Дождливое утро разбудило меня звонким стуком капель о стекло. Тонкие ручейки шустро стекали по тропкам, проторённым своими собратьями - дождинками, и падали, разбиваясь на тысячи брызг в переполненную ржавую бочку для полива, предусмотрительно поставленную дедом под поток.
После завтрака я спросила у бабушки дать мне заделье, и она тут же вручила мне огромные ножницы с крашеными зелёной краской, облупившимися кольцами и кипу старых газет :
— Вот эдак сгибай да стриги, а потом ишшо пополам, — показывала мне бабуля размер листов, — да в кучку складывай, дак запас у нас и будет!
— Бабушка, а куда это? — удивилась я доверенной работе, не понимая ее предначения.
— Дак, как куда? Неужто в уборной не видала эких гумаг? — рассмеялась бабушка, — привыкла, небось, мягонькой тереть, а в деревне все вон из газет обтирку стригут, и ничего!
Странное занятие по изготовлению туалетной бумаги рассмешило меня, и я уже не обращала внимания на хмурое утро за окном да на звон капель о край бочки для полива.
Пришёл из огорода дедуня, скидывая по пути мокрую брезентовую дерюгу, капли с которой сыпались прямо ему под ноги, заливая галоши.
— Ну, нанёс мне тут опять уборки - то! — запоктала бабушка, хватая половую тряпку, — на вот, затирай за собой, не король.
— Не шуми, Петровна, я огурешники открыл, пусть прольёт, дак завтра снимем пару вёдер опять, — дед послушно схватил тряпицу и принялся вытирать лужи, — надо в обрезке навоза на подкормку набодяжить, пущай питаются да наливаются огурки!
— Ой, Ирушка проснулась, — дед погладил меня по голове, — сегодня на улке не побегать, дожжит с ночи. Вот пообсохнет, сделаю тебе шалашик! Полезай-ко на печь, там теплее да и сподручнее обтирку - то резать.
Дедушка подсадил меня на лесенку и подал мне моё заделье, по пути попроведав "Иваныча "— трёхлитровую банку с резиновой перчаткой на горлышке. Еще вчера "Иваныч" топырил надутые пальцы вверх, тянул руку для приветствия, а сегодня уже резиновая кисть его обмякла и повисла на банке с хлебными корочками и мутной жижей.
— Бабка за картохой улезет в подпол, дак плеснёшь деду стакашек? — хитро подмигнул дедуля, шепча мне на ухо и снимая с Иваныча перчатку, — а то вымок с утра, надо кишочки погреть.
Как только бабушка скрылась в подполье, дед закинул мне на печку гранёный стакан, который я сразу же наполнила брагой. Сладкий хлебный дух вскружил мне голову, защекотал нос, и я тут же поспешила закрыть банку крышкой.
— Ирушка, дитятко, пособи - ко мне, — бабушка протягивала из подполья чеплашку с картошкой, покрытой длинными пухнатыми росточками.
Я проворно спрыгнула вниз и легла на живот около раскрытой крышки погреба, протягивая руки за овощами.
Про себя я отметила, как много интересного внизу — везде полочки да ящички, а из окошечек в стенах у самой земли пробивается тусклый уличный свет.
— Бабуля, а это что за бутыль? — принимая чеплашку из бабушкиных рук, кивнула я на пыльную бутылку из темного стекла, с неразборчивой надписью на затёртой этикетке, укупоренную скрученной бумагой. Бутыль неприметно пряталась в нише под самым полом.
— Вот ведь, востроглазая какая! — недовольным шёпотом одёрнула меня бабушка и уже громко, чтобы и дед наверняка услышал, добавила: — Вот допечёт меня дедко своими пьянками, дак напьюсь уксусу и помру! Пущай как хочет, так и живёт!
Дед ничего не ответил, лишь смачно крякнул, что - то сильно втянул носом, занюхивая: видимо, выпил еще один стакан бражки, пока мы возились с картохой.
Мне было не по себе! Не хотелось терять бабушку, уж очень я её любила. И вмиг в моей детской голове созрел план! Вечером, когда закончился дождь, дедуля вышел замесить навоз с золой в обрезанной бочке для подкормки. А бабушка копошилась в стае, обряжая корову.
С трудом открыв крышку подполья - уж такая она была тяжеленная, я подпёрла ее на палочку, как делала бабушка, легла на живот и достала из ниши бутыль, в которой таилась бабушкина смерть. Недолго думая, выскользнула на крылечко, спустилась босиком по мокрым ступеням на мосточки, где стояла бочка для полива, и опрокинула туда содержимое бутылки. Пустую ненавистную стеклянку я закатила под крыльцо.
Утро следующего дня принесло с собой необыкновенную жару. После вчерашнего дождичка земля парила и прела, радуясь теплу. Наливались на грядках овощи и ягоды, подставляя лучам свои бока. Такая солнечная погода обещалась установиться надолго, и через пару дней и в самом деле земля уже требовала влаги.
Дед шустрил по парникам, заполняя принесённые бабушкой вёдра упругими небольшими бугристыми огурчиками и не мог нарадоваться богатому урожаю!
— И как ты, Палыч, умудряешься всегда столько огурцов снимать, неужто словечко какое заветное знаешь? — недоумевала соседка, Люба Большая, дивясь на дедов урожай и в душе завидуя, потому как огурцы у неё никак не росли.
— А можа, и знаю словечко - то, — усмехался соседке дедуня, — но тебе, Любава, не скажу! Завидуй!
Вечером дед решил подкормить свои огуречные парники и провозился за этим занятием дотемна, разводя перепревшую подкормку водой из бочки для полива...
— Ой, бабка, глянь - ко чего! — причитал растерянный дед, придя утром с огорода. Он открывал там парники и обнаружил вместо пышной цветущей зелени жухлые пожелтевшие стебли и сгоревшую листву.
— Вот так и знала, что недобрый глаз у соседушки, — списывала бабуля на Любу Большую, дивившуюся вчера знатному урожаю. Сегодня бабушка нарочно громко кричала из окошка: — Изурочила, курва! Сглазила! Порчу навела!
— Хорошо, хоть вчера успели восемь вёдер снять, — переживая, закурил дед, садясь на край парника, — а я уж думал, што с подкормом переборщил...Можа, и отойдут...
Через несколько дней бабуля отправила меня в подполье принимать банки с солёными огурцами:
— Ира, ты вон на дальней полочке в рядочек ставь, — тыкала пальцем в полумрак бабуля, указывая мне место для заготовок, — я ведь много насолила, надоть всё уместить. Кинулась давеча за уксусом— как и не было! Пришлось для маринаду докупать.
Вылезая из погреба, я замешкалась и высмотрела: в нише под полом, на том же месте, стояла свежая, не запылившаяся еще бутыль с уксусом!
Вечером топили баню, а после бабушка самолично выставила деду маленькую и, игриво улыбнувшись, пропела :
— Да выпей уж, Васенька, водочка- то эка холодненькая, скусная!— и добавила, съязвив, пододвигая ближе к супругу малосольные огурчики: — Да не боись — не уксус! Не помрёшь!