Страничка из дневника.
Жутко-то как! Там, под нашими окнами...
Начало весны. Тяжело заболела мамина мать – наша бабушка Анна, которую я почти не помню. Она жила в двадцати пяти километрах от нашей деревни там, где жили мы, когда я была совсем ещё маленькая.
Бабушку увезли в районную больницу. Вскоре привезли её в гробу к нашему дому, чтобы завтра вывезти этот скорбный груз в её деревню.
Что чувствовала наша мама тогда, когда деревянный гроб, прикрытый сеном и припорошенный снегом, был оставлен на ночь на улице под нашими окнами?
Я не заметила, плакала ли мама, а мне было страшно всю ночь!
В ту же жуткую ночь мама постоянно ходила с зажжённым фонарём в тёмный хлев, караулила корову, которая с часу на час должна была отелиться.
Бедная моя мама! Я представляю её состояние...
Так и не дождавшись отёла коровы, мама со своей сестрой Граней и братом Алфеем повезли домовину с бабушкой в повозке, запряжённой лошадью, в далёкую близ озера, глухую деревню - на погост. За коровой и за нами, малыми ребятишками, наблюдал папа...
Детские страхи... Голова на подносе.
На зиму мама готовит солонину: грибы, огурцы, капусту. Капусты солила сразу две кадушки. На вкус квашеная капуста получается бесподобна. (По её рецепту я солю и сейчас).
Из грибов отдельно солились рыжики, грузди, волнушки, - по местному называются - "вовничи». Всё это стоит в холодной избе, промерзает так, что приходится ковырять ножом или рубить маленьким топориком.
Я - ужасная трусиха, ведь ещё мала и в школу пока не хожу. Папа каждый день отправляет меня за чем-нибудь в ту мрачную избу. Кто бы знал, как же я не хочу идти туда! Но... хошь-не-хошь. Зажигаю фонарь, беру алюминиевую чашку и иду... Каждый раз ужас сковывает меня с головы до пят. Чёрные тени пляшут на стене...
На полушкапье (кухонный стол) на подносе лежит отрезанная голова поросёнка, барана или телёнка. Открытые глаза отсвечивают зелёным фосфористым светом. Трясясь от ужаса, я спешно ковыряю большим ножом лёд в кадушке, набираю большой деревянной черпалкой чашку грибов...
Мне всегда неприятно, когда забивают скот. Чаще всего резали поросёнка, иногда он очень долго и громко кричал... Мне было не по себе и я стала убегать из дому.
Переправа
Учусь в первом классе. Школа-семилетка находится в другой - центральной деревне почти в трёх километрах от нашей. Здесь есть всё: два магазинчика - ОРС и Сельпо, пекарня, маленький медпункт, почта, сельсовет и сельский клуб в старой церкви без креста...
Как только зимой на реке встаёт лёд и нет снега, мы, чтобы сократить путь бегаем в школу по реке. Попутно, лёжа на животе, налюбуемся сказочной красотой подводного мира со снующими рыбёшками в темно-зелёных водорослях.
Вот уже и весна в разгаре, лёд становится ноздреватым, хрупким. Возле берега образовались полыньи, но мальчишек это абсолютно не беспокоит, они продолжают ходить напрямую: где обходили, где перепрыгивали, если было возможно. Взрослые не знали, чем рискуют ребята, но, слава Богу, всё обошлось.
Половодьем разрушило мост. Так как по мосту нельзя было пройти, поперек реки с ледяного островка на островок были положены толстые длинные доски (плахи).
К вечеру талый снег превращается в лёд. Гололёд страшный!
Моя сестра Дина с подружками и я, первоклассница, очень долго стояли за хлебом в ОРСе...
Тёмная ночь. Подойдя к реке, девчонки по очереди, где ползком, где как, очень осторожно перебираются через реку по обледенелым плахам, рискуя свалиться в мутный поток.
Никак не представляю как же я-то буду перебираться по ледяной доске, ведь страшная трусиха! Девочки уже перебрались, теперь настала очередь моя.
Дина (тогда она училась в четвёртом классе) уговаривала идти за ней следом, тянула за руку, а я изо всех сил упиралась и, окаменев от страха, тихо поскуливала.
Наконец, встала на четвереньки, зажмурила глаза и, крепко держась закоченевшими пальчиками за скользкие обледенелые края доски, поползла...
В какое-то мгновение я чуть не свалилась в мутный ледяной поток.
"Морская американская крыса"
Почти каждый день после уроков я торчу на крыльце ОРСа и жду хлеб... Темно. Мороз. Ах, как ноги замёрзли!
Народу много, все с нетерпением ждут продавщицу Валентину Ручьеву. Стоят, переговариваются, делятся новостями, шутят... Пар клубами вьётся из смеющихся ртов. Я стою, как изваяние. От холода мне сильно хочется в туалет, кажется, сейчас лопнет мой мочевой, но... изо всех сил терплю.
-- Небось, девка, вся замёрзла, - говорит какая-то бабушка, поправляя завязанный сзади узел на моей шали.
-- А ты нога об ногу-то поколоти-ко посильней дак сразу теплей и станет, - и она показывает мне, стучит своими подшитыми валенками друг о друга, ещё и подпрыгивает.
Наконец-то привезли хлеб! Горячий, только из печи, пар густым облаком выплывает из фанерного ящика, прикрытого мешковиной. Ах, как аппетитно запахло хлебным духом! Все с шумом вваливаются в магазин. Здесь тепло, и я согреваюсь...
И вот уже бегу домой с тремя буханками хлеба. Плетёная в крупную ячейку сетка с хлебом заброшена на спину, портфель в руке, тепло от хлеба разливается по спине.
Останавливаюсь, ломаю корочку и с удовольствием жую и не замечаю как отломила уже с боку (опять попадёт от мамы).
До моей деревни далековато, около трёх километров. Темень такая, что приходится идти на ощупь. Крепко утоптанная дорожка вьётся между снежными заносами. Чуть шагнёшь в сторону – провалишься по колено.
От реки идти через лесок очень страшно, я боюсь волков, «зыркаю» глазами по сторонам, приглядываюсь к каждому кустику. Мой слух от страха так обострился, что казалось, - слышу весь мир...
Вот уже и маленькая деревенька что на полпути, тут можно сбавить шаг и передохнуть... Хоть бы мама встретила с фонарём!
Под нашей деревней в низине, говорят, ещё есть страшное место: там, где сенник, набитый сеном, живёт «морская американская крыса». Ребята постарше рассказывали нам, первоклашкам, «в картинках», что она охотится на людей, особенно на маленьких, виснет на одежде, может залезть за шиворот, вцепиться клыками в шею и загрызть заживо...
Каждый раз тёмным вечером я в панике неслась мимо этого злополучного сенника. Сердце бешено стучит, что, кажется, вот-вот разорвётся на части...
Вижу, издали мигает огонёк, качается из стороны в сторону. Это моя мама с фонарём! Наконец-то! Облегчённо перевожу дух. Мама встретила, и сразу все страхи улетучились...
Но, почему я так и не сказала ничего родителям про «морскую крысу»? Да потому, что делиться ни с кем своими проблемами мы не приучены как и жаловаться...
Боялась я не только это. Страшно было и в своём доме на повети, и не только мне, но и моим старшим сёстрам и маленьким братишкам. Жутковато ходить зимой в уборную чёрной ночью.
С фонарём в руках, затаив дыхание, подымаешься по ступенькам маленькой лесенки на поветь. На небольших полатцах по обе стороны лесенки аккуратно сложены половики...
На просторной повети, что занимает пол-дома чего только нет: тут и сено с соломой, доски, большие и маленькие плетёные корзины и бураки, берестяные зобеньки, на вбитых в стену мощных крюках висят грабли с косами, старые фуфайки и шапки-ушанки, ватные штаны.
Около бревенчатой стены стоит тяжёлый верстак (столярный стол), над ним на стене прибита скоба, за которую засунуты топоры, пилы... и ещё много разного, нужного в хозяйстве «барахла»... На углу висит позеленевший от времени безмен с медными чашками и ржавыми гирями.
Фонарь освещает слабо, в углах просторной повети пляшут мрачные тени, слышатся какие-то таинственные шорохи, вздохи, тихие звуки шагов, иногда вверху под крышей на избице вдруг что-то падает...
На избице аккуратно сложены про запас гладко обработанные доски на скорбную домовину, длинные новые тесины для кровли, заготовки для граблей и кос.
В самом углу уже не один десяток лет валяется огромная пожелтевшая шкура белого медведя, когда-то в качестве подарка от благодарных северян привезённая нашим папой с ненецкого округа (Печора или Нарьян-Мар), где он после техникума работал в начальной школе, учил грамоте ненецких детей.
Играть с огнём крайне опасно! Огонь в печурке.
Холодный серый зимний день... Как-то однажды, придя из школы, я увидела притихшего брата с опухшими заплаканными глазами. Мама хорошо, видать, отлупила его ремнём! Венька чуть было не спалил наш дом в момент, когда мы с сёстрами были в школе. Мама часто оставляла его одного, иногда с маленьким Генадькой.
Веня обычно никогда ничего не делал «нашальное». В тот день он насобирал у поленницы маленьких щепочек, палочек, бересты, нарвал бумажек и «затопил печку» в горнице в печурке-поддувале... Хорошо, что во время пришла мама! Полная изба дыма, тлеющие щепки и палочки «чадят» на деревянном полу.
С раннего детства помню то жуткое зрелище, когда горят овины, в которых сушат зерно. До сих пор во мне живёт этот страх при виде всполохов большого огня, отсвечивающих в вечернем небе и на раннем осеннем снегу.
Не дай Бог!
Беглец из тюрьмы
Зимой вечереет рано. Снова стою на крыльце магазина. Магазин - ОРС как всегда закрыт. Холодно. Здесь же со мной два пацана из седьмого класса.
К нам подходит какой-то странно одетый тощий мужик: грязная, потёртая до лоска фуфайка, дырявые кирзовые сапоги, через дырки просматриваются босые ноги. Видать, что он не местный. Я насторожилась: это колонист! Мама часто пугала колонистами, если мы делали что-либо «нашальное», и мне стало боязно.
Он мельком оглядел нас, подошёл к ребятам и предложил:
-- Ребята, купите вот эти часы, они ходят, всего за два рубля продаю!
Мужик раскрыл ладонь, это были часы от автомобиля. Ребята отказались, и он медленно побрёл дальше, останавливая редких прохожих...
Домой я неслась стремглав, постоянно оглядываясь, не бежит ли он за мной...
Назавтра утром мы увидели: в нашем классе разбито окно. Уборщица, открыв школу, увидела в классе напротив мертвецки спящего мужика на полу у печки. Не растерявшись, она позвонила в район. Милиция приехала, а он всё ещё мирно спал.
Школьников в здание не пускали, и мы с интересом наблюдали за происходящим...
Это был беглый тюремщик из Вельской тюрьмы.
Сумев продать часы, он купил в магазине флакон с «тройным» одеколоном и, проходя мимо школы, заметил огонёк в окне мезонина под крышей. Там жила совершенно одна наша классная руководительница - учительница по математике Вера Павловна Сычёва.
Бандит разбил окно, по лестнице поднялся к ней, стал стучаться, настаивать, чтобы впустила... Перепуганная насмерть, Вера Павловна всю ночь держала руками дверь, в которую пытался вломиться тюремщик.
Наконец, выпитый «тройной» одеколон сделал своё дело и он, наконец, спустился вниз и уснул на полу в одном из классов. Алюминиевая кружка на бачке с водой сильно воняла одеколоном... Оказывается, беглец жил в деревне уже не один день, поселившись в чьей-то тёплой бане...
Чтобы не умереть с голоду, подторговывал ворованными вещами. В кармане у него оказались наши классные ножницы, все десять штук, и ещё какие-то школьные мелочи, рядом лежал наш классный журнал.
По этому поводу папа сказал:
-- В жизни ничего не бойся кроме лихого человека... Иногда люди бывают хуже зверей...