Тени города под солнцем. Глава 7

Юлия Олейник
Пока Лина писала заметки для своего портала и постигала искусство шантажа, Герман тоже времени не терял. Хотя по работе из-за Данькиного наследства был форменный завал, полчасика Кризберг себе всё-таки смог выкроить для личных дел. Он решил заняться тем, что Лина не вытянула бы в принципе, а именно связаться с городским моргом и его судмедэкспертом Вадимом Яковлевичем Стрижевским. Вадим Яковлевич после давешнего интервью сам оставил Герману визитку и озабоченно произнёс:
— Такое в моей практике впервые. Я про мумификацию. У нас же не пустыня и не торфяники.
Герман кивнул.
— Я вижу, что вы человек серьёзный и вдумчивый. — Вадим Яковлевич пожевал губами. — Послушайте меня. Дело, скорее всего, закроют. Суицид женщины неоспорим, вид странгуляционной полосы и характер переломов шейных позвонков свидетельствуют о том, что она сама сунула голову в петлю. Полоса ровная и глубокая, женщина не вырывалась и не дёргалась, как если бы её душили. Про детей же скажу не на камеру, что у меня довольно много вопросов. Ясно одно: кости в целости и сохранности, переломов нет. А вот всё остальное...
— Вас это тоже беспокоит.
— Беспокоит? Герман Оттович, я работаю здесь с 1993 года и ни разу подобного не видел. Я отправил запрос следователю на пролонгацию хранения тел детей. Обычно тела хранятся неделю. Но я боюсь не успеть изучить всё досконально.
— Я не подвергаю вас риску? Если дело закроют, будет трудно объяснить, зачем вам возиться с этими трупами.
— Я здесь единственный судмедэксперт. Я и две моих лаборантки. Поверьте, я ничем не рискую. На моё место желающих нет. А случай для наших широт уникальный.
Герман договорился созвониться с экспертом через пару-тройку дней, и вот это время наступило.

— Могу пригласить вас к себе завтра, — Стрижевский был собран и деловит, чем импонировал Герману, — или послезавтра, как вам удобнее. Я выяснил кое-какие любопытные факты.
— Да и у меня будет к вам неожиданный вопрос, — признался Кризберг, — давайте я подъеду завтра ближе к вечеру. До которого часа вам удобно?
— Это мой морг, — усмехнулся судмедэксперт, — и его постояльцам, право, всё равно, когда принимать гостей.

*    *    *

Он заранее смонтировал сюжет на завтрашнее утро, наплёл группе сбора и выпуску про неотложные семейные дела и выдвинулся в Солнечногорск. Время шло к вечеру, электричка была переполнена, но Герману удалось примоститься около окна. В забитом вагоне был только один плюс: коробейники просто не могли протиснуться сквозь плотную толпу, и поездка прошла в относительной тишине. От нечего делать Герман прочитал в телефоне справку о микрорайоне Рекинцо, где располагался морг, на половине бросил, и мысли его перескочили на Лину. В принципе, не такой уж она была и обузой, хотя её впечатлительность иногда немного раздражала. Но Герман понимал, что это просто молодость, молодость и отсутствие жизненного опыта, помноженные на природную эмоциональность. Хотя одно наблюдение Лины до сих пор жгло сердце огненными буквами, и Герман не мог отделаться от ощущения, что она знает о нём намного больше, чем он ей позволяет. И это чувство приносило ему странное удовольствие, особо ценное тем, что Лина о нём не знала.

До морга он добрался в переполненной маршрутке, стоя, ловя телом все ухабы главной улицы города. Остановку "Центральная больница" он едва не пропустил из-за конфликта двух бабок за сидячее место. Они так громко скандалили, что Герман лишь краем уха уловил: "Центра..." и, распихивая пассажиров, выкатился из микроавтобуса.

Городской морг располагался на территории центральной больницы, в отдельном корпусе патологоанатомического отделения, трёхэтажном кирпичном здании с неприметной вывеской. Морг работал до трёх часов дня, и Герман на всякий случай позвонил Стрижевскому. Тот был на месте и обещал предупредить охрану. На деле же Герман минут десять препирался с вахтёром, который в итоге с явным неудовольствием набрал Вадиму Яковлевичу.
— Вадим Яковлевич, тут на проходной какой-то... Кризберг... а... так точно...
Он положил трубку и пробурчал в прокуренные усы:
— На третий этаж.
Было видно, что визиты без предупреждения пожилой вахтёр считал чуть ли не уголовным преступлением. Герман хмыкнул и направился к лестнице.
Вадим Яковлевич, мужчина лет пятидесяти пяти, ждал его у себя в кабинете, скромном, без грамот и наград, просто белые стены, увешанные какими-то таблицами и стикерами. Он пожал Герману руку и вздохнул.
— Вижу, вас тоже не отпускает эта история.
— А как она может отпустить? Я здесь нештатно, свою работу по этому преступлению я уже закончил, но это формальности. У меня каждую ночь этот дом перед глазами.
— Понимаю... Вы, наверное, хотите увидеть тела. Без них наш разговор будет бессмысленным.
Герман тихонько присвистнул. Вот это удача, он и рассчитывать не мог, что патологоанатом разрешит ему посмотреть на трупы. Их, кстати, никто из журналистов не видел. Герман подумал, что он правильно сделал, поехав сюда в одиночку. Для Лины это было совсем неподходящее зрелище.
Стрижевский выдал ему халат, бахилы, шапочку и маску и предупредил:
— Видок откроется неаппетитный.
— Я в Цхинвале под "градами" в эфир выходил, — ответил Герман, — и в Сирии наш микрик на мину нарвался. Я видел смерть.
— Но не такую, — парировал Вадим Яковлевич и сделал приглашающий жест.

Они спустились в морг, где было холодно и пахло чем-то химическим. Стрижевский открыл три отделения и выкатил столы с запакованными телами, вернее, тельцами. Даже сквозь непрозрачный пластик было заметно, что трупики очень маленькие, точно куклы. Он раскрыл пакеты, и взгляду Германа предстали три  сморщенные, иссохшие фигурки с пергаментно-бурой кожей, провалами глазниц и оголёнными зубами. Волосы на голове казались прикленной паклей, а тонкие кости, создавалось впечатление, были обтянуты кожей для приличия. Герман сглотнул.
— Как в Йемене...
— Увы. — Стрижевский покачал головой. — Но здесь у нас уникальный случай. Вы что-нибудь знаете о естественной мумификации?
— Прочёл несколько статей из судебно-медицинской экспертизы с примерами. Но, конечно, я не врач и сужу как обыватель.
— Рад слышать, что вы можете признать свои ошибки. Это редкость по нынешним временам. Я вам коротенечко поясню, чтобы вы понимали уникальность этого дела. Естественная мумификация вещь не настолько редкая, как нам кажется, просто в наших краях для неё нет почти никаких условий. Чтобы тело не подверглось гниению, а иссохло, нужны определённые условия. Высокая температура, почти нулевая влажность, достаточная вентиляция. В этих условиях микроорганизмы, вызывающие гниение, гибнут, и тело постепенно превращается в мумию. Я отмечу, — тоном лектора продолжал доктор, — что чем меньше масса тела, тем мумификация идёт быстрее, то есть дети имеют гораздо больше шансов высохнуть, нежели взрослые, а при условии малого количества подкожного жира этот процесс ещё сильнее ускоряется. Взрослый человек мумифицируется в течении шести-двенадцати месяцев, наши же тела прошли этот путь максимум за три. Важно знать, что при мумификации внутренние органы также подвергаются полному высыханию и представляют собой сухие бесформенные пленочного характера образования. При микроскопическом исследовании соединительная ткань бывает различима, волокнистая структура ее сохраняется, пучки коллагеновых волокон распадаются на отдельные волокна и волоконца. Иногда удается увидеть очертания артерий и вен. В жировой ткани сохраняются очертания отдельных долек. В поперечнополосатой мускулатуре и в ее отдельных распавшихся волокнах иногда удается увидеть поперечную исчерченность. Паренхиматозные элементы внутренних органов превращаются в бесструктурную мелкозернистую массу, вследствие чего крайне затруднительно определить, какому именно органу принадлежат исследуемые кусочки, изъятые из полостей мумифицированного трупа.
Герман малость поплыл от обилия медицинских терминов, но слушал очень внимательно, про себя отметив, что бедному судмедэксперту наверняка пришлось попотеть прежде чем выяснить причину смерти детей.
— Один труп был частично изгрызен мышами или крысами, — продолжал Стрижевский, — но незначительно. Были отгрызены пальцы ног.
— Так отчего они умерли? — После пальцев ног даже Герман, считавший себя человеком выдержанным, с трудом поборол рвотный позыв. Вадим Яковлевич понимающе кивнул.
— Анализ не выявил в тканях солей тяжёлых металлов и ядов, версию отравления я с большой долей вероятности исключаю. На костях и кожных покровах отсутствуют следы прижизненных повреждений типа холодного или огнестрельного оружия. Однако в мозге были обнаружены следы прижизненных кровоизлияний, они отличаются от остальных тканей и имеют буро-чёрный цвет. В связи с их плотностью я выделил их способом послойного разволокнения.
— Кровоизлияние у всех троих детей? — уточнил Герман.
— Да, и мне думается, несчастье произошло в один день. Сохранность мумий и структура их тканей позволяет мне судить, что дети погибли одновременно. Точную причину назвать, увы, не сможет никто, разве что изобретут машину времени. Кстати, вы были на месте трагедии, что вы можете сказать об этом доме? Я ума не приложу, как в наших климатических условиях трупы могли мумифицироваться, а не разложиться.
— Был, — прошептал Герман, в который раз содрогаясь от воспоминаний, — был... Деревянный барак на Крупской. Не знаю, если вы говорите, что мумификация происходила месяца три-четыре... сейчас июнь...
— Зима была холодной, да и весна тоже, — заметил Стрижевский, — и постоянные антициклоны с высоким давлением и низкой влажностью. Возможно, комнаты были выстужены. К приходу лета тела уже иссохли. Но это мои предположения всего лишь, повторюсь, в моей практике такое впервые.
Герман помолчал. Свои тайны дети Натальи Сергеевны Кипятковой хранили, не открывая никому, и всё же кое-что начало проясняться. И от этих прояснений Герману хотелось напиться до беспамятства.
Он тряхнул головой, возвращая ясность мыслей и, глубоко вдохнув, спросил:
— Скажите, вас не смутили размеры трупов? Для своего возраста они очень маленькие.
— А вы наблюдательны, — одобрительно кивнул доктор, — да, я обратил на это внимание. Даже с учётом мумификации, когда масса трупа составляет один к десяти, эти дети слишком маленькие. Я предполагаю недоедание и общую задержку развития. Но есть моменты, которые меня сильно озадачивают...
— Ходят слухи, что женщина родила детей от кровосмешения. Поговаривают, что отцом детей был её собственный отец.
Стрижевский медленно цокнул языком, издав причмокивающий звук.
— Хм... Однако это многое объясняет в патологиях трупов. Если это правда, конечно. У детей сильно деформированы конечности, это врождённые дефекты. Патологии гортани...
— Они были немыми.
— Ох... Я не удивлюсь, если это правда. Но ясность может внести только экспертиза ДНК.
— У меня в Москве есть знакомая генетическая лаборатория. — То, что именно из этой лаборатории начался его путь к разводу, Герман решил не вспоминать. — Мы в своих расследованиях прибегали к их услугам. Если бы вы могли дать мне образцы тканей...
— Я дам. — коротко ответил судмедэксперт. — Я почему-то сразу решил, что вы захотите проверить образцы. Я их отложил.
Он открыл ещё один ящик в стене и достал несколько герметично запечатанных и подписанных контейнера. Герман смотрел на них, как на ядовитых пауков.
— Образцы кожи и волос матери и всех детей. Если бы вы нашли образец предполагаемого отца, было бы совсем замечательно.
— Да уж куда замечательней... — пробормотал Кризберг, пряча контейнеры в сумку. — Спасибо вам. Я не ожидал.
— Мне эта история не даёт покоя точно так же, как и вам, Герман Оттович. Дайте мне знать, когда лаборатория получит результаты. Потому что это просто чудовищно.
— Обязательно, — пообещал Герман, — я сегодня вернусь в Москву и сразу же созвонюсь с ними. Это частная лаборатория, там вопросов не задают.
— Буду ждать, — Вадим Яковлевич пожал ему руку, — мои контакты у вас есть. 

*    *    *

Выйдя из морга, Герман несколько минут дышал полной грудью, избавляясь от запаха смерти, потом доехал до центра города и набрал Лине.
— Привет.
— Привет! — Судя по звукам, она куда-то ехала на автомобиле или автобусе. — Как дела?
— Ты на работе? Когда приедешь?
— Я еду из Шахматово, там была показательная экскурсия для школьников о Блоке. Буду минут через сорок. А что случилось? Что-то серьёзное?
— Серьёзное, — подтвердил Герман, — я тебя около твоей редакции подожду.
Он повесил трубку и неспешным шагом направился к зданию редакции портала "Город под солнцем". Надо было проветриться и перестать думать о крошечных мумиях, детях. погибших страшной и необъяснимой смертью, и даже после смерти не дающих ответов на вопросы.

Лина выскочила из маршрутки и почти бегом направилась к редакции. Всю дорогу она не находила себе места, переживая, что же случилось. Голос Германа был мрачный и серьёзный, никаких "Sonnenschein" и прочих лисичек. Лина за сорок минут пути успела навоображать себе бог знает что и теперь, увидев знакомую высокую фигуру, облегчённо выдохнула.
— Что случилось? — Она взволнованно смотрела ему в лицо, чуть задрав голову. — У тебя всё в порядке?
— У меня да. Mein Gott, Лина, да что ты распереживалась так? Блин, вот я дебил, не могу даже толком мысли сформулировать. Так, ладно. У меня для тебя кое-что есть.
Он вынул из сумки фонарик с увесистой рукоятью, чёрный и тяжёлый.
— Это электрошокер. Всегда носи при себе. Ваш городишко не внушает мне доверия даже днём. Вот, здесь кнопка разряда. Нажми.
Лина нажала, и шокер заискрил с диким треском. Герман одобрительно кивнул.
— А вот здесь кнопка фонаря. Ночью хорошо ослепляет, не хуже ксенона. Сначала ослепляешь, потом шокером под рёбра. Убить не убьёшь, но нейтрализуешь и успеешь убежать в случае чего. Мне не нравится здешний контингент, так что держи и не забывай заряжать. А мне пора.
— Ты уже уезжаешь?.. — Лина растерянно приоткрыла рот. — А я думала...
— Мне надо успеть провернуть одну авантюру, я сегодня был в морге, разговаривал с патологоанатомом. Ночью тебе всё подробно распишу, а пока извини. У меня ещё мысли ровно не встали после увиденного. Alles Gute.*
Он вымученно улыбнулся и пошёл на станцию, оставив Лину смотреть себе вслед, прижимая к груди электрошокер.

*    *    *

В электричке он вспомнил один разговор двухнедельной давности. Его коллега Данияр, ведущий спецкор и политический обозреватель, вытащил его пропустить по кружечке в небольшой кабак на Пятницкой "Окна во двор". Они периодически, пару раз в месяц, зависали там, когда Данияр устраивал себе "разгрузочный день" сиречь не трахал всё живое. Герман всегда поражался Данькиному гедонизму и умению находить ключик к любой женщине. Признанный секс-символ канала, Данияр Невмятуллин обладал внешностью кинозвезды, бешеной харизмой и магнетической привлекательностью для женщин, менял любовниц как перчатки и относился к жизни как к источнику удовольствий. Они с Германом сошлись на почве единства противоположностей и стали если не друзьями, то близкими приятелями, частенько вместе выпивали и делились наболевшим. Сейчас наболевшим делился Герман Кризберг.

— Du verstehst nicht! Man kann alles verzeien, aber nicht den Verrat.
— Fick dich, man! Ich werde nie wieder mit dir trinken! Geh mir nicht auf den Sack.
— Man, ich hab vergessen, dass du so sprachbegabt bist. **
— То-то и оно. — Данияр перегнулся через стол. — Блин, объясни, как ты так можешь, а? Когда трезвый, ты помесь стоика и Торквемады, мужик-кремень, от тебя разве что пули не отскакивают. Но стоит тебе нажраться, как начинается бесконтрольный скулёж и шпрех.
— Подсознание лютует. — Герман подлил себе в кружку.
— Подсознание у него, держите меня семеро. Хватит, Герыч, хватит сверлить свой мозг, да и мой заодно. Не надо мне тут про подсознание, свою бывшую жену ты и не вспоминаешь давно, тебе по...й, где она, с кем и кому сейчас изменяет. Я прав?
Герман кивнул. Он давно уже вычеркнул Анну из памяти, хотя развод дался ему мучительно больно. Но она уже была тенью прошлого.
— Твоя проблема это не Анна и не её измена. Твоя проблема это гиперответственность. Гиперответственность хуже гиперинфляции, уж поверь. Ты ищешь женщину как мерседес покупаешь, сравниваешь цены в десяти салонах, а что там с базовой комплектацией, ОСАГО/КАСКО, есть ли скидки. Уже перестань уметь в логику, Герман Кризберг.
— Мне что, на ваш русский авось полагаться?
— Эмоции, Кризберг! Женщины это эмоции! Нельзя к ним подходить как к тачкам. Мне не жаль подгонять тебе девочек для траха, но ведь ты, сука, даже телефонов не записываешь, каждый раз всё по-новой.
— Нафига мне их телефоны. Мне надо-то раз в два месяца. Я не такой сексуальный маньяк как ты.
— Как ты вообще живёшь... — Данияр недоуменно вздохнул. — Машина ты, Герыч. Ты Оксану помнишь?
— Нет.
— С фиолетовыми волосами и татуировкой на пояснице "Если вы это читаете, то вы меня трахаете."
— А, ну да.
— Знаешь, как она тебя обозвала? Вибратор.
— Это комплимент? — Герман знал, что это не так.
— Нет, не комплимент. Это значит, что она могла на страпоне попрыгать, результат тот же. Хоть бы поцеловал.
— Дань, мне эти девчонки побоку. Трахнул и забыл, я и имён не спрашиваю.
Данияр откинулся на стуле и хмыкнул:
— Ты мне веришь, как спецу по женщинам?
Герман тоже хмыкнул, подняв на Данияра мутные от выпитого глаза. Данька был тонким психологом, знатоком женской души, и если он что-то говорил про женщин, надо было прислушаться.
— Так вот. Женщину ты себе найдёшь. Если не будешь искать. Сама найдётся. Когда тебе меньше всего это будет надо. И я буду так великодушен, что даже скажу тебе целых два признака твоей, единственной и неповторимой женщины.
Герман отхлебнул и скривился.
— Ну-ну, жиголо.
— Признак первый. — Данияр улыбнулся улыбкой обольстителя. — Ты начнёшь совершать спонтанные поступки. Не заложенные в твой мозговой органайзер. И второй признак. Ты не захочешь дарить ей цветов. Трахать всю ночь до ломоты в яйцах. Не захочешь петь ей серенады и увозить на Лазурный берег. Ты захочешь её защитить.



* — Счастливо, всего хорошего (нем.)
** — Ты не понимаешь. Всё можно простить, кроме предательства.
   — Иди ты на...й. Не буду я больше с тобой пить. Ты святого зае...шь.
   — Я забыл, что ты полиглот. (нем.)


Продолжение:  http://proza.ru/2019/01/11/1455