пролог
В народе говорят: «Две бабы – базар, три – ярмарка». Это русский, российский менталитет. А вот два мужика – это ещё ничего, но трое – уже собутыльники. А когда больше трех – пьянка. Это тоже в русских традициях…
-------------------------------------
----- ЁКЛМН!!! - воскликнул Леонид Яковлевич, когда лодка с продуктами ударилась о камень, и добавил несколько нецензурных выражений.
Бурным течением лодку опрокинуло. Мешки с мясом, и сахаром, и прочее, что тяжелей воды, молниеносно скрылось под водой. Ящики с макаронами и печеньем еще плыли, но и они погружались все глубже. Леонид и Гоша, стоя по пояс на быстрине, оторопело смотрели вслед удаляющемуся продуктовому богатству. Не ожидали лодочники такого, но горная, своенравная река сделала свое коварное дело. Лодка, везла для бригады сплавщиков свежие продукты и наткнулась на подводные камни. Сообразительный Гоша опомнился раньше.
---- Чего смотришь?! Флягу, флягу лови! – истошно заорал он.
Фляга со спиртом, ударившись о камень, приоткрылась, но крышка ещё держалась на защёлке. Течением болтало её из стороны в сторону, захлестывало водой.
---- Догоняй! – заорал Гоша ещё громче и кинулся с веслом вдогонку за ящиками.
Перевёрнутая лодка остановилась. Она застряла между невидимых в воде валунов, освободив руки лодочникам. Леонид тоже кинулся догонять течение, зашлепал веслом по воде, подгоняя флягу к берегу. Ловить всё остальное было бесполезно. Если выловить что-то и было возможно, но пока мужики вылавливали спирт и макароны, всё унесло течением. Гоша бил веслом по ящикам, подталкивая их к берегу, спотыкался о камни, падал, но подгонял. Леонид Яковлевич гнался за флягой, тоже спотыкался, но его длинная фигура устояла. Подогнав флягу к берегу, он выскочил на берег и с большим трудом, утопая в береговом иле, извлек её из воды.
----- Ящики вытаскивай! – командовал Гоша.
Были извлечены и ящики, поставлена дно и поднята на берег лодка. Оба лодочника мокрые, замерзшие стояли на берегу и оглядывали спасенные остатки богатства.
Хотя по времени года было тепло, даже жарко, шла последняя декада июня, природа благоухала, но вода в горной реке была холодной. Она мало-мальски нагревалась лишь к вечеру. Купаться в ней мало кто решался. Да, собственно, эта процедура и не требовалась. Сплавщики к вечеру и без купания были мокрыми. Работа с багром в руках требовала немалых усилий, а по берегам, откуда приходилось выволакивать и сталкивать на течение бревна, было и мокро и сыро. Но лодочники не работали баграми, они искупались в утренней холодной воде и стояли в полной растерянности.
-----Еклмн!, - повторял и повторял Леонид Яковлевич, - Остались мы и без хлеба, и без картошки, и без мяса….
----- Ёклмн, - передразнил его Гоша, - и без соли и без сахара, но со спиртом и макаронами. Главное - со спиртом! Он развёлся ровно наполовину, - заглянув во флягу, сообщил он – Было десять литров, стало двадцать.
----- Придется нам сегодня, вместо хлеба, есть печенье.
---- Вот же огорченье! – не преминул съязвить Гоша - И вместо мяса, и вместо картошки спирт!
---- Списывать всё придётся…
---- И спирт? –
---- А что? И спирт спишем. Уж списывать так всё!
---- В речку выльем?
---- Да ты шо?! Рехнулся?! – и оба дружно захохотали. – Сегодня же отправим моторку в посёлок, привезем продукты. Акт на списание подпишем всей бригадой.
А в бригаде сплавщиков было ровно десять человек. У Гоши был багор, но он им пользовался редко, чаще крутился вокруг лодки с продуктами, вокруг Леонида Яковлевича. Леонид Яковлевич считался и бригадиром, и завхозом одновременно. Он не был членом леспромхоза, но с удовольствием влился в бригаду. В поселке он числился снабженцем, командовал складами, продуктовым магазином и магазином промышленных товаров. Но почему бы не отвлечься от рутинной работы, тем более что руководство участка его просило. Отдохнуть на свежем воздухе пару недель – сплошное удовольствие, причем хорошо оплачиваемое. Леонид Яковлевич багром не работал, его обязанностью считалось снабжать бригаду всем необходимым, в том числе и обедами, а Гоша был тут как тут со своей лодкой и поварской смекалкой. Юркий тридцатилетний коротышка, он был как живчик, помогал везде, но не делом, а словом. Создавалось впечатление, что он тут главный. Леонид Яковлевич, высокий ростом, был лет на двадцать старше, медлителен и неповоротлив, но с начальственным взглядом из-под густых черных бровей. Гоша не боялся его начальственного взгляда, он был так -напускное. Леонид Яковлевич слушался своего шустрого помощника.
В составе бригады они считались «закопёрщиками». Ленча, по прозвищу, «Нахальчук», Яшка, по прозвищу «Кишкодум», Давид, по прозвищу «Абара му», Витька, сын Леонида Яковлевича, по прозвищу «Викторка», Колька, по прозвищу «Cыроежка», Мишка, по прозвищу «Медведь», который и похож был на медведя, грузный, тяжелый, сильный. Они были в бригаде основной «тягловой силой». Вся работа, для которой и организована бригада, было делом их рук. Был еще «пристяжной», скорее всего бессемейный, набожный, низкорослый, как будто придавленный своей набожностью, носивший карманную библию всегда с собой, присланный из центральной усадьбы. «Коренниками» считались Леньча и Давид. Яшка был «горловым». Когда приходилось выволакивать с берега толстое бревно, все втыкали багры, становились по обе стороны, и Яшка командовал: «Раз-два, взяли!» «Раз-два, взяли!», и бревно по сантиметрам продвигалось к воде. Когда все уставали, кто-нибудь после «Раз-два, взяли» добавлял: «Пусть лежит!». Под общий хохот садились на перекур. Все эти прозвища и термины были внесены в бригаду шустрым Гошей, но никто не возмущался. Был в бригаде еще один человек, стоявший на особицу, лодочник Фёдор. У Фёдора прозвища не было. Его так и звали Фёдор или Федя. Он пользовался всеобщим уважением. Лодка-моторка была его личной собственностью. На ней Фёдор возил сплавщиков на выходные домой, доставлял к заторам, караулил, а когда затор из бревен срывался с камня, и уходил на течение, принимал в лодку сплавщиков. Фёдор был заядлым рыбаком и охотником. Почет ему обеспечивали шкуры медведей нападавших на поселковый скот, пасшийся без пастуха, и рыба, реализуемая через продуктовый магазин.
Бригада уже прошла по реке десять километров. Оставалось восемь до реки Абакан, но сплав предстоял самый трудный. От Джаргона, когда-то жилого урочища, начинались пороги. Пять километров сплошных порогов и три сплошного затишья. В конце порогов из воды торчали такие огромные камни, и крутились такие водовороты, что сплавщики не решались снимать с них заторы. За годы лесосплава на одном из них накопилось немалое количество кубометров. Подобраться к нему не было никакой возможности даже в малую воду, не говоря уже о половодье. К нему даже зимой не рисковали подойти. А напротив Джаргона стоял пятидесятиметровый затор, который предстояло непременно снять. Он накопился на камне посередине реки, но подплыть к нему было можно. Заторы поменьше снимались прямо с лодки. А этот требовал разборки.
В то время, когда Леонид Яковлевич и Гоша обсушивались на берегу возле спирта и макарон, основная «тягловая сила» рисковала жизнями, разбирая этот длинный затор. Фёдор командовал разборкой. Он доставил на затор опытных, Лёнчу и Давида. Больше людей на заторе не требовалось. Больше людей – больше риска, успеют ли все ретироваться в лодку с уходящего и разваливающегося затора. Эти двое уже не первый год работают на сплаве, на них и основная нагрузка. В лодке он оставил помощником Яшку «Кишкодума», чтобы тот помог Лёньче и Давиду заскочить в лодку.
---- Начинайте с головы! – напутствовал мужиков Фёдор.- С хвоста и за неделю не разберете.
Сам он держал лодку возле кромки затора, готовый в любую минуту принять убегающих с затора сплавщиков, и отчалить. Лёньча и Давид не отреагировали на совет, знали всё и без совета. Они заранее освободились от лишнего груза в виде болотных сапог, и тяжелой спецодежды, оставив их в лодке. Затор дышал, готовый в любую минуту развалиться и уйти по течению. Когда мужики проходили по нему к его началу, под ними шевелились брёвна. Достаточно было выдернуть одно, на котором он и скопился, и дело будет сделано. Останется только во время перебежать в лодку. Фёдор предусмотрительно не глушил мотор.
Сорвать с камня затор мужикам с одного бревна не удалось, они вывернули второе, третье. Брёвна напирали, гонимые течением. Затор подавался на метр и останавливался. Остальная бригада наблюдала с берега, переживала, помогала советами, хотя на заторе их не могли услышать. Когда вывернули и пустили на течение пятое бревно, затор зашевелился и «пошел».
----- Быстрее в лодку! - скомандовал Фёдор. Но мужики помедлили несколько секунд, ожидая, что он опять остановится, а когда убедились, что дело сделано, побежали в лодку.
Брёвна шевелились, надо было бежать быстро, но между затором и лодкой уже образовалась щель. Вода в щели бурлила. Чтобы полынью преодолеть, надо было бросаться в воду и хвататься за борт лодки. Перевалиться через борт Давиду, лёгкому и подвижному, помог «Кишкодум». Лёньчу втащили уже вдвоем. Забурлил винтом мотор и лодка отвалила от уходящего по течению многокубометрового скопища.
Приятно было наблюдать с берега уходящий затор. Брёвна наползали друг на друга, громко стукались, готовые оседлать тот же камень. Тонкомер, называемый рудстойкой, трещал, ломался, бревна срывались и уходили.
----- Молодцы! – похвалил мужиков подоспевший полураздетый Гоша. Он всегда, приходил на помощь, когда дело было уже сделано.
Рады благополучному исходу дела были все, но Гоша остудил эту радость:
---- А у нас беда! Продукты все утонули!
---- Как утонули!? – прозвучало несколько голосов.
---- А вот так – в воду канули! Лодка перевернулась.
---- Всё утопили?!
---- Всё!
----- А почему сами не утонули?! – рассердился мокрый Леньча.
---- И лодку, и мотор? – спросил Фёдор.
---- Неее, мы без мотора спускались, и лодку вытащили, - успокоил Фёдора Гоша.
----- А что мы сегодня есть будем? – подал голос Колька.
----- Ну, ты-то голодным не останешься! – у Гоши на всё находился ответ. – Наудишь харюзков, почистишь, посолишь и наешься. Не тужите, ребята, кое-что мы выловили: спирт, галеты, макароны. Да и вчерашнее что-то осталось. Будем сыты - не помрем!
Колька, то есть Николай Никанорович, тридцати пяти лет от роду, холостой, судя по поведению, таковым пожизненно и останется, полысевший в армии, был большим любителем удочки и бутылочки, симпатичной наружности, но не имевший тяги к женщинам. Любимой песенкой его была: «Люблю я летом с удочкой на берегу сидеть. Бутылку водки с рюмочкой в запас с собой иметь!» Но в работе Колька был горяч. Ему не доверяли серьёзную работу. Он что-нибудь да нашкодит вгорячах, а бригадно волохал как тяжеловоз.
----- А Ёклмн где?
---- Макароны варит. Пойдемте обедать. У тебя, Кольча, соль, как всегда, с собой?
---- Есть.
---- Тогда живем! Сетку кинем в Карамколе. Рыба будет!
----- На всех у меня не хватит….
А «Кишкодум» Яшка продекламировал стишок собственного сочинения: -----«Будет хлеб – будет всё. Хлеб мы хлебом умножим. Был бы хлеб. К хлебу соль. Остальное приложим!». - Это он ещё из колхозного своего жития извлёк.
Яшка был не из местных, прибился в посёлок вслед за женой. Вихрастый, белолицый, медлительный, он имел ещё одно прозвище уже не от Гоши, а от Лёньчи: «Интеллигент». Этим прозвищем Лёньча наградил его за нездешность, мягкотелость и за «вечное витание в облаках». Так Лёньча охарактеризовал его, и в любую, удобную минуту, спускал его с небес на землю. Игра на гармони и баяне усиливала его связь с интеллигенцией. Ему весной исполнилось двадцать восемь, но все принимали его за мальчишку.
---- Ну, поэт, заговорил! – проворчал вечно сердитый Лёньча - Пойдем смотреть, что они там нам оставили, не утопили…
А Лёнча, как сам о себе говорил, был неотесанным увальнем, деревеньщиной, хотя в настоящей-то деревне и не живал. Он даже гордился этим, презирал блатняков, и всякий другой выпендроз. Большой, с виду, неповоротливый, он, в то же время, когда надо, был вертким. Поэзия от него была где-то там, далеко, за облаками. Он даже хвалился тем, что кроме «Серой шейки» Мамина - Сибиряка ничего не читал, да, кажется, ещё «Му,му» Тургенева. И одевался он в любую погоду в спецодежду сварщика, говаривал: «Надежная одежда!», снимал её только, когда она намокала и становилась тяжелой. Спорить с Лёньчей было бесполезно. Даже когда сам явно понимал, что не прав, стоял на своём. Злым чудиком был Лёньча. Не зря его Гоша наградил прозвищем «Нахальчук».
Но вот затор ушел, и зрелище окончилось, все повернулись в сторону займища.
---- Мужики! – тихо сказал Фёдор – Медведь пасется! – и показал рукой в сторону косогора за займищем.
Косогор упирался в скалы, а под скалой спокойно пасся медведь. Что он там выедал не известно, возможно, дягиль или пучку, и не обращал внимания на сплавщиков. До медведя было не более сотни метров, и он не мог не слышать крики людей. Над травой видна была его бурая туша. Сплавщики замерли, любуясь медведем.
---- Ружьё с тобой? – так же тихо поинтересовался Лёньча у Фёдора, – Из винтовки достать можно.
----- Зачем ружьё? Он нас не трогает, и мы его не тронем.
---- А вдруг нападет.
---- Не бойся, он сейчас сытый. Черемша, пучки, малина. Да и зачем он нам?
---- Продукты-то утопили.
---- И ты будешь медвежатину есть? Пусть пасётся. Пошли к костру макароны есть, сушиться будешь.
Но вот медведь поднял голову, и мужики увидели какой он огромный. Медведь без испуга посмотрел на людей и медленно побрел за скалу.
А возле костра в одних трусах хлопотал Леонид Яковлевич. Он был уже навеселе. Длинная его фигура загадочно маячила над костром. Он, подобно шаману, размахивал вытесанной из таловой палки весёлкой, помешивал ею в котле.
---- Жак Паганель! - прокомментировал Яшка «Кишкодум». Едва ли кто его понял, но Лёньча, строго глянул на него и сказал своё:
--- Утопленник! Жрать давай!
---- Ребята, у кого соль есть? – вместо ответа громко спросил Леонид Яковлевич - Хлеба нет, но есть печенье. Подмокшее, но съедобное. Утонуло всё. Всё спишем! Налетайте на спирт. Вот он во фляге. Кружкой черпайте прямо из фляги. Фёдор, ты не пьёшь, отправляйся в поселок, я акт на списание уже сочинил, вон он в балагане на пеньке. Подписывайтесь все! Привезешь свежие продукты. Я и распоряжение на склад написал.
---- Шустро сработали! На вас это похоже! Где ваша фляга? Снаружи надо просушиться, а изнутри размочить.
Лёньча «размачивать» изнутри был мастак. Одной бутылкой свалить его было невозможно. Жене приходилось в магазине брать сразу две. А «под настроение» он мог выпить и три, любил, чтобы на очереди вторая, третья стояли. Он прошел к фляге, которая стояла возле балагана, черпанул полную полулитровую кружку и залпом выпил. Спирт был похож на мутноватую горилку.
---- А где вы молоко взяли? - крякнув, и чуточку поморщившись, спросил Лёньча.
---- Какое молоко? – не сразу понял Гоша.
---- Во фляге. Никакой там не спирт.
---- Аааа, - понял Гоша, - разве ты в первый раз пьёшь такое «молоко»?
Лёньча, довольный своей шуткой, осклабился. Он знал, что сплавщикам дают по сто граммов в день такого спирта, который при разведении белеет. А делают это для того, чтобы его не разводили, и он доходил до сплавщиков в чистом виде. За Лёньчей последовал Мишка, тоже черпанувший полную кружку. Все остальные черпали уже не по полной. Робко подошел «Викторка», который был очень похож на папу, такой же длинный, восемнадцатилетний парень, но с детским лицом.
---- Пей! Не мужик ты что-ли?! – подбодрил его Лёньча. – В армию скоро пойдешь!
Подбадривание возымело действие, и Витька выпил полкружки. Лёньча сунул ему под нос пучок вчерашней черемши. Сплавщики застучали об алюминиевые миски, ложками вылавливая скользкие макароны. Фёдор, наскоро вычерпав недосоленое хлёбово, завёл мотор и умчался за новой партией продуктов, а вокруг костра началась попойка. Черпали из фляги, кто сколько желал. Зашумело в головах, забегала в жилах кровь, душа возжелала разворота, потянуло на песни, а «Кишкодума» на стихи.
---- Мужики, хотите, я стихи вам почитаю? - Яшка пил мало, он еще не втянулся, как втянулся Лёньча. На Лёньчу алкоголь действовал уже угнетающе, а на Яшку ободряюще. Лёньча становился угрюмее, а Яшка веселее. Ему хотелось доказать Гошке, которого никто не наградил прозвищем, кроме Яшки. Яшка за «Кишкодума» назвал Гошку «Пересмешником», что и соответствовало действительности. Яшке хотелось доказать, что никакой он не «Кишкодум». Он просто слов на ветер не любит бросать, прежде чем что-то сказать, ответить, подумает.
---- Пошел ты!!! - остудил его Лёньча.
---- Свои, поди? - поинтересовался Давид, который тоже иногда «витал в облаках», ни с того ни с сего запевал песенку бродяги, которой заразился после просмотра индийского фильма, за что и получил прозвище «Абара му».
----- Не хотите мои, есенинские почитаю. Со мной в училище учится бычатник. Ну, это скотник, который берет сперму у быков-производителей. Представляете, такая грубая профессия и такая тонкая ранимая душа! Есенина любит до слёз! Мы комнатой купим ему бутылку водки, он выпьет, садится на кровать, ноги под себя, и читает нам, читает, а сам плачет молчаливыми слезами. Да все хулиганские, пронзительные. Хотите, я вам почитаю?
Никто не верил, что рядом с ними в одной бригаде есть настоящий поэт. Никто нигде его не печатает, разве это поэт? Но все знали, что Яшка учится на заочном отделении культпросветучилища, учится не на сплавщика, не на лесника, а зараженный мечтой сделать мир спокойнее, а людей добрее, просвещеннее и культурнее, учится на клубного работника.
---- Давай! – согласились сплавщики, - Только не длинные.
---- Хулиганские?
---- Давай хулиганские!
---- «Дождик мокрыми мётлами чистит. Ивняковый помёт по лугам. Плюйся ветер охапками листьев. Я такой же, как ты хулиган» «Всё живое особой метой. Отмечается с ранних пор. Если не был бы я поэтом. То, наверное, был мошенник и вор. Худощавый и низкорослый. Средь мальчишек всегда герой. Часто, часто с разбитым носом. Приходил я к себе домой. И навстречу испуганной маме Я цедил сквозь кровавый рот. Ничего! Я споткнулся о камень. Это к завтраму все заживет.... И уже говорю я не маме. А в чужой и хохочущий сброд: «Ничего, я споткнулся о камень. Это к завтраму всё заживет!». «Снова пьют здесь, дерутся и плачут. Под гармоники желтую грусть. Проклинают свои неудачи. Вспоминают московскую Русь. И я сам, опустясь головою, Заливаю глаза вином. Чтоб не видеть лицо роковое. Чтоб подумать хоть миг о ином» «Сыпь гармоника! Скука.. Скука….Гармонист пальцы льёт волной. Пей со мною, паршивая сука. Пей со мной! Излюбили тебя, измызгали. Невтерпеж!.Что ж ты смотришь так синими брызгами. Иль в морду хошь? В огород бы тебя на чучело. Пугать ворон. До печенок меня замучила. Со всех сторон. Сыпь гармоника! Сыпь, моя чистая! Пей выдра! Пей!. Мне бы лучше вон ту сисястую. Она глупей. Я средь женщин тебя не первую. Немало вас. Но с такою, как ты со стервою. Лишь в первый раз»…
Яшка нарочно собрал все стихотворения в кучу. Он старался дойти до душ этих грубых таежных людей. А люди были не такие уж дремучие таежники. Они смотрели на Яшку и думали: «Куда же ты сам-то смотрел!? Связался с Нинкой!» Она была из здешних, все знали, что она прошла огни и воды, а Яшке достанутся медные трубы. И голубой его мечте по оздоровлению мира не суждено сбыться. Но вслух никто ничего не сказал. А Яшке хотелось прочитать что-то своё. И воспользовавшись минутой молчания, от впечатления, навеянного есенинскими стихами, он продолжил:
---- А вот это мои, и о себе: «Чудачок помешанный. Все во мне намешано. Я всю жизнь в смятении. В творческом мучении. Раскрасавец как павлин. В мире я такой один. На поверку я прохвост. Распушил павлиний хвост. Насмешил я всю Европу. Оголив павлинью попу. Я творец своей удачи. Не могу я жить иначе».
Стих был прочитан как ответ на мысли о нем.
--- Еще читать?
---- Хватит, хватит! Поэтов из нас все равно не сделаешь,- Лёньча смотрелся по трезвому, - Поэт!!! – с издевкой произнес Лёньча. - И где тебя такого Нинка подцепила?! А давайте на руках бороться, кто сильнее. Кто со мной?
«Кишкодум» Яшка на такой вопрос крепко обиделся, замолчал, потускнел и отошел от костра. Он уже знал о хождениях жены по огню и водам. Добрые люди известили. Но дело было сделано, брак заключен, уже народились дети. На Лёньчу все, более – менее трезвые, посмотрели с осуждением.
Одежда «коренника» сушилась на вешалах над почти потухшим костром. Он сверкал голым животом, лежа на мягкой траве. Хорошо, что гнуса в тайге было мало. Лёньча выставил руку вперед на локте. Вызвался Мишка, скинул с себя одежду и лег напротив. Передавил Мишка.
---- Следующий! – Мишка был крупнее Лёньчи, и едва ли кто сумеет его передавить, но бороться вызвался сначала Давид, потом, потом Ёклмн, потом Колька. Всех передавил Мишка. – Кто ещё? Гоха, давай? - Но следующих не нашлось. - Слабаки! - махнул он уставшей рукой и завалился на спину, подставив живот солнышку. Мишка хлебнул уже три раза из фляги и, довольный собой, запел:
---- Бывало, вспашешь пашенку. Лошадок уберешь. А сам тропой натоптанной. В знакомый дом пойдешь… Живёт у черта старого. Как в клетке золотой. Как куколка снаряжена. С распущенной косой… Эх, гармошку бы сюда!
---- Медведи бы послушали, - прокомментировал Гошка. Он запел свою -Бесамэ, бесамэ мучо….- и осёкся. Недавно в поселке крутили фильм «Великий Карузо» и Гошка усвоил лишь начало великого романса, - Мне бесконечно жаль, твоих несбывшихся мечтаний… - начал Гошка другой романс, глядя на загрустившего «Кишкодума», - и опять осёкся, потому что помнил лишь начала песен. Он знал много песен, но ни одной до конца. – Ученье – свет, а неученье – культпросвет – закончил Гошка своё выступление.
Гулянка пошла вразнос. Разгоряченные спиртом сплавщики черпали, кто сколько хотел, пили кто сколько мог. Далее было уже не до стихов и песен.
---- А давайте бороться, не на руках, а взаправду, - раззадорился обиженный Лёньча.
---- Давай! – опять принял вызов Мишка.
Теперь более разворотливый Лёньча опрокинул Мишку на траву. Мишка тут же вывернулся, но Лёньча опять уложил его.
---- Давай еще! – теперь уже раззадорился Мишка. Но Лёньча опять поборол.
----- Давай еще!
---- Слабак! – сказал Лёньча, видя, что Мишка готов кинуться в драку.
И драка состоялась бы, но шустрый Гоша, пивший спирт осторожно, закричал:
---- Мужики! Викторка горит!
Все кинулись под берёзу, нависшую над рекой. Под ней метался в горячке Витька. На губах была пена. Лежал Витька на солнце, а солнце жарило, даже одежда на Витьке была горячей. Витька мог свалиться в реку, но помешали пни.
---- Ну вот, напоили пацана! - проворчал Давид. Давид, со своей немецкой педантичностью, к алкоголю относился предосудительно. Давид выпивал, за компанию, но пил, не теряя рассудка. Был Давид из сосланных в войну поволжских немцев. Он прибыл в поселок с родителями, которые совсем не походили ни на врагов народа, ни на изменников. Тем более не походил на таковых Давид. За десять с лишним лет он стал здесь вполне своим, женился на такой же ссыльной девушке, и жил как все. Давид мало уступал в росте Леониду Яковлевичу, однако не нагонял на себя суровость, был тонок, лёгок и всегда был готов кому-то, в чем-то помочь.
---- Я ему не наливал… - будто оправдываясь, проговорил Лёньча, увидев мечущегося в горячке парня.
Леонид Яковлевич, уже изрядно почерпнувший из фляги, истошно запричитал:
---- Витя, сынок, что же я наделал! Витя, сынок! Это я виноват! Зачем ты пил?! Я сейчас всю флягу эту вылью!
---- Его надо перенести в балаган . На солнце он сгорит. Воды, воды ему холодной, - было трезвое предложение от Давида.
---- Мочи надо ему свежей прямо в рот! - поступило предложение от Лёньчи.
---- Ребята, а может лучше молока? – Яшке в понедельник любящая тёща положила в рюкзак бутылку молока, которую Яшка не успел выпить.
Викторку унесли в балаган, но он все горел.
---- Витя!!! - бесновался Леонид Яковлевич. - Сынок! Ты умираешь, зачем мне жить?! Я утоплюсь!
И пьяный отец побрел в реку. За ним погнались в первую очередь его любимый помощник Гоша, и еще не опьяневший совсем Лёньча. Они вытащили Ёклмн из реки и держали на берегу под крики:
---- Утоплюсь, утоплюсь!
В это время в балагане шел процесс оздоровления Викторки. Яшка извлек из своего рюкзака бутылку молока, но там было уже не молоко, а кисломолочный продукт. Приподняли Витьку на подстилке из веток, влили ему в рот кисломолочный продукт. Витька, подбадриваемый окружающими, выпил и перестал метаться. Дело было сделано! А папа, увидев, что сын успокоился и уснул, произнес:
---- Вот, дурак!
И неизвестно было, к кому это он отнес, к себе или к сыну, упал рядом и тоже уснул.
Воцарилось затишье. Все были удручены произошедшим. Теперь, кто был еще не совсем пьян, пили молча, как бы соревнуясь кто больше. Даже Яшка напился. Он не знал, что спирт пьянит не сразу, что он подкрадывается постепенно. Дальше Яшка действовал уже по наитию. Шум вокруг балагана утомил его. Он налил в свою освободившуюся бутылку спирт и ушел на берег, где уже сидел с удочкой Колька. Он так же, как и Колька, любил удочку, правда, обходился без бутылочки. Пил Яшка с «Сыроежкой» или не пил он уже не помнил, очнулся утром лежащим на мягком мху в косогоре над рекой и чудится ему, что по реке вниз спускаются сплавщики, стуча шестами по каменистому дну. Яшка стал спускаться к реке, наткнулся на свои сапоги прикрытые портянками, обулся и под общий хохот у костра пришел в себя полностью. У костра сидели шестеро Ёклмн, Федор, Давид, Гошка, Лёньча и «Сыроежка». Викторка валялся в балагане.
---- Оооо! Явление Христа народу! – прокомментировал Гошка.
---- Это он со вчерашней медведицей ночь провел… - добавил Лёньча.
Яшка не помнил, как он оказался на косогоре. Утро разгоралось в полную силу. Солнце поднималось над тайгой.
---- А где остальные мужики? – не зная, что ответить, произнес Яшка в растерянности.
---- Мы бы не знали и про тебя, где ты находишься, если бы сам не явился… - опять откликнулся Лёньча.
Тут с берега, из-под ёлки, упавшей вершиной в воду, донеслись стоны.
---- Мужики, выручайте! – Это Мишка подал голос.
Все подбежали к ели. Она лежала в десяти метрах от балагана.
---- Где ты там? – Мишки не было видно под мохнатыми сучьями.
---- Да тут я! – со стоном отозвался Мишка. – Сучья вылезти не дают.
---- Миленький ты наш!!! Кто тебя под ёлку-то загнал?
---- Не помню, может медведь.
---- Ха, ха, ха… - гоготали мужики. – Туда-то он по ходу лез! А обратно … Ха, ха, ха! Сучки-то навстречу…Несите топор, иначе не вылезет…
Принесли топор, обрубили сучья и вызволили бедолагу.
---- Ой, голова трещит! Дайте опохмелиться.
---- Нечем опохмелиться, - с грустью известил Леонид Яковлевич. – Пуста фляга! Сам ночью кинулся к ней, а она пустая.
---- Вчера пожарники допили. – Обрадовал Мишку Фёдор. – Шли они из Усть-Оны, с пожара, и допили. Вы же все вповалку лежали. Опохмеляться из речки будете. Завтракайте и за работу… Я колбасу привез, хорошую, конскую…
---- Одного не хватает! – спохватился Леонид Яковлевич. – Куда подосланный подевался?
---- Не волнуйся, бригадир! – успокоил Ёклмн Фёдор – Он вчера навстречу мне попался, в поселок по берегу шел.
---- Дёру дал! И спирт его не удержал. Не наш человек! Ну и черт с ним!