Три девчонки. Юрка ловелас

   

     В свободные дни отдыха для всех наших граждан, в дни каникул новогодних, бездельничаю я.
    
     Погода на дворе, не скажу, что «дрянь», но весьма скверная. Снегопад солидный, затем, оттепель, снег с дождем, бездорожье, надолго лишила меня возможности порыбачить.
    
     От отсутствия физических нагрузок, чувствую я, стал вес солидно набирать, что для меня весьма прискорбно.
    
     Совсем недавно ученые опубликовали, каждый лишний килограмм в весе человека снижает способности его ума к работе.
   
     Напуган этим фактом я, конечно. Надеюсь, в удачную погодку на льду свой лишний жирный килограмм скорее скинуть, сжечь.
    
     А пока, приходится неспешным шагом по бульвару не долго, часок-другой, ходить, вдыхая воздух свежий.
    
     Иду вчера, в день Рождества Христова, мимо дома. Вижу компанию из трех девчонок с одним парнишкой. Общаются они между собой в задорном смехе. Понимаю я, «покой им только снится».
    
     Мальчишка наш, не смущаясь, то одну к себе прижмет девчонку, то другую поцелует, а, то и третью за руку возьмет.
   
     О, времена, о нравы, как ты изменчива во времени, мораль, в умах людских. Со временем, как правила приличий, поведения с дамой, в умах молодежи нашей поменялись.
    
     Не пытаюсь я их осуждать, а вспоминаю, как Юрка наш в далекой юности познал на себе уроки той морали, старой.
      
     Полстолетия с «хвостиком» минуло с тех дней, когда наш Юрка, несмышлёный в делах любовных, первые уроки морали получал.

               
                Первый опыт, смешной – от пола
    

     Первый опыт общения с дамой, со слов своей любимой тетушки Вали, я получил,  когда еще едва умел ходить, но прелестно ползал по полу дома.
      
     Со слов красавицы-тети, я был просто без  ума от ее стройных ножек. Шагнув пару раз враскачку, я в прыжке ложился на пол и спешил ползком к тетушке родной.
      
     Любимая моя тетя чудо-чулки носила, как же. Ножки ее блестели на солнце в капроне, призывно звали будущего мужичка.
    
     Я подползал к ней, у ног ее садился, и ну, лезть ей под юбку до колен. Гладил своей ручкой нежной ножки тети Вали, щекой к коленкам ее чудным прижимался, пытался даже их поцеловать.
    
     Процесс сей дивный поступков малыша не раз ввергал в смущение не только тетю Валю, но и вызывал смех удивленья у домочадцев нашего дома.
    
     Шли годы, Юрка подрастал, как на дрожжах, накапливая опыт обращения с дамой в общении с младшей  сестрой, с соседскими девчонками. Все было ценно для него: игра в прятки дома, когда избранницу свою, ты, как бы невзначай, к себе прижмешь; катание с горки ледяной вместе с девчушкой в обнимку; порой, даже бессовестное подглядывание в окна первых этажей за девочками; пару раз, стыдно говорить, познание тайн женского обличия в окне поселковой бани.
      
     Взрослел наш мужичок, получая свое образование, как мы иной раз говорим, от пола.
    
     Сейчас пришла пора вам рассказать про трех девчонок в жизни Юрки-бедолаги. Общение с ними в те дни седые, порой всплывая в памяти моей, иной раз все мое существо ввергало в пропасть грусти и печали.
      
     Тех дней прекрасных, конечно не вернуть, да, и смысла в этом уже нет. Время неумолимо внесло свои коррективы в судьбу каждого персонажа историй тех.    
      
     Имена моих прелестниц, по которым я в детстве по ночам  вздыхал, сознательно менять не буду.
    
     Может, кто-то из них, читая этот рассказ, сумеет сбросить с себя груз лет прожитых и окунуться в дни беспечной юности своей.

               

                Алла

    

     Жила в соседнем доме нашего двора девчушка славная, Алла.
    
     И до чего была прелестна ее красота. Глазки ее-неба синь, розовые щечки, задорный носик, зубок ровных белизна -  все в ее обличии было бесконечно дорого для Юрки. А ее брови, крылья птиц дивных, ресницы ее пушистые, с ума сводили нашего мальчишку.
      
     Давно уже наш Юрка с ней был знаком. Месяцами, втайне, вздыхал, поглядывая на нее. Безмятежно в компании друзей в играх наши герои время проводили.
    
     Однажды вечером, так случилось, мальчишки разбежались по домам. На скамеечке остались Алла с ее сестренкой младшей Валей и я, сидящий в смущении странном.
    
     И странно то, что на людях, в кругу друзей, мальчишек и девчонок, мы с Аллой могли общаться часами, без остановки, не уставая в играх.
    
     А, вот, когда остались с ней как бы наедине, у меня пропал голос. Сидим мы и молчим. А сердце мое бьется в тревоге томной, думаю: «Если сейчас не признаться в своих чувствах, не доживу я и до утра!»
    
     Беру ее за руку неумело, робко, окунаюсь в синь ее бездонных глаз и начинаю в своей жизни первое признание в … дружбе, увы, пока. Как жалел я позже, в те дни, что не хватило смелости сказать ей о своей любви.
      
     Девчушка моя славная, желанная, в задорном смехе отвечала: «Конечно, Юрчик, до гробовой доски мы будем с тобой верными друзьями!» Сказала это моя Алла, сестренку за руку взяла, домой с ней убежала.
      
     Идут следующие дни в играх беспечных, приходит время школу посещать, проходят месяцы и годы.
      
     Не хватает духу мне закончить процесс признания в любви своей подруге Алле.
    
     Так и  остались мы друзьями с моей Аллой. А о любви к ней знала лишь моя сестренка, у нее всегда были «ушки на макушке».
    
     Сейчас, по прошествии лавины лет, что иного человека могла растворить его в вечности седой, пытался я в тоске по первой своей детской любви подружку Аллу разыскать.
      
     Зачем, сам не пойму. Наверное, для того, чтобы предстать на суд божий с завершенными делами, не знаю.
      
     С помощью  своего братишки, Славы, используя прогресс, его связи в интернете с сестрой Аллы, Валентиной, ставлю точку в отношении своей первой детской любви.
    
     Жива Алла, теперь, уж, не моя. Живет она в Москве в счастливом (может, и нет) браке за военным. Связи с родными, близкими, друзьями, увы, не поддерживает. Замкнулись они, москвичи, в своей «скорлупе людских амбиций». Ну, и пусть их. Это их воля и их право.
    
     А мы будем и дальше жить с душой нараспашку, будем стараться жить счастливо, не тужить по не сбывшимся детским мечтам.



                Надежда

    

     В один из летних месяцев мне, счастливцу моей семьи большой, старанием моей мамы, довелось провести три недели в пионерском лагере на Японском море.
    
     Мамочка, сердечная моя, в свое время, за отличие в  учебе в школе, сиротка, путевкой в пионерлагерь в «Артеке», в сорок первом грозовом году, в июне, была награждена.
    
     Война с фашизмом внесла свои неживые коррективы в людские планы жизни в нашей стране многострадальной.
    
     Вот, мама, и расстаралась за своего сынишку, Юрку, хотя бы вместо своих июньских дней сорок первого, порадовать, осчастливить нашего мальчишку.
    
     Вот, я и отрываюсь по полной в том лагере. Морской сказкой, необыкновенной, чудной, промелькнули для меня дни в том лагере.
      
     Почти каждый день принимали мы морские ванны, борясь с прибоем воды соленой. Загорали. Рыбачили. Уху варили. Ракушек, крабов, морских ежей, трепангов,  собирали. Красота!
      
     Счастливые девчонки и мальчишки по распадкам дивным приморских сопок познавали в походах красоту края родного.
    
     Не скучали мы ни днем, ни вечерами. Состязания спортивные, аттракционы, викторины, дискотеки, танцы, казалось, преумножали сумму часов суток до двадцати пяти. Одним словом, не отдыхали мы, а таяли в неземном блаженстве.
      
     На второй день, на построении отрядов, на линейке, как-то, замечаю я на себе чей-то взгляд любопытный.
    
     В соседнем отряде были детки нас постарше на год, или на два.
Мне тогда исполнилось тринадцать лет, считал себя я уже стариком, чуть, не ветераном, в отношениях с девчонками. Ох, уж, это самомнение!
    
     Меня нисколько не смущала разница всего в двух годах с девчушкой, которой я, как ни странно было для меня, приглянулся.
    
     Я, как тот павлин, который хвост свой распускает в самолюбовании потешном, как голубь перед голубкой круги «нарезает», распушив свой дивный хвост и хохолок, решаю ответить на призывный взгляд красавицы.
    
     Девица наша была небесной красоты. Познакомились мы с ней быстро, после линейки, перед обедом. Звали ее Надей. Имя ее вселяло в мое сердце надежду на взаимность в отношениях мальчишки и девчонки. Жила она в поселке Тетюхе (ныне, Дальнегорск).
       
     Не понимаю, что в моем обличии привлекло внимание к моей персоне прелестную Надежду.

     Девчонка была безумно хороша. Не художник я и не поэт, но знаю, что многие творцы прекрасного посвятили бы ей в службу свой талант, чтобы описать все ее прелести.
    
     Стройна была Надежда, черноволоса. Длинная толстая коса ее, казалось, грузом тяжким на ее плечиках хрупких лежит, к ее поясу сбегая. Не видел я, хоть почти все в моей семье голубоглазы, таких глаз чудесной синевы. Румянец ее щек, цвета багульника, бога розового цвета, меня тогда, уже с первых дней нашего знакомства,  сводил с ума. Прямой носик ее с  небольшой горбинкой, ресниц пушистых длиннющих пара, белозубая улыбка - все было в ней до безумия прелестно. А чистая, как я считал, мудрая, ее речь, ее забавный голосок, тембр голоса призывный, ее задорный смех, я считал, могли свести с ума любого.
    
     Я, даже в том возрасте, поверьте, понимал, что за такую женскую красоту, за владение ею,  могли начинаться войны между великими бойцами, цивилизации могли в них разрушаться.
   
     Итак, знакомы мы с Надеждой. Счастливые, свыше двух недель, мы, неразлучные, поддались чарам греческой богини любви Афродиты.
      
     По возможности, найдя тайный уголок невдалеке от лагеря, уединяясь от людских взоров, сидели мы с моей подругой, общались. И говорили, говорили. Мне было все равно, о чем с ней говорить. Лишь бы не переставал в ушах  звучать ее дивный голос, лишь бы видеть ее бездонные глаза.
   
     Через неделю, может, дней через пять, в поцелуе робком, в словах робких, детских, но сладких до того,  что рассудок нам туманят, признались наши девчонка и мальчишка друг другу в любви своей. И для них не важно было, кто первым произнес слово «люблю».
    
      Мгновением, быстрой молнией, пролетели оставшиеся десять дней пребывания в лагере для наших влюбленных.
    
     Пора расставаться нам, увы.
      
     Клянемся мы в последний вечер хранить в сердцах своих любовь, которая нежданно поразила нас (соблаговолила нас посетить) в этом морском лагере. Оставляем друг другу адреса для переписки.
    
     Уезжаем домой.
    
     Уже в автобусе, еще не дома, в мыслях, я пишу письмо своей любимой. Пишу ей, что скучаю я в тоске безумной по моей подружке. Не знаю, как мне пережить мою разлуку с моим цветочком нежным. В общем, друзья, надеюсь, что всем вам в вашей жизни посчастливилось испытать тот полет чувств, что счастливый  Юрка испытал.
    
     Проходят дни, месяцы, в разлуке. Я с моей Надеждой письмами обмениваюсь. Получаю от нее фото, три на четыре - в формате, храню его, как иконку, у сердца. Свое фото Наде посылаю.
    
     Зима кончается, капель весны за собой лето позвала. Посылаю я письмо Надежде одно, второе, третье. Нет ответа.
   
     Болит и стонет душа моя. Что случилось с моей любимой, где она? Нахожу денежки, телеграмму посылаю Наде о своем беспокойстве за ее судьбу. Тишина. Ответа нет. В ожидании ответа с ума схожу.
      
     И, тут, через неделю, получаю я письмо от мамы моей Надежды. Читаю я письмо, а сам от тех ее слов рыдаю в немом стоне от сердечной и душевной боли.
    
     Мама моей Нади, в письме, как смогла, пыталась успокоить Юрку-удальца: «Сынок, не печалься. Все у тебя еще будет, дай  только срок. Постарайся позабыть свою Надю. Она, уж, не твоя. Другому избраннику ее сердечко принадлежит, она уже с ним обручена!»
      
     Страдаю я по-взрослому, но не вешаюсь, не топлюсь, и не иду в запой в мои младые годы.
    
     Ведь я уже закончил восемь классов, операции в борьбе за свое здоровье, за годность к военной службе, прошел, готов я биться за алые погоны. Суворовцем хочу я стать.



                Ирина

    

     Поступаю я в Уссурийское суворовское военное училище. Азы наук военных постигаю, так нужных для будущего офицера.
   
     Идет время. Наступает время каникул и для нас, кадетов.
   
     Зима. На Новый год я дома, в кругу семьи под елочкой слушаю бой курантов.
    
     Отпуск,  каникулы,  (все по-военному у нас, все чин по чину) большие, позволяют отдохнуть кадету от казармы.
    
     Я в военной форме, в парадном мундире, в брюках черных из сукна с красными лампасами, в фуражке (хоть и зимой, иногда, конечно, в шапке), ну, чем не жених завидный.
    
     Познал в те дни кадетские я на себе завистливые взоры девчонок, желание многих познакомиться со мной. Уже тогда я понимал, что девчонкам тем нравился не я, по нраву  им была моя лишь оболочка, форма.
      
     Пускай простят меня те девчонки, но после моей, бывшей Надежды, мне не нужен был уже никто.
    
     Тем не менее, жила в моем доме подружка моей сестренки Татьяны, Ирина.
    
     Была она меня гораздо младше. Но, почему-то, со слов Татьяны, я нравился ей. Я Иришку не воспринимал серьезно, как даму. Ну, что тут скажешь, она ведь еще ребенок. Какие чувства могут быть у девочки, кроме любви к отцу, матери, сестре младшей своей?
      
     Как оказалось, и в ее возрасте в душе могут бурлить ураганы, штормы чувств.
    
     Ну, да ладно.
    
     Пусть меня Ирина простит за мои, может быть, не совсем верные слова.
      
     По окончании суворовского училища наш Юрка в отпуске дома отдыхает. Он, уже будущий курсант танкового училища на Украине.
    
     Время идет. У меня уже взрослых забот хватает.
    
     Тут, однажды, вижу я, что Иринка наша повзрослела не по годам. Формы ее округлились по-женски. Сама она была чернява, вся в свою маму, просто красавицу.
      
     Господь соблаговолил гены матери-красавицы своей дочке старшей передать. Скажу вам, что ее длиннющая черная коса волос пониже пояса любого ударом красоты может сразить в раз.
      
     Ощущалась в Ирине примесь, если можно так сказать, кровей южных, тюркских племен, народов.
      
     Глаза ее были цвета черной стали вороненой. Прямой тонкий носик, задорные ямочки на ее щеках, ресницы длинные, густые - все в ее прекрасном личике, еще по-детски было так приятно, и вместе с тем, по-взрослому, призывно.
      
     Красавицей была и наша Ирина.
    
     Не знаю, как и получилось, подружка моей младшей сестры, Ирина, ворвалась в мою жизнь нежданно, поразила меня глубиной своих недетских чувств.
      
     Читатель мой, если бы вы знали, с каким чувством благоговения я относился к этому комочку счастья для меня, еще ребенку.
    
     Не знал я, даже в мыслях не допускал, что ребенок может питать такие сильные чувства к другому, чужому человеку.
      
     С моей маленькой подружкой в любви мы не объяснялись. Нам это было ни к чему. Мы понимали без слов друг друга.
      
    Я, уже взрослый парень, никогда бы не позволил себе ничего лишнего с взрослым ребенком. Хотя, я знал, чувствовал, Ирина моя готова была на все.
    
     К концу нашего с ней лета о наших отношениях чистых знала уже ее семья.
      
     Никто нам не мешал. Однажды, отец ее, дядя Володя, полушутя просил меня стать для его Ирины  защитником в жизни. Ну, что я мог сказать ему в ответ?
    
     Меня и просить-то об этом не нужно, я за это чудо был готов свою жизнь положить, лишь бы была счастлива, здорова девочка моя.
      
     Забавный случай вспоминаю я в походе с девчонками моими, Ириной, Татьяной и младшим братцем Славой на скалу Дерсу Узала.
    
     Пошли с утра мы в поход к пещерам той скалы. Самозабвенно, в речке искупавшись у подножия скалы, обсохли, позагорали на солнышке. Набравшись сил и энтузиазма, скалу тут начинаем штурмовать.
    
    Славик, младший, с Татьяной за руку, для подстраховки, по пологому спуску взбираются вверх, я - за ними с Ириной под руку.
      
     Поднялись на верхнюю площадку. На краю ее две глубокие пещеру. Я с Ириной иду в одну из них, где мы с ней и уединяемся. Что нам тут нужно. В тоске по дням моим последним моего отпуска предаемся мы с моей девчушкой осторожным ласкам.
      
     Хоть и говорится, что прекрасные мгновения жизни способны время остановить для двух влюбленных. Это верно только для них одних!
    
     Вдруг, слышу голос я Татьяны: «Юрка, Славка наш на скале завис».
    
     Выбегаем мы с Ириной из пещеры, видим, зацепившись своей куртенкой за какую-то ветку, или куст на скале, наш Славка, мудрый скалолаз, висит, качается над спуском со скалы.
      
     Висит он, качается на былинке растения, не плачет, а смеется, довольный. Нашел себе качели, блин!
      
     Пытаюсь я Славуню с той ветки отцепить, не получается. Тут наш хохотунчик Славка из куртки возьми, да и выпади.
      
     Летит наш бедный Славик по спуску, по щебенке скальной, скользит наш братик по спуску вниз, уже не смеется.
      
     Я сильно не пугаюсь сего процесса, метров тридцать спуска по щебенке скалы на попе не изуродуют мальца. Но, все равно чрезвычайно озабочен я его здоровьем.
      
     Прыжками сбегаю вниз по спуску, поднимаю, ставлю малыша на ноги, осматриваю его, ощупываю. Вроде, руки-ноги целы, слава богу. Ну, а попа ребенка до свадьбы заживет. Хотя, его штанишки изорваны были в лохмотья.
       
     Прошу прощения я у читателя за отступление от темы разговора.
    
     Продолжу снова я свой рассказ короткий.
    
     Проходят дни последней моей недели отпуска. Мне пора ехать штурмовать вершины знаний военных, учиться на танкиста.
      
     Становлюсь курсантом я. На день танкистов, второе воскресенье сентября, на главной площади Харькова военную присягу принимаю, получаю боевое оружие на плацу училища.
    
     Все, закончилась теперь моя безмятежная жизнь. За судьбу Родины я призван отвечать.
    
     Разбавил пафосом этих слов я грусть и печаль рассказа своего.
   
     Продолжу.
   
     Время идет. С Ириной мы общаемся письмами. Представьте, друзья, на первом курсе, я в иную неделю по два, три письма от моей девочки получал. Сам я, конечно, исправно ей и отвечал.
    
     Казалось, со временем, наши чувства окрепнут, по крайней мере, для меня.
    
     В один из дней субботних я со своим дружком, таким же курсантом, как и я, Леней, решил пойти на танцы ДК Ильича в Харькове.
    
     Через час бесцельного стояния-созерцания красот зала решаю я на танец одну красотку пригласить.
    
     Знакомимся мы с ней, ведем неспешную беседу, решаем в дальнейшем попробовать вступить с ней в отношения.
      
     Прихожу я из увольнения, пишу письмо Ирине в добрых к ней чувствах, глупец, сообщая, что познакомился с девушкой, но, пока не знаю, как дальше поступить.
    
     Жду ответа. Дней через десять получаю сразу два авиа - письма.
    
     В них моя черноглазая красавица, отрекаясь от своей любви ко мне, пишет, что давно уже она и не моя, другой избранник ласкает ее тело (представляете, такое написать!), просит забыть меня.
      
     Как я это воспринял? Опять мое сердце разбито, душа страдает в тоске смертельной.
      
     Но время, как говорят, лечит.
    
     Проходит первый семестр обучения, короткие каникулы меня ждут. Я решаю, раз меня Ирина уже в Приморье не ждет, не ехать домой ( лететь нужно было бы самолетом, иначе не успеть), еду в Воронеж, к деду. Там отпуск провожу.
      
     Во втором семестре я начинаю постигать наук вершины.
      
     Лишь к марту душа моя едва-едва успокоилась от пережитого.
    
     Опять с дружком мы на танцах в том Дворце культуры.
    
     Начинаем мы встречаться с моей будущей супругой.
      
     В апреле месяце, аккурат, к моему дню рождения, получаю телеграмму от Ирины, уже не моей: «У нас весна молодая, светлая, бурная! Письма мои порви и не читай! Возвращайся!»
      
     Куда уже мне возвращаться в Приморье? Ведь место свободное в моем израненном сердце уже принадлежит другой даме!
      
     Прошли годы моей учебы в одном училище, в другом учреждении. Прошли года службы многолетней в разных округах военных и групп войск за рубежом.
    
     Уволен я в запас, долг Родине отдал.
    
     Случилось так, что по путевке в военном санатории я лечился-отдыхал на Дальнем Востоке.
    
    Решил я с своей сестренкой Таней на их машине из Большого Камня посетить места своего детства, узнать, что с Ириной, где она.
   
     Представьте, до сих пор, иной раз, я вспоминаю ту ее злополучную телеграмму.
   
     Преодолели мы на машине по зимним дорогам Приморья пятьсот километров. Вот мы уже и у дома, где в детстве, жили. Вот и та березка, у которой я с Ириной первый раз поцеловался. Сердце обожгло какой-то неясной болью, слеза скупая навернулась на глазах моих.
    
     Стоит березка наша, все о нас она помнит, но молчит, не стонет и не плачет, листочками последними на ее ветках, оставшихся от лета, слегка лишь шелестит.
    
     Идем к Ирине на работу. Впервые, за столько лет разлуки я вижу перед собой свою бывшую красавицу.
    
     Груз лет прожитых слегка согнул в изгибе небольшом ее гордую осанку. Морщинки куриных лапок на щеках ее не портили ее красивое по возрасту лицо. Вот только пропал блеск стали вороненой в ее глазах. В тех глазах ее чудесных отражалась грусть по пережитому времени. Мудрая седина собой в ее дивных волосах явила итог пережитых людских страданий.
    
     Как изменилась ты, моя вторая взрослая любовь! Но осталась ты по-прежнему, по-своему, прекрасной дамой.   
    
     Подведем итог рассказу моему словами, кто ни разу не падал, тот ни разу и не поднялся в упрямстве продолжить свой путь по жизни.
      
     Без ошибок не бывает в делах успеха.

     Не разрушайте в своих мыслях хрустальных замков памяти былого, горький это процесс.
   
     Друзья мои, не верьте вы тому, кто скажет вам, что он блистает в жизни, извлекая мудрый опыт из чужих ошибок, а не из собственных своих!