В то же время меня одолевало странное и навязчивое искушение дотронуться до него. Это было глупо - я представил себе, как он, почувствовав прикосновение вскочит и… Хотя нет, он - городской житель, он не умеет просыпаться и вскакивать одновременно. А всё-таки интересно, он, действительно, доверяет мне или это часть игры?
Я протянул руку и коснулся его волос. Странно, они оказались жёсткими, как на головке репейника, а издалека выглядели, как пух одуванчика. «Может, и весь он такой же? - подумал я, продолжая ощупывать его волосы. - Нужно держать ухо востро. С другой стороны, терять мне нечего, а как бы было хорошо – как бы несбыточно прекрасно было бы, окажись его слова правдой. Как бы мне хотелось, действительно, оказаться хоть кем-то любимым, как я устал от всеобщей ненависти! Просто заснуть вот так , рядом, и не бояться ножа в горло, пока спишь… да может ли наступить такое счастье? Но… ведь он кормил меня, мыл, скрывая брезгливость, перевязывал. Он не выдал меня егерям… пока. Он сам спит без страха рядом со мной, диким зверем. Доверяет? Или понимает, что дикий зверь совершенно беспомощен?»
Доктор между тем глубоко вздохнул во сне, а потом вдруг мучительно застонал и вслух назвал то самое имя, которым окрестил меня. Оно прозвучало, как… Я не могу найти слов, но у меня к горлу подкатило от его интонации - в ней были отчаянье, мольба, робость, как будто он боялся, что никто не ответит, а ответ ему был так нужен. Он положительно умирал без этого ответа. И прежде, чем что-либо сообразить, просто не в силах выносить этот шёпот, я взял его за руку и тихо сказал:
-Да. Я здесь. Всё хорошо.
Пальцы спящего вдруг сильно стиснули мою руку.
-Холмс… - простонал он уже с огромным облегчением. – Господи, Холмс… - и притянул мою руку, лёг на неё щекой. Щека была мокрой и очень тёплой.
И снова что-то дрогнуло во мне. Осторожно, стараясь не потревожить его и не отнимая руки, я пристроился рядом и закрыл глаза. Его дыхание щекотало мне подбородок, непривычно чувствительный после бритья. Почему-то это не тревожило, а, наоборот, успокаивало. И я, дурак, расслабился – заснул необыкновенно крепко.
И проснулся от резких чужих голосов, повизгивания собак и всхрапывания коней. Мой гость тоже приподнял голову и тревожно прислушивался.
- Кажется… - начал было он, но я рукой захлопнул ему рот, чтобы не мешал слушать. На мою бесцеремонность он не возразил, только мягко взял за запястье, давая понять, что не будет больше пытаться заговорить, но хорошо бы, чтобы я отпустил его. Я убрал руку, наклонился к его уху и зашептал:
-Так просто они на этот раз не уйдут. Место они вычислили. Только, где вход, не знают. Кажется, мы с вами в западне, доктор.
- У меня есть оружие, - зашипел он в ответ.
- Тише, бога ради, тише. Люди, может быть, нас и не услышат, а собаки - запросто. Что там у вас за оружие?
- Револьвер.
- Против такого отряда? Их не меньше десятка, и они тоже не безоружны, уверяю вас. Тут пушку надо. Ваш револьвер, мой нож – ерунда. И убежать я не могу.
Снаружи между тем послышался какой-то странный негромкий треск. Я долго не мог понять, что там происходит. Пока, потянув ноздрями, не почувствовал слабый запах гари.
- Огонь…
- Они что, лес хотят спалить? – изумлённо распахнул глаза доктор.
- С них станется. Плохо, что мы с вами проспали их приближение. Это я виноват. Нельзя было засыпать так крепко. Но с вами рядом удивительно сладко спится. И вот результат. Услышь мы их издалека, было бы время выбраться отсюда и спрятаться – у меня есть несколько хороших укрытий поблизости. Но теперь поздно, а они – ребята настырные, и, похоже, эта партия останется за ними.
- Ни в чём вы не виноваты. – рассердился он. – Что за ересь, когда человеку нельзя спать крепко, а нужно всё время чувствовать себя хищным зверем. Если они полезут, я просто стану отстреливаться, и закон будет на моей стороне.
- Доктор, дорогой, - я чуть не расхохотался в голос – мне помешало только чувство самосохранения. – Здесь нет никакого закона. Те трупы в лесу – думаете, следствие хоть шажок сделало? Местные сыщики так же напыщенны и самодовольны, как и… - я запнулся – в виски ахнуло такой болью, что в глазах потемнело.
- Только не сейчас! – умоляюще прошептал Уотсон, сжимая мою руку. – Если мы выпутаемся, я вам всё расскажу про Скотланд-Ярд и напыщенных и самодовольных инспекторов, но только , бога ради, не пытайтесь сейчас ничего вспоминать. Если у вас снова будет припадок…
- А вы думаете, он…
- Позже я вам скажу всё, что думаю, а пока… - он замолчал
Запах дыма стал резче. Его словно нарочно загоняли в логово, как нагнетают воздух кузнечные меха.
= Они нас выкуривают, - сказал я. – Всё понятно. Из-за конструкции воздуховода, дым тянет сюда, как в трубу. Видно, кто-то у них там не совсем лишён головы на плечах и умеет строить расчеты. Долго мы не продержимся.
- Подбрось листьев, - услышал я снаружи совсем явственно. – У кого мешки с перцем.
- Знакомый приёмчик, - прошептал доктор тревожно. – Мешки с перцем бросят в огонь, и дым станет таким едким, что никому не выдержать. Во время афганской кампании мы пользовались таким приёмчиком, разоряя гнёзда повстанцев. Уж не мои ли однополчане подсказали эту идею егерям?
При этих его словах я почувствовал тупую боль в висках – это было плохим предвестником. Мы больше не могли ни прятаться, ни сопротивляться, дым становился всё гуще, он обжигал мои воспалённые бронхи, заставлял глаза слезиться. Не знаю, бросили ли в костёр перец или это так едко горели не успевшие истлеть листья, но я почувствовал, что задыхаюсь. Медлить было уже нельзя – я рисковал закашляться и задохнуться до потери сознания, если промедлю. Я вспорол бинт на ноге ножом и принялся разматывать повязку.
- Что вы делаете?
Я не ответил – спеша, смотал бинт и бросил на угли очага, очень надеясь, что грязная пропитанная кровью тряпка никого не заинтересует. Доктор раскрыл было рот, чтобы что-то сказать мне, но вместо этого вдруг судорожно всхлипнул и несколько раз чихнул в сгиб локтя.
И тогда я бросился на него, повалил и вцепился зубами в шею.
УОТСОН
Холмс бросился на меня, схватил за голову и прижал к земле. Я почувствовал резкую боль – он вцепился мне в шею зубами.
От неожиданности и боли я вскрикнул.
Что-то зашебаршило у входа, а ещё я услышал резкое шипение, как если бы в огонь плеснули воды.
- Здесь! – раздался голос.
- Стреляй, Дик! - скомандовал кто-то. – Убей эту тварь!
- Темно… - просипел протискивающийся в логово Дик.
Холмс не попытался на него напасть – он по-прежнему прижимал меня к земле, и его зубы сжимались всё сильнее – от боли я еле дышал, по шее потекло, и я не мог понять, моя ли это кровь, его слюна или всё вместе. К тому же он вздёрнул меня в полусидячее положение – у него были поразительно сильные руки – и теперь прикрывался мною от четверых егерей, один за другим проникшим в его логово взведёнными карабинами вперёд. Для компактности и удобства стволы были обрезаны – на прицельной дальности боя это, возможно, сказывалось не лучшим образом, но с двух шагов – я понимал – они от нас клочка не оставят.
Мне хотелось крикнуть, чтобы они не стреляли, но от боли я ошалел и не мог ничего выдавить из сжавшейся глотки – только хрипел.
- Нет, не смейте его убивать! – раздался другой властный голос снаружи. – Тащите сюда!
Холмс, молча, грозил ножом и продолжал меня жевать. Не знаю, как это выглядело со стороны – должно быть, жутковато, потому что первые наши визитёры растерялись, но потом, сообразив, что нож против карабина – пустяк, а также получив свободу в расширяющемся логове против тесного входа, разом кинулись на Холмса. Хватило одного удара прикладом по голове, чтобы и руки, и зубы его разжались, и он повалился на земляной пол без сознания.
- Господи, доктор! – вскричал знакомый голос, и я узнал среди четверых, пробравшихся в логово, того егеря, который заходил к Идэму и говорил с Вернером – даже вспомнил его имя: Мак-Ней. – Что вы здесь делаете?
Только после этого возгласа я вдруг до конца понял, что на самом деле сделал Холмс, повалив меня на землю и оставив след зубов на моей коже. Он обеспечивал мне таким образом алиби, чтобы никто, не дай бог, не заподозрил меня в сговоре со злым духом этих мест, и уж тем более, в том, что я мог узнать его. Значит, смутные догадки, посетившие меня, и его не обошли. Вот только его выбритое лицо никак не вписывалось в выстроенную композицию, и я пожалел, что поторопился заставить его выбриться. Нужно было срочно придумывать что-то на этот счёт – отводить от себя подозрение. Я решил сыграть на своей профессии и понятной при этом склонности к гуманизму.
- Я искал и нашёл, где он прячется, - сказал я егерям, с трудом поднимаясь с земли – меня трясло, как в ознобе. – Выследил по кровавому следу – видимо, как и вы. Признаюсь, я ждал худшего. Посмотрите, всё здесь не слишком напоминает звериную нору – скорее, жилище первобытного человека, значит, какие-то навыки у него сохранены, и его можно, по крайней мере, постараться приручить.
- Так он вам это и позволил, - заметил Мак-Ней. – Не обольщайтесь ролью доброго самаритянина, доктор, Магон дружелюбием не отличается – вы ещё легко отделались. Когда мы подоспели.
- И всё же смотрите – он даже пытался привести себя в порядок, – сбрил лишние волосы, -поспешил я обратить их внимание на это обстоятельство прежде, чем они обратят его сами и сделают тоже самостоятельные выводы. Мне хотелось направить их мысли в нужное русло. – Конечно, это всего лишь подражание, но всё-таки это значит, что его больная память сохранила понятие о бритье, как привычке людей цивилизованных, и, похоже, эти привычки порой ему не чужды – возможно, в минуты просветления. Не знаю только, как они исказились в его больном мозгу – может быть, просто до состояния бессмысленного ритуала.
- Прежде он ни разу не брился, - угрюмо сказал третий человек, и я с ужасом узнал вдруг в нём того пустоглазого, что приходил за мной в Лондоне вместе с человеком, чуть не пристрелившим меня на кладбище. Не знаю.узнал ли он меня, но он ни в коем случае не должен был понять, что я узнал его.
- Честно говоря, выбритый и с убранными волосами он произвёл на меня впечатление, - продолжил я, с трудом справляясь с голосом. - Такое, что я даже растерялся и боюсь, что повёл себя не совсем аккуратно – слишком самоуверенно, может быть, как если бы имел дело с обычным незнакомцем. С человеком. А он так привык к жизни загнанного зверя, что, видимо, уже потерял рассудок и бросился на меня, хотя я всего лишь попытался оказать помощь и не подавал никакого повода к агрессии. Он болен. Он не злодей – он просто несчастный лишённый разума. Его нужно поместить в хорошую лечебницу. Я знаю несколько толковых специалистов по душевным болезням и в Эдинбурге, и в Лондоне, и мог бы…
- Не трудитесь, доктор, - услышал я тот самый голос, который приказал снаружи не убивать Магона, и в лаз протиснулся ещё один гость. Это был мужчина, одетый в костюм для верховой езды, но лучше и дороже, чем у других егерей, лет сорока с тёмными волосами, стриженными, как у рыцарей на средневековых гравюрах, от природы неплохо сложенный, но со спиной, согнутой горбом. Его глаза казались чёрными из-за глубины глазниц. Мне мало случалось прежде встречать горбунов, но те, кого я знал, отличались властностью и силой, так что я рискнул предположить:
- Господин Клуни Мак-Лу?
И угадал. Горбун, молча, без тени улыбки, поклонился.
- Я много слышал о вас от своих хозяев, - поспешил я объяснить свою осведомлённость, чтобы не пробудить подозрительность.
- Польщён, - буркнул Мак-Лу – как видно, излишним дружелюбием и разговорчивостью здешний властелин не отличался.
- Что вы хотите с ним сделать? – споросил я, указав на Магона. - Как бы то ни было, я не хотел бы быть свидетелем самосуда, так что предупреждаю вас, что буду препятствовать, если вы…
– Есть другие люди, и ещё лучшие специалисты по душевным болезням, которые позаботятся о нём, - перебил Клуни. – О другом мы и не помышляли, так что вы напрасно сенбя тревожите, как и совсем напрасно ввязались в нашу охоту. Вы – городской житель, с нашими местами и обычаями не знакомы, вам они вообще не по зубам. Вот, уже и пострадали... Дик, помогите доктору.
Дик - тот, кто пролез первым, вытащил платок и приложил к моей кровоточащей шее.
- Нужно обработать – мало ли, кого он кусал…. до вас.
- Дома обработаю, - сказал я, перехватывая у него платок рукой. - Вернер обработает – сын моих хозяев, он вроде тоже медик. И это не срочно. Сейчас я бы лучше хотел поехать с вами.
Вот теперь Клуни улыбнулся, даже хмыкнул и, судя по его лицу, это вполне можно было расценивать, как проявление безудержного веселья.
- Надеетесь, что ли, всё же проконтролировать нас, не обидим ли мы пленного дьявола?
- Что вам до него? – вдруг резко спросил паренёк с глазами навыкате. Узнал? Или знал с самого начала? Что он сейчас думает обо мне?
- Вовсе нет – я вам вполне доверяю, - сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал спокойно и беззаботно. – Но есть одна проблема: пока я разыскивал вашего лесного духа, я потерял лошадь и, кажется, заблудился. Если вы меня сейчас оставите, мне придётся сгинуть с лесу – подозреваю, что всего в паре миль от дома.
Егеря снисходительно засмеялись.
- Ладно. свяжите пока этого, - кивнул Клуни своим людям на Холмса. – Пока не очнулся, да не дотянулся до своего ножа.
Двое присели и принялись связывать бесчувственному моему другу руки и ноги.
- Куда вы его хотите пока посместить? – не отставал я.
- А вам не кажется, доктор, что вы чересчур любопытны? – без резкости, но уже всерьёз недовольно спросил Клуни.
- Любопытство позволяет мне лучше искать симптомы болезней, - сказал я. – Должно быть, оно стало моей второй натурой. Не сердитесь – я не в силах себя преодолеть, буду чувствовать угрызения совести, если мне покажется, что я проявил недостаточно участия к этому несчастному психу.
- Ну, хорошо, проявим снисхождение к этой вашей слабости. Сейчас мы отвезём этого типа туда, где он не сможет никому причинить вреда…
- И будете его, по крайней мере, кормить и поить, не правда ли? – перебил я.
Клуни фыркнул.
- А завтра, - продолжил он так, словно не расслышал моих слов, - переправим его в Индгрэм, где его и будет ждать личный и очень хороший психиатр. Пошли отсюда, - Клуни махнул своим людям и полез в лаз.
Снаружи после сумрака логова мне показалось очень светло – я даже сморгнул несколько раз прежде, чем смог что-то видеть. Собаки – крупные поджарые овчарки - рвались с поводков, удерживаемых егерями. Здесь ещё четверо сидели верхом и, кроме своры собак, держали в поводу трёх коней своих товарищей. Ещё две лошади стояли спокойно сами, пощипывая подмороженную жухлую траву. У всех за спинами висели на ремнях такие же обрезанные карабины, а за голеницем торчали рукоятки кнутов. Чадящее костровище расположилось у самого входа – вылезая наружу, мы едва не ступили в него.
Двое выволокли из логова Холмса и протянули по ещё горячим углям спиной– он уже пришёл в себя, но не сопротивлялся и молчал, только зашипел сквозь зубы, почувствовав жжение от углей сквозь рубашку, а потом просто закрыл глаза – не то от боли, не то от дурноты после удара по голове, не то ему просто противно было смотреть на своих противников глазами побеждённого. Я прикинул время, которое он находился без чувств и расценил сотрясение мозга, как среднетяжёлое. Плохо, но не безнадёжно, лишь бы его больше не били.
Поначалу я подозревал, что его повезут в Клуни-Ярд, но нет: связанного, его перекинули через холку лошади Клуни, меня любезно посадил на круп своего коня Мак-Ней и мы тронулись в сторону Хизэленда, к дому. Длинные волосы Холмса, свисая с седла, колыхались у вставленного в стремя сапога Клуни. Мне нестерпимо было на это смотреть, и я всю дорогу боялся, что кто-то из егерей заметит моё смятение. Кое-что я уже соображал, и прозвучавшее название «Индгрэм» обратило мои мысли к гавани и таинственному кораблю: я вязал в своей голове те самые нити, о которых каждый раз, ведя расследование, говорил Холмс, и афганская история, профессор Крамоль, таинственный корабль, егеря Клуни и дикий человек Магон сплетались в запутанный, но несомненно единый узор. Рона и Вернер –вот на кого я мог бы попробовать опереться, если они только узнают, что Магон – это, действительно, ни кто иной , как Шерлок Холмс, а в этом у меня уже не было сомнений. Оставалось попытаться выиграть время, а значит, изображать из себя этакого проникнутого идеями гуманизма и человеколюбия простака-доктора, который готов лечить даже дикого зверя и обескуражен тем,что у зверя, оказывается, есть зубы, который способен заблудиться в лесу и потерять лошадь, который не только позволяет себя водить за нос, не помнит событий и лиц – возможно, из-за пьянства – но и доверчив, как последний дурак. Дружелюбен и… да, попросту глуп. Я боялся только встретиться лицом к лицу с Арчивелла или его приятелем, гонявшим меня по кладбищу – мне казалось, что дурачить их у меня не получится.