– Есть счастье, да нет ума искать его. Я разов десять за ним ходил.
– Да так и умрёшь, не повидавши счастье. Какое оно такое есть?
А.П.Чехов. Рассказ "Счастье".
Последнее утро в Дубае. Наметила обменять в банке непригодившиеся дирхамы. Это – за углом, напротив отеля. Прохожу мимо стойки администратора и неожиданно – немецкая речь: "Ихь коммэ айн таг шпэтэ /Я прибуду на день позже/. Молодой человек, с виду индиец ангельской красоты, но грустный-грустный, засовывает смартфон в карман брюк, сдаёт ключи от номера и получив свой залог, опускается в кресло. Делаю очень удивлённое лицо, спрашиваю по-немецки:
— А Вы откуда?
— А Вы откуда? – отвечает вопросом на вопрос недовольно, – Самое распространённое здесь вместо "Как зовут?" и "Как дела?"
— Ой, извините! Вы, кажется, не в настроении, – делая улыбку, как можно впечатляющей, не отстаю от парня.
— В улыбающееся лицо даже стрела не летит, – он заметно смягчается.
— Если совершил ошибку, лучше сразу рассмеяться, – парирую в ответ тоже поговоркой и осмеливаюсь присесть в кресло напротив, – и всё же Вас кто-то сильно обидел в городе счастья Дубае.
— Счастья??? Для большинства он город несчастья. Вчера мой кузен выбросился с 56-го этажа.
— Какой ужас! Хэрцлихэ байляйд! /Сердечное сочувствие/.
— Данкэ! Зря сюда прилетал из Германии; тело уже отправлено в Индию. Через 20 минут еду в аэропорт, полечу на похороны.
— Это был несчастный случай или самоубийство?
— Вынужденное самоубийство. Не угодил хозяину, виза анулируется и "Ап нах хаузе" /В путь домой/. Зачастую это единственный выход помочь семье хотя бы страховкой. Работодатель обязан выплатить её посмертно.
— Здесь ведь полно работы. Можно найти другого хозяина.
— Всё не так просто. Знаете ли Вы, что на заработную плату, устраивающую здесь европейца, претендуют три индуса? Все гастарбайтеры завербованы и учтены, едут на конкретное место работы. Никто без дела здесь не слоняется. Это Вам не Европа, где полно бездомных бомжей "по собственному желанию". Работодатель сразу же отбирает загранпаспорт и сменить работу невозможно. Потерял рабочее место, значит и визу. Основное население, а их процентов восемьдесят, здесь полурабы из азиатских стран, Африки, Индии, Пакистана. За сто долларов в месяц в аномально жарком климате, в очень стеснённых жилищных условиях работают по 10-12 часов в сутки.
— Им предоставляют квартиры работодатели?
— Что Вы? Какие квартиры? Они живут в сборных металлических контейнерах, предоставляемых работодателями, по 8-10 человек, спят на трёхэтажных кроватях, питаются кое-как. Совершенно бесправные, не имеют никаких жизненных перспектив. Это город контрастов. За небоскрёбами скрываются трущобы. В трёхстах метрах от дворца шейха, прямо за его забором и садом стоят лачуги. На улицах – шкафы-контейнеры для старой одежды. Её потом раздают нищим людям, а также в подарок семьям гастарбайтеров в страны третьего мира. Животные миллионеров, миллиардеров в отличие от них имеют прекраснейшие условия. Вот кому Счастье! В конюшню шейха лошадям доставляют зелёную биотравку самолётами из Новой Зеландии. Коты на базаре стоят до четырёх тысяч долларов, простая птичка – три тысячи...
— И на небоскрёбы денег тоже не жалеют.
— Они их возводят ради собственных амбиций. Разрушают вполне приличные и строят на их месте новые.
— Ещё более умопомрачительной архитектуры?
— Да, да. Феррюктхайт. Вансинниг/сумасшествие/. Нет в небоскрёбах души; это чуждо человеческой природе от земли и от воды так высоко отрываться. Не дело – лезть на небеса. Это моё личное мнение!
— Пожалуй, Вы правы. Я впервые в Дубае, насмотрелась "чудес света", общалась с таксистами, украинским экскурсоводом на "Башне Бурдж Халифа", москвичом на Золотом базаре и пришла к выводу, что здесь, действительно, назревает большой нарыв. Поклонение Золотому тельцу приведёт к катастрофе.
— Вы правильно мыслите. К сожалению, мне пора. Приятно было пообщаться.
— Но Вы так и не ответили откуда Вы, как зовут?
— Махавир. Родился и вырос в Дели. В Германии 5 лет. Студент. Подрабатываю в Фолькванг-музее охранником-смотрителем.
— Ван Гога, Шагала, импрессионистов Мане и Моне охраняете? Это же у меня рядом с домом, в Эссене.
— Приходите. Продолжим беседу.
— Обязательно! Всего доброго, Махавир! – прощаюсь с индийцем уже на крыльце отеля.
Он уезжает на такси по комфортабельнейшей расчерченной трассе в аэропорт, а я сворачиваю налево за угол. Без проблем меняю дирхамы на еврики и – вперёд с дружком-фотоаппаратом. Первая на пути – автостанция с красными двухэтажными лондонскими автобусами-сараями. Выглядит, как насмешка: на каждом этаже вместилось бы по три "квартиры" для бедных. А по другую от меня сторону видны с моста лачуги, о которых только, что упоминал Махавир.
Повсюду рабочий люд, одетый в серые или застиранные "белые" рубахи за колено с длинными рукавами в комплекте с хлопчатобумажными брюками. На ногах – резиновые шлёпки-вьетнамки, укреплённые между первым и вторым пальцами или сандалии из синтетической кожи на двух лямках. Как, в дополнение, почти у каждого огромная тачка – пустая или гружённая чем попало. У супермаркета на такой повозке сидит в позе Будды вместе с ногами красивый, но печальный брюнет лет тридцати. Короткий отдых-передышка, повидимому. Спрашиваю позволения сфотографировать. Позирует с улыбкой, а в глазах блёкло-блёкло. Даю ему два еврика за услугу; такой красавец среди них редкость. Глаза заметно веселеют, приобретают блеск; предлагает вдвоём сфотографироваться. Присаживаюсь к нему на краешек осторожненько, чтобы сделать селфи, но тачка неустойчива, зашаталась. Он зовёт на помошь мимо проходящего мужчину, одетого по европейски: рубашка в голубую клетку и джинсы. Тот фотографирует нас с удовольствием, но от денег отказывается. Спрашивает:
— Словенка?
— Да. Русско-украинская. А ты?
— Я слав. Србия. Здраво!
— Здраво! Поговорима? Я разумею србски.
— Не време, не могу чекати. Идем у цркву./Нет времени, не могу ждать, иду в церковь/. Ваш украйински миллионер дао новац за изградньу /дал денег на постройку/.
— О, какой добренький? Не то, что Петя-Порох.
— Петя тут бывает часто со своими попами. Живут всегда в "Бурдж-Араб", по тридцать тысяч долларов за ночку.
— В семимизвёздном "Парусе"? Была там позавчера. Произвело впечатление! Жаль, что завтра улетаю, нет времени посетить нашу церковь.
— Довидження, – обмениваемся рукопожатиями, – пока!
— Пакааа, – говорит нам вслед индиец.
— Пока, пока, пока, – машу ему, оглядываясь на ходу, – твои глаза я никогда не забуду.
Несмотря на утро начинает припекать, словно на пляже. Поднимаюсь по пяти ступенькам в маленькую забегаловку утолить жажду. Вместо воды двое смугленьких, худеньких продавцов предлагают стакан свежевыжатого апельсинового сока. У них всего один круглый столик и два стула. Присела, наслаждаюсь напитком, а заодно переживаю за молоденького индуса: пытается затащить по порожкам контейнер на колёсах с четырьмя ящиками воды. Батюшки мои! Сорвёшь ты спину, пацан. Худющий, в чём только душа держится?
Иду мимо парикмахерской, судя по рекламе-портрету с причёской "Тысяча косичек", африканской. Спотыкаюсь о дымящуюся игрушку с зажжённой свечой прямо на асфальте. Слева на подоконнике полно таких же фонариков, а между ними посередине предмет, напоминающий скворечник. И тоже горит и дымится. Немедленно направляю объектив на доселе невиданные объекты. Как вдруг, под локоть берёт упитанная негритянка с оттопыренной кормой и выдающимися вперёд белоснежными зубами, – ласково проводит в помещение. Оно просторное, но бедноватое: вместо ковра дешёвый ковролин, бумажная скатерть, с самодельно вырезанными узорами, /таким творчеством мы в детсаду занимались/. Но зато у стены роскошь: целый ряд "девочек" – вальяжных, длинноволосо-кучерявых, наслаждающихся курением кальяна. Двух первых по левому краю у стены и спрашивать не надо, сами желают быть сфографированными. Тут же просят вынуть карту и дать им перенести "их изображение" в свой смартфон. Этого ещё не хватало, всё моё богатство, отснятое за последние пять дней, подвергать опасности.
В этот момент звонит по телефону сосед. Тот, который терзается тяжёлыми предчувствиями и очень беспокоится о моей безопасности в арабской стране. Желает встретить в аэропорту "Дюссельдорф" на своём мэрсе-кабриолете; а куда ему ещё кроме магазина на нём ездить, пусть мотор пробежится-проветрится. Сообщает:
— Я твою СМС получил, просто хочу окончательное подтверждение. Буду ровно в 10 часов 25 минут у среднего выхода. У тебя всё нормально, ты где?
— Кажется, в борделе.
— Ну и шуточки у тебя?
— Сама не знаю, куда меня в этот раз с фотоаппаратом занесло. Тут все девахи с кальянными трубками сидят.
— У арабов внебрачные связи строго пресекаются, но проституция процветает в барах, массажных, кальянных салонах.
— Ой, Господи! Мне уже чай подносят. Какой-то вонючий на травке. И мужик подозрительно подсматривает из-за занавески. Сутенёр, что ли?
— Убегай пока не поздно!
— И что это за город такой. Сегодня четвёртый день, а в третий раз надо убегать.
Кидаюсь к выходу, но не тут-то было; хозяйка преграждает выход, требуя 40 евро за чай, хватается за фотоаппарат; он у меня всегда прочно держится шнурком на запястье. Делаю вторую попытку к бегству, но только с третьей оказывыаюсь на улице и бегу, бегу, бегу... Прячусь у пацанов-индусов в забегаловке, где только что пила апельсиновый сок. Но она со скандалом врывается к нам и угрожает полицией, штрафом и даже тюрьмой за фотографирование женщин:
— Джемени! Джемени! Мани! Эфро! – хватается за сумку, "пишет" в воздухе единицу и три ноля – тысячу.
— Но джемени! Рашен я! Россия! Русская, – стучу себя кулаком в грудь и смело иду в наступление.
Мадам замолчала, словно язык проглотила. На помощь приходит наш несравненный замечательнейший, лучший на свете, международный русский мат! Единственный в мире, несущий смысловую нагрузку. Говорят, что и животные с русским матом знакомы отнюдь не понаслышке. С удовольствием отсылаю подальше кудрявую нахалку:
— И пошла ты, на... небо! Йо кэ лэ мэ нэ! Что глазищи вытаращила? Вижу, отлично понимаешь. Иди отсюда, Бэ, йо, /далее запикивать/ пока не поздно! Раус! /наружу/. Лос!/пошла/. Шнэль/быстро/, шнэль, шнэль...
Как ветром сдувает грозную негритоску. Не могла же она меня туда отправить, куда я её послала. Хотите верьте – хотите нет; реальный случай. Спасибо бывшему соседу-сибиряку Юре за магические семиэтажные, нередко употребляемые им и его окружением, и подслушанные мною у раскрытого окна.
Предыдущая глава -
http://www.proza.ru/2018/12/24/1228
Начало -
http://www.proza.ru/2018/12/05/1096
На снимках: Эфиопские девушки в ожидании "работы", справа – рабочие будни гастарбайтера-индуса. Фото автора.