких шансов выжить, полевых исследователей снабжают всем необходимым: и оружием, и специальными средствами защиты, а главное – знаниями. Потом мобильность… Транспорт – неотъемлемая часть всех разведывательных групп. Никто не будет посылать за Буферную Зону людей, не дав им возможности вернуться. И, наконец, связь. У нас есть средства, позволяющие поддерживать контакт с разведчиками на большом расстоянии, и помочь, если у них возникнут серьёзные проблемы. Никто никогда не бросает их в неведомое, и на произвол судьбы. У нас немало смелых проектов, но это отнюдь не авантюры.
Вильм умолк, затем проговорил:
- Я не тороплю вас с ответом, но много времени тоже дать не могу. Сутки – это всё, что у вас есть на раздумье. Сейчас вы числитесь задержанным, и в зависимости от вашего решения нам предстоит либо прекращать ваше дело, либо наоборот – пускать в ход, и предъявлять официальное обвинение. Итак – сутки.
- Не надо суток, - объявил вдруг Семён. – Будь что будет. Я согласен.
- Отлично. – Вильм с шумом выдохнул. – Значит, я не зря тратил своё красноречие. Считайте, что сегодня вы заново родились. Правда, до зрелости вам ещё очень далеко. Для начала я дам вам кое-что почитать. Будет очень много вопросов, так что советую сразу: записывайте, иначе половину забудете.
- Один у меня уже есть, - сказал Семён. – Дед… Кто он в СББ?
- Сейчас? Сейчас он рядовой агент.
- А раньше?
- Я думал, вы уже догадались. – Вильм поднялся. – Он как раз и был полевым исследователем.
Глава 10
Семён никогда не читал так много, и никогда не читал таких удивительных вещей. До этого, как и многие другие, он прозябал на крохах информации, которая была доступна для человека его социального уровня: учебниках общеобразовательного курса и специальной литературы, которой пользовались в учебных заведениях следующей ступени, а так же скудные фонды немногочисленных библиотек, почти целиком состоящих из тех же справочников и учебных пособий. Особый пластик, идущий на изготовление бумаги, был достаточно дорог, а потому новинки в этих книжных хранилищах появлялись редко. Да и ничего нового в них, как правило, не печаталось. Старые и отжившие своё книги просто заменялись на другие, того же содержания, и в этих обновлённых изданиях почти не было технических новинок или свежих идей. Новое входило в жизнь горожан медленно и редко. А отвлечённые темы их зачастую совсем не интересовали. Книги словно зеркала в точности отображали круг людских интересов, и если по строительству или механике можно было найти сотни томов, то по астрономии, например – единицы.
В библиотеках, как и во всём, царил чистой воды практицизм: то, что не приносило пользу и не было надобно в повседневной жизни – и знать не требовалось. И, стало быть, и тратиться на издание это не следовало.
За свои неполные тридцать лет, Семён перелопатил всё, до чего смог добраться, и каждый раз у него оставалась куча вопросов, на которые ни он, ни те, кого он знал, ответить не могли. И в первую очередь это касалось проблем биома и истории города. В этих двух областях знаний зияли чудовищные пробелы, восполнить которые Семёну было негде. Его раздражала эта вечная недосказанность, и, мучимый информационным голодом, он неожиданно для себя нашёл богатейший его источник.
Каждая книга, которую ему приносили, была помечена ромбическим значком с эмблемой СББ, и надписью: «для служебного пользования сотрудников первой и второй категорий». Что означают эти категории, Семён не знал, да это его, сейчас, мало интересовало. Его целиком поглотило то, что было в них написано. Это было настоящим откровением.
Заполучив в свои руки такое богатство, он поначалу принялся «глотать» его, почти не «жуя», но быстро понял, что так дело не пойдёт. Он спешил насытиться, как это делает исстрадавшийся от жажды или голода человек, однако как ни вожделенно было то, что лежало стопкой на маленьком столике, в его новой комнате, многое требовало осмысления, а многое и толкования. А поэтому совет, данный Проктором, оказался очень кстати: вопросов действительно накапливалось огромное количество. Те запасы писчей бумаги, которыми его снабдили, закончились очень быстро, и Семёну пришлось просить ещё.
Первое, что он одолел, были история и география. Каждая из книг представляла собой что-то вроде общего обзора, выжимки, экстракта, самых основных фактов, необходимых для получения хотя бы общего представления о былой человеческой цивилизации и местах, где она развивалась. Собственно, эти две книги и были самыми первыми, которые ему и дали, и Семён сначала недоумевал, почему именно такой тендем. А потом, начав с истории, понял. Без привязки к конкретному месту, без понимания, что и где это происходило, всё описанное было просто мифом, о какой-то далёкой и неведомой планете. Вскоре он уже с увлечением шарил пальцем по картам, ища на них то или иное историческое место. Но в первую очередь его, конечно, интересовала история города.
- Считается, что город заложен так давно, что никто не помнит, когда это было, - говорил Вильм, давая пояснения и комментируя написанное, невольно начиная излагать уже прочитанное Семёном, но на свой лад. – Это произошло в древние времена, когда борьба людей и растений только начиналась. Якобы в тот период биомассы было значительно меньше, существовало немало свободных от неё участков поверхности, где человек мог спокойно жить, не боясь контакта с растениями, не возводя против них никаких защитных барьеров, но потом положение изменилось. Причём настолько, что если раньше, даже в случае серьёзной угрозы люди могли просто отступить, перебравшись на другой свободный участок, то потом делать это стало всё сложнее и сложнее и они задумались о создании защитных сооружений. Так возник город. Считается также, что он был и есть единственное поселение человека в этом мире. А причиной, которая вызвала бурный рост биома, могло быть глобальное потепление, которое привело к таянию льда в полярных областях, созданию более благоприятных условий для роста растений и, в конце концов, установления на всей Земле жаркого, так называемого тропического и субтропического климата. И биом начал активно заполнять собой всё. Так принято считать.
- Однако, если верить тому, что я прочёл, именно так всё оно и было, - заметил Семён. – Я имею в виду глобальное потепление и его последствия. Биом действительно стал распространяться по всей планете. Правда, люди, если опять-таки верить написанному, опасались почему-то отнюдь не биома, а чудовищных перекосов в погодных условиях.
- Правильно. Ибо основной ныне опасности – биологической – тогда просто не существовало.
- Но биом…
- Был просто одним из так называемых царств органического мира, мирно соседствующий с человеком. Как вы уже поняли из этого краткого курса истории, на самом деле всё было не так. В том, чему учит нас официальная история, правды только доли процента, а именно то, что климатические условия на Земле изменились и площади, занятые биомом увеличились многократно. Всё остальное – ложь. До определённого момента люди и не думали прятаться от него, более того – они его использовали. Это звучит дико для нас, горожан, отгородившихся от всего мира непроницаемыми стенами и кольцом отравленной Буферной Зоны, с молоком матери всосавших убеждение, что биом всегда был врагом человека. Однако тогда, в те далёкие времена, даже сами города строили из древесины деревьев, а другие растения и их плоды шли в пищу, и в качестве сырья, для изготовления массы самых разных предметов. И так было с самой древности, до сравнительно недавнего прошлого. Наш город появился тогда, когда нормальное – я хочу подчеркнуть это слово – положение дел изменилось с точностью до наоборот. В чём опасность растений? – неожиданно спросил Вильм.
Семён немного растерялся:
- Считается, что они разрушительны и ядовиты. Что они немедленно атакуют любой оказавшийся рядом предмет или человека, выделяя при этом опаснейшие флюиды, и впридачу, прекрасно адаптируются к любым условиям. Всё это всовокупе делает их необычайно опасными, потому что они могут прижиться где угодно, и незаметно делать своё чёрное дело. Из-за этого биом и держат на расстоянии от города.
- И, тем не менее, всё равно ходили за биомом.
Семён помолчал, подумал, потом сказал:
- Это всё Борода.
- Борода?
- Один мой знакомый, который впервые рассказал мне о нелегальном вносе биома. Потом я узнал, что он был пилфом. Он пропал где-то в Буферной Зоне. Он говорил, что всё это выдумки, что он сам держал в руках настоящее растение, и ничего ему от этого не было. Растения не опасны для человека. Поэтому их и не боятся приносить в город. Я ему тогда не очень-то поверил, а потом решил проверить. У меня после смерти родителей остались некоторые их сбережения, вот я и попытался купить семя. На нём и попался…
- А потом? Проверяли когда-нибудь это утверждение сами?
- Я вообще не так уж и много видел растений, - признался Семён. – А те, которые находил, были до такой степени изуродованы ядохимикатами Зоны, что этих хилых полузадохликов и растениями-то трудно было назвать. Они засыхали, не успев даже вырасти как следует. Повезло только в последний раз… Нет, не видел. И другие пилфы, насколько я знаю – тоже. Я не знаю ни единого, кто от них пострадал бы. По-моему, их ядовитость – полнейшая выдумка. Про остальное сказать ничего не могу…Но те растения, которые я принёс, ничего так и не разрушили. Значит, и это тоже ложь…
- Не совсем, - сказал Вильм.- Их ядовитость, не что иное, как уловка, призванная сделать из биома настоящую квентисенцию смерти, чтобы никто не посмел даже близко приближаться к ним. А вот их «нетерпимость» ко всему, что не относится к растительному миру, особенно если это человек и что-то созданное им – истинная правда. Но тут есть одно «но», которое пилферы не знают. Их разрушительная сила зависит от количества, массы…
- То есть, само по себе, единичное растение, безопасно…
- Правильно, - кивнул Вильм. – И это скрывается, дабы не провоцировать тех, кто питает к этому интерес. Лучше сразу объявить каждый росток, каждый зелёный побег – исчадием ада.
- Но самое страшное во всей этой истории то, - продолжил Вильм, - что этими кошмарными зелёными агрессорами из прежде безобидных растений, сделал сам человек.
- Это один из моментов, который вызвал у меня сомнение, - заметил Семён. – Честно говоря, в это как-то не очень верится.
- Почему?
- Разве такое посильно для человека?
- Вполне. А что вас смущает?
- Планета огромна, количество биома, который на ней произрастает – чудовищно…
- Биом имеет свойство размножаться. Нужно лишь начать и дать процессу хороший импульс, а там дело пойдёт своим ходом. Так что, запрещённый, крайне опасный, смертельно опасный биом – это продукт творения наших предков. Единственное, что их оправдывает, это то, что результат был непреднамеренным. Это была ошибка, давшая совершенно неожиданный эффект. Но как бы то ни было, наш главный враг в этом мире, создан нашими же руками.
Семён только покачал головой в ответ.
- Я вас понимаю. В это трудно поверить, - сказал Вильм. – Однако это известно доподлинно. Известны даже имена людей, учёных, причастных к этим разработкам. Они давно погибли, уничтоженные собственным детищем, а мы их потомки, теперь лихорадочно ищем выход из тупика, в который они нас загнали.
- И для чего они всё это делали?
- Искали пути решения насущных проблем. Глобальное потепление, пугающее своими последствиями не было единственной проблемой подобного масштаба, стоящей перед тогдашним человечеством. Помимо ещё с полудюжины других, особую озабоченность вызывала проблема экологии…
- Странное слово, - пробормотал Семён, шелестя своими заметками. – Где-то я уже встречал его… кажется.
- Встречал, встречал, - заверил его Вильм. – оно упоминается не единожды, и это то, что в конечном итоге и привело к нынешней ситуации. Хотя намерения были благие. Экология – наука о взаимосвязи организмов с окружающей средой, и между собой, в данном контексте: нас, людей, и биома. Сейчас они характеризуются, как взаимоистребительные. Но тогда задача состояла в прямо противоположном – в сохранении его. То есть проблема состояла в том, что биом активно уничтожался, и это было чревато большой бедой.
- Точно, - сказал Семён. – Это я уже читал. И всё равно чудно. Сохранить то, что представляло для всех угрозу.
- Сейчас угрозу, но не тогда, - напомнил Вильм. – Вы забываете, что тогда это был верный союзник и источник сырья и пищи. И сохранение этих ресурсов было делом особой важности и крайне нелёгкой задачей в то же время, ибо человечество того времени очень преуспело в загаживании окружающей среды и уничтожении этих самых ресурсов. То есть, то, что сейчас для нас является основой безопасности, тогда было страшным злом.
- Всё с ног на голову.
- Мы привыкли к такому положению вещей, и оно считается нормальным, единственно правильным, и даже естественным. Появившись в этом мире, мы, по логике, должны были стать его частью, органично вплетающейся во всё его разнообразие. А вместо этого мы – изгои, гонимые агрессивно настроенной к нам средой. Разве это естественно?
- Может быть естественным, если предположить, что этот мир – не наш родной. Что если мы оттуда. – Семён указал пальцем в потолок.
- Пальмер… - проворчал Вильм. – А ведь последователей его учения и поныне очень немало. Вы не из их числа, случаем?
- И да и нет, - ответил Семён, подумав. – Но согласитесь, нашу… гм, несовместимость, чужеродность, она объясняет.
- Объясняет… тем, кто не хочет задавать логически следуемые за этим объяснением вопросы, удовлетворяясь этим, на самом деле, ничего не объясняющим утверждением. И первый из них: каким образом мы попали сюда. Это очень важный вопрос, может быть, даже более важный, чем вопрос, откуда мы. Ибо если наши предки сумели преодолеть космическое пространство, то наш нынешний уровень явно ниже тогдашнего, ибо мы такими технологиями не располагаем. А это идёт вразрез с учением о прогрессе… Скорее всего, именно поэтому, она и не стала учением возведённым в ранг общепринятой истины.
- Однако, насколько я знаю, были последователи, которые трактовали её несколько иначе…
- Теория катастрофы? Или насильственной высадки? – Вильм пожал плечами – За это могли бы ухватиться, но почему-то делать не стали. Может быть потому, что Пальмер в своё время чем-то проштрафился перед правительством…Но оставим Пальмера в покое. Как на самом деле обстояли дела мы знаем. А было следующее: в какой-то момент проблема сохранения биома встала так остро, что начались попытки не только сделать производство и другие сферы человеческой деятельности менее губительными для него, а и создать более устойчивые к этому воздействию растительные формы… Увеличить их сопротивляемость. Сделать менее чувствительными к негативным воздействиям различных факторов, активизировать их защитные функции. Заставить расти и развиваться там, где остальные неминуемо должны погибнуть. С первых исследований и экспериментов в этом направлении и следует начать отсчёт новой эры. В результате были созданы особые, генно видоизменённые формы биома. Так называемые адаптоиды. Растения-мутанты.
- Генно… мутанты… адаптоиды… - забормотал Семён, снова опуская глаза в свои записки. – Адаптоиды – термин знакомый. Но про остальное слышу впервые. В истории этого нет.
- Это относиться уже к другой науке, но об этом потом. Так вот, адаптоиды стали настоящим прорывом в сфере биотехнологий. При сохранении всех качеств исходной формы жизни, они приобретали необычайную стойкость к любым негативным влияниям окружающей среды, приспосабливаясь ко всему: жаре, холоду, кислотным дождям, отравленному воздух, оскудевшей почве... Их адаптивная способность была необыкновенно высокой – отсюда и название. Отныне биом мог существовать практически повсюду, чуть ли не в полярных областях. Нельзя сказать, что он превратился во что-то совершенно неубиваемое, нет, конечно. Их возможности были не беспредельны, они гибли, сохли, сгорали, но сопротивлялись куда дольше и упорней. Более того, дальнейшие разработки и различные улучшения, позволили им не только выживать в агрессивной среде, но ещё и приспосабливать эту среду под себя. Тогда это приняли на «ура», не понимая, какое чудовище создали.
- Я, по правде сказать, тоже не понимаю, - признался Семён. – Если биом был так необходим, и если он смог расти несмотря ни на что, если о сам стал заботиться о себе – разве это плохо?
- Наши предки рассуждали примерно так же. Не надо готовить почву под посев, не надо вносить удобрения, не надо поливать и так далее - зачем? Брошенное зерно всё равно прорастёт, а прорастя, будет упорно цепляться за жизнь, само снабжая себя всем необходимым для нормального развития. И смрад, который летит от ближайшей заводской трубы нипочём, и грязь, которая вытекает с того же завода – тоже. Пробные высадки показали, что так оно и есть. Но когда посадка адаптоидов нового поколения стали массовой, выяснилась одна особенность. В больших количествах их трансформатирующие, так сказать, способности, повышались, причём до такой степени, что они становились способными «усвоить» что угодно: и залитую мазутом землю и бетонную площадку и даже металл…
- Биом растущий на железках… - Семён поднял брови. – Это действительно что-то…
- Но не это оказалось самым страшным. Дело в том, что запущенный раз процесс мутационных изменений, продолжал идти, только уже неконтролируемый, что привело к появлению адаптоидов с ещё более удивительными и жуткими свойствами. Этот новый вид биома «вгрызался» во всё, что ему попадалось. Будь то кирпич или живое существо.
- Ну и ну! – только и сказал Семён.
- В конечном итоге изменения зашли так далеко, что нынешние растения лишь отчасти напоминают их предшественников: формой, да, до некоторой степени, строением. Последнее, обретённое адаптоидами свойство, было подвижность. Прежние растения земли, как правило не могли быстро менять положение своих частей, веток, или листьев, или соцветий, адаптоиды же, очень подвижны и пластичны. Поэтому теперь они могут и хватать, и рвать, и душить. То есть вести себя так, как раньше вели себя лишь животные…
- Или человек, - ввернул Семён.
- Или человек, - согласился Вильм. – В их действиях просматривается какая-то осмысленность. Если не сказать больше – разумность.
Он помолчал, потом добавил:
- Кстати о животных. Биологию вы только начали штудировать, но уже должны знать, что кроме крыс, тараканов и пауков, наших сожителей в городах, на Земле до той эпохи обитало огромное количество различных животных, как сухопутных, так и водяных. Сейчас нет никого. Адаптоиды уничтожили всё, кроме, разве что некоторых насекомых. – Вильм помолчал, затем добавил: - Наши прародители опасались экологической катастрофы. А в результате её же и получили, да ещё в такой вот неожиданной форме.
Семён потрясённо молчал, позабыв о приготовленном списке вопросов.
- Вы хотите сказать, - проговорил он, наконец, - что биом, который пилфы приносят в город, это и есть эти самые адаптоиды?
- Да, но те, которые из Буферной Зоны – малоактивные из-за длительного воздействия на них различных веществ, которыми мы так старательно поливаем Зону. Тем более, их очень мало, а наибольшую опасность они имеют только при больших скоплениях. Это как критическая масса. До определённого предела вроде бы ничего, а чуть больше – уже пошла реакция.
- Некоторые предпринимают вылазки и за пределы Буферной Зоны, - сказал Семён. – Пилфы-отшельники.
- Вот это уже действительно исчадия ада, но, опять-таки, тут спасает то, что их немного и они разрозненны. Однако любой занесённый внутрь города росток или щепоть зёрнышек – уже несут огромную опасность, потому что, в любой момент может произойти так, что над ними потеряют контроль, и тогда принесённое или выращенное растение начнёт разрастаться, даст потомство и тогда нам придётся биться против них уже внутри города. Тогда дело примет совсем уж скверный оборот. Бомба замедленного действия – вот что такое биом. Чудовищной разрушительной силы.
- В школе нам говорили, что это защитная реакция организма, - проговорил Семён, - которому угрожает опасность.
- Отчасти, может так оно и есть. Недаром говорят: лучший способ защиты – это нападение. Но тогда биом – настоящее чудовище, потому что должен обладать свойствами, как я уже сказал, присущими животным, то есть инстинктами и рефлексами, а может быть даже и задатками разума. Разумные растения, завоевавшие всю планету, каково? И пытающиеся теперь одолеть единственный на ней оплот человечества.
- Кошмар, - содрогнулся Семён и упрямо повторил: - Нет, всё равно не понимаю. Зачем это вообще было скрывать? Что в этом такого… - Он запнулся на миг, подыскивая нужное слово, - секретного?
- Тогда люди поймут, что город – это не прогресс, как нас учат, а с точностью до наоборот. Что не из маленькой и жалкой кучки людей и примитивных построек выросло этакое чудище кишащее народом и механизмами, а из огромной, завоевавшей всю планету цивилизации осталась лишь крошечная горстка насмерть перепуганных индивидуумов, жмущихся на крошечном островке относительной безопасности. Узнают и о том, что город раньше был даже больше, нежели сейчас и многое поймут. А это чревато последствиями. Как поведёт себя толпа, зная, что у них и у их детей нет будущего? Что они все обречены на вымирание? Единственно, что можно ответить наверняка – непредсказуемо. А в этой непредсказуемости и паника, и всплеск насилия и невесть ещё что.
- А это так? – напрямик спросил Семён.
- К сожалению – да, - так же прямо ответил Вильм. - Хотя… кое-что в нашей официальной истории города всё же правда. Я имею в виду в плане первоначального его увеличения. Изначально он строился как экспериментальное поселение, для освоения других планет. Это был полностью изолированный мирок, живущий практически на самообеспечении, начиная от продуктов питания и заканчивая энергией. Когда адаптоиды начали своё победное шествие по планете, он вдруг оказался тем самым местом, где можно было укрыться от этой напасти.
- Просто укрыться, даже не сопротивляясь?
- Сопротивление было. Изначально даже очень активное. Человек вообще упорное существо, иначе он не был бы человеком. И так просто с нами не совладать. Мы отступаем, но только тогда, когда всё уже испробовано, все средства использованы и не остаётся ничего, кроме того, что сделать шаг назад. А потом опять собраться и снова вступить в единоборство. Нет, человечество – огромное, многомиллиардное – сопротивлялось, и ещё как. Но воевать с целой планетой даже оказалось ему не под силу. Судя по дошедшим до нас документам, в истории человечества, как это теперь должны знать и вы, было два очень крупные и разрушительные войны: так называемые Первая и Вторая Мировые. Та, что велась против адаптоидов стала Третьей и самой масштабной из всех. И самой последней вообще в истории. Прежние города, открытые города людей, умирали один за другим, в отчаянных попытках противостоять зелёному агрессору, которого люди сами и создали на свою голову. Те, кто оказался вне городов, погибли первыми, некоторые пытались спастись в высокогорных областях, и их дальнейшая судьба неизвестна. Другие выбрали в качестве укрытия острова, однако, исходя из масштабности проекта по созданию адаптоидов, видоизменению подверглись и водные растения, поэтому такие убежища вскоре превратились в ловушки. Ныне доподлинно известно, что от великого разнообразия человеческих городов и других поселений, остался лишь наш город с разбросанной вокруг него Периферией. О других нет никаких данных. Но если что-то и уцелело, то вероятнее всего в горах. Несмотря на высокую степень выживаемости, и стремление захватить как можно большую площадь, адаптоиды покрыли собой не всё. Свободные участки есть.
Так вот, когда стало ясно, какое направление приобретают события, экспериментальное поселение начали лихорадочно расширять, и пока мир не развалился на постепенно затухающие очаги сопротивления, строительство шло невероятно быстрыми темпами. Осознав, что это, может быть последняя надежда уцелеть, сюда были вложены материальные и финансовые ресурсы по меньшей мере двух дюжин государств…
- Ага, - сказал Семён. – Странно, что люди тогда делились по принадлежности к той или иной территории.
- И не только территории, - отозвался Вильм. – Язык, обычаи, законы… Это разделение какое-то время существовало и здесь: различные этнические общности, занимающие целые кварталы, религиозные группы... Потом всё перемешалось.
- А потом город остался один-одинёшенек, - сказал Семён, словно подводя черту.
- И предоставленным самому себе, - добавил Вильм. – Наши шахты, карьеры, нефтяные скважины – это всё, что у нас есть, и всё, чем мы можем воспользоваться из богатейшей кладовой ресурсов, которыми обладает Земля. Они, разумеется, в значительной степени истощены прежними поколениями людей, но осталось ещё очень много. А ресурсы нам нужны. – Вильм вздохнул. – Жизненно необходимы. Во-первых, хотя бы для того, чтобы держать биом на расстоянии. Буферная Зона поглощает чудовищное количество ядохимикатов и термической смеси. И их производство, - это без малого четверть всего химического производства города. И треть всего, что мы добываем из-под земли. Внушительные цифры.
- И на сколько этого хватит?
- Уже не хватает, – устало ответил Вильм. – Рудные жилы истощаются, запасы нефти и газа подходят к концу. Именно поэтому интенсивность обработки Буферной Зоны мы вынуждены снизить, и именно поэтому в последнее время стали больше носить биома. Он начал подбираться к городу, стало больше оазисов. Пройдёт ещё несколько десятков лет, может сотня или чуть больше, и нам будет уже не до Буферной Зоны; нечего будет есть, нечем будет питать атомные котлы, нечем будет менять изношенные механизмы. Про Буферную Зону и разговора нет. Мы – город, находящийся в осаде вот уже больше пятисот лет. И наши силы постепенно тают. Наши враги слишком многочисленны, и я вижу только два пути: либо биом нас уничтожит, либо мы найдём способ…
- Уничтожить его, - ввернул Семён полувопросительно полуутвердительно.
- Нет. Найти способ мирного сосуществования. – Вильм поднялся и заходил по комнате. – Даже не войдя в город, наш враг уже, косвенно, выбил нас из его предместий – нижних уровней. Город уменьшается, вы сами видели это. Огромное количество сооружений, объекты, расположенные в Буферной Зоне брошены и позабыты. А ведь когда-то там работали люди и много чего производилось. И таких мест много не только в Буферной Зоне и нижних уровнях города. Даже на средних уровнях есть заброшенные кварталы. Они изолированы, и доступ туда закрыт. – Вильм остановился, повернувшись к Семёну. – Напрашивается закономерный вопрос: значит, нас стало меньше? Население города уменьшается? Тогда почему такая извечная толкотня в жилых районах, постоянно переполненный транспорт и прочее? Ответ прост. Создаётся иллюзия перенаселённости. С той же целью – имитировать развитие, а не спад. Реальность же такова: за последние десять лет население города уменьшилось на пять с половиной процентов. А площадь – на полтора.
- Значит, пятьсот лет, – сказал Семён, словно и не слыша последних слов.
- Возраст города? – уточнил Вильм. – Да, пять с лишним веков. Сохранилась карта, на которой кроме него, тогда ещё только строящегося, обозначены ещё несколько достаточно крупных поселений. От них не осталось ничего. Биом «съел» их целиком, разрушил и поглотил здания, превратил в прах бетон и асфальт, источил железо и стекло, разрыхлил слежавшуюся землю… По нашим данным последний человеческий город открытого типа исчез больше четырёхста пятидесяти лет назад. Вот истинная история человечества и истинная история нашего города.
- Теперь понятно, почему… - Семён не договорил, и принялся листать свои записки. – В общем, планету мы потеряли.
- И вскоре можем потерять последний её кусок. Поэтому наша цель – выжить, и вернуть её себе вновь. Последние пять сотен лет – это череда постоянных потерь. И не только жизненного пространства, но ещё и знаний. Наш нынешний уровень не дотягивает до того, который был перед началом той глобальной катастрофы. Многое утеряно, по разным причинам, и это ещё один штрих к картине регресса. Взять… ну, хотя бы маховики. Они основной движитель внутригородского транспорта. Они низкооборотистые и накапливают куда меньше энергии, чем могли бы. А ведь у нас есть информация, что такие высокоэнергетические маховиковые накопители существовали. Однако для их изготовления у нас нет соответствующих сверхпрочных материалов, секрет которых утерян, и боюсь безвозвратно. Мы деградируем, вместо того, чтобы развиваться. И одна из причин того, опять-таки, сырьевая недостаточность. Единственная возможность преодолеть её – искать новые месторождения, но они все за пределами Буферной Зоны. Теперь вы понимаете, как это жизненно важно – суметь нам адаптироваться в этом враждебном мире.
- Да, понимаю. – Семён вытащил из стопки книг географический атлас. – А где тут мы?
- Вот здесь. – Вильм нашёл нужную страницу и указал на совершенно голый участок. – Он не отмечен на этой карте, она составлена до того, как появилось то экспериментальное поселение, но это место здесь.
Семён склонился над картой.
- Китай. Пустыня Такла-Макан. Да, пустынный район, - заметил он. – Зато сколько городов всего в нескольких сотнях километров… Неужели и впрямь ничего не осталось?
- Абсолютно.
Семён продолжал изучать карту.
- А какую площадь он занимает сейчас? – последовал новый вопрос.
Вильм достал из нагрудного кармана грифель и очертил довольно обширную область.
- Значит, то поселение было в Западной его части. Верно?
- Почему было? – сказал Вильм. – Почему в прошедшем времени. Оно существует и поныне.
- Никогда о нём не слышал… Не знал, что там что-то есть… подобное.
Вильм усмехнулся.
- Даже мы не знаем всего города. Взять, хотя бы, эти пресловутые нижние уровни. Куда уж остальным.
- Вот бы посмотреть… - невольно вырвалось у Семёна, и Вильм тут же закивал головой.
- Увидите, – пообещал он. - Мало того. Отныне оно станет вашим новым домом. А ещё местом продолжения обучения. Этот старый город – и есть наш основной исследовательско-тренировочный центр.
Глава 11
Здание СББ, было, по всей видимости, столь же своеобразным строением, как и та организация, которая в нём располагалась. Перемещаясь по нему всю последнюю неделю либо вверх, либо вниз, либо куда-то вбок, попадая то в медицинский сектор, то в какую-то канцелярию, Семён пришёл к выводу, что оно больше похоже на комплекс строений, нежели на единичный, изолированный блок. Что было совсем нетипично для городской застройки, особенно если это касалось административных или каких-либо иных, схожих с ними сооружений. Вот и сейчас, когда двери поднимающего их куда-то с Проктором Вильмом и ещё двумя СББушниками лифта открылись, он увидел стоянку, хотя по логике, все подъездные пути к зданию СББ должны были остаться далеко внизу.
Стоянка целиком принадлежала Службе Безопасности – это было видно сразу. Она была заставлена исключительно моторетками, причём на многих виднелась эмблема СББ – рука с тяжёлым тесаком, рассекающим зелёный лист. В основном то были двух- или четырёхместные экипажи, но виднелись и довольно большие, вместимостью человек на восемь или десять. Выйдя из лифта, Вильм повёл свой маленький отряд как раз к одной из таких машин.
В ней, оказывается, уже были люди: завидев идущих, изнутри выскочил человек, в обычном сером комбинезоне простого работяги, предупредительно открыл перед Проктором и его спутниками дверцу, после чего снова захлопнул её и уселся в моторетку сам.
Очутившись внутри, Семён с любопытством оглядел кабину. По сравнению с «рейсовиками» и пассажирскими маховозами, развозившими рабочие смены, выглядела она поистине роскошно: мягкая бежевая отделка, мягкие сиденья, матовые плафоны внутреннего света... Приборная панель тоже отличалась, и не только качеством отделки. Одного взгляда на неё, было понятно, что это совсем иная машина, нежели маховоз. Одного из самых главных в них приборов – тахометра, не было вовсе, зато имелось немало других, о назначении который Семёну приходилось только догадываться. Приборы подсвечивались зелёными и синими лампочками, отчего панель выглядело очень нарядно и ещё более роскошно. Где-то под их ногами находилась самая дорогая часть этой машины – аккумуляторы, стоившие, наверняка, бешеных денег. Обслуживание каждой такой моторетки влетало в немалую сумму, но закон, предписывающий не расточительствовать и экономить, где только можно, тут, видимо, силы не имел.
Сиденья в кабине располагались в три ряда и оба в переднем были заняты: одно, справа, человеком, который их встречал и усаживал, второе – водителем, столь же серым и неприметным. Семёна и Вильма усадили на средний ряд сидений, а позади расположились их провожатые. Подождав, пока все усядутся, водитель щёлкнул чем-то на панели, после чего сдвинул вперёд рукоятку переключения режимов. Моторетка тихонько выкатилась со своего стояночного места, не спеша подрулила к выезду с площадки и снова остановилась, ожидая когда стоящий на выезде охранник сдвинет массивную заслонку ворот. Очутившись за воротами, моторетка побежала резвее, преодолела короткий аппендикс подъездной дороги и выкатилась на какую-то довольно оживлённую улицу.
Разглядывая неизвестный ему район, Семён вдруг подумал, что одно из его мечтаний всё же исполнилось, пускай совсем не так, как он себе это представлял. Он давно хотел прокатиться на моторетке – и вот он едет в ней. Полуарестант полусотрудник СББ. Несколько дней назад, он и подумать не мог, что его судьба сделает такой крутой поворот. И уж тем более, что этот поворот занесёт его сюда.
Номер улицы Семён так и не узнал; проехав по ней всего ничего, моторетка свернула в сторону, легко одолела достаточно крутой спиральный подьём, обогнав при этом три или четыре маховоза, и вдруг очутилась на остроконечном, разлинованном косыми белыми полосами, клинышке относительно свободного от транспорта участке дороги, где уже стояла пара маховозов, ожидая удобного момента, чтобы вклиниться в поток. Семён, подался к стеклу и закрутил головой, жадно разглядывая огромный многоярусный тоннель, сплошь забитый транспортом. Магистралей, подобной этой ему ещё видеть не приходилось.
Судя по табличке, висящей на выезде с подъёма, трасса соединяла Восток города с Западом и была одной из тех крупных дорог, которые по праву именовались транспортными артериями. На это указывало и название, не номер, как у остальных дорог, а самое настоящее название – Осевая. Впрочем, это название Семёну тоже ни о чём не говорило. Дорожную сеть, особенно за пределами своего района, он знал очень плохо, и где конкретно проходит Осевая по городу, представлял весьма смутно. Он слышал о ней, и знал только то, что она уходила куда-то к энергетическим центрам, и даже, по подземному тоннелю, к городам-спутникам: Пирамиде и 18-му комплексу. Начало она брала недалеко от того места, где Семён работал и жил, в так называемом Юго-Восточном Дорожном Узле, но за всю жизнь, он так и не удосужился взглянуть на этот Дорожный Узел.
Моторетка вклинилась-таки в, казалось бы, непрерывный поток, влилась в него и понеслась, став частью этой шуршащей шинами стальной реки на Запад. Прильнув к стеклу дверцы, Семён смотрел как проносятся мимо сложные дорожные сооружения, удерживающие друг над другом сразу несколько ярусов, мелькают указатели, многочисленные «карманы» со стоящими в них на «докрутке» маховозами, серые бетонные стены испещрённые въездами, выездами, какими-то небольшими не то мастерскими, не то магазинами, названия которых Семён не успевал даже прочесть и ещё рисунками… Последнее, было, пожалуй, самым необычным на этой дороге.
Рисунки были старые, частью стёртые, частью залитые ржавыми потёками, цвета поблекшие, и всё равно они являли собой удивительные по красочности и необычности зрелище. В основном это было нечто психоделическое, абстрактное: ветвящиеся линии с мягким, плавным переходом от одного оттенка к другому, сферы, спирали, диски, перевёрнутые конусы, иногда буквы и цифры, а иногда и вовсе какие-то совершенно невозможные фигуры – всё вплетённое в сложный, гармонично построенный узор. В других местах стены покрывали размытые цветные пятна, в которых из проносящийся моторетки виделись то бегущие неопределённых очертаний существа, то гонимые ветром клубы пыли. А иногда в них проглядывали кусочки реального: облака, солнце, звёзды, люди… Рисунков было много, иные тянулись на многие метры. Семён вспомнил, что кто-то рассказывал ему о каких-то достопримечательностях какой-то крупной трассы, и возможно речь тогда шла именно об этих рисунках. Что-то говорилось и о их творцах, Как их… Разноцветники? Стеновики? Нет, не то.
Вильм неожиданно поинтересовался:
- Ни разу не были на Осевой?
- Н-нет, - растерялся Семён. – А что?
- Сразу заметно. Смотрите, не отрывая глаз.
- Интересное место, - проговорил, смутившись, Семён. – Особенно рисунки.
- Колористы. Когда-то было такое движение. Очень давно. Апологеты его мечтали сделать город цветным и ярким, только запала у них хватило ненадолго. Краски и тогда были удовольствием не из дешёвых, а потом и вовсе превратилось в роскошь. Но кое-что, как видите, они сделать успели. Странное, романтическое племя. Сейчас бы про них сказали, что это сумасшедшие. Или преступники.
- Преступники? – переспросил Семён.
- Или, по крайней мере, преступные расточители. Беря во внимание принятую правительством программу экономии, обвинить их в нецелесообразном использовании ресурсов и материалов не составило бы никакого труда.
Семён молча кивнул, и снова подался к дверце. Моторетка мчалась по трассе уже не меньше двух периодов, а конца ей всё не было. Если б не указатели и рисунки, могло показаться, что она закручена в кольцо – настолько однообразен был видимый из окна пейзаж. Площадки для «докрутки», склады, магазинчики, пешеходные галереи, редкие открытые участки монорельса – всё это тянулось бесконечной чередой, повторяясь из километра в километр. Семён по привычке попробовал считать опоры, державшие верхний ярус – единственное, что следовало одно за другим с равными промежутками – но сбился со счёта ещё на первом периоде пути. Они проехали уже не один десяток километров, это всё, что он мог сказать наверняка. На щитке перед водителем, на спидометре имелся счётчик пройденного пути, только с того места, где сидел Семён, его показаний видно не было, а спрашивать он не решился. По его подсчётам, они пересекли практически весь город. Где-то впереди лежал Западный Промышленный Район, самый крупный из всех в Центральном, и это показалось Семёну странным. Если город вырос из первичного, маленького поселения, то оно должно было расти во все стороны, более или менее равномерно, а потому тот город должен был быть в Центре. Тем не менее, Центр они покинули уже давно, а сейчас снова приближались к окраине.
Доселе прямая, как натянутая струна, трасса, сделала свой первый, и наверное, единственный на всём протяжении поворот, и сразу после него моторетка начала маневрировать, перестраиваясь из ряда в ряд, покуда не оказалась в самом крайнем правом. Прокатившись по нему ещё с полкилометра, она свернула с трассы, очутившись на одной из бесчисленных улиц, ответвляющихся от Осевой. Улица, на первый взгляд, ничем не отличалась от множества ей подобных, которые пронизывали собой весь город, но проехав по ней немного, Семён понял, что она совсем не такая, как остальные. Были отличия, и довольно существенные.
Первое, что бросалось в глаза – фактура стен. Стены тут были словно изъеденные оспой, то там, то тут по ним змеились трещины, а это означало, что бетон, который использовали для строительства, очень старый. Это подтверждали и многочисленные свежие нашлёпки на них. Стены выглядели как лоскутное одеяло, латка на латке. А то, что они, несмотря на ремонт, продолжают осыпаться, указывали полоски бетонной пыли, оставшиеся на дорожном покрытии, после очередной уборки. Да и само покрытие выглядело не лучшим образом. Выбитое, щербатое, оно было столь же ветхим, как и высившиеся над ним стены. Ветхостью здесь пахло повсюду. Улица была чистой, но невероятно старой, это не могли скрыть ни усилия ремонтников, ни тщательная уборка.
Транспорта тут было совсем немного: всего несколько лениво ползущих грузовых платформ, и все навстречу. Подпрыгивая на неровностях дороги, моторетка доехала до конца улицы, заканчивающейся тупиком: столь же старой стеной, с несколькими воротами, над которыми красовалась надпись метровыми буквами:
ЗАПАДНЫЙ ЦЕНТР УТИЛИЗАЦИИ РАЛИОКТИВНЫХ ОТХОДОВ
Прочитав её, Семён недоумённо посмотрел на сидящего рядом Проктора. Тот, перехватив его взгляд, заметил:
- Мы числимся как исследовательская лаборатория при этом Центре, так что всё шито-крыто. И потом, никаких праздно любопытствующих. Считается, что этот район неблагополучен. Слишком «грязный». В плане радиации.
Моторетка подрулила к крайним справа воротам, и те послушно открылись. За воротами оказались ещё одни, закрытые, а в промежутке между ними – что-то вроде дежурной. Только вместо вахтёров здесь дежурила пара дюжих парней в форменных комбинезонах какой-то ведомственной охранной службы, да ещё вооружённых. У обоих на боку болтались кобуры, из которых торчали рукоятки пистолетов. По-видимому, самых что ни на есть настоящих. Даже у сотрудников Службы Охраны Правопорядка, Семён ещё ни разу не видел при себе оружия, кроме, разве что, разрядников да баллончиков с успокаивающей смесью, и то, что на въезде сюда их встретила такая грозная стража, говорила о том, что объект, который они охраняют имеет особый статус и особое значение. Когда моторетка очутилась в промежутке между воротами, внешние немедленно закрылись, и к экипажу подошёл один их охранников. Заглянув внутрь кабины, он молча кивнул Проктору, затем махнул рукой своему напарнику. Внутренние ворота также открылись, пропуская моторетку.
Семён вытянул шею, глядя поверх плеча сидящего перед ним сотрудника СББ, однако вопреки его ожиданиям, ничего необыкновенного за воротами не было. Тянулась уходя куда-то вглубь и вправо, довольно широкая дорога, на которой не было ни транспорта, ни людей. Слева и справа от неё виднелись ворота боксов, пронумерованные белыми буквами и цифрами. Не в пример улице, по которой они ехали сюда, здесь всё было чистенькое и новое, боксы свежевыкрашенные, на дороге имелась разметка, тоже свежая. Несмотря на то, что путь дальше был ровный и свободный, моторетка неспешно прокатилась по первоклассному дорожному покрытию, делая не больше пяти километров в период, повернула вправо, вслед за дорогой, выехав на другую дорогу, кольцевую, опоясывающую диковинную изогнутую стеклянную стену.
Что это именно стекло, или что-то очень схожее со стеклом, Семён понял, только после того, как выбрался из моторетки и подошёл к этой стене вплотную. Синевато-чёрного отлива, она больше походила на воронёную сталь, тем более, что была совершенно непрозрачна. Постучав по ней пальцем, Семён услышал характерный звук, однозначно указывающий на материал. Только звук получился слишком глухим: видимо стекло было очень толстым.
- Ну вот, - сказал Вильм, с каким-то удовлетворением оглядывая стену. – Это и есть Старый Город.
- За этой стеной?
- Это его наружный купол. Собран из особого высокопрочного стекла, обладающего, к тому же, ещё тьмой разных полезных свойств.
Семён снова оглядел стену, словно проверяя истинность сказанного. По тому, что она закруглялась, было видно, что её форма действительно округлая, но каковы размеры купола определить было невозможно. Потолок находился всего в пяти или шести метрах над поверхностью дороги, и он так плотно примыкал к стеклянной стене, что между ними не оставалось ни щелки. Казалось, бетон вырастает прямо из стекла. Или прочно сварен с ним, каким-то неведомым образом.
- Странно, - проговорил Семён. – Зачем делать стеклянную оболочку, если она непрозрачна?
- Прозрачность односторонняя, - пояснил Вильм. – Она непрозрачна только отсюда, снаружи. Идёмте.
Внутрь вела диковинная поднимающаяся дверь, похожая на выпуклое веко, закрывающее огромный глаз, за которым скрывался ещё один пропускной пункт с двумя так же вооружёнными охранниками. Совершенно чёрная снаружи, изнутри она действительно оказалась прозрачной, причём ничто не говорило о том, что на стекле, из которого она была сделана, нанесена какая-то плёнка, или что-то другое, придающее ему такие необычные свойства. Всё прекрасно было видно, и внутри тесноватого переходного тамбура освещение не требовалось: хватало того света, что проникал снаружи. В противоположной стене виднелась ещё одна дверь, более привычной формы. За ней Семёнова способность удивляться подверглась новому испытанию.
Старый Город поразил его.
Уже сама оболочка его была необычна, а внутри он и вовсе выглядел, как сказочный чертог. Первое, что сразу бросалось в глаза – отсутствие голого бетона. Все стены внутри Города были покрыты каким-то мягким и эластичным на ощупь материалом, похожим на пористую резину, только очень гладким. Всё металлическое, как то двери и их окантовка, вентиляционные решётки, какие-то небольшие приборные панели и прочее, всё сверкало от полированного хрома, либо же имело благородный серебристый оттенок. И, конечно же, обилие стеклянных поверхностей. В большинстве своём, потолки и полы в коридорах Города были прозрачными, причём в обоих направлениях, пропуская сквозь себя и тот свет, что проходил сквозь купол, и тот, что излучали находящиеся на нижних уровнях осветительные приборы. Идя по таким прозрачным участкам, можно было видеть ходящих внизу и наверху людей, и не только на соседних этажах, но даже на тех, что располагались двумя и даже тремя этажами выше. Такие коридоры едва ли подходили для тяжелого транспорта, да Семён нигде и не видел ничего крупнее самодвижущихся тележек.
Освещение тут тоже было необычным – два ряда светящихся полос у самого пола, вдоль стен, и две таких же полосы под потолком. Светились они неярко, скорее даже фосфоресцировали, однако благодаря большой поверхности светоизлучения, даже там, где не было прямых солнечных лучей, видно было хорошо.
Единственное, что не вызывало никакого удивления – так это обитатели Старого Города. Какие-то совершенно обычные люди, в белых, реже – жёлтых комбинезонах, многие с папками, снующие туда-сюда по своим делам. Они появлялись и исчезали за расположенными по обеим сторонам коридора дверьми, на большинстве из которых, как правило, не было никаких надписей, кроме номеров, на других же помимо номера имелись какие-то аббревиатуры из трёх или четырёх букв. На некоторых , в дополнение ко всему, ещё имелись особые знаки, из всего разнообразия которых, Семён опознал только один – знак радиационной опасности.
Проктор, шедший до этого молча, с улыбкой поглядывая на разинувшего рот Семёна, проговорил:
- Единственное неудобство Старого Города – отсутствие транспортных устройств. Кроме лифтов, тут нет ничего. Первичным планом это не предусматривалось, поселение ведь совсем небольшое. Так что здесь только пешком. Ничего, а?
- Пустяки, - отозвался Семён. – Я привык ходить пешком.
- Ну да. Вы же пилф… Это большой плюс, особенно в работе полевого исследователя. – Вильм обменялся приветствиями с каким-то седовласым человеком, потом поинтересовался: – Ну, как вам Старый Город?
- Слишком… роскошно и… прозрачно, - подбирая слова, ответил Семён.
- Роскошно – да, - согласился Вильм. – Для нас, привыкших к прагматичности и экономии, такое кажется излишеством, но не забывайте, что тогда, когда это строилось, подобное не считалось таковым. Когда-то и это охарактеризовывали как сугубо практичное, только с той поры планку определения этой практичности опустили ниже некуда. И потом, строители руководствовались тут не только практичностью, но и эстетической стороной. В Городе всё сделано так, чтобы живущие чувствовали себя комфортно. Впрочем, эти стандарты, по истечении времени, тоже претерпели значительные изменения. А, как вы выразились, прозрачность, есть не что иное, как вариант решения проблемы естественного освещения внутренних помещений города, в первую очередь – коридоров. До солнечных колодцев тогда ещё не додумались…
Дорогу им преградил ещё один пропускной пункт с вооружёнными охранниками. Пройдя его, Семён поинтересовался:
- Куда мы идём?
- В центр. – Вильм хитровато улыбнулся. – В самое сердце Старого Города.
- А что там?
- Увидите.
Коридор перегораживала блестящая стальная дверь, чтобы открыть которую Вильму пришлось набирать на расположенном справа от неё длинный цифровой код. За дверью обнаружился короткий коридорчик, весь отделанный полированной сталью, и ещё одна дверь, - на манер въездных ворот. Вторая дверь выходила в ещё один коридор, только куда шире остальных, и тянущейся перпендикулярно тому, по которому они только что шли. Он был весь заставлен стойками с аппаратурой, пультами и множеством каких-то аппаратов, стоящих у противоположной стены. Она, эта стена, как и многое другое в этом Городе, была стеклянной, и взглянув туда, за эту прозрачную преграду Семён остолбенел.
Рядом со стеной шла неширокая, примерно в метр, полоса голой земли, совершенно чёрной, а дальше расстилался сплошной зелёный ковёр травы. Такой чистой и свежей, какой Семёну не приходилось видеть ни разу. На какой-то миг она даже показалась ему искусственной, но это была настоящая трава, и в ней, словно пятна голубой и жёлтой краски то там, то тут выглядывали цветы. Чуть поодаль рос целый куст, а ещё дальше, на небольшом пригорке виднелась небольшая рощица. Она занимала почти весь центр огромной площадки, засаженной биомом, и хотя до этого момента Семён видел деревья только на рисунках в своей тетради, он смог распознать среди них белоствольные берёзы и тёмные конические великаны елей. Из под деревьев выглядывал довольно густой подлесок, тянущийся из-под своих родителей наружу, к простору и всету. Левее пригорка, обозначалась небольшая впадина, тоже сплошь заросшая неизвестными Семёну растениями. Но дерево, которое стояло, опустив в это углубление свои длинные гибкие ветви, он тоже узнал – ива. Из указаний, которые он вычитал в своей тетради, и тому, что рассказывали другие пилферы, ива тяготела к воде. Стало быть, та низина, была водоёмом.
Это было самое невероятное зрелище, которое только можно было себе представить. И созерцая его, Семён вдруг ощутил слабый приступ той самой тревоги, которая нахлынула на него тогда, при выходе из своего тайника. Он завертел головой, пытаясь понять, откуда здесь взялось это уже немного позабытое чувство, а потом понял – виноват был растущий за стеклянной стеной биом. Опасность исходила от него. Это был действительно биом, без подделок; прекрасные образчики растительной жизни, смертельные для любого, кто посмеет ступить туда.
Впрочем, люди там всё же ходили. Несколько человек, облачённые в чудные мешковатые комбинезоны, расхаживали среди зелёного буйства биома, то и дело нагибаясь, и что-то делая в траве.
- Опытная площадка, - объявил Вильм. – Она же Главное Поле. Кусочек настоящей биосферы, лежащей за пределами Буферной Зоны. Наш основной источник биома для исследований и, одновременно, место для тренировок.
Семён промолчал, заворожено оглядывая занятое биомом огромное помещение. Каждое из растений, которое его наполняло, каждая самая крохотная травинка, которая росла в этой невероятной оранжерее, стоила сумасшедших денег. Цветы тянули на тысячи сегмов, кустарник уже десятки тысяч, если не сотни, а деревья… За биом, который тут рос, можно было купить целый квартал. С потрохами. Или уничтожить его, этим самым биомом, если дать тому возможность вырваться отсюда.
- Разве это не опасно, вот так… Вот так, среди города…
- Совершенно, – заверил Вильм. - Биом удерживается внутри отведённого ему участка специально разработанными для этого нехимическими методами обработки грунта. Очень эффективное средство. И абсолютно безопасное для человека.
- А почему этот метод не используется в Буферной Зоне?
- Очень сложно и очень дорого.
- А семена, споры?
- Для защиты купола, закрывающего площадку применён тот же способ. Так что всё, что окружает биом, ему не по «зубам».
Семён перевёл взгляд на расхаживающих по траве людей:
- А эти? Разве не опасно находиться среди биома?
- Относительно. Если следовать определённым правилам, опасность можно свести к минимуму. Тем более, за ними постоянно наблюдают, и в случае чего всегда придут на помощь.
Семён кивнул, чисто автоматически, продолжая следить за находящимися на площадке людьми.
- Что они делают?
- Тренируются. Приобретают навыки нахождения среди биома, берут пробы, изучают растения в их привычной среде… В общем, готовятся к работе за пределами Буферной Зоны. Там будет куда серьёзнее, чем здесь.
- Значит, здесь он малоактивен?
- Биом? – переспросил Вильм и хохотнул. – Ещё как активен!
Он повернулся к человеку, сидящему неподалёку, за одним из пультов, и попросил:
- Дик, передайте, пусть кто-нибудь положит с нашей стороны контрольный образец. Чтобы его можно было хорошо видно отсюда.
Человек, которого назвали Диком, пододвинул к себе микрофон на гибкой стойке и произнёс в него несколько слов. Один из работающих за стеклянной стеной отделился от остальной группы, и размеренным шагом направился прямо к Семёну. Дойдя до пограничной черты, он извлёк из притороченной к поясу сумки, небольшую красную пластину, опустил её в траву, и, не задержавшись на этом месте и секунды, тут же зашагал обратно. Семён ввозрился на пластину, взволнованно облизывая губы, и даже не замечая этого.
Какое-то время ничего не происходило. Оставленная человеком пластина просто лежала, хорошо видимая благодаря своей яркой раскраске, затем вокруг неё началось какое-то движение. Тонкие стебли травы потянулись к пластине, точно полоски ткани, притягиваемые наэлектризованным предметом. Медленно, очень медленно, они оплели её, затем из них на пластину полезли тоненькие белесые нити, обволакивая его шевелящейся живой паутинкой, замыкая чужеродный предмет во всё уплотняющейся кокон.
Семён весь подался вперёд, уткнувшись лбом в стеклянную стену. Это было невероятно! Ведь то, что сейчас лезло из разных частей растений – стеблей и листьев – было не что иное, как…
- Корни! – невольно вырвалось у него.
- Правильно, это корни. – Вильм тоже встал поближе к прозрачной преграде. - Только настоящие внизу, а эти – так называемые псевдокорни, или лжекорни.
- Что они собираются с ней делать?
- Смотрите…
Корневые нити продолжали опутывать пластину, и вместе с этим что-то начало происходить и с самой пластиной. Внимательно следящий за ней Семён, поначалу решил, что она покрывается каким-то странным тёмным налётом, в тех местах, где корневые нитки соприкасались с материалом пластины, однако вскоре понял, что эта сетка чёрных полос, отнюдь не налёт. Красная поверхность не просто темнела, корни словно вплавлялись в неё, разъедая материал, и превращая его в серую кашицу. Истекая грязной пеной, пластина таяла на глазах, сжимаемая тонкими белыми пальцами корней. Не прошло и полупериода, как от неё осталась только кучка серых хлопьев, похожих на кусочки шлака.
- То же будет и с любым другим предметом, помещённым в биом, - сказал Вильм. – И это всего лишь трава. Кустарник и деревья ещё более активны. И если в траве главное – не стоять слишком долго на месте, то с крупными растениями нужен глаз да глаз. Чуть отвлёкся и… Хромоту Деда заметили?
- Да. Покалечило при взрыве одного их термических реакторов. Он рассказывал. Очень старая авария.
- Это был плющ.
- Плющ?
- Вьющееся растение. Схватило за ногу, и прежде чем Дед успел перерезать его, повредило связки…
- Ого! – только и сказал Семён.
- Да… но самое удивительное, что если положить туда обычный валун, то есть природный камень – биом возьмётся и за него, но куда медленнее..А попытайтесь вы сложить из таких валунов стену, та немедленно подвергнется массированной атаке. Здесь имеет место какая-то избирательность. Растения различают, что искусственного происхождения, а что естественного. Объяснения этому феномену у нас пока нет. – Вильм умолк и указал на кучку праха, оставшегося от контрольного образца.
- Вот, что будет, если биом проникнет внутрь города. И если он начнёт размножаться. Особенно бесконтрольно. Пока нам везло: биом был либо малоактивен, либо мы вовремя его перехватывали. Но рано или поздно наше везение закончится. И тогда нам придётся воевать с ним уже внутри. Понимаете? Теперь вы воочию убедились, насколько это действительно опасно?
- Да, убедился. – Семён посмотрел Проктору прямо в глаза. – Я и предположить не мог, что всё так… серьёзно.
- Очень серьёзно. – Вильм ответил ему таким же прямым взглядом. – Поэтому проблема изучения биома – проблема номер один. И полевые исследователи в этом деле – незаменимое звено. Не передумали о своём решении?
- Нет, - немного неуверенно ответил Семён.
- Не боитесь?
- Боюсь, - честно признался Семён, и добавил, уже твёрже. – И всё равно не откажусь. Я согласен.
Сомнения, которые терзали его все предыдущие дни, вдруг отхлынули, и он ощутил удивительное спокойствие. И уверенность. Перед ним было чудовище, которое нужно было укротить, жуткое творение человека прошлого, которое нужно было снова сделать послушным, или, хотя бы, куда более смирным и терпимым к человеку нынешнему, страшная угроза последнему оплоту человечества, однако вместо панического страха, перед этой угрозой, он почувствовал какое-то необъяснимое возбуждение. За пределами городских стен, за отравленной пустыней Буферной Зоны лежала планета, некогда полностью принадлежащая людям, и таковой она должно была стать снова. Не жалкий её клочок, а всё целиком – от края до края. Ради этого стоило рискнуть. Это было настоящее дело, которому следовало отдать все силы. Достойное дело, и настоящая мужская работа. Это было именно то, чего ему так не хватало в жизни.
Проктор был прав: в стенах СББ свою жизнь начал новый Семён Ташаев.
Часть вторая
БУФЕРНАЯ ЗОНА
Глава 1
Семён снял боковую крышку, закрывающую ударно-спусковой механизм, оттянул пальцем курок, и сразу понял, в чём дело: часть бойка откололась, попросту выкрошилась, оставив тонкий осколок, который даже не мог как следует ударить по капсюлю. Отсюда и осечки. Видимо металл, из которого был сделан ударник, оказался с браком, либо его перекалили, когда изготавливали эту деталь. А может быть виной всему солидный возраст оружия. Револьвер, который ему достался, был отнюдь не новым. Впрочем, как и у остальных. Сколько у него было владельцев, вряд ли могла сказать даже книга учёта, а сколько раз из него стреляли – тем более. Стажёрам другого оружия и не выдавали. И, тем не менее, старой железякой назвать его было бы оскорблением. Бил хорошо, да и работал исправно…
Семён провёл пальцем по кончику бойка, ощутив кожей шероховатость скола, затем выдвинул один из ящичков с запасными частями, выудил оттуда другой курок и быстро заменил им сломанный. Закончив это дело, он поставил крышку на место, завинтил три держащих её винта, и пару раз надавил на спусковой крючок. Невидимый курок сухо щёлкнул, и только услышав этот звук, Семён вдруг сообразил, что проделал последние манипуляции совершенно не задумываясь. Его действия с оружием уже во многом были автоматичны, хотя с того момента, когда он впервые взял в руки этот смертоносный кусок металла, прошло не так уж и много времени. Всего каких-то полгода...
Убрав со стола набор отвёрток, ветошь и баночку с ружейной смазкой, Семён вымыл руки, над стоящей тут же, у стены, раковиной, потом подхватил револьвер и направился в соседствующий с мастерской тир.
В тире сегодня было тихо и безлюдно, и сидящий за своим столом инструктор по стрельбе тоже занимался оружием – чистил короткоствольный крупнокалиберный карабин, орудуя шомполом. Завидев Семёна, он, сначала молча, вопросительно посмотрел на него, а заметив в руках револьвер, понимающе кивнул и высыпал на стол с полдюжины патронов.
- Во-он по той, - просто сказал он, указывая на самую крайнюю справа минешь. – По пятой…
Семён откинул барабан, загнал в каморы патроны, и встал на огневой рубеж.
Держа заметно потяжелевший револьвер дулом вниз, Семён быстро окинул мишень оценивающим взглядом. В двадцати шагах от него высилось небольшое деревце, и если б Семён не знал, что это всего лишь пластмасса и стальная проволока, он решил бы, что это куст и есть; сходство было удивительное. Пока он готовился к стрельбе, неподвижное до этого дерево ожило, её ветки вздрогнули и начали опускаться, точно пытаясь накрыть собой что-то лежащее на земле. Или кого-то. Ветвей у этого дерева было куда больше, чем патронов в барабане, но опасны были лишь те, которые имели большую длину или находились ниже остальных. По ним, стало быть, в первую очередь и бить.
Вскинув руку и держа револьвер на уровне глаз, Семён прицелился, и снова, как это бывало уже десятки раз, почувствовал нахлынувшую на него волну азарта. Он выпустил по таким вот мишеням-имитаторам, по меньшей мере, две или три сотни зарядов, и всё равно, перед каждой стрельбой, испытывал то же волнение, какое испытал, впервые встав на этот рубеж. Попаду не попаду, промелькнуло у него в голове. Семён сжал губы, стараясь унять не вовремя разошедшееся сердце, и поймал в прицел одну из опускающихся толстых ветвей. Перебить её – значит дать шанс убраться тому, за кем она тянется. Попасть необходимо. Но сделать это непросто. Ветвь толщиной всего ничего, с два пальца, а отсюда она и вовсе кажется тонким прутиком. Благо хоть движется не быстро. А вот за пределами Буферной Зоны есть такие формы, которые зевать не дадут, тут же реагируя на вторгшегося в их растительное царство адаптоидов человека. Тогда от точности выстрела может зависеть твоя жизнь, или жизнь кого-то из твоей группы. Успеешь отстрелить тянущуюся к тебе ветвь – останешься целым и невредимым. Не успеешь, стало быть влип.
Отметины адаптоиды оставляли жуткие, даже если и удавалось вырваться из зелёных «лап» биома. И, говорят, не всегда получалось перебить хищные ветки и ростки ножом, даже тяжёлым тесаком. Иногда приходилось и стрелять.
Семён сделал вдох, задержал дыхание, и, поймав промежуток между двумя ударами сердца, нажал на спуск. Револьвер подпрыгнул, харкнув огнём, и выплюнув в сторону шевелящейся дерева-мишени добрых два десятка грамм картечи. Взятая в прицел ветвь дёрнулась и бессильно обвисла. Семён добавил к первой порции картечи вторую, влепив её в ту же ветвь, только чуть ближе к стволу, для верности, перевёл прицел на другую, равнозначную ей, и положил туда ещё один заряд. Остальные три он разбросал по остальным ветвям, обрубая всю нижнюю часть дерева.
Закончив стрелять, Семён откинул барабан, вытряхнул в ладонь гильзы и вернулся к столу инструктора. Тот, отложив карабин, приник к окуляру зрительной трубы, изучая «творение» стажёра.
- Та-ак, - проговорил он, как обычно растягивая слова. – Левую среднюю ветвь перебил гарантированно. А вот вторую надсёк только. Четвёртый заряд тоже впрок не пошёл. Ещё одну ветвь перерубил однозначно, а вот с последней кожуру счистил. Но в целом неплохо.
- Да я и не старался особо, - покривил душой Семён. – Револьвер проверял.
Инструктор посмотрел на Семёнову «дробилку»:
- А что с ним такого?
- Боёк сломался.
- Бывает, - отозвался инструктор.
Семён высыпал гильзы на стол инструктору и вышел из тира. Вернувшись в мастерскую, он тоже достал приспособления для чистки, и следующие несколько минут старательно вычищал из канала ствола налипшую пороховую гарь. После чего снова всё убрал, сунул револьвер в ячейку со своей фамилией, и только после этого взглянул на висящее над входной дверью временное табло.
По привычной ему шкале шёл двадцать шестой период, или начинался второй час пополудни, если следовать показаниям другой шкалы, ведущий отсчёт в древней системе временных мер. То есть отведённое ему свободное время почти истекло. Следовало поторопиться. Старый Драгович, который курировал его по химии, не любил опозданий. Тем более, если опаздывали, проводя время в оружейной, или тире. Почему-то его это бесило.
Проскочив мимо подрёмывающего оружейника, Семён направился было к лифту, намереваясь успеть заскочить к себе в комнату, как вдруг в ведущем к нему коридоре послышался топот множества ног и голоса. Завернув за угол, Семён увидел своих – всю свою группу, высыпавшую из кабинки, во главе со старшим – Егором Суканиным.
Люди, которые образовывали эту группу, а равно и другие полевые исследователи, поразили Семёна с первого дня, и первое впечатление о них можно было бы охарактеризовать как разочарование. Те, кто трудился за Буферной Зоной, ежечасно, посреди враждебного биома, средь бесчисленного количества больших и малых опасностей, которые подстерегали на каждом шаге, по мнению Семёна должны были выглядеть как-то не так. Более мужественно, что-ли. Вместо этого его представили кучке обычных с виду горожан, которых, казалось, собрал сюда слепой случай, и которые не имеют друг с другом ничего общего. И тем сильнее было Семёново удивление, когда он начал узнавать истинное лицо этих людей. Разница между их внешностью и «содержанием» была разительная. Полевые исследователи только на первый взгляд выглядят как самые обычные люди, на самом же деле каждый из них был личностью весьма незаурядной, со столь же незаурядной судьбой. Таких один на тысячу, или даже на десяток тысяч. Неудивительно, что СББ старалась всеми силами привлечь их к своей работе. Причём многие попадали в Службу Безопасности так же, как попал в неё и Семён. Большая часть была преступниками, причём не просто жульём среднего пошиба, а теми, кто оставил на этом поприще заметный след. Это отнюдь не значило, что брали откровенных садистов, убийц, или что-то в этом роде. Их руки были чисты от человеческой крови, и, тем не менее, они считались опаснейшими врагами общества. И в некотором роде так оно и было. Говоря иначе, тоже засветились на пилферстве или огородничестве, что по закону приравнивалось к другим тяжким преступлениям. А то и на том и другом вместе взятом, и, в довесок, ещё кое в каких «подвигах». Группа, к которой приписали стажёром Семёна была не исключением. И первый в этом списке, опять-таки был Суканин.
Старший группы чем-то напоминал Деда, вот только выражение глаз у него было совсем иное. Вместо добродушных огоньков, в этих глазах таились два острия, на которые лучше было не попадать – распорят до самых кишок. Семён имел несчастье однажды испытать на себе этот взгляд, и от того дня у него остались самые нехорошие воспоминания. Он совершил ляп, глупый и непростительный, но вместо выговора или тычка, его наградили выстрелом этих двух бритвенно-острых пик. Это подействовало так, словно в него плеснули расплавленным свинцом.
В своё время Суканин как раз и совмещал пилферство и огородничество, причём если в первом случае он зарекомендовал себя как самый ловкий и неустрашимый добытчик биома, то во втором – исключительно изобретательным дельцом, долгие двенадцать лет водящим СББ за нос. Вычислили его благодаря исключительно хитрющему подставе, о чём сам Суканин вспоминать не любил. Это был его провал, позор, хотя и закончившийся достаточно благополучно. Правда, до этого его всё же приговорили в выброске за пределы города. Его высадили посреди дивного зелёного луга, оставив там на верную смерть, однако когда по прошествии нескольких суток, те, кто был ответственен за контроль над соблюдением приговора, снова появились в том месте, они, к немалому своему изумлению обнаружили сверхизворотливого пилфера живым. Эти несколько суток он выкручивался самым немыслимым образом, оттягивая неизбежную, казалось бы, смерть, успев за это время пройти немало километров обратно к городу. Он и дошёл бы до него, если б СББ снова не взяло его в оборот. В конце концов, он стал полевым исследователем, а затем и старшим группы. Его изощрённым ум, изобретательность, недюжинная выносливость служили всегда залогом успеха в самых трудных экспедициях. Он не потерял ни одного человека, выходя «сухим» из самых опасных переделок.
Ему было за пятьдесят, и бросать своё дело он пока не собирался. Семён мог только порадоваться, что попал к такому старшему. Впрочем, остальные были ему под стать.
Вторым по старшинству – в плане возраста, разумеется – шёл Валентин Бригс, бывший служащий одной из бесчисленных строительно-ремонтных управлений. Он и походил на конторского служащего: сухощавый, неприметный, с унылым выражением плоского лица, типичный бумагомаратель, кропящий над цифирью, и потерявший за этим делом часть своего волосяного покрова на голове. Бригс не делал вылазки за биомом, не содержал подпольную оранжерею, не скупал и не продавал запрещённые семена и растения, однако к биому имел самое непосредственное отношение. Его страстью было информация о флоре, которую он добывал всеми возможными способами, вплоть до незаконных. К последним относилось его визиты в закрытые книгохранилища. Что касается этого аспекта, то каждый такой визит, он проделывал с немалой ловкостью и даже артистизмом. Он был знаком с кучей пилферов и огородников, подчерпывая недостающие сведения у них, рылся в архивах, выкапывая документы, о которых никто уже и не помнил, утоляю свою, толкающую его на все эти безумства любознательность, и крупица за крупицей, собирая сведения о том, что находилось за пределами Буферной Зоны, и того, что находилось за пределами официальной картины мира и его истории. Свой архив Бригс прятал не менее изобретательно. Сотрудники СББ долго искали его, а он всё время, оказывается, был у них под носом. Докопавшись, наконец, до истины, те пришли в восторг. Всё было гениально, и как всё гениальное – просто.
Бригс писал и рисовал на пластиковом покрытии стен своей комнаты, специальными красками, фосфоресцирующими под определённой частотой инфракрасного излучения. Достаточно было взять специально сконструированный им для этого фонарь, и специальные же очки, и вы оказывались прямо посреди самого подробного перечня зелёного царства, который только мог собрать в городе, где эта информация, как и сам биом, были под запретом, только исключительно целеустремлённый, упорный, даже можно сказать, помешанный на этом человек. А в остальном, это был типичный горожанин, время от времени подверженный приступам хандры, становясь при этом молчаливым и задумчивым.
Иное дело был Рашид Алиев. Он по полному праву мог называться пилфером, только пилфером особого рода – полулегальным. Полулегальность заключалась в том, что Рашид никогда не проникал за пределы города тайком. Он делал это открыто, ибо по роду службы занимался химической и термической обработкой Буферной Зоны. Иными словами, служил в одной из бригад антибиологической обработки. Здесь он тоже проявил свою нестандартность. Протащить через легальный вход биом – дело невероятно сложное и рискованное, и, тем не менее, Рашид успешно использовал такую возможность. Корысти в его поступках было мало, больше всё того же любопытства. В своей комнате он оборудовал целую лабораторию, и просиживал ночами, ставя различные опыты и рассматривая срезы листьев и стеблей под самодельным микроскопом. Каким-то образом об этом прознали соседи, и на Рашида донесли.
Первоначально, после того, как он принял предложение работать на СББ, Рашида оставляли в Центре в качестве научного работника одной из лабораторий, но он попросился в полевые исследователи. Это был мозг группы. Под видом рядового работяги с такими же простецкими манерами, скрывался настоящий учёный с недюжинными способностями и аналитическим умом.
Последним в группе был Виллиам Сапс. Сапс был «чистым». Он никогда не нарушал законов, никуда не лазил, ничего не выискивал, и ничего не проносил в город тайком, и в поле зрения СББ попал благодаря своей феноменальной, чуть ли не эйдетической памяти. Он запоминал с первого прочтения любой текст, любой чертёж, и любой пейзаж, который попадался ему на глаза. У него была странность: он любил часами бродить по городу, каждый раз выбирая новые и незнакомые места, потом повторяя путь, припоминая на нём все особенности – надписи, расположение улиц, количество ступеней на лестницах и тому подобное.
Вильм «выхватил» его из толпы совершенно случайно. Как-то Сапсу «посчастливилось» стать свидетелем одного инцидента, и давая потом свидетельские показания, он поразил допрашивающего его сотрудника полнотой воспроизведённой картины произошедшего, вплоть до лиц как и участников инцидента, так и других свидетелей. Тут помогло ещё одно – Сапс неплохо рисовал.
Его взяли на заметку, а поскольку инцидент был связан с человеком, оказавшимся пилфером, материалы попали в СББ, к Вильму.
До появления Семёна, Сапс был самым младшим в группе. Ему было чуть за тридцать, а выглядел он и вовсе семнадцатилетним. Худой, немного апатичный и медлительный, с вытянутой вечно лохматой головой на удивительно длинной и тонкой шее, и печальным взглядом, от которого ничего не могло укрыться.
Они представляли очень пёструю и в то же время прекрасно сработавшуюся группу, где недостатки одного, компенсировались достоинствами другого, а общая сумма этих достоинств делало эту группу одной из лучших. Семён мог только радоваться тому, что попал в неё, и всеми силами старался не ударить лицом в грязь. Удавалось это далеко не всегда, и на его щеках время от времени появлялся румянец смущения, а то и стыда.
Впрочем, в составе группы, он находился только тогда, когда та возвращалась из очередной вылазки за пределы Буферной Зоны. На серьёзное дело его пока не брали, и часть времени он проводил, проходя стажировку у различных специалистов.
Появление в оружейной всей группы, Семёна озадачило. Он встал посреди коридора, глядя на возбуждённо переговаривающихся товарищей. Увидев, в свою очередь Семёна, Алиев крутанул пальцем, описав в воздухе дугу, и провозгласил:
- Бери обратный курс, приятель. Хватай ствол и наверх. Поиграем в загонщиков.
- Хватит болтать глупости, Рашид, - одёрнул его Суканин.
- Никаких глупостей! – заартачился Алиев. – Облава она и есть облава. Только гонять будем не крыс, а людей. И вооружённых в придачу.
- Не понимаю… - растерянно заморгал Семён.
- В Буферной Зоне одна из бригад антибиологической обработки натолкнулась на пилферов, - пояснил Суканин, жестом увлекая Семёна за собой. – Их попытались задержать, но те открыли стрельбу. Нам предстоит поторчать немного в оцеплении. В двух словах так.
- Надо же! – удивился Семён. – Пилферы и вооружённые. Никогда не встречал пилфера с пистолетом.
- Наверняка отшельники, - высказал своё мнение Рашид. – Да и судя по следам, шли они от границ Зоны.
- Наверняка не пустые, - заключил Семён и кивнул. – Есть, за что драться. Не понимаю только, при чём тут полевые исследователи? Мы не агенты, не оперативники…
- Вечная нехватка людей, - подал голос Бригс. – А площадь для прочёсывания большая. Вот и набирают всех, кого можно.
- Помяните моё слово, одним оцеплением дело не ограничится, - сказал Алиев. – Прочёсывать те квадраты придётся и нам.
- А может и пострелять, - закончил Бригс.
Суканин качнул седой головой.
- Тогда Проктор кое с кого сдёрёт шкуру. И правильно сделает. В конце концов, мы не затычка во всех дырах. И уж тем более, не мишени для ополоумевших бродяг.
Семён посмотрел на старшего, подумав, что когда-то тот и сам был таким же бродягой. Но вслух ничего не сказал.
В оружейной, вырванный из сладкой дремоты оружейник уже вовсю суетился, распаковывая коробки с патронами, а в коридоре снова затопали и загомонили: лифты выпустили очередных участников готовящейся операции. Семён вытащил свой пистолет, прихватил кобуру, в завершение получив от оружейника почти полную упаковку патронов, и ещё одну, початую. Посчитав патроны, он обнаружил, что зарядов восемнадцать штук, то есть ровно на три барабана. Заряжать револьверы пришлось тут же, за длинным столом, вокруг которого толкалось уже без малого два десятка человек. Закончив с этим делом, они поднялись на этаж вверх, в экипировочную.
Здесь задержались подольше. Помимо защитных костюмов, им выдали аптечки, компасы, компактные рации, и даже фонарики. Последний был электрический, работающий от аккумуляторов. Лёгкий, тонкий, с очень мощной лампой. Вспомнив свой газовый фонарь, Семён только вздохнул. Такие вещи им, простым работягам, и не снились.
Здесь же запаслись водой, заполнив ею специальные водяные карманы, вшитые в ткань защитных костюмов. Оттуда можно было пить, не снимая дыхательной маски, через специальную трубку. В условиях жаркой и ядовитой пустыни Буферной Зоны, эта особенность было немаловажной.
Облачившись в защитные костюмы, и нацепив оружие и прочее снаряжение на пояса, они опять поехали вверх. Семёна это озадачило. Если предполагалась погрузка в наземный транспорт, следовало просто пройти по тому же уровню, до боксов, в которых стояли вездеходы, вместо этого лифт поднимал их куда-то всё выше и выше. Когда дверцы его, наконец, открылись, он увидел то, что заставило его сердце учащённо забиться. Лифт доставил их прямиком к ангарам, в которых стояли огромные винтокрылые машины.
Вышедший из лифта Суканин, скользнул взглядом по номерам ангаров, и указал на тот, что имел номер «4»:
- Нам сюда.
Ангары разделяли прозрачные герметичные перегородки, позволяющей видеть, что делается в соседних. Сейчас в каждом из них шла посадка, суетились механики, волоча за собой шланги и кабели, сновали какие-то люди, подтаскивая к вертолётам длинные узкие ящики. Где-то уже горел предупреждающий красный сигнал, ревели двигатели и вращались винты, где-то к вертолётам ещё тянулись длинные цепочки облачённых в защитные костюмы людей.
Дождавшись своего черёда, Семён забрался внутрь вертолёта, чувствуя всё нарастающее возбуждение. За время, проведённое в тренировочном центре, ему уже приходилось летать один раз, и это было целое событие. Первый в его жизни полёт, оставил у него неизгладимые впечатления.
Их, нескольких совсем ещё зелёных стажёров, повезли к границам Буферной Зоны. Вертолёт шёл невысоко, даже ниже, чем находились смотровые площадки города, под ними мелькала серая, обезображенная химией и огнём земля, и всё равно это было великолепно. Над головой неистовал двигатель, наполняя салон закладывающим уши рокотом, за тонкими стенами с воем несся рождённый лопастями вихрь, и подхваченный им, вертолёт несся со скоростью, показавшейся Семёну сумасшедшей. От этого всё замирало внутри, и захватывало дух.
Теперь снова предстоял полёт, только с совсем другой целью. И на совсем другой машине. Уже садясь, Семён заметил торчащий из кабины длинный тонкий ствол. Вооружённые люди ему были не в диковинку, а вот вооружённый летательный аппарат – это было уже нечто особенное.
Внутри оказалось два ряда скамеек, на которые рассаживались лицом друг к другу и спиной к бортам. Однако большинство сидело вполоборота, заглядывая в небольшие круглые оконца иллюминаторов. Семён тоже заглянул в ближайший, увидев втягивающийся внутрь вертолёта хвост очереди, и техника, что-то объясняющего СББушнику в форменном комбинезоне. Потом оба они исчезли, в вертолёт сели последние пассажиры, двухстворчатый люк закрылся автоматически, и в ангаре тоже зажёгся красный свет, предупреждающий о том, что сейчас будет открываться крыша ангара, и произойдёт разгерметизация помещения. Затем наверху что-то зарокотало, обвисшие полосы лопастей пришли в движение, и вскоре исчезли, превратившись в сплошной мелькающий круг. Почему-то стало светлее, и только когда вертолёт, вздрогнув всем корпусом, оторвался от пола, Семён понял в чём дело – открыли верх ангара. Прозрачные стены, оставленные бочки, красное свечение сигнальных ламп – всё это ушло вниз, мелькнуло перекрытие ангара, и вертолёт вырвался в небо.
Вывернув шею, и прижавшись виском к стеклу иллюминатора, Семён смотрел, как внизу проплывают какие-то бочкообразные конструкции неизвестного назначения, затем показалась башня светового коллектора, а следом – похожая на исполинскую каплю иссиня-чёрной жидкости, верхняя часть купола Старого Города, утопленного в бетон городских застроек.
Увидеть его можно было только отсюда. Как и остальной тренирововочно-исследовательский центр, он хоть и считался частью города, но был совершенно обособленным районом, находился за пределами основной городской стены, а чтобы его невозможно было увидеть с неё, маскировался массой различных сооружений, в большинстве своём, бутафорских. Со стороны Буферной Зоны, он тоже был, как ширмой, закрыт блоками атомных реакторов, из которых настоящим, являлся только один, да и тот далеко в стороне. Купол Старого Города был словно драгоценный камень, брошенный средь неприглядной серости бетонных стен и тронутых ржавчиной металлических конструкций. Или огромный выпуклый глаз неведомого животного, смотрящего в небо.
Вертолёт ещё набрал высоту, затем описал короткую дугу, ложась на курс, и пошёл над городской крышей, едва не чертя брюхом по бесчисленным вышкам солнечных коллекторов.
Глядя на раскинувшейся внизу бескрайний лес конструкций, уходящий куда-то в туманную дымку, заволакивающую дальний конец города, Семён только сейчас осознал, насколько он огромен. Это было воистину титаническое, поражающее воображение сооружение, воздвигнутое за многие десятилетия усилиями отнюдь не мифических титанов, а руками миллионов самых обыкновенных человек, и первое чувство, которое породило это необыкновенное зрелище, было чувством гордости за своё племя и ещё уверенность в могуществе человеческого разума, несмотря ни на что. Однако, вспомнив то, что он увидел с вертолёта во время своего первого полёта к границе Буферной Зоны, Семён немного поостыл. Нужно было побывать там, чтобы понять, насколько жалко и ничтожно на самом деле всё это по сравнению с заполонившей всю планету растительной массой. То, что город ещё существовал, можно было назвать чудом, Или крайне благоприятным стечением обстоятельств.
Сидящий рядом с Семёном Рашид, покрутил головой, что-то высматривая в свой иллюминатор, и иллюминаторы противоположного борта, и наклонившись к Семёну, проговорил, перекрывая рёв двигателя:
- Юго-восток! Летим на юго-восток!
Семён тоже соорентировался по льющимся в салон солнечным лучам, и согласно кивнул. Потом снова переключил своё внимание на проносящийся внизу пейзаж.
Крыша города казалась совершенно покинутой, однако присмотревшись, Семён всё же заметил средь нагромождения стекла, бетона, железа и пластика, людей. Судя по облакам поднятой ими пыли, то были уборщики, ведущие упорную и столь же бесплодную борьбу с заносимым сюда бурями пустынным прахом. Из центральных областей крыши убирать пыль было проблематично, но когда она уже начинала серьёзно мешать работе различных устройств или ремонтных бригад, её собирали и отвозили к краю купола, к городской стене, и сбрасывали вниз. Иногда для этого использовали что-то вроде пульпопроводов, по которым пыль гнали сжатым воздухом, и один из них попался Семёну на глаза как раз в тот момент, когда вертолёт достиг, наконец, юго-восточной окраины купола: из тонкой, почти невидимой трубы била серая, невообразимо пылящая струя, опадающая вниз дрожащей на ветру пылевой кисеёй.
Вертолёт выскочил за пределы города, и понёсся над Периферией.
Основу её составляли добывающие предприятия, сконцентрированные вокруг крупных месторождений, а так же обогатительные комбинаты, которые не имело смысла прятать под купола Центрального или городов-спутников. Таких районов было порядка двадцати, и большая часть их располагалась в северной и северо-западной части Буферной Зоны. Южнее Центрального ничего ценного уже почти не осталось, хотя кое-какие предприятия Периферии тут ещё существовали. В пределах пятидесятикилометровой полосы, опоясывающей купол Центрального, можно было встретить шахту или газовую магистраль – жалкие остатки некогда развитого промышленного района. За пределами этой полосы уже ничего не было. Ничего кроме пропитанного ядом песка и руин.
А таковых попадалось немало. Коробки корпусов, с провалившимися крышами, остатки шахтных сооружений, ряды свай, отмечающие местоположение монорельсовых дорог, груды мусора, - кирпичей, балок, и сгнивших ферм, - по которым уже нельзя было ничего определить… Всё это торчало посреди желтовато-серых дюн, точно острова, посреди океана носимой ветром ядовитой пыли, и разрушалось не только неумолимым временем, но, зачастую, и людьми. Брошенное, ненужное, отжившее своё, давшее городу всё, что можно, оно превратилось в источник потенциальной – а зачастую и реальной – опасности. В места, где могло скрываться всякое: и тот же биом, и пилферы. Такие развалины служили и тайниками, и перевалочными базами для охотников на запретную зелень, и их старались стереть с лица земли, только брошенных объектов было слишком много, да и не всегда удавалось разрушить всё, до основания. Под землёй прятались целые городки, соединённые разветвлённой сетью тоннелей, о которых зачастую не осталось никаких сведений, даже в архивах вездесущего СББ. От многих на поверхности не осталось никаких следов, и идя по пустыне, люди зачастую и не подозревали, что под их ногами, на глубине всего нескольким метров, расположены многие уровни подземелий, в которых, по рассказам, теплится особая, загадочная жизнь. Поговаривали, что в таких городках есть постоянные обитатели, о которых рассказывали тьму небылиц, но видеть никто толком и не видел. Не то какие-то люди-мутанты, приспособившееся к жутким условиям этих заброшенных бетонных нор, не то живые тени…
То, что СББ находила, она заполняла убивающими всё живое ядами, прокаливала адским огнём термических бомб, или попросту взрывала, после чего оставались огромные провалы, постепенно заносимые песком и пылью. Зачастую, даже трудно было понять, что это: рухнувшие уровни подземных этажей, или столь же старый карьер, с давно осыпавшимися склонами. Встречались и вовсе непонятные углубления, даже извилистые.
Последние Семён расценил как русла давным-давно пересохших рек. Подробных карт этого района в доадаптоидные времена не сохранилось, но было известно, что реки тут текли. Впрочем, вода в Буферной Зоне встречалась и поныне: в виде грунтовых вод, натекших в здоровенные ямы карьеров, или озерца, оставшиеся после недавних дождей. И там и там, она была отравленной, как и всё здесь. Достаточно было посмотреть на эту воду. Особенно устрашающе выглядели карьерные озёра: неподвижные чёрные зеркала, с радужными отливами, в которых ничего не отражалось. Казалось, это бездонные дыры, уходящие в глубь земли.
Вертолёт неожиданно пошёл на снижение, одновременно с этим закладывая вираж. В иллюминаторе мелькнули очередные развалины, и коробки вездеходов, стоящих неподалёку без всякого порядка. Подробностей Семён разглядеть не успел, а в следующий миг всё потонуло в облаках поднятой винтами пыли.
Вертолёт снова вздрогнул, теперь уже от касания с грунтом, и шум мотора сразу стих. Сидящий ближе всех к кабине, незнакомый Семёну человек, приоткрыл ведущую туда дверь, что-то сказал пилотам, потом повернулся к остальным.
- Надеваем маски и выходим, - приказал он. – Поживее, парни. До темноты ещё несколько часов, а нам надо прочесать немалую территорию. Будьте готовы ко всему: эти бестии где-то поблизости.
- Вот тебе и оцепление, - тихо сказал Бригс Суканину.
Старший ответил хмурым взглядом.
Семён приладил болтающуюся до этого сбоку, на одной застёжке, маску, проверил как работает фильтр, и поднял вверх большой палец, вслед за другими. Когда тот же знак повторили оставшиеся, говоривший до этого человек, стукнул два раза в дверь. В ответ на этот сигнал, створки входного люка разошлись, недвусмысленно указывая, что делать дальше. Топая тяжёлыми ботинками, по стальному полу и откинувшемуся нижнему сегменту крышки, люди заторопились наружу, подгоняемые нетерпеливым глухим из-за маски: «Пошли, пошли, пошли…» Пропустив вперёд Суканина, Семён выбрался из вертолёта, отошёл в сторону, давая возможность выйти остальным, и с любопытством огляделся.
Он снова был в Буферной Зоне.
Глава 2
Место оказалось знакомым. Семёну всего несколько раз приходилось забираться в Зону так далеко, и теперь он с интересом оглядывал местность, по которой так и не сделал ни единого шага, хотя и был здесь. Спутать её с другой было невозможно: конфигурация развалин прочно зафиксировалась в его памяти, да и сам ландшафт здесь был необычный, запоминающийся. В большинстве мест Буферной Зоны, её поверхность представляла собой то, что осталось от прежней почвы, после того, как на неё вылили тьму ядохимикатов и термической смеси. Другими словами то была либо земля, голая и отвердевшая до каменного состояния, либо продукты её разрушения, то бишь песок и пыль. Здесь же был настоящий камень.
Выходы скальных пород можно было видеть и в других районах Зоны, только тут они выглядели своеобразно: не выпирающие из-под земли пласты базальта или известняка, громоздящиеся посреди пустыни огромными грудами первобытного камня, а гладкие, отполированные мириадами гонимых песчаными штормами песчинок, валуны, местами источенные до такой степени, что становились плоскими, точно плиты. Кроме крупных кусков, тут было полно мелочи, целые россыпи, так же носящие следы песчано-ветровой эрозии. Однако, несмотря на это, самого песка тут почти не было. Наносы имели место, но низкие и редкие. Здесь повсеместно и почти безраздельно властвовал камень.
- Где мы?
- Квадрат 32-36, - ответил Суканин. – Примерно километров восемьдесят от города.
- Я так и думал.
Старший поглядел на стажёра.
- Знакомые места? – догадался он.
Семён кивнул.
- Да. Во-он там шёл мой тоннель. А как раз напротив этих емкостей выходил один из колодцев… - сказав это, Семён вздохнул. Упомянув колодец, он сразу вспомнил про эхо.
Доступ к ходу, по которому он ходил в Буферную Зону, теперь был надёжно перекрыт несколькими взрывами, и образовавшимися после них завалами. Как из города, так и из Буферной Зоны. Колодцев больше не существовало; заряды закладывали именно в них. В том числе и в том, где обитало эхо.
Зная, что ждёт его лазейку, Семён долго не мог найти покоя, и показывая её Вильму, надеялся на то, что странный эффект не даст разрушить этот кусочек заброшенного подземелья. Но напрасно. Войдя в колодец, он не услышал ничего. Эхо или спряталось, испугавшись яркого света и чужих людей, или совсем ушло оттуда. В любом случае, никто из его сопровождающих, ни он сам ничего так ничего и не дождались, стоя в том колодце.
Теперь вряд ли он когда-нибудь снова услышит тот бормочущий шёпот. Да и по подземельям он больше лазать не будет. Если только не станет агентом, по примеру Деда.
- Понятное дело, колодца уже нет, - заметил Рашид. – Как и тоннеля.
Семён снова кивнул.
- Да, подорвали.
- Что скажешь про этот район? – спросил Бригс.
- Почти ничего. Тем колодцем я воспользовался всего раз или два. Далеко очень. Выглянул и забрался обратно. К этим развалинам даже не ходил. Побоялся, да и времени было в обрез. Пока сюда, пока отсюда… В запасе-то всего трое суток…
- И упустил шанс, - весело откликнулся Рашид. – Тут одна из наших бригад нашла неплохой оазис.
- Шутишь? – не поверил Семён. – Прямо в развалинах?
- В том-то и дело. Никто и подумать не мог…
- М-да, - протянул Семён. – Видно сюда редко заглядывали…
Рашид усмехнулся:
- Если б пилферы знали, как патрулируется Зона, они были бы куда смелее.
- Значит развалины обработаны, – сказал полуутвердительно полувопросительно Суканин.
- Точно, - подтвердил Рашид. – Распылили в них с полсотню литров мортидола сумасшедшей концентрации. Для верности. Если там ютилось хоть что-нибудь живое, ох не позавидую я этим бедолагам.
- А почему не взорвали? – спросил Сапс.
- Тогда надо было бы взрывать половину Буферной Зоны, чтобы обрушить всё… Ты не представляешь, сколько в ней разных нор. И куда ведут непонятно. Терра инкогнита, воистину.
Над их головами, поря воздух лопастями винтов, пронёсся ещё один вертолёт и приземлился где-то за развалинами.
- Народу нагнали, - заметил Бригс. – Такая облава влетит СББ не в один десяток тысяч сегмов.
- Если упустим их, обойдётся ещё дороже, - откликнулся кто-то из соседней группы.
- Ты по-прежнему бухгалтер, Валентин, - сказал Рашид.- При чём тут деньги?
Бригс ткнул пальцем в стоящий за его спиной вертолёт:
- За один полёт эта штука съедает столько нефти, что тебе хватило бы на десять лет. Её и так становиться всё меньше. Лучше заткнули бы дыры в городской периферии, чем гоняться за пилфами по Зоне.
Человек, который командовал в вертолёте, что-то сказал Суканину, и пошёл дальше, давая указания остальным группам. Старший потянулся к рации. Глядя на него, остальные тоже взялись за свои передатчики.
- Так… Связь между собой, в группе, держим обычным порядком, на 6-й частоте. С другими группами – через меня. Если что-то случиться, а я не отзовусь – 3-я частота. Всё всем понятно?
- Да, - ответили вместе Семён и Рашид.
- Всё ясно, - отозвался Бригс.
- Да, я понял, старший, - проговорил Сапс.
- Тогда пошли. – Суканин махнул рукой, указывая на небольшой разрыв, оставшийся между уже растянувшимися в цепь людьми. – Вот этот наш участок.
- Да тут и паук не проскочит, - вставил Сапс, оглядывая нестройный ряд человеческих фигурок.
- Погоди. Сейчас растянутся…
- Мишени, - буркнул Бригс.
Спеша за остальными, они заняли свои места. Слева и справа от их группы выстроились длиннющие цепочки оцепления, концов которых даже и видно не было. Начав движение в сторону невидимого отсюда города, они действительно начали растягиваться, охватывая участок шириной не в один километр. Уйти от такой движущейся живой сети было делом непростым.
Обгоняя людей, в непрочёсанную пустыню устремились вездеходы, оставляя за собой длинные, но достаточно жиденькие шлейфы поднятой пыли. Далеко впереди низко на небольшой высоте показалась чёрная точка барражирующего вертолёта. Слева и справа, чуть ли не у самого горизонта тоже пылила какая-то техника. Можно было подумать, что СББ выгнало в этот район все свои силы. Оно и понятно: вооружённая огнестрельным оружием группа пилферов была явлением редким и опасным.
Несмотря на кажущуюся голость и почти идеальную ровность этого района Буферной Зоны, спрятаться здесь для знающего человека не составляло большого труда. Рашид оказался прав, говоря о бесчисленных дырах и щелях, которые могли вести куда угодно. Таких дыр здесь обнаружилось множество. Пока, правда, Семёну попадались только совсем небольшие, куда едва ли смог бы пролезть человек, а уж тем более в защитном костюме, однако само наличие их, говорило о том, что тут есть лазы и побольше. Куда они все ведут, оставалось только гадать. Вполне вероятно, что некоторые соединялись с более крупными ходами, образуя сложную, разветвлённую сеть ходов, пронизывающую толщу слагающих этот участок пород. Охота на тех, кто, предполагаемо, здесь мог прятаться, в этом случае проходила предельно жёстко. Даже жестоко. В любую дыру, могущую служить выходом на поверхность, закладывался подрывной заряд, или же термическая бомба. Если дыра не имела продолжения вниз, а была просто схроном, без второго выхода, человек, попытавшийся скрыться там, рисковал оказаться заживо сожженным, или заживо погребённым.
Единственной возможностью обнаружить, где конкретно скрылся человек, были, естественно, следы, только в Буферной Зоне, особенно здесь, с этим тоже было не всё просто. Даже там, где пыли было много, следы на ней сохранялись считанные часы, из-за вечно движущегося песка. Не говоря уже о бурях, или дождях, пускай редких, но всё же время от времени проливающихся на эту многострадальную землю После этого обнаружить что-либо было уже невозможно. Отсутствие же толстого слоя пыли в этом районе, а во многих места и полное её отсутствие, сразу ставило на такой возможности крест. Запылённые участки представляли собой нечто вроде островков, площадок, зачастую настолько уплотнённых, что выдерживали даже человеческий вес. Поэтому тем, кто хорошо знал местность, пройти тут не оставив ни единого отпечатка подошвы ботинок, так же не составляло большого труда. Ловить тех, чьей работой было бороздить эту отравленную пустыню, мог лишь тот, кто сам делал это когда-то.
«Не поэтому ли нас сюда и привезли» - невольно подумал Семён.
Когда-то, всего несколько месяцев назад, он так же шёл по этой изуродованной земле, озираясь по сторонам. И так же искал следы. И не только следы растительной жизни. Человеческие тоже. И хотя тогда он был, что называется, в другом лагере, оставленные следы волновали его не меньше. Ибо любой след означал в первую очередь опасность. Каждый такой след был «иксом», неизвестной величиной, могущей оказаться чем, вернее кем, угодно. Здесь, где не осталось ничего живого, первым и основным врагом человека был человек.
Кое-кто из пилферов, по слухам, по этой причине и не возвращался. Были те, кто не останавливался ни перед чем, даже перед убийством.
То, что сейчас будет именно так, сомневаться не приходилось. Народ попался отчаянный. Стрельба, которую открыла та группа пилферов, ясно показывала, как будут развиваться события, когда их обнаружат. Если обнаружат…
Цепь продолжала растягиваться, постепенно выгибаясь в серп, готовый на исходном этапе превратиться в кольцо. Пока же его края терялись где-то за туманной пеленой, висящей в воздухе пыли, и вскоре оттуда, раздалось два глухих взрыва.
Семён тут же остановился, настороженно вытянув шею. Идущий слева от него Суканин, перебросился с кем-то парой слов, потом переключился на внутригрупповую волну:
- Всё в порядке. Подрывают норы. Посматривайте ребята под ноги; этот квадрат дырявый, как вентиляционная решётка.
- Это мы уже поняли, - отозвался Бригс.
Дальше тянулись длинные полосы мелкого камня, и редкие языки наносов, отмеченные лишь теми следами, которые оставил на них ветер, да параллельными полосами колёс, проехавших тут вездеходов авангарда. Никаких разрывов в поверхности здесь почти не было, зато через полкилометра начиналась местность, куда более сложная по строению.
Слагающие этот район Зоны каменные пласты, тут подвергались сильной деформации, отчего они трескались, разламываясь на отдельные плиты, и придачу смещались относительно друг друга, местами чуть ли не вставая на дыбы. Их толщи расслаивались и так же смещались, где сползая в сторону, где проседая, образуя такое количество пустот, что ищи они не взрослых людей, а существ величиной с трёхлетнего ребёнка, на эту затею сразу можно было бы плюнуть. Щели подходящего размера попадались чуть ли не через каждые два-три десятка шагов, но крупных всё же было мало. Тем не менее, заглядывать приходилось во все, держа в одной руке фонарик, а другую не снимая с рукоятки револьвера. Некоторые плиты ходили ходуном под ногами, и любая их них могла быть крышкой, скрывающей под собой лаз. Каждый квадратный метр мог таить в себе неприятный сюрприз, и в любой момент внизу, в луче фонаря мог блеснуть направленный на тебя ствол. Это постоянно держало в напряжении.
Одну из таких подвижных плит, Семён решить осмотреть основательнее. Величиной она была относительно небольшой, и как-то уж слишком свободно двигалась. Освободив одну руку от фонаря, Семён подхватил её, поднатужился, приподнимая. Заглянув под плиту, он понял, что ошибся: внизу была только пыль, каменная крошка и обломок, величиной с кулак, играющий роль шарнира. Тем не менее, его действия были замечены. Тут же ожила рация.
- Семён? – раздался голос Суканина. – Что-то есть?
- Ничего, - передал Семён. – Просто проверяю. Слишком уж подозрительное место.
- Это верно, - согласился Суканин. – Лучше места для того, чтобы спрятаться не найдёшь. Чтобы тут всё обшарить, нужны не одни сутки. А у нас… - Пауза. – Гм, три часа в запасе.
Семён тоже посмотрел на свой индикатор времени, потом посмотрел в небо. Солнце стояло ещё высоко над горизонтом, но тени стали заметно длиннее. Там, где солнечные лучи попадали в трещины и пустоты, они просматривались во всех мелочах, а вот те, что попадали на теневую сторону, казались чёрными провалами. Через три часа им придётся убираться отсюда. Специальные группы, накаченные до бровей офтольмином, обостряющем зрение, и позволяющем хорошо видеть при слабом освещении конечно, останутся, но их численность слишком мала. Затаившимся пилферам оставалось выждать всего ничего, и тогда им на помощь придёт их верный союзник – темнота.
- Старший! - внезапно ворвался в их разговор Сапс. – Дыра. Большая.
- Группа, стоп! – В рации что-то щёлкнуло, и Суканин исчез с их частоты. Один из маячивших впереди вездеходов, развернулся, и быстро покатил обратно, подпрыгивая на ухабах. Сапс стоял подняв вверх руку, указывая другой куда-то правее себя. Не доезжая до него несколько метров, вездеход остановился, и из него тут же выскочило с пяток человек. Трое из них вынесли небольшие ящички, подтащили их к обнаруженному отверстию, и принялись что-то с ними делать. Выполнив свою задачу, Сапс опустил руку и передал:
- Порядок. Подрывники на месте.
- Группа, вперёд! – приказал Суканин.
Семён двинулся дальше, время от времени бросая взгляды в сторону закладывающих заряды подрывников. Те какое-то время ещё возились со своими ящиками, потом, выждав когда человеческая цепь отойдёт подальше, дружно попрыгали в вездеход и дали дёру. Через полминуты в том месте глухо ахнуло, выбросив вверх скупой гейзер камней и песка. Однако сила взрыва, который прогремел под землёй, видимо был немалый: плиты ощутимо вздрогнули под ногами. Поднятое облако пыли медленно осело в почти неподвижном вечернем воздухе.
- Глубокая, – проскрипел в рации голос Бригса.– Чувствуется, что опустили далеко. Наверняка был лаз… Вилли?
- Не знаю, - отозвался Сапс. – Я видел только метра на два, не глубже. Дальше она поворачивала и сужалась.
- Если тут есть лазы, то наверняка замаскированные, - высказал своё мнение Рашид. – Ни один здравомыслящий пилфер не оставит вход в схрон открытым. Верно, старший?
- Эй, парни, потише, - одёрнул их Суканин. – Не отвлекайтесь, а то не расслышите поступь костлявой. Она у этой милой горожанки лёгкая…
Разговор умолк. Над развёрнутой цепью со стрекотанием пронёсся вертолёт. Впереди, продолжали безостановочно мотаться туда-сюда вездеходы.
Один, двигающийся метрах в двухстах впереди Семёна, остановился. Из него тоже выбралось с полдюжины человек, окруживших что-то лежащее вне видимости, потом появились уже знакомые ящики с зарядами.
« Опять что-то обнаружили» - догадался Семён.
В рации зашипело, и голос Суканина приказал:
- Группа, стоп! Впереди будет производиться подрыв.
Семён снова остановился, глядя как подрывники делают своё дело и ретируются. Взрыв, подбросивший к небу очередную порцию камней и пустынного праха, в точности походил на тот, что прогремел всего с десяток минут назад: глухой удар, где-то в глубине, и дрожь, прошедшая по камню болезненным ознобом. Ещё одной потенциальной лазейкой стало меньше, однако никто не мог дать гарантии, что позади них, таких лазеек не осталось ни одной. Руководство этой операции, видимо придерживалось того же мнения, поэтому позади прошедшей цепи, тоже колесили вездеходы.
Подорванная дыра обозначилась впереди небольшим, засыпанным разнокалиберными обломками, округлым провалом, в котором что-то продолжало тлеть, пуская жиденьких синеватый дымок. Дойдя до него, Семён чуть отвернул в сторону, подумав, что под его ногами, может быть, сейчас лежат перемолотые и перемешанные с раздробленным камнем, тела пилферов. А может быть они заблокированы в каменном мешке. Или услышали гул взрыва, уже будучи далеко от этого места.
«Не найдём мы их. Бесполезно» - решил Семён.
Шипенье несущей частоты в рации, сразу отвлекло его от этих мыслей.
- Внимание, группа! – передал Суканин. – С юго-востока идёт шквал.
- Что? – Повернув в указанном направлении голову, Семён увидел, как идущий справа от него Бригс тоже смотрит в ту же сторону, вытягивая шею. – Нам только пыльной бури не хватало!
- Всего лишь порыв ветра. Сила небольшая.
- Знаю я эти порывы, - проворчал Рашид. – Пыль потом висит с полчаса…
Семён, наконец, увидел его: мутная полоса вздыбленной пыли, приближающаяся со скоростью, показавшейся ему, сначала, совсем незначительной, пока она не перемахнула через маячившие на горизонте не то холмы, не то старые, сглаженные и засыпанные бесчисленными бурями развалины или старые отвалы пустой породы. Шквал накинулся на них с остервенением, ударив плотной массой быстро двигающегося воздуха, нашпигованного пылью и песком. Видимость сразу упала до нескольких десятков метров, и в этом круге Семён оказался совершенно один. Слева и справа шли Бригс и Суканин, но Семён не видел ни того, ни другого. Были слышны лишь их голоса в эфире:
- Чёрт, принесло её… Чего мы увидим в этакой баламути?
- Скоро пройдёт. Держите направление…
Семён автоматически бросил взгляд на компас. Потеряв основные ориентиры – своих соседей и солнце, - он начал забирать немного к западу, поддаваясь напору бьющего в правый бок ветра. Произведя необходимые поправки, Семён сделал несколько шагов в сторону, выбирая образовавшееся отклонение, внезапно почувствовав под ногами что-то подвижное. Удивлённо посмотрев вниз, он успел увидеть только, как одна из плит, на которую он встал, как-то странно кренится, а уже в следующую секунду, она вдруг встала дыбом. Семён скользнул по ней, ударившись во что-то плоское и твёрдое, очевидно ещё какую-то плиту, а та тут же пошла вниз, просев под его весом, и с грохотом рухнула куда-то в пыльную черноту. Семён сделал судорожное, чисто рефлекторное движение, пытаясь ухватиться за что-нибудь, однако руки его поймали лишь воздух. Плита, со стоящим на неё человеком, ударилась обо что-то, сбросив того куда-то вбок и вниз, потом всё потонуло в клубящемся пылью сумраке и грохоте.
Что-то рушилось под ним и вокруг него, и он летел неведомо куда, кувыркаясь в лавине камней, ударяясь обо что-то твёрдое, которое в следующий миг тоже начинало распадаться и рушиться. В какое-то мгновение, он решил уже было, что достиг дна, однако это дно так же оказалось фальшивым.
Последний этап его падения был самым коротким, но удар о пол получился таким сильным, что он сразу потерял сознание.
Глава 3
Его привёл в чувство толчок, несильный, но всё равно ощутимый. Семён открыл глаза, слепо таращась в окружающую его тьму, пытаясь понять, что это было: бред, рождённый на границе небытия и яви, или что-то реальное. Несколько секунд ничего не происходило, затем его снова кто-то коснулся. Грубоватые пальцы пробежали по ноге к бедру, ткнули в бок и пропали.
Семён вяло повёл рукой, но она не встретила на своём пути никакого сопротивления. Тот, кто его коснулся, уже ретировался. Однако этот кто-то был где-то рядом. Семён приподнял гулящую от удара о пол голову и тут услышал шорох. Тихий и протяжный, словно поблизости высыпали горсть песка на стальную плиту. Через мгновение такой же звук послышался с другой стороны.
Затаив дыхание, Семён лежал, прислушиваясь к этим звукам, только сейчас обнаружив, что окружающая его чернота полна самыми разнообразными шумами. Помимо шорохов, слышались редкие глухие щелчки, какое-то скребыхание перемеживающееся с потрескиванием, всё усиливающимся и усиливающемся, покуда не следовал очередной щелчок, и короткий всплеск шорохов, вслед за ним. На секунду всё замирало, потом это начиналось снова. По кругу: треск и скрип, щелчок, шорох, тишина, треск и скрип, щелчок, шорох, тишина… Его снова что-то или кто-то толкнул, на сей раз в бок. Вокруг него шла какая-то непонятная деятельность, а кто мог осуществлять здесь, во мраке подземелья какую-либо деятельность?
Крысы?!
Семён провёл рукой по поясу, проверяя цел ли он, и цело ли то, что было на него навешано. Аптечка и пистолет определённо остались на месте, но сейчас ему было нужно другое. Обследовав пальцами всю правую сторону, он принялся шарить по другой, так и не найдя нужного предмета. Был только пустой чехол, и Семён вспомнил, что в момент падения он, этот предмет, был у него в руке. Падая, Семён выпустил его, вот только вопрос, во время падения, или уже после. Если первое, то так необходимая сейчас вещь, лежала под тоннами камней и песка. Если второе, то она должна была где-то здесь.
Семён опустил руку к полу, повёл ею, и, как ни удивительно, почти сразу же нащупал его – небольшой цилиндр, с раструбом на конце. Фонарик. Обхватив его пальцами, он направил раструб на черноту, затем сдвинул вперёд рычажок выключателя, боясь того, что он увидит. Однако, того, что он ожидал увидеть, не оказалось.
Вспыхнувший фонарь на миг ослепил его, хотя луч был направлен в сторону. Яркое световое пятно упёрлось в шероховатую бетонную стену какого-то тупикового ответвления, рядом с которой громоздилась куча обломков: истлевшего до состояния трухи железа, остатков бетонных же конструкций и кусков породы, слагающей недра этого района. Большая часть этого добра, похоже, обрушилась значительно раньше, ибо его ноги лежали поверх обвала, лишь чуть присыпанные тем, что упало вместе с ним. Упади это всё сразу, ему бы не поздоровилось. Некоторые упавшие обломки были по полтонны весом, не меньше, и случись это сейчас, он умер был истекая кровью из раздробленных конечностей, так и не придя в себя.
Осветив потолок, Семён сразу понял истинную природу напугавших его звуков. Потолок коридора весь был испещрён трещинами, из которых вниз сыпалась мелкую бетонную крошка и пыль. То, что рухнуло под Семёном, перегораживало неровное отверстие уходящего вверх колодца, точно пробка, в любой момент, впрочем, грозившая новым обвалом. Старый бетон трещал по всем швам, роняя вниз куски, которые щёлкали по полу, или ударялись о его костюм, рождая ощущение мимолётного прикосновения Гнилая арматура уже не могла обеспечить ему прежнюю прочность, и там, где лежал сейчас Семён вскоре должна была образоваться новая куча обломков. Выбраться из-под неё живым ему уже могло и не посчастливиться.
Не выключая фонаря, Семён попытался подняться, но получилось это у него не сразу. Голова кружилась, и первое же движение вызвало у него такой приступ тошноты, что он едва не вывалил внутрь костюма содержимое желудка. Борясь с тошнотой, Семён кое-как перекатился на живот, и сполз с кучи, не оставляя попыток встать на четвереньки. С третьей или четвёртой попытки ему это удалось. Этот успех стоил невероятных усилий. Ноги и руки дрожали, перед глазами всё плыло, а на спине словно лежал один из тех рухнувших кусков бетона. О том, чтобы принять более привычное, вертикальное, положение и речи быть не могло.
Обливаясь потом, Семён успел преодолеть несколько метров, когда позади него раздался грохот. Упорно сопротивляющееся перекрытие, рухнуло-таки, окатив ковыляющего на четвереньках человека, волной пыли. Пол вздрогнул, приняв на себя вес второго обвала, несколько обломков со стуком выкатились из общей кучи, едва не достигнув Семёна, что-то ещё прошуршало и всё смолкло. «Пробка», которая закупоривала дыру, не удержалась-таки, и обрушилась.
Короткая «пробежка» на руках и коленях оказалась для него непосильной нагрузкой. Он снова упал, тяжело дыша, и слыша, как в висках бухает кровь. Прошло немало времени, прежде чем он смог снова попытаться встать. С первого разу удалось лишь сесть.
Подобрав выпавший из рук фонарик, Семён осветил то место, где он до этого лежал, и которое так удачно успел покинуть. Не успей он сделать этого, снаружи осталась бы, в лучшем случае, голова. Да и то навряд ли. Обвал похоронил бы его полностью. Осознав, как он был близок к гибели, Семён содрогнулся. Ему повезло сегодня дважды. Даже трижды, если, конечно, ничтожный шанс, наступить на едва прикрытый камнями и песком лаз, можно назвать везением. Насколько можно было судить, более ему ничего не угрожало. По крайней мере, сверху.
Шаря лучом по груде битого бетона и камней, Семён подивился тому обстоятельству, какие разрушения наделали его семьдесят с небольшим килограммов веса. Видимо, здесь всё держалось ни на чём, всё было настолько ветхим, что самого слабого толчка, было достаточно, чтобы одно начало рушиться за другим, как костяшки домино. Та каменная плита, которая просела под ним, видимо, сыграла роль щита, принявшего на себя всю силу удара, пока он летел вниз. Будь иначе, у него сейчас не оказалось бы ни одной целой кости.
Но и такое, «благополучное» падение обошлось ему недёшево, Чувствуя боль во всём теле, Семён принялся ощупывать себя, проверяя, всё ли у него цело. По рёбрам словно вальком прошлись, покалывало в груди, ныло правое колено и правая же рука, от плеча до локтя, а голова и вовсе увеличилась в размерах и стала самой болезненной частью его многострадального тела. Но в целом чувствовал он себя довольно сносно. Убедившись, что не получил серьезных повреждений, Семён осторожно поднялся на ноги, сделал пару шагов, и снова сел. Теперь было самое время подумать о том, что делать дальше.
Выход на поверхность был всего в нескольких метрах от него, только что проку. Осветив дыру в потолке, Семён увидел, что она снова плотно забита обломками. Видимо когда-то это был либо резервный выход, либо что-то вроде вентиляционной шахты. Из стены, рядом с кучей торчали срезанные кронштейны, на которых ранее, вероятно, крепилась лесенка, но сейчас добраться до верха было непросто: даже с учётом кучи, потолок был слишком высоко. Да и выдёргивать из «пробки» образующие её куски, стоя прямо под ней – не безопасное дело. Всё, что он мог сделать, так это ждать, когда эту дыру обнаружат сверху, но тут очень многое зависело от того, что творилось сейчас там, на поверхности. Шквал, так некстати налетевший, оставил его исчезновение незамеченным для других, и когда его хватятся, группа может пройти ещё не одну сотню метров. Это во-первых. Потом, летящая пыль и песок сотрут те немногие следы, которые он оставил, и покуда его будут искать, наступит ночь. А если на том месте, где он провалился, не осталось глубокой ямы, или её засыплет песком, запросто могут пройти мимо, решив, что это результат естественного, или вызванного взрывом, проседания грунта. Вот если бы он смог дать им знать о себе…
Семён извлёк из специально приспособленного для этой цели нагрудного кармана рацию, подавив вздох сожаления. Пластиковый корпус оказался расколотым сразу в нескольких местах, и, заглянув внутрь, Семён понял, что проку от неё не будет. Хрупкие электронные внутренности были смяты и разорваны, а из динамика, как он ни старался, так и не донеслось ни звука. Да и будь рация целой, отсюда вряд ли можно было связаться с поверхностью. Его, и его товарищей разделяли многие метры бетона и грунта, а мощность передатчика была совсем небольшой…
Затолкав обратно в карман разбитую рацию, Семён ещё раз оглядел «пробку». Между намертво заклинившими кусками местами оставались небольшие промежутки, но заглянув в них, Семён увидел лишь такие же серые куски, сдавленные огромной массой соседних. Выключив фонарь, он пытался уловить хоть проблеск света, но тщетно. Каменная «пробка», закупорившая вход, тянулась слишком далеко, и сквозь неё ни просачивался ни свет, ни звуки. Не было слышно даже взрывов. Выбор у него и впрямь был невелик: либо ждать, когда до него докопаются сверху, либо искать другой выход.
- Или, хотя бы, посмотреть, куда меня занесло, - пробормотал Семён, поворачивая фонарь в противоположную сторону.
Метрах в пяти, от того места, где он сидел, тупик соединялся с помещением, в центре которого громоздилось что-то вроде большой прямоугольной колонны. Слева от неё, и за ней виднелись ещё два коридора, а справа зияла неровная, чуть выщербленная квадратная арка, за которой начиналось неопределённых размеров пространство, в котором луч фонаря высвечивал лишь какие-то смутные, тёмные, правильной геометрической формы, предметы. На потолке тянулась цепочка отверстий, оставленных, видимо, крюками на которых когда-то висели светильники. Такие же отверстия виднелись и на стенах. Крюки, как светильники и кабели, которые на них крепились, были сняты, по всей видимости, ещё бригадами демонтажников, давным-давно, и с тех пор как они ушли, тут не ступала нога человека. Во всяком случае, на толстом слое пыли, устилавшей пол коридора, никаких следов не было. Ни крысиных, ни тем более человеческих.
Поднявшись, Семён дошёл до колонны, внимательно осматривая каждый клочок стен, пола и потолка, который выхватывал из мрака луч фонаря. Первое, что его интересовало – это надписи. Те, которые здесь были ещё тогда, когда эта часть Периферии работала, или те, которые оставляли за собой демонтажники. Пламенем газовых горелок, коптящим горючим стержнем одноразовых факельных свечей, или просто краской, они что-то писали, в память о себе, и такие надписи можно было увидеть во многих заброшенных помещениях бывшего городского подземелья. Иногда это было полная чушь, иногда рабочие специально оставляли отметки, чтобы не заплутать в лабиринте пустеющих комнат и коридоров. Именно такие отметины были наиболее ценными – они указывали направление на выходы. Однако ничего этого здесь не было. И вход, через который он провалился, никто не обозначил направленной на него стрелкой.
Отходящие от колонны коридоры оказались пустыми и являли собой столь же удручающее зрелище, как и тупиковое ответвление, в которое он провалился. Всюду были видны разрушения. Поверхность бетона изобиловала трещинами и участками, где бетон и вовсе выкрошился, до самой арматуры. Кое-где этим успели воспользоваться демонтажники, срезав и это, оголённое, железо, в других местах такие выбоины появились, видимо, позже. Далеко впереди виднелись чёрные провалы дверных проёмов, но заглянув в них, Семён понял, что ловить тут нечего. Это были просто глухие комнаты, заваленные обломками перекошённых, полуобрушившихся стен, с просевшими, провалившимися полами, и потолками, на которые страшно было смотреть: казалось достаточно бросить туда камень, чтобы спровоцировать ещё один обвал. Дальше коридор перегораживала куча колотого бетона и камней. Во втором коридоре оказалась та же картина. То ли обрушение произошло само, то ли это был подрыв… Так или иначе, путь дальше был отрезан. Вернувшись к колонне, Семён заглянул в арку.
За ней начинался зал, но прежде чем хотя бы в общих чертах представить себе, как выглядит ближайшая к нему часть этого зала, Семёну пришлось долго водить фонарём туда-сюда, собирая из кусочков увиденного, единую картину. Это был настоящий лабиринт, даже сейчас, когда из него вывезли всё оборудование. Но и будучи пустым, обглоданным бетонным скелетом, он представлял собой поистине головоломное нагромождение разных элементов этой конструкции, особенно при такой скудости света, и тех, достаточно сильных, разрушениях, которые постигли и эту часть подземелья.
Следы, оставленные креплением различного оборудования, здесь так же присутствовали повсеместно, а вот столь необходимых указателей и отметин, оставленных людьми, не было видно и тут.
Уровень коридоров, соответствовал самому верхнему уровню этого зала, но под ним угадывались и другие; какова полная глубина помещения, можно было только гадать. Но то, что там, внизу, Семёна сейчас интересовало мало. Ему нужен был выход наверх.
Потолок в зале поддерживали многочисленные опорные колонны, по большей части сохранившие вертикальное положение и балки перекрытий, полопавшиеся, но всё же держащие многотонную толщу свода и лежащих поверх пород. Всё это Семён осмотрел с особой тщательностью. Насколько он успел узнать устройство таких вот подземных производственных помещений, в них всегда имелся один или два резервных выхода на поверхность. Поблизости ничего подобного видно не было. Оставалось осмотреть зал.
Но прежде чем сделать первый шаг в него, он вдруг вспомнил, что после падения, не проверил самое важное в Буферной Зоне устройство.
Воздушный фильтр.
Фильтру, как выяснилось через несколько секунд, тоже досталось. Вынув его из нарудной сумки, Семён сразу понял, что энная часть абсорбирующих ячеек разрушена. Смятый алюминиевый корпус однозначно указывал на то, что хрупкое наполнение претерпело серьёзные изменения. Тряхнув его, он убедился, что так оно и есть. В корпусе задребезжало, точно там было насыпано что-то мелкое и зернистое. Какое-то количество ячеек ещё продолжало исправно работать, однако очевидно было и то, что пропускная способность, а равно как и предельное количество профильтрованного воздуха, то бишь ресурс, значительно уменьшился. Если в ближайшие часы он не выберется отсюда, и не найдёт своих, он начнёт задыхаться. Хотя…
В большинстве подземелий, насколько он знал от других пилферов, воздух был вполне сносным. В «его» тоннеле, он пованивал от просачивающихся с грунтовыми водами химикатов, но им так же можно было дышать, без опаски свалиться без сознания. А здесь?
Рашид говорил, что он, будучи членом бригады антибиологической обработки, закачивал в подземелье ближайших отсюда развалин мортидол. Если это подземелье, соединяется с тем, неудивительно, что тут нет крыс. Мортидол боятся даже те, кто с ним работает. Он смертельно опасен и в совсем небольших концентрациях. Определить, наличествует он в воздухе или нет просто: мортидол очень пахуч, и специфический аромат выдавал его присутствие сразу. Так, что если он не почувствует этот запах, то…
Семён ослабил застёжки маски, снял прозрачное забрало, и настороженно потянул носом воздух, готовый в случае чего, тут же восстановить герметичность своего костюма. Пахло пылью, заброшенностью, ещё чем-то, но зловещего аромата одного из самых мощных антибиотических составов этом букете запахов, вроде бы не было.
Воздух подземелья был прохладным и сухим. Влажности в нём не чувствовалось. Вода, если и была здесь, то где-то значительно ниже.
Не желая забираться вглубь зала, Семён пошёл вдоль стены, заглядывая во все попадающие на пути дыры и ответвления. Заблудиться так было почти невозможно: здесь практически не встречались преграды на пути, кроме того, позади, на сильно запылённом полу, оставались чёткие отпечатки его ботинок. И сколько бы он не смотрел на эту пыль, это были единственные отпечатки на ней. Создавалось впечатление, что за многие десятилетия запустения, это место не посещал никто, даже вездесущие крысы.
Стена плавно закруглялась, и вскоре стало ясно, что зал имеет форму цилиндра. Привычно считая шаги, Семён обошёл его по окружности, вернувшись туда, откуда начал осмотр. Из нескольких лестничных маршей, попавшихся ему на глаза, которые вели с этого уровня, ни один не поднимался вверх. Из зала, в сторону, не ответвлялось ни единого хода. Да и в потолке он не заметил ничего, что указывало бы на то, что там был выход.
Потоптавшись немного на месте, Семён неожиданно замер, прислушиваясь. Тишина, которая сразу окутала его, едва стих хруст бетонной крошки под ногами, была абсолютной. Где-то наверху наверняка продолжалась операция, но сюда не доносился даже гул от взрывов. Или она уже свёрнута? Сколько он уже находится здесь, под землёй? Странно, но он совершенно забыл о времени.
Выудив из кармана свой индикатор, Семён осветил его фонарём. Маркер на суточном лимбе показывал начало сорок второго периода. Значит с того момента, как он провалился под землю, прошло всего два с небольшим периода. Час с хвостиком. Шквал уже должен был пройти, пыль осесть и его уже наверняка хватились. До заката час. До наступления темноты они ничего не успеют сделать. Следовательно, ночь ему по любому придётся провести здесь. Не самая приятная перспектива, но когда-то он так вот, ночь напролёт и шёл по подземным ходам и галереям, возвращаясь из вылазки в Буферную Зону. Только там он точно знал, что ждёт его впереди, и где выход. Здесь же каждый новый шаг, был шагом в неведомое.
Несколько секунд Семён раздумывал, что делать дальше. Разумнее всего было не тратить силы и скудные ресурсы костюма, но, с другой стороны, возможно, ему придётся тут задержаться надолго. В конце концов, сидеть и ждать – не его тактика. Он человек действия. Неужели он не сможет выкарабкаться отсюда своими силами?
С краю зала он ничего не нашёл. Волей неволей пришлось идти вглубь и вниз.
При сравнительно небольших размерах, площадь зала казалась огромной, а глубина – неимоверно большой. Семён обшарил всю площадку верхнего уровня, проходя по одному и тому же месту, порой два или даже три раза. Выхода на поверхность по-прежнему не было. Вообще не было ничего, что вело вверх, поднимаясь к потолку. За исключением, разве что мощных, толстенных опор. Всё лестницы в этом зале шли только вниз.
Следующий уровень мало чем отличался от верхнего, как и тот, что располагался ниже. Те же закоулки, тот же кажущийся хаос конструкций, и колодцы, уходящие на неведомую глубину. Светя туда, Семён так и не увидел дна. Зал мог уходить на десятки, а то и сотни метров вниз.
Четвёртый уровень принёс ему неожиданное открытие.
Обойдя его по окружности, как и первые три, Семён углубился в центральную часть, сам не зная, что он хочет тут найти, и почти сразу же наткнулся на странный, уходящий вниз, ход.
На площадке уровня лишь зияла огромная, квадратного сечения дыра, заглянув в которую, Семён обнаружил, что у дыры есть продолжение. Дальше, под углом градусов в тридцать, опускалась квадратного сечения бетонная труба, достаточно широкая, чтобы по ней, плечом к плечу, могли пройти четверо, или даже пятеро человек. Когда-то в нём, вероятно, тянулась лента механического тротуара, или какого-нибудь конвейера, сейчас же это был удобный и прямой спуск на нижние этажи этого города-призрака.
Посветив в его пустые недра, Семён решил, что заглянет сюда позже. Он уже двинулся было дальше, но что-то внезапно привлекло его внимание.
Свет. На миг ему показалось, что из глубины коридора идёт свет. Слабое, призрачное свечение. Или это ему, всё же, только показалось?
Семён выключил фонарь, и почти сразу убедился, что глаза его не обманули. Внизу, очень далеко внизу, действительно что-то светилось.
Трудно было понять отсюда, что источает этот свет, но ещё труднее было предположить, что он – естественного происхождения. Россказням о поселениях отщепенцев, якобы существовавших совершенно обособленно от города, он верил и не верил, но ещё более невероятным было предположение, что это свечение не имело к человеку никакого отношения. Ничто, что произрастало само по себе, не могло давать столько света. Конечно, его познания в области ботаники ещё грешили большими прорехами, однако фосфоресцирующих растений за пределами Буферной Зоны, как и в ней самой, никто никогда не видел. Да и как они могут расти здесь, глубоко под землёй, среди бетона? Что это: мутирующие формы биома, или всё же признак присутствия разумных обитателей?
Последние так же могли оказаться мутантами. Жуткими уродами, приспособленными к нечеловеческим условиям подземелий. Или теми самыми пилферами, которых они пытались найти. Кто бы они ни были, интересно, что они используют для освещения? Газ? Электричество? Замаскированные под естественные провалы в грунте солнечные колодцы?
Семён облизал пересохшие губы и расстегнул кобуру. Держа в одной руке выключенный фонарик, а в другой револьвер, он подошёл к началу спуска, снова облизал губы, точно собираясь с духом, перед тем, как сделать решающий шаг, а затем ступил на наклонный пол хода. Пройдя по нему несколько шагов, он остановился, снова включил фонарь, опустив раструб рефлектора к самому полу, чтобы свет фонаря не был так заметен. Он уже осматривал пол перед и вокруг входа сюда, но ни там, ни в самом ходе не было никаких следов. Пол тут так же был обильно усыпан остатками медленно рассыпающегося бетона, и на этой толстой и мягкой пылевой подушке не было видно ни единого отпечатка. Семён посветил назад, убедившись в том, что пройти тут не наследя, просто невозможно. Либо обитатели этого подземелья никогда не поднимались так высоко, либо они передвигались просто паря в воздухе.
Живые тени, вспомнилось Семёну. Передёрнув плечами, он ослабил на запястьях специальные зажимы, стянул с рук толстые перчатки, рассовав их по карманам, затем направил свет на аптечку, и принялся рыться в уложенных в ней препаратах. Найдя пузырёк с офтальмином, он вытряс на ладонь одну пилюлю, сунул её под язык, после чего закрыл аптечку, погасил фонарь и, как предписывалось в инструкции, зажмурился. Выждав положенные полторы минуты, он поднял веки, удивившись, как резко поменялось всё вокруг него.
Препарат только начал действовать, а непроглядная тьма уже отступила, сменившись серым полумраком, в котором угадывались очертания наполняющих зал сооружений. Сочащегося снизу света теперь было достаточно, чтобы видеть, и он продолжал разгораться, по мере того, как офтальмин всё глубже проникал в глаза. Когда его действие стало максимальным, Семён убрал фонарь, и двинулся дальше, осторожно ставя ноги на хрустящий при каждом шаге пол. Свечение усиливалось, но так медленно и малозаметно, что, казалось, оно просто дразнит человека, уводя его за собой вниз, на самое дно. Семён снова принялся считать шаги, пытаясь вычислить, на какую глубину он опустился. При этом угле наклона, каждые пять пройденных шагов, прибавляли по метру-полтора вниз, а он уже прошёл таких шагов почти с полсотни. В коридоре стало светлее, окружающий его сумрак посерел ещё больше. А потом, как-то неожиданно, и вовсе начал рассеиваться. Свечение усилилось, впереди показалось что-то вроде россыпи светящихся пятен, похожих на забрызгавшие стены, пол и потолок, капли фосфоресцирующей краски, соединённые ветвящейся сетью потёков. Точно по стенам и впрямь кто-то водил кистью, малюя волнистый, зигзагообразный рисунок, а потом тыкал этой кистью куда попало, ставя в разных его местах бесформенные кляксы. Получалось что-то вроде прилипших к бетонной поверхности, нитей, с нанизанными на них клочками чего-то зеленовато-белесого и светящегося. Или ветвей какого-то загадочного подземного вьюна, стелящихся по полу, стенам и даже потолку.
Сравнение Семёну не понравилось. Пятна и линии вполне могли быть растением, каким-то неведомым образом попавшим сюда, и не только выжившим, но и сумевшим разрастись. Каким-нибудь невесть как занесённым из-за Буферной Зоны адаптоидом, только мутировавшим под воздействием здешней среды. Их, адаптоидов, и без того фантастическая приспособляемость, здесь поднялась на ещё один шаг вверх.
Довольно редкий поначалу, дальше этот диковинный хаотичный рисунок становился ещё более запутанным, покуда не сливался в сплошную сияющую сеть. Последние метры коридора заливало яркое, и какое-то мертвецкое зеленовато-белое свечение. Выглядело это жутковато, но это всё же был свет. Всё лучше, чем тьма.
Подойдя к авангарду тянущихся в коридор ветвей, Семён понял, что ошибся, причем два раза. Это, без сомнения, было естественное образование, а не искусственное, и никакие не ветви, или что-то подобное им, а колонии каких-то крошечных растений. Вроде лишайников.
Свет излучала вся их поверхность, но с разной интенсивностью. Причём участки с большей яркостью медленно дрейфовали, перетекая по ветвящимся отросткам от одного пятна к другому, разделённые узкими полосками более тёмных. Это движение не прерывалось ни на мгновение, завораживая своей, какой-то особой красотой. Казалось, впереди, в невероятно сложном танце пляшут сполохи живого огня. Холодного, как лунный свет.
Переложив револьвер в другую руку, Семён достал нож, и принялся с увлечением расчленять одно из пятен на куски, совершенно позабыв о своих прежних страхах. Лишайник оказался упругим, как резина, и продолжал фосфоресцировать, даже рассечённый на несколько частей. Каждая часть вела себя словно отдельный организм: по ним всё так же блуждало свечение, только теперь площадь свечения уменьшилась, и оно стало бледнее. Под лишайником обнаружилась небольшая выемка – съеденный живой тканью бетон. Этот биом так же разрушал сотворённое человеком, но делал это крайне ограниченно, и одно это уже говорило о том, что он малоактивен, или даже больше – нейтрален. Кроме того, Семён не ощутил никаких признаков опасности. Его внутренний тревожный звонок молчал, и за всё время подготовки, при контакте с большим объёмом биома, такое было в первый раз. Лишайники и впрямь были безобидны. Что в совокупности с фосфоресценцией делало их необычайно ценной находкой.
Здесь, внизу было прохладнее и ощущалась влажность – идеальные условия для роста подобных форм жизни. Где-то поблизости находились грунтовые воды, и если они нашли выход в каком-нибудь из помещений этого города-призрака, здесь вполне могли обитать и другие формы. Не столь красочные и не столь безобидные.
Стараясь не наступать на протянутые во все стороны нити лишайника и пятна, (что не всегда удавалось, особенно там, где их было много), Семён преодолел последние метры хода, очутившись в помещении, где когда-то стояло какое-то очень громоздкое оборудование, судя по следам, оставшимся от крепёжных элементов. Идти по лишайникам было не очень приятно; осознание того, что под ногами биом, неизвестного вида, отдавалось смутной тревогой, где-то в глубине сознания, несмотря на инертность этого биома. Лишайники стойко выдерживали испытание подошвами его ботинок, пружиня, как губчатая резина, и, тем не менее, всё равно менялись. Свечение там немного ослабевало и оставалось на этом уровне. Так что позади Семёна всё равно оставался след, малозаметный, но устойчивый.
Выйдя из хода, он сделал пару шагов, и остановился, оглядывая зал. В противоположном его конце, как продолжение этого спуска, тянулась широкая галерея, разделённая на три части двумя длинными вереницами столбов-опор, и прямоугольниками дверных проёмов, хорошо заметных на фоне фосфоресцирующего живого рисунка. Слева и справа тоже виднелось несколько коридоров, каких-то ниш и непонятного назначения коротких тупиковых ходов, круглого сечения. И всё это было покрыто светящейся сетью лишайников. Причём здесь она была не столь хаотичной, как выше, а по большей степени, разделялась на множество параллельно идущих полос, которые по какой-то причине огибали совершенно пустые участки стен, пола или потолка, зияющие среди них, как серые дыры. Это походило на карту местности, или синоптическую, с отметками изотерм и изобар, вычерченных фосфоресцирующими чернилами очень нерадивым чертёжником, наделавшем на ней массу помарок и клякс.
Это было великолепное, просто волшебное зрелище.
Вместо вечной тьмы заброшенных подземелий, здесь, в самом их сердце, его встречал вечный и негасимый свет.
Глава 4
По логике, ему сейчас нужно было подняться опять на верхние этажи и проверить, как обстоят дела в том тупичке. Вдруг тот лаз уже расчистили. Или всё же попробовать сделать это самому, не надеясь найти выход с такой глубины. Время работало против него. Не имея никаких запасов, кроме воды, он мог позволить себе день-другой на поиски, после чего его положение, и без того непростое, станет и вовсе критическим. Всё это было так, однако неужели оставить этот удивительную феерию живого света, повернуться к ней спиной и просто взять и уйти? Любой человек, окажись здесь, обязательно осмотрелся бы, даже не будучи очень любознательным, а он всё-таки полевой исследователь, а не кто попало. Первопроходец, разведчик… Полевому исследователю так поступать не гоже. И потом, здесь должна быть вода. Неизвестно, сколько времени понадобиться ему на то, чтобы отыскать выход, или пробиться сквозь завал своими силами, но найдя воду, он существенно увеличит свои шансы. В его аптечке есть средства, стимуляторы, которые можно использовать как источник энергии для организма и временные заменители пищи, а вот воду ему заменить нечем. И водяные карманы его костюма не так уж и объёмисты, там теперь его неприкосновенный запас. Ему нужна вода. Жизненно необходима.
Повышенная влажность воздуха, и наличие биома, указывало, на то, что его надежды найти здесь воду, имеют под собой все основания сбыться. Осталось решить, в какую сторону двинуть в первую очередь. Самое лучшее – это было идти прямо от хода, по которому он спустился, никуда не сворачивая. Так меньше вероятность заплутать. То есть по этой вот галерее…
Придя к такому решению, Семён зашагал вперёд. Зал, в который вливался спуск, имел форму усечённого круга, диаметром в полсотни метров и высотой порядка пяти-шести. Всю ширину этой усечённой части, как раз и занимала галерея. Примерно вполовину ниже, чем зал, из-за непропорциональных размеров, она походила на узкую щель, пригодную, разве что, для пешеходов. Но здесь тоже когда-то стояло оборудование. Даже несмотря на разрушающее воздействие органики и времени, бетон ещё хранил следы чего-то, что занимало всю центральную её часть. А вот две боковые части были, по всей видимости, свободными. И, что удивительно, тёмные проплешины в сияющем ковре лишайников, встречались только там. Чем вызвано такое распределение лишайников, Семён так и не понял. Проплешины, с виду, ничем не отличались от других участков, где биом рос обильно. Бетон как бетон.
Уже спускаясь сюда, на этот уровень, Семён обратил внимание на своеобразный запах, который здесь, в глубине этого уровня, ощущался куда сильнее. Без сомнения, его источником были всё те же лишайники, и это вызывало определённое беспокойство. Инертный сам по себе, лишайник мог выделять вредные вещества, которые при длительном их вдыхании могли привести к самым непредсказуемым последствиям. Разумнее всего было бы воспользоваться маской, но Семён решил рискнуть. Когда он выйдет на поверхность, дыхательные приборы ему ещё понадобятся. Нет никакой гарантии, что его сразу обнаружат, и очень даже может быть, что придётся топать чуть ли не до самого города. А это, без малого, восемь десятков километров.
Здесь опасность была гипотетической, там она реальна. Он и пары километров не пройдёт по Буферной Зоне, если будет дышать её воздухом, без фильтров.
Поравнявшись с первым проёмом, Семён свернул к нему.
Ничего интересного там не оказалось, просто короткий коридор, ведущий в небольшое помещение, за которым виднелось ещё как минимум два. Точно такая же анфилада комнат обнаружилась за следующим проёмом, уже с другой стороны галереи. А вот третий проём встретил его сумраком.
Лишайников внутри было очень мало, да и те росли только на потолке, в свете которых виднелось что-то тёмное, покрывающее пол и часть стен. Включив фонарь, Семён прищурился, защищая чувствительные глаза от слишком яркого для них света, увидев довольно большую комнату, почти целиком залитую, какой-то чёрной массой, покрытой тонким налётом пыли, уже застывшую и потрескавшуюся. Откуда она текла, будучи ещё жидкой, было хорошо видно – небольшой пролом в дальней стене, даже не пролом, а трещина, из которой та выпирала широким потоком, и растекалась, застывая и образуя ступенчатые наплывы. До порога комнаты она не добралась, но вот стены были забрызганы ею основательно, и совершенно непонятно, как это получилось. Часть брызг даже попала в галерею, вылетев далеко за пределы дверного проёма.
Масса ничем не пахла, и за многие годы успела отвердеть до твёрдости окружающего его бетона. Выяснять, что это Семён не стал. Он попробовал её носком ботинка, затем ударил каблуком и вышел, исчерпав этими действиями весь свой интерес к этой дряни.
Справа показалось большое помещение, примыкающее к галерее, и скрытое за ещё одним рядом колонн, поддерживающем потолок там, где должна была быть стена. Тот ряд колонн был чуть реже, но и сами колонны были толще.
Свернув туда, Семён увидел очередной зал, точное повторение по форме того, от которого начиналась галерея. Только в отличие от него, этот зал, весь был занят колодцами.
Их было не меньше трёх десятков: все сплошь круглые, но разной величины и по-разному устроенные. Одни являли собой просто цилиндрическую яму, уходящую вниз на несколько метров, с плоским дном, и со следами не то ржавчины, не то чего-то иного рыжего цвета на дне, другие имели двойные стенки, образуя, как бы колодец в колодце, в промежутке между которыми вились крутые спуски бетонных лестниц. Помимо формы, общее у них было ещё и то, что все они соединялись друг с другом ходами-перемычками, коих в разных колодцах имелось от одного до трёх. Стены колодцев, как и почти повсюду здесь были покрыты шрамами, оставшимися от выдранных крепёжных элементов и, почему-то очень скупо – лишайниками. Последние давали так мало света, что Семёну опять пришлось расходовать энергию аккумуляторов фонаря, осматривая колодцы. Как ни странно, это место лишайники почему-то тоже не жаловали. Зато здесь было нечто другое.
Голоса.
Семён услышал их лишь тогда, когда остановился передохнуть; настолько они были тихими. Едва стихли отголоски его шагов, и шелест костюма, как вокруг него послышалось многоголосое перешептывание. Невнятное, звучащее едва ли не на пределе слышимости, но всё равно хорошо различимое в мёртвой тишине подземелья.
Откинув капюшон костюма, Семён завертел головой, пытаясь понять, откуда доносятся звуки, а потом, сообразив, где их источник, присел на корточки, опустив одно ухо как можно ниже. Голоса сразу стали громче. Сомнений больше не было. Они шли снизу, со дна колодцев.
- Эхо… - невольно вырвалось у Семёна.
Голос, который бубнил в колодце, смолк на мгновение, потом опять затянул своё.
- Эхо, - одними губами повторил Семён.
Он пошарил лучом в колодце, и, как и ожидал, ничего там не увидел. Колодец был пуст. Стараясь не шуметь, он перебрался к соседнему колодцу, и снова прислушался. Из него тоже шептали, столь же безнадёжно неразборчивой и тихой скороговоркой.
Переходя от колодца к колодцу, Семён поймал себя на том, что вслушиваясь в эти голоса, он совершенно бессознательно сравнивает их с тем, что звучал в колодце «его» тоннеля. На первый взгляд, звучали они все одинаково, но вслушиваясь в них, Семён сумел найти отличия. Едва уловимые, однако, всё же достаточные, чтобы отличить один голос от другого. Он попытался вспомнить, как звучало то самое эхо, но так и не смог. И, тем не менее, Семён был уверен, что услышав его, он узнал бы его сразу.
А почему, собственно, он решил, что то эхо должно было быть здесь, спросил он себя, и сам же себе ответил. Куда-то же оно делось? И не исключено, что оно сумело как-то просочиться из того тоннеля сюда, в этот город-призрак. Недаром они находятся недалеко друг от друга. И кто знает, не соединялись ли они раньше. Когда-то все подземелья в этом районе, наверняка были одной большой сетью, впоследствии разрубленной, расчленённой на части, обвалами и взрывами. А эхо что? Тончайшее колебание воздуха, неведомая, невидимая и невесомая субстанция. Много ли ей нужно места? Крошечная щель – и оно утекло как воздушная струя.
Обойдя почти все колодцы, Семён выбрал один из тех, что был с лестницей и начал спускаться, подсвечивая себе фонариком. Стена, отделяющая лестничный марш от самого колодца изобиловала разнообразными технологическими отверстиями, поэтому голос было слышно хорошо. И чем ниже Семён спускался, тем громче он становился. Обрадованный этим открытием, Семён добрался до дна, пролез через большой квадратный проём в стенке, однако здесь его ждало разочарование – бормотание как было неразборчивым, так таким и осталось, хотя теперь не нужно было вслушиваться, чтобы услышать его. Голос звучал так, словно кто-то говорил с набитым ртом, причём стараясь произнести как можно больше слов в минуту. Слова лились сплошным потоком.
- Эй, – тихонько проговорил Семён, стараясь привлечь к себе внимание.
Реакции не последовало. Голос продолжать свой бесконечный монолог.
Осмотрев дно, Семён задумчиво посмотрел на единственный в этом колодце круглый лаз хода. Соседний колодец был совсем рядом, метрах в двух, самое большее, и, подумав, Семён решил перебраться туда. Чтобы осуществить это, пришлось пригнуть голову пониже – диаметр хода не превышал метра, так что передвигаться по нему можно было лишь согнувшись в три погибели, и помогая себе руками.
Тут тоже бесперебойно вещал бесплотный голос, от которого Семён добился не больше, чем от предыдущего. Следующий колодец, почему-то, оказался пустым. То есть погружённым в абсолютную тишину.
Встав посреди колодца, Семён постоял так немного, беззвучно дыша через рот и прислушиваясь. Звук всё же был, всё тот же шёпот, только звучал он очень тихо и, в отличие от голосов, живущих в других колодцах, можно было определить, откуда он идёт. Покрутив головой, Семён понял, что откуда-то снизу. Присев, он повторил этот нехитрый приём пеленгации. Как ни странно, но бормотали из круглой дыры хода. Сунув туда голову, Семён убедился, что не ошибся: этот голос обитал не в колодце, а в переходе между ними. Посветив туда фонарём, Семён увидел, что это не совсем так. Этот ход не соединял колодцы, а уходил куда-то в сторону. Он был длиннее, чем это позволяло скученность колодцев в зале, и скорее всего, вёл куда-то за пределы зала вообще. Определить его длину было трудно, но Семён решил, что метров десять-двенадцать в нём есть. Немало, если ползти по этакой норе, обильно усыпанной чешуйками ржавчины.
Как и в колодцах, там почти не было лишайников, и луч фонаря, пущенный вдоль стенок хода, не встретил на своём пути никакого препятствия. Но голос бормотал где-то прямо перед его лицом. На расстоянии полуметра.
Семён осторожно вытянул вперёд руку, ожидая почувствовать кожей кисти хоть что-нибудь: слабую вибрацию воздуха, тепло, холод, наличие статики – неважно что, но источник звука должен был как-то проявить себя на осязательном уровне. Однако рука столь же свободно, как до этого и свет, прошла сквозь точку, откуда слышалось бормотание, не ощутив ничего.
«Чудно» - подумал Семён, возвращая руку и снова прислушиваясь. Теперь, сидя, и почти целиков влезши в ход, он слышал голос куда лучше, а в нём, неожиданно послышалось что-то неуловимо знакомое. Это было как наваждение, но по телу Семёна словно пробежал ток. Он напрягся, весь подавшись вперёд, и взволнованно позвал:
- Эхо! Это ты?
- Иди, - вдруг отчётливо послышалось в трубе.
- Что? – опешил Семён.
- Иди, - снова донёсся до него близкий, и в то же время бесконечно далёкий зов. – Иди, иди, иди…
Голос начал не то утихать, не то удаляться, словно маня за собой. Застывший в неудобной позе, с открытым ртом, Семён выждал несколько секунд, потом спросил:
- Куда ты ведёшь меня, эхо?
Голос ничего не ответил. Сейчас он был едва слышен, и Семён, поколебавшись немного, всё же полез следом.
Ползя по ходу, он мысленно повторил весь путь от заваленного выхода наверх, до этого места, надёжно запечатлев его в мозгу. Сапсу, например, с его феноменальной памятью, не стоило никакого труда вернуться обратно, но и у Семёна была немалый опыт за плечами. Прежде, лазая по заброшенным нижним уровням города, а затем по полузасыпанной Периферии, ему тоже приходилось запоминать дорогу. Это, да ещё привычка считать шаги, здорово иногда помогало. Вот и сейчас, мысленно проделав весь путь вниз и обратно, Семён проставил на каждом отрезке пройденное расстояние, где точно измеренное в шагах, где примерное. Получалось, что он сделал не меньше трети километра по верхнему уровню, спустился на двадцать-двадцать пять метров вниз, и добавил к этому ещё три-три с половиной сотни метров здесь. Сравнительно короткая прогулка, а столько нового!..
В трубе стало светлее. На стенах появилось больше фосфоресцирующих лишайников, а впереди всё было буквально залито их светом. Добравшись до конца хода, Семён выглянул из него и увидел воду.
Вода заполняла длинное, похожее на тир помещение, точнее сложной формы, столь же длинную нишу в полу. Лишайников тут было тьма, и не удивительно. Столь необходимая влага здесь имелась в изобилии. Вода была стоячей, однако от неё ничем не воняло и в зеленоватом свете лишайников хорошо просматривалось дно, что говорило в пользу того, что этот источник был чистым. Поверхность воды была безукоризненно гладкой. Ничто не нарушало спокойствие этого подземного водоёма.
Глядя на воду, Семён только сейчас почувствовал, что хочет пить. Глотать, пускай и кажущуюся чистой, но непонятно какую воду без предварительного анализа, всё же было опасно, но плескавшийся в водяных карманах запас Семён решил использовать только в крайнем случае. Приходилось снова рисковать. Как бы то ни было, одно дело было сделано. Воду он всё-таки нашёл. Не без помощи, конечно.
- Большое спасибо, - поблагодарил Семён и услышал, как позади него, в трубе, затихает, удаляясь, отголосок его слов.
- Сибо, сибо, сибо, - послышалось там и пропало. Голос тоже исчез, оставив Семёна одного.
Прежде чем сделать следующий шаг – попробовать эту воду – Семён подумал, чем бы предварительно проверить её. Обычно, в такой ситуации пользовались набором тестовых полосок, опустив которые в воду, можно сразу было сказать, что в ней присутствует: кислота, щелочь, соли металлов, ядохимикаты, просочившиеся сюда с поверхности или что-то ещё. Будь его костюм укомплектован как положено, как он комплектуется для вылазки за пределы Буферной Зоны, с этим сейчас не было бы никаких проблем. Но операция по окружению пилферов не предусматривала столь тщательного изучения особенностей местности. Им выдали только то, что было необходимо в данной операции. Кто бы мог подумать, что один из оцепления окажется в такой вот ситуации?
Та же история, что и с водой. Да и с питательной смесью тоже. Здесь ещё сыграл свою роль временной фактор. Они торопились, и на полноценную комплектацию у них просто не было времени. Спешка, будь она неладна.
Единственным аналитическим устройством, которое у него сейчас было – это он сам. Но рисковать собственным пищеводом, вот так, с места в карьер, как-то не хотелось. Сначала воду лучше всего было потрогать. Или лизнуть.
Однако прежде чем опустить в неё руку, Семён всё же достал нож, и погрузил в воду лезвие. Подержав его немного, он извлёк лезвие и принялся внимательно изучать острую зеркальную металлическую полоску. Не найдя признаков того, что на металл что-либо воздействовало, он убрал нож обратно в ножны и протянул к воде руку. Он едва успел коснуться её кончиками пальцев, как тут же отдёрнул руку. Вода на ощупь и на вид была такой, какой и должна была быть, кроме одного момента. В ту минуту, когда он коснулся её, она начала двигаться.
Спокойная водяная гладь внезапно зарябила, покрывшись концентрическими полудугами складок, и начала отползать, ещё больше увеличивая эти застывшие малюсенькие волны. Там, где Семён опустил руку образовалось углубление, почти идеально круглое. Через несколько секунд оно вытянулось, гоня перед собой всё ту же застывшую рябь, и уровень воды рядом с Семёном начал заметно уменьшаться. Продолжая болезненно корчиться, вода отступила ещё немного, затем остановилась. Теперь её уровень в этом месте был на пять или шесть сантиметров ниже, чем во всё водоёме; это хорошо было заметно по оставленной на стенке бассейна тёмной влажной черте. На этой отметке вода остановилась. Складки разгладились, и прямо перед Семёном, нарушая все законы природы, застыла диковинная водяная яма.
- Что за бред, - испуганно пробормотал Семён, пялясь на воду.
С минуту ничего не происходило. Затем вода потекла обратно, но не как подобает воде, а медленно, точно это был густой гель. Чтобы выровнять уровень, ей понадобилось ещё пара минут. После этого водоём снова застыл в первоначальном своём виде.
- Ну и ну! – только и сказал Семён, не зная, что и думать.
С таким чудом ему ещё сталкиваться не приходилось. Светящиеся лишайники ещё укладывались в рамки его понимания, но живая, в буквальном смысле этого слова, вода, уже далеко выходила за его пределы. Но чем бы это ни было, такую воду едва ли стоило пробовать на вкус. К ней и прикасаться-то было страшно…
- Вот зараза, - в сердцах бросил Семён.
И вздрогнул, краем глаза уловив сбоку и сзади какое-то движение. Выхватив револьвер, он стремительно обернулся, и замер, чувствуя, как по коже словно провели валиком, усаженным иголками.
Метрах в пяти от него, выстроившись в несколько рядов, сидело, вытянувшись столбиками и внимательно следя за ним чёрными глазами, не меньше полусотни крупных крыс.
Глава 5
Первым его движением, было взять это серое воинство на мушку, но рука, державшая револьвер, как-то сама собой остановилась, и ствол так и остался опущенным, смотрящим куда-то в пол. Что-то здесь было не то. Первый испуг, вызванные неожиданностью их появления, прошёл, и именно в этом неожиданном появлении и была вся соль. Представляй они опасность, он почувствовал бы их приближение ещё до того, как они появились в поле его зрения. Их агрессивность к нему, выдала бы их с головой, но крысы сумели подойти к нему незамеченными. Это уже кое о чём говорило. И даже сейчас, выстроившись перед ним в смешных и напряжённых позах, внимательно присматривающихся к незнакомому существу, они совсем не походили на готовящихся к прыжку хищников. Они именно изучали его, и отнюдь не как потенциальный обед. Агрессивности от них исходило не больше, чем от их ручных сородичей – лабораторных крыс. Да и крысы ли это вообще?
Присмотревшись к авангарду крысиного отряда, Семён понял, что эти зверьки заметно отличаются от тех полчищ, что наполняли все уровни города, а нижние особенно. Эти были куда крупнее, с непропорционально большими головами и чуть более короткими мордами. Окрас их тоже отличался. Самое удивительное, что единообразия цвета в этом отряде не было, и хотя доминирующим был всё же серый, он у разных особей сочетался с коричневатым, чёрным и, кажется, даже голубым оттенками. Зеленовато-белое свечение лишайников, не давало возможности в деталях разглядеть зверьков, но и того, что он увидел, было достаточно, чтобы убедиться в том, что это были совсем не те, кого он привык гонять в галереях и переходах нижнего уровня города электрическим хлыстом. Это были либо какие-то крысоподобные существа, либо мутанты. Учитывая расположение их места обитания, второе было более вероятно.
Они продолжали рассматривать его, беспрестанно шевеля своими подвижными мордочками, вытягивая их вперёд и принюхиваясь. Со стороны это, наверное, выглядело очень комично – человек, сидящий на корточках и рассевшиеся чуть поодаль. Ровными рядами крысы, словно аудитория, ожидающая от него начала представления или лекции. Он должен что-то сказать? Что можно сказать группе крыс, пускай даже не совсем обычных крыс? Поздороваться?
Семён проглотил ком в горле, разжал губы и хрипло произнёс:
- Привет.
Реакция на это приветствие последовала неожиданная. Зверьки все как один, опустились на передние лапки, и дружно повернули прочь от человека. Семён качнул револьвером, удивлённый таким поворотом событий, однако этим демаршем дело не закончилось. Увеличив расстояние ещё на метр, они остановились и снова вытянулись в столбики, обратив взоры своих непроницаемых чёрных глаз на человека. От него словно чего-то ждали.
Семён продолжал сидеть, хлопая ресницами, а зверьки, продемонстрировав удивительную синхронность, проделали этот трюк ещё раз. Такая странная тактика и слаженность, совсем сбили Семёна с толку. Это была не просто стайка грызунов, озирающихся на человека, в том, что они делали, чувствовался смысл, какая-то целенаправленность. Неестественная для зверей, а потому пугающая. Ими точно кто-то управлял, и те, как и положено хорошо отлаженным механизмам, чётко отрабатывали команды. Этот кто-то, вероятно, ожидает, что он, Семён, правильно поймёт их действия, и правильно среагирует на них. Так что может означать такое вот, поэтапное отступление? Призыв следовать за ними?
Семён медленно выпрямился, и, всё ещё держа револьвер, сделал шаг вслед за зверьками. «Что я делаю» - промелькнуло у него в голове, однако вопреки внутреннему голосу разума, он сделал вслед за этим ещё один шаг. Увидев, что он идёт, зверьки немедленно приняли походный порядок: вытянулись в цепочку и засеменили к дальнему концу помещения. Там виднелось несколько дверных проёмов, но куда конкретно они направляются, стало ясно, когда головной зверёк отряда поравнялся с низким, прямоугольным отверстием, у самого пола, и исчез в нём. Следом потянулись другие.
«Я должен лезть в эту дыру? – подумал Семён. – Ну уж нет».
Он остановился, что немедленно было замечено крысами. Они опять сбились в кучку и выжидающе уставились на человека. Семён в ответ покачал головой:
- Я не крыса, чтобы лазать по норам. Мне нужно наверх…
Он сунул револьвер в кобуру, намереваясь вернуться к колодцам, но успел только подумать об этом. Зверьки неожиданно пискнули. До этого они не издавали ни звука, а сейчас их дружный писк прозвучал так внезапно и так громко, что Семён невольно вздрогнул. Однако дело было не только в этом. Писк нёс в себе определённый смысл.. Короткий и визгливый, он каким-то образом интерпретировался в конкретное слово. «Иди» - прозвучало в нём.
- Что?.. – Семён напрягся, весь обратившись в слух..
«Иди» - звало его эхо, «иди» - пищали хвостатые обитатели этого подземного городка. На самом ли деле он слышит это, или ему всё только кажется? Может быть, он разговаривает сам с собой? Надышался испарениями лишайников и бредит. Слышит голоса, которые его всё время куда-то зовут. То они шепчут ему ниоткуда, из воздуха, то в качестве вещателей выступают крысы. И вообще, существуют ли они на самом деле. Слуховые галлюцинации могут быть лишь частью этого бреда. Не исключено, что и видит он совсем не то, что есть на самом деле. А на самом деле нет никаких слишком уж организованных крыс, и вода в этом бассейне как вода…
Зверьки опять пискнули. «Иди – снова послышалось Семёну. – Иди…»
Семён крепко зажмурился, потом, вспомнив кое о чём, расстегнул защитный костюм, забрался в нагрудный карман комбинезона, и вытащил оттуда маленькое зеркальце. Эта вещица не входила в обычную экипировку полевых исследователей, но всякий, кто ходил по нижним уровням города, всегда имел при себе зеркало. Поговаривали, что живые тени бояться блестящие предметы, и хотя Семён не особо в это верил, зеркальце с собой всё же носил. На всякий случай. Он уже давно не обходчик, и не пилфер, а привычка носить зеркало осталась. Сейчас это должно было помочь ему…
Достав зеркальце, он принялся ловить отражение того, что находилось вокруг него, и, в первую очередь, за спиной. Затем, хорошенько рассмотрев рисунок лишайников, и особенности стен, он обернулся, сравнивая увиденное в зеркало, с тем, что было на самом деле. Отличий не было. Ни визуально, ни на ощупь. То, что было перед его глазами, существовало реально. В том числе и крысы.
Крысы вернули походный строй, и начали одна за другой исчезать в прямоугольном отверстии. Растерявшийся от такого неожиданного поворота событий, Семён несколько мгновений стоял, не зная, что и делать, а потом всё же двинулся за крысами. Дойдя до прямоугольной дыры, в которой исчез крысиный отряд, он опустился на колени и заглянул в неё. Стенка в этом месте была не больше полуметра толщиной, высота отверстия сантиметров шестьдесят-семьдесят, так что пролезть в неё не составляло труда.
Крыс видно не было, но перебравшись на ту сторону, Семён сразу заметил бодро марширующих по длинному коридору зверьков. Пристроившись в хвост крысиного отряда, Семён свернул вслед за ними направо, увидев лестницу, ведущую ещё ниже, по обеим сторонам которой виднелись сохранившиеся перила – две железные штуковины, прикреплённые к стенам. Вещь просто редчайшая здесь, где не осталось ничего, даже вмонтированных в бетон штырей кронштейнов.
Перила едва не рассыпались под его пальцами. Трубки, из которых они были сделаны, прогнили настолько, что стали тонкими, как бумага. При малейшем прикосновении они проминались, осыпаясь шуршащим потоком ржавых чешуек.
Внизу его ждали новые открытия.
В помещении, где он оказался, имелось несколько пластиковых дверей и освещение, которое, разумеется, не работало. Помимо навек потухших панелей, тянулись нити кабелей, местами провисшие, из-за отвалившихся креплений, и коробки с коммутационными устройствами, так же находящиеся на различных стадиях разрушения. Заглянув внутрь, Семён увидел ржавчину и зелёные наплывы оксидов меди. Контакторы, реле и прочее давно пришли в негодность, но даже сейчас, в полусгнившем состоянии всё это электрооборудование представляло немалую ценность: в городе, где только можно медь давно заменяли сплавами на основе железа, не говоря уже о серебре. Удивительно, что это всё оставили нетронутым.
Пластик, из которого были сделаны двери, да и некоторые другие детали, давно потерял свой первоначальный цвет и механическую прочность, превратившись в хрупкую массу, легко ломающуюся, стоило приложить к ним немного усилий. Кроме того они носили на себе следы воздействия высокой температуры. Явных следов огня тут не было, но многое было покороблено и оплыло. Больше всех пострадала та дверь, в которую юркнули красы, и, последовав за ними, Семён хотел приоткрыть её пошире, однако та сразу сломалась пополам. Перешагнув через упавшие обломки, Семён заглянул в соседнее помещение.
Здесь уже явно что-то когда-то горело. Это был зал, очень длинный и узкий, и почти полностью разрушенный в дальнем конце. По обеим его сторонам, вдоль стен стояли ряды каких-то диковинных цилиндрических аппаратов, опутанных трубками и проводами, от которых остались только позеленевшие токоведущие жилы. Часть цилиндров остались целёхонькими, из других вылезало и текло на пол что-то пузырящееся и так и застывшее, а некоторые были буквально разорваны в клочья. Эпицентр пожара, видимо находился в самом центре зала: там таких взорвавшихся цилиндров было больше всего.
Крысы прошествовали вдоль мёртвого железа, медленно, но верно превращающегося в труху усилиями времени, влаги и лишайников, и нырнули под обломки рухнувших стен и потолка. Дойдя до завала, Семён остановился, оценивая возможность пройти этим путём.
Упавшие железные и бетонные конструкции не достигли пола, оставшись висеть в намертво сцепленном состоянии, оставив под собой полуметровой высоты промежуток. Протиснуться здесь было можно, но не так быстро, как это сделали крысы.
Подумав, Семён лёг на живот и пополз вперёд, надеясь, что громоздящееся над ним железо и куски бетона держатся достаточно прочно. Выбравшись из-под завала, он обнаружил, что попал в следующую зону разрушения. Только тут всё было куда серьёзнее.
Здесь тоже что-то взорвалось, и это что-то ещё виднелось в центре неопределённой формы помещения, которое каким-то чудом осталось целым. Зато середина её, представляла собой неимоверную кашу из балок, рваных кусков железа, труб, кабелей, частей механизмов и каких-то свисающих отовсюду, обугленных ошмётков. В помещении было темновато. Лишайники почему-то не жаловали эту грозную груду, предпочитая стены. Крысы, к счастью, тоже не полезли туда.
Они двинулись вдоль стены, ловко перебираясь через остатки искорёженного оборудования. По какой причине тут оставили столько железа, было совершенно непонятно. По сравнению с верхними уровнями, где даже по городским меркам работали исключительно усердно, «вылизав» всё дочиста, нижние уровни представляли по сравнению с ними резкий контраст. Даже произведённые в результате какой-то катастрофы разрушения, не должны были помешать работе тех, кто демонтировал начинку этого городка и вывозил её, пусть не приборы и механизмы целиком, а их изуродованные останки, но это всё равно был материал, в первую очередь различные металлы, которые можно было использовать вторично. Однако, то, что здесь произошло, видимо, сразу поставило крест на дальнейших работах. Демонтажники даже не притронулись тут ни к чему, просто всё бросили и удалились восвояси. Почему? Чего-то опасались? Чего? Ответить на это вопрос, можно было бы, зная, что здесь производилось. Но что бы это ни было, после взрыва и последующего за ним пожара, это место стало опасным. Опять-таки, почему? Химическое заражение? Радиационное?
Мутации, подумал Семён. Лишайники, вода, эти вот чудные крысы. Они подверглись воздействию какого-то мутагенного фактора, и не исключено, что этот фактор появился отсюда.
Семён пошарил по карманам, а потом вспомнил, что дозиметра у него тоже нет. Для охоты на пилферов он не требовался. Неполная комплектация…
- А что б её… - ругнулся он вполголоса и поспешил покинуть это гиблое место.
Часть зала всё же пострадала при взрыве, и выбираться из него опять пришлось через обломки завалившей выход стены и перекрытий. Опустошения, произведённые взрывом и пожаром, обнаружились и дальше: в туннеле, который перекрывал завал, в других помещениях, расположенных рядом. Огонь нашёл себе пищу и здесь. И здесь же Семён снова наткнулся на воду.
На этот раз она текла тонкой прерывистой струйкой, просачиваясь откуда-то сверху, наполняя крошечную чашу, выдолбленную в бетоне мириадами падающих капель, и питая обильно разросшиеся вокруг лишайники. Эта вода оказалась самой обыкновенной. Некоторые из крысиного отряда останавливались, чтобы напиться, и шедший позади всех Семён тоже притормозил.
Подставив под жиденькую струю ладонь, он подождал, пока наберётся достаточное количество воды, потом осторожно проглотил несколько капель. Вкусной её назвать было трудно. Вода отдавала чем-то металлическим, и для питья вполне годилась. И не шарахалась от прикосновения человеческих рук. Вода, как вода. Совершенно обычная. Только её было чертовски мало. Выпив то, что накопилось в его ладони за несколько секунд, он, торопясь вслед за крысами, набрал ещё немного, добавив к этому скудному водяному пайку, пару глотков из того, что было в водяных карманах своего костюма. Жажду полностью он не утолил, но стало легче.
Конической формы ниша, в которую свернули крысы, заканчивалась стальной дверью, причём такой, какой Семёну видеть ещё не приходилось. Мало того, что она была толстой, и, наверное, весила с тонну, она была такой чистой и светлой, что в былые времена в неё, наверное, можно было смотреться, как в зеркало. Ручек на ней не было, зато имелся штурвал, столь же чистенький, если не считать налёта пыли. Лишайники на двери не росли, и она выделялась среди окружающей её обстановки, как кусок белой материи, висящей среди закопченных дочерна стен. И ещё на ней было что-то написано.
Часть надписи отсутствовала, хорошо сохранился только красный треугольник с включённым внутри восклицательным знаком, и несколько обрывков слов, но как Семён не старался, восстановить смысл написанного, ему так и не удалось. Часть букв принадлежала одному из древних, исходных языков людей, и из этого следовало, что этот город-призрак столь же древний. Такой древний, что был едва ли не ровесником Старому Городу. А может даже и старше его.
Дверь была приоткрыта, но щель для Семёна оказалась узковатой. Семён потянул за штурвал, сомневаясь, что сможет открыть такую махину, да ещё которую не трогали с места невесть сколько столетий, однако та пошла удивительно легко. За ней обнаружился короткий коридорчик, являющийся словно продолжением двери: тот же блестящий металл повсюду, только этому металлу когда-то здорово досталось. Стальная обшивка коридора была вспучена и разорвана в нескольких местах, сам он сплющен навалившейся сверху массой породы и конструкций, а в противоположном конце, там, где по логике, должна была висеть вторая дверь, осталась лишь искорёженная чудовищным ударом торцевая плита, с вырезом под дверной проём, и остатками трёх, почти вырванных из неё мощных петель. Дальше начинался хаос изогнутых всесокрушающей волной деформации балок, стальных листов, колотого бетона, рёбер арматуры и пластиковых панелей, в котором угадывались некогда имевшие здесь место комнаты и коридоры. Всё это было обвито лишайниками, и, несмотря на жуткий вид разрушений, место выглядело как-то необычно и даже оригинально. Крысы прошмыгнули вдоль стены, где остался довольно широкая полоса свободного пространства, и исчезли, словно всосанные округлой гофрированной глоткой, в человеческий рост высотой. Конец её висел в нескольких сантиметрах от пола, а сама она шла вверх, исчезая в продавленном чем-то невероятно тяжёлым, железном потолке.
Семён заглянул в эту мрачноватого вида, почти лишённую светящихся лишайников, трубу, почувствовав, как в лицо дохнуло тяжёлым, неприятно ударившим в ноздри, запахом. Заинтригованный, он полез наверх, по прогибающейся под ним гофре, слыша, как наверху что-то шуршит и скрёбётся.
«Куда это я лезу, а?» - спросил себя Семён, однако добрался-таки до конца трубы. Преодолевая последний этап этого восхождения, он подтянулся на окантовывавшем трубу кольце, перекинул через него своё тело, и…
И замер, под взглядом тысяч и тысяч обращённых на него крысиных глаз.
Глава 6
И – снова ничего. Даже парализованный страхом, он, тем не менее, ясно осознал, что не подвергается никакой опасности. Он не чувствовал её. Не было никакого намёка на её близость: ничто не заставляло вибрировать его чувствительные внутренние струны, ничто не отзывалось тревожным набатом где-то в глубине сознания, не било в лицо холодным дуновением смерти, не окатывало горячей волной, оставляющей на теле липкую испарину. Ничего из того, что уже случалось с ним, и что свидетельствовало о близости неведомой угрозы. Стало быть, её и не было совсем.
Но крысы! Неимоверное количество зубастых исчадий ада, непрестанно что-то вынюхивающих, беспокойно копошащихся в полутьме огромного зала, перебирающихся с места на место, вычёсывающихся, вылизывающихся… Пускай не совсем похожих на обычных крыс, но всё равно это были крысы; он видел их, осязал их запах и запах их испражнений, слышал их писк и непрекращающийся шорох движения этой живой массы, и его особое мироощущение, вступив в противоборство с инстинктом самосохранения, после короткой схватки, сдалось. Несколько десятков крыс ещё не было такой страшной силой, которая могла бы затмить его способность «видеть» истинную природу вещей, распознавая, где кроется ловушка, и поэтому он и пошёл за ними, не ощущая никакой опасности в том отряде. Однако рядом с этими полчищами…
Отбросив все доводы своего внутреннего голоса, твердящего, что опасности нет и здесь, он попятился, надеясь только на одно: успеть добраться до той блестящей двери. Дверь можно было захлопнуть и запереть, разом обрубив погоню, хотя крысам, наверняка, были известны множество других путей в обход. Но какое-то время он, всё же, выиграет. Сейчас главное ускользнуть из этого кошмарного гнезда. А потом… О том, что будет потом, Семён даже не думал. В его мозгу билась только одна мысль: бежать, бежать!..
Сёмён медленно начал сползать обратно в трубу, нащупывая ногой складки гофры, готовясь в любой момент, при первых же признаках преследования, броситься наутёк, однако никакой реакции со стороны крыс так и не последовало. Они продолжали заниматься своими делами, проявляя удивительное спокойствие и даже равнодушие к факту появления среди них человека. И в то же время что-то изменилось. В общем звуковом фоне появилась какая-то новая составляющая, почти неуловимая для слуха, и скорее ощущаемая где-то внутри, нежели слышимая. Точно вздох пронёсся в тяжёлом и спёртом воздухе громадного крысиного логова, и невидимые уста прошептали:
«Кто ты?»
Семён насторожился, приостановив скольжение вниз, и прислушался. Разные голоса уже говорили с ним в этом подземелье, но этот голос был самым мощным. Именно так – мощным, а не громким. Слово «громкий» едва ли было здесь уместно. Никакого голоса на самом деле не было, было лишь сочетание звуков, в котором родилось это самое «кто ты?». Он по-прежнему не слышал ничего, кроме хаоса шумов, наполняющих зал, только в какой-то момент они удивительным образом сложились в нечто упорядоченное, имеющее некую форму, а главное – смысл. То, что он слышал, не имело ничего общего с человеческой речью, и, тем не менее, это было обращение к нему, суть которого он прекрасно понял.
Схожим образом к нему обращались крысы встретившегося ему отряда, только сейчас смысл сказанного определялся куда отчётливее.
Заинтригованный, Семён снова подтянулся, вернувшись в прежнюю позицию, ожидая продолжения, и так и не дождавшись его, ответил, вопросом на вопрос:
- А кто ты?
«Большой Серый» - ответило наполненное крысами пространство.
- Большой Серый? – переспросил Семён.
«Тебя что-то удивляет/кажется непонятным?»
- С кем я говорю? – Семён завертел головой, пытаясь определить местоположение своего невидимого собеседника. А он есть, этот собеседник? – невольно пронеслось в голове. Несмотря на проведённый эксперимент самотестирования, у него вдруг снова возникло подозрение в нереальности того, что с ним происходит. Слышит ли он на самом деле что-то, или это ему только кажется? Видит ли он этих крыс, или это плод его больного воображения? А запах? Не рождён ли он тем же, чем и остальное. Колоссальной сложности видение. Если оно ещё и на ощупь соответствует тому, что видится, тогда это вообще нечто…
Семён подумал, не коснуться ли ему какой-нибудь из ближайших крыс, но передумал. Те могут расценить это совсем не как дружественный жест… Если они вообще есть, эти крысы.
Семён нахмурился, окончательно запутавшись в тщетных попытках понять происходящее. В любом случае, если эти крысы и существуют, это сумасшедшие крысы. Нормальные так себя не ведут. И он тоже становится сумасшедшим, если разговаривает с ними. Здесь не может быть ничего нормального. Отклонение от нормы – и есть норма для этого места.
«Я назвался» - прозвучало в ответе. – «Ты не слышал меня?»
- Я не вижу тебя.
«Странно/непонятно/необычно. Ты способен видеть?»
- Да. Но я вижу только крыс.
«Мы/я/которые вокруг и есть Большой Серый».
Семён невольно охнул. Согласованные действия крысиного отряда поразили его, и одно это уже наводило на мысль о чёткой организации и единоподчинении. А это само собой уже должно было говорить о многом, но дальше Семён в своих рассуждения тогда не пошёл. Ему и в голову не могло прийти, что эта слаженность является не просто хорошей организацией где-то на инстинктивном уровне. Они действовали как единое целое и, как это ни парадоксально звучит, вполне могли быть на самом деле единым целым. Организмом, состоящим из отдельных, обособленных существ.
В принципе, в этом не было ничего нового. В мире биома, в среде адаптоидов, подобное положение вещей было обычным явлением. Попав куда-нибудь на луг, или в лес, тебя атаковали не просто растения, а целые их сообщества, измеряемые огромной площадью и живой массой. Но то была чисто инстинктивная реакция, здесь же он столкнулся с чем-то совершенно иным. То, что обитало в этом зале, вело с ним диалог, разумный разговор, стало быть стояло на высшей ступени развития. Иначе говоря, оно было разумным. Только разум этот был совершенно отличный от человеческого, и в первую очередь тем, что носителем его было не единичное существо, а колония существ.
Коллективный разум.
Крысы – удивительно умные зверьки, про них ходит немало удивительных историй, часть из которых, несмотря на фантастичность, всё же правда. Добавьте к этому мутации, которые могли изменить их не только в худшую сторону, и получите новое, поистине уникальное крысиное сообщество. Точнее новое существо. Существо тело-мозг. Или множественноединое. Причём существо разумное. Этакое Multiple rationabilem. Так, кажется, если он ничего не напутал в этой чёртовой латыни.
Тот отряд являлся, по сути, индивидуумом с интеллектом, состоящим из суммы интеллектов пятидесяти отдельных особей. Здесь, вокруг него. располагался неизмеримо более могучий мозг. Мозг, сложенный как из кусочков мозаики, из крошечных крысиных мозгов. Вот чем был этот Большой Серый.
- Невероятно!
Слово, даже не сказанное, а выдохнутое Семёном, казалось, бесследно утонуло в общем шорохе и возне, но Большой Серый услышал его.
«Что кажется тебе невероятным/невозможным?»
- Нецелостность.
«Нецелостность?»
- Да, - подтвердил Семён. – Никогда никто не встречал ничего подобного тебе. Никто никогда не встречал разум, обитающий не в одном теле, а во множестве маленьких.
«Всё большое всегда состоит из множества небольших составляющих/частей, - резонно заметил Большой Серый. – Большая лужа – из капель, большая куча – из крошечных песчинок. Это очевидно/естественно/само собой разумеющееся».
- Может быть, - согласился с ним Семён. – Только любой организм или часть тела, орган – есть нечто единое, неделимое, строго организованное, и имеющее определённую функцию, то есть назначение и форму. Его нельзя перемешать, как кучу песка, оставив при этом работоспособным.
«Не вижу связи/общего».
- Твои части постоянно перемещаются. Они не статичны. Так не может быть.
«Это так важно для тебя?»
- Это непонятно мне.
«Равнозначно, как и для меня – ты. Но я просто принимаю тебя таким, каков ты есть».
- А возможность общения. Как мы понимаем друг друга?
«Ты говоришь, я отвечаю. И наоборот. Просто».
Семён покачал головой. Не так уж это и просто на самом деле. То, что он слышал, нельзя было назвать речью. Это был набор звуков, фон, хаос, мешанина, какофония, просто акустическая куча-мала, в которой внезапно появлялось нечто такое, что непонятным образом чётко ассоциировалось у него с тем или иным словом или понятием. Дело было не в передаваемых звуках, как это происходит в обычном разговоре, передавался смысл… На каждый звук, сочетание звуков или слово налеплен своеобразный смысловой ярлычок, указывающий, что данный звук, сочетание или слово обозначает. Одно неотделимо от другого. Смысл можно донести прямо или косвенно, жестами, мимикой, но как сделать, чтобы тебя поняли, если всего этого нет. Что нужно вложить в ничего не значащие для тебя шумы, чтобы ты, услышав их, понял, о чём ведёт речь говорящий? Как можно осуществить такой способ коммуникации?
Тогда, может быть это – особый, универсальный язык, на котором может общаться любое разумное существо. И в нём не нужно запихивать всё в определённой формы словесные «коробки», а можно придавать им какие угодно формы, не теряя при этом главного.
Было бы неплохо овладеть таким языком. Кажется, раздел языковедения, занимающийся этими вопросами, называется семантика. Или семиотика? Не его сфера, хотя кое-какие знания в этой области им преподали. В любом случае самые распространённые древние языки он изучал, дабы иметь возможность читать литературу той эпохи в оригинале.
Другой вопрос, как понимал то, что он говорит, Большой Серый. Едва ли ему был знаком человеческий язык, и, тем не менее, языкового барьера для него, видимо не существовало. Осознаёт ли он всю необычность происходящего, или такое положение вещей для него само собой разумеющееся? Какими ещё возможностями обладает этот удивительный коллективный разум. Безызвестные Родоначальники, да он глупая говорящая кукла по сравнению с ним!
Позади послышалось попискивание и царапанье крошечных коготков по металлу. Семён посмотрел назад и вниз, увидев, как по трубе карабкается ещё одна группа крыс. Добравшись до застрявшего в горловине человека, те, не раздумывая, запрыгнули на него, продолжив свой путь по распластавшемуся Семёну. Он невольно съёжился, чувствуя, как по нему пробегают, цепляясь за ткань костюма, вереница крыс. Скорее автоматически, чем сознательно, он пересчитал их. Отряд оказался примерно таким же, как и тот, который привёл его в это место. Около пяти десятков особей.
Вернувшиеся крысы тут же влились в общее копошение, и Семён сразу же потерял их в массе серых тел. Большой Серый вобрал в себя отторгнутую на время часть, но на смену ей выдвинулась другая.
Среди почти сливающейся в единое целое массы, произошло какое-то движение, и вниз, к основанию трубы, точно капли сконденсировавшейся жидкости, со всех сторон устремились отдельные крысы, прокладывая себе путь сквозь ряды своих собратьев. Внизу эти разрозненные «капли» собрались, и прямо перед носом у Семёна за считанные секунды сформировался очередной отряд. Возникнув столь внезапно, и как могло показаться, совершенно спонтанно, отряд «потёк» в трубу, снова использовав Семёна как аппарель. Опять послышалось лёгкое скребыхание крысиных коготков, и меньше чем через минуту, отряд исчез внизу, среди нагромождения балок и стальных листов. Едва они исчезли, снизу начал взбираться ещё один возвращающийся отряд.
Чувствуя, что мешается здесь, посреди дороги, Семён, тем не менее, никак не мог набраться смелости сдвинуться с места. О бегстве он уже не думал: крысы в лице Большого Серого достаточно чётко дали ему понять, что настроены неагрессивно к появившемуся в их логове чужаку. Но выбраться наверх мешала боязнь сделать что-то не так, вызвав этим ответную негативную реакцию. Хотя агрессивности в словах (точнее того, что заменяло ему слова) Большого Серого не было, особого дружелюбия Семён тоже не уловил. Этот гигантский мозг вообще не выказывал никаких эмоций и чувств. Лишь немного любопытства, выраженного в этом первом его «кто ты?». Хотя, что можно сказать наверняка по отношению к такому необычному суперсуществу. Выводы, которые он делает, основаны исключительно на собственных ощущениях, а они могут быть ложны, а первые, в свою очередь – ошибочны. Если он выбрал не тот ход, вскоре ему предстоит поплатиться за эту ошибку.
Вдохнув, тяжёлого, насыщенного животными запахами воздуха, Семён, наконец, решился:
- Я войду?
«Да/конечно/разумеется».
Семён перекинул через соединительное кольцо ногу, затем другую. В центре зала, вокруг горловины трубы, имелось свободное пространство в несколько квадратных метров, не занятое ничем и никем. Встав там сначала на колени, Семён осторожно поднялся на ноги и огляделся, чувствуя себя оратором, стоящим на сцене заполненного публикой амфитеатра. Но какого амфитеатра!
Теперь, стоя, он мог осмотреть зал куда подробнее, а его привыкшие уже к низкому уровню здешней освещённости глаза видели куда больше, нежели прежде.
Зал оказался даже обширнее, чем это виделось первоначально. Что тут располагалось раньше, сказать было трудно, но он и вправду походил на амфитеатр: полусферической формы, с круто поднимающимися ввысь стенами изобилующими кольцеобразно расположенными выступающими конструкциями, напоминающими террасы. Каждый клочок их площади, понятное дело, был занят крысами. Потолок был плоским и решетчатым, и, видимо, многоуровневым. Там тоже всё было забито крысами. Источником света здесь являлись всё те же лишайники, только большая часть их свечения терялась в массе копошащихся тел. То там, то тут, в стенах, виднелись углубления или ниши, и, заглянув в те, что были на уровне головы, Семён понял, что его первоначальная оценка численности этой колонии была ошибочной. Ниши оказались входными отверстиями, ведущими куда-то в сопредельные помещения, так же до отказа заполненные крысами. Их здесь были не тысячи, а десятки, может быть сотни тысяч.
Клетки мозга. Нейроны. Но… Подвижные, самостоятельные, обособленные, постоянно меняющие своё место относительно остальных. Как мог функционировать такой мозг, который подобен облаку клубящейся пыли? Или их местоположение не имеет никакого значения, а главное другое – их место в общей системе взаимосвязей. Тогда как они осуществляются, эти взаимосвязи? Где те самые аксоны, что передают от клетки к клетке информацию? Что здесь заменяет их, и что играет роль нервных импульсов? Большой Серый так и не ответил на этот вопрос. Возможно, он и сам не знает ответ на него. Ни один человек никогда бы не понял, как он устроен, и как работает его организм, если б занимался самоизучением. А Большой Серый, существо хоть и коллективное, но одинокое…
И кто только создал это чудо, невольно подумал Семён, завершая осмотр зала. Неужто неуправляемые процессы и слепой случай? Само собой слепилось?..
Шумы и шорохи крысиного логова снова сложились в нечто упорядоченное, и Семён услышал тот же вопрос, которые встретил его появление здесь:
«Кто ты?»
- Человек.
«Не ответ/не объяснение/ не понятно».
- Хорошо: меня зовут Семён. Так лучше?
«Нет/не понятно».
- Тогда я не знаю, как тебе объяснить, - сдался Семён. – Что ты хочешь узнать обо мне? Я пришёл сверху…
«Я/мы знаем это».
- Ты видел подобных мне, да?
«Иногда/редко/давно. Внизу и наверху».
- Значит, ты всё же выходил на поверхность, - обрадовался Семён. – Это хорошо. Мне тоже надо наверх.
«Там смерть».
- Ты имеешь в виду яд? Ничего. Я имею возможность защититься от него.
«Жди» - ответил Большой Серый и умолк.
Семён выждал несколько секунд, прислушиваясь к крысиной возне, потом спросил:
- Ждать чего?
«Нужного/правильно направленного цикла».
- А когда наступит этот цикл?
«Жди», - донеслось в ответ.
Семён озадаченно хмыкнул. Он открыл было рот, собираясь спросить сколько это займёт времени (а это существо знает, что такое время?), как Большой Серый заговорил снова. Тот же вопрос:
«Кто ты?»
Семён с силой потёр лоб. От тяжёлого спёртого воздуха кружилась голова, хотелось есть и пить, но вопрос задан. От него ждут ответа. Видимо, для Большого Серого это важно. А что ответить?
Семён потоптался, собираясь с мыслями, затем проговорил:
- Я сяду.
Это заявление Большой Серый оставил без комментариев. Семён опустился на пол, полагая, что ничего предосудительно не делает. Крысы не обращали на него никакого внимания; перебирались снизу вверх, сверху – на нижние ярусы, карабкались друг по другу, без конца что-то выискивая. До него, казалось, никому здесь нет никакого дела. Но вопрос задан…
- Как ответить на него? – напрямую спросил Семён.
«Назовись».
- Я это уже сделал.
«Не так/неправильно/непонятно. Обозначься».
- Но как?
«Сущность», – передал Большой Серый.
Сущность? – повторил про себя Семён и пожал плечами. Он человек – вот его сущность. Горожанин, бывший некогда обходчиком очистных систем, пилфером, а теперь – полевой исследователь. Может быть именно это и есть то, что просит Большой Серый? Описательно-функциональная характеристика.
- Ну, коли так, тогда я – полевой исследователь.
«Не понятно».
- Ладно, тогда разведчик. Иначе говоря – Познающий Окружающее. Это моя характеристика и сущность. На данный момент.
«Глаза/уши/слух/обоняние/осязание для знания/накопления/передачи другим. Да. Понятно/исчерпывающе».
- Вот и славно, - вздохнул с облегчёнием Семён. – Так что там с циклом?
«Жди».
На сей раз Большой Серый замолк надолго. Ничего не происходило, крысы продолжали своё неспешное копошение, следуя каким-то организующим командам, формировались и уходили отряды, им на смену появлялись другие, возвращающиеся. Ничего не менялось, всё шло своим чередом. Человек, сидящий посреди огромного зала, был забыт, казалось бы, окончательно.
Посидев минут десять или пятнадцать, Семён не выдержал.
- Тебя что-нибудь ещё интересует? Почему ты ничего больше не спрашиваешь?
«Нет/не нужно/незачем», - немедленно откликнулся Большой Серый.
- А можно спрошу я?
«Да/конечно».
Вопросов, которые Семён хотел задать, была целая куча, но вместо этого он совершенно неожиданно для самого себя поинтересовался:
- Скажи, кто я для тебя?
А может, правильнее было бы сказать – что? – тут же подумалось ему. В каком качестве он завлечён сюда тем отрядом. В качестве гостя, интересной диковинной зверушки, источника информации (последнее маловероятно, ибо кроме Семёновой сущности, то бишь специализации, Большой Серый ничего знать и не хотел)? Или ему уготована другая участь. Какая? Уж не источника ли белков, жиров и углеводов. Поди, пойми этого Серого, чего он хочет, и что у него на уме. Чего-то он тянет с ответом. Странно.
Семён замер, задрав голову в ожидании ответа, услышав, в конце концов:
«Другой».
- Другой, - как эхо повторил Семён. Опять это – «другой».
«Жди», - снова послышалось в полутьме зала.
Больше Семён ничего спрашивать не стал. Он устал отгадывать эти смысловые ребусы, которые ему подбрасывал Большой Серый, а после последнего «жди», вдруг почувствовал себя до того вымотавшимся, что не хотелось даже шевелить языком. У него выдался тяжёлый денёк, с массой треволнений и открытий, и он устал, и душой и телом. Запустив руку в карман, где лежал индикатор времени, он вытащил приборчик, и долго, не желая включать тут фонарь, пытался разглядеть на какой цифре стоит маркер. Разглядев, наконец, метку он удивился – уже утро! Он не спал больше суток, и это тоже не добавляло ему бодрости. Он просто свалится, если не поспит хотя бы несколько часов. Ему посоветовали ждать. Отлично. Значит, он будет ждать.
Семён лёг на голый металлический пол, поправил кое-что на ремне, чтобы не мешало лежать, свернулся клубком, подсунул под голову руку, и закрыл глаза.
Чтобы уснуть, ему понадобилось не больше двух минут.
Глава 7
Он открыл глаза и сразу увидел перед собой крысу: зверёк сидел совсем рядом, вытягивая к его лицу свою подвижную острую мордочку. Казалось ещё немного – и она уткнётся своим носом в его нос. Рядом появилась вторая крыса, так же проявляющая интерес к Семёновой физиономии.
Семён испуганно дёрнулся, вызвав небольшой переполох вокруг себя. Стряхнув с себя остатки сна, он попытался подняться, что оказалось не так-то и легко. От лежания на полу всё тело ныло, а левая рука затекла, и теперь колола тысячью иголок. Массируя её, чтобы восстановить кровообращение, Семён, кряхтя, сел, и огляделся.
Офтальмин ещё продолжал действовать, хотя было ясно, что скоро снова придётся принимать дозу. В зале ничего не изменилось; всё так же копошились крысиные полчища, огромный мозг жил своей обычной жизнью, только там, где сидел Семён, стало, почему-то, тесновато. До этого рядом с трубой оставался небольшой круг свободного пространства, теперь же был занят и он.
Глядя, как вниз одна за другой продолжают спускаться всё новые крысы, Семён догадался, что формируется ещё один отряд. Только куда более многочисленный. Суетящиеся вокруг крысы, казалось, чего-то ждали, и ждали, похоже, от него. Окружив его плотным шевелящимся кольцом, они тыкались в него носами, словно пытались привлечь к себе внимание. Семён с удивлением глядел на непонятные манёвры крыс, покуда его ушей не достиг зов Большого Серого, похоже уже не первый.
«Иди».
Семён встрепенулся. Зов был обращён к нему – это понятно. Он, да эта суета вокруг – достаточно, чтобы понять, что происходит. Цикл, которого ему необходимо было дождаться, кажется, наступил.
- Уже пора?
«Да. Иди».
Семён поднялся. Крысы, как по команде, перестав интересоваться им, устремились в трубу, стекая по ней сплошным серым потоком. Пропустив их вперёд, Семён тоже шагнул к выходу. Ещё не пришедшая в норму рука слушалась плохо, однако он всё же сумел спуститься в трубу, но прежде чем уйти, он, сидя на оголовке, поднял голову, окинул в последний раз зал и поблагодарил:
- Спасибо. И до свидания.
Большой Серый ничего не ответил на это.
Грохоча по гофре тяжёлыми ботинками, Семён скатился вниз, стараясь не отставать от крысиного отряда. Часы, проведённые в не очень комфортных условиях логова Большого Серого, всё ещё давали о себе знать ноющими боками, кроме того чертовски хотелось есть и пить. Последний раз он ел ещё в городе, до того как спуститься в тир, а с того завтрака прошло самое меньшее сутки. Жажда мучила сильнее, и, в конце концов, Семён позволил себе пару глотков из того запаса, что имелся в водяных карманах. Он надеялся ещё раз встретить воду здесь, в противном случае придётся довольствоваться тем, что он принёс с собой. А оставалось, судя по тому, что булькало в карманах, не так уж и много.
Слушая урчание пустого желудка, он задался вопросом, а чем здесь, собственно, питаются крысы. Большой Серый насчитывал в своём составе столько особей, что прокормить такую ораву, да ещё в таких условиях было бы серьёзной проблемой. И, тем не менее, это удивительное существо с ней, видимо, как-то справляется. Ещё одна загадка, в ряду других, к которым он только прикоснулся, и ушёл, так и не разгадав ни одну.
Крысы на сей раз двинулись прямо по разрушенному и заваленному коридору, и хотя из-за завалов он просматривался в лучшем случае на несколько метров в ту или иную сторону, Семён угадал его форму. Он шёл огромной дугой, окружая, район, где находилось гнездо Большого Серого. Но даже изуродованный произошедшей здесь некогда катастрофой, он всё равно выглядел роскошно для привыкшего к аскетичности горожанина: всюду полированный металл и пластик, пускай изломанный и изогнутый, но сам факт такой отделки лишний раз подтверждал, что это место было особым. Помещения, которые располагались слева и справа от коридора разделили печальную участь многих других этого уровня, обратившись в непролазные груды мусора и строительных конструкций, однако попадались и уцелевшие. Заглянув по быстрому в одно из первых попавшихся таких комнат, Семён получил новые подтверждения своим догадкам. То было не какое-то производственное помещение, здесь занимались совсем другим. Он уже не раз за последние месяцы бывал в различных лабораториях Тренировочного Центра, чтобы иметь представление, как выглядит, и чем оснащена та или иная из них. Большое количество лабораторной посуды указывало на химическое или биологическое направление исследований, а разнообразной конструкции микроскопы, стеклянные кабинки боксов. автоклавы и стеллажи с объёмистыми прозрачными сосудами, по большей части заполненными какой-то неопределённого цвета дрянью и вездесущими лишайниками, смещали акцент скорее к последнему варианту. Будь у него побольше времени, он непременно пошарил бы здесь. Едва ли то, что уцелело помогло бы ему пролить свет на характер проводимых здесь работ, но должно было остаться множество записей. Такие находки были особенно ценными.
Об этой части бывшей Периферии в СББ, видимо, ничего не знали, в противном случае в этом районе Зоны не было бы так пустынно. Любая информация о таких городах-призраках была важна, тем паче та, которая касалась располагавшихся здесь лабораторий. Судя по размерам помещений, когда-то тут был крупный исследовательский центр. А над чем здесь трудились… Светящиеся лишайники, пугливая живая вода, Большой Серый… Теперь Семён был почти уверен, что эти чудеса здесь появились не случайно. Те, кто краптел в этих лабораториях над колбами и микроскопами, определённо имели к их появлению какое-то отношение. Пускай и косвенное, но имели.
Впереди обозначилась прямоугольной формы ниша, с виду похожая на лифтовый портал, с закрытой сдвижной стальной дверью, прячущейся в глубине. Дверь была закрыта наглухо, зато рядом с ней имелась другая, распахнутая настежь, и крысы свернули туда. По правилам здесь должна была находиться аварийная лестница, и, последовав вслед за крысами, Семён убедился, что так оно и есть. Её бетонные марши вели куда-то наверх – самый короткий и лёгкий путь к поверхности. И то, что этим путём когда-то воспользовались для спасения, свидетельствовало немало следов панического бегства: оброненные очки, скомканный халат, множество разбросанных бумаг, уже почти целиком истлевших и «съеденных» лишайниками, и даже чей-то ботинок. Пройдя пару лестничных маршей, Семён наткнулся на одну из тех емкостей, что стояли в оставшихся внизу лабораториях. Кто-то дотащил её сюда, а потом бросил. Пластиковая оболочка лопнула, и то, что наполняло ёмкость, вытекло на ступени, образовав большую лужу, которую теперь покрывал толстый слой неприятной на вид, похожей на блевотину, коричневатой плесени. Та же плесень вместе с лишайниками наполняли и саму ёмкость..
Семён надеялся, что лестница выведет его прямиком наверх, однако пройдя ещё несколько маршей, он очутился на довольно широкой площадке, на которую выходило сразу три двери. Одна так же пряталась в нише лифтового портала, и так же, как и нижняя была плотно закрыта. Две других представляли собой всё те же толстенные стальные плиты, на петлях, снабжённые колёсами штурвалов вместо ручек. Та, за которой должно было быть продолжение лестницы оказалась закрытой, зато вторая, как и нижняя, что вела сюда – настежь распахнутой. Человеческий поток, когда-то, устремился именно сюда, и вскоре Семён понял, почему.
Задержавшись на площадке, он попытался открыть вторую дверь, любопытства ради, но, несмотря на то, что штурвал вращался достаточно легко, и замок, по всем признакам был исправен, он так и не смог сдвинуть эту дверь ни на миллиметр. Она была не просто закрыта, она была намертво заклинена в своей дверной коробке. Видимо те, кто бежал с нижних этажей, так же пытались открыть её, а потом бросили это бесполезное занятие, выбрав другую дорогу. Ту самую, по которой сейчас бежали его хвостатые проводники.
Семён поспешил за ними, едва не налетев на ржавые шипы торчащей арматуры. Перед ним открылся коридор, выглядевший очень необычно. Какая-то исполинская сила сместила одну его часть относительно другой, причём настолько, что ещё немного, и левая стена сошлась бы с правой. Оставшаяся щель была настолько узка, что в неё можно было пройти лишь боком. В этой теснине бурлил и бился некогда людской поток, оставив после себя сгнившие клочья одежды, повисшие на арматурных прутьях.
Средняя часть коридора выглядела вполне нормально, если не считать множества трещин и выщерблин в стенах и потолке, а на противоположном его конце, повторилась та же картина: смещение, да ещё усугубленное довольно значительными разрушениями.
Преодолев этот проблемный участок, Семён очутился в идущим под небольшим наклоном тоннеле.
Здесь не было ни дверей, ни перегородок, просто прямоугольного сечения ход, со сводчатым потолком, под которым тянулась бесконечная цепочка навеки потухших световых панелей, начинающийся где-то далеко отсюда, внизу, и полого идущий куда-то вверх. Та сторона, что опускалась, тонула в свечении лишайников, а вот противоположная тонула во мраке. Несмотря на узость этого хода, Семён видел, где проходит граница света и тьмы – верхняя граница распространения лишайников. В их свете он увидел лишь арьергард крысиного отряда, быстро растворяющегося в темноте. Через минуту Семён тоже достиг этой границы.
Уже готовый переступить через неё, он вдруг спохватился, извлёк из чехла нож, и аккуратно срезал с бетона несколько кусков светящегося лишайника. Держа их в руке, Семён подумал, что мало кто из людей осмелился бы вот так, запросто взять в свою ладонь произрастание, да ещё такое экзотическое. Страх перед биомом укоренился в сознании большинства горожан, причём настолько прочно, что слово растение давно стало синонимом слов «отрава» или «смерть». В Тренировочном Центре, в целом, были распространены те же взгляды, с некоторой коррекцией на знание истинной природы опасности биома. Делалось это, впрочем, из соображений исключительно благих. У каждого, кто имел с ним дело, тем более полевого разведчика, должна была выработаться определённая манера поведения с биомом и в среде биома, и здесь страх перед ним был залогом собственной безопасности. Тем не менее, что так, что этак, условный рефлекс, выработавшийся воспитанием или тренировкой, давал о себе знать сразу же, как только речь заходила об органической жизни высшего порядка. Пилфы, огородники и их клиентура были не исключением. Настороженность, при несомненной привлекательности, притягательности этой самой запретной в городе вещи – вот, пожалуй, как можно было охарактеризовать их реакцию на него. А Семён был не таким. Он сразу же, как только ему попался первый в его жизни росток, принеся его в город, начал теребить его пальцами, нюхать, чуть ли не жевать, исследуя эту зелёную форму жизни. И вопрос, в чём истинная причина боязни биома преследовал его все годы пилферства, покуда он не попал в СББ.
С точки зрения инструкций, он вёл себя в высшей степени неосмотрительно. Только инструкции не предусматривали наличие у человека столь острого чувства опасности, как у него. А он был уверен, что эта растительная форма не враг человеку.
Бережно спрятав образцы в один из многочисленных карманов костюма, Семён зашагал дальше, с каждым шагом, всё больше погружаясь во мрак. Он снова поднялся на высоту верхних уровней. До поверхности оставалось совсем немного. Но без света идти дальше было невозможно.
Прежде чем включить фонарь, он снова открыл аптечку, нашёл в ней нужный пузырёк, после чего вытряс из него пилюлю схожую с офтальмином, но только обратного действия. Это было необходимо. Ещё на тренировках, Семён понял, насколько может быть опасен в таком состоянии свет даже карманного фонарика, а потому решил не рисковать собственными глазами. Сунув в рот пилюлю, он не спеша рассосал её, продолжая по инерции идти вслед за крысиным отрядом, хотя и не видел уже ничего: ни туннеля, ни самих крыс. Это показалось Семёну не столь уж существенным упущением, пока он не ударился лбом об висящую на кабелях, сорвавшуюся с креплений панель. Потирая ушибленное место, он остановился, выждал положенное время, чтобы препарат успел начать своё действие, и только после этого взялся за фонарь. Световое пятно, вспыхнувшее под ногами, поначалу показалось ему ослепительно ярким, но через несколько секунд оно начало блекнуть, причём так быстро, что Семён даже испугался: не садится ли это аккумулятор. Попавший в кровь нейтрализатор, подавил остатки офтальмина, вернув ему нормальное зрение. Оставались ещё крысы. Свет фонаря и для них, привыкших к низкой освещённости нижних уровней, мог оказаться слишком ярким, но вспомнив про то, какие неприятные сюрпризы тут встречаются, Семён принялся водить фонарём вверх-вниз, плюнув на все меры предосторожности. Впрочем, крыс свет нисколько не побеспокоил. Они продолжали свой бег, лёгкие и бесшумные, как несомые ветром клочья утреннего тумана.
Он привычно начал считать шаги, оценив приблизительно угол наклона туннеля, прикидывая, сколько тому понадобиться, чтобы подняться к поверхности. Получалось, что если не будет никаких поворотов, он окажется довольно далеко от того места, где вошёл в него, а учитывая расстояние, которое он уже прошёл до этого под землёй, выходила ещё более внушительная цифра. Многочисленные повороты этого лабиринта его не запутали; он чётко знал, что удаляется, только вот не мог точно сказать в какую сторону относительно наземных ориентиров. Вспомнив про компас, Семён извлёк его из специального кармашка на поясе, с сожалением обнаружив, что и этот прибор пришёл в негодность. Прозрачную крышку покрывала паутина трещин, корпус компаса лопнул и смялся, заклинив плавающий циферблат, а когда Семён встряхнул его, пытаясь таким образом оживить, начал-таки вращаться, но всё равно без конца застревая. Проку от него не было никакого.
Сейчас он мог приближаться к тем руинам, с которых началась их операция, а мог и удаляться от них. В итоге это давало либо несколько километров ближе к городу, либо несколько километров дальше от него. Немного, казалось бы, но с его уровнем экипировки и состоянием фильтров – довольно значительная величина. Если его не подберут после того, как он выберется наверх, эти несколько километров могут стоить ему выжженных лёгких, а то и жизни.
Размышляя над этой невесёлой перспективой, Семён заметил впереди что-то перекрывающее тоннель, и, направив туда луч, увидел, что это завал, и завал плотный. Несколько довольно массивных плит, неведомо каким образом провалились в этот ход, перекрыв его снизу и почти до самого верха, и только дойдя до них, Семён понял, что его путешествие окончено. Это и был выход из туннеля, некогда закрытый какой-то конструкцией, ныне лежащей в виде этой бесформенной кучи обломков. Рухнув, она перегородила доступ к остальной части тоннеля, видимо продолжавшегося и дальше, но только не наверх. Там тоже был хаос, нагромождение камня и железа, но как видно, не непреодолимый. Крысы, в любом случае, не видели в нём серьёзной преграды. Они бодро карабкались по плитам наверх, исчезая средь изогнутых балок и расколовшихся блоков. Влезший вслед за ними Семён увидел довольно приличного размера дыру, в которую он вполне смог бы пролезть. Нагнувшись к ней, он сразу уловил характерный запах Буферной Зоны. Несильный, но хорошо ощутимый. За дырой было темно, но то, что находилось по другую сторону завала, явно имело сообщение с внешним миром. Другими словами их разделяла тонкая перемычка, сквозь которую свободно проникал отравленный химикатами воздух.
В тот миг он показался Семёну самой приятной вещью на свете.
Вдыхая «аромат» Буферной Зоны, Семён лёг на живот, натянул на голову капюшон, чтобы пыль не сыпалась за шиворот, и полез в дыру, светя перед собой фонарём.
Обрушившиеся конструкции словно специально легли так, чтобы получился этакий вот туннель. Стараясь не думать о тоннах мусора, которые могли рухнуть в любой момент, от малейшего толчка, Семён прополз метра два, уткнувшись в стоящую почти вертикально поверхность, рядом с которой виднелась совсем крошечное отверстие, куда можно было просунуть разве что голову. Для крыс этого вполне хватало, а Семён очутился в тупике, не зная, что и делать дальше. С минуту он рассматривал этот участок завала, водя фонарём и так и этак, перекатываясь с бока на живот, потом на другой бок, так и не найдя возможности обойти этот тупик. Вокруг громоздились внушительных размеров обломки, каждый из которых расплющил бы человека, как паука. Всё это держалось на гнилой стальной балке, выглядевшей так, словно её поливали кислотой. Имея опыт обследований брошенной городской периферии, Семён знал, чем может закончится попытка расширить ход. Даже куда более прочные на вид конструкции, рассыпались в прах, стоило только тронуть их.
Осмотрев тупик ещё раз, Семён осторожно толкнул закрывающую выход поверхность, а та, вдруг, легко качнулась назад, сразу увеличив ширину крысиного хода вдвое. Обрадованный таким поворотом дела, Семён надавил на неё посильнее, заставив поверхность чуть повернуться, показав торцовую часть того, чему она принадлежала. Это был просто кусок плиты, и очередной толчок отбросил его в сторону. Выход был свободен!
Несмотря на то, что дыра получилась немаленькая, он всё же застрял в ней, зацепившись за что-то поясом. Стараясь освободиться, Семён принялся ворочаться, извиваясь всем телом, чувствуя, как «задышали» окружающие его обломки, грозя новым обвалом. Пришлось действовать осторожнее. Но в тот момент, когда он уже вытягивал ноги, его ход всё равно обвалился. Куски камня и бетона с глухим стуком закрыли проделанную брешь, оставив от неё немногим больше, чем было до этого. Но теперь это уже не имело значения. Он был где-то под самой поверхностью. Буквально на расстоянии вытянутой руки от неё.
Крысы вывели его в помещение, которое можно было бы назвать залом, если б не совсем незначительная его высота. Его площадь и расстояние от пола до потолка были настолько непропорциональными, что это больше походило на вспомогательный уровень, технический ярус, зажатый между двумя основными. Правда, он был частично завален, особенно накопившейся здесь за многие десятилетия и века песком и пылью, так что первоначально, он, возможно, имел более привычный вид. Среди куч этого вездесущего серого праха, битого бетона и коренной породы, высились колонны-коротышки, поддерживающие изломанный и просевший потолок, сквозь щели в котором струился сероватый свет. Рождённый им сумрак позволял осмотреть это место лишь в общих чертах, но увидев даже эти жалкие крохи дневного света, Семён возликовал: солнце, свобода!
Что он увидит, выбравшись наверх? Продолжение операции по поимке пилферов, неожиданно, из-за него превратившуюся параллельно и в поисковую, или голую безлюдную пустыню. Даже если вся суета уже закончилась, а его сочли без вести пропавшим, это ещё не повод отчаиваться. В Буферной Зоне, даже вдали от города, имелось немало предприятий Периферии, до которых можно добраться за считанные часы. Если знаешь, где их искать.
Крысиный отряд дожидался его, собравшись в кучу, не выказывая никакого недовольства здешним воздухом. А воняло изрядно. Яд просачивался сюда не только через щели и разломы в потолке, за многие годы и десятилетия обработок, им пропиталось тут всё; сам бетон и камень стал источником этой гадости. Разлагалась она крайне медленно, оставаясь убийственной длительное время. Это было одно из технических требований, которые предъявлялись к таким веществам: чтобы пореже проводить повторные обработки. И всё же здесь ещё можно было дышать без маски. С риском получить отравление, конечно.
Семён с благодарностью посмотрел на своих провожатых. Крысы, понятное дело, дальше не пойдут. Даже имея фантастическую приспособляемость к любым условиям, там они не выдержат и получаса.
Стоя с зажженным фонарём в руках, Семён оглянулся на обвалившуюся часть зала, из которой он только что вылез, пытаясь понять причину внезапно появившегося у него чувства беспокойства. Словно он что-то сделал не то, не осознав ещё в должной мере степень своего проступка, и лишь подсознательно ощущая это. Опасность?
Семён провёл вокруг себя лучом, повсюду выхватывая из полумрака лишь мёртвый камень.
Чувство, которое овладело им, было для него и новым, и знакомым одновременно. Да, в нём присутствовало ощущение опасности, а кроме неё, нечто такое, с чем ему встречаться ещё не приходилось. В воздухе этого зала чувствовалось какое-то напряжение, подобное тому, какое ощущается в натянутой до предела струне. И вместе с этим на него дохнуло холодом и затхлостью, словно где-то рядом был колодец, полный ледяной и протухшей воды. Он готов был поклясться, что и в самом деле ощущает этот запах. Был ли он реально, или это ему было навеяно чем-то, неизвестно, но вот опасность присутствовала однозначно. Тут уже без осечек.
Что или кто могло угрожать ему здесь? Биом, тем более активный, здесь расти не мог. Не исключался тайник, только тайник вряд ли вызвал у него такую реакцию, причём столь сильную. Крыс, не принадлежащих Большому Серому не могло быть по той же причине, по которой тут не могла существовать, не поддерживаемая искусственно любая другая жизнь. Стало быть… люди?
Мысль, что в этом каменном мешке он может быть не единственным человеком, обожгла его как кипятком. Семён сразу сжался, точно на него сверху и впрямь обрушился поток горячей воды, оглушённый этой догадкой, совершенно упустив из внимания, что выдаёт себя с головой своим фонарём. Ещё не осознав до конца собственную уязвимость, он потянулся к револьверу, скорее инстинктивно, нежели осознанно, как вдруг что-то бросило его наземь.
Уже падая, он услышал выстрел, показавшийся ему громоподобным. Вслед за ним что-то ударило в фонарь, вырвав его из рук, а позади раздался дикий визг, срикошетившей от плиты пули.
Семён перекатился на бок, выхватив из кобуры револьвер, сразу позабыв обо всём на свете. В том числе и о крысах, а те, вытянувшись в столбики, дружно повернули свои мордочки к источнику звука, и не думая прятаться, за что и поплатились. Вторая пуля ударила прямо в их скопление. В воздухе кувыркнулась отчаянно визжащее серое тело, другое забилось в предсмертных судорогах. Крысы бросились наутёк, однако прежде чем они успели спрятаться, беглянок настигла ещё одна пуля, добавив к двум жертвам третью.
Семён отполз немного в сторону, под защиту небольшой кучи камней, и, осторожно выглянув из-за неё, крикнул:
- Эй! Кто там палит?
Окрик эхом заметался по залу, но ему так и не ответили. Вглядываясь в сумрак зала, Семёну показалось, что метрах в десяти от него, впереди и чуть правее, что-то шевельнулось. Нащупав небольшой камень, Семён закусил губу, осторожно поднял этот кусок, отвёл руку назад и швырнул его в сторону от себя. Камень ударился обо что-то, и в наступившей после выстрелов тишине, этот стук, прозвучал неестественно громко. И вслед за этим по глазам полоснула вспышка выстрела.
Стреляли действительно справа, из-за двойной колонны. Стрелок залёг как раз между ними, использую промежуток, как бойницу. Туда падал слабый отсвет от ближайшей потолочной трещины, и Семён смог разглядеть притаившегося там человека: тёмная неподвижная масса, кажущаяся просто кучкой серой пыли.
- Кто вы? – выкрикнул Семён, но и этот вопрос остался без ответа. Впрочем, задан он был чисто для проформы; понять, кто там скрывается было нетрудно. Зная методы работы оперативных служб СББ, можно было предположить другую последовательность действий: сначала бы его окликнули, осветили, приказали не двигаться и не сопротивляться, испробовав таким образом всё, чтобы решить дело без стрельбы. Оружие пускали в ход лишь тогда, когда все приказы и увещевания не давали результата. Эти же начали с радикальных мер. Попытались всадить в него пулю без всякого предупреждения. Пилфы, вне всякого сомнения. И очень вероятно, что те, кого они искали. Вот значит, куда они попрятались.
Местоположение одного человека Семён установил, но тут должны быть и другие. Говорилось о целой группе, численностью в четыре или пять человек, правда, проявил себя пока только тот, что прятался за колоннами. Возможно, огнестрельное оружие было только у него.
Семён поднял револьвер, намереваясь взять на мушку стрелка, только затея показалась ему не очень удачной, и он снова спрятался за кучу. Вести прицельный огонь при таком освещении было делом совершенно безнадёжным. Тот пилфер, имел прекрасную возможность прикончить его, видя перед собой шарящего фонарём человека, но что-то заставило его помедлить с выстрелом. Возможно, он был просто сбит с толку столь внезапным появлением Семёна, и тем, что тот появился не сверху, как было бы логичным, а совсем с другой стороны, из груды обломков, из-под земли. Те секунды, пока Семён оглядывал зал, тот пытался понять, кто перед ним стоит, а когда начал действовать, Семён уже учуял его и успел среагировать. Стрелок потерял драгоценное время, решая, как поступить с незнакомцем, и просчитался.
Неизвестно, за кого он принял крысиный отряд, но едва ли стал тратить сразу два заряда, если б знал, что бьёт по крысам. Благодаря этому патронов у него осталось меньше. Маленький, но всё же плюс.
Что теперь делать? Отступить обратно в спасительную темноту туннеля, или попытаться обойти спрятавшихся пилферов?
Оглянувшись на заваленный лаз, Семён понял, что первый вариант неосуществим. Попытка разобрать завал закончится очередной пулей, которую вгонят ему между лопаток. А делать это, прижавшись к земле, и вовсе нереальная задача. Оставался второй вариант. Лучший способ защиты – нападение. Так кажется…
Семён чертыхнулся по себя и завертел головой, прикидывая, как осуществить задуманное. Ориентироваться мешал сумрак, и Семён подумал уже было, а не использовать ли ему опять офтальмин, но, поразмыслив, решил не делать этого. Льющийся с потолка свет оказался бы тогда слишком ярким для его глаз, и скорее мешал бы, чем помогал видеть. Кроме того его могла ослепить вспышка выстрела, и он не скоро бы оправился от такого шока. А если б ему в лицо попал свет фонаря, или магнезиевой свечи, запусти они в него такой штукой, он и вовсе остался бы слепым. Офтальмин был, без сомнения, замечательным препаратом, однако его использование, к сожалению, было сопряжено с немалым риском. Особенно здесь и сейчас.
Стараясь шуметь как можно меньше, Семён отполз ещё немного в сторону, прижимаясь так, что едва не набрал полный рот пыли. Неподалёку темнело что-то вроде лежащих крест накрест балок, и это место показалось Семёну подходящим. Света там было совсем мало, и под защитой этих балок и темноты, можно было надёжно укрыться. Пока он полз туда, попутно раздумывая, что делать дальше, в дело вмешалась третья сила, на которую он никак не рассчитывал.
Крысы не остались в стороне от происходящего. Снова собравшись в отряд, они сплошной серой массой перемахнули через нагромождения камня и бетона, и устремились куда-то влево, наперерез ползущему Семёну.
Позабыв об осторожности, тот удивлённо поднял голову, следя за манёврами этой частицы Большого Серого. Крысы то ли бежали, использую другой путь для отступления, то ли атаковали. Быстро и почти бесшумно, точно призраки, они устремились в брешь, образовавшуюся на месте частично обрушившейся стены, и вслед за этим там с характерным треском щёлкнул электрический хлыст, полыхнув голубым сполохом разряда. Переходящий в ультразвук визг, дал понять, что удар попал в цель, но последовавшие за эти новые щелчки, свидетельствовали о том, что крыс это не остановило.
За стеной началась какая-то возня, но помимо звуков, оттуда выплеснулось нечто схожее с тем, что он учуял в первую минуту своего пребывания здесь. Слабое в первый момент, это чувство неожиданно усилилось, в нём появилось что-то новое, пахнущее уже не просто тухлой водой, а чем-то до того отвратительно-неприятным, что невольно хотелось зажать нос пальцами и не дышать, чтобы не глотать эту гадость. Вслед за этим что-то с громким стуком упало за той стеной, послышалась серия новых щелчков, и вдруг совсем недалеко от Семёна возникла человеческая фигура.
Согнувшись в три погибели человек перепрыгнул через опрокинутую колонну, но прежде чем скрыться за ней, развернулся, взмахнул рукой и щёлкнул хлыстом. Хлыст ударил куда-то за стену, осветив всё вокруг яркой вспышкой электрического разряда, в свете которой Семён увидел его преследователей. Следующий удар последовал почти сразу же за первым, но был нацелен значительно ближе. Снова полыхнуло электрическое пламя, охватившее сразу двух или трёх выскочивших вслед за ним крыс. То ли убитые, то ли оглушённые разрядом, он были отброшены назад, даже не издав ни писка. Этот парень умел обращаться с хлыстом.
Пилфер был так близко, что Семён в приступе совершенно необъяснимого азарта вскинул револьвер и выстрелил. Попал он или нет, Семён так и не понял: человек исчез, «вспыхнув» напоследок леденящим, пробирающим до костей, холодом, беззвучным криком, отдавшимся в самом Семёновом нутре неприятной дрожью, и вонью, а в ответ пальнули откуда-то с другой стороны. Пуля влепилась в камни, выбив фонтанчик пыли, не причинив Семёну никакого вреда, однако звук выстрела сделал то, чего не смог хлыст, заставив крыс ретироваться. Живая волна отхлынула, и пропала, слившись с полумраком.
Шум схватки затих, но Семён чувствовал своих затаившихся противников, причём намного отчётливее, чем до этого. Сейчас они были близко друг к другу, и их было четверо, Источаемая ими опасность заполнила собой всё вокруг, давя, подобно тупой головной боли и к ней снова примешался этот необъяснимый псевдозапах холода и затхлости. Прежний всплеск их постепенно утих, но не пропал окончательно, Он продолжал ощущаться, то усиливаясь, то почти исчезая, по-прежнему образуя невероятную смесь каких-то флюидов, излучаемых каждым членом этой банды. Четыре затаившихся очага напряжения, четыре смердящие ледышки, полные таящейся в них угрозы, мерзкие из-за этой своей холодной вонючей сущности.
Семён тоже решил не пороть горячку и затаится пока, поразмыслив над тем, какой шаг сделать следующим. Теперь стало ясно, что огнестрельное оружие имели как минимум трое. Даже если пущенный им заряд картечи попал в цель, и тот пилфер лежит сейчас убитым или раненым, двое против одного – довольно существенный перевес. Это только в постановках, которые можно было увидеть в городских театрах, бравые правоохранители в одиночку справлялись с целой оравой разного отребья, раскидывая их как кукол. В реальности такое столкновение выглядело совсем иначе. И потом редко кто встречал преступника, вооружённого чем-то большим, чем нож или кастет. Некоторые делали разные примитивные самопалы, но эти парни были вооружены серьёзно. Да и настроены серьёзнее некуда.
Совершенно непонятно, почему эта группа задержалась здесь так долго. Они могли уйти ещё ночью, однако остались в убежище. Видимо в этом районе по сию пору было не так спокойно и безлюдно как обычно. Следовательно, операция продолжалась, и по тому, что банда не была ни поймана, ни уничтожена – безрезультатно. Они имели неплохой шанс ускользнуть и на этот раз, отсидеться, насколько позволят запасы пищи и воды, а потом, когда всё утихнет, потихонечку улизнуть. Так бы оно и было бы, если б не внезапное появление Семёна с крысиной свитой. Он, наверняка, здорово озадачил их, возникнув из груды камней, да ещё с таким эскортом. А теперь он в ловушке, как и те, кто прячется в глубине зала. Они не дадут выйти ему, а он держит их. Патовая ситуация. Попытаться с ними поговорить?
Покрутив эту мысль в голове, Семён был вынужден её отбросить. Ничего не получится. Эти его так просто не выпустят, прекрасно понимая, чем это в итоге может закончиться для них. Случай столкнул его с настоящими отшельниками, совершенно дикой братией, столь же безжалостной, как крысиная стая к чужаку, не останавливающимися ни перед чем, чтобы сохранить то, что у них есть. А имелось, наверняка, немало. Такие бродяги никогда не возвращались из ходок пустыми, принося от далёких границ Буферной Зоны биом, причём самого высшего качества. Здоровые, не тронутые убивающим всё живое ядом растения, и, зачастую, очень много семян. В рюкзаке каждого пилфа, того и другого было не меньше чем на несколько десятков, а то и сотен тысяч. Им было за что драться. И убивать.
Он мог противостоять им помимо ножа и револьвера, только силу своих мышц, данную ему от рождения хитрость и своё необъяснимое чувство опасности, уже выручавшее его пару раз – всё, что у него было. Крыс он снова в расчёт не взял, и как оказалось, совершенно зря.
Раздумывая над своим невесёлым положением, Семён неожиданно услышал неподалёку шорох. Бросив туда испуганный взгляд, он увидел, что сумрак в том месте зашевелился, и из него, точно материализуясь, снова возникли крысы. С одержимостью маньяков, они опять бросились в атаку, на сей раз сконцентрировав своё внимание на прячущемся за колоннами стрелке, произведшего первый выстрел. Семён смог увидеть только начало этой атаки, зато хорошо было слышно её продолжение.
За колоннами раздался негромкий возглас и ругань, вслед за которыми послышались щелчки хлыста. Зал снова наполнился звуками и движением, сверканием разрядов, а потом и стрельбой. Кто-то из пилферов, не ограничиваясь хлыстом, пустил в ход пистолет, и, насчитав сразу три выстрела, Семён понял, что пора вмешаться. Пока пилфы разбирались с крысиным воинством, у него появилась возможность подобраться поближе, внеся свою посильную лепту в сражение. В конце концов, крысы могли бы спокойно уйти или затаиться, не подставляя себя под смертоносные жала ножей, и убийственно жалящие пьезосегменты электрических хлыстов и пуль. Они не то мстили за своих убитых собратьев, то ли защищали его, Семёна, как равного. Отлёживаться, пока другие дерутся, и может быть, даже за него, было стыдно, и Семён пополз вперёд. Он успел преодолеть не больше метра, когда из-за колонн выскочил стрелок, яростно молотя вокруг себя хлыстом и поднимая облака пыли. Семён выстрелил в него, но промахнулся. Преследуемый крысами, пилф, нырнул куда-то в сторону, продолжая отбиваться. Его товарищи тоже без устали работали хлыстами; там всё так и полыхало от разрядов.
Под градом сыплющихся на них ударов крысы отступили, но это был ещё не конец. Целящийся в шевелящуюся перед ним темноту, Семён услышал, как позади что-то громко зашуршало, словно расползающаяся кладка. Звук исходил от той кучи, что венчала заваленный тоннель, и, присмотревшись к смутно виднеющейся груде обломков, Семён не поверил своим глазам. Она шевелилась как живая, осыпаясь, под напором чего-то настырно прущего наружу. Из-под плит выкатывался камень за камнем, сыпалась мелкая каменная крошка, и вдруг оно прорвалось, сразу в нескольких местах, мгновенно покрыв бетонное крошево сплошной шевелящейся оболочкой.
Семён так и застыл с открытым от изумления ртом. Позади него точно забил артезианский колодец, извергая наверх не воду, а серую шевелящуюся субстанцию, стремительно стекающую с кучи вниз, и затопляющую всё вокруг.
Это были крысы! Уже не какой-то там отряд, целая крысиная армия, тысячи и тысячи серых воинов.
В бой шёл сам Большой Серый.
Живой потоп достиг Семёна, и тот невольно сжался, но поток крысиных тел обтёк его, устремляясь туда, где ещё слышались щелчки хлыстов. Там началось что-то уже совсем невообразимое. Хлысты заработали в бешенном темпе, отбивая ритм смертельного танца, но на место тех, кого разили извивающиеся плети пьезоэлектрических лент, прибывали новые, и их становилось всё больше и больше. Вокруг всё кишело крысами, а впереди, за грудами битого кирпича, средь столбов и уродливо изогнутых балок, плясал голубой огонь разрядов, постепенно отдаляясь и слабея Теснимые неисчислимыми полчищами крыс, пилфы отступали, ещё, видимо, сдерживая их, однако уже в следующую минуту положение изменилось. Новая волна атакующих нахлынула на сбившихся в кучку людей, и впилась в них зубами.
С места сражения донеслись отчаянные крики и беспорядочная стрельба, но прежде, чем эти звуки достигли ушей Семёна, опережая их, на него буквально обрушилось столько боли и такой жуткой безысходности, что в приступе внезапного озарения, он вдруг понял, что это такое.
Страх!
Панический, животный, всепоглощающий, вышибающий из сознания всё человеческое, оставляя одни лишь животные инстинкты и вечное и неодолимое – жить! Ужас, захлёстывающий громадной ледяной волной, от которого останавливается сердце. И отчаяние, порождённое осознанием неотвратимости того, что ввергает тебя в это засасывающее болото смерти. Они ещё сопротивлялись, но их души уже надрывались в немом крике, предчувствуя близкий конец. А тела корчились в судорогах, разрываемые острыми зубами в клочья, оглашая зал нечеловеческими, истошными воплями.
- Безызвестные Родоначальники! - прошептал Семён, чувствуя подкатывающуюся к горлу тошноту.
Он втянул голову в плечи, сжал её ладонями, закрыв уши, чтобы не слышать этих жутких воплей, и закричал сам, не в силах более выносить захлестнувшего его чужого отчаянья. Он продолжал кричать, надрываясь и тоже корчась, точно зубы и когти терзали и его тело, а потом вдруг затих, словно выдохшись от этого припадка сверхчувствительности. Он лежал, судорожно дыша и вздрагивая, захлёбываясь отравленным воздухом зала, мокрый от липкого холодного пота, не в силах отнять рук, но острый приступ захлестнувших его чужих чувств и эмоций уже прошёл. Всё закончилось. Крысы поставили на той четвёрке точку.
Теперь они возвращались, стекаясь обратно, туда, откуда их выманил зов попавших в беду сородичей. Длинные вереницы их шествовали мимо лежащего человека, внешне равнодушные к нему, потом их стало меньше, а через пару минут остались лишь догоняющие остальных отдельные особи. Куча, венчающая тоннель, вобрала в себя последних, и Большой Серый снова скрылся под землёй.
Глава 8
Семён поднялся. Его била нервная дрожь, ноги тоже дрожали, и какое-то время он просто стоял, не решаясь сделать ни единого шага, чтобы не упасть. То, что он пережил за последние несколько минут, было хуже любого ночного кошмара; казалось, зубы Большого Серого терзали не тех несчастных, а его самого. Он не чувствовал физической боли, но от этого было не легче. Излитая ими боль и отчаяние остались в нём таким тяжёлым осадком, что он ещё долго не мог прийти в себя, слыша только громоподобный пульс крови в висках, хватая открытым ртом отравленный воздух подземелья, и не замечая его зловония. Этой четвёрке готовили незавидную участь быть похороненными подрывами возможных укрытий, но та, что постигла их, была не менее ужасной. Большой Серый спас его от пули, но после всего произошедшего, он едва ли обрадовался, увидев его ещё раз.
Успокоившись немного, он побрёл, пошатываясь, в сторону от этого страшного места, стараясь не смотреть туда, где лежали тела пилферов, даже не подумав о том, что у той четвёрки могло остаться очень много так необходимых ему вещей: брикеты с питательной смесью, вода, воздушные фильтры… Он спешил выбраться отсюда; и желание это захватило его всего, целиком, заставив позабыть обо всём остальном.
Лаз, через который сюда проникли пилферы, скорее всего, был где-то среди этих многочисленных щелей, сквозь которые вниз проникал свет, однако до большинства из них он едва ли смог дотянуться. Сообразив, что вход обязан быть там, где удобно спускаться и подниматься, Семён вскоре нашёл его – рядом с одной из колонн. Спотыкаясь в полумраке, Семён вскарабкался на кучу ссыпавшегося сюда сквозь щель песка, оказавшись так близко от потолка, что пришлось пригнуть голову, чтобы встать во весь рост. Лаз был как раз над ним: неровное отверстие чуть больше полуметра в поперечнике, закрытое чем-то вроде крышки – шероховатым и бугристым, по сути просто плоским камнем подходящего размера. Даже такой, относительно небольшой кусок должен был весить не меньше полуцентнера, однако надавав на него, Семён с удивлением отметил, что он не такой уж и тяжёлый. От приложенного к нему усилия камень сдвинулся, щель между ним и краем дыры стала шире, и прямо Семёну в лицо посыпался ядовитый пустынный прах, и дохнуло такой вонью, что перехватило дыхание. Семён опустил руки, спеша надеть перчатки и натянуть маску, и криво усмехнулся. Пьянящий воздух свободы, так кажется, говаривали в старину. От этого воздуха действительно можно было запьянеть. До потери сознания. И никогда больше не протрезвиться.
Снова упёршись в «крышку» обеими руками и головой. Семён выпрямился, приподняв её, а затем с силой толкнул. Камень подпрыгнул, встав на ребро, поколебался мгновение в этом неустойчивом состоянии, после чего с лёгким шорохом опрокинулся-таки, полностью освободив лаз. В дыру брызнул такой яркий свет, что Семён невольно зажмурился. Продолжая болезненно щуриться, он упёрся руками о края дыры, подпрыгнул, и через секунду уже стоял на раскалённых камнях Буферной Зоны.
Был полдень, и нещадно палящее солнце доделывало то, что начали тут люди: иссушало и прокаливало и без того сухую и мёртвую землю. Яркость дня показалась Семёну просто невероятной, ему пришлось ещё несколько минут стоять, часто-часто моргая и жалея, что нельзя протереть глаза ладонями. Адаптировавшись, он смог, наконец, оглядеться и соорентироваться.
Местность походила на ту, где он имел несчастье провалиться: те же каменные пласты, только куда больше песка. Развалин нигде не было видно, но это отнюдь не означало, что они слишком далеко. Их вполне могли скрывать холмы, занимающие всю восточную сторону, и утопающие в дрожащем над раскалённым грунтом мареве. Семён прикинул расстояние до холмов, оценив его километра в три-четыре. Эти же холмы он видел на западе, когда шёл со своей группой, примерно на таком же удалении. Получалось примерно семь-восемь километров. Стало быть, бродя по городу-призраку, он прошёл под ними, выйдя с другой стороны. Вернуться в исходную точку, было делом всего каких-то пары часов. Что там, правда, его ждало, оставалось вопросом.
Зная, что теряет драгоценное время, Семён, тем не менее, огляделся ещё раз, внимательно вглядываясь не только в плывущие в горячем воздухе детали ландшафта, но и в столь же раскалённые небеса. Небо, как и пустыня вокруг, было пусто, и вглядываясь в него, он отметил, что не такое уж оно и ясное. Цвет его Семёну не понравился. Над Зоной оно никогда не бывало голубым, каким должно было быть, из-за вечно висящей в воздухе мелкой пыли, очищаясь лишь после дождей, да и то ненадолго. Обычный его цвет – сероватое с зеленцой, но сейчас оно было откровенно мутным. Это говорило о том, что пыли в воздухе больше обычного, что, в свою очередь, означало, что совсем недавно в этом районе прошла буря. И довольно сильная.
Семён вспомнил движущуюся стену пыли, выскочившую как раз из-за этих вот холмов. Говорили, что это кратковременный шквал. На самом же деле, это был лишь авангард песчаного шторма. Не удивительно, что тут никого нет.
Первым делом следовало добраться до холмов, и посмотреть, что за ними, но в саму первую очередь следовало закрыть лаз и обозначить его. Чтобы легче потом было искать.
Откинутый им камень лежал у него под ногами, и, приподняв его, он лишний раз убедился, что это какая-то искусная подделка, бутафория. Семён ковырнул его кончиком ножа, убедившись, что он пористый внутри, другого цвета, и совсем не похож на обычный камень. Положив его на место, он присыпал «крышку» несколькими пригоршнями песка, маскируя, затем отсчитал на юг ровно десять шагов и начал выкладывать пиримидку. Пиримидка получилась совсем небольшая, по пояс, но он и так затратил слишком много времени, воздуха и воды, вышедшей из него в виде пота собирая для неё камни. Следовало поторопиться: ему ещё предстояло пройти немало километров по пустыне.
Ослепительное белое пятно, заменяющее солнце начало вторую половину своего дневного пути, когда он двинулся, наконец, к холмам. Он шёл размеренным шагом, глядя как ветер гоняет по пустыне маленькие смерчи, стараясь пореже дышать. Где-то под ним, глубоко внизу, лежали коридоры и залы подземного городка, и, вспоминая чудеса, которые их наполняли, Семён неожиданно для самого себя задался вопросом: а что он скажет, когда вернётся? Странный, на первый взгляд, вопрос, и тем не менее… И правда, а что он скажет? Как полевой исследователь, он обязан сообщить обо всём, что с ним произошло в этом маленьком затерянном мирке, только вот чем это обернётся для обитателей этого самого мирка. И в первую очередь для Большого Серого.
Давая ему возможность уйти, крысы даже не подозревали, как это может аукнуться для них. Да и Семён до этого момента не задумывался над такой перспективой, и только сейчас, выбравшись наверх, он вдруг со всей отчётливостью осознал, какую тяжкую ношу несёт. Ношу ответственности. То, что произойдёт дальше, будет зависеть целиком от него. А события могут развиваться по-разному.
Встретив нечто новое, доселе неведомое, особенно если это новая форма жизни – её следует сохранить и изучить. Таков принцип любого исследователя. И именно так его и учили поступать. Но в городе действует и иной принцип, особенно в отношении этого самого живого, если оно не относиться к роду человеческому. Крыс никогда не жаловали, справедливо считая источником немалой опасности, и уж тем более не пожалуют, если узнают о том, что под боком у Центрального приютилась огромная их колония, да ещё какая колония! Возобладает ли в этом случае научный интерес и научный подход, над простым желанием огородить себя от опасности, пускай даже и потенциальной, которая может исходить от этих крыс-мутантов. Вильм не всесилен, и многое ему приходится делать руководствуясь указаниями сверху. Что если существование такого существа, как Большой Серый сочтут недопустимым и попросту уничтожат. Прецеденты уже были. Поговаривали о какой-то заброшенной шахте, где тоже нашли что-то этакое… Интригующее и пугающее одновременно. В итоге мортидол и изрядное количество взрывчатки поставили на этом месте крест. Здесь может произойти то же самое. А виноват в этом будет он, Семён. Плохая получиться плата за оказанные услуги и спасённую жизнь.
Так что, никому ничего не говорить?
Семён с сомнением качнул головой.
Принести весть о такой находке – значит сделать серьёзный шаг в собственной карьере. Стать равным среди маститых полевых исследователей, вот только не в его правилах платить за это жизнью другого, пускай это даже не человек. И пускай даже эта угроза его жизни тоже потенциальная.
Скрыть существование обитателей нижних уровней не удастся. Как только он сообщит о том, что в этом районе Буферной Зоны имеет место заброшенный город, его неминуемо начнут осматривать. Наткнуться на лишайники, полезут ниже, и вот тогда-то столкнутся нос к носу с крысами. Как себя поведёт в этом случае Большой Серый, предсказать невозможно. Нижние уровни остались нетронутыми бригадами демонтажников, а впоследствии и экспроприаторами, и не в них ли, хвостатых обитателях нижних уровней, было дело? Ведь не каждый охотник за металлом имеет возможность замерить радиацию, если там конечно была радиация, а вот курсирование там таких крысиных отрядов могло и отпугнуть. Тем более, если они начинали нападать, завидев чужака. Это могло остудить самые горячие головы и заставить повернуть вспять даже самых алчных собирателей. Если он не предупредит о возможной опасности такого нападения, он так же станет преступником. Особенно, если кто-то из людей погибнет.
Бросились же крысы на пилферов. Правда, те сами спровоцировали нападение.
А вот его не тронули. Что это? Отсутствие агрессивности или нечто иное? Или всё же, дело в нём самом.
«Другой» - сказал Большой Серый.
Эхо, живущее в том тоннеле, когда-то тоже назвало его «другим». И после того, как он столкнулся в противоборстве с агентами СББ, он и вправду почувствовал, что он другой. В группах полевых исследователей каждый был в своем роде уникальной личностью, только их способности носили совсем иной характер и могли быть объяснены с точки зрения современной науки, его же способность – нет.
Это по-прежнему оставалось его секретом, который он не спешил никому открывать, продолжая размышлять над ним и искать ответ в специальной литературе. О способностях человека написано было много, но ничего похожего на свой пример Семён так и не нашёл. Самокопание тоже мало что дало.
Что такое чувство опасности? – спрашивал себя Семён, оставаясь один на один со своими мыслями и давал такое определение: чувство опасности, угрозы, исходящей от кого-то или чего-то – есть осознанное или бессознательное (применительно к биому) стремление причинить вред твоей персоне, ощущаемое тобой как реакция твоего организма на это стремление, выражающееся какими-то, исходящими от угрожающего объекта флюидами, особой эманацией неизвестной природы. Это ещё как-то можно было понять, хотя бы в общих чертах, но мало ему этой головоломки, теперь появилась новая: помимо опасности, угрожающей ему, он начал чувствовать и реакцию на опасность, угрожающую находящимся неподалёку людям. То есть их страх.
Он что, ещё и телепат? Отныне ему доступны ощущения, чувства и эмоции других людей, по крайней мере тех, кто попал в экстремальную ситуацию. Холод, запах, вибрации, выдающие нервное напряжение – все оттенки страха, в которых непросто сразу разобраться. Он и раньше чувствовал нечто подобное, очень слабое, когда выходил с другими стажёрами на практические занятия на Главное Поле тренировочного центра. Но тогда он приписывал эти неприятные ощущения исключительно собственным страхам. Или попросту не обращал на них внимания.
Откуда у него всё это? Где и в результате чего, он приобрёл такие способности. Или они были врождёнными?
Семён огляделся, словно задавая этот мысленный вопрос окружающему его пустынному ландшафту, или ища того, кто может ответить на него, и пожал плечами.
Он простой человек, и всегда был простым человеком, каких в городе миллионы, не показывая никаких особенных способностей, рождённый от простых людей, правда отца и мать он едва помнил. Рак мозга сгубил мать, когда ему было всего шесть, а через год погиб и отец, ликвидируя аварию на одном из химических заводов. Не имея близких родственников, он очутился в интернате, где и воспитывался до совершеннолетия. И оглядываясь сейчас на своё детство, отрочество и юность, и ту жизнь, что была после, серую, как стены самого города, в котором она протекала, он не мог вспомнить ни единого события, могущего дать толчок к проявлению и уж тем более развитию такого рода экстрасенсорных способностей. Правда, была ещё Буферная Зона…
Каждый, кто выходил в неё незаметно, незначительно, но менялся. Защитные костюмы, маски и фильтры, долженствующие предохранять от её губительного воздействия, справлялись со своей задачей, но всё же не полностью. Что-то неизбежно просачивалось в лёгкие, впитывалось через кожу, так или иначе, попадая в человеческий организм, неизбежно изменяя его, и так с каждым выходом наружу, с каждым часом, проведённым вне городских стен, с каждым вдохом. А что они, эти стены. Стопроцентной гарантии не давали ни бетон, ни герметические соединения швов. Воздух или даже пыль всё равно проникали внутрь, оставляя чистыми, или относительно чистыми, только внутренние районы, или элитные… Вот он - мутагенный фактор, могущий привести к самым неожиданным изменениям, с самыми неожиданными последствиями. И это лишь часть того воздействия, которое оказывала на людей Буферная Зона, так сказать, грубое воздействие. А было и другое, которое невозможно было измерить никакими приборами: сама аура этого кошмарного места.
Создавая Буферную Зону, непреодолимую ни для какой органики, человек создал нечто большее, чем просто барьер, нечто особое, наделённое свойствами, которые он в неё не закладывал. И теперь это грандиозное и жуткое творение воздавало ему сторицею, возвращая то, что он сам в неё и вбухал. И это был не только яд. Она поливалась отнюдь не одними только химикатами, а ещё и страхом перед любым зелёным пятнышком, унавоживалась ненавистью к планете, враждебной человеку, и засеивалась бесконечной усталостью от этой многовековой борьбы. Эту землю жгли не только термические бомбы, а ещё боль и отчаяние тех, кто навсегда остался лежать в этих серых песках. Вместо благословений, она слышала в свой адрес только проклятия, а вместо ласковых прикосновений заботливых рук, её продолжали уродовать ещё больше, бичуя всеми мыслимыми способами.
Это могло бы остаться просто домыслами впечатлительных людей, если б не одно «но». В Зоне, непонятно по какой причине, постоянно появлялись – и столь же непостижимым загадочным образом исчезали – участки, пятна, с аномальными характеристиками, хотя никаких специальных манипуляций для этого никто не производил. Они были «грязными», реально «грязными», только не в плане загрязнения радионуклидами, тяжёлыми металлами, или чем-то подобным, а «грязными» именно в плане их воздействия на психику, запачканные жутким человеческим негативом.. Эта самая аура ощущалась там, как реальная сила, осязаемая сила, источаемая самой загубленной землёй. «Плевок Смерти», так называли эти участки, и те, кто попадал в них, понимали, что вляпались, зачастую уже после прохождения «грязного» места. Реакция могла запоздать, но, несмотря на индивидуальность восприятия окружающего, каждый рано или поздно всё равно ощущал это. Их изучали, но многое оставалось непонятным. Кстати, биом, который в них помещали, ради эксперимента, вёл себя странно: то рос, как одержимый, то сох не хуже, чем после химической обработки.
Семён и сам попадал в такие пятна дважды, и оба эти раза оставили у него самые неприятные воспоминания. И, как выяснилось теперь, не только воспоминания.
Так или иначе, для большинства людей, длительное нахождение в Буферной Зоне, заканчивалось либо чисто патологическими изменениями, либо расстройствами нервной системы. В нём же, её воздействие, видимо, дало совсем иные результаты…
Однако, он отвлёкся.
Нужно решить, что делать со своими открытиями. Пока есть время… Как только он попадёт к своим, будет уже поздно.
Если это вообще случится, невольно подумал Семён. Периферия тут не многочисленна, заводов и шахт с карьерами мало, и если вдобавок свернули операцию, у него появляется реальный шанс статься тут навсегда. С такой экипировкой далеко он не уйдёт.
Семён невесело усмехнулся. Тогда и решать будет нечего. У мёртвого ничего не узнаешь. Ну, а пока он жив…
Семён расстегнул карман, куда положил срезанные лишайники и бросил их в песок. Вот так! Никаких улик. Никаких образцов. Теперь единственное, что хранит информацию о содержимом подземелья – его голова. Рассказать о том, что там, внизу, ему придётся, как ни крутись. На лжи его мигом поймают, едва сунутся в зал, где произошла схватка, и где остались трупы пилферов и тела убитых ими крыс, только надо попытаться сделать так, чтобы правду узнал очень ограниченный круг людей. Проктор, в первую очередь. Если Семён сумеет убедить его ограничить круг осведомлённых лишь малым числом специалистов, затея выгорит. Надо лишь переговорить с ним с глазу на глаз…
А может никто ничего и не будет смотреть и проверять. Сунут в тот лаз побольше взрывчатки, и тем дело и закончится. Обрушат потолок, а пустыня доделает остальное. В СББ знают множество таких вот уцелевших подземных объектов, но ограничиваются лишь тем, что перекрывают туда доступ. Если и на сей раз они ограничатся такими вот полумерами, он сможет сохранить существование Большого Серого в тайне. Состряпает лживый отсчёт о пустом полуразрушенном подземелье, где блуждал целые сутки напролёт в поисках выхода, и кто знает, может и поверят. Правду он расскажет лишь Вильму, одному. Без записи и без свидетелей.
Семён кивнул вслед своим мыслям и зашмыгал носом. Воздух, который он вдыхал через дыхательную трубку маски, нравился ему, чем дальше, тем меньше. С фильтрами было неладно, это ясно, но сейчас воздух был не просто тяжёлым, как это бывает, когда ячейки перестают нормально работать, в нём явственно ощущался запах пропитавшего всё вокруг яда. Это означало, что в защитном костюме есть дырка, и может даже не одна.
Кляня себя за неосмотрительность, Семён остановился и принялся мять ткань костюма, в тщетной надежде обнаружить злополучные разрезы, прекрасно понимая, что мало чего этим добьётся. В таких случаях костюм необходимо было снять, но сделать это следовало бы ещё в подземелье, пускай даже в том кошмарном зале. Теперь это было невозможно. Оставаться в лёгком нательном комбинезоне в Буферной Зоне – всё равно, что идти по ней голиком. Разница лишь в том, что в первом случае тебя не так будет печь солнце. Комбинезон не защищал от въедливой ядовитой пыли, которой был насыщен воздух зоны. Попадая на кожу, она вызывала зуд и сыпь, которая, если её вовремя не обработать, переходила в язвочки. Эта пыль его сейчас мало волновала, хотя он и вдоволь наглотался её, едва ли не бороздя носом, когда перестреливался с пилферами в том зале. Дышать ядовитым воздухом Зоны было куда страшнее.
Осмотрев переднюю часть костюма, Семён не нашёл ни одного пореза. Швы и застёжки так же сохраняли герметичность. Следовательно, дырка была где-то в области спины. А он вроде бы и не цеплялся нигде спиной, хотя мог порвать оболочку при падении, когда провалился… Да и пролезая сквозь завалы запросто мог распороть её о какой-нибудь острый край или арматурину. Да и пилферская пуля могла задеть. Как бы и где бы это не произошло, у него имелся дырявый костюм, и никакой возможности залатать его. Это означало, что положение его, и без того безрадостное, становится и вовсе критическим.
Семён поднажал. Это немедленно вызвало обильное потоотделение. И хотя в костюме имелось специальное приспособление для влагопоглощения и охлаждения, но со своей задачей справлялось оно плоховато, особенно когда было очень жарко, и уж тем более, когда человек начинал активно двигаться. Да и хватало его не надолго. Семён ещё не бежал, но пот уже начал заливать ему лицо. Вытереть его не было никакой возможности, кроме, разве что, отстегнуть маску. На несколько секунд – не страшно, но не с таким фильтром, как у него. Он и так был на последнем издыхании.
Теперь он явственно ощущал запах просачивающегося внутрь яда. Каждый новый вдох прибавлял к уже полученной доже, новые порции отравы. Дышать стало труднее, внутри всё горело, словно в его внутренности насыпали горячих металлических опилок. Чувствуя, что теряет ясность восприятия, Семён вынужден был принять порцию сорбента, для чего всё же пришлось снимать маску. Это помогло, но внутрь продолжал поступать отравленный воздух, сводя на нет действие лекарства.
Он уже начал подумывать, что зря пустился в это путешествие, тем более в самый разгар дня, однако возвращаться или искать убежища от солнечный лучей, было поздно: холмы были уже совсем рядом.
Перед тем, как взобраться по склону ближайшего, он всё же позволил себе немного попить, вернее, смочить пересохшие губы и распухший от жары язык. Затем начал восхождение.
Чтобы добраться до вершины, ему потребовалось едва ли не полчаса, хотя холмы и были совсем невысокие, а он старался идти как можно быстрее. Получалось это не очень хорошо: чувствовал он себя невероятно уставшим, словно прошёл не четыре или пять километров, а все пятьдесят. Всё тело ныло, горло казалось забытым песком. И придачу пот заливал глаза. Чтобы хоть что-то видеть, ему снова пришлось снимать маску, и вытирать его. В костюме становилось просто невыносимо жарко. Пот струился по его телу ручьями, комбинезон, казалось, был пропитан им насквозь. Стараясь не обращать на это внимания, Семён побрёл дальше, кляня Зону, солнце и северный ветер, гонящий раскалённый воздух со стороны города. Он не помнил, когда в последний раз было такое пекло. Денёк выдался просто кошмарный, и надо же было случиться такому, что именно сейчас он очутился в Буферной Зоне, в дырявом костюме, и почти без средств выжить в ней. По сравнению с этой печью, подземелье уже не казалось таким неприветливым местом. По крайней мере, там можно было нормально дышать, была вода и прохладно. Поверхность же, точно решила взять его измором.
Взойдя на холм, он позволил себе ещё пару глотков, после чего огляделся.
Развалины он смог разглядеть лишь потому, что знал, в каком направлении их искать; в мутном, насыщенном оседающей пылью, да ещё расплывающимся над камнями дрожащими волнами, воздухе группа полуразрушенных тёмных куч этого руинного ансамбля, едва виднелась. Семён долго всматривался в плывущие и колеблющиеся чёрные пятна, так ничего и не увидев там. Расстояние было слишком большим, да и условия наблюдения далеки от идеальных. Часть этих пятен и точек могли быть и группой собранной там техники, однако ничего наверняка сказать было нельзя. Так или иначе, другого пути у него не было. Проделанный им путь, чётко показал всю несостоятельность плана добраться до действующей промышленной Периферии. В лучшем случае его хватит ещё на десяток километров. А потом он просто свалится от удушья и изнеможения. Если его до этого не добьёт тепловой удар.
Кроме этих развалин на многие километры вокруг не было ничего, кроме камней, да песчаных наносов. Буря снова изменила лик Зоны, оставив здесь застывшую рябь невысоких пологих дюн, тянущихся в направлении север-юг. То есть параллельно цепи холмов, на одном из которых он сейчас стоял. Где-то среди этих редких песчаных волн, затерялось место, где он провалился, и Семён похвалил себя за то, что не стал дожидаться, когда его обнаружат, а решил искать выход самостоятельно. Он по сию пору бы ждал помощи, так никогда б и не дождавшись её. Пустыня зализала рану, нанесённую ей, против собственной воли, человеком, окончательно лишив того шанса быть найденным другими... Сейчас он опять был в её власти. И то, что не сделали пыль с ветром, теперь пытались сделать солнце и отравленный воздух.
Он сумел выкарабкаться наверх, но испытания его этим не закончились. Спасённым он сможет считаться лишь тогда, когда доберётся до человеческого жилья.
Едва ли после такой свистопляски, у кого-то ещё оставалась надежда поймать тут пилферов, но исчезнувший неведомо куда и как участник оцепления, обязывал оставить тут хотя бы небольшой поисковый отряд. Как-то не хотелось верить в то, что его, потерявшегося при проведении операции, просто бросили на произвол судьбы и ушли. Прошли всего сутки. Слишком мало, чтобы считать без вести пропавшего человека потерянным навсегда.
Он начал спускаться, что оказалось не проще, чем идти вверх. Перед глазами всё плыло, каждый шаг грозил падением, а лёгкие при каждом вдохе отзывались хрипом и болью в груди. Яд проникал внутрь костюма слишком быстро, похоже дыра в нём была приличная. Остановившись на половине спуска, Семён отстегнул маску, быстро сунул в рот ещё одну таблетку сорбита, и уже застёгивая прозрачное забрало, вдруг подумал о соединительном шланге. Фильтр, маска и шланг – были единственными частями костюма, дефект которых мог бы привести к столь быстрому отравлению воздухом Зоны. Фильтр был испорчен, и хоть кое-как, но ещё работал, маска была цела, а вот шланг… Осматривая костюм, он совершенно позабыл про него, а в этой дыхательной тройке, он был самым слабым звеном.
Семён извлёк из сумки фильтр, и, держа его прямо перед собой, чтобы был виден весь шланг, принялся ощупывать его пальцами левой руки. Порез он обнаружил почти сразу: длиной всего в какой-то сантиметр, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы получить серьёзную интоксикацию. Ещё немного, и он потерял бы сознание, даже несмотря на сорбит.
Выдав в собственный адрес заряд крайне нелестных выражений, Семён извлёк из другой аптечки – ремонтной – пластырь и быстро заклеил повреждённый участок шланга. Затем проверил остальную часть шланга. Этот порез оказался единственным. Сунув фильтр обратно в сумку, Семён опустился на раскалённые камни холма и несколько минут сидел, ожидая, когда немного успокоится разошедшееся сердце. Он был в шаге от гибели. И всё из-за собственного растяпства. Надо было сразу додуматься, где искать прореху. Растяпа, как есть растяпа.
Немного успокоившись, Семён поднялся, и зашагал дальше, более бодрой, хотя по-прежнему не совсем твёрдой походкой.
Западный склон холма был совершенно голый, а вот подножие утопало в песке; он шёл широкой полосой вдоль холмов, постепенно сходя на нет и теряясь средь камней. Параллельно ему тянулась ещё одна песчаная полоса, за ней ещё, ещё и ещё… На какое-то время песок тут всё же задержался, но Семён знал, что это не надолго. Не пройдёт и нескольких дней, как он «сползёт» с этих камней, растечётся по ним, и камни поглотят его, словно это не песок, а вода. Кто-то назвал это место «ситом». Название не прижилось, но эту особенность данного района передавало точно.
Идти тут было труднее, чем по ту сторону холмов, и, взрывая ботинками приглаженный ветром песок, Семён дивился тому, почему ветер нагнал его именно сюда. Словно пустыня хотела стереть все следы пребывания здесь человека, точно они оскверняли её. Совсем недавно по этому квадрату прошлось немало ног и прокатилось колёс, но буря скрыла всё. Казалось, никто не посещал эти места долгие месяцы.
Но здесь, совсем неподалёку должны были быть люди, просто обязаны были быть!
Мысль, что в развалинах никого не окажется, Семён гнал от себя, но она упрямо возвращалась, нашёптывая ему о смерти. Взбираясь на гребни дюн, он устремлял взгляд на медленно приближающуюся группу разрушенных строений, надеясь что-то увидеть там, но видел лишь бесформенные груды мёртвого камня, которые казались то парящими над поверхностью, то пропадали вовсе. Один раз ему показалось, что там что-то движется, причём от руин, в сторону города. Воображение живо нарисовало ему колонну уезжающих вездеходов, и он отчаянно рванулся вперёд, увязая в сыпучем песке дюн.
Рывка хватило ненадолго, и за него пришлось расплачиваться бешено колотящимся сердцем, отдающим громом в висках и огненными пятнами, прыгающими перед глазами. Немного отдышавшись, Семён, снял маску и быстро вытер лицо. Потом провёл руками по костюму, ощупывая выпуклости водяных карманов.
Мало, с сожалением подумал Семён. Очень мало.
Пить хотелось невыносимо, но он только пригубил из питательной трубки. Вода оказалась тёплой, и те капли, которые он себе позволил, бесследно исчезли на его губах. Проведя по ним шершавым, точно наждак, языком, Семён осторожно вытянул их трубки ещё немного воды, и решительно отстранил от неё лицо. Хоть и немного, но вода у него всё же ещё была. А вот с воздухом становилось совсем плохо.
Тряхнув фильтр, он услышал знакомый дребезг разбитых ячеек, поняв, что просчитался и здесь. Фильтра не хватит для длительного похода по Зоне. Он упустил один существенный фактор – пыль. Мало того, что немалая часть его была испорчена, вдобавок мелкая пыль, висящая в воздухе, попадая внутрь, забивала его уцелевшие, работоспособные ячейки ещё быстрее. Как бы он не старался реже дышать, это мало что изменит. Фильтр доживал последние минуты. Это было очевидно.
Семён вернул фильтр обратно в сумку и начал взбираться на очередной песчаный вал, то и дело нерешительно оглядываясь назад.
Позади, всего в нескольких километрах остались и фильтры и вода, а он сбежал оттуда, дрожа от страха, как девчонка, увидевшая дохлую крысу. Размазня. Следовало посидеть, успокоится, и всё хорошенько взвесить, а не поддаваться эмоциям. Он допустил сразу несколько непростительных просчётов, ошибок, непозволительных ни для пилфера с довольно большим стажем, ни, тем более, для полевого исследователя. Впрочем, шанс выкарабкаться у него ещё был. Если немедленно повернуть назад.
Семён остановился, разрываемый надвое противоречивыми желаниями. За спиной остались четыре комплекта дыхательных приборов, а если спуститься вниз, в само подземелье, то и чистый воздух, и даже вода. Но позади были так же и пройденные километры и песок, и холмы… Не один час ходьбы, и очень даже может быть, что поддавшись искушению, он повернёт, и совершит тем самым ещё одну ошибку, уже последнюю в его жизни. Хватит ли у него сил вернуться? Хватит ли ресурсов фильтров? Он проделал почти две трети пути, и неужто зря? Ведь до развалин оставалось совсем немного. А там должны были быть люди. Чёрт, там просто обязаны были быть люди!
Он застонал от бессилия решить эту дилемму, а потом неуверенно шагнул вперёд, снова остановился, оглядываясь на цепочку оставленных им самим следов, и снова сделал шаг вперёд.
- Теряешь время, - сказал кто-то.
Семён вздрогнул, озираясь по сторонам, и только через несколько секунд сообразил, что его был его собственный голос. Теряешь время, повторил голос.
- Заткнись! – прошипел Семён, болезненно корча мокрое от пота лицо.
Он начал взбираться на очередную дюну, решив, что если не увидит людей, повернёт обратно. И только взойдя на её вершину, понял, что это не просто дюна, а небольшой холм, возможно строительного мусора, наваленная над останками какого-нибудь заводского корпуса, но всё это не имело никакого значения, ибо по другую его сторону, стояло, сразу три вездехода. Собравшиеся кучкой люди, о чём-то спорили, указывая в разные стороны, не замечая появившегося на вершине человека, пока их не окликнул сидящий на корпусе дозорный. Спорящие дружно повернули головы сначала в его сторону, а потом, следуя вытянутой руке, один за другим, в сторону Семёна. Мгновение они не двигались с места, затем опрометью бросились наверх.
Семён тоже шагнул им навстречу, но ноги вдруг отказались служить ему. Он качнулся вперёд всем корпусом, и, даже не стараясь сохранить равновесие, рухнул лицом вперёд, прямо в горячий прах Буферной Зоны.
Глава 9
Семён закончил рассказ, поглядел на помигивающий зелёным индикатором рекордер, стоящий рядом с изголовьем его кровати, на тумбочке, и проговорил:
- Вот, пожалуй, и всё.
Вильм, который на протяжении всего рассказа не проронил ни слова, и даже не шевелился, сидя в кресле для посетителей, кивнул и заметил:
- Такие случаи бывали и раньше, но твой – просто уникальный.
Семён не нашёлся, что ответить на это.
- Тебе исключительно повезло, - проговорил Вильм. – Я имел в виду, что ты уцелел и выжил, после всех этих передряг.
- Да, - сказал Семён.
- Что ж, отлично. – Вильм чуть подался вперёд, однако вместо того, чтобы выключить рекордер, он просто устроился в кресле по-другому. – Теперь, так сказать, один чисто юридический вопрос. Вообще-то привлекать к подобным операциям сотрудников Исследовательского Центра, не совсем законно, но мы иногда позволяем это, при условии, что им будет гарантирована безопасность. Прочёсывание местности на предмет обнаружения пустот, то есть, возможных схронов, вроде бы операция с минимальным риском, тем более что самое основное делали сотрудники специальных групп, подрывники, в частности, но… Учитывая опасность пилферской группы, и всё произошедшее, претензии, которые ты мог бы предъявить, были бы вполне уместны…
- У меня нет ни к кому никаких претензий, - быстро проговорил Семён.
Вильм пожевал губами.
- Твоё право.
- Я думаю, это будет правильно. Никто же не предполагал, что я провалюсь в никому не известный город. Вот если б о нём действительно было что-то известно, а нас не предупредили…
- Тут уже пытаются списать всё на бурю. И тот инцидент тоже…
- Какой инцидент?
- В пыли, кто-то из оцепления принял возящихся с зарядами минёров за пилферов и открыл стрельбу. Пока разобрались что к чему, пока улеглась суматоха, пришла вторая волна шквала. Тебя хватились только через час. Хорошо, что ты решил выбираться сам. Помощи сверху ты едва ли дождался.
- Хорошо, что хорошо кончается, - философски заметил Семён.
- Да, но могло кончиться и по-другому. Ладно, на этом и поставим точку.
Вильм протянул руку, надавив на рекордере кнопку «стоп». Индикатор записи погас. Остановив запись, Проктор снова откинулся на спинку кресла:
- Ну-с, Семён, а теперь давай поговорим о том, о чём ты предпочёл не упоминать в официальном отсчёте. Итак?
Семён выдержал небольшую паузу, раздумывая, как начать.
- Если б было бы возможно, - проговорил он, наконец, - я бы, наверное, предпочёл скрыть это. Это прямое нарушение инструкций, но вы поймёте меня… надеюсь. Если город будут осматривать, тогда скрыть то, что в нём находится, будет невозможно. Поэтому я предпочёл сначала всё рассказать вам. Возможно вы сумеете… не допустить… - Семён запнулся, мучительно подыскивая нужные слова. – Чтобы не произошло непоправимое.
Вильм остановил его прерывистую тираду движением руки:
- Семён. Я не знаю, что ты хочешь сейчас мне рассказать, но что произойдёт дальше, будет зависеть от того, что ты скажешь. Но если я решу, что твои опасение имеют под собой основание, я сделаю, что смогу, чтобы того, что ты опасаешься, не произошло. Этого будет достаточно?
Семён обдумал услышанное. Потом сказал:
- Вполне.
- То, что находится в том городе, - повторил Вильм. – Не понимаю, что тебя так волнует. Если речь о той форме биома, что растёт там…
Семён вздрогнул, метнув на Проктора испуганный взгляд:
- Откуда вы знаете? То есть, значит вы знаете…
Вильм усмехнулся:
- Мы ничего не знали. Но в подошве твоих ботинок нашли застрявшие там кусочки биома неизвестного вида. Какой-то лишайник. Речь пойдёт о нём?
- Не только. Но с него всё началось. – Семён набрал побольше воздуха в лёгкие, словно перед нырком, и снова начал рассказывать.
На сей раз Вильм не остался безмолвным слушателем. Он слушал, замерев, жадно впитывая каждое сказанное Семенном слово, затем сбрасывал с себя это оцепенение, и начинал бомбардировать вопросами. Получив более или менее исчерпывающие ответы, он опять замирал, чтобы через некоторое время снова разродиться целой серией вопросов. Вильма интересовала каждая мелочь, и он буквально вымотал Семёна этими бесконечными расспросами и уточнениями. Это больше походило на допрос. Вильм не успокоился, покуда не узнал всё…
Или, вернее, почти всё.
- Я не понимаю причин твоего беспокойства, - проговорил он, закончив терзать Семёна вопросами. – Да, то, что ты рассказал – не для всех, но и к официальному отсчёту получат доступ лишь единицы.
- И часть из них – высшее руководство, - заметил Семён.
- Не обязательно. Конечно, узнай они то, что услышал сейчас я, интерес их к этому происшествию будет вполне естественен.
- Этого-то я и боялся.
- Поясни, - потребовал Вильм.
- Меня беспокоит дальнейшая судьба Большого Серого. Не хочется быть тем, из-за кого он подвергнется уничтожению. Понимаете?
Вильм удивлённо поднял бровь.
- Уничтожению?
- Подобная форма жизни, да ещё в Буферной Зоне, в относительной близости от города… Несмотря на свою уникальность – это источник потенциальной опасности. Неужели с этим примирятся, когда узнают.
Вильм улыбнулся.
- Именно из-за уникальности и сохранят. Губить такое чудо… Побойся, Семён, мы же в первую очередь исследователи, а уж потом борцы с биомом. И уж тем более не напуганные им горожане.
- Вы не можете говорить за всех.
- Не могу, - согласился Вильм. – И не все решения принимаю исключительно я. Но в определённой сфере я наделён значительными полномочиями с правом не сообразовывать свои действия с мнением высшего руководства. Иными словами кое-что я могу взять на себя, на свой страх и риск. В том числе и утаивание определённой информации, если это будет целесообразно. То есть, на первых этапах знать об этом будет минимум народу. Тем более, что речь идёт не просто о новой форме жизни, а о разумной форме. Высшая категория секретности обеспечена.
- И именно поэтому её, эту самую форму, могут счесть исключительно опасной. И ликвидировать.
Вильм медленно кивнул.
- В определённом плане, ты прав, не могу с тобой не согласиться. Мы никогда не встречали ничего подобного, и чуждый разум для нас – лишь допущение, возможное где-нибудь далеко за пределами Земли. А он вот где, под боком. Непохожесть всегда вызывает опасение, подобное же… э-э-э… образование, приведёт обывателя в ужас. Разумная колония крыс. Кошмар! Чего ожидать от подобного, гм, существа? Да чего угодно. А вдруг оно найдёт дорогу в город, а вдруг узнает, что тут хорошие условия и полно еды. Противоборство человека и крысы не всегда заканчивается в пользу первого. А тут тот же враг, только наделённый недюжинным интеллектом. Перспективы такого контакта не радужные.
- Так что же…
- Это с одной стороны. С другой, уничтожив подобный уникум, мы лишаем себя возможности познать одну из граней этого мира, о котором и так стараемся изо всех сил узнать, как можно больше. Для собственного же блага. Сиюминутная выгода, стремление обезопасить себя, безотчётный страх перед этой неведомой и пугающей формацией, может сгубить то, что в перспективе принесёт огромную пользу. Вот ради этой возможности, пускай даже потенциальной, мы Большого Серого и сохраним. Подобный подход и разнит простых горожан или функционеров, чисто управленцев, и учёных. Кроме того, Большой Серый да и прочее – ключ к пониманию того, какие исследования производились в том городке. Ты прав, полагая, что это всё возникло не просто так, по воле капризного случая. Здесь приложили руку люди. Определённо. Никаких сведений о существовавшем там научном центре у нас нет. Поэтому всё, что с ним связано, ценно вдвойне.
- Я-то думал, что его существование просто скрывают от простых оперативников и прочих, - протянул Семён. – А оказывается, ничего…
- Совершенно. Мы уже подняли архивы, но они до неприличия неполные. Энная часть отсутствует; возможно потеряна, возможно уничтожена в результате какого-то ЧП, а возможно информация о том городке, и многого другого из прежней Периферии, была удалена намеренно. Лично я склоняюсь к последнему варианту.
- Почему?
- По нескольким причинам. И они так же могут быть связаны с тем, что делалось там, под землёй. Не исключено, что это попытка предать всё полному забвению. Сделать это несложно: записи легко стираются, бумага горит, а человеческая память недолговечна. Через два поколения никто уже и не помнил, что в том районе что-то было… Кстати о районе. Единственное упоминание о нём в старых документах, связано с сильным техногенным землетрясением, произошедшим почти четыре сотни лет назад.
- Техногенным землетрясением? – переспросил Семён. – Что это?
- Подвижка грунта, связанная со строительством города. Сохранились лишь обрывочные сведения, и, судя по ним, когда общий объём – и масса – городских построек достигла определённой величины, произошло сильное смещение пластов, наблюдаемое как под самим городом, так и на значительном удалении от него. В том числе и в том районе. Этим объясняется такая высокая степень пустотности в слагаемых тот район породах, и…
- И разрушения, постигшие этот город-призрак, - закончил Семён.
- Какая-то часть, да. Плюс взорвавшееся оборудование, полюс, не исключено, специальная система самоликвидации, которая если и сработала, то частично.
- Заминированный город? – удивился Семён.
- Так делали… раньше. Для того, чтобы разом ликвидировать объект, в случае чего… Мера предосторожности. – Вильм замолчал, потом спросил: - Что-нибудь ещё хочешь добавить к сказанному?
- Нет.
- Жаль. Я надеялся, что ты мне ещё кое-что объяснишь. Восполнишь кое-какие пробелы в своём рассказе.
Семён озадаченно заморгал.
- Я не понимаю…
- Семён, - со значением в голосе проговорил Вильм. – Каждый человек, с которым мне приходилось встречаться, а уж тем более если это полевой исследователь, уникален по своему, но все они, при их необыкновенных способностях, остаются людьми, возможности которых не выходят за определённые, установленные не то природой, не то создателем, рамки. Необыкновенная выносливость и физическая сила, феноменальная память, нестандартное мышление и всё такое прочее лишь меняет форму и размер этих рамок, оставаясь в пределах объяснимого, или пускай даже малообъяснимого. Но всё же поддающегося какому-то пониманию. Ты – иное дело. Ты выпадаешь из них.
- Никогда не считал себя каким-то необыкновенным... – отозвался Семён.
- Я не могу сказать, что это конкретно, однако аномальность, назовём это так, просматривается. И достаточно чётко. Нужно лишь присмотреться хорошенько. Или прислушаться.
- Прислушаться? – вырвалось у Семёна.
- Твой рассказ невероятно увлекательное повествование, но оно нашпиговано моментами, похожими на предложения, из которых удалили часть слов. Смысл понятен, но целостности нет. Проще говоря, мне непонятна логика многих твоих действий.
- А что в ней непонятного? – искренне удивился Семён. – Я обследовал подземелье, ища выход, а когда наткнулся на светящийся лишайник, решил посмотреть, что там есть ещё… Необычного.
- И лишайники, и Большой Серый и пилфы – всё это тоже очень показательные эпизоды. А до них было много других, начиная с той памятной погони. Наблюдая за тобой и пытаясь проанализировать многие твои действия, я всё время натыкаюсь на какой-то неизвестный фактор, «икс», неизвестную величину. Что-то невидимое и неосязаемое, но оно кардинально меняет всю картину действий. Там, где тебя наверняка должны были перехватить, ты находишь единственную возможную лазейку, выскальзывая из практически закрытой банки. На тренировках ты умудряешься обходить проблемные места, хотя ничего не знаешь об этих, уготованных биомом ловушках. В том городе ты идёшь туда, куда другой, шагнул бы лишь тогда, когда у него не было другого выбора, памятуя о том, как непредсказуем и коварен может быть биом. А крысы. А пилферы. Ты говорил о них так, как говорит человек, знающий куда больше, чем может увидеть в полутёмном, засыпанном мусором подземелье, да ещё ползая, уткнувшись лицом в грязь. Смерть уже тянула к твоему горлу руки, но ты снова выкрутился. Тебя должны были убить. Почти наверняка. Слишком много везения, чтобы это было просто везением. Конечно, во многом помогли крысы, но во многом – всё тот же икс-фактор. Говоря короче, ты руководствуешься чем-то ещё, помимо обычных пяти чувств, и того багажа знаний и навыков, что приобрёл по жизни и в Центре, в частности. Я не прав? В чём же дело, Семён? Я должен знать о своих людях если уж не всё, то как можно больше. И особенно об их способностях. И уж тем более, если эти способности выдающиеся. По-моему, это справедливое требование. Как считаешь?
- Я не знаю, что вам сказать, Проктор, - пролепетал Семён, с трудом проглотив застрявший в горле ком. – Я вас не понимаю…
Вильм ничего не ответил. Некоторое время он молча разглядывал что-то на противоположной стене, потом сказал:
- Хорошо, пусть будет так.
Вильм придвинул к себе рекордер, вытащил накопитель и спрятал аппарат в специальный кейс. Накопитель он сунул в какой-то карман в своём комбинезоне. Семён даже не успел заметить, как тот исчез у него из рук.
- Проктор…
- Слушаю. – Вильм щёлкнул замком кейса и устремил на Семёна спокойный взгляд.
- Меня допустят до итогового тестирования. Я…
- Конечно. А почему нет? Просто немного скорректируют время с учётом твоего состояния.
- Я здоров, - запротестовал Семён.
- Ты долгое время был в подземелье среди биома неизвестного вида, сильно ударился при падении в это подземелье, перенёс тепловой удар и наглотался ядовитой пыли, когда выбрался из него... Так что медицинский присмотр тебе не помешает.
Он встал, посмотрел сверху вниз на лежащего Семёна и сказал:
- Насчёт крыс можешь не беспокоится. Полагаю, вскоре тебе придётся выступать проводником в их царство… После итогового тестирования, разумеется. Пройдёшь тест, поучаствуешь со своей группой в заброске, и мы ещё вернёмся к тому городку.
- Спасибо, Проктор!
Вильм вышел. Семён проводил его взглядом до двери, потом уставился в потолок, предавшись невесёлым размышлениям.
Он тебя раскусил, стажёр Ташаев. Ещё немного, поднажми он, и ты выложил бы всё, вывернул бы наизнанку всю душу. Так что же удержало его от этого шага? А что удержало тебя, от того, чтобы во всём признаться?
Задав себе этот вопрос, Семён лишь пожал плечами. Наверное, страх. Признаться во всём, означало признать не свою уникальность, а правильнее сказать – ненормальность. Во-первых, эта история с эхом. Первый раз она сошла ему с рук, хотя, наверняка, где-то среди записей медицинских обследований, есть пометка об этом случае. Эхо слышал только он. Теперь он услышал его во второй раз, да и тогда, когда его взяли, оно так же пришло к нему. А что, если он и впрямь ничего не слышал, а это только показалось? Галлюцинации – уже повод обратить на человека внимание, а уж тем более, когда они повторяющееся. Потом его странное чувство опасности… Тут и говорить нечего. Действительно, аномальный человек.
В совокупности это обеспечит ему положение подопытной крысы. Его начнут изучать, ставить опыты, брать анализы, копаться в его мозгу и теле, и не быть ему тогда полевым исследователем, и не видеть того, что лежат за пределами Буферной Зоны.
Его сочтут мутантом, без всякого сомнения. Мутантов в городе хватает – спасибо химическому производству и Буферной Зоне. Но таких, как он – единицы. А как поступают с мутантами? Правильно – сажают в клетки. Пускай и очень комфортабельные, но это всё равно клетки, как бы они не выглядели. Люди с отклонениями особого рода живут тут же, в Старом Городе. Возможно, они где-то недалеко от его бокса, здесь же, в Медицинском Секторе.
Хочешь остаться тут навсегда, стажёр Ташаев? Ну уж нет! Лучше, опять пилферство, вечно скрываться, жить как крыса, боясь всего, чем так. Вильм кое-что учуял, но не знает конкретно, что именно. Доказать он ничего не сможет, у него лишь догадки. Как он поведёт себя дальше. Вопрос. Вот незадача, видно он всё же сболтнул чего-то лишнего, рассказывая про то, что происходило в городе-призраке. И не удивительно, когда тебя бомбардируют вопросами…
Семён принялся снова прокручивать в голове весь разговор, не заметив, что за матовой стеклянной дверью остановилась чья-то фигура. Посетителя он заметил лишь когда скрипнули петли. Кроме медперсонала он не ожидал увидеть никого, и уж тем более того, кто появился на пороге его бокса.
- Привет, Семён. – Вошедший в комнату Дед, закрыл за собой дверь и остановился, привычно усмехаясь в усы. За прошедшие месяцы он ничуть не изменился. Может быть, морщин стало побольше.
Семён так и подскочил на кровати, от неожиданности даже позабыв поздороваться. Дед же, оглядев простецкое убранство комнаты, где была лишь кровать, кресло да тумбочка, снова хмыкнул в усы и поинтересовался:
- Как тут у вас, сидеть позволяется? Или только лежать да стоять?
- Да-да, конечно. – Семён указал на кресло. – Садитесь сюда.
Дед шагнул к нему своей обычной прихрамывающей походкой. Плющ, вспомнилось Семёну. Чуть недоглядел – и ты инвалид, калека. А то и мертвец. Чего он так испугался, когда узнал, что может не попасть за Буферную Зону. Спешишь получить такую же отметину, Ташаев Семён?
Дед сел в кресло, на самый краешек. Семён тоже сел, не зная с чего начать разговор, но Дед сказал просто:
- Мне сказали, что у тебя скоро итоговое тестирование и первая заброска.
- Да, - кивнул Семён. – Пробная.
- Пробных забросок не бывает, Семён. Каждый выход за Буферную Зону – не просто так. Это как нырок на большую глубину. Сразу с головой. Без плавных переходов. Они либо первые, либо очередные. Пробных не бывает. Как, впрочем, и результативных.
- Как это? – удивился Семён. – А картографирование, а образцы? Это не результат?
- Результатом в данном контексте, следует понимать обнаружение аномальности в поведении биома. Или какой-нибудь возможности выхода из этого тупика. По сию пору мы так ничего и не нашли. Мир за пределами Буферной Зоны, на многие сотни километров так же враждебен человеку, как и близлежащие области.
- Надежду терять нельзя...
- То же самое говорил и я… когда-то. И то же самое, уверен, говорили и до меня. Там ничего нет, кроме растений, готовых в любой миг вцепиться в тебя. Даже самого маленького пятачка, за который можно было бы зацепиться. Это все понимают, и всё равно что-то ищут.
- Зачем вы говорите это мне? Выходит всё, что мы делаем – пустое занятие, - с вызовом проговорил Семён. - И я готовлюсь для того, чтобы попусту рисковать жизнью.
- Я хочу, чтобы ты правильно понимал положение вещей, - отпарировал Дед. - И не рисковал по-глупому. Надо чётко понимать, что необходимо искать там. И это отнюдь не участки неактивного биома. Их нет.
- Что тогда? Уцелевших людей.
- Вот-вот, - подхватил Дед. – Именно это. Каждый из нас, кто совершил сотни и сотни забросок, в конце концов приходит к одному и тому же: надежде найти местечко, где живут люди, не поливающие вокруг себя разной ядовитой дрянью. Или тех, кто уже решил проблему мирного сосуществования с биомом. Это наша последняя надежда. Собственными силами, насколько я знаю, мы так ничего и не добились. Если б было не так, не нужно было бы никуда лезть, рискуя жизнью, всё свершилось бы в лабораториях и на опытных участках, руками и мозгами наших учёных умников. Вот поэтому и нужны полевые исследователи. Если они ничего не найдут – не найдёт никто. В другое я уже не верю.
- Воистину важная миссия, - проронил Семён.
- Куда уж важнее.
Дед открыл один из многочисленных карманов на своём потёртом комбинезоне, извлёк из него что-то блестящее и позвякивающее, и протянул Семёну:
- На вот, возьми. Ты, я знаю, очень хотел эту штуковину.
Семён посмотрел на блестящий предмет в руке Деда и открыл рот.
Часы! Такие же, что лежали на витрине магазинчика антиквариата.
- Откуда ты знаешь…
Дед рассмеялся:
- Ты частенько простаивал перед той витриной. Я всё никак не мог понять, что тебя там так заинтересовало, а потом выяснил-таки. Именно эти часы. Ну, что растерялся? Бери.
Семён взял подарок, как завороженный глядя на старинную вещицу. Часы ходили, секундная стрелка рывками бежала по циферблату. Минутная и часовая показывали начало второго пополудни. Не удержавшись, Семён приложил к корпусу ухо, услышав тоненькое тиканье хрупкого механизма. Восхитительный звук!
- Механика, - проговорил Дед. – Пружины хватает на несколько дней. Не забывай заводить. А то остановятся.
- Но это же безумно дорого! – воскликнул Семён. – Это чёртова уйма сегмов!
- А куда мне девать деньги? Поить своих работяг «трубогибом»? – Дед поднялся. - Ладно, Семён, пойду. Не то медики вышвырнут меня отсюда. И так еле пустили…
Он хмыкнул, посмотрел на Семёна с прищуром, и вдруг протянул ему руку.
- Древний жест, - пояснил он. – Так в старину здоровались. И прощались.
Семён тоже встал, поглядел на протянутую руку, и спросил:
- А как на него отвечать?
- Пожми руку.
Семён осторожно сжал ладонь своего бывшего начальника.
- Спасибо, Дед. За всё.
Тот тряхнул Семёну руку и снова хмыкнул:
- Удачи, сынок.
Глава 10
Караван состоял из семи машин: трёх огромных, как ангары шестиосных транспортов-грузовозов, загруженных под завязку ящиками и тюками, тягача, волокущего платформу с чем-то громоздким, закрытым брезентом и двух не менее огромных цистерн с неизвестным содержимым. Седьмой машиной был бульдозер. Впрочем, к бульдозеру её можно было отнести лишь за наличие широкого отвала, в остальном же это больше напоминал обычный гусеничный транспортёр, снабжённый, придачу ещё и мощной лебёдкой на корме. Разглядывая этот диковинный гибрид, Семён решил было, что он поедет замыкающим, однако когда колонна начала выстраиваться в походный порядок, эта лязгающее гусеницами чудище заняло место в голове. Присутствие её в караване говорило о том, что дорога к далёкой северной базе отнюдь не торённый и гладкий путь. И на нём может случиться всякое.
Уезжающих рассадили по грузовозам, в которых кроме объёмистых кузовов, оказалось ещё по нескольку пассажирских мест. Забравшись внутрь, Семён устроился прямо за водителем – немногословным человеком со смешно выступающей вперёд нижней челюстью. Влезший последним Суканин захлопнул за собой дверь и повернул до упора рукоятку запирающего механизма. Проследив за его действиями, водитель пощёлкал какими-то тумблерами на приборной панели и удовлетворённо хмыкнул:
- Герметично.
Взвыл двигатель и вслед за их грузовозом завелись и остальные, выплёвывая клубы сизого дыма. Зал наполнился рокотом работающих на холостых оборотах моторов, выхлопными газами и бьющими под разными углами лучами зажженных фар. С минуту ничего не происходило, затем ожило радио:
- Внимание, водители, доложите готовность.
- Номер первый – готов, - проскрипело в ответ.
- Второй – готов.
- Третий – готов, - отрапортовал водитель их грузовоза.
За ним последовали отчёты остальных машин. Выслушав последнего, шестого, невидимый руководитель, который, по всей видимости, сидел в «бульдозере», подытожил:
- Ведущий – диспетчеру. Колонна к выходу готова.
- Диспетчер – ведущему, - немедленно отозвался новый голос, - Выезд разрешаю.
Часть стены впереди начала отползать, открывая широченный и совершенно тёмный прямоугольник выезда. Когда дверь открылась полностью, последовала новая команда:
- Колонна, внимание! В порядке номеров – марш!
Выстрелив двумя струями чёрного дыма, первым наружу, как и полагается ведущему, вырулил «бульдозер». Следом потянулись остальные. Тягач с платформой оказался в самой середине колонны, а цистерны – позади всех. Глядя в своё окно, Семён видел, как они пристраиваются друг за другом, но в следующую секунду, его внимание всецело поглотило то, что было впереди.
Грузовоз качнулся, переезжая через нижние направляющие ворот, и покатился куда-то вниз, во тьму. Фары выхватили корму впереди идущей машины и бетонный пандус, такой длинный, что Семён невольно задался вопросом, а с какого уровня они съезжают. С минуту или больше они катились по нему, потом резко свернули вправо, следуя вдоль почти невидимой в темноте городской стены. Её присутствие выдавали лишь редкие в этом районе окна и ещё более редкие фонари наружного освещения. Она поднималась всего метрах в ста от них: невероятных размеров бетонная громада, плавно вырастающая из чего-то, начинающегося неподалёку от дороги и постепенно принимающего вертикальное положение. Семён долго всматривался в скудно освещённую стену, пытаясь понять, что это такое, а потом сообразил: пыль! Сотни и тысячи тонн пыли, сбрасываемые со стен и с городской крыши. Они лежали исполинскими серыми сугробами, почти нетронутые, и лишь кое-где можно было заметить проплешины, там, где их сгребали и вывозили. В дневное время здесь наверняка кипела работа, дорога была забита погрузчиками и самосвалами, но сейчас не было ни единой машины и ни единого человека. Колонна беспрепятственно катила по широкой бетонной полосе, тоже местами присыпанной пылью. Подхватываемая колёсами, она начала подниматься вверх клубами, и вскоре вокруг грузовозов уже плыла густая серая пелена.
Дорога постепенно отдалялась от городской стены, а с другой стороны уже показались новые россыпи огней: не то какой-то завод, не то целый город-спутник. Он казался огромным островом, совершенно безмолвным и покинутым, если не считать этих огней, на самом же деле внутри сейчас, несмотря на поздний час, вовсю кипела работа, а где-то под ними пролегала дорога, соединяющая его с Центральным, по которой туда и обратно катили маховозы. Пути сообщения между крупными объектами Периферии были, как правило, подземными, так что перебираться из одного в другой, было просто, не пересаживаясь в специальный транспорт, не надевая масок и не облачаясь в защитные костюмы. Помимо основных трасс, имелось немало ответвлений к менее крупным заводам или шахтам, иногда они тянулись на многие десятки километров во все стороны, соединяясь в сложную многоуровневую сеть подземных дорог, «связанных» узлами станций, пакгаузами, погрузочно-разгрузочными площадками и другими сооружениями, зачастую так же исключительно подземными. Остатки прежней такой сети пилфы вовсю использовали для своих целей, но только не здесь. Эти районы были относительно новыми, и заброшенных объектов и путей сообщения тут не было. Или почти не было.
Почти невидимый в темноте город-спутник медленно проплыл мимо, вслед за ним с той же стороны показался ещё один. Дорога начала петлять, всё больше и больше удаляясь от Центрального. То слева, то справа из темноты выныривали какие-то обозначенными тремя-четырьмя огнями сооружения, и исчезали позади, быстрее, чем Семён успевал разглядеть их. Такие крошечные электрические созвездия виднелись вдали повсюду, иногда образовывая короткие цепочки, вытянувшиеся горизонтально или вертикально. Казалось, словно кто-то разбросал по Буферной Зоне щепотки желтоватых искр. Потом пропали и они. Теперь караван двигался среди чёрной пустоты, которая между тем незаметно, но верно, начала сереть, предвещая приближающийся рассвет. Ещё через полчаса, Семён уже начал кое-что различать из окружающего пейзажа.
Они всё ещё ехали сквозь промышленную Периферию, только та редела буквально на глазах, покуда из всего многообразия различных объектов, составляющих её, не остались лишь разбросанные там и сям шахты да горы поднятой с огромной глубины породы. Слева и справа от дороги тянулся бесконечный вал из песка, который периодически счищали с бетонки, и за которым зачастую ничего невозможно было разглядеть. Кое-где дорожное полотно от наносов защищали специальные щиты, но в основном она была открыта всем ветрам. И те, без устали продолжали засыпать её песком, который то и дело попадался под колёса в виде небольших барханчиков. За придорожным валом виднелись кучи и посерьёзнее, и, кивнув на них, водитель грузовоза проворчал:
- Сколько пыли навозили, а? А что толку, через неделю-другую всё опять принесёт обратно.
- Это с города? – удивился Семён.
- С города, откуда ж ещё. Возят и возят. С утра до ночи. Ползёт, проклятая…
- Могли б сделать так, что б не ползла… - наивно заметил Семён. - Сыпали бы в яму какую-нибудь.
Водитель издал нечто вроде «гы».
- А там и была яма… Когда-то. Здоровенный карьер. Метров в пятьдесят глубиной. За восемь лет весь засыпали. Подчистую.
Дорога начала портиться, песка на ней становилось всё больше и больше, покуда она почти целиком не скрылась под ним. Затем пропали и эти редкие проплешины бетона. Караван выкатился в бездорожье Буферной Зоны, хотя учитывая её практически равнинный характер, это не было большой помехой движению, и больших неудобств при езде не причиняла. Разве что поднятой колёсами пыли стало побольше.
Уже совсем рассвело, и над восточной стороной начали разгораться бледные пока краски зари. Приближался рассвет, но так медленно, точно солнце намеренно оттягивало тот момент, когда ей придётся взойти над этой рукотворной пустыней. Но уж взойдя, оно изливало на неё всю свою злость, как бы мстя людям за необходимость лицезреть это уродство. Те, кто бывал за пределами Буферной Зоны, рассказывали, что там никогда не бывает так невыносимо жарко, но несмотря ни на что, здесь, в Зоне, солнце всё же работало на них: иссушая и без того прокаленную и отравленную землю, оно приостанавливало движение биома к городу. Как бы то ни было, оно было их союзником в этой извечной борьбе, хотя и не признающим никаких компромиссов.
Бледный сероватый свет, разливающийся над горизонтом, сменился тусклым багрянцем, постепенно переходящим в вышине в грязноватую желтизну. Некоторое время серые полосы пыли или туч, висящие у горизонта сопротивлялись потоку солнечного света, потом лучи пробили-таки их, заставив вспыхнуть неожиданно чистым розоватым огнём, и только после этой маленькой победы, над чуть всхолмлённой равниной взошло, наконец, огромное, горящее цветом нагретой в горне железной болванки, светило. На несколько коротких минут пустыня преобразилась: взошедшее солнце окрасило её в совершенно нетипичные нежные тона. Затем волшебный свет угас, и над ставшей вновь серовато-жёлтой Буферной Зоной, поплыл, набирая силу, беспощадно палящий солнечный диск.
- По восточной стороне, похоже, шторм прошёл, - сказал Сапс, так же наблюдавший за сменой рассветных красок. – Что-то их много в последнее время…
- Год такой, - лаконично отозвался водитель.
Грузовоз без конца маневрировал, объезжая какие-то неровности, плавно покачиваясь с боку на бок, и убаюканный ровным рокотом мотора и этим покачиванием, Семён начал подрёмывать. Редкие резкие толчки вырывали его из этого блаженного состояния, он поднимал голову, оглядывал унылые просторы пустыни, проплывающие за окном, и снова погружался в дремоту. В последний раз, он, должно быть, проспал достаточно долго, потому что проснувшись, после очередного толчка, обнаружил, что пейзаж за бортом изменился.
- Что там? – Семён завертел головой, заглядывая попеременно во все окна.
- Камни, - ответил Алиев. – И подъём.
Дорога пошла в гору. Песок почти полностью исчез, уступив место коричневатому глинистому грунту, обильно посыпанному каменной крошкой и булыжниками разной формы и величины, и такому твёрдому, что на нём почти не оставляли следов даже ребристые колёса тяжёлых грузовозов. Крутизна подъёма была небольшой, но тот, похоже, тянулся на километры. Признаков того, что тут проходил проторенный караванный путь, Семён не увидел никаких. Казалось, они ехали по совершеннейшей целине, где до этого ни разу не ступала нога человека, и ни разу не прокатывалось ни одно колесо. Если и существовали какие-то обозначения пути, то их, видимо, могли различить лишь многоопытные водители.
- Сколько прошли? – поинтересовался Семён, заглядывая через плечо водителя на приборную доску.
- Почти треть пути.
- Ого! Много.
Водитель снова выдал своё «гы».
- Дальше так шустро не получится.
- А что там? – спросил Сапс с понятным интересом.
- Увидите.
Склон стал положе, караван пошёл быстрее, хотя камней меньше не стало, и машины по прежнему немилосердно трясло на них. А потом они все, вдруг, куда-то пропали. Грузовоз выкатился на совершенно ровную, как стол поверхность, проехал по ней немного и покатился вниз; ход его сразу стал мягче, и вслед за этим вокруг машин опять заклубилась серая пыль. Семён вытянул шею, силясь заглянуть как можно дальше, увидев множество каких-то, не то островерхих холмов, не то тупоносых скал, громоздящихся далеко впереди и внизу. Вид у местности был такой, точно нагромождение полуразвалившихся высоких построек засыпали тоннами перемешанного с песком цемента, причём так, что эта смесь облепляла их, почти не рассыпаясь по сторонам.
- Интересное место, - небрежно бросил Суханин.
- Пылевой Мешок, - с отвращение проговорил водитель. – Гиблое место.
- Откуда её здесь столько? – удивился Алиев. – Неужто течением приносит
- И течением и ветрами тоже и вообще неведомо чем. Приносит какая-то нелёгкая, она и оседает тут. Вот такими вот буграми. Почему – непонятно.
- Аномалия какая-то, - проговорил Сапс.
- Ага, - согласился водитель. – Будь она неладна.
- Не застрянем? – с сомнением промолвил Алиев. – А если в объезд?
- Крюк большой. Да и вокруг него дорога – не подарок. Намучаешься. Как ни крути, здесь получается быстрее.
Пылевой Мешок лежал внизу, под ними: огромная низина, прикрытая призрачной дымкой, о природе которой долго гадать не приходилось. В месте, куда пыль и песок тянуло как магнитом, эта дымка, стало быть, пылью и являлась. Какая-то неведомая сила без устали притягивала её сюда, отпуская, наверное, лишь тогда, когда её перебарывала сила другая: бешенный ветер пустынных бурь. О природе этой силы было известно не больше, чем о песчаных течениях Зоны, собственно, именно эти течения, по большей степени, и приносили сюда неисчислимые массы песка. Или наоборот – уносили обратно в пустыню, вливая в нескончаемый песковорот Зоны.
Таких течений в Буферной Зоне было множество, большинство их имело сложную кольцеобразную форму, и обычно это был медленный, невероятно медленный дрейф песков, причём пустынные ветра не имели к этому никакого отношения. Пески ползли сами, незаметно для глаз преодолевая миллиметр за миллиметром, кружась в сложном танце, охватывающем всю Буферную Зону, от края до края. Поговаривали, что Безызвестные Родоначальники специально создали это феномен, дабы преградить путь биому, чтобы тот не мог нигде зацепиться, будучи постоянно засыпаемый песком. Так это было или иначе, но движение песка больше мешало людям, нежели помогало. Периферия день за днём подвергалась его наплывам, с ним боролись, возводя специальные насыпи, и пытаясь повернуть это течение в сторону от шахт и заводов, да всё напрасно. Песок упрямо пёр через возводимые преграды, не желая сворачивать с пути.
Иногда в этом привычном порядке вещей что-то нарушалось, загадочный механизм, приводящий в движение всю пустыню, давал сбой, и Зону начинало лихорадить, порождая столь же необъяснимые песчаные штормы. В этом случае движение песка многократно ускорялось, его начинало бросать из стороны в сторону, сталкивая один хаотично движущийся поток с другим, и вздымая валы, наподобие морских волн. Энергия при этом высвобождалась колоссальная. Над районом, где закипал песчаный шторм, начиналась настоящая свистопляска. Тучи и ветер зачастую появлялись уже потом, когда на земле уже буйствовала стихия. Пустыня в эти часы накалялась ещё сильнее, нежели под лучами солнца, словно песок отдавал всё тепло, накопленное в нём за дни хорошей погоды, а статика, возникающая от трения мириад песчинок, порождала страшные горизонтальные молнии, вьющиеся ослепительными голубыми лентами меж вздымающихся песчаных вихрей.
В Пылевом Мешке, да в других местах, подобных ему, всё, что происходило с песком, носило ещё более загадочный характер. Общий приливно-отливный ритм движения песка, внутри разбивался на множество более мелких течений, рисующих в итоге необычный лик этой местности. Определить, какой ныне цикл, прилив или отлив, было несложно – по наличию или отсутствию в воздухе пыли. При отливах её мгновенно выгоняло из мешка прочь, в другое время она неизменно висела над ним, покрывая его серой вуалью.
Собираясь здесь, она постепенно оседала, концентрируясь ближе к поверхности, и эта серенькая дымка была последней стадией перед окончательным оседанием. Пылевой Мешок правильнее было бы назвать Пылесборником Буферной Зоны, и пока грузовоз спускался вниз, в долину, Семён вспоминал всё, что слышал и читал об этом удивительном месте. Её долгое время серьёзно изучали, и ещё очень давно, когда уяснили тот факт, что немалая часть песка, которого приносило к городу, несёт именно отсюда, попытались навести тут порядок. Песчаные наносы поливали каким-то цементирующим раствором, только в конечном итоге затея потерпела фиаско. Песка и пыли меньше не стало, а средства были потрачены чудовищные. Даже там, где прошла обработка, через считанные месяцы и того и другого накапливалось столько, что впору было повторять процедуру. Короче, на Мешок махнули рукой, решив, что дешевле песок от города вывозить, чем препятствовать ему попадать на него.
Слой пыли, висящий над Мешком, Семён оценил метров в десять-пятнадцать, и вскоре они вошли в него. Снизу, висящая пыль была почти не заметна, лишь солнечный свет, может быть, стал чуть бледнее. Зато то количество пыли, которая уже успела осесть, просто поражало. Это была именно пыль, а не песок; мелкая как пудра, и рыхлая, что сразу же сказалось на скорости передвижения каравана. Колёса вязли в ней, и двигатель грузовоза заурчал куда натужнее, чем даже тогда, когда тянул тяжёлую машину в подъём. Караван начал буквально барахтаться в пыли. Минут десять они ползли между удивительно ровными и удивительно сильно вытянутыми ввысь пылевыми кучами, потом в рации что-то щёлкнуло, и чей-то раздражённый голос сообщил:
- Ведущий, буксуем.
- Понял, - отозвался «бульдозер». – Колонна, стоп!
- Проблемы? - засуетился Алиев.
- Рыхлый слой высокий, - флегматично ответил водитель. – Сейчас прочистят.
Впереди, в голове колонны, началась какая-то деятельность. Сквозь глухое стакатто работающего на холостых оборотах двигателя грузовоза, послышался яростный рёв «бульдозера», штурмующего какую-то преграду. Минут пять ничего кроме этих звуков упорной борьбы и шорохов эфира, слышно ничего не было, затем рация опять ожила:
- Порядок. Колонна – марш!
Караван тронулся. Там, где поработал отвал «бульдозера», остался вал, да такой высоты, что Семён невольно присвистнул. С таким сопровождением, им не страшны были никакие заносы.
- Часто тут так? – Суканин кивнул на вал.
- Постоянно, – сказал водитель. – Раза два-три ещё остановимся. Завалы и наносы – пустяки. Иногда вот «жидкая пыль» попадается. Как яма. Раз – и по самое брюхо.
- Вроде зыбучих песков?
- Ну да. Не поймёшь эту пыль. То она плотная, то наоборот, разуплотнение происходит. Тогда уж без ведущего никак.
- Сложный маршрут, - покачал головой молчавший доселе Бригс.
- В других местах не лучше. Везде своё.
Останавливаться действительно пришлось, и не раз и не два. Участков рыхлой пыли оказалось куда больше, чем предсказал водитель, но тот отнёсся к этому факту спокойно. «Год такой», повторил он, намекая, очевидно, на обилие бурь и штормов в последние месяцы, вносящих свою лепту в образование пылевого слоя в Мешке. Местами ведущему приходилось снимать рыхлый слой пыли на протяжении многих сотен метров, при этом даже не останавливая колонну. Ширины его отвала как раз хватало на то, чтобы обеспечить идущим следом машинам свободный проход. Скорость при этом падала ещё больше и они не ехали, а тащились, петляя меж диковинных тянущихся к мутным небесам холмов.
Разглядывая их, Семён не переставал удивляться, задаваясь вопросом, а что позволяет им удерживать такую форму, не говоря уже о том, как такая форма вообще образуется. Ответ на эти вопросы лежал там же, где и разгадка главной особенности Пылевого Мешка – той силы, что тянула сюда песок и пыль со всей округи. Эта же сила, по-видимому, участвовала и в формировании этих необычайных холмов. Эти сыпучие субстанции тут не просто покрывали либо оседали на все выступающие предметы, они буквально облепляла их, запаковывая в своеобразные серые коконы, долженствующие по логике вещей, развалиться, ссыпавшись вниз под собственной тяжестью. Однако ничего этого не происходило. Песок с пылью, похоже, слипались, создавая такие вот противоестественные образования, и судя по тому, что караван регулярно проходил тут, довольно устойчивые, не грозящие ежеминутными обвалами. Высоты они были самой разной, иногда от каменного столба, который прятался в той или иной куче, оставалась лишь верхушка, а иногда такой холм, видимо, находился в самом начале своего формирования, покрывая его не больше чем на четверть. Они, эти столбы и пики некогда высившихся здесь гребней, были единственной видимой частью истинного ландшафта, остальное всё было похоронено под метрами и метрами многочисленных наносимых сюда слоёв, и о том, как выглядела эта местность изначально, уже никто сказать не мог. Как и то, сколько этой проклятой пыли с песком здесь лежит.
Гористая часть Пылевого Мешка постепенно сменилась более равнинной, но дорога от этого лучше не стала. Колёса по-прежнему вязли в рыхлой пыли, и ведущему то и дело приходилось пускать в ход отвал. Его стальной нож безжалостно порол идеально ровную серо-жёлтую поверхность, не нарушаемую ни единой морщинкой оставленной ветром ряби или торчащим камнем. Караван не ехал, а плыл в этом море бесконечной серости, оставляя за собой длинную уродливую рану, которая, как заверил водитель, будет видна не больше суток. Ходили истории, что оставленные здесь сломавшиеся грузовозы таким образом затягивало полностью всего за какую-то неделю, по самую крышу, причём отчасти их засыпало сверху, а отчасти засасывало куда-то вглубь.
Чудеса Мешка вызвали бурное обсуждение их Бригсом и Алиевым, которое Семён слушал в пол уха, больше занятый видом за окном.
Как ни казался Пыльный Мешок бесконечным, и он, в конце концов, остался позади, хотя для того, чтобы пересечь его, понадобилась почти вся вторая половина дня. Опять появился чистый, не припорошённый пылью, песок, камни и голая мёртвая земля. Но то, что и в ней ещё могла укорениться жизнь, свидетельствовали редкие сухие былинки, начавшие попадаться им навстречу, когда до заката оставалось не больше получаса.
- Ага! - торжествующе воскликнул Сапс, указывая на тоненькую тростинку, одиноко торчащую средь песчаных языков. – Первый вестник.
Все дружно повернулись к окнам, принявшись выискивать первые признаки приближающейся пограничной полосы.
- Вон ещё одна, - сказал Бригс. – И вон тоже…
- Недалеко уже, - заметил Алиев.
- Да, - согласился Суканин, - уже недалеко.
- А база? – спросил Семён.
- К ночи доедем, - ответил водитель. - Если дорога не заросла.
- В смысле – через биом дорога?
- Конечно, а через что ж ещё? База далеко за пограничной полосой. А там трава, и кусты, и деревья… Сплошь. Прошлый раз термитными зарядами просеку прочищали…
Просека, повторил про себя Семён. Термин был знакомый. Просека – это такой туннель, только пробитый не в толще пород, а в живой материи, и это означало, что в ней, в этой просеке, слева и справа, и сверху, и может быть, даже под колёсами будет что-то растительное. Зелёный коридор, узкая лазейка, окружённая только и ждущего какой-нибудь человеческой оплошности, биома. Просека… Туннель сквозь сплошную смерть. Вот, что такое просека.
Ещё не доехав до пограничной полосы, Семён почувствовал её. Она не угрожала, не дышала опасностью, ощущаясь лишь как нечто смутно тревожное, но за ней угадывалось что-то несоизмеримо большее и куда более грозное, от предчувствия близости которого защемило и заныло сердце. Сухой травы стало больше, теперь она попадалась целыми островками, в которых можно было увидеть ту, что ещё не совсем рассталась с жизнью. Это были уродливые, сожженные солнцем и ядом растения: авангард великой армии биома, гибнущий на вражеской земле, но продолжающий упорно двигаться вглубь Зоны. Каждая погибший здесь росток, на крошечную долю, на йоту, но всё же менял состав здешней земли, внося свою лепту в общее движение, готовя плацдарм для мириад последующих следом. Судя по всему, обработка этих участков велась, но далеко не так последовательно и тщательно, как следовало, и, несмотря на эти усилия, они постепенно занимались зелёной массой, метр за метром. Ядохимикаты ещё присутствующие в грунте и вносимые вновь, вымывались с дождями, разрушались сами, под воздействием естественных процессов, поглощались «всеядным» биомом и нейтрализовались, и зловещее зелёное кольцо сжималось ещё на чуть-чуть. Теперь Семён видел это собственными глазами. И у города уже не было сил противодействовать этому. Биом победоносно шествовал по Буферной Зоне. Дойти до стен Центрального, было лишь вопросом времени.
Поросль густела, растений становилось больше, и вид их был куда здоровее. Иногда можно было увидеть куст, или даже карликовое, болезненно искривлённое, худосочное дерево. В последних лучах заходящего солнца, караван пересёк последние километры пограничной полосы, очутившись в мире, который мог привидеться воспитанному на страхе перед все растительным горожанину, разве что в кошмарном сне.
От Буферной Зоны осталась лишь узкая полоса выжженной земли, та самая дорога, что вела к далёкой базе. Всё остальное вокруг, целиком и полностью, заполнял биом. Увиденное ошеломило Семёна. Это совсем не походило на то, что он видел с борта вертолёта, в тот памятный первый полёт, и уж совсем не походило на то, что он привык видеть на тренировочной площадке Центра. Он и представлял себе лежащие за пределами Зоны области как очень большую площадку, но в реальности, вблизи, они оказались совсем не такими. Чистенький, чётко распланированный мирок площадки ничем не походил на то, что было видно сейчас из окна грузовоза. Необузданность – вот, пожалуй, то слово, которое лучше всего подходило к описанию окружающего дорогу пейзажа. Именно необузданность. Жизнь здесь так и пёрла из-под земли, а многообразие растительных форм было таково, что у Семёна сразу кругом пошла голова. За пограничной полосой, их почти сразу же встретил небольшой лесок, опалённый жаром горевших тут недавно термических бомб, но даже там, где дорога шла не сквозь деревья, слово «просека» всё равно было актуально. Бесконечные «прочистки» и «прожоги», а так же многочисленные прошедшие по ней караваны, привели к тому, что уровень дороги был значительно ниже уровня остальной местности; по сути это была чуть ли не метровой глубины траншея, окаймлённая густой бахромой трав, иногда настолько высоких, что они едва ли не целиком скрывали собой машины. Следы последней термической атаки среди травы были менее заметны. Трава росла быстрее, и быстрее скрывала нанесённые её травмы. Тем не менее, и огонь и яд не давали ей спуститься вниз, на саму дорогу. Здесь было чисто, если можно было назвать чистым место, усыпанное обыденной для Буферной Зоны серой пылью – в данном случае пеплом сгоревшей земли. Иногда попадались недавно упавшие с деревьев сухие сучья. Они хрустели и трещали под колёсами, перемалываемые ребристыми шинами в труху.
Яркое сияние небес, хранящих отблески ушедшего дня, постепенно поблекло. В просеке стало сумеречно, и караван снова осветился огнём фар, по контрасту с которым всё остальное сразу погрузилось в полутьму. Теперь было видно только небольшой клочок дороги и зад идущей впереди машины. От того, что лежало за пределами освещённой полосы, остались лишь какие-то неясные тени, которые вскоре растворились во всё сгущающемся мраке наползающей ночи. Они были уже без малого сутки в пути, а всё ещё не достигли конечной цели. Из этих суток почти час ехали за пределами Буферной Зоны. Заглянув на спидометр, Семён посчитал пройденное за это время расстояние и прокачал головой. Он и не предполагал, что база может лежать так глубоко в зелёной зоне.
Он едва подумал о базе, как долгое время молчавшая рация неожиданно ожила:
- Внимание, колонна. Вижу базу.
- Ну вот, - удовлетворённо проговорил водитель. – Приехали.
Впереди показалось что-то большое, с разбросанными там и сям жёлтыми прямоугольниками горящих окон, и цепочкой фонарей наружного освещения. Вид этого форпоста человечества, разочаровал Семёна. Он ожидал встретить здесь нечто особое, что-то под стать Старому Городу, соответствующее своему особому местоположению и назначению, а вместо этого перед ним оказался двойник Центрального и окружающих его городов-спутников: неопределённой формы скучный бетонный колпак, окружённый кольцом голой, как видно, обработанной соответствующими веществами земли – местным аналогом Буферной Зоны.
Приближение каравана заметили: впереди и чуть сбоку вспыхнул прожектор, скользнул по идущим друг за другом машинам и упёрся лучом в дорогу впереди «бульдозера». Доведя точно проводник, караван до стены, он погас, но в стене появился другой источник света – огромный зев открытых ворот. Машины одна за другой вкатывались внутрь и останавливались посреди обширного ангара, выстраиваясь в шеренгу. Как только в неё встала замыкающая цистерна, створки ворот дрогнули и начали медленно закрываться. Едва они сомкнулись, по ангару словно пронёсся порыв ветра – это включили систему продува, удаляя из помещения ядовитую пыль и воздух. С минуту вокруг машин шумели рукотворные вихри, затем вой вентиляторов смолк, и в ангаре, невесть откуда, сразу появилось много людей.
Сидящие внутри грузовоза тоже задвигались, разминая затёкшие от долгого сидения тела. Водитель открыл дверцу, выглянул наружу, перебросился парой слов с одним из встречающих и повернулся к Суканину:
- Вас уже ждут. Во-он тот парень.
- Очень хорошо. – Суканин поднялся, подхватил свой мешок и кивнул водителю. – Спасибо за поездку.
- Гы, - выдал водитель в ответ. – Пустяки…
Семён не стал торопиться. Пропустив вперёд остальных членов группы, он шагнул на тонкую, но прочную лесенку, приклёпанную к корпусу машины, и начал спускаться, держа одной рукой мешок, другой придерживаясь за толстую трубу поручня. Через несколько секунд он уже стоял на полу, впервые в своей жизни ступив на поверхность, лежащую далеко за пределами Буферной Зоны.
Глава 11
Вид из окна был безрадостный, несмотря на то, что всего в каком-то километре от базы, начиналась граница окружающего здешнюю буферную зону биома. Правда в непосредственной от неё близости, он не выглядел столь ярким и полным жизни, как тот, что они видели по дороге сюда. Это было кольцо растительных трупов: истлевшие травы и сухие коряги, тянущие к небу голые ветви. Живая зелень лишь едва-едва проглядывала сквозь них. Что там дальше рассмотреть было трудно, мешала пелена ползущего над зоной сизоватого дыма: слева, к югу, что-то жгли и дым расползался по всей округе, скрывая перспективы. Скорее всего, тянуло со стороны дороги.
Единственное, что радовало – небо. Семён никогда ещё не видел такой чистой голубизны. Вся пыль осталась далеко за горизонтом, и солнечным лучам ничего не мешало при их пути сквозь атмосферу. Местная пыль, та, что порождалась этой буферной зоной, была не в счёт. Километровая полоса хоть и пылила, но погоды, что называется, не делала. Её хватало лишь на то, чтобы слегка припорошить стекло окна, и не более того.
Полюбовавшись на небо, Семён повернулся к окну спиной, и прошёлся по своим апартаментам. Одно то, что в его комнате было «его» собственное, персональное, предоставленное в личное пользование, окно, уже говорило о многом. Остальное было под стать: металло-пластиковая мебель, причём металлические части были не просто покрашены, а хромированы, мягкий эластичный пол, какая-то диковинная, столь же мягкая отделка стен, изящные круглые световые панели на потолке, и – невиданная роскошь! – собственная душевая и туалет. Хорошая комната, просто замечательная комната. В городе такое жильё мог иметь, разве что, управленец достаточно высокого ранга. Пускай он здесь всего на день-два, или сколько там им дадут времени, всё равно приятно пожить здесь, считая, пускай и временно, эту комнату «своей».
Вспомнив о времени, он достал индикатор, потом оголил запястье, сверив показания маркера с положением стрелок на часах. Древний механизм исправно работал, издавая едва слышимое тиканье. Приложив часы к уху, Семён несколько секунд с удовольствием слушал эту музыку, затем вернул рукав на прежнее место и снова прошёлся по комнате, заглядывая во все углы.
На столике возле двери, стоял цилиндрический контейнер с ручкой, и, сняв с него крышку, Семён с радостным удивлением обнаружил там завтрак: несколько кусков питательной смеси и стакан с чем-то тёмным и остро пахнущим. Вчера, когда их разводили по комнатам, и он занял эту, ничего такого он тут не заметил, хотя, собственно, ни к чему особо и не приглядывался. Вымотавшийся после поездки, он позволил себе только несколько минут тёплого душа, и рухнул на кровать. Еду или приготовили заранее, или принесли, пока он спал.
Питательная смесь оказалась с разными вкусами, а в стакане был налит слабоалкагольный «Смоль» - ещё один повод удивиться и порадоваться. В Тренировочном Центре их так не баловали, здесь же, видимо, были совсем другие порядки.
Семён проглотил всё, что было в контейнере, до последней крошки, и с наслаждением выцедил горьковатую жидкость, почувствовав, как она теплом разливается в желудке. Шикарный завтрак!
Он смаковал последние капли, когда на стене, рядом со столом заверещал коммуникатор. Ещё одна непривычная вещь – личное устройство связи. Рации, которыми их снабжали, не в счёт. Это обычное деталь экипировки, здесь же было нечто совершенно иное: стационарный аппарат. Такие и в городе имели далеко не все.
Семён вспомнил свою трубку, которую он носил с остальным инструментом, выходя на смену, и улыбнулся. За всё время работы обходчиком очистных сооружений, он пользовался ею всего несколько раз, и все эти случаи он помнил наперечёт. В этом было что-то особое, маленькое электрическое волшебство, когда в мёртвой трубке вдруг появлялся далёкий человеческий голос, искажённый металлической пластиной мембраны. Каждый такой случай был связан с серьёзной аварией, исправить которую в одиночку Семёну было не под силу, и приходилось вызывать подмогу. За «пустой» звонок штрафовали.
Коммуникатор издал повторную трель. Семён снял с аппарата трубку и произнёс:
- Слушаю.
- Проснулся? – Голос принадлежал Суканину и звучал так чисто и громко, будто старший стоял рядом, всего в шаге от него.
- Давно уже.
- Завтракал? Нам там оставили…
- Я уже нашёл.
- Вот и славно. В девять общий сбор.
- Где?
- В конференц-зале. Вас всех проводят, не беспокойся.
Семён прижал трубку плечом и снова оголил запястье с часами. Стрелки показывали без двадцати девять.
- Скоро уже…
- Да, скоро. Пофилонить тут нам вряд ли дадут. Сроки жмут.
- Я и не надеялся пофилонить, - сказал Семён.
- Значит порядок. В девять, в концеренц-зале, - повторил Суканин и отключился.
Семён опустил трубку. В его распоряжении было ещё почти полчаса, которые надо было чем-то занять. Оглядев ещё раз комнату, Семён решил немного тут похозяйничать.
Его мешок стоял там же, где он оставил его вчера – в углу, возле двери, ведущей в ванную. Усевшись на кровати, Семён развязал клапан и принялся вытаскивать одну за другой сложенные в него вещи. Пару сменных комбинезонов, уложенных самыми верхними, он переправил во вделанный в стену шкаф, который обнаружил после утреннего осмотра новых «владений». Следом за ними, туда же перекочевали ботинки, и нижнее бельё. Средства личной гигиены, сложенные в отдельную коробку, Семён отнёс в ванную. В другой, такой же коробке лежали разные безделушки, и Семён, не долго думая, расставил их на подоконнике; другого, подходящего места для них не нашлось. Следом на свет появилась стопка книг и тетрадей. Пошелестев истёртыми и обтрёпанными страницами, Семён, в конце концов, оставил их на столе. Опустевший мешок он тоже зашвырнул в шкаф, после чего в который уже раз оглядел комнату.
Она стала немного уютнее, в любом случае, традиции он соблюл. Это называлось «застолбить за собой место». Откуда пошло такое выражение никто не знал, но каждый из полевых исследователей, уходящих на задание, проделывал то же самое, как бы оставляя за собой территорию, приготовленную для себя. Что-то вроде залога благополучного возвращения. Жалкая попытка обмануть судьбу, но каждый неизменно проделывал то же самое, несмотря на всю смехотворность таких примет и обрядов. Семён был уверен, что загляни он сейчас к Сапсу, или Алиеву, или даже Суканину, там увидит то же самое: разложенные по полкам вещи в шкафах, книги, и разную дребедень – всё на своих местах. После возвращения, им может быть, и дадут побыть ту немного, а они ведут себя так, словно обосновываются здесь надолго. Если, конечно, вернутся…
Семён отогнал от себя мрачные мысли, сверился с часами и нетерпеливо двинулся к двери. Открыв её, он едва не столкнулся с человеком, как раз собирающимся постучать. Увидев Семёна, тот опустил руку и отступил от двери.
- Вы за нами?
- Да, - сказал человек. – Идёмте.
В коридоре уже стоял Бригс и Сапс, через несколько секунд из своей комнаты появился Рашид. Здороваясь с ним, Семён мельком заглянул внутрь его комнаты, через приоткрытую дверь, засчитав себе а актив лишний балл: Алиев тоже «застолбил место», добавив в убранство комнаты даже свою любимую репродукцию – «Грозовой фронт». Любовь к грозам и молниям у него была давняя, и Семён точно знал, что если сейчас покопаться в его бумагах и книгах, которые он также оставил на столе, там найдётся толстенная пачка фотографий и рисунков на данную тематику.
Пунктуальный Бригс достал из нагрудного кармана индикатор времени, демонстративно покрутил его, выискивая временную метку маркера, недовольно проворчав:
- Почти девять. Опаздываем.
- Это недалеко, - ответил человек. – По коридору, направо и до конца. Три минуты ходьбы.
- Ну-ну, – недоверчиво проворчал Бригс.
Коридор, в который выходили двери их комнат казался бесконечным. Вчера, уставший от многочасового сидения в грузовозе, Семён даже и не запомнил, как тот выглядел, а сейчас с удивлением отметил, что он длиннющий, как туннель. Вся его левая, то есть внешняя, сторона была занята бесконечной чередой одинаковых дверей, правая же разделялась на равные участки, разделённые отходящими под прямым углом коридорами. Каждый такой участок имел своё обозначение: блок номер такой-то. Разделяющие их коридоры тоже казались бесконечно длинными и совершенно пустыми; заглядывая в те, мимо которых они проходили, Семён не увидел ни единого человека. Для такой, достаточно большой базы, это казалось необычным. У Алиева, видимо, появились те же мысли, поэтому он не преминул спросить:
- Надеюсь, мы не единственные обитатели базы, а?
- В смысле? - Шагающий во главе их группы провожатый, обернулся, чуть сбавив шаг.
- Я думал тут полно народу.
- У нас многолюдно не бывает.
- А места много, - заметил Бригс, кивая на коробки блоков.
- Склады, в основном…
- Надо же, - протянул Бригс. – Целый уровень складов. Куда их столько?
- Надо, - неопределённо ответил провожатый и свернул в боковой коридор.
Заблудиться тут было невозможно. Блоки имели одинаковые размеры, располагались в строгом порядке, и каждый был ограничен четырьмя коридорами, которые, видимо, шли от одной стены базы, до противоположной, нигде не петляя и не сворачивая. Никаких закоулков, тупиков и тому подобного. Всё строго по ранжиру, всё параллельно-перпендикулярно и под своими номерами, каждая стена и каждая дверь. Из-за дверей не доносилось ни звука, никто не входил в них и никто не выходил. Сколько тут работает человек, можно было только догадываться, а вот то, что в эти склады привозили нечто тяжёлое, можно было сказать определённо. Следы от колёс каких-то транспортных машин, отчётливо отпечатывались на гладком пластиковом полу, местами даже успев изрядно протереть это покрытие. Следы вели к наглухо закрытым сдвижными створками широким проёмам, так же обозначенными только цифрами. Откуда всё это возилось, непонятно. Семён не увидел ни одного подъёмника, ни одной лестницы, портала лифта или чего-то иного, предназначенного для перемещения людей и грузов вверх-вниз. Поскольку это был не самый нижний уровень, а всё привезённое сюда караванами разгружалось внизу, в ангарах, как потом это всё поднималось наверх – непонятно.
Они прошли несколько кварталов-блоков, преодолев в общей сложности не больше трёх сотен шагов, выйдя в конечном итоге в коридор, подобный тому, откуда они начали свой путь, но с меньшим количеством дверей. Подойдя к одной из них, под номером 306, провожатый без стука открыл её и встал в стороне, всем своим видом приглашая войти. Семён незаметно бросил взгляд на запястье с часами. Провожатый их не обманул: путь занял не больше трёх минут.
То, что громко именовалось конференц-залом, на деле оказалось сравнительно небольшой комнатой, с неизменным для подобного рода помещений длинным столом, тесно обставленным креслами, и столь же плотно заставленными стенами, кроме одной. Собственно это была не стена, а проекционный экран. Сам проектор стоял на столе, и по разные стороны от него сидели Суканин и Вильм, и ещё кто-то, совершенно незнакомый Семёну человек, в обычном сером комбинезоне, с таким количеством карманов, что в городе его приняли бы за рядового работягу. Услышав шум открывающейся двери, все трое дружно повернули головы, встречая взглядами вошедших. Провожатый остался за дверью; его маленькая миссия на этом закончилась.
Вильм кивнул им и указал на стоящие вокруг стола кресла:
- Рад видеть вас, горожане. Входите, садитесь…
Он выждал небольшую паузу, ожидая пока все рассядутся, затем продолжил:
- Я хотел бы дать вам больше времени на отдых, после такой сложной дороги, но, к сожалению, позволить себе этого не могу. Обстоятельства складываются так, что необходимо спешить. Иначе мы можем упустить редкий шанс… повстречать других людей.
- За пределами Буферной Зоны? – не удержался от вопроса Бригс..
- Именно, – подтвердил Вильм.
Рашид молча переглянулся с Сапсом и Семёном. Новость, что и говорить, была ошеломляющей
- Значит, кого-то всё же засекли…
- И да и нет. Только косвенные свидетельства присутствия людей. Эти свидетельства крайне скудны, однако достаточны, чтобы сделать определённые выводы. Вот, что у нас имеется. – Вильм протянул руку к проектору, но первое, что последовало за щелчком, это выключилось освещение. Следом за этим заработал уже проектор.
Внутри аппарата что-то зашумело, и в кромешной тьме, воцарившейся в конференц-зале, вспыхнул прямоугольник света, на котором появилось изображение какой-то местности, снятой с высоты, по меньшей мере, в сотню метров. Местность была лесистой, с редкими проплешинами полян, средь которых попадались достаточно обширные, поросшие не только травой но и кустарником. Нигде не было видно ни единого клочка свободной земли; трава и деревья покрывали собой всё, без остатка. Иногда показывалась вода: мелькали и тут же пропадали изогнутые, сверкающие на солнце ленты ручьёв и речушек, почти целиком скрытых осокой и рогозом, или вдруг открывалось зеркало озерца или болотца. То, что вело съёмку, летело очень быстро, не давая возможности рассмотреть подробности, но, как видно, рассматривать пока было особо и нечего. Кадры, на которые следовало обратить внимание, пошли лишь через полминуты. Скорость прокрутки сразу уменьшилась, теперь бесконечный лес не проносился под ними с сумасшедшей быстротой, а плыл, так, словно камера со скоростного аппарата, скорее всего самолёта, перебралась на воздушный шар. В поле зрения её объектива попал небольшой перелесок, соединяющий два массива, появилась какая-то редкая молодая поросль, и тут изображение затормозило ещё больше.
- Вот здесь… - Вильм поднялся со своего места, подошёл вплотную к экрану и вытянул руку, указывая, куда следует смотреть. – Следите, за этим местом. Внимание…
Изображение сместилось ещё немного, показался участок, залитый водой: край озера окаймлённого рядом раскидистых растительных исполинов. Сквозь их могучие кроны совершенно не было видно берега, а именно там что-то рябило воду, отчего по ровной, гладкой как зеркало водной поверхности, расходились круги. И это была не рябь от резкого порыва ветра; листва деревьев при этом оставалась совершенно спокойной.
- Вот! – произнёс Вильм. – Вот здесь. Видите?
- Берег скрыт деревьями, - проговорил Алиев, напряжённо всматриваясь в изображение.
- Да. И под ними что-то происходит. И это что-то плещется в воде.
- Вы говорите так, словно там живое существо, - заметил Бригс. – Но это не обязательно должно быть живым существом.
- А чем тогда?
Бригс неопределённо дёрнул плечом:
- Сук, упавший в воду…
- Исключено, - отпарировал Вильм. Отойдя от экрана, он подсел к проектору, перемотал запись назад и снова пустил её, но уже с увеличением. Теперь озеро и деревья рядом с ним, занимали весь экран, от стены до стены. Едва появились волны, сразу стало понятно, что они исходят сразу из нескольких точек, трёх или четырёх, как минимум, отстоящих друг от друга на несколько метров. Упавший сук едва ли мог сотворить подобное.
- Выброс болотного газа, обвал берегового обрыва, можно найти ещё немало э-э-э… естественных объяснений, - не сдавался Бригс. – Бьющие родники, в конце концов. Почему именно живое существо?
- Потому что самым, как вы выразились естественным, оказалось именно это, - сказал Вильм. – После того, как запись проанализировали, съёмка этого участка была проведена повторно. Там нет никакого обрыва, бьющих ключей и тому подобного. Про болотный газ ничего не скажу, но и это считаю маловероятным. Остаётся, как видите, одно объяснение.
- А поскольку животных не осталось, вы пришли к выводу, что это люди, - Алиев с сомнением покачал головой. – А если это чудом уцелевшие… как их… водяные крысы?
- В любом случае – живое существо. Я считаю, что это имеет шанс оказаться человеком всё же больше, чем животным.
- Почему?
- Человек куда более изобретателен. Если там и уцелело что-то из зоожизни, то это должен быть именно человек.
Вильм выключил проектор. На миг снова стало темно, потом под потолком вспыхнули световые панели.
- Значит – человек, - произнёс Бригс, задумчиво.
- Мы полагаем, что – да, - повторил Вильм. – Наши специалисты всячески изучили запись, провели несколько экспериментов, подтвердив первоначальные выводы. Исходя из их заключений, и увиденного, можно сказать следующее: там, под деревьями, три или четыре человека, занимаются какой-то деятельностью, у края воды, или стоя в воде. Вот так…
- Откуда эта запись? – поинтересовался Сапс.
- Специальный сверхдальний самолёт-разведчик. Съёмка проводилась всего двое суток назад
- То есть в день, нашего отъезда… - проговорил Алиев.
Вильм подтвердил это коротким кивком.
- Когда вы собирались сюда, мы только успели получить эти кадры, а обрабатывали отснятый материал и проводили его анализ уже ночью. Первоначальное ваше задание было иным, теперь же вам предстоит обследовать этот район. Так что ваша группа подвернулась как раз вовремя. Данных о нём немного, но могу сказать только, что никаких следов человеческих поселений там обнаружено не было. Поэтому мы считаем, что эти люди ведут так называемый, кочевой образ жизни. То есть не живут постоянно на одном месте, как мы. А переходят с места на место, кочуют. И именно поэтому нужно спешить.
- Иначе они попросту уйдут, - вставил Суканин.
- Именно. И мы уже никогда не сможем найти их в этой массе биома. А найти их очень важно. Чрезвычайно важно. Они как-то ухитрились выжить и живут по сию пору. И биом им не помеха. Как? Вот в чём главный вопрос. Упустим такой шанс, другого может и не быть.
- А что если активность тамошнего биома ниже, - высказал предположение Сапс. – Или она вообще нулевая. И дело тут совсем не в этих людях.
- В любом случае, это будет прорыв.
- А контрольные образцы не сбрасывались? – поинтересовался Суканин.
- Нет, времени не было. тестирование проведёте сами. Тогда всё и станет понятно.
- Ну, не всё, положим… - пробормотал Бригс и мотнул головой в сторону пустого экрана. – Далеко это место?
- Четыре тысячи километров. К северу – северо-западу. Так называемая Восточно-Европейская равнина.
- Россия, если не ошибаюсь, - ввернул Алиев.
Бригс невольно присвистнул.
- Ого! Чем вы собираетесь доставлять нас туда, хотел бы я знать.
- Есть кое-что. – Вильм со значением посмотрел на сидящего по другую сторону стола человека в сером комбинезоне. – Вам слово, горожанин Тайх.
- Это транспортное средство, особого рода, - заговорил человек, которого назвали Тайхом, - позволяющее преодолевать большие расстояния, причём за очень короткое время. На вышеуказанные четыре с половиной тысячи у него уйдёт не больше часа…
- Четыре тысячи километров за час? - недоверчиво проговорил Рашид. – Вы нас что, ракетой туда забросите?
- Нет, есть кое-что получше. «Прыгун».
- Что за диво?
Вместо ответа Тайх поднялся из-за стола и направился к экрану. Нагнувшись, он что-то сделал там, где экран соединялся с полом, и белое полотнище тут же скользнуло вверх, открыв взору четвёртую стену конференц-зала, с длинным и узким, как щель, окном. Заглянув в него, Тайх поманил остальных:
- Вот он.
Семён считал себя неплохим знатоком подобного рода аппаратов, то есть тех, которые относились к категории «летательные», но сейчас он попросту растерялся. То, что им показали, походило на что угодно, но только не на машину, способную перемещаться по воздуху. Это было нечто настолько неожиданное, что чтобы найти ему сравнение, Семёну пришлось покопаться в памяти, выискивая в ней конструкции, имеющие хоть какое-то внешнее сходство. Пожалуй, это больше всего походило на древнее плавстредство, именуемое кораблём или лодкой, только сильно вытянутое в высоту и перевёрнутое вверх тормашками – узкая сторона, то есть днище было наверху, а широкая, то есть палуба, находилась внизу. Верхнюю носовую часть аппарата венчала кабина, торчащая там подобно округлому наросту, кормовую из окна видно не было, но похоже там располагалась или дюза, или что-то в этом роде – округлое утолщение, окальцованное полоской иссиня-чёрного материала. Ещё два таких утолщения имелись по обоим бортам машины, причём располагались они на ещё одном «наросте», так же в верхней части корпуса, но уже посередине его, и имеющему вид толстой двояковыпуклой линзы Утолщения и впрямь оканчивались дюзами, смотрящими в противоположные стороны, причём странными какими-то дюзами: почти целиком прикрытые выпуклыми крышками, оставляющими небольшой кольцевой просвет по краям. В нижней части корпуса виднелись люки и лючки, и несколько круглых иллюминаторов. Кроме них и бортового номера, ничего более не было.
- Вот это и есть «Прыгун», - гордо объявил Тайх.
- Эта штука сможет поднять нас в воздух? - усомнился Бригс.
- И перебросить на другое полушарие.
- Никогда бы не подумал, что этакое чудище может летать, - покачал головой Бригс. – Ни крыльев, ни винтов…
- Здесь применён двигатель особого рода, - сказал Тайх. – Плоскости, сопла и винты «Прыгуну» не нужны. И при этом он обладает всеми качествами, присущими другим летательным аппаратам. Помимо скорости, у него огромная грузоподъёмность и ещё возможность осуществлять полёт в любом режиме, даже зависать. В данной операции это очень важно.
- Почему? – спросил Суканин.
- «Прыгун» садиться не будет, - пояснил Вильм. – Доставив вас на место, то есть выполнив чисто транспортные функции, он начнёт барражирование на небольшой высоте, ведя наблюдение и прикрывая вашу группу с воздуха. В случае необходимости, у него есть чем вас защитить.
- Так он ещё и вооружён, - удивился Сапс.
- «Прыгун» многофункционален. Это и делает его незаменимым для таких операций. – Вильм отошёл от окна, и снова вернулся на своё место. Остальные, поняв, что демонстрация окончена, последовали его примеру. Тайх ухватился за край поднятого к потолку экрана, и потянул его вниз, готовясь снова закрыть окно. Чуть задержавшийся Семён, бросил на диковинную машину последний взгляд, и осторожно поинтересовался:
- А что это за двигатель особого рода?
- Секрет, - без тени улыбки ответил Тайх. – Могу сказать одно: движок просто бесподобный.
- У меня вопрос, - сказал Суканин, когда все снова расселись за столом. – Прикрытие и прочее, это хорошо, а как насчёт элементарных мер безопасности? Насколько я понял, обычный порядок высадки, будет нарушен.
- Верно, - кивнул Вильм. – Никакого выжигания площадок и остального. Высадка будет осуществляться прямо в биом. Благодаря использованию «Прыгуна» в этом нет никакой необходимости. Да и время сэкономим. Вас что-то смущает, горожанин Суканин?
- То есть, если этот ваш «Прыгун» грохнется, у нас не будет даже клочка свободной от зелени земли, так?
- Да, - жёстко ответил Вильм. – Но «Прыгун» - хоть и старая, но достаточно надёжная машина.
- На своём веку, я видел, как выкидывали разные фортели куда более привычного вида механизмы. Тем более, как вы сами сказали, она далеко не новая. Нужно учитывать любую возможность. Что если эти кочевые люди попросту собьют его?
Вильм помотал головой:
- Маловероятно. Едва ли у них есть что-то большее, чем камни и палки.
- Почему вы так считаете?
- Продукты машинной цивилизации, такие как высокоэффективное оружие, подразумевают наличие промышленного центра, где оно может производиться. Вокруг того места на десятки километров – ничего похожего.
- Он может быть под землёй. А эти, что плескались в воде, такие же разведчики, как и мы.
- Почему вы думаете, что они будут настроены враждебно? – Было заметно, что Вильм начинает сердиться.
- Я, как старший группы, отвечаю за безопасность своих подчинённых, и обязан предусмотреть всё, насколько это возможно. Вдруг понадобится срочная эвакуация, а «Прыгун» сделать этого не сможет. Сопровождение будет?
- Нет, - отрезал Вильм. – «Прыгун» полетит один.
- Почему?
- Потому что, - чеканя каждое слово, проговорил Проктор, - нет ни одного другого аппарата, способного сравниться с «Прыгуном». А второго «Прыгуна» у нас попросту нет. Этот – единственный… который достался нам от прежней человеческой цивилизации. Да, да. Ему столько же лет, сколько и городу. И повторить его мы, к сожалению, уже не можем. Многие технологии безвозвратно утеряны.
В конференц-зале повисла тишина. Вильм раздражённо вытащил из проектора бабину с плёнкой, сунул её в футляр, и обвёл взглядом полевых исследователей.
- Послушайте, мне тоже многое не по душе в этой затее, но тут риск оправдан. Случай даёт нам возможность найти людей, существование которых доселе считалось чисто гипотетическим. Поэтому или так, или никак. – Вильм выждал несколько секунд, точно ожидая откликов на это короткое обращение, но все молчали. – В общем, задача, надеюсь, ясна. Правда есть ещё одно «но». В группе есть человек, чей опыт слишком недостаточен для столь рискованной и сложной операции…
Семён невольно выпрямился, чувствуя, как начинают гореть щёки. Проктор не произнёс имени и никто не посмотрел в сторону Семёна, но и так было понятно, о ком идёт речь.
- А лично я считаю уровень каждого члена моей группы достаточным, для выполнения любой операции, - твёрдо заявил Суканин.
- У Семёна слишком маленький стаж работы в биоме и в группе, - немного устало проговорил Вильм. – И только на тренировочной площадке.
- Я… - начал было Семён, но Суканин перебил его:
- Группа – есть единица целая и неделимая, - процитировал Суканин устав поисковиков. – Это – закон. Или мне придётся объяснять вам прописные истины?
- Это так, - вынужден был согласиться Вильм.- Однако недостаточная степень сработанности членов группы…
- Не согласен, – отчеканил Суканин. - Я, как старший, считаю, что каждый член группы, и группа в целом, способна эффективно выполнять поставленные перед ней задачи. Любой сложности.
- Эта задание особое, - подчеркнул Вильм. – Возможно, вам предстоит встретиться с людьми…
- Это ничего не меняет. Мы все будем в этот раз новичками. С людьми, которые живут вне Буферной Зоны, до этого не встречался ни один из нас.
- Ну, хорошо, - сдался Вильм. – Не будем спорить. В конце концов, здесь вы правы. То, что вам предстоит, в новинку для всех. Тогда – за дело. Времени, как я уже говорил, у нас в обрез, так что подготовку к заброске начинайте немедленно. Более подробные инструкции получите чуть позже, а сейчас вами займутся специалисты по экипировке. Кое-что в вашем снаряжении есть новое…
- В обрез, это сколько? - ровным голосом спросил Суканин.
- Два, максимум – три часа.
- То есть, заброска уже в полдень.
- Да. Сегодня, в половину первого пополудни – старт. – И точно подводя под сказанным итоговую черту, добавил:
- Всё. Все свободны.
Прежнего провожатого за дверью не оказалось, но он и не понадобился; на сей раз их повёл вышедший вместе с ними Тайх. Едва за их спинами закрылась дверь, Бригс тут же пристроился к Суканину:
- Чего ты прицепился к Проктору? Всю жизнь так было. Положено так, делают иначе. Экономят везде и всюду. Думал, для нас таких удачливых сделают исключение?
- Четыре тысячи километров.
- И что?
- А то, такое расстояние пешком не дойдёшь, и на вертушке к нам никто не подскочет.
- Почему ты думаешь о провале?
- О нём всегда нужно думать в первую очередь. – Суканин сделал полуоборот, словно хотел сказать ещё что-то, но передумал, и молча зашагал дальше. Чувствовалось, что его тяготит что-то. И дело тут совсем не в шести тысячах километров.
- Вильм и так делает, что может, - проговорил Алиев.
- На него тоже давят, - подал голос Тайх. – И возможности у него большие, но не безграничные же.
- Кстати, - заметил Рашид. – А кто вы в этой игре? Проктор как-то позабыл вас представить. В смысле должности.
Лицо Тайха осталось серьёзным, но в глазах мелькнули озорные огоньки:
- А я, приятель, командир «Прыгуна». Так что мы, считай, в одной связке.
Семён шёл, слушая этот разговор, постепенно приходя в себя после последних минут совещания. Его колотила нервная дрожь, а сердце билось так. словно он только что сдавал тест на физическую выносливость. Что говорить, он и впрямь был совсем неопытным исследователем, а в такое задание вчерашних стажёров могли и не брать. Суканин привёл основной пункт устава, но там был и другой, оговаривающий подобные ситуации. Вильм его наверняка знал, но настаивать на своём не стал. Наверное, просто не хотел обострять отношения перед таким важным делом.
Его едва не вышвырнули из группы, и это перед заданием, которое может перевернуть весь ход истории… Но этого не произошло. И теперь, всего через несколько часов, он окунётся в бескрайний океан биома, в шести тысячах километров от Буферной Зоны. И, возможно, встретиться с уцелевшими после распространения биома людьми. Шутка ли!
Тайх остановился перед дверью, на которой тоже не было никакой надписи, лишь номер, и пока он набирал число на встроенным кодовом замке, Семён встал позади Суканина, и осторожно коснулся его рукава:
- Спасибо, старший…
Суканин чуть повернул голову, и, даже не взглянув на Семёна, бросил через плечо:
- Мы группа…
«Сегодня в половину первого, - сказал себе Семён, входя вслед за Тайхом и Суканиным в дверь. – Вот он, этот день и час. Сегодня, в половину первого…»
Глава 12
«Прыгун» покоился на четырёх коротких выдвижных опорах. Когда они рассматривали его из конференц-зала, их видно не было, а с этими уродливыми лапами-коротышками он казался ещё белее нескладным – серебристая глыба металла, а не летательный аппарат. Входной люк был в самом низу корпуса, достаточно низко, чтобы можно было забраться без дополнительных приспособлений, но к нему, тем не менее, вела коротенькая и хлипкая на вид лесенка. Внутри «Прыгун» походил на салон вертолёта, с той лишь разницей, что здесь он был двухэтажным. Площадка второго этажа была не сплошной, середина её отсутствовала, и оттуда свисало нечто, состоящее из нескольких зубастых крюков-захватов. Заглянув туда, Семён увидел трос, на котором он висел, нитку кабеля и подъёмный механизм. Семён невольно опустил взгляд, мысленно продолжив вниз путь этого захвата. Всё правильно: в полу нижнего этажа имелся квадратный двухстворчатый люк. Тут же, с потолка свисал и пульт управления, подобный тому, что имелся у любого тельфера.
Наверх, на второй этаж и в кабину, вела расположенная в самом носу лестница, но туда их не пустили. Они расселись здесь же, в простые пластиковые кресла, расставленные друг за другом в два ряда, вдоль бортов, и снабжённые широкими лентами страховочных ремней. Следящий за посадкой Тайх велел всем пристегнуться.
- Это зачем? – поинтересовался Бригс. – Трясти будет?
- На всякий случай не помешает, - ответил командир «Прыгуна». Указав на висящие сбоку дыхательные маски, он приказал надеть и их.
- То же на всякий случай, – пояснил он. – Кабина герметична, но высота полёта будет большая, так что всякое может быть…
Мимо них прошагало четверо человек, и, гремя ботинками по лестнице, скрылись где-то наверху. Ещё один направился в корму.
- Что-то многовато народу управляет этим «Прыгуном» - тихонько заметил Алиев сидящему перед ним Суканину. – А в корме зачем человек? Наблюдатель?
- Скорее – стрелок, - так же тихо ответил старший. – Нам же обещали, что будет прикрытие. Вот он и есть это самое прикрытие.
Семён ожидал, что появится Вильм с каким-нибудь последним наставлением, но обошлось без напутствий и прочих прощальных церемоний; Тайх сам захлопнул крышку люка, и тоже исчез наверху. Несколько минут ничего не происходило, затем оттуда, где располагался таинственный двигатель «Прыгуна», послышался нарастающий вой.
Заглянув в свой иллюминатор, Семён увидел спешно покидающий ангар обслуживающий персонал, вслед за этим, в ангаре начало светлеть. В круглое оконце иллюминатора можно было увидеть лишь пол, да противоположную стену, но изменение освещённости говорило о том, что над ними, скорее всего, убирают крышу. Наверху завыло ещё громче.
- Всё в порядке? – раздалось вдруг откуда-то из борта, совсем рядом с Семёном.
Семён невольно поднял голову, отыскивая скрытый динамик, попутно соображая, относится ли данный вопрос исключительно к нему, и стоит ли на него отвечать, однако Суканин, видимо, был в курсе стартовой процедуры:
- Порядок. Мы готовы.
- Тогда поехали.
Семён и глазом не успел моргнуть, как ангар провалился куда-то вниз. Он ожидал толчка, знаменующего момент отрыва от пола ангара, свинцовой тяжести перегрузок, неминуемых при таком стремительном разгоне, однако ничего такого не было. Его тело лишь слегка потяжелело, чуть, может быть больше, чем это бывает в кабине скоростного лифта, и на этом всё и закончилось. Едва возникнув, эти незначительные перегрузки почти сразу же сошли на нет. Лишь слабая вибрация и несмолкаемый вой над головой – вот и всё, что указывало на то, что они движутся. Ну и, конечно, убегающая земля.
Семён подался к иллюминатору, насколько это позволяли ремни, надеясь увидеть базу сверху, но «Прыгун» двигался не только вверх, но и горизонтально, и пока Семён силился заглянуть вниз, под брюхо «Прыгуну», база осталась далеко позади. Он не увидел даже её буферной зоны: под ними был только биом – бескрайняя зелень, в которой уже невозможно было различить отдельные кусты или деревья. Земля продолжала удаляться, казалось, уже не так быстро, как прежде, однако истинную скорость подъёма он смог оценить лишь тогда, когда всего через минуту после старта, «Прыгун» вдруг очутился в сплошной белесой мути. Это длилось всего ничего – считанные мгновения, а когда «Прыгун» вновь вырвался в чистый небесный простор, Семён вдруг понял, что это. Облака! Они неслись над сверкающими на солнце, ослепительно белыми летучими горами, выше которых уже не было ничего, кроме столь же ослепительной синевы.
Это было настолько красиво, что у Семёна перехватило дыхание. «Прыгун» продолжал набирать высоту, и исполинские клубы небесного тумана медленно и величественно уплывали вниз и назад, и чем выше поднимался «Прыгун», тем больше их открывалось взору. Точно пограничный слой, единственный, видимый человеческим глазом, выше которого уже не было ничего, что отмечалось какой-нибудь заметной вехой или разграничением. Только бездонная пропасть неба, за которой начиналась ещё более бездонная пропасть космоса.
Приближение к нему становилось заметнее с каждой минутой этого головоломного прыжка. Небесная синева темнела, приобретая фиолетовый оттенок, готовый перейти в черноту. Не то что земля, даже облака остались так далеко внизу, что о такой высоте страшно было даже подумать. А они всё летели и летели дальше, точно и впрямь хотели проткнуть всю атмосферу насквозь. Где-то наверху их ждал свет звёзд, и Семён подумал, что ещё немного, и ему удастся увидеть их. Это было занятно – увидеть звёзды средь бела дня. Однако «Прыгун» не стал забираться выше.
Вновь ожило переговорное устройство:
- «Прыгун» в высшей точке траектории. Как самочувствие?
- Трясёмся от страха, но держимся, - ответил Суканин. – Какая высота у этой «высшей точки»?
- Около шестидесяти километров.
- Ничего себе!.. На полпути к космосу.
- И плюс к этому – на полпути к точке высадки, - добавила кабина. – Десять минут горизонтального полёта, и мы начнём снижаться.
- Ясно.
- А почему «трясёмся от страха»? - с деланным возмущением проговорил Рашид, когда кабина отключилась. – Лично я – в восторге!
Привыкший всё фиксировать Семён бросил взгляд на часы. С момента старта прошло всего двадцать две минуты, и за эти двадцать две минуты, они запрыгнули под верхнюю границу стратосферы и махнули на расстояние, на преодоление которого пешему понадобилось бы не один месяц. Прикинув, с какой скоростью они двигались по траектории, Семён перевёл километры и часы в метры и секунды, и невольно поднял брови. Полученные цифры его ошеломили. Выходило, что они неслись, делая куда больше, нежели заявленные накануне четыре тысячи в час. Что-то порядка семиста-восьмиста метров в секунду; раза в два, а то и в три быстрее выпущенной из пистолета пули!
Двигатель особого рода, вспомнилось Семёну. Учитывая бешенную скорость, которую он позволял развивать и почти полное отсутствие перегрузок при этом, это и впрямь было нечто особенное, в корне отличное от того, что можно было найти в технических справочниках. Человечество той эпохи достигло небывалых высот, и продвинулось бы за это время ещё больше, не проиграй войну с собственным же творением. От былого могущества остались лишь такие вот крохи – единичные экземпляры и куча документации, описывающая устройства, которые никто не мог воссоздать.
Начало спуска, как и старт, не был отмечен никакими существенными изменениями, и Семён наверняка не заметил бы ничего, если б не сообщение из кабины. Услышав, что они вошли в нисходящую ветвь траектории, он снова «прилип» к иллюминатору.
Смотреть пока было не на что. Огромная высота позволяла различить лишь самые крупные детали ландшафта: горы, озёра, или широкие реки. Всё остальное сливалось в единую массу, с небольшими участками более светлого или более тёмного, чем окружающее их пространство, оттенка. Прошло ещё минут пять или даже больше, прежде чем стало заметно, что «Прыгун» теряет высоту.
Глядя на приближающийся океан зелени, Семён невольно пытался отыскать в нём хоть какие-то намёки на правильные геометрические формы, столь привычные для городского жителя: нити дорог, конусы терриконов, коробки строений или круглые пятна обработанной антибиологическими составам земли. Понимая, что это глупо, искать тут следы человеческой деятельности, где всё заполонил биом и где всё уже просмотрено камерами самолётов-разведчиков, он вопреки здравому смыслу упрямо шарил по поверхности, провожая взглядом каждую выделяющуюся деталь. Если там и было что-то, указывающее на присутствие человека, то имело оно совсем не те формы, к которым привыкли горожане. Но, так или иначе, по утверждению экспертов и самого Вильма, люди здесь, всё же, обитали. Свободно ходящие по траве, под ветвями деревьев, что-то делающих там, живущих среди него и, возможно, даже употребляющих биом в пищу. Совсем как в стародавние времена. Тогда это было обыденностью, так утверждали исследователи той старины, сейчас трудно было даже представить.
Люди биома. Загадочные, неуловимые, невозможные. За пределами Буферной Зоны живых людей нет: пятьсот лет безуспешных поисков возвели это утверждение в статус непреложной истины, едва ли не аксиомы. Это и понятно: примерить живое существо и биом казалось столь же немыслимым, как заставить мирно сосуществовать огонь и лёд. Проктор убеждал их в том, что на отснятых кадрах запечатлена именно деятельность людей, а не кого-либо иного, но Семён принял его доводы лишь как рабочую гипотезу, требующую доказательств. Он и сам не мог сказать, верил ли он в существование такого человеческого племени, или нет, просто допускал, что нечто подобное вполне может быть. Случаются же, казалось бы, совершенно немыслимые вещи, так почему бы не быть такому чуду, как люди биома. И если те, кого засёк самолёт-разведчик были всё же людьми, нормальными людьми, не мутантами, сумевшими выжить благодаря своему уродству, а такими же, как любой из обывателей города, то, стало быть, те нашли способ жить там, где жить невозможно. Выработали особую технологию жизни среди биома.
Семён повторил это непривычно звучащее словосочетание. Технология жизни. До этого момента, под словом «технология» он понимал нечто иное, и никак не предполагал, что его можно отнести к возможности приспособления к враждебным человеку условиям, причём настолько, чтобы не просто выжить в этих условиях, в течение какого-то ограниченного времени, а именно жить, полноценной жизнь, получая от неё всё, сполна. Иначе говоря, нечто, позволяющее превратить площади, занятые активным и агрессивным биомом в естественную для тебя среду. Вернуться обратно на пятьсот лет, но что нужно сделать, чтобы достичь подобного? И смогут ли применить её к себе они, обитатели Центрального и окружающих его городов? Если да, тогда конец их многовековому затворничеству. Тогда прощайте тесные, провонявшие потом, нечистотами и химией города. Тогда прощай и ты, унёсшая тысячи жизней и безмерное количество ресурсов, Буферная Зона. И ты, вечная, повальная экономия, возведённая чуть ли не в ранг религии. Прощай навеки! Целая планета, и вся открыта, доступна для любого. Это звучало как прекрасная сказка.
Невидимый динамик кашлянул, обрывая его мысли, и проскрипел:
- Высота пять тысяч. Ориентировочное время подлёта к точке высадки – три минуты.
- Понял, - откликнулся Суканин и, полуобернувшись, бросил назад:
- Слышали?
- Да, - нестройным хором ответила группа.
- Стволы к бою, - добавил Рашид.
- Это само собой, - кивнул Суканин.
Брошенная Алиевым фраза немного отрезвила Семёна. Те люди могли оказаться дикарями в сам широком, и в самом негативном смысле этого слова, он как-то совсем упустил это из вида. Что если они встретят их не улыбками, а градом камней, стрел, или ещё хуже – того самого высокоэффективного оружия, на отсутствие которого у них так упирал Вильм. Это будет не просто провал миссии, это будет провалом всех их надежд на выживание. Люди биома без горожан выживут, жили же до этого. А вот горожане без них – погибнут. Под натиском наступающей зелени.
«Прыгун» снижался, но теперь его скорость была совсем небольшой. Он словно подкрадывался к тому месту, то и дело приостанавливаясь, отчего по металлической коже его, пробегали волны вибрации. Толчки и рывки становились всё заметнее и сильнее, и только когда их порядочно тряхнуло, Семён понял, что что-то идёт не так. Вслед за этим «Прыгун» внезапно вильнул в сторону, и его понесло боком, словно пошедший юзом маховоз на крутом повороте.
- Что такое… - обеспокоенно завертел головой Бригс, но его голос перекрыл вновь оживший динамик:
- Парни, у нас проблемы с двигателем. Держитесь, посадка будет жёсткой.
- Мы будем садиться? – крикнул в ответ Суканин.
- Придётся.
- Надёжная машина, значит, да? – зло бросил Бригс. – Эх, Проктора бы сюда…
Наверху, над их головами, глухо бухнуло. «Прыгун» качнулся с носа на корму, точно под ним прошла волна, и вдруг резко пошёл вниз, продолжая дёргаться и вибрировать.
- Эй, внизу! – рявкнул динамик. – Не сядем! Готовьтесь прыгать… - что-то заскрипело, заглушая слова, потом раздалось совершенно отчётливо: - …воду.
По лестнице не спустился, а слетел незнакомый им человек и бросился к люку.
- Быстро! Отстёгивайтесь и к выходу. Быстрее, быстрее!
Семён сбросил маску и ремни, но попытавшись встать, едва не повалился на пол от очередного толчка. Ухватившись за спинку кресла, он сумел удержаться на ногах, успев буквально перебросить своё тело к люку, прежде чем «Прыгун» начал отплясывать в воздухе какой-то бешенный танец. Человек из экипажа уже открывал его, но был отброшен к противоположному борту. Туда же покатились и остальные. Слыша за спиной чертыхания и ругань, Семён завершил начатое: ухватился за рукоятку и начал тянуть дюралевую плиту крышки вбок, покуда та, посопротивлявшись немного, не сдвинулась-таки, открыв отверстие люка:
- Готово!
В тот же миг на него обрушилось что-то горячее, смердящее кипящим маслом и горелой изоляцией. Даже не успев понять, что это, он вдруг почувствовал, что падает. Дрожащий под ногами пол, тонкие борта «Прыгуна», отверстие люка – всё мгновенно исчезло, оставив его в пустоте, летящим в бездну, глубины которой он и представить себе не мог. Однако уже в следующий миг его снова что-то ударило, нечто плотное и податливое, что сразу поглотило человека с головой.
Это неожиданное столкновение испугало его больше, чем сам факт падения. Семён невольно вскрикнул, и тут же поперхнулся этим вскриком, не в силах сделать ни вдоха, ни выдоха. Выпучив глаза, он судорожно дёрнулся, угодив ногами в вязкую, топкую субстанцию, оттолкнулся от неё, насколько позволяла эта жижа, и очутился на воздухе, давясь кашлем, освобождая лёгкие от попавшей в них воды. Восстановив дыхание, он крутанулся всем корпусом, осматриваясь и с трудом понимая, как очутился в этом месте.
Ему повезло. Озерцо, в которое он угодил, правильнее было бы назвать лужей: метров десять-пятнадцать в диаметре, и выпади он из «Прыгуна» чуть раньше или чуть позже, ему досталась бы уже не водяная подушка этого болота, а заросший биомом панцирь земной тверди. Середина озерца была почти свободна от него, а вот береговая линия заросла сплошь, образуя плотную стену водяной растительности, за которой не было видно почти ничего… кроме обломанных верхушек деревьев, над которыми поднимался огромный огненно-дымный пузырь взрыва.
Несколько секунд Семён тупо смотрел на него, увязая в топком дне озерца, потом рванулся вперёд, на стену зарослей, не разбирая дороги. Пробив в ней брешь, он выскочил на сухое место и снова замер, поражённый открывшейся ему картиной.
Всего в какой-то сотне метров, средь поломанных и поваленных при падении деревьев, пылало то, что ещё недавно было «Прыгуном». Ревущее пламя жадно облизывало обломки диковинной машины, а вокруг уже начинала заниматься трава и ближайшие деревья. Неизвестно, какое топливо использовали в двигателе «Прыгуна», но горело оно с такой яростью, словно там сдетанировало не меньше тонны термической смеси.
Сбросив оцепенение, и успевшую ухватиться за штанины комбинезона траву, Семён бросился к пылающей машине, но, не преодолев и половины расстояния, вынужден был остановиться. Закрывшись ладонью от бьющего в лицо жара, Семён сделал ещё несколько шагов вперёд, но в конце концов вынужден был отступить. Ближе подойти было просто невозможно. Жар проникал даже сквозь ткань комбинезона.
Отступив от горящего «Прыгуна» он заметался вокруг него, среди разбросанных в траве обломков, в тщетной надежде найти хоть ещё кого-нибудь, сумевшего покинуть аппарат, до того, как тот ударился о землю. Другим могло не так повезти, как ему, и возможно, кто-то сейчас лежал среди травы, или под ветвями деревьев, не имея возможности подняться или дать о себе знать, а в это время зелень уже тянула к нему свои жадные белесые лжекорни… Нужно было торопиться, но спасать было некого. Ни в траве, ни под деревьями он не увидел ни единого тела. На его зов тоже никто не откликнулся. Прошло немало минут, прежде чем он осознал, что кроме него, никто из «Прыгуна» выбраться не успел. Взрыв, который выбросил его за борт, поставил на остальных точку.
Оглушённый бешено бьющимся сердцем, Семён замер, совершенно позабыв, где находится, не отрывая взгляда от медленно утихающего пожара, бессильный чем-либо помочь оставшимся в «Прыгуне» людям. Языки пламени опадали, и среди них и клубов дыма, постепенно появлялось то, что ещё недавно было «Прыгуном» - жалкие оплавленные останки, в которых уже невозможно было узнать прежнюю конструкцию. Это была просто груда искорёженных железок, громоздящихся средь лужи расплавленного дюралюминия. Где-то среди них остались лежать десять человек, но в пламени ничего видно не было. Лишь какие-то чёрные лохмотья шевелились там, поднимались, и кружились в потоках раскалённого воздуха, осыпаясь потом вокруг места катастрофы чёрным снегопадом.
Семён с ужасом глядел на эти порхающие в воздухе, невесомые куски не имеющей названия субстанции, а его необъяснимое чувство, его внутренний недремлющий страж, уже давно давал о себе знать, где-то глубоко, в затуманенном горем потерь и страхом перед неизвестностью сознании, и голос его звучал всё громче и громче, переходя на отчаянный, истерический визг:
«Опасность, опасность, ОПАСНОСТЬ!..»
Часть третья
ОБЩИНЫ
Глава 1
Опасность!
Здесь она исходила отовсюду. Под ним был биом – естественный, некультивируемый, активный биом планеты – и он уже готов был упаковать в зелёный кокон его ноги ниже колен. Белесые жала лжекорней ещё не были выпущены, но и за этим дело не станет. Стоит лишь немного постоять на месте. Вокруг него тоже был биом: редкий подлесок и молоденькие деревья, уже клонящиеся к нему, вожделенно вытягивая в его сторону тонкие руки ветвей. Над ним тоже был биом – взрослые деревья, с раскидистыми мощными кронами, готовые опустить всю массу ветвей и листвы на вставшего под ними человека. В радиусе нескольких метров вокруг Семёна зелень пришла в движение, притягиваясь к нему, точно наэлектризованная. Ещё не осознавая до конца от пережитого, чем это грозит, Семён перебрался на другое место, потом двинулся в обход «Прыгуна».
Пока «Прыгун» догорал, Семён потерянно бродил вокруг, путаясь в высокой траве и стараясь нигде не останавливаться надолго. Каждый новый шаг был словно глотком какого-то отрезвляющего снадобья, медленно, но верно приводящего Семёна в чувство. Шок катастрофы постепенно проходил, но ему на смену приходило иное. Ещё доселе не испытанное, разрывающее душу на части немым отчаянием, чувство. Чувство обречённости.
Он оказался в западне. На многие тысячи километров вокруг был биом, молить о пощаде которого, всё равно, что уговаривать ветер. Возможно у него и было нечто, что можно было бы принять за разумность, но с этим разумом ему не договориться никогда. И исход контакта человека и биома всегда один и тот же: стоит только остановиться и постоять немного, и к тебе потянутся травинки, из которых полезут тоненькие нити лжекорней. Дай им побольше времени, и они «съедят» и ботинки, и то. на что они надеты, «прогрызут» насквозь его плоть, оставив только тонкую оболочку кожи и комбинезон, а потом уничтожат и их. От двадцати девяти до тридцати шести часов – примерно столько требовалось биому, чтобы расправиться с человеческим телом средних размеров и массы. Если он свалится тут, под ударом судьбы, или брошенным кем-то копьём, к завтрашнему дню от него останется только несколько костей и самые массивные предметы его экипировки, пистолет, например.
Подумав о обитателях этих мест, Семён поспешил выйти на более открытое место. Он совершенно не знал, в какой стороне их теперь искать. Перед крушением «Прыгун» вертелся и крутился, и мог отклониться от первоначального маршрута далеко в сторону. То место, где их присутствие было обнаружено, и то, где сейчас находился Семён, могло разделять и десять километров и десятки. Район предполагаемых поисков они изучили достаточно хорошо, по сделанным снимкам, но окружающий его пейзаж совершенно не соответствовал тем изображениям. Ничего похожего. Тот район был почти целиком покрыт лесом, а здесь имело место редколесье, и ничто не указывало на то, что поблизости имеется крупный лесной массив. Чуть всхолмлённая равнина прекрасно просматривалась на многие километры, несмотря на разбросанные там и сям одиночные деревья или небольшие их группы. Иной характер растительности выдавал несколько небольших болотцев, и кроме них ничего примечательного более не было. Следовательно, отнесло его далеко…
Травяной пожар вокруг «Прыгуна» погас, и Семён ступил на выжженный участок, погрузившись по щиколотку в дымящийся ещё пепел. Стоя в струях сизого дыма, поднимающихся от тлеющих останков биома, Семён шагнул к догорающему «Прыгуну» и вновь вынужден был отступить: тот по-прежнему источал нестерпимый жар, распространял вокруг тяжёлый смрад горящего горючего и пластмассы. Пришлось возобновить кружение вокруг места катастрофы. Семён устал от этого бесконечного кружения, но иного выхода не было: в биоме он мог только двигаться. Вышагивая по самому краю пожарища, среди пожухшей от жара травы, он принялся размышлять над своим нынешним положением. А положение было отчаянным.
Реальной помощи он мог ждать лишь из города, но трезво оценив положение вещей, он понял, что рассчитывать на неё едва ли следовало.
Он не знал, как была организована связь между базой и «Прыгуном» и была ли она вообще, но Семён был уверен, что если даже экипаж успел подать сигнал бедствия, и он был принят там, на другом конце земного шара, ему это мало чем могло помочь. Во-первых, время работало против него. С той минуты, как погас последний язык пламени травяного пожара, биом начал затягивать нанесённую ему рану. Пока это было незаметно, но Семён знал, что процесс регенерации покрова уже пошёл Проплешина сохранится ещё достаточно долго, но что она среди этого живого зелёного океана? Пока его будут искать там, где он должен был быть, зелёное кольцо будет сжиматься. И благо Безызвестным Родоначальникам, если его найдут раньше, чем оно выстилает собой выгоревшую часть, и примется за остатки «Прыгуна». Ну, а даже если так и получиться, на что ему надеяться тогда?
Опять-таки не на что. Что они, там, в СББ, могли использовать для того, чтобы вытащить отсюда единственного уцелевшего человека? Да ничего, собственно. Если верить Вильму, «Прыгун» имелся в единственном экземпляре, а остальное, чем располагало СББ, тут не годилось. Для дирижабля и вертолёта слишком далеко, а самолёт того типа, который сможет покрыть такое расстояние, едва ли найдёт здесь подходящее место для посадки. Максимум, что для него смогут сделать – сбросить несколько термитных бомб, чтобы обеспечить возможность какое-то время не контактировать с биомом. А ещё снаряжение и провизию. Или у них всё же есть вариант на этот случай? Второй «Прыгун» или какая-то особая технология спасения…
Семён посмотрел в предзакатное небо, словно ища там ответы на свои вопросы, и печально покачал головой. Что-то подсказывало ему, что отныне следует надеяться только на собственные силы: выносливость ног, крепость рук и сообразительность мозгов. За пределами этой проплешины – смерть, но человек, выброшенный в биом, ещё не обречённый. Суканин в своё время доказал это. Даже там, где абсолютно всё представляет для тебя смертельную опасность, можно найти способы свести её до минимума – это его слова. И он сделал это, не имея ничего, кроме собственных рук и желания жить. Самое время вспомнить его пример, уроки выживания, которые ему преподавали в тренировочном Центре, и начать применять их на практике. От того, как он усвоил их, будет зависеть его жизнь.
Пока же у него есть небольшой участок выжженной, но недоступной из-за всё ещё полыхающего «Прыгуна», земли, и слабая надежда на помощь извне. Он будет находиться здесь, пока не исчезнет и то и другое, а уж тогда… Тогда ему придётся приложить все свои способности, чтобы прожить лишний день. Возможно, он пойдёт искать дикарей. Или двинется напрямую к городу, сколько бы до него не было. И тот и другой варианты имеют свои плюсы и минусы. У него ещё есть время, принять решение.
Возможно местные и сами найдут его. Появление в небе летательного аппарата, падение и взрыв – более чем достаточно, чтобы привлечь внимание людей биома и пробудить в них любопытство. И очень даже может быть, что они уже наблюдают за ним, прячась где-то в гуще биома. Попробуй, разгляди их там.
Вспомнив, что у него есть бинокль, Семён открыл соответствующий карман на своём комбинезоне, из которого извлёк совсем небольшой приборчик, с лёгкостью умещавшийся на ладони. Осмотрев его, и убедившись, что тот не пострадал, Семён вытер намокшие после его купания в болоте, корпус и линзы, после чего быстро, но внимательно обшарил взглядом округу. Если поблизости и были люди, то они настолько искусно маскировались, что ничем не выдавали своего присутствия. Семён так и не разглядел в траве, и в кронах деревьев ни души.
Семён вернул бинокль в карман, предварительно вывернув его и удалив остатки невесть как попавшей внутрь ряски, затем проверил наличие и целостность остального снаряжения. На сей раз экипировщики не поскупились. Из-за этого добра Семён стал тяжелее на несколько килограммов, и чувствовал себя ходячим складом. Каждый элемент его экипировки в нынешних условиях был бесценен, и первое, что стояло в ряду жизненно необходимых вещей, без сомнения – средства защиты. По сути – оружие.
Оружия было много и разного.
Помимо непременных револьвера и тяжёлого ножа-тесака, имелся баллончик с биодеактивирующей аэрозолью, резко снижающий активность биома, и термитные шашки – незаменимая вещь, когда требовалось мощное средство отпора. Шашек было с дюжину штук, каждая толщиной не больше мизинца мужской руки и с половину ладони длиной, и при крайней нужде, одной такой шашкой, можно было спалить куст или небольшое дерево, или же выжечь круг в траве, диаметром в пару метров, что достигалось особой технологией разбрызгивания горящего термического состава. Не очень много, но в критической ситуации это давало ощутимый останавливающий эффект, а применительно к траве, ещё и создавало небольшое безопасное пространство, достаточное, чтобы обеспечить несколько часов покоя. Например, для ночлега.
Ещё одно средство выживания, которым их снабдили, хоть и не относилось напрямую к оружию, но использовать его можно было схожим образом. То была специальная жидкость, гарантированно позволяющая разводить огонь, разжигая при этом любое топливо, будь то метрового обхвата брёвна или сырые ветки. Такой способ борьбы с органикой, Семён считал самым эффективным: использовать биом против биома.
Экономно расходуя и то и другое и третье, он смог бы пройти не один десяток, а то и сотню километров, но не более, и если в течение этого времени он не найдёт надёжного прибежища или того, кто поможет ему выжить, он погиб. И, конечно, при условии, что у него будет еда.
При мысли о еде, Семён озабоченно сдвинул брови. Ещё одна проблема…
Еды у него было всего ничего. Предполагалось, что они проведут тут считанные часы, и, тем не менее, несколько брикетов питательной смеси им всё же выдали. Кроме этого имелись таблетки глюкозы и стимулирующие препараты в аптечке. Всего этого, в совокупности, не хватило бы и на неделю. Единственным выходом из этого тупика было использования так называемого «подножного корма». То есть съедобных растений.
Оба словосочетания вызывали у Семёна нервную дрожь. Есть то, что способно было тебя убить, казалось немыслимым делом, однако Суканин, осуждённый на смерть, рассказывал, что таким образом и поддерживал свои силы. Ел плоды и ягоды, и не просто остался жив, а ещё и утверждал, что многие из них имеют очень своеобразный и приятный, вкус. В Тренировочном Центре их так же учили выживать подобным способом; имелся даже перечень съедобных форм биома, который он, Семён, в своё время усердно зубрил, не подозревая, что когда-нибудь придётся использовать эти знания на практике. Кое-что можно было есть таким, каким оно росло, не подвергая обработке, это называлось сырым, для приготовления другого требовался огонь. На практике Семёну никогда делать этого не приходилось, но теоретически это всё казалось не очень сложным.
Единственное, чего у него было в избытке, так это воды. Район, в котором им предстояло вести разведку, был богат различными водоёмами, и фляга, что болталась на поясе, побулькивая при каждом движении, казалась лишней.
Кроме этого имелась рация, аптечка, компас, ещё один нож, маленький, складной, бинокль, которым он уже успел воспользоваться, патроны к револьверу, зажигалка, тоненькая пластинка колор-дозиметра, фонарик, совсем маленький, но удивительно мощный для такой крохотульки, и старое зеркальце, которое он постоянно таскал с собой, по привычке. Вдобавок имелось почти три десятка тестовых образцов, для определения степени активности биома. То были пластинки белого пластика, строго определённого размера и толщины. Весили они немного, но занимали слишком много места. Часть этого добра лежало в кармашках на поясе, часть была рассована по многочисленным карманам комбинезона. Чтобы проверить наличие всего этого потребовалось немало времени.
Убедившись, что ничего не пропало, Семён вдруг обнаружил, что стоит как столб, и испуганно отпрыгнул в сторону. Он ожидал увидеть лжекорни, протянувшиеся к его ногам, но к счастью, покалеченный огнём биом потерял большую часть своей активности. Семён опять начал топтать траву, закончив осмотр своей амуниции часами. Купание в болоте и встряска при падении не нарушили работу тонкого механизма: часы исправно ходили, показывая начало десятого вечера. До темноты оставалось всего ничего, меньше двух часов. Ему предстояла первая в его жизни ночь под открытым небом, да ещё в окружении биома.
Спрятав часы под рукав, Семён предпринял ещё одну попытку подойти к «Прыгуну». Огонь успел сожрать почти всё, что горит, и многое из того, что, казалось бы, не должно гореть. Дымящиеся остатки продолжали источать вонь, от них несло жаром разогретого металла, но в выжженной проплешине уже можно было находиться. Семён не преминул воспользоваться этим, шагнув прямо в оставшуюся от травы чёрную труху. Она тут же вымазала его ботинки и брючины комбинезона, но сейчас Семёну было на это наплевать. Он находился в безопасной зоне, это было главное. Здесь можно было спокойно стоять или сидеть, не страшась ни стеблей, ни корней. Маленький островок безопасности и спокойствия, где можно было перевести дух. Но сначала требовалось сделать одно малоприятное дело.
Перешагивая через разбросанные обломки, Семён принялся осматривать то, что осталось от «Прыгуна».
Он чем-то походил на человеческие останки, уже наполовину истлевшие, с торчащими из сгнившей плоти костями. Взорвавшийся двигатель разворотил всю верхнюю часть, а вспыхнувший затем пожар довершил начатое. Обшивка целиком выгорела или стекла вниз расплавленным дюралем, обнажив детали набора корпуса: шпангоуты и стрингеры, так же уцелевшие лишь частично. От самого двигателя тоже не много чего осталось. Семён попытался понять по этим остаткам, что же он из себя представлял, но так ничего и не понял. Основа его имела тороидальную форму, всё было опутано трубками и множеством других деталей, сейчас представляющими сплошную кашу. При падении эта достаточно массивная куча железа смяла корпус, как жестянку, придавив то и тех, что было внизу. Даже если там, внутри, кто-то и уцелел после взрыва и последующего за ним удара о землю, выбраться наружу ему едва ли удалось бы.
Второй двигатель находился в корме, и тоже представлял собой спёкшийся кусок железа. Где-то здесь должен был находиться стрелок, но нижняя часть кормы не просто была завалена кусками корпуса, но ещё и глубоко ушла в почву. Больше всех уцелела носовая часть. Семён подошёл к кабине управления с замирающим сердцем, однако то, что в ней осталось уже совсем не походило на человеческие тела. Какая-то чёрная бесформенная масса. Сглотнув, Семён поспешил отойти от этого страшного вороха. Вернувшись к центральному двигателю, он взобрался на эту прокалённую адским огнём кучу железяк, прикидывая, что можно отсюда забрать такого, что могло пригодиться в дальнейшем. Выходило – ничего. Всё ценное осталось на нижней палубе, погребённой под останками силовой установки. Там же остались и тела его погибших товарищей, и Семён не стал тревожить их прах. Тем более, что после такого пожара, вряд ли там сохранился в целостности хоть один предмет.
В конце концов, он устроился на уцелевшем куске обшивки, совсем рядом с «Прыгуном», морща нос от бьющего в ноздри запаха сгоревшего топлива и прислушиваясь к доносящимся отовсюду звукам: свисту ветра в обглоданных огнём «костях» шпангоутов, шелесту листвы и пощёлкиванию остывающих металлических частей. В сгущающихся сумерках они приобретали какой-то новый окрас, обильно «сдобрённые» не к месту разыгравшимся воображением. Семёну чудились тихие шуршащие шаги и голоса приближающихся людей, а иногда голоса и протяжные стоны слышались из глубины изуродованного «Прыгуна» заставляя его вновь и вновь заглядывать под двигатель и звать… Один раз резкий порыв ветра сыграл с ним злую шутку, тоненько засвистев в какой-то дырке. Приняв его за свист двигателей приближающегося самолёта, Семён потом долго стоял, держа наготове револьвер со специально приготовленным для выстрела сигнальным патроном, и вертя головой. Распознав подвох, он опять уселся на своё жёсткое сидение, однако револьвер из рук не выпустил. Логика подсказывала ему, что помощи – если она придёт – ждать преждевременно, но он продолжал вопреки рассудку прислушиваться к каждому шуму. Он так и встретил ночь – сидящим на куске обшивки и вслушивающимся в темноту; одинокая человеческая фигурка, жмущаяся к груде искорёженного металла.
С наступлением темноты Семён перебрался ещё ближе к «Прыгуну».
Выбрать место для ночлега оказалось не так уж и просто, но в итоге Семён просто приткнулся к какой-то штуковине, прикрывшись тем куском обшивки, на котором сидел. И снова замер, слушая нестройный хор природных голосов. Из своего убогого убежища он мог видеть лишь небольшой кусок зелёного ковра трав и несколько растущих неподалёку деревьев, да и те вскоре растворились во мраке. Семён расстегнул кобуру, чтобы не возиться с застёжкой, когда понадобиться быстро достать оружие, приготовившись таким образом к первой своей ночи вне привычных надёжных стен, ночи полной тревог и неизвестности. Он так и уснул, держа руку на рукоятке револьвера.
Он проспал до самого утра, и ничто не потревожило его сон.
Утро выдалось облачное, и кроме этого в окружающем его мире, казалось, ничего более не изменилось. Но стоило Семёну повнимательнее осмотреть край проплешины, как сразу стало ясно, что биом этой ночью, в отличие от него, не спал. Окантовывавшая её накануне полоса пожелтевшей травы уже не была границей выжженной земли и владений биома. С внутренней стороны появилась ещё одна полоска, совсем узкая, ярко-зелёной молодой травы, не успевшей даже как следует подрасти. Полоса была шириной всего ничего, сантиметров десять, не больше, но это был уже шаг в его направлении. Биом начал возвращать отобранное у него жизненное пространство, и теперь это был только вопрос времени. Остановить его продвижение теми ресурсами, что у него имелись, Семён не мог. Да и был ли смысл это делать?
Кроме того почти исчезли те обломки, которые валялись вокруг, и которые Семён накануне решил использовать в качестве контрольных образцов. От них осталось немногое: лишь крошечные кусочки, где ещё был заметен металлический цвет, остальное было покрыто белесым налётом лжекорней, а местами и вовсе пучками травы. Биом спокойно «сгрыз» металл, превратив его в труху какими-то особыми выделениями. Они растворяли любой материал не хуже самой сильной кислоты, превращая в питательную среду то, что, казалось бы, ею быть никак не могло. У разных видов скорость этого процесса была разной, но тот факт, что он вообще шёл, в данном случае говорило о том, что биом здесь активен, и активность его очень высока.
Так или иначе, один из пунктов их исследовательской программы он всё же выполнил. Оставалось загадочное племя, живущее где-то среди всепожирающих растений. И внепрограммное собственное спасение.
Семён обошёл проплешину по периметру, везде видя одно и то же: сжимающееся зелёное кольцо травы. Термическое воздействие хоть и считалось самым быстродействующим средством борьбы с биомом, значительно уступало при этом химической обработке в плане продолжительности эффекта. Выжженная земля не была для зелени каким-то уж очень серьёзным барьером, а вот химикалии, накапливающиеся в почве, отравляли её основательно и надолго. Непосредственно после термического удара, биом продвигался достаточно вяло, словно приходя в себя после такого потрясения, а затем активность его резко увеличивалась. Выросшая за ночь полоска, была лишь малой долей того, что следовало ожидать в ближайшие сутки.
Завершив осмотр, Семён уселся на свою ночную крышу и проглотил брикет питательной смеси. Запивая его водой, он подумал, что неплохо бы умыться: его руки были в чёрных мазках сажи, а заглянув в зеркальце, он убедился, что и лицо его выглядело не лучше. Про комбинезон и говорить было нечего.
Увидев такую страхолюдину, местные точно его прибьют. Негоже ходить таким неряхой.
Отпив ещё глоток, он выплюнул воду на руки, размазывая по ним грязь, потом плеснул пригоршню в лицо. Вытерся относительно чистым участком рукава. Закончив, таким образом, утренний туалет, он переключился на другие, более важные сейчас проблемы.
Самое время было появиться воздушному разведчику. Не желая уповать исключительно на счастливый случай, Семён собрал обломанные при падении «Прыгуна» ветви деревьев, сложил их в одну кучи и прыснул на неё из баллончика с зажигательной смесью. Смесь зашипела, впитываясь. Спеша поджечь её, Семён надавил на специальный рычажок, расположенный рядом с клапаном распылителя. Специальное запальное устройство плюнуло длинным снопом искр, и Семён тут же отскочил назад – настолько неожиданно бурной оказалась реакция. Груда веток полыхнула, словно это была горка пороха, опалив ему руки. Он едва не уронил в костёр баллончик. Огонь яростно затрещал, пожирая не успевшую высохнуть ещё древесину, а Семён принялся кидать в него ещё топливо, стараясь, чтобы костёр получался достаточно дымным. Утренний ветерок сносил дым в сторону, прижимая к земле, но в целом получилось неплохо. Такой сигнал трудно было не заметить даже на значительном расстоянии.
День Семён провёл за этим занятием, таская и рубя ножом ветки, поддерживая огонь, прерываясь лишь для того, чтобы немного передохнуть, спрятавшись от солнца в редкой тени обломков «Прыгуна». Было жарко, и фляга начала быстро пустеть. Когда в ней осталось меньше четверти, пришлось сделать короткую вылазку к болотцу, спавшему ему жизнь.
Зелёная стена зарослей, окружающих воду полностью залатала проплешину, которую он пробил, выбираясь на берег, и сейчас Семёну снова пришлось пробиваться сквозь неё, только уже в обратном направлении. Тут тоже пришлось поработать ножом. Рубя налево и направо своим тесаком, он добрался до открытой воды, и, продолжая отбиваться от тянущихся к нему стеблей, набрал полную флягу. Быстро закрыв горлышко крышкой, он не медля ни секунды повернул обратно, не остановившись даже для того, чтобы смыть с лица и рук остатки копоти и.пот. Вышагивая к полыхающему неподалёку костру, он отхлебнул из фляги, дегустируя здешнюю воду. Вода отдавала затхлостью, но для питья вполне годилась. В любом случае, в других болотцах, что были поблизости, едва ли вода была лучшего качества.
Костёр горел, стреляя искрами и выбрасывая высоко вверх столб дыма, однако сигнал так и остался незамеченным. Сколько Семён не всматривался в небо, среди плывущих там облаков так ничего и не появилось. Чтобы улучшить обзор, он вскарабкался на останки «Прыгуна», только торчащие его металлические рёбра оказались не самым лучшим наблюдательным пунктом. Вокруг высились куда более подходящие «вышки», но для этого пришлось бы ЛЕЗТЬ НА ДЕРЕВО! Прямо в гущу их крон. Ужас!
Если не считать подтверждения активности биома, этот день прошёл впустую. Семён сжёг кучу веток, которые сгорели без всякой пользы. Если его и искали, то искали явно не там.
К ночи биом подобрался к «Прыгуну» уже больше чем на метр. «Наступление» приостановилось лишь там, где он жёг свой сигнальный костёр. Но к утру кострище грозило оказаться отделённой от основной проплешины – трава попросту начала «обтекать» его. На ночь Семён положил в огонь несколько толстых сучьев, чтобы тот горел дольше, хотя и не видел в этом никакого проку: едва ли кто-нибудь вёл поиски после наступления темноты.
Он уснул там же, где и накануне, под листом обшивки, глядя на тлеющие угли костра, прикорнув к нагретому за долгий день металлу. В эту ночь его так же никто и ничто не побеспокоило. Под покровом темноты биом продолжал подбираться к «Прыгуну». Утром его кольцо сжалось ещё на метр с каждой стороны.
Теперь зелёного агрессора и останки летательного аппарата разделяла совсем неширокая, не более полутора метров шириной, полоса, в которой как раз и находилось убежище Семёна. Результат был закономерен, но для Семёна такое положение дел оказалось несколько неожиданным; он не ожидал от здешней травы такой прыти.
Семён перенёс костёр вплотную к обломкам и снова отправился к болоту.
Проход, который он проделал в камышах в прошлый раз, уже зарос, но теперь Семён действовал спокойнее: он уже знал возможности этой формы биома. Он набрал воды во флягу и умылся, смыв с лица и рук двухдневную грязь. Неплохо было бы окунуться целиком, но такой вольности Семён себе не позволил. Заглянув напоследок в колеблющееся зеркало потревоженной водяной глади, он провёл ладонью по заросшим щетиной щекам и подбородку, и вернулся к костру.
Он жёг костёр и весь этот день, хотя поддерживать огонь с каждым часом становилось всё сложнее. Топлива вокруг было полно, но имея в своём распоряжении только свой тесак, он мог срезать сучья диаметром не многим толще руки. Тем более, что деревья, росшие вокруг были, по большей степени, большими, и не всегда удавалось дотянуться до подходящей ветки. Лезть же на дерево он по-прежнему опасался. Почуяв чужака, они запросто могли поймать его сотней своих зелёных рук, вырваться из которых, как рассказывали бывалые исследователи, было не так-то и просто. Приходилось довольствоваться тем, что можно было достать с земли, не подвергая себя большому риску.
Сложенный из добытого таким образом топлива, костёр горел плохо, скорее даже тлел, а не горел, то и дело вынуждая Семёна прибегать к баллончику с горючей жидкостью. Он старался экономить, однако каждое, даже самое кратковременное «пшик», на миллиграмм, но уменьшало запас этого ценнейшего вещества. В конце концов, он бросил это дело. К вечеру костёр совсем зачах, а начавший накрапывать дождь, перешедший вскоре в ливень, добил его окончательно.
Семён снова забрался под кусок обшивки, выбрав для ночлега уже другое место, прямо среди искорёженных останков «Прыгуна». Скрючившись в своём убежище, Семён слушал, как льющаяся с неба вода сердито шипит в остывающих углях, потом всё потонуло в шуме низвергающихся с небес потоков.
Наутро он не обнаружил ни костра, ни того места, где он был. Биом подошёл вплотную к «Прыгуну», покрыв собой этот участок, и даже более того – он уже принялся за самого «Прыгуна», начав «обрабатывать» то, что когда-то было его нижней частью. Кроме того место, где упал «Прыгун», оказалось небольшой низиной, ложбинкой меж двух едва заметных возвышенностей, которые язык не поворачивался назвать холмами, и ночной дождь залил её, превратив в довольно обширное и мелкое тёплое озерцо.
Наступил решающий день. Сегодня биом должен был покрыть собой всё, что торчало на два или три десятка сантиметров над землёй, а уж потом карабкаться выше. Семён рассчитывал ещё на, как минимум, двое суток или даже чуть больше, но просчитался. Биом расправился с «Прыгуном» куда быстрее.
Свою ошибку он понял в тот момент, когда подточенная лжекорнями, упала первая балка шпангоута. Биому не потребовалось лезть вверх. Он спокойно подтачивал то, что торчало над ним, обрушивая части «Прыгуна» одну за другой, где в них тут же вцеплялась ксенофобичная ко всему инородному растительная масса. «Прыгун», вернее то, что от него осталось, разваливался на глазах. К полудню следующего дня от него остались лишь самые крупные и массивные части и узлы, вроде двигателя, на котором обустроился Семён. Ещё через несколько часов, в траве начала «растворяться» кабина с обгоревшими останками экипажа, затем та же участь постигла кормовой двигатель. Основной двигатель ещё держался на весу, не касаясь травы, опираясь на что-то массивное, но и его часы были сочтены. К ночи он один и остался: крошечный островок, с обитателем, уже не ждущим помощи извне, и лишь надеющемся, что тот продержится до восхода солнца. Подстраховываясь, Семён пожертвовал небольшим количеством биодеактиватора, разбрызгав его вокруг двигателя, стремясь таким образом замедлить наступление биома и выиграть немного времени. Однако его островок хоть и медленнее, но всё равно таял.
К утру он ушёл в траву почти наполовину.
Теперь это был просто невысокий и уродливый горб, возвышающийся над травой на всего ничего, полметра, не больше. Семён счистил ножом ползущую вверх кайму лжекорней, обнажив изъеденный, словно кислотой, металл. Лжекорни истачивали его микрон за микроном, и Семён вдруг представил себе человеческие города прошлого, постепенно исчезающие под натиском трав и деревьев. Дома, серые ленты дорог, мосты, тротуары, ограды – всё это покрывалось биомом, и навеки исчезало с лика земли, переработанное неутомимой органикой в не имеющую названия труху. И живших в них людей, тщетно борющихся с медлительным, но упорным агрессором. Зачастую, так же как и он сейчас, оставшихся на крошечных клочках свободной от биома земли, жгущих и травящих его всем, чем можно. И их отчаяние, от собственного бессилия.
Он вдруг представил себя одним из них, и только сейчас понял, что они чувствовали, когда вдруг очутились отрезанными от собратьев, лишёнными помощи и поддержки, на что-то ещё надеющиеся и сопротивляющихся как только возможно и… всё равно погибших, кто раньше, кто позже. Кого-то настигали ветви деревьев, кто-то оказался пойманным ростками вьюнов и лиан, кто-то плотными массами лозняка. Как бы это ни происходило, конец всегда был один: появлялись лжекорни и «съедали» сначала его одежду и кожу, потом плоть, мышцы и сухожилия, а потом и скелет. Уцелеть можно было лишь там, где не было биома, а он был почти везде. История сохранила немало свидетельств того, как целые людские реки, выплеснутые из сжатых биомом городов, поздно осознавших всю бессмысленность этого разрозненного сопротивления, уходили, ища спасения, и больше о них никто никогда не слышал. К чему это он? Да к тому, что ему тоже более нечего тут ловить. Пока была проплешина и «Прыгун», он ещё мог на что-то надеяться. А теперь ему нужно уходить. И не тянуть с этим, ожидая чуда. Он только теряет зря время. Рано или поздно, ему всё равно придётся покинуть это место.
Однако что-то удерживало его от решительного шага. Чего ждать? спрашивал себя Семён, и, не находя ответа, всё равно не двигался с места. Солнце давно взошло, пронизывая огненными стрелами лучей кроны деревьев, а он всё топтался на остатках двигателя, цепляясь за них, как падающий цепляется за ветхую паутину. Время работало против него, но даже осознавая это, он ещё целый час сидел, словно завороженный, следя, как лжекорни делают своё неспешное дело.
Когда солнце разогнало клубящийся у стволов деревьев туман, он спустил, наконец, ноги в траву. Относительно того, куда направить свои стопы, решение он принял ещё накануне – напрямик к городу. Тем более, что где-то на пути к нему находилась как минимум одна свободная от биома горная цепь. До неё были сотни и сотни километров, но при удачном раскладе, шансы дойти имелись. В любом случае это было что-то конкретное, нежели вероятно обитающие где-то неподалёку дикари. Этакая промежуточная цель.
Поправив пояс с навешанным на него снаряжением, Семён зашагал к болоту, намереваясь напоследок хорошенько напиться и пополнить свои запасы. Пробитая им накануне брешь в камышах уже заросла, и к воде снова пришлось пробиваться с ножом в руке. Выпив несколько пригоршней воды, он наполнил под самое горлышко флягу, и выбрался на сухое место, преследуемый тянущимся к нему стеблям. Теперь можно было отправляться
Встав лицом к ложбинке, ставшей могилой его товарищам, он бросил прощальный взгляд на верхнюю часть двигательного тороида, торчащего среди травы, точно надгробие, потом повернулся к нему спиной и зашагал прочь от этого места. Когда он снова обернулся, то не увидел уже ничего.
Биом полностью поглотил последнюю часть «Прыгуна».
Глава 2
Первые километры дались Семёну труднее всего. Он не просто шёл, следуя выбранному направлению, он брёл, под гнётом колоссального напряжения и страха, в котором его держала одна лишь мысль, что он ступает по живым существам, настолько опасным, что за всю свою прежнюю, доадаптоидную, историю, ничего более опасного чем они, человечеству никогда не встречалось. Под его ногами расстилалось бесчисленное количество организмов, соединённое в единое целое, которое только и ждало момента, чтобы вцепиться в него. Это не очень-то способствовало положительному настрою, хотя и понимал, что пока он двигался, биом был ему не страшен: даже самые активные его формы не были настолько проворны, чтобы ухватить идущего человека. Остановился, зазевался – вот тогда ты становишься для них мишенью. Хватка у травы, как правило, не очень крепкая, иное дело деревья и кусты. Эти нужно было, по возможности обходить стороной. Либо же проходить сквозь их заросли, но максимально быстро.
Однако с каждым пройденным километром гнёт его страхов ослабевал, движения становились спокойнее, из них постепенно исчезла прежняя нервозность, и теперь Семён не вздрагивал каждый раз, когда его ботинок вдруг запутывался в высокой траве, или где-то над его головой внезапно начинала шелестеть листва, тронутая порывом ветра. Окружающий его мир переставал быть скопищем исключительно опасностей, в нём как-то незаметно появилась красота: богатейшая гамма радующих глаза красок и удивительно приятных запахов. С его органов чувств точно сняли какие-то ограничивающие заслонки, фильтры, мешающие ему в полной мере воспринимать окружающее. Это был чуждый, враждебный человеку мир, об этом Семён не забывал ни на мгновение, но это был и достойный восхищения мир. И, по-прежнему настороженно вертя головой, он уже не только высматривал скрытые вокруг ловушки, но и не упускал возможности полюбоваться какой-нибудь диковиной, не переставая поражаться богатству и разнообразию встречающихся форм.
Большинство их Семён видел вживую впервые. Оно и понятно. В оранжереях Исследовательского Центра и на Тренировочной Площадке росли лишь сравнительно небольшие растения, или специально выведенные карликовые породы. Крошечные сосны, махонькие берёзки, миниатюрные клёны и многое другое, которое здесь, на воле, разрасталось до невероятных размеров. Увидев мексиканский болотный кипарис, Семён не поверил, что это и есть нормальный размер этого вида. Самый большой экземпляр данной породы, который был в распоряжении исследователей Центра, он лично держал в пластиковой кадушке, покуда один из работников лаборатории освобождал место на стеллаже. Перед ним высилось неимоверных размеров зелёное страшилище, с такой мощной кроной и таким необхватным стволом, что его невольно потянуло измерить этот ствол в обхватах. Он знал, что кандиойская восковая пальма – самая высокая из пальм, но что это значит в реалии, он понял, лишь встав под ней, и раскрыв от изумления рот. В справочниках по биому, которые он усердно штудировал, будучи стажёром, говорилось, что самую большую площадь имеет баньян, но лишь когда перед ним оказалась рощица, в которой он, в конце концов, признал именно бенгальский фикус, он смог по достоинству оценить его размеры. Дубы, липы, «пушечные деревья», обвешанные плодами-ядрами, эвкалипты, голубые ели, пирамидальные тополя, колючие гигантские цереусы… Что-то он узнавал, вспоминая картинки и описание, что-то так и оставалось не распознанным.
Раньше все эти растения росли в разных климатических поясах, на разных материках и разных природных зонах, но с тех пор, как парниковый эффект стёр все широтные погодные различия, всё перемешалось. По большей степени, по вине самого же человека, начавшего высаживать рядом с собой то, что прежде никогда тут не росло. Многообразие нетипичного для этой местности биома, было следствием повального увлечения растениеводством, и во многом ускорило катастрофу. Когда адаптоиды пошли в наступление, рядом с обыденными соснами, берёзами и осинами, уже вовсю росли тысячи других видов, привезённых со всех уголков земли. Не прошло и полувека, как бесчисленные парки, сады, дендрарии и цветники слились воедино, образовав ту немыслимую мешанину растительных форм, что окружала сейчас Семёна. В ловушки, сгубившие в конечном итоге тех, чьими руками они были посажены. Пьянящая мечта о цветущем рае, обернулась кошмаром…
В этой сумасшедшей мешанине растений, не было ни намёка на какой-то общий жизненный цикл. Каждое произрастание жило в своём ритме, причём даже представители одного вида. В то время как одно цвело, другое, соседнее, уже плодоносило.
Плоды, вызывали у Семёна не меньший интерес, чем пёстрая ароматная россыпь цветов, формы листьев, крон, стволов и прочее. Интерес этот был чисто прагматический: то была пища. Семён приглядывался к тому, что в ближайшем будущем ему предстояло пробовать на вкус, но пока он не спешил делать это. Время у него ещё было.
Солнце поднималось всё выше, начиная нешуточно припекать, и Семёна невольно потянуло в тень. Выбирая тенистые места, он, тем не менее, старался не соваться туда, где заросли были слишком густые. Пока ему удавалось избегать чащоб, но такое везение рано или поздно должно было закончиться. На кадрах, отснятых самолётом-разведчиком, было видно, что район этот лесистый, только крупные лесные массивы остались где-то в стороне, либо он ещё не дошёл до них. Представляют ли здешние леса сплошную массу, тянущуюся на многие десятки и сотни километров, или она всё же прерывается полянами и другими открытыми пространствами, Семён не знал. И как он будет обеспечивать собственную безопасность там, где к нему потянутся не только травы, но и ветви деревьев и кустов, он тоже пока представлял достаточно смутно. Всесильный огонь способен побороть любой биом, но какой величины нужен костёр, чтобы обезвредить деревья? Семён читал о лесных пожарах, прокатывающихся по биому в далёком прошлом, но не мог представить себе возгораний таких масштабов. Писалось, что причиной их, зачастую был сам человек, и для этого нужно было совсем мало – неосторожности с открытым огнём, искры или чего-то в этом роде. Глядя на громады деревьев, Семён лишь скептически качал головой. Одной лишь искры тут было явно недостаточно.
Он шёл и шёл, не останавливаясь ни на минуту, и его размеренный шаг бывалого ходока, сопровождал лишь шорох травы под ногами, да слабое побулькивание во фляге. У подножия одного из холмов, он наткнулся на почти невидимый в траве ключ и решил сменить набранную в «своём» болоте воду, на родниковую. Вода в роднике оказалась холодной и такой вкусной, что Семён пожалел, что не имеет при себе тары пообъёмистее. Он умылся, смыв с лица солёный пот, напился, и двинулся дальше, рассчитывая через час-другой сделать привал. Он с удовольствием сделал бы привал возле родника, но в этом случае, топливо для костра пришлось бы таскать за много десятков метров, от ближайших деревьев. А костёр был необходим. Другого способа создать площадку безопасности, не расходуя свои средства борьбы с биомом и силы, у него не было.
Он остановился неподалёку от большой группы деревьев, в которой насчитал, как минимум, с дюжину различных видов, не считая кустарников. Тень их крон манила к себе в этот жаркий полдень, но осторожность предписывала держаться от них подальше. Пришлось выбирать между комфортом и безопасностью. Безопасность, конечно, взяла верх.
Прежде чем дать отдых ноющим от усталости ногам, ему ещё с четверть часа пришлось ходить по округе, собирая валежник и обламывая с деревьев сухие сучья. Собранное он сложил в виде кольца, запалив разом всё. Трава в середине костра хоть и пожелтела от жара, но не сгорела, и Семён просто сгрёб туда угли. Когда остатки биома догорели, он разбросал золу и пепел ногами. Получился пятачок диаметром чуть больше метра: вполне достаточно, чтобы усесться.
Из облизанной огнём земли торчали опалённые пеньки сожженной травы, но Семён махнул на это рукой. Биому требовалось время, чтобы прийти в себя после термического шока, а за это время он вполне сумеет отдохнуть. Он уселся в центр своей маленькой площадки безопасности и с облегчением вытянул ноги.
Помассировав ноющие мышцы, он достал брикет питательного вещества, проглотил небольшой кусок, запив его глотком воды. Вода во фляге успела нагреться, потеряв при этом большую часть своего прежнего вкуса. Он позволил себе ещё один глоток, потом решительно завинтил крышку. Вода пока не была для него проблемой, но хорошей и чистой найти оказалось не так легко. Умыться – ещё куда ни шло, но не хотелось пить из разных грязных луж. Повесив флягу на прежнее место, на ремень, Семён мысленно повторил пройденный за первую половину дня путь, прикидывая, сколько успел сделать за эти часы. Получалось достаточно немало.
В этот раз он не считал шаги, как делал обычно, идя по незнакомому месту или местности, но чувство расстояния, выработавшееся за многие годы ходьбы впотьмах по заброшенным туннелям прежней Периферии, хоть и не давало очень точную величину, но, как Семён не раз имел возможность убедиться, расхождение с реальной величиной никогда не было слишком большим. Сейчас его внутренний счётчик, говорил, что пройдено не меньше двадцати трёх километров. Простой подсчёт показывал, какая это ничтожная часть того, что ещё предстояло пройти, но Семёна это не обескураживало. Он был готов к длительному переходу, сколько бы дней, недель или месяцев тот не длился. Любой, кому приходилось часы напролёт брести по испепеляющей жаре Буферной Зоны, топать по подземным переходам, казавшимся бесконечными, или смена за сменой обходить многочисленные залы с накопителями и многокилометровые галереи, не пугала цифра в четыре тысячи километров. Это было много, не отнюдь не непреодолимо. Главное, было бы что съесть, и на что сесть. Остальное было делом времени. Если всё пройдёт более или менее гладко, на это уйдёт примерно полгода. Полгода на ногах. Это будет, пожалуй, единственный в своём роде случай. Когда человек, заброшенный в биом, вернётся через столько времени живым и невредимым… Впрочем, хорошо будет, если хоть живым.
Семён только вздохнул вслед своим мыслям, поджимая ноги, к которым уже начали тянуться ближайшие травинки. Он засек время по часам, и когда минутная стрелка отмеряла ровно половину полного оборота, снова поднялся. К концу дня он рассчитывал пройти ещё, как минимум столько же, а если удастся, то и больше. С полсотни километров за день – не такой уж и плохой результат, учитывая особенности местности, и то обстоятельство, что перед каждой остановкой, приходилось тратить немало времени на подготовку места для привала.
Небольшие участки голой земли значительно облегчили бы ему путешествие, но найти таковые оказалось невыполнимой задачей. Трава была повсюду. Где выше и гуще, где ниже и реже, но какая-то растительность присутствовала обязательно. Невозможно было поставить ногу, не наступив при этом на биом. Иногда травы уступали место мхам, только разницы в этом большой не было. Положив как-то на голубоватый ковёр сфагнума тестовый образец, Семён вскоре убедился, что и этот класс биома ничем не уступает остальным. Всё, что росло в этом мире, непременно начинало атаку на любой чужеродный предмет. Разница заключалась лишь в активности: одни делали это быстрее, другие медленнее.
В одном месте, занятом как раз мхами, Семён обнаружил камень. Его внимание привлекло необычное вздутие на зелёном ковре биома, расковыряв который лезвием ножа, он наткнулся на серую поверхность гранитного валуна. Корни мхов источили прочнейшую горную породу, избороздив её множеством ямок и борозд, однако целиком, почему-то, не растворили. Работая ножом, как бритвой, Семён «сбрил» с камня весь мох, и встал на него, едва удерживая равновесие на его остром горбу. Даже просто постоять, не прилагая для этого каких-то дополнительных усилий, было необыкновенно приятно. Он провёл среди биома не так уж и много времени, а уже успел устать от необходимости постоянно двигаться. Горы, которые ждали его где-то впереди, за горизонтом, в этом плане были настоящим избавлением от этих мук. Даже раскалённая, отравленная Буферная Зона, уже не казалась после этого таким уж страшным местом. Там можно было задохнуться, получить тепловой удар, зато земля не встречала тебя хищно тянущимися лжекорнями. Упавший там, обессиленный или потерявший сознание человек, ещё имел возможность подняться, здесь – нет. Любой рухнувший в эту траву, мог рассчитывать, разве что на чудо.
В другой раз Семёну подвернулось упавшее сухое дерево, и он так же, с радостью, воспользовался этой возможностью дать отдых ногам. В отличие от камней, поваленные деревья попадались достаточно часто, однако в большинстве своём их древесина была до того стара и трухлява, что рассыпалась, не выдерживая даже незначительной нагрузки. Поэтому, когда он наткнулся на сухостой, Семён не преминул хорошенько осмотреть этот устоявший в вертикальном положении, вцепившийся в землю мёртвыми корнями растительный труп.
К какой породе принадлежало данное дерево, определить было трудно: ни листвы, ни коры на нём уже не сохранилось. Когда-то это был настоящий исполин, величественный и грозный, сейчас же он больше поражал не размерами, а уродливостью Время, ветер и непрекращающийся ни на миг процесс разрушения живой материи, содрали с неё всю крону и «кожу», оставив лишь жалкие лохмотья луба, на потемневшей от дождей древесине. Ствол дерева пересекала вертикальная трещина, из которой сыпалась труха. Нижние сучья были толщиной чуть ли не в торс человека, но добраться до них было нелёгкой задачей. Будь они пониже и будь в его снаряжении гамак, лучшего места для ночлега и придумать было трудно. Достаточно выбрать две ветки на одном уровне и на нужном расстоянии друг от друга, и можешь с комфортом устраиваться в своём воздушном ложе, не боясь, что тебе в задницу воткнуться голодные ростки. Но гамака не было, как и топора, чтобы воспользоваться этой прекрасно высушенной древесиной. День уже клонился к закату, и нужно было подумывать о ночлеге. Это дерево сэкономило бы ему массу времени, которое ему вновь придётся тратить на сбор топлива для костра. А костёр на этот раз нужен основательный: предстояло выжечь круг, в котором он смог бы улечься.
Может быть, поджечь его, и таким образом повалить? Идея, в первый момент, показалась Семёну неплохой, но критически осмотрев толстенный слой, он вынужден был отбросить её. Слишком много драгоценной горючей смеси уйдёт на то, чтобы превратит этакую громаду в костёр. Да и сколько придётся ждать, когда она прогорит насквозь и рухнет.
Он двинулся дальше, оставив позади сухое дерево, досадуя на свою недооснащённость. Впрочем, сожалеть долго не пришлось. Через полчаса ходьбы, Семён нашёл старую, пожелтевшую уже ель, и решил остановиться, обозначив здесь первый промежуточный финиш его путешествия. Внутренний счётчик «показал» примерно девятнадцать пройденных после полуденного привала километров, а часы – примерно три часа до наступления темноты. Но Семён не стал «выжимать досуха» оставшиеся часы дня. Ему ещё нужно было ещё многое успеть сделать, прежде чем наступит ночь.
Семён вновь пустил в дело нож, обрубая массивным лезвием еловые ветки. При каждом ударе они осыпались сухой хвоёй, которую Семён так же собрал, бросив в общую кучу. Форму костра он повторил – кольцо, только, разумеется, куда большего диаметра. В этот раз зажигательная жидкость не потребовалась: еловые лапы вспыхнули как порох, едва Семён поднёс к ним пламя зажигалки. Пока бушевало пламя, жадно пожирая смолянистую древесину, Семён продолжал собирать сушняк, подбрасывая его в быстро прогорающий костёр. Вскоре он уже имел дымящийся чёрный круг достаточных размеров, чтобы лечь, не боясь, что биом доберётся до него, пока он будет спать.
Последние отблески уходящего дня он потратил, выковыривая из земли то, что, по его мнению, недостаточно сгорело. Они не представляли никакой опасности, но Семён решил перестраховаться. Так было спокойнее. Однако, несмотря на все принятые меры предосторожности, он провёл тревожную ночь, постоянно просыпаясь и шаря по проплешине и вокруг лучом фонаря. Это была его первая ночь, когда он спал на голой земле, которую расчистил сам. Под ним не было массивного тороида двигателя или листов обшивки, лишь тонкая подстилка из нарванной травы, да грунт, со спрятавшимися в его глубине корнями. И ложась, и прижимая ухо к земле, Семёну казалось, что он слышит, как они растут там, под ним, пытаясь пробиться наверх, к лежащему человеку. Тогда он снова зажигал фонарь, и начинал рыхлить ножом и так уже не раз проверенную поверхность площадки. Тем не менее, несмотря на такую беспокойную ночь, утром он проснулся свежим и отдохнувшим. Настроение у него было приподнятое. Он прошёл без малого полсотни километров, ночевал среди биома, оставшись при этом живым и невредимым. Было чем гордиться.
Утро началось с привычного уже куска питательного вещества и глотка воды. Желудок громко протестовал против такого скудного рациона, но большего себе Семён позволить не мог. Чувство голода терзало его постоянно, однако чтобы утолить его, нужен был весь оставшийся запас или даже больше. Даже при норме, которую он себе установил, этого остатка хватило бы от силы на день или два, так что самое время было заняться поиском других источников пропитания. Откладывать это на более поздний срок не имело смысла.
Прежде чем тронуться в путь, он сверился с компасом, хотя ещё накануне вечером, успел определить направление по звёздам. Здешнее звёздное небо он видел лишь на картах, но их недаром натаскивали по азам навигации. Путеводную Полярную, он нашёл без особого труда. Перешагнув через проступивший по краю площадки кант молодой травы, Семён начал второй день похода, на сей раз больше внимания обращая на то, что созревает на деревьях и кустах.
Если хотя бы десятая часть всего этого была съедобна, то мучиться от голода в этих краях было бы непростительной глупостью. Еды тут было вдосталь. Изучая технику выживания, Семён заучил немало форм биома, которыми можно было воспользоваться для утоления голода. Теперь самое время было вспомнить заученное. Если он ничего не напутал, энная часть таких растений пряталась в земле, так называемые корнеплоды, и Семён не стал тратить на них время, выискивая среди трав знакомые формы. Другие, для приготовления, требовали огня, и Семён так же отверг их. Для начала ему необходимо было отыскать то, что можно было положить в рот, просто сорвав с ветки. Этот вид плодов назывался фрукты, орехи и ягоды.
Припоминая, как что выглядит, Семён довольно быстро нашёл искомое. Дерево походило на апельсиновое, то есть, относилось к роду, так называемых, цитрусовых, плоды его, стало быть, именовались также – цитрусами или апельсинами. Они были ярко-жёлтые, и их яркая раскраска не внушала ему особого доверия. Впрочем, как и любой другой биом. Плоды были крупные и ветки буквально ломились от их тяжести. Оставалось только припомнить, как следовало его правильно употреблять.
Семён обошёл дерево кругом, потом, решившись, быстро сорвал первый попавшийся плод, и отошёл подальше, вертя в руках добычу. Их учили, что сорванные плоды, цветы и вообще отрубленные части растений, полностью теряли активность, но Семён, тем не менее, продолжал вертеть плод в руках, перебрасывая из ладони в ладонь, точно это был раскалённый железный шарик. На ощупь он был ещё более подозрительным. Точно мячик, обтянутый пористой пластмассой. И это можно есть?
Не переставая топтаться и переходить с места на место, Семён вытащил нож, сделав остриём осторожный надрез. Из разреза немедленно закапал рыжий сок, и Семён брезгливо отстранил от себя плод, стараясь, чтобы сок не попал на одежду и руки. Мало ли что это такое. Вдруг, какая-нибудь гадость. Он посмотрел на лезвие ножа, однако, блестящий металл от него не пострадал. Семён понюхал оставшиеся на нём капли и удивлённо поднял бровь. Пахло необычно, но приятно. Завершая опыты с соком, он коснулся испачканным в соке ножом пальца руки, что держала плод, и опять ничего не произошло. На его коже осталась лежать жёлтоватая капля, не более агрессивная, чем капля дождевой воды. Теперь можно было браться за сам плод.
Семён продолжил разрез, медленно поворачивая плод вокруг оси. Не дорезав чуть-чуть, он повернул нож лезвием к себе, и раскрыл обе половинки, точно книгу. Внутри оказалась мясистая сердцевина, с продолговатыми зёрнами. Именно она, кажется, и шла в пищу. Без зёрен и кожуры. Или с кожурой?
Семён покопался в памяти, так ничего и не припомнив больше про апельсин. Придётся доходить до всего самому.
Он поднёс одну половинку ко рту, и, скорчив страдальческую гримасу, откусил кусочек. Кожура оказалась с горчинкой, а вот мякоть наоборот – очень сладкой. Пожевав их, Семён выплюнул всё, срезал часть кожуры с края, и снова откусил. Мякоть без кожуры ему понравилась больше. Проглотив её, он некоторое время просто ходил, прислушиваясь к тому, что твориться у него внутри. Желудок, получив порцию съестного, опять заурчал, и, по всей видимости, непривычная пища не причинила ему никакого вреда.
Осмелев. Семён принялся поедать апельсин, оставляя за собой дорожку из счищенной кожуры. Он весь перепачкался в липком соке, но трапеза пришлась ему по душе. Он сорвал ещё один апельсин, и съел его, нарезая, на сей раз, узкими кругляшами. Потом выпил глоток воды, и почувствовал себя в ладах со всем миром. Перспектива умереть голодной смертью его уже не пугала. Была опасность, что он съест что-нибудь ядовитое, но риск можно было свести к минимуму, употребляя лишь то, что было ему знакомо. Как эти апельсины, например.
Семён зашагал дальше, рассовав по карманам ещё несколько апельсинов. Будь у него мешок, он обеспечил бы себя ими на несколько дней. Но горевать не приходилось: кроме апельсинов, встречались и другие знакомые виды плодоносных деревьев. Следующим из них он попробовал плоды яблони – яблоки. Яблоки попались зелёные, кислые и твёрдые, как пластмасса, но Семён счёл их вполне съедобными. Кроме того, есть их было проще: не нужно было ничего счищать.
Первый привал в этот день, он сделал неподалёку от группы цветущих двухметровых магоний, аромат которых распространялся на всю округу. Немного испортив его дымом костра, Семён подкрепился запасённым апельсином и кусочком питательной смеси (вкус получился неподражаемый), и ровно в час дня был уже на ногах. Окрылённый первыми успехами, он рассчитывал найти за оставшийся полдня ещё что-нибудь съедобное, но вскоре деревья поредели, открыв взору обширное, свободное от высокой растительности пространство. Выйдя на его край, Семён остановился, продолжая, разумеется, вышагивать на месте.
«Луг», вспомнил Семён заученный когда-то термин, однако под описание данного вида биогеоценоза подходила так же «степь» и «поле». Разницы между ними, насколько он помнил, не было никакой. Названия пришли из былой, доадаптоидной, терминологии, и все три относились именно к таким вот открытым пространствам, поросшим травой. Чем бы это, конкретно, не было, Семёну это луг-степь-поле не понравилось. С одной стороны отсутствие больших форм биома, означало меньшую степень опасности, но с другой, это значило, что для создания площадок безопасности для отдыха и ночлега, пришлось тратить драгоценные запасы горючей смеси, или вырезать дёрн, что делать при помощи одного только ножа было делом долгим и нелёгким. И вдобавок здесь нечем было поживиться. В траве, возможно, что-нибудь и росло, ягоды, к примеру, только, сколько Семён не пытался обнаружить в этой зелени что-то похожее на эти самые ягоды, он так и не заметил ничего, достойного внимания.
Край равнины, которую Семён так и начал именовать – луг-степь-поле, терялся где-то за горизонтом. Слева тоже ничего не было, лишь уходящие вдаль редкие деревья, справа они сливались с какой-то большой зеленовато-коричневой массой.
Семён взглянул на часы, потом, сам не зная зачем, сверился и с датчиком времени. И часы, и датчик показывали начало третьего. У него было ещё достаточно времени, и он надеялся, что к вечеру удастся пересечь луг-степь-поле. В противном случае ему придётся тратить смесь или рассекать биом, отделяя выбранный участок от остальной массы. Ни того, ни другого чертовски не хотелось: баллончик был совсем небольшим, и «горючки», если её расходовать таким образом, на долго не хватило бы. А кромсать дёрн – семь потов сойдёт, прежде чем он получит желаемое.
Биом луг-степь-поля, по большей степени, ничем не отличался от трав оставшегося за спиной редколесья, но были и различия. Первое заключалось в том, что в здешней траве было невероятное обилие цветов. Названия большинства Семён не помнил, хотя совсем недавно был уверен, что неплохо разбирается в этом виде биома. Большую часть их он видел лишь на картинках, а когда вся эта пёстрая масса оказалась у него под ногами, понял, что его кабинетная подготовка мало чего стоит без основательной практики. Теперь, меряя шагами бескрайний простор луга-степи-поля, он выискивал среди жёлтых, красных, фиолетовых, белых, и невесть ещё какой расцветки, цветов, знакомые очертания листьев, стеблей и соцветий. Из всего их многообразия, ему удалось распознать лишь маки, багульник, дельфиниум, синий василёк да колокольчики, спутать которые с другими цветами было просто невозможно. Иногда цветы образовывали этакие цветные острова посреди зелёного моря остального биома, и он погружался в их пёстрое благоухающее многоцветье, нещадно топча нежные лепестки и стебли.
Помимо цветов, трава на луг-степь-поле была куда гуще и выше. Иной раз попадались участки, заросшие такой высокой травой, что сквозь неё приходилось продираться, как сквозь камыши, что окружали то самое, спасшее ему жизнь, болото. Кстати, камыш и рогоз тоже попадались, хотя по логике, они должны были довлеть к воде, а ему ни разу не встретилось ни одной, даже самой маленькой лужицы.. Такие участки Семён старался преодолеть как можно быстрее, иногда чуть ли не бегом. Высокие формы биома обычно бывали активнее низких, и ему не улыбалась перспектива быть пойманным тысячами этих гибких стеблей. Он выскакивал из этих зарослей запыхавшимся, чувствуя, как в теле и ногах постепенно накапливается свинцовая тяжесть усталости. Он уставал быстрее, чем до этого, идя среди деревьев, и это открытие оказалось неприятным сюрпризом. Этот луг-степь-поле оказался коварным местом.
Местность была равнинной, но если попадался хотя бы небольшой бугорок, Семён непременно взбирался на него, стараясь с его вершины заглянуть как можно дальше вперёд. Луг-степь-полю, казалось, не было конца. Солнце катилось к закату, всё больше удлиняя его тень, а он всё шёл, видя перед собой только тонкую мутную полоску горизонта, на которой соединялись две стихии – биом и небо. Глядя на эту недостижимую черту, Семён не сразу понял, что серая прослойка, не просто даль, затянутая дымкой или пылью. Навстречу ему, из-за горба земной кривизны, поднималось что-то, что с каждым пройденным километром меняло цвет, становясь всё темнее и распадаясь на более мелкие составляющие. Он достиг этого «что-то», когда от ушедшего дня осталась только горящая полоска заката. Перед ним снова высились деревья, только это мало его обрадовало. Теперь это было уже не редколесье, и не разбросанные там и сям рощицы, а настоящий лес.
Времени на сбор дров у него не было; быстро темнело, и Семён принялся жечь траву, скрипя сердце разбрызгивая вокруг горючую смесь. Опрысканная ею, она вспыхнула, и почти сразу же погасла, за считанные мгновения обратившись в дым и пепел. Семён сгрёб его в сторону. наскоро нарвал травы для подстилки и тяжело опустился на землю. Переход через луг-степь-поле здорово вымотал его; это оказалось тяжелее, чем он предполагал, но и это было ничто, по сравнению с тем, что ждало его впереди. Лес по праву считался самым опасным местом, ибо количество биома на единицу объёма там было предельно большим, то есть плотность растительной массы – наивысочайшей. А именно этот фактор и влиял, в первую очередь, на активность биома. Чем его было больше, тем он был активнее. Так что даже самый «вялый», и небольшой по размерам лес, был страшнее любого другого типа биомассы. Тем более, если речь шла о таком «тяжеловесе», как этот.
Переведя дух, Семён перекусил оставшимися у него апельсинами и яблоками, на сей раз даже не притронувшись к питательному концентрату. Завершая ужин глотком воды, он отметил, как быстро опустела фляга. За прошедший день, казалось, он приложился к ней всего-то раз или два, а от прежде солидного запаса не осталось и трети. Его требовалось пополнить, и сделать это нужно было не позднее завтрашнего вечера. В противном случае, к так и не усмиренному до конца голоду прибавится ещё и жажда.
Покончив с ужином, он прикинул пройденное расстояние, приплюсовал это значение, к тому расстоянию, что он прошёл за предыдущий день, подведя тем очередной промежуточный итог. Второй день его похода был окончен.
Семён лёг спать под загорающимися в небе звёздами, и под недоброе молчание притихших деревьев. Слушая мёртвую тишину, Семён подумал, что следовало бы устроить ночлег подальше от леса. Рядом с лесом, биом луга-степи-поля мог так же иметь повышенную активность, со всеми вытекающими из этого последствиями, но поразмыслив над такой перспективой, Семён ограничился тем, что обработал периметр своей площадки биодеактиватором. Он выдержал положенные в такой ситуации метры дистанции, добавив к ним для верности ещё с десяток; как уверяли инструктора, этого было более чем достаточно, чтобы свести риск до минимума. На всякий случай Семён все же проверил активность окружающих его травяных форм биома, убедившись вскоре, что она не выше среднестатистической. Успокоенный этим, он поджал колени к подбородку и в такой позе уснул.
Глава 3
Его разбудил звук: тихое монотонное гудение, которое, казалось, наполняло собой всё вокруг. Точно он лежал не посреди колышущихся на ветру трав, а в трансформаторной, среди «поющих» под напряжением распределительных устройств. Семён заморгал, отгоняя от себя остатки сна, потом медленно поднял голову. Вокруг никого не было. Только трава, ветер и громады кучевых облаков неспешно плывущих в утреннем небе. И ещё лес. Звук слышался именно оттуда.
Слушая его, Семён нахмурился. Деревья не гудят. В любом случае те деревья, которые ему до сих пор встречались. Растения вообще беззвучны; они шелестят листьями или скрипят, если в стволах есть трещины, но он никогда не слышал о таких, которые могли бы шипеть, свистеть, выть, или гудеть, как сейчас. Семён повертел головой, пытаясь определить, откуда конкретно идёт звук, однако вскоре понял, что заунывное пение доносилось из каждой точки леса. Каждое дерево в этом лесу наполняло им утренний воздух, бесконечно вытягивая одну и ту же ноту, с той лишь разницей, что какое-то брало тон повыше, а какое-то пониже. Древесный хор звучал торжественно и грозно. Семён ощущал эти тончайшие вибрации нутром, однако другие звуки почему-то не мешали им слышаться. Ветер играл кронами деревьев, трепля их, но шелест листьев не маскировал гудения. Они словно существовали отдельно друг от друга, и это тоже показалось Семёну странным. То ли это было какое-то наваждение, то ли опять проявился его странный дар. Тогда что могло означать это гудение?
Семён осторожно поднялся, точно боясь нарушить хрупкое равновесие звуков, но в тот же миг из-за закрывавших горизонт облаков брызнули лучи восходящего солнца и стоило им окатить лесную опушку, как гудение сразу смолкло. Вся необозримая шеренга деревьев разом умолкла, точно чья-то невидимая рука дёрнула вниз столь же невидимый рубильник. Перед ним стояли деревья, самые обычные и ничто не указывало на то, что ещё секунду назад они гудели.
Семён постоял несколько минут, чувствуя, как греет солнце спину, но гудение больше не возобновлялось. Набегающая на лес тень от облаков так же ничего не меняла; на изменение освещённости деревья никак не реагировали.
Дивясь услышанному, Семён поглядел в сторону пылающего солнечного диска и начал собираться. Он проверил свои средства защиты, поочерёдно ощупывая кармашки с термитными шашками, баллончики с «горючкой» и биодеактиватором, осмотрел пистолет, похлопал себя по карману, где хранились запасные патроны, поправил висящий на боку нож, и только после этого двинулся к лесу. Дойдя до авангардной шеренги деревьев, он в нерешительности прошёлся вдоль неё туда-сюда, присматриваясь к составу зарослей.
Как и в оставшимся далеко позади редколесье, здесь было то же бесконечное разнообразие форм, но в лесу, помимо больших деревьев, то есть основного древостоя, и травы, имели место ещё и так называемый подлесок и подрост, заполняющие собой всё свободное пространство между травой и кронами взрослых деревьев. Вид у леса из-за этого был жуткий – сплошная масса зелени, просматриваемая метров на пять-шесть вглубь, не больше. Лезть туда казалось полнейшим безумием, но ничего другого не оставалось. У этой зелёной стены не было видно ни конца, ни края, и ни единой бреши, которой можно было бы воспользоваться. Оставалось одно: идти напролом.
Вспомнив недавний концерт, Семён вытащил нож и рубанул им по первой же попавшейся ветке. Тяжёлое лезвие легко рассекло древесину, лишив дерево одной из его многочисленных рук. Никакой реакции на этот акт агрессии не последовало. Биом леса в этом плане ничем не отличался от любого другого, оставаясь совершенно равнодушным к тому, что с ним делали. По крайней мере, внешне. А то поговаривали, что кое-где деревья чуть ли не набрасывались на обидчиков… Байки, конечно, но проверить стоило.
Семён качнул нож, чувствуя себя намного увереннее, когда в руке было что-то способное убивать. Он так и вошёл в лес, сжимая нож, точно шёл в бой, готовый наносить удары и отбивать их. Что, в принципе, было не так уж и далеко от действительности.
Основное правило поведения в среде биома – постоянное движение, здесь было актуально как никогда. Причём, если в траве это относилось исключительно к ногам, то в лесу, да ещё таком густом, необходимо было двигаться всему телу, чтобы не стать добычей какого-нибудь не в меру ретивого растения. То, что вокруг таких немало, Семён убедился достаточно быстро. Остановившись завязать шнурок ботинка, он, выпрямившись, неожиданно для себя, угодил макушкой в густую зелёную пену листвы, которая доселе висела где-то в полуметре над его головой. За те секунды, что он потратил, приводя в порядок свою обувь, ветка успела опуститься и даже начала выпускать лжекорни. Семён испуганно ударил по жадно тянущейся к нему корявой трёхпалой длани, и поспешно зашагал дальше, оглядываясь на кажущиеся замершими заросли. Эта форма биома была не просто высокоактивной – гиперактивной!
И, похоже, так тут было везде. Ветви, молодая поросль, свисающие откуда-то сверху мхи, тянущиеся от ствола к стволу лианы – всё так и норовило ухватить его, стоило Семёну остановиться хоть ненадолго. Отдыха в этом лесу не знали ни ноги, ни руки. Семён то и дело убирал что-то с дороги, иногда приходилось пускать в ход нож: настолько густые попадались заросли. Они тормозили его, вынуждая пробивать в пышущей жизнью зелени целые траншеи, и зелень не упускала случая поймать чужака. Отбиваясь от упорно тянущегося к нему биома, Семён не переставал задаваться вопросом, что притягивает их к нему. Видеть они не могут, слышать, насколько известно, так же – нет ничего, что могло бы в растениях заменить эти органы чувств. Тогда что? Запах? Если б так, химики города давно бы создали вещество, полностью маскирующее естественные запахи человеческого тела. Какой-то электрический потенциал? Биополя? Однако при чём тут тогда неодушевлённые предметы, а их биом стремился уничтожить с тем же маниакальным упорством. Или человек, держа их в руках, ставил на них своеобразную метку, сам того не желая, приговаривая к уничтожению. Но были вещи, которых человеческие руки не касались, и они всё равно, исчезали, растворённые лжекорнями. Узнать что именно не так в этих вещах, с точки зрения, если так можно было выразиться, биома – вот первая загадка, которую безуспешно пытались решить уже многие десятилетия, если не столетия. Вопрос как сделать что-либо или кого-либо биомоиммунным, то есть невидимым для растительных форм, уже вытекал из него.
Семён вспомнил всё, что читал на эту тему, но за множеством предположений и гипотез, сквозило откровенное отчаяние. Было перепробовано всё, что можно, и ничего не помогало. Единственный результат изысканий гласил: биом не атакует только биом. То есть хочешь спокойно валяться на траве, стань растением. Звучало безумно, но кое-то видел в этом ключ к решению проблемы.
В зарослях какого-то длинноствольного кустарника Семён обзавёлся палкой. Получилось это как-то само собой. Он только хотел отвести в сторону одну из сухих веток, чтобы пройти, а та вдруг щёлкнув, обломилась у корня, оставшись у Семёна в руке.
Чисто автоматически, сам не зная зачем, Семён принялся срезать с неё мелкие веточки и кору. Занятие это ему неожиданно понравилось. До этого ему никогда не приходилось работать с деревом, и он не представлял, насколько это интересно. В результате всех этих манипуляций, у него получилась прочная и длинная жердина с рогулькой на конце, оказавшейся полезной штукой. Он отводил ей слишком низко висящие ветви, раздвигал густые поросли низкорослого биома, отыскивая срытые зеленью ямы и коряги, или просто опирался при ходьбе. Семён в шутку прозвал её «третьей ногой», и как ни странно, идти с ней оказалось легче. Словно у него и впрямь появилась дополнительная нога.
Оставив позади без малого два десятка километров лесной чащобы, он начал подыскивать местечко для привала. Сделать это оказалось непростой задачей.
Лес тянулся бесконечно-однообразно-сплошной, и в массе стволов, веток и листьев, Семён ещё ни разу не заметил что-нибудь вроде поляны. Та же картина была и над головой: кроны образовывали почти сплошную «крышу», которую редко пробивал солнечный луч, а ещё реже можно было найти прогалину достаточной величины, чтобы сквозь неё увидеть небо. Под сенью деревьев было сумрачно, сыро и душно, но эти неудобства были ничем, по сравнению с отсутствием хоть небольшого клочка земли, где росло бы что-нибудь ниже колен, а над головой не нависали бы ветви. Уже отчаявшись найти место отвечающее всем нормам безопасности, Семён вдруг нашёл именно то, что нужно.
Его внимание привлекла необычно большая брешь в кронах, и, повернув туда, Семён увидел в чём причина. То, что её создало лежало с вывернутыми подгнившими корнями, а в освободившееся наверху пространство вовсю пёрла молодая поросль, стремясь обогнать в этой гонке за свет друг друга. Ствол лесного гиганта остался на весу, удерживаемый в полулежачем положении ветвями, с сухой, почти целиком осыпавшейся листвой, зацепившихся за соседние деревья. Судя по всему дерево было мертво, а то, что стремилось занять его место, ещё не выросло настолько, чтобы серьёзно помешать Семёну обустроиться тут. Несколько ударов ножом сразу освободили довольно приличный участок ствола, где можно было спокойно усесться, или даже улечься, не опасаясь, что до тебя дотянуться сверху или снизу. Можно было даже не разводить костра. Идеальное место для отдыха.
Взобравшись на ствол, Семён растянулся на его старой ребристой коре, глядя на узкую щель в древесной «крыше» в которой был виден клочок неба и плывущие по нему облака. С наслаждением потянувшись, он всё же решил, что лежать так крайне опрометчиво в таком месте и переменил позу. Он уселся, свесив ноги, не переставая при этом посматривать по сторонам.
Его опасения оказались напрасными: биом, что рос поблизости, на сей раз проявил удивительное равнодушие к человеку. То ли его активность в этом месте была ниже обычной, то ли расстояние было для него великовато. Так или иначе, ничто не мешало Семёну спокойно отдыхать целых десять минут, однако первая же попытка сдвинуться с насиженного места, показала, что дела на самом деле обстоят совсем иначе.
Сзади его что-то держало.
Семён забросил за спину руку и похолодел. От ствола, казавшегося ему совершенно лишённым жизни, к его поясу тянулись толстые шероховатые нити, сплетающиеся на самом поясе в тугой клубок. Первое, что оказалось на их пути, был кармашек с шашками, и нити, не выбирая, ухватились именно за них.
Семён инстинктивно дёрнулся, пытаясь освободиться от лжекорней, но те держали крепко. Он снова рванулся, упёршись на сей раз в ствол и руками, но и это попытка закончилась ничем: пояс затрещал, впиваясь в его тело, однако ростки выдержали и этот напор. Не оставляя попыток оборвать лжекорни, Семён выхватил нож, и. изогнувшись всем телом, чтобы видеть то, что творилось за спиной, принялся наносить им удар за ударом, пытаясь перерубить ростки. Это удалось, но только отчасти. Пока он возился с одними ростками, им на смену уже лезли другие. Размахивая ножом, Семён кромсал их все подряд, но меньше их от этого, казалось, не становилось. Как Семён не старался, коварное дерево не желало так просто расставаться с добычей. Теперь что-то ухватило его ногу.
Занятый подкравшимся к нему со спины биомом, Семён не сразу обратил на это внимание, а когда не смог передвинуть ногу, с ужасом обнаружил, что его левый ботинок тоже попал в объятья целого пучка ростков. Другой такой пучок уже подбирался к другой ноге, готовясь полностью лишить человека подвижности.
Охнув, Семён наклонился вперёд, насколько это было возможно, и несколькими ударами освободил ботинок, отчаянно отпихивая при этом ростки другим. Освободив ноги, он снова переключился на то, что творилось за его спиной, но вывернув шею, чтобы заглянуть туда, он даже не увидел коры – вся поверхность бревна за ним представляла собой сплошной ковёр лезущих из-под старой и сухой древесной кожи ростков.
Последней, отчаянной попыткой освободиться, Семён «прошёлся» позади себя ножом и биодеактиватором сразу, а когда и это не принесло успеха, расстегнул пряжку пояса, и соскользнул вниз. Приземление получилось не очень удачным, он едва не въехал лицом в землю. Поднявшись, и взглянув на то место, где он только что сидел, Семён понял, что успел вовремя: его окружало густое жабо из лжекорней, а там, где находилась его пятая точка опоры, с треском разрывая кору, через несколько мгновений выперло столько ростков, что успей они ухватить ткань комбинезона, он уже не встал бы с этого бревна никогда.
Пояс остался в плену у лжекорней, и Семён не теряя ни секунды бросился на его вызволение. Отбив снаряжение, он принялся ходить взад-вперёд вдоль бревна, костеря себя за халатность, изучая последствия атаки лжекорней.
Как он и ожидал, больше всего досталось термитным шашкам. Часть их всё же уцелела, но в большинстве своём они представляли удручающее зрелище: корпусов и запалов нет, начинка наполовину, а где и больше, «выедена». Движимый жаждой мести, Семён хотел сложить эти огрызки на ствол, и запалить, но вовремя остановился. Хотя в каждой от первоначального заряда осталось всего ничего, они ещё годились для использования, и разбрасываться добром не следовало. Поостыв, Семён сложил их в отдельный карман.
Сам пояс так же пострадал, но даже изгрызенный, он всё ещё сохранял достаточную прочность, чтобы служить основой для оставшегося снаряжения первостепенной важности. Надев его, Семён снова вернулся к упавшему дереву.
Потеряв стимул для роста, ростки замерли, оставшись в том же положении и такой же длины, в котором застали их последние секунды битвы. Счистив остатки коры рядом с ними, Семён снова вздохнул. Одно слово: растяпа! Как и ожидалось, под сухой корой, введшей его в заблуждение, имелись участки ещё живой древесины, медленно умирающей, но как показали события последних минут, ещё какой активной. Дерево хоть и упало, но ещё продолжало жить. Крона, оказывается, так же представляла собой отнюдь не одни только голые ветви да сухие листья. Движимый желанием разобраться во всём до конца, Семён забрался туда, где находилась верхняя часть дерева, и там, по соседству с кронами соседних деревьев, обнаружил зелёные ещё ветви. С корнями была та же история: несколько корневищ ещё соединяли дерево с почкой, питая её соками земли.
Закончив детальный осмотр, Семён выпустил в свой адрес ещё парочку забористых выражений. То, что он сейчас сделал, следовало сделать сразу, как он только наткнулся на это дерево. И вот он, результат его недосмотра – лишился очень важной части и без того немногочисленного снаряжения, да и сам чуть не погиб. Растяпа, как есть растяпа.
Он не стал здесь задерживаться, хотя усталость ещё не отпустила его натруженные полудневным переходом ноги. После случившегося лес показался ему ещё более зловещим местом, и прежде чем продолжить путь, он решил дилемму: идти сквозь него дальше, или всё же вернуться в относительно безопасный луг-степь-поле. Лес мог тянуться на десятки, а то и сотни километров, и каждый его километр таил в себе несчётное количество опасностей, о которых он даже не подозревает. Кто мог подумать, что полуживое дерево покажет такую прыть? А какие сюрпризы лес преподнесёт ему в следующий раз? А ведь ему ещё, возможно, придётся ночевать здесь. Недаром этот лес гудел. Что-то в нём было не так.
Но обходной путь мог занять дни и недели, если он вообще существовал. И никто не даст гарантии, что там он не встретит чего-то столь же опасного как этот лес.
Идти дальше или вернуться?
Подумав и взвесив всё, Семён решил идти дальше.
Дорога пошла под уклон, приведя его в болотистую низину, наполненную тяжёлыми испарениями и каким-то особым запахом, источаемым не то растениями, не то насыщенной влагой почвой. Идти здесь было не трудно, но неприятно: под ногами при каждом шаге чавкало, и хотя открытой воды нигде не было, Семён вскоре почувствовал, что начинает промокать. Он слышал о коварных трясинах, совершенно неразличимых глазом, но способных поглотить любого, кто по неосторожности попадёт в неё, и, страхуя себя от такой малорадостной перспективы, Семён принялся прощупывать почву перед собой «третьей ногой». Предосторожность оказалась излишней: грунт в низине был достаточно твёрдый, без скрытых под тонким слоем почвы наполненных водой ям-ловушек.
Кроме промокших ботинок, низина пока не причинила ему никаких серьёзных неудобств, но с каждым пройденным шагом почва под ногами становилось вроде бы мягче, да и воды в оставленных им следах, собиралось вроде бы больше, чем до этого. Это начинало не на шутку беспокоить Семёна. Впереди могло быть что угодно, в том числе и непроходимые топи, а он брёл, продираясь сквозь сплошные заросли биома, даже не подозревая, куда заводит его выбранное направление. Он по-прежнему выдел не дальше нескольких шагов в любую сторону, и потому не очень удивился, когда совершенно неожиданно для себя очутился на берегу реки.
Река была неширокая, и, как и любая вода, густо заросшая вдоль берегов. Лес словно резко затормозил здесь, отчего росшие вдоль воды деревья, казались существами, успевшими остановиться в последний момент: наклонённые далеко вперёд, словно продолжавшие после резкой остановки двигаться по инерции, нависшие своими кронами над водой и подпираемые сзади едва не столкнувшими их в реку соседями. В самой реке, на мелководье, господствовал всё тот же рогоз, и ещё какая-то высокая узколистная трава. Семён припомнил, что она называется осока. За ними виднелись жёлтые и белые цветы других водяных растений и их широкие, лежащие на водной глади округлые листья. На той стороне картина повторялась. Свободной от растительности оставалась только середина. Да и там торчали голые ветви упавших в реку, подточенных водой или подгнивших, деревьев, точно руки, молящие о спасении. Одно такое дерево оказалось неподалёку от Семёна, и он прошёлся по его стволу, на сей раз добросовестно проверив мёртвое оно или нет. Опустив в воду флягу, он наполнил её до краёв, и уже, собрался было повернуть назад, но остановился. Вместо этого он прошёл ещё немного вперёд, до того места, где ствол погружался в воду, и встал там, держась за один из торчащих вертикально сучьев.
Водная гладь притягивала его взор как магнит. Это была дорога, идеально гладкая и широкая, на которой почти не было биома – прекрасный, безопасный путь, идущий, в придачу, как раз в ту сторону, в которую шёл и он. Экипировщики той базы не подумали над тем, что полевым исследователям, возможно, придётся плыть, и не снабдили их ничем, что может держаться на воде. А жаль. Впрочем, в их распоряжении должен был быть «Прыгун», с лёгкостью переносящий через любые препятствия. Тому, кто умеет летать, зачем плавать?
А сейчас такая штука ему бы не помешала. Это был идеальный вариант во всех отношениях: спасение от биома, необходимости постоянно двигаться и страха, который вселяла в него одна только мысль, что рано или поздно всё равно придётся остановиться. Если б у него было бы что-нибудь легче воды…
Семён вскинул брови, поражённый внезапно пришедшей мыслью и посмотрел под ноги. Дерево легче воды. То, что является его врагом номер один, в данном случае может стать помощником. Ствол, наподобие того, на котором он стоит, вполне способен выдержать его вес, особенно если древесина сухая. Два таких ствола уже будут иметь достаточный запас плавучести, чтобы можно было спокойно пуститься на них в плавание. Три уже позволят разместиться с некоторым комфортом. Иначе говоря, необходимо построить плот.
Идея показалась Семёну восхитительной, и он ринулся воплощать её в жизнь, не теряя ни минуты. Сразу же возникли трудности.
Недостатка в строительном материале не было, но используя для постройки плота только нож, Семён очень быстро понял, что даже заготовка всего нескольких брёвен растянется у него на многие часы и отнимет много сил. Пришлось выбирать деревья потоньше, избавляясь от лишнего, в первую очередь веток кроны, самым простым способом – при помощи костра. Всё, что не требовалось для дела, попросту сгорало в огне, это было куда проще, чем пыхтеть, рубя древесину своим тесаком. Вскоре у него уже было несколько вполне приличных заготовок. Брёвна получились разной длины и толщины, с торчащими во все стороны обугленными остатками сучьев, и, придачу, далеко не прямые, но Семёна это не смущало. Главное, чтобы то, что из них получится, было достаточно просторным и прочным. Эстетическая сторона его мало волновала.
Чтобы собрать плот и спустить его на воду, пришлось расчищать небольшой участок от растительности на берегу и в реке. Причём не только росшую под ногами траву и молодь, но и срезать ветви, нависающие над головой, дабы обезопасить себя и с этой стороны. Получилась довольно обширное пространство, где можно было спокойно заниматься плотом, однако когда брёвна уже лежали, сложенные в ряд, готовые стать единым целым, Семён столкнулся с новой проблемой – брёвна нужно было чем-то связывать.
Эта задача оказалась посложнее предыдущей. Будь у него хотя бы небольшой моток проволоки, дело не заняло бы много времени, однако единственный, достаточно длинный и гибкий предмет, который был в его распоряжении – это шнурки его ботинок. Он уже начал подумывать, а не использовать ли для этого некоторые части комбинезона, рукава, например, разрезав их на полосы, но вовремя сообразил, что среди биома немало того, что может заменить ему верёвку. Требовалось только хорошенько поискать.
Вспоминая лекции по выживанию, Семён сначала попытался найти какую-нибудь растительную форму, имеющую длинный, тонкий и гибкий ствол или стебель, который можно было использовать в качестве скрепляющего элемента. К числу таковых, например, относилась лианоподобная пальма, или ротанг, только поблизости от реки Семён так и не нашёл ничего похожего на ротанг. Вьющихся растений в лесу вообще попадалось немного, так что от этого варианта пришлось отказаться. Имелся и другой вариант: волокнистые внутренние части коры молодых деревьев. Флоэма, или как её ещё называли луб, именуемый по-другому лыко. Как утверждал инструктор, из лыка можно было сплести неплохую верёвку. Как раз то, что и было сейчас нужно.
Семён принялся срезать кору с близ растущих деревьев, отдирая длинные прямоугольные куски, и изучая то, что находится на её внутренней поверхности, не забывая при этом двигаться и посматривать по сторонам.. У многих под корой действительно имелась тонкая волокнистая прослойка, но каждый раз Семёна что-то не устраивало в ней. Придирчиво отбирая материал, Семён в итоге остановился на дереве, с пахучими соцветиями своеобразной формы. Он долго ломал голову, припоминая, как оно называется, но так и не мог вспомнить. Единственное, что отложилось в памяти, что название короткое и какое-то потешное. То ли лопа, то ли лупу, или что-то в этом роде.
Основательно ошкурив дерево, Семён вернулся к плоту, свалив в кучу длинные полосы коры, и начал сдирать с них лыко узкими полосками, раскладывая его неподалёку от костра. Надрав, по его мнению, достаточно для первого раза, он подождал немного, чтобы лыко подсохло, после чего взялся за плетение верёвки.
Сначала он разъединил их на ещё более тонкие полосы, хорошенько размял пальцами, затем скрутил пару таких полосок в одну тоненькую верёвочку-скрутку. Заготовив ещё две таких скрутки, Семён взял все три, и принялся свивать их воедино, просто прокатывая между ладонью и коленом, придерживая при этом уже свитую часть другой рукой.. Когда первая часть была почти готова, он снова наготовил тонких скруток, и опять принялся вить, вплетая их одну за другой во всё удлиняющуюся верёвку. Дело продвигалось достаточно быстро, и вскоре Семён стал обладателем примерно четырёх метров такой вот «древесной» верёвки, толщиной чуть тоньше мизинца. Попробовав своё творение на прочность, Семён остался им доволен: получилось очень даже неплохо. То, что он сплёл, хватало только на один край плота, но Семён не стал браться за вторую верёвку, а сразу взялся связывать брёвна.
Положив на один их край поперечную жердину, он стал привязывать её к брёвнам, надеясь, что не ошибся в расчётах, и на эту часть плота, верёвки хватит. Он так увлёкся работой, что почти перестал следить за окружающим его биомом, а когда всё же на миг поднял голову, то помимо обыденной зелени, в поле его зрения попали и три пары босых, неспешно переминающихся человеческих ног.
Глава 4
Они застали его врасплох, однако вопреки всему, Семён не испугался, а скорее растерялся, когда обнаружил рядом с собой эту троицу. Бесконечно долгую секунду он смотрел на их ноги, испачканные вонючей болотной жижей, потом где-то в его сознании всплыла мысль о копьях, дубинках и отравленных стрелах, предвещающих самый наихудший из вариантов развития событий. Эта мысль заставила его сначала взяться за револьвер, и уже только после того, как ладонь обхватила рукоятку, а рука вытянула из кобуры свинцовой тяжести «дробилку», он поднял голову, взглянув на тех, кто перед ним стоял.
Они походили на отливки, сделанные в одной форме: все трое среднего роста, коренастые, с густыми, не чёсанными шевелюрами и столь неухоженными, спускающимися на грудь, бородами. Одеты они тоже были одинаково: в длинные, до колен, хламиды из грубой сероватой ткани, вроде рубах, но с очень коротким и широким рукавом, перепоясанные плетёными из чего-то поясами. За поясом у каждого было заткнуто нечто схожее с небольшой деревянной лопаткой, по виду которых, можно было понять, что ими недавно ковырялись в земле, нож, покоящийся в чехле сшитом из непонятного материала, а так же висело по маленькой круглой, похожей на флакон, коробочке, тоже деревянной, с плотно пригнанной крышечкой. Экипировку дополняли длинные шесты, и набитые чем-то мешки, заброшенные за плечи. У одного из аборигенов помимо ножа имелся ещё и топор с длиннющей тонкой рукояткой, тоже заткнутый за пояс. Рукоять при этом спускалась почти до нижнего края рубахи.
Они без всякого страха взирали на Семёна, с откровенным любопытством рассматривая его, как нечто удивительное и совершенно не опасное. Револьвер в его руке их совершенно не смущал, и Семён не сразу сообразил, что он, для них, вероятно совершенно не знающих огнестрельного оружия – не более чем замысловатая железяка, о разрушительной мощи которой они даже не подозревают. Однако ножи и топор у них всё же были. Ножей он не видел, только торчащие из чехлов деревянные рукояти, а вот топор походил на стальной. Стало быть, с железом они знакомы всё же были. А это уже кое-что.
Один из аборигенов осмотрел Семёнову «верфь» и что-то сказал. Язык их оказался знакомым: один из древних, первичных, языков, лёгших в основу современного, на котором говорили в городе – так называемый русский. Семён изучал его в Центре, читая старые книги, тем более в прежние времена, люди говорящие на нём, занимали очень значительную территорию. Конечно, этот русский сильно отличался от того, что преподавали им, но аборигена он понял без труда:
- Плот строишь?
В его голосе не было вражды. Он просто спрашивал, произнося это так, как разговаривают между собой хорошо знакомые люди.
Семён выпрямился, вглядываясь в их простые бородатые лица, пытаясь прочесть в их глазах то, что пряталось по ту сторону черепных коробок. Физиономист он был никудышный, но как-то не верилось, что эти добродушные – по крайней мере, с виду – бородачи, желают ему зла. Захоти они убить его, или взять в плен, они с лёгкостью сделали бы это, пока он возился с брёвнами. Заслышав его возню, они пришли посмотреть, кто и чем тут занят, терпеливо ожидая, когда он сам обратит на них внимание. Его они не боялись, это очевидно. Они не вытащили свои ножи, не взяли наизготовку палки, готовые наносить ими удары или отбиваться. В этом мире, где основной враг был биом, люди, скорее всего, между собой не враждовали. Это было большим плюсом.
Решив, что ему ничего не угрожает со стороны аборигенов, Семён вернул револьвер обратно в кобуру, продемонстрировав им свои пустые ладони. Потом отступил на шаг, жестами показывая на освобождённый от биома кусок берега. Те, поняв, что от них хотят, дружно шагнули вперёд, и встали вне досягаемости росших вокруг трав и веток.
- На норовика ты не похож, - проговорил бородач, который задал ему первый вопрос. – Одет не так, не зелёный, и не воняешь. Чудно ты выглядишь, парень. Может быть ты степарь?
- А вы кто? – вопросом на вопрос ответил Семён.
- И говор у тебя чудной, - спокойно произнёс его собеседник, словно рассуждая сам с собой. – Кто мы есть-то? Понятное дело кто – древостои. Тут, и во всей округе, только древостои и живут. Других нет.
- Древостои, - повторил Семён новое для себя слово, и мотнул головой. – Никогда не слышал.
- Чудно, - отозвался абориген. – Откуда ж тебя такого принесло?
- Из города. Это там, - Семён махнул в сторону, куда неспешно несла свои воды речка. – Очень далеко.
- Где норовики, стало быть. В залесье.
- Далеко это – залесье?
- Далеко. Не день и не два идти надо. А раз пять по столько. Может и больше. Кто знает. Туда никогда не ходил никто…
- Нет ещё дальше.
- Ох ты! – удивился абориген. – Стало быть, и там тоже люди живут.
- Живут, - подтвердил Семён.
- А я уж думал, ты степарь, - тянул своё бородач, оглядывая Семёна с ног до головы. – Уж больно много разных штук у тебя чудных. Даже у норовиков таких нет
Семён пожал плечами. Притворяться каким-то загадочным степарём явно не стоило.
- Про степарей я тоже не слышал. И про норовиков тоже…
- Чудно, - повторил абориген.
- А кто они такие – степари?
- Степари-то? – Абориген тряхнул своей бородой. – Хе! Есть такие. То ж в залесье обитают, ветер ловят. Рассказывают, что тоже как мы, люди, только одеваются по чудному. И говорят иначе. Мы их отродясь не видывали. Но мастера, говорят, отменные, не хуже норовиков, а может и лучше.
Он замолчал, потом кивнул на недостроенное плавсредство Семёна:
- Куда ж ты на нём собрался плыть-то?
- Домой хочу вернуться.
- А сюда как попал?
- Прилетел.
- Ох ты! – снова удивился абориген. – То-то старики болтали, будто степари тоже летать могут. Штука у них есть особая, машиной называется. Стало быть правда…
Он покачал головой, видимо не совсем веря в эти расказни, и спросил:
- А что ж ты обратно на своей… машине не летишь?
Семён вздохнул:
- Разбилась она и сгорела.
- Эх, беда, - сочувственно заметил абориген. – Решил на плоту, значит… Плот – это понятно: ногами не идти, да и от дерев подальше. Только плохо строишь. И лесины у тебя разные да неровные, и верёвку ты свил хлипкую, рассыплется всё.
- У меня только нож, - сказал, словно оправдываясь, Семён. – С одним ножом много не сделаешь.
- Тоже верно, - согласился с ним абориген. - Топором-то оно ловчее.
Семён поглядел на молчащего обладателя топора.
- Я бы поменялся чем-нибудь на такой вот, - сказал он, указывая на торчащий за поясом топор.
Услышав такое предложение, хозяин топора похлопал по рукоятке и осклабился:
- Э-э, парень, не пойдёт. За этот я почитай два лунных круга грибы на обмен сушил, да вязь топил. Хочешь, сам у норовиков выменивай. Скоро опять должны прийти.
- Это было бы здорово! – обрадовался Семён.
- Ну, так пошли, - сказал обладатель топора.
- Куда?
- В посёлок, куда ж ещё. В общину нашу. Норовики, они по лесу не ходят – боятся. В посёлок сразу приплывают, по реке. Там и столкуешься… - Сказав это, абориген повернулся, снова ступив на траву, тут же начав выплясывать свой неспешный танец. Остальные последовали за ним.
Такой неожиданный поворот событий привёл Семёна в некоторое замешательство, хотя и устраивал как нельзя лучше: повод для того, чтобы увязаться за этой троицей нашёлся сам собой. Они первыми сделали шаг навстречу, предложив ему присоединиться, сделав это с какой-то детской простотой и непосредственностью, видимо, присущей их дикарской сущности: никаких хитростей, витиеватостей и прочих уловок. Они не видели в нём врага. Скорее всего, врагов у них и вовсе не было. В противном случае, наученные горьким опытом, они были бы более осмотрительными в общении с незнакомцами.
Теперь, когда он знал, что они не бродяги, а поселенцы, значимость этой встречи выросла ещё больше. По их движениям, сразу было видно, что биом для них столь же опасен, как и для него. И, тем не менее, они жили здесь, и жили, судя по наличию селения, осёдло. То есть имели постоянное жильё, куда приплывали другие обитатели этих мест, где происходила меновая торговля, и это – средь биома, уничтожавшего всё инородное. Как это им удавалось? Ответ был в селении древостоев.
Кроме того они могли дать ему то, в чём он действительно нуждался в данный момент: возможность хоть немного адаптироваться в этой среде. Их знания об этом мире были для него бесценны. Если они поделятся с ним хоть частью, это даст куда больше, чем все месяцы подготовки в тренировочном центре. А уж там он решит, как поступать дальше.
Троица выстроилась в цепочку и зашагала вдоль реки. Семён, не мешкая, пристроился в хвост маленькому отряду, даже не обернувшись на брошенные брёвна, так и не ставшие плотом.
Какое-то время они шагали, чавкая по болотистой почве, затем повернули в сторону, и вскоре вода под ногами пропала. Вокруг опять сомкнулась сплошная стена зелени, в которой Семён не заметил ни тропки, ни какого-либо другого ориентира. Однако, аборигены, видимо, прекрасно знали эти места, уверенно ведя его сквозь лес. Шли они как-то своеобразно, вразвалку, размеренным, и неспешным, казалось бы, шагом, однако умудрились при этом задать такой темп, что Семён, считавший себя неплохим ходоком, едва поспевал за ними. Он устал, ведь за весь предыдущий день, посидеть ему удалось едва ли с четверть часа, а всё остальное время он провёл на ногах, так же, как сейчас шагая сквозь заросли биома, или ворочая упавшие деревья, заготавливая брёвна для плота. При этом при всём, всё, что он съел за сегодня – крошечную порцию питательной смеси, крайне недостаточную, чтобы восполнить истраченные килокалории. Он так и не нашёл здесь ни одно знакомое съедобное растение, а после того, как вышел к реке, искать и вовсе было некогда. Он строил плот, стараясь успеть использовать те светлые часы, которые оставались: день неумолимо клонился к вечеру, и он рассчитывал встретить ночь уже на реке. Если б не такой неожиданный поворот событий, сейчас он наверняка бы уже связывал другую часть плота, готовя спустить своё детище на воду. О еде он и не думал тогда; все его мысли были заняты плотом и гонкой с уходящим временем. Теперь, когда эта проблема разрешилась таким образом, он понял, насколько проголодался.
У него оставалось немного питательной смеси, как говориться, на один зуб, и полная фляга воды. Борясь с соблазном проглотить остатки пищи одним махом, Семён выпил несколько глотков, поглядывая вокруг, выискивая чем бы поживиться. Зелёные вытянутые комочки каких-то плодов, выглядывающие из-под листьев невысокого дерева, выглядели совсем не аппетитно, но ничего другого не попадалось. Сорвав несколько, Семён попробовал надкусить один, и чуть не обломал зубы: под сочной, но жутко кислющей наружной оболочкой оказалась большое и твёрдое ядро. Пожевав то, что окружало его, Семён проглотил немного, выплюнул остальное и потянулся к фляге. Это можно было есть только в том случае, если пришлось бы выбирать между ними и древесной корой. Косточка оказалась такой твёрдой, что Семён как ни старался, так и не смог её расколоть. Пришлось всё выбросить.
Хотя вся троица ни разу не обернулась, чтобы посмотреть, чем он занят, его действия, как ни странно, не остались незамеченными. Тот абориген, что первым начал с ним разговор, чуть поотстал от товарищей, и, поравнявшись с Семёном, поинтересовался:
- Есть хочешь? – И не дожидаясь ответа, позвал:
- Коревень, слышь. Ну-ка, достань-ка мой туесок.
Тот, кого назвали Коревенем, молча, не останавливаясь, сбросил с плеч мешок, быстро развязал горловину, вытащив из него цилиндрической формы коробку, наполненную какими-то багровыми ягодами. Передав коробку своему товарищу, он всё так же молча завязал заметно похудевший мешок, и снова закинул его за плечи. Первый абориген протянул коробку Семёну:
- Держи.
От ягод исходил такой восхитительный запах, что Семён готов был проглотить их вместе с коробкой, но сначала, он всё же, осмотрел саму тару. То, что называлось туеском, представляло собой искусно выполненную штуковину сделанную из материала, в котором Семён признал кору, вот только какого дерева так и осталось загадкой.. Коробка была наполнена почти доверху, прикинув её вес, Семён определил, что в ней около полутора килограммов содержимого.
Ягоды походили на шишковатые конические колпачки, и буквально таяли во рту. Семён съел сначала несколько по одной, потом осмелев, начал поглощать их по нескольку штук сразу.
- Ешь-ешь, - подбодрил его абориген. – Хорошая малина.
- Это малиной зовётся?
- Малиной, стало быть, - усмехнулся абориген. – Чудак ты, человек. Малины не разу не едал?
- Не-а, - признался Смён с набитым ртом. – Я её даже и не видел раньше. Ну, может быть на картинке только.
- Дела, - удивился тот. – Что ж у вас там, в городе, и не растёт, что ли, ничего?
- Ни травинки.
- Боитесь?
- Боимся, - ответил Семён.
- Оно понятно, - понимающе кивнул абориген. – Тут только зазевайся, враз оплетут. А так, в лесу хорошо, поживы можно найти много. Ягоды, да грибы, да на деревах всякого… С голоду не помрёшь.
- Я много не знаю, - признался Семён, продолжая опустошать туесок.
- То-то ты тут как впотьмах. Коли в твоём городе ничего нет, откуда ж тебе знать. Не возьму только в толк, как же так, везде всего растёт – не пробьешься, а у вас нет ничего.
- Специально так делают. Жгут всё вокруг…
- А уж думал, как норовики. Те под землю лезут. От зелени прячутся.
- А вы как же?
- А так. Дойдём, сам увидишь. Вот суходолину эту перейдём, там наш посёлок и стоит.
Лес неожиданно поредел, и они снова вышли к реке. Та ли это была река, на которую наткнулся Семён, или нет, он не знал, но этот берег выглядел совсем иначе. Довольно длинный участок его был очищен от деревьев, от большей части которых остались лишь пеньки, а другие лежали в воде, выполняя роль этаких мостков или причалов, на которых, вверх дном лежали узкие остроносые лодки. В нескольких метрах от берега высился посёлок древостоев.
Именно высился. Семён по-разному представлял себе обиталище выживших вне городских стен, людей, но никак не полагал, что те живут в воздушных домах. Это был в высшей степени оригинальный способ держаться подальше от биома, и реализован он был не менее оригинально. Именуя себя древостоями, они в полной мере оправдывали это название тем, как был устроено их поселение.
Основу посёлка составляла по меньшей мере с сотню толстых высоких опор, представляющих из себя не что иное, как обычный сухостой: иначе говоря мёртвый биом, в том виде, в котором он и рос, и на который живой биом не обращал никакого внимания. Это и было основным секретом того, что посёлок мог существовать, не боясь быть уничтоженным зеленью. Правда, тут же возникал другой вопрос. Деревья все были одинакового размера и высоты, и росли очень близко друг от друга, что едва ли было случайностью. То ли древостоям повезло, и они сумели наткнуться на такое аномальное место, то ли насаживали их так специально, а потом губили, оставляя засохшие стволы в первозданном виде. Если верно было последнее предположение, то при нормальной скорости роста деревьев, на подготовку такого участка могли потребоваться годы и годы. Или же древостои знали, как это можно сделать быстрее. Ещё одна загадка.
У мёртвых деревьев оставлялись не только стволы. Большая часть крон так же сохранялась, особенно самые толстые ветви и сучья, на которые были наложены и навязаны перекинутые с одной на другую длинные жерди, образующие основу этого необычного поселения. На них, в свою очередь, держалась вся остальная масса построек, в большинстве своём – плетёных, пузатых цилиндрических штуковин, крытых длинными стеблями какой-то травы. Располагались они как попало, без всякого порядка, и вместе с торчащими во все стороны палками, какими-то верёвками, протянутыми во всех направлениях, висящими там и сям корзинами и вязанками тонких длинных прутьев и многим другим, представляли собой очень живописную картину.
Где-то далеко в глубине, среди стволов-опор, угадывалась большая площадка, на которой горел костёр и ходили люди. Рассмотреть подробнее это место не представлялось возможным: слишком уж тесно стояли деревья.
Посёлок выглядел не особо оживлённым: несколько человек копалось под наружным рядом стволов, что-то поднимая наверх при помощи длинной верёвки, ещё несколько занимались своими делами наверху, однако стоило Семёну и его провожатым выйти из леса, как среди хаоса брёвен и плетёных стен начали появляться люди. К тому моменту, когда они подошли к селению вплотную, их держало под прицелом уже не один десяток пар глаз.
- Ну, вот он, посёлок наш, - сообщил словоохотливый абориген, указывая на громоздящуюся над ними массу разношёрстного биома, ставшего строительным материалом. – Морошань.
- Почему Морошань? – спросил Семён, идя за ними вдоль стволов-опор.
- А потому что у Мороши стоит, реки вот этой. Стало быть, Морошанью и зовётся. По нему и община наша так же – Морошанской именуется.
- А Мороша почему?
- Старые сказывали, что по окрестным болотам раньше морошки полно было. Вот реку за морошку так и прозвали…
- Эй, - донеслось до них сверху. – Савелий, кого это ты привёл?
Семёнов собеседник задрал голову, так, что его борода встала почти горизонтально.
- Человек один чудной, говорит из города какого-то, - прокричал он в ответ на зов, ничуть не смущаясь присутствия Семёна. – В лесу плот строил. Топор ему нужен.
- А где это такое – город?
- За залесьем, говорит.
- Степарь, стало быть…
- Не-е. - откликнулся Савелий. – Говорит, не знает, кто это.
Ведя этот разговор, Савелий прошёлся ещё немного вдоль наружного ряда стволов-опор, остановившись возле одного из них, рядом с которым обнаружилась верёвочная лестница с деревянными ступенями. Прервав диалог с невидимым собеседником, Савелий подтянул её поближе к Семёну и указал наверх:
- Давай, парень, лезь.
Семён шагнул к лестнице, потом, спохватившись, протянул Савелию наполовину опустошённый туёс:
- Спасибо.
- На пользу что б, - откликнулся Савелий, забирая у него остатки малины.
Семён ухватился за одну из верёвок, и несильно дёрнул, проверяя лестницу на прочность. За спиной хохотнули:
- Не бойся, крепкая.
Нижний край лестницы начинался на уровне паха, и чтобы встать на нижнюю ступеньку, Семёну пришлось подпрыгнуть. Поймав ногами кругляк ступени, он выпрямился, при этом тот участок лестницы, что была между его руками и ногами, немедленно наклонился, и Семён оказался висящим под углом, заваливаясь на спину, судорожно цепляясь за предательски гладкую, отполированную тысячами рук и босых ступней, древесину, и ещё раскачиваясь при этом. Лезть в таком положении оказалось очень непростым делом, ноги так и норовили соскользнуть со ступеней, но кто-то внизу, догадался придержать болтающийся конец лестницы, после чего Семён начал медленно и осторожно взбираться по ней. Он едва успел достигнуть нижнего яруса поселковых построек, как лестница под ним заходила ходуном. Семён испуганно вцепился в ближайшую жердину, но заглянув вниз, успокоился: просто за ним начал карабкаться один из его провожатых. Перевалив через край площадки, к которой была привязана лестница, Семён ухватился за какую-то деревяшку, и встал, оглядываясь по сторонам.
Здесь их уже ждали.
Не меньше трёх десятков человек собралось в этом месте посёлка, устроившись кто где, некоторые даже оседлав крыши плетёных домов. Они бесцеремонно разглядывали незнакомца, в то время как Семён с не меньшим любопытством изучал обитателей Морошани.
Одеты они были так же незамысловато, как и та троица, что привела его сюда: те же рубахи до колен из грубого полотна, перетянутые на талии плетёными поясами, и с неизменными ножом на них. Ножи тут носили все поголовно, и мужчины, и женщины, и даже вертлявые, непоседливые ребятишки. Мужчины были как один бородаты, а длинные волосы местных женщин, видимо, никогда не знали, что такое быть уложенными в причёску. И все – босые. Он был единственным среди них, кто носил обувь, и его ботинки вызывали у них не меньший интерес, чем всё остальное. Он то и дело перехватывал их взгляды, направленные на его ноги.
Над краем площадки показалась голова Савелия, а через мгновение он уже стоял на ней, преодолев последний метр подъёма с ловкостью, которой позавидовал бы любой промышленный альпинист города. При этом в одной руке он по-прежнему держал туес, а в другой – шест. Следом за ним, с секундными интервалами, вскарабкались его товарищи.
Поселяне, до этого помалкивающие да поглядывающие, набросились с расспросами на пришлых.
- Полокта, а Полокта, кто это, а?
- А ты сам спроси, - отвечал владелец топора, отдуваясь после подъёма по лестнице.
- А он говорит-то умеет?
- Умеет, только чудно как-то говорит, но говорит.
- Никак норовик какой забрёл… Вишь, сколько железяк понавешано. Страсть.
- Савелий, слышь, а может это ходунец?
Савелий насмешливо посмотрел на задавшего вопрос долговязого, но совсем молодого древостоя, и мотнул своей нечесаной бородой:
- Дурень ты, Василь. Какой же это ходунец? Понаслушался рассказней всяких детских. Да и потом… Те корой покрыты, склизкой да замшелой. И руки у них не руки, а коряжья, и ноги не ноги, а кореня. И те голые, говорят, ходят, а этот – одет.
- А может он кореня в этих вот… которые у него на ногах, прячет.
- Тьфу ты, - рассердился Савелий, - вот пристал, смола. Говорят же тебе, не ходунец это. Из города человек, что за залесьем. – Не обращая более внимания на шумевших вокруг поселян, он поправил мешок за плечами, переложил туес из одной руки в другую, и махнул, указывая куда то вправо и вверх:
- Ну что, парень, пошли теперь к старосте.
- Зачем?
- Как это – зачем? – искренне удивился Савелий. – Как же это без старосты-то? На то он и староста, что б всё знать, что в посёлке… Человек ли пришёл новый, или ещё чего случилось. Там и останешься пока. Плетёнка у него большая, просторная, а живёт один.
Сказав это, он пошёл, а точнее полез вверх, цепляясь за торчащие повсюду палки и верёвки. Семёну ничего не оставалось, как следовать за ним.
Путь до жилища старосты оказался долгим и нелёгким. Семён привычно классифицировал этажи этого поселения на уровни и площадки, хотя, в действительности, здесь ничего такого не было. Редко где попадалось два или три бревна, лежащие рядом, в основном же, пространство между плетёными домами древостоев представляло переплетение отдельных брёвен и жердин, лежащих на ветвях деревьев-опор и друг на дружке под самыми разнообразными углами. Дома не просто стояли на этом основании, они вплетались в него, становясь частью всей конструкции, обладающей при всей своей неприглядности и бестолковости, одним бесспорным преимуществом – лёгкостью. Для посёлка, висящего на высоте нескольких метров над землёй, это было немаловажно: деревья-опоры и их ветви, хотя и выглядели очень надёжным основанием, всё же имели свой предел прочности. А масса построек, которую древостои нагружали на них, была значительной. От самых нижних перекладин до верха, было ещё не меньше десятка метров, и вместе со своими обитателями и их скарбом, всё это весило, наверняка, не одну сотню тонн.
Идя за Савелием, Семён не переставал дивиться, с какой лёгкостью и непринуждённостью идёт тот; он казался невесомым пауком, карабкающимся по своей паутине, в то время, как под Семёном всё время что-то шаталось или прогибалось, потрескивая, и грозя обломиться. Пройти хоть шаг, не балансируя и не держась за что-нибудь, здесь было совершенно невозможно. И это в сухую погоду. Как древостои передвигались по скользким от влаги брёвнам, страшно было даже представить себе.
Прежде чем они достигли самого верха, у Семёна не раз и не два противно ёкало сердце, благо хитросплетение поселковых построек не позволяло видеть землю. Заметив скованность его движений, Савелий предупредил:
- Держись крепче, парень. Ты, небось, к такой высоте не привык. Не сорвись, смотри. Убьёшься насмерть.
Взобравшись наверх, Семён смог увидеть поселение целиком.
Оно имело форму кольца, середина которого и была занята той площадкой с костром, которую он заметил ещё с земли. Она была сплошь чёрной, без единого пятнышка зелени, а костёр там был не один, а несколько, возле которых неспешно расхаживали древостои, что-то помешивая в огне длинными палками. Диаметр её Семён оценил метров в двадцать, а всего посёлка – минимум в пятьдесят. Сколько тут жило народу, сказать было трудно даже приблизительно, но судя по обилию домов – немало.
Из домов, мимо которых они проходили, выглядывали их жильцы, привлечённые многоголосым говором сопровождающей Семёна толпы, и тоже присоединялись к этому необычному шествию. К тому времени, когда они, наконец, достигли дома старосты, за ним тянулся шлейф из сотни человек.
Дом старосты выделялся среди массы других благодаря своим размерам: он и вправду был значительно больше остальных. Сам староста – мужчина неопределённого возраста, такой же бородатый, как и все мужчины-древостои, и так же аскетически одетый – сидел возле входа в своё жилище, и что-то вырезал из куска розовой древесины. Увидев приближающуюся к нему процессию, он отложил своё рукоделие в сторону.
- Прокоп, слышь, - начал Савелий ещё издали. - Человека привёл.
- Вижу, - сказал староста. – А что за человек?
- Из города, говорит. Далеко отсюда. Дальше степарей.
- Вот как. - Староста подумал над тем, что услышал и покачал головой. – Из такой дали у нас ещё никого не было.
Помолчав, он поинтересовался:
- Зовут-то тебя как, человек?
- Семёном.
- А-а, – протянул староста. – Ну что ж, садись Семён, рассказывай.
- Ты, Прокоп, его накорми сперва, - посоветовал Савелий. – У парня живот подводит.
- Можно, - согласился староста, и, полуобернувшись, не вставая, запустил внутрь своего жилища руку, вытащил оттуда большое, вырезанное из дерева блюдо, полное разносортных плодов. Поставив его перед Семёном, он чуть подался в сторону и звучно гаркнул куда-то вниз:
- Эй, костровые! Пару картофелин поднимите сюда. И что там ещё осталось…
Не прошло и минуты, как снизу доставили два больших чёрных комка и плошку с дымящимся коричневатым нечто, приправленным мелкими кусочками какого-то другого биома. Всё это староста тоже положил перед Семёном:
- Ешь.
Семён критически оглядел предложенные яства. Из того, что лежало перед ним, он не узнал ничего. Плоды были самые разнообразные по цвету и форме, но, несомненно, все съедобные. Сглотнув голодную слюну, Семён всё же решил сначала попробовать то, что подали снизу.
Чёрные комки оказались огняными, и он едва не уронил один из них, когда взял в руки. Покрытый горелой коркой, он выглядел совсем неаппетитно, и совершенно непонятно было, как это можно есть. Не желая обидеть гостеприимных дикарей, Семён осторожно откусил от картофелины, и судорожно вдохнул, вертя на языке обжигающий кусок.
В толпе прыснули со смеху.
- Ты его разломи, - посоветовал староста. – Кожуру-то не ешь.
Семён последовал совету. Под чёрной коркой обнаружилась дымящаяся желтоватая масса, с необычным вкусом. Поедая её, Семён тужился вспомнить, что это за плод такой – картофель, но, в конце концов, сдался. Счистив зубами остатки массы с внутренней стороны кожуры, Семён сложил кожуру рядышком, горкой, и переключился на то, что лежало в блюде, дивясь новым для него вкусам.
Он уничтожил едва ли не всё, что ему предложили, когда почувствовал, что наелся досыта, впервые за прошедшие с момента катастрофы дни. Терпеливо дожидавшийся конца трапезы староста, извлёк из дома пузатую баклажку, заткнутую деревянной пробкой. Вытащив пробку, он протянул баклажку Семёну.
- Оно не добродило малость, - извиняющимся тоном проговорил староста, - но так ничего…
Семён глотнул из баклажки и удивлённо поднял брови: в напитке ощущался алкоголь. Ему, конечно, было далеко до «трубогиба» или «Смоля», но по телу сразу начало разливаться приятное тепло. Семён пригубил ещё пару раз и вернул баклажку старосте.
Теперь, сытый и умиротворённый, он только сейчас понял насколько устал. Обильный ужин и алкоголь ещё больше разморили его, а оторвав взгляд от опустевшего блюда, Семён обнаружил, что уже вечер. Он даже не заметил, как зашло солнце. Полный треволнений и богатый событиями день угасал, и Семёна неудержимо потянуло в сон. Казалось ещё немного, и он уснёт прямо здесь, у порога старостина дома.
Староста, между тем, посмотрел на сонно моргающего гостя, потом в светлое ещё, но уже не такое яркое, небо, и заметил:
- Ну, и будет на сегодня. Завтра поговорим.
Запротестовавших было поселян, он успокоил поднятой рукой и махнул ею, призывая расходиться:
- День завтра целый, наслушаетесь ещё. Человек вон, умаялся совсем, а вам всё одно – уши порастопыривать и языки почесать. Спать идите.
Ворча, поселяне начали расходиться, исчезая среди хитросплетения жердин, верёвок и стен. Проводив их взглядом, староста кивнул на округлую дыру входа:
- Ступай-ка, Семён, и ты ложись. Справа лежанка есть свободная. Там и ложись.
- Спасибо! – поблагодарил Семён.
- Ступай, ступай, - махнул рукой староста. – Ложись.
Держась за кажущуюся хрупкой, стену плетёнки, Семён забрался внутрь, с интересом оглядывая убранство этого дома.
В плетёнке была всего одна комната, вся мебель которой, состояла из двух низеньких лежанок, сплетенных из прутьев и какой-то чудной штуки, состоящей из обручей, в которую были воткнуты баклажки разных размеров. Ни стола, ни стульев, в доме старосты не было, как видно, древостои прекрасно обходились и без них. Зато все стены были завешаны разным добром, которое использовалось в повседневной жизни: мотками верёвки, связанными в небольшие вязанки очищенными от коры чурбачками, прямоугольными плетёными коробками с крышками разных размеров и матерчатыми мешочками. Рядом с лежанкой старосты громоздилась какая-то диковинная плетёная штуковина в виде пёстрого диска, унизанного невероятным количеством палочек, тряпочек, щепок всевозможных цветов и прочей пёстрой мелочи. Не то это была часть интерьера, что-то вроде панно, не то какой-то объект поклонения, вроде фетиша или идола, как это было у разных народов прежнего человечества. Под потолком, точнее – под крышей, сделанной из тростника или другого, похожего на него, растения, на жердях лежали стопки чего-то плоского, и висели пучки сухой травы, распространяющие в жилище особый аромат. Никаких источников света, тут тоже не было. Плетёнка не имела даже намёка на окна, однако свет всё же просачивался внутрь, сквозь многочисленные щели в плетёных стенах, создавая уютный полумрак. Пол тоже был плетёный, и, ступив на него, Семён наконец-то мог расслабиться, не рискуя сорваться. Добравшись до лежанки, он надавил на неё ладонью, обнаружив, что та мягкая, но в меру. Лежать на ней оказалось очень удобно. Роль подушки выполняла так же плетёная штуковина, похожая на приплюснутый валик.
Сняв с себя пояс и опустив на валик голову, Семён облегчённо вздохнул. Он лежал в странноватой, но всё же постели, в не менее странном, но всё же доме, и – в безопасности. Он был далеко за пределами досягаемости биома, и существование этого селения доказывало, что опасаться его здесь не стоило. Впервые за всю прошедшую с момента катастрофы неделю он мог уснуть, не беспокоясь, за собственную жизнь.
Лёжа в напоённом запахами сухой травы сумраке плетёнки, Семён улыбнулся. Он был доволен прошедшим днём. Это был один из самых трудных и напряжённых дней, но, без сомнения, это был и исключительно удачный день. Всё складывалось как нельзя лучше. Мизерные шансы на успех его авантюрного предприятия, вдруг выросли до величины, почти гарантировавшей успех. У него появился кров, пища и кое-какие перспективы. В конце концов, он, наверное, даже мог бы остаться здесь, если не получится вернуться в город. Это большой плюс, когда есть куда вернуться, отступить, если трудности пути заставят тебя ретироваться. Жители Морошани оказались на редкость славными ребятами, осталось только узнать каковы норовики и степари. Если у последних и впрямь есть летающие аппараты, то город станет для него вполне досягаемой целью.
Семён снова улыбнулся и опустил веки. Лёжа в ожидании сна, он успел подумать, что сам того не желая, выполнил и второй пункт задания – нашёл-таки людей биома.
Глава 5
Его разбудил солнечный луч. Чувствуя кожей лица несомое им тепло, Семён открыл глаза, и тут же зажмурился, ослеплённый неистовым сиянием поднимающегося солнца. Прикрыв глаза рукой, он повернул голову в другую сторону, затем снова поднял веки, и сонно заморгал, стряхивая с себя остатки дремоты.
Плетёнка была полна света. Солнце вливалось в неё сквозь многочисленные щели в стене, как раз позади Семёна, ложась бесформенными расплывчатыми пятнами на пол и пустую лежанку у противоположной стены. Не спеша подниматься, Семён обвёл её взглядом, восстанавливая в памяти увиденное накануне. Со вчерашнего вечера в её обстановке ничего не изменилось, только посреди пола стояло уже знакомое блюдо, снова наполненное плодами, и странной формы узкогорлая посудина. Влетающий внутрь дома утренний ветерок приносил слабый запах дыма и далёкие человеческие голоса.
Семён позволил себе ещё несколько минут неги, после чего поднялся-таки, усевшись на низенькой лежанке. Подумав, что неплохо бы умыться, он растёр глаза пальцами, больно уколовшись при этом ладонью о недельную щетину. У него уже появилась крошечная бородка, и если ему в руки в ближайший месяц не попадёт бритва или средство для удаления волос, он станет таким же бородатым дядькой, как эти древостои. А после того, как истреплется да изорвётся ткань комбинезона, и он переоденется в такую же хламиду, и вовсе ничто не будет отличать его от них, Ну, разве что, наличием револьвера, часов, и прочих пиротехнических и механических штуковин, если не растеряет их к тому времени. Он станет настоящим дикарём, знатоком биома, и вообще крутым парнем. А что? Он уже неделю среди биома, а всё ещё жив, очень даже неплохо себя чувствует, и преисполнен надежд. Нет, ему действительно есть чем гордиться.
Закончив массировать лицо, Семён выглянул наружу. Старосты нигде не было видно. Рядом с соседним домом, стоящим чуть ниже, двое древостоев втаскивали наверх длиннющую жердь, чуть поодаль виднелись ещё люди: мужчины с поклажей и без, женщины с корзинами и прочей посудой, наполненной снедью, и шумные ватаги неугомонных ребятишек. На центральной площадке вовсю полыхали костры, пуская в чистый воздух клубы сизого дыма.
Семён вернулся на свою лежанку, задумчиво глядя на еду. То ли это было его порцией, то ли она предназначалась для них обоих. Решив, что разумнее будет оставить половину, он принялся перебирать лежащие в блюде плоды, раздумывая, с чего бы начать. Из того, что предлагалось накануне, на сей раз не было ничего, и Семёну вновь пришлось доходить до всего методом проб и ошибок. В результате, он выяснил, что большие и плотные на вид красные плоды следует надкусывать осторожно, иначе они обрызгают тебя соком, будучи водянистыми и рыхлыми внутри, с жёлтых, цилиндрических, заострённых с одной стороны, плодов, следует сгрызать верхний слой зёрен, не трогая сердцевину, а кое из чего и вовсе пришлось вырезать эту самую сердцевину, чтобы потом не плеваться зёрнами. Кое-как разобравшись что к чему, Семён дополнил первый свой завтрак у древостоев горстью продолговатых красновато-зелёных ягод, покрытых тончайшими волосками. Вчерашнего напитка к завтраку не предполагалось – в сосуде оказалась обыкновенная вода. Правда, в жилище старосты было полно баклажек неизвестно с чем, но Семён решил не своевольничать, и проверять их содержимое не стал. Здесь он был гостем, и, несмотря на простоту манер хозяев, злоупотреблять их гостеприимством не следовало.
Что-то закрыло дверной проём. Повернув в его сторону голову, Семён увидел входящего старосту.
- Здорово, Семён! – поздоровался староста. – Поел? Что-то плоховато завтракаешь. Вчера уплетал за обе щеки.
- Спасибо, я уже сыт.
- Ну сыт, так сыт. – Староста убрал из-под ног блюдо и уселся на свою лежанку. Помолчав, он начал, без всяких вступлений и предисловий:
- Савелий говорит, тебе топор нужен. Плот строить. Ну что ж, норовики со дня на день должны быть, только вот загвоздка в том, что мало они их, топоров-то, на обмен привозят. Да и те позаказаны уже… Митрию попор нужен, Башке, однако ж, тоже… Но главное, ведун наш, заклинатель деревьев, вдруг, ни с того, ни с сего, о топоре заговорил. А ему, если что, в первую очередь. Сам понимаешь…
- Заклинателю деревьев? – переспросил Семён. Он понятия не имел, кто такой заклинатель деревьев, но, не желая казаться полной невеждой, только кивнул, не вдаваясь в дальнейшие расспросы. - Да, конечно. Только я вот о чём подумал. Мне к залесью надо. Может норовики меня к нему и сами довезут. Не возьмут?
Староста задумчиво почесал в своей бороде.
- Это уж я не знаю. Может и возьмут. Из наших к норовикам никто никогда не плавал, да и из других общин древостоевских, тоже. Что нужно, они сами привозят. – Староста снова замолчал, потом спросил:
- Значит, в город свой пойдёшь?
- Да, - сказал Семён. – Пойду.
- Видно хорошо в городе-то в этом…
Семён усмехнулся и покачал головой:
- Нет.
- Дурное место стало быть, еды маловато, или что?
- Дурное, - согласился Семён. – Тесно, шумно, провоняло всё кругом, вода, фильтруй её не фильтруй, химией отдаёт, наружу носа не высунешь – отравлено всё… Да, и еда не та.
- Зачем тогда идёшь? – удивился староста. – Зачем возвращаешься?
- Там дом, - ответил Семён. – И вообще… дело есть.
- Дом, оно понятно. У нас тоже вот дом – община. Тут хорошо, и повыше, и берег удобнее, а прежде в другом месте была. Долго там стояла, потом неведомо откуда вода появилась. Заболотилось всё. Так мы в другом месте общину обстроили.
Семён снова покачал головой:
- С городом так не получится. У нас всё не так, как у вас.
- Ну, не так, значит, не так, - подвёл итог староста. – Тогда жди норовиков. Должны скоро быть.
Семён приготовился было засыпать старосту кучей вопросов, которые ещё с прошлого дня теснились у него в голове, но внезапно возникшее желание опорожнить кишечник, заставило его поменять тему разговора:
- Как у вас насчёт туалета?
- Чего? – не понял староста
- Ну, по нужде, где можно…
- А-а, - заулыбался староста. – По нужде-то. Так бы и сказал. Спускайся, да под кусты, куда ж ещё.
Конечно, проговорил про себя Семён. В биом, куда же ещё. Все испражнения очень быстро будут оприходованы прожорливой зеленью, так что не нужно ничего утилизировать и перерабатывать. Лучшая система избавления от отходов: бросьте в траву, и забудьте. Остальное сделает она. Дёшево, просто и сердито.
Путь наверх, к дому старосты, был непрост, но ещё более непростым оказался спуск. Отсутствие нормальных переходов и лестниц, делало это настоящим испытанием, которое усугублялось ещё и настойчивыми позывами.
Что делается вокруг, Семён почти и не замечал: всё его внимание сейчас было сконцентрировано на том, чтобы удержать равновесие и не свалиться вниз. Благополучно добравшись до нижнего уровня построек, он завертел головой, отыскивая лестницу. Ближайшая висела метрах в двадцати справа от него, и чтобы преодолеть эти двадцать метров, ему пришлось попотеть. Если до этого падение было чревато ударом о тростниковую крышу плетёнки или о ниже лежащие брёвна, то сейчас под ним было многометровой высоты пустое пространство. Это заставляло его быть вдвойне осторожным. Он шёл, делая каждый шаг с замирающим сердцем.
Около лестницы снова пришлось притормозить. С земли по ней взбирался целый отряд древостоев, несущих за плечами по здоровенной глиняной бутыли, оплетённой стеблями какой-то золотистой травы. Получив, наконец, возможность воспользоваться лестницей, Семён не спустился, а буквально слетел по ней вниз, и метнулся в заросли.
Обилие непривычной пищи вызвало небольшое расстройство желудка, и Семёну пришлось несладко. Необходимость постоянно двигаться, в такой ситуации оказалась настоящей мукой, и Семён после этакой «посиделки» в кустах, вышел из них, бормоча ругательства. Жизнь у древостоев оказалась ещё более сложной, чем он полагал сначала. Даже такое простое действо как отправление естественных нужд, было связано с кучей неудобств, и совершенно непонятно, почему нельзя было соорудить нехитрое сооружение где-нибудь на краю поселения, пускай даже на отдельном дереве, чтобы содержимое кишечников и мочевых пузырей, просто падало вниз. Идея построить отхожее место, видно, никогда не посещала их головы.
Вернувшись к посёлку, Семён увидел спускающегося по лестнице Савелия.
-- Здорово, Семён! – закричал Савелий, преодолевая последние метры спуска. – Я у старосты был, а ты ушёл уже. Прихватило, говорит, твоего Семёна.
- Непросто у вас тут, - пожаловался Семён. – Даже по нужде сходить – и то проблема. Экстрим сплошной.
- Почему это?
- Так ведь в биоме, траве, то есть, сидеть приходиться. Да и ветки кругом.
- Эх-хе, - хмыкнул в бороду Савелий. – За задницу-то свою не бойся. Тут ведун наш повсюду прошёл, зелье особое лил – потраву, да заговаривал траву-то. Оттого зеленя тут вялые, по всему кругу. На десять шагов вглубь.
Снова ведун, подумал Семён. За последние полчаса, он слышал о нём уже от второго человека. Судя по другому его названию – заклинатель деревьев, роль его сводилась к укрощению биома, что для древостоев, живущих в самой его гуще, было вещью первой важности. Не удивительно, что староста ставил его интересы и запросы выше остальных.
Ведун, значит – ведать, если он ничего не напутал в этом древнем языке. Сведущий, иначе говоря, человек. Знаток биома. Именно такого человека ему и нужно порасспросить кое о чём. Например, о этом его зелье, которым он тормозит активность биома. Если этот дикарь смог создать биодеактиватор в этих примитивных условиях, у них определённо есть чему поучиться.
- Слушай, Савелий, - проговорил Семён. - А кто он такой, ведун ваш?
- Ведун-то? Он парень, на всю округу такой один, - уважением и гордостью ответил Савелий. – Ни у кого поблизости такого ведуна нету. Ни у глиномесов, ни у узкорей даже. Так-то вот!
- Стало быть, по траве знаток?
- И по траве, и по деревам, – охотно пустился в разъяснения Савелий. - Скажем, на огороде растёт что плохо – кого звать? Его и зовут, что б, стало быть, рост у посевов был нормальный. Или же, скажем, наоборот – трава всякая одолевать начинает, пустая. Опять-таки, кого зовут? Его и зовут. Что б бил её. И дерева так же. Под посёлок-то кто основу готовит? Он и готовит. И сажает, и растит, что б как нужно вышло, и бьёт потом…
- Я так и подумал, - сказал Семён, кивнув на поселковое основание. – Что они нарочно так посажены.
- Ясное дело, нарочно. Где ты видел такой лес?
- Как же он так сделал?
- Так и сделал. На то он и заклинатель деревьев.
- Надо же. – Семён почесал свою давно не мытую шевелюру, придумывая, как бы подвести разговор к тому, чтобы древостой указал ему на местожительство ведуна, но так ничего и не придумав, спросил напрямик:
- Как бы его повидать, а?
- А зачем тебе?
- Так просто. Посмотреть.
- Так просто к нему не ходят.
- Запрет? – прищурился Семён.
- Нету никакого запрета, скажешь тоже. Просто занят он постоянно. Ежели по делу – ладно, а так просто – сердится.
- А я как раз и по делу. Поспрашивать его кое о чём хочу.
- Ну, как знаешь. – Савелий махнул рукой в сторону центральной площадки - На той стороне, на отшибе он живёт. Ступай напрямик, там тебе укажут.
- А ты не пойдёшь?
- Нет, - замотал бородой Савелий, и показал моток верёвки, которую держал в правой руке. – Я ныне дровяком… За валежником иду. Для костров. Мой черед. Вона, и остальные уже идут.
По лестнице спустились ещё несколько древостоев, и тоже с верёвками. У двух были топоры. Махнув на прощанье, Савелий примкнул к дровозаготовительному отряду и скрылся в лесу. Проводив их взглядом, Семён углубился в поселковое основание.
Если б не естественное, растительное происхождение этого основания, можно было подумать, что тут набиты сваи, только очень своеобразной формы: настолько они были одинаковыми. То, что их рост проходил под наблюдением человека, никак не объясняло такую стандартность, и уж тем более – скорость роста. Он забыл спросить, сколько это заняло времени, но, по словам и старосты и Савелия, он сделал вывод, что очень немного. Активизаторы роста были известны и в исследовательских центрах СББ, но они увеличивали скорость на считанные проценты. Здесь же она превышала нормальную в разы. В десятки раз.
Подножие стволов-опор окружали трава и мхи, но росший вокруг биом совершенно не трогал сухую древесину. Каждый ствол был чистым, словно его совсем недавно очистили от коры, не тронутым ни грибами-паразитами, ни естественными процессами гниения. Время и дожди оставили на них свои отметины, сделав древесину серой, но не более того. Морошане ещё долго могли не беспокоится о прочности основы своего посёлка.
Сверху до Семёна долетали голоса древостоев, занятых своими обыденными делами, но центр активности, несомненно, был именно на площадке. Дойдя до неё, Семён увидел совершенно лишённый какой-либо растительности идеально круглый участок хорошо утоптанной земли, на котором полыхало с полдюжины костров. Тут же лежали сложенные аккуратными прямоугольными кучами дрова. Вокруг костра суетилось по меньшей мере два десятка человек, постоянно что-то подкладывая в них или наоборот – вынимая, и ещё масса других, которые это «что-то» подносили и уносили: в чашах, мисках и объёмистых блюдах. От костров, помимо жара и дыма, тянуло щекочущим ноздри запахом съестного: тут стряпали на весь посёлок, пекли и жарили, а так же что-то варили в огромных глиняных чанах, помешивая их содержимое длинными палками. Такой большой кусок не занятой биомом территории, неминуемо должен был подвергнуться процессу затягивания этой проплешины, однако этого не происходило. Осматривая самый край площадки, Семён как-то не заметил никаких признаков борьбы с травой. Никто её тут не выдергивал и не жёг, стало быть, имело место воздействие иного рода. Без ведуна, определённо тут так же не обошлось. С одной стороны, создать непреодолимую для зелени преграду, особенно для горожан, не стоило никакого труда, только эти люди достижений химии Центрального не знали. Кроме того применение таких средств сразу же обнаруживалось по характерному запаху, заставившему население города прятаться за герметичными стенами. Семён попытался уловить хоть намёк на него, но воздух на площадке не имел никаких посторонних запахов, не считая, конечно, запаха гари от костров. Следовательно, применялось какое-то иное средство, которое ставило для зелени непреодолимую преграду, не отравляя при этом всё вокруг. И как после такого, не искать встречи с ведуном? Да он был не просто специалистом по работе с биомом, он был гением в своём деле!
Появившись на виду у такого количества древостоев, Семён ожидал нового ажиотажа, однако, вопреки его ожиданиям, его персона, на сей раз, не вызвала у поселковых жителей такого интереса, как накануне. Точно за прошедшую ночь, всё их любопытство как водой смыло. Они продолжали заниматься своими делами, лишь время от времени поглядывая на Семёна.
Не желая мешать им, Семён двинулся в обход, идя по самому краю площадки. Пройдя ровно половину её окружности, он снова вошёл в сумеречную глубину основания.
Эта часть поселкового кольца была такой же ширины, как и противоположная, да и сам посёлок здесь выглядел точно так же: нагромождение брёвен и плетёнок, среди которых неспешно копошились поселяне. Семён пошарил взглядом по нависшей над ним громаде посёлка, но так и не увидел ничего такого, что указывало бы на дом ведуна.
Продолжая поглядывать наверх, Семён сначала двинулся в обход посёлка против часовой стрелки, потом, решив, что выбрал неверное направление, повернул обратно. Отсчитав немалое количество шагов, он опять остановился. Никакого обособленного жилья тут не было, и Семён понял, что может плутать тут ещё не один час, без подсказки.
Он снова зашагал вдоль поселка, высматривая теперь кого-нибудь наверху, к кому можно было обратиться за помощью. Он уже собирался было окликнуть какого-то древостоя, укладывающего длинные пучки тростника на крыше своей плетёнки, как вдруг неподалёку из леса показался другой поселянин, согнувшийся под тяжестью целой стопы плотно увязанных широких листов.
- Эй! – выкрикнул Семён и махнул рукой. – Эй, подождите!
Древостой остановился, не снимая с плеч поклажу, терпеливо ожидая, когда Семён подойдёт поближе.
- Вы не подскажите, где живёт ведун?
Древостой полуобернулся, посмотрел влево, потом вправо, и поинтересовался:
- Это ты кого это спрашиваешь?
- Вас.
- Нас? – удивился древостой и снова огляделся. Не увидев никого вокруг, он усмехнулся. – Малый, да я тут один. Береста, она не в счёт.
Семён сконфуженно крякнул:
- Я хотел сказать: не подскажешь, где тут заклинателя деревьев найти. Савелий мне сказал, он на отшибе где-то тут живёт…
- А зачем тебе?
- Дело есть, - немного раздражённо ответил Семён; простота в древостоевской манере вести разговор, зачастую граничила с откровенной бестактностью. И почему это всем интересно, зачем он ищет заклинателя деревьев? Боятся они, что-ли, за него?
- Дело так дело, - древостой указал вглубь леса. – Туда иди.
Ограничившись этим коротким указанием, он рывком поправил свою поклажу, и исчез среди стволов-опор. Через несколько секунд оттуда раздалось протяжное:
- Митя-а-ай! Принимай бересту-то…
Какое расстояние необходимо пройти, древостой не сказал, и, шагнув вглубь леса, Семён был готов к тому, что «на отшибе» могло означать и два десятка метров и целый километр. Однако одиноко стоящая плетёнка попалась ему раньше, чем ветви успели скрыть посёлок. Если это и был дом ведуна, то их разделяло не больше, чем дистанция выстрела из дробового револьвера. Впрочем, слово «стоящая» было не совсем верно, ибо, как и любое другое строение у древостоев, она парила на некоторой высоте над землёй. Судя по форме, в ней было как минимум пара этажей, если, конечно, этот ведун не был трёхметровым великаном. В остальном она представляла собой точное подобие плетёнок посёлка: ни единого окна, тростниковая крыша и единственный, ничем не забранный дверной проём, без каких-либо признаков лестницы, или чего-то подобного. Покоилась она на трёх коряжистых сухих стволах, совсем невысоко, но забраться наверх, не имея под рукой ничего для лазания, было бы проблематично.
Недоумевая, как это делает хозяин плетёнки, Семён обошёл жилище кругом, приглядываясь и к ней и к окружающим её деревьям, и его недоумение выросло ещё больше.
Само строение, по древостоевским меркам, было вполне обыденным, а вот место, где оно стояло, выглядело необычно. Висящая среди крон, окружающих её деревьев, она словно отталкивала от себя их листву, образую вокруг себя пустое пространство, внутрь которого не смела сунуться ни одна ветвь. Семён ещё раз обошел дом, и повсюду между стенами плетёнки и кронами деревьев оставался довольно значительный промежуток. Зелень, точно наткнувшись здесь на какую-то невидимую преграду, упиралась в неё, и покорно отступала, не в силах преодолеть этот барьер. Ветви деревьев там были искривлены и перекручены самым замысловатым образом, но ни одна из них не поломана. Граница была настолько чёткой, что Семён почти видел эту невидимую сферу, окружающую плетёнку.
Да и деревья, что служили опорой дому, выглядели не менее причудливо. Оглядев них более внимательно, Семён понял, что перед тем, как стать основой этому строению, они претерпели схожие трансформации. Разница была лишь в том, что их ветви, ныне голые и мёртвые, когда были ещё живыми, не отталкивались плетёнкой, а наоборот, притягивались ей, и теперь они держали её, обхватив со всех сторон, точно три многопалые ладони, с перекрестившимися длинными пальцами.
Древесные руки, подумал Семён, разглядывая необычные деревья. Тот, кто мог проделывать с ними такие фокусы, воистину был заклинателем деревьев.
- Ищешь чего? – раздалось за спиной.
Семён обернулся.
Стоящий позади него древостой, ничем не отличался от своих сородичей, разве что совсем небольшим росточком, и в то же время что-то в нём было не так. Разглядывая его, Семён никак не мог уловить, в чём заключается это различие, а поселянин, между тем, так же осмотрев Семёна с ног до головы, заметил:
- Это ты, значит, вчера в посёлок пришёл?
- Я.
- Угу, - издал древостой, и замолк, видимо удовлетворившись этим единственным вопросом.
Семён посмотрел на возвышающееся над ним строение, и, не дождавшись от своего немногословного собеседника более ни слова, спросил сам:
- Это ведуна дом, да?
- Ведуна, - подтвердил древостой.
- Как бы с ним встретиться…
- Зачем это тебе ведун потребовался?
Семён хотел было ответить резкостью, но сдержался. Ничего не попишешь, видимо ведун тут такая фигура, что проявление интереса к его персоне, особенно со стороны чужого человека, неминуемо вызывает у всех любопытство, чем этот интерес вызван.
- Говорят, он по деревьям и травам знаток большой. Вот и хочу его кое о чём спросить.
- Тут у нас каждый знаток, - с усмешкой проговорил древостой. – Среди деревьев живёшь, так невольно знатоком будешь.
- Я не про то.
- А про что же?
- Про то, что другие делать не умеют. Например, про траву. У нас траву бьют растворами особыми, но от них вонь несусветная, а тут никакого запаха. И чтоб биом, трава то есть, вялая стала, та же история. – Семён отцепил от пояса баллончик с биодеактиватором и взболтнул его. – Запашистая штука, как его ни ароматизируй, а тут вокруг посёлка снова ничего. Не пахнет ничем.
- Варево особое есть, - сказал древостой. – Из трав же и варится и заговаривается потом.
- А ты откуда знаешь?
- Хе, парень, да об этом каждый знает. Токмо не каждый знает, как варят его. Да и заговор не для каждого уха.
- Секрет, то есть. – Семён понимающе кивнул. – Не скажет, значит, он ничего.
- А и скажет проку никакого, - ответил на это древостой.
- Почему?
- А потому заговор, он не от каждого силу иметь будет. Ведун, на то он и ведун. Сто скажут – ничего, а он скажет – прок будет. Смыслишь?
- Способности у него такие, да?
- Способности, стало быть.
- Понятно,– разочарованно протянул Семён. – А ты не видел, как он деревья под посёлок растил? Ведь одно к одному, и быстро, должно быть, росли, верно?
Древостой лукаво прищурился и усмехнулся.
- Видел, как же. И на деревья заговор есть особый. Для каждого растения, своё слово есть. И на каждый случай. Так то. – Древостой снова усмехнулся, обошёл Семёна и зашагал куда-то в сторону от посёлка. Семён посмотрел на баллончик в своей руке, сунул его обратно, и крикнул вдогонку уходящему человеку:
- Слушай, может ты знаешь. Отчего деревья в этом лесу по утрам гудят?
Древостой замер, и как-то съёжился, точно его огрели по спине хлыстом. Быстро обернувшись, он вперил в Семёна взгляд своих бледно-голубых глаз, и Семён поразился тому, как быстро изменилось выражение его лица. Добродушно-ухмыляющееся, оно вмиг посерьезнело, застыв от какого-то внутреннего напряжения.
- Откуда ты знаешь? – голос древостоя тоже претерпел изменения; теперь в нём сквозило холодность и подозрение.
Семён дёрнул плечами.
- Сам слышал.
- Ты… слышал?
- Слышал, - подтвердил Семён. – Вчера утром. Перед тем, как в лес войти. А как солнце вышло, так сразу всё и смолкло.
- Вот значит как… - Древостой отвёл взгляд в сторону. Ничего не сказав, он повернулся к Семёну спиной, собираясь уходить, а потом, полуобернувшись, бросил через плечо:
- Голодные они, деревья, вот почему. До свету голодные. За ночь изголодаются, вот и гудят. Плохо им в темноте.
Сказав это, он замолчал, не трогаясь с места, и Семён вдруг понял, что в этом человеке было не так: он не топтался, как остальные, чтобы не дать возможности биому вцепиться лжекорнями в его босые ноги. Он стоял в траве, окружённый кустарником и свисающими ветвями деревьев, почти не двигаясь, точно его совершенно не заботило это зелёное окружение. Глядя на него, Семён и сам приостановил ходьбу на месте, но спохватившись, опять заработал ногами.
- А ты разве травы не боишься?
- А ты её боишься? – вопросом на вопрос ответил древостой.
- Боюсь, конечно. Сожрёт ведь.
- А ты не бойся.
- Как же так? – удивился Семён. – Съест ведь живьём. Остановись только, сразу потянется
Древостой усмехнулся, уже правда без былой весёлости, и указал на Семёновы ноги.
- Она не к тебе тянется. – Сказав это, древостой снова повернулся к Семёну спиной и через секунду пропал среди листвы.
- Эй, погоди! – крикнул Семён. – А к чему они тогда тянутся? Э-эй!
Ему никто не ответил.
Семён осторожно прошёлся в ту же сторону, но древостоя и след простыл. Побродив немного туда-сюда, Семён вернулся обратно к дому.
Жилище ведуна казалось покинутым, и чтобы убедиться в этом, Семён, на всякий случай покричал немного, зовя хозяина, но внутри, видимо не было никого, кто смог бы обратить на это внимание. Так ничего и не добившись, Семён начал накручивать вокруг деревьев-опор круги, не зная, что предпринять дальше. Дом он нашёл, а что толку? Хозяин где-то в отлучке, или не желает разговаривать с пришлым человеком. Не торчать же тут весь день, в надежде получить возможность удовлетворить своё любопытство. Вопросов у него много, а после разговора с этим странноватым древостоем, их стало ещё больше. Про голодные деревья, например.
Семён ещё раз повторил это необычное словосочетание.
Голодное дерево.
Зелени нужен свет, ибо без него невозможен фотосинтез, а биом, сколь бы стоек он ни был, всё же не способен выдержать долгие потёмки. В лабораториях Центра это выяснили давно, но вот беда, бороться таким способом с биомом у горожан возможности не было. Невозможно устроить тёмную целой планете. Но сколько бы экспериментов не проводилось, никто и никогда не слышал, чтобы терзаемые таким образом растения издавали какие-нибудь звуки, жалуясь на недостаток света. То ли деревья в этом лесу обладали свойствами, доселе неизвестными науке, то ли дело было в нём самом.
Древостоям, в любом случае о гудящих деревьях было известно, и вероятно, дело было не в особенностях его восприятия. А вот другой момент, объяснить было сложнее.
Каждый, кто попадал в среду биома, немедленно становился объектом его внимания. Избежать его не мог никто, ни горожане, ни, как оказалось, люди биома, такие как древостои. Двигаться приходилось всем, однако тот коротышка вёл себя совсем иначе. Семён мог предположить, что он чем-то обработал себя, дабы обрести этакую неприкосновенность, иммунность, (нечто подобное делали иногда и полевые исследователи), но как понимать это брошенное им «не к тебе»? И почему он не должен бояться травы? Что в нём может привлекать растения, если не он сам, не его тело? Оно, как и то, что на нём надето, одинаково инородны для биома. Или всё же нет?
Семён задумчиво побрёл обратно к посёлку, но пройдя всего несколько шагов, неожиданно нагнулся, и принялся расшнуровывать ботинки. Прыгая поочерёдно то на одной, то на другой ноге, он стянул их, связал вместе шнурками и забросил на плечо, чтобы освободить руки. После чего закатал обе штанины выше колен и встал неподвижно, устремив взгляд на свои утопающие в траве голые ноги, холодея всем телом от осознания того, что делает. Он почти чувствовал, как сейчас, где-то внутри этой зелёной массы ростков, стебельков, цветов и листочков, что окружали его, начинают пробуждаться загадочные силы, рождённые необъяснимой ксенофобичностью биома ко всему инородному, и как эти силы запускают не менее загадочный процесс образования и роста лжекорней. Ещё немного, и в радиусе двух десятков сантиметров от каждой его ноги, травяной ковёр буквально взорвётся, покрывшись белесой бахромой растущих на глазах отростков. Ещё немного, ещё несколько секунд…
Семён напрягся, ожидая момента появления лжекорней, готовый в любой момент отскочить в сторону, если дело начнёт принимать опасный поворот. Отсчитав ровно минуту, он переступил ногами, ожидая, что под пятками увидит появляющиеся ростки, однако к немалому своему удивлению, в подмятой им траве ничего не было. Вокруг так же ничего не появилось. Биом начисто игнорировал его персону.
Ошарашенный таким необычным поведением биома, Семён снова встал на прежнее место, твёрдо решив дождаться хоть какой-то реакции. Она последовала только черед пару минут, да и то была настолько слабой, словно тут пролили целое ведро биодеактиватора.
Семён сделал шаг в сторону, достал один из тестовых образцов и положил его в траву. На сей раз реакция была адекватной. Не прошло и минуты, как образец оказался в окружении жадно тянущихся к нему лжекорней. Биом здесь был активен.
Задумчиво хмыкнув, Семён скинул с плеча ботинки и поставил их рядом с образцом. Как и с пластиной, биому потребовалось немного времени, чтобы отреагировать на их появление. Убедившись, что биом реагирует на ботинки, Семён рывком выдернул их из травы и расхохотался.
Так вот оно что – одежда! Биом, оказывается, охотился отнюдь не за ним. А за его комбинезоном, ботинками и тем, что было рассовано по карманам и висело на поясе. Вот почему лжекорни на том поваленном дереве вцепились именно в пояс. Их влекло то, что было сделано людьми, а отнюдь не сам человек. Знай он это раньше, всё было бы куда проще.
Это казалось столь невероятным, что Семён проверил дважды, прежде чем убедился, что это не случайность. Биом и впрямь был почти инертен по отношению к нему. Почти, но и это было колоссальным прогрессом, по сравнению с весьма скромными достижениями лабораторий Центра. Что там началось бы, узнай они об этой Семёновой особенности…
Тогда бы они точно не выпустили меня оттуда живым, подумал Семён, вспоминая колдующих над образцами учёных. Тогда поставщиком таких же образцов стал бы он сам. Незавидная роль!
Один из его инструкторов, хваля Семёна за успехи, назвал его прирождённым полевым исследователем. Он даже и не подозревал, насколько близок был от истины. Если учитывать уровень адаптации к этой среде, то его, Семёна, можно было назвать человеком биома даже в большей степени, нежели древостоев. Он был приспособлен к ней значительно лучше. По крайней мере, лучше большинства из них.
Семён закатал штанины ещё выше, заодно оголив и руки. Можно было бы вообще снять комбинезон, но Семён не хотел пока привлекать к себе лишнего внимания. По крайней мере, в посёлке эти меры предосторожности были излишни.
Семён почти дошёл до него, но потом повернул обратно к дому ведуна. Остановившись возле одного из стволов-опор, он быстро обшарил карманы, в поисках чего-нибудь такого, что можно было оставить, не лишая себя, в то же время, того, что требовалось для выживания. Зеркальце и раскладной нож, оказались как раз тем, что было нужно.
Повертев зеркало, Семён всё же забраковал его и сунул обратно. Неизвестно, была ли знакома древостоям такая простая на первый взгляд вещь, как зеркало, да и нужна ли оно им было, а вот от ножа, да ещё такого универсального, с кучей разных лезвий, ни один из них не отказался бы наверняка.
Встав прямо под входным отверстием, Семён подбросил нож, прикидывая силу броска; потом размахнулся и точным движением запустил его вверх. Описав короткую дугу, нож упал внутрь дома, где-то прямо у самого порога. Теперь, едва войдя внутрь, хозяин сразу же увидит его. Похвалив себя за находчивость и хороший бросок, довольный собой, Семён зашагал обратно в посёлок.
Глава 6
Норовики не приплыли ни в этот день, ни на следующий. За эти два дня он успел осмотреть весь посёлок, пообщаться со многими поселянами, а так же расспросить о норовиках и степарях. Сведения о тех и о других оказались чрезвычайно скудными.
Степари жили где-то на полдень (древостоевское название юга), среди бескрайних просторов степей (отчего и получили своё название) и не появлялись в этих краях с незапамятных времён. О том, кто они такие и зачем забрели к древостоям, никто толком сказать не мог. Рассказывали, что они, якобы, хотели передать часть своих чудес древостоям, в том числе и так называемые машины, иные из которых могли плавать без вёсел или даже летать, но что-то там у далёких предков поселян со степарями не срослось. Степари ушли, и более о них никто ничего не слышал.
О норовиках так же было известно не много, хотя древостои давно торговали с ними. Жили они примерно в той же стороне, только ближе, чем степари, обитая в каких-то норах. Отсюда и пошло – норовик. Что из себя эти самые норы представляют, древостои и сами толком не знали, и где конкретно те основали свою общину (или общины) – тоже. Известно было лишь то, что в том месте много камня.
Сами же себя норовики именовали ирязями, а так же горяками. Что это означает, как и многое остальное, осталось загадкой.
Затянувшееся ожидание норовиков внесло некоторые коррективы в его планы. До этого он довольствовался ролью гостя, которого кормят и поят, но такая задержка заставила Семёна пересмотреть своё положение. Просидев праздно ещё один день, он решил, что необходимо использовать время пребывания в общине более рационально. Иначе говоря, нужно было попробовать себя в качестве рядового поселенца. Помимо убитого времени, он, таким образом, принимая участие в повседневной деятельности древостоев, мог перенять у местных куда больше, чем просто наблюдая за ними. Он шёл сюда с надеждой на помощь и знания. Помощь он уже получил, а знания и опыт жизни здесь, требовалось добывать собственными силами.
Влиться в поселковую жизнь оказалось совсем не сложно, хотя он многого не знал и не умел. Древостои оказались покладистыми людьми и терпеливыми наставниками, охотно объясняющими все премудрости того или иного дела. Помощь Семёна они восприняли как само собой разумеющееся, и на третий день своего пребывания в посёлке, Семён уже вовсю трудился наравне с остальными.
Повседневные обязанности мужского населения посёлка, по большей степени сводились к заготовке дров для костров, и строительного материала для ремонта поселковых построек (это делали те, кто жил ближе всех к ремонтируемому участку), а так же материала для всевозможных поделок для собственных нужд и на обмен. Иногда приходилось таскать воду из реки или собирать плоды и ягоды, но обычно такой работой занимались женщины или подростки. «Общественные работы» занимали порой почти весь день, с утра до вечера, но обычно на это уходило всего несколько часов, да и то не каждый день. Большую часть времени древостои были предоставлены самим себе, занимаясь чем кому заблагорассудится. Время от времени, правда, приходилось делать что-то сверх обычных обязанностей, например, свивая верёвки для обмена на что-то, необходимое всей общине.
Семён тоже начал свою деятельность в качестве сборщика топлива, которых в посёлке называли дровяками. Поначалу Семён недоумевал: брали дровяки только сушняк, которого вокруг посёлка, по логике, за время его существования, не должно было остаться вообще, разве что на удалении многих километров. Но древостои на сырую древесину даже не смотрели, а поступали по-иному. Семёну объяснили, что ведун – куда ж в лесу без ведуна! – выбирал подходящие для этого деревья, что-то делал с ними, после чего те быстро гибли и засыхали. После этого сухостой валили и разрезали на части. Делали это при помощи немногочисленных топоров и ещё более немногочисленных пил. За пилы, как выяснилось, норовики заламывали баснословную цену, из-за этого выменять рядовому древостою такую штуку было почти не под силу, и все они принадлежали чисто общине. Инструменты выдавал староста, и Семён удивился, когда узнал, что в плетёнке, в которой он живёт, настоящий склад всякой всячины, и хранится в ней куда больше, чем можно было предположить.
Напиленные и нарубленные таким образом части брёвен, именуемые чурбанами, перетаскивали в посёлок, где за них брались костровые. Чурбаны разбивали на части клиньями, сделанными из дуба или другой твёрдой породы и обожженными на огне, для пущей твёрдости, и деревянными же молотками-колотушами. Заготовленные дрова складывали в поленницы.
На другой день Семён попал на огород.
Слово, которое на пилферском жаргоне означало большой схрон биома, здесь имело совсем иное значение. Огородом оказался большой участок берега, чуть ниже по течению, почти лишённый деревьев, на котором росли специально высаженные там виды съедобных растений, хотя при первом взгляде трудно было понять что и где тут растёт. Семёну огород поначалу показался просто довольно обширной лужайкой, на которой царил повсеместный растительный хаос, но присмотревшись, он заметил, что в этом зелёном буйстве, часть растений выделялась средь своих собратьев тем, что росли они ровными рядами, и ещё и в высоту были куда больше. Это и был съедобный биом. В обязанности огородников, то есть тех, кто работал на огороде, а не скупщиков биома, как в городе, входила так называемая прополка. Это означало выдёргивание ненужного биома, или как его ещё называли здесь – сорняков, дабы тот не мешал росту биому полезному. Делалось всё это руками, и, в общем-то, работа была несложная, но как Семён вскоре смог убедиться довольно утомительная и вообще по его мнению бестолковая. Выдёргиваемый с корнями сорняковый биом каждую ночь неизменно прорастал вновь, и утром, пришедшая на смену очередная группа огородников видела почти то же самое, что и предыдущая. Однако прополка неизменно проводилась каждый день, а если долго не было дождя, с рядом лежащей речки ещё и таскали воду для полива.
Бодро начавший прополку, Семён вскоре немного сбавил темп. Мало того, что работать приходилось всё время в очень неудобной позе, согнувшись в три погибели, нужно было ещё и не забывать, что находишься среди активного биома, причём неважно какого качества он был: съедобный или нет, вцепиться в тебя были готовы и те и другие, и пока ты освобождал биом съедобный от несъедобного, первый рад был съесть тебя самого. Зевать на огороде не приходилось.
Семён, который с того памятного дня начал появляться в посёлке исключительно босым, неприятности с биомом грозили в меньшей степени нежели остальным, но комбинезон с экипировкой, которую он продолжал таскать на себе, неизменно привлекал к себе растения.
Первая часть огорода, за которую они взялись, краснела от больших сочных плодов, которые Семён уже не раз ел здесь, но каждый раз забывал спросить, как они зовутся.
- Помидоры это, - подсказал Савелий, попавший в этот раз вместе с ним в число огородников. – А вон там огурцы. Тут вот картошка растёт, морковь да редиска. По тому вон краю чеснок, лук, да ещё зелень разная. А дальше тыква, да кабачки, да разно прочее. За теми вон кустами смородиновыми кукуруза и ещё подсолнух… Всего хватает.
- Я-то думал, всё из леса берется, - проворчал Семён потирая начинающую неметь спину. – Походил, собрал и все дела. А тут столько возни со всем этим…
Савелий выдрал из бороды успевшие забраться в неё помидорные лжекорни и бросил их вслед за остальными сорняками.
- Ишь, ухватились, торопыги огородные! В лесу, Семён, не всё растёт. Или растёт, но проку там от них мало. Какие растения сами прут, не удержишь, а за какими уход нужен. – Выдав это, он лукаво посмотрел на Семёна и поинтересовался:
- А что, тяжко?
- Нелёгкое это дело, траву руками дёргать.
- Привыкай. Хотя чего тебе привыкать, - спохватился Савелий. - Вот норовики приплывут, и прощай Морошань. Уплывёшь…
- А если не возьмут. Остаться можно будет? – осторожно поинтересовался Семён.
- Оставайся, коли хочешь. Найдём тебе полупустую плетёнку и живи.
- Полупустую? Это как?
- А в которой свободное место есть. Много таких. Да чего искать, я сам в полупустой живу. Как сосед мой, Никифор женился, так я один и живу в ней.
- Я думал, что ты тоже женат давно.
- Э-э, не просто это, - ответил Савелий. – В нашей общине с девками беда, мало их девок, нарасхват все. Кои уже заняты, а какие соплячки ещё, не выросли. Староста вон мне уж давно говорил: пора, мол, Савелий тебе жену брать, а где ёе взять, жену-то? Парней больше, всё мальчишки рождаются, да мальчишки, а девчонок всего ничего. Одна на двоих. Никифор он в соседнюю, в глиномесовскую общину за девкой ходил. Я, однако ж, тоже наверное пойду. Похожу вот ещё бобылем с годок, да пойду. В Глиномесы, или в Затон, или в другой какой... Глядишь, и найду кого.
Семён бросил взгляд на копавшихся неподалёку женщин.
- Понятно.
Несколько минут они работали молча, думая каждый о своём, потом Семён спросил:
- Слушай, Савелий. Если норовики меня не возьмут, можно мне у вас лодку выменять? Отдадите?
Савелий энергично замотал головой, отчего из его бороды во все стороны полетели налипшие на ней комочки земли и остатки лжекорней:
- Лодки Семён, общинные. Если б их у нас делали – ещё ничего, а их приходиться у строгалей выменивать. Не умеем мы лодки делать, вот в чём дело.
- А плоты чем хуже?
- Скажешь тоже – плоты! – фыркнул Савелий. – Как на плоту за лозой да тростником плавать? Лоза она на Островах растёт, что в протоках промеж Тихой и Вьюши. Там трава водяная повсюду да камыш в рост. Лодка проходит, а плот стрянет в ней и всё. Так что нет, не даст тебе староста лодку. Ежели, разве что, предложишь на обмен что-нибудь такое… А что ты предложить сможешь? У тебя и нету ничего.
Семён произвёл быструю мысленную ревизию своему имуществу и вынужден был признать, что ничего равноценного по стоимости лодки у него и впрямь нет. Любая заострённая железка ценилась древостоями куда больше, чем самый замысловатый механизм. А у него из подобных вещей остался только тесак.
Добравшись до конца грядки, Семён выпрямился, давая отдых натруженным рукам, ногам и спине. Выбравшийся из соседней грядки Савелий тоже распрямился, покряхтывая:
- Ох, уработался.
- Савелий, - спросил Семён. – Скажи, ты слышал, как лес гудит?
- Лес гудит? – Савелий недоумённо посмотрел на Семёна. – Нет. Ты чего-то путаешь, Семён. Почудилось тебе. Разве ж лес может гудеть? Лес он шумит, ветрено когда. Почудилось тебе, - уверенно повторил он.
- Наверное, - не стал спорить Семён.
Поохав, Савелий залез в следующую грядку. Семён, не желая отставать от него, тоже опустился на четвереньки, но сорняки его сейчас интересовали меньше всего. Пропуская мелочь, он поравнялся с Савелием и опять принялся расспрашивать:
- Скажи, Савелий. А ведун, он как у вас появился. Он в вашей общине родился или нет?
- Ведун-то? Не знаю даже. Как помню, всегда у нас жил. Я ещё мальчишкой был, а он уже траву и дерева заговаривал.
- А до этого кто был?
- А этого я уж и вовсе не знаю. Другой, наверное. У-ух! – Савелий, кряхтя, выдрал из земли огрызок стебля с мощной корневой системой и швырнул его за спину, вслед за остальными сорняками.
Глядя на него, Семён вдруг понял, что Савелию на самом деле, не многим более, чем ему. Просто не совсем опрятная шевелюра да борода старили его, добавляя лет.
- Э-эй, шабаш! – донеслось откуда-то с противоположного конца огорода. – Полдень!
- Ага, - обрадовался Савелий. – Полдничать, стало быть, пора.
Чтобы не лазать наверх, пообедали внизу, рядом с кострами. В этот раз костровые наготовили варёных бобов, густой грибной похлёбки и тёмного, необыкновенно ароматного горячего напитка, называемого взваром. Утомлённый солнцем, работой, расслабленный съеденным и выпитым, Семён с удовольствием вздремнул бы где-нибудь в теньке, но древостои и не думали отдыхать. Едва закончив трапезу, они опять залезли в борозды.
Прополка закончилась часа за три до заката. К этому времени с Семёна семь потов сошло. Остальные огородники выглядели не лучше: все пыльные да потные.
Собрав напоследок вырванные сорняки и выбросив их за пределы огорода, древостои направились к реке, смывать с себя грязь и усталость.
Купание доставило Семёна немало неприятных минут.
Древостои купались голышом, развесив свои рубахи на специально воткнутые для этого около воды коряги, причём все в одной куче: и мужчины и женщины. Семён только сконфуженно крякнул, и, раздеваясь, старался не смотреть на плещущихся и повизгивающих от удовольствия древостоек. Он так же повесил на корягу свой комбинезон, снял и спрятал в карман часы, и тут произошёл другой казус. О нижнем белье, древостои, видимо не имели никакого понятия, и Семёновы трусы немедленно стали предметом всеобщего внимания. И в первую очередь опять-таки женщин. Красный от смущения, Семён готов был зарыться в донный ил от их любопытных глаз, и был только рад, когда купание закончилось.
Огородники разбрелись кто куда, чтобы в следующий раз стать уже кто дровяком, кто лозорезом, а кто и костровым. Каждый знал свою очерёдность, каждый знал, чем он будет заниматься в тот или иной день, но иногда в этой чётко отлаженной системе всё же, происходили сбои. Что-то путалось в нескончаемой карусели обязанностей, и тогда за дело брался староста. Как это делается, Семён увидел на следующий день.
Они как обычно завтракали со старостой, когда перед старостиной плетёнкой объявился незнакомый Семёну мужичок.
- Слышь, староста, - вместо приветствия пробасил мужичок. – Мне нынче идти куда, али нет?
- А сам что-ли не знаешь?
- Шевела твердит, что я за живицей должен идти. А я говорю, что не мой сегодня черед. Фома должен идти, а не я.
Староста скосил глаза куда-то в сторону и через несколько секунд, ответил:
- Всё правильно. Смоляной у тебя, Михей, день. За живицей, стало быть и дорога.
- Не мой черёд, - заупрямился Михей.
- Как же не твой? Твой. Вона, смотри сам. – Староста ткнул пальцем в круглую штуку, которую Семён первоначально принял за какую-то декоративную поделку, и которая, как оказалась, была не чем иным, как особым древостоевским календарём. – Во-он она, отметина ваша, всех третьего солнца, которые. На кругу пятая, начиная от ущерба. Вот и считай. Ныне какой день?
- Первый новой луны. Однако ж…
- Погоди, - перебил его староста. - Задел у тебя со сокосбора был? Так, стало быть, от сокосбора, с пятого дня ущерба и веди счёт. Ну-ка.
Оба принялись что-то прикидывать на пальцах, поворачивая ладони то одной стороной, то другой. Через несколько секунд староста подвёл итог:
- Ну вот, так и есть. Сегодня твой черёд за смолой идти. А говоришь – считал!
Посрамлённый Михей засопел и исчез среди плетёнок.
- Вечно у него не так выходит, - проговорил староста вслед Михею. – Не лады у него со счётом. Беда.
- Что-то я не пойму, – проговорил Семён, кивая на плетёный кругляш. – Так это у тебя что? Календарь, или график общественных работ?
- Я, Семён твоих чудных городских слов не понимаю, - откликнулся староста. – Круги это. Солнечные, да лунные, отметины разные памятные, да у кого когда задел начался. То есть, кто работу на себя какую когда впервые взял. От этого срока счёт идёт, и черёд, соответственно.
- Надо же, - удивился Семён.
- Путаться много стали, - сокрушённо покачал головой староста. – Это от ожидания всё. Норовиков нету, вот и волнуются люди.
- А должны были уже быть?
- Должны. Прошлый раз, через три с половиной лунных круга обещали быть. А крайний срок уж неделю как вышел
- Они что, день в день приплывают?
- По-разному бывает. Но срок стараются выдержать.
- И часто бывают?
- От заказа зависит. Мы ж не одни им заказываем. Они и с глиномесами торг ведут, и с урочинскими…Ежели и те, и мы много назаказываем, или норовики запросят много, стало быть долго нет. И нашим и им сделать всё время надо.
- А что если и впрямь не приплывут? – поинтересовался Семён
- Как это не приплывут? – удивился староста. – Не может такого быть, что б не приплыли. Корзины им нужны? Нужны. Туеса, да верёвки, да смола, да съестное разное, да много чего ещё. Где ж они всё это возьмут, если не у нас?
- В тех, других общинах. Перебьют у вас все заказы…
- Так не бывает. Кто к нам прежде плавал, тот к нам и будет плавать впредь. У каждой общины свой уговор, с кем уговор был, туда и приплывут. Иначе порядок нарушится, всё кубарем пойдёт. Нельзя так.
- А если и впрямь случилось чего?
- Обождём чуть, а там видно будет, - сказал староста, завершая утреннюю трапезу несколькими глотками свежей воды.
Семён доел свою порцию и вытер рот тыльной стороной ладони, чувствуя, что немного перегрузился. Завтракали древостои плотно, собственно большой разницы между утренней, дневной и вечерней трапезой у них не было. Исключение составлял лишь взвар, а иногда что-нибудь и хмельное, которое древостои пили только на ужин.
Семён ещё раз посмотрел на плетёный старостин «рабочий график», и поднялся:
- Ну, а мне куда сегодня податься?
- А куда хочешь. Хочешь волокно помогай мять, хочешь к плетельщикам ступай, хочешь по грибы иди. А хочешь тут сиди.
- А Савелий сегодня что делает?
- А кто ж его знает. Сегодня он сам по себе. Сходи, спроси.
- Нет, я лучше тоже за смолой схожу, - решил Семён. – Посмотрю, как это дело делается.
- Иди, - кивнул староста. – Да поспешай, сокосборы, должно, вышли...
Пока Семён спускался вниз, от посёлка действительно уже отходила небольшая группа древостоев, навьюченных связками берестяных воронок и пучками тонких сухих палок. Кроме того несли и несколько берестяных бодеек. – ёмкостей, вроде туесов, только куда большего размера. Бадейки нёс его новый знакомый – Михей, и, пристроившись за ним, Семён выпросил одну такую, чтобы не идти с пустыми руками. К появлению Семёна сокосборы отнеслись так же, как и до этого огородники и дровяки, словно его участие в этом мероприятии было само собой разумеющимся. Идёт человек, значит так надо.
Однако не успели они углубиться в лес и на полсотню шагов, как со стороны посёлка раздалась переливчатая трель свиста.
Древостои разом встали, дружно повернувшись на звук.
- Никак норовики, - обронил кто-то.
- Айда обратно!
Свист дозорного, о существовании которого Семён даже не подозревал, переполошил весь посёлок. Казавшийся полупустым и позаброшенным, он начал буквально истекать людьми, которые поспешно спускались вниз, и устремлялись к реке, хотя там ещё никого не было видно. На берегу сразу стало шумно и многолюдно. Топчущиеся древостои тянули шеи, стараясь заглянуть за заросший прибрежными зарослями поворот, из-за которого вдруг показалась странная посудина, идущая против течения на вёслах. Древостои зашумели ещё громче, а шагающий рядом с Семёном Михей ткнул его в бок локтём и широко улыбнулся:
- Так и есть. Норовики!
Глава 7
Толпа на берегу продолжала расти. Вклинившиеся в неё сокосборы мгновенно растворились в людской массе, а шедший вместе с ними. Семён и моргнуть не успел, как очутился в самой гуще продолжающих сбегаться на берег древостоев. Поселяне толкались, стараясь занять местечко получше, и Семён тоже начал протискиваться вперёд, подобравшись почти к самой воде. Оказавшись, таким образом, почти в первых рядах, он принялся с интересом рассматривать приближающееся судно норовиков.
Следом за первой посудиной показалась вторая, точно такая же, сразу за которой двигалась ещё одна, последняя в этом караване. По форме они больше напоминали понтоны драг и земснарядов, которые использовали на открытых разработках в Буферной Зоне, там, где их заполняли грунтовые воды: прямоугольные штуковины без каких-либо признаков носа или кормы – коробки коробками, сделанные из какого-то грязноватого коричневато-серого материала. Расспрашивая Савелия о норовиках, он так и не узнал, что из себя представляют норовиковские корабли, как-то упустив из внимания этот момент, выяснив лишь, что те называются плоскодонами. Полагая, что норовики приплывут на чём-то вроде лодок, только большего размера, чем те, что хранились на древостоевских «причалах», или на каких-то больших плотах, Семён был немало удивлён, увидев такие необычные плавсредства. Совершенно непонятно было, из чего норовики могли построить подобное. Железо для них, насколько Семён понял, было необыкновенно дорогим материалом, которого они производили в очень ограниченных количествах, из-за чего то и ценилось так высоко, и которое вряд ли могло пойти на изготовление такого «понтона». Пластмассы норовики тоже не знали; в посёлок никогда не привозились пластмассовые вещи, а будь они у норовиков, те непременно предложили бы их для обмена. Древесину же, как самый расхожий материал для всевозможных конструкций, древостои использовали довольно ограниченно, из-за своей боязни леса, где оная древесина и произрастала в избытке. Тем более, что борта плоскодона совсем не походили на деревянные. Это смахивало на какую-то плёнку, и когда первый плоскодон подошёл поближе, Семён убедился, что так оно и есть. Это и впрямь была оболочка, натянутая на каркас, рёбра которого отчётливо проступали под ней. Палуба представляла собой довольно редкую деревянную решётку, по сути – просто незакрытую ничем часть каркаса, которая и отгораживала верхнюю часть норовиковых кораблей от той, что с некоторым натягом можно было назвать трюмом. Гребцы сидели на специальных скамеечках, укреплённых на поперечных её балках, дружно работая короткими вёслами. Пока они поворачивали свои неуклюжие суда к берегу, из плоскодонных недр выбрались ещё норовики, дав, таким образом, хорошенько рассмотреть всю команду каравана. Выглядели они в высшей степени необычно.
Облачение норовиков было почти столь же незамысловатым, как и древостоевское, с той лишь разницей, что норовики всё же носили штаны, или какое-то их мешкообразное подобие. Наряд дополнял пояс с ножнами для ножей, и если не считать закрытых ног, норовики мало чем отличались от древостоев, будучи столь же босыми, лохматыми и бородатыми, если б не цвет, в который было выкрашена их одежда, волосы, и даже сама их кожа. Необычность их вида, и заключалась в том, что норовики с головы до ног были зелёными, точно их всех вываляли в малахитовой пыли. Та же загадочная зелёная субстанция обнаружилась и на бортах плоскодонов, в виде каких-то пятен овальной формы, разбросанных там и сям, без всякого порядка и соединённых тонкими зелёными же линиями. Семён никак не мог понять, что это за рисунок, пока не догадался, что видит не что иное, как грубое, полустёртое изображение зелёной ветви с листьями. Норовики, панически боящиеся биома, рисовали его на своих лоханках! Это никак не сочеталось с тем, что Семён успел узнать о них.
Плоскодоны, между тем, начали причаливать. Поравнявшись с одним из мостков, на котором не было лодок, гребцы первого плоскодона развернули его поперёк течения, после чего двое норовиков зацепились за коряжистый ствол мостка длинными шестами с крюками на конце, и начали подтягивать себя к причалу. Гребцы подняли вёсла из воды, сложив их тут же, вооружившись вместо них так же шестами, но покороче, и заострёнными. Когда борт плоскодона коснулся мостка, они дружно вогнали шесты в дно, надёжно заякорив, таким образом, своё судно. После этого к первому плоскодону причалил второй, прижавшись к нему бортом, ко второму третий, так же зафиксировав своё положение шестами. Закончив это дело, норовики спокойно расселись на палубах-решётках, кто где, глядя на собравшуюся толпу, кроме одного. Тот, встав на край первого плоскодона, набрал побольше воздуха в лёгкие, и каким-то странным, утробно-низким голосом громко объявил:
- Древостои, пришло время обмена! – Выдав это, он оглядел поселян и добавил: – Не вижу старосту!
- Иду, - послышалось откуда-то сзади.
На берегу появился староста. Протиснувшись к мостку, он прошествовал по нему к причалившей флотилии, остановившись на самом краю, лицом к лицу с норовиком. Семён ожидал увидеть какой-нибудь ритуал встречи, однако вместо приветственных речей и прочего, староста кашлянул, прочищая горло, и поинтересовался:
- Все заказы выполнены?
- Все, - ответил норовик. – А наши?
- Как обычно.
- Тогда начнём обмен…
- Начнём, - с кивком, согласился староста
Едва староста произнёс последнее слово этого донельзя лаконичного и сугубо делового диалога, в толпе древостоев немедленно началось движение. Часть пришедших на берег поселян как по команде развернулась и направилась к посёлку. Взобравшись наверх, они разбрелись кто куда, исчезнув среди плетёнок и жердин, но вскоре появились вновь, уже не с пустыми руками. Дотащив поклажу до нижнего яруса, они принялись поспешно спускать всё это добро вниз, где его подхватывали и несли к берегу. Толпа расступилась, давая носильщикам возможность беспрепятственно добраться до плоскодонов, где так же началась суета. Из «трюмов» подняли плотно набитые мешочки с чем-то, видимо, сыпучим (соль, как выяснилось из разговоров), что-то коричневато-серое, уложенное в некое подобие кульков, сплетённых из плоских лент и перевязанных бечевой, и ещё что-то, что Семён так и не смог толком разглядеть. Последним вытащили небольшой мешок, тяжело плюхнув его на перекрестье палубной решётки. При виде мешка древостои снова оживились, загомонили, тряся своими нечесаными бородами.
На палубе первого плоскодона начала расти гора из принесённых древостоями вещей, которую норовики с соседних плоскодонов принялись растаскивать по своим посудинам. Норовик, что разговаривал со старостой, видно старший в этом караване, пересчитал принесённое, снова что-то сказал старосте, получив в ответ короткий кивок. Кульки с загадочными коричневатыми предметами перекочевали к древостоям и те бережно понесли их к посёлку. Остальные носильщики, освободившись от поклажи, тоже пошли туда, очевидно за новой партией.
Воспользовавшись тем, что толпа чуть поредела, Семён подобрался поближе к мостку, успев рассмотреть последний уносимый носильщиками кулёк. Внутри оказались точильные бруски, которые Семён не раз видел в руках у поселян. Изделия древостоев по сравнению с этими грубо обработанными кусками камня, выглядели куда качественнее и дороже, но норовики, да и сами древостои, как видно, считали иначе. То, что унесли носильщики было едва ли двадцатой или тридцатой частью от того количества, которое они принесли на обмен. И это ещё было не всё.
Под аккомпанемент галдящей толпы, они сделали ещё два рейса, не получив взамен ничего. После того, как носильщики выгрузили принесённое в четвёртый раз, норовики открыли, наконец, свой мешок.
Предметы, которые появились из него на свет, вполне могли быть заказанными топорами, но Семён увидел их лишь мельком; староста тут же переложил драгоценный инструмент в свой мешок. Помимо топоров из рук в руки перешло и что-то более мелкое, что Семён разглядеть уже не смог. Однако окружающие его поселяне, видимо, знали о данной сделке куда больше, ибо встретили эти предметы новой вспышкой оживления. Они плотнее сгрудились вокруг мостка, ожидая, когда староста закончит общинные дела, и станет возможно взглянуть на них поближе или подержать в руках
Захваченный этим общим движением, Семён тоже двинулся к мостку, как вдруг его локоть поймали чьи-то цепкие пальцы. Обернувшись, он увидел улыбающуюся физиономию Савелия.
- Вот ты где. А я с утра пошёл было к старосте, а ты уже с сокосборами ушёл, - проговорил вместо приветствия Савелий. - Я уж думал, в лесу где…
- Не успели мы уйти, - улыбнулся в ответ Семён. - И хорошо, что не успели. Пропустил бы всё. Уплыли бы без меня.
- Не уплыли бы, - заверил его Савелий. – Они, норовики-то, покуда всё до последнего заказа не обменяют, не уплывут. А сокосборами ныне Михей пошёл, да Влас. Они то ж заказы делали, так что хочешь, не хочешь, а норовикам до вечера ждать бы пришлось. Злятся они на это…
- Почему?
- Спешат потому что.
- Спешат? Куда это?
- Уплыть спешат, что б долго тут не быть, - пояснил Савелий. – Боятся они, леса боятся. Плохо им в лесу. Обменяют что заказали, заказы примут, сами сделают, столкуются что за что кто кому должен – и плыть скорей.
- Когда ж, тогда мне к ним обращаться? – растерялся Семён.
- Вот обмен закончится, тогда и иди. Когда заказы начнут новые делать…
- К кому? К тому вот, что со старостой разговаривает?
- Ну да. К нему, к кормчему и иди.
Семён посмотрел на старосту, продолжающего о чём-то толковать с кормчим, энергично при этом жестикулируя.
- Долго ещё меняться будут? – спросил он Савелия. – Или уже заканчивают?
Савелий хмыкнул в бороду:
- Считай, только начали. То общинные заказы были. Теперь свои пойдут.
В толпе снова началось какое-то движение. Некоторые из древостоев, терпеливо простоявшие на берегу всё это время, подались к посёлку, словно потеряв ко всему здесь происходящему всякий интерес. Однако вскоре на нижних ярусах посёлка снова началось скапливаться разное добро, приготовленное на обмен. Вниз его пока не спускали. На плечах и руках столько сразу удержать было невозможно, а на траву класть было нельзя: биом вокруг посёлка хоть и был «вялым», но всё равно это был биом. Приготовив, таким образом, товар на обмен, древостои принялись ждать своего черёда.
Кормчий и староста, наконец, закончили разговор, и староста покинул мосток, сразу оказавшись в кольце сгорающих от любопытства поселян. Он не успел сделать и нескольких шагов по земле, а кормчий уже выкрикивал первое имя:
- Золой! Золо-о-ой!
- Слышу! – донеслось от посёлка. – Сейчас!
С нижнего яруса начали спускать то, что приготовил для обмена Золой, и тот с помощью не то соседей, не то собственных сыновей, потащил свой товар к плоскодонам. Переправив изрядное количество плотно свёрнутых бухт верёвки, и объёмистые, наполненные чем-то корзинки, он получил от кормчего, нечто, так же взятое из того же мешка, и, счастливый, отправился восвояси, сжимая это нечто в ладони.
- Что это у него? – спросил Семён.
- Иглы, - сказал Савелий. – Хорошие норовики иглы делают. Тонкие да прочные. Из шипов не такие…
- Поряк! – не выкрикнул, а прорычал кормчий следующее имя.
- Который? – откликнулась на этот зов два или три голоса сразу.
- Которому нож нужен.
- Иду! – И к берегу понесли очередную партию товара на обмен.
- Растяпа, он, Поряк-то, - вставил свой комментарий Савелий. – За лозой плавал, да нож уронил в воду. Нырял-нырял, да так и не достал…
Нож обошёлся Поряку недёшево: на плоскодон снесли огромное количество связок сушёных грибов, кули, тоже, видимо, наполненные чем-то съестным, и множество сделанных из небольших тыкв баклажек. Придирчиво осмотрев принесённое, кормчий снова «нырнул» в свой мешок, выудив из него сверкнувший на солнце металлический предмет. Заполучив желаемое, Поряк, как и его односельчанин, расплылся в счастливой улыбке, и поспешил спрятать драгоценную вещь в болтающиеся на поясе пустые ножны. Гребцы быстро спустили обменянное добро вниз, а кормчий уже выкрикивал новое имя.
На обмен несли всё, что только могли предложить морошане, получая взамен то, на что был уговор. Мешок кормчего постепенно пустел, в то время как плоскодоны начали заметно проседать, под тяжестью накапливающегося в их «трюмах» товара. Каждого своего сородича, Савелий провожал какой-нибудь фразой или замечанием, рассуждая о целесообразности той, или иной сделки, о которой он, как видно, был прекрасно осведомлён. Семён не спросил, что привезли норовики на общинные нужды, помимо точильных брусков и топоров, но ассортимент частных заказов не изобиловал разнообразием.
В первую очередь заказывали ножи – себе или своим детям и жёнам. Далее шёл различный мелкий инструмент, необходимый для изготовления туесов и прочих поделок: шила, пробойники, резцы и тому подобное. Пользовались спросом иглы, их заказали, помимо Золоя ещё несколько древостоев, скребки, по большей степени кремниевые, какие-то кривые заточенные пластины (Савелий сказал, что это скобели, для очистки коры), и тесала. Один из поселян получил в обмен на свой товар какое-то хитрое, похожее на ложку, долото. «Юха, рукодельный малый, - заметил по этому поводу Савелий. – Вечно что-нибудь выдумывает». На этом более чем скромные запросы древостоев и заканчивались. А норовики, скорее всего большего предложить и не могли. Изготовление даже такого количества, таких простых, в общем-то, металлических изделий, видимо представляло определённую трудность, хотя высоким качеством этих изделий они похвастаться не могли. Ножи и другие металлические вещи, которыми они снабжали древостоев, были выполнены из бедного углеродом металла, по сути это был почти «сырец», с очень низкой, как следствие, твёрдостью. Из-за этого всё, что имело режущую кромку, безбожно тупилось и его без конца приходилось точить. Это, в конечном итоге, приводило к тому, что вещи служили очень недолго, и каждому древостою, рано или поздно опять приходилось заказывать себе новый нож, резец, или топор. Либо норовики совсем не знали, что такое сталь, или намеренно подсовывали древостоям такую вот дрянь, чтобы иметь на свой товар постоянный спрос. И уповали на трудность изготовления и добычи железа, дабы набить цену.
Отсюда вытекал вопрос, не имеющий к данной теме, казалось бы никакого отношения: а возьмут ли тогда норовики Семёна с собой? Вдруг сочтут за шпиона, вынюхивающего их технологические – и коммерческие! – секреты.
Эта неожиданная мысль добавила Семёну новой порции треволнений. Он едва дождался, пока закончится долгая процедура обмена.
Закончив обмен ранее заказанного, норовики и древостои принялись делать новые заказы. Но мостке и на берегу выстроилась целая очередь, в хвост которой пристроился и Семён. Савелий тоже встал в неё, хотя заверил, что ничего заказывать не собирается.
- Просто так, с тобой постою.
Всего в очереди оказалось человек пятнадцать древостоев, и двигалась она не очень-то быстро. Каждый древостой подолгу застревал возле плоскодона, что-то доказывая кормчему, и считая на пальцах, на что тот отвечал энергичными отрицательными движениями головы, и ответной тирадой, сопровождающейся таким же счётом. После чего всё начиналось сначала.
- Что б столковаться, время нужно, - пояснил Савелий, спокойно топчась рядом с уставшим уже от долгого ожидания Семёном. – С норовиками сразу не получается. Пока договоришься…
- А что, единой расценки нет? – вяло поинтересовался Семён.
- Это как?
- Ну, скажем, игла – это столько-то локтей верёвки, плюс столько-то корзин, или ещё чего. Просто.
- Не-ет, такого нет. Тут кто на что сговориться, такая цена и будет. Норовики свою цену дают, что им больше нужно, мы – свою, что нам сподручнее делать. Вот и столковываемся, покуда к согласию не придём.
Семён вздохнул:
- Долгая история.
- Куда ж деться, - философски ответил Савелий. – Так всегда было.
Семён пересчитал впередистоящих, прикинув, что пока очередь дойдёт до него, пройдёт ещё не меньше двух часов. Покорившись судьбе, он вздохнул и приготовился ждать, надеясь, что тратит время не зря.
В толпе древостоев, по-прежнему толкущейся на берегу, снова возникло оживление. Возвращающиеся от плоскодона сделавшие заказ поселяне, немедленно попадали в кольцо своих сородичей, после чего начиналось бурное обсуждение новой сделки. Слушая их, Семён снова начал терзаться сомнениями. За пустяковые, в общем-то, вещи, просили непомерную плату, а что запросят за проезд? Путь к горам предстоит неблизкий, и едва ли норовики повезут его, если вообще повезут, конечно, за какое-нибудь зеркальце, или тестовые пластины, или какую другую безделицу. Вещи, выменивающиеся у древостоев, им жизненно необходимы, а что такого же характера может предложить он? Оставалось уповать на то, что норовикам не чужда тяга к разного рода диковинам. Ведь именно к этой категории вещей, можно было отнести всё, что висело у него на поясе и лежало в карманах. За исключением, пожалуй, ножа
Очередь постепенно сокращалась. Теперь она умещалась целиком на мостке, и ещё до того, как ступить на него, Семён заметил, что притягивает к себе внимание норовиков. Гребцы откровенно пялились на него, да и кормчий, ведущий бесконечные споры с очередным древостоем, то и дело бросал в его сторону торопливые взгляды. Он вызывал у них вполне естественное любопытство, причём, судя по направлению большинства взглядов, первенство в этом держал его пояс. То, что было на нём, притягивало их, как магнит, и Семён немного воспрянул духом: то было добрым знаком.
Последний древостой сговорился с кормчим удивительно быстро: то ли сам поселянин попался такой покладистый, то ли кормчий устал от этих перепалок, и пошёл на уступки. Так или иначе, древостой, чья спина всё это время маячила перед ним, вдруг развернулся и прошмыгнул по бревну мостка к берегу. Семён сделал шаг, очутившись рядом с бортом норовикового плоскодона, и стоящим на самом его краю кормчим.
И сразу же уловил идущий от того запах. Норовики и впрямь пованивали, причём запах этот совсем не походил на естественный запах немытого тела, или какой-либо другой того же рода. Пахло какой-то дрянью искусственного происхождения, но, не будучи большим знатоком в этой области, Семён не смог определить, чем именно. Со стороны гребцов тянуло той же вонью.
Кормчий макнул тонкую палочку в чашку с какой-то чёрной жидкостью, сделал ей одному ему понятную пометку на куске материи, и поднял голову. Долгие несколько секунд, они с Семёном молча разглядывали друг друга, затем кормчий проговорил своим низким, идущим, казалось, откуда-то из глубины кишок, голосом:
- Ты не древостой.
Семён не стал отпираться.
- Верно. По одежде сразу видно. Выделяюсь.
- Не только, - взгляд кормчего опять упал на Семёнов пояс. – Древостои такое не носят.
Семён тоже невольно опустил глаза на свою талию. Что и говорить, набор не древостоевский: револьвер, баллончики с разными жидкостями, фляга… Даже нож, и тот выглядел совсем иначе, не как у поселян, в первую очередь благодаря своей удобной пластиковой рукоятке.
- Да, я не древостой, - сказал Семён. – И эта община мне не родная.
- Ты верно, степарь? – полувопросительно, полуутвердительно произнёс кормчий, и покачал головой. – Но степарей никто не видел много поколений. Может их и не существует на самом деле… Кто ты?
- Горожанин.
- Горожанин?
- Человек, который живёт в городе, - пояснил Семён, и добавил: – А город, это такое место, похожее на этот посёлок, но многократно больше, и народу в нём полным-полно.
- Я не знаю такого места, - снова покачал головой норовик.
- И никто здесь не знает. Мой дом очень далеко. – И махнул рукой, указывая направление. - На полдень.
Кормчий ничего не ответил, но по его лицу, измазанному зеленью, было видно, что он не очень-то в это верит. Помолчав и подумав над тем, что ему сказали, он спросил:
- Ты хочешь что-то заказать?
- Нет, мне нужно другое. Я хочу вернуться домой.
- А причём тут мы?
- Я хочу, чтобы вы довезли меня насколько можете далеко в ту сторону.
- В той стороне – наша община. Дальше неё на полдень никто из нас не плавает.
- Значит, довезите меня до вашей общины, коли так.
- Довезли до нашей общины? - кормчий озадаченно заморгал. – Ты хочешь, чтобы мы взяли тебя с собой?
- Ну да. Я так и сказал.
- Никто никогда не просил такого…
- Я знаю, – нетерпеливо проговорил Семён. – Но идти пешком, очень долго и опасно. Водный путь – самый быстрый и простой. Вы плывёте в сторону полуденного солнца. Мне туда же. Почему бы не прихватить попутчика. За соответствующую плату, разумеется.
За спиной кормчего началось движение. Гребцы, не сводящие с него глаз, потихоньку придвинулись поближе, заинтригованные таким неожиданным предложением, распространяя при этом вокруг себя ауру зловония. Скользнув взглядом по их напряжённым от внимания зеленоватым лицам, Семён устремил его на кормчего.
Тот был в явном замешательстве, и его можно было понять. Он был торговцем, обмен для него был привычным делом, но он всегда шёл по принципу вещь на вещь. Древостоям были необходимы железные изделия, которые делали его соплеменники, норовикам – то, что производили древостои. Из года в год, и те и другие заказывали одно и то же, всё шло по заведённому невесть когда порядку, в котором ничего, или почти ничего не менялось. Сейчас же ему предлагали совсем иную, беспрецедентную, сделку. Объектом сговора был не товар, а услуга.
- Так возьмёте, или нет? – первым нарушил затянувшееся молчание Семён.
- Смотря, что дашь взамен, - проговорил кормчий.
Семён похлопал себя по карманам, вспоминая, что где лежит, и замешкался, лихорадочно соображая, что же предложить. Из того, что в них лежало, он мог отдать только зеркало, дозиметр, бесполезную здесь рацию, тестовые образцы, индикатор времени, фонарик и бинокль, пожалуй. Всё остальное: аптечку, компас, зажигалку, трогать было нельзя, ни в коем случае. Как и часы на руке, которые он старательно спрятал под застёгнутый рукав комбинезона. Оставался ещё пояс и то, что на нём висело. Эти вещи так же относились к предметам первостепенной важности, но в случае крайней нужды, кое с чем можно было расстаться.
Вытащив из карманов выбранные для торга вещи, Семён показал их кормчему. Тот, первым делом, заинтересовался биноклем.
- Металл? – поинтересовался он, касаясь пальцем корпуса.
- Пластик, - столь же лаконично ответил Семён. – Бери, хорошая штука.
- А что это?
- Бинокль. Прибор такой оптический. Для того, чтобы приближать отдалённые предметы.
- Зачем?
- Как это зачем? Что б лучше их видеть.
Кормчий покачал головой.
- Я и так хорошо вижу. И дальние и ближние. Чего их рассматривать. – И перешёл к дозиметру.
Измерение ионизирующего излучения его так же не заинтересовало, как и измерение времени.
- Пустая вещь, - заявил кормчий, после того, как Семён объяснил предназначение индикатора. – Никчёмная. Солнце взошло, значит начался день, высоко стоит, стало быть полдень, село – ночь наступила. Зачем нужно что-то, чтобы показывать то, что и так всем видно.
Фонарик понравился ему больше, но было понятно, что его одного явно недостаточно в качестве оплаты за проезд.
От зеркала он просто отмахнулся, презрительно надув губы.
- Нет, - решительно отверг он предложенное, и опустил взгляд. Разумеется на Семёнов пояс.
Баллончики с биодеактиватором и «горючкой», нож, торчащая из кобуры рукоятка револьвера – всё это было сделано из металла, а это автоматически ставило их в ранг вещей большой ценности. Не удивительно, что всё внимание норовиков было обращено именно к ним.
Семён махнул рукой.
- Ладно. Кроме ножа – всё, что угодно. Могу добавить ещё это. – Он достал одну целую термитную шашку и пару отливающих желтизной латунных патронов. - Выбирай.
Кормчий замер, жадно разглядывая незнакомые предметы. Гребцы подобрались ещё ближе, сгрудившись прямо за спиной своего начальника, и тоже принялись мусолить глазами развешанное на поясе снаряжение.
- Знать бы, что это...
- Вот это, например, - Семён вытащил из сумочки воронёный цилиндр «термитки» - Вещь, в которой заключена особая огневая смесь. Горит так, что плавится железо. Может гореть даже в воде. Одной такой хватит, чтобы выжечь в биоме… то есть, в траве, круг в несколько шагов в поперечнике…
- Не может того быть, - не выдержал кто-то из гребцов. Голос у него оказался под стать кормчему: казалось он не говорит, а выдавливает из себя слова. – Что б такой крошечной штуки, да железо…
- В воде огонь гореть не может, - авторитетно заявил кормчий, проигнорировав возглас из-за спины.
- Этот огонь может гореть где угодно, - заверил его Семён.
- Докажи.
- Доказать-то нетрудно, только вот после этого шашка уже ни на что не годна. Её можно зажечь только один раз. И после этого уже не потушить, пока не прогорит вся.
- Тогда не пойдёт. – Кормчий указал на латунные цилиндрики. – А вот это?
- Это к револьверу. Патроны. – Семён похлопал по кобуре. – Вот к этой штуке.
Он расстегнул кобуру, вытащил из неё свою «дробилку» и качнул её на ладони:
- Бьёт на двадцать шагов картечью. Одного заряда хватит на то, чтобы перебить ветку с руку толщиной.
Кормчий только заморгал в ответ; добрую половину сказанного, он, наверняка, не понял.
Семён с сожалением цыкнул языком. Как бы ни хотелось тратить патроны, придётся, видимо, всё же продемонстрировать оружие в действии. Иначе этих норовиков не убедить.
Семён щёлкнул предохранителем и огляделся, подыскивая подходящую мишень. Торчащая неподалёку из воды коряга оказалась как раз тем, что нужно.
Семён поднял револьвер дулом вверх, потом медленно опустил его, остановив на уровне глаз, прицелился, и, задержав на миг дыхание, нажал на спуск. В последний момент, он подумал, что после купания в той луже, в день катастрофы, патроны могли отсыреть и прийти в полную негодность, но его страхи оказались напрасными. Револьвер рявкнул, выплюнув клубок яростного пламени, с силой рванувшись из успевших отвыкнуть от оружия рук. Отдача показалась Семёну необычайно сильной, но он тут же позабыл про это, увидев, как заряд ударил точно в топляк. Древесина брызнула во все стороны щепками, а картечь, сделав своё основное дело, пронеслась дальше, подняв столб воды вперемешку с ряской.
Выстрел произвёл на всех ошеломляющий эффект. Толпа на берегу испуганно ахнула, а стоящие рядом гребцы, шарахнувшись назад, чуть не попадали вниз, на сложенные корзины и туеса. Кормчий тоже отшатнулся, но взглянув на него, Семён сразу понял, что сделка выгорит: у того на лице был испуг и такой восторг, который говорил красноречивее любых слов. Он буквально пожирал револьвер взглядом.
- Это в обмен на проезд. Идёт?
- Согласен, - тут же откликнулся кормчий.
- Проезд и еда, - добавил Семён. – У меня съестных припасов нет.
- Согласен, - повторил кормчий.
- Отлично. Значит договорились. – Семён сунул револьвер обратно в кобуру, но вспомнив кое-что, снова извлёк его наружу:
- Минуточку…
Вытащив стреляную гильзу, он вставил в камору барабана другой патрон, заодно проверив, на месте ли остальные. Гильзу он выбрасывать не стал, спрятав её в карман; коли металл здесь в большой цене, то не стоит им разбрасываться. После этого вернул револьвер в кобуру, отстегнул её от пояса и протянул кормчему:
- Держи.
Кормчий принял дар, взяв его сразу двумя руками, и по его лицу Семён понял, что ничего более ценного и удивительного, тому за всю свою жизнь держать не приходилось. Захоти Семён поторговаться, он, после столь эффектной демонстрации, мог бы выторговать целый плоскодон для себя. Поначалу он подумал было отдать и оставшиеся патроны – зачем они ему, лишний вес только – но решил с этим повременить. Мало ли что ему понадобится ещё позаимствовать у норовиков. Придётся выменивать, а вещей у него не так уж и много.
- Я могу подняться? – спросил Семён и кивком указал на плоскодон.
- Да.- Кормчий отступил назад, давая возможность новому пассажиру взойти на борт. Всё так же сжимая в ладонях кобуру с револьвером, он взглянул на мосток, только сейчас, наверное, заметив там одиноко стоящего Савелия.
- Хочешь что-то заказать, древостой?
- Нет, - сказал Савелий, и неожиданно заявил. – Я тоже хочу плыть.
Семён вытаращил на него глаза:
- Савелий!
- А что, - невозмутимо ответил Савелий. – Я тоже хочу на залесье посмотреть. И на степарей. И на город твой.
- А как же жениться? Ты же за девкой собирался идти.
- Не пойду, - упрямо мотнул головой Савелий. – Я лучше с тобой пойду.
Семён повернулся к кормчему:
- Второго возьмёте?
- А что дашь? – вопросом на вопрос ответил кормчий.
- Верёвки двойной сорок локтей, - начал перечислять Савелий, - да коробов с сушёной малиной дюжину, да ещё масла горючего…
Кормчий выдал кислую мину; после такой замечательной штуки как револьвер, верёвки, малина, масло и прочее уже не казались ему ценными вещами.
- Не пойдёт, - решительно отверг он предлагаемое Савелием добро. Взгляд его в который уже раз метнулся на Семёнов пояс. Семён намёк понял.
- Патроны к револьверу, - лаконично произнёс он. – Шесть штук. – Но вспомнив об одном потраченном, поправился:
- Пять. Из них три – сигнальные. То есть без картечи, но с огневым составом.
- И ша-к-ш-ш… - Кормчий запнулся, пытаясь выговорить незнакомое слово. – Которая горит в воде.
Семён решил поторговаться:
- Не многовато будет? Револьвер с патронами, да ещё патроны про запас, да ещё «термичку»… Выбирай что-нибудь одно.
Кормчий несколько секунд молчал, решая в уме непростую дилемму. Затем выдал:
- Горящую в воде.
- Без проверки возьмёшь? – с ехидцей спросил Семён.
- Без проверки. Верю.
- Согласен. – Семён снова вытащил из кармана целую шашку и протянул её кормчему. – Что б загорелась, отвинти вот этот колпачок и дёрни за петлю. Потом сразу бросай. Иначе сам вспыхнешь. - Пояснил он.
Кормчий молча кивнул. Выглядел он слегка обалдевшим, оно и понятно. Сам того не ожидая, он вдруг стал баснословно богатым, подумал Семён. Едва ли у него хоть раз в жизни был более удачный день, чем сейчас. Из той жадности, с которой он и его товарищи глядели на выторгованные вещи, можно было судить, что с добычей металлов у норовиков и впрямь неважно. Как и с металлообработкой. Сложных приспособлений у них, видимо, как и у древостоев, не было, и сделать какую-нибудь шестерёнку, вероятно, стоило огромного труда. А собрать из них простейший механизм – было и вовсе невероятно сложной задачей. Возможно, эти частички городской цивилизации дадут им новый толчок в развитии, но этот вопрос сейчас Семёна не волновал. Он получил возможность существенно облегчить себе дорогу к городу и заодно заимел надёжного и знающего попутчика. Этот день, без сомнения, для него был не менее удачным.
Без револьвера пояс сразу значительно полегчал, и хотя огнестрельное оружие использовалось полевыми исследователями достаточно редко, и его значимость была сравнительно невелика, Семён всё равно испытывал некоторый дискомфорт. Его приучили к тому, что человек в среде биома должен быть экипирован по полной, и выйти без чего-либо на жаргоне называлось «выйти без руки». Лишившись револьвера, он, таким образом, по правилам, лишился не только одной руки, но ещё и пальца на другой, отдав «термитку». Шашку было даже жальче, чем эту тяжеленную пукалку. То был источник быстрого и сильного огня, что здесь трудно было переоценить. Пускай он и был «невидим» для биома, в дороге могло произойти всякое. А он преодолел ещё всего ничего из этого пути.
- Отплываем! – приказал кормчий. Встав лицом к толпе, он выкрикнул вместо прощания:
- Заказы будут выполнены через три луны. Надеюсь, вы успеете всё сделать в срок.
В толпе недружно загалдели в ответ, гребцы между тем начали выдергивать шесты, готовясь отчалить. Савелий, который вскарабкался было уже на плоскодон, вдруг соскочил с него и, смешно взмахивая руками, кинулся по мостку к посёлку:
- Сейчас! Возьму только…
- Савелий, ты куда?! – крикнул ему вдогонку Семён.
- Сейчас, сейчас… - донеслось до него уже с берега.
Врезавшись в толпу соплеменников, он снова замахал руками, точно отбиваясь от них, и молнией метнулся вверх по одной из верёвочных лестниц.
- Вот чудак, - выдохнул Семён.
- Отплывать надо, - проворчал кормчий.
- Подождём немного…
Савелий задержался в посёлке не больше чем на пять минут. Вскоре его фигура опять появилась на лестнице, по которой он не спустился, а буквально слетел. Бежал он уже не так резво; за спиной у него болтался объёмистый мешок, а с плеча свисал моток верёвки, видимо той самой, которую он предлагал в качестве платы за проезд. В правой руке он тоже что-то держал, но что это такое, Семён понял лишь тогда, когда Савелий запрыгнул на плоскодон.
- Уф! Держи. – И он протянул Семёну его ботинки.
Семён так и ахнул:
- Ну, Савелий!.. Спасибо. А я их в плетёнке у старосты оставил, да и позабыл совсем…
- Захватил кое-что, - словно оправдываясь за задержку, сказал Савелий, отдуваясь. – Пригодится.
- Савелий. Эй, Савелий! – закричали из толпы. – Куда ж ты, Савелий?
- С Семёном пойду! – крикнул в ответ древостой. – В город!
- Зачем тебе город-то? Чудак-человек.
- Посмотреть хочу.
- Право слово, чудак. На месте тебе не сидится.
- Ну вас, - отмахнулся от них Савелий. – Прилипли, как смола.
Гребцы выдернули последние шесты, и рукотворный плавучий островок распался на три части. Сложив шесты, норовики разобрали сложенные на палубе вёсла, и, опустив их в воду, начали разворачивать свои неуклюжие, да ещё гружёные суда. Пропустив вперёд плоскодон кормчего, они, медленно выплыли на середину реки, выстроились в походный порядок, и караван начал медленное движение вниз по течению.
Семён помахал рукой, крикнув смотрящим им вслед древостоям:
- До свидания! И спасибо. Спасибо за всё!
Ему никто не ответил.
Посёлок, мостки с перевёрнутыми вверх днищем лодками и продолжающие толпиться на берегу древостои отдалялись, постепенно скрываясь в прибрежных зарослях, и когда они почти совсем уже исчезли из вида, Семён вдруг увидел одиноко стоящего среди ив коротышку. Тонкие гибкие ветви обтекали его низкорослую фигуру, точно живые струи, ложась на плечи и голову, и почти скрывая его под собой, а он, будучи в объятьях десятков этих зелёных рук, словно и не замечая их, неотрывно следил за проплывающим мимо плоскодоном с пассажирами. Семён не мог разглядеть с такого расстояния его глаз, но ему показалось, что коротышка смотрит прямо на него.
Савелий тоже заметил его:
- Ты смотри-ка, ведун пришёл…
Семён импульсивно дёрнул рукой, намереваясь отсалютовать тому и так же что-нибудь крикнуть на прощание, но вместо этого он просто кивнул ему, как старому хорошему знакомому, и улыбнулся. Ведун ответил чуть заметным кивком, плоскодон повернул, следуя изгибам реки, и последний поселянин пропал среди листвы.
Глава 8
Передвигаться подобным образом, по поверхности воды, Семёну ещё никогда не приходилось, и уж тем более таким архаичным способом: используя мускульную силу человека. Плоскодон двигался не быстро, несмотря на то, что плыл по течению, и у любого горожанина, имеющего в своём распоряжении скоростной транспорт, моторы и маховики, это деревянное сооружение с гребцами, вызвало бы лишь презрительную усмешку. Но сейчас Семён был рад и этому; не нужно было мозолить ноги, отмеряя ими бесконечные километры пути. Теперь нужно было как-то устроится на этой посудине. Древостои не знали, как далеко живут норовики, самих их об этом Семён спрашивать не стал, но судя по тому, что лес, по словам Савелия, простирался очень далеко, путь предстоял неблизкий.
Места на плоскодоне, несмотря на его довольно большие размеры, оказалось не так уж и много. Борта были заняты гребцами, пространство между ними – смене, ожидавшей своей очереди сесть за вёсла. «Корма», то есть задняя в данном случае часть плоскодона, на которой они сейчас стояли, почти целиком принадлежала кормчему, точнее, подпалубная её часть, где у того имелся особый уголок, с парой лавок и чем-то вроде стола, за которым он сейчас и сидел, что-то записывая на том же клочке ткани, используя какое-то диковинное точечное письмо. Торчать у него над головой не хотелось, рядом тоже негде было пристроиться: остальная часть «трюма» была настолько плотно завалена выторгованным у древостоев добром, что кое-что даже торчало наружу. Оставался только «нос» плоскодона. Переглянувшись, Семён с Савелием, не сговариваясь, двинулись туда.
Здесь они никому не мешали, кроме того по краю передней кромки плоскодона шёл широкий «кант», в виде свёрнутой в рулон оболочки, на котором можно было более или менее комфортно устроиться. Сложив тут свои нехитрые пожитки, пассажиры принялись разглядывать проплывающие мимо пейзажи.
Мороша, пробивая себе росло сквозь лес, без конца петляла, и едва можно было найти участок длиной больше ста метров, на котором не было бы хоть одного поворота. За каждым из них, открывалась одна и та же картина: нависшие над водой деревья, купающие в реке нижние ветки крон, сплошная полоса водяной растительности вдоль невидимых за зеленью берегов, и сама река, тянущаяся куда-то сквозь лес бесконечной, то голубой, то зелёной лентой. Вода, глухие стены зелени по обеим берегам, и широкая полоса неба наверху – вот и всё, что было доступно взору. И, тем не менее, несмотря на кажущуюся однообразность, каждый новой поворот приносил что-то новенькое: удивительной формы дерево, или торчащая из воды коряга, похожая на спину какого-то древнего, давно вымершего животного, крошечные плавучие островки, сплетённые из каких-то водных растений, плывущие вместе с ними, вниз по течению, красивый яркий цветок, выглядывающий из зарослей водяной травы… Вертя головой то в одну, то в другую сторону, Семён с удивлением отметил, что с интересом можно смотреть даже на такую, ничем, казалось бы, не непримечательную вещь, как бегущая мимо плоскодона вода. А ещё ощущать её запах, и слышать её плеск, под мерно опускающимися и поднимающимися вёслами. В совокупности со столь же мерным дыханием гребцов, всё это порождало особую музыку движения, которая завораживала, и казалось, что слушать её можно бесконечно, бесконечно глядя на воду и ощущая всем телом волнообразно-плавные рывки плоскодона. Это завораживало, и прошло, наверное, немало времени, прежде чем голос его спутника, вывел Семёна из состояния какой-то отрешённости.
Непривычно долго молчавший Савелий, неожиданно заёрзал и произнёс:
- Ещё немного, и приток будет. Узким зовётся. Там ещё один посёлок есть – Верховой.
Семён вздрогнул, стряхивая с себя охватившее его оцепенение:
- Ты уже плавал тут?
- Нет, ходил. До Овражья и по нему.
- А за Овражьем?
- За Овражьем – нет.
- А протоки и Острова где?
- Это выше по течению.
- А у края леса, откуда я шёл, был хоть раз?
- Был конечно. – Савелий почесался. – На противополудень, я раза три или четыре ходил. Нехорошо там, голо. Деревьев нет, одна трава. Знахарь там, недалече, живёт. У кого какая хворь приключится, к нему и ходим.
- Вот как? А я думал, у вас всё ведун делает: и деревья заговаривает, и болезни лечит.
- Нет. У ведуна своё, у знахаря – своё.
Семён кивнул, помолчал немного, глядя на рябимую вёслами воду, потом спросил:
- Савелий, а что это ты вдруг решил со мной идти?
Древостой улыбнулся.
- А ты не рад?
- Почему не рад, - обиделся Семён. – Рад. Хорошо, когда с тобой попутчик идёт, да ещё знающий. Неожиданно просто всё произошло. Ты мне ничего до этого не говорил…
- Я давно уже решил, - признался Савелий. – Раньше хотел в другую общину идти, к строгалям иль к глиномесам. Или ещё куда. Там пожить хотел, всё новое что… А тут ты появился. Вот я и подумал, хорошо б и мне с тобой пойти.
- А община?
- А что община?
- Разве у тебя там никого не осталось. Ну, родители, или родственники.
- Нет. Нету никого. Родителей уж много солнечных кругов как нет, умерли, жены то ж нет. Мне просто: взял и пошёл…
«Как и мне» - подумал Семён. Имей он раньше возможность перебраться через Буферную Зону, и знай, что за её пределами тоже можно жить, усидел бы он на месте? Что его, в сущности, держало в городе. Работа, от которой дохли, не доживая до пятидесяти? Привычка? Он такой же непоседа, как и этот древостой, вечно что-то ищущая, беспокойная душа. Живи Савелий в городе, он непременно стал бы или полевым исследователем, или пилфером. Он просто не усидел бы в его бетонных стенах.
- …Одно плохо вышло, – горестно вздохнул Савелий.
- Что плохо?
- Вещи ты хорошие променял. Железа много, да ещё огонь в них… Эх. Жадные они, норовики. Всё побольше норовят ухватить.
- Не горюй, - успокоил его Семён. – Дело поправимое. До города дойдём, там разных железяк полно. Он и сам наполовину из железа сделан.
Савелий в ответ помотал головой, видно не в силах поверить, что в мире есть столько железа.
Семён посмотрел на ничего не выражающие лица гребцов, наклонился к Савелию, и тихонько спросил:
- Савелий, а почему они зелёные все? И сами зеленью намазаны, и одежда у них зелёная и посудины эти свои тоже зеленью разрисовывают, листья да ветки рисуют. Зачем?
- Дурни они, вот почему, - фыркнул Савелий. – Верят, что зелёный цвет от зеленей разных оберегает. Мол, незаметными становятся, сами вроде как зеленя... Вот придумали тоже!
- Стойкую краску делают, - заметил Семён, водя пальцами по расписанному участку оболочки. – Не пойму только, что это за материал. Эластичный, мягкий… Резина не резина…
- Не знаю, - признался Савелий. – Их секрет. У нас как-то Есей хотел такую выменять – не согласились. А в другой раз на топляк они налетели, прямо у самого мостка. Пропороли, значит, её, насквозь. Ну, норовики тогда забегали. Однако ж латку наложили, и ничего. До сих пор плавают.
Семён наклонился вперёд, осматривая борта. Под слоем краски в нескольких местах действительно виднелись заплатки разной формы и величины. Судя по их количеству на одной лишь только стороне плоскодона, норовики попадали в такие ситуации не раз и не два. Оболочка была изрядно потрёпана, и только сейчас, внимательно оглядев её, Семён осознал, на каком, на самом деле, ветхом и старом сооружении они плывут. Этой посудиной пользовались великое множество раз, и, может быть, не одно поколение торговцев, без конца латая и ремонтируя её. Материал, который шёл на изготовление водонепроницаемой «обшивки» этих плоскодонов, для норовиков, видно, был не менее ценен, чем железо. Иначе чем можно было объяснить, такое плачевное его состояние.
- Вон то место мы Двойнёй называем, – неожиданно проговорил Савелий, указывая куда-то в глубь пробитого рекой в лесной чащобе зелёного тоннеля. – Тут в Морошу Рябая впадает. Та, что справа.
Мороша впереди и вправду раздваивалась, образуя почти идеально ровную «вилку». На первый взгляд, это была одна и та же река, омывающая остров, только одно его русло было чуть меньше другого. Разница была столь невелика, что плыви Семён в одиночку, он наверняка спутался бы, и свернул не в ту сторону.
- Почему Рябая? – поинтересовался Семён.
- Потому, как препонов там много всяких. Где осередок, где заструги, где шалыга… Перекаты есть.
- Что-то новенькое. Никогда таких слов не слышал: осередок, заструга, шалыга.
- Эх, Семён, - вздохнул Савелий. – Вот ежели от песчаной косы, маленькие косы отходят, как у пилы, это, стало быть, и есть заструги. Осередок он получается, когда посерёд реки течением намоет чего – грязи, иль мелочи каменной, иль того же песку – от того и название такое. А шалыга, то бишь замоина, получается, если карчу какую замоет. Иные видно, а иные нет.
- Карча, надо полагать – коряга, - догадался Семён.
- Ну да. Коряга, иль пень суковатый, иль дерево целое… Много всякого по рекам бывает. Рябая средь таких - первая… Плохая река. Норовики там не плавают, хотя подле неё жогари живут. Так они к другому притоку ходят для обмена…
- Жогари?
- Уголь из дерев жгут, - пояснил Савелий. – Норовики берут… Зачем он им только…
«Плавить руду, вот зачем, - произнёс мысленно Семён. – Так значит, они и топливо для своих плавилен берут у древостоев. А платят им за это ножами из сырой стали и прочим браком. Неплохо пристроились, ребятки».
Караван взял влево, продолжая своё неспешное движение по бесчисленным изгибам реки.
Савелий, между тем, поглядел в небо, на плывущее средь веток солнце, и заметил:
- Полдень однако. – Похлопав себя по животу, он добавил:
- Самое время пополдничать. А?
И потянулся к мешку. Семён остановил его:
- Подожди-ка. Мы за проезд и за пропитание заплатили. Пускай, стало быть, кормят.
- Когда ж они её дадут, кормёжку-то, - вздохнул Савелий, поглядывая на мешок. – С голоду завоешь, покуда дождёшься.
- Подождём…
Ждать оказалось недолго. Караван не успел проплыть и двух поворотов, как порядок движения изменился.
Авангардное судно замедлило ход, дожидаясь остальных, после чего причалившие друг к другу плоскодоны быстро связали верёвками. Получился своеобразный водный поезд, на котором началось новое движение. Как только плоскодоны оказались соединёнными, с самого последнего сразу направилась пара впередисидящих гребцов. Перепрыгивая с плоскодона на плоскодон, они добрались до «кормы» того, на котором плыли Семён с Савелием, и нырнули вниз. Не было их минут пять, или чуть больше, затем эта пара таким же манером вернулась обратно, передав «эстафету» другой, той, что сидела позади них. Те, в свою очередь, уступили место, третьей паре, и так далее.
Гребцы один за другим спускались в трюм, пропадая там ненадолго, а появляясь, ничем не выдавали то, что происходило с ними внизу. Они садились на лавочки, брали вёсла и продолжали грести дальше. Некоторые менялись с запасными, и всё это – без единого слова. Казалось, они даже не смотрят друг на друга.
Передвижения гребцов Савелия озадачили:
- Чего это они?
- Полдень, - ответил Семён. Достав из кармана индикатор, он убедился, что норовики ошиблись не намного. – Вот и обед наступил, кажется.
- Это что ж они, у кормчего что-ль, едят? По очерёдности.
- Таков у них, наверное, порядок.
- Чудаки, право слово…
Очередь дошла до гребцов их плоскодона, и как только последний из них, вернулся к своему веслу, «поезд» немедленно расцепили. Если это и впрямь был обед, то про пассажиров явно забыли. Выждав для порядка несколько минут, Семён собирался уже было напомнить о взятых кормчим обязательствах, как его голова сама появилась над палубой. Зыркнув на них, кормчий бросил:
- Идите, ваш черёд. – И сразу же скрылся.
- Ну вот, другое дело, - сказал Семён, поднимаясь с места.
Решётка из балок, которые составляли палубу плоскодона, была достаточно редкой, чтобы можно было без особого труда пролезть через неё, но там, где размещался кормчий, имелось нечто вроде люка - прямоугольное отверстие, несколько большего размера, чем обычная ячейка палубной решётки. От неё вниз вела короткая лесенка, даже не лесенка, а просто вертикально стоящий брусок, к которому прикрепили несколько поперечных палок. Дно трюма, то есть самого плоскодона, так же было решетчатым, но здесь решётка была очень частой. Такими же были и борта. Давление воды вжимало в эти деревянные шпангоуты и стрингеры оболочку, причём местами она настолько заметно продавливалась, что казалось, ткни туда пальцем, и этого усилия хватит на то, чтобы она лопнула, как мыльный пузырь. Ко всему прочему, тут тоже виднелись заплаты, и одна из них, довольно большая, прямо рядом с люком. Вид её, не внушал доверия, и Семён представил, что будет если она оторвётся.
«Безызвестные Родоначальники! – невольно подумал Семён, осторожно спускаясь вниз. – Ну и лоханка!»
Чёткой границы трюма, и уголка, где размещался кормчий, не было, никаких переборок, или чего-то в этом роде. С трёх сторон его окружали стены из выменянного у древостоев добра, оставляя свободным всего три или четыре квадратных метра, на которых размещался столик, и лавка, наподобие той, что имелась у гребцов, только рассчитанная на двоих. Вторую лавку занимал сам кормчий. Сейчас у его ног лежало несколько мешков, схожих с тем, откуда он доставал привезённые на обмен железяки, и большой глиняный кувшин, с узким горлом, заткнутым пробкой. Увидев спускающихся пассажиров, он без лишних слов запустил в один из мешков руки, зачерпнув оттуда целую пригоршню чего-то, и протянул её Семёну. «Что-то» оказалось какими-то сушёными фруктами. Точно такую же порцию получил и Савелий.
- Садитесь, ешьте.
Семён опустился на лавку, и положил в рот один из сморщенных плодов. Вкус был незнакомый, плод отдавал плесенью, но выбирать не приходилось. Что это такое, Семён спрашивать не стал. Несмотря на признаки несвежести, он с аппетитом умял свою порцию, вполне довольный таким началом трапезы. За плодами они получили по такой же норме разнообразных орехов, - арахис, грецкие орехи и, похоже, фисташки. Не дожидаясь, когда они съедят всё это, кормчий завязал горловины мешков, убрав их в какой-то укромный уголок, и взялся за кувшин. Вытащив пробку, он плеснул из него в две небольших, но глубоких чаши, какой-то подозрительно мутной, и дурно пахнувшей жидкости. Потом протянул их торопливо дожёвывающим последние крохи пассажирам.
Взяв из рук кормчего свою чашу, Семён с подозрением принюхался к предложенному питию.
Он ожидал, что норовик нальёт им купленного у древостоев хмельного напитка – желудёвого пива, но, видимо, то предназначалось не для рациона гребцов и пассажиров. Понюхав ещё раз налитую в чашу зловонную жидкость, Семён переглянулся с Савелием. Тот так же нерешительно держал в руках чашу, не спеша отправлять её содержимое в рот.
Поболтав жидкость в чаше, Семён всё же поинтересовался:
- Что это такое?
- Сытняк.
- Ты хочешь сказать, это можно пить?
Кормчий посмотрел на Семёна так, точно тот ляпнул какую-то несусветную глупость:
- Конечно. Для чего я вам её тогда налил?
- Пахнет не очень… аппетитно.
- Хороший сытняк, - заверил его кормчий. – Чистый, сваренный по всем правилам.
- Ну да, - уронил Семён. Выдохнув, он поднёс чашу к губам, замялся на миг, но потом всё же пересилил себя, и, стараясь не замечать бьющую в ноздри вонь, сделал крошечный глоток. Глядя на него, Савелий тоже отхлебнул из своей чаши, и замер с вытаращенными глазами, точно заглотил ком металлической стружки.
Вкус у зелья был такой же скверный, как и запах. Семён на своём коротком веку успел попробовать кое-что из той дряни, что вливали в себя любители погонять кровь по жилам, но такой мерзости пить ему ещё не приходилось. «Трубогиб», самый вонючий и дешёвый, какой только можно было найти в городе, и тот по сравнению с этакими помоями выглядел очень даже неплохо. Совершенно непонятно, как такое вообще можно было пить.
Сделав над собой усилие, Семён проглотил-таки порцию сытняка, и решительно протянул чашу кормчему:
- Лучше я воды попью речной. Ничего?
- Не хотите – не пейте, – равнодушно ответил кормчий.
Взяв протянутую Семеном чашу, он просто вылил содержимое обратно в кувшин, то же самое проделав и с чашей Савелия. Закрыв кувшин пробкой, кормчий объявил:
- До вечера больше ничего не будет.
И повернулся к ним боком, показывая, что обед окончен.
Семён поблагодарил за трапезу, и полез наверх, чуть задержавшись, чтобы пропустить вперёд Савелия. Древостой рванулся вверх с неожиданной резвостью, и, не задерживаясь у люка ни на миг, устремился к своему месту на «носу». Там он немедля лёг на живот, принявшись черпать из реки воду пригоршнями, жадно выпивая одну за другой, мотая при этом головой и костеря норовиковое питьё.
- Тьфу, гадость. Поганое варево. Тухлая болотная вода, настоянная на поганках. Сок гнилой тыквы… - Перекатившись на бок, он, продолжая мотать головой, сел, утёр тыльной стороной ладони рот, и выдал напоследок:
- Отрава…
- Для кого как, - резонно заметил Семён. – Я видал людей, которые глотали дрянь не лучше этой.
- Зачем?
- Чтоб «торчка поймать», забалдеть. Гм… Войти в особое состояние, что-то вроде транса, то есть оцепенения, только глубже и сильнее. Дурь, наркотические вещества, галлюциногены…
Савелий покачал головой.
- Не понимаю я такого…
- Я тоже, - откликнулся Семён.
Время от времени то слева, то справа появлялись вливавшиеся в Морошу речушки и ручьи, а сама река стала заметно шире. Караван плыл, не останавливаясь ни на минуту до самых сумерек, и только когда по реке поползли тени наступающей ночи, норовики стали готовиться к ночлегу.
Как Семён и предполагал, ночевать они собирались на реке, вне досягаемости берегового биома. Делалось это очень просто. Места для ночных стоянок у них, похоже, уже давно были примечены, и они не тратили время на поиски подходящей отмели или брода, а просто доплыв до определённого участка реки, остановились, принявшись «прикалывать» к дну свои суда шестами. Сделав это дело, один из гребцов извлёк откуда-то особую, изогнутую дугой палку, усеянную мелкими, деревянными же крючками, и прошёлся ею по всему периметру причаливших друг к другу плоскодонов, стараясь достать ею как можно дальше под днище. Убедившись, что вокруг и под ними нет ничего, кроме воды, норовики перешли к следующему этапу.
Семёна с Савелием согнали с их насиженных мест. Скатанную на «носу» оболочку развернули, натянув её поверх лавок, почти до самой «кормы», и закрепили по краям. Получилось что вроде тента, на котором гребцы и улеглись, получив, перед этим, свою порцию вечерней кормёжки.
Не сей раз кормчий не стал предлагать пассажирам сытняк, ограничившись тем же количеством съестного, что и за обедом. Закончив кормить людей, кормчий поднялся наверх сам, держа в руках пузатую, как мяч, глиняную лампу. Пока кормчий возился с огнивом и трутом, пытаясь высечь огонь, Семёну удалось рассмотреть её поподробнее.
Ничего особенного в ней не было: обычный масляный светильник, с фитилём, за исключением одной детали - отражателя. Он был изготовлен из отполированной до блеска металлической пластины и имел форму кольца, точнее – усечённого конуса, накрывая лампу сверху, наподобие абажура. В центральное отверстие вставлялся цилиндр из мутноватого стекла очень низкого качества. Как понял Семён, для защиты огня от ветра. Имелось и нечто вроде ручки – длинная проволочная петля, на которой лампа висела, наподобие маятника. Всё это делало данное устройство достаточно сложной штукой, чем-то смахивающей на так хорошо знакомый ему газовый фонарь. Светить такой фонарь мог, правда, только вниз и немного в стороны, и непонятно, зачем вообще он был нужен здесь.
Кормчему удалось, наконец, зажечь трут, он затлел, распространяя вокруг синеватый дымок. Раздув огонь, кормчий зажёг фитиль, погасил трут, закрыл трепещущий огонёк стеклянным стаканом, и передал горящую лампу гребцу, который проверял до этого воду на предмет наличия растительности.
Караульный, догадался Семён. Это удивило его. Такие меры предосторожности показались ему излишними, но вспомнив о боязни леса и биома вообще, он понял, для чего это.
И точно: оставшийся бодрствовать норовик, принялся обходить всю плоскодонную сцепку, держа фонарь за длинную ручку-петлю, опуская его почти к самой воде, светя в зеленоватую её глубину, и в сторону берега. Видимо, следя за тем, чтобы коварная зелень не пустила в их сторону ни одного ростка. Было ли это следствием простой предосторожности, основанной исключительно на страхе, или же имел место прецедент, Семён интересоваться не стал. Устроившись поудобнее на оболочке, которая благодаря натяжению не касалась палубной решётки, он долго лежал, глядя на темнеющие деревья, на которые изредка падали слабые отблески отражённого от воды света лампы, перебирая в памяти события последних часов. Следуя заведённому правилу, он подсчитал приблизительное расстояние, которое покрыл за прошедший день караван, и приплюсовал его к уже пройденному. Получилось достаточно внушительная величина. Конечно, это была лишь малая часть того, что отделяло его от города, но главное он двигался. Если караван пойдёт дальше с той же скоростью и в том же направлении, ещё хотя бы несколько дней, он станет ближе к цели на добрую сотню, а то и больше, километров. Оставалось надеяться, что всё именно так и получится.
Семён поднял глаза к небу, совсем уже тёмному, посмотрел на спокойно мерцающие звёзды, повернулся на другой бок и вскоре уснул.
Выспаться, как следует, ему не дали; ещё задолго до восхода, едва стало светать, караван снова тронулся в путь, под аккомпанемент изголодавшихся до света деревьев. Неслышимый никому, кроме него, гудящий звук пропал стоило солнечным лучам осветить кроны. Караульный, который сдавал лампу кормчему, оказался уже другим норовиком, очевидно за ночь они сменились, может быть даже не один раз. Лампа исчезла внизу, оболочку свернули, после чего последовала утренняя трапеза. Завтрак у норовиков, ничем не отличался от обеда и ужина: те же продукты, в том же количестве. Савелий поворчал немного, жалуясь на это однообразие и скудость питания, но на сей раз про свои запасы и не заикнулся. Их, как и до этого, кормили последними, и пока они были внизу, плоскодоны расцепили, и караван снова запетлял по становящейся всё шире и шире Мороше.
Характер местности постепенно менялся, и хотя берега по-прежнему были плотно укрыты зарослями, маскирующими её складчатость, разница всё равно была заметна. Равнина оставалась позади, навстречу начали попадаться холмы, причём многие с настолько крутыми склонами, что одно это указывало на то, что когда-то это было, видимо, выходами скальных пород, разрушенных биомом и обросших зеленью. Открытого, «первобытного» камня уже давно нигде не осталось. Прожорливые адаптоиды источили всё, до чего могли дотянутся ветвями и корнями, однако в воде, похоже, эти пришельцы из далёкого прошлого ещё сохранились; в таких местах река теряла свой спокойный равнинный нрав, ускоряя бег, и крутя большие и малые водовороты. В прошлом эти места, вероятно, представляли собой довольно проблемные для плывущих участки, изобилуя порогами, прячущимися под водой коварными каменными лбами валунов, и стремнинами, но водный биом, по истечении стольких веков разрушил и их, выровняв, таким образом, рельеф русла. Остались лишь эти жалкие остатки, выдающие себя небольшими возмущениями на поверхности.
Хотя, очень даже может быть, тут и реки-то никакой не было, подумал Семён. С того момента, как адаптоиды изменили до неузнаваемости лик земли, многое поменялось и в гидрографии. Там, где испокон веку текли реки и плескались озёра, теперь остались лишь заросшие хвощами, плаунами да осоками низины, и наоборот – появилась масса новых водоёмов, где их ранее не было. Та же Мороша, вполне могла оказаться такой «новорожденной» рекой, возникшей тогда, когда от населения этих мест остались лишь разбросанные там и сям общины древостоев. И на прежних картах её не сыскать.
Как, впрочем, и этого леса. Может быть здесь что-то и росло тогда, например, посеянное людьми, а может быть даже стоял древний город. И эти бугры по берегам – не остатки скал, а развалины домов…
Семён проводил взглядом проплывающий мимо крутобокий холм, и качнул головой вслед своим мыслям. Кто знает, что прячется там, внутри него, под толстым слоем созданной адаптоидами почвы. Неужели растительность стёрла всё, до основания. Должно же что-то остаться: подземные коммуникации и прочее. Странно, но эта мысль совершенно не приходила ему раньше в голову. И никто никогда не упоминал о таких находках. Неужели не предпринималось ни единой попытки провести такие раскопки, ведь есть же точные карты, с указанным местоположением прежних поселений? Никто не догадался до такой простой вещи? Или их, полевых исследователей, просто не ставили в известность?
Если ему суждено дойти до города, он обязательно задаст этот вопрос Вильму. Под землёй могло сохраниться немало интересного…
Третий день пути не принёс ничего нового, разве что местность по обеим берегам Мороши стала ещё более пересечённой. Спустившись в полдень к кормчему, для того, чтобы получить свою порцию кормёжки, Савелий не вытерпел.
- Маловато, еды-то, - выговорил он кормчему напрямик. – Этак и ноги протянуть недолго. Как это гребцы-то гребут день-деньской, удивляюсь…
- Сытняк пей, - ответил на это кормчий.
- А что это даст? – тут же встрял Семён.
- Пей. – Кормчий налил в чашку своего вонючего напитка и подал её Семёну, как в первый раз. – Сам увидишь.
Савелий издал звук, похожий на плевок, но Семён всё же взял чашу и под пристальным взглядом двух пар глаз, сделал небольшой глоток, затем ещё один. Подождав, пока первая порция пройдёт по пищеводу внутрь, он допил остальное, и вернул чашу кормчему.
Как ни странно, несмотря на отвратительный вкус, желудок принял выпитое вполне благосклонно. Сытняк оставил на губах странный солоновато-горький привкус, но теперь он не казался таким противным, как при первой пробе. Прополоскав рот водой, Семён избавился и от него. Оставалось дождаться действия напитка, однако никакого заметного изменения в своём состоянии Семён так и не заметил. Он не опьянел, не задурманил, тем не менее, спустя какое-то время обнаружил, что впервые за последние несколько суток чувствует себя вполне сытым. Кормчий не обманул: это питьё действительно неплохо дополняло съеденное, компенсируя недостаток твёрдых продуктов.
Ощущение сытости не покидало Семёна до самого вечера: сытняк оказался невероятно калорийным напитком. За ужином Семён повторил эксперимент. Выпитого в этот раз, оказалось достаточно, чтобы утром следующего дня проснуться без ставших уже обыденным чувства неприятной пустоты внутри и воркотни в животе.
Утреннюю трапезу четвёртого дня пути Семён начал с вопросов:
- Скажи кормчий. Этот сытняк… Что если мы захотим приобрести немного. Продадите?
- Ты хочешь купить сытняк у меня?
- Если продашь, то можно и у тебя.
Кормчий это предложение не принял:
- Я не торгую сытняком. Но ты сможешь найти его у других. Любой.
- Это дорого?
- Хороший сытняк ценится высоко, - сказал кормчий. – Ты можешь отдать за такой кувшин железо... Немало.
- Ну, так много нам не нужно. Так значит можно.
- Конечно. Каждый может купить, что хочет, если может заплатить.
- Отлично! А где его берут?
- Фармы варят… Каждая свой.
- А тот, что у тебя?
- Рина Нагрудница, - помедлив немного, ответил кормчий.
- Рина Нагрудница, - повторил Семён. – Отлично. Спасибо.
- Ты что, хочешь купить у них это варево? – поинтересовался Савелий, когда они поднялись наверх. - На кой ляд оно нам? Что мы, еды нормальной не найдём.
Семён выразительно поглядел на древостоя.
- Здесь, может, и найдём, а за пределами леса, в полях в этих, в степи? Какая там еда…
- С собой возьмём.
- Сколько ты с собой унесёшь? Не тонну же. Вот тут сытняк и пригодится. Штука питательная и нужно её меньше, чем твёрдой еды. Попробуй, сам убедишься. Поначалу только противно, а потом ничего. Привыкаешь.
- Не буду я пойло это пить, хоть с голоду дохни, - упёрся Савелий. – Дрянь эту!
- Нужда заставит – и помои хлебать будешь.
Древостой заспорил, но Семён уже не слушал его; продолжающая петлять и извиваться Мороша начала отклоняться от первоначального направления, в котором она текла все предыдущие дни, постепенно забирая к востоку. Из-за многочисленных поворотов то в одну сторону, то в другую, могло показаться, что оно крайне незначительное и компенсируется последующими поворотами в противоположную сторону, однако сопоставив показания компаса и приблизительное расстояние, пройденное караваном за определённые промежутки времени, Семён пришёл к выводу, что они действительно движутся не туда. Вместо того, чтобы приближать их к заветной цели, река начала относить караван в сторону.
Это несколько увеличивало то расстояние, которое им с Савелием предстояло преодолеть, чтобы добраться до города, но сейчас главной задачей для обоих путешественников было добраться до обиталища норовиков. Кормчий сообщил, что обратный путь у них занимал обычно восемь-девять дней. Стало быть, большую часть его они уже преодолели. Оставалось совсем немного.
В этот раз ночёвку сделали на отмели у небольшого островка, поросшего лозняком, ольхой и множеством других деревьев, средь которых Семён признал лишь ипе – бразильский орех – гиганта, метров тридцати высотой. Утро показало, что этот островок на Мороше – последний её рубеж, за которым та заканчивала свой многокилометровый бег сквозь лес. Здесь же проходила граница и самого леса. Озеро, которое принимало в себя воды Мороши, и которую норовики звали Большая Вода, вставала непреодолимой преградой для него. Противоположный берег был так далеко, что невооружённым глазом можно было различить лишь неровную линию, почти теряющуюся в голубоватой дымке. Приближенная оптикой бинокля, она предстала перед Семёном в виде цепочки холмов, поросших травой, да редкими низкорослыми деревцами. Где-то там, за ними, простирались бескрайние пространства, практически безлесые, где обитали полумифические степари. Вне зависимости от того, существовали они в реальности или нет, дорога к городу вела через их земли. Если эта ветвь человечества существовала до сих пор, то там его ждали новые открытия.
Вырвавшиеся из-под сени деревьев норовики сразу повеселели, да и Семён почувствовал себя куда лучше, когда лес остался позади. Савелий же, казалось, даже не обратил на это внимание. Впервые увидев столько открытой воды, он восторженно охал, ошалело крутя головой:
- Ширь-то какая! Нет, ты погляди, Семён. Страсть! А берег-то далеко как. Такую ширь и не переплыть. Утопнешь, сил не хватит…
По Большой Воде им предстояло плыть всю первую половину этого дня, однако испортившаяся погода внесла свои коррективы. Сначала сильно замедлил движение каравана поднявшийся встречный ветер, а начавшийся вслед за этим дождь, вынудил гребцов побросать вёсла и спасать сложенное в трюме добро. Свёрнутую на «носу» оболочку снова раскатали, но на сей раз под неё подставили высокие подставки и шесты, в качестве перекладин. Получился уже настоящий тент, под которым можно было нормально сидеть. Накрыв плоскодоны, гребцы не стали дожидаться, пока стихнет дождь, а усевшись на лавки, под прикрытием оболочки, вновь принялись за своё основное дело. Все работы, производились без какого-либо управления со стороны кормчего. Он даже не показался наверху, когда над рекой прогремели первые раскаты грома. Похоже, в его обязанности входило только торговля и раздача еды. Всё остальное его словно и не интересовало.
Из-за этих задержек, Большую Воду, они пересекли с опозданием в несколько часов, то есть уже к закату восьмого дня пути. Ночь провели в устье реки со странным названием – Желоб, по которой им предстояло проделать остаток пути до норовиковской общины. Савелий об этой реке, никогда не слышал, а кормчий до разъяснений, почему именно Желоб, не снизошёл.
Теперь предстояло плыть против течения, и этот, завершающий, участок караванного пути оказался для гребцов настоящим испытанием на выносливость. Желоб, поначалу относительно спокойный, выше становился норовистее. Оно и понятно. Местность, по которой он протекал, приобретала всё более сложный, «вздыбленный», характер, и нрав реки менялся соответственно. Кроме того сказали свое слово прошедшие здесь недавно дожди. Семён не заметил никаких связанных и этим изменений вокруг, однако более опытный в этом Савелий сразу указал ему на подтопленные участки берега. Река, по его выражению «вспухла», создавая дополнительный фактор задержки, и увеличивая время пути ещё больше. А где-то впереди, продолжали клубиться облака, сверкая ночью грозными отсветами зарниц.
К исходу девятого дня, они не плыли, а ползли по ней, буквально карабкаясь, с трудом преодолевая километр за километром. Вёсла здесь были уже бессильны, так что гребцы сменили их на шесты. Глубина, видимо, уже позволяла воспользоваться ими, и в первое время всё шло вроде бы ничего. Однако течение вскоре стало настолько сильным, что даже усилий целого десятка человек, едва хватало, чтобы двигать против него «понтоны».
За десятый день караван едва преодолел с полтора десятка километров. К полудню одиннадцатого дня они окончательно встали.
Плоскодоны соединили вместе, словно перед обедом или ночёвкой, приткнув их к левому берегу, естественно, на безопасном расстоянии от береговой растительности. На сей раз порядок соединения несколько изменился. Если прежде сначала останавливался первый плоскодон, а остальные догоняли его, то в этот раз всё произошло наоборот: гребцы замыкающего плоскодона, перестав бороться с течением, толкнули своё судно в сторону берега, после чего, не мешкая, «пригвоздили» его теми же шестами ко дну. На втором и авангардном плоскодоне, как по команде, тоже перестали упираться, позволив течению отнести их к первому. И – ни единого слова, переброшенного от одного гребца к другому, или с плоскодона на плоскодон. Это удивило и озадачило Семёна. Люди, попавшие в затруднительное положение, должны делиться мнениями, решать, как быть дальше, спорить, покрикивать, в общем говорить и говорить, перебивая друг дружку, а тут – молчание. Норовики, похоже, вообще не отличались словоохотливостью, и за всё время плавания, Семён ни разу не слышал, чтобы гребцы разговаривали меж собой. Тогда он приписывал это разным причинам, сейчас же отсутствие общения, казалось совершенно неестественным. Впрочем, напомнил себе Семён, с ежедневными обедами была та же история. И останавливались на ночлег они всегда, как по команде, хотя никаких команд никто не отдавал. Или они были, но он просто не слышал их?
Нечто подобное он уже встречал, в том заброшенном городе-призраке, и воспоминания о Большой Сером заставили Семёна нахмуриться. Тот, кто умеет общаться подобным образом, невольно вызывал к себе повышенный интерес и… настороженность. Даже не таясь, норовики могли плести любые интриги, правда, они не знали о Семёновой способности распознавать угрозу. Если кто-то что-то замыслил бы против них, он, наверняка, почувствовал бы это. Похоже, мысль о том, что пассажиров можно попросту ограбить, завладев массой ценнейших вещей, а самих убить или сбросить в воду, не приходила им в голову.
Остановившие караван гребцы, спокойно расселись кто где, точно такая остановка была самым обычным делом. Семёна так и подмывало спросить кого-нибудь из них, что они намереваются делать дальше, и, в конце концов, он задал этот вопрос кормчему.
Кормчий казалось, подрёмывал, когда Семён заглянул сверху в его каморку. Тот, впрочем, тут же поднял голову, как только заметил упавшую тень и вопросительно поглядел на пассажира.
- Стоим, - проговорил Семён, не зная, как ловчее подойти к нужной теме.
- Я знаю, - бесцветным голосом ответил кормчий.
- И долго так… гм, стоять будем?
- Пока тяги не придут.
- Тяги?
- Буксирная команда.
- Ого! У вас и буксирная команда есть?
- Есть.
- Так её можно и неделю ждать.
- Близко уже, – произнёс на своём чудном наречии кормщик и махнул рукой куда-то в сторону плоскодонного «носа». – Идут.
- А ты откуда знаешь?
Кормщик бросил на Семёна странный взгляд. Губы его шевельнулись, и Семёну показалось, что он произнёс какое-то слово, неслышно. Лишь по движению губ можно было догадаться, какое:
«Слышно».
Слышно?
Семён поднял голову, прислушиваясь к шуму ветра и тихому плеску воды, но кроме этих звуков, так и не смог ничего уловить. А что он должен был услышать? Берега реки были пустынны, по крайней мере, на несколько сотен метров в любую сторону. Если за пределами этой зоны и был кто-то, кто выдавал себя каким-либо звуком, то чтобы услышать его, нужно было обладать сверхтонким, просто невероятным, слухом.
- Так значит идут? – переспросил Семён.
- Идут, - подтвердил кормчий.
Семён помялся ещё несколько секунд, не желая уходить без разъяснений, однако вид вновь погрузившегося в похожее на дремоту состояние кормчего, заставил его ретироваться. Весть о якобы приближающейся причальной команде, Савелий воспринял со всей серьёзностью.
- Ну да, - закивал он. - Старые говорили, что норовики, дескать, слухмёные необыкновенно. Откуда такое известно стало, не знаю, не скажу, но старые, они зря придумывать бы не стали. Значит те, которые до них были – точно знали.
- А причём тут слухмёные? Человека ведь на таком расстоянии не услышишь. Он идёт – не сваи же заколачивает.
- В том то и дело, что они слышат. Издалёка уже слышат. Норовики!
- Выдумки это.
- А я говорю – правда, - стоял на своём Савелий.
Семён не стал спорить. Усевшись на своё место, он вытащил из кармана бинокль, и принялся разглядывать берега. Прошло не меньше получаса, прежде чем он заметил среди кустарников и редких деревьев первого человека. Тот шёл по самой кромке воды, стараясь держаться у самой кромки воды, и обходя слишком высокие кусты. Следом за ним появился второй, третий, четвёртый… Семён насчитал человек сорок. Они двигались цепочкой, на равном расстоянии друг от друга, неся на плечах что-то длинное и серое. Только когда они подошли поближе, стало ясно, что это толстый канат.
При появлении буксирной команды на плоскодонах начали готовиться к продолжению плавания. Все три судна связали прочными верёвками, определённой длины, как видно, заготовленными заранее для такого случая. С берега на авангардный плоскодон полетел камень с привязанной к нему бечевой, по которой затем втянули и канат. Его хорошенько закрепили, после чего выдернули удерживающие караван на месте шесты. Течение немедленно подхватило сцепку, но буксирная команда не спала. Ухватившись за канат, все сорок человек дружно потянули, и караван медленно, но всё же пошёл вперёд. Гребцам оставалось только немного подруливать, орудуя шестами.
Так же как и их сородичи на плоскодонах, тяги оказались командой молчунов. Молча подав буксир, они так же молча принялись за свою работу. Всё это время Семён внимательно наблюдал и за ними, а особенно за гребцами, отметив некоторые странности в мимике норовиков. Для упорно молчащих людей она показалась ему подозрительно сложной. Причём задействованы в ней были не только губы и челюсть, но и шеи. Они то и дело дёргали кадыком, словно глотая что-то, либо наоборот – собираясь выплюнуть, втягивали головы в плечи, надувая шейные мышцы, либо же вытягивали их. Эти странные ужимки он видел и раньше, но только сейчас обратил на это внимание. Несколько раз Семён был почти уверен, что слышит что-то похожее на хрип, но звук был настолько низким и тихим, что едва угадывался среди звуков общей возни. Если это и был разговор, то разговор, использующий совершенно необъяснимую технику общения. Выходило, что всё время плавания, норовики спокойно болтали, не боясь, что двое чужаков услышат их разговор. Для норовиков они оба были поистине глухими. Что, однако, не объясняло, как кормчий мог услышать приближающуюся буксирную команду. Да и как те узнали, что кому-то из их сородичей требуется помощь? Уж не телепатией же владели эти угрюмые люди?
Семён в ответ на свои мысли лишь пожал плечами. Савелий об этой особенности ничего не знал, а от кормчего он, понятное дело, едва ли чего-нибудь добился бы.
Совместными усилиями тягов и гребцов, караван пошёл вверх по течению, не быстро, но теперь они, по крайней мере, хотя бы двигались. Буксирная команда подобно хорошему локомотивчику, тянула и тянула тяжёлые плоскодоны против течения, а оно с каждым пройденным километром только усиливалось. Река становилась уже, в то время, как берега её поднимались выше и выше, подобно бортам, и впрямь делая её похожей на желоб. Семёну пришла в голову мысль, что это может быть искусственным каналом, но мысль эта поначалу показалась ему несуразной. Для дикарей, едва освоивших обработку металла, сложные земляные работы подобного рода, казались выше их возможностей, но вскоре Семён вынужден был пересмотреть свои выводы. Река начала поворачивать вправо, и двигающиеся по правому же берегу тяги, один за другим скрывались за этим поворотом, увлекая за собой послушно следующую на буксире сцепку. За поворотом открылась спокойная гладь не то затона, не то залива, а вместе с ней, показался край какого-то каменного сооружения. Преодолев последние метры речной стремнины, караван вошёл-таки в спокойные воды этой гавани, оказавшись прямо перед норовиковской общиной.
При виде её, Семён невольно привстал. Он ожидал увидеть что-то примитивное, убогое: ямы или какие-то дыры в земле, забитые прущей со всех сторон растительностью, но норовики удивили его и в этот раз. Да, они жили среди камня, но никто из древостоев и не предполагал, сколько его здесь, этого камня, и что он собой представляет. Обиталище норовиков поражало и своей сложностью и размерами.
Это был город, высеченный из целой горы, огромный, раскинувшийся на многие километры вокруг, но настолько приземистый, что казался исполинской каменной плитой, втиснутой титанической силой в грунт. Сотни поколений норовиков срезали у горы-прародительницы этого циклопического сооружения её верхушку, сделав её плоской, точно стол, обтесали склоны, придав им более правильные геометрические формы и ровную поверхность стен, одновременно наклонив последние под углом градусов 50-60 к поверхности земли, и усеяв их неисчислимым количеством разнокалиберных квадратных и прямоугольных отверстий. Меж ними в разных направлениях тянулось множество тонких полос: дорожек и лестниц, образующих замысловатый абстрактный рисунок. Несмотря на такое обилие входов и пробитых меж ними тропок, поселение казалось покинутым. Снаружи почти никого не было, лишь кое-где, можно было заметить одинокую фигуру, идущую от одного входа к другому, или что-то делающую на узкой площадке перед ним. Многие отверстия были отмечены чёрными языками копоти, а из нескольких и сейчас тянулись жиденькие полоски дыма.
При виде этой серой громады у Семёна защемило сердце. Она поразительно напоминала ему города Буферной Зоны, но ещё более удивительным было то, что за столько лет исследований, проводимых Службой Биологической Безопасности, никто так и не заметил в этом районе признаков присутствия человека.
«Какой тогда прок от авиаразведки, - невольно подумал Семён, представив, как эта серая масса камня должна выделяться на фоне сплошной растительности. – Тысячи вылетов – и никаких результатов. Безызвестные Родоначальники! Где были их глаза?»
Залив перед норовиковской общиной, похоже, тоже возник тут не сам по себе. Вода подходила вплотную к ней, примыкая к одной из многочисленных её сторон, и нижняя часть этой стороны, представляла собой широкий каменный уступ – причал, приткнувшись к которому, стояло, по меньшей мере, полсотни других плоскодонов. Часть их, судя по тому, как высоко они сидели в воде, были пустыми, другие разгружались: там суетились норовики, поднимая что-то из трюмов и затаскивая внутрь своего обиталища, через расположенные на равных промежутках друг от друга, чёрные зевы ходов. Цепочка их тянулась вдоль всего причала, от края до края, разделённая узкими косыми перегородками, отделяющими один вход от другого. Ни дать ни взять – подземный пакгауз.
Глядя на раскинувшуюся перед ним панораму диковинного поселения, Семён решил, что древостои немного промахнулись, назвав его обитателей норовиками. Правильнее было бы – пещерниками.
Глава 9
Едва караван вошёл в спокойные воды залива, буксирная команда остановилась, видимо, считая, что своё дело она сделала. Буксир отцепили, гребцы сбросили его в воду. Тяги вытащили на берег канат, и тем же порядком, каким пришли, отправились восвояси, неся его на плечах. Гребцы быстро расцепили плоскодоны, и пошли к причалу на вёслах, приткнувшись, в конце концов, к свободному участку причала, рядом с точно таким же караваном, на котором вовсю кипела работа. Прибытие нового каравана внесло некоторый разлад в работе разгружавших трюмы норовиков. И как было видно по бросаемым в их сторону взглядом, Семён понял, что причиной этому – они с Савелием. Похоже, они были первыми пассажирами, приплывшими сюда за прошедший век. Или вообще первыми за всю историю этой норовиковской общины.
Площадка, на которую норовики выгружали привезённое добро, была чистенькой и отполированной тысячами босых ног, чего нельзя было сказать о боковой стенке причала. Она была до такой степени замызгана, словно её специально пачкали всем, что только могло мазать, полагая, что чем грязнее, тем лучше. Больше всего было сажи. Вся стенка выглядела так, словно её обдали струёй из огнемёта.
Недоумевая, почему причал выглядит столь неряшливо, Семён зачерпнул немного воды в пригоршню, на которой тоже плавали какие-то чёрные ошмётки, поднёс к носу и удивлённо вскинул брови. Нефть! Норовики, оказывается, добывали нефть, но использовали её таким вот варварским способом – для создания буферного пояса вокруг своего жилища, сжигая её, отгоняя, таким образом, напирающий биом жаром рукотворных пожарищ. А так же отравляя углеводородами всё, что находилось в воде возле причала. Секрет древостоевской технологии защиты от биома, им, стало быть, был так же незнаком.
Смыв с ладони нефтяную кляксу, Семён только покачал головой. Норовики и не подозревали, насколько ценная эта штука – нефть. Обменивая металл на еду, ткани и прочее у древостоев, они могли бы получить это из неё, будь у них развита химия. Да и биом бы могли держать на куда большем расстоянии, и сдерживать куда более эффективно. Берега залива так же были почерневшими от огня, но трава уже успела преодолеть энную часть этого сожженного пространства, снова подбираясь к норовиковской общине. Стало быть, норовикам вскоре предстояло вновь палить её, опять-таки нефтью.
Причалившие плоскодоны встретила группа норовиков, появившихся сразу из нескольких выходящих на пристань ходов. Как и тяги, они молча встали на причале, ожидая пока гребцы уложат вёсла и воткнут шесты, тараща глаза на двух чужаков. Повальное мнимое молчание норовиков становилось невыносимым.
Семён с Савелием продолжали стоять на «носу» плоскодона, пока гребцы не приступили к разгрузке. Едва наверху оказалась первая же корзина, норовики, ожидавшие на причале, взошли на борт, оттеснив пассажиров. Пришлось сойти на берег, чтобы не мешать разгрузке.
Площадка причала была не такой уж и чистой, как показалось сначала. Следы антибиологической обработки обнаружились и здесь. Семён вовремя успел заметить засыпанное пылью большое маслянистое пятно, перешагнув через него, а вот Савелий вляпался всей ступнёй, и теперь стоял, скорчив гримасу недовольства, и поглядывая на свои перепачканные ноги.
- Тьфу, гадость-то какая! Хуже жижи болотной вонючей. На кой ляд они полили тут этой грязью? Вот чумари-то, право слово. Сами вонючие, и жильё своё дрянью поливают какой-то.
- Тише Савелий! – зашикал на него Семён. – Услышат.
- Пускай слышат. Неряхи…
- Они не неряхи. Это что б трава не росла, - пояснил Семён. – Защитные меры.
- Лучше уж трава, чем грязь, - проворчал древостой. – Какая радость в грязи-то жить.
- Это снаружи, - пояснил Семён. – Внутри должно быть чисто.
- А ты почём знаешь?
- По крайней мере, у нас в городе так.
- Ты говорил, там песок.
- Песок. Только во сто крат страшнее. Отравленный.
- На деревах надо жить, - назидательным тоном проговорил Савелий. – Самая лучшая жизнь. И чисто, и сытно, и солнца сколько хочешь и неба… Хорошо. А зеленя они что, не зевай, и беды не будет. Ротозеи токмо в зеленя-то попадают…
Савелий разглагольствовал бы и дальше о преимуществах жизни на сухостоях, но на палубе головного плоскодона показался кормчий, и древостой умолк. Держа в руке свои запаси, норовик лишь мельком глянул на работающих, и, так и не проронив ни слова, спрыгнул на причал. Шёл он немного набок, куртка с этой стороны у него оттопыривалась, и Семён сразу догадался отчего: спрятанный там револьвер был не из маленьких, да и весил без малого полтора килограмма – немалый вес для внутреннего кармана. Посмотрев, как «грузчики» перетаскивают корзины, мешки и туеса внутрь горы, он повернулся к Семёну:
- Уговор выполнен, горожанин. Ты хотел ещё что-то?
- Да. Сытняк. Ты говорил о Рине Нагруднице.
- Хочешь купить сытняк?
- Да. И если можно, то неплохо бы, если ты указал нам, где она живёт.
- У меня есть и другие дела…
- Я заплачу, - быстро проговорил Семён.
- Что ты сможешь дать?
- Это. – Семён вытащил из кармана стреляную гильзу. – Этого будет достаточно?
- Моё время стоит не дёшево, - покачал головой кормчий.
- Тогда что?
Кормчий открыл было рот, но вместо того, чтобы торговаться, вдруг заявил:
– Я передумал. Я отведу вас даром.
- Прекрасно. – Семён спрятал гильзу обратно в карман. – Это далеко?
- Нет, - ответил, словно отрыгнул, кормчий. Не удосужившись пояснить, сколько это «немного», он повернулся спиной к заливу и двинулся к ближайшему зияющему в стене отверстию.
- Оставишь своё хозяйство без присмотра? – бросил ему вдогонку Семён.
- Ничего не пропадёт, - ответил на это кормчий, не оборачиваясь.
Семён переглянулся с Савелием, весь вид которого выражал недовольство: «и нужен он нам был, этот сытняк», кинул взгляд на по-прежнему молча работающих норовиков и зашагал следом. Савелий, проворчав что-то, пристроился в хвосте.
Семён ожидал, что кормчий сразу же поведёт их внутрь своей общины, через один из ходов, что выходили на пристань, однако тот повернул чуть в сторону, направляясь к разделяющей их перегородке. Перегородка оказалась не простой. Сложенная из грубо обтёсанных каменных блоков, она представляла собой не что иное, как лестницу, круто поднимающуюся на стену. Учитывая её ширину и длину, а так же высоту, этот путь был не для слабонервных. Для кормчего, как видно, карабкаться по таким вот узким гребням, было делом обыденным. Как для древостоев – по их деревянному воздушному замку.
Ни перил, ни каких других ограждений лестница не имела, и Семён вздохнул с облегчением, когда они, наконец, выбрались на стену. Тут тоже оказалось не всё так просто. Выбитые в стене дорожки имели ширину равную, примерно, ширине двух мужских ладоней, кроме того поверхность их была сильно выщербленной, так что ходьба по ним была немногим легче, чем балансировка на перекинутой с одной ветки на другую жердине. Вдобавок, шли они под углом, причём довольно немалым, что создавало дополнительные трудности. Благо было сухо и безветренно. В других условиях, ходить тут можно было с риском свернуть себе шею.
Поднявшись на несколько метров вверх по стене, они оказались на площадке одного из многочисленных входов. Заглянув внутрь входа Семён не увидел ничего, кроме кромешного мрака, однако там, в этой чёрной глубине что-то размеренно ухало, словно работали кузнечные меха, и слышались звенящие удары. Похоже, железа о железо. Внутри соседнего с ним входа он заметил несколько тёмных фигур, что-то делающих под тусклым светильником. В двух следующих, расположенных ещё выше, он не увидел и не услышал ничего, однако своим странным шестым чувством ощутил присутствие там людей; их движения и даже обращённые на них из глубины подземных галерей, взгляды. В этих взглядах не чувствовалось вражды… по крайней мере, явной, открытой. Но что-то всё же было. Неприязнь. Недружелюбие. Ксенофобичность, смешанная с любопытством и удивлением. Ещё что-то, не опасное, в целом, но и, в то же время, не вселяющее оптимизма. От них тянуло холодом. Те, кто жил здесь, поистине были детьми своего мира, двух основных его слагаемых – камня и тьмы – и обе эти субстанции, оставили в каждом свой отпечаток. Возможно это впечатление так же было неверно, поверхностно, обманчиво, основано лишь на первых впечатлениях, не самых лучших, от этого мрачноватого места и его молчаливых жильцов, но у древостоев он такого не ощущал. Там была совсем иная аура.
Даже гребцы плоскодонов, средь которых они провели без малого две недели, не реагировали так на их присутствие.
Поднявшись вверх на добрых два десятка метров, кормчий нырнул в шестой или седьмой на этой тропе вход. Войдя в него вслед за ним, Семён отметил, что здесь почти так же грязно, как и на причале: внутри всё, сверху донизу, было вымазано чем-то тёмным и липким, однако так было только у самого входа. Дальше оказалось чище, но это последнее, что Семён смог определить наверняка: свет, льющийся из входного отверстия померк, и они вступили в область вечного полумрака.
Всё-таки полумрака, а не полной тьмы, отметил Семён. Казавшийся чёрным провалом в никуда, ход, на самом деле был освещён редкими светильниками, спрятанными в стене таким образом, что снаружи был виден лишь горящий фитилёк, но освещён настолько скудно, и настолько неравномерно, что многое из окружающего больше угадывалось, нежели виделось. Коридор, по которому они шли, имел достаточно гладкие стены, на которых остались многочисленные следы обрабатывающего их инструмента. Если в ход шло то, что выделывали местные кузни и мастерские, это был чудовищно тяжёлый и малоэффективный труд. Как минимум двадцать поколений норовиков иззубрили здесь тьму кайл и зубил, и расплющили несметное количество молотов, прежде чем сумели построить эти галереи. Поколение за поколением они грызли этот камень, покуда, по прошествии веков, не получилось то, что они сейчас имели в своём распоряжении. Или это было наследие более высокоразвитой цивилизации, ещё сохранившей механизмы, в том числе и проходческое оборудование, которое затем, по мере выхода из строя, и утери знаний, не разобрали на многочисленные поделки. Может быть, в тех подземных кузнях сейчас перековывали в ножи и скребки последние оставшиеся поржавевшие оси, болты и шестерни. Если это так, то процесс вырождения имел место не только в городе, подумал Семён, привычно считая шаги и подмечая все повороты. Когда он завершится, в живых останутся только древостои, да и те, если не вымрут заклинатели деревьев. Их жизнь ведь тоже зиждется на технологиях, хранителями которых являются эти отшельники, но технологиях совсем иного плана. Её нельзя передать другому, как простой техпроцесс изготовления какой-либо вещи. Это то, что может принять в себя только человек, обладающий особыми способностями. Не будет их – всё, что знают ведуны, просто исчезнет. И тогда уж точно не останется никого. Кроме, может быть, загадочных степарей.
Шедший рядом, постоянно вздыхающий и охающий Савелий неожиданно пробормотал:
- Страшно тут… Темнотища… Как тут жить-то можно? Вот глупые люди, под землю забрались, солнца не видят…
- Логика у них простая и правильная, - сказал Семён. – В темноте зелень не выживает, даже самая стойкая. Огонь и прочее, что снаружи, это лишь первый барьер. Основной – это мрак. Чем больше темноты, тем безопаснее.
- Одуреешь от такой жизни, - вздохнул Савелий.
- Другой они и не знают. Всё, что вокруг этой горы, для них – смертельный враг. Либо жить так, либо никак.
Савелий сокрушённо вздохнул:
- Ох, беда. Не заплутать бы тут…
- Не бойся, я запоминаю дорогу. Выведу.
- Неужто? – удивился древостой. – Хитёр ты, Семён. А я как вошёл сюда, так сразу потерялся…
Семён ничего не сказал на это, продолжая считать шаги и прислушиваясь к своим ощущениям. Чувство направленного к ним всеобщего внимания и ксенофобичности, которое он испытал снаружи, не оставило его и здесь, только теперь оно многократно усилилось, исходя сразу со всех сторон. Это было странно, потому что, собственно тех, кто его излучал, он почти не видел. Коридор, по которому они шли, как и те, что пересекали его, или ответвлялись в стороны, были практически пустыми. Лишь изредка можно было видеть чью-то мелькнувшую в свете светильника фигуру. Встречных же и вовсе не попадалось, точно норовики нарочно избегали их, обходили стороной или прятались где-то, но при этом всё время держа под неустанным наблюдением. Брошенную Семёном фразу о малолюдности норовикового поселения кормчий оставил без ответа. Он продолжал уверенно шагать вперёд, уводя своих недавних пассажиров всё дальше вглубь горы. Это начинало беспокоить Семёна. Дорога была извилистой, изобилующей поворотами, и чем дальше, тем уменьшалось его уверенность, что он запомнит её правильно. И это кормчий назвал недалеко?
Словно в ответ на его мысли, тот свернул вправо, шагнув в низкий и узкий, как щель, проход. Пригнувшись, чтобы не удариться головой о свод, Семён пролез следом, очутившись в небольшой комнатёнке, весьма необычного вида.
Благодаря сразу трём горящим светильникам, здесь было куда светлее, нежели в коридорах, в любом случае света было достаточно, чтобы разглядеть убранство этого места, не напрягая зрение. Середина комнаты была пуста, если не считать небольшой каменной плиты, служившей, по-видимому, столом, и такой же небольшой печурки, с булькающим на ней горшком. Зато стены были заняты от самого пола до потолка. Они представляли собой сплошные полки, вернее, ряды ниш, выдолбленных в скале, и ни одна из них не пустовала. Большую часть занимали глиняные широкогорлые сосуды, непонятно чем наполненные, но тяжёлый гнилостный запах, который висел в комнате, исходил, видимо, от них. Заглянув в ближайший сосуд, Семён убедился, что так оно и есть: он был на три четверти заполнен водой, или какой-то питательной жидкостью, в которой плавало нечто белесое и бесформенное. Плесень, грибок. Исходный материал для сытняка, догадался Семён. На остальных полках стояло множество разнокалиберных горшочков иной формы, а так же туго набитые и столь же туго перевязанные у горловин тонкой бечевой мешочки – дополнительные ингредиенты того же сытняка, надо полагать.
Ведя взглядом по рядам сосудов, Семён только сейчас заметил, что позади стола имеется ещё одна щель, совсем неприметная, из которой вдруг показалась невысокая, неопределённого возраста женщина, одетая так же, как и все норовики – в куртку и штаны, с короткими, и, как показалось Семёну, очень грязными волосами. Словно не замечая вошедших, она приподняла крышку со стоящего на печке горшка, помешала в нём чем-то вроде лопатки, и только после этого повернулась лицом к гостям. Судя по обилию морщин, лицо это должно было принадлежать древней старухе, однако сверкающие на нём глаза являли разительный контраст с лицом, как и телодвижения – лёгкие и плавные, совсем не старушечьи. Ощупав быстрым и цепким взглядом этих молодых и живых глаз Семёна с Савелием, она прищурилась, породив к жизни целую сеть новых морщин, и без всякого вступления произнесла:
- Дреостои ышли к ирязям. Фуук ра! Мир пеэнулся уэрх оторо-омашками.
Говор её поразил Семёна. Он уже успел привыкнуть к странному, утробному, произношению кормчего, но у этой фармы оно было поистине ужасным. Она говорила так, точно основную массу звуков, образующих слова, или, точнее, некое их донельзя искажённое подобие, у неё произносил желудок, а рот в это время был занят чем-то большим и горячим. Она не говорила, а выдавливала их из себя, уродуя настолько, что её с трудом можно было понять. Некоторые и вовсе тонули в утробном рыке.
- Я не древостой, - сказал Семён.
- Оно и иидно. – Взгляд её ещё раз обшарил комбинезон, остановившись на поясе. Семён вздохнул. Ну конечно же – железо! По меркам норовиков он был просто обвешан драгоценностями, отсюда было нетрудно догадаться, что запросит в обмен за своё варево фарма: какую-нибудь металлическую вещь.
В стоящем на печке горшке что-то особо сильно забулькало, и женщина переключила внимание на него. Подняв крышку, она снова помешала в нём, выпустив облачко пара. По зальцу поплыл ни с чем не сравнимый «аромат» сытняка.
- Это твой сытняк? – спросил Семён, указывая кивком на горшок. – Или у Рины Нагрудницы есть помощница…
- Ниаких опощниц, - сказала фарма закрывая горшок. – Я аарю сама.
- Стало быть Рина – это ты.
- Ты риишёл рааспашивать обо мне, или э-бе уужен сытняк?
- Сытняк, конечно. Так ты продашь?
Женщина усмехнулась:
- Иначе зачем аарю.
- Что возьмёшь за такой вот сосуд? – Семён развёл руки, показывая ёмкость литров в пять или шесть объёмом.
- А что ожете дать вы?
- У нас есть двадцать локтей верёвки, - неожиданно заговорил молчавший доселе Савелий. - Я всего половину взял… И ещё хороший кусок прочной ткани. Ещё есть пиво, хорошее пиво, да и кое-какой еды подкинем…
Перечисление этих древостоевских богатств, однако, вызвало у женщины лишь очередную усмешку. Ещё бы, подумал Семён. Что такое верёвки да холстина по сравнению с металлом. Он вспомнил свой торг с кормчим, и обругал себя за недальновидность. Следовало бы попрятать всё, что висело на поясе подальше, хотя бы в Савелиев мешок или карманы, оставив только нож, а наружу вывесить разную дребедень: индикатор времени, зеркальце, фольгу обёртки, в которой хранился питательный концентрат… Теперь эта морщинистая карга уж точно не упустит своего.
- А сколько это обычно стоит? – спросил Семён? – По чём у тебя берёт кормчий… - Говоря это, он повернулся к приведшему их сюда норовику, но того и след простыл.
- Шустёр, - пробормотал неприятно удивлённый этим обстоятельством Семён.
- Глянь-ка, пропал, - промолвил Савелий, крутя головой. – Прям как тень: шмыг – и нету.
- Так сколько? – повторил Семён.
- Кус за-а иитр.
- Кус за литр, я правильно понял? – переспросил Семён. – Но кус… Это что?
Женщина засунула руку куда-то вглубь своей куртки, выудив на свет округлый кусок тускло блеснувшего металла, размером с ладошку новорождённого ребёнка, с большущим отверстием в середине. Выглядел он так, словно кольцеобразную заготовку попросту расплющили молотком, не заботясь при этом ни о правильности формы, ни о гладкости получившейся поверхности. Словом: ничем не примечательная железка, просто уродливая шайба, однако Семён уставился на неё, как на какое-то диво.
Деньги! Эта женщина показывала ему настоящие металлические деньги.
История учила, что когда-то такого вида обменные единицы имели хождение в прежней человеческой цивилизации, но с той поры многое изменилось. Им на смену пришли меновые наборные карточки из пластика, логическим продолжением которых стали сегмы. Металл стал слишком дорог, чтобы чеканить из него такие штуки, однако здесь всё осталось как в древней древности.
«Монета, - вспомнил он. - Раньше это называлось монетой. Ну и ну!»
- Кус за-а иитр, - повторила женщина.
- То есть пять или шесть кусов за ёмкость нужного объёма. Не так уж и много, но железа у нас очень мало, а то что есть – крайне необходимо. Есть кое-что другое. Вот…
Семён порылся в карманах, выложив на каменную плиту стола то, что счёл возможным предложить на обмен: бесполезную коробочку рации, зеркальце, дозиметр, индикатор времени, мятую фольгу, тестовые образцы и стреляную револьверную гильзу, которую уже предлагал кормчему за услуги провожатого. Как и следовало ожидать, Рина в первую очередь потянулась именно к ней.
Повертев латунный цилиндрик в руках, женщина взяла с одной из полок тонкий каменный брусок, провела им по поверхности гильзы, внимательно осмотрела оставленный бруском след, затем несколько раз подбросила её на пальцах, прикидывая вес.
- Ше-есть кусов иесят оольше, - наконец заявила она. – Этого неоостаточно. И эеталл полохой: лиишком мягкий.
- Возьми зеркало.
- А-ачем мне оно? – фыркнула Рина. – Бесо-олезная эщь.
- Ничего подобного, - возразил Семён. – В него можно смотреться, а можно сделать отражатель для светильника. Сразу станет светлее. Или взять, к примеру, фольгу. Она тоже хорошо отражает свет.
- Смоэтся я оогу и в ооду, а с-сета тут и так хатает. Бесо-олезные эщи, - стояла на своём женщина.
Семён предложил индикатор времени, подробно объяснив, что это такое, и на что может сгодиться. Хитрое устройство заинтересовало Рину больше, но от него она, тем не менее, всё равно отказалась. На рацию и дозиметр она даже не взглянула. Так и не добившись ничего, Семён понял, что эта скряга мозжит у него что-нибудь из предметов первой необходимости. Подумав, он предложил бинокль, оставшиеся патроны и фонарь.
От первого она отмахнулась сразу. Вполне естественно: зачем в подземелье бинокль. Второе, почему-то, приглянулось больше, вероятно из-за той же латуни. А в фонарь она буквально вцепилась. Необыкновенно яркий источник света оказался именно тем, что нужно, однако всё равно и этого показалось ей недостаточным. Требовалось что-то ещё, и, похоже, это что-то должно было быть железным. Готовый уже уступить ей, Семён подумал о пряжке пояса, сожалея, что молнии на карманах пластиковые, а не металлические, как вдруг ему пришла в голову идея. Улыбнувшись про себя, он прекратил торг, и рассовал своё имущество обратно по карманам.
- Не хочешь, не надо, - заявил он, делая вид, что собирается уходить. – Не ты одна варишь сытняк. Найду фарму посговорчивее.
Это сработало. Упрямо не желающая уступать Рина сразу стала покладистее.
- Онарь, тр-рубки из оолтого эталла и отаражательная пла-астина, - назвала она последнюю цену.
- Все патроны не отдам. Две штуки и один пустой.
- Ты иедлагал все.
- Ничего подобного, - сказал Семён. – Я предлагал выбирать. Есть те, которые с картечью, то есть со свинцом, а есть те, которые горят. То есть сигнальные. Какие берёшь?
- Ооторые со сиинцом.
«Ну, естественно, - подумал Семён. – Металл ведь…»
- Идёт.
- Пя-ать иитров.
- Шесть, - поправил её Семён.
Рина наградила его злым взглядом.
- Хорошо, ше-есть, - согласилась она.
Семён подмигнул Савелию и передал женщины требуемое. Та сразу же спрятала выторгованное внутрь куртки и нырнула обратно в щель, из которой и появилась. Через полминуты она вернулась, держа в руках узкогорлый глиняный кувшин, заткнутый глиняной же пробкой. Приняв его, Семён заметил:
- Я попробую…
- Про-обуй, - с безразличным видом отозвалась женщина.
Семён вытащил пробку, приложился губами к горловине, и наклонил сосуд на себя. В рот сразу потекла струя мерзко пахнущей жидкости, спутать которую было невозможно. Удовлетворённой пробой, Семён заткнул кувшин пробкой и слегка качнул его на руках. Похоже, Рина не обманывала: на шесть литров он вполне тянул.
Завершив сделку, Семён с Савелием принялись пристраивать кувшин. Единственное место, где его можно было нормально нести, не рискуя разбить, это мешок древостоя, но прежде чем поместить туда с таким трудом добытое варево, пришлось повозиться. Мешок древостоя был забит под завязку, но из положения вышли, сделав второй, используя для этого часть захваченной Савелием верёвки и кусок ткани. После чего, переложили туда баклажку с пивом, остатки верёвки и целый куль ядер фундука. Остальные припасы Семён растолкал по карманам, а оставшейся тканью обернули кувшин, для пущей надёжности. Всё это время, пока они возились с укладкой, Рина стояла как изваяние, и только глаза её жадно перебегали от одного извлекаемого на свет предмета к другому. Она не проронила ни звука, но когда, упаковавшись, Семён, как бы между прочим, спросил, не из этой ли плесени, что плавает в кувшинах, она варит сытняк, прорычала:
- Иекрет не поарадаётся. А если и поарадаётся, то за ного-ного кусов. Очень ного…
- Мне не нужен секрет. Просто так спросил. – Семён изобразил на лице улыбку. – Спасибо за сытняк.
Выйдя в коридор, Семён постоял несколько секунд, мысленно вычерчивая весь путь сюда, вспомнив попутно недобрым словом кормчего. Тот выполнил их просьбу слишком буквально: показал ту, у которой он берёт сытняк и дорогу к ней, решив, что на этом его миссия закончена. Про обратный путь Семён ничего не сказал, и норовик исчез, предоставив им выбираться отсюда самим.
Ничего страшного, сказал себе Семён, и двинулся по коридору, шаг за шагом «разматывая» пройденный маршрут в обратном порядке, вновь окунувшись в ауру недоброжелательного внимания. Занятый торгом с Риной, он как-то вытеснил это чувство из своего сознания, акцентировавшись на другом, но сейчас оно вновь захлестнуло его, но уже с большей силой. Теперь они были одни, против этой изрытой ходами горы и тех, кто её населял, что обостряло восприятие сочащегося отовсюду негатива. Стараясь не обращать на него внимания, Семён какое-то время шёл довольно уверенно – старая пилферская привычка сослужила тут хорошую службу, - но пройдя примерно треть дороги, неожиданно оказался в затруднительном положении. Отмерив должное количество шагов от очередного поворота до следующего, он вдруг очутился возле чёрного зёва коридора, в котором не горело ни единого огонька; лишь где-то очень далеко был виден отсвет одинокого светильника. Это не соответствовало тому, что он запомнил, когда проходил тут полчаса назад. Коридор был освещённым, плоховато, конечно, как и везде, сейчас же внутри него чернильной массой стояла кромешная тьма. В следующем коридоре виднелся свет: серенькое свечение, позволяющее разглядеть лишь общие его очертания, и не более, и, заглянув туда, Семён убедился, что не ошибся: это был не тот коридор, которым им нужен. Удостоверив этот факт, Семён вернулся обратно.
- Странно, - пробормотал он, заглядывая в черноту. – Место то и не то…
- А ты часом не заплутал, а? Семён…
- Нет. Я хорошо помню, как шёл. Вот наш коридор. Но… в нём темно.
- Так что ж?..
- А до этого свет горел. – Семён задумчиво облизал губы. – То ли какая-то техническая накладка у них произошла, то ли… свет убрали специально.
- Это зачем это?
- В темноте проще нападать, - проговорил Семён, и почувствовал, как при этих словах по коже пробежал холодок.
- Нападать? – переспросил Савелий. - Это как же так – нападать? На кого это нападать? На нас? Зачем это?..
- У нас много ценного, - проговорил Семён, и тут же поправился: - У меня. Металлические вещи.
- Так что же из того? Они твои.
- Могут отнять.
- Как это так – отнять?
- Очень просто. Оглоушить, например. И забрать. Пока мы будем в отключке. Могут и ножом пырнуть.
- Разве ж такое можно?– не унимался древостой. – Твои же…
Семён лишь покачал головой. Для Савелия, рождённого в общине, в тихом и дремотно-благополучном, посёлке, язвы, терзающие его родной социум, и, как видно, присутствующие и здесь, были совсем незнакомы; это было что-то невозможное в их привычном мирке, где опасность представляли только деревья да трава, а никак не люди. Столкнувшись же с проявлением враждебности нос к носу, он растерялся, пытаясь втиснуть новое для него явление, в рамки навязанных безопасной и размеренной жизнью общины понятий о поведении окружающих. Напасть, отнять, и уж тем более оглоушить и пырнуть – были для него словами, лишёнными смысла.
- Это лишь предположение, - поспешил успокоить его Семён.
Ещё полчаса назад темнота была для них не проблемой, и только сейчас Семён понял, какую глупость совершил, выменяв фонарь. Правда, у него оставалась ещё зажигалка, и баллончик с «горючкой», но это всё было не то. Его маленький фонарик в такой ситуации был незаменимой штукой, и, лишившись его, он сделал себя куда более уязвимым, чем, даже если б лишился ножа. Можно было сделать факел, используя грубую древостоевскую ткань, пропитав её «горючкой». Дело оставалось за малым – найти подходящую рукоятку для него. Будь они в лесу, проблем бы с этим не было, а сейчас… Разве что, намотать ткань на лезвие ножа. Надолго ли хватит такого факела? Полминуты, минута…
Был и другой вариант – офтальмин. Для того чтобы рассеять этот мрак, достаточно было и половины стандартной нормы…
«А нужно ли? – спросил себя Семён. – Это всего лишь темнота. Пускай и неожиданная. Мало ли что могло произойти. Может быть, в светильнике просто закончилось масло. Ты ведь помнишь дорогу, не так ли? Шестьдесят шагов вперёд, потом поворот направо…»
Взяв древостоя за рукав его рубахи, Семён осторожно шагнул вперёд, прислушиваясь к мраку, и, одновременно, к своим ощущениям. Несколько шагов он прошёл, не чувствуя ничего, кроме ставшего уже привычным сквозившего отовсюду неприятия, но пройдя ещё чуть-чуть, неожиданно словно наткнулся на невидимую преграду. Кто-то поджидал их там, впереди, во тьме, и это кто-то таил в себе опасность. Смертельную опасность.
Семён прижался к стене, придавив к ней рукой и древостоя. Тот начал было что-то говорить, но Семён зашикал на него, и он умолк. Затаив дыхание, Семён попытался уловить хоть какой-то звук, но тишина коридора не нарушалась ни единым шорохом. Те, кто прятался там, в темноте, умели скрывать своё присутствие, и если б не исходящая от них агрессивность, Семён с Савелием уже дошли бы до опасного участка, а там могло произойти что угодно. Вплоть до убийства. Он не мог сказать, сколько человек в этой засаде, но и одного было достаточно, чтобы быстро прирезать их обоих. Два хороших удара – и всё кончено.
Семён бросил взгляд назад, где теплился желтоватый свет невидимого за поворотом светильника, лихорадочно обдумывая варианты дальнейших действий.
Что делать? Обойти это место? Только иного пути он не знал. Не имея провожатого, он мог идти лишь там, где прошёл до этого. Как вариант, в качестве провожатого могла бы выступить Рина. Заплати ей побольше, она, может быть, и согласилась бы вывести их отсюда. Это не снижало риск новых засад, но зато они не плутали бы по этим переходам вслепую. Вернуться назад, в освещённые коридоры, к фарме, жадной до жути, но на этой жадности можно было сыграть ещё раз. Отдать ей всё, что захочет, лишь бы вырваться из этих проклятых нор… Это единственное решение. Назад, назад…
- Назад, - шепнул Семён, подталкивая древостоя в плечо. – Тихонько…
Древостой молча повиновался. Вытирая плечом стену, цепляясь за неё горбами мешков, они начали пятиться, выбираясь из тьмы, как из трясины, однако устроившие им засаду норовики оказались хитрее.
Серенький свет, сочащийся оттуда, откуда они недавно вышли, внезапно мигнул и погас. За миг до этого там мелькнула чья-то тень, и сразу стало темно. Мрак ещё не был абсолютным, поскольку отсвет одного из дальних светильников всё же попадал в этот коридор, однако норовики потушили и этот огонь. Теперь бежать было некуда. Они угодили в тщательно расставленную норовиками ловушку. Куда бы они не двинулись – повсюду их ждала кромешная тьма, в которой, с ножом в руке притаилась смерть.
Первой мыслью было крикнуть что-нибудь, вызвать этих невидимых загонщиков на разговор, но Семён тут же отбросил её. Те, кто поджидал их, пришли сюда не вести диалоги. Предстояла схватка, а они могли противопоставить нападавшим лишь силу своих рук и ног, да пару ножей… Впрочем, нет. Было и ещё кое-что.
Семён быстро расстегнул карман, в котором хранились термитные шашки, достал одну, и принялся отвинчивать предохранительный колпачок. Освободив запал, он бросил колпачок перед собой во тьму, намеренно создавая как можно больше шума, чтобы привлечь к себе внимание, затем дёрнул за кольцо, и швырнул следом саму шашку. Стальной цилиндрик ударился о пол где-то в нескольких метрах впереди по коридору, и покатился, издавая немного дребезжащее позвякивание. Те, кто поджидал их, могли только догадываться о том, что сейчас упало, а брошенная шашка, между тем, зашипела, и с громким хлопком лопнула, вмиг превратившись в ослепительную бело-голубую звезду. Рвущееся изнутри неистовое фонтанирующее пламя сразу залило пульсирующим светом каменную трубу коридора, высветив каждый его закоулок, но Семёну было не разглядывания этого места. Закрывшись от её слепящего пламени ладонью, он рванулся вперёд, таща за собой растерявшегося древостоя, через несколько шагов наткнувшись на спрятавшегося в небольшой нише, человека. Ослеплённый внезапной вспышкой термитного заряда, тот стоял, зажмурив глаза, и защищая лицо поднятой рукой, в которой блестело лезвие ножа. Похоже, он был совершенно парализован этой бешенной лавиной света. Не давая ему опомниться, Семён ударил его по запястью, выбив нож, схватил за шиворот затрещавшей куртки и, что есть силы, саданул головой о стену.
До этого Семёну ни разу не приходилось бить человека, тем более таким образом, но удар получился на славу. Норовик охнул, сразу обмяк и повалился пол. Из-за пазухи его разорвавшейся куртки выскочил какой-то чёрный предмет, и, издав глухой металлический стук, откатился к ногам Семёна.
Увидев, что это, Семён открыл от изумления рот.
Его револьвер!
Не понимая до конца, что происходит, Семён заглянул в лицо лежащему без сознания норовику и нервно сжал кулаки. Кормчий не пожелал расставаться со столь драгоценной вещью, даже замыслив нападение на своих бывших пассажиров. И не доверил это дело никому. Боясь упустить поживу, он выбрал самый простой способ обогащения, и проиграл. В любом случае, первый заход был не в его пользу.
Схватив револьвер, Семён сграбастал совершенно обалдевшего от происходящего Савелия, и поволок его за собой, вперёд по коридору, надеясь выбраться из этой ловушки быстрее, чем остальные участники засады сообразят что к чему. Какое-то время горящая шашка светила им в спину, потом коридор снова погрузился в кромешный мрак. При её свете беглецы ещё успели добраться до очередного перекрёстка, к счастью освещённого, но едва он погас, в наступившей полутьме началось какое-то движение.
Семён по-прежнему ничего не видел и не слышал, подозрительного, но чувство, спасавшее его только что, подсказывало, что вокруг них продолжает присутствовать какая-то злобная сила. Она кружила, подкрадываясь сзади, напирая с боков, обходя их сверху и снизу, перерезая путь к причалу, загоняя в новую ловушку, в бутылку, в которой свободным оставалось лишь горлышко, и то постоянно сужающееся, и направленное совсем не туда, куда было нужно. Первая неудача не отвернула загонщиков от их замысла, и даже лишившись начальника, они продолжали начатое, надеясь на солидную поживу. Теперь их стало куда больше. То ли подошло подкрепление, то ли безгласные обитатели этих коридоров и сами решили попытать счастья. Так или иначе, Семён с Савелием превратились в двух крыс, с которых во что бы то ни стало решили снять шкуру. Одной западни им избежать удалось. Следующая готовилась куда серьёзнее.
Семён облизнул внезапно пересохшие губы и щёлкнул предохранителем. Имея револьвер, и оставшиеся шашки, можно было попытаться пробиться к причалам, идя напролом, и прокладывая себе дорогу стрельбой, однако Семён внезапно засомневался в успехе такой «бульдозерной» тактики. Норовики, особенно гребцы, уже видели действие огнестрельного оружия, и если среди загонщиков есть и они, подставлять себя под заряд картечи они не будут. Пойдут на какую-нибудь хитрость, трюк, против которой он, даже со своим экстрасенсорным чувством, опытом и навыками пилфера и знаниями полевого исследователя будет совершенно бессилен. Даже вступи он с ними, с револьвером в руках против ножей, в открытый бой, исход такой схватки предсказать было трудно. Предпочтительнее было спрятаться, и выждать некоторое время, пока всё уляжется. Нужно было оторваться от преследователей, выскользнуть из этой бутылки, и найти укромный уголок, чтобы отсидеться, отдышаться, собраться с мыслями... И очень быстро. «Горлышко» становилось совсем уж узким.
- Куда ж теперь-то? – беспомощно прошептал Савелий, прижимаясь к Семёну.
Семён ещё раз «прощупал» окружающее его пространство. Выход из западни не совпадал ни с одним из коридоров, которых на этом перекрёстке было аж целых пять, но там, куда уходил один из них – второй справа, опасность ощущалась чуть слабее, чем в остальных местах. Возможно, загонщиков там было меньше, или они были дальше, в любом случае если и можно было бежать, то только туда.
- Направо, - скомандовал Семён, и подтолкнул в нужном направлении нерасторопного Савелия. Древостой побежал, и бутыль в его мешке тихонько забулькала в такт его неуклюжему бегу. Семён последовал за ним, чувствуя, как всё больше и больше сжимается кольцо окружения.
В первую минуту, едва нырнув в этот коридор, Семён подумал, что ошибся, поскольку ощущение опасности вместо того, чтобы уменьшаться, наоборот – начала усиливаться, и только пробежав шагов пятьдесят или шестьдесят, понял, что всё же выбрал правильное направление. Угроза, как волна, нависающая над ними ещё секунды назад, неожиданно пошла на убыль, и случилось это едва они миновали первые боковые ответвления, которые попались им в этом коридоре. Пробегая мимо, Семён едва ли не кожей почувствовал исходящие из этих узких, как щели, ходов, ни с чем не сравнимые эманации агрессивно настроенных людей. Они изливались сразу с двух сторон, и, пробежав чуть вперёд, подальше от них и ближайшего светильника, Семён резко остановил пыхтящего как паровая машина, древостоя, снова прижал его к стене и прошептал прямо в ухо:
- Ни звука.
Древостой испуганно замер и затих, и вовремя. Семён едва успел укрыться сам, как из узких и совершенно тёмных щелей ответвлений, вынырнули несколько серых фигур, и бесшумными тенями скользнули в сторону перекрёстка, который они с Савелием покинули меньше минуты назад. Проводив их взглядом, Семён позволил себе вздох облегчения. Протяни они резину, сейчас бы столкнулись с этими норовиками нос к носу. Сразу стало легче, чувствовалось, что опасность удаляется, но задерживаться тут долго не стоило. Пройдёт немного времени, загонщики поймут, что крысы ускользнули, и начнётся их поиск. Чем дальше они сейчас уйдут, тем труднее их будет найти.
Семён снова прислушался к своим ощущениям, однако на сей раз, не уловил ровным счётом ничего. Прежнего фона, что окружал их во время путешествия к фарме, тоже не было, что означало отсутствие следящих за ними глаз. Это было совершенно безлюдное место.
- Вперёд, потихоньку, - тихо скомандовал Семён, и пошёл первым.
Слева и справа снова показались щели боковых ходов. Коридоры, по которым кормчий вёл их к фарме, их почти не имели, здесь же гора была пронизана таким количеством ходов, что должна была быть пористой, точно губка. Ещё подплывая к норовиковской общине, Семён подумал, что при таком обилии входных отверстий, внутри должен быть настоящий лабиринт, и не ошибся. В то же время, обили их означало, что выйти наружу не представлялось такой уж сложной задачей. Требовалось лишь держать какое-то одно направление, и рано или поздно, любой их выбранных коридоров должен был привести их к выходу. Главное, было не лезть в эти вот узкие ходы-щели. Света в них совсем не было, и что там, внутри, скрывается, оставалось только догадываться.
Семён снова задумался над перспективой использования офтальмина. Неизвестно, сколько им суждено было бродить по лабиринту норовиковского города, но даже если выход и был где-то недалеко, трата этого препарата была оправданной. Чтобы более или менее нормально ориентироваться здесь, нужно было видеть что вокруг, а с этим, почти везде, были проблемы.
Норовики не очень-то заботились об освещении своего обиталища. Светильники, и без того достаточно редкие, здесь встречались ещё реже, многие едва коптили, иные и вовсе были погашены. Вдохновлённый идеей использовать в качестве переносного источника света один из таких светильников, Семён осмотрел первый, что попался им на пути, придя к неутешительному выводу, что из затеи этой ничего не получится. Устройство его не предусматривало возможность переноса. Норовики создали предельно простую конструкцию: ёмкость, в которую заливали, судя по всему купленное у древостоев масло, представляло собой высверленный в стене наклонный шурф, в который вставляли глиняную пробку с фитилём. Вот и всё. Это было исключительно стационарное устройство. Стало быть, без офтальмина, им не обойтись.
Встав под норовиковским «уличным фонарём», света которого едва хватало на то, чтобы рассеять мрак на расстоянии нескольких шагов, Семён нашёл в аптечке нужный пузырёк, вытряс из него две пилюли, после чего передал одну Савелию:
- Выпей и зажмурься. Считать умеешь до ста? Вот пока не досчитаешь, глаз не открывай.
- Зачем это? – поинтересовался Савелий, поднося пилюлю чуть ли не к самому носу.
- Особое снадобье. – Семён спрятал аптечку обратно в карман, и положил на язык свою дозу. – Чтобы лучше видеть.
- Эх ты, - недоверчиво проронил Савелий, но сделал всё, как нужно.
Через минуту с небольшим коридор огласил удивлённый вскрик древостоя:
- Чудеса! Светло-то как вокруг. А, Семён? Чудеса, право слово! Как это…
- Спокойно Савелий. – Семён тоже открыл глаза и удовлетворённо качнул головой. Другое дело. Стандартная доза не рассеяла мрак окончательно, но превратила его в серость, что уже было большим плюсом. Свет масляного светильника, под которым они стояли, стал невероятно ярким, точно это была не масляная коптилка, а мощная электрическая лампа. Смотреть на пляшущее на фитиле пламя было больно.
- Теперь главное – не смотреть на источник сильного света. Если скомандую: зажмурься – не медли. Не то ослепнешь.
- А как же мы теперь на солнышко-то выйдем? – забеспокоился Савелий.
- Для того другое снадобье есть. Против этого.
- Чудно, - мотнул головой Савелий.
Коридор доселе прямой и достаточно широкий, распался на несколько узких ходов, расходящихся в разные стороны, подобно растопыренным пальцам руки. Здесь уже чувствовалось присутствие людей. В сумеречной глубине их что-то двигалось, были слышны протяжные скрипы и скрежет, наподобие того, какой издаёт точильный камень. Соваться туда явно не стоило. Повертев головой, Семён выбрал ход, показавшийся ему пустынным, но вскоре тот преподнес им другой сюрприз: резко пошёл вниз. До этого им ещё не встречался ни один спуск или подъём. Казалось, все коридоры тут чётко разделены на этажи и уровни. Впрочем, спуск оказался не длинным. Наклонный пол снова сменился горизонтальным, а сам коридор – длинным залом, стены которого представляли собой сплошную череду ниш. Ниши были не пустыми. Они были плотно заставлены высокими узкими сосудами, наподобие древостоевских горшков для воды, так же оплетённых лозой. Только в отличие от них, эти имели широкое горло, закрытое керамической же крышкой. Что там такое хранится, Семён проверять не стал, но чумазый вид этих горшков говорил о том, что там содержится отнюдь не вода.
Они прошли первые три ниши, когда совсем рядом снова появилось это.
Резкий прилив агрессии ударил его как оплеуха, совершенно неожиданно. Он и впрямь дёрнулся, точно от настоящего удара, который на короткий миг привёл его в замешательство: до этого момента он совершенно ничего не чувствовал. Такой резкий поворот был для него впервой. Он ещё ни разу не сталкивался с кем-то, кто мог так прятать свои помыслы, и сейчас Семён успел лишь повернуть в эту сторону голову, как рядом с ним, в стену ударилось что-то твёрдое, точно самое материализовавшееся зло, брызнув прямо в лицо осколками камня. Скорее инстинктивно, нежели осознанно, Семён присел, вжав голову в плечи, благодаря чему избежал и второго попадания. То, что должно было его убить, или оглушить, упало где-то совсем рядом, но впотьмах, Семён не увидел ни метательный снаряд, ни того, кто его метнул. Он даже не понял толком откуда был совершён бросок: эманация исходила откуда-то сзади и слева, казалось прямо из стены. Что не из ниши – определённо.
Семён вскинул револьвер, нацеливая его почти вслепую, по тому направлению, что давало ему его чувство, успев закрыть глаза за долю секунды перед тем, как ударник разбил капсюль патрона. В замкнутом пространстве зала выстрел прозвучал оглушительно. Картечь ударила в стену, и дико взвизгнув, срикошетила, окатив всё вокруг градом смертоносного металла. Часть её, видимо, попала в один из сосудов: раздался звук, словно лопнуло толстое стекло, и среди оплётки показались чёрные языки потёков. Попал ли он в метателя или нет, сказать было трудно, но так или иначе, с этой стороны им теперь ничего не угрожало. Источник опасности стремительно улепётывал. Сейчас Семён явственно ощущал его: злобу, что источал его пещерный мозг и ещё страх. Нападавший ничего не добился, однако показал, что местоположение беглецов известно. Вскоре следовало ожидать и других визитёров.
Их появление не заставило себя долго ждать. На сей раз преследователи не скрывали своего присутствия: их приближение выдавали странные харкающие звуки и бряцанье, которое Семёну не понравилось. Они что-то несли с собой, и это что-то могло быть как средством защиты, так и оружием. Это не походило на шайку кормчего. Похоже, за ними в погоню пустилась совсем другая команда, и настроена она была куда решительнее.
«Местная служба безопасности?» – подумал Семён, припуская вслед за древостоем. Не хватало им ещё попасть в руки здешним правоохранителям. Они ничего не докажут. Этот пройдоха кормчий наверняка обстряпает всё так, что виноватыми окажутся они.
Впереди показался выход из зала, но прежде чем они успели достичь его, в зал ворвались преследователи. Семён ожидал услышать вслед грозные окрики, вроде: «стоять», «руки за голову», или что-то в этом роде, но норовики не стали утруждать себя подобными пустяками. Едва завидев беглецов, они немедленно взяли их на мушку.
Позади раздался сухой щелчок, а за ним – тонкое пение стремительно рассекающего воздух тела, и тотчас по левому рукаву Семёна что-то чиркнуло, разодрав комбинезон и слегка оцарапав кожу. Снаряд, который пустили им в спину, зацепил его лишь слегка. Второй прошёл мимо, зато на сей раз досталось Савелию.
Древостой, который бежал впереди ойкнул, и остановился; налетевший на него Семён едва не свалил того с ног:
- Ты что?
- В бок попало… О-ох, гнильё болотное, до крови аж…
- Ну-ка. – Семён нащупал ладонь Савелия, прижатую к телу, просунул под неё свою и сразу ощутил что-то тёплое и липкое, струящееся из-под разодранной рубахи. И вправду кровь.
- Я тебя перевяжу, только не сейчас. Нельзя останавливаться…
- Ох, труху им в глотку, - продолжал стонать Савелий. – Не могу бежать-то. Болит…
- Потерпи Савелий. Немного…
Со стороны норовиков снова защёлкало, заставив Семёна присесть самому и пригнуть к полу Савелия. Пущенные снаряды прошли поверх голов, ударившись о торцевую стену зала. Не дожидаясь новой серии выстрелов, Семён нацелил револьвер на приближающуюся серую людскую массу, но в последний момент что-то остановило его. Запустив руку в карман, где лежали запасные патроны, он быстро нашёл тот, что был заряжен звёздкой (более лёгкий), вынул из барабана стреляную гильзу, и загнал его в освободившуюся камору. После чего вернул барабан на место, провернув его на нужный угол. На это ушли считанные мгновенья, но норовики тоже не спали. Они так же успели перезарядить своё метательное оружие, и, поднимая револьвер, он, даже не видя, как следует, стрелков, со всей отчётливостью внезапно понял, что они вот-вот продырявят его. Это читалось в источаемой ими эманации. То была уже не просто неприязнь, а открытая враждебность, дикая, необузданная, жаждущая крови. Им не нужны были пленники или заключённые. Они шли сюда не арестовывать двух чужаков, чтобы привести их на суд. Они шли убивать.
- Зажмурься! – крикнул Семён древостою и нажал на спуск.
Револьвер рявкнул, выплюнув в сторону норовиков длинную, ослепительно яркую струю. Закрывший лицо ладонью Семён, не видел, как горящий заряд прошёл всего в нескольких сантиметрах от головы одного из норовиков, угодив в перегородку, разделяющую ниши, и заметался по залу, разбрасывая вокруг огненный брызги. В первой нише что-то полыхнуло, и отнявший от глаз руку, Семён увидел, как там пляшут, разгораясь, багровые языки. Догадка, что это может быть, ужаснула его.
Безызвестные Родоначальники! Да это же нефть!
Вот, что хранилось в этих горшках. Он запалил норовиковское нефтехранилище!
Застигнутые врасплох преследователи, секунду стояли, словно парализованные таким неожиданным поворотом событий, потом ринулись сквозь пламя и дым обратно к выходу. Их можно было понять. Медлить тут было нельзя.
Сграбастав Савелия, Семён буквально поволок его прочь из этого страшного зала, прекрасно понимая, что здесь вскоре будет. Он уже видел, что такое пожар в туннеле. Как-то в одной из вспомогательных галерей нижнего уровня, замкнул кабель, и хотя открытого огня не было, едкий белесый дым от сгоревшей изоляции, в считанные минуты заполонил всё ближайшие галереи. Дежурившему в ту ночь Семёну удалось выйти из зоны задымления без последствий лишь благодаря маске. В противном случае, он мог навсегда остаться в той галерее.
Тут же горела нефть, и масок у них не было, однако норовики, как видно, учли возможность возгорания, приняв соответствующие меры безопасности. Едва Семён с Савелием выбрались из зала, как позади послышался какой-то скрежет, затем кровавые отблески пожара начали блекнуть, покуда не пропали совсем, словно коридор перегородили чем-то… Противопожарная заслонка, догадался Семён и подивился не только изобретательности норовиков, но и оперативности, с которой это было сделано. Ведь с момента возгорания прошло всего ничего. Кто-то здесь был постоянно начеку.
Впереди посветлело. Ориентируясь на этот свет, Семён довёл стонущего древостоя до поворота, за которым открылся другой коридор, полный света. Ещё не веря в такую удачу, Семён заглянул за поворот и едва не закричал от радости и боли в ослеплённых глазах. Всего в нескольких метрах от них, находилось квадратное отверстие входа, за которым безумствовало солнце.
Глава 10
Непосредственная опасность миновала, выход был рядом. Поборов предательское желание поскорее выбраться из норовиковского города, Семён взялся за Савелия. Древостой стоял, привалившись к стене, прижимая к боку насквозь пропитанную кровью рубаху. Отняв его ладонь, Семён стянул с древостоя пояс, завернул подол рубахи, взглянул на рану и сурово сжал губы. Впечатление было такое, словно Савелия ударили тесаком: бок был распорот на длину почти в ладонь, и чуть ли не пол ладони вглубь. Насколько можно было судить, ничего жизненно важного задето не было, но крови древостой потерял немало; она продолжала сочиться из раны, стекая по бедру на ногу. Чтобы нанести такое увечье, снаряд должен был иметь немалую силу, но сейчас Семёну было не до таинственного норовиковского оружия. Достав аптечку, он быстро обработал рану специальным дезинфицирующим гелем, закрыл её сложенным в несколько слоёв бинтом, и закрепил его полосками пластыря. Не ограничиваясь этими мерами, Семён вколол Савелию обезболивающее и антибиотик, надеясь, что снаряд не был отравлен. Вспомнив о своей царапине, Семён разодрал порванный уже рукав комбинезона, осмотрел запёкшийся бугор крови, на месте раны, ограничившись тем, что заляпал её куском пластыря.
Теперь можно было вернуть себе нормальное зрение, и, дав Савелию нейтрализатор и проглотив его сам, Семён, едва дождался, когда пройдёт подложенная минута. Его так и подмывало открыть глаза раньше. Обратное действие нейтрализатора, как и прямое – офтольмина – могло серьёзно повредить сетчатку, если смотреть в это время, но время сейчас работало против них. Их преследовали, следовательно, в любой момент, те, с кем они столкнулись в нефтехранилище, могли очутиться и здесь. Опасности пока не ощущалось, но Семён уже знал, как мгновенно может измениться ситуация.
Никто не набросился на них, пока нейтрализатор делал своё дело, никто не воспрепятствовал им выйти наружу. Однако очутившись на стене, Семён понял, что выйти из города – это ещё далеко не всё. Лишь когда они выбрались наружу, он осознал, насколько они уязвимы здесь. Поддерживая шатающегося потери крови древостоя, с ношей за плечами, скользя на предательски крутой узкой тропке, он едва ли мог бы противостоять нападению, даже если норовики просто решили бы забросать его камнями. Вокруг них виднелись многочисленные входы в подземелье, в любом из которых в любой момент мог оказаться стрелок, и взять их на мушку, ничем не рискуя. Они были тут как на ладони, однако норовики, почему-то, не спешили воспользоваться таким выгодным для них положением. Что-то удерживало их от дальнейшего преследования. Страх перед неизвестным, грохочущим и плюющемся огнём, оружием, или что-то иное? Так или иначе, пока Семён с Савелием ползли по стене вниз, они находились лишь под прицелом чьих-то недобрых взглядов. И не более.
Спустившись на «этаж» ниже, то есть оказавшись на уровне самого нижнего ряда выходов, беглецы очутились на идущем вдоль стены уступе, достаточно широком, чтобы можно было нормально стоять или идти, не рискуя при этом скатиться со склона. Со стороны «гавани» такого уступа на стене не было, не считая причала, конечно, как и высеченных в камне лестниц, спускающихся до самой земли. Не удосужившиеся создать нормальные переходы на стене, здесь норовики сил не пожалели. Лестницы были удобные, причём куда более пологие, нежели сами стены, из-за чего верхняя часть их, была утоплена в стену, начинаясь в своеобразной траншее. Для людей, панически боящихся растений, такой удобный выход прямо в их зелёную массу, выглядел странно.
Ближайшая лестница находилась, почему-то, между двумя выходами, но понять норовиковскую логику Семён и не пытался. Воспользовавшись таким удобным спуском, они уже через пару минут были у подножия стены.
Вокруг стены тянулась чёрная полоса выжженной земли, долженствующая держать биом на некотором расстоянии, и чем норовики палят траву, догадаться было нетрудно. Тут всё было буквально пропитано нефтью, и хотя полоса была совсем неширокой – метров десять, самое большее, даже такая узенькая буферная зона должна была обходиться норовикам недёшево. Термическая обработка, как известно, давала крайне непродолжительный эффект. Следовательно, полосу требовалось без конца поливать нефтью. Спасало, видимо лишь то, что накапливаясь в почве, та основательно отравляла её, делая непреодолимым препятствием даже для «всеядного» биома, причём достаточно надолго.
Тем не менее, кое-где трава виднелась даже посреди этой полосы. Выжившая после страшных огненных шквалов, она вылезала из мазутно-чёрной земли, стараясь занять пустующее жизненное пространство, с которого её с таким усердием изгоняли.
Ничего выше травы поблизости от норовиковской общины не росло, однако чуть поодаль торчали обугленные останки кустов, свидетельствующие о том, что контратаки его обитателей доходили и туда. Деревьев здесь не было совсем. Всё большое было либо выжжено, либо, скорее всего, выпилено, и использовано на топливо.
Первые минуты Семён шёл, пятясь, грозя городу револьвером. Сотни чёрных пустых глазниц входов, спокойно взирали на двух беглецов, но Семён не спешил прятать оружие. Испытав на себе коварство норовиков, он уже не верил в это кажущееся равнодушие, равно как и в смирение с неудачей тех, из чьих рук они выскользнули. Ему хотелось бежать отсюда, пока вершины ближайших холмов не скроют этого уродливого, изрытого ходами горба.
Лишь отойдя на достаточно значительное расстояние, Семён позволил себе немного расслабиться. Погони по-прежнему не было. Да и раскинувшаяся вокруг холмистая равнина была безлюдна. С вершины первого же попавшегося им холма он внимательно осмотрел её в бинокль, так и не увидев признаков того, что поблизости кто-то скрывается. Ветер трепал травы, клоня их к земле, и даже идиотская зелёная раскраска норовиков не помогла бы им скрыться среди них. Да и потом, это же адаптоиды… Полежи-ка в них.
- Никого, - проговорил Семён, опуская бинокль. – Неужто и впрямь, отпустили нас? А Савелий…
- Пуганул ты их здорово, штукой этой своей, - отозвался древостой. – Вот они и струхнули…
- Хорошо, если так. - Семён спрятал бинокль, достал компас, повертел его, проверяя, как реагирует на это лимб, потом взглянул на часы.
- Два часа. Надо бы к ночи убраться отсюда подальше. – Семён посмотрел на юг. – Степари должны быть где-то в той стороне. Верно?
Древостой кивнул:
- Так говорят. А там, кто их знает. Может и нету никаких степарей.
- Были же раньше.
- Так то ж когда было…
Семён бросил взгляд на далёкий город, и повернулся к нему спиной:
- Идти можешь, а Савелий?
- Могу. – Савелий потрогал перевязанный бок. – Будто и раны нет. Не болит…
- Тогда идём.
- Идём, - просто ответил древостой.
Обилие холмов, причём небольших по площади, и при этом высоких и крутых, однозначно указывало на то, что некогда этот район был скалистым. Растительная эрозия за считанные годы сделала с камнем то, на что солнцу, воде и ветру понадобились бы тысячелетия. Обратясь в прах, слагаемые их породы, тем не менее, сохранились где-то в глубине этих холмов, и скорее всего именно эти остатки и служили норовикам источником полезных ископаемых, в первую очередь, конечно, железа. Однако следов добычи нигде не было заметно. Семён осматривал каждый попадающейся на пути холм, и нигде не видел, чтобы их правильные округлые очертания уродовал шрам старого карьера, или, хотя бы, какой-то ямы. Возможно, они ещё продолжали потрошить гору, в которой ныне располагалась их община, только за столько прошедших лет, они должны были не просто выгрызть всю её сердцевину, но и забраться чертовски глубоко вслед за рудными жилами, даже если и добывали железо в очень ограниченных количествах. Выходило, что то место, где они были, являлось лишь верхушкой невероятного небоскрёба, ушедшего вглубь земли на девять десятых своей высоты. А то и больше.
Подземный небоскрёб, проговорил про себя Семён, и, взойдя на вершину очередного холма, в который раз обернулся. Горы уже почти не было видно – тоненькая серая полоска, чуть выступающая над неспокойным морем травы. С вершины следующего холма, Семён не увидел даже этого.
- Вот чего я никак не пойму, - проговорил внезапно долго молчавший Савелий, - так это почему они, если уж захотели забрать у тебя твоё добро, не сделали это на реке. И ловить нас не надо. Куда ж мы с плотов…
- Вероятно побоялись, - ответил Семён.
- Побоялись? Чего ж это? Тогда побоялись, а сейчас что?
- Тогда они были на враждебной им территории. Им бы до дома доплыть, оболочку не распороть, да растениям не попасться, - вот их забота была первоочередная. Не до нас было. И потом риск… Вдруг не получится всё гладко. А у меня термитные шашки.
- И что с того?
- А то, что успей я такую штуку кинуть, и нет их понтона. Сгорит всё, и судно и товар. Риск… А здесь они как крысы в своих норах: всё ихнее, всё знакомое, родное.
- А ведь верно, - помолчав, сказал Савелий. – Эх, знали бы мои поселяне-то, какие они на самом деле, норовики-то. Злыдни, свет таких не видывал. А мы с ними на обмен идём…
- Норовикам с древостояли цапаться смысла нет, - резонно заметил Семён. – У каждого своя выгода. Без вас они останутся без еды, плетения разного, верёвок и прочего. Вам без них тоже нельзя, кто ножи да топоры с иглами привозить будет. Так что свои хищные нравы им приходится сдерживать, иначе с голодухи подохнут. А вот мы с тобой – другое дело. Пришли, ушли, нас и ошкурить можно.
- Злыдни, ох злыдни, - покачал головой Савелий. – Хитрые злыдни. Надо ж такое удумать. Ох, гнилые у них души, труха одна, как в старом пне…
Он умолк, несколько минут шёл молча, потом прижал руку к раненому боку и тихонько вздохнул.
- Болит? – поинтересовался Семён.
- Ох, опять заныло…
- Потерпи немного. – Семён в который раз оглядел окрестности и добавил:
- Уйдём подальше от этого разбойничьего вертепа, найдём подходящее местечко – передохнём…
- Пусто тут, - пожаловался Савелий. – Трава одна.
Семён усмехнулся:
- По лесу соскучился?
- В лесу веселей, - простодушно ответил Савелий. – Чего только нет, богато…
- Опасно, - ввернул Семён.
- Это кому как, - резонно заметил древостой – Тут не лучше.
«Подходящее местечко» нашлось довольно быстро – заросли какого-то колючего кустарника, названия которого не знал даже Савелий. Они принялись резать ветки, сваливая их в кучу, после чего подпалили. Политые «горючкой», сырая древесина и листья горели плоховато, нещадно дымя, но прогорев, оставили-таки после себя полноценную проплешину нужного размера. Усевшись в центре горячего круга голой земли, оба с удовольствием вытянули натруженные ноги. Семён полез в аптечку за болеутоляющем. Уяснив, что к чему в этой коробке, Савелий похвалился своей «аптечкой». Мешочек, болтающийся у каждого поселянина на поясе, оказывается, скрывал внутри маленькую глиняную баночку с особым бальзамом, секрет которого был известен лишь жившему на окраине леса знахарю, и который выменивали у него за немалую цену. Бальзамом лечили в первую очередь различные травмы кожного покрова и плоти, в том числе и те, которые наносили растения, и без него в лес никто и шагу не ступал. Семён много раз хотел поинтересоваться, что это за такой неотъемлемый атрибут древостоевского наряда, но каждый раз что-то его отвлекало от этого. Бальзам имел специфический пряный запах, по консистенции напоминал размокшую глину, да и цветом тоже. Савелий заверил, что лучше этого средства не существует, и дальше он сможет заботиться о своей ране сам. Семён ничего не имел против, но укол болеутоляющего всё же сделал.
После этого они перекусили. Семён закончил трапезу глотком сытняка, Савелий наотрез отказался, несмотря на все уговоры. Он был уверен, что сможет найти что-нибудь удобоваримое и здесь, однако с каждым пройденным километром, эта уверенность теряла силу. Худшие прогнозы Семёна начали оправдываться, хотя и раньше, чем он рассчитывал: в этих безлесных районах и впрямь не росло ничего съедобного, а если что и было, то в очень незначительных количествах, иначе опытный Савелий наверняка что-нибудь, да нашёл. Не удивительно, что норовики выторговывали у древостоев съестное. Эта местность не могла прокормить и горстку горожан, хотя возьмись те за огородничество, проблем с пропитанием у них не было бы. Видимо страх их перед биомом был настолько велик, что даже этот род деятельности был им неприемлем. Отправляющиеся сквозь жуткие густые леса торговцы выглядели на этом фоне настоящими героями, отчаянными смельчаками. Если не сказать – сумасшедшими. Была бы возможность, они, наверное, прокопали бы к древостоям подземный ход, лишь бы не появляться наверху, средь массы агрессивного биома. Полумрак их каменных нор, был им сладостнее, чем горящее в небе солнце и голубое небо. А главное безопаснее. Может в этом и был секрет царившего вокруг безлюдия. И отсутствия следов добычи…
Эта мысль обожгла Семёна, словно в него плеснули кипятком.
Подземные коммуникации!
Это всё объясняло. И всё меняло.
Убегая от города, они, на самом деле по-прежнему, оставались в его пределах. И хотя изрытая, источенная поколениями норовиков гора, осталась за много километров позади них, он совершенно упустил из виду, что помимо метрополии, основного поселения, так сказать сердцевины, могла существовать и другая его часть. Окраины. Промышленные районы. Городская периферия. Он, рождённый в Центральном, мог бы догадаться, что норовики поступят схожим образом, с той лишь разницей, что горожане вытравили биом с прилегающих территорий, прячась за стенами и под землёй не от него, а от последствий собственной антибиологической деятельности. Норовики же избрали иной путь, менее затратный в плане ресурсов, но более трудоёмкий и более долгий. Они попросту упрятали всё под землю, под биом, чтобы спокойно разрабатывать недра, не тратя сил на бесплодную борьбу с упрямо лезущей зеленью. И сейчас, под их ногами, вероятно, стучали кайлы, рубя крепкую породу, скрипели подьёмники, вытаскивающие бадьи с нефтью из колодцев, а по десяткам километров туннелей, разбегающихся от одинокой горы во все стороны, подобно паутине, двигались нагруженные добытым вереницы носильщиков, тяжело дыша в спёртом воздухе подземелий, слепо таращась во тьму, рассеиваемую лишь редкими светильниками, да ловя крохи дневного света, просачивающиеся сквозь неплотно пригнанные плиты крышек, закрывающих потайные выходы на поверхность...
Семён бессильно сжал кулаки, и завертелся на месте волчком, бросая взгляды в разные стороны, точно пытаясь увидеть эти лазы.
Да, могло быть и так. Их преследователи могли гнаться за ними, не привлекая к себе внимания, тайком, скрытно, по этим ходам, подглядывая через эти замаскированные лазы, оставаясь при этом недосягаемыми для их глаз, ушей, и даже его экстрасенсорного восприятия, чтобы в нужный момент выскочить наверх, и сделать своё чёрное дело. Если это не было лишь его разыгравшимся не вовремя воображением, и его догадки верны, то если они не успеют выйти из зоны, занятой этой сетью ходов, им предстоит нелёгкая ночь. Ибо лучшего времени для нападения и придумать было трудно.
Значит, они рано обрадовались.
- Ты чего это? – спросил Савелий, заметив странное поведение товарища
- Я тут подумал о том, что норовики куда хитрее, чем мы думали, - проговорил Семён хмуро, - а мы, если не успеем отсюда убраться, попадём в интересную историю.
Савелий озадаченно поглядел на своего спутника:
- Что-то я тебя не понимаю, Семён. Мудрёно ты выражаешься…
- Помнишь, я рассказывал тебе про свой город? Так вот здесь может быть так же. Гора – это их центральный жилой массив, а от него идут подземные хода… Мы решили, что убежали, а на самом деле город под нами. И наши преследователи, возможно – тоже.
- Ох ты! – удивился Савелий. – Ну и дела! Что ж теперь?
- Идти, не жалея ног. Они, хода эти, могут быть длинными, но не бесконечными.
- А ежели не успеем уйти?
Семён пожал плечами.
- Пока рядом с нами норовики, надо быть готовым ко всему.
- А ежели и нет ничего?
- Я буду только рад, если ошибся…
Новости ввергли Савелия в задумчивость. Некоторое время он шёл молча, лишь потрясывая бородой, потом заметил:
- Что-то не сходится.
- Что не сходится?
- У нас вот тёзка твой, Семён, однажды, хреновину вырыть решил. Здоровенный корень, локтя в три длиной. Так вот, взял он у старосты рыхлилку железную, выстругал новую лопату себе, дубовую, обжёг её на костре, как положено, что б крепче была, да здоровенную ямину высадил. А куча возле ещё больше была. Коли яму роешь, надоть куда-то и землю девать.
- Да, – согласился Семён, - отвалы должны быть немалые.
А холмы? - спросил он себя. – Не кучи ли это выброшенной наверх пустой породы? Что создало этот пейзаж? Адаптоиды, разрушившие выходы скальных пород, или человеческие руки.
Ответ был где-то под корнями травы, но проверять не имело смысла. Адаптоидам не требовалось много времени, чтобы превратить любую породу в труху, а ту – в полноценную почву. Пускай и не очень большой толщины. Не ковырять же каждый встречный холм…
Тем не менее червь сомнений грыз его, заставляя выдёргивать пучки травы, вместе с дёрном, если это удавалось. Под ними была только земля, чёрная, как смоль, каковой она теперь была повсюду. И жирная, словно пропитанная какими-то особыми земляными соками.
Если до этого он без конца оглядывался назад, ожидая погони, то теперь вытягивал шею, стараясь заглянуть за волнистый из-за земляных горбов, горизонт. Бесконечные холмы давили ему на нервы. Граница их, могла означать границу и норовиковских земель. Передовую линию разработок. А могла и не означать. Узнать так ли это или нет, не было никакой возможности. Но лучше, чтобы холмы остались позади…
Как Семён не спешил, как ни высматривал эту границу, с каждым пройденным часом, всё очевиднее становилось, что им придётся ночевать не достигнув её. Солнце неумолимо клонилось к вечеру, оставляя в их распоряжении всё меньше и меньше времени. Идти ночью – такую идею Семён, покрутив и так и этак, в конце концов, отверг. После всех их злоключений, им просто необходим был хороший отдых, да и Савелию, нужно было какое-то время посидеть спокойно, чтобы дать затянуться ране. И ещё неизвестно, безопаснее ли будет, если они будут продолжать двигаться, а не сидеть на месте. Прикидывая, что к чему, Семён поймал себя на том, что опасность биома как-то отошла на второй план. До этого ему приходилось защищаться лишь от растительности, сейчас же задача стояла совершенно иного плана – выжить в окружении себе подобных.
Хитрый умысел, изворотливый человеческий мозг и тупая агрессия миллиардов тонн живой массы биома – неизвестно что хуже. Но биом, по корайней мере, был хоть предсказуем.
В этот раз одной проплешины, выжженной в траве, было недостаточно. Желая свести возможный риск ночного набега к минимуму, Семён взялся за обустройство ночлега с размахом. Отправив Савелия резать колючий кустарник, Семён принялся рыть укрытие. За отсутствием лопаты и того, из чего её можно было соорудить, копать пришлось руками и тесаком. Занятие оказалось невероятно утомительным и малоэффективным. Он рыхлил землю ножом, собирал её в пригоршню, насыпая вокруг медленно углубляющейся ямы вал, и снова брался за нож. Работать приходилось в ускоренном темпе, наперегонки с опускающимся солнцем, но задачу-минимум он выполнить успел. К тому времени, когда багряный диск коснулся горизонта, у них в распоряжении была яма-щель, пары метров в длину, около метра в ширину, и глубиной почти по пояс. Плюс тридцатисантиметровый бруствер. Достаточно, чтобы укрыться от норовиковских метательных устройств. Спать в такой канаве, двоим, было тесновато, но все неудобства были ничем, по сравнению с перспективой не дожить до рассвета.
Нарезанные Савелием кусты, они сложили кольцом, создав вокруг своего убежища живую, жалящую стену. Вскоре она достигла достаточной высоты и плотности, чтобы ни через неё, ни сквозь неё невозможно было перелезть, не попавшись на острия длинных шипов. Растащить её по частям так же едва бы удалось; ветки переплелись друг с другом, настолько, что попытка вытащить одну, приводила лишь к тому, что за ней тянулась сразу не меньше полудюжины других. Втихаря сделать это никак бы не получилось. Поэтому ни о какой внезапности и речи быть не могло.
Осмотрев совместное с Савелием творение, Семён остался доволен. Они заперли себя внутри этой колючей «стены», но, в то же время, никто бы не сумел подойти к ним незамеченным слишком близко. Любая попытка сделать это наскоком, закончилась бы барахтаньем в усеянных шипами ветках.
Вход, замыкающий кольцо изгороди закрыли уже в сумерках, в последних отсветах уходящего дня. Проверив в последний раз всё ли сделано как надо, Семён помог спуститься в укрытие Савелию, потом залез в неё сам. Древостой поёрзал, устраиваясь на подостланной для мягкости траве, и спросил:
- Думаешь, придут?
- Очень надеюсь, что мы их больше никогда не увидим. И очень надеюсь, что я просто перестраховался, перегнул палку. – Семён вытащил из кармана немного орехов и передал половину Савелию. - У страха, говорят, глаза велики, но лучше быть трусоватым перестраховщиком, чем бравым раздолбаем. Тем более, когда имеешь дело с норовиками.
Савелий ничего не ответил. Несколько минут они молча жевали запоздалый ужин, поглядывая в темнеющие небеса. Покончив со своей порцией, Семён не утерпел, выбрался наверх.
Полоса закатного света на северо-западе стала совсем узкой, уступая место немногочисленным пока звёздам. Ощущая на лице дуновение ветерка, Семён прислушался к шелесту трав и листьев, но ветерок пронесшись над холмами в последний раз, затих, и вместе с ним затихли и все звуки вокруг. На равнину опустилась ночь, безлунная, глухая, тёмная.
Семён упрямо торчал наверху, хотя сгущающиеся сумерки стирали одну за другой детали пейзажа, и вскоре кроме смутных очертаний кустов и холмов, выделяющихся на фоне более светлого неба, уже ничего различить было нельзя. Топча траву, он всё всматривался в сгущающийся мрак, пытаясь распознать присутствие людей в этой тьме, но ничто не указывало на то, что поблизости кто-то есть.
В щели завозился Савелий:
- Семён, а Семён…
- Ш-ш-ш. Чего ты?
- Ну, что там?
- Ничего. Темнота. – Семён тихонько сполз в щель и уселся в противоположном краю.
- Ты поосторожнее бы… - предупредил Савелий. – Не ровён час – и тебя зацепят.
Семён нащупал револьвер, заткнутый за пояс. Вспомнив, что не извлёк стреляные гильзы, он откинул барабан, на ощупь, по отметинам бойка на капсюлях, определил, какие патроны израсходованы, и заменил их новыми. Из оставшихся трёх два были сигнальными, и лишь один с картечью. После перезарядки в кармане остался лишь один сигнальный. Подумав, он принялся вынимать один за другим патроны, пытаясь определить, какой из них какой. Почему-то в этот раз сделать это оказалось сложнее.
- Да какого чёрта… - ругнулся Семён, досадуя на собственную несообразительность.
Достав зажигалку, он высек огонь, проверил, как вставил патроны, повернув барабан таким образом, чтобы первым выстрелил именно сигнальный, потом достал аптечку, а из неё – уже знакомый пузырёк с офтальмином.
- Теперь они точно не застигнут нас врасплох, - проговорил он, передавая Савелию стандартную дозу. – Главное – не уснуть.
- Это понятно, - отозвался Савелий.
Было слышно, как он глотает препарат, и шепчет, ведя счёт.
Семён проглотил свою пилюлю, закрыл глаза и спокойно досчитал до сотни. Подняв веки, он обнаружил, что словно снова оказался в зоне сумерек. Впрочем, первое впечатление оказалось обманчивым. Солнце уходило всё глубже под горизонт, и вокруг продолжало потемнеть. Тем не менее, он мог видеть, и достаточно неплохо. Света было достаточно. Он изливался с небес фосфоресцирующий, немного дрожащий, и какой-то нереальный, рождённый мириадами рассеянных по всему небосклону светящихся песчинок звёзд. Самые яркие кололи глаза, точно иголки.
Казалось, на землю падает светящаяся пыль.
- А звёзд-то сколько!.. - охнул Савелий. Древостой сидел, открыв рот, глядя на раскинувшиеся над ним россыпи. – Всё усыпано. Глянь. И большущие какие, прям с кулак…
- Вот теперь они точно не застанут нас врасплох, – удовлетворённо хмыкнул Семён и выглянул из укрытия.
Сквозь изгородь видно было плоховато, но насколько можно было судить, вокруг по-прежнему никого не было. В свете звёзд трава казалась серой, словно присыпанной пеплом.
- Первую половину ночи караулю я, вторую ты…
- Вместе будем, - отверг это предложение Савелий.
- Вместе, так вместе, - не стал спорить Семён.
Он лёг грудью на бруствер, обнаружив, что присыпанная землёй трава, уже успела «вскарабкаться» по внешней его стороне, едва ли не на половину его высоты.
« Пускай прёт, - подумал Семён. – Дополнительная маскировка».
Савелий остался сидеть, привалившись спиной к стене щели и поглядывая поверх бруствера. Древостой почти не шевелился, и спустя какое-то время Семён тихонько позвал:
- Савелий, спишь?
Он был уверен, что древостой уже видит не первый сон, однако тот откликнулся сразу же:
- Не-а, смотрю…
Семён вздохнул и переменил позу. Его начала одолевать сонливость и зевота. Борясь с соблазном опустить отяжелевшие веки, он растёр ладонями лицо, отгоняя дремоту, но справляться с ней становилось всё тяжелее. Он принялся считать уходящие минуты, но добился лишь того, что начал клевать носом. Раз-другой ткнувшись лицом в бруствер, он не заметил, как заснул.
Семёну показалось, что он только на миг закрыл глаза, однако взглянув в небо, понял, что проспал немало минут. Звёзды, которые начало ночи над его головой, сместились, и теперь в щель заглядывали другие. Вокруг по-прежнему было пепельно-серо, и так же тихо. Савелий тоже спал. Семён позвал древостоя, но вместо ответа услышал лишь сопение. Стараясь издавать как меньше шума, Семён поднялся в рост, потоптавшись немного на месте, разминая затекшие ноги. Поупражнявшись так с минуту, Семён вылез-таки наверх, выглянув, на сей раз, поверх изгороди.
Разбросанные там и сям по округе кустарники привлекали его внимание в первую очередь. Если норовики и задумали напасть на них, то подкрадывались бы именно под прикрытием этих кустов. Часть зарослей, что поближе, уничтожили, создавая изгородь, и вглядываясь в тёмные глубины оставшихся, Семён подумал, что будь у них побольше времени, надо было бы срезать и оставшиеся, увеличив ширину и высоту защитного кольца, и лишив норовиков возможности приблизиться скрытно.
Несколько раз Семёну показалось, что он различает за ними какое-то движение, но каждый раз это был обман уставших глаз. Так ничего и не высмотрев, Семён отцепил от штанин и ботинок усики успевших отрасти за это время лжекорней, вернулся на своё место, и через полчаса присоединился к мирно посапывающему Савелию.
Проснувшись во второй раз, он сразу обнаружил произошедшие за это время перемены. Небо подёрнулось дымкой, предвещавшей скорую перемену погоды, скрыв за облачной кисеёй большую часть звёзд. От прежнего их света остались лишь крохи, стало по-настоящему темно. Но не это было главное. Едва успев отметить наличие облачности и низкий уровень освещённости, Семён почти сразу же вслед за этим уловил то, что тщетно пытался обнаружить до этого – опасность, бесшумно ползущую к ним из темноты. Впрочем, вскоре послышался и звук; что-то зашуршало, стихло, затем шорох повторился вновь, - протяжный шелест, словно кто-то полз по траве, или тащил по ней что-то… Чувствуя, что покрывается холодным потом, Семён вытянул из-за пояса револьвер, и принялся отыскивать в темноте источник звука. Шелест то стихал, то слышался вновь, и каждый раз, почему-то с разных сторон. И каждый раз чуть ближе. По крайней мере, так казалось.
Не смея поднять голову над бруствером, Семён несколько бесконечно долгих минут прислушивался к ним, пока не решил, что шуршание раздаётся совсем рядом – где-то прямо за изгородью. Мысленно похвалив себя за то, что сообразил зарядить в барабан сигнальный патрон, он поднял револьвер дулом вверх, закрыл глаза, и надавил на спусковой крючок.
И тут же открыл глаза снова.
Уносящаяся в небо красная ракета залила всё вокруг жутковатым багряным светом, отогнав мрак на много десятков метров вокруг. Закрывшись от нестерпимо яркого светового потока ладонью, Семён взглянул за изгородь и невольно вздрогнул.
За кольцом колючей изгороди оказалась ещё одно кольцо – из серых, пригибающихся к земле, крадущихся фигур, тут же бросившихся врассыпную, в спасительную темноту. Все, кроме одного. Выпрямившись, тот поднял что-то на уровень глаз, держа это что-то обеими руками, чуть наклонив голову, застыв в классической позе стреляющего с колена стрелка. Семён даже не успел разглядеть, какое оружие держит этот норовик, и что это именно оружие, а не что-то иное, как прямо ему в лицо дохнуло чем-то необъяснимо жутким, тяжёлым, точно зловоние гниющих отбросов. Огорошенный этим внезапно навалившимся на него, новым чувством, Семён оторопело уставился на стоящего всего в нескольких шагах от него норовика, успев какой-то частью своего сознания понять, что это кошмарная смесь исходит от него. Он точно заглянул в мозг этому человеку, увидев там… Собственную смерть? Скорее автоматически, нежели осознанно, Семён повернул револьвер в его сторону, и, не целясь, пальнул сквозь ветки в стрелка, и тут же камнем рухнул наземь. Попал он или нет, Семён так и не узнал, но с той стороны, где стоял целящийся в него человек, послышался странный звук, что-то вроде громкого сдавленного вздоха. И сразу же стало легче. Смердящий поток чужих мыслей и эмоций мгновенно иссяк, свидетельствуя о том, что выстрел не пропал даром. На миг его захлестнула волна леденящего холода, как тогда, в том полузаваленном зале города-призрака, однако уже в следующий она схлынула, уступив другой – волне жара, от осознания того, что он сейчас, может быть, убил человека. Сердце у Семёна колотилось как сумасшедшее, он попытался сконцентрироваться, уловить ещё что-нибудь с той стороны, но больше ничего не было. Опасность ушла, боль и страх чужого человека, скользнув по его оголённым нервам остерией бритвы, исчезли, оставив его лежать, задыхающегося, обливающегося потом, под дрожащим, медленно затухающим огнём сигнальной ракеты.
В противоположной стороне щели, вскрикнул, мгновенно проснувшийся от звука выстрела, древостой, однако схватка уже закончилась. Поднявшись, Семён увидел лишь падающие тлеющие остатки сгоревшей звёздки, да густой сумрак, вновь накрывший их убежище. Норовиков и след простыл. Семён приготовился ко второму заходу, однако новой атаки так и не последовало. Остаток ночи они с Савелием провели, вглядываясь до рези в глазах, в ночную тьму, покуда на восточной стороне не забрезжил первый свет нового дня. Преподнесённый норовикам урок пошёл впрок: больше их никто не беспокоил.
11 Глава
Утром Семён попытался найти место, откуда появились норовики, но трава не сохранила никаких следов. Прорубленная картечью дыра в изгороди – вот и всё, что осталось после ночного столкновения. Такими же безрезультатными оказались и попытки найти что-нибудь потерянное норовиками, например ту самую пулялку, из которой его пытались прихлопнуть. Там, где стрелка настиг заряд, выпущенный из револьвера, так же не было ничего кроме травы. Семён ожидал увидеть пятна крови на ней, но не смог найти даже этих пятен. Если б не два израсходованных патрона, можно было подумать, что всё, что произошло этой ночью – привиделось.
Порыскав вокруг изгороди, Семён с Савелием опять забрались в своё убежище, но лишь затем, чтобы позавтракать. После этого они покинули укрытие.
Начало дня выдалось серенькое, но вскоре сквозь пелену облаков начало проглядывать солнце. Семён шёл, держа руку на рукоятке револьвера, ожидая какого-нибудь подвоха со стороны норовиков, но после ночной стычки те более ничем себя не проявляли.
Долгое время они шли по холмам, которые, как им показалось, с каждым пройденным километром становились круче. По соображениям Семёна, это указывало на то, что они где-то совсем недалеко от края норовиковской периферии, но этот край оказался совсем не таким, каким его представлял себе Семён. Он ожидал увидеть горы свеженасыпанного грунта, уходящие вглубь чёрные норы шахт и копошащихся в них норовиков, а ещё поднимающийся к небесам дым от работающих в глубине плавилен, но вместо этого холмы неожиданно начали сходить на нет, уменьшаясь и как бы сглаживаясь. Покуда не пропали совсем. Какое-то время равнина ещё хранила следы прежней холмистости, точно вздыбленная бурей водяная поверхность – затихающее волнение, а вскоре исчезли и они. Как, впрочем, и кустарник. Далее тянулась широкое пространство занятое исключительно травой, а далеко впереди виднелась прерывистая полоса деревьев.
При их виде Савелий повеселел, однако подойдя ближе, понял, что деревья – лишь относительно неширокая полоска, состоящая из многочисленных островков. За ними вновь простиралась трава, на сей раз уже до самого горизонта. Судя по всему, это и была степь – обиталище степарей.
Пользуясь последней возможностью запастись чем-нибудь полезным, Савелий пошарил по леску, вернувшись ни с чем. В лесных островках росло много чего, но всё – несъедобное. Савелий утешился лишь тем, что вырезал две палки – бадика – себе и Семёну. Семён тоже подумал о том, чего бы такого прихватить отсюда, но кроме сушняка, ничего другого не придумал. Впрочем, обременять себя дровами он всё же не стал; костёр хорош тогда, когда его можно использовать против биома, а сколько он сможет унести с собой топлива? Всего-то на пару небольших костерков. Стоит ли ради этого надрываться.
Лесополосу они прошли сопровождаемые взмахами веток, «приветствующих» появление средь деревьев чужаков. Уже почти выйдя на простор, Семёна ухватило за ногу какое-то чрезмерно бойкое вьющееся растение. Семён отсёк его одним ловким ударом ножа.
Савелий вышел в степь, с грустью оглядываясь на деревья, да и Семёну оно тоже не очень понравилось. И дело было не сколько из-за её необхватности - он уже шёл один раз через такие же кажущиеся бескрайними просторы, - но то луг-степь-поле имело не такой высокий травяной покров, как здесь. Здесь же они в прямом смысле едва не утонули в траве, погрузившись в неё чуть ли не по грудь. Они не шли, а брели по ней, словно пересекали вброд какое-то мелкое море. Помимо того, что это было нелегко само по себе, травы этой степи оказалась не из самых «вялых». Стоило чуть подзадержаться на одном месте, и к ним сразу тянулись десятки тонких стеблей, точно полоски бумаги к наэлектризованной эбонитовой палочке. Иногда они попадали в настоящие «травяные омуты», скрываясь в них по самую макушку, и тогда приходилось, как выражался Савелий, «пошевеливаться», чтобы не быть заглотанными облепляющим со всех сторон биомом. Необходимость беспрестанно двигаться, да ещё зачастую отбиваясь от упрямо лезущей травы палками, выматывало даже больше, чем хождение по лесу. К полудню и Семён и Савелий решили, что надо хоть немного отдохнуть, вот только сделать это тоже оказалось непросто. Будь вокруг трава пониже, пятачок безопасности можно было бы сделать совсем небольшим, но длиннющие стебли сгибались почти под прямым углом, пытаясь дотянуться до людей. Из-за этого пришлось выкашивать ножами довольно приличный круг, а уже в центре него устраивать безопасную площадку. Не имея ничего кроме собственных рук и ножей, они вырезали широкую кольцевую полосу, из которой выдернули весь дёрн, а оставшийся внутри пятачок зелени, исполосовали узкими поперечными разрезами. Отделённый от основной массы, биом сразу потерял большую часть активности – эффект, лишний раз подтверждающий тот факт, что люди имели дело не с обособленными представителями растительного мира, а с единым организмом, планетарного масштаба. Не будучи связанным с ним, биом моментально терял всё свою агрессивность и силу. Чтобы свести эту активность до минимума, практически до нуля, Семён пожертвовал некоторое количество биодеактиватора, и только после этого они смогли позволить себе сесть.
Чтобы посидеть с полчаса, им пришлось проработать, обливаясь потом, не разгибая спины почти час, поэтому такие привалы они могли позволить себе только один раз в день – в полдень. И по той же причине, место для первого в степи ночлега они начали готовить задолго до наступления темноты.
На этот раз кольцевой разрез и центральную площадку пришлось делать куда больше, чтобы за ночь биом не успел дотянуться до них, а наружный край кольца ещё и опалить. Обработку биома Семён делал крайне экономно, постоянно взбалтывая баллончик, однако несмотря на все его старания, содержимого становилось всё меньше и меньше. В завершении приготовлений накосили ещё травы, застелив ею всю площадку. Трава резалась, почему-то плохо, и только попробовав пальцем заточку, Семён понял в чём дело. От ковыряния в земле, ножи безбожно тупились, особенно у Савелия, и последний час уходящего для они провели, возвращая им прежнюю остроту, используя для этого предусмотрительно прихваченный древостоем точильный брусок. Спать улеглись уже под первыми звёздами, безмерно уставшие от многочасовой ходьбы и работы.
И всё равно сон их не был спокойным; утром оба поднялись хмурые и не выспавшиеся.
Снова потянулись бесконечные километры сплошной травы, и чем дольше они шли по ней, тем больше росло у Семёна желание хоть немного приподняться над этим вечно колышущимся на ветру растительным морем, чтобы заглянуть чуть подальше за горизонт. Отсюда, с поверхности земли, стоя по пояс, а то и по грудь в траве, они могли обозревать лишь небольшой клочок степи, в то время как за пределами этого клочка, могло скрываться много чего интересного. Семён не надеялся повстречать степарей так близко от норовиковских земель, но сейчас ему вполне хватило бы небольшой группы деревьев, в тени которых, пускай и в небезопасной близости, можно было бы отдохнуть от палящего солнца, или, хотя б, низины, в которой приютилось бы болотце, с тухловатой, но всё же, водой…
Пустеющие ёмкости с водой и древостоевским пивом, беспокоили его всё больше. В достаточных количествах была пока лишь норовиковский сытняк. но пил её один Семён; Савелий, несмотря на все уговоры, так и не притронулся к нему. Поэтому дневной рацион у Семёна состоял из меньшего количества твёрдой пищи, нежели у древостоя. Но даже такая половинчатая экономия давала неплохой выигрыш. Посчитав, на сколько чего хватит, Семён пришёл к выводу, что последние крохи они подъедят недели через полторы, не раньше. За это время необходимо было найти степарей… Или пересечь степь.
Савелий не оставлял надежды найти в траве хоть что-нибудь, что можно было положить в рот. В конце концов, отчаявшись, он принялся пробовать попадающиеся ему растения на зуб. Закончилось это тем, что один раз ему попалась такая горечь, что он потом полдня плевался и костерил эту дрянь.
За вторым днём пути последовал третий, ничем не отличающийся от предыдущего, затем четвёртый и пятый – такие же. Их обычный дневной переход составлял примерно три-четыре десятка километров, не более. Много времени уходило на подготовку площадки для отдыха, но и без неё тоже было невозможно обойтись. На шестой день они решили не делать привала, пытаясь таким способом не тратиться лишний раз и увеличить пройденное за день расстояние, но продержаться столько времени на ногах, да ещё в противоборстве с травой, не смогли.
Всё это время они держали направление на юг, постепенно забирая к востоку. Это уводило их в сторону от предполагаемого местоположения степарей, но приближало к городу. Имея честолюбивые планы обнаружить ещё одну уцелевшую часть человечества, Семён всё же решил не отклоняться сильно от генерального направления. Юг-юго-восток был как раз идеальным компромиссом.
Он снова пустился в расчёты. По самым приблизительным оценкам, пешим и на плоскодонах норовиков, он сумел преодолеть несколько сотен километров, что было очень солидным расстоянием, но всё же сущим пустяком по сравнению с тем, что ещё предстояло пройти. А где-то впереди были настоящие горы. И ещё полноводные реки, пересекать которые на самодельном плоту было не меньшей авантюрой, чем этот переход через степь. Но хуже всего было то, он не знал толком, где находится. Определение географических координат требовало хотя бы примитивного угломерного инструмента, а единственным инструментом, которым он сейчас обладал, были его глаза. Примерная широта, определяемая по высоте Полярной – вот и всё, что он имел. А в плане долготы… «Прыгун» перед падением мотало, как тряпку в бурю, и за те минуты, что последовали между аварией двигателя и катастрофой, их могло отнести в сторону на очень большое расстояние. «Уникальный движок» - говорили им, и он, благодаря этой уникальности, за считанные секунды мог отбросить аппарат и на несколько километров от назначенного места и на несколько десятков. А учитывая все изгибы пройденного уже пути, это расстояние могло как уменьшится, как и увеличится. В итоге от нужной ему параллели, он мог сейчас находиться как западнее, так и восточнее на добрую сотню, а то и больше километров. Единственным утешением было то, что мимо Буферной Зоны промахнуться было сложно, хотя, учитывая, отклонения, которые возможны были в предстоящем пути, такую возможность тоже не следовало отбрасывать. Так что сейчас, спустя почти месяц пути, город был так же невероятно далёк, как и в тот памятный первый день.
Семён упорно шёл к нему, хотя время от времени его начинали одолевать сомнения, и в эти минуты он жалел, что не остался с древостоями. Повернуть назад было не поздно и сейчас, но каждый раз, когда он задавался вопросом, как же всё таки поступить, какая-то часть его, фанатично рвущаяся домой, всё же брала верх над той, что впадала в отчаяние, готовая сдаться и повернуть… Эта, вторая половина продолжала напоминать о себе с завидным постоянством. Трудно было противостоять соблазну забросить это гиблое дело, когда знаешь, что есть куда вернуться, и это место ещё не так уж и далеко. И упрямо шагая дальше, он просто напросто всё больше заталкивает себя в крайне затруднительное положение. С обломков «Прыгуна» его согнала необходимость, но острой необходимости идти к городу не было. Так вернуться им, или продолжать идти дальше? – в который раз спрашивал себя Семён и продолжал шагать, терзаясь сомнениями.
Где-то в глубине души, боясь признаться в этом даже самому себе, он надеялся, что ту же мысль выскажет древостой, освободив его, таким образом, хотя бы от части ответственности за принятие этого важного решения, но Савелий молча упорно шёл вперёд, не жалуясь на трудности и сомнительность их затеи.
На седьмой день они пересекли неглубокую ложбинку, похожую на русло небольшой речки, только совершенно сухую. Это было первое, и единственное пока, за всё время их путешествия по степи ландшафтное разнообразие. До этого степь была исключительно ровная, точно стол.
Подобные этой, такие же низинки начали попадаться им и дальше, причём в одной из них, к великой их радости, обнаружилась вода. Судя по ширине оставшегося в грунте углубления, когда-то здесь бежала достаточно широкая речка, сейчас же от неё остался лишь ручей, теряющийся в густой траве. Чтобы набрать из него воды, опять пришлось браться за ножи…
Семён наполнил сначала свою флягу, потом баклажку из-под пива, последние глотки которого выпили ещё день назад. Пока Семён занимался этим делом, Савелий отгонял от него траву, так и норовящую вцепиться в комбинезон. Заполнив обе ёмкости, они вдоволь напились, умылись, смывая с лиц накопившиеся за столько дней пот и грязь. Проделывать это так же пришлось по очереди: пока один плескал на себя благодатную влагу, второй молотил палкой по траве.
Подвернувшийся так кстати ручей, был едва ли не единственным во всей округе; следующие три дня они не встретили ни одного, даже самого захудалого водоёмчика. И лишь в начале одинадцатого дня пути, им преградила дорогу настоящая река.
Водяные растения скрывали её почти целиком, оставляя лишь сравнительно неширокую полосу чистой воды, едва видимую сквозь плотные заросли тростника. Впрочем, чистой её середину можно было назвать лишь условно: там угадывалось огромное количество водорослей, скрывающихся под голубой, рябящей ветром, поверхностью. На первый взгляд река не представлялась таким уж труднопреодолимым препятствием, однако на деле всё оказалось куда сложнее. Стоило Семёну шагнуть к воде, как сразу стало ясно, что этот биом даже активнее, нежели тот, что покрывал степь, а ноги немедленно начали вязнуть в топком берегу. Вытянув тут же промокшие ботинки из грязи, Семён напоследок рубанул палкой по цепляющимся за комбинезон листьям и стеблям, и выскочил на сухое место, продолжая отбиваться, но уже от травы:
- Не самое лучшее место для переправы. Топко…
- Топь не страшна, - сказал Савелий и поднял свою палку, указывая на середину реки. – Вон там будет хуже. Много травы.
Семён согласно кивнул. Растения, произрастающие в воде, а особенно в её толще, считались куда более активными, нежели их сухопутные собраться. И если от прибрежных зарослей они ещё могли отбиться, даже увязнув в этой трясине по самое некуда, то в воде сделать это будет куда сложнее. Будучи ещё стажёром, он как-то проходил тренировку в специальном бассейне, заросшим виллиснерией, и прекрасно помнил, какое обманчивое впечатление создавали их распластавшиеся на воде листья. Они не казались такими уж несокрушимо прочными для сильного тренированного мужчины, но стоило ему погрузиться в воду, как десятки этих лент, сплелись меж собой, и в считанные секунды обхватили его руки и ноги, сковав движения. Чтобы разорвать их зелёные хищные путы и перебраться на другую сторону бассейна, потребовалось приложить немалое усилие. Здесь же сначала предстояло пройти топкие берега, тростник, потом нашпигованную водорослями воду, потом опять тростник… Тот бассейн с виллиснерией был по сравнению с этой речушкой детской забавой. Поискать другое место?
Помахивая палкой, Семён прошёлся немного вдоль берега сначала в одну сторону, потом в другую, придирчиво осматривая берег. Везде было одно и то же: плотная, широкая полоса прибрежный зарослей и эти проклятые водоросли. Кое-где помимо них, на воде покачивались и крупные округлые листья белых кувшинок.
Топтавшийся всё это время на месте Савелий безнадёжно махнул рукой:
- Ходи не ходи, путного брода не найдёшь. Всё одно лезть через камыши да траву…
- Хоть бы не вязнуть… - откликнулся Семён.
- Я ж говорю: топь – не беда. Сплету мокроступы и шлёпай себе.
- Мокроступы? – переспросил Семён. – Интересное слово.
- Мы в них ещё не по таким болотам ходили. Хорошая штука. Вроде корзинки плоской, дырявая, а всё ж вязнуть не даёт. Но тут другое; ежели плыть придётся, то в них несподручно, а в такой траве и подавно. Запутаемся только…
- У меня другая идея. – Семён показал на невысокий куст, росший на противоположном берегу. – Вот если б можно было забросить туда верёвку и зацепиться ею за него, это нам здорово бы помогло. Как считаешь?
Савелий с сомнением оглядел куст, прикинул расстояние до него, и неуверенно покачал головой:
- Не больно много её у нас осталось, верёвки-то. Да и зеленя ждать не будут, погрызут её, покуда мы с тобой туда переберёмся.
- Если волындаться не будем, не погрызут.
Савелий снова устремил взгляд на другой берег.
- Хлипковат, куст-то. Не удержит…
- Попробовать стоит. Другого выхода нет. – Семён снял с плеч мешок, вытащил из него моток верёвку и передал мешок Савелию. Теперь требовалось что-то тяжёлое, и лучше всего нечто, напоминающее наконечник багра, но ничего подходящего под рукой не оказалось. В конце концов, Семён решил использовать свой посох. Привязав к его середине верёвку, он обмотал другой конец вокруг запястья, бросил оставшийся моток под ноги и, размахнувшись, метнул палку через реку.
Бросок получился чересчур сильным и неточным. Палка упала в стороне от куста и далеко за ним, едва не вырвав из рук Семёна свободный конец верёвки. Подтянув её к себе, мокрую, облепленную ряской, Семён смахнул с неё зелёные чешуйки, и бросил ещё раз.
На сей раз получилось лучше, но упавшая прямо в куст палка, тут же выскользнула из ветвей, стоило Семёну потянуть за верёвку. Пришлось повторять всё сначала. После нескольких неудачных бросков, Семён добился-таки желаемого: палка застряла в кусте, а его ветви, немедленно принялись оплетать чужеродный предмет. Семён подёргал за верёвку, проверяя надёжность зацепления, и оставил её натянутой, стараясь держать как можно выше над тростником.
- Ты первый, - сказал Семён, кивком указывая на верёвку. – Если что, если отцепится, я тебя вытяну обратно. Мешок, наверное, оставь…
- Мешать не будет, - отмахнулся Савелий.
Отдав Семёну его поклажу, Савелий, первым делом, хорошенько размахнулся и запустил свой посох на противоположный берег. После этого ухватился за верёвку, тоже подёргал её, затем шагнул в заросли, перебирая верёвку руками, на которой уже мотались тонкие усики лжекорней. Беспокойно шуршащий тростник, заволновался ещё сильнее, сразу потянувшись к человеку. Через секунду Семён почувствовал, что нагрузка на верёвку увеличилась: Савелий начал вязнуть. Семён хорошенько упёрся ногами, чувствуя, как вокруг него начинают обвиваться гибкие стебли. Трава не замедлила воспользоваться неподвижностью человека, что дало Семёну очередной повод обругать себя за непредусмотрительность. Следовало снять ботинки и закатать штанины комбинезона, а ещё обработать то место, где он сейчас стоял. Поздно сообразив, что ему не удастся отбиваться от биома, и служить опорой для этой висячей переправы, Семён энергично задвигал ногами, нещадно топча траву, и снова замер, следя за ползущим сквозь заросли древостоем. Вскоре к шороху встревоженного биома, чмокающим звукам шагов, прибавился ещё и плеск воды. Савелий вошёл в реку, продолжая двигаться с той же медлительностью, что дало возможность биому попытаться опутать его своими живыми тенетами. Савелий оторвал от верёвки одну руку, и принялся размахивать ею из стороны в сторону, отгоняя от себя растительность. Потом снова зашагал дальше. Голова его постепенно исчезла из виду, теперь над тростником виднелись только его, цепляющиеся за верёвку, руки.
- Как там? – поинтересовался Семён.
- Пока мелко и по-прежнему топко, - донеслось из тростниковых зарослей. – О-о, глубже пошло…
- Не пытайся плыть самостоятельно! – крикнул Семён. – Держись всё время за верёвку!
- Держусь…
Верёвка натянулась, причём так резко, что Семён едва не выпустил её из рук. Он напрягся, натягивая её, бросив беспокойный взгляд на куст, в котором был заякорен другой конец. Палка клонила тонкие длинные ветки, готовая в любой момент выскочить, но пока держалась. Лжекорни продолжали опутывать верёвку, заключая её в белесую оболочку. Верёвка снова рывком натянулась, и за камышами послышался громкий всплеск.
- Савелий?!
- Трава, – откликнулся древостой. – Страх, сколько тут травы!
- Не останавливайся! – предупредил Семён. – Иначе она в тебя вцепится…
- Да уже…
- Работай руками, давай. Я держу.
Семён приподнял верёвку, насколько возможно выше, не забывая отбиваться ногами от продолжающего тянуться к нему биома. Он топтал и пинал его, но упрямые листья и стебли так и норовили ухватить его за штанины. Кое-каким это удавалось и тогда вытанцовывая и брыкаясь посреди вытоптанного им круга, он обрывал лжекорни, которых на его комбинезоне уже болталось немалое количество. Семён поливал биом отборной руганью, бессильный предпринять что-либо более решительное, удерживая рвущуюся из рук верёвку. Рывки становились всё более частыми, а громкий, почти не прекращающийся плеск, доносившийся из-за тростников, свидетельствовал о том, что такая же битва происходит сейчас и в воде. Вытянув шею, Семён увидел древостоя; тот бултыхался не добравшись и до середины реки, держась одной рукой за верёвку, а другой молотя по воде, разбрасывая вокруг себя брызги и обрывки зелёных нитей.
- У-у, окаянные! - доносилось оттуда. – Откуда ж вас прорва такая…
- К берегу, Савелий! – крикнул Семён. – Тяни себя к берегу!
- Какое там к берегу! Трава сплошь. За ноги цепляет, не пробиться.
Семён выдал новую порцию брани, отпихнул ногой что-то подкравшееся к нему сбоку, и крикнул:
- Вернуться сможешь?
- Не зна… - последнее слово потонуло в новой серии всплесков, а верёвка вдруг вытянулась в струну, освобождённая от груза, вмиг оборвав и выбросив вверх множество белесых нитей лжекорней. Через пару секунд послышалось фырканье отчаянно отплёвывающегося Савелия.
- Савелий, Савелий!..
- Сорвался! - крикнул в ответ древостой.
- Ухватиться сможешь?
- Высоко слишком… - снова всплеск и затем: - Тьфу ты, не достаю. Высоко.
- Назад, назад отгребай!
- Не могу. Опутали всего… О-ох, как младенца спеленали, утопят…
- Держись!
Семён тряхнул верёвкой, освобождая её от снова начавших навиваться на неё ростков, и ринулся в тростниковые заросли. Первые шаги он сделал достаточно легко, затем сразу провалился едва ли не по колено в зловонную жижу. Не обращая внимания на вонь и фонтанчики жидкой грязи, бьющие из-под ботинок, Семён упрямо лез вперёд, ломая и подминая под себя тростник, не заметив даже, когда ступил в реку. Вода забурлила вокруг него, поначалу мелкая, покрытая толстым слоем ряски, которая немедленно налипла на его штанинах, потом дно резко пошло вниз, и он через какие-то трое-четверо шагов очутился почти по грудь в воде. Раздвигая собой эту жирную зелень, в которой ещё остался едва заметный след прошедшего тут всего несколько минут назад Савелия, Семён сделал ещё пару шагов и понял, что дальше ему придётся плыть. Он выдохнул, точно собираясь нырять, оттолкнулся от вязкого дна, насколько это было возможно, и принялся быстро-быстро перебирать руками облепленную всякой растительной дрянью, мокрую верёвку. Тростники, наконец, расступились перед ним, и Семён увидел отчаянно отбивающегося древостоя.
Савелий махал руками, отрывая что-то от себя, и то и дело выбрасывая их из воды, и тогда вверх и в стороны летели каскады брызг и целые пучки водорослей. Вокруг него уже плавало их немало, разорванных в клочья, но, как видно, хватка уцелевших по-прежнему была крепкой. Насколько она на самом деле сильна, Семён смог убедиться сам, едва выбрался на чистую воду. Он и опомниться не успел, как вода словно начала густеть. Ещё несколько мгновений – и она превратилась во что-то вязкое, больше напоминающее коллоидный раствор, нежели воду. Семён запустил в неё руку, и выгреб наверх целую пригоршню похожих на спутанные волосы, зелёных нитей. Толща воды вокруг него была настолько плотно насыщена ими, что они гасили любое резкое движение, и эта «концентрация» только возрастала. Вскоре Семён уже не просто двигался, а проталкивал своё тело сквозь этот кисель.
Увидев Семёна, Савелий выкрикнул что-то непонятное, и с головой ушёл под воду. Вынырнув, он оказался весь облепленным водорослями. Сорвав с себя их зелёный густой парик, он вновь с остервенением принялся рвать и отбрасывать от себя растительные нити.
- За верёвку, за верёвку держись!
Савелий взмахнул рукой, но сразу ухватиться за верёвку ему не удалось. Он молотил по воде руками, пока, наконец, не нащупал её, уже сплошь увитую теми же водорослями. Скользя по ним пальцами, Савелий потянул верёвку на себя; это движение развернуло его, чуть приподняв над поверхностью, и Семён увидел спину древостоя, на которой выпирал горб мешка, совершенно скрытого под слоем травы.
- Брось его, Савелий! Мешок брось! – крикнул Семён, подтягивая себя ближе, но древостой в ответ только замотал головой.
Перебирая руками верёвку, он с трудом, но всё же сдвинул себя с места, и вслед за ним потянулась невообразимо огромная «борода» речной растительности. Вокруг Семёна тоже начала нарастать такая же «борода», но он был нагружен меньше, нежели древостой, несущий на себе горшок с сытняком, и поэтому двигался куда проворнее. Догнав Савелия, он принялся обрывать тянущийся за тем шлейф, подталкивая древостоя к совсем уже близким зарослям противоположного берега.
- Жжётся! – выдохнул Савелий. – Как в крапиву залез.
- Лжекорни! – Семён только сейчас сообразил, каково в этой растительной гущине древостою, можно сказать, полуголому. Биом, лишив его подвижности, теперь принялся за своё основное дело – уничтожать чуждое ему существо.
Семён чертыхнулся и удвоил усилия, толкая Савелия вперёд, не обращая внимание на то, что сам с каждой секундой всё больше «обрастает» водяной травой. Преодолевать каждый метр становилось всё труднее и труднее, зато Савелий уже достиг тростника, очутившись рядом с мелководьем, и в ещё большей опасности, в то же время. Не избавившись от водорослей, он попал под «прицел» к прибрежному биому, который не стал долго ждать, немедленно потянувшись к человеку, издавая жёсткий, и как показалось Семёну, злобный шорох-шёпот. Проклиная всё на свете, Семён рванулся вперёд, оттеснив в сторону древостоя, хорошенько ухватился за верёвку одной рукой, после чего другой сграбастал Савелия и рванул его на себя. Савелий весил целую тонну, и этот рывок получился последним: чудом до этого державшийся палочный «якорь» выскочил-таки из зацепления с кустом.
Верёвка безвольно скользнула средь тростника, но Семён, опустив ноги, с радостью ощутил, под собой дно. Такое же топкое, но это означало, что самую трудную часть пути они кое-как, но преодолели. Разрывая склизкий растительный кокон, Семён вломился в тростниковые заросли, точно таран, цепляясь за что попало, обрывая и выдергивая с корнями гибкие коленчатые стебли. Савелия пришлось тащить: он был настолько плотно укутан водорослями, что не в состоянии был сделать ни одного шага. Семёну было немногим легче, но на берег, они оба выбрались едва ли не ползком, проутюжив своими телами береговую грязь и волоча за собой многие килограммы и метры водорослей.
Едва достигнув сухого места, они повалились в степную траву, но тут же вынуждены были подняться вновь – травы на этом берегу были не более дружелюбны к чужакам, чем на том, с которого они пришли. Семён содрал с себя часть водорослевой «бороды», ровно столько, чтобы можно было добраться до кармашка, в котором лежали «термитки». Достав одну, он не раздумывая, бросил её в траву, опасаясь, что после купания в реке, запал мог отсыреть и не сработать. Когда шашка хлопнула, он вздохнул с облегчением, и с не меньшим облегчением рухнул затем на выжженный, горячий ещё пятачок голой земли. Рядом как куль повалился Савелий. Несколько долгих минут они просто лежали, тяжело дыша, и лишь поглядывая друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Потом принялись вялыми, неожиданно ослабшими руками сдирать с себя водоросли, бросая их тут же, на землю. Прошло не меньше четверти часа, прежде чем они пришли в себя и смогли подняться. Семён, вспомнив о брошенной на произвол судьбы верёвке, начал сматывать её, срывая лжекорни и водоросли, а Савелий принялся изучать состояние оставшихся у Семёна в мешке съестных припасов.
12 глава
Всё оказалось, разумеется, подмоченным, но щедрое солнце быстро решило эту проблему. В кувшин с сытняком вода, вроде бы, не попала; Семён взболтнул его, прикидывая, не стал ли он тяжелее, потом отхлебнул немного, но так и не понял, изменился ли состав напитка, или нет. Разложив на куске материи то немногое, что осталось в мешке, Савелий заботливо вытер пучком сухой травы свой нож, затем отёр ладонью пару иголок, выложил на просушку кусок камня с привязанной к нему железной, с насечками, пластинкой и клочком материи – кремень, кресало и трут – и кое-какую другую полезную мелочь, о наличии которой Савелий даже ни разу и не обмолвился. Глядя на древостоя, Семён тоже взялся за своё добро, проверяя заодно, наличие и целостность. Плотный кокон водорослей, который обвил его в реке, не позволил ничего потерять, поэтому всё, что висело на поясе осталось на месте. Вытряхнув набившуюся в подсумки ряску и грязь, Семён, подражая Савелию, обтёр травой нож и револьвер, оставшиеся шашки и баллончики с «горючкой» и биодеактеватором. Обшарив затем карманы, он убедился, что компас работает, в бинокле воды нет, зажигалка исправно выдаёт крошечный язычок пламени, а индикатор времени и наручные часы по прежнему показывают время. Больше всего его обеспокоило состояние аптечки, однако плотно закрытая крышка пропустила внутрь всего ничего, так что обошлось лишь чуть вымокшим бинтом. Размотав его для просушки, Семён вспомнил о голых ногах Савелия. Одного взгляда на них, было достаточно, чтобы понять, что пострадало от водорослей больше всего. Выпущенные водорослями лжекорни не успели нанести коже сколь либо серьёзных ран, однако от щиколоток до бедёр, всё было покрыто тончайшеё красной сыпью. Ноги Савелий смазал своим бальзамом, израсходовав на это, чуть ли не половину того, что содержалось в баночке.
За этими занятиями они провели остаток первой половины дня, двинувшись в путь лишь, когда солнце перевалило за полдень.
Преодоление этой, совсем небольшой, в общем-то, водной преграды, породил у Семёна страх перед реками, но за последующие два дня им попался лишь наполовину пересохший ручей, от которого осталась только цепочка луж, наполненных затхлой водой и заросшие чахнущим уже камышом и рогозом. За неимением лучшего, воду набирать пришлось из них.
Оставшийся в кувшине сытняк перелили в давно опустевшую баклажку, а кувшин долго наполняли мутноватой водой из самой большой лужи, которая только нашлась, вычерпывая её пригоршнями; лужа оказалась настолько мелка, что не хватало глубины, чтобы погрузить в неё кувшин. Закончив с этим делом, Савелий нашёл более или менее свежий на вид кустик рогоза, выдернул его, промыл корневище, счистил с него кожицу и, разрезав напополам, отправил одну половину в рот. Пожевав, он удовлетворённо хмыкнул, кивнув самому себе, и передал вторую Семёну:
- Ешь, Семён. Не абы что, а всё же какая-никакая, а еда.
- Ничего… - проговорил Семён, разжевав предложенный ему кусок. – Съедобно.
- Ростки, что помоложе, то ж есть можно…
- Что ж ты раньше-то об этом не сказал, - упрекнул его Семён. - У реки. Там этого добра не как здесь…
- После того, как нас там с тобой чуть зеленя под воду не утащили, у меня это дело напрочь из головы вылетело. Только сейчас сообразил.
Корневища и ростки не утолили голода, а только ещё сильнее разожгли его. Собственно, он не отступал от них с того самого момента, как они покинули плоскодоны норовиков, и перспектива голодной смерти с каждым днём приобретала всё более конкретные очертания. Припасов осталось совсем ничего, и даже урезая каждодневную норму, их должно было хватить на три, максимум четыре дня. Что делать дальше, Семён не знал, надеясь поначалу на то, что степь рано или поздно кончится, перейдя в лес, или, хотя бы, редколесье, с фруктовыми деревьями и ягодным кустарником, однако чем дальше они шли, тем призрачнее становились эти надежды. Степь и не думала кончаться, напрасно то Семён, то Савелий оглядывали её, силясь увидеть хоть что-нибудь, кроме опостылевшей уже травы. На исходе была не только провизия, но и силы. Бесконечная, ежедневная, ежечасная, ежеминутная борьба с биомом и необходимость непрерывно двигаться, вымотали обоих до предела. От усталости, накопившейся в теле, не спасали ни сон, ни стимуляторы, которые Семён начал принимать сам, и скармливать Савелию. С каждым днём они проходили меньше, чем накануне, и организация каждой стоянки требовала от них куда больше усилий и времени, нежели день или два назад. С каждым пройденным километром их движения становились вялее и медленнее, чем немедленно спешил воспользоваться биом. Это был замкнутый круг: чем ниже становился темп их движения, тем больше приходилось отбиваться от биома, тратя на это лишние силы, уставая ещё больше. К вечеру они едва плелись. И так день за днём, и выхода их этого порочного круга пока не было.
Просторы степей оказались не менее губительными, нежели отравленная пустыня Буферной Зоны: упавший здесь, обессиленный человек, уже не поднялся бы никогда.
Страстное желание увидеть, наконец, край этого травяного моря, играло с ними, зачастую, злые шутки, заставляя видеть во всём признаки близкого «берега», или здешних обитателей. Иногда они принимали за наземные объекты, плывущие у горизонта облака, в другой раз в горячем полуденном воздухе мерещились какие-то смутные подвижные фигуры, оказавшиеся, на поверку, обманом. На небе, как и на земле, тоже ничего не появлялось: днём солнце и облака, ночью – холодные, равнодушные ко всему земному звёзды, растущий или убывающий диск луны, печально глядящий на двух заплутавших путников, да сполохи бесконечно далёких зарниц. Если у полян и впрямь были какие-то аппараты для передвижения, в том числе и по воздуху, они, то ли использовали их крайне редко, то ли этот район степи их не интересовал.
Положение их стало совсем отчаянным, когда у них осталась лишь пригоршня орехов, да несколько глотков тёплой вонючей воды, но поворачивать обратно было уже слишком поздно. Оставалось только идти дальше. И они с упорством одержимых продолжали идти вперёд, теперь уже всё реже и реже глядя по сторонам, а больше под ноги, вяло отбиваясь от биома, пока, на семнадцатый или восемнадцатый день пути, Савелий не заметил на востоке, нечто, возвышающееся над остальной степью.
- Торчит что-то, - как-то буднично объявил он, вглядываясь в колеблющуюся от плывущих пластов нагретого воздуха даль.
- Где? – отупевший от жары и усталости Семён резко вскинув голову, пробуждаясь от какого-то полузабытья, в котором находился последние часы, ударил по немедленно прилипшим к комбинезону стеблям, и выдернул из кармана свой крошечный бинокль. – Где торчит?
Савелий вытянул руку с палкой, указывая направление:
- Во-он там. Не то холм, не то ещё что… О-о, а сейчас не вижу. Али померещилось, а?
Семён поднёс к глазам бинокль, поводил им туда-сюда и замер, впившись взглядом в одну точку. Секунду или две он стоял как изваяние, потом на его измученном, грязном и потном лице появилось некое подобие улыбки.
- Нет, не померещилось, - проговорил он, не отнимая от глаз бинокля. – Похоже деревья. Ну, точно, так и есть – деревья.
Он чуть подстроил бинокль, и опять замер, не обращая внимания на оплетающий его ноги биом. В неспокойном воздухе степи, явственна виднелась небольшая группа деревьев – крошечный островок, за которым угадывалось, ещё что-то… Именно угадывалось. Как Семён ни старался, он так и не понял, имеет ли этот островок продолжение, или это ему только кажется: неспокойный воздух степи не давал возможности рассмотреть детали. Но и того, что он увидел, было достаточно, чтобы изменить маршрут. Найдут они там, хоть что-нибудь полезное, или нет, по крайней мере, это был хоть какой-то ориентир, конкретная цель. Чего-то они, в любом случае, достигли.
- Степари, никак? – спросил Савелий.
Семён опустил бинокль, и, шагнув в сторону, вырвался из объятий окружающего его биома. Впрочем, лишь для того, чтобы попасть в объятия другого.
- Не знаю. Видел только деревья.
- Деревья – это хорошо, - проговорил Савелий и вздохнул. – Еду найти можно, костёр развести. Тень, однако ж…
Семён спрятал бинокль, потом отыскал в траве свою палку.
- Посмотрим, что там такое.
- Так идём?
- Идём, конечно.
В их положении, впору было бы кричать «ура», завидев деревья, но Семёна внезапно охватили сомнения и тревоги. Степари были для всех полной загадкой, никто не мог сказать о них ничего конкретного, и хотя об агрессивности их никто ни разу не заикнулся, незваных гостей они могли встретить по-всякому. Семён и не ожидал радужного приёма, сейчас ему вполне хватило бы, если б их не прогнали взашей, немного еды, пускай самой скверной и нескольких дней на отдых. То, что они, по слухам, были технически развиты, ещё ни о чём не говорило. На поверку, степари могли оказаться ещё хлеще норовиков, с той лишь разницей, что в отличие от тех, сумели-таки сохранить кое-что от прежних знаний. А может быть и создали что-то своё. Если их интересует информация, в том числе и технического характера, то он, как горожанин, достаточно эрудированный к тому же, может быть им полезен. В таком случае есть возможность поторговаться. При условии, опять-таки, что их вообще будут слушать.
Враждебность степарей по отношению к пришлым, была бы для последних равносильна смертному приговору: вернуться в степь, сейчас, в их положении, означало верную гибель.
Теперь они шли не друг за другом, как прежде, а рядом, бок о бок, торя каждый свою тропу. Деревья приближались, и вместе с этим, вскоре стало ясно, что это и впрямь лишь авангардная их группа. То, что они заметили поначалу, было лишь краем, выступающим мыском этого островка, который всё увеличивался, постепенно раздаваясь вширь и вглубь. Это был целый лесок, и кое-что в нём, показалось Семёну странным. В который раз остановившись, и прибегнув к помощи бинокля, он вскоре понял что: часть его явно носила следы искусственной посадки. По крайней мере, одна точно – то был ряд высоких, колоннообразных деревьев, росших в ряд. Их чёткая линейность, и равные промежутки, ясно говорили о том, что выросли они так не по воле случая.
- Кажется, нашли, - проговорил Семён, и сердце у него неприятно ёкнуло.
- Степарей?
- Да. Я думаю, это они.
Савелий кивнул в ответ.
- Так и должно быть. Степь их обиталище…
- Да, - снова произнёс Семён, и пробормотал под нос: – Вот только как…
Как они сумели выжить здесь, проговорил он про себя. Два варианта существования среди биома он уже видел; два, если не считать родного города. Жители общин вне города использовали либо вариант «над биомом», либо «под биомом». Поляне могли придумать что-то своё, особенное, однако то, что обнаружилось среди деревьев, оказалось для Семёна полной неожиданностью.
Изучая сохранившуюся информацию о прежней человеческой цивилизации, Семён видел немало снимков прежних поселений, и сейчас, глядя на что-то большое и белое, проглядывающее сквозь листву крон, он сразу понял, что видит самый настоящий древний дом. По крайней мере, у этого строения было немало сходств с прежними домами: прямоугольной формы, с большими проёмами окон, причём судя по всему, застеклённых, входная дверь, которую сверху прикрывал козырёк маленького крыльца… Не хватало только треугольной крыши, но там, где она должна была быть, громоздилась копна изогнутых стволов и листьев, настолько густая, что сквозь неё невозможно было ничего увидеть. Эти заросли закрывали собой не только крышу, но и одну из сторон дома, противоположную крыльцу, делая его похожим на какое-то диковинное живое существо, выглядывающее из своего укрытия. Нижняя часть дома утопала в цветах, он весь был окружён биомом, со всех сторон, и это мирное сосуществование рукотворного и растительного, выглядело совершенно фантастично. Такое просто не укладывалось в сознании.
Дикие степные травы, наконец, кончились, и Семён с Савелием ступили на облагороженную территорию. Не было ни стен, ни разделительных полос; просто высокая трава сменилась низкой – довольно широкой лужайкой, отделяющей первозданную степь от искусственных насаждений. То были небольшие делянки тщательно возделанной земли, с аккуратными грядками, на которых росла всякая всячина. Местами их разделяли полоски кустарника, с чёрными и красными ягодами. Словом – огород.
- Ты смотри-ка, - произнёс Савелий с радостным удивлением. – Прямо как у нас. А чисто-то… Не в пример нашему-то огороду.
Семён тоже отметил это. На древостоевских огородах шла непрекращающаяся борьба с лезущим на свободную землю сорняком, здесь же, судя по успевшим завянуть кучам выдернутой зелени, последняя прополка была довольно давно. Следы оставленные на земле водой, говорили о том, что огород поливали, возможно, вчера вечером.
Меж делянками, тянулись узенькие тропки, то есть полоски свободной от растительности земли, что так же было непривычным зрелищем. Ступив на одну из них, Семён с Савелием двинулись к дому, украдкой срывая с веток спелые ягоды. Вокруг него не было видно ни души. Шагнув под сень деревьев, Семён приготовился было отражать атаку ветвей, однако поднятая для этого палка, так и замерла в воздухе. Деревья никак не отреагировали на их появление. Семён с Савелием спокойно прошли под ними, пригибаясь, когда попадались слишком сильно наклонённые к земле ветви, и ни одна из них, не предприняла попытки ухватить двух чужеродных существ. Большинство деревьев было фруктовыми: в основном яблони, увешанные совсем зелёными ещё яблоками. Савелий не удержался, сорвал одно, и с жадностью откусил чуть ли не половину.
- Кисла-ая, - заметил он, скорчив соответствующую мину, однако доел его, и следом за первым, отправил в рот и второе.
- Не рви, - предостерёг его Семён.
- Почему?
- Неизвестно, как к этому отнесутся местные.
- Есть охота, сил нет.
- Потерпи…
Налетевший из степи ветер зашумел листьями, и вызванное им движение в кронах, было единственным, которое произошло за время их пребывания в саду. Деревья стояли истуканами, вокруг дома не появилось ни души.
- Чудно, - оборонил Савелий, постукивая своей палкой по ветвям. – Как неживые.
- Что-то тут не то, - отозвался Семён. – Возможно, обработано чем-то… Особым.
И сделал ещё несколько шагов к дому.
Вблизи дом выглядел ещё более необычно. Строгих параллельно-перпендикулярных линий, которые должны быть у постройки подобного рода, тут не было и в помине: дом походил на какой-то диковинный угловатый баллон или коробку, раздутую от распирающего её изнутри избыточного давления. Стены были настолько выпуклыми, что Семёну в первый момент показалось, что это вовсе и не дом, а какой-то надувной муляж. Единственными ровными поверхностями здесь были лишь окна, да входная дверь, прячущаяся под козырьком весьма причудливого вида: ни дать ни взять – берёзовый трутовик, только огромного размера. Ступени крыльца, которые вели к двери, так же были идеально ровными, но они, как и окна и дверь, показались Семёну предметами чужеродными для этого дома. Казалось, их делали совершенно разные люди: дом строили те, кто питал какую-то неприязнь к ровным поверхностям и прямым углам, всё остальное – приверженцы правильных геометрических форм.
Не менее своеобразно выглядело то, что оплетало дом. Курс подготовки полевого исследователя включал в себя максимально полное знакомство с различными формами биома, и хотя многое из того, что он зубрил, повылетало у него из головы, Семён был уверен, что такого растения он не встречал ни на одной картинке. Больше всего оно походило на плющ, только с листьями необычного размера, вида и формы. Листья у этого растения были огромные, как лопухи, странного коричневато-голубого оттенка, и вдобавок блестели так, словно их покрывал тонкий слой прозрачного лака. Они казались искусственными, просто какой-то маскирующей декорацией, но росли они на длинных вьющихся стволах, а те, как и полагается растениям, выходили из земли, прямо из-под дома. Потоптавшись в нерешительности, Семён шагнул-таки в эту сторону, намереваясь обойти дом кругом, как вдруг из-за угла, где находилась входная дверь, появился человек.
Это произошло так неожиданно, что Семён едва не выронил свою палку и автоматически схватился за рукоять револьвера. Человек тоже встал, как вкопанный.
Это был достаточно рослый мужчина, чуть постарше, чем они с Савелием, облачённый в зеленые штаны, на которых выделялись два больших оттопырившихся кармана, что-то вроде рубашки навыпуск, но без рукавов, той же расцветки, и странную обувь, самой заметной частью которой были толстые подошвы. Он был длинноволос, но его пепельного цвета волосы, были тщательно зачёсаны и собраны на самой макушке в тугой пучок, перехваченный чёрной лентой. Щёки и подбородок у него были чисто выбриты, и одно это уже резко отличало его от представителей других общин, с которыми Семёну пришлось контактировать. Это было как знак принадлежности к более высокоразвитой цивилизации; по крайней мере, Семён в этот момент воспринял отсутствие бороды и усов у него, именно так. Насколько верно это первое впечатление, сказать было трудно, но в любом случае мужчина выглядел куда более интеллигентно, нежели простоватые древостои, или молчаливо-угрюмые норовики.
Несколько секунд мужчина с удивлением разглядывал двух грязных и оборванных пришельцев, потом перехватил поудобнее коробку, которую всё это время держал в руках и проговорил:
- Вот уж не думал, что из степи к нам пожалуют гости.
Семёну показалось, что он не проговорил, а пропел это. Это, без сомнения, был русский, но совсем не тот, на котором говорили древостои, норовики и которому обучали его самого. То была какая-то особая его разновидность, диалект, который придавал ему особую музыкальность, певучесть. Но самое главное, что языкового барьера не существовало и здесь – Семён прекрасно понял незнакомца.
«Хвала Родоначальникам, - подумал Семён с облегчением. – Русский»…
- К вам, видно, не часто заходят гости, – ответил Семён.
- На моей памяти, вы – первые. – Он перевёл взгляд с Семёна на Савелия и заметил:
- Вы, насколько я понимаю, древостой, верно? А вот кто вы, - повернулся он снова к Семёну, - я сказать затрудняюсь.
- Вполне естественно… если вы никогда до этого не встречали горожан. Да ещё в облачении полевого исследователя.
- Даже и не подозревал о существовании таковых. – Помолчав, он добавил: - Отрадно знать, что человечество сохранилось в куда большем количестве, нежели считалось ранее. Должно быть, это удалённое место.
- Чрезвычайно, - заверил его Семён.
Взгляд мужчины скользнул вниз, на их беспокойно переступающие с места на место ноги. Это давно уже стало привычкой, и Семён не раз ловил себя на том, что делает это совершенно бессознательно, автоматически. Как и сейчас. Там, где он стоял, от беспрерывного топтания на месте, в траве уже начала образовываться проплешина.
- Здесь это без надобности.
Семён поднял глаза, вопросительно поглядев на мужчину. Тот улыбался:
- Не беспокойтесь. Эта трава не причинит вам зла. Она «чистая».
- Чистая? – переспросил Семён. – Это как?
- Это не адаптоиды. Самая обыкновенная трава, та, что росла в доадаптоидную эпоху.
- Немыслимо! Разве такое возможно? Таких растений на Земле не осталось…
Мужчина рассмеялся, отнял от коробки одну руку и обвёл ей свой сад:
- Как видите, остались.
Семён потрясённо огляделся; Савелий же отнёсся к этому сообщению куда спокойнее, поняв всё по-своему.
- Это как же так, - проговорил он, оглядывая спокойно растущую возле его ступней траву, – заговорённая, что ль?..
- Нет. Такая и родилась.
- Быть того не может, - уверенно заявил Савелий. – Любая зелень хваткой рождается. Самый крошечный росток, а всё вцепиться в тебя норовит. А что б совсем никак…
- И, тем не менее, так оно и есть.
- Чудно, - выдал Савелий своё любимое словцо. По его виду было видно, что он не поверил ни единому слову. - Неправильно это. Зелень – и не хватает…
Мужчина в ответ снова рассмеялся, опять перехватил коробку, и указал кивком на дом:
- Входите.
Входная дверь вела в большую и светлую комнату, выглядевшую под стать дому. И если сравнивать его с баллоном, то сейчас они стояли в одной из его секций. Неровность стен была заметна и здесь, однако пол и потолок оказались строго параллельны друг другу, и без малейших признаков деформации. Зеленовато-белые изнутри, внутренние поверхности стен имели спокойный бежевый оттенок, впрочем, и здесь с примесью зеленого. С потолком и полом, они представляли единое целое, и, как бы невзначай прикоснувшись в стене, Семён отметил, что та гладкая и эластичная. Комната была практически пуста, если не считать большого круглого коричневого нароста посередине, похожего на гриб с толстой ножкой и округлой плоской шляпкой, видимо стола, вокруг которого торчали его уменьшенные копии – стулья. Кроме стола и стульев, которые словно вырастали из пола, имелось ещё несколько полок, сплошь занятых ярко раскрашенной керамикой и не менее ярких цветочных композиций. На последние Семён, первоначально почти не обратил внимания, однако присмотревшись, невольно открыл рот: похоже не только стол и стулья составляли единое целое с домом, но и эти цветочные штуки тоже. В любом случае они росли прямо из стен. В потолке, Семён увидел деталь интерьера, заставившую его сразу искать выключатель – большой и плоский квадратный плафон, из матового, не то стекла, не то пластика. Выключать быстро нашёлся. То была пластина, прикрепленная рядом с дверью. Вторую, такую же, Семён заметил на противоположной стене, рядом с аркой, ведущей в смежную комнату. Там, в глубине, виднелась винтовая лестница, уходящая вверх, на второй этаж, и ещё двери.
Внутри дома было прохладно и тихо, но тишина была неполной. В ней слышались какие-то далёкие шумы и более близкие мерные щелчки, и лишь когда Семён заметил между полками ромбовидный прибор, с круглым циферблатом и стрелками, он понял, что их издаёт.
Часы!
У этих людей имелась достаточно сложная механика, электричество, и они совсем не походили на злобных затворников, вроде норовиков. По крайней мере, первый представитель этой расы, был очень даже симпатичным малым.
Войдя в дом, мужчина поставил на пол, рядом с дверью, свою ношу, и принялся освобождать карманы, складывая их содержимое на коробку. В карманах у него оказались пузатые бумажные пакетики, на каждом из которых было что-то написано. Выложив всё, мужчина похлопал по грибовидным стульям, жестом приглашая их сесть. После чего уселся сам.
Семён осторожно опустил свой зад на выпуклое сидение этого диковинного стула, которое упруго подалось под ним. Савелий даже попрыгал на нём, наслаждаясь его мягкостью, и, убедившись, что он не развалится под ним, принялся с неприкрытым любопытством осматривать комнату.
- Знатная плетёнка, - заметил он с присущей его племени прямотой и непосредственностью. - Больша-ая! И всё одному?
- Почему одному? – улыбнулся мужчина. – Нас здесь живёт четверо: я, жена и двое детей. Супруга готовит, а дети в школе…
- У вас и школа есть? – удивился Семён.
- Конечно. – Мужчина полуобернулся и крикнул куда-то вглубь дома: - Лайла! У нас гости!
Где-то за аркой загремело, и через секунду в ней появилась маленькая тёмноволосая женщина в таком ярком наряде, что казалось, на нём собрались все цветы с окружающих дом клумб. В отличие от мужчины, на ней было надето что-то свободное и бесформенное, перехваченное на талии тонким пояском. Сначала Семёну показалось, что она боса, однако на её ногах была та же диковинная открытая обувь, что и на мужчине, только с куда более тонкой, почти незаметной, подошвой. Увидев двух незнакомцев, она на миг замерла, широко раскрыв узковатые, чёрные глаза, но уже в следующую, на её удивлённом лице появилась улыбка.
- Какие вы чумазые! – были первые её слова.
Она шагнула в комнату, двигаясь так, словно не шла, а скользила по полу, затем той же скользящей походкой отступила обратно к арке, и поманила путешественников за собой:
- Сюда. Идите сюда.
Она ждала их, открыв одну из дверей, и заглянув туда, Семён увидел совсем крошечную комнатку, в которой находилась сросшаяся со стенами душевая кабинка, и раковина, представляющая собой большую овальную стеклянную чашу. Всё сверкало чистотой, рядом с раковиной висели настоящие матерчатые полотенца, стояли какие-то благоухающие баночки, и после древостоевских «удобств» вроде речной купальни, а то и вовсе грязных луж и ручьёв, эта комнатка показалась Семёну уголком рая.
- Вода уже должна нагреться, - сообщила женщина.
- Спасибо! - поблагодарил Семён хозяйку дома, и та, одарив их очередной улыбкой, нырнула в противоположную дверь, откуда доносилось какое-то шкворчание и бульканье, и тянуло запахом съестного.
- Это что такое? – спросил Савелий, разглядывая сверкающие отполированной бронзой краны.
- Место, где можно помыться. – Семён повернул маховичок, отмеченный красным колпачком, и из крана лениво потекла струйка воды. Подставив под неё ладони, Семён с удовольствием отметил, что вода и впрямь что надо: горячая, но не обжигающая. Набрав пригоршню, он наклонился было над чашей раковины, но тут, словно вспомнив что-то, выпрямился, взглянув в висящее перед ним зеркало. С другой стороны зеркальной поверхности на него в ответ взглянуло чьё-то совершенно незнакомое лицо: заросшее, с красными, воспалёнными глазами, тёмное от солнечного загара и пыли. Неприятно удивлённый своим диким видом, Семён несколько секунд рассматривал себя, потом фыркнул, и принялся плескать пригоршни воды себе в лицо, жалея, что не может принять душ; при виде благ цивилизации, ему страстно захотелось забраться в кабинку, смыть с себя многодневную грязь и пот. Хозяйка не уточнила, чем конкретно можно попользоваться, однако Семён решил, не злоупотреблять гостеприимством этой семейной пары. Умывшись, он уступил место Савелию.
Древостою для умывания пространства над раковиной было явно недостаточно: он так принялся плескаться, что Семёну пришлось взять над ним шефство, чтобы он не залил водой весь пол в душевой. Мыло вызвало у него не меньший интерес, чем всё остальное; в поселении моющих средств специально не изготавливали, используя вместо них цветы и корневища различных растений, либо обычную золу. Он с интересом нюхал ароматную пену, пытаясь понять, чем она пахнет.
Потом их накормили. Когда они вернулись к столу, на нём уже красовались расставленные тарелки, а хлопотавшая у стола Лайла раскладывала по ним дымящиеся картофельные оладьи, поливая их чем-то до того аппетитно пахнущим, что у Семёна рот сразу наполняется слюной. Он уже и забыл, когда ел вдосталь, и уж тем более, когда в последний раз пользовался ложкой и вилкой. Последняя вызвала недоумение у древостоя, который немедленно окрестил её «граблями». Лайла рассмеялась и принялась показывать, как пользоваться этой штукой. За оладьями, последовало нечто, именуемое тушёной капустой, с какими-то хитрыми приправами, горячей и необыкновенно вкусной. Обед завершился большой чашкой ароматного напитка, оказавшимся в новинку даже древостою: кофе.
- Горячая еда – это здорово, - проговорил Семён, с благодарностью глядя на хозяев. – Как и горячая вода и всё остальное. Это просто чудо – встретить посреди этой дикости настоящий древний дом с водопроводом и электричеством…
- Почему древний? – поднял брови мужчина. – Нашему – всего четыре года. Мы одни из самых последних, кто приехал в посёлок.
- Я имел в виду архитектуру, - пояснил Семён. - Так строили в прежние времена. По крайней мере – очень схоже… Я никак не ожидал, что увижу такое воочию. Признаюсь, я мало что смог узнать о вас, но представлял себе всё иначе. Если, конечно, вы и есть те, о ком велась речь. Вы ведь степари, верно?
Мужчина и женщина дружно расхохотались.
- Так нас называют древостои, и те, кто именует себя ирязями, - продолжая смеяться, ответила Лайла.
- А как вы зовёте себя сами?
- Никак, - отозвался мужчина весело. – Но если вам необходимо как-то именовать нас, то, пожалуй, садовники.
- Или адаптоидоборцами, - вставила Лайла.
- Или как-нибудь в этом роде, - заключил мужчина. – Наше дело – распространение «чистых» растений. Так что слово «чистильщики» или «чистюли» к нам тоже подходит.
И они снова рассмеялись.
За приоткрытым окном послышались приближающиеся шаги.
- А вот и Богдан, - сказал мужчина, поворачивая голову на звук и выглядывая в окно. Поймав вопросительный взгляд Семёна, он пояснил: - Координатор нашего поселения.
- Он что, уже знает о нас?
Мужчина хитро подмигнул Семёну:
- У нас есть не только электричество и водопровод.
Семён ожидал увидеть зрелого представителя этого посёлка, а то и вовсе убелённого сединами, однако вошедший оказался примерно того же возраста, что и хозяин дома. Одет он был так же просто, и если что-то и указывало на его особый статус руководителя, то, пожалуй, толстая записная книжка, торчащая из нагрудного кармана рубашки, и озабоченный вид человека, несущего на себе немалый груз ответственности. Войдя, он поздоровался со всеми сразу, и уселся на предложенный Лайлой стул.
- Я уж подумал, что ты решил меня разыграть, - сказал он хозяину дома, и повернулся к путникам. – Вы действительно пересекли пешком степь?
- Другого способа передвижения, кроме собственных ног, как видите, у нас нет, - усмехнувшись, ответил Семён. – Да пешком. На это ушло две недели.
- Достойно восхищения, - заметил координатор. – И вызывает немалое удивление и недоумение.
- Почему?
- Люди просто так не пускаются на подобные… простите, авантюры. Пешком через всю степь! Две недели постоянной борьбы с адаптоидами. Огромный риск, огромное напряжение, и ради чего? Такой переход, далеко не увеселительная прогулка.
- Это верно, - согласился Семён. Помолчав, он задал встречный вопрос:
- Вы случаем, не считаете нас лазутчиками норовиков. То есть ирязей, или как их там ещё - горяков?
Над столом снова зазвенел дружный смех молодой четы, к которой теперь присоединился и третий поселянин.
- Ни в коем разе! Это последнее, что можно было бы предположить.
- Почему?
- Ну, хотя бы потому, что проку от такой затеи никакого. Горяки боятся растений, как ничего другого в этом мире, и ни за что не пустились бы в такой поход, даже если б их тут ждала гора железа. Вы принесёте им весть о богатстве нашего посёлка, и что дальше? Кто последует за вами?
- Думаете, таковых не найдётся. Они жадны…
- Да жадны. Это жадный и коварный народец, но страх перед растительным пересиливает всё. Их торговые вылазки к древостоям – исключение, продиктованное крайней необходимостью. Да, в эти караваны набирают самых отчаянных, да и те, не сходят со своих плоскодонов. Не будь рек, никаких связей с иными общинами и не было бы. Поверьте, за много-много лет нашего, так сказать, соседства, с той стороны, не пришёл ни один человек. Вы – первые…
- А вы неплохо осведомлены о них, - заметил Семён.
- Поэтому и знаем, чего ждать. И поэтому наша Очистительная Экспансия в данном направлении, абсолютно безопасна в этом плане. По крайней мере, до тех пор, пока мы держимся от горяков на некотором расстоянии.
- Очистительная Экспансия?
Координатор указал на пейзаж за окном:
- «Чистые» растения, которые вы видите вокруг – исключительно наша заслуга.
- А мы считали, что после создания адаптоидов, последние извели под корень всю прежнюю флору.
- Как видите, это не так. Однако на мой вопрос вы так и не ответили.
- Я просто иду домой, - сказал Семён. – Точнее – пытаюсь вернуться, после неудачной исследовательской миссии. Заброска закончилась катастрофой, все из моей группы погибли… А Савелий идёт со мной любопытства ради…
- Посмотреть хочу, - поддакнул древостой. – Надоело в общине сидеть.
- И как далеко ваш дом?
- Трудно сказать точно. – Семён перебрал в памяти все вехи своего пути и пожал плечами. – Точка заброски находилась от города на расстоянии более четырёх тысяч километров. Примерно с тысячу я уже преодолел. Выходит – осталось около трёх.
Услышав такую огромную величину, Лайла невольно ахнула:
- Три тысячи километров! С ума сойти…
Координатор тоже был удивлён:
- Вы безумцы. Вам не преодолеть такого расстояния.
- Когда трава сожрала остатки нашего «Прыгуна», я тоже думал, что не протяну долго, однако, как видите, жив до сих пор, хотя прошло уже немало времени. Мы искали уцелевших вне города, и мне это удалось – я нашёл древостоев. Потом повезло с караваном норовиков. Из норовиковского города тоже удалось выскользнуть… Наверное, я везучий.
- Везение не может длиться бесконечно. Рано или поздно оно закончится. Древостои, горяки, теперь вот мы… А дальше? Вы упомянули о трёх тысячах километров, отделяющих вас от цели, которая, как я понимаю, находится где-то на юге, верно? Но в радиусе как минимум двух, в том направлении никого больше нет. Наши посадки и поселения занимают сравнительно небольшую площадь. Дальше вы уже никого не встретите. На что вы надеетесь?
- На вас, - прямо ответил Семён. – Насколько я смог узнать из рассказов, и насколько смог увидеть сам, у вас технически высокоразвитое общество. Стало быть, вы должны иметь и соответствующие уровню транспортные средства. Я шёл сюда, надеясь на вашу помощь. – Он умолк, подыскивая нужные слова, и добавил. – Не сочтите меня наивным, но если речь зайдёт об оплате, я…
- Это уже выше моих скромных возможностей, - прервал его координатор. – Всё, чем я могу сделать для вас, так это отправить в Центральный Питомник. Там, возможно, вам помогут.
- Что это за место?
- Административный центр. – Координатор поднялся. – Транспорт, должно быть, уже разгрузили. Так что если желаете, могу отправить вас туда обратным рейсом.
- Это было бы здорово! – Семён тоже поднялся, а вслед за ним нехотя встал начавший было уже подрёмывать после сытного обеда Савелий.
- В там случае, нужно поторопиться.
Семён подхватил пустой мешок, и улыбнулся гостеприимным хозяевам дома:
- Большое спасибо вам за всё!
- Возьмите что-нибудь с собой! – Лайла исчезла в арке и тут же вернулась, держа в руках что-то, сложенное в тёмный пластиковый пакет. – Путь до Центрального Питомника неблизкий…
Семён уставился на пакет, как на что-то необыкновенное. Подумать только – полиэтилен! Обычная, казалось бы, привычная вещь, но сейчас, здесь, в тысячах километров от города, она казалась каким-то невероятным дивом. А чему тут удивляться, сказал себе Семён. Внутренности дома чётко указывают на высокий уровень их технологий. Что тут такого, если в их число входит и производство пластмасс.
- Спасибо! – Семён раскрыл мешок, бережно опустив в него пакет. – Большое вам спасибо!
Они вышли все вместе. Уходя, Семён не удержался, и, обернувшись, махнул на прощание рукой этим добрым людям. Лайла немедленно замахала в ответ, и пока дом не скрылся за деревьями, он, оборачиваясь, видел их обоих – маленькую пёстро одетую женщину и стоящего рядом мужчину, имени которого он так и не узнал. Зеленовато-белая коробка их дома вскоре пропала в зелени садов, зато стали видны другие дома и постройки посёлка.
Дома стояли редко, а всё окружающее их пространство было отдано садам, огородам и цветникам. А то и просто траве. Иногда попадались какие-то низенькие и вытянутые коробчатые строения с прозрачной крышей, внутри которых тоже виднелась зелень. Тут всё было ориентировано на растениеводство, хотя в этой области они были не одиноки. Древостои тоже не мыслили себя без своих огородов, но они сочетали взращивание полезных растений с собирательством, предоставляя плодовые деревья самим себе, здесь же всё, от малого до большого, было посажено руками живущих в посёлке людей. Полагая, что это растительное многообразие сажается исключительно ради съестного, Семён вскоре убедился, что это далеко не так. Помимо плодовых деревьев попадались и те, плоды и семена которых не годились в пищу. Их было меньше, но всё равно, тем не менее, они составляли немалую часть насаждений.
- Тоже «чистые»? – спросил у координатора Семён, указывая на тонкие осинки, высаженные рядком в промежутке между двумя огородами.
- Конечно.
- Но зачем?
- Причина та же: Очистительная Экспансия. Адаптоиды должны быть вытеснены, и неважно чем это будет осуществляться, берёзой или черешней. Конечно, то, что идёт в пищу для посёлка важнее, но нельзя же зацикливаться исключительно на сиюминутных потребностях. Поэтому и съедобное и несъедобное, и даже то, что прежде считалось сорным. Лишь бы оно было «чистым».
- И насколько эта Экспансия успешна?
- Всё это пространство когда-то было занято степными травами, - ответил координатор. – Теперь тут наш посёлок и то, что мы высадили. И таких посёлков уже немало. Правда, дело идёт не так быстро, как хотелось бы…
- «Чистый» растёт медленнее… - ввернул Семён.
- Да. И требует большей заботы. Адаптоиды в этом плане выигрывают.
- У древостоевских ведунов есть какие-то стимуляторы роста, - проговорил Семён, обернувшись к шагающему следом Савелию. – Ты ведь сам говорил, что основа посёлка выращивается искусственно и очень быстро.
- Так оно и есть, - подтвердил Савелий. – Но, то ведуна секрет…
- И нам он тоже не гож, - заметил координатор. – Мы знаем о таких стимуляторах, и довольно давно. Однако выяснилось, что их действие на адаптоиды и «чистые» растения разное. И если первые прут как грибы после дождя, то у последних бурный, поначалу, рост, всегда сменяется замедлением развития и гибелью. Есть более щадящие стимуляторы, но они дают не такой ярко выраженный эффект…
Они свернули в сторону, огибая целую плантацию банановых «деревьев», за которой обнаружился ещё один дом, только куда крупнее, нежели обычные жилища поселян. Он тоже был окружён деревьями, и оттуда доносились весёлые ребячьи голоса.
Школа, догадался Семён.
Посёлок казался наполовину покинутым или спящим: пока они шли, им на глаза попалось не больше полудюжины человек, занятых опилкой сухих сучьев, либо вознёй на огороде, но всё изменилось, когда они подошли к ещё одному строению, столь же большому, как школа, но с куда меньшим количеством окон. Здесь было людно и суетливо. По меньшей мере три десятка человек стаскивали внутрь его коробки и ящики, которые выгружали из диковинной машины на огромных дутых колёсах. Другие выносили эти же ящики изнутри и уносили их куда-то. Семён вспомнил, что хозяин дома тоже принёс что-то. Видимо, отсюда.
- Семена, луковицы, инвентарь, удобрения и прочее, - сказал координатор, точно прочитав его мысли. – Всё для нужд посёлка, всё из Центрального Питомника. Еженедельные поставки.
- А обратно? – поинтересовался Семён. – Туда вы ничего не отправляете?
- В этом нет нужды. Мы окраина, передовой край, новопреобразованные, очищенные территории, которые пока не могут обеспечить себя всем необходимым. Кроме еды, конечно. А в Центральном Питомнике с этим проблем нет.
Они подошли ближе, и теперь Семён смог как следует рассмотреть и строение и машину. Это был какой-то склад, но ему Семён уделил внимание лишь потому, что рядом с ним работали поселенцы, и было интересно посмотреть на других степарей. Однако машина, которую они разгружали, невольно завладела всем его вниманием.
Это механическое чудище имело длину не меньше полусотни метров, и представляло собой, по сути, поезд, составленный из прямоугольных фургонов, каждый из которых был снабжён четырьмя толстенными колёсами высотой с человеческий рост. Фургоны соединялись меж собой шарнирными сочленениями, которые превращали все их в единый гибкий суставчатый корпус. Всего их было семь, если не считать того, который являлся либо тягачом, либо моторной частью этого транспорта: такая же стальная коробка, только с лобовым стеклом, тремя фарами – двумя по бокам и одна наверху – и окнами по бортам. Это была самая большая колёсная машина, которую ему только приходилось видеть, и Семёну стало интересно, какой тип двигателя установлен на этой штуке.
Их появление сразу нарушило чёткий ритм разгрузки.
Переносящие груз степари приостанавливались, завидев приближающуюся группу, из глубины склада и из недр машины тоже показались любопытствующие. Семён попытался уловить реакцию этих людей, увидевших чужаков, однако определённо мог сказать лишь то, что в ней не было ни неприязни, ни, тем более, вражды. Какое-то весёлое удивление – вот и всё, что можно было прочесть в обращённых к ним лицах. Впрочем, удовлетворив первое любопытство, степари вернулись к прерванному занятию, лишь изредка бросая на них короткие взгляды и переговариваясь вполголоса.
Дойдя до головной части машины, координатор остановился. Основная работа кипела дальше, почти в самой её середине и от работающих там немедленно отделился один из степарей, двинувшись им навстречу. При виде этого человека у Семёна невольно ёкнуло сердце: на миг ему показалось, что он видит горожанина, и даже не просто горожанина, а кого-то из полевых исследователей. На нём был надет комбинезон, оставляющий открытыми лишь то, что находилось выше плеч и кисти рук, и ещё ботинки, самые настоящие, а не какие-то подошвы на ремешках, какие носили местные. На широком поясе болтался тесак, побольше даже, чем у Семёна, и это резко выделяло его среди других обитателей посёлка, одетых исключительно легко, и совершенно не вооружённых. Плотная одежда, прочная обувь и длинный нож, полюс хозяйственные взгляды, которые он бросал по пути на высившуюся над ним громаду машины – для Семёна этого было достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы, относительно рода деятельности этого парня.
- Павел, - сказал координатор, когда тот подошёл поближе. – Возьмёшь с собой двух пассажиров?
- Почему бы и нет, – бодро отозвался водитель. – Я и так вожу в кабине воздух. Для чего-то там установлены ещё несколько кресел, как думаешь?
- Вот-вот, - поддакнул координатор. – Сегодня тебе будет с кем поговорить на обратном пути.
- Забирайтесь в кабину – Павел указал наверх. – Устраивайтесь поудобнее, и оставьте место для меня. Как только разгрузят мою колымагу, разведём пары и двинем.
- А она у вас паровая?! – не удержался Семён.
- Ага, паровая, - подхватил Павел, глядя на горожанина смеющимися глазами. – Топлю сухой картофельной ботвой.
Семён взглянул исподлобья на ухмыляющегося степаря и невольно улыбнулся. На этих людей просто невозможно было обижаться.
- Я сообщу, что вы едете, - сказал координатор. – Вас встретят.
От открытой двери кабины спускалась тонкая металлическая лесенка, но стоявший ближе всех к ней Савелий не спешил подниматься, восхищённо ощупывая предмет, на который ушло столько железа. Чуть оттеснив его в сторону, Семён ухватился за отполированные ступени, и полез наверх первым. Лестница была раздвижной, и нижняя часть её неприятно болталась, пока он не поднялся выше уровня колёс. Преодолев вторую половину подъёма, он перешагнул через низкий порожек, и очутился в кабине.
Вся её отделка состояла в тонком слое какого-то пористого материала, покрывающего внутреннюю часть корпуса, в остальном же это была железная коробка, с двумя радами сдвоенных, обтянутых тем же материалом, сидений, и единственным одиночным сидением впереди, перед приборным щитком. Органы управления состояли из рулевого колеса, короткого рычага справа от водительского места и пары педалей – совсем как в маховозе. Кроме двери, в которую сейчас, вслед за Семёном, влезал Савелий, была ещё одна, с противоположной стороны, и третья – в дальнем, заднем, конце кабины. В потолке имелся люк, а окна можно было открывать, сдвигая стёкла вбок. Большая часть того, что можно было открыть, уже было открыто, и в кабине гулял ветерок, проветривая нагретые солнечными лучами внутренности машины.
- Ты глянь-ка, - охал Савелий, тыча пальцем в оголённые металлические части. – Железа, железа-то кругом.
- Так и должно быть, - сказал Семён. – Привыкай.
- И чего нас сюда загнали? – пробормотал Савелий, оглядывая короб кабины. - Париться только.
- Поедем сейчас.
- Это как – поедем? – недоумевал Савелий.
- А вот сейчас увидишь.
Семён уселся на первом, за водительским креслом, ряду сидений, слева, поближе к окну, положив на соседнее кресло мешок, Савелий занял место у противоположного борта, так же пристроив рядышком свой мешок. Несколько минут, они просидели, ожидая, когда закончится разгрузка, потом далеко позади что-то загрохотало, и по корпусу прошла волна вибрации. Вскоре по лестнице загремели ботинки водителя, затем появился он сам. Забравшись в кабину, он наклонился над краем дверного проёма, повернул какой-то рычаг, очевидно поднимающий лестницу, после чего закрыл дверь.
- Готово! – объявил Павел, плюхаясь на своё кресло. – Следующая остановка – Центральный Питомник. Не жарко? Ничего, поедем с ветерком.
Он пощёлкал чем-то на приборной панели, но Семён, ожидавший услышать рёв запустившегося двигателя, уловил лишь слабое рокотание где-то внизу и сзади. Павел повернул рулевое колесо, одновременно давя на одну из педалей, и огромная машина всё так же ровно рокоча, покатилась между рядами деревьев. Несколько минут они ехали по некому подобию дороги, прямому участку, сплошь заросшему травой, но в котором угадывалась пробитая колёсами колея, мимо садов, огородов и домов посёлка, затем «окультуренная», очищенная территория закончилась. Миновав последний огород, машина выкатилась на уже знакомую разделительную травяную полосу и вырвалась в степь.
12 глава
Казалось, они не едут, а плывут. Снаружи был слышен лишь шорох подминаемых колёсами трав, и теперь, когда они вновь очутились в степи, высота транспорта уже не казалась им такой огромной; сразу стало ясно, зачем это было сделано. Имей колёса диаметр меньше, кабина утопала бы в траве больше чем наполовину, а некоторые стебли молотили бы прямо по стеклу. Машина была рассчитана именно для езды по этим степям, а большая её высота, кроме всего прочего, давала ещё и прекрасный обзор.
Как только посёлок остался позади, Павел поднажал, и в открытые окна хлёсткими струями полился пряный степной воздух. В кабине сразу стало прохладнее.
Теперь, пересекая степь не на своих двоих, а в машине, Семён с каким-то неожиданным для себя любопытством, начал рассматривать эти бескрайние просторы, накрытые голубой чашей небес, получая немалое удовольствия от этой поездки. Однако больше всего впечатлений, без сомнения, было у древостоя.
Савелий выглядел совершенно растерянным. Он то и дело высовывался из окна, глядя то вниз, то вперёд, то назад, а когда попадались очень высокие травы, вытягивал руку, стараясь ухватить хоть один стебель. Какое-то время он молча предавался этим странным упражнениям, потом недоумённо произнёс:
- Что-то я не пойму. Воды вроде нету, трава кругом степная, а мы плывём… Разве ж по траве можно плыть?
- Едем, Савелий, - поправил его Семён. – Едем, не плывём. Колёса крутятся, и мы едем на них. Это и называется езда.
Савелий непонимающе поглядел на своего спутника. Слово «колесо» ему ни о чём не говорило.
Семён принялся растолковывать ему сущность передвижения на колёсах, в качестве наглядного примера вытащив из револьвера барабан, и прокатив его по сиденью, используя в качестве полуосей большой и средний пальцы. Савелий внимательно выслушал короткую лекцию, потом опять высунулся из окна.
- Вроде бы и не видно никого, – заметил он, после долгого всматривания куда-то назад. – Кто ж тогда нас толкает…
Павел рассмеялся, и принялся объяснять устройство трансмиссии, из чего Савелий едва ли что понял, а Семён сделал вывод, что речь идёт о каком-то хитром, неизвестном ему типе двигателя, работающего на жидком топливе. Поинтересовавшись, какое именно топливо они используют, Семён услышал в ответ лаконичное:
- Гидрализол.
- Гидрализол?
- Из древесины делают, - добавил Павел. – Понятное дело, из адаптоидов. «Чистую» на гидрализол изводить – грех непростительный.
- Ни разу не слышал про такое…
- Стало быть, дровами топите…
- Ещё чего! – возмутился Семён. - У нас в городе паровых машин нет. Всё либо маховиковое, либо электрическое, либо внутреннего сгорания. Для последних используют продукты перегонки нефти: бензин, керосин, солярку…
- Город… - произнёс Павел, оставив перечень типов двигателей и видов топлива без комментариев. – Надо же! Когда я ещё учился в школе, нам рассказывали, что все города давным-давно разрушены адаптоидами. Значит один всё же остался.
- Да. Благодаря особым мерам – полной изоляции от всего растительного…
Водитель покачал головой.
- Нелёгкое дело.
- Чертовски нелёгкое, - подтвердил Семён. – Приходиться постоянно следить за Буферной Зоной, и поливать её ядохимикатами, что б всё вытравить.
- У нас сделали иначе.
- Мы знаем, - сказал Семён. - «Чистые» растения.
- Именно. – Павел указал на небольшие группы деревьев, начавших появляться то слева, то справа от дороги. – Наши посадки. Рассекаем адаптоидную массу.
- Адаптоидную массу?
- Совокупность всех растений-адаптоидов, - ответил Павел. – Это и есть адаптоидная масса. Если её хорошенько проредить «чистыми» растениями, активность адаптоидов падает в разы.
- Сия истина мне знакома. – Семён проводил взглядом деревья. - Не очень-то обширные посадки. - Заметил он.
- Это ж не адаптоиды. Растут туго, да и капризны. Не так-то это просто – внедрить в адаптоидную массу «чистые» растения. Обитаемые насаждения – другое дело.
- Посёлки?
- Ну да. Там дела идут лучше.
- И много у вас таких?
- Посёлков-то? Немало, - Павел чуть повернул руль вправо, чтобы объехать отбившееся от посадок, одиноко торчащее деревце. – В этом районе – штук пять или шесть.
- А Центральный Питомник?
- Центральный Питомник – это Центральный Питомник. Центр он и есть Центр. Отправная точка Экспансии.
- И основной поставщик разного рода материалов, - полувопросительно полуутвердительно сказал Семён.
- Конечно, - ответил Павел. – Пока поселение не поднимется на ноги, должен же его кто-то снабжать всем необходимым.
Посадки кончились, транспорт некоторое время ехал по девственной степи, потом впереди снова показались деревья. Росли они теми же разбросанными там и сям кучками, но Павел пояснил, что на самом деле их рассадка была отнюдь не беспорядочной. Они высаживались либо в виде концентрических кругов, вокруг Центрального Питомника и поселений, либо в виде радиальных полос, делящих образовавшиеся таким образом кольцеобразные участки степи на сегменты. Таким образом при минимальных затратах достигался максимальный эффект: адаптоидная масса расчленялась на куски, которые затем засаживались ещё чем-нибудь. Поселение, на которое набрели Семён с Савелием, было ещё совсем молодым, и не успело обзавестись такими вот защитными насаждениями.
Такие же насаждения организовывали и там, где проходили основные пути сообщения, дабы уменьшить риск попадания в неприятные ситуации в случае поломки транспортного средства. Хотя, как заметил Павел, это мало помогало. Для значительного снижения активности адаптоидов таких полос должно было быть куда больше и они должны были быть значительно шире, поэтому в случае поломки транспорта, надежда была лишь на оперативную помощь извне. Благо радио имелось у каждого.
Дорогу – если так можно было назвать тот участок степи, по которой они ехали – тоже начали обсаживать деревьями, и засеивать прилегающее к ней пространство разнотравьем, которое должно было вытеснить степные травы-адаптоиды. Искусственных насаждений становилось всё больше с каждым километром, и чем ближе к Центральному Питомнику, тем основательнее они выглядели. Больше попадалось травяных «заплат» «чистого» биома, да и деревья были уже не подросшим молодняком, а могучими исполинами с толстенными стволами и мощными кронами, образующими уже не просто группки и полосы, а целые рощицы и лески. На всём протяжении пути им не попалось на глаза ни единого жилья. Павел объяснил, что поселения расположены очень далеко друг от друга, и, как правило, почти все они на данный момент находятся на границе зоны Экспансии.
- То есть, - уточнил Семён, – внутри этой зоны посёлков нет.
- Да. Только Центральный Питомник и кое-что из промышленных объектов.
- Почему?
- Таков план Экспансии. – Павел усмехнулся. – Пытаемся откусить кусок побольше малым числом…
Машина сбавила скорость: впереди показалось что-то светло-серое, похожее на опущенную аппарель. Подъехав поближе, Семён понял, что это арка моста, переброшенного через реку, подобную той, которую пришлось преодолевать им. Это рукотворное творение, стоящее так далеко от очищенной зоны, озадачило Семёна:
- Стоит – и ничего?
- На десять метров влево и вправо по обоим берегам все растения заменены на «чистые», - объяснил Павел. – За этим строго следят.
Транспорт медленно въехал на мостовое покрытие, и осторожно переехал на другую сторону. Семён высунулся из окна, глядя вниз, на реку и полосу прибрежных зарослей. Разница между искусственными насаждениями и теми, что выросли сами, была совершенно незаметна. На некотором расстоянии от моста торчало несколько раскрашенных в яркую бело-красную полоску, шестов, индикаторов, как пояснил Павел.
- Если адаптоиды начнут приближаться к мосту, по индикаторам это сразу будет видно. Им достанется первым…
За переправой Савелий, глядящий в свою сторону, заметил у горизонта дым. Что там горело, понять с такого расстояния было невозможно, но судя по дымам, полыхало на очень большой площади.
- Пожар, никак? – забеспокоился Савелий.
- Последняя стадия очищения - уничтожение деактивированных участков адаптоидной массы, - спокойно ответил Павел, кинув в окно быстрый взгляд. – Потом эти участки засаживаются «чистыми» растениями, или засеваются какой-нибудь полезной культурой. Пшеницей, например.
- Что такое пшеница? – спросил Семён.
- А вот что. – Придерживая одной рукой руль, Павел полез куда-то под приборный щиток, извлёк оттуда небольшой мешок, а из того, в свою очередь, что-то овальное и жёлтое, передав его через плечо Семёну:
- Угощайтесь.
- Это и есть пшеница?
- Нет, это то, что из неё пекут. Хлеб. Не пробовали?
- Не приходилось. – Семён помял угощение, понюхал. – Пахнет аппетитно.
- Ну-ка. – Савелий взял из рук товарища диковинную снедь, и тоже принялся мять её и нюхать. –Ишь ты… А у нас такого нет.
- Понятное дело нет, - откликнулся степарь. – В лесу пшеница не растёт. Она простор любит…
- Пшеница, - задумчиво проговорил Семён. – Я слышал о ней. В прежние времена это растение выращивалось в огромных количествах. Если я ничего не путаю, это злак, верно?
- Точно. Мы и сейчас его растим немало.
Савелий всё изучал хлеб. Потом осторожно отщипнул от него кусочек и отправил в рот.
- Недурно, - резюмировал он. – Как его лучше есть?
- Отламывайте сколько хотите, или отрезайте по куску. Можете съесть хоть всё, у меня ещё есть.
Савелий без лишних расспросов вытащил нож, и перерезал им хлеб пополам. Одну он немедленно принялся уплетать, а вторую отдал Семёну.
- Не худо бы такого и нам в Общину, - проговорил он с набитым ртом.
Хлеб Семёну понравился. Жуя, он вспомнил про пакет, вручённый ему гостеприимной Лайлой, вытащил его из мешка и, раскрыв, увидел, что тот наполнен надрезанными абрикосами, из которых извлечены косточки. Это удивило его.
- Почему так? – поинтересовался он, показывая раскрытый пакет водителю. Тот на миг оторвался от дороги, заглянул в пакет, и, вернувшись в первоначальное положение, кивнул:
- Всё правильно. Семена, зёрна, споры – всё посадочный материал. Если что-то ешь, или готовишься съесть, то сперва извлеки семя. Это непреложное правило. У нас его каждый ребёнок знает. Ничего не должно выбрасываться.
- Что ж тут такого, если и выбросится? – сказал Савелий. – Всё одно ж прорастёт.
- Это семена «чистых» растений. Не забывайте это.
Семён дожевал свою порцию и потянулся за флягой. Услышав за спиной бульканье, Павел тоже вытащил из-под щитка довольно объёмистую баклажку, и сделал из неё основательный глоток. Потом протянул пассажирам:
- Держите.
- Что это? – спросил Семён, не спеша прикладываться к горлышку.
- Жидкий хлеб. Иначе говоря – квас.
- Жидкий хлеб? – Семён отхлебнул из баклажки и передал её Савелию.
- Кислый, - сообщил древостой.
- Самый по мне, - сказал Павел, завершая круг ещё одним глотком. – Мучной.
- Мучной – это как? – поинтересовался Савелий.
- Из муки, стало быть, сделан. То есть, из перетёртого в порошок зерна. Этот – из ржаной. Рожь, - добавил он специально для Семёна, - тоже злак.
- Да, верно, - отозвался Семён. – Я помню…
Пшеница, рожь, повторил он про себя названия, которые когда-то заучивал наизусть, и которые до этого момента сидели у него в голове мёртвым грузом. Как и родственное им, всеобъемлющее слово «хлеб». Теперь Семён вспомнил его. Да, когда-то он читал и про хлеб, но поскольку это было не растение, а продукт, изготавливаемый из них, он решил, что информация о нём – это сведения второстепенные, о чём теперь пожалел. Всё, что он мог сказать сейчас о хлебе, так это то, что когда-то тот был одним из основных продуктов питания прежнего человека. И вот, по прошествии пяти веков, он первым из горожан снова попробовал его. Не велико событие, но что-то в этом всё же есть. Плохо, что он почти ничего не запомнил о такой важной вещи как хлеб.
«Воистину лишних знаний не бывает, - подумал Семён. – Никогда не знаешь, что и где пригодится».
Дорога становилась всё заметнее: теперь в траве явственно проступала колея, пробитая, видимо, не одними только транспортами. По этим следам, оставленным бесчисленными колёсами, сразу было понятно, что эта дорога лежит уже не через адаптоиды. Под ними была «чистая» трава. Вместе с этим и характер растительности вокруг дороги тоже изменился: стало больше участков, заросших разнообразным биомом: то низким и тёмно-зелёным, то высоким и жёлтым. Павел сказал, что это поля, то есть места засеянные растениями, идущими в пищу, в том числе и зерновыми. Объясняя, что и где растёт, степарь неожиданно объявил:
- А вот и Центральный Питомник.
Семён с Савелием невольно подались вперёд, ожидая увидеть что-то особенное, но вокруг были всё те же деревья да поля. Савелий покрутил головой и спросил:
- Где же он?
- Прямо перед нами.
- Так там нету ничего. Деревья одни…
- Деревья не простые, а плодовые. Стало быть, в Центральный Питомник въезжаем.
- Так у вас плодовые деревья только в поселениях растут? – спросил Семён.
- Понятное дело. Что съедобно – то поближе…
Граница, отделяющая Центральный Питомник от окрестностей и впрямь была хорошо заметна. Поля и лески тут заканчивались, и начинались сады и огороды – верный признак близости человеческого жилья. И точно: стоило им пересечь эту границу, среди листвы замелькали диковинные постройки степарей.
Проехав вглубь не больше сотни метров, транспорт очутился у склада, похожего на тот, где он разгружался, только значительно больше. Здесь было тихо и безлюдно, огромные ворота были закрыты, и только одинокий степарь стоял, ожидая чего-то у самой дороги. Не доехав до него нескольких метров, Павел остановил свою машину.
- Приехали, - объявил он и первым поднялся со своего кресла.
Пока он открывал дверь и опускал лесенку, Семён рассматривал встречающего. Он уже успел увидеть немало степарей, и если этот оказался бы в той же группе, то он ничем бы не выделился среди остальных: та же рубашка мягких пастельных тонов, и столь же лёгкие широкие серо-зелёные штаны.
Завидев спускающихся из кабины людей, степарь шагнул к ним. Семён обдумывал, что бы сказать такое в качестве приветствия, но первым заговорил Савелий.
- Что-то тут у вас и людей-то совсем не видно, - заметил он, окинув взглядом окружающее склады пространство. – Прямо как в лесу.
Встречающий заулыбался.
- Правильнее сказать – в парке, - произнёс он.
- Не знаю такого слова…
- По иному – рукотворный лес.
- Вот я и говорю: в лесу.
- Это не самая оживлённая часть Питомника, - заметил встречающий. – Тем более, когда все работы уже закончены. Вечер… Можете не делать этого, - неожиданно произнёс он. – Здесь безопасно.
Семён непонимающе ввозрился на говорящего, потом, поняв, что он обращается к древостою, поглядел на того. Савелий по обыкновению топтался на месте, и под ним уже образовался пятачок притоптанной травы. Посмотрев себе под ноги, он сделал ещё несколько шагов, после чего медленно, неуверенно, словно пересиливая себя, остановился.
- Здесь безопасно, - повторил степарь. – Центральный Питомник, как и все поселения, полностью засажен исключительно «чистыми» растениями.
- Разве ж к такому привыкнешь сразу, - сконфузившись, пробормотал Савелий.
Павел рассмеялся:
- Ничего, привыкните.
- Нам сюда - проговорил встречающий, указывая в сторону от складов, и. повернувшись к Павлу, добавил:
- Спасибо водитель.
- Спасибо за хлеб, - поблагодарил Семён.
- Не за что, - ответил Павел и полез обратно в кабину. Огромная машина заурчала и, мягко шелестя колёсами, укатила куда-то за склады.
- Идёмте, - пригласил их степарь и зашагал в противоположную сторону. Семён, решивший уже было, что остальную часть пути им придётся проделать пешком, был приятно удивлён, когда понял, что у этого человека тоже есть экипаж. Тот стоял в стороне от складов, и, глядя на него, Семён подумал, что это какая-то недовведённая до конца экспериментальная модель. Вид у неё был довольно своеобразный. Основу составляла решетчатая, собранная из разнокалиберных труб, рама-корзина, к которой, на чуть расставленных в сторону коротких стойках, крепились четыре колеса. Внутри этой стальной трубчатой корзины помещалось два ряда сидений с довольно объёмистым плоским ящиком под ними, верхняя часть которого заменяла сидящим людям пол. За ними имелся ещё один ящик, открытый сверху, и служивший, по всей видимости, кузовом. От набегающего встречного потока сидящих защищало узенькое ветровое стекло, а от солнца – уже ничего. Крыша представляла собой лишь пару дуг, на одной из которых крепилось что-то серое, свёрнутое в рулон. Из прочих приспособлений Семён разглядел только одну-единственную фару впереди, прямо перед сидящим по центру машины водителем, и множество каких-то ящичков, прикреплённых в разных местах рамы. Встречающий спокойно забрался внутрь этого чудища, заняв центральное переднее сидение, Семён с Савелием расположились на заднем ряду. Древостой, уже кое-чему наученный предыдущей поездкой, поинтересовался:
- Что, тоже поедем?
- Конечно, - ответил степарь, усаживаясь за руль. – До Дома Собраний несколько километров…
- Дом Собраний, - как эхо повторил Семён.
- Да, – сказал степарь и тронул машину с места.
Двигаясь, она издавала шума не больше, чем бегущая по бетону крыса.
Прошуршав по траве, экипаж вырулил на ведущую вглубь Центрального Питомника дорогу, столь же необычную, как и всё остальное у степарей. То были четыре узкие полосы, выложенные небольшими квадратными серыми плитами, как раз соответствующие ширине колеи. Машина заняла правую пару, и покатила по ней, подпрыгивая на стыках, поросших пробившейся между плитами травой. А левая – для встречного движения, догадался Семён.
Двигаясь по этакому своеобразному рельсовому пути, машина вскоре пересекла другую дорогу, точнее улицу, состоящую из ещё двух пар таких полос. В отличие от самих дорог, перекрёсток был покрыт плиткой полностью: небольшая круглая площадка, на которой не было ничего, кроме невысокого столба посередине, с матовой стеклянной сферой наверху: видимо фонарь. Под ним располагались прямоугольные белые таблички, на которых помимо стрелок, указывающих куда-то в сторону от дорог, значилось: «кв. Роз», «кв. Тюльпанов»…
В течение последующих пяти минут они проехали ещё три таких же перекрёстка, с совершенно одинаковыми столбами на них. На табличках, правда, названия были уже другие.
Семён без устали вертел головой, стараясь увидеть как можно больше, но Центральный Питомник разочаровал его. Он ожидал увидеть настоящий административный центр, с присущей для такого места суетой и прочими атрибутами, а вместо этого центральное поселение степарей мало чем отличалось от посёлка, из которого они приехали: всё те же бесконечные сады, цветы, огороды и редкие жилища, с сидящими или копошащимися возле них, жильцами. Иногда попадались пешеходы. Они шли по вьющимся среди насаждений и домов дорожкам или вышагивали по каменным колеям улиц, переходя с одной на другую, пропуская машину. Никто никуда не торопился: редкие прохожие останавливались, провожали долгими взглядами машину и сидящих в ней пассажиров, и так же неспешно следовали дальше. Других машин и вовсе не было видно. Могло показаться, что эта – единственная в этом городе-саде. И все дороги в нём, сделаны для неё одной.
Четверть часа такой поездки убедили Семёна, что слова: «не самая оживлённая часть Питомника», относятся к довольно приличному по размерам району. Кроме того, он не увидел ни единого сооружения, предназначенного для чего-то другого, кроме жилья. Если на территории Питомника и были производственные или какие-то иные нежилые объекты, то они располагались, видимо, в другой его части.
Даже Дом Собраний выглядел столь же неприметно и обыденно. Лишь когда машина подрулила к одному из степарянских домов, может чуть большего размера, чем другие, и остановилась, стало ясно, что он и есть цель их поездки. Однако сходство с другими домами было лишь внешним. Войдя внутрь, Семён сразу понял, что это совсем не жильё рядового степаря, а нечто иное.
Первая, расположенная сразу за входной дверью, комната, здесь была ещё больше: она занимала всю ширину дома, от одной его стены до другой, и, в отличие от той, в которой они обедали, не имела никаких изысков вроде цветов и прочего. Просто голые стены с окнами. Зато мебели было куда больше. Центр комнаты так же занимал стол, только не круглый, а овальный, и вокруг него стояло уже не шесть грибовидных сидений, а раза в три больше. Точно такие сидения стояли вдоль стен, в промежутках между окнами. Второе отличие этой комнаты было в том, что она занимала не только энную часть первого этажа дома, но и такую же энную второго. Второй уровень комнаты представлял собой антресоль, идущую по всему периметру, огороженную парапетом, за которым виднелись стеллажи с множеством каких-то разноцветных плоских коробочек, с наклеенными на них белыми полосками ярлыков, пухлыми папками и ещё книгами. Многие, судя по корешкам, были очень старые, совсем ветхие. Стеллажи упирались верхами в плоский по краям, у стен, и выгнутый посередине потолок, с узкими, чуть коническими окнами верхнего света, расположенными подобно лепесткам ромашки, окружающими центральную его часть, где вместо плафона освещения, красовалось нечто большое, похожее на выпуклую, отливающую фиолетом линзу. В дальней стене виднелась уже знакомая арка со столь же знакомой лестницей, ведущей на второй этаж. И дверьми рядом с ней.
- Дом Собраний, - сказал степарь, перехватив вопросительный взгляд Семёна. – Здесь собирается Координационно-Экспертный Совет.
- А снаружи похож на жилой дом…
- Здесь можно и жить. Идёмте, я покажу вам, что где находится.
Они пересекли комнату, очутившись в комнате за аркой. Семён отметил про себя, что расположение дверей такое же, и если у полян эта часть домов одинаковая, то за первой справа дверью, должна была быть душевая. Когда их провожатый открыл её, он убедился, что так оно и есть. За следующей дверью оказался туалет, а за двумя напротив – кухня и кладовая.
На втором этаже имелось ещё несколько комнат, из которых одна была уже занята.
- Это моя, - пояснил степарь.
- Вы здесь живёте? – спросил Семён.
- В течение недели. На этой – я дежурный по Дому.
- Вон оно что. – Семён заглянул в приоткрытую дверь следующей комнаты.
- А эти две ваши. – Дежурный открыл дверь шире, пропуская внутрь новых постояльцев. – Выбирайте любую, они совершенно одинаковые.
Комната была небольшой, рассчитанной на одного человека; по крайней мере что-то выступающее из стены, похожее на лежанку, предназначалась именно для одного. У окна стоял небольшой стол, такой же грибообразный, только маленький, и грибообразное же сидение возле него. На противоположной лежаку стене имелось множество ниш, заполненных всякой всячиной и нечто вроде шкафов – такие же ниши, но закрывающиеся полупрозрачными стеклянными дверьми. В первом шкафу, на специальных крючочках и перекладинах, висела одежда – рубашки и штаны, а внизу стояло сразу несколько пар странной открытой степарянской обуви, во втором на полках было что-то сложено.
- Здесь сменная одежда, - принялся объяснять дежурный. – Выберите ту, которая вам по размеру. А здесь полотенца, постель, носовые платки и тому подобное. Я приготовлю ужин, а вы пока можете принять душ.
И ушёл вниз.
- Это что ж это, - проговорил Савелий, разглядывая содержимое шкафов, - я это надеть должен? И зачем это? Что, моя тканка хуже что-ли…
- Мой комбинезон тоже не плох, хоть и изношен, - ответил Семён. – Однако ж он грязен, рван и пропитан потом. Надо потом поинтересоваться, как тут обстоят дела со стиркой…
Савелий с сомнением помял ткань штанов и мотнул бородой:
- Тонкая, прям как лепесток. Того и гляди порвётся.
- Кстати, - вспомнил Семён. – Не забудь надеть эти штуки. Босым тут, кажется, ходить не принято.
- Вот ещё! – фыркнул Савелий. – Что б я эти хреновины на ногах таскал…
- Не упрямься, Савелий. Привыкай. Если дальше пойдём, без обуви никак не обойдёшься.
Савелий принялся ворчать, но Семён не стал его слушать и перешёл в другую комнату. Там он с облегчением сбросил с себя опостылевший пояс и тяжёлые ботинки, с наслаждением пройдясь босым по прохладному полу. Потом достал полотенце и пару степарянской обуви, подходящего размера. Покрутив их в руках, он поставил пару на пол, и сунул в них ноги. Затем снова прошёлся по комнате. После ботинок казалось, что ноги обуты в пену.
Сделав круг по комнате, он заглянул к Савелию. Древостой всё ещё стоял посреди комнаты, разглядывая расставленные по нишам вещицы.
- Чудно, - проговорил он, завидев Семёна. – Сколько всякого, а к чему каждая – не пойму.
- Идём мыться, Савелий, - позвал его Семён.
В тесной кабинке душа мог поместиться только один человек, и Семён пропустил вперёд Савелия, заодно объяснив какой маховик куда нужно крутить, чтобы получить воду желаемой температуры. Савелий долго пыхтел и фыркал в кабине, бормоча что-то, но когда вышел, выглядел довольным. Семён мылся с наслаждением, чувствуя, как вместе с грязью, с его тела уходит усталость, накопившаяся за столько дней перехода через степь. Промыв хорошенько свои космы, он нашёл на одной из полок ножницы, принявшись кромсать ими свою бороду. Остатки волос он сбрил непривычного вида бритвой, и то лишь после того, как дежурный показал ему, как пользоваться этой штуковиной. И специальным составом для бриться, образующим густую пену. Это оказалось дольше и сложнее, чем работать обычной механической «жужжалкой», но результат порадовал: на коже не осталось ни намёка на щетину.
Грязную одежду они свернули и отдали дежурному, причём Савелия долго пришлось убеждать переодеться в одежду степарей. В конце концов, Семён одержал верх и за обеденным столом они оба предстали чистыми, переодетыми и обутыми.
Ели все втроём, сидя за небольшим обеденным столом, на кухне, полной чудесных запахов и незнакомых предметов. У Семёна едва хватило сил дожевать последний кусок. Уют и блага степарянского жилья, и сытый ужин возымели своё действие – его неодолимо потянуло в сон. Едва не засыпая на ходу, Семён поднялся в свою комнату, и рухнул на лежанку, не застелив её и не раздеваясь. Уснул он почти мгновенно.
***
Проснулся Семён поздно. Открыв глаза, он долго смотрел в окно, за которым качалась на ветру ветки деревьев и виднелись клочки безоблачного голубого неба. Судя по ярким солнечным пятнам, весело прыгающим по полу и противоположной стене, сейчас было позднее утро. Даже не глядя на часы, он понял, что проспал значительно дольше обычного: часов не меньше десяти. Почти половина суток хорошего крепкого сна. Когда он спал так в последний раз? У древостоев, разве что. Он прекрасно выспался, но всё равно ощущал во всём теле какую-то слабость, хотелось просто лежать вот так и смотреть, ничего не делая, и ни о чём не думая. Какое-то время он так и делал, потом Семён нехотя поднялся с постели, обнаружив, что одет и одежда успела помяться. Потягиваясь, он заглянул в шкаф, выбрал другую пару, которая оказалась ему чуть великоватой, потом заглянул к Савелию.
В комнате древостоя не было, зато снизу слышались голоса. Семён поспешил спуститься, обнаружив в большой комнате сидящего за столом древостоя и двух незнакомых ему степарей среднего возраста. Услышав шаги все трое, как по команде оборвали разговор и повернули головы.
- Проходите Семён, - сказал один из них, так, словно они были уже знакомы.
- Знаете моё имя, - проговорил Семён, садясь за стол.
Степарь указал на Савелия:
- Ваш друг нас познакомил… Заочно, так сказать.
- Похоже, вы успели узнать не только наши имена… Судя по той оживлённой беседе, которую прервало моё появление.
- И про ваш беспримерный поход так же, – ввернул второй степарь. – Отчаянное предприятие, должен заметить.
- А оно и порождено отчаянием.
- Не понимаю.
- Ничего не было бы, не окажись я в безысходном положении.
- Вот как? Интересно было бы узнать…
- Как и мне – ваши имена и кто вы, - быстро проговорил Семён.
Степарь осёкся и широко улыбнулся:
- Простите, оплошал. Признаюсь, нас с коллегой снедает любопытство. Вы самый необычный гость, пришедший к нам бог весть с каких времён.
- А были и другие?
- Очень давно. В записях остались сведения о горяках и древостоях, сумевших добраться до нас ещё в ту пору, когда наши предки имели с ними более тесные контакты. Эпоха Экспансии Знаний. Вернее – попыток Экспансии. Эпоха грандиозного провала.
- Вы пытались передать им свои знания?
- Да, полагая, что это поможет нам объединиться и общими усилиями начать Очистительную Экспансию. Ничего не вышло. Никто ничего не захотел менять в своём привычном жизненном укладе и мировоззрении. Сиюминутные выгоды – это всё, что их интересовало. Так о чём я… Ах да! Простите ещё раз. Мы – члены Координационно-Экспертного Совета. Меня зовут Артемий, я глава КЭС, а это Рустам, эксперт по Общинам.
- Специалист по древостоям и горякам, - улыбнулся в свою очередь тот, которого представили Рустамом. – Вы должны простить нас за некоторую бестактность. Ведь то, что мы успели узнать о вас, свидетельствует о том, что вы являетесь представителем неизвестной нам Общины, причём с высоким уровнем развития, а это не просто безумно интересно, это ещё и очень важно. Для нас всех – и нас и вас. Этот день может стать поворотным в истории… всего человечества. Вы понимаете, о чём я…
- Вы надеетесь привлечь горожан к Экспансии?
- Если они сумеют проникнуться важностью этого дела – да.
- Если эти идеи вообще дойдут до них, - заметил Семён. – А если и дойдут, то в каким-нибудь искажённом виде. Например, что ваш «чистый» биом – созданный учёными наших исследовательских центров, искусственный организм.
Рустам чуть наклонил голову и нахмурился, точно прислушиваясь к чему-то:
- Почему?
- Да потому, что сам факт наличия «чистых» растений, то есть сохранившихся в первозданном виде, коими они и были изначально, противоречит всему, что нам вбили в головы: и нашей официальной истории, и верованиям, и законам, всему! Словом: привычному порядку вещей. Поэтому, могу вас заверить, что о вас и вашей Экспансии узнают очень ограниченное количество людей. Как будут развиваться события дальше, не знаю, но вероятнее всего, эта информация так и останется достоянием этого круга.
- Ложные учения и предубеждения – это не ново, - сказал Артемий. – С подобным мы уже сталкивались. Неважно, под каким видом будет это подано, важно то, что вы начнёте участвовать в распространении «чистых» растений. Этого, собственно, мы и добиваемся. Но ваши слова меня удивили. Неужели всё так серьёзно?
- Да. В городе имеется острый дефицит одной вещи, а именно информации о том, что касается биома, и всего, что происходит за пределами городских стен. Большая часть этой информации засекречена, остальное вывернуто наизнанку. В некотором плане это приносит пользу.
- Пользу? – удивился Рустам. - От запретов и дезинформации? Коим образом…
- В противном случае, основное настроение, которое царило бы у горожан – это отчаяние. Я не говорю, что замалчивание – хорошо, но когда впереди смерть и ничего не можешь изменить, иногда лучше и соврать. – Подумав, Семён добавил: - Хотя если по мне, то лучше уж правда, какой бы она ни была.
- Поясните, - попросил Рустам.
- Считается, что город есть результат прогресса, а не вымирания. Точка, откуда человечество с триумфом начнёт шествие по планете, а не последнее убежище, куда сбежались чудом уцелевшие. И впереди у них… у нас, ныне живущих, и их детей, не безопасное будущее, а неминуемая гибель, угасание. Медленное и мучительное. Поэтому я и считаю, если что и получится из вашей миссии, то это примет совершенно иной облик. Идеи Экспансии и сам факт вашего существования, как, впрочем, и других общин, не оставят от того, что нагромоздили наши идеологи и камня на камне. Придётся признаться, что столетия напролёт, поколение за поколением, на головы людей изливали откровенную ложь. Пускай и во благо…
- Мы отнюдь не стремимся достичь своей цели, потрясая устои, - откликнулся на это Артемий. – Как я уже сказал: нам важен результат. Однако, это будет чрезвычайно прискорбно, если наши действия в этом направлении будут такой же пустой тратой сил, как это получилось с горяками и древостоями. С высокоразвитым – технически – обществом, мы могли бы существенно продвинуться в плане осуществлений планов Экспансии. Или, если уж на то пошло, обогатить друг друга знаниями… Технологии – так же неплохой стимул для контактов. Как вы считаете?
Семён пожал плечами.
- Я не могу ответить на ваш вопрос ни положительно, ни отрицательно. Это слишком сложно для меня – что-то прогнозировать, тем более в такой области…. И вне моей компетенции. Я простой полевой исследователь, моя обязанность собирать всевозможную информацию о том, что находится за пределами города. Принимать решения будут уже другие.
- Быть вестником – то же немаловажная роль. Для начала нам было бы достаточно установить контакт…
- Пожалуй, это единственное, что я смогу для вас сделать, - усмехнулся Семён.
Артемий покашлял и заметил:
- Как много нового и… - Он умолк на мгновение, подыскивая подходящее слово, - неожиданного мы услышали. Так что же он такое – этот ваш город?
- Город? - Семён сделал небольшую паузу, решая с чего начать, затем проговорил:
- Представьте себе бетонный колпак, высотой в полкилометра, и раскинувшийся на площади в несколько сотен квадратных километров…
13 глава
Их интересовало буквально всё, каждая мелочь. Они засыпали Семёна вопросами, ответить на некоторые из которых оказалось не так-то просто. Объясняя, что к чему, Семён вдруг осознал, что существует масса вещей и понятий, естественных для него и других горожан, и совершенно непонятных для тех, кто родился и жил вне города. Приходилось «разбирать» трудные моменты на «молекулы», но и тогда Семён не был уверен, что его правильно поняли.
Каждый его ответ, порождал зачастую следующий вопрос, и не один. Стремление максимально полно удовлетворить любопытство этих двух степарей, обернулось для него тяжким трудом; до этого дня он и предположить не мог, что рассказывать о чём либо, может быть таким тяжёлым делом. Многое приходилось объяснять рисунками, и на столе вскоре появилось множество исчерченных листов бумаги, разбросанных среди остывшего уже завтрака, принесённого с кухни дежурным. Постепенно град вопросов, сыплющихся на Семёна начал утихать, и за столом воцарилось что-то больше похожее на беседу с обоюдным обменом информации, а не на перекрёстный допрос.
- Биом, - проговорил Артемий, делая на листе бумаги какие-то пометки. – Вы уже несколько раз произносили это слово.
- Сокращение, - пояснил Семён. – Биологический материал. Биом. Иначе говоря – растения и всё, что к ним относится.
- Ах, вон оно что! А знаете, когда-то, очень давно, наши с вами общие предки, в слово «биом» вкладывали несколько большее. Всю совокупность проявлений жизни, и растительной, и животной. Вы слышали о животных, Семён?
- Конечно. Не только слышал, но и видел…
Рустам даже подскочил на своём стуле:
- Вживую?!
Семён усмехнулся:
- Не-ет. На картинках, на киноплёнке, фотографиях…
- Ох, а уж было подумал… - вздохнул Рустам. – Останься животные, особенно насекомые, это здорово бы помогло нам.
- Каким образом?
- А что предшествует оплодотворению у растений? – задал вопрос степарь, и сам же ответил на него. – Правильно – опыление. Как вам должно быть известно, бывает самоопыление, а бывает перекрёстное. С первым всё понятно, а вот с перекрёстным не всё так просто. Для того, чтобы завязался плод, пыльцу требуется перенести с цветка на цветок, так вот у «чистых» растений доаптоидной эпохи восемьдесят процентов этой работы делали как раз живые существа, по большей степени именно насекомые. То есть имело место так называемое биотическое опыление. На долю ветра и прочих стихий приходилось лишь оставшиеся двадцать процентов. Теперь же единственные, кто может обеспечить биотическое опыление, это мы с вами. Вручную. От цветка к цветку, от дерева к дереву. Нелёгкий и монотонный труд. Мы разработали специальную технологию искусственного опыления, специальные устройства для этого, но всё равно занятие это очень трудоёмкое. Кстати у адаптоидов этой проблемы нет.
- Я знаю, - кивнул Семён. – Учил. У них, как правило, используется гейтоногамия, соседнее опыление. А так же гидрофилия, анемофилия, ну и, самоопыление, конечно. Они и создавались, чтобы выжить и давать потомство тогда, когда вокруг всё будет против этого.
- С созданием адаптоидов вообще связана очень любопытная история, - заметил Артемий. - Над проблемой выживаемости растений тогда билось множество лабораторий, долго, однако безуспешно…
- Пока одна из них не нашла решение проблемы, - ввернул Семён.
- А что помогло им добиться успеха? Дела у них шли так же, как и у остальных, пока к ним не попали кое-какие образцы. Видите ли, по нашим сведениям в то же время была предпринята экспедиция к одной из планет Солнечной системы, а именно к Марсу. Что там нашли, мы не знаем, однако одно известно точно: экспедиция эта вернулась не с пустыми руками. Прорыв в создании адаптоидов произошёл как раз после её возвращения.
- Эти образцы попали в ту лабораторию? – догадался Семён.
- Да. То есть, мы почти уверены, что да. По некоторым косвенным данным… Так что это отнюдь не совпадение, как считают некоторые.
Семён потрясённо покачал головой:
- Надо же… Марс!
- Что это за Марс такой?- полюбопытствовал Савелий, терпеливо слушающий до этого всё, что говорилось за столом.
- Долго рассказывать, - быстро проговорил Семён, пресекая попытки степарей пуститься в более подробные объяснения. Это грозило потерей тьмы времени и массой бестолковостей. Из астрономических объектов древостои знали лишь солнце, луну и звёзды, не утруждая себя попытками понять, что это такое.
- В двух словах – что-то вроде нашего мира, только далеко отсюда, - добавил он.
- Ишь ты, - удивился Савелий. – И там живут?
- Кто знает… Но что-то, видимо, определённо растёт.
- Посудите сами, - проговорил Артемий. – Из сохранившихся древних источников, – он указал глазами на ряды стеллажей наверху, - известно, что Марс – мир крайне суровых условий. И если там что-то существует, то от любых форм жизни требуется поистине сверхвыносливость. Вот эта сверхвыносливость и могла лечь в основу необыкновенно высокой приспособляемости адаптоидов.
- А их реакция на всё, что не является растительным? На искусственные предметы, на животных… Как это объяснить в свете того, что адаптоиды – продукт скрещивания инопланетных растений с земными?
Артемий развёл руками:
- Узнай мы это, мы решили бы кучу проблем. Увы! Ответить на этот вопрос мы пока не можем. Возможно это часть механизма выживания, унаследованная от марсианских растений. Как говорили наши предки: лучший способ защиты, это нападение. Адаптоиды реализуют этот принцип в полной мере. Всё, что может, так или иначе, им навредить – сразу же безжалостно уничтожается. Там, где борьба за выживание обострена до предела, такая реакция на инородное – полезная штука.
- Угу. Дело осталось за малым: узнать, как работает этот механизм.
- Когда-нибудь узнаем.
Помолчав, Артемий добавил:
- Единственное, что доподлинно известно об этой особенности адаптоидов, так это то, что она проявилась далеко не сразу. Сначала никаких признаков агрессии они не проявляли, поэтому им и дали зелёный свет. Пробные посадки не выявили никаких вредных побочных эффектов, но всё изменилось, когда они стали массовыми… До определённого момента всё шло хорошо, однако когда их количество превысило некоторую критическую массу, дело приняло совсем иной оборот. Только менять что либо было уже поздно.
- Это я тоже знаю, - сказал Семён. – И из этого так же следует, что уменьшив массу адаптоидов, опустив её ниже этого критического предела, мы, в теории, должны получить обратный эффект – снижение, или полное исчезновение их активности.
- Вот для этого-то и предназначена Экспансия, - с нажимом произнёс Артемий.
- Если всё, что я видел – это всё, что вы успели сделать за прошедшие века, - ответил на это Семён, - то ваши дети, да что там дети, внуки и правнуки и те едва ли доживут до этого момента.
- Не века, значительно меньше. Первое время ни о какой Экспансии и речи быть не могло. Стоял вопрос об элементарном выживании. Наши предки ютились на крошечном островке «чистых» растений, и могли только мечтать о том, что когда-нибудь он превратиться во что-то большее. Это «что-то большее» затем, через годы и годы, и воплотилось в Центральный Питомник. Основой того островка некогда была одна из вышеупомянутых биологических лабораторий, – потомками сотрудников которой мы и являемся, кстати, – и после того, как адаптоиды подошли вплотную к её стенам, первое, что было создано в ней, это растительное жильё.
- Простите, что? – насторожился Семён.
- Дома, - пояснил Артемий, и, видя недоумение на лице гостей, улыбнулся. – Да-да. То, в чём мы сейчас находимся, и то, в чём живут мои соплеменники – всё это искусственно выведенное особого рода растение. Мы не строим жильё, мы его выращиваем.
Семён обвёл взглядом комнату, точно видел её впервые:
- Вы хотите сказать, что вокруг меня не плиты, балки и обшивка, а кора, камбий, заболонь и прочее.
- Именно так. Мы именуем его Биоформа Многофункциональная Жилая. По-простому: дерево-жилищник.
- И оно сейчас, когда уже… хм, приняло такую форму, оно живое?
- Да, живое. В отличие от древостоев, которые строят свои Общины на мёртвых и из мёртвых деревьев. Надрежьте любую стену, или пол, или потолок, и из разреза потечёт сок. Помимо своего обычного назначения, он, циркулируя по телу дома, ещё и охлаждает его, отдавая тепло глубоко расположенным под землёй корням, или нагревает таким же образом, отчего внутри всегда одинаковая комфортная температура. Дом автономен в плане энергоснабжения: то, что обвивает его, укрывая листвой, это так же его часть, особая растительная форма способная вырабатывать электричество. Листья этой части работают как фотопреобразователи. Кроме этих, у наших домов ещё масса других достоинств, но самое главное – в нём можно спокойно жить среди адаптоидов, не опасаясь за своё здоровье и жизнь. Для этого они, собственно, и создавались. Безопасное, комфортное жилище, способное оградить живущих в нём от всех напастей окружающей враждебной человеку среды. Кстати, на создание растений-домов, у исследователей той далёкой эпохи, ушло огромное количество времени и сил, поэтому первые полтора столетия адаптоидной эпохи, у нас ушли на совсем иные заботы. Тогда ещё никто не думал об Экспансии. Выжить бы…
Семён провёл рукой по столешнице.
- А мебель?
- Тоже часть дома. Тут почти всё – его тело, кроме, разве что, кухонной утвари, и некоторой части сантехники. Двери и стёкла в окнах, правда, тоже не его…
Сообщение о том, что дома у степарей растительные привело древостоя в восторг. Он хлопнул себя по бедру и провозгласил:
- От тебе и плетёнка! Ну, придумали, ловко. Это как же их сажаете, как картошку что ль?
- Примерно, - ответил Артемий. – По прошествии некоторого времени, после формирования дома, при помощи специальных стимулирующих процедур, мы получаем от дома семя, как раз величиной со среднюю картофелину. Каждый дом может дать только одно такое семя за свою жизнь, реже – два. Затем его сажают, поливают, ну и так далее. Дом растёт достаточно быстро. Через девять-десять месяцев он принимает окончательный внешний вид, и ещё примерно столько же необходимо для формирования его структуры. В итоге: полтора-два года.
- А сколько он живёт?
- В среднем, около полувека.
Семён присвистнул:
- Недурно. Наши ботаники позеленели бы от зависти, увидев такое.
- Из того, что мы узнали о городе, можно сделать вывод, что нам у вас тоже есть что перенять, - комплиментом на комплимент ответил Артемий. – Мы остановились на наших скромных достижениях. Они действительно достаточно скромные, ведь, история Экспансии – это примерно две последние сотни лет. То, что вы увидели, можно сказать, только начало. И дело идёт чертовски медленно. Вечная нехватка рук… Вот если б горяки и древостои не остались в стороне…
Савелий сразу запротестовал:
- К нам никто из ваших и не приходил никогда. Сколько живу, ни разу такого не было. Норовики вот приплывают, это да, а степари что б… Не упомню.
- Приходили к вашим дедам и прадедам, - сказал Рустам.
- Так то когда было-то!
- А что изменилось? Вы точно такие же, как были пятьдесят, сто и двести лет назад. И внешне и внутренне.
- Наблюдаете? – поинтересовался Семён.
- Конечно, - без всяких ужимок, честно признался Рустам. – У нас есть информаторы и среди древостоев, и среди горяков. Именно от них, кстати, мы узнали о чужаке, то есть о вас, Семён. И о происшествии в городе ирязей.
- Так они ирязи или горяки? Или это одно и то же.
- Ирязи – название горякской общины, - пояснил Рустам. – Этимология этого слова нам неизвестна. А вот со словом «горяк» всё просто. Оно происходит от древнего русского «горняк». То есть шахтёр.
Семён покивал.
- Я так и подумал. Они потомственные рудокопы.
- Да. Кто-то из их предков, работающих на шахтах, сообразил, что можно спрятаться от адаптоидов под землёй, в выработках, так и появились первые горякские общины.
- Алчное крысиное племя, - пробормотал Семён. – Они напали на нас. Кормчий и его команда.
- Мы знаем. И то, что произошло дальше – тоже. Вплоть до того момента, как вы вышли за пределы их выработок. Но мы никак не ожидали, что вы отважитесь на переход через степь. Это для нас стало неожиданностью. Пересечь её пешком очень непросто.
- Информаторы, - повторил Семён.
- Или исследователи. Верно и так и этак. Основная их задача – изучение Общин.
- С целью?..
- Знания, - лаконично ответил Рустам. – У горяков и древостоев есть чему поучиться, поверьте. Особенно у последних.
И особенно у заклинателей деревьев, подумал Семён. Интересно, что они знают о ведунах и их технологиях. Наверняка, немало. Для него это был не просто праздный интерес. Ведь эти знания помогли бы ему понять и свои… странности.
Потом, остановил себя Семён. Потом, не сейчас.
- Что верно, то верно, - с довольным видом проговорил Савелий. – Про зеленя, например, кроме нас, древостоев, никто больше и не знает. Хотя, конечно, - добавил он, - те, что не в лесу, те нам малознакомы, а то и незнакомы вовсе. В степи, например, вон трава какая, чуть ли не в рост… Так про траву эту я ничего сказать не могу. Неизвестная мне эта трава…
- Мы тоже – и не без основания – считаем себя знатоками растений, и можем сказать, что существует немало форм, которых не было в доадоптоидную эпоху, - ответил на это Артемий. – Какие-то неизвестные прежней науке мутанты. Но самое страшное то, что такие мутанты начинают появляться и в наше время.
- Мутирующие растения? – насторожился Семён. – А мутагенный фактор?
- Скорее всего, это то же самое, что сделало мирные земные растения адаптоидами. Считалось, что достигнув определённого уровня, изменения прекратились. Так оно и было, очень долгое время. А потом выяснилось, что это не так. Они снова идут, медленно, незаметно, но идут. Чем это вызвано, спросите вы. Ответа мы не знаем.
- И эти изменения… Гм. В какую сторону они идут? В плане агрессивности…
- Только ухудшают положение, - сказал Артемий. – То есть, активность адаптоидов возрастает.
- Дела-а. – протянул Семён. – А наши спецы никаких изменений не фиксируют.
- Они имеют очаговый характер. Отнюдь не повсеместный.
- Вот как. – Семён хмыкнул под нос, озадаченный внезапно возникшей у него мыслью. - Послушайте, а вы сами, случаем, не провоцируете их. Мысль шальная, конечно, но что если эта ваша Очистительная Экспансия и есть та самая причина. Не сочтите только, что я…
- Ни в коем разе, - перебил его Артемий. – Такое предположение было и у нас. Кое-кто считал, что задействован всё тот же механизм выживания. Чем больше мы отбираем у адаптоидов территории, тем больше реагирует на это адаптоидная масса, то есть, тем больше и агрессивней она сопротивляется. Это, якобы, и провоцирует новые мутации.
- Ну и?..
- Не сходится. Новые мутации мы обнаружили ещё до того, как начался активный этап вытеснения адаптоидов. Так что причина не в этом. – Артемий невесело улыбнулся. – Иначе, ситуация была бы интересной. Неприятно считать себя виновниками гибели других…
- Гибели? – не понял Семён. – В смысле – древостоев и норовиков?
- Именно. Видите ли в чём дело: мутации носят прогрессирующий характер, то есть мутирующих форм становится всё больше, и их количество увеличивается. Из-за этого в борьбе за «чистоту» растений, время – решающая величина. Экспансия – не просто способ вернуть себе планету. Это жизненно важное дело. Иначе завтра наши дети столкнуться с формами ещё более жуткими, чем любая из нынешних адаптоидных. Активность этих мутантов более высокая, чем у большинства других адаптоидов, на считанные проценты, но это сейчас. Потом будет ещё выше. Пройдёт лет сто или двести, и людям придётся буквально сражаться с растениями. Выжить в таких кошмарных условиях будет крайне тяжело, если вообще возможно. И первыми, кто пострадает от этого… - Артемий посмотрел на Савелия, - это вы. Древостои.
Савелий упрямо тряхнул бородой:
- Древостои издревле средь зеленей живут – и ничего. Отобьёмся. Да и ведуны-то на что?
- От тех растений отбиться будет уже непросто. А ведунам с такой массой взбесившейся зелени не справиться. Какими бы доками они в своём деле не были. Ведунов мало, и возможности их хоть и велики, но не безграничны. Возможно, они смогут создать безопасные зоны возле Общин, но за их пределами вы окажетесь во власти адаптоидной массы. Ещё более подвижной и агрессивной, нежели сейчас.
Савелий помолчал, обдумывая услышанное, потом снова тряхнул своей бородой, но уже без прежнего вызова:
- Что ж это, и впрямь так худо будет?
- Хуже некуда. Прогноз, увы, пессимистичный. Растения попросту задушат вас, заморят голодом, оставят без самого необходимого. Любой выход за пределы посёлка, будет смертельно опасной вылазкой. Но и это будет лишь началом. Следующими с лица земли исчезнут горяки. Лишившись возможности торговать с древостоевскими общинами, и вообще выходить наружу из своих нор, они либо вымрут по той же причине, что и древостои, либо превратятся в вечных обитателей подземелий, что, впрочем, уже имеет место. Со временем они переродятся в существ, ведущих исключительно подземный образ жизни, если смогут обеспечить себя пропитанием.
- Каким образом? Разведут подземные сады и огороды?
- Перейдут исключительно на сытняк. При необходимости, он заменит им твёрдую пищу. Для многих он и сейчас заменяет её. То, что привозят на караванах, достаётся далеко не всем, или в очень ограниченных количествах. Сытняк богат витаминами, в нём есть почти весь комплекс необходимых человеку веществ, и вдобавок ко всему, это очень калорийный напиток. Кстати, гриб-призрак, из которого его варят – форма жизни ранее на земле не существовавшая. Она либо завезёна той марсианской экспедицией, либо образовалась вследствие мутации какой-то земной формы, либо же это творение одной из исследовательских групп, работавших в одной из многочисленных биолабораторий. Так или иначе, горякам повезло с ним. Правда за всё в этом мире приходится платить. В данном случае – необратимыми изменениями в организме. В частности, речевого аппарата и слуха. Диапазон воспроизводимых и воспринимаемых ими частот, смещён в область инфразвука. Из-за этого речь их полна низких частот, и зачастую её нормальному уху вообще не слыхать.
- Теперь понятно, откуда этот жуткий выговор, - сказал Семён.
- Да, но это межобщинный язык, а в то же время, есть ещё и «внутренний» язык, со множеством клановых наречий. В этом языке сплошь сверхнизкие звуки. Они даже произносятся по-особому, не задействую язык и губы.
- Иначе говоря, они могут общаться меж собой, ничем этого не выдавая? Я так и думал.
- Совершенно верно. Так называемая «немая речь». Поэтому они и кажутся такими молчальниками. Такая речь имеет немало преимуществ, ведь у звуковых колебаний низкой частоты, коэффициент затухания куда ниже, чем у высокочастотных. В условиях подземелий, это удобно, не надо орать во всё горло, чтобы быть услышанным на большом расстоянии. Нечто подобное происходит и с их зрением. Им доступна некоторая доля инфракрасной части спектра, так что темнота для них, не такая большая помеха, как для нас.
- Хотите сказать, что я… - начал Семён, но Рустам, поняв, что тот хочет сказать, энергично замотал головой.
- Нет, нет, нет. Не беспокойтесь. Изменения происходят только при длительном употреблении. Именно так мы готовим… гм, наших резидентов, работающих в горякских общинах. Вам он не причинит никакого вреда.
- Если это такая замечательная штука, что тогда мешает норовикам полностью перейти на него? Варить побольше, и не плавать чёрт знает куда за едой
- Ну, во-первых, еда лишь часть того, что выменивается у древостоев, - ответил Рустам. – Пускай и значительная. А потом, они производят сытняк хоть и в больших количествах, но всё равно недостаточных для того, чтобы питаться исключительно им. В любом случае, пока. Этот гриб не похож на другие адаптоидные формы, и выращивание его сопряжено с определёнными трудностями. Кстати, забыл спросить, по какой цене вам предлагала сытняк та фарма?
- Кус за литр, - сказал Семён.
Рустам расхохотался:
- Хо-хо! Вот чертовка! Кус за литр! Да он стоит втрое дешевле. Вот вам вся их сущность, в одном этом эпизоде. А мы всё пытаемся направить их на путь истинный.
- А есть ли смысл делать это? Зачем им бороться с адаптоидами, если они прекрасно смогут приспособиться к любым, даже самым неблагоприятным условиям.
- Перспективы их дальнейшего развития весьма смутны, - просмеявшись ответил Рустам. – И куда заведёт их такая тактика отчуждённости – неизвестно. Как и питание, основанное исключительно на сытняке. Но уже сейчас можно сказать с уверенностью, что они деградируют. И мутируют, в придачу. Через несколько веков это, возможно, будут уже не люди, а человекоподобные существа, с угасающим разумом. Выбранный ими путь – тупиковый. Таким образом, останутся только вы и мы.
- Наш конец предрешён, - хмуро проговорил Семён. – У города нет будущего. Рано или поздно, биом, адаптоиды, то есть, поглотят его.
- Если не объединить силы против борьбы с ними, - ввернул Рустам.
- В конце концов, уцелеем одни мы, - завершил невесёлый экскурс в будущее Артемий. – Экспансия будет продолжаться, я в этом не сомневаюсь, но крайне медленными темпами. Какое поколение наших потомков увидит тот самый переломный момент?
- Вы не пытались убедить общины в необходимости сотрудничества… в свете этих данных? – спросил Семён.
- Пытаемся, - сказал Артемий. – Вернее – готовим для этого почву. Наученные горьким опытом, мы решили, что с ходу такие вещи не получаются. Требуется длительный подготовительный этап. Этак ненавязчиво менять кое-что в сознании обитателей общин. И то неизвестно ещё, что из этого выйдет. Не знаю, как древостои, а с горяками почти наверняка – ничего.
- Почему?
- Они очень замкнуты и ксенофобичны. Хотя кое-какие подвижки всё же есть. Действовать приходится крайне осторожно, иначе всё пойдёт прахом. Подбрасываем необходимую информацию в виде всевозможных слухов и историй, кочующих от общине к общине. Таким образом, исподволь, мы пытаемся заставить их по-иному взглянуть на вещи, на окружающий их мир. Убедить, что он не статичен, что он меняется, и перемены идут не в лучшую сторону. Это чертовски медленный процесс, однако, иного пути у нас нет. Программа рассчитана на многие десятилетия, и мы надеемся, что на этот раз не зря потратим время.
- Один раз человек уже сделал чудовищную ошибку, дав адаптоидам возможность заполонить землю, не говоря о том, что создал их, - заговорил Рустам. - Вторую ошибку мы совершим, если дадим им возможность переродиться в более высокоактивную форму. Что если они превратятся в таких бестий, что единственным спасением от них будет огонь и отрава, как в вашем городе, Семён. Очистительный процесс Экспансии остановится и пойдёт вспять. Тогда вымирание грозит и нам. Адаптоидную массу необходимо рассечь, и как можно скорее. Так что как бы нас не встретили, мы всё равно пойдём в ваш город. Сколько бы людей из горожан не вступили в борьбу, это будет существенной помощью. Как уже говорил мой коллега, рабочие руки – один из трёх жизненно важных ресурсов, в которых мы постоянно испытываем острый дефицит.
- А ещё два? – поинтересовался Семён.
- Время и «чистые» растения. В данном случае – посадочный материал. Время работает против нас, это вы уже поняли. А семян и саженцев всё равно не хватает, как бы не расширялась очищенная территория. Из-за этого мы бережём каждый росток, каждое семя.
- Как вы вообще сумели сохранить эти «чистые» растения, после глобального распространения адаптоидов?
- Помимо лаборатории здесь же находилось и специальное хранилище, небольшой семенной фонд. Этого хватило, чтобы сдержать первый натиск. Но пришлось туго. Мы едва не потеряли и эти крохи.
- Таких хранилищ раньше было несколько, - добавил Артемий. – точное их местоположение мы не знаем, известно лишь то, что некоторые были крупными.
- Думаете, там тоже что-то могло сохраниться?
- Очень хотелось бы верить в это! – с чувством произнёс Артемий. – Представьте, какой толчок дало бы это Экспансии. Но… Где искать эти хранилища?
- А вы пытались?
- Ещё бы! Конечно пытались. Снаряжали целые экспедиции, но они возвращались ни с чем, если вообще возвращались. Расспрашивали жителей общин, но те либо прятались, либо не могли ответить ничего вразумительного, и только пялили глаза на наши вездеходы и дирижабли…
Вон они откуда, эти старые древостоевские байки о летающих машинах и прочем, подумал Семён. Дирижабли… Интересно, чем располагают степари сейчас? Как они собираются добираться до города. Расстояние немалое, даже для реактивного самолёта, не то что дирижабля.
-…Сейчас определённо могу сказать одно: в радиусе досягаемости наших транспортных средств таких хранилищ нет. Следовательно, знай мы местоположение какого-либо их них, добраться до него всё равно было бы невозможно. Впрочем, кое-какая информация всё же осталась: названия то ли этих хранилищ, то ли тех мест, и какие-то цифры, понять которые мы не можем. Есть предположения, что так раньше записывали географические координаты. – Артемий вопросительно посмотрел на Семёна – Вы, случаем, не знаете об этом?
- О прежней методике определения и записи местоположения? – Семён пожал плечами. – Я знаю, как это делается у нас. А откуда пошла эта методика, право слово, не знаю. Можно взглянуть на эти цифры?
- Одну минуточку. – Артемий поднялся со своего стула и нырнул в арку. Через несколько секунд он появился наверху и снял что-то с одной из полок. Послышался шелест перелистываемых страниц.
- Вот они. Норвежское всемирное семяхранилище, Семенной банк тысячелетия, Международный институт тропического земледелия, Ботанический сал Бэрри… И цифры. Я сейчас спущусь. – Артемий исчез из поля зрения, затем появился внизу, держа в руках тоненькую, изрядно потрёпанную тетрадь.
- Настоящий раритет, - объявил он. – Этим записям несколько сотен лет. Как уцелели, удивляюсь. Их и обнаружили-то случайно.
Он уселся рядом с Семёном и бережно положил тетрадь перед ним на стол:
- Кто оставил эти записи – неизвестно. И откуда взялась эта информация – тоже. Осторожней, пожалуйста. Она достаточно ветхая…
Семён кончиками пальцев пододвинул тетрадь поближе. Она была не просто ветхая, она буквально рассыпалась: страницы пожелтели, и стали настолько хрупкими, что едва ли не крошились от прикосновения. Чернила, которыми были сделаны записи, совсем выцвели, но кое-что ещё можно было прочесть. На той странице, которую открыл Артемий, неровным, угловатым почерком были нацарапаны столбиком несколько ничего не значащих для него названий, рядом с которыми виднелись цифры вперемешку с буквами. Едва взглянув на них, Семён всё понял.
- Ха! Да это же широта и долгота.
- Значит, вам знакома эта система?
- Конечно!
- Невероятная удача! – обрадовано воскликнул Рустам. – Так вы можете сказать, где это? Относительно нас.
- Для этого надо сначала определиться с этим местом. – Семён пробежался глазами по столбцу цифр и вдруг замер:
- Не может быть!
- Что такое? – Сидящие за столом невольно подались к тетради.
- Координаты. – Семён ткнул пальцем в восьмую сверху строку и прочёл её ещё раз. Сомнений не было. Всё сходилось.
- А что с этими координатами не так? – нетерпеливо спросил Рустам, заглядывая то в тетрадь, то Семёну в лицо.
- А то, что это координаты моего города!
Часть четвёртая
СОКРОВИЩНИЦА
Глава 1
Шквал настиг Семёна в тот момент, когда он уже подходил к кварталу Лилий. Внезапно налетевший порыв ветра рванул тонкую ткань рубашки и, шумя листвой, понёсся дальше, принеся с собой запах дождя и ворчливое бормотание стремительно заволакивающей небо тучи. Удивлённый такой резкой переменой погоды, Семён обернулся на этот звук, вскинув к потемневшим небесам лицо, и тут же получил в лоб крупной дождевой каплей. Фыркнув, он стёр её ладонью, и поспешно зашагал к перекрёстку, центральный фонарь которого уже виднелся в разрывах между высаженными рядами деревьев. Ветер утих на несколько мгновений, в течение которых были слышны лишь учащающиеся щелчки о листья первых капель-застрельщиц, да далёкая, шуршащая поступь приближающегося дождя, потом вокруг всё завыло и завертелось в бешенном неистовстве несущейся бури. Над головой снова ударило, с такой силой, словно молния расколола небесный свод, и вслед за этим, как по сигналу, на землю обрушился дождь.
Согнувшись под его струями, втянув голову в плечи, Семён припустил было к видневшимся сквозь листву домам, но поняв, что всё равно не успеет, соскочил с вымощенной плитами дороги, спрятавшись под первое попавшееся дерево. Это мало помогло. Ветер гнал дождевые струи едва ли не параллельно земле, дробя их об листья, ветви и стволы деревьев в мелкую водяную пыль. Семён сразу же промок до нитки. Прижавшись к такому же мокрому стволу, он спрятал лицо, ёжась от молотящих по спине капель.
Несколько минут буря рвала и трепала насаждения Центрального Питомника, потом начала потихоньку стихать, хотя дождь, уже прямой, по-прежнему лил как из ведра. Решив, что прятаться теперь бессмысленно, Семён выбрался из своего укрытия, вышел обратно на дорогу, и побрёл сквозь дождь, поминутно смахивая с лица воду. Он казался себе единственным путником в этом залитом водой мире, однако вскоре показались и другие пешеходы.
Непогода не напугала обитателей Центрального Питомника. Скорее наоборот. Вместо того, чтобы переждать её под крышами собственных жилищ, люди дружно высыпали на улицу, смеясь и ловя раскрытыми ладонями дождь. Их радость была понятна. Последние три недели с раскалённых небес не упало ни капли, и прошедший дождь был благодатью, ниспосланной после стольких дней жары. Палящее солнце грозило выжечь недавно высаженные «чистые» семена и ростки, и лишь стойким адаптоидам всё было нипочём. Сейчас дождь был союзником, другом, поэтому его и встречали как друга.
Хлюпая в мокрых сандалиях, Семён добрался до перекрёстка, повернул вправо, потом влево, очутившись перед небольшой постройкой, соседствующей с обычным жилищником. Именно постройкой. В отличие от жилищников и немногочисленных его модификаций, всё остальное степари всё же строили. В основном на это шло дерево, адаптоидное, разумеется, но если требовалось что-то попрочней, в дело шёл бетон, ну и, конечно, старый добрый обожженный кирпич. Сооружение, к которому завернул Семён было выстроено как раз из этого материала: простая, незатейливая кирпичная коробка, крытая листами крашенного серебристой краской железа. Высокая коническая крыша была облезлой, и во многих местах сквозь старую краску проступали коричневые пятна ржавчины. Единственное с этой стороны окно, казалось огромным прямоугольным глазом, выглядывающим из-под нависающего края крыши. Как из-под насупленной брови. Глядел он недружелюбно и даже грозно.
Диковинное сооружение совершенно не гармонировало с изящными произрастаниями жилых домов, однако было гордостью Рустама, построившего его своими руками, и утверждавшего, что именно в таких домах жили их предки. Это был его рабочий кабинет; не самый уютное помещение, с точки зрения рядового степаря, но именно такое, каким его хотел видеть сам хозяин
Семён повернул вправо, огибая постройку против часовой стрелки. Соседняя стена окон не имела, зато была мощная дубовая дверь, в которую можно было спокойно въехать на маховозе, и весившая, наверное, с четверть тонны. Когда-то её покрывал слой прозрачного лака, но лак тоже поистёрся, оголив древесину, потемневшую от времени и дождей. Выглядела дверь так, словно была сделала в доадаптоидные времена. Много-много сотен лет назад.
Отлепив прилипающую к телу рубашку, Семён остановился перед дверью, потряс руками, стряхивая с кистей воду, потёр ладони друг о друга, и только после этого ухватился за массивное кольцо, заменяющее дверную ручку.
Поднапрягшись, он отворил невероятную дверь, способную выдержать удар любого тарана, сделал шаг внутрь, очутившись в довольно просторной комнате, уставленной самодельной деревянной мебелью: шкафами с книгами, массивным письменным столом, на котором можно было уместить брачное ложе, и креслами, сделанными, опять-таки по утверждению Рустама, в духе прежних времён. Одно из них и впрямь было древним, сохранившимся с доаптоидной эпохи, и на нём сейчас как раз восседал сам хозяин кабинета, копаясь в каких-то бумагах. Увидев мокрого с ног до головы Семёна, он хмыкнул, запустил за спину руку, и совершенно неожиданно протянул ему полотенце:
- Держи. Снимай одежду и вытирайся. Не хватало ещё, чтобы ты подхватил простуду.
- До отлёта ещё уйма времени. – Семён вытер голову, потом расстегнул рубашку и обтёр грудь. – Ты специально держишь тут полотенце для вымокших посетителей?
Рустам усмехнулся:
- Временами тут такая духотища, что вспотел бы даже мертвец. Так что полотенце мне требуется самому.
- Никто не заставляет тебя сидеть в этом каменном ящике, да ещё накрытом железной крышкой. Дома-то комфортнее. – Семён подумал, потом снял-таки рубашку и принялся энергично растирать торс.
Рустам скользнул взглядом по комнате.
- Здесь всё под рукой. Это экономит время, и избавляет от лишней беготни. Где бы я разместил это в доме? – Посмотрев на вытирающегося Семёна, он добавил: - Брюки тоже снимай.
- Ты хочешь, чтобы я сидел тут в одних трусах? Сейчас наши придут…
- Дам тебе другую пару. – Рустам выбрался из-за стола, прошёлся к стоящему в углу комнаты шкафу, и достал из него рубашку и брюки.
- Будут немного великоваты, но тебе подойдёт.
- Ты и одежду тут держишь…
- По той же причине, что и полотенца. – Рустам снова уселся за стол, и принялся собирать разложенные на нём бумаги. – А что касается времени, то, у нас тут возникли кое-какие трудности. Сдаётся мне, в назначенный срок мы не вылетим.
- Плохой прогноз?
- Да нет. С прогнозом как раз всё более или менее… Метеорологи дают 70 процентов вероятности, что условия будут благоприятные. Хотя, конечно, ты сам знаешь, чего они стоят, эти прогнозы.
- Да, метеорология у вас, больше гадание, нежели обоснованный на фактах прогноз, - заметил Семён, обряжаясь в сухую одежду.
- Другой у нас нет. Как можно получать достоверные данные о погоде, если вся сеть метеостанций находится в пределах нынешней Зоны Экспансии? Нам нужны станции, разбросанные на большое расстояние, а где их ставить? В адаптоидной массе?
У древостоев и норовиков, подумал Семён. Вот ещё один плюс от объединения. Самый неожиданный – точный прогноз погоды.
Он закончил переодевание, и уселся на одно из «доисторических» кресел.
– Тогда в чём дело? Что-то не готово? Мы можем лететь хоть завтра. Если, конечно, успеете подготовить дирроблер.
Рустам вздохнул:
- В дирроблере вся и проблема.
- Поломка?
- Нет. Но испытательный полёт дал не лучшие результаты.
- То есть?
Рустам открыл уже было рот, чтобы ответить, но дверь распахнулась, и на пороге появился Неор.
Знакомясь со степарями, включёнными в так называемую «группу контакта», Семён очень скоро уяснил, что многие её члены являются специалистами как минимум в двух областях, причём совершенно не смежных. Неор, к примеру, прекрасно знал электротехнику, причём зачастую казалось, что он всё же больше технарь, нежели «общинник». То ли это было обычным явлением у степарей, то ли делалось с умыслом. Семён не стал заострять внимание на этом моменте, но чувство, что помимо «контактных» целей, члены их группы выполняли ещё и функции технической разведки, немного подпортили ему первое впечатление от степарей, как людях простых, открытых и бесхитростных. С другой стороны такая тактика была вполне оправдана Им были необходимы не только «чистые» растения и рабочие руки. Сказывался и дефицит знаний в определённых областях, и едва ли можно было винить их в том, что они пытались восполнить этот пробел, пускай даже таким путём.
Неор вошёл, держа в руках сырую пластиковую накидку. Вымокшими у него оказались лишь сандалии и нижняя часть брюк. Поздоровавшись, он аккуратно положил накидку в угол, и уселся рядом с Семеном.
Следом начали подтягиваться и другие.
За Неором пришёл Илья, низкорослый плечистый человек, медик, химик и микробиолог в одном лице, и Эдуард; оба с накидками, и хлюпающими сандалиями, которые немедленно стянули с ног, чтобы просохли. Эдуард так же числился «общинником», одновременно с этим показывая недюжинные познания в механике. Они с Ильёй походили друг на друга, точно родные братья, хотя на самом деле в ближнем родстве не состояли, да и родовые номера у них были совершенно разные – 73-й и 112-й.
Наличие этих родовых номеров удивило и позабавило Семёна. В отличие от горожан, сохранивших многое от прежнего человечества, степари не имели фамилий. Им их заменяли родовые номера, берущие начало от какого-то древнего списка персонала лаборатории, где каждый стоял в нём под определённым номером. Штат лаборатории состоял из ста тридцати пяти человек, к которым впоследствии примкнуло ещё несколько десятков, прежде чем адаптоиды взяли этот район в кольцо. Все ныне живущие степари были потомками тех 176-ти, что выжили на этом островке, носящими тот или иной номер, передаваемый по мужской линии. Точнее, 152-х. 24 родовых ветви угасли за прошедшие века.
И все как один прекрасно знали ботанику. Знание растительного мира вообще стояло в основе степарянского образования. Так что смело можно было сказать, что они ещё и биологи в придачу.
Последним пришёл Савелий. Когда выдавалось свободное время, он торчал в поле, или в посадках, или у кого-нибудь на огороде, высматривая и выспрашивая, что и где растёт, как растёт, и как это можно использовать, зачастую сам включаясь в процесс посадки или уборки. Привыкший к простому делению дня на три основных части, он никак не мог привыкнуть к более точно распланированному темпу жизни степарей, вечно забывая следить за временем, и вечно из-за этого опаздывая. Он тоже вымок до нитки, и, увидев, в каком виде древостой, Рустам протянул ему ещё одно сухое полотенце.
Впрочем, это обстоятельство нисколько не обеспокоило Савелия. Как и степари, он так и лучился радостью.
- От влил какой! – восторженно провозгласил он, держа предложенное полотенце, но не спеша им воспользоваться. – Свет аж дневной померк, до того сильный. Хорошо. Всё в рост теперь пойдёт…
- Вытирайся, - мягко приказал ему Рустам. – Переоденешься?
- Незачем, - ответил Савелий, промокая бороду.
- Течёт ведь с тебя!
- Ну и что, зато хорошо, прохладно.
Рустам не стал спорить, подождал, пока древостой не усядется, потом проговорил:
- Ладно, давайте начинать. Вкратце дела обстоят следующим образом. Вчера вечером дирроблер вернулся из пробного полёта, однако даже после всех усовершенствований и переделок, добиться необходимой дальности всё равно не получилось. Несмотря на все инженерные ухищрения. По расчётам, максимум, что мы получим, это примерно три-три с половиной тысячи километров, Это при самых благоприятных условиях. В худшем варианте, эта величина может быть куда меньше.
- То есть, - сказал Эдуард, обращаясь больше к Семёну, нежели к руководителю группы, - насколько я понимаю, до города мы не долетим.
- Мы едва-едва дотянем даже до Буферной Зоны, - хмуро ответил Семён. – Скверно. Я-то надеялся, что нас подбросят поближе к городским стенам…
- Просто придётся поработать ногами больше, чем мы рассчитывали, - проговорил Неор. – В конце концов, такой поворот событий учитывался в нашей подготовке.
Семён наградил его столь же хмурым взглядом.
- Не всё так просто, как кажется на первый взгляд. Энную часть пути, мы пройдём по адаптоидной массе, но это ничего. Самое худшее начнётся тогда, когда мы подойдём к границе Зоны. Вот тут начнётся самое главное испытание. Вас готовили к условиям Буферной Зоны, но не к переходу через неё. Это разные вещи. Одно дело уметь пользоваться защитным снаряжением, другое дело иметь навыки выживания в условиях, где наличие этого снаряжения ещё не гарантирует успеха. А таких навыков у вас нет. Здесь нужен определённый опыт, который приходит лишь с годами вылазок. А там важна каждая мелочь. Буферная Зона ошибок и недочётов не прощает. Как и дилетантства. Идти сквозь неё на авось, на удачу, означает идти прямиком к смерти. Переход через Буферную Зону, даже через сравнительно небольшой её участок, не сравним ни с каким другим испытанием. Все тренировки – лишь имитация, приближение к действительности. Реальная же Зона будет для вас шоком.
- Иначе говоря – задача признана невыполнимой, - подытожил Илья.
- Я этого не говорил, - отпарировал Семён.
– Вся проблема заключается в том, что дирроблер получается перегруженным. Экипаж, плюс пассажиры, плюс снаряжение… В данной ситуации я вижу только один вариант решения – уменьшить количество человек на борту. И уменьшить существенно. Это позволит взять больше горючего. Меня заверили, что лишние пятьсот-шестьсот литров, существенно увеличат дальность полёта.
- То есть, сократить контактную группу, – проговорил Эдуард.
- Или экипаж дирроблера, - сказал Рустам. – А лучше всего и вовсе отказаться от него
- Это как так? – спросил Неор среди общего вздоха удивления. – Кто же тогда будет управлять аппаратом?
- Мы! – догадался Семён. – Это сможем сделать мы.
- Верно, - сказал Рустам. – Иного выхода нет. Только в этом случае у нас есть шанс дотянуть до города.
- Подождите, - замахал руками Неор. – Ни у одного из нас нет навыков пилотирования. Нельзя же вот так запросто сесть в летательный аппарат, и полететь. Это вам не мобиль…
- Значит, придётся пройти соответствующую подготовку, - спокойно ответил Рустам.
- Но это время! Сроки вылета уже определены…
- Придётся всё переиначивать, хотим мы этого или нет. Другого выхода нет. Или у кого есть какое-то другое предложение? – Рустам оглядел свою притихшую группу. – Так я и знал.
- А если ограничится одним пилотом и штурманом, и сесть где-нибудь в Буферной Зоне. Пускай, и не долетев до города, - предложил кто-то.
- Это, опять-таки, означает переход через неё, - ввернул Семён. – Со всеми вытекающими последствиями.
- Ты сгущаешь краски, Семён, - повернулся к нему Неор. – Я о Буферной Зоне. Думаю, у нас достаточно сил и духа, чтобы преодолеть её.
- Сил и духа, - повторил Семён и усмехнулся. – Я не сомневаюсь, что вы крепкие ребята, и помыслы ваши благородны и возвышенны, но вы, всё же, не представляете в полной мере, что такое Буферная Зона. Да, многое там зависит от выдержки и упорства, только я знал немало людей, которые обладая и тем и другим в избытке, кончали тем, что срывали с себя маски, когда забитые фильтры переставали давать пригодный для дыхания воздух, и сжигали себе лёгкие. Именно из-за этого невероятного упорства, точнее – упрямства, игнорируя осторожность и трезвый расчёт. Или, понадеявшись на собственную выносливость, и дошедшие от жажды до отчаяния, припадали к зловонным лужам, давясь потом рвотой, выплёвывая с кровью собственные потроха. Третьи слепли и глохли от жары, просто сходили с ума от осознания того, что загнали себя в тупик. И всех в конечном итоге ждала смерть. Не мгновенная, а мучительная, страшная, если у них не хватало духа лишить себя жизни раньше, чем это сделает Зона. Вот, что ждёт в Зоне тех, кто надеется исключительно на собственные силы и крепость духа.
Семён перевёл дыхание и оглядел примолкших степарей. Даже неугомонный Савелий выглядел сконфуженным.
- Но город – не единственный пункт, который мы можем попытаться достичь, - проговорил Эдуард. – Есть же ещё базы за пределами Зоны...
- Согласен. Только местоположение этих баз я не знаю. Кроме той, с которой мы вылетали на «Прыгуне». А она находится на стороне, противоположной той, откуда будем заходить мы. То есть, находится на ещё большем расстоянии.
- Тогда что? – спросил Неор. – Лётная подготовка?
- Лётная подготовка. - Рустам пошелестел какой-то бумажкой. – Меня заверили, что это не займёт много времени. Но я за то, чтобы не пороть горячку. Лучше позже, но зато качественнее. Подготовка, я имею в виду.
- Жаль, - проговорил Неор. – Я надеялся вскоре увидеть город.
- Её пройдут все? – Семён оглядел сидящих. – Тогда это точно затянется надолго. Рустам?
Главный «общинник» задумался.
- Да, - выдал он, наконец. - Управлять дирроблером должны уметь все. В противном случае может возникнуть ситуация, когда мы будем иметь транспортное средство и ни малейшего понятия, что и как с ним делать. Вы понимаете, о чём я…
- А не проще включить пилота и штурмана в состав группы? Взамен кого-нибудь…– предложил Семён, и, не договорив, получил в свой адрес сдержанный, но дружный протестующий ропот.
- Проще из «общинника» сделать пилота, чем наоборот, - сказал Рустам. – А состав группы уже утверждён Советом. Да и готовились, неужто зря? Язык учили…
- В сложившейся ситуации могли бы кое-что и изменить.
- Могли бы, - согласился Рустам. – Но решать это должен, опять-таки, Совет.
- Хорошо. – Семён помолчал мгновение, обдумывая что-то, затем проговорил, - В таком случае я настоял бы и на более… жёстких тренировках выживания в условиях Зоны. Считаю, это необходимо.
- Дирроблер должен дотянуть до города, Семён, - сказал Рустам.
- И, тем не менее, я уверен, что они лишними не будут. Мало ли что…
Рустам бросил на Семёна быстрый, но внимательный взгляд, однако сказал лишь:
- Вынесешь это предложение на Совет?
- Значит, до Совета.
- Да, до Совета. У меня всё. Завтра всё решится. А сегодня все свободны.
Степари дружно закивали, подхватили свои накидки и потянулись к двери. Успевший немного обсохнуть Савелий двинулся вслед за остальными, но видя, что Семён не трогается с места, притормозил:
- Ты идёшь?
- Я задержусь… ненадолго.
Савелий качнул своей бородой и вышел. Рустам подождал, пока за ним не закроется дверь, потом проговорил:
- Не понимаю тебя, Семён. На перестраховщика ты не похож. Откуда эта… излишняя осторожность, что ли?
- Это не осторожность. Это необходимость.
- Почему ты уверен, что нам придётся идти пешком через Зону к городу? Есть же и другой вариант.
- Другого варианта нет.
- А Периферия? Ты говорил, что в Зоне немало производственных предприятий, даже на значительном удалении. Неужели на всём пути к городу, мы не встретим ни одного. И неужели между этими периферийными объектами и городом нет связи и сообщения. Нам необходимо лишь найти любой из них, и первый этап, можно сказать, пройден. Просто.
Семён криво усмехнулся.
- А ты хорошо запомнил терминологию.
- Я внимательный и прилежный ученик, - улыбнулся Рустам.
- Я тут кое о чём подумал на досуге, и решил, что бросаться в объятья своих прежних хозяев сразу не стоит, - помолчав, медленно произнёс Семён. – Особенно после того, что я узнал о городе.
- Ты имеешь в виду семенной фонд?
- Да, его. Вы утверждаете, что это одно из самых больших Хранилищ…
- Прямых указаний на это нет. Лишь косвенные. Судя по ним – да, очень крупное. Несколько десятков миллионов единиц хранения, может быть даже сотен миллионов…
- Немыслимо! В чьих руках теперь это богатство…
- Те, кто закладывал ваш город, должны были прекрасно понимать ценность того, что там храниться и приложить все усилия к сохранению этих запасов, - проговорил Рустам. - Собственно, они должны были использовать их так же, как сделали мы – создать зону «чистых» растений. То есть не только сохранить, но и приумножить. А не травить всё вокруг себя…
- С одной стороны это должно свидетельствовать в пользу того, что хранилище не сохранилось. Но я не могу представить, что могло произойти такого, что уничтожило бы его сразу, целиком и полностью. Что-то должно было остаться. Хоть горсть семян. Остаться неизвестным оно тоже не могло. Ты прав, это самое ценное, что было у первых горожан. «Чистые» растения, первооснова, из которой можно было воссоздать прежнюю Землю. Выходит, его скрыли. - Семён нервно заёрзал в кресле. – Это просто не укладывается в сознании. Утаить такое - самое чудовищное преступление, которое только можно было совершить. Против всех, кто когда-либо жил, и ныне живёт в городе. Именно поэтому я и не хочу сразу обнаруживать наше присутствие. Проникнув в город тайком, у нас будет возможность попытаться разобраться с этим вопросом. От того сумеем мы это сделать или нет, будет зависеть очень многое. В том числе и наши с вами жизни.
- Даже так? - удивился Рустам. - Поясни.
Семён посмотрел в залитое водой окно.
- Последнее время меня мучает одна мысль. Не даёт покоя, как зубная боль. Кое-что я увидел в совсем ином свете… Катастрофа «Прыгуна». Раньше как-то мне это не приходило в голову, а недавно я вдруг подумал, а что если она была не случайна? Что если неисправность в двигателе не была вызвана износом его частей. Что если это было сделано нарочно.
- Намеренно внесённый дефект?
- Да. Диверсия.
- Зачем?
- Мы летели на поиск уцелевших вне города людей. Такая встреча могла бы дать многое. Нам в первую очередь – секреты жизни в среде, крайне враждебной человеку. Для города, у которого в перспективе – вымирание и поглощение биомом, что может быть важнее? Однако, видимо, у кого-то были совсем иные соображения на сей счёт. Какие-то свои расчёты, не знаю. Но как только стало ясно, куда и зачем летит «Прыгун», он был обречён. Теперь эти люди сами идут в город. Что их – вас! – и меня, ждёт там. Стоит ли обрекать на столь же бесславную кончину и эту экспедицию.
- Это всё лишь догадки, Семён, - мягко проговорил Рустам. – Чтобы убедить Совет в том, что есть основания для подобных опасений, нужно иметь нечто большее, чем «мне кажется» или «я почти уверен».
- Факты? – Семён провёл рукой по волосам, посмотрел на мокрую ладонь и начал привычно тереть её о другую. - Хорошо. Тогда как объяснить безрезультатность наших прежних попыток отыскать людей вне Буферной Зоны. За столько времени – лишь одно, да и то косвенное доказательство существования уцелевших, и это при наличии в пределах досягаемости нашей авиаразведки не менее полусотни древостоевских общин и как минимум десятка норовиковских. А огромные кольцеобразные посадки Зоны Экспансии? Чем объяснить такую «слепоту», кроме как сознательным утаиванием факта обитаемости многих районов планеты.
- Тем не менее, те кадры вы всё же увидели…
Семён пожал плечами.
- Наверное, кто-то что-то упустил, где-то что-то пошло не так. Они не должны были попасть в руки Проктора. А коли попали, выход нашли быстро. «Прыгун» исчез, бесследно. Адаптоиды уничтожили все следы катастрофы. Были ли на тех кадрах люди, или нет – так теперь никто и не узнает. Дело сделано: грубо, кроваво, но свой промах они исправили. Вы – люди извне – нежелательные гости в нашем городе. А теперь и я тоже.
Рустам задумчиво поворошил лежащую на углу стола стопку бумаг.
- В чём-то ты, возможно, и прав. Но ты плохо понимаешь общий настрой Совета. Если есть хоть малейшая надежда получить поддержку со стороны горожан, Совет одобрит контактную миссию.
- Даже если за провал придётся платить нашими жизнями?
- Нет, но если ты убедишь Совет в том, что это действительно опасно.
- Чёрт, Рустам! – не выдержал Семён. – Это действительно опасно. Если нелегальное проникновение – не по вашим правилам, тогда уж лучше вообще не предпринимать никаких контактных миссий.
- Ты же прекрасно понимаешь, что изменить уже ничего нельзя. Едва узнав о городе, большинство наших вцепилось в эту возможность мёртвой хваткой. Мы обязаны использовать этот шанс. Если есть хоть ничтожная вероятность успеха, мы должны попытать счастья. Пускай десятая доля процента, но в этой доле, помимо всего прочего, ещё и возможность восполнить наш фонд «чистого» посадочного материала. Многого, увы, у нас недостаёт…
- Вы безумцы, - устало выдохнул Семён. – Одержимые.
- Ставки уж больно высокие, Семён.
Семён поднял брови.
- Ставки?
- Старое выражение. То, ради чего всё это затевается, конечная цель.
- И вы готовы ради неё пожертвовать всем, даже собой. – Семён покачал головой. – Я же говорю – одержимые.
- Ты можешь не участвовать в этой миссии, - сказал Рустам. – Достаточно той информации, которую мы получили от тебя. Никто никого не принуждает. Участие в миссии – дело исключительно добровольное.
- Ха! У меня есть и свой интерес. Я… - Семён хотел сказать ещё кое-то насчёт своих планов, но внезапно передумал. Ему вдруг вспомнился ангар на базе, стоящий на своём плоском брюхе «Прыгун» и Вильм, провожающий их в этот, оказавшимся последним, полёт. Неужели этот человек, давший ему шанс начать новую жизнь, давший дело, важное и нужное, раскрывший глаза на многое, один из тех, кто безжалостно уничтожает каждого, кто приблизится к запретной черте. Чего ради? Какую игру ведёт он, и те, кто стоит за его спиной? Или же он ошибается насчёт Проктора. Может быть, он находится в таком же неведении, как и большинство его коллег, которые день и ночь ищут выход из тупика, который с каждым прожитым годом становится всё глуше и безысходнее, не ведая, что рядом с ними притаилась какая-то тёмная сила, готовая обрушиться на каждого, кто сделает значительный шаг вперёд, к выходу из него.
Так или иначе, помогая степарям, он кому-то здорово спутает все планы. Или столько людей погибло зазря?
Его раздумья прервал вопрос Рустама:
- Если предположить, что Совет примет во внимание твои гм, опасения, и выберет иной план действий, ты сможешь найти это место?
- Хранилище? Координаты указывают на Южную часть города. Эти районы мне знакомы, там я и жил и работал. И делал оттуда вылазки наружу.
- А пробраться внутрь тайком?
- Трудно, - признался Семён, - но осуществимо. Лазеек там полно, несмотря на все усилия СББ.
- А потом?
- Есть масса надёжных людей, которые нам помогут. Тем более, если посулить им такой куш.
Рустам непонимающе поглядел на Семёна.
- Куш, э-э?
- Биом. Семена и так далее.
- А-а. Совету такая тактика не понравится. Мы сторонники открытого образа действий.
- В данном случае вам придётся пересмотреть свои правила. В конце концов, вы уже дважды потерпели фиаско: с древостоями и норовиками, пытаясь склонить их к сотрудничеству, таким вот, открытым способом. Не ваши ли наблюдатели сейчас живут среди них, замаскировавшись под местных, исподволь подталкивая их в нужном направлении?
Рустам не стал спорить:
- Посмотрим, что скажет КЭС.
- А какую позицию примешь ты? – неожиданно спросил у него Семён.
- Боюсь, в данном случае от моей позиции мало что будет значить.
- Но твоё слово, как слово специалиста, должно иметь вес. Не так ли?
- Конечно. Но решается не специфический вопрос, касающийся исключительно моей сферы деятельности. А в таком случае голос каждого – равнозначен. В совете полтора десятка человек…
- Я понял. То есть даже в случае твоей поддержки, нас будет двое против четырнадцати.
- Именно так.
Семён поднялся.
- Ладно. Значит, до Совета.
- Да, - откликнулся Рустам, - до Совета.
Глава 2
Серый бетонный прямоугольник, на котором стоял дирроблер, был таким коротким, что больше походил на вертолётную площадку, чем на взлётную полосу. Ветер нанёс на неё всякий сор: песок и палые листья, и теперь кружил его, то поднимая вверх маленькими торнадо, то вновь бросая наземь. При каждом порыве дирроблер – диковинная помесь дирижабля и самолёта – вздрагивал, точно порывался броситься вслед за ветром.
Это стремление побыстрее оторваться от земли, передавалось и суетящимся вокруг него людям: механикам и заправщикам, заканчивающим последние приготовления.
Сидящий в пилотской кабине Семён видел, как одну за другой откатывают пустые бочки из-под горючего, убирают насосы и шланги, сворачивают чёрные хлысты кабелей. Мало-помалу площадка опустела. Всё лишнее было убрано с неё, а технический персонал встал двумя шеренгами на её краю, слева и справа от дирроблера.
В кабине ожил передатчик:
- Внимание, «Контактёр»! Всё готово. Как у вас?
Справа, в своей «радиокоморке» зашевелился Неор:
- «Земля», приём. Мы тоже готовы. Ждём разрешения на запуск двигателей.
- Запуск разрешаю.
Неор выпрямился, перекинул рычажок переключателя приёма-передачи и повернул голову к Илье:
- Давай!
Илья защёлкал тумблерами на приборной доске. Снаружи послышалось чихание и фырканье оживших моторов, сменившееся грозным многоголосым рыком. Четыре винта рванули неспокойный утренний воздух и выдохнутые из машинных недр облачка ядовитого сизого выхлопа, и швырнули их назад, навстречу ветру. Дирроблер мелко завибрировал, прогревающиеся двигатели перешли на протяжный вой. Илья чуть прибавил газу, и машина послушно отозвалась на это несильным, но заметным рывком.
Проверив показания приборов, Илья повернул голову в сторону радиста, и, перекрывая рёв двигателей, громко произнёс:
- Порядок. Можем взлетать.
Неор кивнул и переключился на передачу:
- Внимание, «Земля»! К взлёту готовы.
- Внимание, «Контактёр»! – донеслось в ответ. – Взлетайте! Повторяю: взлетайте!
На сей раз Илья не стал дожидаться дублирующей команды радиста. Открыв дроссельные заслонки всех четырёх двигателей, он отпустил тормоза, и как только дирроблер покатился по площадке, включил поворот мотогондол. Двигатели взвыли, задирая в небо призрачные диски вращающихся винтов. Пробежав по площадке всего несколько метров, дирроблер оторвался от бетона.
- Есть отрыв! – сообщил Неор, глядя на полосу из иллюминатора.
- Подтверждаем, - передала «Земля».
Семён опустил взгляд на прозрачный пол своего штурманского «пузыря», посмотрел на стремительно убегающую назад и вниз полосу, потом перевёл взгляд вверх, на нависающую над кабиной, подобно огромному козырьку, оболочку. Дирижабельная часть дирроблера вела себя достойно; в любом случае стойки крутой старт выдержали.
- Ничего там у нас не отвалилось? – спросил Неор, посмотрев туда же, куда и Семён.
- Да вроде нет, - ответил Эдуард, выполняющий в этом полёте обязанности бортмеханика. – Держится.
- Внимание, «Контактёр»! – раздалось из передатчика. – Как у вас?
- Нормально, - передал Неор. – Набираем высоту.
При слове «высота» Семён опять опустил взгляд на пол, но уже не увидел ни площадки, ни окружающих её строений. Под днищем дирроблера проплывали зелёные кварталы Центрального Питомника, средь деревьев которых изредка можно было различить дороги и дома. Дирроблер продолжал подниматься, и вскоре всё внизу слилось в единую зелёную массу.
- Ну вот, летим, - оборонил сидящий на месте второго пилота Рустам и добавил: - Занятная это штука – полёт. На вашем «Прыгуне» это, наверное, было куда интереснее, чем на дирроблереле. Быстрее и на такой высотище… Нет?
Семён улыбнулся и покрутил головой:
- Совсем наоборот. Из-за этого я ничего и не смог рассмотреть… Внизу сплошная зелень и облака, вот и всё, что я увидел.
- У нас, в сущности, будет то же самое, - проговорил Рустам. – Смотреть особо не на что. По крайней мере, первые две тысячи километров. Множество рек, несколько озёр, болота... Остальное – тоже зелень, в самых разнообразных её формах.
- А потом? Дальше…
- А дальше лежит неизученная территория. Terra incognita, как говаривали наши предки. Земля неизведанная.
- Ну а горы?
- Как-то давно туда отправлялась экспедиция. Но она не вернулась. Что произошло, до сих пор так и осталось загадкой.
- Набор высоты завершён, - сообщил неожиданно Илья. – Шестьсот метров, скорость двести восемьдесят. Курс – ост.
- Внимание, «Земля»! – тут же заговорил в микрофон Неор. – Высота набрана, легли на курс.
- Вас понял, «Контактёр», - раздал в динамике скрипучий голос оператора. – Удачи, ребята!
- Спасибо! – поблагодарил Неор и привычно перевёл переключатель на «приём».
- Что скажешь, штурман, - поинтересовался со своего места Эдуард. – Как у нас в плане сроков?
Семён положил на колени планшет и быстро произвёл необходимые вычисления:
- Если погодные условия не изменятся, гор достигнем чесов этак через девять. А Буферной Зоны – через двенадцать с половиной.
- Двенадцать часов – уже неплохо! – оборонил Рустам.
Помолчав, он произнёс, ни к кому, казалось бы, конкретно не обращаясь:
- Четыре месяца прошло, если я не ошибаюсь, верно?
Семён поднял голову, вопросительно посмотрел на сидящего чуть выше его, руководителя группы и, поняв, что вопрос адресован ему, подтвердил:
- Да, четыре.
- Вернуться, когда тебя уже похоронили… Ты там всех удивишь, а, Семён?
Семён изобразил на лице сомнение и отвернулся, глядя вниз.
Да, там, за горизонтом был его дом, но познав иную жизнь, он теперь не был уверен, что хочет снова оказаться в этом доме. Точнее – снова стать его полноправным жильцом. И уж тем более кого-то удивлять своим «воскрешением из мёртвых». Да, он нёс с собой бесценную для города информацию, однако так ли уж рады будут ей там? Да, он сможет показать им иное будущее, выход из тупика, в котором оказались десятки миллионов горожан, вот только дадут ли ему возможность сделать это?
Вопросы громоздились один на другой, а он, как и за всё время лётной подготовки, по-прежнему не находил на них однозначного ответа. И сейчас, уже начав этот путь, Семён снова спросил себя, что ждёт его, и их всех, там, впереди? За прошедшие дни уверенность в том, что он участвует в смертельной авантюре, только окрепла. Можно было сдать назад, выйти из этой адской игры, но вместо него тогда пойдёт кто-то другой, кто-то из степарей, а он будет сидеть под цветущими акациями и магнолиями, и ждать… Чего? Вестей о провале миссии не будет, она канет в неизвестность, как многие другие экспедиции степарей. Вестей об успешном её завершении тоже никто не дождётся. Их планы ждёт крах, тогда чего ради он бросается головой в этот омут?
Ради одной маленькой вероятности, что твой опыт пилфера может им пригодится, ответил сам себе Семён. Он-то бывалый человек, на собственной шкуре не раз испытав, что такое Буферная Зона, ему не привыкать. Опыт выживания в Зоне приходит с годами, а у этой пятёрки, что идёт вместе с ним, всего несколько недель тренировок. В полёте может произойти всякое, чем закончится их перелёт, сказать трудно. Без него они погибнут, случись им сесть вдали от Центрального или предприятий Периферии. Или если он сумет сделать то, что не сумел сделать в Совете - убедить его товарищей по миссии в том, что разумнее не лезть в город напропалую. К сожалению, его доводы не повлияли должным образом на принятие решения КЭС, но не всё ещё потеряно.
- Не рад встрече? – спросил Рустам и, словно прочитав его мысли, добавил: - Недоволен решением Совета?
- Вы уже имели возможность не раз, и не два убедиться в том, что прямая дорога – не самая близкая. Боюсь, в этот раз будет то же самое. Только…
- Только что?
- Куда более трагично. И в первую очередь для нас.
- При контакте между двумя разобщёнными доселе человеческими группами, всегда имеет место риск возникновения различных… гм, недоразумений.
- Если есть возможность их избежать, почему бы не воспользоваться этой возможностью?
Рустам вздохнул:
- Бессмысленно снова начинать этот спор, Семён. Всё уже решено.
- Да, но что помешает нам сделать по-своему? Когда будем в тысячах километров от Зоны Экспансии и Совета в частности.
Рустам удивлённо ввозрился на него сверху вниз:
- Ого! Это попахивает саботажем.
- Я лишь предлагаю проявить осмотрительность.
Рустам упрямо покрутил головой.
- Напрасные разговоры. Ты же знаешь – мы выполним решение Совета. Каким бы неразумным оно тебе, или нам всем, не показалось.
- Это-то и приводит меня в отчаяние.
Остальные сидели, прислушиваясь к их разговору, но комментариев не последовало. Ничего не добившись и в этот раз, Семён принялся разглядывать проплывающие под ними пейзажи.
Почти полукилометровая высота полёта давала прекрасный обзор на огромное пространство, но Рустам оказался прав: смотреть вокруг было совершенно не на что. Пока они летели над очищенной территорией, внизу виднелись разноцветные лоскуты полей, или ровные ряды древесных посадок, или серые ленты дорог – настолько чёткие знаки человеческой деятельности, что не увидеть их мог только слепой. По утверждению Проктора, самолёты разведчики засылались во всех направлениях, только почему-то здесь никто никогда не видел ни одного чужого летательного аппарата. Не потому ли, что нечто прекрасно знали, что обязательно найдут тут признаки человеческой деятельности, и потому сознательно уводили разведчиков в сторону, туда, где ничего нет.
С теми кадрами вышла осечка. А пойди всё гладко – и не было бы никакого полёта на «Прыгуне», а Семён сейчас лазал бы вместе со своей группой по биому, в поисках тех… о ком и так было давно известно. Играл бы специально подготовленную для него роль, не зная, что он актёр, и всё, что он делает – кривлянье шута, искренне верующего в важность своего дела и значимость своей жалкой персоны.
«Уроды, - со злостью подумал Семён. – Найти бы этих проклятых кукловодов, и завязать нити, за которые они дёргают, у них на шеях. Выкинуть их в биом, в самую гущу. Хотелось бы посмотреть на их перекошённые от ужаса рожи…»
Поля остались позади, теперь внизу была лишь трава, то ли «чистая», то ли адаптоиды, определить было невозможно. Чёткой границы между очищенной территорией и естественным покровом степи не было; степари продвигались вперёд рывками, выхватывая у степи огромные куски, спеша сделать как можно больше, зачастую оставляя за собой ещё не очищенные территории. Зато те участки, где полным ходом шла Экспансия, были видны с большого расстояния. Там чернели огромные проплешины выжженной травы, или поднимались клубы сизого дыма, застилая горизонт, средь которого то там, то тут виднелись языки бушевавшего пламени. Рядом с одним таким полыхающим участком велись работы по окончательному уничтожению адаптоидов: там по пеплу сгоревших растений ползали трактора, рыхля землю, из которой выбирались оставшиеся от них корешки. Люди с такой высоты выглядели крошечными точками, а очищаемый участок таким ничтожно малым, по сравнению с необозримыми просторами раскинувшихся вокруг степей, что Семён лишь сейчас понял, какую колоссальную работу предстоит проделать степарям, чтобы добиться сколь либо заметных, в планетарном масштабе, результатов.
Район, где шла активная очистная деятельность, сменился травяным покровом, без единого признака вмешательства, затем впереди снова показались следы проводимой Экспансии – огромные прерывистые дуги посадок, где-то внутри которых должен был быть один из немногочисленных посёлков. Вскоре они увидели его.
Как и в том, на который они с Савелием наткнулись после перехода через степь, вокруг этого не было полей, одни лишь огороды, да сады, среди которых прятались едва приметные дома поселян. Появление дирроблера не осталось незамеченным; среди деревьев замелькали фигурки людей, выбегающих на открытое пространство, чтобы получше рассмотреть летательный аппарат. Из одного из них высыпала целая толпа. Похоже, ребятишки.
Посёлок был последним рубежом, за которым тянулась дикая степь, жуткая своей неохватностью, и оттого труднопреодолимая, точно топкое болото.
- Ты можешь не идти с нами той же дорогой, - неожиданно, после длительного молчания, произнёс Рустам. – Никто не вправе удерживать тебя на ней силой.
- А? – встрепенулся Семён, и, хмуря брови, проговорил: - Не уловил.
- Я хотел сказать, что ты волен поступать так, как считаешь нужным, - пояснил Рустам. - Мы долетим до Буферной Зоны вместе. А там, если сочтёшь нужным, можешь уйти. Высадим тебя где-нибудь…
- Нет, - решительно отверг это предложение Семён. – Так не пойдёт. Мы – одна группа, и если вы выбрали такой путь, стало быть, пойдём по нему все. До конца.
- Твоё право, - откликнулся на это Рустам.
Семён кивнул и вновь уставился в пол штурманской кабины.
Долгое время степь была ровной, как стол, потом характер местности начал постепенно меняться. Появились холмы, редкие, похожие на вздутия фурункулов под кожей. Семён сразу насторожился, вглядываясь в эти «кочки».
- Это, случаем, не норовики?
Рустам поглядел вниз.
- Нет. В этой стороне никто не живёт. Это естественные образования.
- Вокруг того норовиковского города-горы полно было таких же вот холмов, - проговорил Семён, провожая их взглядом. – Мы решили, что это вывалы пустой породы…
- Так оно и есть, - подтвердил Рустам.
- Тогда не понимаю, где у них сами шахты? В смысле – стволы, по которым они поднимают наверх породу.
- В центре этих холмов. Вообще, делают они это весьма своеобразно. На этой их технологии тоже лежит отпечаток страха перед всем растительным. Так вот, чтобы исключить любую возможность контакта с адаптоидами, они, сначала просто обсыпают колодец, доставляемой из разработок пустой породой, затем начинают строить над ним башенку из камней. По мере того, как она растёт, вокруг ещё насыпается порода, так и идёт: башенка растёт, засыпается, превращаясь в продолжение колодца, а постоянно растущий конус вывала, засыпает ползущую вверх по его склону растительность, не давая ей приближаться слишком близко. Когда разработки удаляются от этого места, колодец закрывают толстой плитой, и всё это вскоре скрывается под травой. Оставляют лишь небольшие отверстия для вентиляции. Поэтому вы ничего и не нашли.
- Но выходы не замуровывают наглухо?
- Нет. В случае нужды, их можно открыть. Изнутри, разумеется.
- Например, для охоты на чужаков, вроде нас, - сказал Семён. – Теперь всё понятно.
Рустам кивнул:
- Нападение на вас было организовано именно таким образом.
- Настырные, черти…
- Ещё бы! Упустить злостных нарушителей порядка, да ещё, в придачу, такое количество металла… Вы для них – настоящая ходячая сокровищница.
- Почему у них так ценится железо? – спросил Семён. – Имея такое количество шахт, они должны добывать его в огромных количествах.
- Отнюдь. Рудные жилы, которые они разрабатывают, очень бедны металлом, из-за этого им приходится переворочать уйму породы, чтобы добыть хотя бы немного…
Разбросанные по степи холмы остались позади. Некоторое время под дирроблером не было видно ничего, кроме травы, затем начали попадаться редкие деревья, потом небольшие их группы, через несколько десятков километров превратившиеся в живописно разбросанные островки лиственных, преимущественно берёзовых и осиновых, лесов. Над одним из таких островков висел саван лениво плывущего по ветру белесого дыма.
- Лес горит, - успокоил засуетившегося было Семёна Рустам. – Обычное дело…
- Я ещё ни разу не видел лесного пожара, - заметил Семён, вооружаясь биноклем.
- И слава богу, - проговорил Рустам, тоже рассматривая дым в бинокль. – Мы тоже как-то в одной из первых моих экспедиций решили полюбоваться этим зрелищем. Вблизи. Не успели обернуться, как из сторонних зрителей превратились, так сказать, в участников.
- Как это?
- Пока смотрели в одну сторону, огонь обошёл нас с другой, и не попадись нам тогда болотце, сгорели бы заживо.
- Надо же! – удивился Семён. – Вы уверены, что это не рукотворный огонь?
- Нет. Здесь никто не живёт. Это мы проверили на совесть. Возгорание происходит в следствии ударов молнии. Тем более что погода последние недели стояла на редкость сухая…
Среди лесов заблестели ленты рек, окаймлённые широкими полосами растительности. По большей степени не широких, но вспомнив свою переправу, Семён невольно содрогнулся. И лишний раз поздравил себя с удачей. Не наткнись они тогда на посёлок степарей, неизвестно как бы всё обернулось. Особенно тут. Для пешего путника, этот роскошный – с высоты – пейзаж, был смертельной полосой препятствий. Полноводные реки представляли собой проблему не меньшую. Чтобы переправиться через них, необходимо было иметь хорошее – и транспортабельное – плавсредство, вроде надувной лодки. За неимением её пришлось бы строить плот. Для этого нужно было наготовить брёвен, стаскивая их от ближайшего леска, связать, спустить на плот воду, а потом бросить… чтобы перед следующей рекой всё начать сначала. Трудно было даже представить, сколько на это потребовалось бы сил и времени. Путешествие через лес или степь, было настоящим испытанием на прочность для любого, но это… Это, наверное, сломило бы самого стойкого.
Лесистая равнина неожиданно ушла вниз крутыми склонами огромной речной долины. Создавшая её река с полным могла называться поистине великой – дирроблеру понадобилось не меньше минуты, чтобы перелететь через неё. Противоположный берег встретил их сплошной массой леса. Наверное, именно так выглядел и тот, в котором обитали древостои.
- Тайга, - проговорил Рустам. – Точнее, когда-то именовалась тайгой. Сейчас тут, как и везде, – ели вперемешку с баобабами. Полутайга полуджунгли. Адаптоидный лес.
- Не понимаю одного, - сказал Семён. – Почему большие адаптоиды не захватили всё пространство. Их активность ведь выше, чем, скажем, у трав, а открытое, свободное пространство – прекрасный стимул начать движение в эту сторону.
- Почему? По той же причине, по которой на некоторых участках нашего тела растут волосы, а на других – нет. Ты забываешь Семён, что мы имеем дело с исполинским растительным организмом. Тут всё на своих местах, и всё подчинено какому-то неизвестному нам закону равновесия. Наши биологи уже какой век пытаются найти в этом распределении биома закономерность, да всё впустую. То ли слишком мало данных, из-за того, что для полной картины необходима информация обо всей адаптоидной массе планеты, то ли эта закономерность попросту недоступна нашему пониманию. Но если, когда-нибудь, мы узнаем это, то получим в свои руки мощнейшее оружие.
- Каким образом?
- Знать анатомию организма и особенности его жизнедеятельности – значит знать его сильные и слабые стороны. То есть знать, куда ударить, чтобы получить максимальный эффект. Возьми человеческое тело. Есть точки, одно нажатие на которые может свалить с ног кого угодно. А то и отправить на тот свет.
- Для такого гм… нажатия вам понадобится немалый палец.
Рустам серьёзно посмотрел на Семёна.
- Такой палец есть у вас.
- Атомные заряды? Н-да. Это точно. У нас есть, чем бить адаптоиды.
- Ещё один повод для сотрудничества.
- Вы сначала найдите эту точку.
Рустам одарил его одной из своих бесчисленных улыбок, но ничего не ответил.
Дирроблер был в воздухе уже несколько часов, и по мере того, как он всё больше удалялся от Центрального Питомника, связь становилась всё более неустойчивой. Перемешанный помехами, голос оператора слабел с каждым сеансом, покуда не пропал совсем. Неор несколько раз пытался вызвать Питомник, однако каждый раз получал в ответ лишь шорохи и скрипы атмосферного электричества. Прекратив вызовы на основной частоте, он переключился на запасные, но тщетно. Сигнал Центрального Питомника больше не доходил до них.
- Связи нет, - доложил Неор, выключив передатчик.
- Это называется: ушли в безызвестность. – Рустам сверился с часами на приборном щитке. – Я надеялся, что радиоконтакт продержится хотя бы ещё немного…
- Раньше или позже, какая разница, - обронил Семён.
- Меня беспокоит невозможность передачи информации. Ведь наш полёт – прыжок в неизвестное. Очень важно, чтобы в Питомнике знали, все подробности миссии.
- Самое важное в этой миссии с нами будет происходить по ту сторону гор, - сказал Семён. – В Буферной Зоне, или в городе… Ваши передатчики всё равно не добили бы с такого расстояния… Даже если б нам дали возможность передавать.
Говоря это, он поднял голову и встретился взглядом с главным «общинником». Рустам пожал плечами:
- По крайней мере, они, хотя бы знали, что мы благополучно добрались до цели.
Вокруг по-прежнему расстилались леса, без конца и края, но средь сплошной зелени крон, начали попадаться небольшие проплешины, сквозь которые можно было видеть поверхность, поросшую чем-то низкорослым, с торчащей из него, вкривь и вкось, щетиной мёртвых деревьев. Кое-где проблескивала вода. Болота…
Лес неожиданно поредел, уступив место обширному пространству, затопленному тёмной, стоячей водой. Рустам, так же неотрывно глядящий вниз, издал звук, похожий на вздох и глухо произнёс:
- Здесь. Дальше мы не были.
Семён невольно вытянул шею, стараясь как можно больше увидеть из своего «кокона»:
- Вы уверены?
- Абсолютно. Экспедицию, которая направлялась в эти края, возглавлял я. Это было без малого пятнадцать лет назад. Дальше мы пройти не смогли. Болота – страшное место. Топкое, идти там приходится очень медленно, а что значит медленно идущий среди адаптоидов человек, знает каждый, кто хоть раз выбирался за пределы очищенной территории.
- Так вы шли? – Семён сделал удивлённое лицо. – Я-то думал – летели.
- Точку, до которой нас могли довести дирроблеры обычной конструкции, мы пролетели ещё полчаса назад.
- Не понимаю, зачем это вам – «общинникам». Я имею в виду – лазать по этим болотам и лесам.
- Были подозрения, что это обитаемые районы. Всё, опять-таки, из-за дыма.
Семён проводил взглядом границу исследованной степарями территории, некоторое время глядел на унылые пейзажи болот, проплывающие под дирроблером, где уже сотни лет не ступала нога человека, затем переключил внимание на то, что находилось впереди. Долгое время, даже в бинокль не было видно ничего примечательного. Болота снова сменились лесом. По расчётам, они должны были уже приближаться к самой значительной вехе их пути, и вот, наконец, из-за укутывающей горизонт синеватой дымки, громоздясь один на другой, навстречу дирроблеру начали вставать исполинские валы, из которых, протыкая низкие облака, вырастали серые каменные пики, теряясь где-то в заоблачной вышине.
- Горы…– прошептал Семён. – Тянь-Шань.
Горы на карте степарей тоже были отмечены – волнистая линия, просто обозначающая их наличие. За ними уже не было ничего: сплошное «белое пятно».
Дирроблер начал набирать высоту. Уже знакомый с обманчивым эффектом близости крупных объектов, Семён тем не менее удивился, как долго ему пришлось преодолевать оставшееся до них расстояние. Глядя на приближающиеся невероятных размеров вздутия на земной поверхности, Семён вспоминал все фотографии, которые сохранили первоначальный облик таких вот горных гряд, поражаясь той невероятной силе растительной массы, которая превратила каменные исполины прошлого в пускай величественные, но всё же развалины, по сути. Адаптоиды без устали штурмовали горные кручи, с остервенением вгрызаясь в камень; за сотни лет их господства, корни с неутомимым упорством точили граниты, базальты и туфы, превращая их в рыхлую породу, которая, будучи не в состоянии удержаться на крутых склонах, осыпалась вместе с создавшими её растениями, мало помалу выравнивая ландшафт, а освобождённое таким образом, жизненное пространство вновь завоёвывалось очередной волной биома, и всё повторялось сначала… До тех пор, покуда крутизна склонов не уменьшалась до определённой величины, когда обрушение разрыхлённой породы было уже невозможно. К тому времени самые непреступные горы превращались в холмы, а горные массивы в целом – в сильно пересечённые, всхолмлённые возвышенности, из которых, точно гнилые зубы, торчали башни самых высоких вершин, куда адаптоиды не могли подняться из-за слишком разреженного воздуха и низких температур. Но их основания продолжались подтачиваться, так что рано или поздно и эти жалкие останки былой красоты гор, ждала та же незавидная участь. Пока дирроблер лавировал между ними, Семён видел следы этого не прекращающегося ни на минуту процесса разрушения: широкие воротники не успевающей затянуться зеленью породы, и особая форма склонов, представляющая собой стенки с обратным наклоном, превращающие вершины в невероятных размеров, ромбические фигуры.
На самых высоких из них лежали снежные шапки, то были редчайшие на земле места, где биом так и не смог зацепиться, но человеку тут тоже жить было невозможно. Однако, несмотря на это Семён внимательно осматривал в бинокль каждый такой конус, надеясь увидеть если не людей, то хоть что-нибудь, указывающее на то, что здесь когда-то были люди.
Над горами дирроблер попал в полосу неблагоприятных ветров, принесших с собой сухость и жар лежащих где-то за горизонтом рукотворных пустынь. Буферная Зона бесконечно далёкая ещё, уже дышала на них своим смердящим дыханием, которое ощущалось даже здесь, за сотни километров от неё. Оно просачивалось сквозь не очень хорошо загерметизированную обшивку дирроблера, и люди принюхивались к этому запаху, точно заочно знакомясь с ней. Вместе с вонью отравленной земли, вскоре принесло и её саму: пыль, точнее мельчайшую пудру, оседавшую на корпусе и стёклах иллюминаторов. При виде её, Семён только покачал головой. Такое количество пыли, поднятой столь высоко в атмосферу, и занёсённой столь далеко от Буферной Зоны, означало, что над ней совсем недавно бушевала буря, и буря страшная. Встречный южный ветер был лишь её отголоском.
Сопротивление горячим и пыльным воздушным потокам тормозило дирроблер, «съедало» лишнее топливо, но его всё равно должно было хватить, при условии, конечно, что над самой Буферной Зоной, будет более или менее спокойно. Если они потратят оставшееся на борьбу со стихией, путешествия через отравленные пески им не избежать.
- Сколько нам ещё? – спросил Рустам, видимо отягощённый теми же мыслями.
Семён снова взялся за вычисления.
- От семиста до девятиста километров, - объявил он результат. - Цифры приблизительные, поскольку точного расстояния от гор Тянь-Шаня до города я не знаю.
- Жаль - проговорил Илья.
- Я всегда любил шарить пальцем по картам, но никогда не принимал во внимание расстояния, - заметил по этому поводу Семён, делая в своих бумагах кое-какие пометки. - Тогда, перед выброской я тоже «прошёлся» по нашему будущему маршруту, но кто же мог предположить, что придётся мерить его собственными ногами… Или так, как сейчас.
- С топливом как? – задал следующий вопрос Рустам.
Илья чуть подался вперёд, к приборной доске:
- Основной запас почти выработали. В резервных баках ещё часов на пять полёта. Должно хватить.
Горы остались позади. Дирроблер начал снижаться, чуть вздрагивая в потоках взбаламученного горячего воздуха. Присутствие пыли в воздухе стало ещё заметнее. Теперь она висела вокруг жиденькой серой кисеёй, сквозь которую тускло светило заходящее солнце. Набегающий поток вбивал её в микроскопические зазоры в обшивке, и вскоре пыль заклубилась уже внутри. Источаемый ею химический запах начал бить в нос, пришлось надевать маски.
Семён всё время держал бинокль под рукой, то и дело вглядываясь в затянувшую горизонт пылевую муть. Но прошло ещё немало минут, прежде чем он увидел Буферную Зону.
Сначала это была тонкая, едва различимая сквозь километры поднятого пустынного праха, полоска. Медленно, словно материализуясь из самой этой пыли, им навстречу выплыло неопределённого цвета плоское пространство, настолько резко контрастирующее с обычной зеленью, что одно это уже говорило о том, что такая чёткая граница едва ли могла появиться в силу естественных, природных процессов. Казалось, оно засеяно чем-то, но вскоре стало ясно, что иной цвет определяется не особыми формами покрывающей его растительности, а полным её отсутствием. Оно было совершенно голым – зрелище поистине невероятное на планете, сплошь покрытой зеленью, и даже Семён, успевший отвыкнуть от него, глядел теперь на это, как на какое-то чудо. Степари же сидели просто выпучив глаза. Поднятая пыль не позволяла видеть далеко, однако даже то, что было доступно обозрению, поражало.
- Вот она – Буферная Зона, - проговорил Семён. – Биовакуум, как её кто-то назвал.
Он моргнул, чувствуя неприятное пощипывание в глазах, и добавил:
- Давайте одевать защитные костюмы. Чёртова пыль…
- Вы посмотрите, что впереди! – воскликнул Илья. – Стена сплошная…
Рустам кивнул на крутящуюся вокруг дирроблера серую пургу:
- Это и есть то, о чём ты рассказывал? Пылевая буря…
- Или песчаный шторм, - бросил Семён, выбираясь из своего кокона. – А скорее – и то и другое вместе взятое. Такое случается. Не часто, но случается. Вот тогда начинается настоящий кошмар.
- Как ты это определил?
- Буря – это, в первую очередь, ветер, а песчаный шторм начинается именно с песка. Ветер и прочее – уже потом. Всё, что происходит в атмосфере в этом случае – вторично, это следствие процессов, протекающих на поверхности… – Дирроблер основательно качнуло, и Семёну пришлось цепляться за спинки кресел, чтобы не упасть. - Не хотелось бы такого, но, кажется, мы попадём как раз в такую кашу…
- Это я знаю. Но сейчас…
- На такой большой высоте много песка. Слышите, скребётся по обшивке? Это песок. Так бывает лишь когда песчаный шторм поднимает на дыбы пески Зоны, а ветер бури заносит их под облака. Будь это только пылевая буря, даже самая сильная – нас окружала бы исключительно пыль. Если только шторм – он нас почти не беспокоил бы здесь…
- Ага. Поэтому и шторм и буря… М-да. Повезло, ничего не скажешь…
- Никак не могу понять одного: как песок может двигаться сам по себе, - сказал Эдуард. – Он что тут, живой?
- Может, - заверил его Семён. – И ещё как.
- Песчаный шторм, – проговорил Илья, точно смакую эти два слова. – Интересное словосочетание. Необычное.
- Как и само явление. Давай штурвал, и быстрей напяливай костюм. Скоро тебе понадобится всё твоё пилотское умение… Вы тоже переодевайтесь.
Илья не стал дожидаться повторной команды. Выскользнув из пилотского кресла, он нырнул в пассажирский отсек, взял один из заранее приготовленных костюмов, разложенных на пустых креслах, и принялся поспешно натягивать на себя защитную оболочку. Остальные поспешили последовать его примеру. Семён уселся за штурвал и сразу понял, как тяжело удержать на заданном направлении дирроблер. Даже здесь, вдали от эпицентра, и на приличной высоте, его мотало так, словно он не летел, а ехал по ухабистой дороге. Четыре двигателя едва справлялись с сумасшедшей турбулентностью. Разумнее было бы не соваться в эту круговерть, но для этого необходимо было знать, где находится сердце бури. В противном случае, вместо того, чтобы обойти её, можно было попасть в ещё более худшее положение. Разве что взять выше…
Степари переоделись быстро. Семён передал штурвал обратно Илье, и принялся облачаться сам, вместе с копающимся и недовольно пыхтящим Савелием. Древостою, едва успевшему привыкнуть к степарянской одежде, костюм причинял больше всего неудобств. Кроме того, чтобы надеть маску, необходимо было сбрить бороду: она здорово мешала. Это возмутило древостоя больше всего.
- Как же это я без бороды? Я не юнец какой-нибудь, а человек зрелый. А без бороды что? Так, росток зелёный…
В конце концов, нашли компромиссное решение: бороду ему оставили, но укоротили до приемлемой величины.
Костюмы, сработанные степарями и Семёну были не по вкусу. Степарянские инженеры и технологи не могли создать изделие, равное тому, что производилось в городе, но с этим приходилось мириться. Другого у них всё равно не было. Подбадривая Савелия, Семён забрался в прорезиненный костюм, проверил работу системы охлаждения (так же функционирующей куда хуже, нежели стандартный костюм работника Буферной Зоны), протёр лицо влажной салфеткой, удаляя с него попавшую внутрь салона пыль, и только после этого надел маску. Дышать стало легче, но прежней лёгкости движений уже не было: степарянские костюмы, кроме всего прочего, были ещё и куда тяжелее.
Когда он вновь вернулся на своё место, дирроблер уже вовсю мотало средь бешено кружащихся пылевых струй. Ощущение было такое, словно аппарат оказался в мутной воде. Но самое страшное творилось не вокруг, а под ним, внизу. Там словно кипел серо-жёлтый океан, в глубине которого то и дело что-то вспыхивало, на миг озаряя ещё более плотные, глубинные слои. Оттуда, из этой клокочущей глубины вверх неожиданно вырвалось что-то неистово кружащееся, разбрасывающее вокруг рваные серые клочья. Считанные секунды – и оно достигло дирроблера. Видимость моментально упала до нескольких десятков метров. В кабине сразу потемнело.
Илья растерянно покрутил головой, стараясь найти в этой баламути хоть единый разрыв или проблеск света, и отчаянно вцепился в штурвал: дирроблер забился точно в судорогах, захваченный обезумевшей стихией.
- Нас раздерёт тут в клочья! – выкрикнул он, борясь с теряющей управление машиной. – И как тут, скажите на милость, ориентироваться.
- По приборам, - спокойно ответил Семён, наклоняясь к фосфоресцирующему лимбу компаса. – Держи курс 0-15. И поднимайся до двух тысяч.
- Будет поспокойней, думаешь.
- В любом случае, пыли поменьше…
- Это молнии? – спросил Рустам, глядя вниз, на вспышки.
- Да, - сказал Семён. – Разряды статического электричества. Оно накапливается в песке и в пылевых облаках в огромных количествах. Но в основном – всё же на поверхности…
- Мы не перемахнём через город? – забеспокоился Неор. – На такой высоте мы его и не увидим…
- Не беспокойся, до него ещё лететь и лететь…
Если вообще долетим, добавил он про себя. При такой огромной парусности, какую имела оболочка дирроблера, противостоять ветру им будет очень непросто, даже имея четыре достаточно мощных двигателя, но оставил эту мысль при себе. Теперь всё зависело от того, выдержит ли сам дирроблер и хватит ли им топлива на противоборство с бурей.
Илья потянул штурвал на себя. Дирроблер задрал нос, набирая высоту. Стало светлее, сквозь пелену вновь проступило солнце. Вместе с этим стала уменьшаться и болтанка.
Сидящий позади Илья Эдуард, вдруг резко дёрнул головой и приподнялся со своего сиденья, указывая куда-то влево:
- Видали?
- Что? Где? – посыпались на него вопросы.
- Что-то промелькнуло, вон там. Тёмное и большое.
- Что тут может быть, кроме пыли? – удивился Неор.
- Не знаю. Но я что-то видел…
- Буря могла поднять с поверхности что-нибудь, - высказал предположение Семён. – Такое случалось. Иногда вверх утаскивало даже листы железа…
Новый порыв ветра бросил дирроблер вправо и в тот же миг, прямо перед ним возник силуэт большого двухмоторного самолёта. Казалось – ещё миг, и они врежутся, но самолёт, тускло блеснув стёклами кабины, резко ушёл в сторону, и скрылся в облаках пыли.
- Ох, ты! – невольно вырвалось у Ильи.
- Кажется, нас уже заметили, - сказал Рустам. – Что ж… Вот он – первый контакт.
- Это так, - проговорил Семён, вертя головой и стараясь увидеть кружащийся вокруг них самолёт. – Только какого чёрта он тут делает в такую погоду?
Ответ на этот вопрос он получил через минуту. В хвостовую часть корпуса что-то ударилось, точно туда запустили камнем, а вслед за этим это что-то забарабанило по обшивке, оставляя в ней дыры, величиной с грецкий орех. Одна такая дырка появилась и в кабине. Семёну было достаточно одного взгляда на неё, чтобы понять, что это такое.
- Вниз! – заорал он, мечась в своём стеклянном «коконе». – Вниз, вниз!
- Что происходит? – крикнул в ответ Неор.
- Нас обстреливают!
- Кто? Почему?
- А чёрт его знает! Не иначе родная СББ.
- У нас мирные намерения…
- А им на это, похоже, наплевать!
По корпусу снова забарабанило. Дирроблер резко клюнул носом, потом начал заваливаться на правое крыло. Илье с трудом удалось выровнять его.
- У нас повреждения! – сообщил он.
- Оно и понятно! – зло бросил Семён.
Самолёт сделал ещё один заход. Дробный перестук послышался слева, вслед за этим один из двигателей заперхал и выбросил струйку чёрного дыма.
- Вниз! Быстрее вниз!
- Там же буря! – выкрикнул Эдуард.
- Зато есть где спрятаться. Пыль скроет нас…
Илья отжал штурвал, но хищная стальная птица не желала так просто отпускать свою жертву. По корпусу ещё раз прошёлся свинцовый град. Где-то сзади со звоном разбился иллюминатор, одна пуля чиркнула по кабине, оставив в лобовом стекле длинную кривую трещину. Внутри кабины заклубилась пыль. Дирроблер било и крутило, и в какой-то момент Семёну показалось, что они не садятся, а уже падают. Дирроблер снова клюнул носом, потом внезапно резко задрал его.
- Держитесь! – гаркнул Илья.
Машина встала на дыбы, едва не выбросив из кресел людей, двигатели взвыли, а в следующий миг всё звуки потонули в адском скрежете ударившегося о грунт корпуса. Семён успел увидеть под собой склон дюны, принявшей на себя этот удар, потом она исчезла в струях выброшенного песка. Дирроблер перескочил через неё, замер в воздухе, на какую-то одну, бесконечно длинную секунду, потом с тяжким грохотом рухнул плашмя на землю.
Стеклянный колпак штурманской кабины лопнул, и Семёна засыпало песком. Барахтаясь в нём, он попытался выбраться наверх, ничего не видя, кроме серо-жёлтой мути вокруг и ничего не слыша, кроме дикого завывания ветра. Справа от него кто-то что-то крикнул, он тоже закричал, чьи-то руки подхватили его, вырвали из песчаной ловушки и толкнули в воющий полумрак, в котором мелькали нечёткие тёмные фигуры.
- Рюкзаки! – раздалось совсем рядом. – Аварийный запас! Быстрее выносите снаряжение! Оболочка…
Семён сделал шаг наугад, туда, где происходила какая-то возня, споткнулся обо что-то, едва устояв на ногах. Нагнувшись, он поднял с пола небольшой, но тяжёлый тюк, и, даже не поняв, что это, бросился с ним в ту сторону, где, в разломе корпуса, исчезали, растворяясь в пыльной пелене остальные фигуры.
Выскочив наружу, Семён сразу понял причину спешки. Дирижабельная часть дирроблера медленно оседала, простреленная в нескольких местах, а снизу, к ней, по изуродованным плоскостям и мотогондолам подбирался огонь, в любой момент готовый воспламенить то, что её наполняло. От одной мысли, что будет, когда это произойдёт, Семёна пробил холод.
Водород! Безызвестные Родоначальники, они копошились буквально под брюхом огромного наполненного водородом мешка!
Прижав к себе ношу, Семён бросился прочь от дирроблера, с ужасом оглядываясь на полыхающую машину. Кто-то схватил его за плечо, крича что-то неразборчивое. Семён инстинктивно вырвался, но его всё равно спихнули куда-то в сторону и повалили наземь. Он попытался было вырваться и встать, но исполинский огненный пузырь, внезапно возникший совсем рядом, заставил его вжаться в песок. Звук взрыва оказался совсем негромким: хлопок, но его обдало волной такого жара, что он невольно вскрикнул, чувствуя, что ещё немного, и прорезиненная ткань костюма вспыхнет и загорится на нём. Вслед за первым взрывом послышался второй, в воздухе что-то замелькало, и на скорчившихся людей посыпались дымящиеся куски дирижабельной оболочки. Взметнувшийся вверх столб пламени на несколько секунд осветил сглаженные ветром округлые вершины дюн, и тонны песка, мчащиеся над ними с бешенной скоростью, затем всё потонуло в обычном полумраке шторма.
Лежащие вокруг люди зашевелились. Семён поднял голову, потом медленно и тяжело встал на ноги, согнувшись в три погибели под напором плотного, точно поток воды, ветра.
От дирроблера осталась бесформенная, корчащаяся в чадящем пламени, груда металла. Вокруг неё лежали куски обшивки и остатки плоскостей, на которых чернели закопчённые горбы мотогондол. Верхняя часть исчезла полностью: оболочка сгорела, а лёгкая алюминиевая конструкция остова, придававшего ей жёсткость, расплавилась, рухнув на изуродованный корпус основной гондолы. Ветер рвал пламя, пригибая языки к самой земле и засыпая поверженную машину песком, точно хороня её.
- Какого чёрта… - прохрипел Эдуард.
- Вот вам первый контакт, - выдохнул Семён.
Обернувшись, он оглядел поднимающихся людей. Трое, четверо, пятеро… Слава Безызвестным Родоначальникам, кажется все. Пошарив взглядом по стеклянным забралам масок, он нашёл Рустама и в порыве внезапно вспыхнувшего гнева, крикнул:
- Довольны? Ну что, у вас ещё остались сомнения относительно того, как нам здесь рады?
- Нет, - едва слышно за воем ветра ответил Рустам. – Нет, нет… Теперь нет.
Глава 3
Взрыв и пламя увидели и с самолёта: над местом крушения дирроблера пронеслось тёмное пятно его убийцы, так низко, что люди, едва успевшие встать на ноги, невольно попадали в песок, ожидая нового нападения. Но самолёт стрелять не стал. Его стальное тело чиркнуло по остаткам дымного гриба взрыва, разорванного в клочья ветром, и исчезло, унеся с собой рокот мощных двигателей.
- Улетел! – полувлопросительно полуутвердительно произнёс Илья, поднимая голову и вглядываясь в непроглядную муть запорошённых песком и пылью небес.
- Они вернутся! - крикнул ему в ответ Семён. – Как только стихнет буря. Надо уходить.
- Прямо сейчас?
- Под прикрытием бури можно уйти на большое расстояние незамеченными, плюс впереди ночь. Это нам на руку. Кроме того, шторм сотрёт наши следы. Им будет труднее нас выследить. А если Безызвестные Родоначальники будут к нам благосклонны, то он занесёт песком не только отпечатки наших ног, но и останки самого дирроблера. Чем дольше они будут искать место его падения, тем лучше.
- А потом?
- Как только найдут обломки и обнаружат, что в них нет ни единого трупа – сразу кинутся в погоню.
Выдирая себя из песка, люди снова поднялись на ноги. Кто-то вцепился Семёну в руку. Повернувшись, он увидел рядом со своим лицом, закрытое прозрачным забралом маски, лицо Рустама.
- Как долго продлиться эта свястопляска?
- Обычно бури и шторма такой силы непродолжительны, - ответил Семён, прижавшись головой к его голове, чтобы не напрягать голосовые связки. – Даже если буйствуют, что называется, в унисон. Тем более мы попали, скорее всего, к финалу. Завтра угомонятся.
- Они поймут, что мы двигались к городу, и будут искать нас в этом направлении. Что нам даст эта фора?
- А мы схитрим. Не пойдём к нему прямо…
- Ты знаешь Зону, тебе и решать. – Рустам оглядел стоящих вокруг них людей. – Снаряжение… Проверьте, как у нас с водой и пищей. Есть вода?! У кого канистра?
- Кажется, у меня! – крикнул Эдуард, терзая лежащий рядом с ним рюкзак. – Да, точно!
- Цела?
- Похоже, да. Полная. Стало быть, не течёт.
- У меня сытняк! – гаркнул Неор. – Тоже целёхонька баклажка.
- Сухари… - крикнул кто-то.
- Фильтры, ремкомплект для костюмов, медикаменты!.. - принялся выкрикивать Семён. – Это не менее важно, чем еда… Особенно фильтры.
- Есть, есть, есть… - последовало в ответ.
В результате беглого осмотра, оказалось, что они лишились палатки, набора для очистки воды и множества разной мелочи – потеря не самая ощутимая. Основное из аварийного запаса всё же сумели спасти, и Семён вздохнул с облегчением. Их шансы на переход через Зону существенно увеличились.
- Набор – чёрт с ним, - проговорил Семён. – Всё равно в Зоне воды практически нет. А та, которую можно достать, настолько ядовита, что я сомневаюсь, что эта штука смогла бы нам помочь.
- Он справляется с большинством известных нам токсинов, - вставил Эдуард.
- А как с неизвестными? – отпарировал Семён. – Мы, горожане, в этом плане преуспели. Создали такие вещества, которые остаются смертельными даже десятилетия спустя и после многократной перегонки. Иначе Буферная Зона не была бы Буферной Зоной, а мы бы давно разорились, без конца поливая её ядохимикатами.
- Можно было бы использовать мочу, - заметил Илья. – Нет, набор нам здорово бы помог…
- А как же оазисы? – спросил Неор.
Семён наградил его выразительным взглядом:
- Видел бы ты эти оазисы! По сравнению с ними, любой участок, где проводится очистка от адаптоидов – цветущая поляна. Палатка – вот эта штука бы нам пригодилась. Тем боле она надувшая и герметичная. В Зоне не везде найдёшь укрытие от солнца… И от яда.
- А как же ходят пилферы? – задал вопрос Илья.
- Те, кто живёт отшельником и имеет возможность не думать о времени, ходят по ночам, а днём отсиживаются. Остальным приходится лезть вон из кожи, чтобы не быть заподозренными слишком долгими отлучками.
- Как тебе, например, - вставил Неор.
- Верно, - кивнул Семён. - Как мне. Но независимо от этого у каждого обязательно есть убежище. Если ходят очень далеко – несколько, на всём пути. Но найти их столь же трудно, как и оазис. Большинство – искусственные, но и это нелёгкое дело. У меня тоже была нора, и она стоила мне не одного месяца трудов. После того, как я нашёл подходящее местечко, разумеется.
Резкий порыв ветра едва не свалил всех с ног. Стоявший рядом с Семёном Неор ухватился за него и прокричал:
- Как мы пойдём? В такую бурю, да ещё в темноте…
- Свяжемся. У нас должна быть верёвка. У нас есть верёвка?
После некоторых поисков, верёвка нашлась. Семён «нанизал» всех на эту верёвку, как бусины, затем распределили поклажу. Рюкзаков было всего пять и Семёна, как проводника, решили не обременять ношей. Когда всё было готово, он бросил прощальный взгляд на догорающий дирроблер, и шагнул в бурю, увлекая за собой остальных.
С первых же шагов стало ясно, что поход предстоит сложнейший. Ощущение было такое, словно ты толкаешь какую-то упругую стену, которая поддаётся под твоими усилиями, но так и норовит отбросить обратно, стоит ослабить натиск. А то и вовсе повалить. Ветер так и норовил сбить с ног, опрокинуть этих упрямых, идущих наперекор ему, существ. Иногда ему это удавалось, и тогда он заходился в безумном хохоте, кружа над поверженным человеком пылевые вихри и спеша засыпать его. Стоило упасть – и над тобой немедля начинал расти песчаный курган. Шторм тоже вносил свою лепту. Песок буквально утекал из-под ног, заставляя людей двигаться «циркульным шагом»: ставить ноги как можно шире, чтобы устоять на этой неверной поверхности. Песок кипел и бурлил под ними, взметался ввысь бесчисленными буграми и вихрями, опадал, когда поднявшая его вверх сила внезапно ослабевала, метался из стороны в сторону, но что бы с ним не происходило – он неизменно двигался, не оставаясь статичным ни на минуту. Иногда трудно было определить, где граница песка, захваченного штормом, а где поднятого бурей. Воздух был до предела насыщен им, и настолько плотен от этого песка, что, казалось, от него можно отрывать куски. Люди барахтались в нём, точно в водовороте, не понимая, временами – они идут по песку, или плывут в нём. Тот, кто первым назвал этот кошмар песчаным штормом, угодил в точку. Более точного названия и придумать было трудно.
Иногда, на короткую секунду, беснующиеся песчаные валы вдруг замирали, опадая под собственной тяжестью, пресс мчащихся им навстречу воздушных и песчаных масс, ослабевал, или вообще исчезал, но лишь затем, чтобы в следующую навалиться с новой силой. По необъяснимой причине, ветер время от времени, резко менял направление; он кружил вокруг маленького отряда, словно хищный, голодный зверь, ищущий слабое место, чтобы укусить. Он бросался на них то в лоб, то налетал со спины, то толкал в бок, то снова набрасывался спереди, кидая в лицо мириады крошечных пуль-песчинок. Соударяясь с забралом маски и тканью костюма, они рождали несмолкаемое шуршащее «ш-ш-ш», медленно, но верно истирая и то, и другое. Бешенные порывы ветра забивали их во все складки защитной экипировки, в швы, застёжки, клапана, и вскоре песок проник и внутрь их, казалось бы, герметичных коконов. Семён чувствовал его по неприятному запаху и зуду, который появлялся тогда, когда насыщенная ядом пыль попадала под одежду, контактируя с кожей. Вскоре он заскрипел и на зубах, хотя маска была подогнана очень плотно. Стало труднее дышать: стало быть, этой дрянью начали забиваться и фильтры. Медленно, но верно, Зона всё же вводила в них своё отравленное жало.
Постоянная борьба с ветром и песком, необходимость не просто идти, а проталкивать себя сквозь эту сумасшедшую свистопляску, выматывала быстрее любой самой тяжёлой работы. Каждый шаг, пройденный по Зоне, был буквально отвоёванным у неё шагом. А стихия и не думала униматься, продолжая с прежней злобой трепать шестёрку и без того уже измученных людей.
С наступлением темноты стало ещё хуже. Теперь они двигались совершенно вслепую, спотыкаясь о камни, ощущая присутствие друг друга лишь по натяжению и рывкам верёвки. Эти постоянные рывки говорили Семёну, что темп, заданный им изначально, уже никто выдержать не в состоянии. В чём-то ему было легче: он не нёс поклажи, однако роль ведущего не давалась так просто. Он тоже чувствовал, что безмерно устал, но останавливаться было нельзя. Каждая минута этой ночи, каждая минута этой бури, была для них подарком, форой, транжирить которую он не имел права. И он нетерпеливо, а порой и раздражённо дёргал в ответ за тянущийся за ним фал, принуждая идущих следом пошевеливаться.
Ближе к полуночи Семён был вынужден всё же сделать привал. Его спутники тут же бессильно попадали в песок. В свете полыхающих молний они походили на кучку камней, по каким-то капризам природы приобретших очертания людей. Встав на колени, Семён наклонился вперёд и в сотый, наверно, за эту ночь раз, сверился с компасом, почти вплотную приставив прибор к забралу маски. Если фосфоресцирующий лимб не врал, они шли верно – в сторону города, но не прямо к нему, а по касательной. Дирроблер остался где-то позади, на северо-западе, в нескольких десятках тысяч усталых, «рваных» шагов, которые Семён по старой привычке не забывал считать даже сейчас. Прикинув, сколько это примерно в метрах и километрах, Семён сурово сжал губы. Мало, слишком мало. К концу шторма им надо быть как можно дальше, за пределами хотя бы тридцатикилометровой зоны. Если останутся внутри неё – как раз окажутся в районе поисков.
Шторм не давал им покоя и сейчас, хотя они лежали на земле пластом. Их без конца куда-то тащило ползущим песком, грозя и вовсе похоронить под его толщей с головой. Семёну то и дело приходилось буквально откапывать себя, покуда его не приткнуло к большому плоскому валуну. Подёргав за верёвку, он дал сигнал остальным: перебирайтесь сюда. Под защитой камня противостоять шторму было легче.
Они прижались друг к другу, скорчившись за этим убогим, но всё же укрытием. Рустам прижал свою маску к маске Семёна и почти прокричал:
- И это финал песчаного шторма? Что же здесь творится в разгар?
- Лучше и не спрашивай! Опрокидывает даже лёгкую колёсную технику.
- Откуда здесь такие кошмарные явления?
- Никто толком ничего сказать не может, - ответил Семён. – Но с этими песками что-то неладно.
- А что может быть с ними не так?
- Не знаю. Таковым нам оставили этот мир люди, основавшие город и создавшие Буферную Зону. Безызвестные Родоначальники. Насколько я знаю, так тут было с тех незапамятных времён. Мы тут как в котле варимся.
- Ужас! И мы собирались прорываться на хлипком дирроблере сквозь эту пляску чертей.
Семён замотал головой.
- Ничего бы не случилось! Обошли бы стороной, или перемахнули на большой высоте – и все дела. Бури, конечно, захватывают более обширные районы, а вот шторма на удивление локальны. Всего в пятидесяти километрах отсюда может быть тишь да благодать: звёздное небо и ни ветерка…
- Почему так?
- Я же говорю: с этими песками не всё просто. – Семён вытащил из кармана индикатор времени и прижал его к забралу, как до этого компас. – Ещё десять минут, и двинем дальше.
- Мы не отдохнём за десять минут, - запротестовал Рустам.
- Шторм наш союзник, но не время. Перевели дух – и довольно. Отдохнём днём. Передай остальным: через десять минут всех подниму.
Рустам отвалился от Семёнова плеча, растворившись в разрываемой вспышками разрядов черноте. Семён добросовестно выждал положенное время, потом начал подниматься. Истерзанные мышцы протестующее заныли. Превозмогая боль, Семён всё же поднялся, раскачиваясь под ударами ветра, как сорванная с креплений опора ЛЭП. Подёргав фал, он растормошил, казавшегося уснувшим, неподвижного Рустама. Тот зашевелился и тоже начал подниматься. Прошло не меньше трёх минут, прежде чем удалось поднять весь отряд. Сзади слышались недовольные возгласы вымотавшихся людей, но Семён не обратил на них никакого внимания. Сверившись с компасом, он снова увлёк их в бурю.
Однако вскоре стало ясно, что и та выдыхается. Ветер слабел, движение песка замедлялось, вспышки молний следовали всё реже и реже. Вокруг по-прежнему ещё ревело, грохотало и шуршало, но уже не с такой силой. Сквозь редеющую пелену пыли и песка начал пробиваться тусклый, серенький свет зарождающегося дня. Кошмарный дуэт песчаного шторма и пыльной бури потихоньку утихал, и когда над пустыней должно было взойти солнце, это уже была чисто пыльная буря невысокой бальности, да и та быстро сдающая. Как только скорость ветра упала ниже определённого предела, начал опадать поднятый с поверхности песок. Стало светлее, хотя в воздухе ещё витало огромное количество мелких частиц. Эта пылевая вуаль служила им хорошей маскировкой от посторонних глаз, особенно если эти глаза смотрели сверху, но Семён знал, что не пройдёт и пары часов, как большая часть её тоже осядет. И тогда они окажутся как на ладони. Самое время подумать о надёжном укрытии.
- Скалы, скопления камней, трещины, ямы – всё, что может послужить укрытием, - сказал, обернувшись, Семён плетущимся за ним людям. – Посматривайте по сторонам. Когда станет совсем светло, нам, как минимум, нужна будет тень.
- А зарыться в песок не вариант? – раздался чей-то изменившийся до неузнаваемости хриплый голос.
- Ха! – выдохнул Семён. – Наивная простота! Неор, это ты?
- Я, а что?
- Твоё любимое блюдо, если не ошибаюсь – печёные каштаны. Здесь вместо каштанов будем мы. Под солнцем песок раскаляется так, что жжёт даже сквозь ткань костюмов.
- Если хочешь чтобы мы что-то нашли, сними нас с этой привязи, - буркнул Эдуард.
- Только осторожнее, - предупредил Семён, расцепляя связку. – Иногда попадаются ямы и трещины, засыпанные с верхом очень мелкой и рыхлой пылью. Но виду вроде плотный песок, а по сути – коварная ловушка. Имеет форму ровной округлой вмятины или желоба. И цвет другой. Попадётся что-то похожее, не рискуйте, лучше обойдите стороной.
- Здесь пригодились бы шесты, - заметил Рустам.
- Надо было бы выломать парочку стоек из дирроблера. – Семён чертыхнулся. – Моя оплошность, не догадался.
Ровный строй распался; теперь они шли кучкой, без устали вертя головами и делая короткие заходы то в одну, то в другую сторону. Найти подходящее место для днёвки было делом необычайно трудным, Семён прекрасно понимал это, однако на этот раз им повезло. Когда сквозь пылевую завесу проступил багряный круг солнца, Савелий заметил небольшую впадинку меж двух дюн.
Ничем не примечательная на первый взгляд впадинка оказалась ценной находкой. Выступающий из песка каменный гребень, на самом деле был верхом козырька. Под ним виднелась узкая щель, за которой угадывалась пустота. Поработав немного ладонями, они отгребли от козырька песок, расширив щель. Заглянув внутрь Семён невольно воздал хвалу Безызвестным Родоначальникам: козырёк тянулся ещё на несколько метров вглубь, образуя своеобразный карман: по сути такая же щель, между каменным потолком и песчаным склоном, но достаточно большая, чтобы в ней укрылись трое, или даже четверо. Для шестерых тут было тесновато. Пришлось снова потрудиться, выгребая оттуда песок. После этого, внутри, наконец, смогли разместиться все.
Люди один за другим заползали под защиту козырька, и замирали, точно это движение отнимало у них последние силы. Растолкав почти уже засыпающих товарищей, Семён заставил всех сменить забитые пылью воздушные фильтры, чтобы не задохнуться во время сна, после чего опустил тяжёлые, как гранитные плиты, веки и, вслед за остальными, провалился в сон.
***
Семён проснулся от того, что к его лицу прикоснулось что-то горячее. Он инстинктивно дёрнул головой, испуганно распахнув глаза, и тут же зажмурился от яркого света. Немного сдвинув голову в сторону, он повторил попытку, на сей раз с большим успехом. Не меняя позы, он обвёл взглядом забитое человеческими телами тесное пространство, затем посмотрел туда, откуда лился потревоживший его свет.
В промежуток между каменным потолком и склоном дюны, проник солнечный луч. Разбудив своим жгучим прикосновением Семёна, он медленно переполз к лежащему рядом соседу и тот тоже заворочался, почувствовав несомый этим небесным посланцем жар. Судя по углу, под которым он падал, было либо позднее утро, либо ранний вечер. Сверившись с индикатором времени, Семён определил, что верно второе. Самое время оглядеться.
Стараясь никого не разбудить, Семён полез вверх по осыпающемуся склону. Добравшись до верха, он ухватился за выпирающий из козырька острый выступ, подтянул себя ещё чуть-чуть вперёд, и осторожно выглянул наружу.
Как он и ожидал, пыль по большей степени осела, и теперь над Зоной целиком и полностью властвовало солнце. Воздух был ещё мутноват, но это не мешало солнечным лучам прокаливать успокоившиеся пески, рождая в дрожащем и плывущем над ними мареве причудливые видения. Семён некоторое время приглядывался к ним, но так и не смог обнаружить никаких признаков активности: ни движения, в первую очередь в воздухе, ни звуков. Если их начали искать – а их обязательно должны были уже искать – то поисковая операция проводилась где-то далеко отсюда.
Позади послышалось сопение и чей-то надрывистый кашель. Ещё раз окинув взором доступный из укрытия участок пустыни, Семён скатился вниз, породив миниатюрный пылящий обвал, окативший просыпающихся людей.
Кто-то из этой шевелящейся и бормочущей массы поинтересовался:
- Что там?
- Пекло, – лаконично ответил Семён. – И никого.
- Здесь тоже не сладко, - кашляя, проворчал Савелий.
- Ты ещё вспомнишь эту нору. Когда окажешься в самый разгар дня, под открытым небом.
- Я так понимаю, - проговорил Рустам, - мы пока никуда не идём.
- Да. Дождёмся темноты. – Семён сглотнул. Он только сейчас почувствовал, насколько голоден и что хочет пить. Высохшее горло драло, казалось, туда насыпали мелкого наждака.
- Не помешал бы глоток воды, а? – предложил Эдуарл, словно читая его мысли.
- И поесть тоже, - поддакнул Неор.
Достали канистру с сытняком, сухари и воду. Пить и есть, имея на себе защитный костюм, приходилось хитрым способом: на короткий миг открывали забрало маски, быстро вливали в рот содержимое крышки от канистры, которую использовали как кружку, или забрасывали кусок сухаря, и тут же захлопывали забрало, стараясь при этом не вдыхать отравленный воздух Зоны. Предвидя неудобства такого рода, Семён заказал костюмы, в которых имелись бы водяные карманы и карманы для сытняка, но мастера, изготавливавшие костюмы, почему-то не приняли эти рекомендации к сведению. Все эти «навороты» так и остались лишь рекомендациями и пожеланиями. Костюмы получились предельно простыми, с минимумом удобств. Теперь приходилось за это платить. Как они не старались, внутрь всё равно попадало много воздуха Зоны, а с ним и растворённая в нём дрянь. Глотнувшие её, долго, надрывно кашляли, очумело мотая головой и костеря это гиблое место. Почти все жаловались на зуд кожи, от попавшей внутри костюмов пыли, но сейчас с этим ничего нельзя было поделать. Самое простое и действенное средство – раздеться и вымыться, было для них недоступно.
- Чего я никак не пойму, - проговорил Илья, проглотив свою порцию пищи, воды и пропитавшей всё вокруг отравы, - так это как они сумели заметить наш дирроблер. Шли мы высоко, да и видимость из-за пыли никакая была…
- Засекли локатором, - сказал Семён.
- Что такое локатор?
- Устройство, позволяющее обнаруживать предметы по отражённому радиосигналу. Радиоэхо. Они нас, видимо, засекли ещё на подлёте к Зоне.
- На таком большом расстоянии? – удивился Илья. - Я имею ввиду, от города.
- Едва ли. Скорее всего, где-то поблизости была одна из баз…
- Значит локатор, - проговорил Илья задумчиво. – Принцип знаком, но использовать для этого радио мы ещё не додумались. Хотя оно у нас уже давно. – Он вздохнул и покачал головой. – Как много нам ещё узнавать
- Как и мне, - в тон ему ответил Семён. – Я тоже только узнал, что пространство вокруг Зоны контролируется и что у СББ, или кого там ещё, есть вооружённые скорострельным оружием самолёты. И ещё одно. Факт наличия контроля над воздушным пространством, наводит на кое-какие мысли. В частности, зачем это делать, если по утверждению нашего руководства, там, за пределами Зоны никого нет? Кого они высматривают в небе? Вот вам пища для размышлений. Значит, они знают о вас и ваших дирижаблях да дирроблерах. И ждали, что рано или поздно вы заявитесь и сюда. Поэтому приняли кое-какие меры предосторожности. Ещё одно доказательства моей теории. Кое-кто в городе не хочет, чтобы люди узнали о существовании тех, кто выжил за его стенами…
- Чу! – насторожился вдруг Савелий. – Слышите?
Разговоры, кашель и возня мгновенно стихли; все замерли, прислушиваясь. В первый момент Семён не слышал ничего, кроме своего дыхания и ударов пульса в висках, потом, где-то на пределе слышимости возник бесконечно далёкий пульсирующий урчащий звук. Он то нарастал, то снова стихал, но, не смотря на это, постоянно усиливался. То, что издавало его, приближалось, и приближалось очень быстро.
- Что это? – одними губами прошептал Савелий.
Не говоря ни слова, Семён кинулся к лазу и, как в первый раз, ухватившись за козырёк, высунул наружу голову, глядя туда, откуда доносился звук.
В мутноватом вечернем небе плыла, дрожа в потоках горячего воздуха, маленькая серебристо-серая точка. Распространяя вокруг это самое пульсирующее урчание, она проползла видимый из укрытия участок неба и скрылась за дюнами. Следом за ней вскоре стих и звук. Чуть дальше показалась ещё одна, летящая параллельным курсом с первой.
Позади зашуршало, и кто-то несильно толкнул Семёна в спину.
- Это они? – раздался за спиной голос Рустама.
- Они.
- Ищут нас или дирроблер?
- Хотел бы я это знать. Надеюсь, шторм намёл над ним хороший бархан.
Прикосновение чужого тела исчезло, снова зашуршало, и Семён остался у входа один. Окинув взглядом опустевшее небо, он тоже спустился вниз.
- Ищут? – встретил его вопросом Эдуард.
- Как и следовало ожидать. – Семён посмотрел на обращённые к нему прозрачные забрала масок, за которыми виднелись серые от усталости и пыли лица. – Самое разумное – постараться ещё немного поспать. Или, как минимум просто спокойно полежать. Поменьше движений. Это сэкономит вам ресурс фильтров. Набирайтесь сил, идти придётся всю ночь напролёт. Выйдем, как только стемнеет. К этому времени поисковые операции обычно переходят в наименее активную фазу. Хотя в этот раз они могут утюжить Зону и ночью. Мы для них – угроза похлеще любой пилферской группы.
- Может разумнее переждать суету здесь, - предложил Неор. – Отсидимся. А потом спокойненько уйдём.
Семён медленно покачал головой:
- Совет неплох, и пилфер-отшельник, за которым началась охота, может так бы и поступил, но не с нашими запасами. В город нам нужно попасть максимум через пять или шесть дней. Потом начнутся проблемы. А эти ребята угомонятся не скоро.
Больше никаких предложений не последовало. Подавая пример, Семён поудобнее устроился на своём песчаном ложе, поглядывая вверх, на яркий разрез лаза. Он не заметил, как снова задремал, а когда проснулся снаружи уже вовсю полыхал закат. Первые их сутки пребывания в Зоне закончились.
А мы, после стольких передряг, пока живы и здоровы, подумал Семён. Уже неплохо.
Солнце уползало за горизонт, краски зари блекли. Выждав, пока от неё не останется тонкая дотлевающая полоса, Семён вывел свой отряд наружу.
Чтобы не растерять друг друга в темноте снова связались. За Семёном по-прежнему шёл Рустам, следом Неор, Илья, Савелий, замыкал цепочку Эдуард. Теперь дело пошло быстрее. Идти было не в пример легче, хотя под ноги то и дело попадали какие-то ямы и камни. Последних становилось всё больше, и всё чаще их ботинки не вязли в песке, а топали по голым каменистым проплешинам. Ландшафт ощутимо менялся, пару раз Семён сумел разглядеть тёмные громады скал, торчащие из грунта, точно башни. Темнота не давала возможности осмотреться – проблема, которой у, наверняка, шныряющих тут и ночью поисковых групп не возникало. Хорошая доза офтальмина позволяла поисковикам неплохо ориентироваться даже в потёмках, не включая фар и фонарей. Стоило им наткнуться на оставленный отрядом след, они немедленно вцепились бы в него, держась на некотором удалении и оставаясь при этом незамеченными для ничего не подозревающих беглецов.
Первое время Семён шёл, ориентируясь по компасу, потом, когда в небе зажглись более надёжные ориентиры, спрятал его в карман. Какое-то время они шли молча и удивительно ровно, потом, когда стали попадаться крупные камни, верёвка снова начала дёргаться, а сзади послышались глухие ругательства.
- Тут ноги поломать можно, - пожаловались из темноты. – По такой дороге только с кормчими ходить.
Услышав про кормчего, Семён невольно вздрогнул:
- Почему с кормчими?
- Им ни тьма, ни туман не помеха. Поэтому и ведут караваны...
- Не понимаю, - проговорил Семён, оборачиваясь на голоса. – Насколько я помню, тот, что взял нас на свой плоскодон, даже наверх не показывался. Сидел в своём закутке, в трюме, как таракан.
Из темноты послышался сдержанный смех.
- Кормчие используют особую технику звукового видения, позволяющую им слышать предметы, или иначе говоря, видеть их ушами, - пояснил Рустам. – Гребцы, опуская вёсла в воду, рождают всплески, а те, отражаясь от дна и берегов, рисуют ему звуковую картину. Это как ваш локатор, только звуковой. Иногда, когда рельеф сложный он добавляет свои сигналы: просто бьёт ногой в дно. Так что сидя в плоскодоне, в своём, как вы выразились, закутке, он видит в реке куда больше, чем все гребцы вместе взятые. И ведёт караван безопасным путём, обходя мели, коряги и прочие препятствия. Недаром он – кормчий.
- Удивительно, - промолвил Семён. - Я-то думал что кормчий, это как чин, звание, просто показатель положения в обществе.
- Нет, не так всё просто, - последовало в ответ.
На северо-востоке начал разгораться ещё один небесный свет, и вскоре над мёртвой пустыней взошла чуть ущербная, стареющая Луна. Свет, проходящий сквозь всё ещё висящую пылевую вуаль, был совсем слабым, рассеянным, но, тем не менее, позволял кое-что видеть. Все завертели головами, с любопытством осматривая местность, по которой шли.
Здесь и впрямь было куда меньше песка. Пронёсшийся шторм, распределил его весьма своеобразно, разбросав там и сям, в виде скоплений коротких, низких дюн, меж которыми чернели голые каменистые проплешины, разлинованные длинными песчаными же языками замысловатых форм. Иногда вместо каменных россыпей, попадались горбы исполинских каменных плит, расслоившихся, растрескавшихся от солнца и времени, и истёртых колючим пустынным ветром.
Этот пейзаж удивительно напоминал тот, что остался в памяти у Семёна, как место, с которым было связано самое удивительное его приключение в жизни, и сейчас, удивлённый этим внезапным открытием, он невольно укоротил шаг, и завертел головой, словно только что очутился тут. Голые каменистые поляны, разлинованные песчаными наносами, пласты разрушенных скальных выходов, цепочка далёких холмов, видневшаяся у горизонта… Всё совпадало. Как он раньше не увидел этого? Невероятно, но слепой случай снова завёл его в это место, и Семён почувствовал, как у него заколотилось сердце. Минуту назад он шёл, не зная где и как они будут коротать следующий день, сейчас же у него появилась реальная перспектива оставить своих преследователей с носом. И какая перспектива!
- Что-то не так? - обеспокоенно спросил идущий за ним Рустам.
- Я уже был здесь. – Семён огляделся ещё раз, словно желая убедиться в истинности собственных слов. – Я знаю это место.
- Здесь можно укрыться?
- Да. – Семён отцепил от себя связывающий их фал, и передал свободный конец Рустаму. – Мне нужно осмотреться… Скоро начнёт светать, надо поторапливаться.
- А нам что делать?
- Двигайтесь в прежнем направлении, но не быстро. Я вас не потеряю…
Он взял чуть левее, и зашагал почти прямо на запад, сосредоточённо кусая нижнюю губу. Оставленная им веха должна была быть где-то неподалёку, но после шторма её могло занести песком. Если она, вообще уцелела, после того, как он раскрыл местонахождение города-призрака и его обитателей. Что если вместо входа в подземный зал, он увидит огромную воронку и куски перемолотого чудовищным взрывом железобетона? Он поспешил обнадёжить своих товарищей, ещё не зная, что увидит, придя на место.
Пирамидки нигде не было, но и следов подрыва тоже.
Пока Семён пытался соорентироваться, то воссоединяясь со своим отрядом, то снова покидая его, ночь медленно отступала. Звёзды одна за другой блекли и гасли, растворяясь в светлеющем небе. Поднятая в верхние слои атмосферы пыль всё ещё давала о себе знать, и родившаяся заря вышла какой-то грязной, точно там рассыпали толчёный кирпич вперемешку с неопределённого цвета жижей, почерпнутой из бочки с отходами. Из этого небесного болота вот-вот должно было подняться солнце, но пустыня ожила прежде, чем это произошло. Спереди и справа послышалось стрекотание вертолёта. Они едва успели залечь, скрючившись так, чтобы походить на валуны, как всего в полукилометре от них, на малой высоте, пронеслась шумящая небесная колесница. Блеснув стёклами кабины, вертолёт умчался вглубь пустыни, но не успел замолкнуть звук его двигателей, как поднявший голову Эдуард увидел движение на поверхности.
- Эй! – воскликнул он, указывая в ту сторону, где находился город. – Там что-то едет.
Вдали, по россыпям камней и впрямь что-то двигалось, оставляя за собой долго висящий в воздухе пылевой шлейф. Выхватив бинокль, Семён увидел пару нещадно пылящих колёсных вездеходов. Прежде чем они скрылись за дюнами, с той же стороны появилась ещё одна пара. Вслед за ней выползло нечто такое, чего Семёну видеть ещё не приходилось: колёсная же машина, с крошечной башенкой наверху и таких размеров, что туда можно было усадить не меньше трёх десятков человек. Техника исчезла из вида, однако они ещё несколько минут лежали, пугливо выглядывая из-за камней и ожидая появления новой партии поисковиков.
- У костюмов хороший свет, - сказал Неор, поднимаясь и стряхивая с себя пустынный прах. – Как у булыжника.
- Наземные поисковые группы, - проговорил Семён. – Сомнений нет, это уже ищут нас. Стало быть, дирроблер в их руках.
- Спрятаться успеем? – спросил Рустам.
- Надеюсь. В противном случае, надо будет готовиться к худшему. К городу они нас так просто не подпустят. Но… Если тот, кому я доверил секрет одного места не предатель, оно должно уцелеть. Тогда у нас появится шанс… Дорога поверху – не единственная дорога, которая ведёт в город. Здесь живут те, кто знает о подземельях Периферии больше, чем любой пилфер или СББушник.
- Как?! – изумился Рустам. – В этом ядовитом смердящем аду живут люди?
Семён посмотрел на главного «общинника» и хитро улыбнулся:
- Это не люди.
Глава 4
Пирамидка-веха всё же нашлась; как Семён и предполагал, под песком. Песчаный шторм хоть и оставил, как обычно, большую часть этого района в первозданном виде, всё же нагнал сюда немало этого пустынного праха, разбросав его там и сям, в виде редких низких дюн, песчаных языков, или тонкого слоя, покрывающего камни и окаменевшую от жары землю. Веха оказалась почти целиком скрытой одной из дюн, но, к счастью, не полностью. Неор первым заметил торчащую над песком кучку камней, «подозрительно правильной формы», которая и оказалась верхушкой вехи.
Отмерив от неё необходимое количество шагов в нужную сторону, Семён нашёл и лаз. Однако прежде, чем открыть его, сбросил, рискуя оставить на песке следы, верхние камни пирамидки. Теперь над дюной виднелось лишь несколько обломков, по которым никто бы не догадался, что тут было, при условии, конечно, что песок останется неподвижным хотя бы ещё день или два. Приняв эти меры предосторожности, он вернулся к лазу.
Песок лишь слегка припорошил закрывающую его плиту, но самое главное – место сохранило свой прежний вид. Ничто не указывало на то, что здесь осуществлялись какие-либо работы, в том числе и подрывные, следовательно, расположенный внизу зал, должен был уцелеть. Подняв плиту, Семён убедился, что так оно и есть.
Зал был таким же, каким он видел его в тот день, однако это не успокоило Семёна. Подземный городок мог и остаться, избежав разрушения, но уцелели ли его обитатели? Единственный человек, которому он рассказал о Большом Сером был Вильм, и если Проктор не смог удержать всё сказанное Семёном в тайне, могло произойти всякое. И если страшные яды, изобретённые человеком, убили теплящуюся там, внизу, жизнь, то отчасти в этом, пускай и косвенно, будет виноват и он, Семён.
После яркого света зарождающегося дня, сумрак подземелья показался слишком густым. Пришлось доставать фонари. В снаряжении, которое готовилось для экстренного случая, их оказалось всего два, к сожалению, без сменных батарей. Первый взял Семён, как впереди идущий, вторым вооружился замыкающий шествие Эдуард, светя под ноги своим товарищам.
О кровавой драме, разыгравшейся здесь три месяца назад, говорили лишь полустёршиеся следы ботинок и крысиных лап. За одной из колонн, Семён увидел присыпанную пылью кучу тряпья и поспешил отвернуться. Мёртвые пилферы так и остались лежать в этом зале, ставшим для них погребальным склепом. Как, впрочем, и атаковавшим их крысам. Два или три пушистых тельца попались в луч фонаря, и, глядя на их изъеденные разложением останки, Семён невольно подумал о запахе. К вони ядохимикатов, просачивающихся с поверхности, теперь тут должно было добавиться смердение разлагающейся плоти. И хотя сквозь фильтры не проходило ничего, Семёна едва не вытошнило от одной мысли об этом. Он поспешил уйти подальше от этого страшного места.
Карабкаясь по обломкам обрушившихся конструкций, они пересекли зал, остановившись перед завалом. Осмотрев его, Семён с трудом нашёл остатки пробитого им хода. Видимо, уже после того, как он покинул зал, произошло ещё одно обрушение, окончательно похоронившее плоды его прежних трудов.
- Не самый лёгкий и безопасный путь, но другого я не знаю, - сказал Семён, осматривая нагромождение кусков бетона, перекрученной арматуры и изогнутых балок. – В прошлый раз меня едва не придавило тут…
- Ты уверен, что этот Большой Серый поможет нам? – спросил Рустам.
- Лукавить не стану. Нет, не уверен. Я даже не знаю, как он встретит нас. Я – одно дело, вы, или мы все вместе – совсем иное.
- Иначе говоря: мы подвергаем себя риску, не меньшему, чем, если останемся здесь или наверху, - заметил Неор.
- Да, - прямо ответил Семён. – Определённый риск есть.
- Тогда разумней было бы не лезть туда…
- А у нас есть выбор? – перебил его Семён.
Неор развёл руками.
- Вот и я про то, - сказал Семён. – Но если удастся договориться, мы получим союзника, о котором можно только мечтать: тысячи острых глаз, тысячи острых зубов, и прекрасного проводника. Есть смысл рискнуть, а?
- Тогда за дело, - подытожил Рустам. И окинув взглядом завал, заметил:
- Тут придётся поработать.
В первый раз Семёну повезло, когда он наткнулся на удобное для прохода место, сумев преодолеть завал с минимальными усилиями. В этот раз так не получилось. Заглянув в свой старый лаз, Семён обнаружил, что балка, под которой он тогда пролез, лопнула-таки, и вся масса того, что лежало на ней, рухнула вниз, наглухо перекрыв его. Теперь завал выглядел совершенно непроходимым, однако взобравшись по нему повыше, туда, где над бетоном уже лежал природный камень, Семён обнаружил, что не всё так безнадёжно. Осевшие обломки открыли другую щель, совсем узкую, между торцевой стеной этого зала и одной из упавших опор. Щель была всего ничего – не больше семидесяти сантиметров в ширину, забитая песком и мелкими камнями, но это было лучше, чем ничего. Если где и можно было пробиться сквозь завал, без специальной техники и взрывчатки, то только здесь.
Дело шло черепашьим темпом. В щели мог поместиться лишь один человек, да и тому едва хватало места, чтобы развернуться там. Дело ещё осложнялось тем, что пробиваться приходилось вниз, выгребая из-под себя колотый бетон и прочий мусор, в то время как остальные ничем не могли помочь «проходчику». Иногда на то, чтобы извлечь даже небольшой кусок уходило немало времени и сил. Они часто сменяли друг друга, и как бы медленно не продвигались «проходческие работы», через час упорного труда им удалось углубиться почти на метр.
Потом стало легче. Каменная «пробка» под ногами «задышала», чувствовалось, что толщина её совсем небольшая. Спустившийся в очередной раз в щель Илья, ударил по одному из обломков ногой, и тот провалился вниз, в непроглядную чернь подземелья, с глухим стуком упав куда-то в темноту. Илья посветил туда фонарём и сообщил:
- Вижу узкое помещение. Похоже, какой-то ход...
- Всё правильно, – ответил наблюдавший сверху Семён. – Это и есть тот тоннель, о котором я говорил.
- Я попробую спуститься…
- Давай...
Илья упёрся руками в стены щели и забарабанил в дно ногами. В отверстие с шорохом посыпалась крошка и мелкие обломки, а потом вдруг и вся «пробка» ухнула вниз, подняв столб пыли. Подсвечивая себе фонарём, Илья заглянул в образовавшуюся дыру, затем начал медленно спускаться. Было видно, как он шарит вокруг себя лучом.
- Да точно, тоннель. Длинный…
- Посвети мне, – попросил Семён, спуская в щель ноги.
Луч фонаря переместился вверх, осветив неровную, ощетинившуюся острыми углами узкую дыру прохода. Щурясь от бьющего в лицо света, Семён протиснулся в неё, упершись ногами в намертво заклинивший бетонный блок. Присев, Семён обнаружил, что находится почти под самым потолком тоннеля. Илья опустил фонарь. Теперь стал виден пол. Он находился полутора метрами ниже той «ступеньки», на которой сейчас сидел Семён, засыпанный остатками выбитой Ильёй «пробки». Стараясь не попасть на разбросанные вокруг камни, Семён спрыгнул, едва не подвернув при этом ногу. Выпрямившись, он взял из рук Ильи фонарь, и внимательно осмотрел уходящий во тьму тоннель.
За прошедшие месяцы здесь так же ничего не изменилось. Семён обвёл лучом по стенам и потолку тоннеля, затем направил его вниз, на усыпанный пылью и мелкой бетонной крошкой пол. В середине его виднелось что-то вроде тропки. Наклонившись, Семён понял, что это такое: следы. Сотни и сотни отпечатков крошечных крысиных лапок, под которыми едва угадывался другой след – отпечатки ботинок с рифлёной подошвой. Его собственных ботинок. Бегущая ему на выручку и возвращающаяся обратно часть Большого Серого почти стёрла их, но не до конца. Других следов на полу видно не было, тем более таких, что вели от завала, а не к нему. Он был последним из людей, кто воспользовался этим тоннелем. Это обнадёживало.
- Сёмён! – послышалось из щели. Там мелькнул свет второго фонаря, затем показался с трудом протискивающийся рослый Эдуард.
- Всё в порядке, - отозвался Семён. – Можно спускаться.
- Минуточку… – Эдуард нащупал ногами блок, встал на него и выпрямившись, бросил вниз: - принимайте рюкзаки.
Наверху послышалась какая-то возня, чьё-то: «осторожней, канистры не уроните». Несколько секунд Эдуард стоял неподвижно, затем, полуприсев, протянул им первый рюкзак. Закончив с поклажей, он слез сам. Следом за ним начали спускаться и остальные члены контактной группы. Последним в тоннель выбрался Савелий:
- О-ох, не думал, что опять под землю лезть придётся. Тут хуже, чем у норовиков.
- Можно снять маски, - проговорил Семён, игнорируя стенания древостоя. - Здесь яд уже не страшен.
- Вот и славно! – обрадовался Неор. – Осточертела она, сил нет.
Он быстро отцепил забрало, откинув его в сторону, недоверчиво потянул носом воздух и скорчил недовольную мину.
- Воняет? – спросил наблюдавший за ним Рустам.
- Есть немного. Но, кажется, и впрямь ничего страшного.
Рустам снял свою, сделал вдох, потом стянул перчатки и вытер ладонью вспотевшее лицо.
- От меня, наверное, несёт не лучше, - с улыбкой заметил он. – Я весь провонял потом.
- В ближайшие время о душе и не мечтайте, - ответил на это Семён. – Здесь есть вода, но крайне мало, а той, что много, гм, не очень-то для этого годится.
- Отравленная? – поинтересовался Илья.
- Я даже не могу сказать, вода ли это, - проговорил Семён, вспомнив бассейн с пугливой жидкостью. – Здесь слишком много знаков вопроса. Но самый главный для нас сейчас – как отреагирует на наше появление Большой Серый…
Неор стоял, всё нюхая воздух. Потом взял щепотку устилавшей пол пыли и понюхал её:
- Как глубоко проникает эта дрянь? Над нами метров пять грунта. Причём тут камень…
- Это зависит от массы факторов, - сказал Семён, - в том числе и от грунта, и от того, сколько было внесено ядохимикатов. Этот район обрабатывался достаточно интенсивно, и очень мощными средствами. Учитывая сильную трещавидность слоёв, следы этих веществ можно обнаружить на очень значительной глубине.
- Невероятно! До какой же степени отравлена эта земля…
- Не то слово, - в тон ему ответил Семён. – Она пропитана этой гадостью, как губка.
- Думаю, самое время перекусить, – заметил Рустам. – Как я понимаю, потом нам будет не до этого.
- Хорошая мысль, - одобрил Семён. – Устроим небольшую передышку… перед дальнейшим.
После запоздалого завтрака канистры с сытняком и водой полегчали ещё больше. Семён снова взвесил на руках каждую, оценив расход обоих жидкостей в приемлемых величинах.
- При худшем развитии событий, хватит на то, чтобы протянуть ещё с неделю, - подытожил он. – До города должно хватить.
- Худшее – означает, что нам не найти тут ни воды, ни еды? – спросил Савелий.
- Худшее, означает, что нам придёт возвращаться этой же дорогой, дожидаться ночи и идти к городу по поверхности.
- А под землёй? – спросил Эдуард. - Ну, я имею в виду, если с Большим Серым ничего не выйдет, и нам придётся идти без провожатого.
- Я не знаю этих подземелий. Если к городу и есть дорога, то мы можем искать её месяц напролёт и не найти. Вы не представляете себе, насколько, зачастую, сложные системы коммуникаций имели такие вот городки…
Илья посветил вглубь туннеля.
- Он длинный?
- Не знаю. Но до нужного нам места семьсот шагов. Примерно полкилометра.
- Ого!
- Это ещё что. Тот, по которому я ходил из города за биомом имел в длину больше сотни километров. Кстати, он шёл тут совсем недалеко.
- Шёл? – переспросил Рустам. – В смысле – он был.
- Да, – кивнул Семён. – Его подорвали. Перекрыли взрывами в нескольких местах.
Он включил свой фонарь, погашенный на время привала, и поднялся на ноги:
- Отдохнули? Тогда идём.
Булькая канистрами и погромыхивая запасными фильтрами, рюкзаки вновь очутились за плечами, и отряд снова растянулся в привычном походном порядке: Семён впереди, без поклажи и с фонарём, за ним Рустам, Неор, Савелий и Илья. Замыкающим опять шёл Эдуард, так же с фонарём в руках.
Несколько минут степари и древостой шагали молча, подавленные теснотой узкой бетонной норы. Семён слышал за своей спиной лишь мерное дыхание идущих за ним товарищей и шорох каменной крошки под их ногами, потом кто-то из середины промолвил:
- Если тут завалит, уже не выбраться…
Это словно послужило каким-то сигналом для остальных. Сразу послышались и другие голоса обменивающихся короткими репликами людей. Идущий за Семёном Рустам тоже заговорил:
- Семён, у меня вопрос.
- Слушаю, - отозвался Семён, не оборачиваясь.
- Большой Серый… Как себя вести при встрече с ним? Я ни разу не видел ни одного живого существа, но если свои особенности поведения есть у адаптоидов разных видов, то тем более они должны быть у животных… Тем более если они – носители большого коллективного разума.
- Честно говоря, не знаю, что на это и ответить, - подумав, проговорил Семён. – Собственно, с самим Большим Серым мы едва ли встретимся сразу. Наверняка, сначала это будет какая-то его часть, и вот тут важно, насколько они схожи друг с другом, эти части. Если отдельная крыса – это клетка большого супермозга, то такая крысиная группа, что-то вроде обособленного существа, уже этакая микроличность, с определённым уровнем интеллекта, а может быть, и особым характером. Как у нас, людей. Большая толпа, это одно, но каждый из нас сам по себе – совсем другое. Во многом этот уровень ещё зависит от количества крыс в том или ином отряде. В общем, единственное, что тут можно посоветовать, так это стараться сохранять спокойствие. Даже если будут иметь место признаки агрессии.
- Как я понимаю, у нас два варианта развития событий, - заметил Рустам.
- Точнее – три, - поправил его Семён. – Либо окажут помощь и всяческое содействие, либо просто не пустят дальше. А в наихудшем – нападут. Тогда нам придётся туго.
- Ты вооружён, - напомнил Рустам.
Семён полуобернулся и скептически хмыкнул:
- Пистолет – бесполезная пукалка, когда на тебя бросается целая орава этих разъярённых бестий. Профессионалы-крысоловы, на счету которых тысячи и тысячи пойманных и убитых крыс, и те не надеются на свои хлысты и илгострелы. Газ и специальная экипировка, по-другому с ними не совладать и самим не выжить. Поэтому я и надеюсь, что мы повстречаемся с частью Большого Серого, каким-нибудь небольшим отрядиком, прежде, чем заберёмся слишком далеко в эти подземелья. В этом случае у нас будет больше шансов убраться отсюда без потерь… Впереди, висит оторвавшаяся световая панель, - предупредил он, заметив свисающий железный прямоугольник. – Осторожнее, не ударьтесь. Теперь уже недалеко…
Туннель впереди менял цвет; казалось, он заполнен каким-то странным зеленоватым туманом. Поверхность бетона там усеивали многочисленные белесые нашлёпки, и, едва завидев их, Семён выключил фонарь.
Позади сразу заволновались:
- Что? Что там? Случилось что? Крысы, да?
- Выключи фонарь, - обернувшись, бросил Эдуарду Семён.
- Зачем?
- Увидишь.
Второй фонарь погас, и вслед за этим по тоннелю пронёсся дружный вздох удивления.
- Смотрите! Свет!
- Похоже на грибы-призраки, – проговорил Неор, заглядывая вперёд через плечи товарищей – Такое же свечение... Но ярче, куда ярче!
- Это фосфоресцирующие лишайники, - сказал Смён. - Ещё одно чудо этого подземелья.
Бледное зеленовато-белое сияние, разлитое по стенам, полу и потолку, становилось всё сильнее, по мере того, как глаза привыкали к темноте. Не прошло и нескольких минут, как туннель приобрёл совсем иной вид.
Степари буквально «прилипли» к стенам.
- Биолюминесценты, - пробормотал Илья. - Но какой-то совершенно неизвестный вид. Смотрите, как светятся. Пульсируя! Восхитительно…
Неор осторожно провёл пальцами по мягкой «нашлёпке» лишайника:
- Это не адаптоиды. Они не реагируют на наше присутствие.
- Всё правильно, - подтвердил Семён. - Но, как и адаптоиды, они, скорее всего, выведены искусственно. В любом случае, в анналах прежних жизненных форм эта разновидность лишайников не числится. И в других местах не встречается. По крайней мере, я не знаю ни одного другого места, где видели что-то подобное.
- И, тем не менее, оно заброшено, - ввернул Рустам.
- И заброшено уже не один век…
- Там что-то есть, - сказал Эдуард, указывая вперёд.
- Боковое ответвление, - сказал Семён. - И конец нашего путешествия по этому тоннелю.
Снова вспыхнули фонари. Волшебный живой свет мгновенно поблек, зато хорошо стал виден вход, ведущий к аварийной лестнице. Свернув в него, Семён убедился, что и здесь ничего не изменилось. Пройдя теснину разрушенного коридора, они очутились перед открытой настежь стальной дверью.
Площадка за ней оказалась пуста, как и ведущая вниз лестница. Стараясь особо не прятаться, и в то же время не очень сильно шуметь, Семён вышел на площадку, пошарил вокруг себя фонарём, и начал не спеша спускаться. Никто не проронил ни звука, хотя, подумал Семён, вполне уместно было бы крикнуть чего-нибудь, или как-то иначе привлечь к себе внимание курсирующих по этому подземелью крысиных отрядов. Лучше всего, чтобы первый контакт произошёл здесь, наверху. В случае чего, обороняться тут легче, чем в хаосе нижних уровней. И кто-то один мог бы прикрыть отступление остальных. И этот кто-то… он?
«А кто же ещё, - с горькой усмешкой, ответил он самому себе. - Ты дрался с крысами в галереях родного города, ты затащил сюда этих людей, ты ведёшь их туда, где их, возможно, встретят как непрошенных гостей, тебе, стало быть, и отвечать за всё головой. И, в конце концов, ты единственный, кто общался с Большим Серым. Ну? Думаешь, всё сойдёт гладко? Предусмотрительные люди так не поступают. Предусмотрительные люди готовятся к любому развитию событий. Ты ведь предусмотрительный человек, а Семён?»
Семён бросил взгляд назад, на движущихся за ним как тени, людей.
В одном из рюкзаков, которые они несли, осталась часть потерянного снаряжения, необходимого для выживания среди адаптоидов, взятого на тот случай, если дирроблер не дотянет до Буферной Зоны. Там были термические резаки, сработанные степарянскими химиками. Тонкие трубки, дающие длинное и тонкое, как спица, пламя, которыми с одинаковым успехом можно скашивать как траву и тонкие ветки, так и кромсать любую другую живую плоть. Неплохой довесок к его ножу и револьверу.
«Ну? – снова подхлестнул он себя. – И какого кляпа ты тянешь время? Крысы могут появиться в любой момент…»
- Заткнись, - буркнул Семён под нос, подавляя предательское желание вооружиться до зубов.
Один раз Большой Серый уже спас ему жизнь. Он отплатил тем же. Как говориться, квиты. Но было что-то ещё, что не укладывалось в рамки торгашеского «ты мне, я – тебе». Что, он и сам не мог толком объяснить. Какие-то родственные чувства? Возможно ли такое? Что может связывать два таких разных существа, как человек, и объединённая общим сознанием колония крыс. Ей не свойственно ничего человеческого, хотя… Хотя сказать это с твёрдой уверенностью, тоже было невозможно. В странностях поведения Большого Серого проглядывались кое-какие моменты, которые можно было истолковать по-всякому. От него, например не веяло дружелюбием, по человеческим, опять-таки, меркам, но по отношении к нему оно было… терпеливым. Пожалуй, так. И ещё оно любопытно, естественно по-своему. А ещё? А ещё, оно способно на самопожертвование.
Семён вдруг вспомнил той бой с отшельниками и только сейчас осознал, что крысы тогда повели себя странно. На удивление странно и… совсем по-человечески. Им ничто не мешало уйти оттуда, тем более, когда появилась внешняя угроза. Поджали бы хвосты и исчезли под землёй, бросив его один на один с той бандой. Они выполнили свою миссию, довели его до выхода. Да и стреляли, в первую очередь, по нему, а не по ним. Но нет же. Они начали контратаковать, а потом ещё и вызвали подмогу. Так что? Почему они вдруг бросились защищать его? Приняли за своего. Гм.
Семён с сомнением качнул головой.
Может он слишком наивен, полагая, что это проявление некой общности с забредшим в их логово чужим существом, и как следствие – забота о нём. Может это попросту автоматическая реакция на проявление угрозы. Бессознательная, как рефлекс. Может он и нафантазировал себе лишнего, приняв животные реакции за что-то иное, более высокое и осмысленное, но что так, что эдак – никакого оружия. Забудь о нём, Семён. Чем больше в твоих руках того, что может убивать, тем больше вероятность, что это будет пущено в ход. Не тобой, так кем-то другим, у кого нервы не такие крепкие. А сейчас, к тому же, расклад не в их пользу.
Достигнув нижней площадки, Семён выбрался в нишу, в которой скрывалась ведущая с этого уровня дверь, осмотрел коридор, но выходить в него не стал.
За его спиной послышался шорох, кто-то наклонился к его уху и одними губами произнёс:
- Что?
Обернувшись, Семён увидел рядом со своим лицом, казавшееся серым пятном, лицо Рустама.
- Я тут подумал, что не стоит спешить. Разумнее немного выждать. Рано или поздно какой-нибудь из крысиных отрядов пройдёт и здесь. Лучше, если они наткнуться на нас тут, чем мы на них там.
- А они придут сюда?
- Должны прийти.
Сгрудившись в тесной нише, они принялись ждать, то и дело выглядывая из неё, стараясь уловить средь царящей вокруг разрухи хоть какое-то движение, и, тем не менее, момент появления крыс всё равно пропустили.
Семён был уверен, что на сей раз он опередит их, и заметит первым, и невольно вздрогнул, когда там, куда он только что смотрел, через мгновение возник мохнатый столбик:
- Вот они!
Вернее она, автоматически поправил себя Семён, и вдруг обнаружил, что крыса и в самом деле не одна. Там, где она только что сидела в гордом одиночестве неведомо откуда появилась вторая, за ней третья, четвёртая… Они словно материализовывались из разного мусора что наполнял этот коридор. Через считанные секунды они заполнили его весь: ровные шеренги зверьков, в точности, как в первый раз. И как в первый раз, Семён не уловил исходящей от них угрозы.
- Справа, - едва слышно проговорил кто-то.
Семён повернул фонарь в другую сторону. С этой стороны коридор так же начал наполняться хвостатыми зверьками. Семён насчитал штук по сорок и там и там: значительно больше, чем тот отряд, что повстречался с ним в прошлый раз. А крысы всё продолжали прибывать.
- Вы только посмотрите! – восторженно прошептал Рустам. – Настоящие животные.
- Молчите! – зашипел на него Семён.
Количество крыс, казалось, увеличивалось в геометрической прогрессии. Это уже был не просто отряд, пускай даже очень большой, похоже было на то, что сюда перемещалась немалая часть самого Большого Серого. Оставалось только выяснить, для чего.
- Вы не будете с ними говорить? – не выдержал Рустам.
Семён скорчил страшную мину.
- Во имя всего, что вам дорого – молчите!
Вместе с крысами в коридоре появился звук: попискивание и вкрадчивое нашёптывание, ровное, как шелест сыплющихся песчинок в огромных песчаных часах. Отдалённо это напоминало то, что он слышал в зале, где располагалось гнездо Большого Серого, только на сей раз звуки были несколько другими, менее разнообразными по характеру, и в то же время более отчётливыми. Казалось, крысы ведут тихий разговор, перебрасываясь друг с дружкой сливающимися в одно целое фразами. Семён невольно напряг слух, пытаясь уловить в нём что-то переданное для людей, понять, что же они такого говорят, но не смог различить ни одного слова. Большой Серый говорил пока сам с собой. Не с ними.
Отряд, который повстречался ему в этом подземелье в первый раз, никаких таких шумов не производил. Видимо, это было присуще лишь большому скоплению крыс, и это лишний раз убедило Семёна в том, что Большой Серый и впрямь решил выступить навстречу людям, частично покинув привычное своё обиталище. Этот неожиданный манёвр мог означать всякое, однако враждебности Семён, по-прежнему, не чувствовал. От этого хвостатого воинства не исходило никакой угрозы, но было нечто, что Семён никак не мог идентифицировать однозначно. Это не было ни агрессией, ни страхом, скорее – настороженностью. Они не готовились к нападению, и не боялись кучки прижавшихся друг к другу людей; однако в этой настороженности ощущалась энергия сжатой пружины. Сделай один неверный шаг, и та, высвободившись, могла обернуться чем угодно.
Демонстрация себя, пожалуй так можно было охарактеризовать это хвостатое сборище. И ожидание дальнейшего. Стало быть, первый шаг в установлении контакта ждали от них – от людей. Точнее – от него, Семёна.
Семён разжал губы и тихо произнёс:
- Я вернулся.
Слова упали в напряжённую псевдотишину коридора, как горсть песка в тёмную воду. Ответом ему было молчание. Крысы, казалось, даже не услышали его. Они продолжали пищать и перешёптываться, всё прибывая и теперь их серые тельца заполняли собой все уголки. Повинуясь какому-то внезапному импульсу, Семён оглянулся и почувствовал, как по телу пробежала волна холода: площадка и лестница за их спинами тоже была полна крыс. Пока они следили за тем, что происходило в коридоре, те обошли их с другой стороны. Теперь они были в кольце. Захоти они бежать, путь к свободе пришлось бы пробивать сквозь неисчислимые крысиные массы.
Стоящий за Семёном Неор тоже обернулся и судорожно вцепился ему в рукав:
- Они позади! Со всех сторон...
- Спокойно. – Семён проглотил ком в горле и снова проговорил, обращаясь к крысам:
- Большой Серый, ты помнишь меня?
Крысы опять не ответили. Они продолжали своё пикетирование, вытянувшись столбиками, сложив на брюшках лапки и поглядывая на стоящих в нише людей тёмными бусинами глаз. Семён выждал с минуту, затем предпринял ещё одну попытку:
- Когда-то ты помог мне. Мне снова нужна твоя помощь.
Внешне крысы не отреагировали и на это, однако, в не стихающем ни на минуту перешёптывании внезапно возникло нечто, сложившееся в осмысленную фразу. Бесплодный голос произнёс:
«Ты изменился/стал другим/не похожим на прежнего».
Семён облегчённо вздохнул. Большой Серый помнил его, и пошёл на контакт. Уже немало.
- Изменился? – переспросил Семён. – Что во мне изменилось, Большой Серый?
«Прежний был меньше/единым. Сейчас тебя стало больше/многочисленнее».
- Ах. Вон оно что. – Семён бросил взгляд на стоящих бок о бок с ним людей и нервно переступил с ноги на ногу.
Объяснить, что это не его части, а такие же обособленные существа, не объединённые единым сознанием, или же лучше представить их именно так – составляющими одного целого? В последнем случае наладить контакт было бы проще: Большой Серый уже принял его один раз, примет и второй, пускай и «раздувшимся». Но с другой стороны, он, кажется, уже назывался обособленным и единичным существом. Этот крысиный суперорганизм-супермозг, наверняка, помнил и это.
Деваться некуда, придётся говорить так, как оно есть, чем бы это не закончилось, решил Семён.
- Это не части меня. Но мы объединены общей целью. В этом мы – целое.
«Не понятно» - донеслось из ниоткуда.
- Кто это говорит? – прошептал Рустам.
Семён в ответ сжал его руку, призывая к тишине.
- Они подобны мне. Каждый из них – полностью обособлен, самостоятелен во всём. Но мы все связаны единым устремлением. Это называется – команда.
Большой Серый ничего не сказал, но отреагировал своеобразно: часть крыс снялась с места и куда-то исчезла; их место заняли другие. Какое-то время ничего не происходило, затем послышалось:
«Они другие/не похожи на тебя».
- И да, и нет, - сказал Семён. – Мы разные, но во многом схожие. И потом непохожесть – норма для людей…
«Другие убивали».
- Что? - невольно вырвалось у Семёна.
Он имеет в виду стычку с пилферами, догадался он и напрягся. Вот, оказывается, в чём дело. Другие, непохожие, определялись теперь Большим Серым, как некто несущие смерть. Встретившись один раз с подонками, готовыми убить любого, кто встанет на их пути, он начал клеймить этой грязной меткой каждого… С другой стороны, в этом была своя логика. Вполне объяснимая реакция на незнакомых и незвано пришлых. Окажись на месте Большого Серого человек, он, наверняка, после такого печального опыта общения с существами иного рода, тоже встречал бы каждого с подозрительностью.
- Те, кто пришёл со мной, не убивают, - отчеканил Семён.
- Нас самих хотели убить, - неожиданно громко произнёс Савелий.
Семён вздрогнул, наградив древостоя красноречивым взглядом. Савелий его не заметил.
- Потому и прячемся здесь, - ворчливо добавил он.
«Существует опасность схожая/подобная/аналогичная той/прежней?»
- Да, - сказал Семён. – Но сейчас она несколько иная. Иная ситуация. Нам нужна твоя помощь. Ты примешь нас?
Большой Серый ответил длительным молчанием, в течение которого крысы продолжали своё загадочную ротацию. Серия писков и шуршания воплотились в новые слова:
«Существует различие/непохожесть. Ты прав».
- Различие в чём? – спросил Семён, недоумевая. – О чём ты?
«Другие. Есть отличие/разница/несходство».
- Ты уловил разницу? Между теми и… нами?
«Теми, кто был/сеял смерть и теми, кто пришёл с тобой. Да».
- В чем же она? – не удержался Рустам.
«Запах, - последовало в ответ. – Основа/носитель. Другой запах».
- Какой носитель? – не понял Рустам.
Большой Серый не ответил ему. Рустам хотел спросить ещё что-то, но Семён опередил его.
- Ты имеешь в виду наш запах? Я прав? – И удивлённо покачал головой. - Но как… Мы все пришли сверху, все пропитаны ядом. От нас разит отравой и смертью…
«Не так/неверно/ошибочно. Не тот, что снаружи/внешний. Потаённый/исходящий из глубины. Тот, что испускает/источает основа. Слабый/плохо уловимый/замаскированный, да, поэтому не сразу различимый. Распознаётся/определяется/идентифицируется сложно. Требуется время/ожидание».
Семён, впервые слышащий такую длинную речь Большого Серого, невольно открыл рот, но голос уже умолк. По рядам крыс, словно проскочил какой-то импульс: они все, разом, опустились на передние лапы, и устремились в ту сторону, где находилось их гнездо. Что-то мелькнуло у Семёна под ногами. Он испуганно дёрнулся, едва не вскрикнув от неожиданности, и замер, глядя, как мимо него, вдоль стены течёт серый живой ручеёк, вливающийся в общую движущуюся массу зверьков. Лестница за их спинами быстро опустела.
Семён переглянулся с Рустамом и позвал:
- Большой Серый! Так ты примешь нас?
Уходящие крысы не обратили на его слова никакого внимания. Хвостатая армия растворялась в зеленоватом полумраке разрушенного коридора, и когда от неё осталась лишь малая часть того, что было, Семён спросил ещё раз:
- Большой Серый, ты примешь нас? Почему ты ничего не ответил? Мы можем рассчитывать на тебя?
«Ты/вы/все/каждый отмечен» - донеслось до них как эхо.
И крысы пропали.
Глава 5
Рустам растерянно поглядел на Семёна:
- Каждый отмечен. Это как понимать?
- Я услышал – обозначен, - ввернул Эдуард.
Семён с шумом выпустил воздух из лёгких.
- Вот вам четвёртый вариант.
Рустам чуть наклонил набок голову и прищурился:
- Не уловил…
- Не ручаюсь за то, что моё толкование верно, но думаю, что они, так сказать, приняли наше присутствие к сведению и на этом решили поставить точку.
- Что значит, поставить точку? – удивился Рустам. – Вы сами говорили, что людей он видел крайне давно и очень редко. Мы для него – нечто новое, как я понимаю. Он что, начисто лишён любознательности?
- Вы полагаете, я сам понимаю логику этого существа? – устало проговорил Семён и покачал головой. – Нет, не понимаю. Оно уникально, его сознание формировалось в условиях настолько отличных от тех, в которых жили вы или я, что трудно ожидать от него полностью адекватных, по нашим меркам, поступков.
- Всё равно его равнодушие необъяснимо.
- Вы опять пытаетесь загнать его реакцию в рамки человеческого поведения. Это не человек. В том-то вся и сложность.
- Ладно, - сдался Рустам. – Он нас не принял, но и не прогнал. Не сказал ни «да», ни «нет». Что дальше?
Семён посмотрел вглубь коридора. Потом пожал плечами:
- Понятия не имею.
- Нам нужен проводник, - напомнил Эдуард.
- Он нас не выгнал, - помолчав, сказал Семён, - значит есть шанс договориться.
Рустам сделал робкий шажок из ниши:
- Мы пойдём за ним… туда?
- Придётся. – Семён тоже вышел в коридор. За ним высыпали остальные.
- А что это он там говорил про запах основы? – поинтересовался Илья.
- Тоже мудрёно, - откликнулся на это Семён.
- Я думаю, он имел в виду запах наших тел, - высказал предположение Эдуард.
Илья усмехнулся:
- Ну да. Вонь нашей немытой, пропахшей потом плоти.
- А это мысль, - оживился Семён. – То, чем от нас пахнет, во многом зависит от того, что мы употребляем в пищу, наших условий жизни и так далее. У нас, поначалу, проводились такие эксперименты. Считали, что потребляя съедобные части адаптоидов, мы начнём выделять нечто, что сделает наши тела нейтральными для них…
- Хотите сказать, что они учуяли это сквозь оболочку и ядовитую ауру, которой она окружена? – засомневался Неор.
- Крысы – твари с достаточно хорошим обонянием. А эти, к тому же, выступают как единый организм, то есть их возможности умножаются многократно. Так что очень даже может быть.
- Человек есть то, что он ест, - задумчиво проговорил Рустам. – Древняя поговорка.
Он рывком поправил рюкзак и кивнул, указывая туда, куда ушли крысы:
- Так мы идём?
- Потихоньку, - сказал Семён. – Кто знает, что означает это «отмечены». Может совсем не то, что мы думаем.
- Как и этот «запах основы», - ввернул Неор.
Коридор оказался совершенно пуст, но пройдя примерно половину пути к гнезду Большого Серого, они снова встретили крыс. Семён застыл на месте, увидев движущихся им навстречу зверьков, однако те спокойно миновали людей, никак не отреагировав на их присутствие, точно те были не живыми существами, а манекенами. Крысиный отряд проследовал мимо, по своим делам, утвердив Семёна в правильности первоначального вывода: Большой Серый утратил к ним всякий интерес. Дальнейшее Семён представлял довольно смутно. Необходимо было чем-то привлечь к себе внимание Большого Серого, пробудить в нём интерес к их предприятию, дабы, в итоге, получить его поддержку. И как это сделать?
Впереди показался ещё один крысиный отряд. Не доходя до людей, крысы свернули куда-то в сторону, исчезнув среди облепленных лишайниками остатков того, что когда-то было стенами, мебелью и оборудованием располагавшихся здесь лабораторий. В воздухе, средь характерного запаха подземелья, послышалось уже знакомое Семёну, слабое пованивание крысиной колонии.
- Уже близко, - тихо проговорил Семён. – Вон та труба, видите?
- Это вход? – спросил Элвин.
- Да. – Семён притормозил, увидев возвращающихся из очередной вылазки крыс, но те, видимо, были в курсе происходящего, так как повели себя в точности, как их сородичи: просто втянулись в трубу, несмотря на присутствие чужаков.
К трубе близко подходить е стали; Семён остановил своих товарищей, в нескольких метрах от неё:
- Предложение такое: вы пока располагайтесь здесь, а я иду туда и попытаюсь договориться.
- Не лучше ли всем сразу? – предложил Рустам.
- Там не так уж и много свободного места. И потом, неизвестно как отнесётся к этому Большой Серый, если мы завалился к нему всей оравой.
-Тогда спроси его об этом, - подал голос Илья.
- Посмотрим, - неопределённо ответил Семён и шагнул к огромной гофрированной глотке входа.
Сразу забраться в неё ему не дали: изнутри, навстречу вышел очередной отряд. Подождав, пока вниз не спуститься последняя крыса, Семён нырнул в тёмную, гремящую и ходящую под его весом ходуном, трубу, и полез вверх, чувствуя всё усиливающийся запах крысиного дома. Одолев подъём, он, как и в первый раз, уцепился за край входного отверстия, и осторожно заглянул внутрь.
Гнездо встретило его темнотой и не стихающими ни на миг шорохами: извечными звуками этого зала. Лишённый возможности хорошенько рассмотреть гнездо, Семён, тем не менее, решил, что здесь так же ничего не поменялось. Судя по этому фону, зал по-прежнему был полон крыс, только сейчас они казались ему серыми тенями, почти неразличимыми в полутьме, сливающимися в нечто монолитное и беспокойно шевелящееся: копошащаяся живая масса, не знающая ни сна, ни покоя. Рядом с ним тоже происходила какая-то возня, и, стараясь не задеть кого-нибудь, Семён подтянулся, перевалил через соединительное кольцо и вытянул себя из трубы. Предосторожности оказались не излишними. Он не успел даже сесть, как буквально под его рукой шевельнулась потревоженная крыса, а другая немедленно заскочила на его спину. Семён сжался, ожидая нападения, но крыса, царапнув по оболочке его костюма крошечными коготками, проделала по нему короткое дефиле и спрыгнула с другой стороны. Больше ничего не произошло. Полежав с минуту неподвижно, Семён позволил себе немного расслабиться. На него никто не собирался нападать. Та крыса просто шла по своим делам, а он оказался на её пути. И она перевалила через него, как если б это был лежащий поперёк дороги кусок железа или бетона.
Медленно, ощупывая ладонью пространство вокруг себя, Семён перекатился на бок, подтянул к себе ноги, после чего сел. Приняв такое положение, он замер, вслушиваясь в акустический фон зала.
Большой Серый молчал, никак не реагируя на появление человека. Его тихое копошение не несло ничего, что можно было расценить, как обращение к незваному гостю. Большой Серый игнорировал его, это понятно. Первый шаг, стало быть, снова нужно было делать ему.
- Большой Серый, ты слышишь меня? – вопрос, брошенный в тёмную глубину зала, был глуп, но надо же с чего-то начинать.
Ответа он дождался не сразу, однако, через несколько секунд из шумовой мешанины всё же прозвучало:
«Да. Я слышу тебя».
- Я могу задать тебе вопрос?
«Конечно».
- Ты сказал «отмечены». Мы не поняли тебя. Отмечены – это как?
«Ты/вы/все обозначены/зафиксированы/определены как наличествующие. Просто».
- Я так и подумал, - сказал Семён и кивнул самому себе. Помолчав, он добавил:
- И что нам теперь делать?
«То, что считаете нужным/необходимым/правильным/важным».
- А что, если это необходимо-важно-нужное требует твоего вмешательства?
«Не понятно. Поясни».
- Что если нам необходима твоя помощь.
«Поясни» - снова раздалось из ниоткуда.
- Нам нужен проводник. Ты понимаешь, о чём я?
«Да. Указывать дорогу/путь/правильное направление».
- Ты сможешь быть для нас проводником?
«Нет. Не сообразуется/не соответствует необходимости».
Семён нахмурился:
- Теперь я не понимаю. Что не сообразуется и с какой необходимостью?
«Жизненной необходимости/функционирования всех/единого целого/меня».
- Гм, - озадаченно хмыкнул Семён. – Ты хочешь сказать, у тебя нет необходимости быть для нас проводником. Проще говоря: тебе это не нужно. Я правильно понял?
«Да/верно».
- Однако, когда-то, ты всё же помог мне именно в таком плане, - напомнил Семён. – И ещё помог справиться с теми, кто пытался меня убить.
«Противодействие, - ответил Большой Серый. – Общая опасность».
Вот оно как! Значит, нападение отшельников было воспринято как общая опасность. А конкретно его, Семёна, проблемы, Большого Серого, похоже, не очень-то интересуют.
- Это понятно, - согласился Семён. – Но как же насчёт проводника? Ты же показал мне выход…
«Один раз/первый», - прозвучало в ответ.
Семён озадаченно хмыкнул. Как это понимать? Дорогу знаешь, можешь уматывать тем путём, каким пришёл?
- А второй раз – уже нет? – Семён затаил дыхание, ожидая, что скажет Большой Серый, но на сей раз тот ему ничего не ответил. Выждав некоторое время, Семён задал другой вопрос.
- Мы остановились рядом с твоим гнездом. Это допустимо?
Вопрос так же остался без ответа. Мимо Семёна прошествовали крысы уходящие, затем, в обратном направлении, прошёл другой отряд. Так ничего и не дождавшись, Семён спустил вниз ноги, но прежде чем нырнуть в трубу, бросил напоследок:
- Я вернусь, чуть позже.
Большой Серый не ответил ему и на это.
Гремя металлом гофры, Семён выбрался из трубы, вдохнув хоть и затхловатый, но всё же куда более свежий воздух подземелья. Его товарищи стояли там же, где он их и оставил. Похоже, за время его отсутствия, никто из них не сделал ни единого шага в сторону.
- Ну, что? – встретил его вопросом Рустам.
- Как я и предполагал. – Семён несколько раз вдохнул полной грудью и продолжил: - Мы ему безразличны, или неинтересны. И так и этак исход один – мы предоставлены тут самим себе, и вольны поступать, как нам заблагорассудится.
- То есть, помощи не будет, – проговорил Эдуард.
- Пока нет. Но, полагаю, это не окончательный ответ. Попробую его растормошить.
- Как? – вскинул брови Неор.
- Он равнодушен к нам и нашим просьбам, поскольку, во-первых, мы для него не ахти какое интересное явление, а во-вторых, помощь нам не даёт ему ничего – ни новых знаний, ни других выгод. На этом можно сыграть.
- Опять-таки, как?
- Подумаем. – Семён с силой потёр лоб. - Надо отдохнуть. Располагаться придётся здесь.
- Здесь?! – Неор покрутил головой. – Тут сплошные разрушения.
- Внутри не лучше – сплошь крысы. И запах… Не из приятных. – Семён отошёл к ближайшей стене и опустился на лишайники:
- Садитесь. Или вы предпочитаете спать стоя?
- Ничего, что мы так близко? – спросил Эдуард, косясь на трубу.
- Мы им не мешаем. На остальное им, похоже, наплевать.
Семён прислонился спиной к изогнутой и лопнувшей пластиковой панели, блаженно вытянув ноги. Остальные потянулись к нему.
Рустам чуть задержался, задумчиво посмотрел на трубу, словно решая, сходить к ней или нет, потом пристроился по соседству с Семёном:
- Что там, в его гнезде?
- Крысы, - устало проговорил Семён. – Очень много крыс. Тысячи.
- Хотелось бы посмотреть…
- Потом… Всё увидите.
Люди начали рассаживаться, снимая рюкзаки и ставя их рядом с собой. Избавившись от своего, Савелий забрался рукой за шиворот, ворча:
- Даже почесаться как следует нельзя.
- Сними костюм, - посоветовал Эдуард и вопросительно поглядел на Семёна. – Надеюсь, здесь это можно сделать?
- Почему бы и нет, - согласился Семён. – Пожалуй, можно немного отдохнуть от этих оболочек…
И первым начал стягивать с себя костюм. Избавившись от опостылевшей защитной одежды, он включил фонарь и принялся обследовать её ткань, на предмет порезов. Два он нашёл сразу, на рукавах, видимо полученные при разгребании завала, третий, совсем маленький, в самом неожиданном месте – на внутренней стороне штанины, почти у паха. Удивляясь, как можно пропороть костюм в самом укромном уголке человеческой фигуры, он достал из индивидуальной ремонтной аптечки клей и латки, и принялся заделывать прорехи. Увлечённый этим делом, он не сразу заметил произошедшие вокруг перемены, пока его не окликнул Савелий:
- Семён!
- Что?
- Глянь-ка…
Семён поднял голову, посмотрел на древостоя, потом повернул её туда, куда был устремлён его взгляд. Между их привалом и трубой вновь появились крысы. Но не уходящий или возвращающийся отряд, а целое полчище, которое с неожиданным интересом взирало на то, что делают люди. Труба извергала из себя настоящий поток их, и те, присоединяясь к своим собратьям, окружали занятый людьми участок стены новыми зрителями. Застигнутые врасплох этим неожиданным шагом Большого Серого, все замерли, испуганно взирая на наводняющих развалины крыс.
- Что-то не так? – прошептал Рустам.
Семён медленно отложил в сторону костюм и облизнул сухие губы:
- Опасности нет.
- Ты уверен?
- Да. – Семён попытался «услышать» хоть тень угрозы, но, как и при первой встрече, крысы не выказывали никакой агрессии.
- Странно. Он утверждал, что мы для него – пройденный этап.
- Тогда что это?
- Что-то снова заинтересовало его.
- Но что?
- Понятия не имею.
Поток из трубы не иссякал. Похоже было, что сюда стекается немалая часть колонии.
- Он подвержен резким сменам настроения, - полувопросительно, полуутвердительно проговорил Рустам.
- Не думаю, - ответил Семён. Оглядев крысиное воинство, он довольно твёрдым голосом поинтересовался:
- Большой Серый хочет что-то узнать?
«Кожа» - на сей раз ответ последовал без всяких задержек.
- Что кожа? – не понял Семён.
«Ты/вы/все сняли кожу».
- Ах, вон оно что! – Семён перевёл взгляд на сброшенные защитные костюмы. – Это не кожа. Особая оболочка, чтобы уберечь себя от яда, которым пропитана поверхность.
Крысиную колонию, казалось, пронзил электрический импульс. На миг в их поведении проскользнуло что-то похожее на волнение, казалось, они сейчас нахлынут на расположившихся вдоль стены людей, как волна. Однако не сократили разделяющую их дистанцию ни на миллиметр.
«То, что сейчас - не настоящее/живое?»
- Сейчас?
«То, что осталось на тебе/вас/всех».
Семён провёл рукой по ткани комбинезона:
- Нет. Это одежда. Ещё одна защитная оболочка. Кожа – под ней.
На сей раз Большой Серый никак не отреагировал, но крысы своих позиций не покинули, разглядывая пришельцев сотнями глаз-бусин.
- Он заинтересовался, - тихо проговорил Рустам.
- Да, - так же тихо ответил Семён.
- Надо воспользоваться моментом…
- Если б я знал, как. – Семён окинул взглядом исторгнутую трубой часть Большого Серого.
Да, они смогли заинтересовать его, причём самым неожиданным образом. Но привлечь внимание, это одно, а склонить к сотрудничеству – совсем другое. Интерес интересом, только вряд ли Большой Серый сдвинется с места, и будет помогать им ради перспективы увидеть полный самых разных чудес, человеческий мир. Нужен какой-то стимул, побудительный импульс, более мощный, чем любопытство. Но какой?
«Не соответствует необходимости», вспомнил Семён. Вот оно – жизненная необходимость! Нужно предложить что-то такое, что было бы нужным этой громадной хвостатой колонии. А что нужно крысам?
Еда, в первую очередь. Чем здесь питается Большой Серый – вопрос, который он уже задавал себе, и на который и поныне не знал ответа. Самым распространённой формой жизни, которую он встретил в этом подземелье, были фосфоресцирующие лишайники, так неужели крысы поедают их? Вероятнее всего нет, следовательно уходящие в рейды отряды преследовали двойную цель: разведка, сбор сведений об окружающей гнездо обстановке и питание. Всё в строгой последовательности, так, чтобы каждая особь получила причитающуюся ей количество. Судя по всему, того, что они находили в этих рейдах, им этого вполне хватало. Но это отнюдь не значит, что крысы в частности, и Большой Серый в целом, откажутся от большего. Вот только что они, пришлые сюда, затерявшиеся в ядовитых песках Зоны, могут ему предложить, в обмен на сотрудничество? Чистые растения из далёкой Зоны Экспансии?
Не пойдёт, решил Семён. Нужно совместить направление их интересов, с направлением наших. Вот тогда…
Хранилище!
Ну конечно! Миллионы и миллионы семян, крошечных зародышей растений, когда-то покрывавших Землю. Бесценное наследие биосферы прежней, доаптоидной эпохи. Но если без крыс его не найти, то ради такого дела частью можно и пожертвовать.
Семён сел на корточки и азартно потёр ладонь о ладонь:
- Можно попробовать один вариант. За успех не ручаюсь, но всё же…
- Что за вариант? – спросил Рустам.
- Хочу предложить им обмен. Помощь на часть содержимого Хранилища.
Рустам чуть не задохнулся. Среди степарей тоже послышался ропот:
- Но это же семена ЧИСТЫХ РАСТЕНИЙ!
- Зачем тогда рисковать жизнью, разыскивая Хранилище, если потом скормить его содержимое крысам, - вступил Неор.
- Без Большого Серого не то что семян, города не увидим, - яростно зашептал Семён. – Семена, как потенциальная пища, может их заинтересовать. Других вариантов я не вижу. Придумайте что-нибудь сами, если не согласны на это.
- Нельзя ли предложить что-нибудь другое?
- Что? Разноцветные пластиковые стаканчики, музыку, воздушные шары? Не забывайте, это крысы, хоть и носящие коллективный разум и наделённые качествами, коих лишены их неразумные собратья. И еда – отличная приманка для них, уж я-то знаю. Кроме того мы будем искать одно и то же. Только они источник пищи, а мы – материал для посадок. Что может быть лучше?
- Не знаю… - неуверенно проговорил Рустам.
- Давайте предложим им свои запасы, - сказал Илья. – У нас полный мешок сухарей…
- Это можно использовать в качестве аргумента, для реализации первого варианта, но не как сам вариант, - возразил Семён. – Слишком мелко. Если уж заманивать, то большим…
Степарь заспорил, но Рустам уже принял решение:
- Хорошо. Если удастся, отдадим им часть.
- Отлично! – Семён окинул взглядом крыс, соображая, как бы лучше начать.
- Снимаемая кожа – не единственное, что мы можем показать тебе нового и удивительного, - сказал он, бросая слова то влево, то вправо. – Но я хочу предложить тебе нечто такое, из чего можно извлечь двойную пользу. Я хочу заключить с тобой сделку, совершить обмен. Ты знаешь, что такое обмен?
«Нет. Это слово мне не знакомо/не известно».
- Обмен – это когда я отдаю что-то нужное тебе, а ты, взамен, отдаёшь что-то нужное мне. Вещь, предмет, или услугу. Каждый, в результате, получает то, что ему нужнее всего.
«Я понял/уяснил смысл. Что нужно тебе/вам/всем?»
- Помощь. Содействие. Первое – указать путь, ведущий в… - Семён неожиданно осёкся, вдруг сообразив, что слово «город» может ничего не значить для Большого Серого. Возможно, он и знает то место, но для него это просто часть подземелья, пускай и очень далёкая. Как назвать, как обозначить его, чтобы Большой Серый понял, чего от него хотят, и куда нужно вести? Средоточием людей? Нет, не то. Людей он, конечно, видел, но кто знает, там ли?
- …направлении, противоположном тому, откуда пришли мы, - вывернулся из затруднительного положения Семён. – Там подземелье, подобное этому, но значительно больше. И там живут подобные нам. Ты знаешь такое подземелье?
«Да».
- А путь. Существует дорога, ведущая туда?
«Да», - снова прозвучало в ответ.
- Здорово! – не удержался Илья.
На него сразу зашикали.
- Ты сможешь провести нас туда?
«Обмен. Ты/вы/все получите дорогу. Что получу/достанется мне?»
- Это второе. Там, куда ведёт этот путь, есть место, где хранится то, что ищем мы, и, полагаю, заинтересует и тебя. Семена, зёрна, споры… Еда.
«Семена, зёрна – не понимаю/нет аналогов».
- Это то, из чего появляются растения. Вроде этих светящихся лишайников. Тебе нужна еда?»
«Светлянцы не съедобны».
- А вот зёрна, которые там лежат, есть можно. Так да, или нет?
«Да. Расширение требует ресурсов/запасов».
«Вон оно что, - подумал Семён. - Его рост сдерживается запасами съестного. Понятное дело, увеличение колонии неминуемо приведёт к увеличению съедаемого ею, а эти запасы, видимо, довольно ограниченны. На этом точно можно сыграть».
- Значит, ты согласен помочь нам в обмен на еду. Так?
Большой Серый на сей раз ответил не сразу, а затем выдал:
«Значительное отторжение невозможно/нежелательно/губительно. Серьёзное нарушение целостности/сущности. Потеря функций, содержимого/накопленного. Распад/деградация».
- Я не понял, - тряхнул головой Семён.
«Большая часть меня/нас/общего не может быть отторгнута надолго, далеко».
- Ты имеешь в виду, что не можешь послать с нами большую группу? - уточнил Семён. – Не страшно. Пошли небольшую
«Неэффективно/бессмысленно. Малое не имеет должного уровня/степени/потенциала. Низкий уровень, низкая продуктивность/коэффициент».
- Я перестал понимать тебя, Большой Серый, - вздохнул Семён. – Послушай меня. Я не знаю, как ты решишь эту свою проблему отторгаемых частей, но уговор у нас будет такой. Если мы найдём то место, мы отдаём тебе, часть хранимого там. Запас должен быть огромный, и даже малая часть его – это очень и очень много. Мы можем ничего и не найти, - снова сделал оговорку Семён, - но если найдём, тебе хватит надолго. Кроме того, мы поможем тебе приумножить эту часть. То есть, семена можно будет посадить, и они прорастут…
«Не понятно. Поясни».
- Прорастут – значит, превратятся в растения. Такие большие штуки. Которые тоже можно есть, и которые снова дают зёрна и семена. Вроде вот таких… – Семён театральным жестом протянул руку к Савелию. Тот, поняв, что от него требуется, запустил руку в один из карманов своего комбинезона и извлёк из него пригоршню ядер семечек подсолнуха – любимое лакомство, которое он вечно и всюду таскал с собой. И которое – хвала Родоначальникам – не успел сгрызть за время перелёта. Савелий ссыпал орехи в сложенные лодочкой ладони Семёна. Тот поднялся, сделал шаг к крысам и рассыпал подношение вдоль авангардного их ряда:
- Пробуйте!
Крысы оживились, принюхиваясь к дарам, однако даже не притронулись к ним. Семён сделал шаг назад, полагая, что пугает их, но дело оказалось совсем в другом. Сквозь плотные крысиные массы пробралось несколько ничем не примечательных особей. Добравшись до рассыпанных семечек, они сначала хорошенько обнюхали их, затем принялись за еду. Чтобы сжевать то, что было в Семёновых ладонях им потребовалось всего пара минут. Сделав это дело, вновь прибывшие остались на месте, сразу став центром внимания их сородичей. Теперь любопытные крысиные мордочки тянулись к ним, что-то высматривая и вынюхивая. Производимый крысами шум стал чуть тише, но лишь на несколько секунд. По прошествии их, из этого шума родилось:
«Это имеет свойство возобновляться/создавать себе подобных/репродуктироваться?»
- Да. Если всё получится, у тебя никогда не будет недостатка в еде…
«Ну, я и распелся», - невольно подумал Семён. Стараясь соблазнить Большого Серого разными выгодами, он лукавил: радужные перспективы, которые он рисовал ему, были зыбкими, как марево над песками, однако всё равно не мог удержаться от соблазна приукрасить их. Это не было ложью, в полном смысле этого слова, но и правдой тоже. Семечки, как видно, пришлись ему по вкусу. Вот только вырастить их тут вряд ли удастся. Нужна почва, регулярный полив, достаточное количество света, в конце концов. Так же и в отношении других культур. Кое-что сможет дать всходы и под бледным сиянием лишайников: например грибы, некоторые виды трав, мхов, водорослей, вот только какая отдача будет от таких посадок, и неизвестно насколько это будет съедобно, но… Другого выхода не было. Он должен был склонить на свою сторону Большого Серого во что бы то ни стало. Даже кривя душой. Без него их миссия была обречена на провал.
«Нужно время, – произнёс Большой Серый. – Изменить цикл/порядок/последовательность. Ввести другой, рассчитать/обдумать. Найти оптимальное соотношение…»
- Сколько на это потребуется тебе времени? – задал вопрос Семён, и услышал в ответ:
«Жди».
Глава 6
В отличие от прошлого раза, крысы не ушли; лишь какая-то часть их втянулась обратно в трубу, остальные же так и остались рядом с людьми, словно сторожа их, или боясь пропустить ещё что-то удивительное. Впрочем, жизненный ритм колонии распространялся и на оставшихся: время от времени какая-то из крыс вдруг снималась с места, скрываясь либо в гнезде, либо присоединяясь к уходящему отряду; её место немедленно занимала другая. Их количество оставалось неизменным, несмотря ни на какие рокировки. Здесь всё было отрегулировано и работало с чёткостью хорошо отлаженного механизма.
Степари с интересом разглядывали зверьков, хотя и поглядывали на них с некоторой опаской. Но напряжение, вызванное их присутствием постепенно начало ослабевать. Эдуард даже попытался наладить с крысами контакт, подбрасывая им кусочки сухаря. Подношение принималось, но никаких ответных шагов крысы не предпринимали. Попытки заговорить с ними, так же закончились ничем. Хотя «перешёптывание» их не смолкло, люди не улавливали в нём никакого смысла.
Продолжая вслушиваться в создаваемые крысами шумы, Семён заметил, как сидящий рядом Рустам выудил из нагрудного кармана свой большой плоский хронометр, посмотрел на положение стрелок, и вернул прибор обратно. Посидев минут десять, он опять повторил эти манипуляции. Когда он потянулся к карману в третий раз, Семён мягко положил ладонь на его руку.
- Не надейтесь, что это произойдёт быстро. В прошлый раз я ждал не один час лишь для того, чтобы дождаться отряда, идущего в нужную сторону.
- Хочешь сказать, у нас ещё есть время выспаться?
- Может есть, а может и нет. Никакой конкретики вы от Большого Серого не добьётесь. Время для него – пустой звук. В любом случае то, что подразумеваем под этим словом мы, люди. Дни, часы, минуты – у него нет аналогов этому. Он живёт в своём ритме и им же измеряет временные промежутки. Можно сказать, что время для него нечто совершенно чуждое и ненужное.
- Почему?
- Он бессмертен, вечен. Каждая умершая крыса, каждая его потерянная частица, заменяется другой, вновь рождённой. Он полностью пополняет потери, неизбежные при старении его множественной плоти или из-за несчастных случаев. А зачем бессмертному время? Что оно для него? Так, ветер.
- Бессмертие, - повторил Рустам, как заклинание. – Извечная мечта…
- Воплотившаяся в такой вот необычной форме.
Рустам помолчал, глядя на копошившихся вокруг крыс.
- Нам надо поспать… Полагаю, разумно будет делать это по очереди.
- Согласен, - откликнулся Семён. – Первые два или три часа могу покараулить я.
Распределили смены. Первым дежурил Семён, потом, через два часа его должен был сменить Илья. Уставшие люди улеглись тут же, подстелив под себя защитные костюмы. Вскоре к «шёпоту» крыс добавилось спокойное дыхание спящих.
Оставшись единственным бодрствующим, Семён снова взялся за костюм, поглядывая на своих беспокойно возящихся соседей. Закончив ремонт, он хотел было свернуть костюм, но, передумав, расстелил его на полу, и лёг на него животом вниз, головой к крысам.
- Привет, - сказал он той, что оказалась чуть ли не у самого его носа. – Мы виделись раньше? Нет?
Крыса потянулась к нему, опушённый длинными волосками нос задёргался, нюхая воздух. Подложив сжатую в кулак ладонь под подбородок, Семён высвободил из-под себя другую руку, протянув её к зверьку. Странно, подумал он, глядя, как сразу несколько крыс принялись обнюхивать его пальцы. Кто бы мог подумать, что эти мерзкие твари, гроза всех ремонтников, которым приходилось работать на нижних производственных уровнях, бичь санитарной службы, станут мне такими симпатичными. Или тут дело в том, что это не совсем крысы? Или совсем не крысы. Одно лишь подобие. Что произойдёт, когда они встретят там, в городе, своих дальних родственников, обычных серых крыс? Попытаются найти с ними, что называется, общий язык, или вступят в схватку. А может, попытаются вовлечь этих хвостатых серых бандитов в своё сообщество, в свою колонию. Сможет ли организующая сила Большого Серого сделать из этих приблудных существ подобие тех, кто составляет его основу изначально. Или для этого необходимо родиться внутри колонии, с уже готовым набором каких-то наследственных признаков, с особым генофондом.
Итак, с ними отправится энная часть Большого Серого. Не связанная с оставшейся, это будет отдельное существо, отдельная личность, несущая в себе, без сомнения, все черты исходной, но это только в первое время. Потом она неминуемо начнёт меняться, когда станет самостоятельной, меняться под воздействием самых различных факторов. Это будет испытание на прочность, но, независимо от того, насколько успешно эта новая личность выдержит их, в итоге, спустя какое-то время, это уже будет не совсем «мини Большой Серый». Это одно. Есть и ещё один момент, который может подбросить им – и не только – неприятный сюрприз. Как он (она?) поведёт себя в городе? Вдруг, найдя нижние уровни достаточно комфортными, она (или он) организует там свою колонию и тогда, по вине Семёна, над жителями города может нависнуть новая серьёзная угроза. Обладая выживаемостью исходного вида, да к тому же наделённое разумом, это новое суперсущество начнёт расти, и тогда под ногами ничего не подозревающих обывателей, появится ещё одни разумные обитатели города. Рано или поздно эти два вида столкнуться. Человек обрушит на крыс весь свой смертоносный арсенал орудий и средств уничтожения жизни, но крысы – изворотливые создания, так просто их не одолеть. Начнётся настоящая война. Мало горожанам растений, что окружают Буферную Зону, напирают на неё и постоянно сжимают кольцо, и самой Буферной Зоны. Им придётся ещё иметь дело с новым, невесть откуда взявшимся врагом, не менее страшным. Кто возьмёт верх в этой войне? Кому, в итоге, будет принадлежать город, сколько бы ему не осталось ещё стоять?
Он и люди извне пришли сюда спасать остатки человечества, а не получится ли так, что прежде чем они сумеют что-то предпринять, спасать будет некого.
Город станет новым гнездом для не просто Большого Серого, а Огромного Серого. Дай тому возможность, он разрастётся до поистине планетарных масштабов. Особенно, если вместо адаптоидов будут чистые растения. Что тогда?
Тогда те, кто вырвется из охваченного взаимоистреблением города, снова начнут поливать Буферную Зону ядовитой дрянью, теперь уже для того, чтобы не выпустить никого наружу, за её пределы. А потом и сам город забросают термитными бомбами, капсулами с отравляющими веществами, а то и атомными зарядами. И даже в этом случае никто не даст гарантии, что удастся истребить захватчика.
Расфантазировался, одёрнул себя Семён.
Он чуть вытянул руку вперёд, осторожно проведя пальцами по спине одной из крыс. Крыса отреагировала на это спокойно. Понюхала ладонь, и более ничего.
- Не боишься. Мы для тебя не опасны, нас мало. А в городе – другое дело. Там люди. Неужели нам и впрямь придётся сражаться за место под солнцем?
«Шф-х-фш-шф-хш» - ответили крысы.
- Спи,- сказала ближайшая.
- Что?
От неожиданности Семён дёрнулся, и тут же что-то больно ударило его в подбородок. Семён вскинул голову, огляделся. Крысы как ни в чём не бывало сидели вокруг, даже на его руке, почему-то оказавшейся вытянутой в самую их гущу. Поморгав, Семён подтянул к себе руку, взглянул на циферблат часов и невольно присвистнул. Как ни странно, срок его дежурства почти истёк, хотя он и начался, казалось бы, только-только. Вместо того, чтобы бдить, он, оказывается, проспал всё это время, как мальчишка.
«Позор», - подумал Семён, и не стал будить Илью. Смену он передал лишь тогда, когда добросовестно просидел все два часа, не сомкнув глаз.
Столь поздняя побудка удивила степаря.
- Я и не заметил, как время прошло, - слукавил Семён. После чего улёгся и провалился в каменный сон.
Он проспал девять часов подряд, а проснувшись, обнаружил, что ничего не изменилось. Как видно, отчуждение части себя, было для Большого Серого непростым делом.
Увидев, что Семён проснулся, Эдуард и Неор раскрыли свои рюкзаки, протянув ему наполненную до краёв крышку-стакан сытняка и несколько сухарей.
- Твой завтрак, - сказал Эдуард.
- Спасибо. – Семён принялся есть, поглядывая на крыс. – Знаете, нам придётся подкармливать их пока мы будем искать Хранилище. Это может занять очень долгое время, а съестного там им найти будет непросто. Крысы не так уж и хорошо переносят голод.
- На такую ораву никаких запасов не хватит, - запротестовал Савелий. – Объедят нас вконец.
- Они наши компаньоны. Ничего не поделаешь, придётся делиться.
- Мы ждём почти сутки, - заметил Рустам, когда Семён завершил трапезу положенным количеством воды. – Немалый срок.
- Вы опять забываете о том, что для Большого Серого время – ничего не значащая величина. Он делает всё так и в таком темпе, какой считает для себя приемлемым. Хотите поторопить его?
- Хотя бы узнать, в какой стадии находится это его отчуждение.
- А сами не пробовали спрашивать?
- Он не отвечает.
- Думаете, ответит мне? – Семён с сомнением покачал головой, но потом всё же наклонился, подавшись поближе к крысам. – Большой Серый, нам ещё долго ждать?
Проговорив это, он умолк, вслушиваясь в «перешёптывание» крыс, только ответа так и не последовало. Попробовав вызвать Большого Серого на диалог ещё раз, Семён вернулся в исходное положение.
- Вероятно, следовало бы войти туда, - посоветовал Илья, указывая на трубу.
- Вряд ли что это изменит. Если он не хочет говорить, он не заговорит и там. А может сейчас и не может.
- Не может? Почему?
- Безызвестные Родоначальники! Да кто знает, как ему даётся это отчуждение. Наберитесь терпения.
- Ты обещал показать гнездо, - напомнил Рустам. – Можно сделать это сейчас? Боюсь, потом возможности уже не будет.
- Не знаю, что и сказать. – Семён задумчиво поглядел на трубу, по которой то и дело сновали крысы – Наверное, сейчас не лучшее время…
- Может, увидим процесс воочию.
- Отчуждения? Думаете? – Семён хмыкнул, открыл аптечку и с какой-то печалью тряхнул пузырьком, в котором одиноко застучала о стенки единственная пилюля. После того, как они с Савелием отбили последнее нападение норовиков, их оставалось две, но одну пришлось пожертвовать степарям для анализа. Правда, это мало, что дало: степарянские химики так и не смогли синтезировать нужное вещество.
- Последняя таблетка офтальмина. В гнезде темно, и я не знаю, как крысы отнесутся к тому, что мы будем светить там налево и направо фонарём. Лучше не раздражать их… Поэтому - офтальмин. Этого хватит только на одного. Кто пойдёт?
Степари молча переглянулись. Первым нарушил затянувшееся молчание Савелий:
- Тут их и так полно, чего на них смотреть. Сами идите.
- Это ваше право, Рустам, как старшего, - проговорил Неор. – Идите вы.
Рустам отрицательно помотал головой:
- Я «общинник». Конечно, это тоже община, только… Куда более основательным, нежели мы, изучением жизни, занимался у нас Илья. Органика во всех её проявлениях – это его...
- Правильно, - высказал своё мнение Эдуард.
- Хорошо. – Семён вытряхнул пилюлю Илье в ладонь. – Выпей и закрой глаза. Медленно досчитай до ста, и открывай.
- Как долго это будет действовать? – спросил Илья, задержав таблетку у рта.
- Семь-восемь часов. На это время вы будете самым зрячим из нас. Ну же, смелее! Или хотите уступить право другому?
Илья слабо улыбнулся, нерешительно сглотнул, потом сунул пилюлю в рот и тут же зажмурился. Губы его зашевелились. Отсчитав положенную сотню, он осторожно поднял веки.
- Ничего себе!
- Ну как? – поинтересовался Эдуард.
- Великолепно! Так светло… Удивительное средство.
- Тогда идём. – Семён встал. – Буду твоим гидом, хотя правильнее было бы наоборот. Расскажешь, что видишь.
Крысы не попятились перед ними, когда они встали в полный рост, и не расступились даже тогда, когда они сделали первый шаг. Преодолет это живое кольцо оказалось непросто: свободных пятачков, куда можно было поставить ногу, было не так уж и много. Стараясь ни на кого не наступить, они шагнули в самую их гущу, идя след в след – Семён впереди, Илья за ним. Кое-где крыс пришлось убирать с дороги. Семён проделал это не без опаски, но зверьки отнеслись к такой процедуре с удивительным равнодушием. Казалось, возьми лопату и начни грести ею, они и в этом случае и ухом не повели бы.
Перед входом Семён пропустил Илью вперёд.
- Выберешься из трубы, сразу вылезай и садись. Потом укажешь, где сесть мне. Там должно быть немного места.
- Я понял, - кивнул Илья.
- Подожди секундочку… - приостановил его Семён, завидев спускающихся из трубы крыс. - Пусть выйдут. Теперь иди...
Илья пригнул голову, шагнул в трубу, и та зашевелилась и загудела от ползущего по ней массивного человеческого тела. Когда конвульсивные движения её утихли, внутрь нырнул Семён.
Как и в предыдущий раз, он увидел лишь густой и тяжёлый от запаса мрак, в котором что-то постоянно попискивало, шуршало и скреблось. «Зрячий» же Илья от открывшегося ему зрелища пришёл в восторг:
- Слушай, это просто невероятно! Посмотри, сколько их. Кругом… Потрясающе!
- Не забывай, я вижу в десятки раз меньше, чем ты, - напомнил Семён, слепо тараща глаза во тьму гнезда. – Так что вокруг?
- Крысы. Повсюду. Здесь, рядом, на полу, на стенах, на таких террасках, на потолке… В стенах дыры, там, похоже тоже крысы. Невероятное количество крыс!
- Это понятно. На то оно и гнездо. Что они делают?
- Кто что. Переходят с места на место, нюхают друг друга, вылизываются…
- Заметно какое-нибудь разделение?
- Нет. Сплошная масса.
- Понятно.
- Оно так и выглядит обычно?
- Да. Фокус не удался. Вы увидели всё, что хотели? Тогда возвращаемся.
- Вы не будете разговаривать с ним?
- А смысл? Он сам заговорит, когда нужно. Если хочешь, попробуй сам. Ты же член контактной группы. Тоже, в некотором роде, «общинник». «Контактёр».
Илья тихонько хохотнул:
- Я специалист в другой области. И уж если и «контактёр» – то подготовленный к контактам с людьми. А это… Хотя, ты прав. Попробую. – Он помедлил немного, затем чётко выговаривая слова, произнёс:
- Большой Серый. Я человек, пришедший сюда издалека. Из мира, не похожего на этот. Хочешь узнать о нём что-нибудь?
Илья подождал, потом повторил зов, немного изменив форму обращения. Перепробовав несколько вариантов, он сдался.
- Твоя правда. Не отвечает.
- Возвращаемся?
- Интересно было бы осмотреть всё гнездо, - промолвил Илья, вертя головой, точно крыса.
- Давай отложим это на другой раз, – сказал Семён, и заскользил вниз по трубе.
- Раньше планета так и кишела разными формами животной жизни, - заметил Илья, выползая вслед за Семёном из трубы. – Стаи птиц – ты знаешь, что такое птицы? - косяки рыб, целые тучи насекомых… Я сейчас словно заглянул в прошлое Земли. Это восхитительно! Спасибо.
- Насколько я знаю историю прежнего человечества и Земли в целом, иногда такое обилие было огромной проблемой для людей, - ответил Семён. – Крыс, в частности.
- Будем надеяться, что с Большим Серым у нас таких проблем не возникнет.
Семён вспомнил свой недавний экскурс в вероятное будущее:
- Я тоже надеюсь…
Снова потянулись часы ожидания. Время от времени, то Семён, то кто-нибудь из степарей пытался вызвать Большого Серого на разговор, и после очередной, бог весть какой по счёту, попытки неожиданно услышали:
«Жди».
- Ого, заговорил, - сразу оживился Эдуард.
- Наверное, дело близится к концу, - высказал предположение Неор и похлопал по своему защитному костюму, точно тот был живым существом, так же как и люди, уставшим от вынужденного безделья. – Пойдём так, или снова облачимся в эти балахоны?
- Одеть их недолго, - отозвался Семён. – Но, полагаю, они нам в дороге к городу уже не пригодятся. Если крысы надеются там пройти, стало быть, дорога не лежит через отравленные участки…
Неор растерянно заморгал:
- Как, оставим их здесь?
- Нет, конечно. Свернём и возьмём с собой. Это то, без чего ни в Буферную Зону, ни под неё выходить нельзя. Даже если уверен, что обойдёшься без костюма. Делается это вот так.
Семён расправил костюм на полу, положил внутрь капюшона маску и фильтр, потом ловко скатал оболочку в компактный тугой свёрток. Придерживая его одной рукой, он поднял голову и поинтересовался:
- Есть чем связать?
- Кроме той верёвки – ничего, - ответил Илья.
- Тогда отрежь кусок… С метр, примерно.
Получив требуемое, он перетянул свёрток сначала с одного края, потом с другого, оставив верёвки ровно столько, чтобы костюм можно было нести, перекинув её через плечо, как ремень.
- Готово!
Верёвка пригодилась и остальным. От неё отрезали ещё пять кусков, чтобы приторочить костюмы к рюкзакам. Всё принялись лихорадочно готовиться к выступлению, ничего ещё толком не зная, и, как оказалось, не зря. Едва успели завязать последний узел, как Савелий высоким от волнения голосом, почти крикнул:
- Идут!
Труба завибрировала и задёргалась, исторгнув из себя живой поток. Вырвавшись наружу, он немедленно повернул в противоположную от людей сторону, растекаясь по коридору, как взаправдашний ручей. Некоторое количество сидящих вокруг людей крыс присоединилась к нему, остальные остались на прежнем месте.
Степари и древостой поспешили забросить рюкзаки за плечи, но Семён продолжал стоять, глядя на нескончаемый серый поток.
- Мы идём? – нетерпеливо спросил Рустам.
Семён поправил свёрток, висящий у него на правом боку, и отрицательно помотал головой:
- Пока нет.
- Что нас держит? Они уходят…
- Нам скажут, когда можно.
- Ты уверен?
- Нет, но… Большой Серый, нам можно идти?
«Жди» - раздалось средь наполнивших коридор новых звуков массового исхода. Ответ прозвучал странно, точно говорили сразу двое, почти идеально слившихся два голоса. Синхронность была идеальной, но двойственность всё равно ощущалась. Им отвечал уже не один, единый Большой Серый, а кто-то ещё.
Эдуард тоже заметил эту особенность.
- Не пойму, кто это сказал, - проговорил он, переводя взгляд с сидящих вокруг крыс, на тех, кто серыми тенями ускользал в зеленоватый сумрак коридора. – Эти, или те?
Ему никто не ответил: все были поглощены зрелищем исхода отчуждённой части Большого Серого. Он длился долгих две или три минуты, затем послышалось:
«Ты/вы/все можете идти/следовать за мной/той частью».
«За мной» и «той частью» прозвучали ещё более необычно – наложившись одно на другое. С ними и впрямь говорили двое сразу.
Так оно и есть, подумал Семён, устремляясь вслед за крысами. Больших Серых стало двое: один оставался, другой уходил, уводя их к далёкому городу. Или же вторая часть уже не была им?
Интересно будет узнать, как она назовёт себя сама, когда станет полностью независимой от своей большей части, мелькнуло у Семёна в голове.
Обернувшись, он поглядел на идущих следом товарищей, обменялся взглядами с Рустамом, после чего переключил всё своё внимание на крыс.
Дорога, которой они шли, вела к двери-люку, через которую Семён уже проходил один раз, на сейчас крысы проигнорировали её. Проскользнув мимо выхода в остальную часть города-призрака, они повернули влево, пройдя сквозь анфиладу комнат, некогда отделённых друг от друг стеклянными перегородками. От перегородок остались только редкие и необычайно толстые куски стекла, оставшиеся в изуродованных, перекошённых стальных рамах, да кучи осколков на полу, всё ещё сверкающих острыми гранями. Сами комнаты выглядели необычно. Одни были заставлены баллонами, пультами, лёгкими алюминиевыми стульями, и металлическими же шкафчиками, из которых торчали какие-то истлевшие лохмотья, в других не было ни мебели, ни оборудования. Лишь какие-то раструбы в стенах, да навек потухшие световые панели на потолке. В одной обнаружилась тележка, нагруженная чем-то уже потерявшим и цвет и форму. И в каждой было как минимум по две двери, схожие с дверью-люком: тот же блестящий белый металл, напрочь лишённый фосфоресцирующей растительности и рукоятки маховиков. Двери были плотно закрыты, но выглядели неплохо – должны открыться. Будь у Семёна время, он непременно заглянул бы за любую из них, но сейчас ему было не до этого.
Последняя комната была цела лишь наполовину. Та часть её, где должна была находиться стена, или же ещё одна такая перегородка обрушилась, и крысиный поток теперь не спеша стекал в образовавшийся чёрный провал в полу. Заглянув в него, когда представилась такая возможность, Семён увидел метрах в трёх внизу обрушившиеся перекрытия нижнего уровня и лежащее на них, изорванное и измятое металлическое покрытие пола комнаты. Оно спускалось туда точно полотнище, и крысы, почти не задерживаясь, стекались по нему вниз, скребя коготками по металлу.
Металл оказался на удивление скользким, и Семён попросту съехал по нему. Подражая ему, тем же манером спустились и остальные.
На нижний уровне царил тот же хаос, что и наверху, но назначение помещений было совсем иное. Здесь располагались склады, или что-то в этом роде. Понять, что в них хранилось, уже не было никакой возможности: от лежащего на стеллажах, как и от самих стеллажей почти ничего не осталось, лишь бесформенные груды, плотно покрытые лишайниками. Последних тут росло в изобилии, видимо здешние условия благоприятствовали этому.
Пропетляв средь этих остатков неведомо чего, крысы выбрались в обширный зал, при виде которого Семён на мгновение остановился.
Крысы вывели их к станции. Точнее – к погрузочно-разгрузочному терминалу. Разрушения коснулись и его, но под потолком всё ещё держалась покрытая ржой полоса монорельса, а под ней, сбившись в кучу, стояли докерные машины и грузовые платформы. Внешне они очень походили на маховозы, но под их брюхом находилось что-то не похожее по форме и размеру на кожух тягового маховика.
«Неужели аккумуляторная батарея, - удивился Семён. – Роскошно!».
Туннель монорельсовой дороги казался идеальной дорогой к городу, однако крысы, видимо, были иного мнения. Миновав его устье, они нырнули в узкий боковой коридорчик, выведший к ещё одной дороге. Эта выглядела несколько иначе: почти вдвое уже, да и монорельс под потолком был тоньше, рассчитанный на поезд небольших габаритов и грузоподъёмности. Крысы устремились в этот туннель.
- Для чего эта полоса? – спросил Эдуард, указывая на монорельс.
- Часть транспортной системы, - часто дыша от быстрой ходьбы, ответил Семён. – Монорельс. По нему двигается подвижной состав: вагоны, перевозящие грузы или людей. Та, которую мы миновали – основная. Эта, судя по размерам, скорее всего, резервная… По крайней мере, похожа на таковую. Как правило, идёт вдоль основной ветки.
- Почему мы тогда не пошли по основной? Там куда просторнее…
Семён усмехнулся:
- Спросите это у крыс.
- Интересно было бы посмотреть на такой поезд, - подал голос Неор.
- Будет возможность – увидите.
Словно в ответ на его слова впереди показалась что-то большое, загораживающее собой весь тоннель; крысы обтекали это препятствие, словно поток серой, мутной воды. В первый момент Семён решил, что это обвал, куски бетона и породы, упавшие с потолка, но подойдя ближе, понял, что ошибся: препятствием был как раз поезд.
Поезд оказался совсем коротким: пять кабин, по четыре кресла в каждой: чисто пассажирский состав. Видимо, он уже успел набрать приличную скорость, когда одна из секций монорельса не выдержала и сорвалась с креплений, сбросив с себя мчащуюся машину. Удар о пол и стены смял и искорёжил кабины, намертво заклинив их в туннеле, но внутри не было ничего, что указывало бы на человеческие останки. То ли лишайники «съели» их подчистую, то ли пассажирам удалось спастись, и они ушли. Или их, раненых и мёртвых, кто-то вытащил сразу после катастрофы. Так или иначе, в тоннеле осталось лишь мёртвое железо, покрытое фосфоресцирующей растительностью и ржавчиной. Перебираться через него пришлось с осторожностью, дабы не покалечиться о рваные, изъеденные коррозией края.
Наличие столь хорошо сохранившихся и столь продолжительных путей сообщения, удивило Семёна, но не менее удивительное ждало его через несколько километров. Пройдя это расстояние, они вышли в помещение ещё одной станции, транспортного узла, от которого сразу в трёх направления уходили ещё туннели. Здесь, никому не известная, лежала целая сеть ходов, надёжно укрытая в толще земли, и почти нетронутая той давней техногенной катастрофой, обветшавшая, но, тем не менее, прекрасно сохранившаяся. Узнай об этом СББ пришло бы в ужас, а для пилферов эти ходы, да и сам город-призрак, был бесценной находкой. Ведь по ним скрытно, и главное – совершенно безопасно можно было проходить огромные расстояния по Зоне, не жарясь на солнце, и не рискуя нарваться на патруль. Информация о таких местах стоила не меньше, чем биом, а зачастую и больше. Многие, кстати, и зарабатывали этим.
От узла в сторону города вело уже не два тоннеля, а один. Теперь стало понятно, почему крысы выбрали именно эту ветку: та, которую Семён принял за основную, уходила от конечной станции куда-то в сторону. Как видно, напрямик сюда можно было попасть только по этому пути. Крысы, как и следовало ожидать, устремились в него.
Вид тоннеля постепенно менялся. Лишайники редели, отчего с каждой пройденной по нему сотней шагов, туннель становился всё темнее. Вскоре они исчезли совсем. Дальше шёл голый бетон и железо. И тьма, глухая, плотная, тяжёлая, как стоячая вода. Тьма, которую за много прошедших веков не разрезал ни один луч света.
Крысы нырнули во тьму, не сбавив темпа своего бега ни на йоту. Снова вспыхнули фонари, но света их хватало лишь на то, чтобы осветить арьергардную часть крысиного отряда. Головная же часть двигалась практически в абсолютном мраке. Зеленовато-белесая фосфоресцирующая оболочка осталась позади, однако вместо света, в туннеле появилось эхо. До этого их шаги и другие звуки глушились растительным покровом, теперь же, каждый звук, рождённый человеком ли, крысой ли, немедленно порождал отражённый. Труба сразу наполнилась блуждающими, сливающимися воедино шумами, мешаниной самых разнообразных звуков и их отголосков: шагами людей, их дыханием, скрипом ботинок, каким-то позвякиванием в поклаже и шелестящим шорохом, рождённым семенящими крысиными лапками. Многократно повторенные, они возвращались дико искажёнными, наложившимися один на другой, наполняя туннель рокотом реверберации. Идущим людям иногда казалось, что где-то спереди или сзади к ним приближается нечто грозно рычащее, и они останавливались, тревожно вслушиваясь в этот шум. Любое сказанное слово давало ещё более сильный эффект.
Семён не считал шагов, как обычно, однако его, выработавшееся с годами, чувство пройденного расстояния, говорило, что позади осталось не меньше десятка километров. Стало быть, впереди было ещё, по меньшей мере, семь таких же отрезков. Для крыс и уже пройденный путь был немалым, однако они и не думали останавливаться.
«Неужели собираются одолеть семь десятков километров в один присест?» - изумился Семён. И, похоже, так оно и было.
Семён обернулся к Рустаму:
- Предлагаю поменяться ношей. Ты мне рюкзак, я тебе фонарь и свой костюм. Мой черёд таскать припасы.
- Ничего, не тянет, - хрипло отозвался главный «общинник». – Считай, что ты на привилегированном положении. – Рустам сунул под лямки рюкзака большие пальцы, и поинтересовался:
- Твой туннель, по которому ты ходил раньше был такой же?
- Значительно хуже. Это был даже не один тоннель, а целая их цепочка, соединяющая небольшие помещения, вроде того узла. По всем признакам, некогда там тянулись какие-то коммуникации, но всё, что имело хоть какую-то ценность либо растащили, либо оно сгнило само. Да и сам тоннель был на последнем издыхании. Всё осыпалось… А здесь, поглядите сами. - Семён повёл фонарём, заставив яркое пятно света обежать стены и потолок. – Можно сказать, он в идеальном состоянии.
Семён подождал, пока смолкнет рокочущее эхо, рождённое его словами, и добавил:
- К тому же где-то рядом шли грунтовые воды, и его подтапливало, особенно после сильных дождей. Смывало туда всю дрянь из Зоны. В иных местах без маски пройти было невозможно.
Словно проверяя, нет ли такого здесь, Семён снова повёл фонарём. На сей раз в световое пятно попала какая-то полоска, нарисованная на стене. Подняв фонарь, Семён увидел, что она поднимается к потолку, пересекает его, и спускается до середины противоположной стены. На обеих её концах было что-то написано, то ли какая-то буква, то ли цифра, уже почти не сохранившаяся. Заинтригованный, Семён принялся внимательнее присматриваться к стенам и потолку, и через две сотни шагов наткнулся на ещё одну такую же отметку, едва различимую на выщербленной, осыпающейся поверхности старого бетона. Отсчитав три таким, он увидел ещё одну полоску, но шире остальных, и другого цвета. В этот раз удалось прочесть написанное: то были уже две цифры: «58».
Стометровая и километровая разметка дороги, догадался он. Стало быть, до города ещё 58 километров. Идти и идти…
Туннель неожиданно вынырнул в небольшое цилиндрической формы помещение, от которого вверх уходила тонкая горловина колодца. Очутившись под ней, Семён невольно остановился, задрал голову, подняв над собой фонарь.
- .Что это? – спросил кто-то.
- Аварийный выход. – К свету Семёнова фонаря добавился свет второго, что нёс Эдуард, но лучи обеих осветили лишь самые нижние марши поднимающейся вверх лестницы. Венчающий колодец люк был где-то невероятно высоко, недосягаемый для света их фонарей. – На всём пути должны быть такие.
- Для чего?
- Мало ли… Например, туннель завалит, сразу в нескольких местах.
- Значит здесь можно выбраться наверх, – проговорил Илья.
- Если лестница выдержит, и если не заржавел сам люк, - ответил Семён. Помолчав секунду, он добавил: - И если его не завалило песком.
- Какой прок от аварийного выхода, если наверху – смерть, – сказал Неор, когда они вновь тронулись в путь, догоняя ушедших далеко вперёд крыс. - Как можно спастись, если снаружи враждебная среда?
- Перемещение по таким дорогам разрешалось только соответственно экипированным. Каждый, кто пускался в путь, обязан был надеть защитный костюм. По сей день так. С этим строго.
- То есть, сейчас такие вот дороги тоже существуют?
- Конечно.
- Тогда непонятно, - откликнулся на это Илья. – Ты рассказывал, как трудно найти убежище в Зоне. Что мешает пилферам использовать в качестве убежищ, такие вот колодцы? Я имею в виду, колодцы действующих дорог.
- Одна их особенность, - ответил Семён. – Они открываются только изнутри.
Следующий колодец попался километров через шесть. При других обстоятельствах Семён непременно попытался бы добраться до верха, даже рискуя сломать себе шею на прогнивших лестницах, и попробовать открыть крышку. Только Большой Серый едва ли стал ждать, пока он удовлетворит своё любопытство.
Крысы продолжали двигаться вперёд, но теперь их движение было не таким равномерно-постоянным, как прежде. Они всё чаще меняли темп, то пускаясь в бег, то еле ползя. Иногда и вовсе останавливались, без всякой видимой причины. На все обращённые к ним вопросы, отчуждённая часть Большого Серого не ответила ни слова, и Семён, в конце концов, оставил его в покое. Остановки использовали для того, чтобы справить нужду, проглотить глоток воды, сытняка, или проглотить порцию сухарей. Дожёвывать иной раз приходилось уже на ходу: переходы от остановок к движению у крыс становились всё более резкими и непредсказуемыми. Не полагаясь целиком на средство норовиков, Семён вытряс из аптечки все стимуляторы, которые у него остались, и раздал их товарищам. Доза для каждого получилась небольшая, но усталость на время отступила. Однако многочасовой марафон в узкой бетонной норе, изматывал не только физически. Он всё больше превращался в кошмарное видение наяву, завязшее в каком-то безвременье. Семён начал ловить себя на том, что то и дело смотрит на часы. Казалось, они стоят, если б не ползущая рыками секундная стрелка. Он опускал руку, выжидал несколько минут (или ему казалось, что несколько минут), снова смотрел на часы, а те показывали почти то же время, что и накануне. У других было не лучше. Савелия и Илью начали преследовать навязчивые мысли, что они идут по замкнутому кругу, или вообще не в ту сторону. Подозревать, что крысы специально плутают, водя их по кольцу или каким-то совсем другим ходам, было глупо: туннель нигде не поворачивал, прямой, как натянутая нить, и нигде не пересекался с другим туннелем, однако убедить их в ложности таких предположений оказалось непросто. И, несмотря на все доводы, мысль эта упрямо возвращалась к ним снова и снова: темнота и однообразие кажущейся бесконечной ветки монорельсовой дороги только способствовали этому. Для Семёна подобное было не в диковину. Симптомы были знакомыми: почти у каждого, кто хоть раз спускался в глухие коридоры подземелий города или его Периферии, случалось нечто подобное. Особенно если тот проводил там слишком много времени. У медиков это называлось ТС – туннельный синдром. Или, как его ещё называли: «длинный туннель». Название как нельзя лучше объясняло причину этого явления – огромная протяжённость ходов, попытка достичь противоположного конца которых начинало казаться столь же бессмысленным занятием, как попытка достичь горизонта. Неприятные, злые, а подчас и смертельные шутки «длинного туннеля» этим не ограничивались. Проявления его были самые разные, индивидуальные у каждого человека и разной степени остроты. Зачастую они накладывались на внезапные приступы клаустрофобии. При одной мысли, что ты находишься глубоко под поверхностью, в пустоте, придавленной многометровой толщей земли, и всё, что у тебя есть – это узкая нора, чудовищной длины, ведущая неведомо куда, доводили до сумасшествия самых стойких. Казалось, здесь даже воздух имеет ту же плотность, что и окружающий бетон и камень: невероятно тяжёлый, спрессованный, который нужно не вдыхать, а откусывать, или отламывать кусок за куском. И люди задыхались в таких туннелях, убеждённые, что не в силах более сделать ни единого вдоха.
У Неора «длинный туннель» внезапно проявился в сомнении относительности того, что они идут именно за Большим Серым, а не за какими-то другими животными, случайно оказавшимися впереди. По его мнению, Большой Серый в одну из их вынужденных остановок, улизнул в какую-то дыру, мимо которой они прошли, не заметив её, и теперь люди шли, не ведомые им, а наоборот – гнали перед собой кучку хвостатых бедолаг, загнав их, наверное, уже до полусмерти.
Его пустили вперёд, вручив фонарь. Вид длинной крысиной реки, убегающий далеко вперёд, во мрак, несколько успокоили его. Семён вновь занял своё место впереди идущего, гадая, у кого и какой блажью обернётся «длинный туннель» в следующий раз.
Действия стимуляторов хватило ненадолго: на них снова начала наваливаться усталость. Каждый новый шаг теперь давался со всё большим трудом; ноги деревенели, наливаясь свинцовой тяжестью. Рустам распорядился выдать удвоенную норму сытняка. Принимать его тоже пришлось на ходу, по очереди прикладываясь прямо к канистре. Это помогло, но не настолько, чтобы ощутить себя бодрым и полным сил. Тем не менее, идти стало чуточку легче.
Они вглядывались в каждую километровую отметку, когда удавалось различить её на осыпающемся бетоне, и в то, что было написано, если удавалось увидеть хоть что-то, напоминающее цифры. Случалось это не часто. Это были вехи их пути: 47-й километр, 34-й, 31-й, 25-й и 19-й. Последняя отметка, которую с трудом, но сумели разобрать, имела обозначение «16». Впереди было ещё, как минимум, шестнадцать километров пути. Не мало, но, в то же время, совсем немного, по сравнению с тем, что уже было пройдено.
Истерзанные мышцы требовали отдыха, однако цель, к которой они стремились, была совсем рядом. После стольких мытарств, они, наконец, почти достигли её. Останавливаться сейчас казалось делом немыслимым.
Теперь Семён боялся одного: что впереди встанет препятствие, которое окажется непреодолимым для них, людей. Обвал, или ещё что-то в этом роде. Крысы могли проскользнуть и в узкую щелку, так что по меркам Большого Серого, это тоже было дорогой. А что делать им? Выход тогда был только один – выбираться наверх, по одному из ближайших аварийных колодцев и идти по поверхности, можно сказать, у всего города на виду. Шансов войти внутрь, и уж тем более незамеченными у них в этом случае, оставалось немного.
Страх одолевал Семёна тем сильнее, чем ближе они приближались к городу. Случись такое, это было бы высшей несправедливостью, говорил он себе. Преодолеть тысячи километров, не раз пройти бок о бок со смертью, и встать у самой финишной черты. Но зачастую именно так и происходило. Что ждёт их там, впереди? – задавал он себе вопрос, и не находя на него ответа, нетерпеливо вскидывал фонарь, словно надеясь увидеть там, впереди, что-то… И, бросив в очередной раз вперёд свет своего фонаря, действительно увидел: тёмную широкую полосу, куда толще, чем обычные километровые отметки. Недоумевая, что бы это могло означать, Семён смотрел на неё, пока приближался к ней, и лишь поравнявшись, неожиданно понял, что это.
Указатель границы города.
Место, где где-то над их головами проходила городская стена, вот, что означала эта полоса. Он уже видел такие. Линия монорельса, как и следовало ожидать, начиналась не у самой стены, а где-то в глубине городских застроек, и естественно отсчёт расстояния так же начинался оттуда. Он ошибся, не учёл этот момент; город оказался ближе.
Большой Серый довёл-таки их до него.
Глава 7
Город встретил их вонью канализации – своеобразной визитной карточкой, которой он одаривал каждого, кто входил в него, что называется, с чёрного хода. Точнее – одной из таких визиток. Иным доставалось зловоние стоков химического производства, другим – и то и другое вместе взятое. Даже не зная, что над твоей головой, о близости города можно было догадаться по этим запахам без труда. Работало без осечек.
На сей раз запах был не сильный, но заметный. По видимому, один из бесчисленных помойных ручьёв, берущих своё начало от вечно текущих труб и отстойников, сумел пробить русло и сюда. Туннель, однако, пока был сухим.
Учуяв незнакомые запахи, крысы в очередной раз притормозили, беспокойно завертев остроносыми мордочками, принюхиваясь к доплывающему сюда из глубины линии «аромату» человеческих испражнений и бытовой химии. Догнав арьергард крысиной колонии, люди тоже остановились.
- Что-то не так? – поинтересовался Рустам.
Семён вместо ответа поднял фонарь, но не увидел впереди ничего, что препятствовало бы движению.
- Они что-то чувствуют… Большой Серый, что случилось?
Крысы пискнули:
«Запах. Нет вариантов для сравнения/аналогов. Опасность?»
- Запах города, - тихо проговорил Семён, чуть повернув голову. - Для него это ново. – И добавил громче, специально для крыс:
- Никакой опасности. Неприятно – да, но не смертельно. Моча, кал, и кое-что ещё, что мы, горожане, используем в обиходе.
«Отходы жизнедеятельности/метаболизма, - отозвался Большой Серый. – Да. Понятно».
- Смотри-ка, - удивился Неор, - они знают, что такое метаболизм. Однако!
- Мы знаем, не он, - поправил его Семён. – Не забывай, Большой Серый передаёт смысл, а наш мозг трансформирует его в понятные нам значения, слова. Поэтому сказанное им мы воспринимаем по-разному: каждый в зависимости от своего уровня знаний и терминологии…
Крысы снова двинулись вперёд, но, несмотря на заверения Семёна, куда медленнее, нежели прежде, осторожнее, чуть ли не крадучись. Канализационная вонь усиливалась с каждым пройденным метром, а потом опять пошла на убыль, сменившись обычными для заброшенных уровней запахами запустения и тлена. Там, где она ощущалась сильней всего, стена была покрыта ядовито-зелёным налётом плесени, под которой виднелся выкрошившийся сырой бетон и ржавые рёбра арматурин. Поглядев на это мокнущее пятно, Семён подумал, что где-то за этой стеной может быть пустота, и, пробив не толстый слой уже рассыпающегося железобетона, можно выйти из туннеля, но оставил этот вариант, как запасной. Впереди были ещё 16 километров пути, на протяжении которого могли встретиться и более подходящие места, для того, чтобы выйти, наконец, из этой трубы. Он не ошибся: пройдя вперёд ещё немного, крысы опять остановились.
«Закрытый ход/ответвление» - сообщил Большой Серый.
- Надо посмотреть. – Семён невольно подался вперёд, едва не отдавив зверькам хвосты. Спохватившись, он поспешил отступить. – Мне нужно пройти…
Он не договорил: крысы в тот же миг дружно сдвинулись вправо, освободив узкую полоску у самой стены. Хмыкнув, Семён шагнул на эту полосу, и семенящими шажками двинулся вперёд, внимательно следя, чтобы не наступить на какую-нибудь вылезшую из общей массы крысу. Пройдя так метров тридцать или сорок, он увидел, что стена впереди разрывается, образуя нишу, с прячущейся в глубине её железной воротиной или какой-то заслонкой – для двери она казалась слишком большой. Подойдя ближе, Семён понял, что это всё же дверь, только сдвижная и непропорционально широкая, почти квадратная. Семён толкнул её, скорее чисто автоматически, нежели надеясь сдвинуть эту основательно проржавевшую конструкцию, и та, как ни странно, дико заскрежетав, поддалась, сдвинувшись сантиметров на десять. В образовавшуюся щель немедленно прошмыгнула крыса. Стараясь на наступить на засуетившихся вокруг него зверьков, Семён ухватился за край двери, упёрся ногой в край ниши и несколько раз с силой дёрнул, заставляя её каждый раз чуть-чуть, но всё же отползать. Увеличив, таким образом, щель до приемлемой величины, он сунул в неё голову и фонарь.
За дверью пряталась небольшая комнатка, заваленная инструментом: ржавыми гаечными ключами с длинными ручками, кувалдами, ломами, дырявыми жестяными ящиками, стоящими прямо посреди пола, с содержимым, которое уже давно спаялось коррозией в рыжие комки, и какими-то приспособлениями неизвестного назначения, с роликами в верхней части. За первой комнатой виднелась ещё одна, но что там, из туннеля видно не было. Крысы уже вовсю сновали средь этих железяк, осматривая и обнюхивая каждую вещь.
Семён вынул из щели голову и махнул рукой товарищам:
- Идите сюда.
Совместными усилиями дверь удалось сдвинуть ещё немного, после чего внутрь попали и люди. Семён ещё раз осмотрел оставленное в первой комнате добро, затем, перешагнув через эти останки, заглянул в соседнюю комнату.
Здесь было что-то вроде кладовой: стояли стеллажи, такие же ржавые, а местами уже начавшие рассыпаться под тяжестью сложенных на них предметов, подчас столь же ветхих. На полках и на полу лежали целые кучи всякой всячины, многое из которого и сейчас представляло немалую ценность: мотки кабеля, например. Изоляция давно полопалась, но лужёные медные жилы были целы. Над некоторыми вещами влага и время поработали куда основательней: часть давно превратилась в труху, материал других можно было определить лишь по цвету окислов, которыми они были покрыты: рыжие – железо, зелёные – медь и её сплавы, белые – алюминий... В дальнем конце комнаты виднелось ещё две двери: одна обычная, вела куда-то влево, вторая – точная копия той, через которую они вошли сюда, - прямо. Семён первым делом попытался открыть ту, что побольше, но она даже не шелохнулась, несмотря на то, что выглядела достаточно неплохо. Вторая дверь, так же закрытая, отворилась лишь после хорошего толчка, едва не слетев с ржавых петель. Эта вела ещё в одну комнату, разделённую на две секции тонкой перегородкой из оправленного в алюминиевые рамы, матового стекла. В одной стояли потрескавшиеся пластиковые шкафчики для одежды и пластиковые же стулья, в другой, значительно меньшего размера, громоздился большой железный стол с двумя тумбами, тоже стояли шкафы, но вместо истлевшего тряпья, там лежали стопки бумаг, от которых, по большей степени, осталась одна труха. Семён попытался было вытащить хоть один уцелевший лист, но те рассыпались в пальцах. Убедившись, что не найдёт тут ничего интересного, он переключился на стол.
Стол стоял набекрень; одна ножка подломилась, остальные, тоже успевшие подгнить, едва держали слишком тяжёлую для них толстую столешницу и тумбы. С трудом открыв дверцы тумб, Семён заглянул внутрь, обнаружив несколько полок, как и шкафы, набитых бумагами, вернее тем, что от них осталось, и всякой мелочью, находящейся на разных стадиях разрушения. Поворошив её, Семён стряхнул с пальцев налипшую грязь и выпрямился. Глупо было надеяться, что спустя столько времени тут что-то уцелеет из старых записей, и уж тем более, что в них будет отображены события тех лет, когда эти помещения и весь уровень оказался закрытым. Работающие тут люди, судя по всему, занимались обслуживанием дороги, и вся их сфера профессиональных интересов этой дорогой и ограничивалась. Когда им сказали уходить, они просто всё бросили и ушли, не оставив никаких упоминаний о том, что послужило причиной этого. Вполне естественно. Кроме того, спешили. О поспешности, с которой производилась эвакуация, говорили оставленные вещи: документация, материалы, инструменты и прочее. И какая напасть выгнала их всех отсюда?
Семён прикрыл скрипящие дверцы тумб, и только сейчас обратил внимание на пыль. На всём, что было в комнате, лежал толстый слой бетонной пыли и мелкой крошки, и Семён вдруг понял, что окружающие их стены и потолок столь же стары, ветхи и непрочны, как и вещи в этих комнатах. Они и впрямь были старые – некогда крашеный бетон выщерблен, покрыт паутиной тончайших трещин. Ударь хорошенько – и он лопнет, как перекалённое стекло.
«И на таком основании стоит весь город, - ужаснулся Семён. – Безызвестные Родоначальники, как он ещё держится?!».
В раздевалке была ещё дверь, и эта дверь выходила в коридор.
Встав в дверном проёме, Семён посветил сначала в одну сторону, потом в другую. Ничего особенного: голая, квадратного сечения труба, с нитями кабелей, частью оставшихся висеть на крюках, вбитых в стену, частью уже провисших до самого пола, и рядом длинных светильников под потолком, в которых тускло поблескивали навек погасшие лампы. Справа угадывалось что-то похожее на распределительный шкаф.
Из соседней комнаты показались чуть отставшие, медленно и неуверенно идущие при свете единственного фонаря степари и древостой.
- Что это за место? – поинтересовался Илья.
- Помещение служб, обслуживающих монорельс. – Семён повернул свой фонарь, и в комнате сразу стало куда светлее. – Вот мы и в городе.
- Какое запустение, - обронил Рустам.
- Этим уровнем не пользовались века. Видимо тот городок и этот уровень забросили практически одновременно.
- И забыли, - ввернул Эдуард.
- Да. Большинство горожан и не подозревают, что у города был ещё один этаж…
- Надо бы отдохнуть, - ввернул Неор. – Хотел бы добавить, что и поспать, но вряд ли я смогу уснуть сейчас.
Семён понимающе кивнул:
- Меня тоже снедает нетерпение. Но отдохнуть, согласен, надо. Ноги едва ходят…
Большой Серый занял собой всю площадь обнаруженных комнат и уже выглядывал в коридор. Люди расположились в раздевалке, рассевшись посреди стульев, не способных выдержать даже вес ребёнка. Эдуард, начавший было развязывать свой мешок, вдруг остановился, и вопросительно посмотрел на своего начальника.
- Рустам, а этим тоже? – И указал на копошащихся вокруг крыс.
Рустам, в свою очередь, посмотрел на Семёна.
- Само собой, - отозвался Семён. – Крысы долго голодать не могут. Понемногу, но регулярно, их кормить необходимо.
Эдуард качнул головой в знак того, что понял, и принялся крошить сухари, раскладывая их перед ближайшими к нему крысами. Большой Серый не ударил в грязь лицом и тут: ни толкотни, ни попыток вырвать съестное друг у друга. Крысы спокойно разобрали предложенное и удалились, уступив место собратьям по колонии. Эдуард повторил манипуляции с сухарями. Он черпал и черпал из мешка, каждый раз со всё возрастающим беспокойством на лице. Крысы сменяли одна другую, казалось им конца не будет. Эдуард высказал сомнения, что крысы пошли уже по второму кругу, и что этак он раздаст всё, что у него есть, когда после очередного черпка, часть сухарей, высыпанная на пол, осталась нетронутой. Большой Серый взял ровно столько, сколько нужно; каждая его составляющая получила ровно столько, сколько и остальные. Подобрав невостребованные куски, Эдуард встряхнул свой мешок, цокнув языком. Почти трети содержимого как не бывало.
- Не стоит сожалеть об этом, - заметил по этому поводу Семён.
- Я не жалею. Просто если каждый день выдавать по такому количеству, наших запасов хватит не надолго.
Крысы пискнули:
«Идти».
Семён так и не понял, что это: вопрос, или предложение, но в ответ помотал головой:
- Нет, не сейчас. Нам тоже нужно поесть и отдохнуть. Восстановить силы. Необходимо некоторое время. Тебе придётся подождать. А разве тебе не нужен отдых?
«Да/нет/ограниченно. Часть останется, часть будет искать/вести разведку».
Среди крыс началось какое-то движение. Три или четыре десятка их и впрямь направилась в коридор, оставшиеся продолжали свою беспокойную возню. Глядя на них, Семён лишний раз подивился выносливости этих существ. Пройти столько километров и сохранить столько сил… Крысы отнюдь не выглядели загнанными. Сон им, по-видимому, тоже был не нужен. Где же предел их возможностям? – спросил себя Семён и лишь покачал головой. Большой Серы не переставал удивлять его.
Эдуард снова забрался в свой мешок. Подкрепились сухарями, завершив трапезу, как обычно, варевом и несколькими глотками воды. Проглотив свою порцию, Савелий почесал то, что осталось от прежней бороды, и заметил:
- Ну и город у тебя, Семён. Не веселее, чем у норовиков. Серость да темень.
Семён улыбнулся.
- Это здесь, внизу. Наверху светло: большие окна, солнечные колодцы, светильники кругом. А так да… - согласился он, вспомнив унылые коробки жилых корпусов. – Серость…
- Посмотреть бы…
- Не знаю, получится ли, - с сомнением проговорил Семён. – На верхних уровнях нам показываться опасно, да и времени на такие экскурсии нет. Наша ближайшая задача либо найти Хранилище, либо убедиться, что его больше не существует. И то и другое – дело непростое, даже с Большим Серым.
- А ты сможешь определить, где то место?
Семён поднял руку, нащупав в нагрудном кармане комбинезона листок с координатами.
- Смогу. Будучи стажёром, приходилось практиковаться в определении местоположения, и, интереса ради, я вычислял координаты всех известных мне мест в городе и за его пределами. Надо лишь подняться на те уровни, которые ещё используются, и осмотреться. Определить, в каком именно мы районе. Дальше, как говорят, дело техники. Там я соображу, что где…
- Так всё равно ж, наверх пойдём.
- На один, большее – два уровня. Хорошо, если найдём разметку здесь…
- Ну, а коли там и нет ничего? – спросил Савелий. – Хранилища, то бишь. Куда потом? Обратно, к крысам? Или как…
- Не знаю… - невольно вырвалось у Семёна.
- Так как же…
- А так, - бросил Семён с внезапным раздражением. – Вы думаете, я думал об этом? Ничего подобного! После того, как нас сбили, у меня была лишь одна цель – выжить. Город – был единственным нашим шансом, поверни мы тогда обратно, через Буферную Зону не прошёл бы никто из нас. Токсины, жара или пуля – какая разница, что стало бы причиной смерти, но до границы Буферной Зоны мы бы не дошли. Шанс был ничтожный, но нам повезло, когда мы вышли к городу-призраку, дважды повезло, когда Большой Серый не разорвал нас в клочья, трижды – когда он согласился сотрудничать, и четырежды, что за прошедшие месяцы горожане не прикончили его самого. Слишком много везений. Я не рассчитывал, что есть дорога, ведущая сюда, но нам повезло и в этот раз. Безызвестные Родоначальники! Как я мог что-то планировать. Мы даже попали под город, но мы ещё не попали в него самого. В любой момент, перед нами может оказаться преграда, которую мы не сможем преодолеть. И тогда нам просто придётся убираться восвояси. Как поступать дальше, решим…
- И всё же… - проговорил Рустам.
Семён дёрнул плечами.
- Если удастся пройти выше, попытаемся обосноваться в городе. На нелегальном положении, разумеется. Многие так и живут, пилфы-отшельники, например… С весьма смутными перспективами когда-нибудь выбраться за пределы Буферной Зоны.
- А если найдём Хранилище? – подал голос Эдуард.
- Это мало что изменит, - тряхнул головой Семён. – Получим прекрасную возможность заработать… И попасть в ряды опаснейших преступников. Как ни крути, его содержимое нам из города далеко не унести. И по-другому не использовать. А вы на что рассчитывали, когда шли сюда? – Спросил он, оглядывая притихших товарищей.
- Отнюдь не на чудо, - спокойно ответил ему Рустам. – Мы умеем быть терпеливыми. И если когда-нибудь удастся вернуться, принеся с собой знания и хоть по горстке семян «чистых» растений, которых недостаёт в нашем семенном фонде – это уже будет огромным достижением.
- Именно – если! А если нет? У вас в Центральном Питомнике осталась семья…
- Я знал, что может обернуться по-всякому. И они… тоже.
- Тогда им придётся ждать долго… Годы.
Рустам выдавил из себя некое подобие улыбки, очень горькой улыбки:
- Мы умеем быть терпеливыми.
- Крысы, - сообщил Илья, заметив движение у двери, ведущей в коридор.
Ушедший на разведку отряд вернулся на удивление быстро. Отсчёт, который представил Большой Серый, оптимизма не вызывал:
«Одна сторона/слева – тупик. Другая сторона/справа – помещение/комната/зал – помещение/комната/зал – переход – помещение/комната/зал – тупик; переход – помещение/комната/зал – тупик; переход – помещение/комната/зал – помещение/комната/зал – подъём – тупик».
- Странно, - проговорил Рустам, услышав результаты крысиной разведки. – Слишком много тупиков.
- Вот этого-то я и опасался, - проворчал Семён. – Уровень изолирован.
- Может это просто двери, - высказал предположение Эдуард.
Семён, кряхтя, поднялся, подхватил свой свёрток, затем поднял с пола фонарь:
- Сейчас посмотрим…
Выйдя в коридор, Семён, не думая повернул направо: наличие комнат в этой стороне сулило интересные находки. Кроме того имел место какой-то подъём (лестница, пандус?), который мог вывести их на следующий уровень. Если, конечно, тот загадочный тупик, в который он упирался, не был глухой стеной.
Виденный им накануне ящик, действительно оказался электрическим шкафом – настоящий сундук с сокровищами. Из такого можно было наковырять с сотню граммов серебра, и то, что это всё оставили здесь нетронутым, лишний раз показывало ту поспешность, с которой покидали люди этот уровень. За ним показались ещё два, после чего коридор вышел в первое «помещение/комнату/зал». Последнее определение оказалось наиболее верным – то был небольшой зальчик, из которого в разные стороны расходились ещё два коридора. Семён поочерёдно посветил сначала в один, потом в другой, гадая, какой из них приведёт его к «подъёму».
Позади послышались приближающиеся шаги, и мелькнул свет фонаря.
- Куда ты так рванул, - укорил его Илья. – Мы и слова сказать не успели, а ты уже исчез. Прямо как одна из этих крыс…
- Ну-с, в который сначала? – поинтересовался Рустам. – Туда, или туда?
- А вторая комната? – Фонарь в руках Эдуарда описал короткую дугу, упёршись лучом в стальной ржавый прямоугольник. Дверь была приоткрыта, и за ней виднелось ещё одно помещение. – Она?
- Разберёмся сначала с тем подъёмом. – Семён выбрал тот коридор, что шёл в сторону монорельсовой дороги и направился в него.
Первая комната, которая им встретилась, была, судя по всему, мастерской: здесь стояли верстаки, несколько разнообразных металлообрабатывающих станков и три пузатые муфельные печи. Вторая была забита металлом, самого разнообразного вида и фасона: от листового, до профиля. Здесь тоже стояли станки, и низкие металлические же столы, со следами оплавления. Пошарив фонарём, Семён выхватил из мрака стоящие вдоль стены баллоны и бухты сложенных рядом шлангов, заканчивающихся позеленевшими, похожими на кочерги, резаками. В дальнем конце комнаты виднелась лестница, уходящая в нависающую над ней бугром, серую и ноздреватую, как пемза, массу.
- Действительно, тупик.
Семён шагнул к лестнице. Лестница, сваренная из толстых уголков, выглядела неплохо, и на вес человека отреагировала лишь хрустом наслоившихся на ступенях слоях ржавчины. Поднявшись на семь таких же хрустящих ступеней, Семён поднял фонарь почти к самой массе, так, что пятно света стало не больше ладони взрослого мужчины. Потом ковырнул ногтём «пемзу».
- Что это? – спросили снизу.
- Какое-то чудное вещество, - отозвался Семён. – Я такого раньше не видел.
Лестница завибрировала и захрустела под чьими-то ногами. К Семёну поднялся Илья.
- Похоже на отвердевшую пену.
- Точно. Выперла сюда бугром и застыла, образовав надёжную пробку. – Семён достал нож, попробовав «пемзу» остриём. – Довольно прочная.
- Это сделали специально? – поинтересовался Илья.
- Скорее всего – да. Решили изолировать этот участок.
- Зачем?
- Хороший вопрос. Я бы и сам не прочь узнать на него ответ.
Семён спрятал нож в ножны, и спустился вниз.
- Здесь нам не пройти.
Остальные комнаты являли собой такое же зрелище: заставленные мёртвым железом помещения, изолированные от остального уровня всё той же массой. Кое-где она сумела проникнуть куда глубже, и там находящиеся в комнатах предметы были вмурованы в вытекшие из не закрытых дверных проёмов и коридоров широкие серые языки. Семён попробовал использовать испытанный метод простукивания, надеясь, что за этими пробками есть пустота, но ровным счётом ничего не добился: то ли к этому материалу такой способ был неприменим, то ли никаких пустот не было. Все помещения, что располагались дальше, были залиты этой «пемзой» под самый потолок.
Пришлось выходить обратно в туннель монорельсовой дороги и идти дальше по нему. Семён не сомневался, что там, где он брал начало, а может быть и ближе, он так же залит этой загадочной массой. Вопрос был в том, сумеют ли они найти ещё какой-нибудь выход из него, прежде, чем уткнуться в такую же стену-пробку. Большой Серый устремился вперёд, крысы обшаривали туннель на много метров впереди людей, но пока ничего не находили: ни тупиков, ни ответвлений.
Следующая ниша обнаружилась лишь через пару километров, уже с другой стороны.
Эта выглядела куда солиднее, нежели предыдущая: длинная, углубляющаяся в стену больше чем на метр, да ещё с невысокой платформой-ступенькой, играющей, видимо, роль перрона. Входов тут было целых три, причём один из них – широченные ворота, створки которых, были наполовину раздвинуты. Большой Серый уже вовсю орудовал с другой их стороны, ощупывая во тьме сотнями своих мохнатых «пальцев», каждый квадратный сантиметр. За воротами находился обширный зал, в стенах которого виднелись ещё двери и чёрные пасти коридоров и галерей, но осветив его, Семён остановился, держа под прицелом своего фонаря ещё одну нишу, метра полтора шириной, с утопленной в ней дверью, слепо пялящейся из своего укрытия мутным прямоугольником застеклённого и зарешеченного, окошка. Некогда покрывающая её краска неопределенного цвета, потрескалась и свернулась, почти целиком поглощённая ржавчиной. Небольшой щиток с кнопками, вделанный в стену рядом с нишей, тоже кое о чём говорил.
- Подъёмник, похоже…
Эдуард направил на дверь свет своего фонаря.
- Думаешь, мы сможем тут подняться?
- Сейчас посмотрим.
Дверь, как и следовало ожидать, с первого раза не поддалась. Семён несколько раз ударил в неё ногой, после чего попытку повторили, но с уже большим успехом. Скрежеща, и осыпая людей чешуйками старой краски и ржавчины, дверь отползла на несколько сантиметров и опять застряла. Пришлось урезонивать её новой порцией пинков. Мало-помалу, щель увеличили до ширины, позволяющей пролезть в неё бочком. Внутри их ждал сюрприз.
Лифтовая шахта, - а это оказалась именно она – чуть ли не по пояс была завалена кусками той самой «пемзы», что перегораживала все ходы и выходы с этого уровня. Заинтригованный Семён, а за ним и Эдуард забрались внутрь, устремив лучи обоих фонарей вверх. На высоте пяти или шести метров пористая масса перекрывала и шахту, но, судя по выщербленному виду этой пробки, и тому количеству, что уже обрушилось, можно было предполагать, что здесь слой её был несколько тоньше. Сколько ещё осталось наверху, сказать было трудно, но если нижний уровень был той же высоты, что и большинство остальных, то получалось – немного.
- Кабины нет, видимо успели поднять, - заметил Семён. – Но это ничего. Заберёмся по ним. - И указал на два ряда скоб, вмурованных в стены в виде ступеней лестницы.
- Там та же масса… - проговорил протиснувшийся вслед за ними Неор.
- Но не так много. И она уже крошится.
- Чем ты собираешься пробивать её, хотел бы я знать.
- У путейцев, что обслуживали эту ветку, осталось полно инструмента. Нам и нужен-то лом или кирка.
- Это крайний случай, - высказал своё мнение Эдуард. – Возможно здесь найдётся другой ход…
Такого хода не оказалось. Как и та часть уровня, которую они обследовали накануне, эта так же представляла собой чудом уцелевший от затопления загадочной массой участок. Нагнетали её, видимо, сверху, не имея возможности контролировать качество заполнения. В противном случае она похоронила бы под собой не только эти помещения, но и туннель монорельса, лишая возможности попасть на нижний уровень и изнутри города, и снаружи. Им повезло, что производители работ спешили. Будь у них побольше времени, они проделали бы всё куда тщательнее, не допустив никаких огрех.
- Если Хранилище к тому времени уцелело, оно теперь должно быть залито этим веществом, - хмуро заметил Эдуард. - Не его ли так основательно решили спрятать?
Семён пожал плечами.
- Всё может быть. По крайней мере, в других местах о таком способе изоляции я не слышал. Иногда заливали бетоном, иногда просто перекрывали доступ к кварталам, оставляя всё как есть. Да, очень может быть.
Слыша разговор людей, а может просто решив выяснить всё до конца, Большой Серый начал вливаться в осмотренную накануне лифтовую шахту. Когда Семён снова заглянул в неё, она уже была полна крыс, с неиссякаемой энергией карабкающихся вверх. Какое-то время они обследовали перекрывающую шахту пробку, затем дружно пискнули:
«Тонко».
- Отлично, - похвалил их Семён. – Здесь и попробуем выбраться…
Просунув руку в ручку фонаря, Семён принялся подниматься, осторожно перенося свой вес с одной скобы на другую; ржавчина успела источить их, и вид многих не вызывал доверия. Следуя его примеру, по второй цепочке скоб начал восхождение Эдуард, оставив внизу стоящих почти в полной темноте.
Судя по следам, оставленным застывшей «пемзой», та успела проникнуть в шахту достаточно глубоко – на стенах и скобах ещё виднелись её остатки, чётко показывающие, где был нижний край пробки. Та куча, что лежала внизу, на самом деле должна была быть ещё, как минимум, на метр или два выше; похоже у этой шахты имелось небольшое продолжение и ниже пола уровня.
Добравшись до верха, Семён покрепче ухватился одной рукой за скобу, высвободил вторую, и, взяв в неё фонарь, осветил ломаную поверхность пробки. Та изобиловала трещинами, что красноречиво говорило о том, в каком состоянии находится эта масса. Зажав фонарь в той руке, которой держался, Семён вытянул из ножен тесак, вогнав его в одну из трещин чуть ли не по самую рукоятку. Лёгкое нажатие – и от пробки отвалился кусок величиной с небольшую дыню.
- Осторожно! – крикнул Семён, только сейчас сообразивший, что под ними могут находиться и люди и крысы. – Берегите головы!
Снизу донёсся глухой шелестящий удар.
- Эй! – загудело по шахте. – Что там?
- Никого не зацепило?
- Нет. – Кто-то чиркнул зажигалкой, и дно шахты осветилось крошечным трепещущим огоньком. - Напугало нескольких крыс.
- Эта пробка держится ни на чём, - сообщил Семён. – Попробуем пробить её.
Он выдернул тесак, потом вогнал его в другую трещину. Эдуард, со своей стороны, тоже принялся орудовать ножом. Несколько секунд они остервенело рубили лезвиями «пемзу», обрушив в итоге, целый пласт её. Дело продвигалось не так быстро и легко, как показалось сначала. «Пемза» крошилась и осыпалась, но более глубинные слои оказались прочнее. Чтобы раздробить их приходилось попотеть. Кроме того, мешали забравшиеся сюда первыми крысы. Они расселись по поперечным балкам, вставая на задние лапки и норовя заглянуть в проделанные в пробке углубления. Самые смелые забирались людям на плечи и головы.
- Не суетитесь-ка, ребята, - процедил сквозь зубы Семён. Вытерев выступивший на лбу пот рукавом, он сделал глубокий выдох и снова ударил. Прочное лезвие тесака выбило целую пригоршню мелких кусочков, и неожиданно едва не выскользнуло у Семёна из рук, уйдя в пробитое отверстие вместе с рукоятью. Удивлённый и обрадованный, Семён ударил рядом, потом ещё раз и ещё… После пятого или шестого удара в пробке образовался пролом, достаточный, чтобы можно было заглянуть в него. Там было светло, и, осторожно просунув в дыру голову, Семён очутился в продолжение этой же лифтовой шахты, но шахты уже действующего лифта. Внутри горел свет – цепочка тусклых ламп, - и в нескольких метрах выше виднелось грязное брюхо кабины.
- То, что надо!
- Выход? – спросил Эдуард.
- Да! – Семён вынырнул из пролома и принялся расширять его, морщась от бьющих в лицо осколков. Закончив это дело, он протиснулся наверх, стараясь держаться исключительно за скобы и другие детали шахты, не наступая на ненадёжную пробку. Причина такого её дряхлого состояния стала ясна, едва он взглянул на неё с другой стороны. Видимо, кабина несколько раз срывалась со старых, изношенных тросов, и била в пол: он был вмятый и весь в трещинах. Сорвись она ещё разок – наверняка выбила бы пробку, провалившись на нижний уровень. Им повезло: те, кто восстанавливал лифт после каждой аварии, даже не подозревали о том, что шахта имеет продолжение. В противном случае пол наверняка укрепили бы, забрав арматурой и залив бетоном.
- Семё-он! – донеслось снизу. – Эдуард! Что там у вас?
- Есть выход! – почти крикнул Эдуард.
- Поднимайтесь, - позвал Семён и поспешил добавить: - Только осторожнее. Пробка держится на добром слове.
От дыры до двери было всего ничего, но преодолевать это расстояние пришлось прижимаясь к стене, и хватаясь за всё, за что только можно было ухватиться, лишь бы уменьшить нагрузку на пол. К счастью дверь была не автоматической, и, сдвинув её, Семён тут же выскочил из шахты, вместе с целой ватагой крыс, которые тут же пустились обследовать новые территории. Не спеша выходить, Семён остановился на хорошо смазанной нижней направляющей двери и осмотрелся.
Лифт находился на пересечении сразу трёх коридоров – тёмных, грязных, низких, наполненных едкими запахами химических стоков, клокотанием труб и гудением тока в спрятанном где-то поблизости пускателе. Это было самое дно города – так, по крайней мере, считало большинство. Причём самая глухая его область – лабиринт бесчисленных коммуникационных коридоров, настоящие джунгли для непосвящённых. Царство живых теней, крыс, пилферов, отвергнутых обществом изгоев, и обходчиков-одиночек, к числу которых когда-то принадлежал и он, Семён. Другие заглядывали в этот мир вечного полумрака и зловония лишь когда в этом возникала острая необходимость. И если нужно было перебраться из одного района города в другой, не привлекая к себе лишнего внимания, то сделать это проще всего было именно здесь.
- То, что надо, - тихо повторил Семён.
Поток крыс из пролома неожиданно иссяк: над полом показалась голова успевшего перебраться на эту сторону шахты Эдуарда.
- Как тут? – задал он вопрос.
- Превосходно. Мерзко и никого нет. Где остальные? Оставил их без света?
- Поднимаются. – Эдуард уцепился за нижнюю скобу этой части лестницы и начал вытягивать себя из пролома. – Фонарь у Рустама. Он пойдёт последним и будет светить остальным.
Оглядев пол, Эдуард осведомился:
- Ходить-то по нему можно?
- По краю, и тихонечко.
Следуя указаниям Семёна, Эдуард благополучно добрался до двери, как раз в тот момент, когда из пролома показался Савелий. На нём приехало сразу несколько крыс, после чего поток их опять прекратился, остановленный телом древостоя. Постепенно, с такими вот перерывами, они заполнили собой всё пространство вокруг дверей подъёмника. К тому времени, когда в проломе показался идущий позади всех Рустам, наверх уже успела перекочевать большая часть Большого Серого.
«Идти». - На сей раз это, определённо, был вопрос.
- Для начала надо знать, в какую сторону. – Семён подождал, пока к ним не присоединится главный «общинник» и объявил:
- Смотрите по стенам. Каждый тоннель, улица, галерея или коридор имеют свой номер. Обычно он пишется в начале и в конце, но если есть боковые ответвления, люки, соединительные ходы и прочее – и возле них. Там, где они пересекают границы кварталов, дополнительно ставится номер квартала, через дробь. Перепутать с другой нумерацией эту невозможно – цифры крупные. – Семён указал на двухзначные числа, намалёванные справа и слева от лифта. – Вот они…
- Похоже на прощальное напутствие, - заметил Рустам. – Ты собираешься нас покинуть?
- Нет. Всего-навсего предлагаю разделиться. Тут три коридора, по два человека в коридор. Идти до первого пересечения с другим, или, если такового не случиться – не больше двух или трёх сотен метров.
- Они такие длинные? – удивился Илья.
- Многие протяжённостью в километры. И ни в коем случае никуда не сворачивайте. Неопытному человеку заплутать тут ничего не стоит. И ещё… Остерегайтесь любых встреч. В первую очередь с крысами…
- С нами Большой Серый, - ввернул кто-то.
- Тем не менее. Ещё могут повстречаться обходчики или ремонтники. Если заметите кого – сразу же уходите. Тебе, Большой Серый, лучше пока побыть здесь.
«Смотреть/исследовать/изучать» - пискнули крысы.
- Не сейчас, – отрезал Семён. – Сейчас наша основная задача – определиться.
Большой Серый всё же отправил крысиные отряды по всем трём направлениям. Следом двинулись люди, оставив у лифта беспокойно копошащееся серое живое полукольцо.
Семён в паре с неразлучным Савелием нырнул в тот, что был обозначен как 47-й. Древостой с каким-то смешанным чувством страха и любопытства прислушивался к урчанию разнокалиберных труб, а потом спросил:
- Неужто везде так? Трубы вот эти, да вонь…
- Трубы – нет. А запах везде разный: где химией пахнет, где человеческим потом, или кислятиной какой-нибудь… Пылью, сыростью, горелой изоляцией, вообще непонятно чем. Город – это обязательно запах, и, как правило, неприятный. Сначала бьёт в нос, потом привыкаешь.
- Дышать нечем, - пожаловался Савелий.
- Всё лучше, чем в Зоне.
- Эх, не получилось нам увидеть какой он. Снаружи. Не дали нам долететь…
- Оно может и к лучшему. – Семён указал в глубину полутёмного коридора. – Там, похоже, перпендикулярный коридор...
47-й оказался коротышкой, соединяясь с другим коридором, чуть пошире, но таким же грязным и тёмным. Дойдя до поворота, они остановились.
- Дальше пойдём? – спросил Савелий.
- Нет. – Семён кивнул на старую, давно посеревшую от времени и сырости надпись на углу: «49». – Этот, скорее всего, тоже внутренний. По ним можно ходить часами. Нам нужен сквозной… Возвращаемся. Не ходите дальше, - обратился он к уже высыпавшим туда крысам.
Те, как ни странно, послушались, повернув обратно.
Около лифта их уже ждали Илья с Неором. Через несколько минут подошли и Рустам с Эдуардом.
- Ничего нет, - отчитался Неор. – Только номера коридоров.
- Сквозной кому-нибудь попался?
- Нет, - ответил Илья.
- Упирается в другой, - сказал Эдуард.
- Значит мы внутри квартала, - сделал вывод Семён. – Что ж… - Он по очереди посмотрел в глубину всех трёх коридоров, и указал на тот, что уходил прямо от дверей лифта. – Пойдём в эту сторону.
- Почему именно в эту? – захотел знать Рустам.
- Пойдём параллельно стене. Расположенные там районы я знаю куда лучше, чем внутренние. Пилферское наследие.
Илья поправил лямки своего рюкзака и поинтересовался:
- Как выглядит сквозной коридор? Или как обозначается?
- Никак. Но он шире. И на полу зачастую видны отметины от колёс грузовых платформ. Ездят там куда чаще.
Прежде чем уйти, дверь вернули на прежнее место. Риск, что пролом обнаружат, был минимальным: если никому не придёт в голову заглянуть сюда, когда вниз не опущена кабина, и если с лифтом долгое время не будет случаться никаких казусов, их лаз так и останется незамеченным. А в окошко двери его почти не видно; в шахте света мало, стекло пыльное, и надо смотреть не прямо, а вниз, чтобы что-то разглядеть. Куда большие сомнения вызывала перспектива найти сам подъёмник. Какой бы путь они не должны были проделать по уровням и коридорам города, необходимо было гарантированно найти дорогу назад. Семён был уверен, что сможет привести их обратно, но посоветовал и остальным запоминать пройденный путь. Мало ли что…
Выбранный Семёном коридор через полторы сотни шагов уткнулся в другой, а тот, в свою очередь, соединился ещё с одним, имеющим номер «36». «Тридцать шестой» ничем не отличался от сотен других коридоров этого уровня, по которому Семёну приходилось ходить, будучи обходчиком и пилфером, но по некоторым признакам, он определил его как перспективный. И не ошибся. Коридор тянулся и тянулся, пересекаясь с другими, однако не кончался. После третьего перекрёстка он расширился, а это однозначно означало иной статус. То был уже не вспомогательный, а главный коридор, следовательно, обязанный быть очень длинным. С другой стороны, это означало и более часто посещаемое место. Тут могло – да наверняка и было – дополнительное оборудование, что увеличивало вероятность столкновения с обслуживающим персоналом. Но пока было тихо. Следовавшие впереди них крысы не замечали ничего подозрительного.
Предположения Семёна вскоре подтвердились: всё чаще стали попадаться ниши, в которых прятались ведущие невесть куда запертые железные двери, колодцы распределительных узлов и прочее, свидетельствующее о том, что они приближаются к крупным производственным центрам. Теперь это был даже не коридор, а, скорее, череда коротких переходов, соединяющих один объект этой невообразимой коммуникационной сети с другим. Перед одним из таких мест, представляющем собой квадратное расширение, с круглой дырой колодца в потолке, в которую уходило не меньше полудюжины труб, снабжённых дистанционно управляемой запорной арматурой, Большой Серый неожиданно встал, как вкопанный. Как выяснилось – из-за одной из здешних хвостатых обитательниц, поспешившей спрятаться среди труб. Встреча с представителем того же вида, подействовала на пришедших крыс самым неожиданным образом: с десяток их кинулись догонять беглянку, в то время как остальные, замерли, точно в столбняке.
«Обособленная/единичная», - пискнули крысы. – «Дефектная/испорченная/больная/неправильная. Нет отклика общности».
- Не знаю, что ты хотел этим сказать, - заметил Семён, - но тут полно и… гм, коллективных. Стаями ходят. И немалыми.
«Необходимо знать структуру/внутренний порядок. Объединяющий принцип, численность/количество. Важно».
- Это ты сам спросишь, если встретиться такая стая. Только вряд ли они тебе что ответят.
«Низкий контактный уровень» - в рождённых Большим Серым словах ясно читался вопрос.
- Ниже некуда, - ухмыльнулся Семён. – Я ещё не видел ни одного, кто смог бы с ними договориться. Либо убегают, либо сразу бросаются на тебя всем скопом…
Бросившиеся в погоню крысы вернулись ни с чем. Большой Серый вобрал их в себя, и снова двинулся дальше, но теперь в поведении крыс появилась какая-то нервозность. Они то и дело замирали, вытягиваясь столбиками, напряжённо не то вслушиваясь, не то вглядываясь в сумеречную глубину галерей. На вопрос Семёна, что его так беспокоит, Большой Серый ответил:
«Нет отклика».
Очевидно, пытался нащупать контакт с местными крысами.
«Пускай себе, - подумал Семён. – Лишь бы основное дело не забыл».
36-й коридор пересек ещё два, когда на углу очередного, равного ему по ширине, обнаружился вожделенный дробный номер. Взглянув на него, Семён просиял:
- 47-й и 48-й кварталы! От моего участка совсем недалеко.
- Куда теперь? – спросил Рустам.
- Минутку. – Семён присел под ближайшей световой панелью, вытащил клочок бумаги и углубился в расчёты.
- Нужное нам место километрах в пяти севернее, - объявил он, наконец. - То есть, на пять километров дальше от стены, чем мы сейчас.
- Всего-то на всего! - обрадовался Илья. - Пять километров – сущий пустяк!
- Но не в городе, - возразил Семён. – Мы пойдём вглубь, а это значит в самую гущу промышленных районов. Там много чего, даже на этом уровне.
- Поглядим на месте. – Рустам посмотрел на уходящий влево коридор. – Значит, нам сюда.
Семён поднялся, пряча листок в карман:
- Да. Будем надеяться, что он тянется на достаточно большое расстояние. Граничные коридоры, как минимум, имеют длину квартала, но не всегда больше. Кварталы разные по величине, и расположены отнюдь не в строгом порядке. Это всё из-за заводов.
Помолчав, он тихо произнёс:
- Десять тысяч шагов.
- Что? - не понял Рустам.
- Десять тысяч шагов, - повторил Семён. – Чуть ли не в самом сердце промышленной зоны. Кто бы мог подумать…
- Плотно застроенное место?
- Город везде плотно застроен. Пустых мест нет, несмотря на то, что горожан становится всё меньше и производство постепенно сворачивается.
- Непонятно. Почему так?
- Специальная программа, призванная убедить людей в обратном: нас становится больше, оттого и места всем не хватает.
- А что же с освобождающимися площадями?
- Изолируют, - лаконично ответил Семён. – Замуруют, зальют бетоном. Поколение-другое, и уже никто не помнит, что там было.
- Чудовищно, - обронил Рустам.
- Ложь во благо. Чтобы не беспокоить общественность.
- А как же альтернативные варианты?
- Альтернативных существовать не должно. Забыли, как вы здесь оказались?
- Я не могу этого понять.
- Я тоже, - в тон ему сказал Семён.
Поворот в другой коридор, словно забросил их обратно в хитросплетение коммуникационных ходов: обыденные кабели и трубы, и дежурный свет, едва рассеивающий темень этих мрачных вонючих нор. Семён уже начал было подумывать, что промышленная зона осталась где-то в стороне, когда коридор неожиданно вывел их в обширное, но столь же скудно освещённое помещение. Низкое, но очень широкое, оно казалось невероятно непропорциональным: этакая щель, пробитая в сплошной массе бетона и удерживаемая от обрушения двумя или тремя десятка грубых прямоугольных колонн, расставленных в шахматном порядке. Меж колоннами громоздились груды донельзя ржавого, изъеденного агрессивными жидкостями железа и прочего хлама, не имеющего ни формы, ни названия. Везде была страшная грязь, и даже там, где ничего не лежало, всё было загажено до крайней степени, даже стены. Казалось, кто-то специально усердствовал, дабы придать этому месту столь неприглядный вид. Картину дополняло распространяющееся от куч зловоние.
- Вторичное сырьё? – поинтересовался Илья.
- Скорее – окончательное гнильё, - ответил ему Семён. – Это коллектор, свалка. Из этого уже ничего путного не получишь. То, что ещё годится в переработку, так просто не валяется. Растащат.
Он обвёл взглядом зал, прислушиваясь к утробным звукам, доносящимся откуда-то сверху и из выходящих в зал других коридоров:
- Долго здесь задерживаться нежелательно. Поблизости могут работать люди…
- Ужасно! – покачал головой Эдуард, морщась от бьющей в нос вони. – Как можно работать, в таких условиях?
- Так же, как это делают многие из тех, кто трудится на Периферии, в Буферной Зоне. Кстати, немалую часть того, что производится на этих заводах, пожирает она. Необходимо поддерживать концентрацию отравляющих веществ на нужном уровне. Это означает лить и лить на неё тонны ядохимикатов…
- И самим задыхаться от них, - ввернул Неор.
- Зло, с которым приходится мириться. Адаптоиды ещё страшнее.
- Но есть же… - начал было Неор, но тут же одёрнул себя. – Ну да, конечно.
Рустам ковырнул носком ботинка ворох донельзя изъеденных дырчатых пластин. Пластины тут же рассыпались в прах.
- Это так и останется тут?
- Нет. Выбросят за пределы города. Когда наберут побольше…
Откуда-то издалека послышались ритмичные удары металла о металл, вслед за которыми донеслись приглушённые расстоянием и искажённые эхом человеческие голоса. Семён вытянул шею, пытаясь понять, откуда идут звуки, но сумел определить это лишь тогда, когда увидел вспышки сварки, в глубине одного из коридоров. Туда соваться точно не стоило.
Коллектор имел выходы на все четыре стороны, и чтобы не быть замеченным из боковых коридоров, где тоже могли быть люди, пересекать его пришлось посередине, прячась за источающими удушливую вонь кучами. На противоположной стороне обнаружилось сразу два идущих в нужном направлении коридора, но Семён, не пускаясь в долгие раздумья, выбрал тот, что оказался ближе к ним. Тишиной и запустением тут уже и не пахло. Они двигались навстречу неясному шуму, не зная, что увидят там, а когда коридор, наконец, закончился, перед ними открылось помещение, ещё более необычное, чем оставшийся позади коллектор. Его истинные размеры лишь угадывались, но с уверенностью можно было сказать, что оно в разы больше свалки, и играло здесь куда более важную роль, хотя тут тоже валялось много всякой всячины, в том числе и откровенная гниль. Увидеть его всё целиком, мешал целый лес разбросанных без всякого видимого порядка колонн, каких-то перегородок, труб, ёмкостей, металлических конструкций, внутри которых так же тянулись либо трубы, либо кабели, либо тонкие винтовые лестницы… Среди этой бетонно-железной чащобы светились редкие огни одиночных ламп и световых панелей, но в целом было светлее, чем в коридорах, или в том же коллекторе. Доносящийся откуда-то сверху гул, выдавал находящееся там производство, и едва войдя сюда, Семён понял, куда их вывел коридор – прямиком в заводской «подвал». Основные мощности были выше, но на этом ярусе тоже что-то делалось: время от времени, вдали что-то громко ухало, перекрывая все остальные звуки.
Прежде чем пуститься через подвал, Семён постарался убедиться, что они останутся незамеченными. Людей поблизости, вроде бы не было, тем не менее, следовало быть начеку. Призыв к осторожности Большой Серый реализовал весьма своеобразно: крысиная колония рассыпалась чуть ли не по всему «подвалу», двигаясь длинной ломаной цепью. Поначалу крысы двигались более или менее синхронно, затем с левым крылом этой цепи что-то произошло. Следовавшие там зверьки по непонятной причине начали отставать, а потом и вовсе встали, сгруппировавшись вокруг непомерно толстой колонны, похожей на ствол лифтовой шахты. Большой Серый никак не прокомментировал эти манёвры, и Семён решил уже было, что он опять наткнулся на аборигена этого уровня, однако начавшийся среди крыс переполох, заставил его насторожиться. Они вдруг кинулись врассыпную, и вслед за этим, средь производственных шумов, послышалось тонкое, едва слышимое шипение. Несколько крыс упало, забившись в конвульсиях, и дружный их писк возвестил:
«Опасность, опасность, опасность!».
Первой мыслью Семёна было, что крысы умудрились оказаться возле какой-то газовой магистрали, да ещё в тот момент, когда ту прорвало, но он тут же отбросил её. Шипение смолкло, едва Большой Серый ретировался, а это не походило на случайность. Заинтригованный, Семён шагнул к колонне, и в тот же момент, словно наткнулся на чей-то недобрый взгляд. Ещё не осознав до конца, что это, он сделал ещё один шаг, и только тут понял, в чём дело. За колонной кто-то прятался, и источаемая этим кем-то неприязнь, вновь возродила к жизни его странное чувство. Но самое главное, эта неприязнь была направлена не на крыс – на него!
Это ещё не было угрозой, но ощущение уставившихся в него злых глаз, заставила Семёна сжаться. Нащупав на поясе револьвер, Семён предупредительно поднял руку, призывая остальных к вниманию и тишине, и метнулся к колонне. Прижавшись к её шероховатой поверхности, он медленно подобрался к краю, выглянул за него, и, не заметив ничего подозрительного, бесшумно перебрался на другую сторону. Тот, кто следил за ними, был совсем рядом, прямо за этой стенкой; теперь Семён почти физически чувствовал его. Притаившегося, и чего-то ждущего. Этот человек едва ли был простым рабочим, или кем-то из санитарной бригады. Страх перед крысами был вполне объясним, и, пустив отравляющий газ, он поступил так же, как любой другой на его месте, но остальное было непонятно. Он не хотел, чтобы его видели, а это уже настораживало. И ещё это чувство… Определённо, их присутствие на этом уровне не осталось незамеченным, но кому это было нужно, вот так вот, прятаться и следить за ними? Перепуганный такой процессией пилфер, либо же СББушник, больше некому. Если первый – ничего страшного. Кому он об этом расскажет? Другое дело – СББушник. Какой-то агент, шныряющий по уровню, и выслеживающий подозрительных типов. Ему повезло: сегодня он наткнулся на самых редких гостей в городе: как людей, так и Большого Серого. Пока он ничего не успел сообщить, необходимо было его обезвредить.
Семён облизал губы, подобрался к следующему углу, и, помедлив всего несколько мгновений, рванулся вперёд, выставив перед собой фонарь и револьвер. Увидев перед собой тёмный проём входа, он метнул туда луч фонаря и…
И столкнулся нос к носу с Дедом.
Глава 8
Это было настолько неожиданно, что Семён на секунду остолбенел, открыв рот, и едва не поплатился за это жизнью. Не дав Семёну опомниться, Дед ударил ногой в направленное на него оружие, выбив из руки револьвер, и тут же на уровне Семёнова лица появился маленький воронёный цилиндрик. Но прежде чем сжимающие его пальцы успели нажать на клапан, нахлынувшая на Семёна волна смертельной опасности моментально вывела его из столбнякового состояния. Скорее автоматически, нежели осознавая, что делает, он метнулся в сторону от газовой струи, опередив её на какую-то долю секунды. С тонким свистом та прошла всего в нескольких сантиметрах от головы, и что она смертельна, Семён понял, едва уловив даже не запах, а лишь «тень» запаха. Феноксин. Любой вдохнувший этой адской смеси, мог сразу же распрощаться со своими лёгкими: они просто съёживались, сгорая, как листва в огне. Лежащие вокруг тельца злосчастных крыс, недвусмысленно показывали, какая перспектива ждала Семёна, не увернись он. Но и тот, кто пользовался такой штукой тоже обязан был иметь средства защиты: маску уж как минимум. На Деде маски не было, зато в раздутых ноздрях виднелись вставленные в них фильтры.
Не дожидаясь второго выстрела, Семён схватил эту руку и резко дёрнул. Приём был не ахти какой – драться с людьми он так и не научился – но, как ни странно, действие он возымел, скорее в силу своей неожиданности. Дед выронил баллончик и тот, звеня металлом, присоединился к лежащему на полу револьверу. Однако Дед и не думал сдаваться. Лишившись одного оружия, он немедленно пустил в ход другое.
Отскочив на добрый метр назад, он взмахнул левой рукой, совершенно пустой, как сначала показалось Семёну, но то, что это был не какой-то бессмысленный жест, он понял, когда его шею обвило что-то тонкое и гибкое, которое вдобавок хорошенько долбануло его током. Электрический хлыст. Рассчитанный на крыс, он, тем не менее, с успехом мог применяться для самообороны против человека, в чём Семён и убедился. Электрический разряд едва не свалил его с ног. Шею словно обожгло раскалённым железом. Ухватившись за тянущийся к его горлу эластичный шнур, Семён зажал его в кулаке, не давая возможности выдернуть и нанести следующий удар, но Дед, как видно и не планировал этого. Вместо того, чтобы использовать хлыст по назначению, он сделал быстрое скользящее движение, переместившись Семёну за спину. Очутившись позади Семёна, он накинул на его шею ещё одну петлю, и начал её стягивать. Хрипя и судорожно глотая раскрытым ртом воздух, Семён попытался сорвать с горла удавку, а когда понял, что это не удастся – сбросить с неё руки Деда. Это оказалось непростым делом; жилистые руки Деда были словно железки. Слыша за спиной его тяжёлое дыхание, Семён попытался было крикнуть, но смог выдать лишь хрип. Понимая, что долго так не протянет, Семён выбросил назад одну руку, норовя ударить Деда в лицо, но из этой затеи тоже ничего не получилось: удар цели не достиг. Дед, между тем, резко дёрнул его вниз, повалил на пол и придавил своим телом, продолжая сжимать удавку. «Сейчас он меня придушит» - промелькнуло у Семёна в голове. Он забился в отчаянных попытках освободиться, только Дед, похоже, приготовил ему другой конец. По бетону пола скребнулось что-то металлическое, и Семён внезапно снова увидел перед собой баллончик с ядом.
Точно в кошмарном сне, Семён видел, как к его лицу приближается крошечная воронка распылителя, как на клапан ложится большой палец, и медленно, невероятно медленно, начинает вдавливать его внутрь. Ещё немного – и клапан откроется, выбросив сквозь себя порцию малахитовой, тут же испаряющейся жидкости. Один-два вдоха – и всё будет кончено.
Раздавшийся выстрел оказался сколь неожиданным, столько и громким; здесь, средь голых стен «подвала» он показался Семёну оглушительным. На миг рука, сжимающая баллончик замерла, затем тот выскользнул из внезапно ослабевших пальцев, так и не успев выплюнуть свою смертоносную начинку. Позади Семёна что-то грузно повалилось, сжимающий его горло хлыст дёрнулся, подчиняясь последнему, конвульсивному движению того, кто его держал, и, разом ослабший, соскользнул с шеи. Не дожидаясь, пока он упадёт сам, Семён рывком сорвал его с себя и зашёлся в кашле, сотрясаясь всем телом.
Откуда-то послышался топот бегущих ног, вслед за которым из-за нагромождения металлических конструкций показались люди. Четверо. Один из них бежал, сжимая в руке массивный пистолет, трое других были без оружия, однако это не означало, что они его не имеют. Не успела эта четвёрка сделать и нескольких шагов, как откуда-то сбоку снова бабахнуло. Отрекашетившая пуля дико взвизгнула, заметавшись средь бетонных стен и железа. Бегущих людей как ветром сдуло. Попрятавшись кто куда, они немедленно открыли ответный огонь, целясь куда-то вглубь «подвала». «Подвал» наполнился грохотом и пороховой гарью, ощутимой даже средь запахов химического производства.
Едва понимая, что происходит, Семён потянулся к револьверу, готовясь вступить в этот грубый, смертельный мужской разговор, если кто-то попытается и с ним «поговорить» при помощи пистолета, однако схватка закончилась быстрее, чем он успел завладеть оружием и принять более подходящее для стрельбы положение.
Шквал огня вдруг прекратился, что-то глухо громыхнуло вдали, и в «подвале» повисла тишина, напряжённая, как натянутая до предела струна.
- Марк, порядок! – раздалось откуда-то издалека. – Чисто, можете выходить.
Из своих укрытий один за другим показалась знакомая уже четвёрка. Медленно, словно не веря, что всё закончилось, они выбрались на открытое место и снова двинулись к Семёну, на сей раз уже ощетинившись стволами пистолетов.
Трое из них были Семёну незнакомы, а вот четвёртый…
- Проктор!..
Вильм был поражён не меньше.
- Семён! Ты!?
Семён приподнялся на локте и криво усмехнулся:
- Не ожидали? Думали, я сгинул вместе с остальными? Кое в чём вы просчитались…
Вильм непонимающе уставился на своего бывшего сотрудника.
- Не ожидал, да, - растерянно проговорил он, поворачиваясь на шум.
Вокруг появились ещё люди. Из-за угла показались члены контактной группы, конвоируемые здоровенным детиной с крупнокалиберным карабином в руках. Но шум производили не они. Совсем рядом послышались выкрики, какая-то возня, и щелчки электрических хлыстов. Среди разбросанного по «подвалу» оборудования замелькали крысы, преследуемые двумя или тремя людьми в форме Службы Биологической Безопасности.
- Осторожней! Откуда их такая орава… Эй, где газ?
- Не трогайте их! – крикнул Семён. Это вызвало у него новый приступ кашля. Но удары хлыстов больше не повторялись.
Услышав голос Семёна, Большой Серый потёк к нему, вызвав немалый переполох у окружающих Вильма СББушников. Крысы сбились в кучку, не доходя нескольких метров до Семёна и остальных членов контактной группы, вытянувшись в столбики – верный признак напряжённого внимания. Трое СББушников, вооружённых такими же карабинами, немедленно взяли их на мушку.
«Опасность/угроза жизни, – пискнул Большой Серый. – Атаковать…»
- Нет, - остановил его Семён. – Не надо… пока. Будь наготове.
Оперативники вздрогнули, озадаченно завертев головами. Слова, пришедшие откуда-то со стороны крысиной стаи, оказались для них полной неожиданностью:
- Кто это говорил?
- Крысы, Проктор. Ни разу не разговаривали с крысами?
- А эти? – спросил Вильм игнорируя обильно приправленный сарказмом вопрос, скользнув взглядом по лицам попавших в плен «контактёров».
- Мои друзья.
- Пилферы?
- Представьте – нет. Это те, кто живёт за пределами Буферной Зоны, и живёт, надо вам сказать, очень даже неплохо. Те, существование которых вы скрывали от нас. К чему эти расспросы, Проктор, не стройте из себя актёра.
- О чём ты?
- А то вы не понимаете.
Вильм перевёл взгляд с Семёна на «контактёров», но теперь в его взгляде было куда больше интереса:
- Люди из-за Буферной Зоны. Вот оно как…
- Ты в порядке? – Рустам шагнул было к Семёну, но наткнувшись на направленное ему в живот дуло, отступил обратно.
- Более или менее. – Семён сел и, обернувшись, посмотрел на то, что было за его спиной.
Дед лежал, раскинув руки, в одной из которых по-прежнему была зажата рукоять электрического хлыста. На груди виднелся вырванный пулей клок материи, вокруг которого темнело пятно крови. К удивлению Семёна, её было совсем мало.
- Чуть не задел тебя, - проговорил один из СББушников. – Темновато, а вы сплелись, точно в танце.
Семён вздрогнул:
- Это и был танец… Со смертью.
Семён поднялся, всё так же глядя на распростёртое тело Деда. Рядом с ним валялся выпавший после выстрела баллончик с газом, а чуть поодаль – выбитый у Семёна револьвер. Увидев его, Семён инстинктивно потянулся к оружию, но пришедшие с Проктором оперативники были начеку: один из них тут же подобрал и то, и другое. Баллончик он сунул в один из многочисленных карманов на своём комбинезоне, револьвер – в другой, который тут же обвис под его тяжестью.
- Зачем вы убили его?
- Он хотел убить тебя, - сказал Вильм. – Ещё немного – и он пустил бы тебе в лицо феноксин.
- Своего ухлопали…
- Не совсем, - откликнулся Вильм, хмуро глядя на труп. – Он вёл двойную игру, или даже тройную. Мастер эксплуатационного участка, внештатный агент СББ и кто-то ещё. Третье, видимо, и было его основным поприщем.
- Вы что же это, не с ним пришли?
- За ним, - поправил Вильм. – Мы уже давно держали его под наблюдением. Долгое время он вёл себя спокойно, ходил на работу, обделывал кое-какие свои делишки… Тихая, размеренная жизнь, без лишней суеты. Я уж думал, что ошибся насчёт него, но тут он буквально сорвался с места. А я-то всё гадал, куда он так спешит… Не понимаю только одного, как он узнал, что на нижний уровень проникли… И не кто попало.
Семён сдвинул брови, пытаясь понять смысл сказанного. Вильм тем временем шагнул к Деду, склонился над ним, словно что-то высматривая, потом протянул к его голове руку. Когда он выпрямился, в его пальцах было что-то маленькое и серое, похожее на ватный тампон – турунду. Эту штуку Семён не раз видел у Деда в ухе. Все знали, что тот страдал частыми воспалениями ушного канала, поэтому особого внимания на неё не обращали. Непонятно почему, сейчас эта вещь так заинтересовала Вильма.
Тот ковырнул тампон ногтём, выцарапав из него нечто, схожее с пулей.
- Приёмник никак… - проговорил один из оперативников, долговязый мужчина средних лет.
- А передатчик… - Вильм вставил «пулю» в ухо. – Странно…
- Что? – поинтересовался долговязый.
- Какие-то ритмичные щелчки. И… наши голоса. – Лицо у Вильма вытянулось. – Люди из-за Буферной Зоны, значит. Так-так. Передатчик у кого-то из них.
- При чём тут мы? – пробормотал Семён.
- Если это не кто-то из твоих новых друзей, значит это ты, - объявил Вильм. – Мои люди надёжные, это проверено.
Семён растерянно оглядел непонимающе взирающих на происходящее степарей и древостоя.
- Да-да, - кивнул Вильм. – Кто-то из них не тот, за кого себя выдаёт.
- Этого не может быть.
- Почему?
- Они впервые в городе.
- Ха! - Долговязый взмахнул пистолетом. – Сейчас обшарим их и посмотрим, кто из них впервые, а кто нет. Ну-ка, руки повыше, чтоб я их видел. Эй, вы, что, оглохли, что-ли?
- Не понимаю, что вы от нас хотите, - проговорил Рустам.
- Им никогда не приходилось этого делать, - пояснил Семён. – Никто никогда не угрожал им… Оружием.
- Так объясни им. И скажи, чтоб не дёргались, иначе буду стрелять. Крысиную стаю свою тоже попридержи…
При упоминании Большого Серого, Семён невольно бросил взгляд на крыс. Те продолжали стоять столбиками, с виду спокойные, но это только казалось. Одно его слово – и они бросятся в бой.
- Большой Серый, оставайся там, где ты сейчас, - сказал Семён. – Нас хотят обыскать, - добавил он, обращаясь к остальным. – Не сопротивляйтесь. И – руки вверх. Поднимите ладони, чтоб они видели, что вы не вооружены.
- У нас нет оружия, - обронил Эдуард.
- А на поясе что? - грозно рыкнул оперативник. – Зубочистки? Ножи на пол. Ну, живее!
Савелий заупрямился:
- Нож не отдам. Я за него тьму добра разного отдал. Два лунных круга пыхтел, из лесу не вылезал…
Оперативник поднял пистолет:
- Без фокусов, парень. Брось, сказал, нож.
- Не отдам, - гнул своё Савелий.
- Савелий. – Семён вытащил свой тесак, бросил на пол и медленно поднял руки. – Делай, что говорят.
По «подвалу» разнёсся звон металла: степари выбросили из ножен ножи и дружно вскинули руки. Савелий надулся, но всё же сделал то же самое. Оперативник с карабином сгрёб их в сторону ногой.
Молча наблюдавший за происходящим Вильм вдруг ткнул пальцем в Семёна:
– Что это? На руке, на правой!
Семён растерянно поглядел на собственную руку и охнул:
- Безызвестные Родоначальники!
- Ну, конечно же – тиканье часового механизма! – Вильм подскочил к Семёну, расстегнул браслет и буквально сдёрнул с его запястья часы. Постучал пальцем по стеклу и хохотнул. – Вот вам и передатчик.
- Дед дарил, - пробормотал ошарашенный таким поворотом, Семён.
Не слушая его, Вильм показал часы одному из своих сотрудников:
- Марк, вскрыть сможешь?
- Момент. – Оперативник, которого назвали Марком, убрал пистолет, взял часы и, присев на корточки, выудил из другого кармана набор крошечных инструментов и принялся колдовать над задней крышкой. Другой оперативник, с выступающими скулами и раскосыми глазами, принялся подсвечивать ему тоненьким фонариком. Через несколько секунд крышка с щелчком отскочила, явив взору плотно набитое чем-то часовое нутро, вызвавшее невольный вздох восхищения у обоих мужчин.
- Гляди-ка. Вот понапихано сколько всего… И механики и электроники. Чудо, а не часы!
- Как он смог проработать столько времени? – невольно вырвалось у Семёна.
- Батарея особая. – Марк поддел тоненькой отвёрткой какую-то деталь, выковырнув крошечную тёмную таблетку, повисшую на тоненьких проводках. – Такая может работать годами. Я уже видел нечто подобное…
- «Иудино ухо» - проговорил Вильм. – Дед должно быть немало удивился, когда засёк этот сигнал. Мы считали вас пропавшими навсегда.
- Мне повезло, – ответил Семён и, чуть помолчав, добавил: - Руки опустить можно?
- Да, конечно,
- Отбой, ребята, - скомандовал Семён.
- Нож верните, - буркнул Савелий.
- Берток!
Оперативник с карабином, положил собранные ножи на пол и сделал шаг назад.
- Другое дело, - Савелий засунул нож обратно в ножны и похлопал по нему, точно вновь обрёл старого друга. – А то – нож, видите ли, отдавай. Где это видано…
- Проктор! – окликнули Вильма.
Метрах в десяти собралась вторая группа СББушников. Двое или трое, наклонившись, осматривали что-то, лежащее на полу.
- Что там у вас?
- Двое. Оба наповал.
- Жаль. Я бы не прочь потолковать с этими ребятами.
- Кто они?
Вильм с какой-то печалью поглядел на Семёна:
- Исполнители. Те, кому приказывают. И те, кто делает всю грязную работу.
- Кто приказывает?
- Вот это я и хотел бы узнать поконкретнее. – Вильм шагнул к «контактёрам». – Меня зовут Алексей Вильм. Я являюсь Проктором Службы Биологической Безопасности. Все вопросы, касающиеся пресечения незаконного вноса, продажи и владения биомом а так же некоторые вопросы, касающиеся исследования его – в моей компетенции. Вы можете назвать себя?
- Конечно, - ответил за всех Рустам. – Но… У вас были какие-то сомнения насчёт нас. Я не прав?
- Да, были. Но так как говорите вы, в городе не говорит никто. Акцент чудовищный. Никогда не слышал такого произношения.
- Очень мало практики, э-э-э… Проктор. Мы учили язык всего неполных три месяца.
- Если желаете, можем перейти на русский.
- Не стоит. Нам надо учиться говорить… Моё имя Рустам, родовой номер 47. Я – член Координационно-Экспертного Совета, в данный момент – старший этой группы.
- Родовой номер? – переспросил Вильм.
- Что-то вроде ваших фамилий.
- И вы действительно живёте среди биома?
- Вы имеете в виду – среди растений? Да, но то «чистые» растения, не адаптоиды.
- Такого биома не существует.
Рустам улыбнулся своей обычной мягкой улыбкой:
- У вас неверная информация. Такие растения остались. Поэтому мы и выжили…
- А мы, древостои, и так живём, - ввернул Савелий. – Средь зеленей хватучих, и – ничего. Тут приноровиться надо. Ну и, понятное дело, чтоб побольше дерев мёртвых для поселения было. А то, благодаря ведунам. Вот без них было бы туго.
- Именно древостоев, видимо, и обнаружил тот разведчик, - заметил в свою очередь Семён.
- Так вы всё же нашли их, - сказал Вильм.
- Я нашёл, - поправил его Семён. – «Прыгун», и все в нём, погибли. Разбились при посадке.
Вильм открыл было рот, собираясь что-то сказать, но передумал. Сжал челюсти и лишь кивнул в ответ.
От второй группы отделился один из оперативников, обогнул расположившихся на пути крыс, и остановился перед Вильмом:
- Какие будут указания, Проктор?
Вильм указал на «контактёров»:
- Их здесь не было.
- Ясно.
- Меня, разумеется, тоже.
- Ясно.
- Здесь тоже постарайтесь не светиться. Заканчивайте побыстрее. Если у кого возникнут вопросы…
- Обстряпаем это как попытку задержания пилфов, при передаче биома «огороднику».
- Хорошо. Кстати, - повернулся Вильм к раскосому оперативнику, - обыщи его, Шуи. Тех двоих тоже…
У Деда оказался богатый набор всякой всячины, и отнюдь не той, что требовалась для работы скромному рядовому работяге. Не считая баллончика с отравляющим газом и электрического хлыста – вещей необходимых для каждого, кто спускался на эти уровни, нашлось оружие и иного плана: нож необычной формы, с выкидывающимся лезвием и махонький пистолет, но достаточно серьёзного калибра, и особой конструкции, для бесшумной стрельбы. Это так и осталось у Деда в карманах, к счастью для Семёна: он приготовился к схватке с крысами, и никак не ожидал, что ему придётся сцепиться с человеком. Кроме этого, нашлись: толстая связка ключей и отмычек, аптечка, запасные носовые фильтры, набор инструментов, вроде того, что был у вскрывавшего часы оперативника, фонарик, миниатюрный приёмник («пуля» оказалась лишь его частью – чем-то вроде беспроводного наушника), рация – то есть полный набор того, что может пригодиться человеку весьма специфического рода деятельности. Последнее, что обнаружили – жетон агента СББ. Вильм задумчиво повертел его в пальцах, потом сунул в нагрудный карман.
- Это была его гордость. Один из старейших жетонов, именной. И всё ложь, притворство. М-да, такие вот дела.
- Что теперь? – спросил Семён.
- Вы куда-то шли? – вопросом на вопрос ответил Вильм.
- Ищем определённое место, - уклончиво проговорил Семён. – Где-то в этом направлении – И махнул рукой на север.
- Определённое место, - повторил Вильм. – Хорошо, пускай будет так. Нам тоже нужно определённое место… чтобы поговорить. Думаю, нам есть, что сказать друг другу.
Семён неопределённо дёрнул плечом. Вильм, без сомнения, был бы полезным союзником в их деле, благодаря своему положению и тем возможностям, которые давало это положение, но, в то же время, это и смущало Семёна. Всё-таки тот был не рядовым служакой, а Проктором, должностным лицом очень высокого ранга. Пойдёт ли он на сговор с кучкой невесть откуда пришлых людей? Поведёт ли свою игру, в тайне от всех, в том числе и от своего начальства. Ведь если узнают, по головке не погладят. Зачем ему это? С другой стороны, он уже показал себя как человек, действующий исходя из собственных соображений, а не должностных инструкций, действующий на свой страх и риск, взяв под наблюдение Деда, не говоря уже о случившимся здесь, в «подвале». Кроме того, он был не только частью бюрократического механизма СББ, он был ещё и учёным, исследователем, ищущим ответы на главные для города вопросы, а именно, как спасти его и его обитателей от нависшей угрозы уничтожения. Он многое уже сделал на этом поприще, и многое мог бы сделать, получи информацию, которой владели пришедшие с Семёном люди. И если он не часть той страшной тёмной силы, что уничтожила «Прыгуна» и их дирроблер, то у них и впрямь есть что сказать ему.
Так или иначе, подумал Семён, мы в его руках. Хотя с Большим Серым они – грозная сила. Одно слово, одна команда, и…
- Так что? – нарушил затянувшееся молчание Вильм.
- Согласен. – Семён потёр обожженную ударом хлыста шею. – Разговор у нас к вам действительно есть. Ведите. Вы лучше знаете глубинные области этого уровня. Я-то специализировался на окраинных районах…
- Сюда, - Вильм поманил его за собой, смело шагнув навстречу крысам. Те расступились перед ним, словно он был окружён каким-то невидимым энергетическим коконом, заставляющим ретироваться и людей и животных, а потом и вовсе направились в ту же сторону, обгоняя его, по обыкновению, забегая вперёд и разбредаясь по сторонам. К чести Проктора, он спокойно отреагировал на манёвры снующих вокруг него крыс, в то время как трое последовавших за ним оперативников то и дело шарахались от них, хватаясь за рукояти торчащих из карманов электрических хлыстов.
«Подвал» постепенно перешёл в очередную свалку, за которой начиналась путаница каких-то странных коротких и тёмных переходов, со следами снятого оборудования. Углубившись немного в этот лабиринт, Вильм остановился:
- Лучшего места в этом районе не найти. Пусто и почти никогда никого не бывает. Здесь нас никто не потревожит. – Помолчав, он проговорил, обращаясь к Семёну:
- Итак, ты выжил.
- Да. – Семён коротко рассказал, как было дело. – Я тянул до последнего, надеясь на спасение, но так и не дождался. Никто нас не искал.
- Это не так, - сказал Вильм. – Когда вы не вернулись в назначенный срок, был выслан разведчик, но ты сам понимаешь, что значит искать что-то среди такого количества зелени, да ещё на таком огромном протяжении… Кроме того, как ты сам сказал, «Прыгуна» перед падением крутило. За это время его могло отнести очень далеко в сторону. – Сделав секундную паузу, он продолжил: - И ты решил идти к городу пешком. Самоубийство.
- У меня не было выбора. А где-то поблизости обитали люди. Это давало хоть какую-то надежду. Так я нашёл древостоев.
- У реки, у Мороши, стало быть, встретились, - не преминул добавить Савелий. - Плот строил. Ну, мы его к себе в общину и взяли. Потом с норовиками вместе уплыли.
- Норовиками?
- Ещё одна группа выживших. Живут преимущественно под землёй, и вообще, хм, своеобразные люди. Мы от них едва ноги унесли. Потом наткнулись на степарей.
- Предполагалось наладить с вами сотрудничество для совместных действий по плану Экспансии «чистых» растений, - заговорил Рустам. – Мы, как контактная группа, и летели за этим сюда. Только завершить этот полёт нам не дали.
- Нас сбили, - закончил Семён. – Самолёт без опознавательных знаков. Благо был песчаный шторм и буря, иначе он добил бы нас на земле, после падения. Я думаю, он прилетел либо с одной из внешних баз, либо... с одного из предприятий Периферии.
Вильм согласился:
- Всё правильно. Кое-какие объекты действительно маскируются под Периферию, особенно те, которые находятся ближе к границе. Подозрения у меня возникли ещё тогда, когда в один прекрасный день я был вызван в Департамент Промышленности. Для беседы с главой… И его советником. Похоже, ключевые фигуры этой клики очень обеспокоились, когда мы начали активную проверку городской периферии и Периферии Зоны. Вот, значит, что там скрывают. Боевую авиацию.
- И системы дальнего обнаружения, - добавил Семён. – Это наводит на некоторые мысли.
Вильм заиграл желваками.
- Они знают о существовании других человеческих поселений и их технических возможностях, в том числе о наличии летательных аппаратов большого радиуса действия…
- Правильно. Я пришёл к тем же выводам.
- И контакт горожан с обитателями этих поселений не входит в их планы, - договорил Вильм. – Значит всё же промышленники…
- Но зачем? Чего ради всё это… Скрывать, утаивать, убивать…
- Зачем? Видишь ли, самым сильным наркотиком, который только существовал в истории человечества, всегда была власть. Тот, кто хоть единожды попробовал это зелье, уже едва ли сможет избавится от зависимости самостоятельно. В любом случае, в истории прежнего человечества таких случаев – единицы. А они властители этого города, и делиться с кем бы то ни было этой властью не намерены.
- Никто не собирается оспаривать у них это право…
- Ты не понял, Семён. Узнай о жизни вне города, о возможности изменить свою жизнь, разве люди, простые горожане, останутся равнодушными к этому. И дело тут даже не в том, что рухнет вся система нагромождённой за века лжи. У вершителей судеб, у королей этого бетонного царства начнут разбегаться подданные, оставив их одних сидеть на троне. В пустом зале… Кто согласиться на такое? Поэтому они готовы умертвить всех и вся, и умереть самим, но умереть правя. Наверное, это уже болезнь, ненормальность, какая-то жуткая патология, но иного объяснения я не вижу.
Не дождавшись комментариев, Вильм добавил:
- И поэтому едва стало ясно, куда летит «Прыгун», он был обречён.
- Ну, а правительство?
- Это власть номинальная. Реальная – в руках тех, кто имеет ресурсы и распоряжается ими.
- Ну, а Дед?
Вильм непонимающе посмотрел на Семёна:
- Что Дед?
- Ведь именно он указал мне, что нужно искать там, за Буферной Зоной.
- Он, скорее всего, и сам не знал, что скрывают его хозяева. Такой же обманутый, оболваненный, как и миллионы его сограждан. По сути – мелкая сошка, расходуемая пешка, в этой игре. На подкормке у промышленников немало всякого люда, в том числе и из СББ. – Вильм неожиданно сменил тему:
– Где это произошло? Где вас сбили?
- Примерно в 133-м, или каком-то соседнем квадрате.
- Всё сходится. Было сообщено, что обнаружили большую группу пилферов, идущих к городу. И якобы они убили чуть ли не целую бригаду антибиологической обработки.
- В общем, отребье, которых надо уничтожить как крыс, - подвёл итог Семён. - Без всякой церемонии и жалости.
- Однако вам удалось скрыться. И найти дорогу в город.
Семён широким жестом указал на расположившихся вокруг них крыс:
- Это всё Большой Серый. Сумели договориться о взаимовыгодном сотрудничестве. В случае удачи – он получает свою долю.
- Долю чего?
- Того, что хранится в Хранилище, - с какой-то суровой решимостью сказал Семён. – Это второе, ради чего мы здесь.
- По нашим сведениям, - снова взял слово Рустам, - на том месте, где сейчас находится ваш город, до этого располагалось подземное, специально оборудованное хранилище, в котором были собраны семена растений доадаптоидной эпохи. Настоящих растений прежней Земли. Мы смеем надеяться, что это более полный набор, чем тот, что достался нам. Это закрыло бы брешь в нашем генофонде посадочного материала и дало бы новый толчок Экспансии. А участие в ней вас, горожан, обеспечило бы ей куда более быстрый успех.
- О последнем и речи быть не может, - хмуро ввернул Семён. – После той встречи, что нам организовали…
- Если я правильно понял, Экспансия – это замена адаптоидов вашими, как вы их называете, «чистыми» растениями, - уточнил Вильм.
- Совершенно верно. Но, как справедливо заметил Семён, после того, как нам в такой жёсткой форме показали нежелание видеть нас в городе, нам ничего не оставалось, как надеяться на свои силы. И искать Хранилище самим.
- А дальше? – полюбопытствовал Вильм. – Что вы собирались делать с этим добром дальше? Перетаскивать его содержимое через Буферную Зону и тысячи километров биома на себе? Абсурд.
- Дальнейшее зависит от того, что мы найдём здесь, - сказал Семён. - Имея запасы биома, можно немалого достичь… В городе найдётся много людей, на которых можно положиться, если нужна помощь. Или попросту купить её...
- Рискуя головой.
- Это оправданный риск.
- Угу. Только дорога за пределы Буферной Зоны вам всё равно заказана. А если и сумеете выбраться, по биому, пешком, вам не дойти...
- Это если не заручиться поддержкой СББ.
Выдав это, Семён умолк, и спокойно смог бы досчитать до пяти, прежде чем Проктор заговорил:
- Это следует расценивать как предложение?
- Считайте, что да.
Вильм опустил голову, зачем-то оглядев расположившихся вокруг крыс.
- Было бы интересно взглянуть на это Хранилище, - произнёс он.
- Это следует расценивать как согласие? – поинтересовался Семён.
- Считай, что да. – Вильм повёл плечами, словно освободившись от какого-то надоевшего тяжёлого груза. – Где то место?
- В том же направлении, что и прежде. Ещё, приблизительно, с километр.
- Я знаю тот район, - сказал Вильм. – Но смею вас заверить, там нет, и никогда не было никакого Хранилища. Или чего-то подобного.
- У нас другие сведения…
- Хорошо, – не стал упорствовать Вильм – Пусть будет так. Идёмте.
Он шагнул было вперёд, но, вспомнив что-то, остановился, бросив через плечо:
- Марк, револьвер отдай…
- Момент. – Оперативник вытащил из кармана револьвер, подбросил его на ладони, и, держа за ствол, протянул рукоятью Семёну. – В следующий раз, держи его крепче, приятель. Тогда у тебя будет больше шансов на успех в схватке. Учти на будущее.
- Учту, - пообещал Семён, засовывая револьвер за пояс.
Вильм и впрямь хорошо знал эти места. Он быстро и уверенно вывел их из этого странного лабиринта, и повёл по ходу настолько узкому, что его правильнее было бы назвать щелью. Из-за Большого Серого, идти по нему было крайне неудобно: оказавшиеся позади людей крысы норовили проскочить вперёд, к головной группе, лезли под ноги, заставляя идущих постоянно следить за тем, чтобы не наступить на кого-нибудь. Здесь было совершенно темно, и, судя по отсутствию на потолке следов крепления световых панелей, таковым это место и планировалось быть изначально. Зато звуки и запахи проникали и сюда. По-прежнему чувствовалась близость промышленных районов, а один раз даже уловили шум и вибрацию пронёсшегося поезда.
Ход вскоре снова превратился в хитросплетение закоулков, но на сей раз ярко освещённых. Свет шёл сквозь зарешёченные квадратные и прямоугольные прорехи в стенах, и, заглянув в первую попавшуюся из них, Семён увидел обширную площадку, заставленную штабелями ящиков, средь которых сновали такелажные машины и маховозы. Чуть дальше виднелось основание сердцевины Ствола, представляющее собой ажурное древо элеваторной системы, обвивающее, как обычно, шахту солнечного колодца. Свет шёл оттуда, да ещё от нескольких рассеивателей, разбросанных над всей площадкой.
Впервые увидевшие наполненные людьми и деятельностью помещения города, степари и древостой жадно припадали к решёткам, вглядываясь в кипение чуждой и непонятной им жизни. Большого Серого яркий солнечный свет пугал, и он спешил поскорее покинуть это место.
Обогнув Ствол, они очутились в той части уровня, что уже не принадлежала производству. Кабели, тянущиеся по стенам, остались, а вот зловонные трубы исчезли. Ход-щель влился в коридор более нормальной ширины, однако тот вскоре обрывался, заканчиваясь у наглухо закрытой железной перегородки, правда, с дверью. По знаку Вильма, вышедший вперёд долговязый оперативник открыл какой-то хитрющей отмычкой эту дверь, в которую сразу же хлынул поток крыс. За дверью был мрак и запустение. Здесь уже не было ничего, только следы работы бригад демонтажников, срезавших и выдёргивающих из стен и пола всё, что можно извлечь: многочисленные выбоины и дыры в бетоне, да мазки копоти, оставленные огненными остриями резаков. Всего в десятке шагов от перегородки, начинался «подвал», или точнее то, что от него осталось: холодный бетон да никчёмный хлам, брошенный на растерзание коррозии и времени.
Войдя в «подвал», Вильм остановился. Большой Серый уже «растёкся» по нему, наполняя заброшенное помещение шорохом рыскающих средь мусора крыс.
- Должно быть, здесь, - проговорил он, светя своим маленьким фонариком то в одну, то в другую сторону.
Семён тоже обвёл зал лучом своего фонаря:
- Так я и думал. Брошенные Кварталы.
Глава 9
Вильм взмахнул фонарём, и пятно света скользнуло вверх-вниз по обветшавшим стенам.
- Слышал о них?
- Ещё бы!
- Что это за место? – спросил Илья.
- Участки города, которые больше не используются, - пояснил Вильм. – Как следствие уменьшения численности населения и свёртывания производственных мощностей. Их существование не афишируется, нигде, ни в одной доступной для общего пользования схеме, вы не найдёте этих кварталов. Доступ сюда, как видите, закрыт, и говорить о них во всеуслышание также не рекомендуется. Не представляю, что вы здесь собирались найти. Если это ваше Хранилище и сохранилось, оно теперь надёжно замуровано под многими метрами бетона. И сделано это века назад, иначе в наших архивах сохранилась бы хоть какая-то информация… Ты не ошибся? Это действительно здесь?
Семён показал листок с координатами.
- У меня была хорошая отметка по ориентированию. Если и ошибся, то не намного.
Вильм направил на листок свет своего фонаря:
- Похоже на местоположение этого района... Верно, это и впрямь где-то здесь. Точнее – где-то под нами.
- Там должен был быть ещё уровень… - начал Семён.
- Здесь – нет, - перебил его Вильм. – Этот уровень всегда был самым нижним. Я всегда задавался вопросом, почему? Теперь, кажется, я знаю ответ.
- Вот видите…
- Но никакого хода вниз никогда не было.
- Могла остаться какая-нибудь неприметная лазейка… - проговорил кто-то.
- Ну, знаете! – воскликнул Вильм. – Городу больше пятисот лет. Вы допускаете, что в течении этого времени такая, как вы выразились, лазейка, осталась никем не замеченной. Едва ли.
- Она, то есть – оно, Хранилище, могло существовать под прикрытием какого-нибудь преступного сообщества, - высказал своё мнение Семён. – Вспомните облыковцев. А «семья» Джинга. А «меченые». Многие из их тайников по сию пору не найдены.
- Тем более нам тут ничего не светит. Эти люди умели прятать концы в воду…
- Концы в воду? – удивился Рустам.
- Это такое выражение, - пояснил Семён. – Имеется в виду: прятать следы своей деятельности.
- Надо же!
- Я не думаю, что они уничтожили Хранилище, - заявил Семён. – Слишком ценная штука. Могли схоронить, до лучших времён.
- Если это так, нас ждёт нелёгкая работа, - заключил Вильм.
- А вот для этого у нас есть Большой Серый. – Семён направил луч вглубь «подвала», выхватывая из мрака рыскающих крыс. – Эти найдут что угодно.
- А они знаю, что ищут?
- Любую дыру, в которую можно пролезть. Или пустоту, скрытую от глаз.
- Это им под силу?
- Вы же знаете крыс. А эти – просто чудо!
Вильм качнул головой, видимо, не разделяя Семёнова оптимизма. Люди вокруг них задвигались, медленно разбредаясь по помещению вслед за крысами, группами по двое, по трое. Те, у кого не было фонарей, примыкали к тем, у кого они были, и вскоре повсюду уже мелькали лучи: желтоватые, от фонарей степарей, и яркие бело-голубые, СББушников.
«Подвал» был обшарен настолько тщательно, насколько это было возможно, но никаких следов скрытого хода, или скрытых пустот, не обнаружили ни люди, ни крысы. Старый бетон изобиловал трещинами, иногда настолько ровными и глубокими, что, казалось, за ними уже угадывались контуры замурованных люков и дверей, однако на поверку там не оказывалось ничего, кроме тронутой коррозией арматуры. На такие места тратили уйму времени, ковыряя бетон всем, чем можно, и каждый раз отступали, разочарованные. Не доверяя до конца крысам, валяющийся на полу хлам перебрасывали с места на место, надеясь найти под ним те же признаки – ничего не было. Все входы и выходы, которые вели в этот район, осматривали с особой тщательностью. Вниз, как и говорил Вильм, не вёл ни один, уходящие же вверх были наглухо закрыты, забраны железными листами, сквозь щели меж которыми, протёк залитый сверху бетон.
В особо подозрительных местах Семён пробовал применить старый пилферский метод обнаружения пустот простукиванием, но и это ничего не дало. То ли толщина бетона была слишком большой, то ли под его слоем и впрямь ничего не было.
Постепенно, шаг за шагом, они выбрались из «подвала», продолжая осматривать и ощупывать каждый квадратный метр Брошенных Кварталов. Характер городской застройки здесь был несколько иной, нежели в окраинных кварталах этого уровня. Тут не было длинных коммуникационных галерей, вместо этого наличествовало большое количество довольно просторных помещений, собранных вокруг не одного, а целых двух обширных залов, бывших некогда погрузочно-разгрузочными площадками. На это указывали остатки силовых конструкций элеваторов и солнечных колодцев. Представляющие некогда самый низ Стволов, ныне они были отгорожены от них горизонтальной перегородкой, которая выглядела, как грубо сработанный бетонный потолок, со следами опалубки, подпёртый столь же грубо сработанными опорными колоннами. В каждом из залов их было, как деревьев в лесу. Оно и понятно: вся масса того, что находилась наверху, давила теперь на них.
Мусора хватало и тут, но в основном это был строительный мусор: песок, щебень, нашлёпки застывшего раствора, оставшиеся здесь после возведения перегородки-потолка и опор.
Поблуждав вместе с крысами средь колонн первого зала, люди, пройдя всего несколько десятков метров, очутились во втором.
Это удивило Семёна: до этого он никогда не видел, чтобы Стволы располагались так близко друг от друга.
- Очень близко, - согласился с ним Вильм. – В этом была необходимость: элеваторные механизмы этих Стволов работали не так, как другие. По сути, это один Ствол, только разделённый на две половины: в одной элеватор только спускал, в другой – поднимал. Разгрузка и погрузка шла на промежутке между ними. Старая система…
- А что здесь было? – поинтересовался Эдуард.
- Производство, - лаконично ответил Вильм. – Что конкретно производили, уже вряд ли кто и помнит…
- Надо полагать, это было очень давно, - проговорил Рустам.
- И да и нет. Лет восемьдесят или чуть больше. По меркам города – пустяк, а по сравнению с человеческой жизнью, да, давно.
По мере того, как позади оставалось одно помещение за другим, оптимизм Семёна несколько поуменьшился, в то время как скептицизм Вильма наоборот – только возрос. В конце концов, он остановился, всем своим видом давая понять, что дальнейшие поиски – пустая трата времени.
- По-моему, довольно, - проговорил он, обращаясь по большей степени к Семёну. – Убедились? Так мы ничего не найдём. Без специальных технических средств, и соответствующих специалистов, делать тут нечего.
- То есть, вы хотите развернуть полномасштабную поисковую операцию. – Семён тоже остановился, уперев луч фонаря в пол. – Чем больше об этом будет знать народу, тем сложнее будет сохранить всё в тайне. Вдруг кто-то из ваших… специалистов, окажется таким же двойным агентом, как и Дед.
- А есть альтернатива? – вопросом на вопрос ответил Вильм. – Помнится, ты собирался жить тут отшельником, и иметь дело с пилферами. Считаешь, этот вариант был менее рискованным?
- У нас не было другого выбора.
- И сейчас его тоже нет. Чтобы что-то найти тут, нужны люди и оборудование. По-другому никак.
- Мы ещё не осмотрели и четверти Брошенных Кварталов…
- Будь реалистом, Семён. Ты хочешь вот так, с ходу, найти что-то там, где до этого десятилетия напролёт топталось тьма народу. И никто ничего не заметил… - Вильм вздохнул. – Боюсь, даже твой необыкновенный Большой Серый едва ли сумеет…
Раздавшийся за колоннами крысиный визг, оборвал его на полуслове. Разбредшиеся по всем углам крысы моментально бросились в ту сторону, и туда же метнулись лучи всех фонарей, упёршись в частокол колонн. Снова взвизгнула крыса, но на сей раз тише. Семён ухватился за рукоять револьвера, краем глаза заметив, что оперативники тоже повынимали пистолеты.
- Свет! – высоким от напряжения голосом бросил долговязый.
Фонари СББушником мгновенно погасли. Сообразив, что к чему, Семён погасил свой, с задержкой в долю секунды погас и тот, что держал Эдуард. Прижавшись к ближайшей колонне, Семён несколько мгновений прислушивался к тому, что творилось в кромешной тьме заброшенного зала, потом тихонько позвал:
- Большой Серый…
Крысы дружно пискнули в ответ:
«Боль. Жгучая земля/пол/поверхность».
- Не понимаю… - пробормотал Семён. – Это нападение?
«Да. Нет. Жгучая земля/пол/поверхность» - повторили крысы.
- Там есть люди?
«Нет».
- Слава Безызвестным… – облегчённо выдохнул кто-то. – Я-то уж было подумал: опять засада…
Снова вспыхнул свет. Семён включил свой фонарь, и, продолжая сжимать в руке револьвер, направился туда, где сгрудился весь Большой Серый.
На сей раз его живое кольцо окружало совершенно пустой участок стены. Что тут могло обеспокоить крыс, было совершенно непонятно: лучи фонарей упирались в голую стену и примыкающий к ней столь же голый кусок пола. Здесь чувствовалась сырость. На стене виднелись следы просачивающейся откуда-то сверху влаги, от которой на бетоне оставались тёмные, покрытые зеленоватым налётом, полосы. Тот же налёт покрывал и расползшееся на полу пятно. Вид у него был не привлекательный, но, на взгляд Семёна, это сырое пятно было совершенно не опасно. Крысы, тем не менее, окружили именно его.
Семён остановился рядом с остальными позади крыс, направив фонарь на уже и без того хорошо освещённый участок пола.
- Ничего тут нет… - пробормотал Неор.
- Что тут такое? – спросил Семён. – Большой Серый, мы не понимаем.
Вместо ответа одна из крыс, неожиданно выскочила из общей массы, и, едва попав на тронутый плесенью участок пола, тут же отскочила обратно, словно ошпаренная кипятком, издав уже знакомый писк боли.
- Ну-ка, ну-ка, - заинтригованно проговорил Шуи, протискиваясь поближе к месту действия. Остальные тоже шагнули к стене, тесня крыс.
Встав у самого края окружённой крысами участка, он присел на корточки, внимательно осмотрев серую, покрытую плёнкой плесени, поверхность бетона. Потом, хмыкнув под нос, протянул к ней руку и, едва коснувшись её кончиками пальцев, немедленно отдёрнул:
- Ого! Да тут пробивает… Бьёт током и неслабо, попробуйте.
К плесневому пятну потянулось сразу несколько рук.
- Ну?
- Не может быть! – воскликнул долговязый, получив чувствительный электрический удар. – Брошенные Кварталы обесточены… Да тут и линий-то не осталось, всё поснимали…
Вильм выпрямился, массируя уколотый током палец:
- Значит, не всё. Где-то в полу или стене идёт кабель. И он по сию пору под напряжением. Вот это сюрприз.
- Мы сможем проследить его? – спросил Семён.
- Если он не очень глубоко – да. – Шуи пошарил по своим многочисленным карманам, покуда не нашёл то, что искал – длинный и тонкий, как стило, индикатор. – Слава Безызвестным Родоначальникам, сегодня я прихватил полный комплект…
- Становится всё интереснее, – обронил Марк.
Шуи поводил индикатором над полом и тот немедленно ответил миганием крошечного красного огонька. Выпрямившись, Шуи поводил им вдоль стены. Оказалось, кабель шёл откуда-то сверху, с обитаемого уровня. Оставалось проследить, куда он тянулся по этому уровню.
Индикатор снова опустился к полу. Следуя его отклику, Шуи начал медленно отходить от стены, направляясь к центру площадки. Все как зачарованные глядели на крошечный мигающий огонёк, а он, как путеводная звезда вёл их всё дальше и дальше, покуда Шуи не упёрся плечом в одну из колонн. Обследовав для очистки совести и её, и ничего не обнаружив, он обошёл колонну, после чего возобновил манипуляции с индикатором у пола. Кабель тянулся в том же направлении, что и прежде. Похоже было, что тот шёл прямехонько к солнечному колодцу. Вскоре стало ясно, что так оно и есть. Однако дойдя до колодца, кабель неожиданно «потерялся». Шуи поводил индикатором туда-сюда, вбок и вверх, но тот не отозвался на эти движения ни единой красной вспышкой.
- Ушёл вниз, - заключил Шуи. – Или на другую сторону.
- Ещё один сюрприз, - проворчал долговязый. – Где это было видано, чтобы под солнечным колодцем тянулись линии…
- Это точно. – Шуи двинулся в обход исполинской трубы колодца, водя индикатором возле пола. Через минуту из-за неё донёсся его голос:
- Ремонтный люк. Идите сюда.
Люк представлял собой прямоугольное отверстие, достаточной ширины, чтобы, в случае необходимости, можно было протащить через него листы отражателя, которыми выкладывалась вся внутренняя поверхность колодца. Крышки, закрывающей её, уже не было, как и металлической окантовки, выдранной, что называется, «с мясом». Семён заглянул внутрь, но и здесь не увидел ничего, что обычно наполняет внутренность таких колодцев. Снято было абсолютно всё, без исключения. Колодец представлял собой просто пустую бетонную трубу, с таким же потолком-перемычкой наверху, из-за чего её высота была чуть больше, чем диаметр. Правда, пол тут был немного повыше, нежели пол зала. То была платформа, на которой ранее и громоздилась вся махина колодца.
Шуи обошёл колодец кругом, вернувшись туда, откуда начал, но продолжения кабеля нигде не обнаружил.
- Всё верно, - подтвердил он свой первоначальный вывод. – Ушёл под колодец.
Пока они шарили вокруг колодца, Большой Серый успел забраться внутрь. Рассыпавшиеся по дну огромного колодца, крысы неожиданно собрались у дальней от люка, стены, усердно обнюхивая пол.
- Что-то, никак, нашли, - промолвил Савелий.
«Тонкий слой, - пропищали крысы. – Другой материал».
Семён с Вильмом переглянулись и дружно полезли в люк.
- Ты хочешь сказать, - проговорил Семён, подходя к крысам, - что под тонким слоем бетона, есть что-то другое?
«Да. Другое. Ниже – пусто».
- Это мы сейчас проверим. – Вильм кивнул долговязому. Тот вытащил свой нож и ударил рукояткой в пол. Тот отозвался низким гулким звуком.
- Бунит. И впрямь пустота…
Оттеснив своего начальника, двое других оперативников тоже принялись простукивать пол. Размер пустоты не превышал одного квадратного метра.
- Как раз размер хорошего лаза, - заметил по этому поводу один из них.
Повернув ножи остриями вниз, они принялись ковырять бетон, нещадно уродуя при этом лезвия. Поначалу из этого ничего путного не выходило, но потом им всё же удалось отколоть довольно большой кусок. Он оказался плоским, а нижняя плоскость его хранила на себе куски ржавчины. Под ним и впрямь обнаружилась стальная плита. Теперь дело пошло быстрее. Молотя по бетонной корке рукоятками и поддевая её лезвиями, вскоре удалось очистить всю плиту. Углубление с рукоятью и пара толстых ржавых петель, ясно указывали, что это такое.
- Ну-ка. – Долговязый ухватился за рукоять и поднатужился, пытаясь приподнять крышку.
С первого раза ему это не удалось. Крышку снова обстучали, особенно по краям, затем попытку повторили. На сей раз крышка поддалась и, дико скрежеща, начала подниматься. Едва образовалась щель, за край поднимающейся плиты тут же ухватились Шуи с Марком. Общими усилиями, крышку подняли.
Открытая крышка встала торчком, не желая более двигаться ни на миллиметр. Под ней обнаружилась уходящая вниз лесенка, старая, ржавая, но главное – целая, не тронутая резаком. Там, куда она спускалась, на глубине метров четырёх или чуть больше, виднелась неопределённого цвета поверхность, покрытая толстым слоем совершенно не тронутой пыли. Большего разглядеть не удалось: колодец, в котором шла лесенка, по размерам был немногим больше люка, а ниже их, похоже, ждала целая комната. Виден был только угол, образованный двумя стенами. Лестница крепилась как раз к одной из них.
- А вы говорили: ничего нет! – торжествующе воскликнул Семён.
Вильм развёл руками.
- Но только не под солнечным колодцем. Безумие какое-то. Ведь они могли ходить тут только по ночам…
- Зато никто бы не додумался искать тут дорогу вниз.
Стоявший позади Семёна Илья, тихо поинтересовался:
- Как давно он замурован?
Семён пожал плечами.
- Наверное, с тех же времён, как закрыли сюда вход. А что?
- Тогда как могло случиться, что этот люк остался незамеченным до того времени. Сюда наверняка кто-нибудь да заглядывал…
- Он был спрятан под отражателями. Весь колодец изнутри был покрыт специальными отражающими сегментами. Кроме того… Возможно те, кто его обслуживал и были теми, кто наведывался сюда, вниз.
- Непонятно только для чего оно им было нужно, - вставил долговязый. – Продавать-то из него они вряд ли чего продавали…
- Почему вы так решили? – поинтересовался Семён.
- Рано или поздно их выследили бы. И Хранилище обнаружили бы ещё много десятилетий назад…
- Для начала нужно узнать, действительно ли это то самое Хранилище, - ввернул Вильм. – Шуи…
Оперативник прицепил фонарик к запястью при помощи специального зажима и скользнул в люк. Семён невольно подался за ним, но Вильм жестом остановил его:
- Не спеши…
- Почему?
- Могут быть неприятные сюрпризы.
- Не понимаю…
- Ловушки. Шуи проверит…
Семён сглотнул. Он как-то и не подумал о том, что люди, столько времени хранящие секрет этого места, могли оставить после себя каверзу, на случай если кто-то непосвящённый сунется сюда. Хороший заряд взрывчатки вполне мог быть такой каверзой.
Шуи достиг нижней ступеньки и остановился на ней, шаря вокруг себя фонарём и что-то внимательно разглядывая в его свете. Бесконечно долгую минуту, он так же внимательно изучал пол, и только, видимо, убедившись, что под ним не скрыто ничего подозрительного, ступил на него.
- Что там? – нетерпеливо спросил Вильм.
- Комната, - ответил Шуи, снова обводя вокруг себя фонарём. – Не очень большая, пустая, но в одной стене – металлическая дверь. Запертая. Попробовать открыть?
- Мы сейчас спустимся, - Вильм неожиданно легко перемахнул через край люкового проёма и полез вниз. Видя, что Семён тоже готовится спускаться, заметил:
- Все не лазьте. Мало ли что… Крысы тоже пускай побудут тут.
- Останься, Большой Серый, – попросил Семён. – На сей раз первыми пойдём мы.
Спустив вниз ноги, он встал на источенные ржой ступени, чувствуя, как бешено колотится сердце. Он не просто спускался туда, куда до них ступали лишь ноги избранных, хранящих самую, может быть, главную тайну этого города, он спускался сейчас в прошлое, в прямом смысле этого слова. В место, обустроенное задолго до появления города, ещё более старое, чем даже само его ядро – Старый город. Более древнего сооружения, чем то, что ждало их внизу, здесь ничего не было. Это было самое начало. Начало начал. Полумифическое Хранилище, сведения о котором чудом уцелели после краха прежней человеческой цивилизации. Не сохранись те строки, оно так и осталось бы погребённым под полом Брошенных Кварталов. Немыслимые сокровища, бесценные своей биологической чистотой. Крошечная часть прежней Земли.
Одна мысль, что они сейчас, может быть, прикоснуться к этой частице, вселяла трепет и страх. Но ещё страшнее было обнаружить такие же заброшенные комнаты, полные ненужного хлама, истлевшего барахла, средь которого не осталось ни крупицы того, что здесь когда-то хранилось. Или просто какие-то никчёмные пустоты, в которых никогда ничего и не было. Хранилище и впрямь могло оказаться мифом, а старая запись и координаты – ошибкой, или чьей-то злой шуткой. Или ход мог вести в тайник одной из некогда могущественных тайных организаций, но какие бы материальные блага они там не обнаружат, это будет совсем не то…
Оставляя на ладонях коричневые пятна ржавчины, Семён одолел последние сантиметры спуска и, еще не коснувшись ногами пола, завертел головой, жадно оглядывая комнату. Та была и впрямь невелика: метра три на четыре, с обыкновенным бетонным потолком, на котором даже висела стандартная световая панель, и таким же обыкновенными полом и стенами. По крайней мере, три из них точно ничем не выделялись. А вот четвёртая выглядела совсем иначе. Она была облицована не то плитками какого-то природного камня, не то керамическими, с причудливыми серо-зелёными разводами на поверхности. Выглядело это очень необычно. Казалось, от прежней комнаты отрубили большую её часть, оставив только небольшой кусок, к которому затем тщательно подогнали остальное, сделанное уже позже. Стена выглядела роскошно; ей место было где-нибудь в приёмной крупного чиновника, или в апартаментах финансового воротилы, а не в заброшенном промышленном квартале нижнего уровня. На солидный возраст этой меньшей части, этой уцелевшей стены, указывала и ещё одна деталь: над дверью висело что-то вроде плафона – округлой формы, цилиндрическая штука из матового стекла, на которой хорошо читалась сделанная сразу на двух исходных языках – русском и английском – надпись: «вход».
При виде надписи у Семёна отпали последние сомнения. В городе этими языками не пользовались уже сотни лет.
Дверь чем-то напоминала виденную Семёном в подземелье Большого Серого: такая же блестящая, с таким же маховиком вместо ручки. Ухватившись за него, Шуи сначала попытался повернуть его влево, а когда это не удалось, потянул в другую сторону. На сей раз колесо закрутилось, хотя, судя по тому, как надсаживался оперативник, не без сопротивления. Сделав пять или шесть оборотов, оно опять встало. Шуи поднатужился, маховик провернулся ещё чуть-чуть, что-то щёлкнуло внутри двери, и та сама немного приоткрылась, выступив из дверной коробки на несколько миллиметров.
Трое людей на миг замерли. В наступившей тишине, Семён уловил какой-то шорох, и чуть не вскрикнул от неожиданности, когда его ноги коснулось что-то мягкое и живое. Оказалось, Большой Серый всё же спустился вниз, правда, в количестве всего нескольких крыс – небольшой передовой отряд, выдвинувшийся на передовой рубеж. Проскользнув под ногами стоящих людей, крысы тоже замерли, ожидая, когда откроется дверь.
Перебросившись взглядами с Вильмом, Шуи потянул дверь на себя. Та пошла туго, с трудом, хотя и почти бесшумно, открыв чёрный зев прохода, внутри которого, однако, горел прерывистый ряд красных огоньков. Лучи фонарей выхватили из царившего там красного сумрака ряд коробок на левой стене, нити кабелей змеящиеся вокруг них, и ещё одну дверь, прямо напротив первой, метрах в пяти от неё. Семён успел заметить, что отделка комнаты, точно такая же, как и той стены, в которой была входная дверь, и что на коробках имеется ещё по одному, не горящему, индикатору и опущенные короткие рукоятки рубильников, прежде чем обзор ему заслонил шагнувший внутрь Шуи.
- Смотри-ка! – удивился он. – Распределительные устройства. И под напряжением…
Он протянул руку к ближайшему из них и, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, резко поднял торчащий из него рычажок рубильника.
Глава 10
Щелчок сработавшего коммутационного устройства показался громким, как пистолетный выстрел, а вспыхнувший вслед за этим на потолке свет – ослепительно ярким. От неожиданности чертыхнулся даже невозмутимый Вильм:
- В биом тебя с головой, Шуи! Эта штука могла быть заминирована…
- Ничего тут нет, босс, - спокойно ответил оперативник. – Будь здесь заряды, мы бы сюда так просто не прошли. Если минировать, то минировать подходы… Глупо использовать для этого электрические щитки, в надежде на то, что кто-то сразу начнёт щёлкать выключателями. Уж где и могла быть мина, то здесь – в последнюю очередь.
- Разумно, - вынужден был согласиться с ним Вильм.
- Как вы узнали, что это включение освещения? – удивился Семён.
- Первое, что делает входящий и последнее, что делает выходящий из помещения – включает и выключает свет. Значит, то, что его включает и выключает, должно находиться возле входной двери. Других выключателей кроме этого тут нет, стало быть, за освещение отвечает как раз этот. – Шуи улыбнулся Семёну. – Просто.
Вспыхнувшая световая панель была подобием той, что висела в первой комнате, однако оставшиеся на потолке отметины говорили о том, что когда-то там было нечто иное по форме и размерам. Вспомнив про плафон над дверью, Семён посмотрел наверх, но надпись «вход» так и осталась тёмной. Как и световая панель с этой стороны двери. Они, вероятнее всего, и вовсе не выключались, горя в дежурном режиме, покуда не пришли полностью в негодность.
Сделав шаг в комнату, Шуи остановился, указав на два последних щитка:
- Включены.
Взглянув туда, Семён увидел, что два рычажка на щитках действительно подняты.
- Что тут может работать?
- Понятия не имею, - ответил Шуи. - Будь у меня токовые клещи можно было бы определить потребляется ли энергия и сколько. А так… Надеюсь, скоро выясним. – И двинулся вперёд.
Льющийся в дверной проём свет увидели сверху. Оттуда послышались встревоженные и нетерпеливые голоса:
- Эй, внизу! Что там? Спуститься можно?
- Да! – ответил Вильм, и, вспомнив про Большого Серого, добавил: - Если с крысами, можете не поместиться…
Лестница завибрировала под тяжестью чьего-то тела, но прежде чем первый из оставшихся наверху успел коснуться пола, вниз соскользнула всё-таки крыса. Опасения Вильма оказались напрасными; Большой Серый повёл себя благоразумно, выпустив вниз лишь малую свою часть. Остальные члены крысиной колонии остались ждать наверху.
Передовой крысиный отряд и люди остановились перед следующей дверью – точной копией первой.
Уже зная, что и как делать, Шуи уверенно завертел маховик, дожав его до щелчка. Только эту дверь пришлось не тянуть на себя, а толкать – она открывалась в другую сторону. За дверью начинался коридор, словно продолжение предшествующего ему помещения с распределительными щитами, идущий чуть под углом вниз. Тут тоже виднелись следы переделок: световые панели как одна были современной конструкции, да и тянущиеся по стенам кабельные линии, по всем признакам, появились здесь относительно недавно. Дорогие панели отделки были безжалостно издырявлены и пронизаны крюками креплений, не менее дорогой пол из узорчатого полированного бетона покрывали длинные царапины, оставленные чем-то большим и тяжёлым. Роскошь отделки не заботила тех, кто производил здесь все эти работы. Для них это была лишь напоминанием о благополучном прошлом, оболочка, в которую прежние люди заключили нечто более ценное, чем камень, пластик или металл.
«Так оно и есть, - подумал Семён, шагая по коридору. – И сейчас это лишь оправа, в которую вставлен ларец с драгоценными камнями. Истинная ценность именно в нём, если он, конечно, ещё уцелел. Не утерян, не разграблен…».
Заметив на припорошённом пылью полу какие-то тусклые отблески, он недоумённо закрутил головой, пытаясь понять, что их порождает, потом, сообразив, что к чему, хмыкнул и выключил свой фонарь. Световые панели горели не ярко, чувствовалось, что и они доживают последние дни. Но света было достаточно. Тем более, что безызвестные обитатели этого подземелья, не поскупились на них, навешав через каждые пару шагов. Режим экономии их, похоже, тоже не волновал. Они отбирали энергию из городской сети, не боясь, что эту недостачу обнаружат.
Кто они, невольно, задал уже самому себе вопрос Семён. Обычные ремонтники? Разве могли рядовые работяги устроить так, чтобы при строительстве города, строители не только «не заметили» сооружения, которое высилось на месте нынешнего солнечного колодца, но и сделали так, чтобы оно, отныне, было скрыто от глаз в самом неожиданном месте. И разве могли они обеспечить свой схрон энергией в достаточном количестве, а когда кварталы начали закрываться, сделать так, чтобы скрыто проложенный кабель продолжал подавать сюда электричество. Это должны быть влиятельные люди… и в то же время незаметные, прячущиеся за своим внешне низким статусом. Безызвестные Родоначальники, кто же они?
Коридор закончился, едва привычно отсчитывающий шаги Семён, отмерил первую сотню. Стены его разошлись влево и вправо, открыв взору длинный узкий зальчик, всю левую сторону которого занимали сбившиеся в кучу двухъярусные тележки с обрезиненными колёсами, штабеля каких-то ажурных металлических конструкций, пластиковых ящиков, поставленные друг на друга столы и целые штабеля алюминиевых уголков и профиля: то ли что-то разобрали, то ли наоборот – что-то собирались строить. За столами виднелась ещё одна дверь, но по тому, что она была заставлена и завалена разным добром, было понятно, что ей перестали пользоваться задолго до того, как закрыли вход через солнечный колодец.
Противоположная сторона зала была отгорожена от остальной части стеклянной перегородкой, за которой находилось что-то вроде лаборатории. Внутрь вели два переходных шлюза, таких же прозрачных, и начисто лишённых привычных дверей. Вместо них были какие-то туго натянутые плёночные мембраны, с застёжками наподобие «молний», идущими свержу вниз. Дальний конец зала сливался с ещё одним коридором, расположенным перпендикулярно первому. Этот уходил куда-то влево и вправо, но Вильм не пошёл дальше. Остановившись возле первого шлюза, он бросил взгляд на крыс, устремившихся в ту сторону, ухватился за кольцо на бегунке застёжки, и потянул за него вниз. Издавая треск распарываемой ткани, застёжка начала раскрываться, но в следующий момент дружный писк крыс, заставил его остановиться:
«Чужак/другой человек».
Нахлынувшее на Семёна его надёжное чувство опасности, почти слилось с предупреждением Большого Серого. Семён вздрогнул, крутанулся на месте, одновременно ухватившись за рукоятку револьвера и замер так, глядя на направленное прямо на него дуло короткого ружья устрашающего калибра. Держащий его человек вышел из-за нагромождения столов и ящиков и что-то нажал на поясе. Подбирающиеся к нему крысы, отпрянули, словно их отбросило воздушной волной.
- Не двигайтесь, и держите подальше от меня свою стаю, - произнёс человек. – Иначе не поздоровиться никому. И – руки вверх, что б я их видел. Ну! Живее… Не искушайте судьбу.
Первыми подчинились оперативники и Вильм. За ними подняли руки степари. Семён отпустил рукоятку револьвера и показал человеку свои пустые ладони. Глядя на него, то же самое сделал и Савелий, ворча:
- Опять руки поднимать. Ну и порядки у вас, в городе…
Незнакомец сделал шаг вперёд, выйдя из тени, и теперь Семён смог хорошенько рассмотреть его. Перед ними стоял старик. Среднего роста, с худым лицом, изборождённым морщинами, но совершенно чёрной, без единого седого волоска шевелюрой. Комбинезон выдавал в нём представителя среднего класса, клерка, или инженера низшей категории. Однако то, как он держал ружьё, говорило о том, что он умеет обращаться не только с чертёжной линейкой и стилом.
Пока Семён разглядывал незнакомца, крысы предприняли ещё одну попытку подкрасться к человеку, но та закончилась так же, как и первая. Причём на сей раз невидимая волна ударила по ним основательно, отбросив далеко в стороны.
- Я предупреждал, - сказал человек.
- Кто вы? – спросил Вильм.
- А вы? Впрочем, вас-то я знаю… Проктор, если не ошибаюсь.
- Совершенно верно. А эти люди – мои сотрудники.
Глаза человека сузились, превратившись в щёлки:
- Трое или четверо – да, а вот остальные навряд ли. Что-то непохожи на СББушников. Да и стая ваша… Уже и крыс начали дрессировать… Вот серое отродье. Да откуда их такая прорва.
Краем глаза Семён заметил в коридоре движение. Чуть повернув голову, он увидел, что со стороны входной двери подходит основная часть Большого Серого.
- Не приближаться! – взвизгнул человек. – Не то…
- Остановись, Большой Серый, - произнёс Семён. – Не нужно ничего делать. Мы сможем договориться.
- Да уж конечно, - с сарказмом откликнулся на это человек.
Крысы снова пискнули:
«Опасность/угроза. Не можем подойти. Звук».
Незнакомец растерянно моргнул:
- Кто это сказал?
- Большой Серый, - Семён невольно усмехнулся, видя какой это произвело эффект.
- Не морочь мне голову. Крысы не умеют говорить.
- Они и не говорят. Передают смысл. И это совсем не обычные крысы. Это Большой Серый. Колония с коллективным разумом.
У незнакомца на лице появилось выражение удивления смешанного с недоверием.
- И мы её не дрессировали, - добавил Семён. – Он пришёл с нами, сам. По доброй воле, как соратник.
- В городе нет никаких Больших Серых.
- А он не из города. Это существо из Буферной Зоны.
- А эти? – ствол ружья чуть повернулся, нацелившись на Илью. – Эй, ты чего молчишь?
- Чего он хочет? – испуганно пробормотал Илья, глядя на направленное на него дуло.
- Чтобы ты открыл рот, и я смог бы узнать, есть ли у тебя там язык и умеешь ли ты говорить? Кто ты такой, ржа тебя сожри! – неожиданно рявкнул незнакомец.
- Меня зовут Илья, родовой номер 73, - проговорил степарь, чуть дрогнувшим голосом. – Простите, но я не очень хорошо говорю…
- Ну да. Я слышу – хромой на язык. Коверкаешь слова.
- Мы не здешние. В вашем городе – первый раз
- И откуда вас принесло таких?
- Центральный Питомник, - ответил за него Рустам. - Бывший Международный Ботанический Центр. Вам что-нибудь говорит это название?
Незнакомец медленно опустил ружьё:
- Быть того не может. Никто не уцелел…
- У вас неверная информация, - повторил Рустам свою фразу. – Уцелели, и очень многие. Общины…
Стоявший до этого момента с поднятыми руками долговязый, неожиданно метнулся в сторону, и не успел незнакомец и глазом моргнуть, как его самого уже взяли на мушку.
- Положи-ка свою пукалку, приятель, - тихо и грозно промолвил оперативник. – И не вздумай дурить. Давай-давай, медленно, на пол… И эту штуку, что у тебя на поясе.
Незнакомец покачал головой, бросил ружьё, отстегнул от пояса загадочный прибор, который тут же последовал вслед за ружьём, и шагнул вперёд, не глядя на нацеленные на него уже не один, а целых три пистолета.
- Люди из-за Буферной Зоны, - казалось, он даже не заметил направленное на него оружие. – Значит вам удалось… Удалось ведь, да? Вы имунны к адаптоидам. «Невидимки». А мы бились столько лет…
- Увы, - сказал Рустам. – Просто нам повезло. У нас оказался «чистый», не изменённый, посадочный материал. Он нас и спас.
- Защитный растительный барьер…
- Вроде того.
- Досадно. Ах, как досадно…
- Ну-с, милейший, - проговорил Вильм. – Теперь мы кое-что узнаем о вас.
Но прежде, чем он успел задать хоть один вопрос, незнакомец опередил его своим:
- Как вы нашли этот вход? Он надёжно спрятан…
- Это всё Большой Серый. – Семён кивнул на крыс. – У нас отличный помощник.
- Итак, кто вы, и что тут делаете? – начал допрос Вильм.
- Я? – незнакомец горько улыбнулся. – Меня зовут Томас. А что делаю? – ещё одна горькая улыбка. – Я сторож, Проктор.
- Сторож?
- Да. Последний из могикан. На большее я уже и не способен.
- Последний из могикан? Поясните.
- Была такая древняя книга. Ещё доадоптоидных времён. О человеке, оставшимся единственным представителем своего племени… Я и есть последний из нашей исследовательской группы, больше никого не осталось. И исследований более никаких не ведётся. Так что – сторож…
- И что же вы тут сторожите?
- Ковчег.
- Ковчег? Опять не понимаю. Прекратите говорить загадками.
Томас скорчил такую гримасу, словно проглотил что-то горькое:
- Бросьте, Проктор. Не притворяйтесь невеждой. У вас должна быть Библия, и о ковчеге вы, наверняка, читали. Тот спасал от вод потопа, этот – от потопа заполонившего всё биома и человеческой алчности. И ещё неизвестно, какое из зол страшнее. – Он замолк на секунду, потом проговорил:
- Откуда вы узнали о его существовании, не спрашиваю, да это теперь и не важно. Вы пришли сюда за его содержимым? Верно?
- Да, - сказал Вильм. – Всё верно.
- Что ж, забирайте. Отныне ковчег ваш.
Томас повернулся, и, даже не взглянув на по-прежнему направленные на него стволы, зашагал туда, где виднелось пересечение коридоров, рискуя в любой момент получить пулю. Походка у него была под стать ему самому: старческая, шаркающая. Походка уставшего от жизни, и от бремени обязанностей человека.
Держа его на мушке, следом двинулись оперативники, а за ними уже и все остальные. Второй коридор оказался примерно такой же длины, что и первый, но оба его конца оканчивались тупиками. Зато в противоположной стене виднелось две двери: одна справа, от места пересечения, вторая слева, на таком же расстоянии. Томас свернул налево, встав перед дверью, как две капли похожей на те, что закрывали вход в это подземелье. Покрутив штурвал маховика, Томас распахнул её, введя их в довольно длинный тамбур.
- Вообще-то когда открываем внутреннюю дверь, внешняя должна быть закрыта, - сказал он, но поглядев на вливающийся внутрь поток крыс, махнул рукой:
- Впрочем, ладно. Прикройте её, оставьте небольшую щель.
- Для чего это? – спросил Эдуард. - Стерильность?
- Нет. Там пониженная температура. – Томас открыл внутреннюю дверь, и в тамбур хлынул поток такого холодного воздуха, что легко одетые люди невольно вздрогнули.
- Это одно из условий, необходимое для сохранности семян.
Словно не замечая холода, Томас шагнул внутрь. Семён вошёл третьим, вслед за Вильмом, и невольно замедлил шаг, поражённый увиденным. Он много раз пытался представить себе, как выглядит Хранилище, рисуя себе всевозможные картины его устройства, но действительность превзошла все ожидания. Да, оно поразило его. И в первую очередь – своими размерами.
Хранилище было огромно. Зал, в самом начале которого они стояли, имел порядка полусотни метров в ширину, зато в длину он мог бы потягаться со многими улицами города. Ему не было видно конца. Три прерывистых ряда стеллажей уходили куда-то вдаль, и, следуя законам перспективы, сходились там, сливаясь в единое целое. Такие же бесконечные ряды расположенных на потолке светильников неизвестной Семёну конструкции, изливали холодный свет на тысячи объёмистых пронумерованных металлических ящиков, покоящихся в строгом порядке на стеллажах. А вернее – вися среди переплетения вертикальных и горизонтальных частей этих ажурных конструкций, точно оплетённые геометрически правильной формы паутиной. Каждый ящик имел длинную ручку-поручень, идущую по нижнему краю его передней стенки, и там же виднелось нечто вроде шильдика: прямоугольный кусок не то пластмассы, не то бумаги, этакая бирка, на котором было что-то написано.
Здесь были тысячи таких ящиков, этаких здоровенных железных коробок, в которых хранилось… что?
Семён шагнул к ближайшему стеллажу. Перед самым первым с краю ящиком, что был на уровне его головы, он остановился.
- Carpinus cordata, - прочёл он на табличке. – Это… это…
- Граб, - подсказал Томас. – Это граб сердцелистный.
Семён кивнул и перешёл к соседнему ряду.
- Picea orientalis. Ель, кажется.
- Ель, – подтвердил Томас. - Восточная.
- А вот здесь жимолость, - сказал Эдуард. – Сколько разновидностей!
- Сожри меня трава! – охнул Шуи. – Я сроду не видывал такого. Да тут… тут столько…
- Вся Земля, - сказал Рустам и вдруг рассмеялся, как смеётся очень счастливый человек. – Здесь вся Земля. Такая, какой она была тогда, в доадаптоидную этоху. «Чистая» Земля. Первозданная.
Семён вопросительно посмотрел на Томаса:
- Можно открыть?
- Конечно. – Томас ухватился за рукоятку и потянул ящик на себя. Плавно и почти бесшумно, как на хорошо смазанных роликах, он выполз из своего гнезда, явив взору верхнюю свою часть, закрытую крышкой. Откинув её, Томас запустил внутрь руку, вытащив на свет полиэтиленовый пакетик, в котором лежали какие-то коричневатые чешуйки. Потом передал его Семёну.
Похожие на лопасти семена не показались ему чем-то необыкновенным, а вот Рустам принял пакетик с таким трепетом, словно держал в руках пригоршню драгоценных камней. Для него, впрочем, они таковыми и были.
- Не меньше сотни штук, - сказал он, с благоговением рассматривая содержимое пакетика.
- Да и пакетов с сотню будет, - заметил долговязый, заглядывая внутрь ящика.
Вильм тоже вытащил пакетик и положил его на ладонь. Семена в нём казались совсем свежими, словно только-только собранными.
- Прошло столько времени, - проговорил он, поворачивая пакет и так и эдак. - Как они сохранились? Пять веков…
- Особая обработка, - Томас подождал, пока пакетики, переходящие их из рук в руки, не вернутся снова к нему, потом положил их обратно в ящик. – После неё они могут храниться тысячелетиями. Теоретически…
- Если б это было в моих силах, я бы предложил возвести тех, кто сумел сохранить это, в ранг святых, - сказал Вильм - Это воистину великие люди.
- Горожане восприняли бы это по и ному, - усмехнулся Томас.
- Горожане! - фыркнул Вильм. – Людей пол тысячелетия учили бояться всего растительного. Для них это Хранилище – всё равно, что часовая бомба, под самой задницей. Дремлющая смерть.
- Или самая вожделенная вещь на свете, - высказал своё мнение Марк. – Любой из огородников отдал бы правую руку, за возможность лишь заглянуть сюда. Здесь на миллионы сегмов… На миллиарды…
Сначала робко, потом всё смелее и смелее, они переходили от стеллажа к стеллажу, ежась и читая надписи на бирках. Больше всего восторгались степари. Их голоса неестественно громко раздавались то с одной стороны, то с другой:
- Бабиана…
- Щетинник…
- Pinus mugo… Смотрите – жереп. Это горная сосна. Настоящая, «чистая» горная сосна!
- У вас было преимущество, - заметил Вильм, бредя вдоль стеллажей, словно зачарованный. – Было с чем сравнивать
Томас безнадёжно махнул рукой:
- Которое ничего нам не дало. Мы вели исследования в нескольких направлениях, и все оказались тупиковыми. Микробиологи пытались создать организм, уничтожающий адаптоиды, но не воздействующий на обычные растения. Потратили тьму материала и бездну времени. Впустую. Над решением вопроса живучести и агрессивности адаптоидов состарилось не одно поколение исследователей. Ничего. Часть этой программы – проект «Ахиллес», едва не угробил дюжину добровольцев и тех, кто решил попробовать своё детище на себе. Кто-то из моих прежних коллег как-то сказал: «изгадить всегда проще», имея в виду создание адаптоидов. Так оно и есть.
- Проект «Ахиллес»… - повторил Вильм. - Что за Ахиллес такой?
- Герой одной из наидревнейших легенд, - сказал Томас, двигаясь своей шаркающей походкой вслед за Проктором. – Неуязвимый человек. Создание человека-«невидимки». Для адаптоидов.
- Интересно, интересно… То есть, человека, на которого они не реагируют. А результаты?
Томас снова махнул рукой:
- Инъекции специальных модификаторов, долженствующих, как мы надеялись, произвести в человеческом организме необходимые изменения, вызвали такие жуткие побочные эффекты, что дальнейшие работы в этом направлении пришлось прекратить.
- Давно это было?
- Больше полувека назад. Я тогда был ещё совсем зелёным юнцом, преисполненным радужных надежд спасти человечество. Глупец! Я провёл тут лучшие годы своей жизни. В этом холодном склепе. И похоронил здесь все свои надежды. Человек-«невидимка» невозможен.
- Это не так, - неожиданно для самого себя выдал Семён, и в первый момент пожалел об этом. Впрочем, скрывать свои сокровенные тайны теперь не имело смысла.
В Хранилище сразу наступила тишина. Оказавшись в центре всеобщего внимания, Семён скользнул взглядом по обращённым к нему лицам, и повторил:
- Это не так.
- Вы знаете человека, у которого есть такая особенность? – спросил Томас.
- Такая особенность есть у меня.
- Семён, - невольно проронил Эдуард, - что ты говоришь…
- Это правда.
- Ты хочешь сказать, что биом не реагирует на тебя?
- Нет, не реагирует. Только на одежду и прочие вещи. Я проверял.
- Так ты ж мог и голышом идти, - всплеснул руками Савелий. – И в траве спать и всё бы тебе нипочём. Что ж ты, Семён!
Томас схватил Семёна за руку, точно хотел убедиться, что тот материален:
- Вы ведь горожанин, верно?
- Да, я горожанин.
- Но это невозможно, - Томас затряс головой, словно пытался вытряхнуть из неё что-то мешающее. – Семь миллиардов человек, которые жили на прежней земле, а уцелели лишь те, кто сумел изолироваться от адаптоидов. Адаптоиды и человек – несовместимы.
- У древостоев есть ведуны, заклинатели деревьев. Они иммуны.
- Но вы-то, вы… - Томас что-то забормотал, быстро и невнятно. – Не может быть, - снова произнёс он, как заклинание.- Неужели получилось? Не может быть, ни одна инъекция не дала ожидаемого эффекта. Двадцать восемь человек, мужчины и женщины. Я помню их имена: Ираида Ауэр, Джуна Рель, мой наставник – Борис Ягмин, Минж Кин… Вы не знаете этих людей?
- Нет, - ответил Семён. – Никогда о них не слышал.
- Андрей Мезин, Итан Флепс, Марта Саукайтене…
- Как? - насторожился Семён, чувствуя, как внутри всё холодеет – Марта Саукайтине?
- Да. Знакомое имя?
Семён сглотнул.
- Так звали мою бабку… По материнской линии.
Томас замер, буквально впившись в него взглядом. Нижняя челюсть у него отвисла.
- Ты уверен? – спросил у него Вильм. - Эта может быть однофамильцем твоей…
- Регистрационный номер БН-14-886. Я запомнил… как ни странно.
Вильм перевёл взгляд на Томаса. У того дрожали руки.
- Регистрационные номера есть в отсчётах… Но…Я не совсем уверен, но похоже… БН-14-886? Кажется да. В мои обязанности входило следить… Да.
Он вдруг замолк, словно это «да» исчерпало весь запас его слов.
. – И она… никогда ничего не говорила об этом? – выдержав секундную паузу, поинтересовался Вильм
- Никогда.
Семён ошеломлённо покачал головой. Такого он никак не ожидал. Правда вдруг явилась перед ним во всей своей обескураживающей полноте. Он уже привык к своей ненормальности, почти перестав удивляться своим, невесть откуда взявшимся, способностям, считая их следствием воздействия то ли Буферной Зоны, то ли ещё чего-то, даже и не подозревая, сколь давние корни они имеют. Он – следствие давнего, посчитавшегося неудачным, эксперимента. Последний в этой жуткой эстафете. Мутант в третьем поколении, рождённый от женщины, даже и не подозревавшей, какие гены ей были переданы от её матери. Та, чей геном был изменён, была лишь семенем, следующая уже ростком, а он – плод. Конечный продукт. Эффект, который так ожидали экспериментаторы, проявились лишь у него, спустя столько лет. И как проявился!
«Другой» - говорило эхо.
«Другой» - сказал ему при первой встрече Большой Серый.
«Другой», мысленно повторил Семён.
Мутант.
Человек-«невидимка».
Другой.
- Семён…
Семён вопросительно посмотрел на Рустама.
- Ты не менее ценная находка, чем это Хранилище. Если б мы знали об этом. Совет никогда бы не позволил нам рисковать тобой.
Семён выдавил из себя улыбку:
- Этого-то я и боялся. Стать подопытным образцом.
Общее молчание неожиданно сменилось общим говором. Всех словно прорвало. Среди этого гомона и восторженных восклицаний, долговязый вдруг вспомнил про вторую дверь.
- Вход сюда один, - заметил он, глядя вдоль короткой стены. – А тот, второй куда?..
Вопрос пришлось повторять дважды. Томас, всё никак не мог успокоиться:
- Мы болваны! Безызвестные Родоначальники, ведь эффект мог проявиться и у следующего поколения. А мы решили, что нас постигла неудача. Если б мы знали… Если б протестировали их детей… А? Вторая дверь? Ковчег спас людей, немного семян, но основные его пассажиры были животные, - продолжая горестно вздыхать, ответил старик.
- Что? – не сразу понял смысл сказанного Вильм. – Как вы сказали – животные?
Томас коротко кивнул, указывая на дверь:
- Идёмте.
Вторая дверь вела в зал, подобный первому, только вместо стеллажей здесь громоздились не менее огромные железные шкафы, с такими же ящиками, и было ещё холоднее. Прикоснувшись к одному такому шкафу, Семён понял, что охлаждаются как раз они. Ящики же, были и вовсе ледяные.
На передних стенках их так же были прикреплены таблички, только латинские названия того, что в них хранилось, оказалось для Семёна совершенно незнакомыми.
- Felis cattus - прочёл он на передней крышке ближайшего ящика. Что это за вид?
- Кошка.
- Кошка?
- Да. Домашнее животное. – Томас указал на два вертикальных ряда ящиков. – Здесь все представители отряда кошачьих. Львы, тигры, пантеры, рыси, ягуары и так далее.
Степари выслушали длинный перечень, едва не разинув от изумления рот.
- В этих вот ящиках?! – воскликнул Илья. - Как такое возможно?
- Эмбрионы, зародыши… Тоже семена жизни, но жизни иного плана.
- Но их же не посадишь, как обычное семя.
- Правильно, - подтвердил Томас. – И поэтому наши предусмотрительные предки, оставили нам ещё и инкубатор. Особое устройство, позволяющее вырастить любое из находящихся здесь существ. Он там, в лаборатории.
Вильм провёл пальцами по холодным панелям передних крышек:
- Значит, мы сможем воссоздать любое из тех животных, что жили в доадаптоидные времена?
- Да. Инкубатор работает исправно. Несколько лет назад, я, соблазнившись, вырастил свиристеля – небольшую такую птицу. Вы знаете, что такое птица? Удивительное существо: яркое, очень красивое, и умеющее летать. Да.
- Что с ней сталось? – спросил Элвин.
- Умерла. Заболела какой-то болезнью и умерла. Это непростительная слабость, я понимаю. То, что хранится здесь – бесценно, но мне так хотелось увидеть хоть одно из тех существ вживую. – Томас вздохнул. – Им не место в этих бетонных норах. Им место там, - он кивком головы указал куда-то на левую стену зала, имея в виду, видимо, лежащие за пределами Буферной Зоны просторы. – Но там их ждёт смерть.
- Теперь уже нет, - сказал Рустам.
- А вот здесь? – Вильм указал на один из ящиков соседнего шкафа.
- Eguus ferus caballus. Лошадь. Большое такое животное.
- Я знаю, - вспомнил вдруг Семён. – Видел такое в энциклопедии. Кажется, это у него на конечностях есть нечто, под названием «копыта». Я прав?
- Да, - подтвердил Томас.
- Откройте, - попросил Вильм.
Томас потянул за ручку, но его сил оказалось недостаточно, чтобы выдвинуть ящик. Сразу несколько рук потянулось к ручке-поручню, помогая ему. Внутри лежали два цилиндра, отсвечивающих ртутью. На первом, чьей-то рукой было начертано: «Eguus ferus caballus» и знак мужского начала. Самец. На втором, соответственно: «Eguus ferus caballus» и знак женского начала - самка.
- Жеребец и кобыла, иначе говоря, - пояснил Томас. – Красивые животные…
- Это можно открыть? – спросил Вильм.
- Только не здесь. И не ради праздного любопытства. Закрывайте, им не рекомендуется слишком долго находится без охлаждения.
Марк и долговязый послушно задвинули ящик обратно в шкаф.
- А мы-то шли сюда за семенами… - произнёс Неор. – Кто бы мог подумать…
- А мы всего-то преследовали двойного агента, - в тон ему проговорил Шуи.
- Не пойму одного – как это всё могли скрыть, - сказал Марк. – Не пилферский схрон, не тайник с горсткой семян, даже не оранжерея огородника. Это… Не понимаю.
- Это долгая история, - отмахнулся Томас. – Но если вы хотите знать, кто сейчас содержит и прикрывает всё это, я вам скажу – никто. Никого не осталось в живых. Ни тех, кто работал здесь, ни тех, кто заботился о том, чтобы это место не нашли. Так что я, можно сказать, единственный обладатель этих сокровищ.
- И сторож…
- Надо же присматривать за… своим наследством.
- Что теперь с этим всем будет… - с какой-то беспомощностью произнёс Илья.
Семён встрепенулся. За охватившей всех эйфорией, он совершенно упустил из внимания практическую сторону дела. У них в руках оказались богатства, цены не имеющие. Их не вынесешь при всём желании, и в карман не положишь. Действительно, что?
- Я обещал Большому Серому часть запасов Хранилища, - напомнил он. – На рассаду…
- И он получит её, - сказал Вильм.
- Вы говорите так, словно уже решили, что делать с содержимым этих двух залов. – Семён подошёл к Вильму. Остальные тоже подтянулись, встав в круг. Холод щипал щёки и пальцы рук, но никто словно и не замечал этого. Лишь Большой Серый продолжал ещё шнырять средь шкафов.
- Биом внутри города – это сфера моих профессиональных интересов, Семён. Ты забыл об этом? Так что в том, что я взял на себя право что-то решать, нет ничего удивительного.
- Хорошо, пусть будет так. И что же вы решили?
- Что я решил? – Вильм бросил взгляд вдоль шеренги шкафов. – Лучшее, что мы можем пока сделать – это оставить всё как есть. Здесь созданы все условия, стало быть, ничего менять и не нужно. Тем более нельзя трогать животных. Их время ещё не настало. А вот биом начнём потихоньку использовать…. Так же, как делают это ваши сородичи, Рустам.
- Создадите новую отправную точку Экспансии? Великолепно. Но ваша Буферная Зона…
- Внесёт кое-какие коррективы в этот план. Конечно. Учитывая наличие Зоны и необходимость сохранять секретность, полагаю, разумнее всего начать с Центрального…
Семён не поверил собственным ушам. СББушники и Томас тоже выглядели ошарашенными.
- С города? Вы хотите наполнить город растениями?
- Именно так. И в этом помогут твои прежние друзья – пилферы. Отныне они, отщепенцы, изгои, закоренелые преступники, станут основной движущей силой этой… хм, программы. Мы дадим им семена, сами начнём высаживать, где только возможно. Заброшенных помещений полно. Город нужно наполнить биомом…
- И посеять панику, - невольно вырвалось у Томаса. Он даже протиснулся поближе к Проктору. – Это невозможно! Люди боятся зелени, как огня.
- Далеко не все. Интерес к биому огромен, уж это-то я знаю. И он не всегда основан на меркантильных соображениях. Многие начинают понимать, что от них что-то скрывают, что с биомом не всё так, как говорят, и хотят разобраться в этом… Кто как может. Что-то узнают, собирая крупицы информации, кто-то пускается на отчаянный шаг, покупая его, на свой страх и риск. Почти три четверти тех, кого мы изобличаем в незаконном владении биомом – именно такие люди. Они примут наш дар с радостью. Остальным же придётся научиться мириться с близостью растений. Иначе не выжить. Потребуются годы, десятилетия, чтобы кое-что поменять в сознании горожан.
- Это что, новый вид шокотерапии? – спросил Томас.
- Я бы сказал – прививка от страха. От биомофобии. Принцип тот же. Зло, но в малых количествах. Тем паче, в качестве «вакцины» будут выступать безопасные растения. Горожане либо примут их, либо погибнут. Другого им не дано.
- Помимо сознания, привычек, уклада и так далее, есть ещё и система, - напомнил Томас. – Сиречь: закон. Эта мельница перемелет любого.
- Но только не в том случае, если этих любых будет очень много. Можно совладать с горсткой нарушителей, можно подмять под себя любую группировку, сколь бы многочисленной она не была, но здесь мы сыпанём на неё столько, что она просто захлебнётся, Томас.
- Это может обернуться самыми неожиданными последствиями, - хмуро проговорил тот. – Вы подрубаете самою основу… Это попахивает государственным переворотом.
- Я же сказал: другого выхода нет.
- Жёстко. Даже жестоко.
- Жизненная необходимость. Город всё равно обречён. Но теперь есть шанс выжить. Встретить врага не токсинами, а таким вот живым щитом. К тому времени, когда адаптоиды поглотят Буферную Зону, внутри неё уже будет остров безопасности, с которым им не совладать.
Томас вздохнул, выпустив облачко пара:
- Авантюра. Вы безумец, Проктор. Чудовищный риск.
- Вы всю жизнь положили на решение этой проблемы. И вся она была постоянным риском. Откуда сейчас такое малодушие, Томас?
- Я ладно. А вот вы? Вы понимаете, чем это может обернуться для вас. Вы же сотрудник СББ. И не рядовой. Проктор!
- Я давал клятву оберегать город от опасности, - спокойно отпарировал Вильм. – А то, что храниться здесь, не несёт опасности. Более того – это единственный наш шанс на спасение. Я не нарушаю своей клятвы. Если вы имели в виду это.
- Попустительство пилферству и распространение биома – страшные преступления. И караются жестоко.
Вильм хохотнул:
- Я в курсе. Не пытайтесь меня напугать. Оставить всё как есть, после того, что я увидел и узнал – преступление ещё более тяжкое. Я не только сотрудник СББ, я ещё и учёный. И я тоже всю жизнь, как и вы, искал выход из тупика. И нашёл его. И что вы теперь от меня хотите?
- Немного «чистых» семян, для пополнения нашего семенного фонда, для начала, - сказал Рустам.
- Будут вам семена.
- Кое-что можно будет выращивать прямо здесь, - вставил Томас, продолжая вздыхать. - Вы правы. Я старый и жалкий трус.
- Не падайте духом, Томас. А идея хорошая. Соорудим оранжерею. Так что у вас скоро появится куда более творческая работа, чем работа сторожем…
- Охрана вам всё равно потребуется. И немалая. Главное – надёжная.
- Будет охрана. – Вильм посмотрел на Семёна. – Что до тебя, Семён…
- Я полевой исследователь, Проктор, - быстро проговорил Семён. – Разведчик. Моё место там, за Буферной Зоной. Тем более мои особенности позволят мне находиться в среде адаптоидов неограниченное время. И там тоже есть, чем заняться, поверьте. Если выжили древостои, норовики и степари, значит, могут быть и другие. Возможно, им так же нужна помощь. А может быть, они помогут чем-то нам. Это будет моим вкладом в общее дело, и ответом тем, кто пытается осуществить свои гнусные планы. Я уж постараюсь, чтобы их машина дала сбой и застопорила. И знаете, что я вам ещё скажу. Не знаю, как там насчёт десятилетий, а я надеюсь увидеть плоды этих перемен ещё при своей жизни.
Так и будет, сказал себе Семён. Наступит день, когда внутри города, под защитой толстенных бетонных стен, появятся новые обитатели. Когда рядом с каждым из тех, кто сейчас населяет этот исполинский купол, появится ещё одно махонькое живое существо, о котором можно будет заботиться, с которым можно будет разговаривать, которое рассеет однообразную серость городских застроек, и которое научит их, людей, по-другому относиться и к друг другу. Друг и защитник. Вот этот самый день и станет днём новой эпохи. Поворотным моментом в судьбе города. Это будет означать, что худшее осталось позади. Что время затворничества и одиночества прошло. Что неизбежное скатывание в никуда, наконец остановлено. Великий день!
А вслед за ним, ещё пока бесконечно далёкий, лишь мысленно зримый, вставал другой. День, когда в будущее своего мира, всей планеты, они снова пойдут бок о бок, как было прежде: и деревья, и травы, и цветы, и человек – вместе!